Русская поэзия - наше великое духовное до-стояние, наша национальная гордость. Но многих поэтов и писателей забыли, их не печатали, о них не говорили. В связи с большими переменами в нашей стране в последнее время в нашем об-ществе многие несправедливо забытые имена стали к нам возвращаться, их произведения ста-ли печатать. Это такие замечательные русские поэты, как Анна Ахматова, Николай Гумилев, Осип Мандельштам, Марина Цветаева.
Марина Ивановна Цветаева родилась в Моск-ве 26 сентября (8 октября) 1892 года. Если влия-ние отца, Ивана Владимировича, университет-ского профессора и создателя одного из лучших московских музеев (ныне музея Изобразитель-ных искусств), до поры до времени оставалось скрытым, подспудным, то влияние матери было очевидным: Мария Александровна, страстно и бурно занималась воспитанием детей до са-мой своей ранней смерти, - по выражению до-чери, «завела» их музыкой. «После такой матери мне осталось только одно: стать поэтом», - пи-сала Марина Цветаева.
Однажды Цветаева случайно обмолвилась по чисто литературному поводу: «Это дело специалистов поэзии. Моя же специаль-ность - Жизнь». Жила она сложно и трудно, не знала и не искала ни покоя, ни благоденст-вия, всегда существовала в полной неустроен-ности, искренне утверждала, что «чувство соб-ственности» у нее «ограничивается детьми и те-традями». Жизнью Марины с детства и до самой смерти правило воображение. Воображение, взросшее на книгах:
Красною кистью
Рябина зажглась,
Падали листья —
Я родилась.
Спорили сотни
Колоколов.
День был субботний —
Иоанн Богослов.
Мне и доныне
Хочется грызть
Красной рябины
Горькую кисть.
Детство, юность и молодость Марины Ива-новны прошли в Москве и в тихой подмосков-ной Тарусе, отчасти за границей. Училась она много, но, по семейным обстоятельствам, до-вольно бессистемно: совсем маленькой де-вочкой - в музыкальной школе, потом в като-лических пансионах в Лозанне и Фрайбурге, в ялтинской женской гимназии, в московских ча-стных пансионах.
Стихи Цветаева начала писать с шести лет (не только по-русски, но и по-французски, по-не-мецки), печататься - с шестнадцати. Герои и события поселились в душе Цветаевой, про-должали в ней свою «работу». Маленькая, она хотела, как всякий ребенок, «сделать это сама». Только в данном случае «это» было не игра, не рисование, не пение, а написание слов. Са-мой найти рифму, самой записать что-нибудь. Отсюда первые наивные стихи в шесть-семь лет, а затем дневники и письма.
В 1910 году, еще не сняв гимназической фор-мы, тайком от семьи Марина выпускает доволь-но объемный сборник «Вечерний альбом». Его заметили и одобрили такие влиятельные и взыскательные критики, как В. Брюсов, Н. Гумилев, М. Волошин. Стихи юной Цветаевой были еще очень незрелы, но подкупали своей талантливо-стью, известным своеобразием и непосредст-венностью. На этом сошлись все рецензенты. Строгий Брюсов особенно похвалил Марину за то, что она безбоязненно вводит в поэзию «по-вседневность», «непосредственные черты жиз-ни», предостерегая ее, впрочем, от опасности разменять свои темы на «милые пустяки».
В этом альбоме Цветаева облекает свои пере-живания в лирические стихотворения о несосто-явшейся любви, о невозвратности минувшего и о верности любящей:
Ты все мне поведал — так рано!
Я все разглядела — так поздно!
В сердцах наших вечная рана,
В глазах молчаливый вопрос...
Темнеет... Захлопнули ставни,
Над всем приближение ночи...
Люблю тебя, призрачно-давний,
Тебя одного — и навек!
В ее стихах появляется лирическая героиня — молодая девушка, мечтающая о любви. «Вечер-ний альбом» — это скрытое посвящение. Перед каждым разделом — эпиграф, а то и по два: из Ростана и Библии. Таковы столпы первого воз-веденного Мариной Цветаевой здания поэзии. Какое оно еще пока ненадежное, это здание; как зыбки его некоторые части, сотворенные полу-детской рукой. Но некоторые стихи уже предве-щали будущего поэта. В первую очередь — бе-зудержная и страстная «Молитва», написанная поэтессой в день своего семнадцатилетия, 26 сентября 1909 года:
Христос и Бог! Я жажду чуда
Теперь, сейчас, в начале дня!
О, дай мне умереть, покуда
Вся жизнь как книга для меня.
Ты мудрый, ты не скажешь строго: «Терпи, еще не кончен срок». Ты сам мне подал — слишком много! Я жажду сразу — всех дорог!
Люблю и крест, и шелк, и каски,
Моя душа мгновений след...
Ты дал мне детство — лучше сказки
И дай мне смерть — в семнадцать лет!
Нет, она вовсе не хотела умереть в этот мо-мент, когда писала эти строки; они — лишь по-этический прием. Марина Цветаева была очень жизнестойким человеком («Меня хватит еще на 150 миллионов жизней!»). Она жадно любила жизнь и, как положено поэту-романтику, предъ-являла ей требования громадные, часто — не-померные.
В стихотворении «Молитва» скрытое обеща-ние жить и творить: «Я жажду... всех дорог!» Они появятся во множестве — разнообразные доро-ги цветаевского творчества. В стихах «Вечерне-го альбома» рядом с попытками выразить дет-ские впечатления и воспоминания соседствова-ла недетская сила, которая пробивала себе путь сквозь немудреную оболочку зарифмованного детского дневника московской гимназистки. «В Люксембургском саду», наблюдая с грустью играющих детей и их счастливых матерей, Цве-таева завидует им: «Весь мир у тебя», а в конце заявляет:
Я женщин люблю, что в бою не робели,
Умевших и шпагу держать, и копье, —
Но знаю, что только в плену колыбели
Обычное — женское — счастье мое!
В «Вечернем альбоме» Цветаева много сказала о себе, о своих чувствах к дорогим ее сердцу лю-дям, в первую очередь о маме и о сестре Асе. «Ве-черний альбом» завершается стихотворением «Еще молитва». Цветаевская героиня молит со-здателя послать ей простую земную любовь. В лучших стихотворениях первой книги Цветаевой уже угадываются интонации главного конфликта ее любовной поэзии — конфликта между «землей» и «небом», между страстью и идеальной любовью, между сиюминутным и вечным в мире конфликта цветаевской поэзии— быта и бытия.
Вслед за «Вечерним альбомом» появились еще два стихотворных сборника Цветаевой: «Волшебный фонарь» (1912) и «Из двух книг» (1913) — оба под маркой издательства «Оле-Лукойе», домашнего предприятия Сергея Эфрона, друга юности Цветаевой, за которого в 1912 го-ду она выйдет замуж. В это время Цветаева — «великолепная и победоносная» — жила уже очень напряженной душевной жизнью. Устойчи-вый быт уютного дома в одном из старомосков-ских переулков, неторопливые будни профес-сорской семьи — все это было поверхностью, под которой уже зашевелился «хаос» настоя-щей, недетской поэзии.
К тому времени Цветаева уже хорошо знала себе цену как поэту (уже в 1914 году она запи-сывает в своем дневнике: «В своих стихах я уве-рена непоколебимо»), но ровным счетом ничего не делала для того, чтобы наладить и обеспе-чить свою человеческую и литературную судьбу. Жизнелюбие Марины воплощалось прежде все-го в любви к России и к русской речи. Марина очень сильно любила город, в котором роди-лась; Москве она посвятила много стихов:
Над городом отвергнутым Петром,
Перекатился колокольный гром.
Гремучий опрокинулся прибой
Над женщиной отвергнутой тобой.
Царю Петру, и вам, о царь, хвала!
Но выше вас, цари: колокола.
Пока они гремят из синевы —
Неоспоримо первенство Москвы.
И целых сорок сороков церквей
Смеются над гордынею царей!
Сначала была Москва, родившаяся под пером юного, затем молодого поэта. Во главе всего и вся царил, конечно, отчий «волшебный» дом в Трехпрудном переулке:
Высыхали в небе изумрудном Капли звезд и пели петухи.
Это было в доме старом, доме чудном...
Чудный дом, наш дивный дом в Трехпрудном,
Превратившийся теперь в стихи.
Таким он предстал в этом уцелевшем отрывке отроческого стихотворения. Дом был одушев-лен: его зала становилась участницей всех со-бытий, встречала гостей; столовая, напротив, являла собою некое пространство для вынуж-денных четырехкратных равнодушных встреч с «домашними» — столовая осиротевшего до-ма, в котором уже не было матери. Мы не узна-ем из стихов Цветаевой, как выглядела Зала или столовая, вообще сам дом. Но мы знаем, что ря-дом с домом стоял тополь, который так и остал-ся перед глазами поэта на всю жизнь:
Этот тополь! Под ним ютятся
Наши детские вечера,
Этот тополь среди акаций,
Цвета пепла и серебра.. Позднее в поэзии Цветаевой появится герой, который пройдет сквозь годы ее творчества, из-меняясь во второстепенном и оставаясь неиз-менным в главном: в своей слабости, нежности, зыбкости в чувствах. Лирическая героиня наде-ляется чертами кроткой богомольной женщины:
Пойду и встану в церкви.
И помолюсь угодникам
О лебеде молоденьком.
В наиболее удачных стихах, написанных в се-редине января — начале февраля 1917 года, воспевается радость земного бытия и любви:
Мировое началось во мне кочевье:
Это бродят по ночной земле — деревья,
Это бродят золотым вином — грозди,
Это странствуют из дома в дом — звезды,
Это реки начинают путь — вспять!
И мне хочется к тебе на грудь — спать.
Многие из своих стихов Цветаева посвящает поэтам-современникам: Ахматовой, Блоку, Ма-яковскому, Эфрону:
...В певучем граде моем купола горят,
И Спаса светлого славит слепец бродячий... —
И я дарю тебе свой колокольный град, Ах-матова! —
И сердце свое в придачу.
Но все они были для нее лишь собратьями по перу. А вот А. Блок был в жизни Цветаевой един-ственным поэтом, которого она чтила не просто как собрата по «старинному ремеслу», а как бо-жество от поэзии и которому, как божеству, по-клонялась. Всех остальных, ею любимых, она ощущала соратниками своими, вернее — себя ощущала собратом и соратником их, и о каждом считала себя вправе сказать, как о Пушкине: «Перья навостроты знаю, как чинил: пальцы не просохли от его чернил!» Творчество лишь одно-го Блока восприняла Цветаева как высоту столь поднебесную — не отрешенностью от жизни, а очищенностью ею, — что ни о какой сопричаст-ности этой творческой высоте она, в «греховнос-ти» своей, и помыслить не смела — только коле-нопреклонением стали все ее стихи, посвящен-ные Блоку в 1916 и 1920—1921 годах: Зверю — берлога, Страннику — дорога, Мертвому — дроги. Каждому — свое.
Женщине — лукавить,
Царю — править,
Мне — славить
Имя твое.
Цветаеву-поэта не спутаешь ни с кем дру-гим. Ее стихи можно безошибочно узнать — по особому распеву, характерным ритмам, необ-щей интонации. С юношеских лет уже начала сказываться особая «цветаевская» хватка в об-ращении со стихотворным словом, стремле-ние к афористической четкости и завершенно-сти. Подкупала также конкретность этой до-машней лирики.
При всей своей романтичности юная Цветае-ва не поддалась соблазнам безжизненного, мнимого многозначительного декадентского жанра. Марина Цветаева хотела быть разнооб-разной, она искала в поэзии различные пути. Марина Цветаева — большой поэт, и вклад ее в культуру русского стиха XX века чрезвычайно значителен. Наследие Марины Цветаевой труд-нообозримо. Среди созданного Цветаевой, кроме лирики, — семнадцать поэм, восемь сти-хотворных драм, автобиографическая, мемуар-ная, историко-литературная и философско-критическая проза.
В поэзии Марины Цветаевой повсеместно присутствуют побудительные предложения. Как сказал Бродский - главный знак её синтаксиса - тире - и этот знак перечёркивает всю литературу века.
Целью любого художественного стиля является воздействие с помощью созданных образов на чувства и мысли читателей и слушателей. Художественный стиль предполагает предварительный отбор языковых средств, использование всех языковых средств.
Не секрет, что мастерство писателя определяется общей его одарённостью, и его умением выразить эту одарённость в определённой форме; по-своему видеть окружающую нас действительность, его мировоззрением, его языком и стилем. Все признаки мастерства должны органично дополнять друг друга. Марина Цветаева предпочитала работать над ритмом, словом, доводить игру звуками до совершенства.
Следуя за нешаблонностью и силой пушкинских поэтических словосочетаний, Цветаева ищет подобные словосочетания в языке другой исторической эпохи. Побывав в «школе Пушкина» подлинные поэты выходят затем на волю, на простор, в сферу своих собственных поэтических возможностей. Школа Пушкина не сковывает. А освобождает большого поэта:
Критик - ноя, нытик - вторя:
«Где же пушкинское (взрыд)
Чувство меры?» Чувство - моря
Позабыли - о гранит
……………….
То - то к пушкинским избушкам
Лепитесь, что сами - хлам!
Как из душа! Как из пушки -
Пушкиным - по соловьям… Душа любви, поэтический сборник, Челябинск: Южно-Уральское кн. Изд-во, 1991, с.354
Осмысляя заново отдельные словосочетания, Марина Цветаева, с их помощью создаёт образы современников и исторических лиц. Её своеобразие языка и стиля нужно постоянно учитывать. Так, «Пушкин убит не белой головой, а каким то пробелом». В современном словаре - пробел - незаполненное место. Промежуток между буквами, между строками. Пробел у Цветаевой превращается в действующее лицо трагедии.
Повествование о поэзии Цветаевой нужно строить «изнутри её» «с помощью её поэтического голоса, зарождающегося в далёкой глубине слова. Вся цветаевская поэзия рождается из музыки, которая у неё преобразуется в слово, огромный темперамент, вулканический юмор, живущий в её строке, выражает её поэтическое мировоззрение.
«Слово - творчество, как всякое, только хождение по следу слуха народного и природного. Хождение по слуху. Словесное искусство совмещает в себе и логический, и образно-эмоциональный способ постижения действительности. Оно при состоявшемся артефакте способно к особенно сильному воздействию на человека и более массово по своим возможностям» Зубова Л.В. Поэзия М.Цветаевой, М.: Просвещение,1989,с.4
В эссе «Поэт о критике» Цветаева пишет: « А что есть чтение- как не разгадывание, толкование, извлечение тайного, оставшегося за строками, пределом слов. Чтение, прежде всего сотворчество. Устал от моей вещи, значит - хорошо читал и хорошее читал. Усталость читателя - усталость не опустошительная, а творческая. Сотворческая. Делает честь и читателю и мне».
Многие исследователи творчества Марины Цветаевой отмечают, что душевно и духовно Цветаева развивалась быстрее, стремительнее собственного поэтического слова: Марина была уже Цветаевой, а её стих ещё не вышел из детской.
Ритм и метр подчинялись у неё лихорадке вдоха и выдоха, она рвала строку, меняла ритмику, отбрасывала всё, что мешало движению - стремительному полёту скупо оперённой и метко посланной стрелы. Точный глазомер делал цель отчётливо видимой и достижимой. Экспрессия и логичность придавали её стихам резкое своеобразие, яркий фейерверк праздника, гром и зарево поэтического мятежа.
В стихах, жизни, быту, любви Цветаева была романтиком. Всё, что попадало в поле её зрения, - чудесно и празднично преображалось, начинало искриться и жить с удесятерённой жаждой жизни. По её собственным словам она постоянно чувствовала «безумную любовь к жизни, судорожную жажду жить».
Музыкальная одарённость была внутренне родственной поэтическому литературному таланту, именно звук вёл её к стиху и к смыслу. И рифма, и смысл у Цветаевой - звучат. Даже в лингвистическом анализе поэзии Марины Цветаевой современниками, находим такие строки: «интонационное чародейство, ворожба над смыслами». Волошин - поэт и друг, у которого Цветаева часто гостила, и в чьём доме, родилось не одно её стихотворение, отмечает: «Маринины стихи шли вровень с её личностью»
В поэзии Цветаевой всегда присутствует искристость, импульсивность. Эзотерические мотивы о бренности физического тела, постоянная романтизация обычного (лохмотья и отрепья, истрепала, изорвала), эмоциональные контрасты (великолепье - отрепья) - всё это вместе создаёт предельно высокий эмоциональный фон:
На тебе, ласковый мой лохмотья,
Бывшие некогда нежной плотью.
Всё истрепала, изорвала,-
Только осталось что два крыла.
Одень меня в своё великолепье,
Помилуй и спаси.
А бедные истлевшие отрепья -
Ты в ризницу снеси. Душа любви, поэтический сборник, Челябинск: Южно-Уральское кн. Изд-во, 1991, с.339
У Цветаевой никакого плавного набора в высоту обычно нет. Она сразу начинает со звукового удара, с полного выдоха. Неслучайно большинство её стихов возникало импульсивно и импровизированно.
Цветаева - поэт непредсказуема, нервна, порывиста и безоглядна. Стихотворение обрушивается на читателя, (а цветаевский читатель обязан быть, прежде всего слушателем) подобно могучей и неожиданной звуковой волне - девятому! - сразу валу. Как поэт, как художник она дорастала не столько до самой себя, сколько до слова, которое своим звучанием и смыслом могло бы передать главнейшие мелодии её души. Сама Цветаева пишет о своих современниках-поэтах: «выросли и изменились не они, выросло и доросло до них их языковое «я».
В её стихах находим экспрессию, где стих, не только звучит, рыдает, грозит, но даже как будто жестикулирует:
Вспомяните: всех голов мне дороже
Волосок один с моей головы.
И идите себе..- Вы тоже,
И вы тоже, и Вы.
Разлюбите меня, все разлюбите!
Стерегите не меня поутру!
Чтоб могла я спокойно выйти
Постоять на ветру. М.Цветаева, сочинения в 2-х т, М.: «Просвещение», 1989, с123
Таковы уж были свойства её личности, что почти любую тему Цветаева поворачивала как проблему бытийную, космическую. Цветаева не склонна была полагаться на вдохновение и никогда не ждала его, считая, что оно приходит в разгар труда - почти как самоотдача материала. Марина Цветаева воспринимала мир, коллизии жизни только сквозь призму этого высокого неземного, откликаясь на всё происходящее, как Поэт.
Как говорил Уитмен: «Великая поэзия возможна только при наличии великих читателей».
«Чтение, - говорит Цветаева, - есть соучастие в творчестве» - это, конечно же, заявление поэта; В этом заявлении видим чрезвычайно приглушенную авторской и женской гордыней нотку отчаяния именно поэта, сильно уставшего от все возрастающего - с каждой последующей строчкой - разрыва с аудиторией. Обращаясь к прозе, Цветаева показывает своему читателю, из чего слово - мысль - фраза состоит; она пытается - часто против своей воли - приблизить читателя к себе: сделать его равновеликим.
Есть и еще одно объяснение методологии цветаевской поэзии. Со дня возникновения жанра любое художественное произведение - рассказ, повесть, роман - страшатся одного: упрека в недостоверности. Отсюда - либо стремление к реализму, либо композиционные изыски. В конечном счете, каждый литератор стремится к одному и тому же: настигнуть или удержать утраченное и текущее Время. У поэта для этого есть цезура, безударные стопы, дактилические окончания; Цветаева вполне бессознательно использует динамику поэтической речи - в принципе, динамику песни, которая сама по себе есть форма реорганизации Времени. Уже хотя бы по одному тому, что стихотворная строка коротка, на каждое слово в ней, часто - на каждый слог, приходится двойная или тройная семантическая нагрузка. Множественность смыслов предполагает соответственное число попыток осмыслить, то есть множество раз; а что есть раз, как не единица Времени?
Цветаева навязывает жанру свою технологию, навязывает себя. Происходит это не от одержимости собственной персоной, как принято думать, но от одержимости интонацией, которая ей куда важнее и стихотворения, и рассказа.
Эффект достоверности повествования достигается приемом драматической аритмии. Цветаева же, которой ничего и ни у кого заимствовать не надо, начинает с предельной структурной спрессованности речи и ею же кончает; продукт инстинктивной лаконичности.
Литература, созданная Цветаевой, есть литература «над-текста», сознание ее если и «течет», то в русле этики; «Марина часто начинает стихотворение с верхнего «до», - говорила Анна Ахматова. Таково было свойство ее поэтического голоса, её речь всегда начиналась с конца октавы, в верхнем регистре, на его пределе, после которого мыслимы только спуск или, в лучшем случае, плато. Однако настолько трагичен был тембр ее голоса, что он обеспечивал ощущение подъема при любой длительности звучания. Трагизм этот пришел не из биографии: он был до. Биография с ним только совпала, на него - эхом - откликнулась. Он, тембр этот, явственно различим уже в «Юношеских стихах»:
Моим стихам, написанным так рано,
Что и не знала я, что я - поэт...
Это уже не рассказ про себя: это - отказ от себя. Биографии не оставалось ничего другого, кроме как следовать за голосом, постоянно от него отставая, ибо голос - перегонял события, скорость звука. «Опыт вообще всегда отстает от предвосхищения И. Бродский, Бродский о Цветаевой: интервью, эссе, М.: «Независимая газета», 1997
«Ничего для себя не надо мне» - вся жизнь Цветаевой подтверждение её стихов.
Греми, громкое сердце!
Жарко целуй, любовь!
Ох, этот рёв зверский!
Дерзкая - ох! - кровь. - Душа любви, поэтический сборник, Челябинск: Южно-Уральское кн. Изд-во, 1991, с.356
Романтизм как настроение, как стремление уйти от реальной действительности в мир вымысла и мечты, как неприятие жизни и реальности, вечное "искание бесконечности в конечном", подчинение разума и воли чувству и настроениям - является преобладающей стихией цветаевской поэзии, его психологическим базисом, с его креативной силой "безумия", со знаковым наполнением обыденных слов. Его важнейшей приметой стала аналогия лика, мимолетности, сиюминутности, в которых отразилась Вечность.
В поэзии Цветаевой - постоянная динамика и развитие, поверх всего материального, безжалостность к уже сотворённому, к прошлому: «Смерть не в будущем, она в прошлом»:
(А что говорю - не слушай!
Всё мелет - бабьё)
Сама поутру разрушу
Творенье своё. Душа любви, поэтический сборник, Челябинск: Южно-Уральское кн. Изд-во, 1991, с.398, Мой путь не лежит мимо дому твоего, 27 апреля 1920г
Поэт - романтик хочет выразить в произведении свое переживание; он открывает свою душу и исповедуется; он ищет выразительные средства, которые могли бы передать его душевное настроение как можно более непосредственно и живо; и поэтическое произведение романтика представляет интерес в меру оригинальности, богатства, интересности личности его творца. Романтический поэт всегда борется со всеми условностями и законами. Он ищет новой формы, абсолютно соответствующей его переживанию; он особенно остро ощущает невыразимость переживания во всей его полноте в условных формах доступного ему искусства.
………………………..
Не запаливайте свечу
Во церковной мгле.
Вечной памяти не хочу
На родной земле! Цветаева, сочинения в 2-х т, М.: «Просвещение», 1989, с154
Поэты смотрят в глаза Богу, и, побуждают мир понять неопосредованное формулами - Знание:
О мир, пойми! Певцом - во сне - открыты
Закон звезды и формула цветка. Цветаева, сочинения в 2-х т, М.: «Просвещение», 1989, с157
Возможно ли поэту не гореть? Возможно ли соблюдать меру? (« с этой безмерностью в мире мер»). Для русского поэта Марины Цветаевой, - это оказалось невозможным:
Что другим не нужно - несите мне!
Всё должно сгореть на моём огне!
………………………………….
Птица - Феникс - я только в огне пою!
Поддержите высокую жизнь мою!
Высоко горю - и горю дотла!
И да будет вам ночь светла! Душа любви, поэтический сборник, Челябинск: Южно-Уральское кн. Изд-во, 1991, с.390, 2 сентября 1918
В этих стихах - запечатление момента, который звучит.
Можно разглядеть в стихах Цветаевой, под покровом трагизма - лёгкость и искристость («Молодость»):
Полыхни малиновою юбкой,
Молодость моя! Моя голубка
Смуглая! Разор моей души!
Молодость моя! Утешь, спляши! Душа любви, поэтический сборник, Челябинск: Южно-Уральское кн. Изд-во, 1991, с.418, Молодость,ч.2,20 ноября 1921 г.
Пешеход морщинистый,
Не любуйся парусом!
Ах, не надо юностью
Любоваться - старости!
Кто в песок, кто - в школу.
Каждому - своё.
На людские головы
Лейся, забытьё! Душа любви, поэтический сборник, Челябинск: Южно-Уральское кн. Изд-во, 1991,с.388, 27 июля 1918г
Побудительные предложения в поэзии Цветаевой дышат Свободой, освобождением от всех привязок, и от эмоционального накала, в том числе, очищение через горение, безграничность вместимости личности самой Цветаевой, и, - прозрение, в конце концов
О, не прихорашивается для встречи
Любовь. - Не прогневайся на просторечье
Речей, - не советовала б пренебречь:
То летописи огнестрельная речь.
Разочаровался? Скажи без боязни!
То - выкорчеванный от дружб и приязней
Дух. - В путаницу якорей и надежд
Прозрения непоправимая брешь! Душа любви, поэтический сборник, Челябинск: Южно-Уральское кн. Изд-во, 1991, с.424,С.Э., 23 января 1922 г.
Стиль поэзии М.Цветаевой - своеобразен, нов и ярко индивидуален. Тарусская психея поведала миру свою поэтическую истину: «Что со мной сделала жизнь? - Стихи».
Марина Цветаева вписала в историю русской поэзии свою, новаторскую, исполненную высокого драматизма, страницу. Ее наследие огромно: более 800 лирических стихотворений, 17 поэм, 8 пьес, около 50 прозаических вещей, свыше 1000 писем. Сегодня все это приходит к широкому кругу читателей. И одновременно перед читателем раскрывается трагический путь великой поэтессы.
Марина Ивановна Цветаева родилась 26 сентября 1892 года в Москве. Ее отец — Иван Владимирович Цветаев — был личностью во многом примечательной: ученый, профессор, педагог, директор Московского Румянцевского Публичного музея, создатель Музея изящных искусств на Волхонке, знаток языков и литературы. Отец связывал Марину Цветаеву с искусством мира, с историей, филологией, философией. Знание языков и любовь к ним Марины Цветаевой воспитано семьей.
Мать — Мария Александровна — урожденная Мейн, происходила из обрусевшей немецко-польской семьи. Она была блестящей пианисткой, знала иностранные языки, занималась живописью. От матери к Марине перешла музыкальность, причем не просто способность к блестящему исполнительству, а особый дар воспринимать мир через звук.
В 1902 году, когда Марине едва исполнилось 10 лет, Мария Александровна заболела чахоткой, и благополучие навсегда покинуло семью Цветаевых. Маме нужен был мягкий климат, и с осени 1902 года семья Цветаевых уехала за границу: в Италию, Швейцарию, Германию. Марина и ее сестра Ася жили и учились в заграничных частных пансионах.
В Германии осенью 1904 года мама Цветаевой сильно простудилась и они пребрались в Крым. Год, прожитый В Ялте, сильно повлиял на Марину, она увлеклась революционной героикой. Вскоре умерла Мария Александровна, которую летом 1908 года перевезли в Тарусу. Она скончалась 5 июля. Марине было тогда всего 14 лет.
Осенью 1908 года Марина пошла в интернат при московской частной гимназии. Она в это время много читает. Среди любимых книг — «Нибелунги» , «Илиада» , «Слово о полку Игореве», а среди стихов — «К морю» Пушкина, «Свидание» Лермонтова, «Лесной царь» Гете. Вольная романтическая стихия своеволия и строптивости во всем близка Цветаевой с молодых лет.
В 16 лет одна уехала в Париж, чтобы в Сорбонне прослушать курс старофранцузской литературы, тогда же начала печататься. А вообще стихи начала писать рано: с 6-ти лет, и не только на русском, но и по-немецки и по-французски.
В 1910 году Марина Цветаева издает на свои деньги первый сборник стихов «Вечерний альбом». Весной 1911 года, так и не окончив гимназии, она уехала в Крым. В Коктебеле, гостя у М. Волошина, она познакомилась с будущим мужем Сергеем Эфроном. Он был сыном революционером, сирота. В сентябре 1912 года у Цветаевой родилась дочь Ариадна, верный спутник и друг всей ее жизни, адресат многих стихов, к которой она будет обращаться в разные годы. В августе 1913 года умирает отец Иван Владимирович Цветаев.
Произведения 1913-1916 годов Марина Цветаева соберет в книгу «Юношеские стихи», куда вошли стихотворения «Бабушке» (1913), «Генералам 12-го года» (1913), «Вам одеваться было лень» (1914), «Мне нравится, что Вы больны не мной» (1915) и многие другие. Эта книга никогда не была напечатана. А между тем был канун Революции, и скорее всего повинуясь голосу интуиции, Цветаева стала писать стихи о России. В 1916 году сложился новый сборник «Версты», который выйдет только в 1922 году.
С весны 1917 года для Цветаевой наступил трудный период. К Февральской революции она отнеслась безучастно. Происходившие события не затронули души, как человек она в них отсутствует. В апреле 1917 года Марина Цветаева родила вторую дочь Ирину. В самый разгар Октябрьских событий Марина Ивановна в Москве, а затем с мужем уезжает в Коктебель к Волошину. Когда же через некоторое время она вернулась в Москву за детьми, обратного пути в Крым уже не было. Так, с поздней осени 1917 года началась для Марины Цветаевой расставание с мужем.
Осенью 1919 года, чтобы как-то прокормить детей, она отдала их в Кунцевский детский приют, но заболевшую Алю пришлось забрать домой и выхаживать, а в это время Ирина умерла от голода. Но как много она в это время писала! С 1917 по 1920 год она успела создать больше трехсот стихотворений, большую поэму — сказку «Царь-девица», шесть романтических пьес. И кроме этого сделать множество записей, эссе. Цветаева находилась в поразительном расцвете творческих сил.
14 июля 1921 года Цветаева получила известие от мужа. Он написал, что находится в Чехословакии. 11 мая 1922 года Цветаева навсегда оставляет свой дом в Москве и едет к мужу вместе с дочерью. Начинается долгая эмиграция. Сначала- два с половиной месяца в Берлине, где она успела написать около двадцати стихотворений, затем в Чехии три с половиной года и с 1 ноября 1925 года — во Франции, где прожила тринадцать лет. 1 февраля 1925 года у Цветаевой родился сын Георгий. За границей жилось бедно, неустроенно, тяжело. Во Франции ей многое не нравилось, Она чувствовала себя никому не нужной, Эфрор тянется к Советскому Союзу и в начале тридцатых годов стал сотрудничать в «Союзе возвращения на родину».
В 1930 году Цветаева написала стихотворный реквием на потрясшую ее кончину Владимира Маяковского, цикл стихов К Пушкину (1931). В 1930-е годы главное место в творчестве Марины Цветаевой стала занимать проза. В прозе она уходила от воспоминания, так родились «Отец и его музей», «Мать и музыка», «Жених».
Вся цветаевская проза носила автобиографический характер. Печальные события — кончины современников, которых любила и чтила, служили другим поводом для создания очерков-реквиемов; «Живое о живом» (о М. Волошине), «Пленный дух» (об Андрее
Белом), «Нездешний вечер» (о М. Кузмине). Все это было написано в период с 1932 по 1937 год. И еще Цветаева пишет в это время статьи, касающиеся проблемы поэта, его дара, призвания; «Поэт и время», «Искусство при свете совести». «Эпос и лирика современной России», «Поэты с историей и поэты без истории». Но это было еще не все. За границей ей удалось напечатать несколько отрывков из своих дневников разных лет: «0 любви», «0 благодарности». Появляются в это время и стихи. Так она создаёт оду своему неразлучному верному другу — письменному столу — цикл «Стол».
В «Стихах к сыну» Цветаева напутствует будущего человека, которому всего семь лет, в августе 1937 года Ариадна, а вслед за ней и Сергей Яковлевич, уезжают в Москву. 12 июня 1939 года Марина Ивановна Цветаева с сыном Георгием возвращается в Советский Союз. Ей — 46 лет.
Семья, наконец, воссоединилась. Все вместе они поселись в подмосковном Волшево, Но это последнее счастье было недолгим: 27 августа арестовали дочь Ариадну, потом ее несправедливо осудили и почти 18 лет она провела в лагерях и ссылке. (Только в
«Она совмещала в себе старомодную учтивость и бунтарство, предельную гордость и предельную простоту»- так сказал Илья Эренбург о Марине Цветаевой, поэте, начавшей писать с 6 лет, печататься — с 16, и после издания своего первого сборника, будучи еще гимназисткой, заявившей
Моим стихам, как драгоценным винам,
Настанет свой черед.
Жизнь преследовала ее с редким ожесточением: смерть матери, ранняя взрослость, смерть дочери, эмиграция, арест дочери и мужа, тревога за судьбу сына. Всегда обездоленная, бесконечно одинокая, она находит в себе силы бороться, потому что не в ее природе жаловаться и стенать, упиваясь собственным страданием. Ощущение собственного сиротства было для нее источником неутихающей боли. которую она прятала под броней гордыни и презрительного равнодушия.
Крик разлук и встреч —
Может — сотни свеч,
Может — три свечи.
И в моем дому завелось такое.
Помолись, дружок, за бессонный дом,
За окно с огнем! «Вот опять окно»
Тринадцать изданных сборников при жизни, три, вышедших посмертно,- малая часть написанного. Поэзию Марины Цветаевой невозможно соотнести ни с одним из литературных направлений. Она изучала французскую поэзию в Париже, была знакома со многими известными поэтами-современниками, но ее собственный позтический голос был слишком индивидуален, чтобы вписаться в какое-либо литературное течение.
Сама М. Ц. относила себя к числу поэтов-лириков, погруженных в свой мир и отстраненных от реальной жизни. Разделив в статье о Маяковском и Пастернаке всех поэтов на две категории, Цветаева соотнесла себя не с теми поэтами, которым свойственна изменчивость внутреннего мира, не с «поэтами-стрелами», а с чистыми лириками. которым присуща погруженность в себя и восприятие реальной жизни через призму своих чувств. Глубина чувств и сила воображения позволяли Цветаевой на протяжении всей жизни черпать поэтическое вдохновекние из безграничной собственной души. Жизнь и творчество для нее были неделимы.
Мне нравится, что вы больны не мной.
Мне нравится, что я больна не вами,
Что никогда тяжелый шар земной
Не уплывет под нашими ногами.
Одна из главных черт «чистого лирика»- самодостаточность, творческий индивидуализм и даже эгоцентризм. Индивидуализм и эгоцентризм. в данном случае, не синонимы эгоизма. Это скорее осознание собственной непохожести на других, обособленность в мире обыденных, нетворческих людей. Это вечное противостояние поэта и черни, творца и мещанина
Что для таких господ —
Закат или рассвет?
Поэзия Цветаевой — прежде всего вызов и... противостояние миру. Ее любимым лозунгом была фраза: «Я-одна — за всех — противу всех». В ранних стихах это противостояние миру взрослых, всезнающих людей, в эмигрантской лирике это противостояние себя — русской — всему нерусскому и потому чуждому. «Зола эмиграции я вся под нею. так и жизнь прошла». Индивидуальное «я» разрастается здесь до единого русского «мы».
Россия моя, Россия,
Зачем так ярко горишь? «Лучина»
Семнадцать лет изоляции от родины, от читателя опустошили душу, в стихотворении «Тоска по родине» она скажет:
Мне совершенно все равно
Где совершенно одинокой
Так и не познав при жизни признания читателей, Цветаева была поэтом не для широких масс. Смелый реформатор стиха. она ломала привычные для слуха ритмы, разрушая при этом плавно текущую мелодию стиха. Ее лирика напоминает страстный, сбивчивый, нервный монолог, который изобилует внезапными замедлениями и ускорениями. «Я не верю стихам, которые льются. Рвутся — да!» Сложный ритм — это душа ее поэзии.
Мир открывался ей не в красках, а в звучаниях. Музыкальное начало было очень сильным в творчестве Цветаевой. В ее стихах нет и следа покоя, умиротворенности, созерцательности, она вся в вихревом движении, в действии, в поступке. Она дробила стих, превращая в единицу речи даже слог. При этом затрудненная поэтическая манера была не искусственно созданной, а органической формой тех мучительных усилий, с которыми она выражала свой сложное, противоречивое отношение к действительности.
Рас-стояния, версты, мили.
Нас рас-ставили, рас-садили,
Чтобы тихо себя вели,
По двум разным концам земли. (Пастернаку 1925г)
Для поэзии Цветаевой характерен широкий диапазон и других художественных приемов, лексических экспериментов. например, иногда произведение строится на сочетании разговорной и фольклорной речи, это усиливает торжественность и патетичности стиля. Характерны для ее слога и яркие, экспрессивные эпитеты, сравнения
Вчера еще — в ногах лежал!
Равнял с Киайскою державою!
Враз обе рученьки разжал,-
Жизни выпала — копейкой ржавою!
Критиковать стихи Цветаевой очень легко. В чем ей только не отказывали: в современности, в чувстве меры, в мудрости, в последовательности. Но все эти кажущиеся недостатки — обратная сторона ее непокорной силы, безмерности. Как показало время, ее стихи всегда найдут своего читателя.
Поэтическое своеобразие Марины Цветаевой
Я не верю с стихи,
Которые льются.
Рвутся – да!
Цветаеву-поэта не спутаешь ни с кем другим. Стихи ее узнаешь безошибочно по особому распеву, неповторимым ритмам, необщей интонации.
Если существуют поэты, воспринимающие мир посредством зрения, умеющие смотреть, закреплять увиденное в зрительных образах, то Марина была не из их числа. Мир открывался ей не в красках, а в звучаниях. «Когда вместо желанного, предрешенного, почти приказанного сына Александра родилась я, мать, самолюбиво проглотив вздох, сказала: «По крайней мере, будет музыкантша». Музыкальное начало было очень сильным в творчестве Цветаевой. В ее поэзии нет и следа покоя, умиротворенности, созерцательности. Она вся – в буре, в вихревом движении, в действии и поступке. Более того, ей было свойственно романтическое о творчестве как о бурном порыве, захватывающем художника, ураганном ветре, уносящем его. Откроешь любую книгу – сразу погружаешься в ее стихию – в атмосферу душевного горения, безмерности чувств, постоянного ухода от нормы, драматического конфликта и противоборства с окружающим миром.
Вечная и самая дорогая Цветаевой тема – свобода и своеволие не знающей меры души. Она дорожит и любуется этой прекрасной, окрыляющей свободой:
Не разведенная чувством меры –
Вера! Аврора! Души – лазурь!
Дура – душа, но какое Перу
Не уступалось – души за дурь?
Свободна сама поэзия Цветаевой. Ее слово всегда свежее, не затертое, прямое, конкретное, не содержащее посторонних смыслов. Такое слово передает жест не только душевный, но и физический; оно, всегда ударное, выделенное, интонационно подчеркнутое, сильно повышает эмоциональный накал и драматическое напряжение речи: «Нате! Рвите! Глядите! Течет, не так ли? Заготавливайте чан!»
Но главным средством организации стиха был для Цветаевой ритм. Это – сама суть, сама душа ее поэзии. В этой области она явилась и осталась смелым новатором, щедро обогатившим поэзию XX века множеством великолепных находок. Она беспощадно ломала течение привычных для слуха ритмов, разрушала гладкую, плавную мелодию поэтической речи. Ритмика Цветаевой постоянно настораживает, держит в оцепенении. Ее голос в поэзии – страстный и сбивчивый нервный монолог, стих прерывист, неровен, полон ускорений и замедлений, насыщен паузами и перебоями.
В своем стихосложении Цветаева вплотную приблизилась к ритмике Маяковского:
Опрокинутыми…
Нот, планет –
Ливнем!
- Вывезет!!!
Конец… На-нет…
По словам Марины, это – как «физическое сердцебиение – удары сердца – застоявшегося коня или связанного человека».
Поэзия Марины Цветаевой немелодична, ненапевна, дисгармонична. Наоборот, она вобрала в себя рокот волн, раскаты грома и крик, затерявшийся в арии морского шторма. Цветаева восклицала: «Я не верю стихам, которые льются. Рвутся – да!». Она умела рвать стих, дробить на мелкие части, «разметать в прах и хлам». Единица ее речи не фраза и не слово, а слог. Цветаевой свойственно расчленение стихотворной речи: слово деление и слогоделение:
В Россию – вас, в Россию – масс,
В на-Марс – страну! в без-нас – страну!
Особую роль с системе средств выразительности Цветаевой играет пауза. Пауза – это тоже полноправный элемент ритма. В противовес привычной постановке пауз на конец строки у Цветаевой они смещены, сплошь и рядом приходятся на середину строки или на следующую строфу. Поэтому стремительный стих поэта спотыкается, обрывается, поднимается:
Двадцать лет свободы –
Всем. Огня и дома –
Всем. Игры, науки –
Всем. Труда – любому,
Лишь бы были руки.
Синтаксис и интонация как бы стирают рифму. И дело здесь в стремлении Цветаевой говорить цельно и точно, не жертвуя смыслом. Если мысль не вмещается в строку, необходимо либо «досказать» ее, либо оборваться на полуслове, забывая о рифме. Коль мысль уже оформлена, образ создан, заканчивать стих ради полноты размера и соблюдения рифмы поэт считает излишним:
Не чужая! Твоя! Моя!
Всех как есть обнесла за ужином!
- Долгой жизни, Любовь моя!
Изменяю для новой суженой…
На марш –
Цветаева всегда хотела добиться максимума выразительности при минимуме средств. В этих целях она предельно сжимала, уплотняла свою речь, жертвовала эпитетами, прилагательными, предлогами, другими пояснениями, строила неполные предложения:
Все великолепье –
Труб – лишь только лепет
Трав – перед тобой.
Марина Цветаева – большой поэт, ее вклад в культуру русского стиха XX века значителен. Судорожные и вместе с тем стремительные ритмы Цветаевой – это ритмы XX века, эпохи величайших социальных катаклизмов и грандиозных революционных битв.
