Бэла – второстепенный персонаж романа М.Ю. Лермонтова «Герой нашего времени». В статье приведена информация о персонаже из произведения, цитатная характеристика.
Полное имя
Не упоминается.
«Ну что, какова?» – «Прелесть! – отвечал он. – А как ее зовут?» – «Ее зовут Бэлою», – отвечал я.
Возраст
и вот к нему подошла меньшая дочь хозяина, девушка лет шестнадцати
Отношение к Печорину
Влюбленное. Бэла очень сильно любила
Только едва он коснулся двери, как она вскочила, зарыдала и бросилась ему на шею. (к Печорину)
Бэла сидела на кровати в черном шелковом бешмете, бледненькая, такая печальная,
Я вчера целый день думала, – отвечала она сквозь слезы, – придумывала разные несчастья: то казалось мне, что его ранил дикий кабан, то чеченец утащил в горы… А нынче мне уж кажется, что он меня не любит.
Четверть часа спустя Печорин вернулся с охоты; Бэла бросилась ему на шею, и ни одной жалобы, ни одного упрека за долгое отсутствие…
Он стал на колени возле кровати, приподнял ее голову с подушки и прижал свои губы к ее холодеющим губам; она крепко обвила его шею дрожащими руками, будто в этом поцелуе хотела передать ему свою душу…
Внешность Бэлы
И точно, она была хороша: высокая, тоненькая, глаза черные, как у горной серны, так и заглядывали нам в душу.
устоит ли азиатская красавица против такой батареи?
бледность покрыла это милое личико!
она у нас так похорошела, что чудо; с лица и с рук сошел загар, румянец разыгрался на щеках
Что за глаза! они так и сверкали, будто два угля
Она призадумалась, не спуская с него черных глаз своих, потом улыбнулась ласково и кивнула головой в знак согласия…
целовал ее черные локоны
Социальный статус
Младшая дочь мирного князя, жившего в шести верстах от крепости N.
Мы с Печориным сидели на почетном месте, и вот к нему подошла меньшая дочь хозяина
я не раба его (Печорина) – я княжеская дочь!..
Дальнейшая судьба
Такой злодей; хоть бы в сердце ударил – ну, так уж и быть, одним разом все бы кончил, а то в спину… самый разбойничий удар!
– И Бэла умерла?
– Умерла; только долго мучилась, и мы уж с нею измучились порядком
Личность Бэлы
Характер у Бэлы огненный: в ней переплетаются гордость, упрямство, веселость, шутливость, чувственность и нечто разбойничье.
Григорий Александрович каждый день дарил ей что-нибудь: первые дни она молча гордо отталкивала подарки
Долго бился с нею Григорий Александрович
Дьявол, а не женщина!
А если это так будет продолжаться, то я сама уйду: я не раба его – я княжеская дочь!..
глаза ее сверкали. … и в тебе, душенька, не молчит разбойничья кровь!»
Уж какая, бывало, веселая, и все надо мной, проказница, подшучивала…
«Я умру!» – сказала она. Мы начали ее утешать, говорили, что лекарь обещал ее вылечить непременно; она покачала головой и отвернулась к стене: ей не хотелось умирать!..
Она, бывало, нам поет песни иль пляшет лезгинку… А уж как плясала!
"Герой нашего времени" — это грустная душа в нашем времени"
М.Врубель, "Печорин"
"Мы с Печориным сидели на почетном месте, и вот к нему подошла меньшая дочь хозяина, девушка лет шестнадцати, и пропела ему… как бы сказать?.. вроде комплимента.
- А что ж такое она пропела, не помните ли?
- Да, кажется, вот так: «Стройны, дескать, наши молодые джигиты, и кафтаны на них серебром выложены, а молодой русский офицер стройнее их, и галуны на нем золотые. Он как тополь между ними; только не расти, не цвести ему в нашем саду». Печорин встал, поклонился ей, приложив руку ко лбу и сердцу, и просил меня отвечать ей, я хорошо знаю по-ихнему и перевел его ответ".
В.Серов, "Встреча Печорина и Бэлы на свадьбе"
"Когда она от нас отошла, тогда я шепнул Григорью Александровичу: «Ну что, какова?» - «Прелесть! - отвечал он. - А как ее зовут?» - «Ее зовут Бэлою», - отвечал я.
И точно, она была хороша: высокая, тоненькая, глаза черные, как у горной серны, так и заглядывали нам в душу. Печорин в задумчивости не сводил с нее глаз, и она частенько исподлобья на него посматривала".
В.Серов, "Бэла"
"Много красавиц в аулах у нас,
Звезды сияют во мраке их глаз.
Сладко любить их, завидная доля;
Но веселей молодецкая воля.
Золото купит четыре жены,
Конь же лихой не имеет цены:
Он и от вихря в степи не отстанет,
Он не изменит, он не обманет".
М.Врубель, "Казбич и Азамат"
"Опрометью поскакали мы на выстрел - смотрим: на валу солдаты собрались в кучу и указывают в поле, а там летит стремглав всадник и держит что-то белое на седле. Григорий Александрович взвизгнул не хуже любого чеченца; ружье из чехла - и туда; я за ним.
К счастью, по причине неудачной охоты, наши кони не были измучены: они рвались из-под седла, и с каждым мгновением мы были все ближе и ближе… И наконец я узнал Казбича, только не мог разобрать, что такое он держал перед собою. Я тогда поравнялся с Печориным и кричу ему: «Это Казбич!..» Он посмотрел на меня, кивнул головою и ударил коня плетью.
Вот наконец мы были уж от него на ружейный выстрел; измучена ли была у Казбича лошадь или хуже наших, только, несмотря на все его старания, она не больно подавалась вперед. Я думаю, в эту минуту он вспомнил своего Карагеза…
Смотрю: Печорин на скаку приложился из ружья… «Не стреляйте! - кричу я ему. - берегите заряд; мы и так его догоним». Уж эта молодежь! вечно некстати горячится… Но выстрел раздался, и пуля перебила заднюю ногу лошади: она сгоряча сделала еще прыжков десять, споткнулась и упала на колени; Казбич соскочил, и тогда мы увидели, что он держал на руках своих женщину, окутанную чадрою… Это была Бэла… бедная Бэла! Он что-то нам закричал по-своему и занес над нею кинжал…"
В. Бехтеев, "Казбич ранит Бэлу"
"- Так вы в Персию?.. а когда вернетесь?.. - кричал вслед Максим Максимыч…
Коляска была уж далеко; но Печорин сделал знак рукой, который можно было перевести следующим образом: вряд ли! да и зачем?..
Давно уж не слышно было ни звона колокольчика, ни стука колес по кремнистой дороге, - а бедный старик еще стоял на том же месте в глубокой задумчивости".
Н. Дубовский, "Максим Максимыч провожает Печорина"
"Тамань - самый скверный городишко из всех приморских городов России".
М.Лермонтов, "Тамань"
"В эту минуту Грушницкий уронил свой стакан на песок и усиливался нагнуться, чтоб его поднять: больная нога ему мешала. Бежняжка! как он ухитрялся, опираясь на костыль, и все напрасно. Выразительное лицо его в самом деле изображало страдание.
Княжна Мери видела все это лучше меня.
Легче птички она к нему подскочила, нагнулась, подняла стакан и подала ему с телодвижением, исполненным невыразимой прелести; потом ужасно покраснела, оглянулась на галерею и, убедившись, что ее маменька ничего не видала, кажется, тотчас же успокоилась. "
М.Врубель. "Княжна Мери и Грушницкий"
Д.Шмаринов, "Княжна Мери и Грушницкий"
"Зала ресторации превратилась в залу Благородного собрания. В девять часов все съехались. Княгиня с дочерью явилась из последних; многие дамы посмотрели на нее с завистью и недоброжелательством, потому что княжна Мери одевается со вкусом. Те, которые почитают себя здешними аристократками, утаив зависть, примкнулись к ней. Как быть? Где есть общество женщин - там сейчас явится высший и низший круг. Под окном, в толпе народа, стоял Грушницкий, прижав лицо к стеклу и не спуская глаз с своей богини; она, проходя мимо, едва приметно кивнула ему головой. Он просиял, как солнце… Танцы начались польским; потом заиграли вальс. Шпоры зазвенели, фалды поднялись и закружились".
П.Павлинов, "Бал"
"Мы были уж на середине, в самой быстрине, когда она вдруг на седле покачнулась. "Мне дурно!" - проговорила она слабым голосом… Я быстро наклонился к ней, обвил рукою ее гибкую талию. "Смотрите наверх! - шепнул я ей, - это ничего, только не бойтесь; я с вами".
Ей стало лучше; она хотела освободиться от моей руки, но я еще крепче обвил ее нежный мягкий стан; моя щека почти касалась ее щеки; от нее веяло пламенем.
- Что вы со мною делаете? Боже мой!.."
title: Купить:
feed_id: 3854
pattern_id: 1079
book_author: Лермонтов Михаил Юрьевич
book_name: Герой нашего времени
- А вот я вам расскажу. Верст шесть от крепости жил один мирной князь.
Сынишка его, мальчик лет пятнадцати, повадился к нам ездит: всякий день,
бывало, то за тем, то за другим; и уж точно, избаловали мы его с Григорием
Александровичем. А уж какой был головорез, проворный на что хочешь: шапку
ли поднять на всем скаку, из ружья ли стрелять. Одно было в нем нехорошо:
ужасно падок был на деньги. Раз, для смеха, Григорий Александрович обещался
ему дать червонец, коли он ему украдет лучшего козла из отцовского стада; и
что ж вы думаете? на другую же ночь притащил его за рога. А бывало, мы его
вздумаем дразнить, так глаза кровью и нальются, и сейчас за кинжал. "Эй,
Азамат, не сносить тебе головы, - говорил я ему, яман2 будет твоя башка!"
Раз приезжает сам старый князь звать нас на свадьбу: он отдавал старшую
дочь замуж, а мы были с ним кунаки: так нельзя же, знаете, отказаться, хоть
он и татарин. Отправились. В ауле множество собак встретило нас громким
лаем. Женщины, увидя нас, прятались; те, которых мы могли рассмотреть в
лицо, были далеко не красавицы. "Я имел гораздо лучшее мнение о
черкешенках", - сказал мне Григорий Александрович. "Погодите!" - отвечал я,
усмехаясь. У меня было свое на уме.
У князя в сакле собралось уже множество народа. У азиатов, знаете, обычай
всех встречных и поперечных приглашать на свадьбу. Нас приняли со всеми
почестями и повели в кунацкую. Я, однако ж, не позабыл подметить, где
поставили наших лошадей, знаете, для непредвидимого случая.
Как же у них празднуют свадьбу? - спросил я штабс-капитана.
Да обыкновенно. Сначала мулла прочитает им что-то из Корана; потом дарят
молодых и всех их родственников, едят, пьют бузу; потом начинается
джигитовка, и всегда один какой-нибудь оборвыш, засаленный, на скверной
хромой лошаденке, ломается, паясничает, смешит честную компанию; потом,
когда смеркнется, в кунацкой начинается, по-нашему сказать, бал. Бедный
старичишка бренчит на трехструнной... забыл, как по-ихнему ну, да вроде
нашей балалайки. Девки и молодые ребята становятся в две шеренги одна
против другой, хлопают в ладоши и поют. Вот выходит одна девка и один
мужчина на середину и начинают говорить друг другу стихи нараспев, что
попало, а остальные подхватывают хором. Мы с Печориным сидели на почетном
месте, и вот к нему подошла меньшая дочь хозяина, девушка лет шестнадцати,
и пропела ему... как бы сказать?.. вроде комплимента.
А что ж такое она пропела, не помните ли?
Да, кажется, вот так: "Стройны, дескать, наши молодые джигиты, и кафтаны
на них серебром выложены, а молодой русский офицер стройнее их, и галуны на
нем золотые. Он как тополь между ними; только не расти, не цвести ему в
нашем саду". Печорин встал, поклонился ей, приложив руку ко лбу и сердцу, и
просил меня отвечать ей, я хорошо знаю по-ихнему и перевел его ответ.
Когда она от нас отошла, тогда я шепнул Григорью Александровичу: "Ну что,
какова?" - "Прелесть! - отвечал он. - А как ее зовут?" - "Ее зовут Бэлою",
- отвечал я.
И точно, она была хороша: высокая, тоненькая, глаза черные, как у горной
серны, так и заглядывали нам в душу. Печорин в задумчивости не сводил с нее
глаз, и она частенько исподлобья на него посматривала. Только не один
Печорин любовался хорошенькой княжной: из угла комнаты на нее смотрели
другие два глаза, неподвижные, огненные. Я стал вглядываться и узнал моего
старого знакомца Казбича. Он, знаете, был не то, чтоб мирной, не то, чтоб
немирной. Подозрений на него было много, хоть он ни в какой шалости не был
замечен. Бывало, он приводил к нам в крепость баранов и продавал дешево,
только никогда не торговался: что запросит, давай, - хоть зарежь, не
уступит. Говорили про него, что он любит таскаться на Кубань с абреками, и,
правду сказать, рожа у него была самая разбойничья: маленький, сухой,
широкоплечий... А уж ловок-то, ловок-то был, как бес! Бешмет всегда
изорванный, в заплатках, а оружие в серебре. А лошадь его славилась в целой
Кабарде, - и точно, лучше этой лошади ничего выдумать невозможно. Недаром
ему завидовали все наездники и не раз пытались ее украсть, только не
удавалось. Как теперь гляжу на эту лошадь: вороная, как смоль, ноги -
струнки, и глаза не хуже, чем у Бэлы; а какая сила! скачи хоть на пятьдесят
верст; а уж выезжена - как собака бегает за хозяином, голос даже его знала!
Бывало, он ее никогда и не привязывает. Уж такая разбойничья лошадь!..
В этот вечер Казбич был угрюмее, чем когда-нибудь, и я заметил, что у него
под бешметом надета кольчуга. "Недаром на нем эта кольчуга, - подумал я, -
уж он, верно, что-нибудь замышляет".
Душно стало в сакле, и я вышел на воздух освежиться. Ночь уж ложилась на
горы, и туман начинал бродить по ущельям.
Мне вздумалось завернуть под навес, где стояли наши лошади, посмотреть,
есть ли у них корм, и притом осторожность никогда не мешает: у меня же была
лошадь славная, и уж не один кабардинец на нее умильно поглядывал,
приговаривая: "Якши тхе, чек якши!"3
Пробираюсь вдоль забора и вдруг слышу голоса; один голос я тотчас узнал:
это был повеса Азамат, сын нашего хозяина; другой говорил реже и тише. "О
чем они тут толкуют? - подумал я, - уж не о моей ли лошадке?" Вот присел я
у забора и стал прислушиваться, стараясь не пропустить ни одного слова.
Иногда шум песен и говор голосов, вылетая из сакли, заглушали любопытный
для меня разговор.
Славная у тебя лошадь! - говорил Азамат, - если бы я был хозяин в доме и
имел табун в триста кобыл, то отдал бы половину за твоего скакуна, Казбич!
"А! Казбич!" - подумал я и вспомнил кольчугу.
Да, - отвечал Казбич после некоторого молчания, - в целой Кабарде не
найдешь такой. Раз, - это было за Тереком, - я ездил с абреками отбивать
русские табуны; нам не посчастливилось, и мы рассыпались кто куда. За мной
неслись четыре казака; уж я слышал за собою крики гяуров, и передо мною был
густой лес. Прилег я на седло, поручил себе аллаху и в первый раз в жизни
оскорбил коня ударом плети. Как птица нырнул он между ветвями; острые
колючки рвали мою одежду, сухие сучья карагача били меня по лицу. Конь мой
прыгал через пни, разрывал кусты грудью. Лучше было бы мне его бросить у
опушки и скрыться в лесу пешком, да жаль было с ним расстаться, - и пророк
вознаградил меня. Несколько пуль провизжало над моей головою; я уж слышал,
как спешившиеся казаки бежали по следам... Вдруг передо мною рытвина
глубокая; скакун мой призадумался - и прыгнул. Задние его копыта оборвались
с противного берега, и он повис на передних ногах; я бросил поводья и
полетел в овраг; это спасло моего коня: он выскочил. Казаки все это видели,
только ни один не спустился меня искать: они, верно, думали, что я убился
до смерти, и я слышал, как они бросились ловить моего коня. Сердце мое
облилось кровью; пополз я по густой траве вдоль по оврагу, - смотрю: лес
кончился, несколько казаков выезжают из него на поляну, и вот выскакивает
прямо к ним мой Карагез; все кинулись за ним с криком; долго, долго они за
ним гонялись, особенно один раза два чуть-чуть не накинул ему на шею
аркана; я задрожал, опустил глаза и начал молиться. Через несколько
мгновений поднимаю их - и вижу: мой Карагез летит, развевая хвост, вольный
как ветер, а гяуры далеко один за другим тянутся по степи на измученных
конях. Валлах! это правда, истинная правда! До поздней ночи я сидел в своем
овраге. Вдруг, что ж ты думаешь, Азамат? во мраке слышу, бегает по берегу
оврага конь, фыркает, ржет и бьет копытами о землю; я узнал голос моего
Карагеза; это был он, мой товарищ!.. С тех пор мы не разлучались.
И слышно было, как он трепал рукою по гладкой шее своего скакуна, давая ему
разные нежные названия.
Если б у меня был табун в тысячу кобыл, - сказал Азамат, - то отдал бы
тебе весь за твоего Карагеза.
Йок4, не хочу, - отвечал равнодушно Казбич.
Послушай, Казбич, - говорил, ласкаясь к нему, Азамат, - ты добрый
человек, ты храбрый джигит, а мой отец боится русских и не пускает меня в
горы; отдай мне свою лошадь, и я сделаю все, что ты хочешь, украду для тебя
у отца лучшую его винтовку или шашку, что только пожелаешь, - а шашка его
настоящая гурда: приложи лезвием к руке, сама в тело вопьется; а кольчуга -
такая, как твоя, нипочем.
Казбич молчал.
В первый раз, как я увидел твоего коня, - продолжал Азамат, когда он под
тобой крутился и прыгал, раздувая ноздри, и кремни брызгами летели из-под
копыт его, в моей душе сделалось что-то непонятное, и с тех пор все мне
опостылело: на лучших скакунов моего отца смотрел я с презрением, стыдно
было мне на них показаться, и тоска овладела мной; и, тоскуя, просиживал я
на утесе целые дни, и ежеминутно мыслям моим являлся вороной скакун твой с
своей стройной поступью, с своим гладким, прямым, как стрела, хребтом; он
смотрел мне в глаза своими бойкими глазами, как будто хотел слово
вымолвить. Я умру, Казбич, если ты мне не продашь его! - сказал Азамат
дрожащим голосом.
414. Прочитайте и укажите обособленные члены предложения. Объясните пунктуацию.
1) Тёмно-синие вершины гор, изрытые морщинами, покрытые слоями снега, рисовались на бледном небосклоне, ещё сохранившем последний отблеск зари. 2) Волнуемый воспоминаниями, я забылся. 3) Мы с Печориным сидели на почётном месте, и вот к нему подошла меньшая дочь хозяина, девушка лет шестнадцати, и пропела ему. 4) Из угла комнаты на неё смотрели другие два глаза, неподвижные, огненные. 5) Изредка набегал прохладный ветер с востока, приподнимая гриву лошадей, покрытую инеем. 6) Возвратясь, я нашёл у себя доктора. 7) Вопреки предсказанию моего спутника, погода прояснилась.
(М. Лермонтов)
§ 75. Обособление определений
1. Обособляются и отделяются на письме запятыми одиночные и распространённые согласованные определения, если они относятся к личному местоимению, например:
1) Утомлённый долгой речью , я закрыл глаза и заснул. (Л); 2) А он, мятежный , просит бури, как будто в бурях есть покой. (Л); 3) Но ты взыграл, неодолимый , и стая тонет кораблей. (П.)
Примечание. От обособленных согласованных определений, выраженных прилагательными и причастиями, необходимо отличать прилагательные и причастия, входящие в составное именное сказуемое, например: 1) Он пришёл особенно возбуждённый и весёлый . (Л. Т.); 2) Он пошёл домой грустный и усталый . (М. Г.) В этих случаях прилагательные и причастия могут быть поставлены в творительном падеже, например: Он пришёл особенно возбуждённым и весёлым .
2. Обособляются и отделяются на письме запятыми распространённые согласованные определения, если они стоят после определяемого существительного: 1) Офицер, ехавший верхом, натянул поводья, остановился на секунду и обернулся вправо. (Купр.); 2) Струйки дыма вились в ночном воздухе, полном влаги и свежести моря. (М. Г.) (Ср.: 1) Ехавший верхом офицер натянул поводья, остановился на секунду и обернулся вправо. 2) Струйки дыма вились в полном влаги и свежести моря ночном воздухе - обособления нет, так как определения стоят перед определяемыми существительными.)
3. Обособляются одиночные согласованные определения, если их два или больше и они стоят после определяемого существительного, в особенности если перед ним уже есть определение: 1) Кругом было поле, безжизненное, унылое. (Бун.); 2) Солнце, великолепное и яркое, поднималось над морем. (М. Г.)
Иногда определения так тесно связаны с существительным, что последнее без них не выражает нужного значения, например: В лесу Ефрема ждала атмосфера удушливая, густая, насыщенная запахами хвои, мха и гниющих листьев . (Ч.) Слово атмосфера приобретает необходимое значение лишь в сочетании с определениями, и потому они не могут быть от него обособлены: важно не то, что Ефрема «ждала атмосфера», а то, что эта атмосфера была «удушливая», «густая» и т. п. Ср. ещё один пример: Лицо его [вожатого] имело выражение довольно приятное, но плутовское (П.), где определения тоже тесно связаны с определяемым словом и поэтому не обособляются.
4. Согласованные определения, стоящие впереди определяемого существительного, обособляются, если имеют добавочное обстоятельственное значение (причинное, уступительное или временное). Эти определения часто относятся к собственным именам: 1) Привлечённые светом, бабочки прилетели и кружились около фонаря. (Акс.); 2) Утомлённый дневным переходом, Семёнов заснул скоро. (Кор.); 3) Ещё прозрачные, леса как будто пухом зеленеют. (П.); 4) Не остывшая от зною, ночь июльская блистала. (Тютч.)
5. Несогласованные определения, выраженные косвенными падежами существительных с предлогами, обособляются в том случае, если им придаётся большая самостоятельность, т. е. когда они дополняют, уточняют представление об известном уже лице или предмете; это обычно бывает, если они относятся к собственному имени или личному местоимению: 1) Князь Андрей, в плаще, верхом на вороной лошади, стоял за толпой и смотрел на Алпатыча. (Л. Т.); 2) Сегодня она, в новом голубом капоте, была особенно молода и внушительно красива. (М. Г.); 3) Элегантный офицер, в фуражке с золотыми дубовыми листьями, кричал в рупор что-то капитану. (А. Н. Т.) Ср.: Больше всех был недоволен задержкой инженер с громовым голосом, в черепаховых очках. (Пауст.)
Несогласованные определения, выраженные косвенными падежами существительных, кроме того, обычно обособляются: а) когда следуют за обособленными определениями, выраженными прилагательными и причастиями: Мальчик, стриженый, в серой блузе, подал Лаптеву чаю без блюдечка. (Ч.); б) когда стоят впереди этих определений и связаны с ними сочинительными союзами: Бедный гость, с оборванной полою и до крови оцарапанный, скоро отыскал безопасный угол. (П.)
415. Спишите, расставляя знаки препинания и объясняя их употребление. Обособленные согласованные и несогласованные определения подчеркните.
I.1) Только люди способные сильно любить могут испытывать и сильные огорчения; но та же потребность любить служит для них противодействием горести и исцеляет их. (Л. Т.) 2) Улица ведущая в город была свободна. (Н. О.) 3) Они вступили в коридор узкий и тёмный. (Г.) 4) Ленивый от природы он [Захар] был ленив ещё и по своему лакейскому воспитанию. (Гонч.) 5) Страстно преданный барину он, однако ж, редкий день в чём-нибудь не солжёт ему. (Гонч.) 6) Мужчина лет тридцати здоровый красивый и сильный лежал на телеге. (Кор.) 7) Земля и небо и белое облачко плывущее в лазури и тёмный бор невнятно шепчущий внизу и плеск невидной во мраке речки всё это знакомо всё это ему родное. (Кор.) 8) Рассказы матери более живые и яркие производили на мальчика большое впечатление. (Кор.) 9) Покрытые инеем они [скалы] уходили в неясную озарённую даль искрящиеся почти прозрачные. (Кор.) 10) Ударил мороз в 30, 35 и 40 градусов. Потом на одной из станций мы уже видели замёрзшую в термометре ртуть. (Кор.) 11) Ржавая осока всё ещё зелёная и сочная склонялась к земле. (Ч.) 12) Песня тихая тягучая и заунывная похожая на плач и едва уловимая слухом слышалась то справа то слева то сверху то из-под земли. (Ч.) 13) При виде Калиновича лакей глуповатый с лица но в ливрее с галунами вытянулся в дежурную позу. (Писем.) 14) Борису не спалось и он в лёгком утреннем пальто вышел в сад. (Гонч.) 15) Сама Бережкова в шёлковом платье в чепце на затылке сидела на диване. (Гонч.)
II. 1) Его [Вернера] маленькие чёрные глаза всегда беспокойные старались проникнуть в ваши мысли. (Л.) 2) Мне уже передавали две-три эпиграммы на мой счёт довольно колкие но вместе очень лестные. (Л.) 3) Вышел Алёша из дома отца в состоянии духа разбитом и подавленном. (Дост.) 4) Довольный плохим каламбуром он развеселился. (Л.) 5) Бледный он лежал на полу. (Л.) 6) Мы пошли на экзамен спокойные и уверенные в своих силах. 7) За нею [коляскою] шёл человек с большими усами в венгерке довольно хорошо одетый для лакея. (Л.) 8) Около дороги нежно прислонились друг к другу две ивы старая и молодая и о чём-то шептались. 9) Одарённый необычайной силой он [Герасим] работал за четверых. (Т.) 10) Солнце перед самым закатом вышло из-за серых туч покрывающих небо и вдруг багряным светом осветило лиловые тучи зеленоватое море покрытое кораблями и лодками колыхаемое ровной широкой зыбью и белые строения города и народ движущийся по улицам. (Л. Т.) 11) Жизнь в городе сонная и однообразная пошла своей колеёй. (Кор.) 12) Река загромождённая белым торосом слегка искрилась под серебристым грустным светом луны стоявшей над горами. (Кор.) 13) Ваня по-прежнему сидел на облучке серьёзный спокойный в своей ушастой шапке. (Зайц.)
416. Прочитайте текст, объясняя пунктуацию при выделенных распространённых определениях. Спишите, делая обособленные определения необособленными и, наоборот, необособленные - обособленными. Расставьте знаки препинания.
Путешественника, впервые отправляющегося в центральные районы высокого Тянь-Шаня , изумляют прекрасные дороги, проложенные в горах. Множество машин движется по горным дорогам. Наполненные грузом и людьми тяжёлые машины взбираются на высокие перевалы, спускаются в глубокие горные долины, поросшие высокой травою . Чем выше поднимаемся в горы - чище, прохладнее воздух. Ближе к нам вершины высоких хребтов, покрытые снегом. Дорога, огибающая голые скалы , вьётся по глубокой ложбине. Горный поток, стремительный и бурный , то подмывает дорогу, то теряется в глубоком каменном русле.
Дикое, пустынное впечатление производит раскинувшаяся вдоль бурной реки глубокая горная ложбина. Звенящие на ветру стебли высохших трав покрывают дикую степь. Редкое дерево виднеется на берегу реки. Маленькие степные зайцы прячутся в траве, прижав уши, сидят возле врытых в землю телеграфных столбов. Стадо джейранов перебегает дорогу. Далеко видно этих мчащихся по степи легконогих животных. Остановившись на берегу шумной реки, размывшей край горной дороги , на склонах горы можно рассмотреть в бинокль стадо горных серн. Чуткие животные поднимают головы, вглядываясь в пробегающую внизу дорогу.
417. Спишите, расставляя знаки препинания. Обособленные определения подчеркните.
1) Небо темнеет, тяжёлое и неприветливое оно всё ниже нав..сает над землёй. (Нов.-Пр.) 2) Не переставая лил дождь косой и мелкий. (А. Н. Т.) 3) Утомлённые мы наконец заснули. (Нов.-Пр.) 4) Ветер всё ещё сильный дул теперь с востока. (А. Н. Т.) 5) Он [Телегин] различал между этими глубокими вздохами глухое ворчанье то затихающее то вырастающее в сердитые перекаты. (А. Н. Т.) 6) Изумлённый я некоторое время раздумываю над случившимся. (Нов.-Пр.) 7) Я увидел наверху группу скал похожих на оленя и залюбовался. (Прж.) 8) Надвигалась ночь бесконечно долгая угрюмо холодная. (Нов.-Пр.) 9) Весь простор густо залитый мраком ночи находился в беше..ом движении. (Н. О.) 10) Между тем морозы хотя и очень лёгкие подсушили и окрасили все листья. (Пришв.) 11) Масса земли не то синей не то серой местами лежала горбатой кучкой местами полосой тянулась по горизонту. (Гонч.) 12) Стояла белая зима с жёсткою тишиной безоблачных морозов плотным скр..пучим снегом розовым инеем на деревьях (бледно) изумрудным небом шапками дыма над трубами клубами пара из мгновенно раскрытых дверей свежими лицами людей и хлопотливым бегом продрогших лошадок. (Т.) 13) (Н..)один луч, (н..)один звук (н..проникал в кабинет (с)наружи через окно наглух.. занавеш..ое п..ртьерами. (Булг.) 14) Соборный двор топта..ый тысячами ног звонко (не)пр..рывно хрустел. (Булг.)
I
Бэла
Я ехал на перекладных из Тифлиса. Вся поклажа моей тележки состояла из одного небольшого чемодана, который до половины был набит путевыми записками о Грузии. Большая часть из них, к счастию для вас, потеряна, а чемодан с остальными вещами, к счастью для меня, остался цел.
Уж солнце начинало прятаться за снеговой хребет, когда я въехал в Койшаурскую долину. Осетин-извозчик неутомимо погонял лошадей, чтоб успеть до ночи взобраться на Койшаурскую гору, и во все горло распевал песни. Славное место эта долина! Со всех сторон горы неприступные, красноватые скалы, обвешанные зеленым плющом и увенчанные купами чинар, желтые обрывы, исчерченные промоинами, а там высоко-высоко золотая бахрома снегов, а внизу Арагва, обнявшись с другой безыменной речкой, шумно вырывающейся из черного, полного мглою ущелья, тянется серебряною нитью и сверкает, как змея своею чешуею.
Подъехав к подошве Койшаурской горы, мы остановились возле духана. Тут толпилось шумно десятка два грузин и горцев; поблизости караван верблюдов остановился для ночлега. Я должен был нанять быков, чтоб втащить мою тележку на эту проклятую гору, потому что была уже осень и гололедица, — а эта гора имеет около двух верст длины.
Нечего делать, я нанял шесть быков и нескольких осетин. Один из них взвалил себе на плечи мой чемодан, другие стали помогать быкам почти одним криком.
За моею тележкою четверка быков тащила другую как ни в чем не бывало, несмотря на то, что она была доверху накладена. Это обстоятельство меня удивило. За нею шел ее хозяин, покуривая из маленькой кабардинской трубочки, обделанной в серебро. На нем был офицерский сюртук без эполет и черкесская мохнатая шапка. Он казался лет пятидесяти; смуглый цвет лица его показывал, что оно давно знакомо с закавказским солнцем, и преждевременно поседевшие усы не соответствовали его твердой походке и бодрому виду. Я подошел к нему и поклонился: он молча отвечал мне на поклон и пустил огромный клуб дыма.
— Мы с вами попутчики, кажется?
Он молча опять поклонился.
— Вы, верно, едете в Ставрополь?
— Так-с точно... с казенными вещами.
— Скажите, пожалуйста, отчего это вашу тяжелую тележку четыре быка тащат шутя, а мою, пустую, шесть скотов едва подвигают с помощью этих осетин?
Он лукаво улыбнулся и значительно взглянул на меня.
— Вы, верно, недавно на Кавказе?
— С год, — отвечал я.
Он улыбнулся вторично.
— А что ж?
— Да так-с! Ужасные бестии эти азиаты! Вы думаете, они помогают, что кричат? А черт их разберет, что они кричат? Быки-то их понимают; запрягите хоть двадцать, так коли они крикнут по-своему, быки все ни с места... Ужасные плуты! А что с них возьмешь?.. Любят деньги драть с проезжающих... Избаловали мошенников! Увидите, они еще с вас возьмут на водку. Уж я их знаю, меня не проведут!
— А вы давно здесь служите?
— Да, я уж здесь служил при Алексее Петровиче, — отвечал он, приосанившись. — Когда он приехал на Линию, я был подпоручиком, — прибавил он, — и при нем получил два чина за дела против горцев.
— А теперь вы?..
— Теперь считаюсь в третьем линейном батальоне. А вы, смею спросить?..
Я сказал ему.
Разговор этим кончился и мы продолжали молча идти друг подле друга. На вершине горы нашли мы снег. Солнце закатилось, и ночь последовала за днем без промежутка, как это обыкновенно бывает на юге; но благодаря отливу снегов мы легко могли различать дорогу, которая все еще шла в гору, хотя уже не так круто. Я велел положить чемодан свой в тележку, заменить быков лошадьми и в последний раз оглянулся на долину; но густой туман, нахлынувший волнами из ущелий, покрывал ее совершенно, ни единый звук не долетал уже оттуда до нашего слуха. Осетины шумно обступили меня и требовали на водку; но штабс-капитан так грозно на них прикрикнул, что они вмиг разбежались.
— Ведь этакий народ! — сказал он, — и хлеба по-русски назвать не умеет, а выучил: «Офицер, дай на водку!» Уж татары по мне лучше: те хоть непьющие...
До станции оставалось еще с версту. Кругом было тихо, так тихо, что по жужжанию комара можно было следить за его полетом. Налево чернело глубокое ущелье; за ним и впереди нас темно-синие вершины гор, изрытые морщинами, покрытые слоями снега, рисовались на бледном небосклоне, еще сохранявшем последний отблеск зари. На темном небе начинали мелькать звезды, и странно, мне показалось, что оно гораздо выше, чем у нас на севере. По обеим сторонам дороги торчали голые, черные камни; кой-где из-под снега выглядывали кустарники, но ни один сухой листок не шевелился, и весело было слышать среди этого мертвого сна природы фырканье усталой почтовой тройки и неровное побрякиванье русского колокольчика.
— Завтра будет славная погода! — сказал я. Штабс-капитан не отвечал ни слова и указал мне пальцем на высокую гору, поднимавшуюся прямо против нас.
— Что ж это? — спросил я.
— Гуд-гора.
— Ну так что ж?
— Посмотрите, как курится.
И в самом деле, Гуд-гора курилась; по бокам ее ползали легкие струйки — облаков, а на вершине лежала черная туча, такая черная, что на темном небе она казалась пятном.
Уж мы различали почтовую станцию, кровли окружающих ее саклей, и перед нами мелькали приветные огоньки, когда пахнул сырой, холодный ветер, ущелье загудело и пошел мелкий дождь. Едва успел я накинуть бурку, как повалил снег. Я с благоговением посмотрел на штабс-капитана...
— Нам придется здесь ночевать, — сказал он с досадою, — в такую метель через горы не переедешь. Что? были ль обвалы на Крестовой? — спросил он извозчика.
— Не было, господин, — отвечал осетин-извозчик, — а висит много, много.
За неимением комнаты для проезжающих на станции, нам отвели ночлег в дымной сакле. Я пригласил своего спутника выпить вместе стакан чая, ибо со мной был чугунный чайник — единственная отрада моя в путешествиях по Кавказу.
Сакля была прилеплена одним боком к скале; три скользкие, мокрые ступени вели к ее двери. Ощупью вошел я и наткнулся на корову (хлев у этих людей заменяет лакейскую). Я не знал, куда деваться: тут блеют овцы, там ворчит собака. К счастью, в стороне блеснул тусклый свет и помог мне найти другое отверстие наподобие двери. Тут открылась картина довольно занимательная: широкая сакля, которой крыша опиралась на два закопченные столба, была полна народа. Посередине трещал огонек, разложенный на земле, и дым, выталкиваемый обратно ветром из отверстия в крыше, расстилался вокруг такой густой пеленою, что я долго не мог осмотреться; у огня сидели две старухи, множество детей и один худощавый грузин, все в лохмотьях. Нечего было делать, мы приютились у огня, закурили трубки, и скоро чайник зашипел приветливо.
— Жалкие люди! — сказал я штабс-капитану, указывая на наших грязных хозяев, которые молча на нас смотрели в каком-то остолбенении.
— Преглупый народ! — отвечал он. — Поверите ли? ничего не умеют, не способны ни к какому образованию! Уж по крайней мере наши кабардинцы или чеченцы хотя разбойники, голыши, зато отчаянные башки, а у этих и к оружию никакой охоты нет: порядочного кинжала ни на одном не увидишь. Уж подлинно осетины!
— А вы долго были в Чечне?
— Да, я лет десять стоял там в крепости с ротою, у Каменного Брода, — знаете?
— Слыхал.
— Вот, батюшка, надоели нам эти головорезы; нынче, слава богу, смирнее; а бывало, на сто шагов отойдешь за вал, уже где-нибудь косматый дьявол сидит и караулит: чуть зазевался, того и гляди — либо аркан на шее, либо пуля в затылке. А молодцы!..
— А, чай, много с вами бывало приключений? — сказал я, подстрекаемый любопытством.
— Как не бывать! бывало...
Тут он начал щипать левый ус, повесил голову и призадумался. Мне страх хотелось вытянуть из него какую-нибудь историйку — желание, свойственное всем путешествующим и записывающим людям. Между тем чай поспел; я вытащил из чемодана два походных стаканчика, налил и поставил один перед ним. Он отхлебнул и сказал как будто про себя: «Да, бывало!» Это восклицание подало мне большие надежды. Я знаю, старые кавказцы любят поговорить, порассказать; им так редко это удается: другой лет пять стоит где-нибудь в захолустье с ротой, и целые пять лет ему никто не скажет «здравствуйте» (потому что фельдфебель говорит «здравия желаю»). А поболтать было бы о чем: кругом народ дикий, любопытный; каждый день опасность, случаи бывают чудные, и тут поневоле пожалеешь о том, что у нас так мало записывают.
— Не хотите ли подбавить рому? — сказал я своему собеседнику, — у меня есть белый из Тифлиса; теперь холодно.
— Нет-с, благодарствуйте, не пью.
— Что так?
— Да так. Я дал себе заклятье. Когда я был еще подпоручиком, раз, знаете, мы подгуляли между собой, а ночью сделалась тревога; вот мы и вышли перед фрунт навеселе, да уж и досталось нам, как Алексей Петрович узнал: не дай господи, как он рассердился! чуть-чуть не отдал под суд. Оно и точно: другой раз целый год живешь, никого не видишь, да как тут еще водка — пропадший человек!
Услышав это, я почти потерял надежду.
— Да вот хоть черкесы, — продолжал он, — как напьются бузы на свадьбе или на похоронах, так и пошла рубка. Я раз насилу ноги унес, а еще у мирнова князя был в гостях.
— Как же это случилось?
— Вот (он набил трубку, затянулся и начал рассказывать), вот изволите видеть, я тогда стоял в крепости за Тереком с ротой — этому скоро пять лет. Раз, осенью пришел транспорт с провиантом; в транспорте был офицер, молодой человек лет двадцати пяти. Он явился ко мне в полной форме и объявил, что ему велено остаться у меня в крепости. Он был такой тоненький, беленький, на нем мундир был такой новенький, что я тотчас догадался, что он на Кавказе у нас недавно. «Вы, верно, — спросил я его, — переведены сюда из России?» — «Точно так, господин штабс-капитан», — отвечал он. Я взял его за руку и сказал: «Очень рад, очень рад. Вам будет немножко скучно... ну да мы с вами будем жить по-приятельски... Да, пожалуйста, зовите меня просто Максим Максимыч, и, пожалуйста, — к чему эта полная форма? приходите ко мне всегда в фуражке». Ему отвели квартиру, и он поселился в крепости.
— А как его звали? — спросил я Максима Максимыча.
— Его звали... Григорием Александровичем Печориным
. Славный был малый, смею вас уверить; только немножко странен. Ведь, например, в дождик, в холод целый день на охоте; все иззябнут, устанут — а ему ничего. А другой раз сидит у себя в комнате, ветер пахнет, уверяет, что простудился; ставнем стукнет, он вздрогнет и побледнеет; а при мне ходил на кабана один на один; бывало, по целым часам слова не добьешься, зато уж иногда как начнет рассказывать, так животики надорвешь со смеха... Да-с, с большими был странностями, и, должно быть, богатый человек: сколько у него было разных дорогих вещиц!..
— А долго он с вами жил? — спросил я опять.
— Да с год. Ну да уж зато памятен мне этот год; наделал он мне хлопот, не тем будь помянут! Ведь есть, право, этакие люди, у которых на роду написано, что с ними должны случаться разные необыкновенные вещи!
— Необыкновенные? — воскликнул я с видом любопытства, подливая ему чая.
— А вот я вам расскажу. Верст шесть от крепости жил один мирной князь. Сынишка его, мальчик лет пятнадцати, повадился к нам ездит: всякий день, бывало, то за тем, то за другим; и уж точно, избаловали мы его с Григорием Александровичем. А уж какой был головорез, проворный на что хочешь: шапку ли поднять на всем скаку, из ружья ли стрелять. Одно было в нем нехорошо: ужасно падок был на деньги. Раз, для смеха, Григорий Александрович обещался ему дать червонец, коли он ему украдет лучшего козла из отцовского стада; и что ж вы думаете? на другую же ночь притащил его за рога. А бывало, мы его вздумаем дразнить, так глаза кровью и нальются, и сейчас за кинжал. «Эй, Азамат, не сносить тебе головы, — говорил я ему, яман будет твоя башка!»
Раз приезжает сам старый князь звать нас на свадьбу: он отдавал старшую дочь замуж, а мы были с ним кунаки: так нельзя же, знаете, отказаться, хоть он и татарин. Отправились. В ауле множество собак встретило нас громким лаем. Женщины, увидя нас, прятались; те, которых мы могли рассмотреть в лицо, были далеко не красавицы. «Я имел гораздо лучшее мнение о черкешенках», — сказал мне Григорий Александрович. «Погодите!» — отвечал я, усмехаясь. У меня было свое на уме.
У князя в сакле собралось уже множество народа. У азиатов, знаете, обычай всех встречных и поперечных приглашать на свадьбу. Нас приняли со всеми почестями и повели в кунацкую. Я, однако ж, не позабыл подметить, где поставили наших лошадей, знаете, для непредвидимого случая.
— Как же у них празднуют свадьбу? — спросил я штабс-капитана.
— Да обыкновенно. Сначала мулла прочитает им что-то из Корана; потом дарят молодых и всех их родственников, едят, пьют бузу; потом начинается джигитовка, и всегда один какой-нибудь оборвыш, засаленный, на скверной хромой лошаденке, ломается, паясничает, смешит честную компанию; потом, когда смеркнется, в кунацкой начинается, по-нашему сказать, бал. Бедный старичишка бренчит на трехструнной... забыл, как по-ихнему ну, да вроде нашей балалайки. Девки и молодые ребята становятся в две шеренги одна против другой, хлопают в ладоши и поют. Вот выходит одна девка и один мужчина на середину и начинают говорить друг другу стихи нараспев, что попало, а остальные подхватывают хором. Мы с Печориным сидели на почетном месте, и вот к нему подошла меньшая дочь хозяина, девушка лет шестнадцати, и пропела ему... как бы сказать?.. вроде комплимента.
— А что ж такое она пропела, не помните ли?
— Да, кажется, вот так: «Стройны, дескать, наши молодые джигиты, и кафтаны на них серебром выложены, а молодой русский офицер стройнее их, и галуны на нем золотые. Он как тополь между ними; только не расти, не цвести ему в нашем саду». Печорин встал, поклонился ей, приложив руку ко лбу и сердцу, и просил меня отвечать ей, я хорошо знаю по-ихнему и перевел его ответ.
Когда она от нас отошла, тогда я шепнул Григорью Александровичу: «Ну что, какова?» — «Прелесть! — отвечал он. — А как ее зовут?» — «Ее зовут Бэлою», — отвечал я.
И точно, она была хороша: высокая, тоненькая, глаза черные, как у горной серны, так и заглядывали нам в душу. Печорин в задумчивости не сводил с нее глаз, и она частенько исподлобья на него посматривала. Только не один Печорин любовался хорошенькой княжной: из угла комнаты на нее смотрели другие два глаза, неподвижные, огненные. Я стал вглядываться и узнал моего старого знакомца Казбича. Он, знаете, был не то, чтоб мирной, не то, чтоб немирной. Подозрений на него было много, хоть он ни в какой шалости не был замечен. Бывало, он приводил к нам в крепость баранов и продавал дешево, только никогда не торговался: что запросит, давай, — хоть зарежь, не уступит. Говорили про него, что он любит таскаться на Кубань с абреками, и, правду сказать, рожа у него была самая разбойничья: маленький, сухой, широкоплечий... А уж ловок-то, ловок-то был, как бес! Бешмет всегда изорванный, в заплатках, а оружие в серебре. А лошадь его славилась в целой Кабарде, — и точно, лучше этой лошади ничего выдумать невозможно. Недаром ему завидовали все наездники и не раз пытались ее украсть, только не удавалось. Как теперь гляжу на эту лошадь: вороная, как смоль, ноги — струнки, и глаза не хуже, чем у Бэлы; а какая сила! скачи хоть на пятьдесят верст; а уж выезжена — как собака бегает за хозяином, голос даже его знала! Бывало, он ее никогда и не привязывает. Уж такая разбойничья лошадь!..
В этот вечер Казбич был угрюмее, чем когда-нибудь, и я заметил, что у него под бешметом надета кольчуга. «Недаром на нем эта кольчуга, — подумал я, — уж он, верно, что-нибудь замышляет».
Душно стало в сакле, и я вышел на воздух освежиться. Ночь уж ложилась на горы, и туман начинал бродить по ущельям.
Мне вздумалось завернуть под навес, где стояли наши лошади, посмотреть, есть ли у них корм, и притом осторожность никогда не мешает: у меня же была лошадь славная, и уж не один кабардинец на нее умильно поглядывал, приговаривая: «Якши тхе, чек якши!»
Пробираюсь вдоль забора и вдруг слышу голоса; один голос я тотчас узнал: это был повеса Азамат, сын нашего хозяина; другой говорил реже и тише. «О чем они тут толкуют? — подумал я, — уж не о моей ли лошадке?» Вот присел я у забора и стал прислушиваться, стараясь не пропустить ни одного слова. Иногда шум песен и говор голосов, вылетая из сакли, заглушали любопытный для меня разговор.
— Славная у тебя лошадь! — говорил Азамат, — если бы я был хозяин в доме и имел табун в триста кобыл, то отдал бы половину за твоего скакуна, Казбич!
«А! Казбич!» — подумал я и вспомнил кольчугу.
— Да, — отвечал Казбич после некоторого молчания, — в целой Кабарде не найдешь такой. Раз, — это было за Тереком, — я ездил с абреками отбивать русские табуны; нам не посчастливилось, и мы рассыпались кто куда. За мной неслись четыре казака; уж я слышал за собою крики гяуров, и передо мною был густой лес. Прилег я на седло, поручил себе аллаху и в первый раз в жизни оскорбил коня ударом плети. Как птица нырнул он между ветвями; острые колючки рвали мою одежду, сухие сучья карагача били меня по лицу. Конь мой прыгал через пни, разрывал кусты грудью. Лучше было бы мне его бросить у опушки и скрыться в лесу пешком, да жаль было с ним расстаться, — и пророк вознаградил меня. Несколько пуль провизжало над моей головою; я уж слышал, как спешившиеся казаки бежали по следам... Вдруг передо мною рытвина глубокая; скакун мой призадумался — и прыгнул. Задние его копыта оборвались с противного берега, и он повис на передних ногах; я бросил поводья и полетел в овраг; это спасло моего коня: он выскочил. Казаки все это видели, только ни один не спустился меня искать: они, верно, думали, что я убился до смерти, и я слышал, как они бросились ловить моего коня. Сердце мое облилось кровью; пополз я по густой траве вдоль по оврагу, — смотрю: лес кончился, несколько казаков выезжают из него на поляну, и вот выскакивает прямо к ним мой Карагез; все кинулись за ним с криком; долго, долго они за ним гонялись, особенно один раза два чуть-чуть не накинул ему на шею аркана; я задрожал, опустил глаза и начал молиться. Через несколько мгновений поднимаю их — и вижу: мой Карагез летит, развевая хвост, вольный как ветер, а гяуры далеко один за другим тянутся по степи на измученных конях. Валлах! это правда, истинная правда! До поздней ночи я сидел в своем овраге. Вдруг, что ж ты думаешь, Азамат? во мраке слышу, бегает по берегу оврага конь, фыркает, ржет и бьет копытами о землю; я узнал голос моего Карагеза; это был он, мой товарищ!.. С тех пор мы не разлучались.
И слышно было, как он трепал рукою по гладкой шее своего скакуна, давая ему разные нежные названия.
— Если б у меня был табун в тысячу кобыл, — сказал Азамат, — то отдал бы тебе весь за твоего Карагеза.
— Йок
, не хочу, — отвечал равнодушно Казбич.
— Послушай, Казбич, — говорил, ласкаясь к нему, Азамат, — ты добрый человек, ты храбрый джигит, а мой отец боится русских и не пускает меня в горы; отдай мне свою лошадь, и я сделаю все, что ты хочешь, украду для тебя у отца лучшую его винтовку или шашку, что только пожелаешь, — а шашка его настоящая гурда : приложи лезвием к руке, сама в тело вопьется; а кольчуга — такая, как твоя, нипочем.
Казбич молчал.
— В первый раз, как я увидел твоего коня, — продолжал Азамат, когда он под тобой крутился и прыгал, раздувая ноздри, и кремни брызгами летели из-под копыт его, в моей душе сделалось что-то непонятное, и с тех пор все мне опостылело: на лучших скакунов моего отца смотрел я с презрением, стыдно было мне на них показаться, и тоска овладела мной; и, тоскуя, просиживал я на утесе целые дни, и ежеминутно мыслям моим являлся вороной скакун твой с своей стройной поступью, с своим гладким, прямым, как стрела, хребтом; он смотрел мне в глаза своими бойкими глазами, как будто хотел слово вымолвить. Я умру, Казбич, если ты мне не продашь его! — сказал Азамат дрожащим голосом.
Мне послышалось, что он заплакал: а надо вам сказать, что Азамат был преупрямый мальчишка, и ничем, бывало, у него слез не выбьешь, даже когда он был помоложе.
В ответ на его слезы послышалось что-то вроде смеха.
— Послушай! — сказал твердым голосом Азамат, — видишь, я на все решаюсь. Хочешь, я украду для тебя мою сестру? Как она пляшет! как поет! а вышивает золотом — чудо! Не бывало такой жены и у турецкого падишаха... Хочешь, дождись меня завтра ночью там в ущелье, где бежит поток: я пойду с нею мимо в соседний аул, — и она твоя. Неужели не стоит Бэла твоего скакуна?
Долго, долго молчал Казбич; наконец вместо ответа он затянул старинную песню вполголоса:
Много красавиц в аулах у нас,
Звезды сияют во мраке их глаз.
Сладко любить их, завидная доля;
Но веселей молодецкая воля.
Золото купит четыре жены,
Конь же лихой не имеет цены:
Он и от вихря в степи не отстанет,
Он не изменит, он не обманет.