26/01/2015

У арестанток я еще интервью не брал. Первая арестантка в моей практике – известный искусствовед и эксперт Елена Баснер, обвиняемая в мошенничестве в составе неустановленной группы лиц и находящаяся под домашним арестом. В ее домашнее узилище я и пришел. Прошел почти год, как Баснер находится под арестом – ее арестовали 31 января 2014-го.

С ледственный комитет обвиняет Баснер в продаже поддельной картины авангардиста Бориса Григорьева. Следствие уже закончено. Материалы переданы в суд, дата начала процесса еще не назначена.

Я прочитал занятный документ, постановление об обвинении - Баснер его мне показала. Если сравнить следователей с землекопами, то впечатление от этой бумаги такое: несмотря на категорические и страшные формулировки - всё бездоказательно, начиная с главного, с того, что у Баснер был умысел на мошенничество, что она отлично помнила работу Б. Григорьева «В ресторане» из Русского музея, когда Аронсон принес ей подделку, и что она состоит в одной преступной группе с Аронсоном и другими неустановленными лицами, число которых не называется.

Т.е. А. принес Б. подделку картины Г., после чего А. и Б., впервые увидев друг друга, сразу же образовали ОПГ и всучили подделку наивному В., жестоко обманув его. Теперь В., который 40 лет занимается коллекционированием живописи и сам себя считает экспертом, плачет и рыдает, а следствие стоит на страже его интересов.

1. Консультант аукционного дома

- Почему вы молчали весь этот год?

Я не имела права, была под подпиской о неразглашении всего, что связано со следствием.

- До ареста где вы работали?

До ареста я состояла консультантом по русскому искусству в аукционном доме Bukowskis в Хельсинки и Стокгольме.

- Это штатная работа?

Нет, по контракту.

- Вы как консультант аукционного дома проводите визуальную экспертизу? Без химических анализов?

Обычно - да. Но у меня там была ультрафиолетовая лампа, которая выявляет позднейшие переделки и реставрационные правки. Можно увидеть, где вторгался реставратор. Еще есть лупа инфракрасного видения, которая позволяет выявить подготовительный рисунок. А в некоторых случаях мы ехали под Хельсинки в большой реставрационный центр, и у них оборудование превосходное.

- Обычно вы даете письменное заключение?

Я письменных заключений не даю. Письменно результат не оформляется. Сообщаю мнение руководству аукционного дома.

- Вашему мнению можно верить, а можно не верить?

Безусловно.

Если я что-то и сделала за время своей работы в Русском музее, то это именно большая работа по новой атрибуции целого пласта творчества Малевича. То, что сам художник датировал 1903-1905 годами, оказалось сделанным гораздо позже - в конце 1920-х - начале 1930-х годов. К моменту, когда я этим занялась, часть датировок уже была подвергнута сомнению, но мне удалось найти доказательства. Малевичу нужно было выстроить логически четкую - поскольку он был художник очень рациональный - биографию, с которой он хотел войти в историю искусства. В этой оптимизированной биографии не было, например, периода модерна.

- А к вам как консультанту аукционного дома Bukowskis часто попадают подделки?

Очень. Что-то около 70 процентов. Подделывают всех - от Репина до Анатолия Зверева. Или вот уникальный каталог выставки (показывает), где нет ни одной подлинной работы. Выставка «Русский авангард из частных коллекций», город Турку, 2009 год. Разве вот это Татлин?

- Ну, мало ли что Татлин мог…

Нет, не мало ли! Есть вещи, которые художник не может сделать абсолютно. Хотя очень трудно на суде - а я выступала как эксперт на суде по поводу выставки в Турку - объяснить, почему подделка - это подделка. И еще чудовищная выставка в Мантуе в октябре 2013-го - феврале 2014-го. Там все картины поддельные. Я часто говорю: я не возьмусь судить по фотографии. А здесь я возьмусь судить по фотографиям! Причем там подделки Клюна, Александра Яковлева и Любови Поповой сделаны, похоже, одной рукой!

- А были случаи, когда аукционный дом Bukowskis продавал подделку?

Заведомую?

- Нет, неумышленно!

Были такие случаи. Все аукционные дома так или иначе с этим сталкиваются.

- Деньги покупателю возвращают?

2. «Ах, какой был мужчина!..»

Начало криминальной истории, главной героиней которой вас сделали Васильев и следствие, - звонок от Аронсона? Когда это было?

Это был конец мая 2009 года (если судить по оттискам печатей о пересечении границы в моем паспорте, то в период с 10 по 25 мая). В аукционный дом Bukowskis на мой телефон поступил звонок от некоего человека, представившегося Михаилом Аронсоном и спросившего, может ли он проконсультироваться относительно картины Бориса Григорьева. Я только не помню, позвонил он мне в Стокгольм или в Хельсинки.

- И что он хотел от аукционного дома?

Он сказал, что ему нужно проконсультироваться по поводу картины Бориса Григорьева, которая у него есть. И я говорю: приезжайте. А он отвечает: а у меня картина в Петербурге. Я говорю: если хотите, найдите меня там. Мне это было интересно - посмотреть на картину. Дала ему свой петербургский телефон.

- И когда вы с ним встретились?

Он мне позвонил спустя довольно долгое время. Я уже и позабыла о первом звонке Аронсона. Он позвонил в начале июля 2009 года, и я сказала ему: да, приезжайте.

- И что он хотел у вас узнать?

Он хотел узнать, что это, и оценить эту вещь.

- Но он спрашивал, подлинная картина или нет?

Ну, разумеется, это подразумевается при обращении к консультанту.

- И что вы увидели и что решили относительно принесенной им картины?

Первое мое впечатление - что это подлинный Григорьев. И это мнение сохранялось на протяжении долгого времени.

Должна сделать отступление. В середине 1980-х годов, в 1985-м, в 1986-м, мне доводилось часто бывать в ленинградском доме, где хранилась замечательная коллекция работ Бориса Григорьева, приобретенная в свое время хозяином, известным психиатром Н.Н. Тимофеевым, у А.Е. Бурцева, петербургского мецената и коллекционера, издававшего в 1912-1914 годах альманах «Мой журнал для немногих». В этом же доме находились и произведения других художников, которых собирал и публиковал в своем издании Бурцев: С.Ю. Судейкина, Н.К. Калмакова, О. Амосовой. Григорьева же в таком количестве и таком качестве мне ни в одной другой коллекции видеть не приходилось. Листая альманах, я видела: вот эта вещь у Тимофеевых, вот эта… Там было множество роскошных вещей. Когда я в первый раз туда попала, это было впечатление на всю жизнь.

- А когда Тимофеев приобрел коллекцию у Бурцева?

Когда Бурцев испытывал материальные затруднения. Наверное, еще в 1920-е годы.

- А в 1920-е годы эти картины стоили мало?

Думаю, да. В отчаянные минуты картины стоили мало. Я знала коллекции, которые создавались в блокаду… Я общалась с дочерью Тимофеева, Аллой Николаевной. Меня к ней направили коллеги из Театрального музея.

- Зачем?

Чтобы я посмотрела, чтобы знала, какие превосходные работы еще остаются неизвестными! Приводила я туда и Геннадия Ивановича Чугунова, возглавлявшего тогда в Русском отдел рисунка, и Тамару Галееву, занимающуюся творчеством именно Бориса Григорьева. Мы собирались тогда подготовить выставку Григорьева к его 100-летию. К сожалению, это было задолго до появления у меня фотокамеры, и никаких материалов от этих посещений у меня не осталось.

И когда я спросила Аронсона, откуда происходит вещь, и получила ответ, что она находилась в старом ленинградском собрании, впоследствии разделенном, у меня тут же возникло убеждение, что видеть ее до этого я могла только у А.Н. Тимофеевой.

Убеждение было настолько сильным и для меня очевидным, что я не стала расспрашивать подробнее, о чем сейчас сожалею. Скорее всего, в этот момент сказалась определенная профессиональная деформация, произошедшая за годы работы в аукционном доме: меня приучили задавать вопросы корректно, без нажима, никогда не настаивая на подробностях.

- Итак, вы решили, что картина от Аронсона - из собрания Тимофеева.

Я увидела ее в контексте той квартиры и тех вещей. Потому что там как раз были такие крупные темперы Григорьева 1913 года. И парижский цикл там был очень большой.

- А то, что Аронсон принес, вы сопоставили с иллюстрацией из журнала Бурцева?

Конечно. У меня огромная пересъемка, и делалась она многие годы, планомерно, с 2006 года. Среди них и бурцевский альбом.

- А бабушка Аронсона Геся Абрамовна была им упомянута? О ней говорит Васильев -правда, с иронией.

Не была упомянута. Я не знаю, откуда взялась бабушка. Потом еще фигурировал не то сарай, не то гараж… Я всего этого не знаю.

Сейчас после четырех, как сказал Васильев, экспертиз относительно купленной им подделки и после того, что установлено, что в Русском музее - подлинник картины Григорьева из коллекции Окунева, у вас нет сомнений относительно того, что Аронсон принес вам подделку? Или вы сомневаетесь в том, что картина, принесенная Аронсоном, и купленная в итоге Васильевым, - это одна и та же картина?

Я впервые получила возможность посмотреть на обе вещи - и из ГРМ, и васильевскую… Кстати, я не понимаю, почему ни одна экспертиза не получила возможности сравнительного анализа обеих картин. Я такую возможность получила в ноябре 2014 года в кабинете следователя. И я увидела в этот момент, что та картина, которая была куплена Васильевым, - подделка. Хотя внутреннего ощущения, что тогда Аронсон принес мне подделку, у меня нет.

А та ли эта вещь, васильевский Григорьев, которую я держала в руках в июле 2009 года, вот этого я сказать не могу со стопроцентной уверенностью. Несмотря на экспертизы. Но экспертизы сравнивали фотографический материал. У меня же стопроцентного внутреннего ощущения, что подделка, купленная Васильевым, - это та вещь, которую приносил тогда Аронсон, нет. Единственное, насчет чего я переживаю, это мысль о том, что я допустила ошибку, - если это та же самая работа. Преступления я не совершала. Никакого злонамеренного умысла у меня не было!

- А когда вы увидели фотографию картины Григорьева «В ресторане» из ГРМ?

В апреле 2011 года. Это показала экспертиза моего арестованного компьютера.

- А «провенанс» самого Аронсона вам был понятен? Он был похож на мошенника?

В моих глазах - нет. Он ко мне обратился через аукционный дом, для меня он был клиентом аукционного дома. А принцип там такой: расположение к клиенту изначально. Иначе он пойдет в другой аукционный дом. И для меня это сыграло свою роль. Не было ощущения ни уголовника, ни мошенника.

А следствие утверждает, как поется в песне, что «под этой личиной, скрывался, блин, уголовник…» Кстати, Васильев, когда я брал у него интервью, между прочим показал мне фотографию, сказал, что на ней Аронсон - обнаженный до пояса мужчина лет сорока, в татуировках, с дамой определенного поведения сидит на тахте. Аронсон, которого видели вы, похож на этого в наколках с фотографии?

Я вас умоляю! Это, скорее, говорит о том, что Васильев достаточно близко знает Аронсона! А я Аронсона не видела обнаженным! (Смеется.) Был обычный человек, с грамотной речью, недоверия к нему интуитивного не возникло.

А у вас сейчас, после того как проведено следствие, есть уверенность в том, что Аронсон мошенник, уголовник и трижды судим?

- Может, у вас был один Аронсон, а у Васильева фигурирует другой… Про продажу Аронсон говорил?

Сказал, что он хочет ее продать.

- Давайте уточним. Вы провели экспертизу или устно высказали свое мнение об авторстве и подлинности?

Я устно высказала свое частное мнение. Как частное лицо частному лицу.

- Но вы и в аукционном доме не даете письменных заключений, а сообщаете свое мнение.

Там я работаю в аукционном доме, я высказываю мнение руководству аукционного дома, решение с учетом моего мнения принимает руководство и оно же несет ответственность. Я консультирую там не клиентов, не «носителей прекрасного», а аукционный дом, и в этом заключена существенная особенность. А здесь, у себя дома, я высказываю свое личное мнение. Устно. Оно не обременено материальной ответственностью. Я не аукционный дом и не организация.

- Аронсон просил письменное заключение?

Нет, не просил.

- Аронсон оплатил ваше устное мнение?

- А в аукционном доме в Стокгольме клиенты платят?

Я там сижу на зарплате, мне платят. И аукционному дому за консультацию клиент ничего не платит. Это бесплатно.

3. Издатель Шумаков

- Как в этой истории возник издатель Леонид Шумаков?

Аронсон привез показать мне эту вещь и временно ее у меня оставил, сказав, что ему несподручно бегать с ней по городу. У меня все время было ощущение, что это знакомая вещь. И еще было ощущение события. Не каждый день такую великолепную вещь приносят. Радость пришла в наш кишлак! Было также ощущение, что я ее видела не только в альманахе Бурцева. И я решила тогда купить альбом «Борис Григорьев» Тамары Галеевой. А вдруг эта вещь уже там репродуцирована? Но Галеева в своей книге эту картину «В ресторане» не репродуцировала. Если бы там была репродукция, то никакой истории не было бы.

И я сперва позвонила, а потом поехала к издателю Леониду Шумакову. Чтобы купить не так давно до этого выпущенный его издательством «Золотой век» альбом Григорьева, автором которого является Тамара Галеева. И посмотрела прямо у него в кабинете. И репродукции картины, принесенной Аронсоном, не нашла.

- И ушли.

Нет, дернул меня черт! Как жаль, говорю я Шумакову, мне такого великолепного принесли Григорьева, как жаль, что книга уже издана. Он очень заинтересовался.

Если бы я намеревалась сознательно заниматься продажей этой картины, я бы не стала обращаться к Шумакову как потенциальному приобретателю (или даже просто перекупщику) картины. В моих глазах он таковым не являлся. А круг людей, которым я могла предложить купить хорошее произведение живописи, за время работы в аукционном доме расширился, и мне было к кому обратиться. Так что позвонила я Шумакову исключительно с целью приобретения книги.

Итак, Шумаков заинтересовался, попросил прислать ему фотографию картины, сказал еще, как я помню, что можно было бы узнать мнение Тамары Галеевой. Мне это тоже было, конечно, небезынтересно. Он также спросил, не собирается ли владелец ее продавать (а Аронсон сказал, что хотел бы ее продать) и за сколько. Шумаков сказал, что у него есть покупатель в Москве, по словам Шумакова, очень известный и очень богатый человек.

Когда Аронсон перезвонил мне, я предложила ему приехать с картиной; по просьбе Шумакова нужно было сделать фотографии не только лицевой, но и оборотной стороны картины.

10 июля 2009 года Аронсон приехал и привез мне картину. Я предложила ему оставить ее у меня на несколько дней, т.к. если он действительно готов ее продать, то на нее есть покупатель. А покупатель может захотеть посмотреть картину.

Он спросил меня о цене на картину. Ориентируясь на цены аукционного дома Bukowskis, я назвала ему цену - 150 тысяч (имея в виду евро). Он сказал: ну, тогда - 180 тысяч долларов. Эту цену я и назвала Шумакову по телефону.

Кроме того, в тот же день по просьбе Шумакова я отправила со своей электронной почты на его электронную почту фотографии картины.

Насколько я помню, в тот же вечер ко мне зашла моя коллега и приятельница Юлия Львовна Солонович, сотрудник отдела рисунка ГРМ. В свое время, как я уже сказала, мы обсуждали идею большой выставки Григорьева, и мне очень хотелось показать ей эту вещь. Когда она пришла, я как раз фотографировала картину и сделала попутно несколько снимков Юлии с картиной. И снова при Юлии выразила сожаление, что эта работа обнаружилась после издания большой книги Галеевой и не вошла в ее монографию.

- А как Солонович восприняла картину?

У меня было четкое ощущение, что Юлии картина нравится так же, как и мне. Во всяком случае, никаких сомнений в подлинности этой работы она не высказала.

По-моему, на следующий день ко мне приехал Шумаков. Он привез задаток - 100 тысяч долларов. Я передала картину. Шумаков был чрезвычайно оживлен и несколько раз сказал, что картина уходит в Москву к одному известнейшему в стране человеку, который «через день появляется на экране телевизора с Путиным». Он также сказал, что пересылал фотографии картины Галеевой и что ее мнение в высшей степени положительное. Еще через несколько дней Шумаков сообщил мне, что привезет остаток суммы.

Когда в очередной раз позвонил Аронсон (мне помнится, что я так и не воспользовалась оставленным им телефоном и листок все время лежал в блокноте), я сообщила ему, что он может приехать и забрать деньги. При этом я попросила Аронсона приехать именно в тот день, когда собирался приехать Шумаков. Мне не хотелось оставлять у себя дома крупную сумму чужих денег.

16 июля - эту дату я называю только со слов Шумакова (он сам мне об этом напомнил при нашем разговоре после очной ставки в 2013 году) - Шумаков приехал ко мне и привез еще 100 тысяч долларов. Из этих денег он отложил 20 тысяч и сказал, что они причитаются мне. Поскольку он и не скрывал, что перепродает эту вещь, и я понимала, что перепродает он ее значительно дороже, я приняла эти деньги и поблагодарила его. После ухода Шумакова я передала 180 тысяч долларов Аронсону, и на том мы расстались.

- Расписки в получении денег и картины оформлялись?

Нет. Больше я Аронсона не видела. В деле имеются его показания, в которых он подтверждает получение от меня 180 000 долларов. Так что когда Васильев заявляет: «Пока по всем фактам получается, что Баснер получила всю сумму, а как она ею распорядилась, я не знаю», - это ложь. Мне кажется понятным, почему следствие эту информацию игнорирует: она полностью разваливает формулу обвинения. Вообще, получается, что следствие стоит на точке зрения, что если факты противоречат обвинению, то тем хуже для фактов.

4. Некоторые важные детали

- Инициатором покупки картины Григорьева от Аронсона были вы или Шумаков?

Шумаков. Все началось с интереса Шумакова к этой вещи. Шумаков настойчив был. Он потом и звонил, спрашивал, как обстоит дело.

- Шумаков интересовался вашим мнением об этой картине?

Я же сразу сказала, что великолепный Григорьев.

- Шумаков знал, что вы не проводили химических и прочих технических экспертиз?

Конечно, знал.

- Шумаков просил у вас письменное заключение?

Он понимал, что вы в данном случае не являетесь экспертом и что ответственность за картину, предлагаемую дальнейшим приобретателям, лежит на нем?

Полагаю, что да. Я лишь выразила ему свое личное впечатление от картины. Его дело было - учитывать его или нет.

- Шумаков интересовался у вас провенансом картины?

Я этого не помню. Не помню, чтобы он задавал вопрос насчет ее провенанса. То, что я не упоминала Тимофеевых и Аронсона, это я помню точно. Я сама сказала, что картина из хорошего ленинградского дома. У меня была мысль тогда, что я сделаю фотографию этой вещи, спокойно выберу момент, подъеду к Тимофеевой - а это ведь было лето - и покажу эту фотографию. Меня смущало только то, что я в доме Тимофеевых давно не была и не знала, жива ли Евгения Александровна, невестка дочери психиатра Тимофеева.

- А сходить в Русский музей?

Для чего? И что бы мне это дало? Ведь я действительно не помнила тогда, что такая композиция находится в Русском музее!.. Кроме того, я в Русском музее persona non grata. Зачем мне лишний раз своих друзей ставить в неловкое положение? Сейчас в некоторых СМИ говорится со слов Васильева, что якобы я была уволена из Русского музея. Это бред собачий! Я сама пришла постепенно к этому решению, хотя Петрова (замдиректора ГРМ. - М.З.) в своих показаниях заявила, что якобы она меня вызвала и сказала: либо вы прекращаете свою атрибуционную деятельность на стороне, либо вы с нами расстаетесь. Этого не было! А в ГРМ я хожу на выставки, покупаю билет…

- Итак, в ГРМ вы не обратились.

Не обратилась и не считаю, что это было нужно. Этих темпер Григорьева парижского цикла на экспозиции нет. В запасники надо выписывать пропуск… С чем мне сравнивать?

Да, это так.

- Итак, Шумаков продал Васильеву за 250 тысяч долларов?

В деле отмечено, что первоначально Шумаков запросил с Васильева 300 тысяч долларов, это есть в показаниях Васильева, а столковались они на 250-ти. В деле есть показания Аронсона, что он 180 тысяч долларов получил. Себе Шумаков взял 50 тысяч, а мне по собственной инициативе передал 20 тысяч. Между тем в постановлении об обвинении оказалось, что этими 250 тысячами я распорядилась по своему усмотрению.

На тему денег состоялся разговор с Шумаковым после нашей очной ставки у следователя МВД А.Ю. Петрова в 2013 году. Сама очная ставка была достаточно абсурдной: «Л.И., сколько денег вы принесли Е.В.?» - «250 000 долларов». - «Е.В., сколько денег вам принес Л.И.?» - «200 000». - «Л.И., как вы можете прокомментировать заявление Е.В., что вы принесли ей 200 000?» - «Никак». - «Е.В., как вы можете прокомментировать заявление Л.И., что он принес вам 250 000?» - «Никак».

Уже надевая пальто и придя отчего-то в превосходное настроение, Л.И. Шумаков пошутил: «Да может, я их в лифте выронил, эти 50 000!» Мне бы тогда потребовать, чтобы эти слова были немедленно занесены в протокол, но поскольку я ко всему происходящему относилась как к нескончаемому бреду, я и этому не придала значения. Но именно тогда я и узнала, что Шумаков с этой сделки получил 50 тыс. из 250 тыс. долларов, переданных ему Васильевым.

Версия коллекционера Васильева

В конце декабря в «Городе 812» вышло интервью потерпевшего по этому делу - коллекционера Андрея Васильева. Вкратце его позиция выглядит так.

Елена Баснер через издателя Шумакова продала ему подделку картины Григорьева. Подделка, скорее всего, сделана с оригинала, хранящегося в запасниках Русского музея (как это могло произойти - вопрос). Это суперподделка, поэтому опытный коллекционер Васильев поверил, что картина настоящая. Однако, считает Васильев, Елена Баснер не могла заблуждаться относительно подлинности картины и должна была помнить, что такая же картина хранится в Русском музее.

Еще Васильев не верит в то, что картину Баснер принес гражданин Эстонии Михаил Аронсон. По версии Васильева, Аронсон реально в деле не участвовал, а выполнил постфактум роль фиктивного персонажа. В общем, Васильев называет себя жертвой сознательного обмана и хочет, чтобы ему вернули 250 тысяч долларов, которые он заплатил за подделку. Подробнее об этом в нашем материале .

(продолжение следует)

Михаил ЗОЛОТОНОСОВ

НЕ ВИНОВАТА ОНА

Два года судебных разбирательств по делу Елены Баснер подошли к концу. Именитую экс-сотрудницу Русского музея и искусствоведа признали невиновной в мошенничестве.

Заседание в Дзержинском райсуде прошло при полном аншлаге: Баснер пришло поддержать несколько десятков человек, преимущественно - работники искусства.

Услышав приговор, который огласила судья Анжелика Морозова , Елена Баснер едва смогла устоять на ногах - искусствовед была шокирована. Очевидно, столь благоприятного исхода для себя она никак не ожидала. Зал приветствовал решение судьи аплодисментами.

Суд считает не доказанными все обстоятельства совершения преступления, - пояснила Анжелика Морозова.

В частности, прокурору не удалось доказать, что Баснер могла иметь какую-то выгоду от преступления, в котором ее обвиняли. А ссылка следствия на то, что искусствовед ее уровня могла все же отличить подлинник от фальшивки необоснованной.

СТРАННЫЕ ЗВОНКИ

Гособвинитель требовал для Баснер четыре года колонии общего режима и штраф в пятьсот тысяч рублей. В Главном следственном управлении СК по Петербургу пообещали обжаловать приговор, передает корреспондент "Комсомолки" из зала суда.

Продавая картину, Баснер достоверно знала, что оригинал произведения находится в Русском музее, - прокомментировал после заседания представитель ГСУ СК по Петербургу Сергей Капитонов. - В 1984 году она участвовала в принятии в музей данной картины.

Кроме того, следствие опирается на тот факт, что за пару месяцев до продажи картины Григорьева коллекционеру Васильеву , Баснер со своего мобильного телефона звонила на мобильный фотографу Русского музея.

Она просила его сфотографировать оригинал картины, - подчеркнул Капитонов. - Эти фотографии были впоследствии обнаружены во время обыска на личном компьютере Елены Баснер.

ОСТАЛСЯ С ФАЛЬШИВКОЙ

На скамью подсудимых Баснер попала по заявлению коллекционера Андрея Васильева. В июле 2009 года он приобрел за восемь миллионов рублей неизвестную картину культового художника - эмигранта Бориса Григорьева "В ресторане". Экспертную оценку ей давала сотрудница аукционного дома Буковски Елена Баснер. Продавцом был некий гражданин Эстонии Михаил Арансон .

Васильев вскоре заподозрил обман, но денег обратно ему никто не вернул. Тогда он обратился за помощью в правоохранительные органы. После долгого расследования, в январе 2014 года искусствоведа задержали по подозрению в мошенничестве. Поначалу Баснер взяли под домашний арест, но позже суд отпустил ее под подписку о невыезде.

По версии следствия, Баснер продала поддельную работу «В ресторане», зная, что оригинал полотна хранится в Русском музее.

Оригинал картины Бориса Григорьева "Парижское кафе". Она же известна как "В ресторане"

Елена Вениаминовна, которая, к слову, приходится дочерью знаменитому композитору Баснер, свою вину так и не признала. В последнем слове эксперт заявила, что сама стала жертвой обмана.

Окончательно я убедилась в том, что ошиблась только в кабинете следователя, - утверждала подсудимая. - Когда мне показали две картины: подлинную и фальшивую.

Разница, кстати говоря, видна даже невооруженным взглядом, проявляется в деталях.

С фальшивкой Андрею Васильеву, похоже, не расстаться. Судья распорядилась вернуть коллекционеру то полотно, за которое он отдал 250 тысяч долларов.

Я, конечно, поздравляю Елену Вениаминовну с победой, - пытался сохранить лицо обманутый коллекционер. - Но я рад, что дело дошло до суда. Так суд прояснил то обстоятельство, что это не сам художник Григорьев изготовил копию своей картины. И я более чем уверен, что подделка изготавливалась непосредственно

Известного искусствоведа, консультанта шведского аукционного дома Bukowskis обвиняют в мошенничестве: по версии следствия, Баснер, находящаяся в данный момент под домашним арестом, причастна к продаже коллекционеру Васильеву поддельной картины Бориса Григорьева. Однако большинство ее коллег уверены в невиновности Баснер. Мы отметили три основные версии этой запутанной истории.

Версия первая. Афера

Напомним версию, многократно изложенную в прессе Васильевым: почти пять лет назад он, известный арт-дилер и обладатель внушительной коллекции русского искусства начала XX века, купил у издателя и искусствоведа Леонида Шумакова картину Бориса Григорьева «В ресторане» за 7,5 миллионов рублей. Провенанс картины, представленный покупателю, был таков: раньше она будто бы находилась в коллекции генерала Тимофеева, в которую, в свою очередь, попала из знаменитого собрания Александра Бурцева, опубликовавшего репродукцию картины ровно сто лет назад в своем альбоме «Мой журнал для немногих». Через год с лишним, перед тем как отдать произведение на выставку, новый владелец, по его словам, внезапно выяснил, что еще до сделки эксперты Художественного научно-реставрационного центра имени Грабаря обнаружили на полотне «пигменты более позднего происхождения» и признали, что имеют дело с подделкой крайне высокого качества. А в 2011-м году в Русском музее случилась персональная выставка Григорьева: в каталоге к ней была опубликована репродукция картины «В парижском кафе», разительно похожая на приобретение Васильева. Дальше в васильевской версии появляется эксперт мирового уровня, в числе прочего ведущая специалистка по позднему Малевичу и создательница Музея истории петербургского авангарда Елена Баснер. После возбуждения уголовного дела по заявлению Васильева, Шумаков заявил, что выступил в сделке посредником, а картину получил именно от нее. Следствие, тянувшееся почти три года и в какой-то момент прекращенное по причине истечения искового срока давности, неожиданно возобновилось по прямому указанию начальника Следственного комитета РФ Бастрыкина. После ареста Баснер версия Васильева, объявляющего себя жертвой «организованной преступной группы», широко тиражировалась СМИ. Апофеозом стала передача публицистки Юлии Латыниной на радио «Эхо Москвы» и ее же последующая статья в «Новой газете»: журналистка, если резюмировать ее пространные рассуждения, утверждала, что речь идет ни больше ни меньше как о целой «музейной мафии», попутно упрекая либеральную интеллигенцию, вставшую на защиту находившейся на тот момент в СИЗО Баснер, в неразборчивости, когда дело касается «своих».

Версия вторая. Ошибка

Основным «козырем» истца, призванным доказать наличие у Елены Баснер преступного умысла, является тот факт, что она якобы прекрасно знала о том, что в запасниках РМ хранится та самая, будто бы подлинная картина Бориса Григорьева, попавшая в музей из другой обширной коллекции - Бориса Окунева: обвиняемая, мол, 30 лет назад собственноручно ее описывала - отсюда сторонники Васильева делают далеко идущие выводы, согласно которым изготовление фальшивых копий якобы происходит непосредственно в музее. Коллеги Баснер при этом уточняют, что искусствовед писала вводную статью к каталогу и, поскольку занималась только живописью, не занималась изучением и описанием картины «В парижском кафе», которая, будучи написанной темперой на картоне, числилась за отделом рисунка. Работа эта, к слову никогда не выставлялась, а по предположению некоторых сведущих, и вовсе может являться авторской версией той картины, которая явилась яблоком раздора.

Лев Лурье, историк, педагог: Надеюсь, что дело Елены Баснер не закончится для нее реальным сроком заключения. В любом случае, я думаю, что подсудимая будет не одна. Если следствию удастся доказать, что имело место реальное мошенничество, то я уверен, что Баснер не является его творцом. Я уверен, что Васильев купил дважды поддельную картину. Директор Эрмитажа Пиотровский был совершенно прав, сказав, что арест Елены - это «плевок всей интеллигенции России». Интеллигентную женщину не стоит сажать в тюрьму и избирать ей такую меру пресечения в виде изоляции. Я знаю Лену и хотел бы узнать, чтобы для нее все закончилось благополучно. Интересно узнать, кто и где изготовил фальшивую картину.

Версия третья. Месть или заказ

Версия «заказа» связана с изобретенным (совместно с другим экспертом по русскому авангарду Андреем Крусановым) и активно продвигаемым Баснер радиоуглеродным методом определения поддельных живописных полотен, причем написанных маслом и после 1945 года. Суть в том, что сразу же после Хиросимы и первых ядерных испытаний в 40-х в природе стали появляться новые изотопы цезий-137 и стронций-90. Как написал в своем Facebook журналист Александр Тимофеевский , эти вещества «накапливались и в растениях, в том числе во льне. Натуральное льняное масло используется как связующее вещество в масляных красках. В работах, написанных до 1945 года, таких изотопов нет и быть не может. Это сразу отсекает огромное число фальшивок, в том числе и тех, что узаконил рынок. Многие важные коллекции могут трагически поредеть, рынок – обвалиться. Понятно, что такое не прощают никогда». Советник председателя правления «Роснано» Михаил Слободинский выразился еще более определенно : «Дикая угроза рынку фальшивок. Огромному рынку. Криминальному. Лена после патента стала опасаться за себя и семью. Не зря». Другая конспирологическая версия, гораздо более туманная, состоит в том, что мы наблюдаем подготовительный этап некоей хитроумной атаки на Русский Музей вообще и на его нынешнее руководство в частности. Даже если вообразить, что эта версия имеет под собой реальную почву, о причинах и целях такой впечатляющей многоходовки пока остается только гадать.

Ирина Карасик , искусствовед, ведущий научный сотрудник Отдела новейших течений Государственного Русского Музея: В предъявленное обвинение не верю. И имею для этого все основания. Знаю Елену Вениаминовну давно и хорошо: большую часть жизни и почти весь путь в профессии мы прошли вместе. Версия Васильева для меня неубедительна – одни слова. Наличие «умысла» (продвижение Еленой Баснер заведомой подделки, снабженной придуманным провенансом, равно как и участие ее в какой-то преступной цепочке, в каком-то мошенническом сговоре) не подкреплено аргументами. Ссылка на то, что она намеренно скрыла знание об аналогичной (но не идентичной) композиции из ГРМ, происходящей из окуневского собрания, ничем не подтверждена. Более того, сведения о ее работе с коллекцией в процессе подготовки выставки 1986 года либо не точны, либо сознательно искажаются. Апелляция к сканам или фотографиям журнала Бурцева, где воспроизведена работа, близкая к васильевской, сделанным в 2007 году, смехотворна и ни о каких преступных целях свидетельствовать не может. Человеку, занимающемуся исследовательской и экспертной деятельностью, необходимо знать источники и иметь их под рукой, поэтому он, по возможности, формирует электронную базу каталогов и журналов. Что касается передачи Юлии Латыниной, а затем ее статьи в «Новой газете», то они тенденциозны, свидетельствуют о не слишком хорошем знании предмета и не имеют никакого отношения к объективной журналистике. Не хочу полемизировать с ней, отмечу только, что никто из выступивших в поддержку Баснер - напомню: она в это время находилась в СИЗО - не аргументировал свою позицию тем, что она дочь известного композитора (эту карту издевательски разыгрывала «желтая» пресса и сама Юлия Латынина) и не ограничивался констатацией того, что она титулованный эксперт. Известные историки искусства (среди них: А.Д. Сарабьянов, Н.В. Сиповская, А.В. Толстой, Е.А. Бобринская, Т.В. Горячева, И.А. Вакар, Н.А. Гурьянова, А.С. Шатских, Л.Г. Ковнацкая, Шарлотта Дуглас, Кристина Лоддер и др.) развернуто писали о ее профессиональных и человеческих качествах. Под петицией в интернете было собрано не 1000, как пишет Латынина, а 2400 подписей. Очевиден в этой ситуации наезд на Русский музей как институцию. Естественно, искусствоведческое сообщество продолжит работать и на искусствоведении как науке это никак не отразится. Но то, что сейчас к нашей деятельности, к нашей профессии, особенно к музейщикам, стягивается негативное внимание общества, ни к чему хорошему не приведет. В прессе уже появляются безумные сочинения о хранителях, скупающих дешевый антиквариат и заменяющих им распроданные из фондов подлинные вещи.

«В парижском кафе»

10 июля 2009 года известному питерскому коллекционеру Андрею Васильеву позвонил его знакомый Леонид Шумаков и предложил ему картину знаменитого русского импрессиониста Бориса Григорьева «В ресторане» (вариант: «В парижском кафе»). Картина, по словам Шумакова, была из коллекции генерала Тимофеева, к которому она, в свою очередь, попала из коллекции русского собирателя авангарда начала XX века, издателя, купца, банкира и библиографа Александра Бурцева, расстрелянного в 1938 году, а к Бурцеву - непосредственно от автора.

Андрей Васильев, врач-психиатр по образованию, начал собирать российский авангард еще в 1970-х. Диссидентом он, собственно, не был, но друзей-диссидентов имел, отказался давать показания на процессе Мейлаха и получил четыре года лагерей. В лагере он написал (никого не заложив) открытое письмо с признанием вины, и поскольку уже был Горбачев, вышел. Коллекция Васильева весьма литературо- и историкоцентрична. «Пейзажи и баталии меня не интересуют, - говорит Андрей Васильев, - а Бурцев - мой герой».

В тот же день Шумаков переслал Васильеву фото картины и другое фото - ее же, из дореволюционного издания В.Л. Бурцева «Мой журнал для немногих». На фотографиях были незначительные отличия, но это было обычное дело, учитывая качество дореволюционной ретуши.

Вещь Васильеву понравилась, он ее купил за 250 тысяч долларов.

Экспертизы он не делал. «Я сам себе эксперт», - говорит Васильев.

Вас, может быть, это удивит, но в узком и закрытом мире профессиональных коллекционеров главное в картине - это ее провенанс, то есть происхождение.

В данном случае оно было безупречно, как у английской королевы: Васильев хорошо знал покойного Тимофеева, знал, что тот и в самом деле купил многие вещи из собрания Бурцева. Те, кто задумал аферу, прекрасно знали не только всю подноготную весьма закрытого мира коллекционеров, но и личные вкусы Васильева.

В марте 2010 года картина поехала в Москву на выставку русских художников, работавших в Париже. Это тоже обычная история: купив картину, коллекционер начинает ее выводить в свет. Тут-то Васильеву и позвонила сотрудник Центра Грабаря, Юлия Рыбакова, и сказала, что эта вещь у них была, и они ее признали подделкой.

«Это невозможно! Я ее купил в Питере прямо из дома! Это домашняя вещь!» - «Извините, там химанализ». Краски в картине были использованы такие, каких не было в начале века.

Андрей Васильев поехал к Шумакову и спросил, откуда к нему попала картина. «От Елены Баснер». Елена Баснер - известнейший искусствовед, эксперт аукционного дома Bukowskis, и Васильев с Баснер знакомы тридцать лет. Последние несколько лет они по очень весомой причине не общались. «О боже мой! Но вы же сказали, что это домашняя вещь!»

Андрей Васильев поехал к Баснер с тем же вопросом: откуда вещь? Елена Баснер отказалась отвечать на вопрос о происхождении вещи, но при этом прибавила, что вещь настоящая и она в ней уверена. «Поймите, вы не оставляете мне шанса, я буду вынужден обратиться в полицию». - «Обращайтесь».

После того как Васильев обратился в полицию, в «антикварный» отдел во главе с полковником Кирилловым, Елену Баснер вызвали на допрос, на который она пришла вместе с влиятельным адвокатом (бывшим следователем) Ларисой Мальковой. На допросе она сказала, что картину ей привез житель Таллина Михаил Аронсон .

В полиции дело посчитали исчерпанным (в неформальном порядке Васильеву объяснили, «вы никогда не выйдете за пределы района»), но Васильев уже впал в расследовательский зуд.

Он поехал в Таллин и выяснил, что Михаил Аронсон - отпетый уголовник. Он сидел за разбой, кражу и наркотики, а в четвертый раз дело о его соучастии в заказном убийстве развалилось.

Трижды судимый Михаил Аронсон охотно подтвердил слова Баснер и написал собственноручное заявление в Выборгский районный суд, что картина досталась ему от бабушки Геси Абрамовны, проживавшей в Петербурге, и что да, он передал ее для продажи эксперту Баснер (телефон которой он нашел, по его дальнейшим объяснениям, на сайте аукционного дома Bukowskis).

Это было неправдой, потому что к этому времени Васильев разыскал оригинал, с которого писали фальшивку. Он хранился в Русском музее, и попал туда отнюдь не из коллекции генерала Тимофеева, а из завещанной музею коллекции профессора Окунева. Картина никогда не выставлялась, но в 1980-е описывалась в каталоге. Редактором каталога была Елена Баснер.

Понятное дело, что никаким уголовником Аронсоном в этой афере и не пахло. А пахло организованной группой лиц, имеющей доступ в закрытые фонды Русского музея (иначе как получить доступ к ни разу не выставлявшейся картине?!), прекрасно осведомленной о ситуации на закрытом рынке искусства и уверенной в своей безнаказанности, влиятельности и возможности замять следствие. И эта группа не просто связана с криминалом, а связана с ним так плотно, что может убедить уголовника Аронсона дать заведомо ложные показания и быть уверенной, что Аронсон ее не сдаст, даже если ему придется сидеть.

В сущности, единственной ошибкой этой группы было то, что они продали фальшак не лоху и не менеджеру из госкорпорации, а известному коллекционеру, и вдобавок, когда все вскрылось, отказались возвращать деньги. Видимо, привыкли к безнаказанности. Это была ошибка: Андрей Васильев оказался упорным человеком. Побившись впустую четыре года (следствие блокировали и там, и там), он напросился этим летом на прием к Бастрыкину, приехавшему в Питер. И дело завертелось.

На мой вопрос, почему г-жа Баснер не назвала Андрею Васильеву имя владельца картины сразу, ее адвокат Лариса Малькова ответила: «А почему она должна была это делать?» На мой вопрос, почему первоначально провенансом картины называлась коллекция Тимофеева, Лариса Малькова объяснила, что в свое время г-жа Баснер видела коллекцию Тимофеева, и в ней среди прочих - эту картину Григорьева.

«Впоследствии, когда она навестила Киру Борисовну, - сказала Лариса Малькова, - оформлявшую работы в Русский музей, она этой картины не увидела, и в ответ на ее вопрос та сказала, что есть еще наследники. Поэтому когда Аронсон пришел к ней и, не называя имени, сказал, что это из очень хорошей ленинградской коллекции и что эта картина осталась как часть наследства родственников, она по ассоциации подумала, что это та же самая картина».

На мой вопрос, не кажется ли ей, что вся эта история выдумана от начала до конца и Аронсон просто не был в это время в Питере, адвокат Малькова возмутилась: «Откуда у вас такие сведения?»

Когда я спустя несколько дней перезвонила адвокату Мальковой, чтобы уточнить, имела она в виду коллекцию Тимофеева или все-таки Окунева (Кирой Борисовной звали как раз дочь Окунева), г-жа Малькова бросила трубку. «Вы настолько необъективный человек, что я не хочу с вами разговаривать», - сказала она.

В любом случае дела это не меняет: трудно понять, как г-жа Баснер могла счесть принадлежащей кому-то вещь, которая в это время лежала в Русском музее и описывалась там самой Еленой Баснер.

Елена Баснер

31 января Елену Баснер арестовали. (Андрей Васильев уверяет, что с того момента, когда делом занялись следователи Бастрыкина, он не знал, что происходит, и никакого СИЗО для Баснер не хотел.) Арест этот вызвал ужасное возмущение либеральной общественности, в целом сводившееся к тому, что дочка композитора, написавшего «С чего начинается Родина», в принципе не может быть преступницей. «Это оскорбление всей интеллигенции», - заявил глава Эрмитажа Михаил Пиотровский, а петиция в защиту г-жи Баснер собрала больше тысячи подписей.

Довод о том, что титулованный эксперт и дочь композитора не может быть причастна к афере по определению - конечно, убийственно логичен, но, к сожалению, тут есть неприятное обстоятельство, которое, собственно, и делает дело Елены Баснер (которую тем временем перевели под домашний арест) знаковым и важным.

Российский рынок искусства переполнен подделками. «На рынке 7% - подлинники, остальное - подделки», - считает владелец галереи «Триумф» Емельян Захаров, пошедший в крестный поход против фальшивок, гробящих его бизнес. Совладелец Альфа-Банка Петр Авен, который считается в узких кругах не только коллекционером, но и экспертом номер один, считает, что подделок меньше - 20–30%.

Но у Авена есть особенность - ему перестали носить фальшак, потому что он его забирает и отдает в полицию. Поэтому русские к нему с фальшаком не пристают, а из-за границы он как минимум два раза в год получает предложения. «История всегда одна и та же, - говорит Петр Авен. - Мне присылают, я говорю, что это подделка. Они возмущаются. Я предлагаю сделать экспертизу в Лондоне, в Третьяковке. Тогда они исчезают».

Я держу в руках «Каталог подделок произведений живописи», издаваемый формально - Росохранкультурой, а на деле - Владимиром Рощиным, уникальным энтузиастом, бывшим спортсменом и бизнесменом, увлекшимся этим неблагодарным занятием после того, как в начале 90-х в Берлине ему заплатили долг старинными русскими иконами, украденными в Ярославле. Вместо того чтобы продать иконы дальше, Рощин повез их в МУР, и его приняли за ненормального, когда он позвонил по сотовому и сказал, что у него в машине иконы на миллионы долларов, и перезвоните, пожалуйста, потому что деньги на телефоне кончаются.

В каталоге - пять частей, и в них 960 (!) картин на сотню миллионов долларов, причем подделанных только одним способом.

На западноевропейском аукционе, не из самых знаменитых, покупают картину европейского художника конца XIX - начала XX века: к примеру, на аукционе Брюна Расмуссена в Дании в июне 2004 года покупают картину Эдварда Петерсена за 17 тыс. евро, ретушируют (например, с картины Петерсена была стерта женщина в европейской одежде) и продают как русского художника, в данном случае - как работу Иосифа Крачковского.

«В 17-м году все российское искусство было национализировано и попало в музейные фонды, - говорит Емельян Захаров. - Соответственно, когда через 70 лет началась частная собственность, то насыщенность русского рынка национальным искусством оказалась ниже, чем в любой другой стране, а цены - выше».

Понятно, что рынок подделок не может работать без коррумпированных экспертов. Надо быть очень высоким профессионалом, чтобы знать, что купленного на аукционе Neumeister фон Лангенманте можно выдать за Кустодиева, а купленного на Bukowskis Скиргелло - за Репина. И конечно, нужны еще люди, чтобы стереть лишнее, добавить недостающее, пририсовать подпись.

Каталоги Рощина (еще он издает каталоги украденных картин, «краданины», и украденных орденов) пользуются огромным спросом. «Знаете, куда их сразу везут? В администрацию президента, в Думу и Совет Федерации, в «Газпром», в ЛУКойл», - смеется Рощин. Их можно видеть на его сайте stolenart.ru.

Много раз Рощину звонили и умоляли его изъять из каталога ту или иную картину, требовали, грозили. Ведь картины часто дарят на день рождения, картинами дают взятки. И люди, которые давали взятку, честно заплатили свой миллион в салоне - они-то думали, что картина подлинная.

Каталоги Рощина произвели переворот в жизни многих людей. Один дилер, к примеру, разорился. У него была дача, машина, жена, дом на Рублевке - сейчас не осталось ничего. Он был вынужден продать все, когда покупатели его картин потребовали вернуть деньги, в качестве залога похитив жену.

В другом случае один крупный коллекционер, по происхождению - чеченец, просмотрел каталог Рощина и никого воровать не стал. Он просто позвал шофера, тот погрузил картины в машину и вывалил их на пороге дома дилера. Деньги прислали сразу.

Организаторы афер действуют с размахом: они могут потратить несколько десятков тысяч евро, чтобы с размахом издать роскошный каталог художника, в который «засунута» фальшивка. Разумеется, такие каталоги тоже составляют эксперты. Сливки художественного общества. Безупречные интеллигенты.

«За двадцать лет я купил две поддельные картины, - говорит Петр Авен, - через аукцион, и они висят у меня как памятник собственной глупости. После чего я ни одной картины без провенанса не покупаю. У меня есть масса историй, когда меня пытались обмануть. Например, приносили Сарьяна с бумагой, что эта картина из дома Сарьяна. Я проверяю: все правильно, эта картина из дома Сарьяна, но это была работа одного из его учеников».

До публичного скандала дело доходило редко, но в тех немногих случаях, когда он становился публичным, иногда упоминается имя Елены Баснер. Один из моих собеседников, московский коллекционер, имя которого я не называю по его просьбе (хотя дело это широко известно в узких кругах), купил в конце 2007 года на аукционе Bukowskis за 40 тысяч евро картину известного символиста Николая Сапунова. «Была отметка, что Елена Баснер подтверждает эту работу», - рассказывает коллекционер. Картину привезли в Россию, сделали экспертизу, сначала у «Артконсалтинга», потом в ГосНИИРе - картина оказалась ненастоящая.

«Мы послали все эти документы Bukowskis, - говорит мой собеседник, - они в ответ прислали к нам экспертом Баснер. Она посмотрела и сказала, что картина не вызывает у нее сомнений». Более того, г-жа Баснер сделала «свою» химию, и эта ее экспертиза, показала, что все нормально!

Экспертиза, привезенная из Питера Еленой Баснер, была раскритикована в ГосНИИРе в пух и прах, но за обменом письмами с Bukowskis прошло два года, и деньги возвратить было невозможно. «Они специально затягивали срок», - продолжает мой собеседник. На вопрос о провенансе картины Bukowskis отказался отвечать, сказал, что это коммерческая тайна. Уголовное дело тоже не имело перспективы. «У Елены Баснер плохая репутация», - отмечает Петр Авен.

Спустя два года после этой истории мой другой собеседник - Виктор Шпенглер - тоже купил поддельную картину с экспертизой Елены Баснер. Это была картина Мартироса Сарьяна «Вид на гору Арарат», и он заплатил за нее 120 тыс. долларов. По словам дилера, картина принадлежала армянской семье, купившей ее непосредственно у Сарьяна. Когда московские эксперты признали картину подделкой, дилер, вопреки договоренностям, отказалась возвращать деньги. Виктор Шпенглер обратился в суд, но проиграл по поистине фантастическому обстоятельству, много говорящему о степени безнаказанности поддельщиков, а именно - суд признал картину подлинной. «Почему-то суд не принял во внимание ни экспертизу Третьяковки, ни экспертизу Центра Грабаря. Он принял во внимание только экспертизу Русского музея. А согласно Русскому музею, эта вещь подлинная», - говорит Виктор Шпенглер.

Впрочем, он не предъявляет никаких претензий к Елене Баснер и винит только дилера, не выполнившего договоренности. «Мне неприятно, что на искусствоведа заведено уголовное дело, - говорит он. - Каждый имеет право на ошибки. Меня обижает, когда говорят, что в России сейчас сплошные подделки». Виктор Шпенглер сам в ближайшее время открывает центр экспертиз.

Владимир Рощин находит такую позицию странной. «Да, - говорит он, - эксперты ошибаются, но почему некоторые эксперты ошибаются так часто? На Западе, если эксперт два раза за год ошибся, его исключают из экспертной лиги, а у нас?» В конце концов, все 960 картин, опубликованных в рощинском «каталоге подделок», получили заключения экспертов, и не менее высокопрофессиональные эксперты (если это были не одни и те же люди) были нужны, чтобы с самого начала отобрать их на аукционе.

А ведь эти 960 картин, напомню, - это только узкая часть рынка подделок. Это только западноевропейские художники рубежа веков, выданные за русских современников. Ни поддельный Григорьев, ни поддельный Сарьян, ни поддельный Сапунов в это число не входят. Представляете, что висит на самом деле на стенах менеджеров «Роснефти» или «Газпрома»?

На российском рынке - рынке понтов - ходят огромные шальные и непрозрачные деньги, а какие понты круче искусства? Есть спрос - появилось и предложение. Рынок фальшивых картин приобрел не меньший размах, чем рынок фальшивых диссертаций. Сложно ожидать, что в стране, где продается и подделывается все, искусство избегнет общей участи. Увы, коррупция на рынке искусства вполне интегрирована в другие виды коррупции: уверенность аферистов в собственной безнаказанности, суды, признающие фальшивые картины подлинными, и возможность организовать фальшивую химическую экспертизу, не говоря уже о серийных ошибках «именитых экспертов», говорят сами за себя.

В итоге рынок понтов «встал». Люди не рискуют дарить взятку, которая потом окажется фальшивкой. Рассказывают, что когда этим летом в Москву прибыли люди покупать подарки на день рождения президента Казахстана Назарбаева, то они специально имели инструкции не покупать картин. Раньше Назарбаеву картины дарили весьма часто, и, говорят, часть их, увы, оказалась из рощинского каталога.

В большинстве случаев покупатели понтов не обращаются в полицию. Они предпочитают улаживать отношения неформальным способом. Случай Васильева является уникальным потому, что он позволяет сдвинуть дело с мертвой точки.

Если следствие проявит настоящую настойчивость, то оно сможет добраться не только до периферии афер, но и до главных организаторов. Ведь понятно, что хотя количество подделок очень велико, количество групп, которые могут этим заниматься, достаточно ограничено. Вряд ли это всего одна группа людей, но вряд ли их также больше трех-четырех: этот вид мошенничества требует слишком специфических навыков, глубокой образованности и хорошей интегрированности в суперзакрытый мир коллекционеров и дилеров.

Андрей Васильев

Газета обратилась за комментариями к участникам скандального дела

Андрей Васильев: «Мне кажется, Баснер кого-то выгораживает»

В контексте уголовного дела есть две даты, которые имеют, по-моему, особенное значение: в 2007 году Елена Баснер заказала в отделе редкой книги РНБ экземпляр «Моего журнала для немногих» Бурцева за 1914 год и сделала фото этой работы, которая в журнале называлась «В ресторане». А в феврале 2009 года некий человек принес в Центр имени Грабаря ту самую работу, которую мне потом продали, и оставил ее там на экспертизу. Экспертизу делали почти четыре месяца, это оказалась подделка, но человек, забиравший картину 18 июня, отказался взять официальное заключение. А уже 6 июля Елена Баснер фотографирует эту работу у себя в квартире, 10 июля мне звонит Шумаков, говорит, что у него есть неизвестная до сих пор работа Бориса Григорьева, и пересылает фотографии - фото из журнала за 1914 год и фото, сделанное четыре дня назад. Шумаков уверяет, что картина из старого петербургского собрания, что там есть еще несколько работ Григорьева, и если я не соглашусь, ее увезут в Москву

Почему вы не заказали экспертизу неизвестной вам работы?

В моей коллекции много работ, и я никогда не проводил экспертизу. У этой работы был безупречный провенанс (происхождение. - Прим. ред.), на мой взгляд, картина происходила напрямую из коллекции Бурцева через Николая Тимофеева, которого я знал лично. Вы думаете, что на аукционах Кристи и Сотбис все работы сопровождают экспертизы? Там есть самое важное - провенанс и джентльменское соглашение. Я могу привести вам массу примеров фальшивок, снабженных официальными экспертизами.

Вы не знали, что в Русском музее хранится такая же работа?

Не знал, потому что музей никогда до того ее не выставлял. Во время следствия Елена Баснер тоже заявляла, что не знала о существовании такой работы в Русском музее, хотя она принимала и описывала коллекцию Окунева, из которой работа поступила в музей в начале 80-х годов. Не знала Тамара Галеева, искусствовед из Екатеринбурга, работавшая над большой монографией по Борису Григорьеву, - это тоже стало известно из показаний в ходе следствия.

Почему вы молчали до 2011 года?

После возвращения с московской выставки я несколько раз разговаривал с Шумаковым, он меня уверял, что работа подлинная, а эксперты не правы. Только когда пришли документы от Грабаря, он признался, что получил работу от Баснер. Я был страшно возмущен: мы с ним договаривались, что я никогда не возьму работу от дилера или музейного искусствоведа. И попросил вернуть деньги, Шумаков передал - деньги возвращать не будут, а мне советуют сделать экспертизу в Русском музее.

Почему у вас возникли сомнения относительно Русского музея?

Когда я увидел двойника моей работы в каталоге выставки Григорьева, то начал спрашивать у сотрудников музея, что они думают о моей вещи? Все сказали - выдающаяся работа, все в порядке! А когда картина была на экспертизе, они начали говорить другое: да, вещь старая, десятых годов, но это не Григорьев. Потом я получил черновик экспертизы, где была фраза: «При внешнем сходстве пигментов с эталонными работами Григорьева использованы другие по составу пигменты, не противоречащие десятым годам XX века». Это не имеет никакого отношения к науке! Позвонил в музей и рассказал об экспертизе Центра Грабаря, и этот фрагмент исчез из окончательного текста официальной экспертизы. Перед тем как написать заявление в полицию, пришел к Баснер: Лена, у меня нет другого выхода. Она уверяла, что у меня - подлинник, подделка - в Русском. Я ответил: если вы хотите, чтобы ситуация оставалась в рамках человеческой истории, скажите, кто хозяин картины, дальше буду разбираться сам.

Я же был уверен, что это не ее картина! Но Лена отказалась. Я написал заявление в полицию, началось следствие. В ходе расследования Баснер назвала имя владельца - Михаил Аронсон, гражданин Эстонии. Аронсон приезжал в Петербург, написал в полиции заявление, что картина его, что досталась от бабушек-дедушек. Я потом пытался найти его в Таллине: хотел услышать от него историю картины. Не нашел, но меня познакомили с полицейскими, которые сталкивались с ним. Они сказали только, что Аронсон несколько раз сидел в тюрьме. Большей информацией о нем не располагаю. В конце сентября 2011 года я получил из прокуратуры отказ от возбуждения уголовного дела, и начались мои мытарства.

Почему так долго тянулось следствие?

В частном разговоре следователи открыто мне говорили: ваше дело или никогда не будет возбуждено, или не выйдет из района, потому что у Баснер очень влиятельный адвокат. Действительно, адвокат Лариса Малькова была много лет начальником следствия Центрального района Петербурга.

Говорят, что у вас хорошие связи с Бастрыкиным?

Чего мне только не приписывают! Просто летом 2013 года я прочитал в интернете, что Бастрыкин проводит в Петербурге прием граждан. Пришел, Бастрыкин посоветовал написать заявление о передаче дела из МВД в ГСУ СК. Несколько раз общался со следователями, последний раз - в декабре 2013 года. И только 31 января 2014-го узнал, что Елена Баснер арестована.

Есть подозрение, что вся эта история раскручена следователями при вашем непосредственном участии, чтобы «искусствоведы в погонах» получили право контролировать музеи, экспертизу…

По-моему, государственная машина, даже на самом высоком уровне, редко работает стратегически, только в тактическом режиме, решая конкретные задачи. То, что эта история может обрасти какими-то политическими коннотациями, я не исключаю. Важно другое: Елена Баснер НЕ выступала как эксперт и ее НЕ судят за ошибочную экспертизу. Ей предъявляют обвинения в посредничестве в этой мошеннической цепочке.

Мне ее безумно жалко - она разрушает свое имя, репутацию, и я не могу понять, зачем. Возможно, она кого-то выгораживает? Мне кажется, что реальный виновник находится в непосредственном окружении Баснер.

Лариса Малькова, адвокат Елены Баснер:

Васильев и Шумаков - не новички на арт-рынке. Поэтому мне сложно представить себе, что господин Васильев выложил Шумакову 250 тысяч долларов просто за картинку, которая ему понравилась. Мы думаем, что он показывал работу искусствоведам, Шумаков, как мы предполагаем, обращался к специалистам, и все они пришли к выводу, что картина подлинная. Михаил Аронсон, владелец картины, обратился к Баснер, потому что она - официальный эксперт аукционного дома Bukowskis по русскому искусству, на сайте есть ее телефон. Он позвонил, приехал в Петербург, они встретились, картина ей очень понравилась. Вместе с ней ее смотрела сотрудник Русского музея Юлия Солонович, и ей работа тоже понравилась. Если говорить о перспективах дела, мне они представляются на данный момент туманными.

Евгения Петрова, зам директора Русского музея:

С Еленой Баснер мы расстались в 2003 году, она ушла по собственному желанию: у нас были расхождения по поводу творческой свободы научных сотрудников Русского музея, больше я ничего комментировать не буду. Но в комментариях прессы к аресту Елены Баснер сразу же появилось множество неточностей и фантазий: во-первых, она никогда не была экспертом Русского музея, у нас даже должности такой нет. И что значит «эксперт мирового уровня»? У нас достаточно специалистов, чья квалификация не ниже, чем у Елены Вениаминовны, научной работой занимаются многие сотрудники разных отделов. Во-вторых, совершенно не понятно, с какой стороны ко всей истории прицеплен Русский музей и почему. Думаю, потому, что без Русского музея было бы не так интересно об этом рассказывать. Домыслы, что копию якобы создали в Русском музее, несостоятельны: Григорьев написала эту работу в 1913 году, Окунев купил ее в антикварном магазине в 1946 году - за это время ее могли скопировать сколько угодно раз. Между 1946-м и 1983-м, когда она была передана в Русский музей, ее тоже могли скопировать - частные владельцы и тогда выдавали свои работы на выставки, каталоги делались далеко не всегда, ничего не фиксировалось. Экспертизу своей работы музей провел тогда же, когда Васильев сдал к нам свою работу. Вокруг этой истории взбито много грязной пены: нужно разбираться с ее участниками, а не обсуждать Русский музей.

Ирина Карасик, доктор искусствоведения:

С Еленой Баснер мы дружим больше 30 лет, 25 из них вместе работали в Русском музее, часто занимались одними и теми же проектами. Она высококлассный специалист, пользуется бесспорным авторитетом в научной среде, что лишний раз подтвердило количество и качество писем в ее защиту. […] Все действия, о которых говорит Васильев, совершались без документов, мнение о подлинности картины было устным. Покупателям никто рук не выкручивал. Никакой экспертизы перед покупкой не проводилось. В чем криминал? Здесь могла быть только ошибка.

Михаил Каменский, генеральный директор аукционного Дома «Sotheby’s Россия и СНГ»:

Эта ситуация - экстраординарная для нашей художественной жизни: у нас практически не возбуждаются судебные дела по фактам продажи фальсификаций произведений искусства. Эта история - следствие процессов, уходящих корнями в 60-е годы, когда вырос интерес к русскому авангарду, к собирательству русских икон: русский авангард и русская икона оказались теми условными художественными валютами, которые конвертировались в мире. Был поток контрабанды, очень скоро возникло большое число мастеров фальсификаций. В конце 1990-х - начале 2000-х годов наш внутренний рынок по своей емкости, аппетитам и страстям быстро превзошел потребности зарубежного рынка - и поток подделок еще вырос.

Среди экспертов, работающих в сегменте рынка авангардного искусства, немало людей достойных, знающих и порядочных, но они оказались марионетками в руках тех, кто им приносил подделки в течение многих десятилетий. Елена Баснер - человек, знающий вещи, предметы, фонды. Но когда эксперт выступает одновременно и автором заключения, и посредником, получающим прибыль, могут возникнуть вопросы морального и криминального характера. Кстати, гонорар эксперта всегда существенно меньше, чем доля от участия в сделке.

Нам, работающим в Доме «Сотбис», сплошь и рядом приходится сталкиваться с предметами, вызывающими вопросы. Обычно мы сразу отказываемся от таких вещей. Бывает, что просим доказательств. Если сомнений в провенансе нет, как правило, экспертизу не спрашивают. Но если после покупки возникают серьезные подозрения, мы проводим экспертизы, если сомнения подтверждаются, возвращаем деньги. […]