Сын великого русского историка Сергея Михайловича Соловьева Владимир Сергеевич Соловьев (1853—1900) был крупнейшим религиозным мыслителем и одним из наиболее выдающихся философов в истории России. Его оригинальное и чрезвычайно многообразное творчество - от науки до поэзии, от рациональной философии до религиозной мистики — ярко и целостно запечатлело самые характерные черты русской духовной традиции и благодаря этому может быть названо «энциклопедией русской духовной жизни» .

До конца 60-х годов в советской литературе в отношении творчества Вл. Соловьева упорно применялась фигура неприязненного умолчания. Позднее начали появляться отдельные статьи о нем. Этапной вехой на этом долгом и трудном пути стала книга «Вл. Соловьев», написанная замечательным историком философии и философом А. Ф. Ло-севым (серия «Мыслители прошлого», М., 1983). В 80-е годы были сделаны попытки взвешенной оценки и адекватного осмысления некоторых аспектов творчества выдающе-гося мыслителя , но главное - открылась возможность публиковать на родине его собст-венные труды, давным-давно уже превратившиеся в библиографические раритеты .

В обширном наследии Вл. Соловьева достойное место занимает ориенталистическая проблематика, связанная в том числе с историей и культурой Дальнего Востока, и прежде всего Китая и Японии. При этом в осмыслении китайско-японской темы многогранный талант Вл. Соловьева проявился с особой яркостью, ибо тут он выступал и как ученый-куль-туролог, и как философ, и как политический писатель, и как религиозный пророк .

Несмотря на то что в 80—90 гг. XIX в. отечественное востоковедение не было опреде-ляющим в формировании в русском обществе представлений о дальневосточной культуре, оно, тем не менее, приносило свои плоды. На этот период времени пришелся последний и творчески наиболее насыщенный этап жизни Вл. Соловьева. В 1888 г. увидел свет труд выдающегося русского китаеведа С. М. Георгиевского «Принципы жизни Китая». Высоко оценивая значение этого произведения для развития русского китаеведения, П. Е. Скачков писал: «С. М. Георгиевский в «Принципах жизни Китая» рассматривает главным образом конфуцианство, культ предков, даосизм, но ни один из современных ему критиков не кос-нулся этих проблем, ограничиваясь общими замечаниями и останавливаясь лишь на част-ностях» . В данном случае он не совсем точен. В 1890 г. Вл. Соловьев в статье «Китай и Европа», положительно оценивая работу С. М. Георгиевского, акцентировал свое внимание именно на этих аспектах жизни китайского общества. Интерес культурного деятеля и мыс-лителя такого масштаба, как Вл. Соловьев, к малопопулярному в то время в русском обществе дальневосточному региону (в этом же году он опубликовал статью «Япония») — уже само по себе явление симптоматичное, немаловажное и потому заслуживающее вни-мания. Следует также отметить, что размышления русского философа о специфике китайской и японской культур отразили существенные особенности развития философских воззрений как самого Соловьева, так и русской философской культурологии в целом.

Важную роль в формировании убеждения философа в необходимости специального рассмотрения дальневосточной культуры сыграла его полемика с Н. Я. Данилевским, соз-дателем теории «культурно-исторических типов», а в дальнейшем с его последователями: Н. Страховым, К. Леонтьевым и др. Начало спору положил сам Данилевский в статье, увидевшей свет в последний год его жизни (1885), «Г. Вл. Соловьев о православии и католицизме», где Соловьев критикуется за то, что в работе «Великий спор и христианская политика» (1883) он строит обоснование универсализма мировой истории на умозрительно- схематичном противопоставлении Запада и Востока. При этом западной культуре Вл. Со-ловьевым отводилась активная роль, формирующая принцип «самодеятельности» человека. Значение же Востока определялось особым, созерцательно-пассивным восприятием сверхъестественного. Находя такое различие западной и восточной культур слишком об-щим, Данилевский замечает, что оно ничего не дает для понимания своеобразия китайской культуры: «Ни один народ в мире не заботился менее о сверхъестественной силе, как та треть человечества, которая живет в Китае, как раз на самом настоящем Востоке. Следова-тельно, эту неудобную и неподатливую на схемы треть человечества приходится выкинуть из истории... Выключение его мотивируется тем, что Китай уже чересчур восточен по своей замкнутости и неподвижности. Замкнутость его происходила от чисто внешних географи-ческих причин, но по духу же и направлению не менее его были замкнуты Индия и Египет. Что же касается до неподвижности, то очевидно, что народ, сделавший большую часть основных культурородных изобретений, не мог быть неподвижным» .

Такая оценка Китая не была для Данилевского чем-то новым. В своем главном труде «Россия и Европа» он неоднократно обращался к Китаю, этому символу «застоя и коснения» для европейской историографии, чтобы подчеркнуть: «Везде... где только гражданст-венность и культура могли развиваться, они имели тот же прогрессивный характер, как и в Европе» . Чуждость же Китая европейской культуре определяется его принад-лежностью к иному культурно-историческому типу, что, однако, не может служить основа-нием для «умаления» достижений китайской культуры: «Китайцы имеют громадную лите-ратуру, своеобразную философию, весьма, правда, несовершенную в космологическом отно-шении, но представляющую... здравую и возвышенную систему этики… Наука и знание нигде в мире не пользуются таким высоким уважением и влиянием, как в Китае» . Социаль-ную отсталость современного ему Китая Данилевский объясняет, следуя своей общей ме-тодологии, не конкретно-историческими причинами, а неизбежным, по его мнению, для всякого оригинального культурного образования историческим регрессом .

Уже после смерти Данилевского в ряде статей (1888—1890) Вл. Соловьев продолжил критику его теории. Он как создатель «философии всеединства» был убежден, что учение о культурно-исторических типах в целом не соответствует реальному характеру истории и ограничивался преимущественно аргументами, подтверждающими, по его мнению, такое несоответствие: историческая универсальность христианства, распространение буддизма в Азии, генетическая связь иудаизма и христианства и т. п. Практически единственным отклонением в эволюционном подходе к истории Вл. Соловьев признавал развитие истории Китая. Более того, он даже сделал вывод, что только Китай может служить доказатель-ством правильности теории Данилевского, поскольку он действительно «чужд» общему ходу развития цивилизации.

В пылу полемики Вл. Соловьев был готов объявить феномен китайской культуры просто «историческим недоразумением» и иронизировал относительно взглядов Данилев-ского по этому вопросу: «Остается только ввести китайский язык и литературу в основу классического образования» . Однако, будучи на редкость последовательным мыслителем, Вл. Соловьев не мог довольствоваться подобными аргументами и не попытаться разрешить проблему специфики китайской культуры. Его работа «Китай и Европа» стала этапной в данном направлении. Вл. Соловьев опирается в ней в первую очередь на конкретные иссле-дования С. М. Георгиевского, а также на зарубежные синологические работы и переводы, но главная его цель — определение сущности китайской культуры. Статья «Китай и Евро-па» далека от какого бы то ни было академизма. Вл. Соловьев ясно определяет свою пози-цию как позицию христианского мыслителя: христианская истина имеет абсолютный, вселенский смысл и все прочие явления культуры рассматриваются в соотнесении с ней.

Китайская культура, считает русский философ, глубоко чужда «христианской» европей-ской культуре. Он утверждает: «Наши антипатии и опасения может возбуждать не сам китайский народ с его своеобразным характером, а только то, что разобщает этот народ с прочим человечеством, что делает его жизненный строй исключительным и в этой исклю-чительности ложным» .

Основание этой исключительности Вл. Соловьев ищет в сфере религии и философии, ко-торым, по его мнению, принадлежала решающая роль в формировании специфического идеала нации («китайского идеала»). И характерной определяющей особенностью китай-ской культуры оказывается, по Соловьеву, «безусловная власть прошедшего над настоя-щим» . В целом этот «китайский идеал» оценивается им отрицательно. Необходимо, одна-ко, учесть следующее. Вл. Соловьев критикует, прежде всего, тот аспект китайской духов-ной жизни, который сам рассматривает в качестве крайней и предельной ее тенденции. Отношение его к социальному опыту народа отнюдь не однозначно. Так, он пишет: «Пере-нося центр своей тяжести в прошедшее, в область абсолютного факта, неизменного и не-подвижного, китайская семья сама приобрела крепость незыблемого факта, над которым бессильно время» . По Соловьеву, «привязанность к прошедшему, служение предкам, составляют истину китайского мировоззрения» , и, таким образом, непосредственно в «китайском идеале» содержится истина, хотя и неполная. Кроме того, цель статьи «Китай и Европа» не сводилась лишь к критическому рассмотрению культуры «чуждого» Китая.

Вл. Соловьева беспокоило положение дел не только на Востоке, но и в самой Европе. Идея прогресса — вот то, что, по его мнению, европейская культура может противопоста-вить китайской: «Противоположность двух культур — китайской и европейской — сводит-ся в сущности к противоположению двух общих идей: порядка, с одной стороны, и про-гресса — с другой. С точки зрения порядка важнее всего прочность социальных отношений, идея прогресса требует их идеального совершенства... Что Китай достиг прочного поряд-ка — это несомненно; насколько европейский прогресс ведет к социальному совершенст-ву — вот вопрос» .

При всей своей приверженности идее прогресса (в данный период творческой деятель-ности) Вл. Соловьев далек от безусловной уверенности в реальной возможности его осущест-вления европейской цивилизацией.

Признавая исторический факт культурной разобщенности и серьезность проблемы взаимоотношения различных культурных традиций в своих статьях о Китае и Японии, Вл. Соловьев тем самым признает, хотя и косвенно, определенную реалистичность кон-цепции культурно-исторических типов Н. Данилевского. Но в главном его позиция остава-лась неизменной: во взгляде на исторический процесс как смену органически не связанных между собою культур он отказывается видеть закон, выражающий общий смысл человече-ской истории. Первоначально Соловьев противопоставляет такому пониманию апелляцию к другому закону человеческого развития — закону прогресса (с оговорками по поводу возможности «подлинного» и «мнимого» понимания прогресса, эта позиция содержится и в работе «Китай и Европа»). Но в дальнейшем (наиболее последовательно в «Трех раз-говорах», 1900) он вообще отказывается от прямой связи исторической судьбы челове-чества с какой-либо исторической детерминированностью.

Концепция прогрессивного развития всей истории (а не только отдельных ее культур-ных «фрагментов», как у Данилевского) сохраняет определенное значение в философии Вл. Соловьева и в «Трех разговорах». Вл. Соловьев отнюдь не превращается в историче-ского релятивиста: смысл и абсолютная ценность культурно-исторического опыта человечества, безусловно, признается религиозным мыслителем. Напротив, он не желает ставить под сомнение смысл и ценность вне зависимости от того, каковы будут фактические ре-зультаты истории и какая из двух моделей — культурного прогресса или культурного циклизма — окажется более точной.

Способность Вл. Соловьева к духовному синтезу плодов самых различных областей человеческой культуры, на наш взгляд, довольно ярко проявилась и в его эсхатологических построениях, оригинально сочетающих теологические и историософские спекуляции с рациональным анализом международного положения в конце XIX в. Пророчество о свето-преставлении соединено у него с весьма популярной в то время проблемой так называемой «желтой опасности», интерес к которой был вызван прежде всего обострением полити-ческой ситуации на Дальнем Востоке.

Свои эсхатологические воззрения Вл. Соловьев выразил главным образом в беллетри-стической форме и в этой связи был охарактеризован Д. С. Мережковским как «безумный и безмолвный пророк» . Отсюда художественно оправданная неоднозначность и даже противоречивость его позиции. Так, апокалиптическое «желтое нашествие», с одной сторо-ны, представляется ужасной карой, с другой — торжеством божественной справедливости, а имя «панмонголизм», хотя и «дико», все же «ласкает слух» философа-поэта. При этом остается не вполне понятным: роковые народы, могильщики мира, суть исчадия ада или посланцы бога? Но, даже не вдаваясь в столь сложную теологическую проблему, имеет смысл точно установить, о каких, собственно, народах пророчествовал Вл. Соловьев.

Для ответа на этот вопрос необходимо прояснить один момент, связанный с понима-нием его знаменитого ниже процитированного стихотворения «Панмонголизм», в котором позиция философа-пророка выражена в поэтически-концентрированном виде. Указанная тема развивается в 5—7-й строфах стихотворения:

Ну, что ж? Орудий Божьей кары
Запас еще не истощен...
Готовит новые удары
Рой пробудившихся племен.
От вод малайских до Алтая
Вожди с восточных островов
У стен восставшего Китая
Собрали тьмы своих полков.
Как саранча, неисчислимы
И ненасытны, как она,
Нездешней силою хранимы
Идут на север племена .

Если пересказать эти поэтические откровения прозаическим языком, не прибегая ни к каким последующим интерпретациям и комментариям, то вырисовывается следующая картина. Пробужденные, движимые и хранимые «нездешней силою» (характер которой не вполне ясен) многочисленные монголоидные народы, стянув свои полки к «стенам Ки-тая» (вероятно, к Великой китайской стене, то есть к северной границе Срединной импе-рии), оттуда и, логично предположить, под водительством «восставшего» (то есть воспря-нувшего, ожившего, поднявшегося на борьбу) Китая ринутся на север, дабы, подобно гун-нам и туркам, низвергнувшим первый и второй Рим, обратить во прах третий Рим, «а уж чет-вертому не быть».

В процитированном нами издании, вышедшем под редакцией Э. Л. Радлова, зафиксиро-ваны два варианта первой строки 3-й строфы — основной и дополнительной соответствен-но: «Тогда поднялся от Востока» и «Тогда Он поднял от Востока // Народ безвестный и чу-жой». Это различие, очевидно, связано с отмеченной выше проблемой дьявольски-самочинной (в первом случае) или богоданной (во втором случае) природы того импульса, который приводит в движение «безвестные и чужие народы». «Божественная орудийность» их движения отнюдь не разрешает эту проблему, поскольку используемое орудие может быть как специально изготовленным пользователем, так и случайно попавшимся или даже подсунутым (в данном случае — дьяволом), ему под руку. Орудием Провидения во втором смысле является, например, антихрист, описанный Вл. Соловьевым в «Краткой повести об антихристе», завершающей «Три разговора» (см. ниже).

Иной вид имеет «Панмонголизм» в более поздних изданиях , где, во-первых, предпоч-тение отдано второму варианту начала 3-й строфы, усиленному заменой в третьей строке неопределенного «удара» рока на его «орудье», отчетливо соотносимое с «орудьем Божьей кары» в 5-й строфе; во-вторых, что еще интереснее, говорится уже не о «восставшем», а на-оборот, о «поникшем» Китае. Таким образом, картина решительно меняется: из главного «орудья Божьей кары» Китай превращается в ее жертву (каковой мыслится и Россия), собравшиеся у его стен полки оказываются окружившими страну врагами.

Для объяснения этой странной, на первый взгляд, метаморфозы следует вспомнить о некоторых исторических событиях, происходивших в период создания стихотворения. Согласно датировке «Писем», соответствующей авторскому указанию в письме «По поводу последних событий» (см. ниже), оно было написано 1 октября 1894 г., то есть в разгар японо-китайской войны 1894—1895 гг., когда до победы Японии было еще далеко и обе стороны выступали в одинаковой роли агрессора. Вынужденное участие в войне принимала и Корея. Находящемуся за тысячи километров наблюдателю-неспециалисту столь грозное пробуждение дотоле «спавшего» Востока могло показаться пробой сил или борьбой среди «своих» за главенство в грядущем походе на Запад. Ведь подобная борьба происходила там же и перед татаро-монгольским нашествием. Естественно, лидером «поднявшихся орд» в то время представлялся Китай. Отсюда первая редакция стихотворения.

Но гигант оказался стоящим на глиняных ногах. Разгром Китая, с одной стороны, пока-зал, что главной силой в дальневосточном регионе является не он, а Япония, одна из стран «восточных островов», с другой — укрепил (у тех, кто его имел) страх перед «желтой опас-ностью», поскольку обнаружил появление на мировой арене нового хорошо вооруженного и коварного хищника. Отсюда понятна смена эпитета «восставший» на его антоним «поник-ший» применительно к Китаю в новой редакции стихотворения, в целом сохранившей старую концепцию и после японской победы. Сменился лидер «пробудившихся племен».

Реконструированная на поэтическом материале трансформация представлений Вл. Со-ловьева о потенциальном лидере апокалиптического нашествия с Дальнего Востока пол-ностью соответствует эволюции его теоретических рассуждений на эту тему. Если в 1890 г. в статье «Китай и Европа» роль «бича божьего» он отводил только Китаю, соглашаясь с мнением А. Ревиля, что Япония «решительно перешла на сторону» Европы , то уже в 1900 г. в «Трех разговорах», напротив, именно японцы изображаются творцами идеи панмонголизма, покорившими и Китай, и Европу. Кардинальным событием разделяющего две работы десятилетия была на Дальнем Востоке как раз японо-китайская война.

Показательно также, что развивавшее тему «Панмонголизма» стихотворение В. Брюсо-ва «Грядущие гунны» (1904—1905) явилось уже прямым откликом на военные успехи Япо-нии в русско-японской войне .

В связи с различением двух редакций «Панмонголизма», к сожалению, не проведенным в последнем издании стихотворений Вл. Соловьева , отметим неточность, допущенную известным исследователем творчества А. Блока В. Орловым. Комментируя эпиграф к бло-ковским «Скифам»:

«Панмонголизм! Хоть имя дико,
Но мне ласкает слух оно»,

— представляющий собой начальные строки «Панмонголизма», В. Орлов утверждал, что А. Блок ошибся при цитировании, поставив вместо «слово» — «имя» . В действительности же ошибся сам В. Орлов, поскольку А. Блок точно цитировал первую редакцию этого стихотворения , в которой его начальную строфу со словами «Панмонголизм! Хоть имя дико» Вл. Соловьев сделал также эпиграфом своей знаменитой «Краткой повести об антихристе».

Как политический мыслитель-рационалист Вл. Соловьев в своих произведениях не мог не отразить очевидное изменение соотношения сил на Дальнем Востоке. Но Вл. Соловьев был прежде всего религиозным философом, и доминированием именно этой его ипостаси может быть объяснен тот на первый взгляд странный факт, что в своей последней прижиз-ненной публикации, комментирующей «Три разговора» и озаглавленной «По поводу по-следних событий» (1990), он, вопреки детально разработанной версии «Краткой повести», завершителем мировой истории вновь признал Китай. Полагая, что «историческая драма сыграна и остается еще один эпилог», Вл. Соловьев с пафосом утверждал, что в этом послед-нем акте конец истории сойдется с ее началом, поскольку главную роль тут сыграет «сам дедушка — Кронос в лице ветхого деньми китайца» . Это эсхатологическое рассуждение о завершающемся круге человеческой истории само завершает исторический круг рассуж-дений Вл. Соловьева о Китае, будучи возвращением к его первоначальной точке зрения. Подобный взгляд на Китай, хотя в целом и расходится с концепцией «Краткой повести», все же имеет в ней некоторую предпосылку: грядущий завоеватель мира, японский богдыхан — «по матери китаец, соединявший в себе китайскую хитрость и упругость с японскою энергией, подвижностью и предприимчивостью».

Итак, Вл. Соловьев в своей последней публикации пренебрег политической реальностью во имя историософской и в значительной мере эстетизированной симметрии. Действи-тельно, Китай — носитель самой древней из живых цивилизаций и потому с эсхатологиче-ской точки зрения наиболее пригоден быть «закруглителем» мировой истории. Весьма при-мечательно, что эту идею Вл. Соловьев максимально усилил метафорическим отождествле-нием Китая не с расхожим Гогом и Магогом, а с высшими и древнейшими божествами греческой ойкумены — Кроносом и «Ветхим деньми», то есть Яхве , победителем Гога и Магога.

Публикуемая ниже подборка высказываний Вл. Соловьева о Китае дает достаточно пол-ное (насколько это возможно в данном объеме) представление об общей духовной направ-ленности и жанровом разнообразии его оригинального осмысления синологической пробле-матики в трех основных работах: статье «Китай и Европа» (1890)，«Краткой повести об ан-тихристе» (1900) и письме в редакцию журнала «Вопросы философии и психологии» «По поводу последних событий» (1900). Большая и содержательная статья «Китай и Евро-па» здесь представлена относительно небольшими фрагментами из начальной и заключи-тельной части . Из «Краткой повести об антихристе», также достаточно пространной , взята историософско-геополитическая экспозиция . А лапидарное письмо «По поводу последних событий» воспроизведено полностью .

Владимир Сергеевич Соловьев (1853-1900) - крупнейший отечественный идеалистический философ XIX века. Выдающееся значение В.С. Соловьева в истории мировой философии состоит еще и в том, что он, на основе синтеза русских традиций, западной философии и христианских идей, создал оригинальную систему философского знания.

Владимир Сергеевич Соловьев (1853-1900) - крупнейший отечественный идеалистический философ XIX века. Выдающееся значение В.С. Соловьева в истории мировой философии состоит еще и в том, что он, на основе синтеза русских традиций, западной философии и христианских идей, создал оригинальную систему философского знания. И не случайно, что многие современные исследователи считают, что И. Кант, Г.В.Ф. Гегель и В.С. Соловьев - это крупнейшие фигуры в мировой философии XVIII-XIX вв.

Владимир Сергеевич Соловьев родился в Москве в семье крупнейшего русского историка С.М. Соловьева. В 1864 - 1869 гг. он учился в 5-ой Московской гимназии, которую окончил с золотой медалью. В 1869 - 1873 гг. был студентом в Московском университете, сначала на физико-математическом факультете, а затем перевелся на историко-филологический факультет.

В 1874 году, в возрасте 21 года, В.С. Соловьев блестяще защитил магистерскую диссертацию "Кризис западной философии". Не случайно после этой защиты один из современников сказал: "Россию можно поздравить с гениальным человеком". Соловьев сразу же избран доцентом Московского университета и преподавал в нем философию в январе - июне 1875 года. В 1875 - 1876 гг. В.С. Соловьев был направлен в научную командировку за границу, во время которой посетил Англию, Египет, Италию и Францию. Во время этого путешествия Соловьев впервые познакомился с различными древними и современными мистическими учениями, в том числе с Каббалой. А во время пребывания в Египте ему было видение, которое он принял за Софию Премудрость Божию. С этого времени тема Софии становится одной из важнейших в творчестве философа.

Вскоре по возвращении в Россию, в 1880 году он защитил докторскую диссертацию. В 1881 году В.С. Соловьев пришлось уйти из университета - он выступил с призывом не казнить "первомартовцев", тех революционных народников, которые подготовили и осуществили 1 марта 1881 года убийство царя Александра II. После выхода в отставку он сосредоточился на научной, публицистической и литературной деятельности. В 80-е - 90-е гг. XIX века им написаны важнейшие философские книги и статьи. Кроме того, Соловьев становится известен как поэт.

В конце жизни В.С. Соловьев сильно болел и скончался в возрасте всего лишь сорока семи лет. Похоронен в Москве на кладбище Новодевичьего монастыря рядом со своим отцом С.М. Соловьевым.

Как философ, В.С. Соловьев прошел несколько периодов развития. Еще в отрочестве он неожиданно разочаровался в религии и увлекся материализмом. Во время учебы в университете он окончательно понял философскую беспомощность материализма и вернулся к религиозной философии. В 70-е гг. XIX века В.С. Соловьев стал известен как православный мыслитель, был близок славянофилам и почвенникам (книги - "Критика отвлеченных начал", "Чтения о Богочеловечестве"). Но в 1880-е гг. происходит его разрыв со славянофилами. В этот период В.С. Соловьев увлечен идеей создания единой христианской церкви, сближается с католицизмом (книги - "История и будущность теократии", "Россия и вселенская церковь"). Эти воззрения философа вызвали негативную реакцию в России, в 1891 году ему даже запретили читать лекции на церковные темы, его работы подвергались цензуре и запрету к изданию. Впрочем, и католические богословы критиковали церковные воззрения русского философа. В 90-е гг. XIX в., особенно с 1895 года, В.С. Соловьев вернулся к теоретической философии (книги - "Красота в природе", "Смысл любви", "Понятие о Боге", "Теоретическая философия", "Оправдание добра", "Три разговора" и др.). Именно в этот период Соловьев полностью разрабатывает свою философскую систему, основанную на философии "всеединства" - "религии Святого Духа", которая, по мнению русского мыслителя, шире и содержательнее всех отдельных религий.

Как можно заметить, зрелый Соловьев - это религиозный мыслитель. При этом, некоторые исследователи, признавая религиозность Соловьева, считают, что его религиозность не была христианской, или же была шире христианского вероучения. Скорее Соловьев создал собственную философскую религию, больше похожую на философскую религию Платона.

У философской системы Соловьева два основных истока - философия, как рациональная наука, и вера, как явление иррациональное. И эту двойственность русский мыслитель не смог преодолеть, более того, и не собирался преодолевать, ибо считал, что "двойственность… есть основной факт мировой жизни". В этом постулате, ставшим методологической базой учения Соловьева, можно явно увидеть диалектическую сущность его философии. Ведь, по мнению Соловьева, в основе познания мира лежит диалектическое и мистическое единство трех начал: наука (имеется в виду, естественные науки) дает нам знания о реальном мире природы; философия представляет знания об идеальном мире; вера (мистическое озарение) помогает нам познать Бога. Таким образом, цельное знание - это сущностная совокупность всех трех начал (науки, философии, веры). Этот своеобразный сплав науки, философии и веры (мистики) и позволил В.С. Соловьеву создать довольно сложную философскую систему.

В основе этой системы лежит идея "всеединства", как идея, прежде всего, идеалистическая. С точки зрения Соловьева, в начале и основе мира лежит идеальный мир - некое Абсолютное, которое можно рассматривать как философского Бога. Это Абсолютное=Бог порождает внутри себя одновременно Единое (порядок) и множественное (хаос). В совокупности Абсолютное=Бог, Единое и множественное составляют идеальное "Всеединое", в котором содержатся идеальные сущности всех вещей реального мира. Таким образом, уже в идеальном "Всеедином" диалектически сосуществуют порядок и хаос, единство и множественность, добро и зло. При этом, все эти явления, в том числе добро и зло - "единосущны". Соловьев писал: "Бог любит хаос в его небытии и хочет, чтобы он существовал... поэтому Бог дает свободу хаосу". Уже в этом положении, философия Соловьева серьезно расходилась с традиционным христианским вероучением, в соответствии с которым, Бог не может являться источником зла, ибо Он есть бесконечное добро, а зло - это порождение самого человека. У Соловьева, как видно, именно Бог порождает как добро, так и зло.

Целью существования "Всеединого" является превращение в абсолютное "Всеединство", и для этого идеальное "Всеединое" должно охватить собой мир реальных, природный вещей и явлений. Поэтому идеальное "Всеединое" порождает реальный мир. Причиной, которая побуждает "Всеединое" (Абсолютное=Бога) к рождению реального мира, по глубочайшему убеждению Соловьева, является София, мистическое и довольно смутное понятие, о котором говорил, что "София - Великое, царственное и женственное Существо", и которое характеризовал несколькими определениями. Итак, София - это 1) "небесное Существо, отделенное от тьмы земной материи"; 2) "истинная причина творения и его цель"; 3) "объединяющая сила разделенного и раздробленного мирового бытия". Иначе говоря, София представляет собой некую Мудрость Бога, которая составляет не только причину, но и цель творения. Таким образом, по мнению Соловьева, София, побудив Абсолютное=Бога к творению реального мира, продолжает оставаться в этом мире и реализует себя как цель создания реального мира.

Средством творения мира является опять же мистическая сила Абсолютного=Бога - Мировая Душа, с помощью которой Бог воплощает заключенные во "Всеедином" идеальные сущности в реальности, в том числе в физические тела. Таким образом, в реальном мире появляется добро и зло, порядок и хаос, единое и множественное, создается физический, природный мир, как полное единство противоположных сущностей. При этом каждое реальная вещь, реальное явление содержат в себе и мистическое "софийное бытие".

Но что важно. В отличие от традиционного христианского учения, Соловьев считал, что реальный мир - это не просто результат творения Бога, а единое целое со "Всеединым". Так и возникает в его философии категория "Всеединства", объединяющая в себе в единое диалектическое целое идеальный и реальный миры. "Всеединство" - это философская категория (идея, принцип), выражающая органическое единство универсального мирового бытия, взаимопроникнутость и разделенность образующих его частей, их тождественность друг другу и целому при сохранении качественной специфичности и индивидуальности. Впрочем, в этом случае, по мнению Соловьева все же существует дуалистическое противопоставление софийного (божественного) и несофийного (природного) бытия.

В процессе своего существования "Всеединство" проходит несколько этапов, и в итоге возвращается к собственной идеальной сущности Абсолютному=Богу, но уже в развернутом, в более совершенном виде. Поэтому "Всеединство" - это "абсолютная действительность", окончательно соединившаяся с Богом. Тогда и получается, что София, став причиной творения, пройдя этап существования в единстве идеального и реального миров, в итоге предстает в развернутом, совершенном мире, именно как София Премудрость Божия.

Важнейшим элементом и средством возвращения "Всеединства" к Абсолютному=Богу является человечество. По убеждению Соловьева, цель истории человечества - воссоединение с Богом во "Всеедином" и, таким образом, всецелое соединение Абсолюта с Первоначалом, т.е. построение Царства Божия. Как писал Соловьев, человечество - это "существо, становящееся абсолютным через всеобщий прогресс". Человечество, как целое, истинное, чистое и полное - "есть высшая и всеобъемлющая форма и живая душа природы и вселенной, вечно соединенное и во временном процессе соединяющееся с Богом и соединяющее с Ним все, что есть". Поэтому в философии Соловьева возникает образ и понятие "Богочеловечество". Богочеловечество - процесс и цель существования человечества, постепенное одухотворение человечества через внутреннее усвоение и развитие божественного начала, это подлинный исторический процесс, внутри которого происходит Боговоплощение, т.е. действительное и индивидуальное соединение Божественного Логоса с душой мира. Поэтому Соловьев писал: "К человеку тяготела и стремилась вся природа, к Богочеловеку направлялась вся история человечества". Иначе говоря, вся история мира - это процесс становления Богочеловечества.

Из этого представления следовало и учения Соловьева о человеке. По мнению русского философа, человек - это "духовный центр мироздания". В человеке Мировая Душа "впервые внутренно соединяется с Божественным Логосом в сознании - как чистой форме Всеединства", а "природа перерастает саму себя и переходит (в сознании) в область бытия абсолютного". Заметно, как Соловьев акцентирует внимание на сознании, которое представляет собой центр человека вообще. А сущность человека - Боговоплощение.

Но важно понять, что процесс Боговоплощения истинно возможен только при двух условиях. Первое из них - Любовь, как всеобщая сила или, как говорил Соловьев, "магическая любовь". Именно Любовь "производит или освобождает духовно-телесные токи, которые постепенно овладевают материальной средой, одухотворяют ее и воплощают в ней те или иные образы Всеединства". Второе условие - объединение всего человечества в Любви, ибо "единичный человек может достигнуть этого лишь сообща и вместе со всеми".

Так в философии Соловьева возникает идея необходимости единства всего человечества, которую он постоянно проводил в своих работах. Именно поэтому, Соловьев резко выступал против каких-либо различий между нациями и народами, утверждая, что "идея нации есть не то, что она сама думает о себе во времени, но то, что Бог думает о ней в вечности" И еще: "Смысл существования наций не лежит в них самих, но в человечестве…" Соловьев столь же резко выступал против религиозных и конфессиональных различий между народами, утверждая, что необходима единая Вселенская Церковь. По его убеждению, "истинная будущность человечества… есть вселенское братство, исходящее из вселенского отечества чрез непрестанное моральное и социальное сыновство".

В этом отношении, становятся вполне понятны размышления Соловьева о месте России во всемирно-историческом процессе. В 1888 году, своем парижском докладе, который представлял краткий конспект большой работы "Россия и Вселенская Церковь" В.С. Соловьев дал совершенно иную трактовку "русской идеи", нежели эта идея была представлена в работах Ф.М. Достоевского. По его убеждению, Россия вовсе не обладает какой-то особенной от всего человечества судьбой. Соловьев утверждал, что смысл "русской идеи" заключается в христианском преображении мира на началах добра, истины и красоты. А для этого русский народ должен отказаться от своей национальности и от своей исторической миссии, как носителя будущего религиозно-общественного возрождения всего христианского мира. Отсюда следует и призыв Соловьева к восточно-западному (православно-католическому) единству в рамках соловьевского же учения о всемирной теократии.

Таким образом, по Соловьеву, "русское" равно "христианскому", а так как христианство не признает деления по национальному признаку ("ни эллина, ни иудея"), то и русские должны забыть о своих национальных проблемах: "Русский народ - народ христианский, и, следовательно, чтобы познать истинную русскую идею, нельзя ставить себе вопроса, что сделает Россия чрез себя и для себя, но что она должна сделать во имя христианского мира, признаваемого ею и во благо всего христианского мира, частью которого она предполагается".

Впрочем, в конце жизни В.С. Соловьев разочаровался в созданной им теократической утопии. В работе "Три разговора" на первый план теперь вышли апокалиптические идеи, а наступление Царства Божия он мыслил не как венец, а как конец истории.

В целом, философия В.С. Соловьева - это интереснейшее явление в истории мировой философской мысли, явление, еще до конца не познанное и даже таинственное. Философская система Соловьева оказала огромное влияние на последующее развитие русской религиозно-философской мысли, стала источником творческой активности для многих русских и зарубежных мыслителей - Н.А. Бердяева, братьев С.Н. и Е.Н. Трубецких, Л.П. Карсавина, С.Н. Булгакова, П.И. Флоренского и др. На основе философских разработок Соловьева возникли целые философские направления - "философия всеединства", "софиология". Серьезное влияние он оказал и на развитие литературного процесса, в частности на русский символизм, особенно на поэзию А. Блока и А. Белого. По мнению исследователей (в частности, П.П. Гайденко) именно Соловьеву русский "серебряный век" обязан "той мистико-гностической прививкой, которая во многом определила атмосферу духовной жизни первых десятилетий XX в. в России".

По материалам портала СЛОВО

Перевезенцев С. В.

Владимир Сергеевич Соловьев (1853-1900) родился в семье знаменитого историка, профессора Московского университета С. М. Соловьева. По отцу В. С. Соловьев принадлежал к духов¬ному званию (его дед был священником в Москве), по матери происходил из старинного украинского рода. Семья Соловье¬вых была многочисленна – в ней было девять детей. Семья жила дружной жизнью, но в ней царила «суровая и набожная атмосфера», и в ней будущий философ долго оставался погру-женным в детские мечты и грезы. «Странным ребенком был я тогда, Странные сны я видал», - писал впоследствии о себе Вл. Соловьев. Эти «странные сны» никогда не теряли власти над его душой – в духовном складе Вл. Соловьева «царство мистических грез», действительно, всег¬да занимало немалое место. Во всяком случае, сам Соловьев относит первое видение «Софии» уже к девятому году жизни. Придавать этому видению, как и всем «странным снам», реша¬ющее значение в духовной жизни Вл. Соловьева было бы, конечно, преувели¬чением, которое не может быть оправдано, но и игнорировать этот факт тоже не приходится при изучении загадочной нату¬ры Вл. Соловьева.
11 лет Вл. Соловьев поступает в гимназию, которую он окон¬чил 18 лет. Гимназические годы Соловьева имели решающее значение в формировании его личности: за это время он от дет¬ской религиозности перешел к атеизму, очень страстному и бурному. Уже в 13 лет у него начался период сомнений; по сло¬вам самого Соловьева, он «в возрасте от 14 до 18 лет прошел через различные фазы теоретического отрицания»: «Совестно вспомнить даже, - писал он через несколько лет, - какие глу¬пые кощунства я тогда говорил и делал». Близкий друг (с юно¬сти) В. С. Соловьева, известный философ Л. М. Лопатин, пи¬шет о нем: «Была пора в его жизни, начиная с 15 лет, когда он был совершенным материалистом... Я никогда потом не встре¬чал материалиста, столь страстно убежденного. Это был типи¬ческий нигилист 60-х годов».
Но в эти юные годы начинается и отрезвление и возвраще¬ние к вере. По свидетельству того же Лопатина, в 16 лет Соло¬вьев знакомится со Спинозой, который стал «первой философ¬ской любовью» Вл. Соловьева и имел, несомненно, глубокое влияние на него именно своей религиозной стороной, о чем так хорошо свидетельствует сам Соловьев в статье о Спинозе. Справедливо также и то, что от Спинозы Соловьев взял не только живое чувство реальности Бога, но и яркое «переживание ду¬ховного всеединства мира»; от Спинозы же идет и гносеологическая трихотомия у Со¬ловьева (три вида познания – эмпирическое, рациональное и мистическое). Духовный перелом, раз начавшись, стал развиваться очень быстро и решительно. Он приходится как раз на студенческие годы Соловьева (1869-1874), из которых первые три года Соло¬вьев провел на естественном факультете, который бросил, не окончив. Перейдя на историко-филологический факультет, Со¬ловьев в течение одного года подготавливается к государствен¬ному экзамену, каковой и сдает в 1873 году. Следующий учебный год (с осени 1873 г. по лето 1874-го) Соловьев проводит в Московской духовной академии. В течение этих пяти лет Соло-вьев очень много занимается философией, а также специальным изучением религиозно-философской литературы, и в это время сложились первые основы его будущей системы. Кандидатское сочинение Соловьева в переработанном виде было напечата¬но в журнале «Православное обозрение» за 1873 год под назва¬нием «Мифологический процесс в древнем язычестве». Уже к этому времени Соловьев стал страстным и пламенным последователем христианского учени; у Соловьева начинают уже в это время формироваться грандиозные планы. В 1874 году он публикует магистерскую свою диссертацию под заглавием «Кризис запад-ной философии. Против позитивистов»; защита ее состоялась в Петербургском университете. Молодому ученому был всего 21 год, но его солидная эрудиция, глубокая вера в свои идеи и замыслы, вдохновенная, почти пророческая речь на диспуте – все это сразу снискало ему славу. Любопытно, что известный историк Бестужев-Рюмин заявил после диспута: «Россию мож¬но поздравить с гениальным человеком». Уже в начале следую¬щего года Соловьев стал читать лекции в Московском универ¬ситете и на Высших женских курсах, а летом он испросил себе командировку для научных занятий в Англию, куда и уехал летом 1875 года.
В эти годы умственные интересы Соловьева сосредоточи¬вались не на философии, в точном смысле слова, а на мисти¬ческой литературе, которую он пристально изучал и раньше, а в Лондоне всецело отдался ее изучению. Но уже через несколь¬ко месяцев он неожиданно покидает Лондон и едет в Египет. Официальным поводом для этой поездки, остающейся и ныне достаточно загадочной была необходимость изучить неко¬торые материалы в Египте. Конечно, это так же мало правдо¬подобно, как и сообщение Соловьева одному приятелю, что на спиритическом сеансе (Соловьев в эти годы очень интересовал¬ся спиритизмом) духи сообщили ему о существовании в Егип¬те тайного каббалистического общества (в Лондоне Соловьев, между прочим, усиленно занимался изучением Каббалы, о зна¬чении которой в религиозно-философском творчестве Соловье¬ва мы будем еще иметь случай говорить). Сам Соловьев в известном стихотворении «Три свидания» объясняет свою вне¬запную поездку в Египет «таинственным зовом Софии». Соловь¬ев в разгаре занятий в Британском музее неожиданно бросает Лондон, едет в Каир на «таинственное свидание». Через несколько месяцев Соловьев возвращается в Европу и летом 1876 года был уже в Москве. Осенью 1876 года он возобновил преподавание в университете, но весной 1877 года он из-за раздоров в профессорской среде бросил университет, переехал в Петербург, где получил службу в Ученом комите¬те Министерства народного просвещения. Весной 1880 года он с большим успехом защитил в Петербурге докторскую дис¬сертацию «Критика отвлеченных начал», но кафедры и здесь не получил, а читал лекции как доцент в университете и на женских курсах. Надо отметить, что еще в 1877 году появилась в печати (неза¬конченная) работа Соловьева «Философские начала цельного знания». Работа эта, представляющая первый очерк философ¬ской системы Соловьева, чрезвычайно ярко вскрывает то направ¬ление, по которому движется творческая мысль Соловьева, оставшегося, по существу, верным до конца жизни идеям, высказанным в указанной работе. Несколько позже (в начале 1878 г.) он выступил с публичными лекциями на общую тему «Чтения о Богочеловечестве», в которых мы находим уже все (точнее, по-чти все) метафизические идеи Соловьева. «Чтения о Богочело¬вечестве» собирали многочисленную аудиторию и положили начало всему тому большому, доныне еще не сказавшему свое¬го последнего слова религиозно-философскому движению, которое связано с именем Соловьева.
В 1881 году, после убийства Александра II (1 марта), Соло¬вьев в публичной лекции, посвященной вопросу о критике Просвещенства, закончил свою речь осуждением революционных действий, а затем воскликнул: «Царь должен простить преступ¬ников». Этот призыв Соловьева к необходимости отказаться от смертной казни привел его к вынужденной отставке от преподавания в университете; ему было предложено воздержаться от публичных выступлений. Соловьев навсегда отошел от универ¬ситета, целиком ушел в писание книг и статей, а публично вы¬ступил лишь один раз за год до смерти. Отныне Соловьев ухо¬дит в церковно-общественную работу, и это справедливо счита¬ют поворотным пунктом в жизни Соловьева. Новый период в жизни и творчестве, не отрывая его от философии, все же отмечен чрезмерным вниманием к проблемам конкретной жизни. Вслед за многими русскими мыслителями Соловьев отдает очень мно¬го своего вдохновения публицистике, пишет целый ряд статей по наиболее жгучим вопросам современности. Но, конечно, не эта, по преимуществу, журнальная работа придает утопичес¬кий характер его творчеству в этот период, а теократическая утопия, которая овладевает его сознанием с начала 80-х годов, В 1884 году он работает над задуманным им трудом «История и будущность теократии» (задумано в трех томах). Первый том не мог появиться (вследствие цензурных условий) в России и вышел (на русском языке) в Загребе только в 1887 году. Неко¬торые главы этой книги печатались в России в журнале «Право¬славное обозрение» (в 1885 и 1886 гг.), но книга в целом, ввиду католических симпатий Соловьева, выраженных в книге, не была допущена к печатанию. Надо иметь в виду, что еще в 1883 году Соловьев выступил с большими статьями под общим заглавием «Великий спор и христианская политика», в которых он с боль-шим подъемом, с разнообразной аргументацией высказывается в защиту примата Рима, Эта позиция Соловьева вновь еще бо¬лее окрепла вследствие сближения его с известным католичес¬ким епископом Штроссмайером, встреча с которым имела бес¬спорное влияние на Соловьева в его стремлении к соединению Церквей». Вл. Соловьев в своей защите католической Церкви порвал со всеми славянофильскими кругами, с которыми он был свя¬зан,- но он не отходил от Православия. Однако когда Со¬ловьев приехал в 1887 году в Париж и в салоне одной русской княгини прочитал доклад о России, то в этом докладе он так резко восстает против русской Церкви, что его обличения идут дальше даже, чем шел Чаадаев... Доклад этот в дальнейшей переработке составил содержание небольшой книги под за¬главием («Русская идея»).
Утопические элементы никогда окончательно не исчезали у Соловьева, но основная идея его теократической утопии, мечта о соединении власти Римского папы с властью русского Царя, как основе для осуществления на земле Царства Божьего, окон¬чательно рассеивается в 90-х годах, мироощущение Соловье¬ва приобретает пессимистический характер. В его философских взглядах происходят серьезные сдвиги (мы коснемся этого поз¬же), первые проявления которых находим в большой его книге «Оправдание добра» (1897), еще сильнее в его неоконченных статьях по «теоретической философии» (1897-1899). К этому же времени относятся эсхатологический этюд Соловьева «Три разговора» и связанная с ним «Повесть об Антихристе» (1900). В июле 1900 года Соловьев, вообще отличавшийся хрупким здо¬ровьем, неожиданно заболевает в имении кн. С. Трубецкого, где очень скоро и скончался (31 июля 1900 г.), исповедовавшись и причастившись Св. Тайн перед смертью.
По мнению Н. О. Лосского, философия Соловьева оформилась под преобладающим влиянием христианского платонизма его учителя проф. Юркевича (Московский университет) и учения Шеллинга о связи абсолютного с миром, изложенного в его «Die Philosophy der Mythology und der Oftenbarung» («Философия мифологии и откровения»), а также его натурфилософского учения о развитии природы в направлении к созданию абсолютного организма. Соловьевское исследование конкретных принципов и условий полного знания, несомненно, связано с идеями славянофилов Киреевского и Хомякова. Несомненно, великая заслуга Соловьева состоит в том, что он разработал христианскую метафизику, т. е. учение о преображенной телесности как необходимом условии дости-жения абсолютного нравственного идеала и концепцию об эволюции и сущности исторического процесса и т. д.
Однако как мыслитель Соловьев проявлял пре¬дельную самостоятельность в стремлении адаптировать идеи изученных им философов к собственному миро¬воззрению, важнейшей чертой которого является уни¬версализм. Выступив в период, когда перед русской общественной мыслью встала задача органического син¬теза накопленного материала, С. создал первую русскую категориально-понятийную систему, не сводимую к ка¬кой-либо одной традиции. Основным делом жизни С. стало создание христианской православной философии с тем, чтобы "ввести вечное содержание христианства в новую, соответствующую ему, т.е. разумную безуслов¬ную форму", форму свободно-разумного мышления, когда философский синтез включает в себя и то, что со¬держит вера. Будучи с самого начала убежденным, что "философия в смысле отвлеченного, исключительно те¬оретического познания окончила свое развитие и пере¬шла безвозвратно в мир прошедшего", С. считает необ-ходимым построение новой философии как выражения "цельной жизни", получающего свое исходное содержа¬ние от религиозного знания, или знания существенного всеединства. Новая философия строится С. методом "критики отвлеченных начал" - т.е. всякого рода односторонностей, частных идей и принципов жизни (эмпи¬ризм, рационализм, экономизм, клерикализм и т.п.), ко¬торые пытаются заменить целое и в итоге теряют исти¬ну. Выявление ограниченности этих начал предполагает и определение законного места каждого из них в выс¬шем органическом синтезе, верховным принципом ко¬торого выступает положительное всеединство. Соответственно предметом философии является не бытие как таковое, а то, чему бытие принадлежит, т.е. безусловно сущее как начало всякого бытия. Конечным итогом должна стать организация всей области истинного зна¬ния в полную систему свободной и научной теосо¬фии - всестороннего синтеза преодолевших свою от¬влеченность теологии, философии и науки, причем в ос¬нову синтеза кладется нравственный элемент, что пред¬полагает отказ от гносеологизации философии и пост-роение ее не столько как абстрактной теории, сколько как философии жизни, практически направленного зна¬ния. Философия, по мысли Соловьева, есть прежде всего свобо¬да и духовное освобождение и благодаря этому она де¬лает самого человека именно человеком.
Соловьев изначально был ориентирован на разработку синтетической мета¬физики, где каждое начало находит свое место в гармо¬ническом единстве, с целью выяснения смысла бытия как его укорененности в Боге (тема "оправдания твари") в контексте построения теории бытия и жизни в качест¬ве всеобщего и целостного организма с явными пантеи¬стическими интенциями. Доминирующими и в чем-то противоречащими друг другу являются здесь два ряда идей: учение об Абсолюте (всеединстве) и учение о Богочеловечестве. Настоящим предметом метафизики, считает Соловьев, является не бытие, а сущее (Абсолют, Бог), которому бытие принадлежит. Бытие относительно, су¬щее (сверхсущее) абсолютно, оно выше любых призна¬ков и определений, представляя собой положительное ничто, поскольку не есть что-нибудь, и все, поскольку не может быть лишено чего-нибудь, оно есть положи¬тельная возможность, сила и мощь бытия. Бытие по от¬ношению к абсолютному есть его другое, т.е. сущее – это единство себя и своего отрицания или любовь как самоотрицание существа и утверждение им другого, но этим самоотрицанием осуществляется высшее самоут¬верждение. В этом ключе Соловьев разрабатывает понятие по¬ложительного всеединства, учение о котором выступило ведущей линией русского философствования. Всеедин¬ство есть такое состояние, в котором единое существует не за счет всех или в ущерб им, а в пользу всех, это не¬кое гармоническое единство множеств, идеальный строй бытия, определяющий направленность его эволю¬ции. Раскрывая динамику всеединства, Соловьев утверждает, что в абсолютном можно различить два полюса (цент¬ра) - абсолютное как таковое и абсолютное как стано-вящееся всеединое или идея, сущность, потенция, первоматерия бытия, воплощающаяся в реальную действи¬тельность. Именно здесь наиболее явен пантеизм Соловьева, ибо фактически он снимает идею творения мира и утверждает его изначальную единосущность Богу. Опре¬делив бытие как соотношение сущего и сущности, Соловьев выделяет его модусы (воля, представление, чувство) и от них заключает к модусам всеединства - благу, исти¬не, красоте, через которые осуществляется возвращение раздробленного мира к Абсолюту. Космогонический процесс у Соловьева – последовательность "повышений бы¬тия". Актуально этот процесс проходит через три ступе¬ни явления Логоса (абсолютного в его саморазличении), что позволяет совместить концепцию С. с догматом Трехипостасности и одновременно (богочеловек Хрис¬тос как конкретный Логос) связать сущее с человеком. Особое место в онтологической модели Соловьева занимает учение о Софии, божественной премудрости, ставшее основой софиологического направления русской фило¬софии, а также ведущей темой символической поэзии. Концепция Софии Соловьева весьма темна и противоречива и довольно трудно согласуется с учением о Св. Троице. София трактуется и как мировая душа, и как вечная женственность, и как тело Христово, т.е. Церковь, и как воплощенная в образе Св. Девы Марии. В конечном счете, София (единство – все в себе заключающее) высту¬пает началом, объединяющим тварный мир и Абсолют, это непосредственное воплощение Абсолюта в мире и одновременно идеальный человек, реальная опора индивида в преодолении хаоса тварного мира. Гносеоло¬гическим аспектом концепции положительного все¬единства является теория цельного знания. С течением времени у Соловьева усиливается антикартезианское начало в форме вывода, что человеческий субъект гораздо менее очевиден и достоверен, чем Абсолют, являющийся предметом познания и данный человеку непосредствен¬но в форме ощущения абсолютной истины еще до вся¬кого самосознания; вне безусловной Истины познаю¬щий субъект есть ничто. Цель познания – внутреннее соединение человека с истинно сущим, что органически включает в познавательный процесс нравственный эле¬мент. Истина онтологична, изначально существует до всякого субъекта, есть сущее (безусловная действитель¬ность) всеединое (смысл всего существующего). По¬знать истину – значит вступить в область Абсолюта и тогда истина, овладевая внутренним существом челове¬ка, выявляется как любовь. Следуя Спинозе, Соловьев различа¬ет три источника познания - опыт, разум и мистика. Эмпирическое и рациональное познание дают нам сви¬детельства только о внешности предмета. Суть же по¬стигается посредством третьего рода познания, осно¬ванного на вере, через непосредственное восприятие (интуицию) абсолютной действительности, внутренне соединяющее нас с предметом познания. Это и есть ми¬стика как цельное знание, выраженное у Соловьева в строгой системе логических категорий и отражающее чувство связи всего со всем, причем мистическое знание, составляя "основу истинной философии", должно браться в неразрывной связи со знанием феноменологическим (научным).
Очевидно, что метафизика Соловьева оборачивается антропологией и этикой. Человек есть связующее звено между божественным и тварным миром, в нем "приро¬да перерастает саму себя и переходит (в сознании) в об¬ласть абсолютного", безусловного значения человечес¬кой личности как нравственного существа. Совмещая в себе безусловное и условное, человек двойственен, он есть вместе и божество и ничтожество. Стремление раз-решить это противоречие усиливает со временем у Соловьева элементы имперсонализма, трактовки личности как "подставки" другого, высшего, индивидуализации все¬единства без отказа, однако, от понимания личности как особой формы бесконечного содержания, в социальном плане восполняемого обществом. При этом антрополо¬гия у Соловьева снимает космогонию, ибо наряду с актуальным всеединством необходимо предположить потенциаль¬ное, становящееся всеединство, каковым является чело¬век в силу его причастности двум мирам: в человеке всеединое получает сначала идеальную форму, а затем, посредством сознательного включения в космогоничес¬кий процесс воссоединения с Абсолютом, и реальную. "Земной" план этого процесса Соловьев раскрывает в своем вершинном произведении "Оправдание добра", тща-тельнейшим образом анализируя реальные процессы человеческой жизни. Утверждая в противоречии со сво¬ей концепцией независимость нравственной сферы от религии и метафизики, Соловьев стремится построить рацио¬налистическую этику как развитие разумом изначально присущей ему идеи добра. Составляя полноту бытия, добро ничем не обусловлено, напротив, все собою обусловливает и через все осуществляется. Зло же объектив¬но не существует, есть разлад, дезорганизация бытия, результат свободы, эгоизма. Добро через культуру при¬звано организовать бытие на пути к всеединству. Спосо¬бом упразднения эгоизма является понятая онтологиче¬ски (как соединение учения об Эросе с учением о Со¬фии) любовь как спасение индивидуальности через вну¬треннее признание истины другого, его безусловности.
Итак, в этической концепции В. С. Соловьев исходит из представления о том, что своей победой над нравственным и физическим злом Христос раскрыл человеку единственно правильный путь усвоения всеобщих моральных ценностей. Кроме неба нравственное совершенствование человека поддерживают его природные чувства - стыд, жалость и благоговение. Но эти природные чувства служат индивидуальному проявлению высоких, нравственных принципов. Между тем совершенное добро может выступать только в универсальном проявлении, т. е. не для отдельной личности, а для всего человечества. Всеобъемлющее утверждение совершенного добра осуществляется посредством приобщения как личности, так и общества к нравственным принципам, принесенным на землю Иисусом Христом. В. С. Соловьеву принадлежит значительная роль в определении перспектив обновления православия, в разработке принципов экуменизма, в пересмотре устаревших ортодоксально-традиционных положений христианства. Известно, что ведущие иерархи церкви вместе с синодом запрещали В. С. Соловьеву выступать по церковным вопросам. Но он значительно глубже, чем иерархи и синодальные власти, понимал объективные тенденции в русском православии и наметил программу теологического обновления христианства.
Соловьеву было присуще необычайно острое чувство истории, что выразилось в его постоянном внимании к историо¬софским проблемам. Будучи сыном 19 в., Соловьев безогово¬рочно верил в прогресс и только в конце жизни перешел на позиции социального катастрофизма. Космический процесс рождением человека переходит в историчес¬кий, где всеединство выступает как социальный идеал, смысл истории, уже явленный богочеловеком Христом, давшим человечеству всю полноту положительного от¬кровения. Соответственно история представляет собой богочеловеческий процесс воплощения Божества и обожения человека, или богодействие ("Чтения о богочеловечестве"). В этой прогрессивной эволюции человечест¬во проходит через необходимые экономический и поли¬тический этапы, достигая высшей стадии в духовном обществе или церкви как социальном всеединстве. Человеческие отношения строятся на основе принципа со¬лидарности, вытекающей из сострадания и практически воплощающей изначальную связь всего со всем. Стре¬мясь найти средства реализации данного идеала, в 1880-е Соловьев разрабатывает теократическую утопию, полагая, что единство человечества будет обеспечено всемирной теократией (воссоединением церквей), где нравственная власть принадлежала бы церкви, а политическая - ца¬рю ("История и будущность теократии"). Поиск иници¬ирующего субъекта данного процесса приводит Соловьев к концепции "русской идеи". Развитием человечества, по¬лагает Соловьев, управляют "три коренных силы". Первая – центростремительная – стремится устранить всякое многообразие подчинением одному верховному началу, подавляет свободу личной жизни (Восток). Вторая – центробежная – дает свободу всем частным формам жизни и ведет к всеобщему эгоизму и анархии (Запад). Необходима третья, интегрирующая сила, которая дала бы положительное содержание двум первым и тем са¬мым безусловное содержание человеческому развитию, будучи только откровением высшего божественного ми¬ра. Народ, носитель этой силы, должен быть свободен от всякой односторонности, от какой-либо частной зада¬чи, он призван сообщить живую душу, дать жизнь и це¬лость разорванному человечеству. Таким народом мо¬жет быть, по Соловьеву, только славянство, прежде всего рус¬ский народ, который первым заложит фундамент сво¬бодной теократии. Полагая, что идея нации есть то, что Бог думает о ней в вечности, а не то, что она думает о себе во времени, Соловьев видел историческую миссию России в участии в развитии великой христианской цивилиза¬ции с целью восстановления на земле верного образа божественной Троицы. Эта миссия носит исключитель¬но моральный, а не политический характер, и потому С. всегда резко выступал против национализма ("Нацио¬нальный вопрос в России"). К концу жизни Соловьев все острее ощущает трагизм и катастрофичность истории ("Три разговора о войне, прогрессе и конце всемирной истории") и отказывается от своей теократической уто¬пии.
Тесно связана с космоантропологией и этикой эстетика Соловьева, в которой мыслитель стремился дать философ¬ское обоснование афоризма Достоевского "красота спа¬сет мир", прилагая к космогоническому процессу эсте¬тический критерий. Красота, являясь местом соприкос-новения двух миров, есть введение вещественного бы¬тия в нравственный порядок через его одухотворение, продолжение начатого природой художественного дела в свете будущего мира, иными словами, чувственное во¬площение в материальном мире истины и добра. Искус¬ство в этом смысле выступает как свободная теургия, т.е. пересоздание эмпирической, природной действи¬тельности с точки зрения реализации в ней божествен¬ного начала. Осуществив глубокий философский син¬тез, Соловьев определил последующие пути развития русской религиозной и философской мысли. Соглашаясь или от¬талкиваясь, большинство русских мыслителей 20 в. раз¬рабатывало темы и мотивы, обозначенные Соловьевым (в особен¬ности метафизика всеединства, софиология, историосо¬фия и др.).
Начало 20 века интеллектуально маркирован как период «Серебряного века» в истории достижений русской творческой элиты. Культура Серебряного века очень многолика: в ней слились не только разные стили и жанры, но и самые разные духовные течения, часто трудно между собой совместимые. Эта разнородность состава сказалась и на характере философии: тут присутствует и влияние западной метафизики, прежде всего немецкого идеализма, и восходящее к славянофилам стремление вернуться к христианским истокам и строить философию на религиозном основании, сближая ее с богословием; и мистико-оккультные мотивы, восходящие к гностицизму и усиленные – особенно в начале 20 века – увлечением апокрифической литературой и интересом к русскому сектантству, прежде всего к мистико-экстатическим сектам. Все эти духовные влияния сказались в творчестве В.С. Соловьева, исключительно одаренного философа, наделенного редкой восприимчивостью к чужим идеям и большим литературным талантом, позволявшим ему с пластичной ясностью излагать самые сложные мыслительные построения.
Итак, Соловьев пытался создать учение, в котором все эти элементы обрели бы единство, составив некоторое органическое целое. Но в силу их разнородности такой синтез оказался достаточно хрупким; при первых же попытках последователей Соловьева строить на нем здание новой философии обнаруживались трудности и противоречия, поэтому фундамент приходилось постоянно укреплять и перестроить. Таким образом, возникли различные варианты, различные трактовки краеугольных камней соловьевского учения, - если назвать только наиболее важные из них. Но влияние Соловьева сказывалось не только в сфере собственно философии: под знаком соловьевских идей формировались новые направления и в литературе, и в том влиятельном в 20 веке духовном течении, которое получило имя «нового религиозного сознания» и было тесно связано с символизмом и декадентством. И причины понятны: поэзия Соловьева в не меньшей степени содействовала усвоению его философских идей и, что самое главное, распространению их далеко за пределами собственно философского сообщества, что сопровождалось новой, порой неожиданной их трактовкой. «Поэтическое влияние Соловьева неуловимее и тоньше, но зато глубже и прочнее, нежели чисто философское». И с этим нельзя не согласится; ведь философия Соловьева, как и многих ее последователей ориентирована эстетически. Печать романтического эстетизма (как у немецких романтиков и близкого к ним Шеллинга) определяет всего Серебряного века, усвоившего не только религиозные искания Соловьева, но и его поклонение Софии – вечной женственности, его мистическую эротику, которой проникнута его поэзия. Булгаков также считает, что «в многоэтажном, искусственном и сложном творчестве Соловьева только поэзии принадлежит безусловная подлинность, так что и философию его можно и даже должно проверять поэзией». С Булгаковым нельзя не согласится в том, что воздействие поэзии Соловьева было глубже, а главное шире, чем воздействие его философских сочинений, доступных сравнительно узкому кругу читателей.
Также творчество Ф.М. Достоевского сыграло в становлении русской религиозной философии и «богоискательства» не меньшую роль, чем творчество Соловьева, сблизившегося с писателем в последние годы его жизни. Оба они, и Достоевский, и Соловьев, преодолевая позитивистские и материалистические увлечения русской интеллигенции 60-80-х годов, стремились возвратить отечественную мысль к ее христианским истокам. К тому же Соловьева и Достоевского объединяли хилиастические чаяния. Хилиастическая утопия – движущая пружина того устремления к обновлению христианства, которое, начиная с Достоевского и Соловьева, продолжалось и углублялось затем в 20 веке. У представителей так называемого «нового религиозного сознания» оно вылилось полное неприятие Православной Церкви, ожесточенную критику «исторического христианства» и приобрело революционно-разрушительный характер. Что же касается Достоевского и Соловьева, то в основе их проектов создания «истинно вселенской» Церкви лежало стремление преодолеть ту пропасть, которая, постепенно углубляясь со времени петровских реформ, все больше отделяла православную церковь от гуманистической светской культуры, с одной стороны, и от «народной веры», с другой. Именно в «народной вере» искал опору для преодоления процесса секуляризации Достоевский; отчасти, с ним здесь сближался и Соловьев.
Аналогично В.И. Иванов отмечал ключевую роль В.С. Соловьева в самом возникновении религиозных стремлений начала ХХ века: «Истинным создателем наших религиозных стремлений, лирником Орфеем, несущим начало зиждительного строя, был Владимир Соловьев». Зачинающим новый этап в развитии человеческой мысли видел Соловьева С.Н. Булгаков: «Человечество пережило многовековое господство отвлеченного клерикализма, враждебное свободной мысли и научному исследованию; мы переживаем теперь век отвлеченного рационализма, отвергнувшего сначала религию, а затем и философию во имя точного знания и свободного исследования. Но есть основания думать, что и этот период приходит к концу и уже исчерпывает свои положительные потенции. На очереди новый высший синтез, в котором испытующий дух возвращается к себе, к исконным своим запросам и, обогащенный всеми приобретениями векового развития знания и мысли, освобождается от господства того или иного отвлеченного начала, но все их гармонически соединяет. Искание этого синтеза было делом жизни Соловьева». Само название книги Булгакова стало нарицательным, оно указывало путь многих русских интеллигентов.
«Соловьевское общество» выросло из литературного кружка 1890-х годов, организованного семьями Оболенских, Бобринских, Столыпиных, кружок посещал и сам В.С. Соловьев. Общество организовалось около 1901 году. Оно собиралось в ресторане «Донон» на «соловьевские обеды», читался и обсуждался доклад. Председателями Общества были Ю.Н. Милютин (1901-1912) и князь А.Д. Оболенский (1912-1916). Членами Общества были: князь С.М. Волконский, князь Э.Э. Ухтомский, А.А. Столыпин, А.В. Кривошеин, Н.Н. Львов, П.П. Извольский и др.
Софиология Владимира Соловьева, в которой соединились христианские и оккультно-гностические мотивы, оказалась в центре не только религиозной философии, но и декадентской поэзии. В 1900-1901 годах появились софианские кружки, одним из которых руководил брат Владимира Соловьева – Михаил Соловьев. Эти кружки посещали и поэты-символисты как старшего, так и младшего поколения; к последнему принадлежали Андрей Белый, Александр Блок, Сергей Соловьев и другие. По словам Андрея Белого, они стремились осуществить соловьевство как жизненный путь и освятить женственное начало Божественности. Андрей Белый хорошо передает настроения софианских кружков: «Появились «видящие» средь «невидящих»; они узнавали друг друга; тянуло делиться друг с другом непонятным знанием их; они и тяготели друг к другу, слагая естественно братство зари, воспринимая культуру особо… интерес ко всему наблюдаемому разгорался у них; все казалось им новым, охваченным зорями космической и исторической важности… и видящие расходились в догадках; тот был атеист, а тот был теософ; этот влекся к церковности, этот шел прочь от церковности; соглашались друг с другом на факте зари; «нечто» светит, из этого «нечто» грядущее развернет свои судьбы». И будущее, в самом деле, развернуло вскоре «свои судьбы», - только такие, каких никто из чаявших «новой зари» не ожидал. Итак, апокалиптические предчувствия оказались созвучны настроениям Серебряного века; однако, в отличие от самого Соловьева последнего периода, соловьевцы начала века скорее испытывали «новый трепет», экстатическую жажду «небывалого», экзальтацию в предвестии «розовых зорь», которые, впрочем, уже в 1905-1907 годах стали приобретать багряной отсвет. С.Н. Трубецкой при Московском университете организовал Студенческое историко-филологическое общество, первое заседание которого состоялось 16 марта 1902 г. Председателем Общества стал С.Н. Трубецкой, товарищем председателя – П.И. Новгородцев. Была начата работа в четырех секциях: философской (председатель Л.М. Лопатин), исторической, историко-литературной и общественных наук. Общество стремилось привлечь студентов к творческой работе и, тем самым, отвлечь от революционной деятельности (хотя бы в стенах университета), что встретило противодействие со стороны радикально настроенного студенчества. Руководитель философской секции Лопатин подталкивал студентов к занятиям, в основном, философией немецкого идеализма. В студенческие годы в секцию входили такие религиозные мыслители как П.А. Флоренский, В.Ф. Эрн и др., которые в 1904 г. организовали 5-ю секцию Общества «История религии», явившейся ядром Религиозно-философского общества памяти Вл. Соловьева. Таким образом, религиозно-философская проблематика преобладала среди философов-профессионалов, она стала завоевывать все больший интерес со стороны интеллигенции и способствовать перемене ее настроений.