В России революция -
кипит страна
в крови, в огне…
Всю сплошную и пеструю строгали морозы. Негреющее солнце плыло в белесоватой мгле, прядало ушами. В ночи горели глазастые звезды, искрились строгой чистоты снега. В степных просторах ветер курил поземкою, дороги опоясывал передувинами.
Сломалась зима дружно.
Дохнуло теплынью, дороги рассопливились, путь рынул. Закружились, замитинговали шальные грачи, занавоженные улицы умывались лучами, солнышко петухом на маковке дня.
Поплыло, хлынуло…
Фыркая капелью, ползла Масленица мокрохвостая. Из всех щелей – весны соченье. Бурые половики унавоженных дорог исхлестали луговину, обтаяли головы старых курганов, лед полопался на пруду, берега обметало зажоринами.
Село захлебывалось, тонуло в самогоне. Глохтили ковшами, ведрами. Разгульные катались по нижней улице, только шишки выли. В обнимку по двое, по трое, кучками бродили селом, тыкались в окошки.
– Хозявушки, дома ли?
Скрипуче, с сиплым надрывом, с горькими перехватами орали свои горькие мужичьи песни. Пугливую и дикую деревенскую ночь хлестали нескладные пьяные крики и брех глупых деревенских собак.
Подкатило Прощеное воскресенье, останный денек, когда все, в ком душа жива, пьют до зеленых сопель, чтоб на весь пост не выдыхлось. По-праздничному, с плясовыми перехватами, брякали церковные колоколишки. Разнаряженные бабы и девки расходились от обедни. В выскобленных, жарко натопленных избах за дубовыми столами сидели целыми семьями. Емкие ржаные утробы набивали печевом, жаревом, распаривали чаем с топленым молоком.
Весело на улице, гоже на праздничной.
Солнышко обвисало вихрастым подсолнечником. На пригреве, на лёклой земле, собаки валялись, ровно дохлые, разморились. Куры рылись в навозе, на обталинах. Дрались петухи-яруны. Лобастый собачонок, пуча озорные гляделки, покатился кубарем под гусака кривошеего, тот крылом по луже и в подворотню:
– Га-га-га…
На обсохшие завалинки выползли старики с подогами, укутанные по-зимнему, в шапках, похожих на гнезда галочьи, – нахохлились, греются, дружной весне дивуются.
Ребятишки в Масленице, как щепки в весенней реке… Рунястые, зевластые, прокопченные зимней избяной вонью, с чумазыми, иссиня-землистыми рожицами, они вливали в уличную суету кипящий смех, галчиный галдеж…
Дух занялся, глотку зальнуло…
– Есть его! Есть!
На белоголового и шабонястого, будто птицами расклеванного, парнишку набрасываются всей оравой и кусают.
По улице шеметом стелются зудкие, шершавые лошаденки в погремках, в праздничной наборной сбруе.
– Аг-га-а… Ээ!
– Качай, валяй…
– Наддай, Кузя!
– Ффьфьфьфью!.. Тыгарга матыгарга за за́доргу но-го-о-ой…
Шапку Кузька потерял, только башка треплется кудрявая, как корзинка плетеная.
– Рви вари!
У прогона через жиденькую загородку палисадника, в рыло огурцовской избе, в окошко запрягом – ррах, зньнь…
– Гах… По-нашему…
– Завернул Куземка в гости. Хо-хо-хо-хо…
Обедали братья Огурцовы, побросали ложки, сами за ворота, вчетвером, с поленьями, с тяпкой – туча.
А Куземка
через сугробы
через навозные кучи
за мельницу…
– Го-го-го!..
Только его и видали. На хутора ударился, к полещику. Не кобыла под ним – змея, всю зиму на соломе постилась, а на масленицу раздобрился хозяин: каждый день Буланка пшеничку хропает.
Крики, визги, хрип утробный, в ливне смеха – ор, буй, гик, гульбище, село на ноготках, кудахтали гармони.
– Молодой пока, не жалей бока!
– Ха-ха-ха…
– Пррр, держи!
Шапка сшиблена, трут снегу в волосы: молодого солят.
Аксютка Камаганиха в шибле из розвальней через наклеску, подол на голову, сахарницей в сугроб.
– Эк, язви те, дрюпнулась колода!
– Жигулевский темный лес…
– Ромк, Ромка!..
– Крой, бога нет!
Рванул жеребец, улетел Ромка. За ним всем тулаем в мордовский конец ударились, погамузились у церкви да кишкой – перегоняя друг друга – хлынули назад.
Хари, рожи, лица молодые, мордашки пылающие, нахлыстанные ветром, – огневые, смешливые, бесшабашные, хохочущие, гульные, пьяные… Залепленные комьями навоза и снега бороды, шапки на затылках, ветер в чупрынах… Челеном по улице – бабьи платки, полушалки небесного цвета, огненны, всяки… Поддевки, полушубки, поддергайчики, полупердени… Тройки, пары, запряжки, возки, розвальни… Нарядные парни, нараспашку, цветные рубашки в глазах мечутся… Напоенные допьяна девки раскалываются припевками, а гармонь торопливо шьет: ты-на-на́, ты-на-на́, ты-на-на́…
За день солнышко сосульки обсосало, к вечеру захрулило, подсохли лужи, загрубели ноздреватые сугробы, день уползал, волоча пылающий хвост заката, выкатились звезды по кулаку.
И весельба уползла в избы.
…В печке пляшет пламя. От хозяйки – блинный дух. Лицо молодой хозяюшки как солнышко красное, в масло обмакнутое.
В чистой просторной половине гостёбище – половодье, содом, ярмарка, гвалт несусветный.
– Пей, сватушка, пей!
– Ван Ваныч…
– Ыык… Я е!
– Опять и обмолот, зарез.
– Дарьюшка, голубушка…
– Ыык… то-то…
– Врут, покорятся.
– Али в них душа, а в нас ветер?
– Отрыгнется мужичий хлеб.
– С кровью отрыгнется…
– Ах, куманек!
Чмок, чмок.
Иван Иванович горько сморщился, махнул рукавом новой гремучей рубахи:
– Дай срок, и мы с них надерем лыка на лапти.
– Аахм… Терпежу нашего нет!
– Кищав, не корячься!..
– Передохнут кои, на всех и земля не родит.
– Тятя, думать забудь.
– Зна… Хо-хо… Баяно-говорено…
– Почтенье тебе, как стоптанному лаптю.
– Догнал я офицера да шашкой по котелку – хряск!
– О господи!
– Ешь, сват, брюхо лопнет – рубашка останется.
– Хрисан-то те сродни?
– Как же, родня, на одном солнышке онучи сушили.
На столе блинов копна. Щербы блюдо с лоханку. Рыбы куча – без порток не перепрыгнешь. Пирожки по лаптю. Курники по решету. Ватрушки по колесу. Пшенники, лапшенники в масле тонут. Сметаной и медом хоть залейся. Пар в потолок… А самогону самые пустяки, высосали.
– Не пеки мою кровь…
– Га-хо-хо…
– Хозяин, сухо!
– Дом у него, как вокзал, на все стороны окошки… А кони, кони, как ключи, – не удержишь! – один другого давит.
– Сынок, ни в жисть…
– Брали мы Киев-город… Батарея-то как начала садить по святым угодникам… Во, бат!
– Так и так, говорю… Машина, говорю, твоя, земля – моя. – Петр Часовня разглаживал по столу бумажку, ровно молниями исхлыстанную чьими-то резолюциями.
Над столом рожи жующие, плюющие, распаренные, лоснящиеся, осовелые… Буркулами ворочают туда-сюда… Растрепанные, спутанные волосы, рыбьи кости, соленая капуста и лапша в бородах… Разговоров – на воз не покладешь, на паре не увезешь.
– Сват, кровя одни…
– На дочь зятем Топорка приму.
– В улоск ряск. Взахлест арканят.
– Месь думат.
– Сроднички, ешьте, пейте.
– Дай бог не грех.
– Корова?.. От печки до стенки, три сажня…
– Давай менять… У меня – зверь, не лошадь. Воз враскат не пустит, ни-ни, по гребешку, как щука, промызнет.
В глотке: урк, урк, урк…
Бах – в ворота.
На дворе взорвался, посыпался собачий лай.
– Отец, выдь на час.
Над двором висит луна, как блин поджаристый. На дворе холодно, синё, звездно, хоть в орел играй.
– Тестюшка…
– …мать.
– Не хочу ехать в ворота, разбирай плетень.
– Х-х-х-х-х…
– Живем, ровно в бирючьих когтях.
Чмок, чмок, чмок…
– Брось, Леска распрягет, йда!
– Канек-от…
– Йда, черт не нашей волости!
Кряк в два обхвата.
В дверь лезет сват:
– Масленца, што ты не семь недель…
В избе густо плещется тяжелый гам, вихрится песня, дребезг бабьего визга кроют, нахлобучивают баса.
– А-ха-ха… плохо петь – песню гадить.
– Сухо! Чем дышим?
– Вашу в душу…
– Мерси покорно.
– Раздевайся, тестюшка.
Рукавицы-то на тестюшке по собаке, шапка с челяк, тулуп из девяти овчин. Умасленная башка космата, ровно его цепной кобель рвал. Румяный, нарядный тестюшка, как бывалышный пряник городецкий. В прищуренном глазу плясала душа пьяная, русская – мягкая да масленая, хоть блин в нее макай. Довольнёшенек, дрюпнулся на лавку, лавка под ним охнула.
Разит самогонкой, овчинами, горелым маслом. Поминутно хлопают дверью – приходят, уходят. Ребятишки на полатях свои, у порога чужие. Шебутятся они больше всех.
– Гуляй, Матвей, не жалей лаптей!
– А-ахм, мать пресвятая богородица…
– Нашел – молчи, потерял – молчи!
– Перетерпим, передышим!
– Ешь, блин не клин – брюха не расколет!
– Все наши нажитки…
– Полведерка, у Митрофанихи… Сергунька, слетай.
Сергунька с перепою: рожа красная, как вениками нахлыстанная. Навалился грудью на стол, огурцы хряпает, за ушами пищит. Широкий парень, топором тёсан. Могучая багровая шея была обметана искорками пота. В кулаке зажаты золотые часы – в них Сергунька каждую минуту заглядывает, узнает, который час.
– Сергунька… Полведерка, к Митрофанихе.
– Давай… – От нетерпенья сучит пальцами. – Давай!
Звяк бидоном, шорк в дверь – и нет Сергуньки.
– Свое-то жалко, убей – не отдам.
– Учат нас, дураков.
Косы, космы, платки, волосники, полушалки, юбки пузырятся… Рубашки вышитые, красные, сиреневые, в полоску, в искорку, с разводами, а гармонь рвет: ты-на-на́, ты-на-на́, ты-на-на́…
– Аленка, аряряхни!
Аленка – гулящая девка. В другое время ее и в избу бы не пустили, а в Прощеное воскресенье – вот она… Красава, румянец через щеку, гладкая – не ущипнешь, коса густая, как лошадиный хвост. Платьице поплиновое оправила, рассыпала каблуки. В пятках ровно пружины, всю ее сподымя бьет, ну – ядро, буярава! Прошла раз и Феклушка, хозяйская дочь: рожа рябая, рот до ушей – теленка проглотит, уши торчком, спина корытом, шея тоненька, хоть перерви, верблюд – не девка. Прошла раз, да и отстала, куды…
Пойду плясать,
Прикушу я губку,
Комиссарские штаны
Перешью на юбку.
В пару Алене вышел дезертир Афоня Недоёный. Форсисто одернул лопнувший по швам, выменянный на картошку фрак. Из-под фрака – вышитая рубашка, огневой запал. Что есть силы огрел себя по ляжкам, фыркнул, заржал и в пляс.
– Э-э-э-э-э-э, шпарь, Аленка!..
Загудела старая раскольничья изба, застонали матицы… Пол гляди-гляди провалится… Из-под лакировок – дым… Мальчишки в визге, уссались со смеху, того и гляди пупы развяжутся.
– Гоп, гоп!.. Рвай-давай!..
Афонька зубы лошадиные оскалил, накатило на парня, взыграла окаянная сила, цапнул Аленку за грудь:
– Яблочко, медовой налив!
Глянула девка, ровно варом плеснула:
– Не замай!
А ну, ходи, потолок,
Дрыгай, потолочина,
Коммунисты, не форсите,
Пока не колочены…
– Дуй, Фонька!
– Ух, ух!..
– Распахнись, душа! Пошла, Аленушка!
С улицы по окошку: динь-нь… дзень-нь…
Собаки кинулись.
– Бей, можжи!
– Бабоньки…
Бабы шарахнулись от окошек.
– Девоньки!..
Дзень-нь…
С улицы чья-то черная рука стала выдирать раму.
– Матушки… За нашу добродетель…
– Где топор? Сватушка…
Дверь расхлебянили.
Кому надо, вывалились в сени, на двор. Наскоро похватали чего под руку попало и на улицу.
На завалинок упал на колени Танёк-Пронёк и неверными, вихлявыми ударами крестит колом рамы, рычит:
– Пряники-то съела, а ночевать-то не пришла?.. Празднички, гуляночки?.. Отродье ваше…
– Дно вышибем!
– Бей, сватушка, бей, чтоб не́ жил!
хлобысть
Пинками Танька́-Пронька́ катили от порядка до самой дороги.
Улицей, как нахлыстанный, бежал Степка Ежик и вопил:
– Гришка… Микишка… Наших бьют!
На крыльцо поповского дома выскочил дежурный красноармеец ванякинского продотряда, послушал крики, пальнул разок из винтовки вверх и, закурив, вернулся в горницу.
– Чего там? – спросил Ванякин с полатей.
– Драка, пьяные…
Продотряд был разбросан по волости. В Хомутове с комиссаром оставалось четыре человека.
Не успел дежурный докурить цигарку, как поповский дом был окружен грозно гудящей толпой.
– Со двора, со двора заходи, чтоб не убежали, – слышались голоса, – огня давайте!
«Восстание, – подумал Ванякин, спрыгивая с полатей, зубы его ляскнули. – Пропали».
За окнами – головы в шапках и без шапок, над головами – колья, вилы, косы, дула охотничьих ружей…
Из распахнутых пастей лился слитный рев:
– Сдавайся!..
– Выходи, кармагалы, на суд-расправу!..
– Попили-поели, пора и бороды утирать… Сдавай оружье!
Ванякин выдвинул из-под кровати ящик с бомбами и сказал:
– Ребята, умрем героями…
Из темных окон поповского дома засверкали выстрелы, полетели бомбы. А дверь уже гремела под ударами топоров, и через минуту – сопящие, воющие, – как прорвавшаяся вода, хлынули в дом.
За ноги, за волосы продотрядники были выволочены на улицу и злой казнью расказнены.
Лунная ночь застонала набатом
волость понесла, как развожженная лошадь.
К церкви набегал хмельной народ.
Борис Павлович с паперти произносил речь, выговаривая слова громко и четко:
– Комиссарская власть сгнила на корню… По всей нашей великой многострадальной стране комиссарская власть тает, как свеча, и вот-вот рухнет… От лица славной партии социалистов-революционеров приветствую восставший народ!..
– Ура-а-а-а…
– Никаких ваших партий не надо, хлеба не троньте!
– Будя, наслушались… Партии нужны были при царе, а теперь вся власть должна перейти в крестьянские руки.
– Тише… Просим, просим!
Борис Павлович продолжал:
– Основной смысл революции – торжество лучшего над худшим, передового над отсталым, торжество созидания над разрушением… Большевики размахивали косой диктатуры слишком широко… Они обкашивали не только сорную траву вокруг кустов малины, но зачастую подсекали и самоё малину… История, вслед за самодержавием, осудила и комиссародержавие… Поток времени отныне и навсегда поглотит всех больших и маленьких деспотов… Наша партия есть единственная верная защитница интересов трудового крестьянства!.. Мы десятками лет боролись с коммунистическими бреднями!.. Мы – за социализм разумный и выгодный для большинства трудового крестьянства и лучших рабочих!.. Выборы в Учредительное собрание доказали, что народ верит нам!.. Граждане и братья, я вас призываю…
Гудел набат, злоба в силу входила.
– Будя языком молоть, надо дело делать! – кричал Афоня Недоёный, размахивая винтовкой. – За мной!
Александр Хроленко, военный обозреватель
С наступлением весны боевой потенциал засевшей в пригородах Дамаска группировки "Джебхат ан-Нусра"* стремительно тает, Западу не удается вывести террористов и находящихся вместе с ними инструкторов — американских, британских, израильских офицеров — из-под удара сирийских правительственных сил.
Военно-политическую обстановку в Сирийской Арабской Республике все увереннее контролируют правительственные войска при поддержке Воздушно-космических сил России.
У экстремистов остается все меньше шансов сохранить боевой потенциал, перегруппироваться и снова бросить силы на штурм сирийской столицы. Инициатива принадлежит сирийским войскам и их союзникам, как ранее в Пальмире и Алеппо.
Из последних сводок. Обстреливающие гуманитарный коридор снайперы уничтожены. Потрепанные бандформирования окружены, и теряют "живой щит". В рамках 17-ой гуманитарной паузы (с 7 часов утра 15 марта) Восточную Гуту покинули около 15 тысяч мирных жителей, и к вечеру 16 марта сирийские власти ожидают выхода еще 10 тысяч человек.
Ранее Россия призвала США прекратить поддержку с воздуха и на земле террористической группировки "Джебхат ан-Нусра"*, под общим командованием и под франшизой которой теперь действует множество экстремистских группировок.
Вечером 15 марта, не долетев до американской военной базы Ат-Танф в Сирии, упал вертолет ВВС США HH-60 Pave Hawk с группой военнослужащих Сил специальных операций на борту. Сирийские и иракские СМИ сообщают, что суперсовременный, созданный специально для заброски разведывательно-диверсионных групп вертолет Pave Hawk был сбит (возможно, со временем мы узнаем больше).
Ответные меры
Действующая в Восточной Гуте "Джебхат ан-Нусра"* устремлена к Дамаску. Российская военная разведка выявила в оккупированной США зоне Ат-Танф подготовку пяти тысяч боевиков резерва. Эти силы должны были объединиться с поддерживаемой Саудовской Аравией группировкой "Джейш аль-Ислам", и при поддержке с воздуха авиацией американской коалиции совершить отчаянный рывок к сирийской столице. Однако арабоязычный иранский ресурс Al Alam сообщил, что сирийская армия и ее союзники отразили нападение просаудовских боевиков в Ан-Нашабии. Два саудовских офицера и один британский оказались в плену у сирийского спецназа и "Хезболлы".
Во избежание штурма в анклаве Восточная Гута американцы нуждались в израильском авиаударе по сирийской армии, но как написала американская газета Los Angeles Times президент Владимир Путин заблаговременно предупредил премьер-министра Биньямина Нетаньяху, что реакция России не ограничится падением одного F-16. И пока Израиль предпочитает оставаться в роли зрителя.
Возможно, целью боевых действий является создание близ Дамаска собственной военной базы США, которая позволила бы постоянно держать под прицелом столицу Сирии, создавать угрозу Ирану и "Хезболле". Как бы то ни было, американские "инструкторы" продолжают мобилизацию и подготовку боевиков для последующей операции против сирийской армии в Восточной Гуте и в Думе. Здесь же, на подхвате американские союзники - Саудовская Аравия, Катар Франция и Великобритания. Сирийский котел все еще кипит, и угрожает взорваться.
Поэтому начальник Генерального штаба ВС России Валерий Герасимов 13 марта обсудил ситуацию в Восточной Гуте с председателем Комитета начальников штабов вооруженных сил США генералом Джозефом Данфордом. И предупредил "партнеров" об ответных мерах воздействия в случае ракетно-бомбового удара США по сирийской столице либо провокации с применением боевых отравляющих веществ: "Последствия будут самыми тяжёлыми".
Гута уже не та
Ситуация в Восточной Гуте обострилась в последние две недели. Кому-то очень не хватало войны после принятия Советом Безопасности ООН резолюции 2401 о тридцатидневном перемирии на всей территории Сирии. В Белом доме продолжается дискуссия о силовых вариантах "наказания Асада" якобы за использование химического оружия в пригородах Дамаска. Напомним, ранее на подконтрольной боевикам территории правительственные войска обнаружили более 20 тонн отравляющих веществ.
США распространили в ООН новый проект резолюции по режиму прекращения огня, американцы предполагают запретить России и Сирии избирательно уничтожать группировки экстремистов в Восточной Гуте. Однако резолюция Совета Безопасности 2401 недвусмысленно разрешает уничтожать боевиков "Исламского государства"*, "Аль-Каиды"*, "Джабхат Фатх аш-Шам"* и других организаций, которые в ООН официально признаны террористическими.
Боевиков в Восточной Гуте лишили иллюзорного права и возможности действовать в качестве "защитников народа", и не оставили им шансов на успех. А если шире, Вашингтон и американская коалиция утратили возможность безбоязненно вооружать "оппозицию", назначать виновными и карать по своему усмотрению национальных лидеров ближневосточных стран. Совет Безопасности ООН подтвердил этот факт документально, и никакой новый план "B" не вернет просвещенному Западу права на безнаказанное ведение боевых действий в странах третьего мира. Таким образом, новая и сирийская весна - символ более стабильного многополярного мира.
* - запрещенные в России террористические группировки.
Соломинки ломит сила,
Взяв их много, вяжет в сноп.
В небе солнышко светило,
В поле, весь вспотел холоп.
В стольном граде дом богатый,
Словно сказочный дворец.
В нём живёт вельможа знатный,
Ему силу дал Творец.
Было так давно когда-то,
Нынче так же всё, но стал,
Тот вельможа демократом,
И холопам права дал.
Право - власти подчиняться,
Право - жить и умирать.
Право - вид избравши рабства,
Жизнь свою в него отдать.
Сила ломит соломинку,
Осень, ветер ледяной.
Принёс он в...
Промолчи не скажи ни слова,
знать об этом, прости ни ново,
и ни старо? предала б…
иль омыла всем стопы, мать,
уложила в гробы, отпела, ох, а
плакала, как умело, вспомина-
ла и Б-га, ад, проклинала вра-
гов, и гвалт, нет, не нужен, нуж-
на идея, или просто шальная
затея, за ошибки все, в чём ви-
на, сомелье мы по жизни, да,
и в добре скрыто зло тебе,…
и зарядка, (как в слове бе),
расслабления, неизбежность,
нетерпимость и жажда слов,
слава Б-гу и есть улов, и сорва-
лась удача...
Соломинкой в хлеву надежда нам зажглась.
Бояться ли осы, своим полетом пьяной?
Глянь: все же солнце в щель сочится струйкой рдяной.
Что ж не уснуть тебе, на стол облокотясь?
О, бедный! Все же нам дал воду ключ студеный:
Пей! И потом усни. Я остаюсь, я тут.
Я сохраню мечты, покой твой и уют,
И вновь ты будешь петь, ребенок усыпленный.
Бьет полдень. Я прошу: оставьте нас, мадам!
Он спит. Не странно ли, что к женским мы шагам
Все так чувствительны, злосчастные бедняги?
Бьет полдень...
Ломая краски, накрываюсь ветром,
И иду в магазин за упаковкой свободы,
И парой билетов подорожавшего лета
С гарантированной непогодой.
Ломая краски вчерашним салатом,
Расплескавшись терпким вином,
Запутаться в ярких языках плакатов
И вернуться солнечным днем.
Но все же ломая краски беспощадно,
Купаюсь с Джокондой в ацетоне.
Ведь быть серьезным очень важно,
На часах, на посту, и на троне.
Ломая краски, оплачивай счета,
Чтобы не забирать слова обратно,
Чтобы не осознавать, что не...
Ломал конструкцию ада его (своей), жизни, тебе
это надо? красной луны, красного луча стон, его,
так сказать, кокон, синее навсегда, жёлтое на зе-
лёном, да, совсем забыл, без (оград), органов и
шестерёнок, лент, шнуров, шпонок, без подарков
и рождества, памяти без границ, (колдовства), ес-
тества, (полученных, приобретённых), птиц, (рож-
дённых), мыслей твоих, принесённых, ветром, с с
амого крайнего севера, без разговоров и прений,
(границ, паданья ниц и мольбы), путеводной зве...
С Благодарностью и Смирением
Силой Веры моей, но Божьей Волей!
Силой Жизни, Любви и Творения
Я пью Чашу Любви
Чашу Веры и Радости
Силой Веры моей, но Божьей Волей!
Чашу Горя Земли
И Святой Благодарности
Силой Веры моей, но Божьей Волей!
Я пью Свет как Вино
Чашей Счастья и Сил
Силой Веры моей, но Божьей Волей!
Отступись Тьма и Зло
Где бы я не просил!
Силой Веры моей, но Божьей Волей!
Мощью Веры в руке
Светом Веры в глазах
Данной...
Сила привычки - великая сила!
Мы привыкаем почти ко всему.
И чёрт привычный нам кажется милым.
Мы улыбнёмся при встрече ему.
Мы привыкаем к вину и к работе.
К людям и к месту где долго живём.
Легче нам жизнь жить в привычной заботе.
В ней мы в беду утешенье найдём.
Быстро к хорошему мы привыкаем.
В мире привычном нам легче прожить.
В нём мы живя,его часто ругаем.
Лишь потеряв начинаем ценить.
Мы привыкаем порой даже к боли.
К той,от которой не можем уйти.
А жить привыкнув...
Под соломой мы привычно разумеем остатки, в виде стеблей, от обмолоченного хлеба всяких сортов и представляем ее себе не иначе, как целым ворохом, непременно кучей, сгребенной лопатами в горку, в рыхлую груду. Отсюда охапками или теми же ворохами солома берется на подстилку и на крыши, на шляпы и другие плетенья разнаго рода, на поташ и даже на подпояску снопов. Вынутый из «соломы» одинокий сухой стебелек, от которого отбит колос и годится лишь в зубах поковырять, называется «соломиной». Для надлома ее не требуется никакой силы и смешно было бы вспоминать это слово и говорить об нем. Ни в каком случае мы не имеем права подозревать нелепицы или темного смысла в изречении, которое народ твердо установил в пословицу, обычно выработанную житейским опытом. Если бы он желал выразить смешную бессмыслицу, то сказал бы точно и правильно: «сила соломину ломает». Между тем говорится вековечная правда, равно известная и испытанная всеми народами мира: «ломит сила солому», - т. е. могучее и властное побеждает слабое, хрупкое и ломкое. «Сила все ломит» (а не ломает) - говорит общеупотребительная поговорка. Ломать, переламывать может и слабая рука новорожденного младенца, но ломить и ломиться в состоянии лишь уверенная в себе крепкая сила, она напирает, валит налегая, опрокидывая и руша в сборе, скопом. К тому же следует помнить о том, сколько надобится человеческих усилий, чтобы, пройдя все степени земледельческого труда, добыть, про домашний обиход, ворох соломы. Сколько мужественного геройского терпения требуется для того, чтобы, после трудов праведных иметь возможность и право подостлать соломки, чтобы на ней отдохнуть, поваляться и выспаться. Силою одного человека это можно сделать, но обычно требуется на такие работы соединенный труд, помочь или толока. После работы попытаются: и ломота в спине, особенно когда жнут на корню выславший хлеб и сажают его для просушки в овинах, - и едкая боль в руках и плечах, и истома во всем теле, когда на токах отбивают спелое зерно и добывают солому и мякину, т. е. высохшие стебли и избитые цепами колосья, «Нивка - нивка! - отдай мою силку!» - отчаянно кричат суеверные бабы, катаясь по жнивью, когда кончат вязать последний сноп и завязывают ему бороду.
Некуда больше идти за объяснениями: если и жил-был на свете известный царь-горох, то про царицу-солому еще нигде не слыхать ни в сказках, ни в песнях, ни даже в загадках. Ни мифологические и исторические, ни бытовые и юридические, ни всякие другие справки не представляют выхода для толкований, заподозренного в бессмыслице изречения иного, кроме приведенного сейчас.
Сила солому ломит
Без силы большой - соломы не сломить (она устоит, потому что гнется)
Ср. Силою (заставить меня туда отправиться) можете. Сила солому ломит , говорит пословица. Но согласия моего никогда не дождетесь.
Н. Макаров. Воспоминания. 7, 13, 4.
Ср. Пожалуйте! - сказал исправник (арестанту), движением руки показывая ему на дверь. - "Сила солому ломит" , хихикнул "Волк", во весь рост подымаясь с места, - будь по вашему.
Маркевич. Бездна. 3, 9.
Ср. Что ж делать, товарищ: сила солому ломит . Сам гетман нагрянул на нас со всем войском...
Загоскин. Юрий Милославский. 2.
Ср. И годы шли: и в жилах кровь все стыла,
В душе все гасла вера в идеал...
И афоризм: "солому ломит сила"
Порывы дум кипучих охлаждал.
А.Н. Плещеев. После чтения газеты.
Ср. Сила ломит и соломушку ,
Поклонись пониже ей.
Некрасов. Песня Еремушке.
Ср. Гнусь, но не ломаюсь:
Так бури мало мне вредят
Крылов. Дуб и Трость.
Ср. Rompre la paille - при заключении условия у древних франков в знак прочности.
M. Michelet. Origines du droit français. Paris. 1834.
У римлян давность земли нарушалась переломлением ветви (юридич. символ).
Русская мысль и речь. Свое и чужое. Опыт русской фразеологии. Сборник образных слов и иносказаний. Т.Т. 1-2. Ходячие и меткие слова. Сборник русских и иностранных цитат, пословиц, поговорок, пословичных выражений и отдельных слов. СПб., тип. Ак. наук. . М. И. Михельсон . 1896-1912 .
Смотреть что такое "сила солому ломит" в других словарях:
- (намек на жатву, работу тяжкую). См. ВОЛЯ НЕВОЛЯ …
Сила солому ломитъ. Безъ силы большой соломы не сломить (она устоитъ, потому что гнется). Ср. Силою (заставить меня туда отправиться) можете. Сила солому ломитъ, говоритъ пословица. Но согласія моего никогда не дождетесь. Н. Макаровъ.… … Большой толково-фразеологический словарь Михельсона (оригинальная орфография)
Клин клином выживай. Сила силу (солому) ломит. См. ВОЛЯ НЕВОЛЯ … В.И. Даль. Пословицы русского народа
Жен. источник, начало, основная (неведомая) причина всякого действия, движенья, стремленья, понужденья, всякой вещественой перемены в пространстве, или: начало изменяемости мировых явлений, Хомяков. Тяготенье основная сила природы. Сила есть… … Толковый словарь Даля
Надулся, да не отдулся. Из сил выбился. Не сможешь, не осилишь; а надорвешься, не поможешь. Что с ним заведешь: шапки с него не соймешь (от старинного обычая позорить съемкой шапки). С него шапки не сымешь. С него взятки гладки. Лег верблюд, так… … В.И. Даль. Пословицы русского народа
Беллетрист народник. Род. в 1838 г. Дед его был дьяконом, отец служил в Сибири прокурором и советником губернского правления, вращался в кругу декабристов и выдавался своею честностью. Рано лишившись матери, Н. рос одиноким, заброшенным ребенком … Большая биографическая энциклопедия
Так гни, чтобы гнулась, а не так, чтобы лопнуло. Ср. Да парь, не парь, а надо будет гнуться; не гнуться сломишься... Островский. Воевода. 2, 9. Ср. Не за себя я вихрей опасаюсь; Хоть я и гнус, но не ломаюсь: Так бури мало мне вредят. Крылов. Дуб… … Большой толково-фразеологический словарь Михельсона
Николай Иванович (1838 1901) писатель народник. Р. в Тобольске в семье чиновника, который был близок с ссыльными декабристами. Учился в Томской гимназии, по окончании к рой служил в том же городе юнкером. В 1860 поступил вольнослушателем в… … Литературная энциклопедия
