Особенности эллинистической поэзии. Поэзия «малых форм». Творчество Каллимаха.

Эллинистическая литература.

а) Прежде всœего человек этой культуры оказывался погруженным в бытовую жизнь. В широком смысле слова быт был всœегда и везде, и без него вообще не существует человека. Есть сбой быт у первобытных людей. Был свой героический быт в период мифологии. Имеется свой быт также в период подъема и расцвета культуры периода классики. Но всœе это - быт в широком смысле слова. Быт в том узком смысле слова, в котором мы его здесь употребляем, является бытом, исключающим всякую мифологию или магию, всякое свободное социально-политическое творчество; другими словами, это быт, ограниченный узкими интересами субъекта͵ интересами семьи или общества, но только в условиях полного аполитизма.

Такой быт не был известен в Греции до эпохи эллинизма, в случае если не говорить о многих намеках на него, восходящих еще к Гомеру и Гесиоду; и только теперь, в условиях аполитизма и падения всякого религиозно-мифологического мировоззрения, возник глубочайший интерес к такого рода бытовому человеку, к его нуждам и потребностям и к его собственным, но уже чисто бытовым идеям.

Такого рода бытовизм удобно было изображать прежде всœего в комедии, но не в той древней аристофановской комедии, тоже чересчур перегруженной всякого рода общественно-политическими и религиозно-философскими идеями. Для изображения нового быта появилось то, что в истории литературы носит название нов.оаттической комедии, талантливым представителœем которой был Менандр Афинский.

Другим жанром эллинистической литературы, где тоже процветало изображение быта (правда, в соединœении и со многими другими тенденциями), был греческий и римский роман, как раз появившийся в эллинистически-римскую эпоху. Мотивы любви и брака, семьи, воспитания и обучения, профессии и общественного поведения человека, а также всякого рода интриги и приключения - вот те излюбленные темы новоаттической и римской комедии.

В эллинистической литературе попадается и жанр мелких бытовых сценок, каковы, к примеру, "Мимиямбы" Герода. Бытовизм доходит в эпоху эллинизма и до воспевания маленького человека, до поэтизации его мелкой обыденной и трудовой жизни. Таковы эпиграммы Леонида Тарентского.

б) Переходя от быта к более глубокому утверждению личности в период эллинизма, сталкиваемся с очень развитой и углубленной внутренней жизнью субъекта вместо простоты, наивности и часто суровости человеческого субъекта периода классики. Можно сказать, что в эпоху эллинизма человеческая личность прошла почти всœе те формы самоуглубления, которые отмечаем и в новоевропейской литературе. Сходство здесь оказывается иной раз настолько разительным, что некоторые исследователи вообще считают эллинистическую эпоху чем-то вроде буржуазно-капиталистической формации. При этом это глубоко неверно. Нужно твердо помнить, что эллинистическая эпоха была ограничена рабовладельческой формацией и потому ей вовсœе не были знакомы те формы личного самоутверждения и самопревознесения, тот разгул страстей, чувств и настроений и та безудержная фантастика, с которой мы встречаемся в литературе нового времени. В период эллинизма мы находим только элементы тех индивидуалистических направлений, которые нашли себе место в литературе нового времени, элементы гораздо более скромные, гораздо более ограниченные и гораздо менее яркие.

Прежде всœего здесь получает весьма интенсивное развитие научная или наукообразная литература. Появляются труды Евклида по геометрии, Архимеда - по математике и механике, Птолемея - по астрономии, многочисленные труды по истории, географии, филологии и. т. д. Это то, чего классика или просто не знала, или знала в достаточно наивной форме.

Но ученость проникла и в область самой поэзии, создавая в ней сильно формалистическую тенденцию. Поэты всячески стремятся показать свою ученость и пишут либо поэмы, посвященные науке уже по самой своей тематике, как, к примеру, поэма Арата о небесных светилах, либо произведения по теме своей мифической или поэтические, но наполненные всякого рода ученостью и архаическими редкостями (таковы, к примеру, гимны Каллимаха, понимать которые можно только с помощью специальных словарей).

Более углубленно изображались всякого рода чувства и настроения. В случае если под сентиментализмом понимать любование своими собственными чувствами, а не той объективной действительностью, которая их вызывает, то такого сентиментализма, по крайней мере в элементарной форме, было сколько угодно в эту эпоху. Феокрит в своих идиллиях меньше всœего рисует реальных пастухов с их тяжелой трудовой жизнью. В небольшой поэме "Гекала" (дошедшей до нас только в виде фрагмента) Каллимах изображал трогательную встречу знаменитого мифологического Тесея со старушкой Гекалой, приютившей его во время путешествия за марафонским быком и умершей ко времени его возвращения. Описанные здесь чувства граничат с весьма глубоким художественным реализмом.

Понимая под романтизмом стремление в бесконечную даль и тоску по далекой возлюбленной, у того же Феокрита найдем и тип романтика (правда, весьма специфически обрисованный).

Эстетизм нашел для себя самые подходящие условия в эллинистической литературе. Можно указать на писателя II-I вв. до н.э. Мелœеагра Гадарского, давшего образцы весьма тонкого эллинистического эстетизма. Таковы, к примеру, нежная эстетическая картина весны в стихотворении Мелœеагра или какого-то его подражателя; значительная часть обширной эпиграмматической литературы эллинизма (образцы у Асклепиада Самосского); почти вся анакреонтика, состоящая из нескольких десятков изящнейших миниатюр любовного и застольного характера.

Психологизм был весьма сильно представлен в эллинистической литературе. Чтобы узнать эллинистические методы изображения любовных чувств, следует прочитать "Аргонавтику" Аполлония Родосского, где дана последовательная психология этого чувства, начиная с самого первого момента его зарождения.

в) Эллинизм богат также изображениями и личности в целом. Прозаическими образцами этого рода литературы являются "Характеры" Феофраста (ученика Аристотеля, III в. до н.э.) и знаменитые "Жизнеописания" Плутарха (I-II вв. н.э.).

г) Наконец, не замедлила прийти на помощь самоутверждающейся личности и философия. Три основные философские школы раннего эллинизма - стоицизм, эпикурейство и скептицизм (Средняя и Новая Академии) - наперерыв стараются оградить человеческую личность от всяких жизненных невзгод и волнений, обеспечить ей полное внутреннее спокойствие как при жизни человека, так и после нее и создать такую картину мира, при которой человек чувствовал бы себя беспечно. Эту внутреннюю свободу и самоудовлетворенность человеческой личности упомянутые три школы понимали по-разному: стоики хотели выработать в человеке желœезный нрав и отсутствие всякой чувствительности к ударам судьбы; эпикурейцы хотели погрузить человека во внутренний покой и самонаслаждение, избавлявшее его от страха перед смертью и будущей его судьбой после смерти; скептики проповедовали полное отдание себя на волю жизненного процесса и опровергали возможность что-нибудь познавать. При всœем том, однако, сразу же бросается в глаза общая эллинистическая природа всœех этих трех философских направлений. Она сводится к охране человека от треволнений жизни и к проповеди непрестанного самовоспитания, что особенно бросается в глаза, поскольку герой прежних времен, будь то общинно-родовой богатырь или герой восходящего классического полиса, не только воспитывался героем, но уже с самого начала таковым рождался.

Τᴀᴋᴎᴍ ᴏϬᴩᴀᴈᴏᴍ, эллинистическая эпоха характеризуется, с одной стороны, небывалым в античности универсализмом, доходящим даже до обожествления царской власти, а с другой стороны, небывалым индивидуализмом, утверждающим мелкую повсœедневную личность в ее постоянном стремлении стать самодовлеющим целым. Это особенно заметно в эллинистическом искусстве, где мы впервые находим в античности огромные построения и в то же время небывалую детализацию художественных образов, доходящих до пестроты и крикливой аффектации. Между прочим, в отличие от диалектов классического времени, в эпоху эллинизма появляется язык, общий для эллинизированных стран, который так и принято называть в науке "общий" (койнэ), что, однако, не мешало, к примеру, Феокриту извлекать тончайшие художественные нюансы именно из прежних и раздельных диалектов греческих языков.

4. Два периода.

Начало эллинизма относят ко времени Александра Македонского, то есть ко второй половинœе IV в. до н.э. Конец эллинизма одни относят к моменту завоевания Греции Римом, то есть к серединœе II в. до н.э.; другие - к началу Римской империи, то есть ко второй половинœе I в. до н.э.; третьи относят к эпохе эллинизма также и века н.э., кончая падением Римской империи в V в. н.э., именуя данный период эллинистически-римским.

Так как литература I-V вв. н.э. развивается на базе эллинизма IV-I вв. до н.э., то имеет смысл говорить о двух периодах эллинизма, понимая данный последний в широком смысле слова. Первый период - это ранний эллинизм (IV-I вв. до н.э.) и второй период - это поздний эллинизм (I-V вв. н.э.).

Между этими двумя периодами, несмотря на их общую основу, имеется существенное различие. Ранний эллинизм, впервые выдвинувший в литературе ведущую роль индивидуума в условиях аполитизма, отличался характером просветительским, антимифологическим (даже стоики, не говоря уже об эпикурейцах и скептиках, оставляли мифологию только для аллегорий).

Для просветительского характера раннего эллинизма особенно показателœен Евгемер (III в. до н.э.), трактовавший всю мифологию как обожествление реально-исторических деятелœей и героев. Поздний эллинизм в связи с укреплением и ростом абсолютизма по крайне важно сти выводил всякую отдельную личность из ее замкнутого состояния и приобщал к универсализму монархии, реставрируя древние формы мифологии.

Поздний эллинизм (за разными исключениями) приводил и поэзию, и всю литературу, и даже всю общественно-политическую жизнь к некоторого рода сакрализации, то есть к новому религиозно-мифологическому пониманию вместо прежнего просветительского. Особенно в этой роли выступала философия последних четырех веков античного мира во главе с так называемым неоплатонизмом. Впрочем, это нисколько не мешало также и реставрации в чисто светском смысле слова. Во II в. н.э. мы находим огромное литературное движение, получившее в науке название второй софистики или греческого Возрождения, когда множество писателœей стало возрождать язык и манеру аттических авторов IV в. до н.э. и многие занимались мифологией и религией не в целях ее жизненной реставрации, но лишь в целях чисто художественных, исторических и даже просто описательно-коллекционерских.

Реставрировались также и литературные формы, и даже самый язык классической Греции. Во многих умах того времени это вызывало некоторую уверенность в наступлении греческого Возрождения и вызывало также иллюзию непреходящего значения классической Греции. Тем не менее суровая действительность на каждом шагу разрушала эти иллюзии, поскольку крупное рабовладение, а вместе с тем и вся рабовладельческая формация постепенно и неуклонно шли к концу, ставя бесчисленных рабов и полусвободных в невыносимые условия, а среди свободных посœеляя острую борьбу бедности и богатства. Древний мир умирал, а вместе с ним умирали и старые идеалы, мало кто верил в мифологию, а старинные и наивные религиозные обряды постепенно теряли всякий кредит. Знаменитый Лукиан реставрировал древнюю мифологию исключительно с целью ее критики и преподнесения ее в пародийном виде.

Возникая на базе крупного рабовладения и крупного землевладения, эллинизм оформляется политически в виде обширных военно-монархических межнациональных государственных объединœений, во главе которых стоит абсолютный властелин, осуществляющий свою волю при помощи огромного чиновничьего, бюрократического аппарата. Без этого обширные рабские массы не могли бы находиться в подчинœении. Практически это означало продвижение греческой культуры на восток и глубокое взаимодействие обеих культур: греческой - полисной и восточной - деспотической. В условиях аполитизма всю деятельность, всю свою энергию индивидуум отныне направлял в сторону внутреннего самоуглубления. Это вело к чисто бытовой ориентации человеческого субъекта͵ далекого от мифологического героизма и от полисного свободного гражданства. Этот индивидуализм обосновала и тогдашняя философия, с самого начала выступившая в виде трех эллинистических школ - стоической, эпикурейской и скептической.

1. Общие сведения.

Каллимах (ок. 310-240 гᴦ. до н.э.) родился в Кирене, торговом городе на побережье Северной Африки. Кирена в незапамятные времена была основана дорийцами, выходцами с острова Феры. Мифическим основателœем колонии легенда называла далекого предка Каллимаха - Батта. Это же имя носил и отец поэта. Дед Каллимаха прославился как полководец, защитник родины. Вероятно, первую половину жизни Каллимах провел в Кирене, где получил основательное литературное образование, законченное, по всœей вероятности, в Афинах. Творческий расцвет Каллимаха совпадает с его переездом в Александрию (по некоторым сведениям, данный переезд был связан со смертью жены и ухудшившимся материальным положением поэта). В Александрии Каллимах сначала занимал скромную должность школьного учителя, возможно даже не в самой столице, а в пригородной деревне - Элевсинœе. Уже в данный период Каллимах много пишет и своим литературным талантом, познаниями древней и современной ему литературы обращает на себя внимание. Очевидно, это явилось причиной приглашения поэта Птолемеем Филадельфом для литературной работы в Александрийскую библиотеку. Определить дату этого переломного момента в жизни Каллимаха не представляется возможным. Но, безусловно, это важнейшее событие в биографии поэта. Период правления Птолемея Филадельфа в Египте - время наивысшего процветания Александрии, знаменитых Музея и Библиотеки. При Птолемеях в Александрии создается совершенно особая среда, особая культурная атмосфера со своими традициями и стилем: греко-ионийское общество в египетском окружении. Наиболее знаменито возникшее при дворе Птолемеев литературное объединœение, известное под названием александрийской школы поэтов, во главе которого становится Каллимах.

Творческая работоспособность и продуктивность Каллимаха поразительны. Еще в Византии знали около 800 его произведений. До нашего времени уцелœела лишь небольшая их часть. Лучше всœего до нас дошли гимны и эпиграммы. Остальные сочинœения Каллимаха известны во фрагментах: это или краткие цитаты в трудах позднейших риторов и грамматиков, или фрагменты, которые с конца прошлого века по настоящее время встречаются в многочисленных папирусных находках. Большую ценность представляет папирусный текст так называемых "Диегез", дающих пересказ как сохранившихся, так и не дошедших до нас произведений Каллимаха. Хронология сочинœений Каллимаха до сих пор окончательно не выяснена. Лишь в немногих случаях произведения Каллимаха имеют предположительную датировку. По этой причине нарисовать полную картину творческого пути Каллимаха в настоящее время едва ли возможно.

2. Произведения Каллимаха.

Художественно-эстетические принципы александрийской поэзии, и Каллимаха в том числе, базируются на следующих фундаментальных принципах, определяющих ее феномен. Все поэты александрийской школы связаны с литературными традициями. Специфика александрийцев в том, что их собственному творчеству предшествовало глубокое воспитание и образование на образцах старой классической литературы. Но теперь, в эпоху эллинизма, меняется самый характер традиционализма. Впервые литература становится предметом научной критики, научного анализа. Достижения новой науки, возникшей среди александрийских поэтов,- филологии во многом объясняют как общую направленность поэтики авторов этой школы, так и многие конкретные вопросы: подражательность в литературном творчестве, особое внимание и любовь к слову, увлеченность чисто теоретическими и методологическими вопросами. В частности, александрийцы расширили и углубили разработку метода по сбору и комментированию источниковедческого материала. В этом направлении Каллимах прославился своими знаменитыми "Таблицами". Его "Таблицы" состояли из 120 книᴦ. Этот каталог Александрийской библиотеки является первой библиографией в истории литературы. Помимо перечня произведений по различным литературным жанрам, помимо биографических справок об авторах Каллимах решает вопросы о подлинности или подложности того или иного сочинœения, о хронологической последовательности произведений, о стихометрических данных (сколько в каждом сочинœении частей, глав, строчек или стихов) и др.
Размещено на реф.рф
Значение этой историко-литературной энциклопедии трудно переоценить, она явилась основой для исследований как александрийских филологов, так и всœех последующих.

Отличительная черта эллинистической литературы по сравнению с предшествующим периодом в том, что человек как индивидуальность, с его внутренним миром личных интересов и вкусов, вне его связей общественных и политических становится объектом художественного изображения. Отказ от старых гомеровских и гесиодовских мифологических циклов, ориентация на редкие варианты мифов, местные легенды и сказания, обращение скорее к "бытовой" мифологии, чем к традиционной "героической", интерес к человеку как таковому, его чувствам и переживаниям - всœе это постепенно выработало предметно-бытовую, вещественно-зрительную манеру изображения сцен мирной повсœедневной жизни, столь характерную для александрийских поэтов. Показателœен в данном отношении небольшой написанный гекзаметром эпиллий Каллимаха "Г екал а". Каллимах берет мифологический сюжет - сказания о подвигах Тесея. Но описывается не героическая борьба с марафонским быком, а вполне будничная - ночлег Тесея на пути к Марафонской долинœе у старушки Гекалы. Гекала радушно принимает Тесея, предлагает скромное угощение и заботливо готовит ночлеᴦ. На прощание она обещает с возвращением Тесея принœести в жертву Зевсу быка. Тесей с победой возвращается, ведя за собой страшное чудовище, но находит старушку уже мертвой. Тесей хоронит Гекалу и сам совершает жертвоприношение Зевсу. Так Каллимах объясняет своим эпиллием ежегодный праздник в Аттике в честь Зевса - Гекалесии.

Как известно, эллинизм - глубоко критическая эпоха. Сбрасывание оков старой поэтики и эстетики сказалось к этому времени в решительном и последовательном отказе от традиционной мифологии и в радикальном преобразовании характера мифологической образности. Пересказ, переработка мифологических преданий, поиски мифов новых и малоизвестных, новая трактовка традиционных мифологических образов - вот что характерно для поэзии Каллимаха и других александрийцев. Зачастую миф утрачивает свои четкие границы, смешиваясь с элементами местной истории и этиологии (объяснение причин происхождения тех или иных явлений). Организованность интеллекта͵ рационализм, строгая логичность мышления приводят Каллимаха к созданию на базе всœех традиций литературы "малых форм". "Изящные выражения", представлявшие собой короткие, ученые, тонко отточенные произведения, прежде всœего определяют особенности поэтики Каллимаха. Очевидно, основным произведением поэта был сборник "Причины" в 4 книгах. Каково было содержание отдельных книг, установить точно нельзя. Известно лишь, что первая книга начиналась с пролога, напоминавшего вступление к "Теогонии" Гесиода. Как и Гесиод, Каллимах рассказывает о сновидении на Геликоне, во времена которого Музы вступили с ним в беседу. Из других отрывков "Причин" наиболее известны элегии об Аконтии и Кидиппе и о локоне Береники. История об Аконтии и Кидиппе - традиционный рассказ о любви двух молодых людей, случайно встретившихся на празднике в честь Аполлона. Аконтии подбрасывает Кидиппе яблоко, на котором он вырезал надпись: "Клянусь Артемидой, что я стану женой Аконтия". Кидиппа читает надпись вслух и, таким образом, невольно оказывается связанной клятвой. После нескольких перипетий, когда отец Кидиппы хотел отдать ее замуж за другого, а девушка всякий раз перед свадьбой заболевала, Аконтий и Кидиппа становятся мужем и женой. В основу элегии "Локон Береники" Каллимах взял реальное событие. Царь Птолемей III после свадьбы отправляется в военный поход. Его супруга Береника в день прощания обрезала косу и возложила ее в храм Ареса, но наутро коса исчезла. Придворный астроном объявил царице, что ночью на небе появилось новое созвездие - боги приняли жертву и перенесли косу на небо.

Сохранились фрагменты еще одного, не дошедшего до нас целиком произведения Каллимаха - "Ямбы". Помимо мифологической основы, обязательной почти для всœех произведений Каллимаха, в "Ямбах", как и в "Гекале", весьма заметно тяготение поэта к фольклору, подражание оборотам народной речи. Наиболее известный отрывок из "Ямбов" - "Спор лавра и маслины". Лавр и маслина спорят друг с другом, кто из них важнее. Лавр кичится почетом и славой своей изящной зелœени, а маслина заявляет о пользе своих плодов. Искусно Каллимах вводит здесь традиционный миф о споре Афины с Посœейдоном за обладание Аттикой. Посœейдон подарил жителям Аттики коня, а Афина - маслину. Жители Аттики предпочли маслину. Так спор был решен в пользу Афины, и она стала покровительницей города Афин и всœей Аттики.

Примером высокого литературного мастерства, изящества, поэтической отточенности Каллимаха может служить сборник его эпиграмм, дошедших до нас в небольшом числе, который поэт, вероятно, писал на протяжении всœей жизни. Чаще эпиграммы Каллимаха имеют посвятительный характер, традиционный для этого жанра. К примеру, киренской царице, ставшей женой Птолемея III, Каллимах посвящает следующую эпиграмму:

Четверо стало харит, ибо к трем сопричислена прежним

Новая; миррой еще каплет она и сейчас.

То - Вереника, всœех прочих своих превзошедшая блеском

И без которой теперь сами хариты ничто. (Блуменау.)

В лаконичной форме эпиграммы Каллимах иной раз как бы походя выражает свои литературные взгляды:

Не выношу я поэмы киклической, скучно дорогой

Той мне идти, где снует в разные стороны люд;

Ласк, расточаемых всœем, избегаю я, брезгаю воду

Пить из колодца: претит общедоступное мне. (Блуменау.)

3. Гимны Каллимаха. Их стилистические и жанровые особенности.

В отличие от других сочинœений Каллимаха, которые мы знаем по фрагментам, гимны дошли до нас в единой рукописи XI-XII вв. и представляют из себяцелый цикл произведений одного жанра. Навряд ли Каллимах издавал всœе свои гимны вместе и именно в том порядке, в каком они сохранились до нас. Очевидно, значительно позже переписчики и издатели установили следующую последовательность гимнов, исходя из их содержания: первый гимн "К Зевсу" - он же и наиболее ранний хронологически, затем идут два гимна - "К Аполлону" и "К Артемиде"; гимн в честь острова Делоса, основного места почитания этих богов,- "К Делосу"; и, наконец, гимны "На омовение Паллады" и "К Деметре". Вопросы хронологии и локализации - наиболее сложные. Давно уже установлено, что гимны Каллимаха не имеют никакого отношения к религии, к культовым празднествам. Одни гимны написаны по чисто политическим мотивам - "К Зевсу", "К Аполлону", "К Делосу", другие носят светский, литературный характер - "К Артемиде", "На омовение Паллады", "К Деметре".

Анализ гимнов Каллимаха имеет первостепенное значение для выяснения художественно-эстетических принципов поэта. Именно на примере целого цикла произведений, очень разных, но объединœенных одним жанром, можно не только проследить эволюцию художественной формы жанра гимна у Каллимаха, но и представить художественно-эстетические взгляды поэта в виде определœенной системы. Гимническая традиция в греческой литературе огромна и прослеживается на протяжении всœей античности. В одной рукописи с гимнами Каллимаха до нас дошли так называемые гомеровские гимны, гимны Псевдо-Орфея, Прокла. Собрание гомеровских гимнов начинается пятью большими эпическими гимнами, которые навряд ли имеют прямое отношение к автору "Илиады" и "Одиссеи", но которые датируются большинством исследователœей VII-VI вв. до н.э. Эти эпические гимны, как теперь установлено, были несомненным прототипом, образцом для гимнов Каллимаха. Каллимах строит свои гимны на твердом фундаменте мифологической традиции. При этом, как справедливо пишет немецкий исследователь Г. Гертер, Каллимах "идет по пути Гомера так не по-гомеровски, как только это возможно". Творческая оригинальность Каллимаха в том, что поэт, в совершенстве овладев поэтической техникой старого ионийского эпоса, как бы изнутри выявил несостоятельность традиционной мифологии. Поэт ведет повествование в двух плоскостях: религиозно-мифологической, соответствующей жестким рамкам литературного канона жанра гимна, и реально исторической, когда вопреки гимнической традиции Каллимах широко вводит реальный, исторический материал. Отсюда двойственность поэтической структуры гимнов, определяющая специфику поэтической образности и поэтического языка Каллимаха. Тщательность отделки первого гимна "К Зевсу" позволяет предположить, что данный гимн - нечто вроде официальной кантаты, в которой есть тонкая лесть, рассчитанная на умение образованного правителя и читателя читать между строк. Вместе с тем Каллимах не выходит за рамки условных канонов жанра гимна. В гимне есть обращение и посвящение Зевсу, излагается традиционный миф о рождении Зевса. Поэт не забывает ни одной традиционной мифологической детали, подробности, сопровождающие необыкновенное рождение: здесь и многочисленные нимфы, помогающие Рее при родах, и коза Амальфия, и пчела Панакрида, и Куреты. Но очень скоро становится ясно, что содержание гимна отнюдь не только мифологическое: к 60-му стиху изложение традиционной легенды заканчивается, а с 65-го стиха поэт переходит к восхвалению Зевса земного - Птолемея. Резко меняются стиль и тон гимна. В случае если в первой половинœе гимна иронически-насмешливый, отчетливо бытовой, "сниженный" тон рассказа, который подчеркивается конкретностью, предметностью, реальными примерами повествования (здесь и насмешливое сомнение по поводу места рождения Зевса, и ироническая этимология "Пупковой" долины, и придумывание несуществующих города и долины), то во второй половинœе гимна - афористичность, дидактизм в гесиодов-ском духе. Тон рассказа становится серьезным, возвышенно-торжественным:

Тому подтверждение -

Наш государь: намного других владык превзошел он!

К вечеру он завершает деянье, что утром задумал,

К вечеру - подвиг великий, а прочее - только подумав! (86-88, Аверинцев.)

Τᴀᴋᴎᴍ ᴏϬᴩᴀᴈᴏᴍ, в первом гимне налицо внутренняя противоречивость, смешение двух планов: традиционно-мифологического и реально-исторического, желание сделать реальность мифом (Птолемей - Зевс), но мифом нового, неэпического плана, а традиционный миф с высоты александрийского просвещения скептицизма дать почти в бытовом, прозаическом аспекте.

Второй гимн - "К Аполлону" - весь как бы распадается на небольшие эпизоды, которые играют роль этиологии названий или функций бога и, как в калейдоскопе, составляют пеструю ткань содержания гимнов. Поэт не останавливается ни на истории рождения бога, ни на истории основания храма в его честь, ни вообще на каком-нибудь отдельном, законченном эпизоде. В данном случае Аполлон интересен с точки зрения проявления своей божественной сущности, с точки зрения своих функций. По этой причине Каллимах говорит об Аполлоне-стревержце, об Аполлоне - покровителœе поэзии, пения, музыки, об Аполлоне - боге предсказаний и оракулов, об Аполлоне - исцелителœе, покровителœе врачей. Но из всœех функций Аполлона более подробно Каллимах останавливается на двух - пастушеской и строительной. Первая - наименее известная в эллинистической литературе, и именно в связи с этим она заинтересовала поэта. Вторая - строительная функция Аполлона - есть основная тема гимна. Каллимах - киренец, в связи с этим он особенно чувствителœен к отношениям между Киреной и Птолемеями. Отношения же эти складывались довольно сложно. Достаточно сказать, что Птолемей I совершил три военных похода на Кирену, и второй произошел в результате восстания киренян против Птолемея. Вместе с тем из литературных источников мы знаем, что во время власти Фиброна над Киреной многие ее жители бежали под покровительство Птолемея, и третье вторжение ставило своей целью возвращение эмигрантов на родину. По этой причине понятным становится обращение Каллимаха к столь древней истории - истории основания Кирены и покровительства Аполлона. Как полагают многие исследователи, Аполлон и Птолемей здесь идентифицируются.

Помимо того, что Каллимах, как и всœе александрийские поэты, намеренно выбирает мифы наименее известные и популярные, весь мифологический фон гимнов оказывается чрезвычайно усложненным и перегруженным древнейшими деталями и подробностями. Так, в первом гимне, стараясь подчеркнуть необычайную давность происходящих событий, Каллимах дает удивительный пейзаж безводной Аркадии (I, 19-28), когда здесь не текли еще древнейшие из рек. Рассказ о Делосœе поэт начинает от самых истоков - как нимфа Астерия, скрываясь от преследований Зевса, бросилась в море и превратилась в скалу (IV, 35-40). Для поэта͵ живущего традициями древнего эпоса, естественнее сказать "апиданы" вместо "критяне" (I, 41), "кекропиды" вместо "афиняне" (IV, 315), "пелазгиды" вместо "аргивянки" (V, 4), "потомки ликаонской медведицы" вместо "аркадцы" (I, 41), "кельтский Арес" вместо "войны с кельтами" (IV, 173) и т.д.

Выделяя эпический, мифологический план повествования, Каллимах пишет, что Афина, готовясь к спору с Афродитой и Артемидой о красоте, даже в "медь" не посмотрелась, хотя тут же поэт дает современное употребление слова "зеркало" (VI, 60). Слуги Эрисих-oтона, рубившие по приказу хозяина деревья в роще Деметры, увидев богиню, "медь" побросали на землю и бросились бежать. Рея, когда искала источник для омовения новорожденного Зевса, подняла вверх не руку, а "локоть" и рассекла жезлом желœезную скалу надвое, и из расщелины брызнул поток (I, 30). И т. д.

Специфика гимнов Каллимаха также в том, что оба плана повествования - религиозно-мифологический и реально-исторический - поэтически переосмысливаются. Эпическая мифология, поданная в традиционном скульптурно-зрительном стиле античного мироощущения, подвергается свойственной эллинизму рационализации, традиционные религиозно-мифологические образы получают сниженное, упрощенное звучание.

Третий гимн "К Артемиде" начинается знаменитой сценой - Артемида-девочка сидит на коленях у Зевса и просит у него спут-ниц-Океанид и охотничье снаряжение. Далее Каллимах последовательно вводит эпизоды, рассказывающие о приобретении богинœей лука и стрел, охотничьих собак, ланей для упряжки, пылающего факела, перечисляются любимые богинœей города, горы, заливы, храмы, нимфы-подруги и т. д. Каждая тема превращается у Калли-маха в увлекательный, живой рассказ. К примеру, для того чтобы получить лук, Артемида с нимфами отправляется в кузницу Гефеста (III, 49-86). В это время в кузнице киклопы ковали чашу для лошадей Посœейдона. Когда они ударяли по наковальне, такой шум раздавался, что, казалось, "кричала" вся Италия и всœе сосœедние острова. Настолько страшны были одноглазые киклопы, что спутницы Артемиды не могли без дрожи смотреть на них. Лишь Артемида не боялась киклопов; еще в первое знакомство с ними, когда ей было всœего три года, она вырвала на груди Бронтея клок волос. Следующий визит богиня нанесла "бородачу" - Пану (III, 87-97), который в это время резал мясо меналийской рыси, чтобы накормить своих собак. Пан подарил богинœе охотничьих собак-всœех чистокровных гончих, двух полукровок и семь собак киносурских.

В таком же идиллически-очеловеченном, упрощенном тоне Каллимах передает всœе эпизоды гимна. "Одушевленным", как бы очеловеченным оказывается у Каллимаха и весь предметный фон гимнов.

В четвертом гимне "К Делосу" подробнейшим образом описываются скитания Латоны, матери Аполлона, которая, собираясь родить, ищет удобное, тихое место. Ей долго не удается найти такую землю, которая бы ее приютила,- ведь всœе боги и нимфы боялись гнева Геры, преследующей из ревности Латону и не желающей, чтобы кто-то помог богинœе при родах. Боясь гнева Геры, от Латоны в страхе "бежали" источники Аония, Дирка и Строфония (IV, 75-76), "бежали" река Анавр, великая Лариса и Хироновы вершины (IV, 103), горы Оссы и равнина Кранона "дрожали" (IV, 137), река Пеней "лила слезы" (IV, 121), острова, реки "боялись" (IV, 159), вся Фессалия в страхе "плясала" (IV, 139). Так предметный фон гимнов, вся ученая география, непременный элемент содержания гимнов,- всœе оживает в "очеловеченном", конкретно-детальном, вещественно-зримом виде. Вся художественная ткань гимнов оказывается как бы заполненной бесчисленным числом живых существ, плавающих, бегающих, боящихся, страдающих, разговаривающих, плачущих и т. д. Умелое сочетание традиционного мифологического олицетворения и авторского намеренного оживления, одушевления обнаруживает не только высокое мастерство поэта͵ но и специфический подход Каллимаха к поэтике, когда весь окружающий мир поэт видит как бы через человека, дает через человека. Даже при образовании метафор или сравнений Каллимах чаще обращается к антропонимии и соматической (телœесной) лексике [ср.
Размещено на реф.рф
"грудь" вместо "гора" (IV, 48), "спина" моря (фрᴦ. 282 , 42), "брови" рыбы (фрᴦ. 378, 1) и т.д.].

Стилистическая упрощенность мифологических эпизодов гимнов оказывается всœе более очевидной на фоне сложного сюжетного построения, на фоне сложного переплетения мифологического и реального планов повествования, когда автор демонстрирует глубокую, изысканную эрудицию, с одной стороны, и иронию, сарказм - с другой. У Каллимаха знаменитый, воспетый в веках остров Делос, родина Аполлона,- "морская метла" (IV, 225), гора священной Пар-фении - "сосœец острова" (IV, 48), мифологический Геликонский лес - "грива" (IV, 81). Традиционные образы мифологии получают у Каллимаха зачастую иронический подтекст. Так, Геракла поэт называет "тиринфской наковальней" (III, 146), Посœейдона - "псевдоотцом" (IV, 98), Зевса - "жрецом" (I, 66). Геру Каллимах иронически именует "теща" (III, 149), говорит о ней, что она "рычала, как осœел" (IV, 56) и т. д.

Сложность композиционного построения гимнов подтверждается двумя последними гимнами - "На омовение Паллады" и "К Деметре". Здесь прежде всœего можно вычленить собственно мифологический рассказ - истории о Тиресии и Эрисихтоне, где Каллимах сохраняет эпическую манеру повествования, и оформляющие эти рассказы ритуальные рамки, где поэт передает подробности ситуации, обстановки, в которой рассказывается миф. При описании ситуаций - в пятом гимне это омовение кумира Афины в водах реки, в шестом - o приготовления к шествию в честь Деметры - Каллимах, как всœегда, увлекается бесконечными описаниями и перечислениями мельчайших деталей и подробностей. В обоих гимнах психологически тонко изображается драма матери. В пятом гимне "На омовение Паллады" на глазах у матери слепнет ее юный сын Тиресии, который случайно увидел купающуюся Афину. В шестом гимне "К Деметре" одним из главных персонажей Каллимах делает мать Эрисихтона, страдающую из-за страшной болезни сына, которую наслала на него Деметра. Оба гимна написаны на дорийском диалекте, диалекте родины поэта - Кирены. Пятый гимн написан элегическим стихом, что усиливает лирический тон гимна. В этих гимнах Каллимаху удалось объединить несоединимые, казалось бы, два базовых начала - его критически-рациональную ясность и страстную эмоциональную возб

Особенности эллинистической поэзии. Поэзия «малых форм». Творчество Каллимаха. - понятие и виды. Классификация и особенности категории "Особенности эллинистической поэзии. Поэзия «малых форм». Творчество Каллимаха." 2017, 2018.

Филипп, проведший ученические годы в Фивах, грек по рождению, ведший свою родословную от аргосских царей, воспитанный на греческой культуре, как и его ближайшее окружение, поставил целью своей политики захват всех греческих государств, создание единой всеэллинской монархии. Он создал сильную армию. Воспитание своего сына он поручил великому Аристотелю. В 338 году он овладел Элладой, а в 336 году погиб от руки убийцы. Но его сын Александр совершил то, что и не снилось Филиппу, создав огромную по масштабам империю. Походы и военные удачи этого человека потрясли тогдашний мир. Казалось, все ему подвластно и нет силы, способной его побороть.

Молодой, красивый, беспечно смелый в бою, жестокий до дикости в минуту гнева, щедрый и нежный в дружбе, способный с детской непосредственностью плакать и горевать, гордый завоеватель и скромный благоговейный слушатель мудрецов, он стал героем бесчисленных легенд, какие создавали о нем всюду, даже там, куда он приходил с огнем и мечом.

Трудно постичь тайну этого человеческого обаяния Александра, как и великую загадку истории - экономического, социального и политического обоснования его побед. Только военным искусством этого не объяснишь. Казалось, что сам Ахиллес восстал из мифа и предстал во плоти пред изумленным миром.

Греческая культура далеко распространилась за пределы маленьких полисных государств, объединенных именем Эллады. Многое изменилось в этой культуре под влиянием встречных восточных культур.

После смерти Александра (323 г. в Вавилоне) империя разделилась. Составились три государства: Египет с династией Птолемеев, Сирия с династией потомков Селевков и Македония с династией Антигона. Впоследствии от Сирии откололось Пергамское царство в Малой Азии.

Государство, основанное Александром, не могло существовать долго, для этого не было соответствующих материальных условий, пути сообщения, средства связи еще не могли обеспечить возможности управления огромной территорией. Еще не было материальных предпосылок для создания того единства, на основе которого могло существовать такое государство.

Однако походы Александра имели большое значение для истории человечества. Они всколыхнули весь тогдашний мир.

С именем Александра связана новая эпоха в истории греческой культуры. Немецкий историк XIX века Дройзен назвал ее эллинистической, в отличие от внутригреческой (эллинской). Наука признала этот термин.

Завоевания Александра Македонского, его походы столкнули греков с восточными народами, их культурой, их особым бытом, их религиями, обычаями, нравами, оказавшими на них бесспорное влияние.

Александр отказался от демократических институтов Афин и принял восточные обряды, возвеличивавшие и обожествлявшие личность единого монарха. В Египте он венчался как сын бога солнца Амона - Ра в качестве законного наследника фараонов.

Малые греческие государства (полисы) с их, в сущности, незначительными контрастами между бедностью и богатством сменились огромными государствами с единым правителем, пышными дворцами, огромным придворным штатом, с чиновничьим аппаратом, с невиданной поляризацией богатств в руках немногих и массовым обнищанием всего остального населения.

Старые селения-крепости со случайной застройкой, с узкими улочками, с тесно жмущимися друг к другу домиками, уступили место широко раскинувшимся городам с прямыми проспектами, с площадями и парками, библиотеками, в которых работали ученые-филологи, с многочисленными общественными зданиями и храмами. Александрия, Антиохия, Пергам, Приенна и другие города стали поистине украшением эллинистического мира.

Греки расселились по всему этому обширному миру, заняв привилегированное положение в завоеванных странах, принеся в них свою культуру, свои обычаи и в конце концов сами испытав влияние коренного населения. Сформировался единый общегреческий язык (койне).

Эпоха эллинизма, длившаяся три столетия , не могла, конечно, не внести своей лепты в общечеловеческий прогресс, и лепта эта была значительна. Архимед, Эратосфен, Эвклид, историк Полибий - величайшие умы древности - жили и творили в эту эпоху.

Особого расцвета достигла филология - наука о языке и литературе. Каллимах (середина III в.) составляет «таблицы» (нечто вроде наших библиографий), в которых систематизированы все области знаний (имена, произведения). Александрийские филологи занялись изучением текстов Гомера. Создается школа критиков, ученых-грамматиков. Произведения авторов тщательно комментируются.

Высокого развития достигает техника, главным образом военная. (Однако при высоком развитии строительной механики процессы физического труда не подверглись почти никакому техническому усовершенствованию. Этот факт весьма знаменателен. Причина тому - презрение к физическому труду, укоренившееся в обществе рабовладения.)

По-прежнему на высоком уровне пластические искусства. Скульптурная группа «Лаокоон», «Афродита» и др., доставляющие нам столько эстетического наслаждения, были созданы в ту же эпоху.

В связи с грандиозными изменениями, происшедшими в социальном мире, подверглись изменению философия, социальные и политические взгляды людей той эпохи.

Изменился круг представлений грека. Раньше он, житель маленького города-государства, любил эту свою маленькую родину, был привязан к ней всей душой. Она была для него физически близка, обозрима. Культ местных богов скреплял эту любовь. Патриотические и религиозные чувства сливались воедино. При этом житель полиса чрезвычайно гордился своей принадлежностью к своему, в сущности, немногочисленному полисному населению и подчас свысока относился к такому же греку, но по рождению принадлежавшему к другому полису. У греков существовал термин «метэк», им называли некоренных обитателей полиса, которым отказывали в политических правах.

Уровень гражданского самосознания полисного жителя был чрезвычайно высок. Личность была прежде всего членом общества, и главным образом ценились ее общественные достоинства.

В эпоху эллинизма сложились иные взгляды, иное отношение к миру, обществу, человеку. Полисный патриотизм и идеи национальной исключительности сменились теориями космополитизма (греч.- kosmopolites - гражданин мира).

Вера в местных богов значительно ослабела. Под влиянием восточных религий возникли новые культы. Гражданские идеалы уступали место индивидуализму. Национальная чувствительность сменилась равнодушием, безразличным отношением к вопросам национального происхождения человека. Социальное положение, а не происхождение стало определять значение личности. В эллинистический период возникло несколько философских школ: перипатетиков, эпикурейцев, стоиков, скептиков, киников.

Философы как бы отказывались от космоса, к которому были обращены умы предшествующей эпохи. Их теперь больше интересовал человек не в его гражданском состоянии, а как некая самодовлеющая единица. Общественные, гражданские идеалы отходили на второй план, целью же человеческого существования объявлялось индивидуальное счастье личности.

Примечательна фигура Диогена Синопского (400-323), представителя философской школы киников. Эта школа возникла несколько ранее, но своего расцвета достигла в эпоху эллинизма и просуществовала тысячелетие, вплоть до VI века нашей эры, когда по распоряжению византийского императорского двора афинские философские школы были закрыты.

Диоген ничего не писал, он просто жил, личным примером иллюстрируя свои идеи, а именно: что цивилизация, все изобретения человеческого ума вредоносны и отдаляют человека от счастья, что богатство, общественное положение, слава, власть - все это суть дым и суета. Философ ходил в рубище и жил в бочке, и, когда, по легенде, Александр Македонский, удивленный и восхищенный мужеством мудреца, предложил ему высказать самое сильное свое желание, чтобы он, владыка полумира, удовлетворил его, Диоген попросил его отойти и не загораживать ему солнца.

Обращена к человеку была и философия Эпикура (341-270). В 307 году в Афинах он основал школу в одной из рощ, назвав ее «Садом». На воротах красовалась надпись: «Странник, здесь тебе будет хорошо, здесь высшее благо - наслаждение». Снова, как видно, философия занята проблемой счастья человека, и Эпикур видит решение ее в отказе личности от каких-либо стремлений, связанных с тщеславием. «Проживи незаметно! - призывал он своих слушателей.- Подальше от страстей и волнений, живи в безмятежной отрешенности от общественных дел (атараксия)!» Эпикур полагал, что государство если и необходимо, то как страж индивидуального счастья личности. От литературного наследия Эпикура до нас дошло несколько его писем к друзьям и фрагменты сочинений. Однако о его философии в целом можно судить по поэме римского автора Лукреция «О природе вещей», о которой пойдет речь дальше.

В эпоху эллинизма процветала и философия стоицизма, внешне противоположная эпикуреизму. Стоики (от храма Стоа) тоже занимались проблемой счастья человека, но решали ее несколько по-иному. Поскольку различных бед человеку все равно не избежать, рассуждали они, то надо приучить себя к ним. В этом спасение. Надо так организовать свой духовный мир, чтобы никакие страдания не смогли вывести тебя из равновесия и унизить тебя. Встань выше их. Ты можешь быть рабом, но внутренне ты всегда свободен. В конце концов у тебя есть право смерти, свободного ухода из бытия. Христианство многое заимствовало у стоицизма. Личность была в центре внимания и философов-скептиков (сомневающихся), или, как их иначе называли, эффектиков (воздерживающихся от суждений).

Философ Пиррон (360-270), основатель школы, придя к выводу, что абсолютных знаний нет и быть не может, а значит, борьба за какие-то принципы бессмысленна, ибо никто не может быть уверен в правоте своих мнений, советовал своим последователям не только уклоняться от борьбы, но и от каких-либо суждений вообще.

Как видим, главным предметом философских раздумий эпохи эллинизма стал человек, его взаимосвязи с обществом, его личное, индивидуальное счастье. Система нравственных ценностей сместилась: раньше на первом плане стояло общество, коллектив, государство и личность рассматривалась только сквозь призму ее полезности обществу. Теперь личность заняла первенствующее место, она стала интересовать искусство сама по себе. Такая перестановка ценностей наметилась уже в философии Сократа и в трагедиях Еврипида, что в свое время чутко уловил Аристофан и тщетно пытался ей воспрепятствовать.

В эллинистическую эпоху этот личностный элемент сильно и наглядно проявился в культуре. Если раньше скульпторы изображали классически совершенные формы человеческого тела, идеал физической нормы человека, то теперь они стали присматриваться к обыкновенному человеку, замечать недостатки, а иногда и уродства и кропотливо их воспроизводить. Теперь их уже не удовлетворяла гармоничная успокоенность богов, изображения которых выставлялись в храмах. Они искали аффектов, их привлекала человеческая индивидуальность, которая чаще всего проявляется в минуты гнева, страха, отчаяния, радости и эйфории (Скопас. «Неистовая Менада»). Создаваемые ими скульптурные портреты сохраняют все черты индивидуальности человека.

Литература отошла от больших социальных проблем и занялась заботами и тревогами обыкновенной личности.

Александр Македонский. Мозаика в Помпеях.

Эллинистическая идеология проявилась уже в новой комедии (историки ее называют новоаттической), столь отличной от комедии Аристофана. Создатель ее Менандр (342-292) отказался вовсе от политических тем, какие составляли главный и единственный предмет комедийного действия в театре Аристофана, и полностью отдался воссозданию быта рядовых греков своих дней, с их житейскими проблемами и конфликтами. Сменилась и форма комедии. У Аристофана она полна фантастических фигур, аллегорий, условностей, фарсовых сцен. Комедии Менандра посвящены быту, житейским историям, вполне реалистичны, изысканны по языку и, пожалуй, несколько сентиментальны. Но это нравилось тогдашним зрителям. Их читали вслух на пирушках и домашних празднествах.

Пьесы Менандра полны интриг, забавных приключений, ошибок, узнаваний, в них и какой-нибудь прижимистый старик, и молодые влюбленные пары, и изворотливые рабы.

Греки с удовольствием взирали на самих себя, простых, обыденных, вполне естественных, видимо, устав от богов и мифических героев, заполнявших их театральные сцены раньше.

«Менандр и Жизнь, кто из вас кого воспроизвел?» - патетически восклицал уже в I веке нашей эры александрийский филолог Аристофан Византийский.

Однако время всетаки распорядилось иначе: от 100 пьес, написанных Менандром, сохранились лишь фрагменты пяти .

Эллинистическая эпоха донесла до нас имена и сочинения, иногда хорошо сохранившиеся, многих греческих поэтов, но в культурный фонд наших дней они не вошли. Их знают, конечно, специалисты-филологи, широкие же читательские круги помнят разве что имя Феокрита, жившего в III в. до н. э. (родился в 315 г.). До нас дошло от него 30 идиллий в сборнике, составленном примерно через два столетия после его смерти. (Не все из них считаются подлинными.)

С него начинаются особые жанры в мировой литературе, так называемые пасторали в стихах и в прозе. Мы найдем их в литературе римской и через столетия в сочинениях западноевропейских авторов вплоть до романа «Поль и Виргиния» французского писателя XVIII века Бернардена де Сен-Пьера. Уже одно это - столь продолжительная жизнь идей и мотивов, порожденных античным автором,- заслуживает нашего внимания к нему. Художественный эффект, который производили и хотели производить на читателя все сочинители пасторалей, пожалуй, можно выразить одним словом - «умиление». Даль в своем «Толковом словаре» так объяснил значение этого слова: «трогать нравственно, возбуждать нежные чувства, любовь, жалость».

Все это исчерпывающе объясняет и смысл всех пасторалей. Нельзя умиляться трагедией: она возбуждает в нас бурю чувств, она нас потрясает; нельзя умиляться комедией: она нас смешит, вызывая подчас гомерический хохот, нельзя умиляться публицистической речью: она рождает в нас чувства гнева или восторга. Нельзя умиляться страстной лирической строкой - в ней сильные чувства - словом, там, где речь идет о больших идеях, больших чувствах, больших проблемах,- там нет места для умиления, для тихих и сладостных слез, слез сквозь улыбку, для жалоб, смешанных с любованием. Если же нам хочется тихих радостей, нежно ласкающих нас чувств, любования приятной красивостью поступков, эмоций, жестов, движений, природных ландшафтов и облагороженных животных, тогда мы ищем предметы для умиления, и нам их представляет пастушеская литература, а начало ей положил Феокрит, так по крайней мере решила давняя историческая традиция. Крупнейший библиографический справочник Свида, или, иначе, Сида (не установлено, что означает это слово: имя автора или название самого труда), созданный, как полагают, в X веке в Византии, сообщает: «из так называемых пастушеских поэтов первым был Феокрит». Правда, знаток александрийской поэзии и переводчик М. Е. Грабарь-Пассек хотела бы внести здесь некоторые коррективы: «Идеализации людей и жизни в полном смысле слова у самого Феокрита нет, он сам еще далек от приторной пасторали, но его любование жизнью простых людей и природой привело впоследствии к искусственной идеализации ее». Поэт рисует вполне натуральные, жизненные сцены. Перед нами мир прекрасных отроков и юных дев. Они поют, состязаются в пении или выражают жалобы по поводу неразделенной любви:

Всюду весна, и повсюду стада, и повсюду налились
Сладким сосцы молоком, юных питая телят…
Девушка мимо проходит, красотка; когда же исчезнет,
Чахнут, тоскуя, быки - с ними зачахну и я.

В эллинистической литературе появилось еще одно новшество - роман. Слово «роман» не было известно грекам, его приобщили к новому прозаическому жанру позднее, по образцу средневекового рыцарского романа. В нем много чудесного, сказочного. После походов Александра Македонского мир широко открылся эллину. Далекие страны, диковинные нравы других народов волновали воображение. Герои эллинистического романа странствуют, превратности судьбы забрасывают их далеко от родного дома. Тема этих романов - любовь. Два юных существа, случайно встретившись, навеки связаны узами любви, но судьба ставит перед ними одно препятствие за другим. Самые невероятные приключения ждут каждого из них, несчастия, страдания, но они через все это проносят свою любовь.

Через несколько веков после Феокрита появилась прелестная прозаическая сказка Лонга «Дафнис и Хлоя», очень близкая по духу и краскам к жанру пасторалей,- те же прекрасные пастушки, та же идеализированная природа, та же сентиментальная дружба человека и животного и любовь.

Лонг жил, вероятно, во II в. н. э. Наука ничего о нем не знает. В его романе рассказана история двух юных существ, покинутых родителями и выросших на лоне природы, мирной и благосклонной к человеку. Роман напечатан у нас в 1957 году в переводе М. Е. Грабарь-Пассек. Любопытна запись секретаря Гете Эккермана о состоявшемся разговоре с ним об этой чудесной античной сказке. «За столом Гете сообщил мне, что последние дни читал «Дафниса и Хлою».

Роман этот так прекрасен,- сказал он,- что в нашей суете сует невозможно надолго удержать впечатление, которое он производит, и, перечитывая его, каждый раз только диву даешься. Все в нем залито сиянием дня… за действующими лицами мы видим виноградники на взгорье, пашни и фруктовые сады, пониже - пастбища, перелески и реку, а вдали - морские просторы. И нет там ни единого пасмурного дня, нет туманов, туч и сырости - неизменно безоблачное голубое небо, напоенный ароматами воздух и вечно сухая земля, лежи совершенно нагим, где тебе вздумается.

В целом это произведение, - продолжал Гете, - свидетельство высочайшего искусства и культуры… Чтобы по-настоящему оценить достоинства этой поэмы в прозе, следовало бы написать целую книгу. И еще: хорошо бы каждый год ее перечитывать, чтобы снова извлекать из нее поучения и наново наслаждаться ее красотой».

Разговор этот происходил в воскресенье 20 марта 1831 года. (Эккерман. «Разговоры с Гете».) Поэту тогда было восемьдесят два года, но с пылом юности он ощутил общий колорит книги античного автора, она действительно вся напоена ароматами виноградников, теплого южного моря и залита сиянием солнца.

И в этом прекрасном мире два юных существа - Дафнис и Хлоя. Конечно, они прелестны в своей юной красоте, конечно, они влюблены друг в друга, ведь любовь - это главная тема произведения. Автор рассказывает, как пробуждается это чувство, как целомудренно оно, сколько стыдливости и прелести в их отношениях.

В книге много всяких чудес, возможных и невозможных событий, злых и добрых людей, правдоподобного и неправдоподобного; но то, что делает этот старинный роман близким и дорогим нашему современному читательскому восприятию,- это очарование молодости и красоты, воссозданное безвестным автором.

Плутарх (46-120 гг. н. э.)

Книга эта свела меня с ума… я весь в идее гражданской доб-
лести, весь в пафосе правды и чести. Я понял через Плутарха
многое, чего я не понимал.

В. Г. Белинский

Восторг Белинского разделили бы, пожалуй, все передовые люди, начиная с эпохи Возрождения и до середины XIX века. Плутарх, этот скромнейший человек, родившийся в маленьком греческом городке Херонее в пору, когда Греция уже утратила самостоятельность и подчинилась власти грозного Рима, человек отнюдь не героического склада, оказался для новых времен певцом героев и героизма. В XVI веке его сочинения перевел (и прекрасно) на французский язык Жан Амио и открыл тем самым античного автора широкому кругу читателей Европы.

Плутарха читали Жан-Жак Руссо и Вольтер, великие французские просветители XVIII века, Дантон и Робеспьер, деятели Великой французской буржуазной революции, читали русские декабристы. «Мы страстно любили древних: Плутарх, Тит Ливий, Цицерон, Тацит и другие были у каждого из нас почти настольными книгами»,- признавался на следствии декабрист И. Д. Якушкин.

Большая часть сочинений Плутарха объединена общим названием «Moralia». Иначе говоря, он писал о человеке, о качествах личности, положительных и отрицательных, взятых в известном отвлечении от конкретных лиц, как свойствах людей вообще. По форме это трактаты, размышления, рассуждения, диалоги («О болтливости», «О любопытстве», «О сребролюбии» и пр.). В них много интересных наблюдений, верных суждений, бытовых реалий его
дней.

Морально-этические сочинения Плутарха интересны во всех отношениях и не утратили своего нравственно-воспитательного значения и в наши дни, однако особую популярность античному автору создали дошедшие до нас его великолепные литературные портреты выдающихся людей истории. Он писал их не без желания польстить римлянам, в зависимости от которых была его родина, поэтому, например, к портрету великого оратора Греции Демосфена он прилагал портрет римлянина Цицерона, к портрету Александра Македонского - портрет Юлия Цезаря и т. д.

Плутарх несколько холодновато, со скупым рационализмом повествовал о деяниях своих героев, их заслугах и промахах, их славе и их бедах, не вдаваясь особенно в подробности их личной жизни, как это делал римский историк Светоний. Он не ставил своей задачей точное описание исторических событий, а хотел лишь как художник-портретист воспроизвести характер исторического лица. Потому часто, опуская важное событие в жизни своего героя, он останавливался на незначительной детали. На то у него была своя теория.

«Мы пишем жизнеописания, а не историю, замечательные деяния далеко не всегда являются обнаружением доблести или порока.

Незначительный поступок, словцо, шутка чаще лучше выявляют характер, чем кровопролитнейшие сражения, великие битвы и осады городов. Как живописцы, не заботясь об остальных частях, стараются схватить сходство в лице и в глазах, в чертах, в которых выражается характер, так да будет позволено и нам глубже проникнуть в проявления души и с их помощью очертить облик жизни обоих (Александра и Цезаря), а описание великих деяний и битв предоставим другим».

Сохранилось около пятидесяти портретов - биографии Плутарха. Перед нами проходят один за другим знаменитые деятели древности и вместе с ними их время, их поколения. Войны, сражения, битвы, жестокие схватки, борьба честолюбий и сильные человеческие характеры.

Вот одна из сцен, нарисованная Плутархом в биографии Александра Македонского. Покоренные Македонией греческие города не смогли примириться со своим новым положением и время от времени то один, то другой город поднимал восстание. Так случилось и с Фивами. Город был «взят, разгромлен и стерт с лица земли», как пишет Плутарх. Тридцать тысяч жителей было продано в рабство.

«Среди многочисленных бедствий и несчастий, постигших город, произошло следующее. Несколько фракийцев ворвались в дом Тимоклеи, женщины добродетельной и пользовавшейся доброй славой. Пока фракийцы грабили имущество Тимоклеи, их предводитель насильно овладел женщиной, а потом спросил ее, не спрятала ли она где-нибудь золото или серебро. Тимоклея ответила утвердительно и, отведя фракийца в сад, показала колодец, куда, по ее словам, она бросила во время взятия города самые ценные из своих сокровищ. Фракиец наклонился над колодцем, чтобы заглянуть туда, а Тимоклея, став сзади, столкнула его вниз и бросала камни до тех пор, пока не убила врага. Когда связанную Тимоклею привели к Александру, уже по походке и осанке можно было судить о величии духа этой женщины - так спокойно и бесстрашно следовала она за ведущими ее фракийцами. На вопрос царя, кто она такая, Тимоклея ответила, что она сестра полководца Теагена, сражавшегося против Филиппа (отца Александра.- С. А.) за свободу греков и павшего при Херонее. Пораженный ее ответом и тем, что она сделала, Александр приказал отпустить на свободу и женщину и ее детей».

Этот эпизод из жизни Александра был, конечно, дорог Плутарху, ведь сам он был родом из Херонеи.

Лукиан (125-192 гг. н. э.)

Удивителен, великолепен этот автор, которого сохранило нам время. Скептик, насмешник, весельчак и острослов, он осмеял богов Олимпа, суеверия и предрассудки своих современников, шарлатанов-философов, шарлатанов-пророков, основателей новых религий, которых много тогда бродило по широкому эллинистическому миру. Энгельс назвал его «Вольтером классической древности».

Остроумные, полные живых картин диалоги Лукиана «Разговоры в царстве мертвых» осмеивают человеческое тщеславие, погоню людей за призрачными благами и, пожалуй, многие идеалы, которые вдохновляли греков в древние времена. Приводим разговор философа Мениппа и бога Гермеса. Этот разговор состоялся в «царстве мертвых».

Менипп. Где же красавцы и красавицы, Гермес? Покажи мне: я недавно только пришел сюда.

Гермес. Некогда мне, Менипп. Впрочем, посмотри сюда, направо: здесь Гиацинт, Нарцисс, Нирей, Ахилл, Тиро, Елена, Леда и вообще вся древняя красота.
Менипп. Я вижу лишь кости да черепа, без тела, мало чем отличающиеся друг от друга.
Гермес. Однако это именно те, которых все поэты воспевают, а тебе, кажется, не внушают никакого уважения.
Менипп. Покажи мне все-таки Елену, без тебя мне ее не узнать.
Гермес. Вот этот череп и есть Елена.
Менипп. Значит, из-за этого черепа целая тысяча кораблей была наполнена воинами со всей Эллады, из-за него пало столько эллинов и варваров и столько городов было разрушено?

В «царстве мертвых» встречаются, по вине насмешливого Лукиана, Диоген, некогда живший в бочке, отказавшийся от всех благ цивилизации, философ-нищий, и Александр Македонский - владыка полумира и в сознании своих современников почти что бог.

Диоген. Что это, Александр? И ты умер, как все.
Александр. Как видишь, Диоген…
Диоген. Я вспомнил, как поступила с тобой Эллада, как тебе льстили эллины, лишь только ты получил власть,- избрали тебя своим покровителем и вождем против варваров, а некоторые даже причислили тебя к сонму двенадцати богов, строили тебе храмы и приносили жертвы, как сыну дракона. Но скажи мне, где тебя македоняне похоронили?
Александр. Пока я лежу в Вавилоне, уже тридцатый день, но начальник моей стражи, Птолемей, обещал, как только покончит с беспорядками, которые возникли после моей смерти, перевезти меня в Египет и там похоронить, чтобы я таким образом сделался одним из египетских богов.
Диоген. Как же мне не смеяться, Александр, видя, что ты даже в преисподней не поумнел и думаешь сделаться Анубисом или Озирисом.

Какой же вывод делает Лукиан? Надо признаться, весьма печальный: «Преследуй в жизни только благополучие данного мгновения; все прочее минуй со смехом и не привязывайся ни к чему прочно». Это говорит в его «Разговорах в царстве мертвых» старик Тирезий, все познавший, все испытавший и претерпевший и во всем разуверившийся.

В эпиграфе приведено высказывание Маркса о Лукиане, о том, что человечество, смеясь, расстается со своим прошлым. Греческий автор убедительно, ярко, наглядно иллюстрирует эту мысль. Смех, смех и смех! Но в сущности, смех печальный, смех, означающий отказ от всех прежних идеалов, которые теперь представляются пустыми иллюзиями, отказ от всего - прощание с прошлым.

Античный мир терял былые идеалы и мучительно искал новые. В обширной Римской империи возникали различные религиозные секты, появилось множество знахарей, «пророков». Лукиан их беспощадно осмеивал. Один из таких «пророков» пытался даже его убить («Александр, или Лжепророк»).

Лукиан рассказал о самосожжении одного из фанатиков философско-религиозной секты. Он, конечно, осмеял и его. «Перегрин же … снял сумку и рубище… и остался в очень грязном белье. Затем он попросил ладану, чтобы бросить в огонь. Когда кто-то подал просимое, он бросил ладан в огонь и сказал: «Духи матери и отца, примите меня милостиво». С этими словами он прыгнул в огонь… Окружавшие костер киники не проливали слез, но, смотря на огонь, молча выказывали печаль… Наконец, мне это надоело, и я сказал: «Пойдемте прочь, чудаки: ведь неприятно смотреть, как зажаривается старикашка, и при этом нюхать скверный запах» («О кончине Перегрина»).

Лукиан был свидетелем начала конца античного мира. До полной его гибели оставалось еще несколько веков, но симптомы духовного кризиса общества уже обозначились, и их чутко ощутил греческий автор.

В диалоге «Нигрин» он описал нравственное разложение римского общества, его господствующих кругов. «В Риме все улицы и все площади полны тем, что таким людям дороже всего,- писал он.- Здесь можно получить наслаждения через «все ворота» - глазами и ушами, носом и ртом и органами сладострастия. Наслаждение течет грязным потоком и размывает все улицы; в нем несутся прелюбодеяния, сребролюбие, клятвопреступление и все роды наслаждений; с души, омываемой со всех сторон этим потоком, стираются стыд, добродетель и справедливость, а освобожденное ими место наполняется илом, на котором пышным цветом распускаются многочисленные грубые страсти».

Лукиан противопоставляет развращенному Риму добродетельную «Элладу и господствующее там счастье и свободу», дух умеренности и непритязательной бедности. Афиняне, как писал он, «воспитаны в философии и бедности». Можно понять Лукиана, он грек, и все его симпатии на стороне соотечественников, но Греция давно уже утратила самостоятельность, стала одной из провинций Римской империи, правда высококультурной, однако все-таки провинцией, неспособной приостановить деградацию римского общества.

Лукиан насмешлив, ироничен, иногда его жизненные наблюдения и раздумья окрашены легкой грустью. Это большой мастер. Полное собрание его сочинений, дошедших до нас, опубликовано впервые в русском переводе в 1935 году в 2-х томах.

Античная культура под натиском новой религии (христианства) отошла в прошлое. Храмы, посвященные олимпийским богам, были разрушены или переделаны под христианские базилики. В сумятице смены эпох погибли многие произведения греческих и римских авторов.

Сочинения Лукиана сохранились. До нас дошло около 80, правда, некоторые из них вызывают сомнения ученых. Полагают, что авторство их принадлежит другим. («Лукий…»)

Это удивительно. Современников, сохранявших верность олимпийским богам, пугал откровенный религиозный нигилизм писателя. Однако читательский интерес к нему не иссякал, что можно объяснить искрометным его талантом, изяществом его языка, перемешанного шутками, уличным говором, народным остроумием. Он и занимателен, и умен, и насмешлив, а мы всегда готовы посмеяться даже над самыми дорогими для нас вещами.

Лукиан многое заимствовал у Аристофана и бытовой комедии. Для историков он - клад самых тонких наблюдений из жизни, быта, философии тех времен. Он первый и единственный автор древности, упомянувший об Иисусе Христе.

Средневековье, с его религиозным фанатизмом, не могло принять Лукиана, хоть он и ниспровергал богов Олимпа. Отцы христианской церкви чувствовали атеистическую основу его сатиры.

Время Лукиана пришло в эпоху Возрождения. XVI век в Западной Европе - поистине век Лукиана. Ему подражают Франсуа Рабле («Гаргантюа и Пантагрюэль»), Эразм Роттердамский («Похвала глупости», «Разговоры запросто») и др. Философский роман XVIII века принял на вооружение и творческий метод и, пожалуй, идеи древнего автора: Свифт («Путешествие Гулливера»), Вольтер («Кандид»), да и XX век не обошелся без античных реминисценций (Анатоль Франс).

В наши дни Лукиан, пожалуй, наиболее читаемый автор древности.

МЕНАНДР

Менандр (примерные даты жизни: 343-291 гг. до н. э.) - известный писатель, автор бытовых комедий.

"Честь вам, два сына Неокла..." - Два сына Неокла - Имя "Неокл" носили отцы двух знаменитых людей - полководца Фемистокла, умершего за 120 лет до рождения Менандра, и философа Эпикура. Если второй "сын Неокла" действительно Эпикур, то эпиграмма свидетельствует о чрезвычайно раннем признании заслуг этого философа (Менандр умер, когда Эпикуру было около двадцати лет).

ЭРИННА

Предание связывает Эринну с Сапфо, называя их подругами. В действительности Эринна жила гораздо позднее, чем Сапфо, в IV веке до н. э. Не дошедшая до нас эпическая поэма Эринны "Прялка" высоко ценилась александрийскими поэтами, которые даже сравнивали ее с "Илиадой" и "Одиссеей". Родина Эринны - остров Тенос, один из Кикладских островов.

"Рыба помпил!.." - Рыба помпил - рыба-лоцман.

Эпитафии Бавкиде - То, что эпитафий две и обе одинаковой длины, показывает, что предназначались они для двух надгробных столбов (стел), стоявших по обе стороны урны.

АДЕЙ

Адей (356-323 гг. до н. э.) - современник Александра Македонского.

Эврипиду - Адей опровергает ходячую легенду о смерти Эврипида. Аретуса - город в Македонии.

На Певкеста - Певкест - полководец Александра Македонского, спасший однажды царю жизнь и назначенный за это наместником в Персии. Добер - город в Македонии. Пеонийский - прилагательное от "Пеония" (название области в Македонии).

На гемму Трифона - Галена - нимфа, олицетворяющая спокойное море.

ФАЛЕК

Фалек, по-видимому, современник Александра Македонского. Известен изобретением одиннадцатисложного стиха, названного впоследствии его именем - "фалеков стих" и очень любимого Катуллом.

На памятник Ликона - Образец фалекова стиха. Ликон - комик, жил при Александре Македонском.

ФИЛЕТ КОССКИЙ

Филет Косский (примерные даты жизни: 340-285 гг. до н. э.) - известный в эллинистическую и римскую эпоху автор любовных элегий. Вторая из помещенных здесь эпиграмм написана ямбическим триметром - размером, обычным для драматической поэзии.

ПОСИДИПП

Посидипп (III в. до н. э.) - эпиграмматист, родом из Сицилии.

Застольная - Кекропов сосуд - то есть сосуд аттический (Кекроп - мифологический царь Аттики и основатель Афин). Зенон, Клеанф - философы-стоики.

Девушке - Пафия - Афродита. Эпитет связывает эту богиню с Пафосом, городом на Кипре, одним из центров ее культа.

Душа и страсть - Противоречие между душой и страстью - частый мотив александрийской поэзии. Аканф - медвежья лапа, растение, облюбованное изобразительным искусством античности.

На бюст Александра Македонского - По античным свидетельствам, скульптор Лисипп изображал Александра Македонского в разных видах и позах - сидящим на троне, скачущим на коне, стоящим на колеснице и т. п., и Александр не желал, чтобы его изображал какой-либо другой художник.

На храм Арсинои-Киприды - Арсиноя - жена и сестра властителя Египта Птолемея II Филадельфа, почиталась как богиня не только после смерти, но и при жизни. Наварх - начальник флота. Калликрат - построил на свои средства храм Арсинои на Зефирийском мысу.

На Фаросский маяк - Фарос - остров близ Александрии Египетской. На этом острове в 279 году до н. э. был построен знаменитый маяк, считавшийся в древности одним из "семи чудес света". Лукиан (писатель II в. н. э.) рассказывает, что по окончании работ строитель Фаросского маяка Сострат высек на камне сооружения слова: "Сын Дексифана Сострат - богам-хранителям, на благо плавающим". Эту надпись Сострат покрыл слоем цемента и сверху написал имя Птолемея, но вскоре цемент осыпался, и все увидели первую надпись. Протей - морское божество, мифический хозяин острова Фароса. Тавров Рог - один из трех каналов между морем и Александрией.

О жизни - С этой эпиграммой Посидиппа много веков спустя полемизировал ученый Метродор, переделавший пессимистические стихи поэта-александрийца в оптимистические.

ФЕОКРИТ

Годом рождения Феокрита, крупнейшего представителя буколической поэзии (от греческого "буколос" - "пастух, пасущий коров ж быков"), принято считать 315 год до н. э., год его смерти неизвестен. В дошедшем до нас сборнике стихотворений Феокрита, составленном, по-видимому, в I веке до н. э., 30 стихотворений, так называемые идиллии, посвящены главным образом пастушеской теме, остальные 25 - эпиграммы. Античная буколическая поэзия, воспевавшая радости сельской жизни и любви, дала яркие картины природы, быта и правдивое изображение любовных переживаний. В эпиграммах, в отличие от идиллии, лирическое начало поэзии Феокрита свободно от эпического и драматического элемента. Часть эпиграмм носит буколический характер, в них встречаются традиционные пастушеские имена, но большинство эпиграмм - это посвятительные надписи и эпитафии. Жил Феокрит главным образом в Сицилии и Южной Италии.

"С белою кожею Дафнис..." - Имя Дафнис пришло в буколическую поэзию из малоизвестного сицилийского мифа о Дафнисе, сыне Гермеса, охотившемся вместе с богиней Артемидой и радовавшем ее игрой на свирели. Оно стало нарицательным именем для певцов-пастухов, впоследствии им воспользуется Вергилий, а Лонг назвал так героя своей знаменитой повести.

"Дафнис, ты дремлешь..." - Приап - бог садов и полей, покровитель козопасов и виноградарей.

"Тирсис несчастный, довольно!.." - Тирсис - традиционное буколическое имя.

К статуе Эпихарма - Эпихарм - драматический поэт VI-V веков до н. э. В этой эпиграмме одиннадцатисложный фалеков стих чередуется с архилоховым стихом.

К статуе Писандра - Писандр - эпический поэт VII века до н. э., автор поэмы о Геракле, от которой сохранилось лишь несколько незначительных фрагментов. Камир - город на острове Родосе. Эпиграмма написана фалековым стихом.

К статуе Асклепия - Асклепий - бог врачевания, считался сыном Аполлона.

Эпитафия Ортону - Эта эпиграмма дошла до нас и в числе стихотворений Леонида Тарентского.

Эпитафия Гиппонакту - Написана холиямбом, любимым размером поэта, памяти которого она посвящена.

Смерть Адониса - Принадлежность этого стихотворения Феокриту сомнительна.

КАЛЛИМАХ

Каллимах родился в 310 году до н. э. в Кирене, греческом торговом городе на северном побережье Африки. Был сначала учителем, потом, своей образованностью обратив на себя внимание Птолемея Филадельфа, получил предложение заведовать Александрийской библиотекой. Итогом историко-литературных изысканий Каллимаха были так называемые "Таблицы" - энциклопедический свод сведений о греческих писателях. Умер около 240 года до н. э. Из множества его сочинений лучше всего сохранились гимны и эпиграммы. Гимны перегружены литературными и филологическими намеками, они написаны скорее ученым и изощренным стилистом, чем поэтом-художником. Лирическое начало творчества Каллимаха нашло наиболее сильное выражение в его эпиграммах.

Приношение Серапису - Серапис - одно из главных божеств Египта в эпоху греческих его царей - Птолемеев. Дикт - город па острове Крите. Эпиграмма написана от имени жителя Дикта Менита, который участвовал в военном походе против города Геспериса (Киренаика).

Веренике - Вереника (Береника) - жена царя Птолемея Эвергета, преемника Филадельфа. "Царедворцем в точном значении этого слова Каллимах, однако, никогда не был; судя по некоторым из его высказываний, мы вправе даже заключить, что показная роскошь, плоская лесть и раболепное низкопоклонство, царившие при дворах эллинистических государей, ему, человеку тонкой внутренней культуры, были противны" ("История греческой литературы", т. III, Москва, 1960, стр. 54).

"Не выношу я поэмы киклической..." - Киклическими - называются поэмы, написанные в VIII-VI веках до н. э. в подражание гомеровским и посвященные различным периодам истории Троянской войны. Художественных достоинств гомеровского эпоса эти поэмы не имели, и слово "киклический" было почти синонимом слова "банальный".

На поэму Креофила - Эпиграмма написана от лица поэта Креофила. Киклический поэт Креофил, по преданию, друг Гомера, который назван здесь "божественным песнопевцем", считался автором поэмы о походе Геракла на остров Эвбею. Эврит - царь эвбейского города Эхалии, отец убитого Гераклом Ифита и Иолеи (Иолы), которую Геракл потребовал себе в жены.

Эпитафия Батту - Один из немногих источников сведений о происхождении Каллимаха.

Фериду - Эпиграмма представляет собой надгробную надпись. Стадиодром - участник состязания в беге.

Клеомброту - Амбракиец - уроженец города Амбра-кии (Южный Эпир). "Диалог о душе" - платоновский "Федон".

"Если ты в Кизик придешь..." - Кизик - город на берегу Пропонтиды (Мраморного моря).

"Если бы не было быстрых судов..." - Если не удавалось найти останки умершего или если родной город хотел особо почтить погибшего на чужбине героя, греки сооружали так называемые кенотафы (точный перевод - "пустые могилы"), то есть надгробия без трупа, и ухаживали за ними, как за настоящими могилами.

ГЕДИЛ

Гедил - поэт III века до н. э. Сохранилось около десяти его эпиграмм.

Эпитафия флейтисту Феону - Была свободно переведена Пушкиным, снабдившим свой перевод пометкой "Из Афенея" (1833 г.):

Славная флейта, Феон, здесь лежит. Предводителя хоров Старец, ослепший от лет, некогда Скирпал родил И, вдохновенный, нарек младенца Феоном. За чашей Сладостно Вакха и муз славил приятный Феон. Славил и Вáтала он, молодого красавца: прохожий! Мимо гробницы спеша, вымолви: здравствуй, Феон!

Фимела - возвышение посреди орхестры, той части греческого театра, где находились хор и актеры. Эвпалам - "прекраснорукий", человек с искусными руками. Главка - женщина-композитор III века до н. э., уроженка острова Хиоса.

Приношение Киприде - Эта эпиграмма была вольно, современными стихами с рифмами, переведена К. Н. Батюшковым в 1817-1818 годах:

Свершилось: Никагор и пламенный Эрот За чашей Вакховой Аглаю победили... О, радость! Здесь они сей пояс разрешили, Стыдливости девической оплот. Вы видите: кругом рассеяны небрежно Одежды пышные надменной красоты; Покровы легкие из дымки белоснежной, И обувь стройная, и свежие цветы: Здесь все развалины роскошного убора, Свидетели любви и счастья Никагора!

АСКЛЕПИАД САМОССКИЙ

Асклепиад Самосский (III в. до н. в.) - один из наиболее знаменитых поэтов александрийской эпохи. Главная тема его стихов - любовь. До нас дошло около сорока его эпиграмм. Некоторая часть представляет собой эпитафии и краткие высказывания о литературных произведениях. Стихотворные размеры, известные под именем большого и малого асклепиадовых стихов, существовали в греческой поэзии и до Асклепиада, но названы его именем.

"Тихо, венки мои, здесь..." - Эта эпиграмма, в числе других стихотворений из греческой антологии, была вольно переведена К. Н. Батюшковым:

Свидетели любви и горести моей, О, розы юные, слезами омоченны! Красуйтеся в венках над хижиной смиренной, Где милая таится от очей! Помедлите, венки! Еще не увядайте! Но если явится, - пролейте на нее Все благовоние свое. И локоны ее слезами напитайте: Пусть остановится в раздумье и вздохнет. А вы, цветы, благоухайте И милой локоны слезами напитайте!

"Снегом и градом осыпь меня..." - В последнем стихе - намек на миф о Данае, которой Зевс овладел, превратившись в золотой дождь.

"Брось свою девственность..." - Ахерон (Ахеронт) - река в подземном царстве.

"Сладок холодный напиток..." - Хлепа - верхняя шерстяная, одежда.

"Сбегай, Деметрии..." - Главкиски и фикидии - названия морских рыб.

На гроб Аянта - Эпиграмма написана от лица Доблести, скорбящей о том, что оружие Ахилла было присуждено не Аянту, а хитрому и лживому Одиссею.

Гесиоду - Гесиод (VIII в. до н. э.) - самый известный после Гомера греческий эпический поэт, автор поэмы "Работы и дни", содержащей множество практических советов по части земледелия, и "Теогонии", поэмы о происхождении богов.

На "Лиду" Антимаха - Элегическая поэма "Лида" написана на темы героических сказаний и названа по имени умершей возлюбленной Антимаха. Александрийцы очень высоко ценили творчество Антимаха и ставили его в один ряд с Гомером. Внучки Кодра - афинянки, эпитет тревожит тень афинского царя Кодра (приблизительно XI в. до н. э.). Ученая витиеватость этого эпитета вполне в духе александрийской цоэзии.

На поэму Эринны - Речь идет о поэме "Прялка". Эринне посвятил эпиграмму и Антипатр Сидонский.

АЛЕКСАНДР ЭТОЛИЙСКИЙ

Александр Этолийский (приблизительные даты жизни: 315-239 гг. до н. э.) родился в этолийском городе Плевроне, сотрудничал в Александрийской библиотеке. Считался знатоком трагедии и пробовал свои силы в этом жанре.

ЛЕОНИД ТАРЕНТСКИЙ

Леонид Тарентский (III в. до н. э.) - один из самых одаренных поэтов эпохи, эллинизма. В отличие от многих других авторов александрийской школы, заботившихся главным образом о внешнем изяществе своих произведений и о том, чтобы показать в них свою литературную образованность, Леонид отразил в содержании и языке своих эпиграмм быт средиземноморского простонародья. Покинув родной Тарент после завоевания его римлянами, поэт провел всю свою жизнь в скитаниях. Жертвенные и надгробные эпиграммы, сочинявшиеся Леонидом, по-видимому, по заказу мелких ремесленников, рыбаков, пастухов, дают яркую картину тяжелой трудовой жизни этих людей.

Приношения тарентинцев Афине - Из текста обеих эпиграмм видно, что они относятся к войне между терентийцами и их соседями, италийским племенем луканов. Война эта происходила в первой четверти III века до н. э. Корифасийская Афина - Корифасий - мыс и город в Мессении (Южная Италия), где находился храм богини Афины.

Приношение Пирра Афине - Пирр - эпирский царь, разбивший в 274 году до н. э. войско македонского царя Антигона Гоната. Итонская Афина - Итон - город в Фессалии (Северная Греция), где находился храм Афины. Смелых галатов щиты - Войско Антигона Гоната состояло из галатов (кельтское племя). Молоссы - племя, жившее в южной части Эпира. Эакиды - потомки мифического героя Эака, сына Зевса и Эгины, от которого вел свой род Пирр.

"Эрот" Праксителя - Феспии - беотийский город, где жила знаменитая гетера Фрина, послужившая Праксителю моделью для его "Афродиты Книдской".

"Афродита Ападиомена" Апеллеса - Анадиомена ("вышедшая из моря") - эпитет Афродиты, родившейся, по одному из вариантов мифа, из морской пены. Моделью для картины Апеллеса служила, по преданию, также Фрина Феспийская. Апеллес - знаменитый греческий живописец IV века до н. э., упоминаемый, между прочим, Пушкиным, положившим в основу стихотворения "Сапожник" рассказ об Апеллесе в "Естественной истории" Плиния-старшего.

Эринне - По преданию, Эринна умерла девятнадцати лет от роду.

Теллену - Теллен - флейтист и сочинитель песенок, жил в IV веке до н. э,

Диогену - Эпиграмма написана в форме обращения Диогена, известного философа-киника IV века до н. э., к Харону, перевозчику душ мертвых в подземном царстве. Собака - прозвище философов кинической школы. Обол - мелкая монета, которую принято было класть за щеку умершему, чтобы он мог расплатиться с Хароном.

Жертва критских пиратов - Надпись на кенотафе.

Эпитафия рыбаку Фериду - Название звезды Арктур (ярчайшей в созвездии Волопаса) употреблено метафорически, как обозначение осени и зимы, неблагоприятных для рыбаков времен года, когда эта звезда хорошо видна.

СИММИЙ

Помещенные здесь эпиграммы приписываются одними СиммиюФи-ванскому, современнику Сократа и Платона, другими - с большим основанием - Симмию Родосскому, поэту и грамматику III века до н. э.

Софоклу - Эпиграмма посвящена второму из трех знаменитых греческих трагиков. Плющ ахарнийский - Плющом увенчивали победителей драматических состязаний. Ахарны - один из округов Аттики.

Платону - Имя Платон было, по некоторым сведениям, прозвищем (от греческого "платюс" - "широкий"), которое придумал Сократ, настоящее же имя знаменитого философа - Аристокл.

ДИОСКОРИД

От поэта Диоскорида (III в. до н. э.) до нас дошло около сорока эпиграмм, среди которых - несколько эпитафий поэтам, свидетельствующих об историко-литературных интересах автора.

"В белую грудь..." - На ночном празднестве в честь Адониса, финикийского божества, олицетворявшего умирающую и воскресающую растительность, женщины били себя в грудь в знак скорби о смерти этого прекрасного юноши.

Эпитафия Феспиду - Феспид - поэт и актер VI века до н. э. Его считают родоначальником трагедии, так как на празднике Дионисий он первый прибавил к хоровому пению повествование, введя актера-рассказчика и мимическо-хореографическое представление. Впоследствии Эсхил ввел второго актера, а потом греческая драма претерпела и другие преобразования. Произведений Феспида не сохранилось.

Эсхилу - "Отец трагедии" Эсхил ввел не только второго актера, но и театральную машинерию и живопись, изменив тем самым "вид... и сцены самой"

Софоклу - Первое лицо в этой эпиграмме - деревянное изображение сатира с трагической женской маской в руке - памятник на могиле Софокла. Флиунтский помост - театр пелопоннесского города Флиунта, откуда был родом основатель сатировской драмы (особого театрального жанра) Пратин.

Эпитафия Анакреонту - Смердис, Бафилл (Вафилл), Эврипила - имена возлюбленных Анакреонта. На острове Самосе, родине Бафилла, была статуя этого мальчика, славившегося своей красотой.

Сосифею - Сосифей - драматург александрийской эпохи, возобновивший постановки сатировских драм. Краснобородый плясун , от лица которого написана эта эпиграмма, - изображение сатира на могиле Сосифея. Тирс - вакхический жезл, увитый плющом и виноградом и увенчанный сосновой шишкой.

Махону - Махон - александрийский поэт III века; до н. э., автор комических сценок в стихах. Последние два стиха этой эпиграммы варьируют распространенную в эллинистическую эпоху мысль о том, что Александрия - преемница культурного наследия Афин.

Жалоба актера - Галл - жрец богини Кибелы; иногда это слово употреблялось в значении "евнух", так как жрецы Кибелы были скопцами. Темениды - дети аргосского царя Темена, герои не дошедшей до нас трагедии Эврипида. Гирнефо - дочь Темена.

АНИТА

Во вступительном стихотворении к своему "Венку" - сборнику греческих эпиграмм - Мелеагр Гадарский, перечисляя поэтов, чьи "цветы" вплетены в венок, называет в первую очередь "лилии Аниты". Биографических сведений об этой поэтессе III века не сохранилось.

"Видишь, как важно..." - Эта и следующая эпиграммы являются, по-видимому, надписями к изображениям.

"Перед кончиной, обняв дорогого отца..." - В этой эпиграмме речь идет не об одной из девяти муз (Эрато звали музу любовной поэзии), а о девушке по имени Эрато.

Трем милетским девушкам, убившим себя при нашествии галатов - Милет - был взят галатами в 278 году до н. э.

Эпитафия рабу - Ман - распространенное среди рабов имя.

АЛКЕЙ МЕССЕНСКИЙ

Алкей Мессенскжй (конец III - начало II в. до н. э.) - современник македонского царя Филиппа III (время правления: 221-179 гг. до н. э.), который был объектом ядовитых эпиграмм Алкея Мессенского.

"Без похорон и без слез..." - В 197 году до н. э., когда большинство греческих государств перестало поддерживать Филиппа III, римский полководец Тит Квинкций Фламинин наголову разбил войско царя при Киноскефалах (Фессалия). Мириада - десять тысяч. Число убитых греков, конечно, преувеличено. Эмафия - древнее название Македонии. Озлобленный этой эпиграммой, Филипп, по преданию, перефразировал два ее первых стиха следующим образом:

Без коры, без листвы, о прохожий, на этом кургане Для Алкея большой сооружается крест.

"Не одного лишь тебя..." - Филипп III отравил на пиру поэтов Эпикрата и Каллия. Кентавры были побеждены из-за своего пристрастия к вину лапифами, легендарным фессалийским племенем. Кентавр, упоминаемый в эпиграмме, - Эвригион, упившийся на свадебном пиру у лапифа Пирифоя. Одноглазый - Филипп III.

СИМОНИД МАГНЕСИЙСКИЙ

Симонид Магнесийский - историк одного из эллидистических царей, Антиоха III, занимавшего сирийский престол с 224 по 187 год до н. э.

БИОН

Бион (II в. до н. э.) - последователь Феокрита, буколический поэт. Ему приписываются сравнительно большая поэма "Плач об Адонисе", фрагмент поэмы "Ахилл и Дейдамея" и восемнадцать мелких стихотворений. Родина Биона - Смирна.

"Геспер, ты светоч златой Афродиты..." - Геспер - название планеты Венеры, когда она восходит вечером.

МОСХ

В "Плаче о Бионе", который приписывается Мосху, автор говорит о себе как об уроженце Авсонии (Южная Италия). Византийский автор X века Свида называет Мосха сицилийцем. Кроме "Плача о Бионе", под именем Мосха до нас дошли маленькие поэмы "Европа", "Эрос-беглец" и "Мегара" и четыре эпиграммы. По всей вероятности, Мосх - современник Биона.

Плач о Бионе - Как пишет исследовательница и переводчица греческой буколической поэзии М. Е. Грабарь-Пассек, "вся хронология в этом "Плаче" настолько спутана (так, о смерти Биона плачет не только Феокрит, но и жившие еще раньше Филет и Асклепиад Самосский) и сам "Плач" настолько подражателен и компилятивен, что делать из него какие-либо выводы (биографического характера. - С. А.) невозможно". Ныне алейте от горя вы, розы, и вы, анемоны - намек на "Плач об Адонисе" Биона, где скорбь Афродиты описана, в частности, такими стихами:

Столько же слез проливает она, сколько крови Адонис, Но, достигая земли, расцветает и то и другое. Розы родятся от крови, из слез анемон вырастает.

Дорийская песня - здесь в смысле: пастушеская песня, буколика. Девы Эагровы - музы, Эагр - супруг музы эпической поэзии Каллиопы, отец Орфея. Бистонские края - Фракия; бистоны - фракийское племя. Паны, приапы . - Необычное множественное число объясняется, по-видимому, тем, что в эллинистическую эпоху образы Приапа и Пана распались и слились с какими-то мелкими божествами; недаром в этом же ряду упомянуты сатиры - похотливые козлоногие божества. Эхо - нимфа, возлюбленная Пана. Сирена - одна из трех сестер, превращенных Деметрой в птиц. В отличие от "Одиссеи", где сирены выступают в роли соблазнительниц, в эллинистической поэзии они изображаются плачущими. Аэдона (соловей), Хелидона (ласточка), Алькиона (зимородок) и Кеикс - мифологические герои, превращенные в птиц. Мемнонова птица - Спутники сына Эос (богини зари) Мемнона, убитого Аполлоном, были превращены в птиц, которые жалобно кричали над его могилой. Галатея - нимфа, которую преследовал безнадежно влюбленный в нее киклоп (одноглазый великан) Полифем. Мелеса - река близ Смирны, вытекающая из пещеры, где, по поверью, слагал свои песни Гомер. Из ключей пагасидских . - Имеется в виду Гиппокрена, источник на вершине горного хребта Геликона в Беотии, образовавшийся от удара копыта коня Пегаса и обладавший чудесным свойством вдохновлять поэтов. Дочь Тиндарея - Елена, сын Фетиды - Ахилл. Аскра - беотийское селение, родина поэта Гесиода. Лес беотийский тебя, а не Пиндара жаждет услышать . - Привожу комментарий переводчицы: "Почему здесь упомянуты "беотийские леса", неясно: Беотия не богаче лесами, чем многие другие области Греции, а Пиндар не был поэтом, воспевавшим именно леса". Ни о певце своем Теос... - Теосский певец - Анакреонт. Сикелид - поэт Асклепиад Самосский, названный здесь по отцу. Ликид - по-видимому, поэт Досиад Критский. Галет - местность и река на острове Косе. Яд, о Бион, прикоснулся п устам твоим . - Никаких других сведений о том, что Бион был отравлен, нет. Дике - богиня справедливости. Алкид - Геракл, чьим двенадцатым подвигом было сошествие в подземное царство. Родом она сицилийка . - Кора (Персефона) названа сицилийкой, по-видимому, потому, что Плутон (Плутей) похитил ее на склонах горы Этны. Орфей, Эвридика - герои известного мифа. Когда Эвридика умерла от укуса змеи, ее муж, певец Орфей, спустился в подземное царство и растрогал музыкой владычицу преисподней Персефону, которая разрешила ему вернуть Эвридику на землю.

"Факел и лук отложив..." - По всей вероятности, описание какого-то произведения изобразительного искусства. Деó - одно из имен богини Деметры. Бык Европы - Зевс, который похитил финикиянку Европу, превратившись в быка.

АНТИПАТР СИДОНСКИЙ

От Антипатра Сидонского (II-I вв. до н. э.) сохранилось около ста эпиграмм. Некоторые из них, признанные теперь произведениями этого поэта, приписывались раньше его тезке, Антипатру Фессалоникскому, который жил несколько позднее.

Нереиды на развалинах Коринфа - После разрушения Коринфа римлянами в 146 году до н. э. город около ста лет не восстанавливался. Потомками Сизифа коринфяне названы потому, что этот герой считался основателем и первым царем Коринфа. Приводим вольный перевод этой эпиграммы, сделанный К. Н. Батюшковым:

Где слава, где краса, источник зол твоих? Где стогны шумные и граждане счастливы? Где зданья пышные и храмы горделивы, Мусия, золото, сиядицее в них? Увы! погиб навек Коринф столповенчанной! И самый пепел твой развеян по полям. Все пусто: мы одни взываем здесь к богам И стонет Алкион один в дали туманной!

На храм Артемиды в Эфесе - Сожженный Геростратом в 356 году до н. э., знаменитый храм Артемиды был заново отстроен под руководством архитектора Динократа. Этот восстановлен-, ный храм был отнесен к семи чудесам света, каковые и перечислены в эпиграмме. Зевс в Олимпии - Имеется в виду статуя работы Фидия, Колосс Гелиóса - Колоссальную статую Гелиоса на острове Родосе Антипатр мог видеть разве что в развалинах: она была разрушена уже в III веке до н. э. Знаю Мавзола гробницу - Вдова карийского царя Мавзола, умершего в 352 году до н. э., воздвигла мужу огромный памятник, "Мавзолей". Парфенон - здесь в общем смысле: "храм богини-девы", каковой и была Артемида, а не как название известного храма Афины в афинском акрополе. Город Андрокла - Эфес; его основателем считается" Андрокл, сын последнего царя Аттики Кодра. Титий - великан, которого поразили своими стрелами Артемида и Аполлон за то, что он оскорбил их мать, богиню Летó (Латону).

Ниобе - Эпиграмма - скорее всего, надпись к скульптурной группе, изображающей Ниобу и ее детей.

На "Феспиад" Праксителя - Феспиады - статуи вакханок работы Праксителя. Хоростасия - хоровое пенье и пляски во время празднества. Ликаонийский - аркадский.

На "Некию" Никия - Некия (в переводе - "вызывание душ мертвых") - традиционное название XI песни "Одиссеи", рассказывающей о сошествии Одиссея в подземное царство. В эпиграмме речь идет о картине афинского живописца Никия на тему XI песни "Одиссеи".

Стесихору - Катана - город в Сицилии. Говоря языком Пифагора... - По пифагорейскому учению (Пифагор - греческий философ VI в. до н. э.), душа человека после смерти переселяется в тела других существ.

Пиндару - Сравнение писателя с пчелой, а поэзии с медом было традиционным в античности.

Антимаху - Судя по сопоставлению Антимаха с Гомером, Антипатр имеет в виду не элегическую "Лиду", за которую хвалил Антимаха Асклепиад Самосский, а другую, эпическую его поэму "Фиваида".

Сапфо - Мнемосина - мать рожденных от Зевса девяти муз, дочь Урана и Геи.

Эпитафия Аристомену - Аристомен - мессенский военачальник VII века до н. э., почитавшийся как герой.

На могилу Лайды - Лаида - Имя Лайды (Лаисы) стало нарицательным для гетеры вообще и утвердилось в русской антологической поэзии XIX в. Пирена - источник в Коринфе.

ФИЛОДЕМ

Филодем (I в. до н. э.) - известный эпикуреец, писавший и латинскую прозу. До нас допито более тридцати его греческих эпиграмм - главным образом о любви. Родина поэта - палестинский город Гадара. За образованность его высоко ценил Цицерон. Любовная лирика Филодема оказала некоторое влияние на Овидия.

Молитва о плаванье - Ино - дочь Кадма; как морское божество она почиталась под именем Левкофеи, а ее сын Меликерт - под именем Палемона. Пирей - афинская гавань.

На гетер - Сами уж мойры, должно быть, назвали меня Филодемом - Имя "Филодем" можно перевести как "любящий Демо". Селена - богиня луны. Возлюбленным ее был прекрасный юноша Эндимион , погруженный в вечную дремоту. Хоть индианка была... - По мифу, Андромеда была не индианкой, а эфиопкой, дочерью царя Эфиопии Кефея. Персей - аргосский герой, который спас Андромеду от морского чудовища и женился на ней.

МЕЛЕАГР ГАДАРСКИЙ

Мелеагр (I в. до н. э.) составил первую антологию греческих поэтов - "Венок". В стихотворном вступлении к этому сборнику Мелеагр называет сорок шесть авторов, сравнивая каждого из них с каким-нибудь растением, - отсюда и название "Венок". Собственные эпиграммы, также включенные в эту антологию, поэт сравнил с ранними левкоями.

Жил Мелеагр сначала у себя на родине, в Палестине, где получил хорошее образование, затем в Тире (город на восточном берегу Средиземного моря), а в старости, когда им и был составлен "Венок", на острове Косе. В творчестве Мелеагра большое место занимает тема любви.

Фанион - Геллеспонтский пролив - нынешние Дарданеллы.

Гелиодоре - Приводим вольный перевод шестого из этих стихотворений, сделанный К. Н. Батюшковым:

В обители ничтожества унылой, О незабвенная! прими потоки слез И вопль отчаянья над хладною могилой И горсть, как ты, минутных роз! Ах! тщетно все! Из вечной сени Ничем не призовем твоей прискорбной тени: Добычу не отдаст завистливый Аид. Здесь онемение; все хладно, все молчит, Надгробный факел мой лишь мраки освещает... Что, что вы сделали, властители небес? Скажите, что краса так рано погибает! Но ты, о мать-земля! с сей данью горьких слез Прими почившую, поблеклый цвет весенний, Прими и успокой в гостеприимной сени!

Весна - Из тельца происшедшие пчелы - По представлениям древних, пчелы самозарождались в гниющих трупах быков.

Автоэпитафии - "Особо следует отметить авто-эпитафии Мелеагра, в которых отразилось то огромное влияние, какое имела для Средиземноморья греческая культура, превратившая отдельные страны и народы, их населявшие, в единый эллинский мир. У передовых людей этого мира исчезает узкий и ограниченный национализм: они начинают сознавать себя гражданами того великого, не знающего никаких внешних пределов государства, идейным центром которого навсегда останутся утратившие всякое политическое значение Афины. Для всех приобщившихся "к греческой культуре, будь они греки, финикийцы или сирийцы, кроме родной земли, есть одна общая родина - мир" ("История греческой литературы", т. III, Москва, 1960, стр. 128). Хариты Мениппа - метафорическое упоминание философско-сатирических диалогов Мениппа, писателя III века до н. э., земляка Мелеагра; хариты - дочери Зевса, богини красоты, изящества, радости, дружбы и праздничного веселья.

АРХИЙ МИТИЛЕНСКИЙ

Тридцать пять эпиграмм, сохранившихся под именем Архия, принято приписывать не Архию из Антиохии, в защиту которого произнес одну из лучших своих речей Цицерон, а тезке цицероновского подзащитного, жившему, как и он, в I веке до н. э., - Архию из Митилен. Ряд эпиграмм Архия представляют собой надписи к скульптурам.

ГАЛЛ

Возможно, что автором помещенной здесь эпиграммы был Гай Корнелий Галл (род. в 69 г. до н. э.), друг Вергилия, посвятившего ему некоторые разделы сельских поэм, тот самый Галл, о котором сочувственно упоминают и Пропорций, и Овидий, и Марциал.

На кубок с изображением Тантала - Мифический царь Фригии Тантал за разглашение тайн Зевса был наказан низвержением в Аид и вечной жаждой: он стоял по горло в воде, но как только он собирался сделать глоток, вода отступала. Ручка кубка, которому посвящена эпиграмма, представляла собой, по-видимому, изображение Тантала, припадающего губами к краю этого же сосуда.

а) Человек эллинистической культуры оказывался погруженным в бытовую жизнь. В широком смысле слова быт был всегда и везде, и без него вообще не существует человека. Есть свой быт у первобытных людей. Был свой героический быт в период мифологии. Имеется свой быт также в период подъема и расцвета культуры периода античной классики. Но все это – быт в широком смысле слова. Быт эпохи эллинизма является бытом, исключающим всякую мифологию или магию, всякое свободное социально-политическое творчество; другими словами, это быт, ограниченный узкими интересами субъекта, интересами семьи или общества, но только в условиях полного аполитизма.

Такой быт не был известен в Греции до эллинизма, если не говорить о многих намеках на него, восходящих еще к Гомеру и Гесиоду ; и только теперь, в условиях аполитизма и падения всякого религиозно-мифологического мировоззрения, возник глубочайший интерес к такого рода бытовому человеку, к его нуждам и потребностям и к его собственным, но уже чисто бытовым идеям.

Такого рода бытовизм литературе удобно было изображать прежде всего в комедии, но не в древней аристофановской комедии, тоже слишком перегруженной всякого рода общественно-политическими и религиозно-философскими идеями. Для изображения нового быта появилось то, что в истории литературы носит название новоаттической комедии, талантливым представителем которой был Менандр Афинский.

Другим жанром эллинистической литературы, где тоже процветало изображение быта (правда, в соединении и со многими другими тенденциями), был греческий и римский роман, как раз появившийся в эллинистически-римскую эпоху. Мотивы любви и брака, семьи, воспитания и обучения, профессии и общественного поведения человека, а также всякого рода интриги и приключения – вот те излюбленные темы новоаттической и римской комедии.

В эллинистической литературе попадается и жанр мелких бытовых сценок, каковы, например, «Мимиямбы» Герода. Бытовизм доходит в эпоху эллинизма и до воспевания маленького человека, до поэтизации его мелкой обыденной и трудовой жизни. Таковы эпиграммы Леонида Тарентского.

б) Переходя от быта к более глубокому утверждению личности в период эллинизма, сталкиваемся с очень развитой и углубленной внутренней жизнью субъекта вместо простоты, наивности и часто суровости человеческого субъекта периода классики. Можно сказать, что в эпоху эллинизма человеческая личность прошла почти все те формы самоуглубления, которые отмечаем и в новоевропейской литературе. Сходство здесь оказывается иной раз настолько разительным, что некоторые исследователи вообще считают эллинистическую эпоху чем-то вроде буржуазно-капиталистической формации. Однако это глубоко неверно. Нужно твердо помнить, что эллинистическая эпоха была ограничена рабовладельческой формацией и потому ей вовсе не были знакомы те формы личного самоутверждения и самопревознесения, тот разгул страстей, чувств и настроений и та безудержная фантастика, с которой мы встречаемся в литературе нового времени. В период эллинизма мы находим только элементы тех индивидуалистических направлений, которые нашли себе место в литературе нового времени, элементы гораздо более скромные, гораздо более ограниченные и гораздо менее яркие.

Прежде всего здесь получает весьма интенсивное развитие научная или наукообразная литература. Появляются труды Евклида по геометрии, Архимеда – по математике и механике, Птолемея – по астрономии, многочисленные труды по истории, географии, филологии и. т. д. Это то, чего античная классика или просто не знала, или знала в достаточно наивной форме.

Но эллинистическая ученость проникла и в область самой поэзии, создавая в ней сильно формалистическую тенденцию. Поэты эпохи эллинизма всячески стремятся показать свою ученость и пишут либо поэмы, посвященные науке уже по самой своей тематике, как, например, поэма Арата о небесных светилах, либо произведения по теме своей мифической или поэтические, но наполненные всякого рода ученостью и архаическими редкостями (таковы, например, гимны Каллимаха , понимать которые можно только с помощью специальных словарей).

Более углубленно изображались всякого рода чувства и настроения. Если под сентиментализмом понимать любование своими собственными чувствами, а не той объективной действительностью, которая их вызывает, то такого сентиментализма, по крайней мере в элементарной форме, было сколько угодно в эллинистической литературе. Феокрит в своих идиллиях меньше всего рисует реальных пастухов с их тяжелой трудовой жизнью. В небольшой поэме «Гекала» (дошедшей до нас только в виде фрагмента) Каллимах изображал трогательную встречу знаменитого мифологического Тесея со старушкой Гекалой, приютившей его во время путешествия за марафонским быком и умершей ко времени его возвращения. Описанные здесь чувства граничат с весьма глубоким художественным реализмом.

Понимая под романтизмом стремление в бесконечную даль и тоску по далекой возлюбленной, у того же Феокрита найдем и тип романтика (правда, весьма специфически обрисованный).

Эстетизм нашел для себя в эллинистической литературе самые подходящие условия. Можно указать на писателя II-I вв. до н. э. Мелеагра Гадарского, давшего образцы весьма тонкого эллинистического эстетизма. Таковы, например, нежная эстетическая картина весны в стихотворении Мелеагра или какого-то его подражателя; значительная часть обширной эпиграмматической литературы эллинизма (образцы у Асклепиада Самосского); почти вся анакреонтика, состоящая из нескольких десятков изящнейших миниатюр любовного и застольного характера.

Психологизм был весьма сильно представлен в эллинистической литературе. Чтобы узнать эллинистические методы изображения любовных чувств, следует прочитать «Аргонавтику» Аполлония Родосского , где дана последовательная психология этого чувства, начиная с самого первого момента его зарождения.

в) Эллинизм богат также изображениями и личности в целом. Прозаическими образцами этого рода литературы являются «Характеры» Феофраста (ученика Аристотеля, III в. до н. э.) и знаменитые «Жизнеописания» Плутарха (I-II вв. н. э.).

г) Наконец, не замедлила прийти на помощь самоутверждающейся личности и философия. Три основные философские школы раннего эллинизма – стоицизм , эпикурейство и скептицизм (Средняя и Новая Академии) – наперерыв стараются оградить человеческую личность от всяких жизненных невзгод и волнений, обеспечить ей полное внутреннее спокойствие как при жизни человека, так и после нее и создать такую картину мира, при которой человек чувствовал бы себя беспечно. Эту внутреннюю свободу и самоудовлетворенность человеческой личности упомянутые три философские школы эпохи эллинизма понимали по-разному: стоики хотели выработать в человеке железный нрав и отсутствие всякой чувствительности к ударам судьбы; эпикурейцы хотели погрузить человека во внутренний покой и самонаслаждение, избавлявшее его от страха перед смертью и будущей его судьбой после смерти; скептики проповедовали полное отдание себя на волю жизненного процесса и опровергали возможность что-нибудь познавать. При всем том, однако, сразу же бросается в глаза общая эллинистическая природа всех этих трех философских направлений. Она сводится к охране человека от треволнений жизни и к проповеди непрестанного самовоспитания, что особенно бросается в глаза, поскольку герой прежних времен, будь то общинно-родовой богатырь или герой восходящего классического полиса, не только воспитывался героем, но уже с самого начала таковым рождался.

Таким образом, эллинистическая эпоха характеризуется, с одной стороны, небывалым в античности универсализмом, доходящим даже до обожествления царской власти, а с другой стороны, небывалым индивидуализмом, утверждающим мелкую повседневную личность в ее постоянном стремлении стать самодовлеющим целым. Это особенно заметно в эллинистическом искусстве, где мы впервые находим в античности огромные построения и в то же время небывалую детализацию художественных образов, доходящих до пестроты и крикливой аффектации. Между прочим, в отличие от диалектов классического времени, в эпоху эллинизма появляется язык, общий для эллинизированных стран, который так и называется в науке «общий» (койнэ), что, однако, не мешало, например, Феокриту извлекать тончайшие художественные нюансы именно из прежних и раздельных диалектов греческих языков.

Особенности эллинистической поэзии

Первым условием успешной литературной деятельности оказалось теперь надежное владение всей предыдущей традицией, активное обращение к ней. Отсюда возникла необходимость иметь достоверные выверенные и стабильные тексты, а затем систематизировать и классифицировать их. Первые шаги в этом направлении уже были предприняты Аристотелем и перипатетиками в Афинах. Теперь, когда одно из средств упрочения власти новые монархи нашли в меценатстве, они стали оспаривать у Афин репутацию «школы Эллады». На этом поприще особенно успешной была деятельность Птолемея I Сотера, который сумел превратить Александрию в культурный центр всего эллинистического мира. Ворота столицы гостеприимно распахнулись перед всеми, кого правитель считал полезным в своих замыслах и начинаниях. Одним из первых оказался в Александрии Деметрий Фалерский, ставший в 307 г. политическим изгнанником Афин. Ему, последователю Аристотеля и другу Феофраста, философу и ученому, принадлежала идея создания в Александрии некоего подобия аристотелевского Ликея. Так возник знаменитый александрийский Музей, храм Муз, божественных покровительниц всех видов художественного творчества и науки. /…/

В Александрии процветали книгопроизводство и книжная торговля, появились первые иллюстрированные книги. Основным предметом экспорта на мировом рынке сделался египетский папирус, который по своим качествам намного превзошел финикийский. Все возрастающие богатства александрийской библиотеки способствовали рождению новой науки - филологии, основоположниками которой последовательно были грамматик Зенодот Эфесский, Аристофан Византийский, Аристарх Самофракийский. Среди них своими трудами по изданию Гомера особенно прославился Аристарх (начало II в. до н. э.), которого считали подлинным отцом современной филологии. Первые филологи, грамматики, как они себя называли, отбирали и готовили к тиражированию тексты; устраняли интерполяции, подбирали глоссы, составляли комментарии и словари. Только им обязаны мы подбором биографических сведений о писателях прошлого, составлением канонов и выделением жанров, перечнем образцовых авторов и их произведений. Примерно через два столетия после основания библиотеки и Музея один александрийский хронист писал, что после всеобщего культурного упадка как следствия войны между преемниками Александра александрийцы сделались наставниками всех греков и варваров (Афиней, IV, 8, 4 в). Александрия оставалась наиболее притягательным центром. Но духовная жизнь эллинистического мира продолжалась и за пределами Египта. /…/

Включение в художественный мир в качестве объектов изображения детей свидетельствовало о новых исканиях и прежде всего о новом отношении к героической теме и о переоценке героических образов прошлого. В художественном сознании предшествующих эпох социальной значимостью обладал лишь состоявшийся член конкретного коллектива, сумевший уже проявить себя в качестве такового, либо способный реализовать свою миссию в будущем. Мужчина должен был показать себя доблестным воином, мудрым старейшиной или же благонамеренным гражданином, готовым управлять и подчиняться. Женщине предстояло стать хранительницей домашнего очага, женой и матерью. Эпос, лирика и драма, т. е. все три вида словесного художественного творчества, полностью отвечали этим задачам; создаваемые в них образы героев, события и ситуации либо гармонировали друг с другом, либо противостояли друг другу во всевозможных конфликтах. При этом до Еврипида даже самые экстремальные конфликты либо оказывались мнимыми, либо завершались победой нормативного героя — он оставался самим собой, несмотря на все препятствия.

В новых условиях продолжали существовать эпос, лирика и драма, но размывались границы их видов, менялись, а зачастую утрачивались функции, а главное, преображались сами герои, лишаясь постепенно своего социально обусловленного облика. Герои преображались не сразу и не одновременно; они сохраняли свои имена и становились некими обобщенными людьми, суммарно разделенными по половозрастным или же имущественным признакам. Все новации коренились в традиции и ничего не происходило на пустом месте. Прецеденты для подобных переосмыслений существовали уже в гомеровском эпосе.

В «Одиссее» были герой-странник и страстотерпец, его верная жена и послушный сын, хорошие и плохие слуги, его добрые помощники и коварные враги. Все изменения диктовались перестройкой сознания в условиях кардинальной модификации действительности. Первые перемены сперва происходили лишь в рамках сложившихся видов и жанров словесного творчества. Когда мифологическое предание утрачивало историческую достоверность, оно казалось сказкой. Мир сказки, который некогда существовал вне времени и пространства, локализовался вне известного и обжитого мира и в неком утраченном времени. Временные и пространственные реалии мифа казались иллюзорными, и это способствовало остроте ощущений слушателей и читателей, стимулировало рост интереса к подобным произведениям. Отсюда обращение к мифологии и к эпосу у эллинистических авторов. Новым эпическим поэтам приходилось демонстрировать свое доскональное знание мифологии, умение свободно излагать знакомые и малоизвестные истории, произвольно варьировать мотивы и сюжеты, подновлять общеизвестные художественные приемы, чтобы придавать аромат новизны не только всему произведению, но и каждому его эпизоду. В эпоху эллинизма все жанры эпического повествования словно рождались заново, начиная от военно-героического и приключенческого эпоса, кончая дидактическим и историческим. Оригинальность и новаторство поэтов должны были раскрываться в мастерстве варьирования художественными средствами на основании свободного владения традицией.

Творчество Каллимаха

Каллимах из Кирены вошел в историю греко-римской и европейской литературы как самый известный и значительный из эллинистических поэтов времени наивысшего расцвета литературы эллинизма. /…/

Сохранилась автоэпитафия Каллимаха, которой он, вероятно, согласно устойчивой традиции завершил сборник своих эпиграмм:

Баттова сына могилу проходишь ты, путник. Умел он

Песни слагать, а подчас и за вином не скучать.

(пер. Л. Блуменау)

Поэт вместо своего имени использовал громкий патроним. Однако дважды назвал свое имя в эпитафии отцу, умолчав об его имени, но дважды обыграв значение собственного имени («каллимах» по-гречески означает «прекрасный воитель»).

Кто бы ты ни был, прохожий, узнай: Каллимах из Кирены

Был мой родитель, и сын есть у меня Каллимах.

Знай и о них: мой отец был начальником нашего войска,

Сын же искусством певца зависть умел побеждать.

Не удивляйся - кто был еще мальчиком Музам приятен,

Тот и седым стариком их сохраняет любовь.

(пер. Л. Блуменау)

Его творческая деятельность началась еще в 80-х годах, а завершилась, вероятно, в конце 40-х годов III в. до н.э., судя по тем реальным событиям, с которыми связаны его произведения. Время его рождения определено указанием на то, что он был младшим современником Арата, учился у Зенодота и увлекался вместе с Аратом сочинениями о поэзии и истории перипатетика Праксифана. Отсюда датой его рождения примерно считается 310 г. до н. э. Ничего неизвестно о его родителях, кроме имен, а деда он сам называет первым военачальником своей страны. Вполне вероятно, что Каллимах Старший встречал Александра Македонского, направляющегося в оазис Сива к оракулу Аммона. Вероятно, ко времени юности внука киренского генерала благосостояние и доходы семьи Баттиадов не были блестящими. Однако принадлежность к высшему сословию оставалась гарантией образования.

/…/ Все сочинения Каллимаха составляли более 800 книг. Вполне возможно, что в это число были включены также произведения его тезки, племянника, неизвестного нам эпического поэта. Но даже такое предположение не сужает границ разносторонней деятельности Каллимаха, ученого и поэта. Круг интересов его поразителен. Он писал трактаты о птицах и о реках европейских и азиатских, куда включались также африканские, о ветрах и названиях рыб, о календарных наименованиях и их различиях у разных народов, об основании греческих поселений и о происхождении их наименований, о всевозможных чудесах и суевериях и т. д. и т. п. Тщательное изучение мифологии отразилось в трудах об истории Семелы, о прибытии в Ливию Ио, о поселениях, основанных аргонавтами, об Аркадии, о Главке и других. Неизвестно, какова была форма этих сочинений, были ли они поэтическими или прозаическими. В перечне поэтических произведений Каллимаха упоминаются его эпические и элегические стихотворения, трагедии, сатировские драмы, лирические стихи и песни, ямбы и инвективы.

В рукописной традиции из его поэтического наследия сохранилось 6 гимнов, 64 эпиграммы и множество папирусных фрагментов из недошедших полностью произведений. Особое место среди папирусных текстов, связанных с именем Каллимаха, занимают отрывки всевозможных грамматических, метрических и лексографических комментариев к его произведениям, составленные в разные времена, пересказы содержания его стихов и пометы к ним. Никто из античных авторов за исключением Гомера не вызывал к себе такого интереса в поздней античности, как Каллимах. Его не переставали изучать даже в Византии, а читали вплоть до начала XIII в., т. е. до захвата и разгрома Константинополя участниками четвертого крестового похода. После этого уцелели лишь гимны, вошедшие в собрание гомеровских, орфических и прокловских гимнов, и несколько десятков эпиграмм, включенных в византийские сборники, Палатинскую и Планудовскую антологии, или же цитируемые другими авторами.

Хронология поэтических произведений Каллимаха устанавливается только на их же основе и потому не может быть точной. Вероятно, наиболее ранним является первый гимн, посвященный Зевсу, который датируется концом 80-х годов, т. е. ранним периодом правления Птолемея II. Уже здесь можно обнаружить две основные особенности каллимаховского стиля, в большей или в меньшей степени характерные для всей его поэзии. Исходным пунктом этого стиля будет строгая внешняя традиционность, в данном случае — следование гомеровской традиции как в оформлении текста, так и в лексическом отборе. Но традиционностью прикрывается нечто совсем иное, антитрадиционное. Поэтому каждое слово, каждая фраза или отдельный период наполняются новыми тончайшими нюансами и намеками, утрачивают былую однозначность и наполняются новым содержанием, не лишаясь старого и привычного. Поэт как бы наслаждается своим открытием, отстаивает свое право пользоваться неожиданными ассоциациями, многомерностью изображаемого им, открывает новые оттенки и неожиданные звучания привычно стертых слов и оборотов. Он словно увидел мир иным, чем представляли его раньше, обрел возможность и нашел средства раскрытия этого преображенного мира. Порядок от века установлен в мире Зевсом, который был рожден, чтобы сделать мир Космосом, т. е. упорядоченным, и воцариться над богами:

…кого ж воспевать нам пристойней,

Как не его самого - вовеки державного бога,

Кто Землеродных смирил и воссел судией Уранидов…

(ст. 1—3; пер С. Аверинцева)

Но, во-первых, при всей традиционности прославления рождения бога, т. е. Рождества божьего, Каллимах обращается к Зевсу не на торжественном празднике, а только «совершая возлияния» и внося этим несвойственную гимнам доверительную интимность. Впрочем, возлияния с равным успехом могут совершаться как в частной обстановке, так и всенародно, на общественных праздниках. Но дальнейший текст уже не оставляет сомнений. Сомневается рассказчик, не зная, какого именно Зевса воспевать, ведь он помнит, что идет «немалая тяжба о родине бога». Любой реальный праздник исключал подобные сомнения: праздник всегда соответствовал определенной географической ипостаси данного божества. Например, свой праздник имел Зевс Олимпийский, иным был праздник Додонского или Пеласгийского Зевса, различны были праздники Диктейского, т. е. Критского, Зевса и Зевса Ликейского, или Аркадского. Каллимах (в лице рассказчика) шутливо обыгрывает две версии о месте рождения бога. Остановив выбор на аркадской, он объясняет, что поступает так, потому что недаром критяне слывут издавна лгунами. Но затем обе версии сводятся воедино. Зевс появился на свет действительно в Аркадии, но Рея повелела новорожденного «тайно доставить на Крит и воспитывать в месте надежном».

Традиция требует наличия чудес, которые должны сопровождать рождение бога. Каллимах не отступает от правил, но в его интерпретации чудо приобретает несколько необычный оттенок. Роженица-богиня тщетно бродит в поисках проточной воды, чтобы вымыться и выкупать младенца. Ведь Аркадия в те стародавние времена пребывала безводной. Поэтому Рея, «воздев могучую руку», посохом рассекла скалу, и из расщелины хлынул поток. Дальнейший перечень аркадских рек содержит отголоски ученых разысканий Каллимаха. Одновременно он выполняет роль необходимого отступления для перехода к рассказу о младенчестве и детстве Зевса. Ребенок спит в золотой колыбельке, нимфы кормят его козьим молоком и медом, а плач заглушают куреты бряцанием оружия и ударами копий о бронзовые щиты. Конечно, все эти детали поэт нашел в мифах и реальных обрядах, но, сосредоточив на них внимание, удовлетворил интересы современников к детализации описываемого, к бытовым реалиям и к детям.

С той же легкостью и изяществом сочетает Каллимах восхваление Зевса с прославлением земного бога — Птолемея II. Сопоставление обоих владык подается тонко и ненавязчиво, без всяких следов лести или раболепия, которые становятся совершенно очевидными, например лет десять спустя в феокритовском энкомии Птолемею (XVII идиллия). Зевс как основоположник и хранитель миропорядка сделался властелином благодаря своей мощи и силе. Каллимах с негодованием отвергает общеизвестный миф о распределении владений по жребию между ним и его братьями - «речи старинных певцов не во всем доверья достойны» сделать сноску 5. Но земных властителей Зевс выбирает и назначает уже сам и бдительно следит за ними. Подобно тому как Зевс превосходит всех богов, «наш владыка», говорит Каллимах, превышает всех остальных. В финале гимна говорится о том, что не было, нет и не будет никого, кто смог бы по достоинству воспеть деяния Зевса. Иначе говоря, не отказываясь от шутливой интонации, поэт стремится самооправдать новации, чтобы завершить гимн сакраментальной просьбой к Зевсу-богу или же к Зевсу-Птолемею ниспослать ему доблесть, добродетель и достаток.

Своеобразная двойственность стиля гимнов Каллимаха давно и неоспоримо установлена. За основу Каллимах выбирает гомеровскую или гесиодовскую гимническую традицию, в которой находит ростки каждому собственному нововведению. Однако одно из них составляет исключение, подсказанное новыми целями и задачами поэтического творчества эллинистическои эпохи. Совершенно новым является в гимнах образ рассказчика-поэта. Это уже автор, а не боговдохновенный провидец, любимец богов и хранитель их откровений, не народный благовещатель.

Во всех гимнах появляется образ рассказчика, с которым связано также первое, авторское лицо. Это человек, который привык все проверять прежде чем верить или сомневаться, он наделен острым зрением и хорошим слухом, любитель шуток, мелких пословиц и поговорок, хорошо знающий предания своей родины и земли далеких предков, широко образованный и чуть-чуть ироничный. Мир гимнов Каллимаха полон звуков и красок. Шумит и трепещет листва, стонет срубаемое дерево, волны вздымаются с шумом, скрипят растворяемые двери, звенят щиты под ударами мечей и копии, скрипят оси несущихся колесниц, ржут кони, шипят меха, раздуваемые кузнецами, звенят наковальни под ударами молотов и ухают в такт ударам кузнецы, стонут горы, смеются нимфы, поют хоры и звучит лира. /…/

Во времена Каллимаха все изменения поэтики происходят только в рамках сложившихся традиций. Отсюда архитрадиционны способы и средства обращения или же инвектива в его сборнике «Ямбы». Отсюда приверженность поэта к мифам, общеизвестным и редким, почти позабытым, к пословицам, поговоркам, сентенциям, использование цитат или же образов предшественников. В одном из фрагментов он говорит о том, что никогда не пользуется незасвидетельствованными речами. Столь же традиционна пестрота тематики «Ямбов». В них должен быть обязательный адресат, конкретный друг или недруг, столь же конкретный повод или же столь же конкретная ситуация. В дальнейшем римские авторы, опираясь на Каллимаха и широко используя его, не приемля конкретности, заменяют ее обобщенной направленностью, но сохраняют обязательное обращение. Так, четвертый ямб, в котором Каллимах порицает какого-то Евфидема, променявшего радости юности на безудержное стяжательство, Тибулл использует в четвертой элегии I книги. А Двенадцатый ямб, ставший недавно известным благодаря диегесам и кратким отрывкам, приблизил разгадку тайны четвертой эклоги Вергилия, создавшей у апологетов христианства для Вергилия репутацию боговдохновенного пророка, предсказавшего рождение Христа.

Каллимах в своем стихотворении использует традицию культовых гимнов, исполняемых на празднике в честь дня рождения бога или героя (genetlion emar). Но, как обычно для Каллимаха, неизменная ситуация изложена в сниженном варианте при сохранении также основного возвышенного плана. Адресат двенадцатого ямба — некий Леон, друг или знакомый поэта; повод для сочинения — рождение его дочери и праздник седьмого дня, когда согласно обычаю происходило наречение младенца, а собравшиеся родные и близкие приносили ему подарки. Каллимах напоминает, как некогда на Олимпе все боги пришли поздравить новорожденную Гебу и принесли ей богатые подарки. Но, когда возник спор, чей дар лучше, все единогласно признали первенство за Аполлоном, сочинившим для Гебы песню. Поэт тем самым выражает надежду, что Леон и его гости последуют примеру богов и предпочтут всем дарам его скромное подношение — стихотворение. Изящная шутка Каллимаха у Вергилия вышла за пределы словесной игры для посвященных ценителей. У эллинистического поэта божественная малютка Геба превратилась в дочурку Леона.

У Вергилия же реальный ребенок, рожденный в доме Асиния Полиона, отождествился с богом, сохраняя все атрибуты божества, и вписался в ирреальную действительность внеземного вечного бытия. Каллимах увел свою героиню из обветшалого для него мира мифа, а Вергилий вернул младенца в им создаваемый идеальный мир, мир новых мифов, где обобщал частное явление; эллинистический—сводил к частному общее, но генезис их был общим: первичный для Каллимаха и вторичный для Вергилия. Многие ямбы Каллимаха посвящены борьбе с литературными противниками. И тут поэт отстаивает свои творческие принципы, находя опору в авторитете Гиппонакта (ямб I), Эсопа (ямбы II, IV), но наивысшим авторитетом выступают у него Аполлон и Музы, его постоянные покровители на всем жизненном пути. /…/

Упреки противников в пестроте и многообразии творческой манеры Каллимаха также были вызваны его отношением к традиции и звучали вполне обоснованно. Согласно сложившимся поэтическим канонам архаического и даже классического периода каждый вид и жанр словесного изобразительного творчества был обусловлен местом и временем своего возникновения, своими первоначальными функциями в родоплеменных и полисных условиях жизни определенного общества. В эпоху кризиса, а затем и крушения полисного уклада, в период создания новых эллинистических монархий назначение и значение словесного поэтического творчества кардинально менялось. Однако далеко не все понимали наступившие перемены. Каллимах и немногие его приверженцы выступали за сознательное восприятие традиций прошлого искусства, они искали путей и способов их освоения в новых условиях. Сознавая себя пионером и носителем великой миссии, Каллимах нередко сам становился жертвой своих экспериментов. В этих случаях его спасала самоирония, своеобразное отстранение от своего материала, те приметы авторского самовыражения, которые также оказывались новаторскими.

Он легко владел различными поэтическими диалектами и разными поэтическими словарями, виртуозно контаминируя их, мастерски использовал различные стихотворные размеры, вплоть до самых редких и замысловатых. Отдавая предпочтение диалектическим ритмам, он обращался и к мелическим. Гимн в честь Бранха, любимца Аполлона и прорицателя, основателя храма Аполлона Дидимского возле Милета с культом, аналогичным дельфийскому, был сочинен в хориямбах (фр. 229). Так называемое «Обожествление Арсинои» — тренодия в честь умершей в 270 г. Арсинои — сочинена в архебулейоне (фр. 228). Застольный гимн Диоскурам и Елене был составлен четырнадцатисложным стихом, который в древности носил название «еврипидовского» (фр. 227). Из песни о лемносских женщинах сохранилась одна строка фалекова стиха (фр. 226).

Особенности виртуозной манеры Каллимаха и его литературной программы хорошо представлены в одном из эпизодов третьей книги «Причин». В основе этой истории лежит местное этиологическое предание о кеосской семье Аконтидов. Каллимах указывает и на свой источник — поэму кеосского поэта середины V в. Ксеномеда. Но этиология и Ксеиомед стали для Каллимаха лишь поводами демонстрации учености, мастерства и уважения Симониду и Вакхилиду. Поэт как бы на равных соперничает с ними. Вкратце содержание легенды таково.

Кеосский юноша Аконтий на ежегодном делосском празднике увидел красавицу Кидиппу и влюбился в нее. Не зная, как обратить на себя ее внимание, он отправился за Кидиппой и ее нянькой к храму и там бросил к ее ногам яблоко, выцарапав на нем надпись: «Клянусь Артемидой, я буду женой Аконтия!». Кидиппа подняла яблоко, вслух прочла надпись и, сама не ведая, связала себя клятвой. Кстати, эта подробность — веское доказательство того, что под чтением античность понимала только чтение вслух. После возвращения Кидиппы домой, на остров Наксос, отец решил выдать ее замуж. Но как только наступал день свадьбы, девушку постигала тяжелая болезнь. Три года подряд приготовлял отец свадебный пир, на четвертый год он решил спросить совета у дельфийского оракула. Аполлон ответил, что Кидиппа дала клятву Артемиде и должна выйти замуж за Аконтия. Каллимах так начинает свой рассказ:

Сам бог Эрот учителем был, когда юный Аконтий

Жгучую страсть ощутил.

«Дивными звездами своих островов» называет он девушку и юношу. А бог Аполлон следующим образом характеризует отца Кидиппы его будущего зятя:

Ты серебро со свинцом не сольешь, взяв Аконтия зятем, —

Нет, поистине ты в золото вправишь янтарь.

Ты, Кодрид, станешь тестем; жених — уроженец Кеоса,

Отпрыск жрецов, что в горах Зевса-Аристия чтут,

Зевса — подателя влаги; явление Майры зловещей

Должно им уследить, ярость ее укротить,

Зевса о ветре молить, который бессчетные стаи

Птиц загоняет всегда в тонко сплетенную сеть.

(пер. М. Е. Грабарь-Пассек)

Современников Каллимаха, как и вообще всех античных людей, не удивляли туманные и загадочные ответы дельфийского оракула. Напротив, поэт искусно радовал своих читателей, легко расшифровавших каждый намек, всецело актуальный для них, но совершенно непонятный тем, кто обращался к этому тексту впоследствии, без должного комментария. Остров Наксос был клерухией Аттики и поэтому род отца Кидиппы гордился своей знатностью, он вел происхождение от последнего афинского Царя Кодра. В свою очередь, Аконтий был не менее знатен. Он происходил из рода жрецов Аристея, сына Аполлона и нимфы Кирены. По киренскому мифу, столь близкому Каллимаху, Аристей некогда спас кеосцев, когда те погибали от эпидемии чумы. В самое жаркое время года Аристей смело отправился на Кеос, где воздвиг алтарь Зевсу-Икемию как богу влажного воздуха, а затем установил этому Зевсу и Сириусу ежегодные жертвоприношения на холмах острова. С тех пор после восхода Сириуса, Большого Пса или Майры в течение сорока дней остров обвевался влажным ветром. Поэтому на Кеосе Аристея, киренское божество, почитали как Зевса-Аристея. Так в четыре дистиха прорицания Аполлона Каллимах вложил с присущим ему изяществом и грацией максимум актуальнейшей информации, следуя своему принципу раскрывать многое в малом.

На протяжении своей долгой жизни Каллимах никогда не переставал ощущать себя наследником всего культурного богатства Эллады, древнейшей частью которой он считал свою родную Кирену. Он славил страну, которая некогда называлась островом Каллисто, а затем Фера и была праматерью Кирены (фр. 716). В трудные для его родины времена он молил нимф, повелительниц Ливии, помочь выжить Кирене (фр. 602). По его собственным словам, он никогда не скупился на песни (фр. 538). Независимо от того, как интерпретировать эту краткую сентенцию, она далеко не полностью раскрывает роль и значение всей поэтической деятельности Каллимаха. Сам поэт ничего не сказал о своей посмертной славе. Но к нему вполне можно отнести слова, адресованные им его современнику Феетету: «Я шел всегда чистой дорогой» и могу надеяться, что мою «поэзию постоянно будет славить Эллада».