Гузель Яхина

Зулейха открывает глаза

Книга публикуется по соглашению с литературным агентством ELKOST Intl.

© Яхина Г. Ш.

© ООО «Издательство АСТ»

Любовь и нежность в аду

Этот роман принадлежит тому роду литературы, который, казалось бы, совершенно утрачен со времени распада СССР. У нас была прекрасная плеяда двукультурных писателей, которые принадлежали одному из этносов, населяющих империю, но писавших на русском языке. Фазиль Искандер, Юрий Рытхэу, Анатолий Ким, Олжас Сулейменов, Чингиз Айтматов… Традиции этой школы – глубокое знание национального материала, любовь к своему народу, исполненное достоинства и уважения отношение к людям других национальностей, деликатное прикосновение к фольклору. Казалось бы, продолжения этому не будет, исчезнувший материк. Но произошло редкое и радостное событие – пришел новый прозаик, молодая татарская женщина Гузель Яхина и легко встала в ряд этих мастеров.

Роман «Зулейха открывает глаза» – великолепный дебют. Он обладает главным качеством настоящей литературы – попадает прямо в сердце. Рассказ о судьбе главной героини, татарской крестьянки времен раскулачивания, дышит такой подлинностью, достоверностью и обаянием, которые не так уж часто встречаются в последние десятилетия в огромном потоке современной прозы.

Несколько кинематографичный стиль повествования усиливает драматизм действия и яркость образов, а публицистичность не только не разрушает повествования, но, напротив, оказывается достоинством романа. Автор возвращает читателя к словесности точного наблюдения, тонкой психологии и, что самое существенное, к той любви, без которой даже самые талантливые писатели превращаются в холодных регистраторов болезней времени. Словосочетание «женская литература» несет в себе пренебрежительный оттенок – в большой степени по милости мужской критики. Между тем женщины лишь в двадцатом веке освоили профессии, которые до этого времени считались мужскими: врачи, учителя, ученые, писатели. Плохих романов за время существования жанра мужчинами написано в сотни раз больше, чем женщинами, и с этим фактом трудно поспорить. Роман Гузель Яхиной – вне всякого сомнения – женский. О женской силе и женской слабости, о священном материнстве не на фоне английской детской, а на фоне трудового лагеря, адского заповедника, придуманного одним из величайших злодеев человечества. И для меня остается загадкой, как удалось молодому автору создать такое мощное произведение, прославляющее любовь и нежность в аду… Я от души поздравляю автора с прекрасной премьерой, а читателей – с великолепной прозой. Это блестящий старт.

Людмила Улицкая

Часть первая

Мокрая курица

Один день

Зулейха открывает глаза. Темно, как в погребе. Сонно вздыхают за тонкой занавеской гуси. Месячный жеребенок шлепает губами, ища материнское вымя. За окошком у изголовья – глухой стон январской метели. Но из щелей не дует – спасибо Муртазе, законопатил окна до холодов. Муртаза – хороший хозяин. И хороший муж. Он раскатисто и сочно всхрапывает на мужской половине. Спи крепче, перед рассветом – самый глубокий сон.

Пора. Аллах Всемогущий, дай исполнить задуманное – пусть никто не проснется.

Зулейха бесшумно спускает на пол одну босую ногу, вторую, опирается о печь и встает. За ночь та остыла, тепло ушло, холодный пол обжигает ступни. Обуться нельзя – бесшумно пройти в войлочных кота не получится, какая-нибудь половица да и скрипнет. Ничего, Зулейха потерпит. Держась рукой за шершавый бок печи, пробирается к выходу с женской половины. Здесь узко и тесно, но она помнит каждый угол, каждый уступ – полжизни скользит туда-сюда, как маятник, целыми днями: от котла – на мужскую половину с полными и горячими пиалами, с мужской половины – обратно с пустыми и холодными.

Сколько лет она замужем? Пятнадцать из своих тридцати? Это даже больше половины жизни, наверное. Нужно будет спросить у Муртазы, когда он будет в настроении, – пусть подсчитает.

Не запнуться о палас. Не удариться босой ногой о кованый сундук справа у стены. Перешагнуть скрипучую доску у изгиба печи. Беззвучно прошмыгнуть за ситцевую чаршау, отделяющую женскую часть избы от мужской… Вот уже и дверь недалеко.

Храп Муртазы ближе. Спи, спи ради Аллаха. Жена не должна таиться от мужа, но что поделаешь – приходится.

Теперь главное – не разбудить животных. Обычно они спят в зимнем хлеву, но в сильные холода Муртаза велит брать молодняк и птицу домой. Гуси не шевелятся, а жеребенок стукнул копытцем, встряхнул головой – проснулся, чертяка. Хороший будет конь, чуткий. Она протягивает руку сквозь занавеску, прикасается к бархатной морде: успокойся, свои. Тот благодарно пыхает ноздрями в ладонь – признал. Зулейха вытирает мокрые пальцы об исподнюю рубаху и мягко толкает дверь плечом. Тугая, обитая на зиму войлоком, она тяжело подается, сквозь щель влетает колкое морозное облако. Делает шаг, переступая высокий порог, – не хватало еще наступить на него именно сейчас и потревожить злых духов, тьфу-тьфу! – и оказывается в сенях. Притворяет дверь, опирается о нее спиной.

Слава Аллаху, часть пути пройдена.

В сенях холодно, как на улице, – кожу щиплет, рубаха не греет. Струи ледяного воздуха бьют сквозь щели пола в босые ступни. Но это не страшно.

Страшное – за дверью напротив.

Убырлы карчык – Упыриха. Зулейха ее так про себя называет. Слава Всевышнему, свекровь живет с ними не в одной избе. Дом Муртазы просторный, в две избы, соединенные общими сенями. В день, когда сорокапятилетний Муртаза привел в дом пятнадцатилетнюю Зулейху, Упыриха с мученической скорбью на лице сама перетаскала свои многочисленные сундуки, тюки и посуду в гостевую избу и заняла ее всю. «Не тронь!» – грозно крикнула она сыну, когда тот попытался помочь с переездом. И не разговаривала с ним два месяца. В тот же год начала быстро и безнадежно слепнуть, а еще через некоторое время – глохнуть. Спустя пару лет была слепа и глуха, как камень. Зато теперь разговаривала много, не остановить.

Никто не знал, сколько ей было на самом деле лет. Она утверждала, что сто. Муртаза недавно сел подсчитывать, долго сидел – и объявил: мать права, ей действительно около ста. Он был поздним ребенком, а сейчас уже сам – почти старик.

Упыриха обычно просыпается раньше всех и выносит в сени свое бережно хранимое сокровище – изящный ночной горшок молочно-белого фарфора с нежно-синими васильками на боку и причудливой крышкой (Муртаза привез как-то в подарок из Казани). Зулейхе полагается вскочить на зов свекрови, опорожнить и осторожно вымыть драгоценный сосуд – первым делом, перед тем, как топить печь, ставить тесто и выводить корову в стадо. Горе ей, если проспит эту утреннюю побудку. За пятнадцать лет Зулейха проспала дважды – и запретила себе вспоминать, что было потом.

Книга Гузели Яхиной довольно быстро стала популярной и нашла своих читателей. Редко такое бывает, что первая книга писателя так интересна, как читателям, так и критикам, но это именно тот случай.

Скачать или читать Зулейха открывает глаза fb2

На нашем портале вы можете скачать книги в формате fb2 или rtf. Либо воспользоваться нашим ридером для чтения онлайн, который подстроится под экран и разрешение вашего устройства.

О книге

Особенно стоит выделить в книге первую главу, которая называется «Один день» Эта глава описывает обычный день главного героя — женщины тридцати лет Зулейхи. Зулейха родом из небольшой татарской деревни, она замужем за мужчиной по имени Муртаз.

Описанный день переполнен эмоциями до краев. Зулейха чувствует страх, ощущает рабский труд, всячески угождает суровому мужу и его матери, она чувствует патологическую усталость, но понимает, что возможности отдохнуть, у нее нет.

Зулейха сначала крадет пастилу в своем же доме, потом едет со своим мужем в лес и колит дрова, после чего приносит краденную пастилу в жертву духу, для того, что бы он поговорил с духом кладбища и он позаботился о ее дочках. Дочери Зулейхи — ее единственная радость, но и они уже мертвы. После ритуала она топит баню, моет свекровь, покорно принимает побои от собственно мужу и за тем его же ублажает.

Гузель Яхина безупречно передала переживания Зулейхи, читать чувствует каждой клеткой тела отчаяние этой женщины.
В книге, больше всего поражает то, что Зулейха не понимает, что над ней происходит физическое и моральное насилие. Она живет так, потому что привыкла, и даже не подозревает, что бывает по-другому.

В развитии сюжета, гэпэушник Игнатов убивает мужа Зулейхи, когда становится яростно против коллективизации. После этого, Зулейху выселяют в Сибирь, вместе с другими раскулаченными. Парадоксально, но Зулейха скучает по прошлой жизни, да она была невероятно трудная, но понятная, и не требовала от нее никаких решений. Но уже по дороги в Сибирь, героиня знакомится с Константином Арнольдовичем, ученым из Ленинграда, и его женой по имени Изабелла, а так же с Иконниковым, работающим художником, с Лейби, сумасшедшим ученым родом из Казани и Гореловым, человеком который уже отбыл срок в местах не столь отдаленных. Зулейха начинает понимать, насколько огромен мир, и что он вертится только вокруг ее мужа и свекрови, в этом мире нужно брать ответственность за свою жизнь самой, мыслить самостоятельно, а не просто покорно слушаться и выполнять указания.

Книга «Зулейха открывает глаза» принесла ее автору, Гузели Яхиной премию «Большая книга», как уже было сказано выше, для первой книги это большая редкость.
Произведение подробно описывает историю раскулачивания Татарстана, историю Сибирских лагерей, истории о жизни людей, совершивших политическое преступление и их надсмотрщиков. Произведение рассказывают историю, историю жизни, оно нашло своих читателей, а значит, произведение написано не зря.
Стоит обратить внимание и на то, что эта книга победила во многих литературных конкурсах и проектах в России. Сюжет книги не такой уж и замысловатый, в ней просто показана трудная жизнь обычной татарской женщины из деревни, но эта история жизненная, она показывает, что не стоит бояться менять свою жизнь к лучшему.
Российские критики неожиданно приняли произведение начинающей писательницы, но есть и те, кто критикует произведение. Ясно только одно, мнение о романе неоднозначное, но он не оставляет равнодушным ни читателей, ни даже критиков, роман заставляет.

Простого человека Зулейха зацепит своей искренностью, роман держит в напряжении и достоин внимания. Книга, во время ее прочтения, заставляет думать только о Зулейхе. Роман, побуждает мысленно задавать вопросы главной героине, и самим же искать на них ответы. Особенно сентиментальные читатели, прольют немало слез, прочитывая раз за разом первую главу книги.

Я читала текст, как будто разгадывала тропы в лесу, по которым ходила на охоту Зулейха Валиева. Беззвучно скользить, не вспугнув зверя, не нарушив покой свекровки, она научилась за пятнадцать лет брака с мужем, который был втрое старше её. Этот навык пригодился ей позже на берегу сибирской реки Ангары, куда она была сослана, как жена раскулаченного. Но уже без мужа. Его на глазах у жены убил Иван Игнатов − «красноордынец в остроконечном суконном шлеме с бурой звездой».

Судьба крутанула так, что именно он стал главным мужчиной для Зулейхи на следующие пятнадцать лет жизни. И когда вёрткий приспособленец Горелов покусился на её взаимоотношения с убийцей собственного мужа, она без промаха всадила пулю в глаз. Белке. Которая была в нескольких сантиметрах от глаз Горелова.

По мере того, как Зулейха открывала глаза на всё происходящее вокруг, менялась её жизнь, с такими же резкими разворотами. Тихая, покорная, «мелкая бабёнка с зелёными глазищами» в момент выбора становится сильной, решительной и жёсткой, выбирая самый крайний вариант, без компромиссов.

Весь роман построен на параллелях. Вот Муртаза, законный муж. Ни разу не назвал жену по имени, а только «женщина». Игнатов, комендант двадцати девяти душ, выживших зимой в землянке на правом берегу Ангары, вообще никак не называл её, лишь просил: «Останься. Останься…» И только в конце романа назвал по имени: «Уходи, Зулейха…»

Кто из них ей предпочтительней? − Сын. Юзуф. Дитя, рожденное после смерти мужа, прижатое на год к телу матери за неимением тепла и одежд. Прижатое к ней навсегда единой кровью, которую она давала сосать ему из своего пальца вместо материнского молока во время голодной зимовки… Страшно читать об этом.

− Ты – в меня, сынок, сердце моё. У тебя в жилах – моя кровь. Под мясом – мои кости… Я их не убивала. Сами умерли. От голода… И слышишь, сынок? Мы их не ели. Мы их похоронили. Ты просто был маленький, и всё забыл.

Эту фразу произносит не Зулейха, нет. Эти слова свекровь Упыриха говорила своему сыну Муртазе. Но как же схожа ситуация, при которой обе матери приносят в жертву себя, законы, нормы обычной жизни. Потому что жизнь, при которой приходится пробивать себе пальцы заострённой ложкой ради спасения ребенка, обычной не назовёшь. Но кто их осудит? Ведь даже лошадь встала поперек обоза с раскулаченными, препятствуя дальнейшему его движению, для того, чтобы накормить жеребёнка. И никакая Красная армия, никакая советская власть не сможет сдвинуть кобылу с места, не сможет оторвать потомство от её вымени. И обоз вынужден смириться:

«Игнатов снимает будёновку, вытирает раскрасневшееся лицо, зыркает на Зулейху сердито.

− Даже кобылы у вас – сплошная контрреволюция!»

За эту самую революцию и гибли люди. Умирали на пересыльных пунктах, голодали в вагонах-теплушках, тонули в ржавых баржах, замерзали в землянках, холодели от страшных аббревиатур ОГПУ, НКВД, ГУЛАГ...

Гузель Яхина будто сама проделала весь этот адский путь врагов народа. Доскональное знание исторических деталей как будто не оставляет в этом сомнения. Лишь только год издания книги и возраст автора говорит нам о том, что это не автобиография, а художественное произведение. А может, генетический зов предков водит рукой писателя, добавляя к сухим архивным справкам то, что и делает текст щемящим, берущим не за горло, а за неведомую точку в груди, в районе солнечного сплетения, когда на вдохе читаешь сцену расставания с сыном, а выдохнуть не получается, потому что сцена всё длится и длится, и ты сопереживаешь героине так, как будто это твой сын отправляется в неизвестность, а ты хоть заламывай руки, хоть вой от душевной боли на всю сибирскую тайгу, но будет так, как решил мужчина.

В книге нет сносок на татарские слова и выражения. Не всякий читатель догадается пойти за разъяснением на последнюю страницу. Но от этого только усиливается ощущение идентичности происходящего. Национальные названия одежды, мифических героев, предметов быта − бичура, улым, эни, кульмэк – органично ложатся в канву повествования, читаются и без перевода, а к концу романа воспринимаются как уже известные слова.

При всей беспросветности жизни, в лагере раскулаченных есть один совершенно счастливый персонаж, доктор Лейбе. Судьба дала ему на время испытаний надежную защиту – сумасшествие. Автор книги изобразила душевную болезнь в виде яйца, которое, как кокон, защищает врача от ужаса репрессий. Невидимая защита дана профессору для того, чтобы он сохранил свои знания и опыт, а в самый ответственный момент применил их по назначению, приняв самые важные в его жизни роды – у зеленоглазой Зулейхи.

Каждый в то время искал спасительный для себя кокон. Некоторые – в самогонке, другие – в рисовании Парижа на обломках фанеры, третьи – в стукачестве, четвёртые – в любви. При всей трагичности темы, эта книга рассказывает нам именно о любви. Здесь нет бытовых описаний интимных встреч. В лагере для ссыльных кулаков и деклассированных элементов всё очень жёстко, без маникюра и бантиков на платье. «Смерть была везде, Зулейха поняла это ещё в детстве». Но и жизнь была везде! А где жизнь, там и любовь…

Двадцать одну национальность насчитал комендант во вверенном ему для перевоспитания контингенте. Лукка Чиндыков, чуваш, сломленный такими же борцами за идею, как этот старший лейтенант НКВД, спасёт своему надзирателю Игнатову жизнь, бросившись в кипящую кашу из брёвен и пены. И это тоже любовь. Не к этому конкретному человеку, а к человеческому роду в целом.

«Ангара уже кишит тёмными спинами брёвен, словно стая гигантских рыб толкается в ручье… Слышно, как вдалеке, в караване, громко и страшно трещат брёвна».

Зачем стране нужно было столько леса, почему нужно было раскулачивать и отправлять в ссылку ни в чем не повинных людей, – таких вопросов в тридцатые годы прошлого столетия вслух задавать было нельзя.

Татьяна Таран, Владивосток

Роман Гузели Яхиной «Зулейха открывает глаза» описывает сложный период в истории нашей страны – 30-40-е годы 20 века. Про репрессии, ссылки и раскулачивание написано много романов, отношение к этим событиям у каждого своё, но Гузели Яхиной удалось очень откровенно и глубоко описать переживания женщины в тот тяжёлый период.

Татарская женщина Зулейха живёт с мужем-тираном, который часто её бьёт, и сварливой свекровью. С утра до ночи женщина вынуждена тяжело работать, но другой жизни она не знает, а потому принимает всё, как есть. Где-то внутри она даже думает, что у неё хороший муж.

Наступил 1930 год, по всей стране происходят перемены. Её муж выступил против коллективизации, за что был убит. Саму Зулейху отправили в ссылку в Сибирь. Она не знает иной жизни, привыкла к унижениям и тяжкому труду, а потому жалеет о том, что теперь это утеряно. Но находясь в поезде, она знакомится с новыми людьми. Среди тех, кто едет вместе с ней в ссылку, она видит интеллигентных людей из северной столицы, художника, учёного, профессора и уголовника. У неё словно открываются глаза на новую жизнь. Она понимает, что едет в ссылку, и конечно не думает, что это будет счастливое время. Однако она осознаёт, что жизнь может проходить иначе, а не состоять из безропотного подчинения и рабского труда. Зулейха отмечает, что возможно жить в соответствии со своими желаниями, хотя это требует определённой ответственности. Именно это новое понимание даёт ей силы бороться с трудностями, которые ждут её в ссылке.

В романе писательница невероятно чётко описала мысли и переживания обычной татарской женщины, то, как менялись её взгляды и чувства. Главная героиня вместила в себе образы всех людей, которые пострадали от репрессий и раскулачивания. Ей сопереживаешь на протяжении всего повествования. Книга очень драматичная, но именно поэтому глубоко западает в душу.

На нашем сайте вы можете скачать книгу "Зулейха открывает глаза" Гузель Яхина бесплатно и без регистрации в формате fb2, rtf, epub, pdf, txt, читать книгу онлайн или купить книгу в интернет-магазине.

Гузель Яхина

Зулейха открывает глаза

Книга публикуется по соглашению с литературным агентством ELKOST Intl.

© Яхина Г. Ш.

© ООО «Издательство АСТ»

Любовь и нежность в аду

Этот роман принадлежит тому роду литературы, который, казалось бы, совершенно утрачен со времени распада СССР. У нас была прекрасная плеяда двукультурных писателей, которые принадлежали одному из этносов, населяющих империю, но писавших на русском языке. Фазиль Искандер, Юрий Рытхэу, Анатолий Ким, Олжас Сулейменов, Чингиз Айтматов… Традиции этой школы – глубокое знание национального материала, любовь к своему народу, исполненное достоинства и уважения отношение к людям других национальностей, деликатное прикосновение к фольклору. Казалось бы, продолжения этому не будет, исчезнувший материк. Но произошло редкое и радостное событие – пришел новый прозаик, молодая татарская женщина Гузель Яхина и легко встала в ряд этих мастеров.

Роман «Зулейха открывает глаза» – великолепный дебют. Он обладает главным качеством настоящей литературы – попадает прямо в сердце. Рассказ о судьбе главной героини, татарской крестьянки времен раскулачивания, дышит такой подлинностью, достоверностью и обаянием, которые не так уж часто встречаются в последние десятилетия в огромном потоке современной прозы.

Несколько кинематографичный стиль повествования усиливает драматизм действия и яркость образов, а публицистичность не только не разрушает повествования, но, напротив, оказывается достоинством романа. Автор возвращает читателя к словесности точного наблюдения, тонкой психологии и, что самое существенное, к той любви, без которой даже самые талантливые писатели превращаются в холодных регистраторов болезней времени. Словосочетание «женская литература» несет в себе пренебрежительный оттенок – в большой степени по милости мужской критики. Между тем женщины лишь в двадцатом веке освоили профессии, которые до этого времени считались мужскими: врачи, учителя, ученые, писатели. Плохих романов за время существования жанра мужчинами написано в сотни раз больше, чем женщинами, и с этим фактом трудно поспорить. Роман Гузель Яхиной – вне всякого сомнения – женский. О женской силе и женской слабости, о священном материнстве не на фоне английской детской, а на фоне трудового лагеря, адского заповедника, придуманного одним из величайших злодеев человечества. И для меня остается загадкой, как удалось молодому автору создать такое мощное произведение, прославляющее любовь и нежность в аду… Я от души поздравляю автора с прекрасной премьерой, а читателей – с великолепной прозой. Это блестящий старт.

Людмила Улицкая

Часть первая

Мокрая курица

Один день

Зулейха открывает глаза. Темно, как в погребе. Сонно вздыхают за тонкой занавеской гуси. Месячный жеребенок шлепает губами, ища материнское вымя. За окошком у изголовья – глухой стон январской метели. Но из щелей не дует – спасибо Муртазе, законопатил окна до холодов. Муртаза – хороший хозяин. И хороший муж. Он раскатисто и сочно всхрапывает на мужской половине. Спи крепче, перед рассветом – самый глубокий сон.

Пора. Аллах Всемогущий, дай исполнить задуманное – пусть никто не проснется.

Зулейха бесшумно спускает на пол одну босую ногу, вторую, опирается о печь и встает. За ночь та остыла, тепло ушло, холодный пол обжигает ступни. Обуться нельзя – бесшумно пройти в войлочных кота не получится, какая-нибудь половица да и скрипнет. Ничего, Зулейха потерпит. Держась рукой за шершавый бок печи, пробирается к выходу с женской половины. Здесь узко и тесно, но она помнит каждый угол, каждый уступ – полжизни скользит туда-сюда, как маятник, целыми днями: от котла – на мужскую половину с полными и горячими пиалами, с мужской половины – обратно с пустыми и холодными.

Сколько лет она замужем? Пятнадцать из своих тридцати? Это даже больше половины жизни, наверное. Нужно будет спросить у Муртазы, когда он будет в настроении, – пусть подсчитает.

Не запнуться о палас. Не удариться босой ногой о кованый сундук справа у стены. Перешагнуть скрипучую доску у изгиба печи. Беззвучно прошмыгнуть за ситцевую чаршау, отделяющую женскую часть избы от мужской… Вот уже и дверь недалеко.

Храп Муртазы ближе. Спи, спи ради Аллаха. Жена не должна таиться от мужа, но что поделаешь – приходится.

Теперь главное – не разбудить животных. Обычно они спят в зимнем хлеву, но в сильные холода Муртаза велит брать молодняк и птицу домой. Гуси не шевелятся, а жеребенок стукнул копытцем, встряхнул головой – проснулся, чертяка. Хороший будет конь, чуткий. Она протягивает руку сквозь занавеску, прикасается к бархатной морде: успокойся, свои. Тот благодарно пыхает ноздрями в ладонь – признал. Зулейха вытирает мокрые пальцы об исподнюю рубаху и мягко толкает дверь плечом. Тугая, обитая на зиму войлоком, она тяжело подается, сквозь щель влетает колкое морозное облако. Делает шаг, переступая высокий порог, – не хватало еще наступить на него именно сейчас и потревожить злых духов, тьфу-тьфу! – и оказывается в сенях. Притворяет дверь, опирается о нее спиной.

Слава Аллаху, часть пути пройдена.

В сенях холодно, как на улице, – кожу щиплет, рубаха не греет. Струи ледяного воздуха бьют сквозь щели пола в босые ступни. Но это не страшно.

Страшное – за дверью напротив.

Убырлы карчык – Упыриха. Зулейха ее так про себя называет. Слава Всевышнему, свекровь живет с ними не в одной избе. Дом Муртазы просторный, в две избы, соединенные общими сенями. В день, когда сорокапятилетний Муртаза привел в дом пятнадцатилетнюю Зулейху, Упыриха с мученической скорбью на лице сама перетаскала свои многочисленные сундуки, тюки и посуду в гостевую избу и заняла ее всю. «Не тронь!» – грозно крикнула она сыну, когда тот попытался помочь с переездом. И не разговаривала с ним два месяца. В тот же год начала быстро и безнадежно слепнуть, а еще через некоторое время – глохнуть. Спустя пару лет была слепа и глуха, как камень. Зато теперь разговаривала много, не остановить.

Никто не знал, сколько ей было на самом деле лет. Она утверждала, что сто. Муртаза недавно сел подсчитывать, долго сидел – и объявил: мать права, ей действительно около ста. Он был поздним ребенком, а сейчас уже сам – почти старик.

Упыриха обычно просыпается раньше всех и выносит в сени свое бережно хранимое сокровище – изящный ночной горшок молочно-белого фарфора с нежно-синими васильками на боку и причудливой крышкой (Муртаза привез как-то в подарок из Казани). Зулейхе полагается вскочить на зов свекрови, опорожнить и осторожно вымыть драгоценный сосуд – первым делом, перед тем, как топить печь, ставить тесто и выводить корову в стадо. Горе ей, если проспит эту утреннюю побудку. За пятнадцать лет Зулейха проспала дважды – и запретила себе вспоминать, что было потом.

За дверью пока – тихо. Ну же, Зулейха, мокрая курица, поторопись. Мокрой курицей – жебегян тавык – ее впервые назвала Упыриха. Зулейха не заметила, как через некоторое время и сама стала называть себя так.

Она крадется в глубь сеней, к лестнице на чердак. Нащупывает гладко отесанные перила. Ступени крутые, подмерзшие доски чуть слышно постанывают. Сверху веет стылым деревом, мерзлой пылью, сухими травами и едва различимым ароматом соленой гусятины. Зулейха поднимается – шум метели ближе, ветер бьется о крышу и воет в углах.

По чердаку решает ползти на четвереньках – если идти, доски будут скрипеть прямо над головой у спящего Муртазы. А ползком она прошмыгнет, веса в ней – всего ничего, Муртаза одной рукой поднимает, как барана. Она подтягивает ночную рубаху к груди, чтобы не испачкалась в пыли, перекручивает, берет конец в зубы – и на ощупь пробирается между ящиками, коробами, деревянными инструментами, аккуратно переползает через поперечные балки. Утыкается лбом в стену. Наконец-то.

Приподнимается, выглядывает в маленькое чердачное окошко. В темно-серой предутренней мгле едва проглядывают занесенные снегом дома родного Юлбаша. Муртаза как-то считал – больше ста дворов получилось. Большая деревня, что говорить. Деревенская дорога, плавно изгибаясь, рекой утекает за горизонт. Кое-где в домах уже зажглись окна. Скорее, Зулейха.

Она встает и тянется вверх. В ладони ложится что-то тяжелое, гладкое, крупно-пупырчатое – соленый гусь. Желудок тотчас вздрагивает, требовательно рычит. Нет, гуся брать нельзя. Отпускает тушку, ищет дальше. Вот! Слева от чердачного окошка висят большие и тяжелые, затвердевшие на морозе полотнища, от которых идет еле слышный фруктовый дух. Яблочная пастила. Тщательно проваренная в печи, аккуратно раскатанная на широких досках, заботливо высушенная на крыше, впитавшая жаркое августовское солнце и прохладные сентябрьские ветры. Можно откусывать по чуть-чуть и долго рассасывать, катая шершавый кислый кусочек по нёбу, а можно набить рот и жевать, жевать упругую массу, сплевывая в ладонь изредка попадающиеся зерна… Рот мгновенно заливает слюна.