ОБЛОМОВ (Роман. 1859) Пшеницына Агафья Матвеевна - вдова чиновника, оставшаяся с двумя детьми, сестра Ивана Матвеевича Мухоярова, кума Тарантьева. Именно Тарантьев поселяет Обломова, вынужденного искать новую квартиру, в домике П. на Выборгской стороне. "Ей было лет тридцать. Она была очень бела и полна в лице, так что румянец, кажется, не мог пробиться сквозь щеки. Бровей у нее почти совсем не было, а были на их местах две немного будто припухлые, лоснящиеся полосы, с редкими светлыми волосами. Глаза серовато-простодушные, как и все лица; руки белые, но жесткие, с выступившими наружу крупными узлами синих жил".
П. неразговорчива и привыкла жить, не задумываясь ни над чем: "Лицо ее принимало дельное и заботливое выражение, даже тупость пропадала, когда она заговаривала о знакомом ей предмете. На всякий же вопрос, не касавшийся какой-нибудь положительной известной ей цели, она отвечала усмешкой и молчанием". А ее усмешка была не более чем форма, прикрывавшая незнание предмета: не ведая, что она должна сделать, привыкшая, что все решает "братец", только в умелом ведении дома достигла П.
совершенства. Все остальное годами и десятилетиями проходило мимо неразвитого ума. Почти сразу после переезда Обломова на Выборгскую сторону П. начинает вызывать у Ильи Ильича некий интерес, который можно расценить как чисто эротический (постоянно привлекающие внимание Обломова круглые белые локти хозяйки). Но разгадка ждет в конце романа, когда незадолго до смерти Илье Ильичу снится сон, где мать, указывая ему на П., шепчет: "Милитриса Кирбитьевна". Она называет имя его мечты, навеянной Илье Ильичу в раннем детстве няниными сказками.
Образ П. никогда не вызывал у критиков романа особенного интереса: натура грубая, примитивная, на которую привыкли смотреть лишь глазами Штольца, как на ужасную женщину, символизирующую глубину падения Ильи Ильича. Но не случайно Гончаров дает этой простой женщине имя, близкое имени его горячо любимой матери - Авдотьи Матвеевны Гончаровой, купеческой вдовы, на протяжении многих лет прожившей в одном доме с крестным Гончарова, дворянином Н. Н.
Трегубо-вым, который воспитал ее сыновей и дал им образование. П. находится в постоянном движении, в отличие от Обломо-ва осознавая, что "работа всегда есть" и именно она является подлинным содержанием жизни, а вовсе не наказанием, как считали в Обломовке. Ее беспрестанно мелькающие локти привлекают внимание Обломова не только красотой, но и не до конца осознаваемой им активностью героини. Внешне П. воспринимается неким перпетуум-мобиле, без мысли, без проблеска чувства, "братец" называет ее не иначе как "корова" или "лошадь", видя в сестре только даровую рабочую силу.
"Ее хоть ударь, хоть обними - все ухмыляется, как лошадь на овес", - говорит он о ней куму Тарантьеву, готовясь по совету последнего выследить отношения П. с Обломовым и стребовать с Ильи Ильича деньги "за бесчестие". Постепенно, по мере того как понимает, что стремиться ему больше некуда, что именно здесь, в домике на Выборгской стороне, обрел он вожделенный строй жизни родной Обломовки, в судьбе самой П. происходит серьезнейшая внутренняя перемена. В постоянных трудах по устроению и обиха-живанью дома, в хлопотах по хозяйству находит она смысл своего существования. В П.
начало пробуждаться нечто неведомое ей прежде: тревоги, проблески размышлений. Иными словами - любовь, все более и более глубокая, чистая, искренняя, не умеющая выразить себя словами, но проявляющаяся в том, что П. хорошо знает и умеет: в заботе о столе и одежде Обломова, в молитвах о его здравии, в сидении по ночам у постели больного Ильи Ильича. "Все ее хозяйство... получило новый, живой смысл: покой и удобство Ильи Ильича. Прежде она видела в этом обязанность, теперь это стало ее наслаждением.
Она стала жить по-своему полно и разнообразно... Она как будто вдруг перешла в другую веру и стала исповедовать ее, не рассуждая, что это за вера, какие догматы в ней, а слепо повинуясь ее законам". Обломов для П. человек из другого мира: прежде она никогда таких людей не видела. Зная о том, что где-то живут барыни и барины, она воспринимала их жизнь примерно так же, как Обломов слушал в детстве сказку о Милитрисе Кирбитьевне.
Встреча с Обломовым послужила импульсом к перерождению, но сам виновник этого процесса "не понимал, как глубоко пустило корни это значение и какую неожиданную победу он сделал над сердцем хозяйки... И чувство П., такое нормальное, естественное, бескорыстное, оставалось тайною для Обломова, для окружавших ее и для нее самой". Обломов "сближался с Агафьей Матвеевной - как будто подвигался к огню, от которого становится все теплее и теплее, но которого любить нельзя". П.
является единственным абсолютно бескорыстным и решительным человеком в окружении Обломова. Не вникая ни в какие сложности, она делает то, что необходимо в данный момент: закладывает собственные жемчуг и серебро, готова занять деньги у родни покойного мужа, только чтобы Обломов не чувствовал ни в чем недостатка. Когда интриги Мухоярова и Тарантьева достигают пика, П. решительно отрекается и от "братца", и от "кума". Посвятив себя заботам об Обломове, П. живет так полно и многообразно, как никогда прежде не жила, а ее избранник начинает чувствовать себя словно в родной Обломовке: "...
он тихо и постепенно укладывался в простой и широкий гроб остального своего существования, сделанный собственными руками, как старцы пустынные, которые, отворотясь от жизни, копают себе могилу". У П. и Обломова рождается сын. Понимая разницу между этим ребенком и детьми от первого мужа, П. после смерти Ильи Ильича безропотно отдает его на воспитание Штольцам.
Смерть Обломова вносит в существование П. новую краску - она вдова помещика, барина, чем постоянно попрекают ее "братец" и его жена. И хотя образ жизни П. ни в чем не изменился (она по-прежнему прислуживает семье Мухоярова), в ней портоянно пульсирует мысль о том, что "проиграла и просияла ее жизнь, что Бог вложил в ее жизнь душу и вынул опять... теперь уж она знала, зачем она жила и что жила не напрасно...
На всю жизнь ее разлились лучи, тихий свет от пролетевших, как одно мгновение, семи лет, и нечего ей было желать больше, некуда идти". Бескорыстие П. дано понять в финале романа и Штольцу: ей не нужны его отчеты в управлении имением, как не нужны и доходы от Обломовки, приведенной Штольцем в порядок. Свет жизни П.
угас вместе с Ильей Ильичом.
Понравилась статья - ?
Вы прочитали материал на тему: Обломов характеристика образа Пшеницыной Агафьи Матвеевны
15 Июль 2015 Опубликовано в разделе:Comments are closed.
Новости
Новые публикации
-
О том, что нужно создавать накопления, написано, уже не мало. С тем, что накопления у семьи должны
Жизнь не стоит на месте, наши заработки постоянно растут, но, как, ни странно, денег не становится
1.Планирование расходов. Составлять план расходов на месяц. Не совершать покупок, если они отсутствуют
Экономия нынче в моде, об Экономии говорит с трибуны президент страны, о том, что необходимо Экономить
Трапляється, що фермер володіє відразу декількома ділянками землі, але вони маленькі й розрізнені.
На вопрос, не каждый ответит
- Тисячі років тому Земля була населена тваринами й рослинами, мало чим схожими на сучасні. Вони вимерли, але їхні сліди іноді можна зустріти у вигляді відбитків, кістяків, зліпків... Ці скам"янілості (або копалини залишки організмів) допомагають визначати відносний вік земних товщ і вивчати умови життя зниклих видів
Зрештою, У Всесвіті є зірки, які перебувають так далеко від нас, що в нас навіть немає можливості довідатися відстань до них або встановити їхню кількість. Але як далека від Землі найближча зірка? Відстань від Землі до Сонця 150 000 000 кілометрів. Тому що світло рухається зі Всі рослини, що оточують нас на суші й під водою, становлять флору Землі. Це й дерева-велетні, і хирляві маленькі билини, і навіть мікроскопічні морські водорості. Ботаніка - дуже захоплююча наука
Адже вона займається класифікацією нескінченно різноманітного рослинного миру. Невеликі рослини можна засушити й скласти з них Навіть у відкритому морі, далеко від землі, моряк може визначити місцезнаходження свого корабля. Але для цього йому необхідні секстант, годинник і карта. Астрономи точно визначили положення Сонця й зірок для кожної години доби й для всіх крапок земної кулі. За допомогою секстанта моряки (або льотчики)
Жінка, виявляючись у цікавому положенні, починає замислюватися, Що можна вагітним? Адже одні говорять, що можна практично всі, інші ж розповідають про протилежний. І що ж робити, як підтримувати жіночу красу, якщо не зрозуміло, що можна робити, а що не можна? У цій статті ми Добре прожеванная й м"яка від слини їжа спускається долілиць по стравоходу в шлунок. Там вона змішується із травними хімічними речовинами й перетворюється в густий суп. М"яза проштовхують його в тонку кишку, де корисні шматочки їжі, називані живильними речовинами, виділяються й надходять у кров, щоб харчувати Усім відомий вовчок - іграшка, що при обертанні дуже довго не змінює свого положення. Крутится й крутится, поки сила тертя осі вовчка об підлогу або ІНШУ поверхню не сповільнить і не припинить обертання. Наукова назва вовчка гіроскоп. Він також швидко обертається, і його вісь теж
Обломов сиял, идучи домой. У него кипела кровь, глаза блистали. Ему казалось, что у него горят даже волосы. Так он и вошел к себе в комнату - и вдруг сияние исчезло и глаза в неприятном изумлении остановились неподвижно на одном месте: в его кресле сидел Тарантьев.
Тарантьев стал расспрашивать Обломова, почему он до сих пор ни разу не наведался на свою новую квартиру, напомнил ему о подписанном на целый год контракте и потребовал восемьсот рублей - за полгода вперед. Обломов же объявил, что не собирается ни селиться на Выборгской стороне, ни платить, и поспешил выпроводить Тарантьева.
Когда Тарантьев ушел, Обломов задумался, и почувствовал, что «светлый, безоблачный праздник любви отошел, что любовь становилась долгом…, и начинала линять, терять радужные краски». «Поэма минует, и начнется строгая история: палата, потом поездка в Обломовку, постройка дома, заседания в суде». И он решил пойти к Ольге и рассказать ее тетке о помолвке. Но Ольга потребовала, чтобы он никому не говорил ни слова, пока не заверит в палате доверенность на управление имением, чтобы деревенский сосед Обломова смог разобраться с его хозяйственными делами, построил дом, нашел квартиру, написал Штольцу…
«Что ж это такое? - печально думал Обломов. - Ни продолжительного шепота, ни таинственного уговора слить обе жизни в одну! Все как-то иначе, по-другому. Какая странная эта Ольга! Она не останавливается на одном месте, не задумывается сладко над поэтической минутой, как будто у ней вовсе нет мечты, нет потребности утонуть в раздумье! Сейчас и поезжай в палату, на квартиру - точно Андрей! Что это все они как будто сговорились торопиться жить!»
На следующий день он нехотя отправился в палату, но перед этим решил заехать к знакомому спросить, как лучше оформить дело. Разговор затянулся до трех часов, в палату ехать было уже поздно, а завтра была суббота, и дело пришлось отложить до понедельника.
Обломов отправился на Выборгскую сторону, в дом вдовы коллежского секретаря Пшеницыной, кумы Тарантьева.
Ей было лет тридцать. Она была очень бела и полна в лице, так что румянец, кажется, не мог пробиться сквозь щеки. Бровей у нее почти совсем не было, а были на их местах две немного будто припухлые, лоснящиеся полосы, с редкими светлыми волосами. Глаза серовато-простодушные, как и все выражение лица; руки белые, но жесткие, с выступившими наружу крупными узлами синих жил.
Платье сидело на ней в обтяжку: видно, что она не прибегала ни к какому искусству, даже к лишней юбке, чтоб увеличить объем бедр и уменьшить талию.
От этого даже и закрытый бюст ее, когда она была без платка, мог бы послужить живописцу или скульптору моделью крепкой, здоровой груди, не нарушая ее скромности. Платье ее, в отношении к нарядной шали и парадному чепцу, казалось старо и поношено...
Она вошла робко и остановилась, глядя застенчиво на Обломова.
Он привстал и поклонился.
Я имею удовольствие видеть госпожу Пшеницыну? - спросил он.
Да-с, - отвечала она. - Вам, может быть, нужно с братцем поговорить? - нерешительно спросила она. - Они в должности, раньше пяти часов не приходят.
Нет, я с вами хотел видеться, - начал Обломов...
«У ней простое, но приятное лицо, - снисходительно решил Обломов, - должно быть, добрая женщина!»
Обломов сказал Пшеницыной, что собирается искать квартиру в другой части города, и не собирается жить у нее. Она выслушала его и сообщила, что все дела решает ее братец, который служит в канцелярии и которого сейчас нет. От Пшеницыной Обломов узнал, что она живет одна, с двумя детьми от покойного мужа и больной бабушкой. Часто заезжает Михей Андреич Тарантьев, иногда гостит по месяцу. Хозяйка редко выходит из дома, редко ездит в гости, все больше занимается хозяйством, продает кур и цыплят. Обломов не стал дожидаться прихода братца и попросил передать, что квартира ему не нужна и он просит передать ее другому жильцу, сам же он тоже поищет жильца. Обломов простился и поспешил домой. По дороге ему подумалось, что нужно посмотреть другую квартиру, но для этого нужно было возвращаться назад, и он решил отложить это дело до следующего раза.
Август подходил к концу, пошли дожди, дачи пустели. Обломов редко выезжал в город, в один из дней съехали с дачи и Ильинские. Он решил пожить на Выборгской стороне, пока не найдет квартиру. Вечера он проводил у Ольги, но это уже были не летние вечера в парке и роще, он уже не мог так часто видеть Ольгу, и «вся эта летняя цветущая поэма любви как будто остановилась, пошла ленивее, как будто не хватило в ней содержания». Они реже разговаривали, чаще молчали. Обломов обещал Ольге скоро переехать на новую квартиру и обосноваться там, как дома. Он все чаще чувствовал себя неловко, особенно когда им с Ольгой попадались знакомые. Он настаивал на том, чтобы рассказать об их отношениях тетке, но Ольга была непреклонна. А дела не двигались. Чтобы не подавать поводов для разговоров, они назначали свидания в театре, в Летнем саду.
На другой день Обломов встал и надел свой дикий сюртучок, что носил на даче. С халатом он простился давно и велел его спрятать в шкаф.
Захар по обыкновению, колебля подносом, неловко подходил к столу с кофе и кренделями...
Какой славный кофе! Кто это варит? - спросил Обломов.
Сама хозяйка, - сказал Захар, - шестой день все она. «Вы, говорит, много цикорию кладете да не довариваете. Дайте-ко я!»
Славный, - повторил Обломов, наливая другую чашку. - Поблагодари ее...
В полдень Захар пришел спросить, не угодно ли попробовать их пирога: хозяйка велела предложить.
Сегодня воскресенье, у них пирог пекут!
Ну, уж, я думаю, хорош пирог! - небрежно сказал Обломов. - С луком да с морковью...
Пирог не хуже наших обломовских, - заметил Захар, - с цыплятами и с свежими грибами.
Ах, это хорошо должно быть: принеси! Кто ж у них печет? Это грязная баба-то?
Куда ей! - с презрением сказал Захар. - Кабы не хозяйка, так она и опары поставить не умеет. Хозяйка сама все на кухне. Пирог-то они с Анисьей вдвоем испекли.
Через пять минут из боковой комнаты высунулась к Обломову голая рука, едва прикрытая виденною уже им шалью, с тарелкой, на которой дымился, испуская горячий пар, огромный кусок пирога.
Покорно благодарю, - ласково отозвался Обломов, принимая пирог, и, заглянув в дверь, уперся взглядом в высокую грудь и голые плечи. Дверь торопливо затворилась.
Я не пью; покорно благодарю, - еще ласковее сказал Обломов. - У вас какая?
Своя, домашняя: сами настаиваем на смородинном листу, - говорил голос.
Я никогда не пивал на смородинном листу, позвольте попробовать!
Голая рука опять просунулась с тарелкой и рюмкой водки. Обломов выпил: ему очень понравилось.
Очень благодарен, - говорил он, стараясь заглянуть в дверь, но дверь захлопнулась...
Братец хозяйки, Иван Матвеевич, был человек лет сорока, «с прямым хохлом на лбу и двумя небрежно на ветер пущенными такими же хохлами на висках», он как будто стыдился своих рук и когда говорил, старался их спрятать за спину или за пазуху. Из разговора с ним выяснилось, что Илья Ильич, не прочитав, подписал подсунутый ему Тарантьевым контракт, который предусматривал солидную неустойку в случае, если Обломов захочет съехать с квартиры раньше установленного срока. Илья Ильич пообещал найти другого жильца, но, пересчитав оставшиеся у него деньги, обомлел. Он начал вспоминать, куда их потратил, но, так ничего не вспомнив, решил ехать к Ольге обедать.
Обломов сказал Ольге, что поговорил с братом хозяйки и что на этой неделе постарается передать квартиру. Когда она уехала с теткой в гости до обеда, он отправился посмотреть квартиры, которые сдавались поблизости. Суммы, которые за них просили, казались Обломову огромными. Прибавив к ним деньги, которые он должен был отдать вдове Пшеницыной, он испугался и побежал к Ольге.
Там было общество. Ольга была одушевлена, говорила, пела и произвела фурор.
Только Обломов слушал рассеянно, а она говорила и пела для него, чтоб он не сидел повеся нос, опустя веки, чтоб все говорило и пело беспрестанно в нем самом.
Приезжай завтра в театр, у нас ложа, - сказала она.
«Вечером, по грязи, этакую даль!» - подумал Обломов, но, взглянув ей в глаза, отвечал на ее улыбку улыбкой согласия.
Абонируйся в кресло, - прибавила она, - на той неделе приедут Маевские; ma tante пригласила их к нам в ложу.
И она глядела ему в глаза, чтоб знать, как он обрадуется.
«Господи! - подумал он в ужасе. - А у меня всего триста рублей денег».
Вот, попроси барона; он там со всеми знаком, завтра же пошлет за креслами.
И она опять улыбнулась, и он улыбнулся глядя на нее, и с улыбкой просил барона; тот, тоже с улыбкой, взялся послать за билетом.
Теперь в кресле, а потом, когда ты кончишь дела, - прибавила Ольга, - ты уж займешь по праву место в нашей ложе.
И окончательно улыбнулась, как улыбалась, когда была совершенно счастлива.
Ух, каким счастьем вдруг пахнуло на него, когда Ольга немного приподняла завесу обольстительной дали, прикрытой, как цветами, улыбками!
В обществе Ольги Обломов забыл о деньгах, и вспомнил о них только тогда, когда увидел Ивана Матвеевича. Дела с доверенностью затянулись, поиск новой квартиры откладывался, Обломов успокоился и продолжал жить на Выборгской стороне. «Оно бы и тут можно жить, - думал он, - да далеко от всего, а в доме у них порядок строгий и хозяйство идет славно». По утрам «кофе все такой же славный, сливки густые, булки сдобные, рассыпчатые». После завтрака Обломов курил сигары и слушал, как кудахчет наседка, пищат цыплята, трещат канарейки и чижи, и все это напоминало ему родную Обломовку. Сидя на диване, он читал книги, иногда к нему приходила дочка хозяйки, Маша.
Сама хозяйка была все время занята работой: что-то готовила, гладила, толкла. Обломов иногда с книгой заглядывал к хозяйке поговорить. В хорошую погоду он надевал фуражку, обходил окрестности и возвращался домой, где «уж накрыт стол, и кушанье такое вкусное, подано чисто». «Тихо, хорошо в этой стороне, только скучно!» - говорил он, уезжая в оперу. Однажды, вернувшись на Выборгскую сторону из театра, он долго не мог достучаться, сильно замерз и рассердился. И на следующий день заявил, что в скором времени съедет отсюда. Но проходили дни, а он все не съезжал.
Ему было скучно без Ольги, ее пения, и когда она была рядом, он смотрел ей в глаза и заслушивался ее пением. Но время шло к зиме, и их свидания становились все реже. У Ильинских часто было много гостей, и им редко удавалось побыть наедине, оставалось лишь обмениваться усталыми взглядами. Приезжая домой, он ложился на диван, но не спал, а мечтал об Ольге, рисовал в своем воображении картины мирной семейной жизни, «где будет сиять Ольга и все засияет около нее».
Однажды, когда Илья Ильич лежал на диване, вошел Захар и спросил, нашел ли барин квартиру и когда будет свадьба.
Какая свадьба? - вдруг встав, спросил Обломов.
Известно какая: ваша! - отвечал Захар положительно, как о деле давно решенном. - Ведь вы женитесь?
Я женюсь! На ком? - с ужасом спросил Обломов, пожирая Захара изумленными глазами.
На Ильинской барыш... - Захар еще не договорил, а Обломов был у него почти на носу...
Цссс!.. - зашипел на него Обломов, подняв палец вверх и грозя на Захара. - Ни слова больше!
Разве я выдумал? - говорил Захар.
Ни слова! - повторил Обломов, грозно глядя на него, и указал ему дверь...
«Поэтический миг», о котором так часто думал Обломов, вдруг потерял для него всю прелесть. То, что дворовым известно о его отношениях с Ольгой, привело его в ужас. Через час он позвал Захара, чтобы убедить его в том, что он не собирается жениться. Расспросив Захара, откуда пошли слухи о нем и госпоже Ильинской, он стал объяснять ему, что такое свадьба: человек перестает называться своим именем, а называется «жених»; каждый день нужно ездить к невесте и выглядеть веселым - не есть, не пить, а так, «ветром жить да букетами»; беготня, суета, денежные издержки… А денег и дома нет… Приказав Захару прекратить распространять нелепые слухи, он велел позвать Анисью, продолжил расспрос, и узнал от нее, что Ильинские бедны, на этой неделе даже заложили серебро.
Счастье, счастье! - едко проговорил он потом. - Как ты хрупко, как ненадежно! Покрывало, венок, любовь, любовь! А деньги где? а жить чем? И тебя надо купить, любовь, чистое, законное благо.
С этой минуты мечты и спокойствие покинули Обломова. Он плохо спал, мало ел, рассеянно и угрюмо глядел на все.
Он хотел испугать Захара и испугался сам больше его, когда вникнул в практическую сторону вопроса о свадьбе и увидел, что это, конечно, поэтический, но вместе и практический, официальный шаг к существенной и серьезной действительности и к ряду строгих обязанностей...
Все вспомнил, и тогдашний трепет счастья, руку Ольги, ее страстный поцелуй... и обмер: «Поблекло, отошло!» - раздалось внутри его.
Что же теперь?..
Обломов решил отложить свидание с Ольгой. Он не хотел говорить ей о разговорах, ходивших вокруг них, но и притворяться не мог: она безошибочно определяла все его сокровенные настроения и желания. Он успокоился и написал второе письмо в деревню соседу, своему поверенному, прося его поспешить с ответом. Через день пришло письмо от Ольги, в котором она писала, что ждет его завтра в Летнем саду. «Опять поднялась тревога со дна души, опять он начал метаться от беспокойства», не зная, как разговаривать с Ольгой и что сказать ей. Потом успокоил себя тем, что Ольга придет не одна, а с теткой или знакомой, и приготовился быть разговорчивым и любезным.
Лишь только он вошел в длинную аллею, он видел, как с одной скамьи встала и пошла к нему навстречу женщина под вуалью...
Как ты сюда, каким образом? - спрашивал он растерявшись.
Оставь; что за дело, что за расспросы? Это скучно! Я хотела видеть тебя и пришла - вот и все!..
В эти минуты лицо ее дышало такою детскою доверчивостью к судьбе, к счастью, к нему... Она была очень мила.
Ах, как я рада! Как я рада! - твердила она, улыбаясь и глядя на него.
Я думала, что не увижу тебя сегодня. Мне вчера такая тоска вдруг сделалась - не знаю, отчего, и я написала. Ты рад?
Она заглянула ему в лицо.
Что ты такой нахмуренный сегодня? Молчишь? Ты не рад? Я думала, ты с ума сойдешь от радости, а он точно спит. Проснитесь, сударь, с вами Ольга!
Она, с упреком, слегка оттолкнула его от себя...
Пойдем к Неве, покатаемся в лодке...
Что ты? Бог с тобой! Этакой холод, а я только в ваточной шинели...
Я тоже в ваточном платье. Что за нужда. Пойдем, пойдем.
Она бежала, тащила и его. Он упирался и ворчал. Однакож надо было сесть в лодку и поехать...
Послушай, Ольга, - заговорил он наконец торжественно, - под опасением возбудить в тебе досаду, навлечь на себя упреки, я должен, однакож, решительно сказать, что мы зашли далеко. Мой долг, моя обязанность сказать тебе это.
Что сказать? - спросила она с нетерпением.
Что мы делаем очень дурно, что видимся тайком.
Ты говорил это еще на даче, - сказала она в раздумье.
Да, но я тогда увлекался: одной рукой отталкивал, а другой удерживал. Ты была доверчива, а я... как будто... обманывал тебя. Тогда было еще ново чувство...
Но ведь мы - жених и невеста! - возразила она.
Да, да, милая Ольга, - говорил он, пожимая ей обе руки, - и тем строже нам надо быть, тем осмотрительнее на каждому шагу. Я хочу с гордостью вести тебя под руку по этой самой аллее, всенародно, а не тайком, чтоб взгляды склонялись перед тобой с уважением, а не устремлялись на тебя смело и лукаво, чтоб ни в чьей голове не смело родиться подозрение, что ты, гордая девушка, могла очертя голову, забыв стыд и воспитание, увлечься и нарушить долг...
Это правда, - вздрогнув, сказала она. - Слушай же, - прибавила решительно, - скажем все ma tante, и пусть она завтра благословит нас...
Обломов побледнел.
Что ты? - спросила она.
Погоди, Ольга: к чему так торопиться?.. - поспешно прибавил он...
У самого дрожали губы.
Прощаясь, Ольга пригласила Обломова приехать завтра к обеду. Но он пообещал приехать послезавтра, в пятницу или в субботу, отговорившись тем, что ждет письмо из деревни.
Вернувшись домой, Обломов заснул крепким сном. Вспомнив на следующий день, что нужно ехать к Ольге, он содрогнулся. Он представил, как люди будут смотреть на него, провожать дружелюбными взглядами.., а у него нет денег и даже дома в деревне. И он решил не видеться с Ольгой до тех пор, пока не дождется хороших новостей из деревни. Он не брился, не одевался, лениво листал газеты, занимался с хозяйскими детьми. Агафья Матвеевна все также хлопотала по хозяйству, готовила вкусные обеды, штопала его чулки, достала из чулана его халат, чтобы постирать его и починить. Через несколько дней он получил письмо от Ольги, в котором она спрашивала, почему он не приезжает, писала, что проплакала целый вечер и не спала всю ночь. «Господи! Зачем она любит меня? Зачем я люблю ее? Зачем мы встретились? Это все Андрей: он привил любовь, как оспу, нам обоим. И что это за жизнь, все волнения и тревоги!..» - восклицал Обломов. Он написал Ольге, что простудился в Летнем саду, должен просидеть два дня дома, но уже почти выздоровел и надеется скоро приехать. Она написала ему ответ, похвалила за осторожность и посоветовала беречься. Он обрадовался предложению Ольги поберечься и еще несколько дней просидел дома, пил кофе и ел горячие пироги.
Вскоре появился еще один законный предлог не ездить к Ольге: Нева замерзала, сняли мостки. Так проходили дни, Илья Ильич скучал, читал присланные с Ольгой книги, ходил по улице, заглядывал с визитами к хозяйке.
Прошла неделя. Каждый день Обломов интересовался, не наведены ли мосты через Неву, и когда узнавал, что нет, успокаивался. Книги стал читать реже, зато чаще занимался с детьми хозяйки и беседовал с ней самой. В один из дней Захар доложил, что мосты через Неву наведены, и от мысли, что завтра нужно будет ехать к Ольге, терпеть любопытные взгляды окружающих и объясняться с теткой, у Обломова екнуло сердце. Он опять решил отложить поездку, подождать еще несколько дней письма из деревни.
Ольга все это время каждое утро спрашивала у горничной, наведены ли мосты, а когда узнала что наведены, принялась оживленно готовиться к приезду Обломова, и попросила тетку поехать с ней завтра в церковь, которую указал ей Илья Ильич, чтобы помолиться за него и за их любовь. В воскресенье Ольга устроила обед так, как любил Обломов, причесалась, как ему нравилось, и надела белое платье. Барон, занимавшийся имением Ольги, сообщил ей, что дела почти завершены, и она в будущем месяце сможет переехать в деревню, в свое имение. Ольга обрадовалась, но решила не говорить об этом Обломову. Она хотела проследить до конца, «как в его ленивой душе любовь совершит переворот, как окончательно спадет с него гнет, как он не устоит перед близким счастьем, получит благоприятный ответ из деревни и, сияющий, прибежит, прилетит и положит его к ее ногам, как они оба вперегонки бросятся к тетке, и потом… она вдруг скажет ему, что и у нее есть деревня». Но Обломов опять не приехал. Она вначале рассердилась, но потом подумала, что он болеет и не может писать, и решила поехать к нему сама.
В понедельник утром хозяйка сообщила Илье Ильичу, что к нему приехала барышня. Он быстро оделся, отослал по делам Анисью и Захара, бросился к калитке и «почти в объятьях донес Ольгу до крыльца». Ольга сразу поняла, что он не болел, и попросила его ответить, почему он не приезжал к ним все это время. Обломов ответил, что боялся слухов и разговоров.
Она взяла со стола книгу и посмотрела на развернутую страницу: страница запылилась.
Ты не читал! - сказала она.
Нет, - отвечал он.
Она посмотрела на измятые, шитые подушки, на беспорядок, на запыленные окна, на письменный стол, перебрала несколько покрытых пылью бумаг, пошевелила перо в сухой чернильнице и с изумлением поглядела на него.
Что ж ты делал? - повторила она. - Ты не читал и не писал?
Времени мало было, - начал он запинаясь, - утром встанешь, убирают комнаты, мешают, потом начнутся толки об обеде, тут хозяйские дети придут, просят задачу поверить, а там и обед. После обеда... когда читать?
Ты спал после обеда, - сказала она так положительно, что после минутного колебания он тихо отвечал:
Зачем же?
Чтоб не замечать времени: тебя не было со мной, Ольга, и жизнь скучна, несносна без тебя.
Он остановился, а она строго глядела на него.
Илья! - серьезно заговорила она. - Помнишь, в парке, когда ты сказал, что в тебе загорелась жизнь, уверял, что я - цель твоей жизни, твой идеал, взял меня за руку и сказал, что она твоя, - помнишь, как я дала тебе согласие?
Да разве это можно забыть? Разве это не перевернуло всю мою жизнь? Ты не видишь, как я счастлив?
Нет, не вижу; ты обманул меня, - холодно сказала она, - ты опять опускаешься...
Глаза заблистали у него, как бывало в парке. Опять гордость и сила воли засияли в них.
Я сейчас готов идти, куда ты велишь, делать, что хочешь. Я чувствую, что живу, когда ты смотришь на меня, говоришь, поешь...
Ольга с строгой задумчивостью слушала эти излияния страсти.
Послушай, Илья, - сказала она, - я верю твоей любви и своей силе над тобой. Зачем же ты пугаешь меня своей нерешительностью, доводишь до сомнений? Я цель твоя, говоришь ты и идешь к ней так робко, медленно; а тебе еще далеко идти; ты должен стать выше меня. Я жду этого от тебя! Я видала счастливых людей, как они любят, - прибавила она со вздохом, - у них все кипит, и покой их не похож на твой; они не опускают головы; глаза у них открыты; они едва спят, они действуют! А ты... нет, не похоже, чтоб любовь, чтоб я была твоей целью... Она с сомнением покачала головой.
Ты, ты!.. - говорил он, целуя опять у ней руки и волнуясь у ног ее. - Одна ты! Боже мой, какое счастье! - твердил он, как в бреду. - И ты думаешь - возможно обмануть тебя, уснуть после такого пробуждения, не сделаться героем! Вы увидите, ты и Андрей, - продолжал он, озираясь вдохновенными глазами, - до какой высоты поднимает человека любовь такой женщины, как ты! Смотри, смотри на меня: не воскрес ли я, не живу ли в эту минуту? Пойдем отсюда! Вон! Вон! Я не могу ни минуты оставаться здесь; мне душно, гадко! - говорил он, с непритворным отвращением оглядываясь вокруг. - Дай мне дожить сегодня этим чувством... Ах, если б этот же огонь жег меня, какой теперь жжет, - и завтра, и всегда! А то нет тебя - я гасну, падаю! Теперь я ожил, воскрес. Мне кажется, я... Ольга, Ольга! - Ты прекраснее всего в мире, ты первая женщина, ты... ты...
Он припал к ее руке лицом и замер. Слова не шли более с языка. Он прижал руку к сердцу, чтоб унять волнение, устремил на Ольгу свой страстный, влажный взгляд и стал неподвижен.
«Нежен, нежен, нежен!» - мысленно твердила Ольга, но со вздохом, не как бывало в парке, и погрузилась в глубокую задумчивость.
Мне пора! - очнувшись, сказала она ласково...
Она подала ему руку и без трепета, покойно, в гордом сознании своей невинности, перешла двор, при отчаянном скаканье на цепи и лае собаки, села в карету и уехала.
Из окон с хозяйской половины смотрели головы; из-за угла, за плетнем, выглянула из канавы голова Анисьи...
Когда скрип кареты затих, беспокойство Обломова прошло, его глаза были влажны от счастья, по телу разлилась бодрость и теплота. И опять ему захотелось действовать: ехать к Штольцу, с Ольгой в деревню, прочитать новую книгу, трудиться в кабинете… «Как полон день! Как легко дышится в этой жизни, в сфере Ольги, в лучах ее девственного блеска.., бодрых сил… и здравого ума! Он ходит, точно летает; его как будто кто-то носит по комнате». Он огляделся вокруг, и все в комнате показалось ему гадким. Когда хозяйка заглянула в комнату и предложила ему посмотреть полотно, которое привезли продавать, он сухо поблагодарил ее и сказал, что очень занят. Потом углубился в воспоминания о лете и наслаждался, перебирая в уме все подробности. Он был сам не свой: пел, ласково разговаривал с Анисьей, шутил, играл с дочкой хозяйки.
С таким же настроением Обломов провел следующий день. Они были с Ольгой в опере, пели, потом пили чай у Ольгиной тетки, вели задушевный разговор, и Илья Ильич чувствовал себя членом этого приятного семейства и решил покончить с одинокой жизнью: теперь «есть у него свет и тепло - как хорошо жить с этим!» В эту ночь он почти не спал, читал присланные Ольгой книги.
Следующий день Обломов снова провел у Ольги, а вернувшись домой, нашел у себя на столе письмо из деревни. Сосед, его поверенный, писал, что не хочет брать на себя управление запущенным имением Ильи Ильича, и настоятельно советует приехать в деревню ему самому. К письму прилагалась записка с подробным изложением всех хозяйственных подробностей. И снова все «в виде призраков обступило Обломова». Он как будто ночью очутился в лесу, среди этих призраков, и не мог заставить себя взглянуть на них. Он надеялся на то, что в письме будет определенно сказано, сколько дохода он будет получать, что дом находится в нормальном состоянии и в нем можно будет жить, пока не построят новый, что поверенный пришлет ему денег. Словом, все будет так же хорошо, ясно и просто, как в отношениях с Ольгой. Мысль о том, что свадьбу снова придется отложить на неопределенный срок, повергла его в уныние. Он застонал и собрался лечь, но тут же встал и решил обратиться за помощью к брату хозяйки.
Иван Матвеевич внимательно выслушал Обломова, прочитал письмо из деревни и тоже посоветовал Обломову самому съездить в имение. «Я отвык совсем ездить… Притом же в деревне одному очень скучно…» - сказал Обломов. Задав еще несколько вопросов, касающихся положения дел в Обломовке, Иван Матвеевич посоветовал поручить во всем разобраться его сослуживцу, Исаю Фомичу Затертому, деловому и знающему человеку, и доверенность перевести на него. На том и остановились: привезти его сюда, дать денег на жизнь и дела, а по окончании дела вручить вознаграждение. Иван Матвеевич пообещал познакомить Обломова со своим сослуживцем за завтрашним обедом.
Пшеницына Агафья Матвеевна
ОБЛОМОВ
Роман (1849—1857, опубл. 1859)
Пшеницына Агафья Матвеевна — вдова чиновника, оставшаяся с двумя детьми, сестра Ивана Матвеевича Мухоярова, кума Тарантьева. Именно Тарантьев поселяет Обломова, вынужденного искать новую квартиру, в домике П. на Выборгской стороне. «Ей было лет тридцать. Она была очень бела и полна в лице, так что румянец, кажется, не мог пробиться сквозь щеки. Бровей у нее почти совсем не было, а были на их местах две немного будто припухлые, лоснящиеся полосы, с редкими светлыми волосами. Глаза серовато-простодушные, как и все выражение лица; руки белые, но жесткие, с выступившими наружу крупными узлами синих жил».
П. неразговорчива и привыкла жить, не задумываясь ни над чем: «Лицо ее принимало дельное и заботливое выражение, даже тупость пропадала, когда она заговаривала о знакомом ей предмете. На всякий же вопрос, не касавшийся какой-нибудь положительной известной ей цели, она отвечала усмешкой и молчанием». А ее усмешка была не более чем форма, прикрывавшая незнание предмета: не ведая, что она должна сделать, привыкшая, что все решает «братец», только в умелом ведении дома достигла П. совершенства. Все остальное годами и десятилетиями проходило мимо неразвитого ума.
Почти сразу после переезда Обломова на Выборгскую сторону П. начинает вызывать у Ильи Ильича некий интерес, который можно расценить как чисто эротический (постоянно привлекающие внимание Обломова круглые белые локти хозяйки). Но разгадка ждет в конце романа, когда незадолго до смерти Илье Ильичу снится сон, где мать, указывая ему на П., шепчет: «Милитриса Кирбитьевна». Она называет имя его мечты, навеянной Илье Ильичу в раннем детстве няниными сказками.
Образ П. никогда не вызывал у критиков романа особенного интереса: натура грубая, примитивная, на которую привыкли смотреть лишь глазами Штольца, как на ужасную женщину, символизирующую глубину падения Ильи Ильича. Но не случайно Гончаров дает этой простой женщине имя, близкое имени его горячо любимой матери — Авдотьи Матвеевны Гончаровой, купеческой вдовы, на протяжении многих лет прожившей в одном доме с крестным Гончарова, дворянином Н. Н. Трегубовым, который воспитал ее сыновей и дал им образование.
П. находится в постоянном движении, в отличие от Обломова осознавая, что «работа всегда есть» и именно она является подлинным содержанием жизни, а вовсе не наказанием, как считали в Обломовке. Ее беспрестанно мелькающие локти привлекают внимание Обломова не только красотой, но и не до конца осознаваемой им активностью героини. Внешне П. воспринимается неким перпетуум-мобиле, без мысли, без проблеска чувства, «братец» называет ее не иначе как «корова» или «лошадь», видя в сестре только даровую рабочую силу. «Ее хоть ударь, хоть обними — все ухмыляется, как лошадь на овес», — говорит он о ней куму Тарантьеву, готовясь по совету последнего выследить отношения П. с Обломовым и стребовать с Ильи Ильича деньги «за бесчестие».
Постепенно, по мере того как Обломов понимает, что стремиться ему больше некуда, что именно здесь, в домике на Выборгской стороне, обрел он вожделенный строй жизни родной Обломовки, в судьбе самой П. происходит серьезнейшая внутренняя перемена. В постоянных трудах по устроению и обихаживанью дома, в хлопотах по хозяйству находит она смысл своего существования. В П. начало пробуждаться нечто неведомое ей прежде: тревоги, проблески размышлений. Иными словами — любовь, все более и более глубокая, чистая, искренняя, не умеющая выразить себя словами, но проявляющаяся в том, что П. хорошо знает и умеет: в заботе о столе и одежде Обломова, в молитвах о его здравии, в сидении по ночам у постели больного Ильи Ильича. «Все ее хозяйство... получило новый, живой смысл: покой и удобство Ильи Ильича. Прежде она видела в этом обязанность, теперь это стало ее наслаждением. Она стала жить по-своему полно и разнообразно... Она как будто вдруг перешла в другую веру и стала исповедовать ее, не рассуждая, что это за вера, какие догматы в ней, а слепо повинуясь ее законам».
Обломов для П. человек из другого мира: прежде она никогда таких людей не видела. Зная о том, что где-то живут барыни и барины, она воспринимала их жизнь примерно так же, как Обломов слушал в детстве сказку о Милит-рисе Кирбитьевне. Встреча с Обломовым послужила импульсом к перерождению, но сам виновник этого процесса «не понимал, как глубоко пустило корни это значение и какую неожиданную победу он сделал над сердцем хозяйки... И чувство П., такое нормальное, естественное, бескорыстное, оставалось тайною для Обломова, для окружавших ее и для нее самой».
Обломов «сближался с Агафьей Матвеевной — как будто подвигался к огню, от которого становится все теплее и теплее, но которого любить нельзя». П. является единственным абсолютно бескорыстным и решительным человеком в окружении Обломова. Не вникая ни в какие сложности, она делает то, что необходимо в данный момент: закладывает собственные жемчуг и серебро, готова занять деньги у родни покойного мужа, только чтобы Обломов не чувствовал ни в чем недостатка. Когда интриги Мухоярова и Тарантьева достигают пика, П. решительно отрекается и от «братца», и от «кума».
Посвятив себя заботам об Обломове, П. живет так полно и многообразно, как никогда прежде не жила, а ее избранник начинает чувствовать себя словно в родной Обломовке: «...он тихо и постепенно укладывался в простой и широкий гроб остального своего существования, сделанный собственными руками, как старцы пустынные, которые, отворотясь от жизни, копают себе могилу».
У П. и Обломова рождается сый. Понимая разницу между этим ребенком и детьми от первого мужа, П. после смерти Ильи Ильича безропотно отдает его на воспитание Штольцам. Смерть Обломова вносит в существование П. новую краску — она вдова помещика, барина, чем постоянно попрекают ее «братец» и его жена. И хотя образ жизни П. ни в чем не изменился (она по-прежнему прислуживает семье Мухоярова), в ней постоянно пульсирует мысль о том, что «проиграла и просияла ее жизнь, что Бог вложил в ее жизнь душу и вынул опять... теперь уж она знала, зачем она жила и что жила не напрасно... На всю жизнь ее разлились лучи, тихий свет от пролетевших, как одно мгновение, семи лет, и нечего ей было желать больше, некуда идти».
Разница между Ольгой Ильинской и Агафьей Матвеевной Пшеницыной мастерски изображена Гончаровым, начиная с портретной характеристики: «Ей было лет тридцать. Она была очень бела и полна в лице, так что румянец, кажется, не мог пробиться сквозь щёки... Глаза серовато-простодушные, как и всё выражение лица; руки белые, но жёсткие...». Автор не давал такого подробного описания внешности Ольги, как будто желая подчеркнуть, что главными в ней были не внешние качества.
В облике Агафьи Матвеевны автор (значит, и его герой) отмечает «крепкую здоровую грудь», полные белые руки с круглыми локтями, пышную фигуру, обтянутую платьем. «У неё простое, но приятное лицо, – снисходительно решил Обломов, – должно быть, добрая женщина!» И действительно, Агафья Матвеевна была доброй, сердечной, порядочной женщиной, она так заботилась об Илье Ильиче, что готова пожертвовать ради него многим. Например, отнесла в ломбард свои украшения, чтобы барин ни в чём не нуждался. На вопрос Штольца о долговой расписке (мошеннической подделке её брата и Тарантьева, про которую Агафья не знала) она простодушно ответила, что барин ей ничего не должен, хотя давно уже кормила его за свой счёт.
Однако душевные качества этой героини автор не выдвигает на первое место, и в повествовании преобладают бытовые и физиологические подробности, которые важны для главного героя. Это соблазнительные плечи, полные руки с круглыми локтями, которыми Обломов любовался «с таким же удовольствием, с каким утром смотрел на горячую ватрушку». Эта женщина вносила покой, умиротворенность в его душу, и он чувствовал благодарность к ней за удивительную атмосферу уюта, так напоминающую привычный и милый обломовский быт.
Агафья Матвеевна была трудолюбивой хозяйкой, и она готова ежеминутно служить человеку, которого всем сердцем полюбила. Её невозможно представить отдыхающей, и Обломову нравилась её неутомимость. Его также очень устраивало, что от него ничего не требуют, ничем не докучают, зато о нём неустанно заботятся. Любовь и жертвенность всегда рядом в жизни простых русских женщин, и Агафья Пшеницына – одна из них. Она не дворянка и не крестьянка («чиновница»), и зарабатывает себе на жизнь сдачей комнат постояльцам, выполняя много разной работы для квартирантов и для своей семьи. У неё обывательские взгляды на отношения мужчин и женщин, но когда она поняла, что полюбила Обломова, она готова на любые жертвы ради него, забота о нём стала смыслом её жизни.
Во многом похожа на Агафью Матвеевну её верная помощница Анисья, жена Захара, с которой хозяйка очень подружилась. Они обе очень трудолюбивы, к работе относятся не как к изнурительной, тяжёлой обязанности, а как к привычному и необходимому условию жизни, что было полной противоположностью взглядам на труд в Обломовке. Анисья была «проворная баба, лет сорока семи, с заботливой улыбкой... и цепкими, никогда не устающими руками». Ленивому и ворчливому Захару, который с женой иногда разговаривал грозно и гневно, пришлось признать, что «Анисья – умнее его!» И поэтому все недоразумения с барином решала именно Анисья, которая так заговаривала Обломова, стрекоча без остановки, что он в недоумении успокаивался.
Автор отмечает взаимную симпатию Агафьи Матвеевны и Анисьи. «Если есть симпатии душ, если родственные сердца чуют друг друга издалека...», то таким примером является дружба этих женщин, которая свидетельствует также о доброте и душевности Агафьи Матвеевны. Да и как ей не ценить свою помощницу, если с её появлением всё в доме засияло чистотой и везде наведён порядок! Так Анисья стала «великой сподручницей» в хозяйских распоряжениях, а Агафья Матвеевна нашла «у себя место в сердце» для Анисьи, которая тоже поняла, что отныне она вместе с хозяйкой будет участвовать во всей жизни дома. «Две женщины поняли друг друга и стали неразлучны»: они делились секретами во всём, что было внесено в быт людей наблюдательными умами и вековым опытом.
Как все простые женщины, Анисья не только любознательна, но и любопытна, ей интересна жизнь барина, однако она не станет заниматься пересудами и в любой момент готова отстоять честь хозяина, если кто-либо рискнёт сказать лишнее.
Когда Илья Ильич женился на Агафье Матвеевне, Анисья окончательно утвердила своё положение в доме Пшеницыной, и «взаимное влеченье Анисьи и хозяйки превратилось в неразрывную связь, в одно существование». «Агафья Матвеевна выросла, Анисья расправила свои руки, как орлица крылья, и жизнь закипела и потекла рекой». Если так нужно для семьи, то Анисья и спать не ляжет, только бы всё было прилично, как хочет барин. И кухня стала «палладиумом деятельности великой хозяйки и её достойной помощницы», под пристальным оком которой находился весь дом, где распоряжалась её «проворная, всесметающая рука».
Образы женщин, вблизи которых протекает спокойная жизнь Обломова, введены автором не случайно. Читатель видит, как благотворно влияет любовь на души тех, кто способен любить самоотверженно, кто не боится труда, а окрылённые женщины готовы на многое. Работа их как будто раззадоривает, и глаза сияют ярче. Образы Агафьи Матвеевны и Анисьи помогают ещё отчётливее увидеть яркую противоположность на их фоне, барина Илью Ильича, и то разрушительное воздействие, какое оказали на Обломова воспитанные с детства лень и барство. Его не воодушевила на «подвиги» даже любовь Ольги, он страдал от необходимости каждый день прилагать усилия, когда давно уж надоело ему просто из дому выходить. Обломов не захотел и не смог работать над собой, менять себя и свой привычный образ жизни. А в доме Пшеницыной многое напоминало ему детство в Обломовке, когда можно любоваться чужим трудом, оставаясь в покое, ощущая при этом заботу и любовь.
Агафья Матвеевна боготворит человека, изменившего всё в её судьбе, считает его особенным, благородным и изнеженным дворянином, который одарил её своим вниманием. Вместе с любовью расцветала душа этой простой женщины, Агафья Матвеевна росла духовно, вызывая удивление своим преображением у тех, кто знал её раньше. Теперь она способна отстоять своё право на счастливую семейную жизнь, и брат с семьёй вынужден съехать, а Агафья Матвеевна живёт в мире и согласии с самым дорогим для неё человеком. Она приняла в нём всё (Ольга же сделать этого не смогла даже по просьбе Ильи Ильича: «прими меня таким, какой я есть»).
Агафью не раздражали бездеятельность, сонливость, лень Обломова, а его тихий, спокойный нрав и его образ жизни признала она за идеал. Эта женщина считала, что «бог вложил в её жизнь душу», когда появился в её доме Илья Ильич. Выйдя за него замуж, она по-новому стала осознавать себя, так как «теперь уже она знала, зачем жила». И даже после смерти Обломова, оставаясь вечно неутешной, Агафья Матвеевна понимала, что «на всю жизнь её разлились лучи, тихий свет от пролетевших как одно мгновение семи лет».
Сына Андрюшу Агафья Матвеевна любила не меньше, чем его отца, но мудро рассудила, что Штольц и Ольга сделают для его воспитания гораздо больше, чем она. И в конце романа автор сообщает о её сближении с Ольгой Ильинской, но не только по причине их общей заботы об Андрюше. Оказывается, их «связывала общая симпатия, одна память о чистой как хрусталь душе покойника».
Так, вначале бесконечно далёкие и разные женщины становятся ближе, благодаря способности сильно и самоотверженно любить, хотя судьба и жизнь повели их различными путями.
