Татьяна Львовна Сухотина-Толстая

От составителя

Татьяна Львовна Сухотина-Толстая вела Дневник с четырнадцати лет: первая запись сделана ею 28 октября 1878 года в Ясной Поляне, последняя -13 декабря 1932 года в Риме. И за эти пятьдесят четыре года через все записи проходит любовь старшей дочери к отцу и ответное его чувство. «За всю мою жизнь то особенно сильное чувство любви и благоговения, которое я испытывала к отцу, - писала Татьяна Львовна, - никогда не ослабевало. И по тому, что я сама помню, и по тому, что мне рассказывали, и он особенно нежно всегда ко мне относился». Дневник ее, писанный о себе и для себя, проигрывая иногда в полноте и обстоятельности, много выигрывает в искренности и непосредственности. «Если кто-нибудь, когда-нибудь прочтет мой дневник, - заносит она на страницы своей тетради 29 мая 1882 года, - то не осуждайте меня, что я пишу такой вздор и так несвязно. Я пишу все то, что мне только в голову приходит, и искренне надеюсь, что никто, никогда его не прочтет».

Как хорошо, что это не сбылось! Дневник ее много дает читателю для постижения эпохи, среды, быта семьи Толстых и, конечно, главное, сведения, о самом гениальном писателе. Не говоря уж о том, что письма, им написанные, ряд событий, приезды его, отъезды - точно и правильно датируются на основании ее свидетельств.

За первые годы Дневник ее написан по-детски, кратко. О Толстом всего восемнадцать упоминаний, но и они характерны: Лев Николаевич еще страстный охотник, сторонится «светских» знакомых Софьи Андреевны в Туле, «не любит лекарств и никогда, ничем не лечится».

Внутренняя, душевная жизнь отца пока еще незаметна для пятнадцатилетней дочери его.

Дневник молодости более обширен; внимание се главным образом сосредоточено на личной жизни: светских развлечениях, веселье, небольших романах. Но в ней уже постепенно, неуклонно, вполне осознанно начинается внутреннее сближение с отцом, тот процесс, который так искренне отражен на страницах Дневника.

Еще в 1909–1915 годах первый биограф Л. Н. Толстого - П. И. Бирюков, как он пишет в своем предисловии к третьему тому биографии писателя, включил (с разрешения Татьяны Львовны) большие выдержки из ее Дневника (описание, работы с отцом «на голоде», поездку в Петербург к Победоносцеву) в свою книгу, которая вышла в 1921 году на русском языке в Берлине в издательстве И. П. Ладыжникова, а через год была переиздана в Москве. Немного позднее описание ее встречи с Победоносцевым перепечатано в кн.: «Толстой. Памятники творчества и жизни. 3». М., 1923, с. 62–72.

Вскоре после смерти Татьяны Львовны (она скончалась в Риме 21 сентября 1950 года) Дневник был издан отдельной книгой (не целиком):

1) на английском языке в Лондоне, 1950, изд-во Harwill Press.

2) тоже на английском языке, в Нью-Йорке, 1951: «The Tolstoy home. Diaries of Т. Sukhotin-Tolstoy». Columbia University Press.

3) на французском языке с предисловием Андрэ Моруа в 1953 г. Tatiana Tolstoi: Journal. Изд-во Plon. Paris.

В предисловии (стр. X) А. Моруа писал: «Т. Л. Сухотина-Толстая, из скромности, никогда не собиралась печатать свой дневник, начатый ею в 14 лег. Один из ее друзей, писатель и философ, прочитал случайно ее дневник и стал настаивать на его издании. Она согласилась, потому что главным делом своей жизни считала сохранение и распространение идей отца. А Дневник мог этому способствовать. Но она робела и смущалась при мысли, что все будут читать то, что она писала для себя одной».

На русском языке Дневник Т. Л. Сухотиной-Толстой отдельным изданием не выходил ни разу. Выдержки из него Н. Н. Гусев включил в IV том своей биографии Толстого и пользовался им в работе над «Летописью жизни и творчества Л. Н. Толстого».

Отрывки из дневника Татьяны Львовны, начиная с 1970-х годов, стали появляться в газетах и в журнале «Новый мир». Наиболее полная сводка всех предыдущих публикаций - в книге: Сухотина-Толстая Т. Л. «Воспоминания», М., «Художественная литература», 1976, с. 167–240.

В настоящем издании Дневник Т. Л. Сухотиной-Толстой печатается по хранящимся в Государственном музее Л. Н. Толстого в Москве подлинным тетрадям. Их всего двадцать семь: три хранились в Архиве Музея с 1925 года, когда она уехала за границу, остальные двадцать четыре переданы в дар Татьяной Михайловной Альбертини, рожд. Сухотиной, - дочерью Татьяны Львовны, живущей с семьей в Риме.

Дневники Т. Л. Толстой за 1878–1910 годы печатаются с небольшими сокращениями, которые были намечены ею самой. Вторая часть Дневника (1911–1932), когда Л. Н. Толстого уже не было в живых, вошла в настоящую книгу частично, поскольку там есть интересные данные о жизни и творчестве великого писателя.

Считаю приятным долгом принести глубокую благодарность старшему научному сотруднику Государственного музея Л. Н. Толстого, кандидату наук, Эвелине Ефимовне Зайденшнур, которая пятьдесят четыре года плодотворно работает над изучением наследия Л. Н. Толстого. Ее дружеские советы и указания немало помогли мне в работе над Дневником Татьяны Львовны. Ряд сведений о крестьянах я получила летом 1965 года в деревне Ясная Поляна от В. С. Ляпуновой, которая полжизни прожила в семье Толстых и умерла в преклонном возрасте в Ясной Поляне.

Сотрудники Отдела Фондов ГМТ - О.Е.Ершова, Т. К. Поповкина и И. В. Ильенкова - отобрали для Дневника интересные фотографии и помогли мне в датировке их; приношу им мою глубокую благодарность.

В издании сохранена стилистика и орфография автора дневника.


Т. Волкова

Я прожила невероятно, незаслужено счастливую и интересную жизнь. И удачливую.

Нынче я не ходила гулять, потому что у меня шишка в горле. Мама говорит, что ее надо вырезать, когда мы поедем в Москву после Рождества.

У нас есть два осла. Мы на них ездим каждый день. Вперед они всегда идут шагом, а назад, если погнать, то они скачут галопом. Одного зовут Бисмарк, а другого Мак-Магон 1.

Нынче шел град, а снега нет и не было. Папа говорит, что он не помнит года, когда бы в этот день не было снега.

У меня гувернантка m-lle Gachet, а у Маши - Annie англичанка, у мальчиков m-r Nief, а у Андрюши няня. Еще у нас русский учитель Василий Иванович. Он живет во флигеле с женой Елизаветой Александровной, сыном Колюшкой (ему год и 2 месяца); у него же живет падчерица восьми лет Лиза. Она ходит к мама каждый день учиться по-французски. Жена m-r Nief тоже намеревается приехать сюда; m-r Nief уже нанял избушку для нее и для своего мальчика.

Еще к нам приезжают вот какие учителя: учитель рисования Василий Тимофеевич - он маленький, горбатый. Потом учитель греческого - Ульянинский, священник, учитель музыки Александр Григорьевич, немка - Амалия Федоровна.

Нынче мы ездили к баронам2. В семь часов были там у них. Было очень весело. Когда мы приехали, были у них только барон Боде и какие-то маленькие девочки. Мы сначала играли в жмурки, но потом пришли Кислинские.

Коля стал играть. Он отлично играет, но фортепиано у Дельвиг плохое, и маленькие ужасно шумели, так что ничего почти не было слышно. Он играл из оперы «Lucia di Lammermoor» и много сонат Бетховена. Потом мы танцевали вальс. Я танцевала с Колей. Пока мы танцевали, он спросил у меня, танцую ли я [кадриль]. Я сказала, что да, но потом я вспомнила, что это значит, и ответила, что нет. Тогда он меня пригласил на кадриль. Первую кадриль я с ним танцевала, а вторую с Антоном, а вальс со всеми, даже со всеми барышнями.

Варя Кисливская послала за костюмами, чтоб представлять живые картины, но было мало времени; мы так и оставили. Бедный Артурочка болен, мы его не видали. Мне ужасно не хотелось уезжать, но делать было нечего: Андрюша уж и так четыре часа не сосал грудь. Потом мы со всеми простились и уехали. Было очень темно и грязно. Мы купили фонарь, чтобы освещать дорогу, но он не понадобился. Папа вышел к нам навстречу.

Нынче довольно скучный день. Я уроки очень дурно приготовила, а священнику так плохо, что ужас!

Учитель музыки привез скрипку, и он играл, а Сережа аккомпанировал; но он путается, потому что не считает, и не очень хорошо вышло. Кажется, играли они сонату Гайдна. Вечером папа играл с Александром Григорьевичем.

Утром было пошел снег, да перестал, и опять ужасная грязь. Я оттого дурно училась, потому что все читала комедии графа Соллогуба и выбирала, что бы нам играть. Мама выбрала одну: «Мастерская русского живописца», очень смешная и миленькая. Мы с Дельвигами про это поговорим, когда они приедут, и тогда мы выберем еще какой-нибудь водевиль. Они обещали нам привезти еще целую кипу разных водевилей. Если будет мало нас и Дельвигов, то мама хотела пригласить Николая Львовича Боде играть с нами, если папа позволит. Мама даже говорила, что хорошо бы пригласить Колю Кислинского; я бы была очень рада, но потом об этом не было больше речи. Жалко!

Дневник


Татьяна Львовна Сухотина-Толстая Дневник
Сост. и автор вступит. статьи Т. Н. Волкова.
М.: Современник, 1979.
OCR Ловецкая Т. Ю.

От составителя
Татьяна Львовна Сухотина-Толстая вела Дневник с четырнадцати лет: первая запись сделана ею 28 октября 1878 года в Ясной Поляне {Первая страница Дневника не сохранилась. Возможно, что 28 октября – не первый, а второй или третий день записей.}, последняя -13 декабря 1932 года в Риме {Даты указываются до 1918 года – по старому стилю, после 1918 г., как у Татьяны Львовны,- двойные, во время ее пребывания за границей – по новому стилю.}. И за эти пятьдесят четыре года через все записи проходит любовь старшей дочери к отцу и ответное его чувство. "За всю мою жизнь то особенно сильное чувство любви и благоговения, которое я испытывала к отцу,- писала Татьяна Львовна,- никогда не ослабевало. И по тому, что я сама помню, и по тому, что мне рассказывали, и он особенно нежно всегда ко мне относился" {Сухотина-Толстая Т. Л. Воспоминания. М., 1976, с. 48.}. Дневник ее, писанный о себе и для себя, проигрывая иногда в полноте и обстоятельности, много выигрывает в искренности и непосредственности. "Если кто-нибудь, когда-нибудь прочтет мой дневник,- заносит она на страницы своей тетради 29 мая 1882 года,- то не осуждайте меня, что я пишу такой вздор и так несвязно. Я пишу все то, что мне только в голову приходит, и искренне надеюсь, что никто, никогда его не прочтет".
Как хорошо, что это не сбылось! Дневник ее много дает читателю для постижения эпохи, среды, быта семьи Толстых и, конечно, главное, сведения, о самом гениальном писателе. Не говоря уж о том, что письма, им написанные, ряд событий, приезды его, отъезды – точно и правильно датируются на основании ее свидетельств.
За первые годы Дневник ее написан по-детски, кратко. О Толстом всего восемнадцать упоминаний, но и они характерны: Лев Николаевич еще страстный охотник, сторонится "светских" знакомых Софьи Андреевны в Туле, "не любит лекарств и никогда, ничем не лечится" {Дневник. Запись 5 января 1879 г.}.
Внутренняя, душевная жизнь отца пока еще незаметна для пятнадцатилетней дочери его.
Дневник молодости более обширен; внимание се главным образом сосредоточено на личной жизни: светских развлечениях, веселье, небольших романах. Но в ней уже постепенно, неуклонно, вполне осознанно начинается внутреннее сближение с отцом, тот процесс, который так искренне отражен на страницах Дневника.
Еще в 1909-1915 годах первый биограф Л. Н. Толстого – П. И. Бирюков, как он пишет в своем предисловии к третьему тому биографии писателя, включил (с разрешения Татьяны Львовны) большие выдержки из ее Дневника (описание, работы с отцом "на голоде", поездку в Петербург к Победоносцеву) в свою книгу, которая вышла в 1921 году на русском языке в Берлине в издательстве И. П. Ладыжникова, а через год была переиздана в Москве {Бирюков П. И. Биография Л. Н. Толстого, Т. III. M., Госиздат, 1922}. Немного позднее описание ее встречи с Победоносцевым перепечатано в кн.: "Толстой. Памятники творчества и жизни. 3". М., 1923, с. 62-72.
Вскоре после смерти Татьяны Львовны (она скончалась в Риме 21 сентября 1950 года) Дневник был издан отдельной книгой (не целиком):
1) на английском языке в Лондоне, 1950, изд-во Harwill Press.
2) тоже на английском языке, в Нью-Йорке, 1951: "The Tolstoy home. Diaries of Т. Sukhotin-Tolstoy". Columbia University Press.
3) на французском языке с предисловием Андрэ Моруа в 1953 г. Tatiana Tolstoi: Journal. Изд-во Plon. Paris.
В предисловии (стр. X) А. Моруа писал: "Т. Л. Сухотина-Толстая, из скромности, никогда не собиралась печатать свой дневник, начатый ею в 14 лег. Один из ее друзей, писатель и философ {Вячеслав Иванов, поэт-символист.}, прочитал случайно ее дневник и стал настаивать на его издании. Она согласилась, потому что главным делом своей жизни считала сохранение и распространение идей отца. А Дневник мог этому способствовать. Но она робела и смущалась при мысли, что все будут читать то, что она писала для себя одной".
На русском языке Дневник Т. Л. Сухотиной-Толстой отдельным изданием не выходил ни разу. Выдержки из него Н. Н. Гусев включил в IV том своей биографии Толстого {Гусев Н. Н. Л. Н. Толстой. М., изд-во "Наука", 1970.} и пользовался им в работе над "Летописью жизни и творчества Л. Н. Толстого" {Гусев Н. Н. Летопись. М., Гослитиздат, 1960}.
Отрывки из дневника Татьяны Львовны, начиная с 1970-х годов, стали появляться в газетах и в журнале "Новый мир" {"Новый мир", 1973, No 12.}. Наиболее полная сводка всех предыдущих публикаций – в книге: Сухотина-Толстая Т. Л. "Воспоминания", М., "Художественная литература", 1976, с. 167-240.
В настоящем издании Дневник Т. Л. Сухотиной-Толстой печатается по хранящимся в Государственном музее Л. Н. Толстого в Москве подлинным тетрадям. Их всего двадцать семь: три хранились в Архиве Музея с 1925 года, когда она уехала за границу, остальные двадцать четыре переданы в дар Татьяной Михайловной Альбертини, рожд. Сухотиной, – дочерью Татьяны Львовны, живущей с семьей в Риме.
Дневники Т. Л. Толстой за 1878-1910 годы печатаются с небольшими сокращениями, которые были намечены ею самой. Вторая часть Дневника (1911-1932), когда Л. Н. Толстого уже не было в живых, вошла в настоящую книгу частично, поскольку там есть интересные данные о жизни и творчестве великого писателя.
Считаю приятным долгом принести глубокую благодарность старшему научному сотруднику Государственного музея Л. Н. Толстого, кандидату наук, Эвелине Ефимовне Зайденшнур, которая пятьдесят четыре года плодотворно работает над изучением наследия Л. Н. Толстого. Ее дружеские советы и указания немало помогли мне в работе над Дневником Татьяны Львовны. Ряд сведений о крестьянах я получила летом 1965 года в деревне Ясная Поляна от В. С. Ляпуновой, которая полжизни прожила в семье Толстых и умерла в преклонном возрасте в Ясной Поляне.
Сотрудники Отдела Фондов ГМТ – О.Е.Ершова, Т. К. Поповкина и И. В. Ильенкова – отобрали для Дневника интересные фотографии и помогли мне в датировке их; приношу им мою глубокую благодарность.
В издании сохранена стилистика и орфография автора дневника. Т. Волкова Дневник

Я прожила невероятно, незаслужено счастливую и интересную жизнь. И удачливую. Толстая Т. Л. Запись в "Дневнике" 13 декабря 1932 года

1878

28 октября. Суббота.

Нынче я не ходила гулять, потому что у меня шишка в горле. Мама говорит, что ее надо вырезать, когда мы поедем в Москву после Рождества.
У нас есть два осла. Мы на них ездим каждый день. Вперед они всегда идут шагом, а назад, если погнать, то они скачут галопом. Одного зовут Бисмарк, а другого Мак-Магон 1.
Нынче шел град, а снега нет и не было. Папа говорит, что он не помнит года, когда бы в этот день не было снега.
У меня гувернантка m-lle Gachet, а у Маши – Annie англичанка, у мальчиков m-r Nief, а у Андрюши няня. Еще у нас русский учитель Василий Иванович. Он живет во флигеле с женой Елизаветой Александровной, сыном Колюшкой (ему год и 2 месяца); у него же живет падчерица восьми лет Лиза. Она ходит к мама каждый день учиться по-французски. Жена m-r Nief тоже намеревается приехать сюда; m-r Nief уже нанял избушку для нее и для своего мальчика.
Еще к нам приезжают вот какие учителя: учитель рисования Василий Тимофеевич – он маленький, горбатый. Потом учитель греческого – Ульянинский, священник, учитель музыки Александр Григорьевич, немка – Амалия Федоровна.
12 ноября. Воскресенье.
Нынче мы ездили к баронам2. В семь часов были там у них. Было очень весело. Когда мы приехали, были у них только барон Боде и какие-то маленькие девочки. Мы сначала играли в жмурки, но потом пришли Кислинские.
Коля стал играть. Он отлично играет, но фортепиано у Дельвиг плохое, и маленькие ужасно шумели, так что ничего почти не было слышно. Он играл из оперы "Lucia di Lammermoor" и много сонат Бетховена. Потом мы танцевали вальс. Я танцевала с Колей. Пока мы танцевали, он спросил у меня, танцую ли я [кадриль]. Я сказала, что да, но потом я вспомнила, что это значит, и ответила, что нет. Тогда он меня пригласил на кадриль. Первую кадриль я с ним танцевала, а вторую с Антоном, а вальс со всеми, даже со всеми барышнями.
Варя Кисливская послала за костюмами, чтоб представлять живые картины, но было мало времени; мы так и оставили. Бедный Артурочка болен, мы его не видали. Мне ужасно не хотелось уезжать, но делать было нечего: Андрюша уж и так четыре часа не сосал грудь. Потом мы со всеми простились и уехали. Было очень темно и грязно. Мы купили фонарь, чтобы освещать дорогу, но он не понадобился. Папа вышел к нам навстречу.

13 ноября. 1878 года. Понедельник

.
Нынче довольно скучный день. Я уроки очень дурно приготовила, а священнику так плохо, что ужас!
Учитель музыки привез скрипку, и он играл, а Сережа аккомпанировал; но он путается, потому что не считает, и не очень хорошо вышло. Кажется, играли они сонату Гайдна. Вечером папа играл с Александром Григорьевичем.
Утром было пошел снег, да перестал, и опять ужасная грязь. Я оттого дурно училась, потому что все читала комедии графа Соллогуба и выбирала, что бы нам играть. Мама выбрала одну: "Мастерская русского живописца", очень смешная и миленькая. Мы с Дельвигами про это поговорим, когда они приедут, и тогда мы выберем еще какой-нибудь водевиль. Они обещали нам привезти еще целую кипу разных водевилей. Если будет мало нас и Дельвигов, то мама хотела пригласить Николая Львовича Боде играть с нами, если папа позволит. Мама даже говорила, что хорошо бы пригласить Колю Кислинского; я бы была очень рада, но потом об этом не было больше речи. Жалко!
Верно, Дельвиги будут в воскресенье, они так говорили. Мы нынче с мама рассуждали, что отчего, когда мы у них, то они так устроят, что всем весело, а что когда они у нас, то мне всегда кажется, что им скучно.
Мне нынче не совсем здоровится, но, верно, это скоро пройдет. У бедной Нади болели зубы; дай бог, чтобы они прошли до воскресенья.
Вот папа и Александр Григорьевич играют! Я бы желала знать, на всех ли музыка так действует, как на меня? Мама еще говорила как-то, что ей кажется, что я не понимаю и не люблю музыки. Неужели другие могут любить ее больше меня? Когда играют, то на меня такое находит тяжелое и вместе с тем приятное чувство. Я думаю, что я оттого люблю Колю, потому что он так играет. Когда он играл, я не понимаю, как все могли так равнодушно говорить о посторонних вещах.
Ну вот, кажется, теперь больше нечего писать про нынешний день, пойду слушать музыку в зал.
Папа нынче ездил на охоту, затравил шесть зайцев и видел двух лисиц.

14 ноября. Вторник.

Нынче день рождения наследницы Марии Федоровны, но мы все-таки учимся. После завтрака приехал князь Оболенский. Его жена и дети в Крыму, и он от скуки второй раз к нам заезжает. Мама все сидела с ним, и мы оттого пропустили с ней урок истории. Я этому очень рада, потому что я ничего не приготовила. Папа был на охоте и принес лисицу, которую он застрелил очень близко.
Я знала, что когда мама побывает в Туле и увидит всех наших знакомых, то ей захочется всех почти их к нам пригласить; но папа этого не любит и все как-то неохотно соглашается.
Кто-нибудь да, наверное, будет с нами играть театр из гимназистов. Мама думает, что Колю Кислинского не отпустит мать, но, может быть, хоть не одного, а с баронами его отпустят к нам.
Вот мы все сидим и пишем дневники: т. е. Илья, я, и мама послала Лёлю принести свой. Леля начал, но у него не идет, и он бросил.
Смотрели картинки, которые были назначены для "Войны и мира", папашиного сочинения, но их не поместили, потому что это стоило бы слишком дорого3. Ходили гулять, но не ездили на ослах, хотя был мой и Машин черед ездить.

15 ноября. Среда.

Опять ничего не делала, все с Сережей мечтали про то, как мы будем жить в Москве через два года. Илью за обедом побранили за то, что он дурно учится.
Папа был на охоте с борзыми и затравил трех зайцев и лисицу. Мы нынче считали, сколько папа нынешней осенью затравил: вышло с нынешними 55 ровно и лисиц 10.

16 ноября. Четверг.

Приезжала Амалия Федоровна, мы с ней учились по-немецки. Мне она поставила 4.

17 ноября. Пятница.

Илья очень дурно себя вел, и перед обедом m-r Nief за что-то его побранил, а он взял мокрую губку и хотел бросить в него, но побоялся. Тогда Лёлька говорит: "Брось! Ведь он тебя за это не убьет!" Илья взял и бросил губкою прямо в лицо m-r Nief. Его за это оставили без обеда.

18 ноября. Суббота.

Приехал после обеда учитель рисования. Он привез мне головку, которую он сам нарисовал. Очень хорошо. Я бы хотела выучиться, чтобы когда-нибудь так рисовать.
Получила письмо от Россы Дельвиг, что они все больны и не могут приехать. Какие скучные!

19 ноября. Воскресенье.

Утром рисовали. Потом поехали смотреть императора – мальчики в Ясенки, а мы едем кататься по шоссе: Лёля и я верхами, a m-lle Gachet с Машей в тележке; m-lle Gachet сама правила. Лёля ужасно несносный: как мы немного поскорее поедем, он сейчас кричит: "Ай, потише, потише!"
Я хочу выучить вальс и польку какие-нибудь, чтобы когда у нас гости и мы танцуем, я бы тоже могла играть, а то все время Надя Дельвиг должна играть. Ведь ей тоже хочется танцевать.
Вечером прибежала Лиза, и мы танцевали. Мальчики императора не видали, а видели только поваров4.

20 ноября. Понедельник.

Приезжал Александр Григорьевич, очень в духе: все хохотал. Привез письмо от Нади Дельвиг. Они все больны и оттого не приехали вчера и завтра тоже не приедут. Еще получила письмо от Андрюши Дельвиг: "Таня, я тебя люблю!" Коротко и ясно.
Я ему послала букет и написала: "Милый Андрюша, посылаю тебе на память".
Папа ходил на охоту и застрелил двух зайцев.
Рассуждали с Сережей; он говорит, что я никогда ни в кого не была влюблена; это мне очень обидно, точно как будто только он может любить.
У нас у всех горло болит, мы покашливаем и оттого не ходили гулять.

21 ноября. Вторник.

Мы ждали Дельвигов, но они написали, что все кашляют и не могут приехать. Мы тоже все кашляем. Вечером танцевали.

26 ноября. Воскресенье.

Ветер и холод, но снега нет еще. Дельвиги опять не были. Утром рисовала с учителем подошву. Очень трудно сделать хорошенько тени. Эту неделю я не получила ни одной единицы и ни одной двойки. Целые два часа после урока рисования я сидела и пробовала сделать задачу на правила процентов и, наконец, только при помощи папа решила ее.
После обеда танцевали кадриль и вальс. Мы все не выходим, потому что у нас кашель. Илья ужасно несносен последнее время; и мы все с ним не очень дружны. Андрюша тоже очень нездоров, верно зубы идут. Гольга – или Сережа – ужасно надоел своим вальсом Штрауса "Du und Du" {"Ты, только ты" (нем.).}. Целый день его играет, но хорошенько его еще не выучил. Мне привезли вчера шубу новую из черного трико с черным барашком и кофточку тоже из трико с бархатом.
Вчера папа долго разговаривал с учителем рисования, нынче папа нам рассказал, что он с ним говорил про то, сколько он хочет за уроки. Папа спрашивал у директора, сколько ему надо дать; он сказал 10 рублей. Но вчера Симоненко сказал, что это ему много, что ему только шесть рублей нужно, потому что ему совсем не трудно нас учить. Потом с большим чувством рассказывал про свое хозяйство, что он прежде обедал в гостинице, а теперь он нанял себе кухарку и ее учит готовить, и ему это очень весело.
За обедом нынче говорили про соседа нашего Гиля (Heel). У него родился сын урод. И он тихонько от матери взял его в Москву в дом сирот, а оттуда берет ребенка вместо этого. Но урод не доехал до Москвы и умер 5.

1 декабря 1978. Пятница.

По Брюсову календарю предсказано, что нынче выпадет снег. Так и есть: земля нынче утром вся покрыта снегом. Дай бог, чтобы он остался, а то так скучна эта длинная осень.
Получили письмо от баронов Дельвиг. Опять они не могут приехать. Все кашляют. Мы тоже кашляем. У самого барона было воспаление в легком, и он очень слаб. Дай бог, чтобы он скорей поправился, для него и для его детей.
Нынче папа рассказывал, что он учил свою тетю завязывать бант, потому что она не умела. Как через несколько десятков лет этому будут удивляться, потому что теперь уже все умеют.

2 декабря. Суббота.

Как все рады зиме! Когда мы встали утром, земля была покрыта на четверть аршина снегом. Вот скоро пойдут коньки, катанье с гор и прогулки в санях при лунном свете.
Папа в первый раз ездил на порошу и привез пять зайцев.
Училась вечером рисованию.
К девяти часам заболел Андрюша, все плачет, жмется и кричит от боли в желудке.

5 декабря. Вторник.

Получила письмо от Нади Дельвиг. Она пишет, что будет на трех балах. Я ей ужасно завидую. Но я надеюсь, что когда мне будет 16 лет, то и я также буду разъезжать. Росса прислала еще пьесу "Бедовая бабушка". Это нам понравилось, и мы это будем играть. Но то, что мы прежде выбрали, теперь мне не нравится, потому что там слишком много мужских ролей и я должна буду играть мужскую роль, и потому, что Наде придется очень мало играть. Ведь нельзя же мне взять себе самую лучшую роль, а ей почти что не играть совсем.
Снега очень много. Нынче утром было 7 градусов мороза. Мы еще не выходим, потому что у всех еще продолжается кашель. Андрюше, слава богу, гораздо лучше: он почти совсем здоров. Нынче я сломала брошку Annie; она на меня ужасно сердится.

1879

5 января 1879 г.

Вот уже ровно месяц, как я не писала свой дневник. С тех нор, как я бросила писать, была елка и мы театр играли. На елке мне подарили бинокль, бумажки с моим вензелем на 4 р. 50 к. Бабушка прислала мне кольцо из Петербурга. Еще мне мама, подарила сочинения папа1, две вазы и флакон для туалета и еще английский роман "Jane Eyre".
Мы играли 3-го января "Бедовую бабушку" и "Вицмундир". "Бедовая бабушка" вышло хорошо, но "Вицмундир" довольно плохо, потому что Сережа, который играл главную роль, и Илюша – не знали своих ролей. Антоша и Росса Дельвиг играют очень хорошо, но Надя не так хорошо.
Колю я с тех пор, как перестала писать, видела раз у баронов, но он пробыл какие-нибудь полчаса.
Я купила себе за 20 копеек скамейку и несколько раз каталась с гор на ней, но на коньках я ни разу не каталась, потому что было очень много снега все время. Как пруд расчистят, опять нападает столько снега, что невозможно кататься. Раз на святках мы ночью на четырех одиночках ездили кататься, но были такие ужасные раскаты, что я ужасно боялась и нельзя было очень скоро ехать.
Я себе сшила немецкий костюм; уже мы несколько раз наряжались.
Коля на все святки уехал в Москву, так что я его ни разу не видала, а после святок я поеду в Москву, и опять мы не увидимся очень долго.
У нас на спектакле были очень страшные зрители: князь Оболенский с женой и князь Урусов. И столько дворовых и даже крестьян пришло, что зала была полнешенька.
У нас несколько дней гостил мой двоюродный брат Николенька Толстой с своей молодой женой. Она очень милая, и мы все ее очень полюбили. И Николай Николаевич Страхов2.
Еще вчера у Лели на лице высыпала сыпь. Мама думает, что может быть корь, потому что еще к сыпи кашель. Она написала доктору письмо – спросить у него совета – и вложила три рубля и отдала Annie, которая нынче уехала в Тулу. К двум часам она воротилась на извозчике и говорит, что вчера с вечера положила три письма в свой дорожный саквояж, а нынче, когда в Туле открыла его, то не нашла их. Верно, кто-нибудь пронюхал, что у нее там были деньги, и взял их. У нас в последнее время много вещей пропадало. Прежде всего, у Annie пропало 100 рублей, потом у мама 25 рублей, серебряная вилка, ложка, ножницы у мама и, наконец, вот эти три рубля. Видно, в доме какой-нибудь ловкий вор завелся. Дай бог, чтобы он скорей отыскался, а то на всех думаешь и не знаешь наверное – кто.
Папа нынче целый день лежит: у него сильная лихорадка. Мама просила его принять какое-нибудь лекарство, но он не хочет. Он не любит лекарства и никогда ничем не лечится. Мы почти все кашляем, так что очень может быть, что у нас сделается корь.
Мы приглашены на завтра к баронам Дельвиг. Я бы очень желала ехать, потому что завтра Коля должен приехать из Москвы и, может быть, будет у Дельвиг, но мы, верно, не поедем по случаю болезни папа и Илюши с Лелей. В воскресенье к нам собираются Оболенские, так что, верно, и тогда нам не придется съездить. Дай только бог, чтобы у нас кори не сделалось, а то все веселье пропадет. Мама написала письмо доктору Кнерцеру и описала ему болезнь мальчиков и спрашивает – корь ли это?

7 января 1879 года. Суббота.

Встала в 11 часов. Доктор пишет, что по всем признакам у мальчиков корь. Вот и поездки в Москву и в Тулу не состоятся. Как это досадно! Ходила гулять и каталась на скамейке. Лиза с Васильем Ивановичем и с матерью уехали в Тулу. Я все время после завтрака читала "Jane Eyre" и писала дневник. Нынче утром я написала Наде письмо, что мы, верно, не приедем, и послала с Васильем Ивановичем.
Приезжал священник с крестом. Папа не лучше, он все лежит. У Илюши все кашель, а у Лельки сыпь еще сильнее. Читала Prady по-английски; ужасно хохотала.

14 января. Воскресенье.

Вот началось учение. У меня в эту неделю уже две единицы были. Мы все собираемся в Москву, но вот у Сережи заболело горло, а для мама из Петербурга платья не присылают. Она себе заказала черное шелковое платье, и до сих пор оно не готово.
Нынче я бы была в Туле, если бы у Сережи не заболело горло, и увидала бы Колю. Он приехал из Москвы, и когда Росса была на моих именинах 12-го, то обещала мне, что если я буду нынче, она мне приготовит Колю. Ах, боже мой, как досадно, что этот несносный Гольга заболел!
От завтрака до обеда катались на коньках и на скамейках.
Мы думали, что у Лели начинается корь, и послали за доктором, но он сказал, что это от духов, которыми он облил лицо.
10-го был Фет у нас и привез нам огромный ящик конфет3.

29 января 1879 года. Понедельник.

В пятницу вечером приехали из Москвы. Были в опере два раза, в Малом театре раз. Играли в опере "Бал-маскарад", а другой раз "Линда ди Шамуни". Первое мне не понравилось, потому что пели дурно, но зато второе было чудесно. Все-таки я думала, что опера произведет на меня впечатление гораздо сильнее, чем в самом деле, и что я совсем ошалею.
Нынче уехала от нас няня Андрюшина; кажется, новая будет хорошая и Андрюша не будет скучать по старой.
Вчера был князь Урусов и обещал взять нам билеты в театр в Туле. Нынче у меня немного горло болит, и оттого я не пошла кататься на коньках, чтобы к воскресенью выздороветь и ехать в театр.
В театре была. Чуть но остались дома. Я охрипла. Мама не знала – взять ли меня или нет, но я напилась горячего молока, и прошло. Играли "Лакомый кусочек" и "Скандал в благородном семействе". Видела Колю, говорила с ним, но он во втором и третьем антракте гулял с одной Быстржинской барышней. Ужасный урод! Особенно хорошо играл барон Боде. Вся зала хохотала.

31 марта. Суббота.

Завтра Светлое Христово Воскресение. Яйца все покрашены. У меня 17 яиц; 12 выкрашены линючими ситцами и шелками. Мама была третьего дня в Туле у Дельвиг. Ей рассказывали, что Кислинские уехали в Москву. Когда они уезжали, Коля прибежал к Дельвиг и велел мне кланяться, но потом вдруг покраснел и говорит: "И Сереже, и всем ясенским". А про Варю Кислинскую они рассказывали, что они были у Хомяковой, т. е. Кислинские, Дельвиг, Боде, который играл, и т. д. Играли в секретари – вопросы и ответы. Варя написала: "не надеть ли лавровый венец на зеркало (т. е. на плешь) С. Л. Боде?" Он ей на это ответил: "На такие дерзости я не могу отвечать",- и сказал Россе Дельвиг: "Не можете ли вы ответить за меня?" Она посмотрела, и все заметили, как она удивилась. Кое-как она ответила. Когда прочли, то все узнали сейчас же, что это Варя написала. Ее очень жалко, но это ей урок. Все, кто там были, сказали ей на это какую-нибудь неприятность, а она все время молчала. Удивительно, как ее все не любят! Князь Урусов духа ее не может слышать, княгиня Оболенская ее не хвалит и очень советовала нам не знакомиться с Кислинскими. Мама пригласила к нам Боде и Валентину Ушакову. Надеюсь, что они приедут, потому что они мне оба очень нравятся.
Дорога ужасная. Вчера поехали в церковь на плащаницу, лошадь чуть не потопили, и когда приехали, священника не было дома, и мы ждали полтора часа. Все-таки не дождались и уехали. Если дорога будет хороша, то приедут к нам Дельвиг, но надежды мало, потому что вода все больше разливается.
Андрюша стал такой смешной. Ему теперь полтора года; он начинает говорить, но еще не ходит.
К заутрене и к обедне я не поеду, потому что горло болит. В пятницу и нынче я ничего не ела, кроме хлеба и воды, и нынче утром выпила чашку чая.

29 мая 1879 года. Вторник.

Вчера приходили к нам двое слепых и пели разные песни: "Книгу Голубину", "Федора Тырина", "Лазаря" и т. д.
Сережа и Илюша держат экзамены. Сережа – в седьмой, Илюша – в четвертый класс гимназии 4.
Кузминские уже месяц как у нас живут. Его определили в Харьков, и он теперь там. Тетя Таня в нынешнем году очень мало поет. Это очень жалко, я так люблю ее слушать.
Яблоков в нынешнем году совсем не будет, а земляники, напротив, очень будет много; она скоро поспеет.
Третьего дня мы ездили на Козловку, чтобы видеть императора, но не видали, потому что в поезде, который мы видели, его не было, а другого мы не дождались. Один гимназист сказал про меня другому, что я – "jolie fille" {красивая девочка (франц.).}.
Грибов белых ужасно много, но все червивые. Мы теперь еще не ходим за грибами, потому что уроки не кончились.
Нашей Анни какой-то англичанин сделал предложение, и она через год выходит замуж. Жена и сын m-г Nief приехали и поселились в избе на деревне. Она все скучает и хочет ехать назад в Женеву, но ее удерживает petit Paul {маленький Поль (франц.).}. Отец его не хочет с ним расстаться, а оставить одного без матери не может.

31 мая. Четверг.

Спала нынче у мама, потому что папа уехал в Пирогово, а оттуда проедет в Покровское к Николеньке Толстому. Он очень болен: у него был тиф, потом он поправился, а теперь опять ему хуже. Он, главное, что ужасно упал духом и все плачет и говорит, что он не вынесет болезни и умрет 5.
Нынче я целый день ужасно скучаю и не знаю, что мне делать: я не могу с маленькими в куклы играть и мне совсем нечего делать. Я один день сделала платья и играла с big Машей, а нынче сказала, что не буду с ней больше играть, а она обиделась, говорит, что я ее прогнала, и теперь точно как будто я со всеми перессорилась. Теперь я не знаю, что я все лето буду делать. Ну, встану утром, буду писать, дневник, потом поработаю,- конечно, одна все,- потом мне целый день делать нечего. Вот Сережа совсем другое дело. Он пойдет рыбы половит, пойдет гулять, за грибами, за ягодами, а я завишу, во-первых, от Анни, а во-вторых, от маленьких детей. Если они не хотят идти, гулять, то я тоже должна оставаться дома и скучать. Им хорошо, их четыре девочки, а я совсем одна: ни к большим, ни к маленьким.

1880

4 февраля 1880 года.

Как я давно не писала своего дневника! Но мне теперь стало так грустно на свете жить, что я решилась начать делать что-нибудь, для меня интересное и приятное. С тех пор как я перестала дневник писать, я очень переменилась: я стала совсем большой; в ином я к лучшему переменилась, а в ином к худшему. Во-первых, я стала любить наряды,- но это я не считаю дурным, только пустым,- стала много думать и сама с собою рассуждать, а самое дурное, что я стала ужасно тщеславна. И все, что я делаю, то мне неприятно, если другие этого не узнают и не похвалят меня. Оттого я очень зла к тем, кто меня не знает и не ценит.
К несчастью, теперь ни в кого не влюблена. Мне этого ужасно не хватает и как-то пусто от этого. Недавно была в Собрании на фокусах. Там был Коля Кислинский; он ко мне на весь вечер прилип и ужасно кокетничал, но напрасно, потому что я удержалась. Росса Дельвиг мне говорит, что он – фат, и я ей верю; мне очень хочется его опять увидать, тогда будет решено, а то теперь я то влюблена, то нет. Мы с Россой прошлый раз, как я у них была, все философствовали о том, что зачем жить на свете и что хорошего на свете? Я теперь не могу об этом говорить, потому что для того надо быть особенно настроенной.
У нас новая русская гувернантка. Она очень умненькая, но институтка; это ее портит. Когда я ей это говорю, то она ужасно сердится.
Сереже к Рождеству подарили скрипку; он теперь учится на ней играть. Леле тоже купит папа детскую полускрипку. Я играю довольно плохо, но зато я рисую хорошо; теперь я рисую голову старика с гипса, выходит очень похоже.
Вчера были в Туле на выставке картин. Мне особенно понравилась картина В. Маковского "Осужденный" и потом одна красавица; потом мы были на катке, катались на коньках и заехали, наконец, к Дельвиг. Кажется, больше писать нечего, пойду кончать сочинение "Реформы Петра".

11 февраля. 1880. Понедельник.

Прошлую неделю очень мало училась, все читала "Войну и мир", нынче только кончила.
Вчера ездили за учителями, но приехал только Илюшин учитель греческого.

4 июня 2015 – 15 марта 2016 Мемориальный музей памяти Л.Н. Толстого «Астапово»

Выставка, посвященная старшей дочери великого писателя Л.Н. Толстого Татьяне Львовне, в замужестве Сухотиной, дает возможность познакомиться с жизнью и творчеством личности талантливой и неординарной.

«Я очень счастлива тем, что я родилась именно в этой семье, что папа мой отец. Нет дня, чтобы я не чувствовала наслаждения и благодарности за то, что вокруг меня столько интересного, столько хороших людей. Столько я слышу нового и хорошего», – записала она в 1889 году в своем «Дневнике».

Огромное духовное влияние оказывал на дочь Татьяну отец. Он первым увидел её склонности к искусству рисования и пригласил учителя, чтобы развивать природный талант. Мать, Софья Андреевна Толстая, признавалась: «Рождение моей дочери Тани было как праздник… Умная, живая, талантливая, веселая и любящая, она умела вокруг себя устроить счастливую духовную атмосферу, и любили же её все – и семья, и друзья, и чужие». Вся её деятельность в сфере духовной, социальной, этической и эстетической органично совпадала с толстовскими идеями «добра, простоты и правды». Вокруг неё возникала атмосфера непринужденной сердечной доверительности. Размышляя о её необыкновенном магнетизме, современники отмечали, что Татьяна Львовна генетически сочетала в себе «прелесть матери и талантливость отца».

На выставке представлены материалы из фондов ГМТ, многие из которых демонстрируются впервые. Рукописи из архива Толстых, фотографии, альбомы и, главное, художественные работы Т.Л. Сухотиной-Толстой дают возможность лучше узнать не только её биографию и творчество, но и противоречивый характер ушедшей эпохи. Обширность интересов, жажда познания, завидное трудолюбие способствовали тому, что она оставила после себя около трёхсот художественных произведений: акварель, живопись, графика, изящные зарисовки в альбомах. Продиктованные любовью к семье, друзьям, родному краю, эти работы оригинальны, ярки, исторически достоверны. Из личных вещей Татьяны Львовны на выставке создан своеобразный уголок, отражающий её интересы и увлечения.


Т.Л. Толстая. Начало 1880-х. Ясная Поляна

В Ясной Поляне и в московском доме Толстых в Хамовниках царил дух творчества и дружелюбия. Кому выпала удача лично познакомиться с Л.Н. Толстым, воспринимали это подарком судьбы. Пребывание в Ясной Поляне позволило И.Е. Репину, Н.Н. Ге, Н.А. Ярошенко, В.Г. Перову, Л.О. Пастернаку, Н.А. Касаткину, П.П. Трубецкому, И.Я. Гинцбургу создать замечательные полотна, скульптурные портреты, известные произведения живописи и графики. Широк был диапазон встреч и дружеского общения – от И.С. Тургенева, И.Е. Репина, И.Н. Крамского, Н.Н. Ге до М. Горького, К.Д. Бальмонта и др. Со многими из них Татьяна Толстая состояла в переписке, среди них: Ф.И. Шаляпин, Н.С. Лесков, И.А. Бунин, Л.Н. Андреев, И.Е. Репин.

На выставке показаны её графические работы: портреты родных, знакомых и друзей семьи Толстых, крестьян Ясной Поляны. Несомненно, самый большой интерес вызовут портреты Л.Н. Толстого, исполненные художницей углем и сангиной. Она так и не решилась написать живописный портрет отца, но блестяще написала копии его портретов работы И.Е. Репина. Дочь Л.Н. Толстого портретировали знаменитые художники, но одним из самых ярких по праву считается портрет кисти Репина. Выполненный акварелью в тёплых оттенках красного и бордового, он передает лёгкость и живость натуры Татьяны Львовны.


Т.Л. Сухотина-Толстая. Портрет яснополянского крестьянина. 1894 г. Бумага, уголь.

В разделах, посвященных общественной жизни Т.Л. Сухотиной-Толстой, демонстрируются фотографии и документы, связанные с её участием вместе с отцом и семьей в помощи голодающим крестьянам в 90-х годах XIX века. 20 декабря 1891 г., находясь в Бегичевке Рязанской губернии, она не гнушалась любой работы и спешно, в минуты отдыха, отмечала в «Дневнике»: «Я хочу записать всё, что мы переживаем за это время. Во-первых, дела у нас стало так много, что нет времени ни думать, ни читать, ни разговаривать… То приходят просить вписать в столовую, то выдать хлеб на дом, то желают отдать выдачу и ходить в столовую, то в столовой не хватило хлеба, то у нас вышла свекла, то надо ввести новые перемены в столовые, вроде пшена и гороха и т.п.».
После революции 1917 г. Татьяна Львовна открыла в Москве в 1922 г. студию живописи и рисования.

Особая страница жизни Сухотиной-Толстой в 1920-е годы – создание музея Л.Н. Толстого в Москве и руководство им.

Она видела так свое нравственное кредо руководителя: «Очень сознательно добивалась, чтобы в музее всё было дружно, близко и открыто. Я всегда, когда могу, нарушаю официальность и перехожу на человеческие отношения… Я по опыту всей жизни пришла к тому, что дело делается только из-за любви к делу, и большие дела делаются маленькими людьми (маленькими не по их ценности, а по их скромности). И в нашем музее были люди, любящие свое дело, работающие на совесть». В первую очередь к ним принадлежала сама Т.Л. Сухотина-Толстая.

В 1925 г. она выехала в командировку с двадцатилетней дочерью Таней Сухотиной в Европу читать лекции об отце. Дочери Льва Николаевича устроили триумфальный прием в Праге, затем в Вене и Париже. Поступили приглашения прочесть лекции об отце из Англии, Испании, Италии, Швейцарии, Польши, Голландии. В течение нескольких месяцев Т.Л. Толстая посетила эти страны. Лекции имели ошеломительный успех.

«Если я прерываю молчание, – говорила Татьяна Львовна, – то это вызвано тем, что в печати появились книги, написанные друзьями моего отца, дающие фальшивую картину отношений моих родителей между собой и пристрастный, искаженный портрет моей матери».


Т.Л. Сухотина-Толстая. Автопортрет. 7 марта 1919 г. Бумага, цветной карандаш

Так сложились обстоятельства, что Татьяна Львовна и её дочь больше никогда не увидели Россию.

Обладая организаторским опытом, энергией, тесными связями с миром искусства и литературы, Т.Л. Сухотина-Толстая создала в Париже Академию искусств. Прежде всего она стремилась помочь русским художникам-эмигрантам, оказавшимся на чужбине без знакомств и средств к существованию. Они связывали свои надежды с личностью старшей дочери Толстого, зная её открытую, восприимчивую душу и доброе сердце. «Вы из… страны правды, которую открыл Толстой», – писал ей Н. Милиоти. В устройстве Академии ей помогали А.Бенуа, К. Сомов, К. Коровин, М. Добужинский, И. Билибин, Б. Григорьев и другие. Бенуа читал слушателям лекции по искусству, Татьяна Львовна – по истории искусства и литературы.

Впоследствии Татьяна Львовна заявила о себе как талантливая мемуаристка. Её воспоминания об отце, о жизни с родителями в Ясной Поляне издавались большими тиражами в России и за границей и пользуются заслуженной популярностью по сегодняшний день.

Еще один раздел – подлинное открытие выставки: это обширное эпистолярное наследие Т.Л. Сухотиной-Толстой, и прежде всего переписка с выдающимися деятелями русской и зарубежной литературы и искусства, с которыми она поддерживала отношения на протяжении всей жизни.

Материалы из семейного архива Татьяны Львовны дают представление о ней как о прекрасной жене, матери, бабушке. Неиссякаемой любовью была воодушевлена дочь Толстого, согревая окружающих и словом, и личным участием в их судьбах. Недаром Лев Николаевич написал о ней: «Когда она тут, я её не замечаю только потому, что она точно часть меня, точно она – это я сам».


Л.Н. Толстой с дочерью Т.Л. Толстой. 1887 г. Ясная Поляна. Фотография С.А. Толстой

У Л.Н. Толстого есть афоризм: «Ребенок знает свою душу, он любит и бережет её, как веко бережет глаз. И без ключа любви никого в неё не пускает».

«Ключ любви» дочь великого писателя сохранила в чистоте и неприкосновенности, уберегала себя от чуждых влияний, доверчиво открывая свою душу лишь хорошим людям. До конца жизни она осталась верна нравственным заветам отца.

Т.Л. Сухотина-Толстая умерла в Италии 21 сентября 1950 года. Её дочь Т.М. Альбертини записала: «…старость моей матери была ясной и счастливой. Она жила с мыслью о родине». Сердцем дочь Толстого всегда была с Россией, Ясной Поляной, со своими соотечественниками.

Татьяна Львовна Сухотина-Толстая

От составителя

Татьяна Львовна Сухотина-Толстая вела Дневник с четырнадцати лет: первая запись сделана ею 28 октября 1878 года в Ясной Поляне, последняя -13 декабря 1932 года в Риме. И за эти пятьдесят четыре года через все записи проходит любовь старшей дочери к отцу и ответное его чувство. «За всю мою жизнь то особенно сильное чувство любви и благоговения, которое я испытывала к отцу, - писала Татьяна Львовна, - никогда не ослабевало. И по тому, что я сама помню, и по тому, что мне рассказывали, и он особенно нежно всегда ко мне относился». Дневник ее, писанный о себе и для себя, проигрывая иногда в полноте и обстоятельности, много выигрывает в искренности и непосредственности. «Если кто-нибудь, когда-нибудь прочтет мой дневник, - заносит она на страницы своей тетради 29 мая 1882 года, - то не осуждайте меня, что я пишу такой вздор и так несвязно. Я пишу все то, что мне только в голову приходит, и искренне надеюсь, что никто, никогда его не прочтет».

Как хорошо, что это не сбылось! Дневник ее много дает читателю для постижения эпохи, среды, быта семьи Толстых и, конечно, главное, сведения, о самом гениальном писателе. Не говоря уж о том, что письма, им написанные, ряд событий, приезды его, отъезды - точно и правильно датируются на основании ее свидетельств.

За первые годы Дневник ее написан по-детски, кратко. О Толстом всего восемнадцать упоминаний, но и они характерны: Лев Николаевич еще страстный охотник, сторонится «светских» знакомых Софьи Андреевны в Туле, «не любит лекарств и никогда, ничем не лечится».

Внутренняя, душевная жизнь отца пока еще незаметна для пятнадцатилетней дочери его.

Дневник молодости более обширен; внимание се главным образом сосредоточено на личной жизни: светских развлечениях, веселье, небольших романах. Но в ней уже постепенно, неуклонно, вполне осознанно начинается внутреннее сближение с отцом, тот процесс, который так искренне отражен на страницах Дневника.

Еще в 1909–1915 годах первый биограф Л. Н. Толстого - П. И. Бирюков, как он пишет в своем предисловии к третьему тому биографии писателя, включил (с разрешения Татьяны Львовны) большие выдержки из ее Дневника (описание, работы с отцом «на голоде», поездку в Петербург к Победоносцеву) в свою книгу, которая вышла в 1921 году на русском языке в Берлине в издательстве И. П. Ладыжникова, а через год была переиздана в Москве. Немного позднее описание ее встречи с Победоносцевым перепечатано в кн.: «Толстой. Памятники творчества и жизни. 3». М., 1923, с. 62–72.

Вскоре после смерти Татьяны Львовны (она скончалась в Риме 21 сентября 1950 года) Дневник был издан отдельной книгой (не целиком):

1) на английском языке в Лондоне, 1950, изд-во Harwill Press.

2) тоже на английском языке, в Нью-Йорке, 1951: «The Tolstoy home. Diaries of Т. Sukhotin-Tolstoy». Columbia University Press.

3) на французском языке с предисловием Андрэ Моруа в 1953 г. Tatiana Tolstoi: Journal. Изд-во Plon. Paris.

В предисловии (стр. X) А. Моруа писал: «Т. Л. Сухотина-Толстая, из скромности, никогда не собиралась печатать свой дневник, начатый ею в 14 лег. Один из ее друзей, писатель и философ, прочитал случайно ее дневник и стал настаивать на его издании. Она согласилась, потому что главным делом своей жизни считала сохранение и распространение идей отца. А Дневник мог этому способствовать. Но она робела и смущалась при мысли, что все будут читать то, что она писала для себя одной».

На русском языке Дневник Т. Л. Сухотиной-Толстой отдельным изданием не выходил ни разу. Выдержки из него Н. Н. Гусев включил в IV том своей биографии Толстого и пользовался им в работе над «Летописью жизни и творчества Л. Н. Толстого».

Отрывки из дневника Татьяны Львовны, начиная с 1970-х годов, стали появляться в газетах и в журнале «Новый мир». Наиболее полная сводка всех предыдущих публикаций - в книге: Сухотина-Толстая Т. Л. «Воспоминания», М., «Художественная литература», 1976, с. 167–240.

В настоящем издании Дневник Т. Л. Сухотиной-Толстой печатается по хранящимся в Государственном музее Л. Н. Толстого в Москве подлинным тетрадям. Их всего двадцать семь: три хранились в Архиве Музея с 1925 года, когда она уехала за границу, остальные двадцать четыре переданы в дар Татьяной Михайловной Альбертини, рожд. Сухотиной, - дочерью Татьяны Львовны, живущей с семьей в Риме.

Дневники Т. Л. Толстой за 1878–1910 годы печатаются с небольшими сокращениями, которые были намечены ею самой. Вторая часть Дневника (1911–1932), когда Л. Н. Толстого уже не было в живых, вошла в настоящую книгу частично, поскольку там есть интересные данные о жизни и творчестве великого писателя.

Считаю приятным долгом принести глубокую благодарность старшему научному сотруднику Государственного музея Л. Н. Толстого, кандидату наук, Эвелине Ефимовне Зайденшнур, которая пятьдесят четыре года плодотворно работает над изучением наследия Л. Н. Толстого. Ее дружеские советы и указания немало помогли мне в работе над Дневником Татьяны Львовны. Ряд сведений о крестьянах я получила летом 1965 года в деревне Ясная Поляна от В. С. Ляпуновой, которая полжизни прожила в семье Толстых и умерла в преклонном возрасте в Ясной Поляне.

Сотрудники Отдела Фондов ГМТ - О.Е.Ершова, Т. К. Поповкина и И. В. Ильенкова - отобрали для Дневника интересные фотографии и помогли мне в датировке их; приношу им мою глубокую благодарность.

В издании сохранена стилистика и орфография автора дневника.


В книгу включены воспоминания и избранные страницы из дневника старшей дочери Л. Н. Толстого - Татьяны Львовны Сухотиной-Толстой. Т. Л. Толстая была одаренной художницей, талантливым и ярким человеком, очень близким Толстому по духу, по искреннему сочувствию его взглядам. Ее воспоминания, часть которых публикуется впервые, живо и интересно рассказывают о ее детских и отроческих годах, о друзьях и гостях Толстого, о трагических событиях последних лет жизни писателя. Вступительная статья А. И. Шифмана.

Татьяна Львовна Сухотина-Толстая
Воспоминания

Детство Тани Толстой в Ясной Поляне

С большой любовью вспоминаю я свое детство.

И с чувством горячей благодарности думаю о тех, кто окружал меня в эту счастливую пору моей жизни.

Я выросла среди людей, любящих друг друга и меня.

Мне казалось, что такое отношение естественно и свойственно человеческой природе.

Я так думаю и теперь.

И хотя я за свою длинную жизнь иногда видела злобу и ненависть между людьми, - я знаю, что такое отношение так же неестественно, как болезнь. И, так же, как болезнь, происходит от нарушения самых первоначальных законов человеческой жизни.

Так же естественны были и внешние условия нашей жизни.

После женитьбы1 отец прожил с своей семьей безвыездно в Ясной Поляне восемнадцать лет, только изредка выезжая в город по делам.

Жизнь в деревне дала мне любовь к уединению, к спокойствию и дала привычку наблюдать и любить природу.

Трем людям я особенно благодарна за свое детство:

Отцу, руководившему нашей жизнью и поставившему нас в те условия, в которых мы выросли.

Матери, в этих условиях украсившей нам жизнь всеми теми способами, которые были ей доступны, и - Ханне, нашей английской воспитательнице, прожившей в нашей семье шесть лет и давшей нам столько любви, заботы и твердых нравственных основ.

Среди этих трех людей, занимавших главное место в моей памяти, прошло мое детство.

Ханна уехала из нашего дома, когда мне пошел девятый год. И с ее отъездом кончилось мое детство и кончилось то безоблачное счастье, которым я жила до тех пор.

Началось мое отрочество. О нем я расскажу в другой книге.

С большой любовью вспоминаю я свое детство. И с чувством горячей благодарности думаю о тех, кто окружал меня в эту счастливую пору моей жизни. Я выросла среди людей, любящих друг друга и меня. Мне казалось, что такое отношение естественно и свойственно человеческой природе. Я так думаю и теперь. И хотя я за свою длинную жизнь иногда видела злобу и ненависть между людьми, - я знаю, что такое отношение так же неестественно, как болезнь. И, так же, как болезнь, происходит от нарушения самых первоначальных законов человеческой жизни. Так же естественны были и внешние условия нашей жизни. После женитьбы1 отец прожил с своей семьей безвыездно в Ясной Поляне восемнадцать лет, только изредка выезжая в город по делам. Жизнь в деревне дала мне любовь к уединению, к спокойствию и дала привычку наблюдать и любить природу. Трем людям я особенно благодарна за свое детство: Отцу, руководившему нашей жизнью и поставившему нас в те условия, в которых мы выросли. Матери, в этих условиях украсившей нам жизнь всеми теми способами, которые были ей доступны, и - Ханне, нашей английской воспитательнице, прожившей в нашей семье шесть лет и давшей нам столько любви, заботы и твердых нравственных основ. Среди этих трех людей, занимавших главное место в моей памяти, прошло мое детство. Ханна уехала из нашего дома, когда мне пошел девятый год. И с ее отъездом кончилось мое детство и кончилось то безоблачное счастье, которым я жила до тех пор. Началось мое отрочество. О нем я расскажу в другой книге.

I

Родилась я в Ясной Поляне 4 октября 1864 года. За несколько дней до моего рождения с моим отцом на охоте произошел несчастный случай.

В молодости отец очень любил охоту, и особенно осеннюю охоту с борзыми собаками на зайцев и лисиц. 26 сентября 1864 года он взял свою свору борзых собак, сел на свою резвую, молодую лошадь Машку и поехал на охоту. Недалеко от дома в поле выскочил русак.

Отец спустил борзых. "Ату его!" - закричал он и поскакал за русаком. Машка, непривычная еще к охоте и очень горячая, пустилась вскачь во весь дух за зайцем и собаками.

На пути попалась глубокая рытвина. Машка не сумела ее перепрыгнуть, споткнулась и упала на оба колена. Не справившись, она всей своей тяжестью упала на бок.

Отец упал вместе с лошадью. Рука его попала под лошадь, которая придавила ее всей своей тяжестью. Не успел отец опомниться, как Машка вскочила и, оставив своего седока в рытвине, ускакала домой. С невыносимой болью в руке, почти в бессознательном состоянии, выкарабкался отец на гладкое место.

Что делать? Идти он был не в силах. До шоссе, где он мог бы найти помощь, было около версты.

Наконец он собрался с силами и поплелся.

Он рассказывал потом, что в это время он был почти без памяти: ему казалось, что все было очень, очень давно. Казалось, что когда-то, очень давно, он ехал верхом, когда-то травил зайца и когда-то упал с лошади. Все это было давно, давно…

С трудом прошел он версту, пока не дошел до шоссе. Там силы его покинули, он почувствовал себя плохо и лег на землю у дороги.

Так он лежал, поджидая, пока кто-нибудь пройдет или проедет.

Проехали на телегах мужики. Отец собрал последние силы и стал кричать им:

Стойте! Помогите!

Мужики или не слыхали, или не захотели остановиться и проехали мимо. Отец продолжал лежать у дороги. Наконец прошел какой-то пешеход, который его узнал.

Батюшки родимые, да это наш яснополянский граф! - сказал он. - Что же это такое с ним случилось?

Он остановил первую проезжавшую телегу, уложил в нее отца с помощью ехавшего в телеге мужика и направил его в Ясную Поляну.

Отец страдал ужасно.

Дядя, - сказал он мужику, - ты свези меня не в барский дом, а свези в избу на деревне.

Он думал, что если без всякого предупреждения приедет домой искалеченный, он слишком сильно напугает мою мать.

В яснополянском доме в то время был уже подан обед, и моя молоденькая двадцатилетняя мать вместе с своим деверем графом Сергеем Николаевичем Толстым и своей матерью Любовью Александровной Берс поджидала к обеду своего мужа и его сестру графиню Марию Николаевну Толстую.

Там она нашла своего мужа, сидящего на скамейке в ужасных страданиях. Мужик, хозяин избы, держал его, голую до плеча, руку, а деревенская "бабка" ее растирала. Тут находились уже Агафья Михайловна, старая бывшая крепостная девушка Толстых, и тетенька моего отца Татьяна Александровна Ергольская. Дети в избе кричали, было темно, тесно и душно.

Немедленно за доктором в Тулу! - распорядилась моя мать. Отца перевезли в дом.

Приехавший из Тулы доктор стал пытаться вправить руку. Восемь раз он тщетно принимался крутить и вертеть руку отца. Измучивши его до последней степени и ничего не сделав, доктор уехал. Отец провел ужасную ночь. Мать ни на минуту не отошла от него. На другое утро послали в Тулу за другим доктором, молодым хирургом. Отца захлороформировали и наконец вправили руку2. Лихорадка все же продолжалась, и боль не утихала.

Отец еще не поправился после своего падения, как я появилась на свет.

У моих родителей был уже один сын, полутора лет, Сережа, и они очень рады были дочери. Крестил меня друг моего отца Дмитрий Алексеевич Дьяков, а крестной матерью моей была моя бабушка Любовь Александровна Берс.