После почти тридцатилетнего перерыва на сцене вновь шекспировская комедия

Вчера в БДТ им. В.И. Качалова давали премьеру - «Укрощение строптивой» Уильяма Шекспира. Режиссер из Санкт-Петербурга Игорь Коняев решил шекспировскую пьесу в жанре гротеска, возможно, с излишними фривольностями, впрочем, они были вполне допустимы в период создания комедии.

После длинного перерыва

При жизни Шекспира комедия «Укрощение строптивой» не ставилась, хотя последующая история постановок этой пьесы весьма богата. Стоит вспомнить фильм Дзефирелли с Элизабет Тейлор - Катариной или «Укрощение строптивой» в театре им. Ленсовета с неподражаемой, непостижимой Алисой Фрейндлих. Эту постановку казанцы видели, театр им. Ленсовета привозил ее в столицу Татарстана на гастроли.

Дуэт Фрейндлих - Дмитрий Барков (Петруччо) был темпераментен, музыкален, зажигателен. Вообще, «Укрощение строптивой» в постановке Игоря Владимирова был одним из первых и очень удачных советских если не мюзиклов, то хорошо сделанных музыкальных спектаклей.

Для постановки «Укрощения строптивой» в Качаловском театре был приглашен режиссер из Санкт-Петербурга Игорь Коняев, с одним из его спектаклей казанские театралы были знакомы ранее - это «Московский хор» по пьесе Людмилы Петрушевской в театре Льва Додина, который был в гастрольной афише питерцев. Стоит отметить, что это весьма глубокий, ироничный и стильный спектакль. Сейчас Игорь Коняев - главный режиссер театра оперетты в Санкт-Петербурге, что некоторым образом наложило отпечаток на его режиссерские пристрастия.

Само появление Шекспира на казанской сцене стоит только приветствовать - великий драматург давно не ставился в Качаловском театре. Одним из последних спектаклей была не очень удачная постановка «Двенадцатой ночи» около 30 лет назад, спектакль очень быстро сошел с афиши.

Шекспир коварен: при кажущейся простоте и даже некоторой приземленности его комедий режиссеру нужно не перейти ту грань, за которой «соленый» юмор Шекспира может оказаться пошлостью, а глубина, скрытая за комичностью ситуации, так и не будет прочитана. Увы, не все эти подводные камни сумел преодолеть Коняев.

Главная декларация режиссера ясна публике уже в ту минуту, когда зритель входит в зал

История феминистки

Для постановки режиссер выбрал перевод Полины Мелковой, взяв полный вариант текста комедии и чуть разбавив его сонетом Шекспира в переводе Маршака. Впрочем, эта вольность (фрагмент сонета «Лгут зеркала») вполне органично вошла в ткань спектакля. По сути, в спектакле Коняева три фабулы: история, связанная с пьяницей Слаем (стильная, впрочем, как всегда, работа Марата Голубева), линия Катарина (Елена Ряшина) - Петруччо (Илья Славутский) и история замужества Бьянки (Эльза Фардеева).

Сценография решена более чем лаконично (сценограф Ольга Шаишмелашвили): сцена затянута черным сукном, в середине красный вращающийся павильон. Минимум реквизита, зато очень выразительные костюмы, заслуживающие отдельного внимания. Фантазия художника, правда, здесь заходит так далеко, что иногда хороший вкус изменяет, как, например, в первом костюме Катарины, но это частности.

Главная декларация режиссера ясна публике уже в ту минуту, когда зритель входит в зал. Занавес открыт, и мы видим надпись - цитату из Шекспира: «Весь мир - театр». И дальше мы попадаем в бурную стихию театральности, в которой не всегда разберешь, рассказывают ли нам историю укрощения Катарины или это всего лишь спектакль на эту тему, который разыгрывают бродячие актеры.

Уютнее всего в этой веселой комедийной сутолоке ощущает себя Илья Славутский, органичный, изящный, с внутренним камертоном, не позволяющим ему согрешить против хорошего вкуса. Грим актера прочему-то напоминает портреты Дон Кихота, как его любят изображать в иллюстрациях к роману Сервантеса, но он далеко не рыцарь печального образа, а весьма прагматичный господин, который делает деньги даже на собственной женитьбе.

Их словесные дуэли с Катариной - битва двух равных сильных личностей. Вообще Катарину-Ряшину можно назвать феминисткой, но феминисткой, которую укрощает даже не Петруччо - ее укрощает любовь и подсознательное желание любой нормальной женщины подчиниться сильному мужчине. Жаль, что свой финальный монолог с таким выразительным текстом актриса не произносит, а, по замыслу режиссера, пропевает в микрофон, перемещаясь со сцены в зал, и часть текста от этого словно пропадает.

Сценография решена более чем лаконично

Вообще же в спектакле много режиссерских придумок, есть очень остроумные, есть на грани фола. Конечно, Возрождение - это тот период, когда Европа освободилась от ханжества средних веков, и крепкое словцо, фривольная ситуация были в почете, но во всем хороша мера, у Коняева же иногда возникают проблемы в желании рассмешить публику любой ценой.

Впрочем, возможно, благодаря режиссерской фантазии и той внутренней свободе, что царит на сцене, в «Укрощении строптивой» есть целое созвездие прекрасных актерских работ, причем от больших ролей, например, Михаила Галицкого (Баптиста), Ильи Петрова (Гортензио), до скромных - Александра Малинина (Мадам), Юрия Петрова (портной), Ильи Скрябина (монах), Алексея Захарова (Гранио).

Форма гротеска, выбранная режиссером, в целом оправдана, и в спектакле нет эклектики, все развивается по тем законам, что замыслил для себя и актеров постановщик. Правда, иногда Шекспир получается с прилагательным «лайт». Но кто может безапелляционно заявить, что это недопустимо?

Русский драматический представил премьеру - «Укрощение строптивой» в постановке приглашенного режиссера Игоря Коняева, который умело перевернул штампы, связанные со спектаклями Качаловского театра, в плюсы.

Коняев - режиссер, больше всего проработавший в Петербурге, при этом сейчас он художественный руководитель Рижского русского театра имени Михаила Чехова, где, в частности, ставил «Двенадцатую ночь», про который он в одном из интервью сказал: «Не нравится решение спектакля - закройте глаза и слушайте текст, который сам по себе прекрасен. Он у нас в хорошем переводе, мы ничего не переписывали - получайте удовольствие!».

Здесь можно было делать точно также - классический текст сохранен и подано намерено резко. Петруччо (Илья Славутский) решает жениться - на дочери дворянина из Падуи Баптисты (Михаил Галицкий) Катарине (Елена Ряшина). Одна проблема - у будущей супруге прескверный характер. Но не выдашь замуж эту - не подпустят ухажеров к младшей Бьянке (Эльза Фардеева): пожилого Гремио (Геннадий Прытков), друга Петруччо Гортензио (Илья Петров), молодого Люченцио (Тимофей Гаврилов).

Происходит действо в лаконичных и мрачных декорациях в трех цветах: красном, белом и черном. По сути, народный театр, где ничего не отвлекает. В основе - только условности: крыши, колонны. Пир проходит за крохотными столами, слуги явно кутаются в скандинавские шали из масс-маркета. Единственный внушительный экспонат - диван, на котором за спектаклем наблюдает пьяница Слай (Марат Голубев).

Следуя тексту, Коняев экспериментирует с образами, в основном - из хип-хоп-индустрии. Люченцио у него богатый рэпер в бейсболке. Петруччо также не отстает - ходит в спортивном и цепью на шее. Катарина щеголяет в пышной короткой юбке. Лица слуг скрыты за очками. Разумеется, в конце монолог Катарины (« Свой лоб нахмуренный скорей разгладь и не бросай на мужа гневных взглядов...») читается с эпичным флоу. По залу скачет конь-человек.

Отдельно хочется отметить выход Николая Чайки в роли Винченцио, отца Люченцио - он не вылетает, в отличие от многих из образа, в нем можно увидеть индивидуальность. С другой стороны, в пьесе, все равно, нет и не было героев, которым хочется сочувствовать.

То есть, как водится, в Качаловском, все немного непристойно, с музыкой, танцами и нарочитой манерностью. То, что обычно раздражает, становится в руках режиссера фишкой. Правда, эти фишки никак не меняют смыслы, они просто приближают происходящее к современности. Следующим шагом был бы перевод оригинала на русский интернетовский и сокращение его в пять раз.

Публика смеется после каждого крохотного гэга, согласно кивает во время рассуждений о том, что жена должна беспрекословно подчиняться мужу, и визжит, когда Катарина окатывает их водой из пистолета. Больше ей и не надо. На дворе - рубеж 16-17 веков.

Текст Радиф Кашапов

Начало в 18:00 в театре им. В.Качалова на Баумана, 48. Стоимость билетов - 150-630 рублей.

«Укрощение строптивой» Игоря Коняева: интерпретация Шекспира, вызывающая смятение и когнитивный диссонанс

Последняя по времени премьера в русском драматическом театре им. Качалова - комедия Шекспира «Укрощение строптивой» в постановке приглашенного режиссера Игоря Коняева. Спектакль вышел во всех отношениях грубым: а уж как к этому относиться, каждый пусть сам решает для себя, считает театральный критик Андрей Пронин.

Капельдинерши портят начало спектакля назойливыми спойлерами: требуют отодвинуться от проходов, убрать оттуда вещи, потому что «актеры много бегать здесь будут, особенно до антракта». На сцене тем временем красуется нечто вроде портика - современная версия, без архитектурных вычур, зато ярко-красного «вырвиглазного» цвета. Подобно капельдинершам, забегу вперед и разболтаю, что портик этот не один, за ним скрываются еще два, а крыши к ним тоже имеются в наличии. Они сначала таятся под колосниками, потом будут то спускаться, то подниматься.

В начале спектакля на переднем портике растянут транспарант, сообщающий, что «Весь мир - театр». Мысль не свежая, но шекспировская. Дальше на сцену поднимется Лорд, даст команду своим собакам, актеры в масках собак (необычный для взрослого спектакля прием) энергично забе́гают по залу и залают. В лапы к скучающему Лорду, как Шекспир завещал, попадется забулдыга Слай (актер Марат Голубев выглядит каким-то растерянным), и завертится комическая карусель.

Сначала к Слаю, возомнившему себя вельможей, подошлют под видом жены пажа. Паж в Качаловском - внушительных размеров мужчина с бородой, упакованный в красное платье. Автор настоящих строк только начал раздумывать над семантикой этого смелого образа, как был посрамлен зрительницей-соседкой, выкрикнувшей в экстазе узнавания: «Кончита Вурст!» Эта зрительница еще не раз выручала: например, в сцене появления сексуально амбивалентного портного в странной блестящей шапочке... «Ве-е-ерка Сердючка!» - радостно выдохнула соседка. Не надо считать публику дурой, публика все понимает.

Слая с пажом укладывают на большой красный диван и показывают им спектакль о строптивой Катарине, укрощенной непоколебимым Петруччо. Спектакль начинается с появления двух колоритных фигур (маленькой и долговязой) - женихов сестры Катарины Бьянки: Гремио (Геннадий Прытков ) и Гортензио (Илья Петров ). Уже во время их разговора на авансцене в глаза бросается два обстоятельства. Во-первых, странная, даже вызывающая актерская подача, напоминающая скорее о театре кукол, чем о русском драматическом театре с пресловутыми теплотой, тонкостью и психологическими нюансами. В спектакле Игоря Коняева принята иная манера игры: актеры как будто дергаются на шарнирах вслед за невидимым кукловодом, шаржируют, если не окарикатуривают своих персонажей, безо всякого снисхождения выставляют их кривляющимися уродцами.

Во-вторых, глаз приковывают костюмы (художник - Ольга Шаишмелашвили ). Гремио и Гортензио носят ярко-красные камзолы, сверху прикрытые роскошными черными плащами с объемистыми рукавами. Гремио (видимо, для татарского колорита) еще и снабжен чалмой. Подобная кондитерская роскошь тут повсюду: смелые, крикливые сочетания цветов - черный с белым, черный с желтым, черный с красным (вся свита Лорда кажется сотрудниками Пермского академического Театра-Театра - это их фирменный стиль). Пышные многоярусные женские юбки оборудованы смелыми разрезами. Костюмы влюбленного в Бьянку юного Люченцио (Тимофей Гаврилов ) и его слуг Транио и Бьонделло представляют собой вариации современной молодежной моды, но все с тем же элементом чрезмерности и китча: фуражка Люченцио украшена стразами, Бьонделло почему-то носит под шортами лосины.

«МЕНЬШЕ ВСЕГО В СПЕКТАКЛЕ КОНЯЕВА ПОВЕЗЛО ЕЛЕНЕ РЯШИНОЙ»

В костюме Лорда больше мужественной простоты. Впрочем, Лорд быстро перевоплотится в главного героя комедии - Петруччо. «Как вас зовут, синьор, и чей вы сын?» - спрашивает его Баптиста (актер Михаил Галицкий в меховой шапке и с накладной бородкой клинышком). Публика Качаловского театра прекрасно знает, как зовут этого актера - Илья Славутский , сын худрука коллектива Александра Славутского . Ему, одному из немногих, режиссер оставил возможность некоего человеческого объема в роли: иногда Славутский заговорщически подмигивает залу, иногда слегка ухмыляется в сторону, например, когда вынужден гарцевать на накладной лошади. (Конька то ли из ткани, то ли из папье-маше надевают на пояс актера, наподобие спасательного круга - ноги артиста изображают лошадиные конечности, а ножки персонажа свисают по бокам, ими можно смешно болтать или драться.) Игра Славутского уверенна, актерские оценки достаточно точны, хотя есть и некая примесь то ли вальяжности, то ли усталости, свойственная избалованным главными ролями премьерам.

Меньше всего в спектакле Коняева повезло Елене Ряшиной - исполнительнице роли Катарины. Она изуродована гримом, снабжена неким колючим венцом, сигнализирующим о дурном характере, а грубыми манерами вызывает ассоциации с героинями популярного телешоу «Пацанки». Актриса произносит реплики низким голосом, а ее однообразная интонация напоминает вопли мачехиной дочки из фильма «Морозко». Впрочем, изуродованная Катарина в начале спектакля - совсем не новость. Мне приходилось - кажется, в Ижевске - видеть спектакль, в котором Катарина носила толщинки, превращавшие ее в культуристку или сумоистку. Но ижевская актриса имела возможность приобрести женственный образ по ходу спектакля. Качаловское «Укрощение» меняет костюм героини (на все тот же навязчивый красный - главный цвет спектакля), но не меняет ее ухваток и интонаций. В финале Катарина еще страшней: в первых сценах она хотя бы ограничивалась стрельбой из водяного пистолета, а под конец спектакля бросается на ни в чем не повинную почтенную вдову (Антонина Иванова ) и сильным ударом сбивает ее с ног.

«АКТЕРЫ В «УКРОЩЕНИИ» КОНЯЕВА ИГРАЮТ ГРУБО, МОНОТОННО, НЕ ДАЮТ БОГАТСТВА ОКРАСОК»

Качаловский театр в последнее время стал радовать казанцев спектаклями приглашенных режиссеров. Между Григорием Дитятковским , поставившим здесь , и Игорем Коняевым есть некоторая разница. Дитятковский - режиссер-эстет, философ, даже в неудачных своих работах он придерживается интеллигентного почерка и чуждается жанровых, развлекательных спектаклей. Коняева прославил «Московский хор» по пьесе Людмилы Петрушевской в петербургском МДТ - спектакль 2002 года, художественным руководителем которого был учитель Коняева - выдающийся режиссер Лев Додин . С тех пор режиссер не поставил ничего равного «Московскому хору» по таланту и театральному качеству. Более того, его заметно привлекает не интеллектуальный, а жанровый, развлекательный театр. В последние годы он вообще остыл к драме, сосредоточившись на легком жанре музыкальной сцены - мюзиклах и опереттах.

Мне приходилось неоднократно писать о спектаклях Коняева, в том числе негативно и довольно резко. На сей раз не хотелось бы впасть в однозначность. Режиссеру в спектакле многое удалось. Прежде всего внушает уважение способность режиссера совладать с фабулой «Укрощения строптивой». Помимо широко известной истории Петруччо и Катарины там есть еще удивительно путаный сюжет, посвященный женихам Бьянки, - с переодеванием слуг и хозяев, с фальшивым и настоящим отцом Люченцио. (Настоящего отца Люченцио зовут Винченцио, его играет Николай Чайка , и он второй, кроме Славутского, и последний актер спектакля, позволяющий себе говорить не мультяшным, а простым человеческим голосом.) Обычно эту линию либо безжалостно режут, либо безнадежно в ней вязнут. Режиссеру Коняеву удалось изложить ее внятно, лаконично и доступно для зрителя. Второе достоинство спектакля - его мощный, почти звериный драйв, у многих зрителей вызывающий восторг. У автора этих строк он вызвал скорее смятение и когнитивный диссонанс...

На самом деле шекспировский материал дает постановщику большую свободу. Претензии по части историзма костюмов и декораций нужно отбросить с порога. Шекспир мешал в своих пьесах страны и эпохи похлеще современных постмодернистов. Правильных и неправильных костюмов в Шекспире не бывает: все решает фантазия театра. Претензии по части актерской игры тоже зыбки. Шекспировский «Глобус» играл отнюдь не по Станиславскому, стихия площадных забав и даже дурного вкуса ему, очевидно, не была чужда.

Актеры в «Укрощении» Коняева играют грубо, монотонно, не дают богатства окрасок, однако это можно счесть режиссерским решением, как и обилие шуток и реприз, не очень принятых в приличных домах: тут бесконечно выплескивают друг на друга ночные горшки, больно ударяются мошонками, хватают женщин за груди и филей. Возможно, число этих пошловатых реприз можно было бы сократить, но не будем ханжами. Когда Петруччо лезет под юбку к Катарине, чтобы нащупать ее «хвост», - это не Коняев придумал, это Шекспир написал. Вообще его комедии по-ренессансному скабрезны и изобилуют шутками ниже пояса.

«ГРУБЫЙ МАЧИЗМ НЕ ПРОСТО ТОРЖЕСТВУЕТ, А ПРАЗДНУЕТ ТРИУМФ»

Как ни странно, Шекспиром можно оправдать и самую вопиющую новацию качаловского спектакля. В той или иной мере в постановках «Укрощения строптивой» всегда присутствовала любовь. Да, Петруччо ведет себя с Катариной жестоко: морит строптивую голодом, не дает ей спать, лишает нарядов, но, как правило, актеры микшируют эту пытку изображением некоей любовной «химии», возникающей между молодыми супругами. Петруччо с Катариной обмениваются страстными взглядами, кокетничают, «укрощение» превращается в род любовной игры, а голос супруга дрожит, решимость вот-вот отступит перед чарами прекрасной возлюбленной. Именно так играли эту пьесу Дмитрий Барков и Алиса Фрейндлих в известном всей стране по телеверсии спектакле Игоря Владимирова в ленинградском театре им. Ленсовета. В постановке Коняева любовь оказалась вынесена за скобки. Катарина сначала пытается бороться с жестоким супругом, потом смиряется перед лицом превосходящей силы. Впрочем, Шекспир не писал ни о какой любви - ее вычитывали между строк. Коняев не стал вычитывать - опять же, его режиссерское право.

В прошлом сезоне в Курганском театре драмы эту же пьесу поставила молодой режиссер Алессандра Джунтини . Ее Катарина заканчивала дни в психиатрической лечебнице, затравленная и сломленная произволом жестокого мужского мира. В спектакле театра им. Качалова грубый мачизм не просто торжествует, а празднует триумф. Более того, мачизм имеет конкретную социальную приуроченность. На церемонию бракосочетания Петруччо (Славутский) является в... спортивном костюме с массивной цепью на шее. Его свита (кстати, отлично слаженная работа пятерых молодых актеров) похожа на проворных «братков», обслуживающих своего пахана. Звучит балканская музыка, напоминающая о фильмах Кустурицы, по которым наши бандиты учились у старших югославских товарищей правильно «забивать стрелки» и нюхать кокаин. Знаменитый финальный монолог Катарины «Наша сила в нашей слабости» превращен в агрессивный рэп-речитатив: рэп - музыка, скажем мягко, тоже не чуждая миру криминала.

В спектакле Коняева заложен нешуточный сатирический потенциал. Есть и детали, остающиеся без внимания широкой публики, но многозначительные. В начале второго действия в арочках ярко-красного портала возникают надписи: «гордыня», «гнев», «алчность», «похоть», «зависть». В христианской традиции это смертные грехи. Почему-то упущены «уныние» и «чревоугодие» - трудно сказать, следствие ли это какой-то неведомой концепции или же они просто не влезли внутрь декорации и по такому случаю были прощены. Ваш корреспондент даже проконсультировался со специалистами по шекспировскому театру. Случаев, чтобы наименования грехов писались на заднике или табличках, они не припомнят, зато помнят аллегорическое шествие смертных грехов в средневековых моралите, попавшее оттуда в «Фауста» Кристофера Марло . Там Люцифер устраивает для Фауста своеобразный спектакль, показывая ему все скопище человеческих пороков, достойное ада. Силен соблазн сравнить Лорда-Петруччо из спектакля Коняева с этим самым Люцифером, устроившим Фаусту-Слаю экскурсию на ярмарку человеческого ничтожества с современным бандитским акцентом. Тогда станут понятны и грубость, и цинизм, и дурновкусие, и даже удивительное обилие в спектакле красного цвета - цвета ада.

Впрочем, даже если Коняев имел в виду что-то подобное, внятно он свою мысль так и не артикулировал - и никакой антитезы торжествующей бандитской морали не предложил. Спектакль заканчивается безумной массовой пляской, на первом плане пожилой актер Прытков танцует нечто в духе рэпера Тимати. Зал радостно аплодирует, женщины скандируют «Браво!». Вот только чур потом не обижаться, если попадете под горячую руку какому-нибудь Петруччо с большой дороги.

Андрей Пронин