Он был замечателен тем что всегда. Антон чехов - человек в футляре. Смотреть что такое "Человек в футляре" в других словарях

Для гидроизоляции плавательных бассейнов, водохранилищ, подвалов используется плотная водонепроницаемая торкрет-штукатурка, которую наносят с помощью цемент-пушки способом торкретирования. Этот способ заключается в том, что струя раствора под давлением сжатого воздуха ударяется о поверхность и образуется слой торкрет-штукатурки толщиной 15-25 мм. Через 28 сут. твердения в естественных условиях торкрет-штукатурка достигает предела прочности на отрыв 1,5 МПа.

Торкрет-штукатурку наносят с помощью агрегата, в состав которого входят цемент-пушка, воздухоочиститель, резервуар для воды и компрессор. Основная машина - цемент-пушка. Независимо от конструкции цемент-пушки принцип работы их один и тот же.

Цемент-пушка (рис. 99) состоит из верхнего 1 и нижнего 2 усеченных конусов-резервуаров, или камер, соединенных в одно целое. Верхний резервуар имеет загрузочную воронку, через которую его заполняют сухой смесью. С наружной стороны корпуса проходит стальной трубопровод; к нему от компрессора подключаются гибкие шланги. По этим шлангам в цемент-пушку подается сжатый воздух.

Для очистки сжатого воздуха, нагнетаемого компрессором в цемент-пушку, служит воздухоочиститель. Он представляет собой сварной цилиндр, в верхней части дна которого находится входной патрубок. К нему подключается шланг для подачи сжатого воздуха от компрессора. В крышке расположен выходной патрубок, к которому подключается воздушный шланг, подающий в цемент-пушку сжатый воздух, очищенный от воды и масла. Внутри воздухоочистителя устроен пористый фильтр.

Для соединения цемент-пушки, воздухоочистителя, водяного бака и компрессора, а также и для подачи к рабочему месту от цемент-пушки до сопла сухой смеси, и от водяного бака воды, применяют резиновые шланги. Шланги, по которым подается сухая цементно-песчаная смесь, называются материальными, по которым подается воздух - воздушными, а по которым вода - водяными.

Материальные шланги выпускают диаметром 25-38 мм. Более целесообразно использовать шланги диаметром 32 мм. Применение шлангов меньшего диаметра снижает производительность цемент-пушки и приводит к быстрому образованию пробок. Водяные шланги применяют диаметром 13 мм. Звенья шлангов соединяют свинчивающимися муфтами. Муфты со шлангами скрепляют заклепками или болтами с потайной головкой. Соединения должны быть прочными и плотными, чтобы шланги не пропускали воздух.

Для смешивания сухой смеси с водой и нанесения раствора на поверхность применяют сопло (рис. 100). Сопло состоит из корпуса 4 и кольцеобразной камеры со вставленными смесителями 5. Смеситель представляет собой кольцо с восемью наклонно-радиальными отверстиями. К корпусу смесителя с передней стороны прикреплен металлический конусный ствол 6 с внутренним вкладышем 7 из резины, предохраняющим ствол от быстрого истирания. С задней стороны корпуса прикреплен материальный шланг 8, по которому в сопло подается сухая смесь. Вверху к корпусу прикреплен патрубок 3 с вентилем 2, к вентилю присоединен водяной шланг 1. Вода, подаваемая из патрубка, входит в смесительную камеру струйками и, встречаясь с цементно-песчаной смесью, перемешивается - образуется раствор. Раствор с силой выбрасывается сжатым воздухом из сопла на поверхность, проникает во все ее неровности и прочно соединяется с ней.

Некоторые цемент-пушки работают без воздухоочистителя, что делает агрегат более компактным. Водонасос этой цемент-пушки может подавать воду под нужным давлением в сопло "из любого источника.

Сухую смесь для торкрет-штукатурки обычно приготовляют на стационарных установках и доставляют на автомашинах к месту работы. На стройке смесь приготовляют в смесителях и как исключение на бойке вручную. Чтобы предохранить сухую смесь от увлажнения, на месте работ ее хранят в ларе с плотно закрывающейся крышкой. Перед применением смесь просеивают через сито с ячейками 8 x 8 мм. Такая смесь хорошо транспортируется по шлангам.

Для приготовления торкрет-штукатурки применяют цемент марок 300 или 400 м и речной песок. Соотношение между цементам и песком колеблется в пределах от 1: 1 до 1: 8. Песок должен быть сухим и чистым; загрязненность песка снижает прочность торкрет-штукатурки. Допускаемая влажность песка 6-10%. Если влажность его меньше 4%, применять песок не следует, так как приготовленная смесь будет расслаиваться при транспортировании по материальным шлангам. Пересушенный песок плохо смешивается в сопле с водой, получается неравномерный по составу цементный раствор. Применение чрезмерно мелкого песка понижает прочность торкрет-штукатурки. Для ускорения схватывания торкрет-штукатурки в смесь вводят добавки хлористого кальция или жидкого стекла. Хлористого кальция вводят не более 5% от массы цемента. Хлористый кальций применяют только в условиях пониженной температуры (ниже +5° С). Жидкое стекло вводят в таком количестве, которое указано лабораторией. Чтобы получить большую водонепроницаемость в торкрет-штукатурку добавляют церезит в соотношении 1: 10 (1 ч. церезита и 10 ч. воды) или алюминат натрия от 1: 6 до 1: 15, где на 1 ч. берут от 6 до 15 ч. воды. Указанные химические добавки растворяют в воде и выливают в дозирующий бак.

Перед началом работы устанавливают агрегат для торкретирования (рис. 101, а): около цемент-пушки 1 воздухоочиститель 4, резервуар 3 для воды и несколько дальше компрессор. От компрессора проводят шланг с двумя разветвлениями. Один конец подключают к воздухоочистителю, другой к резервуару с водой. От воздухоочистителя шланг подключают к цемент-пушке. К соплу от цемент-пушки подключают материальный шланг, а от резервуара - водяной. После монтажа агрегата проверяют, как он работает и не пропускает ли воздух.

Цементно-песчаную смесь загружают в верхнюю камеру цемент-пушки, под действием собственной силы тяжести смесь пересыпается в нижнюю камеру. Затвор закрывается, и в камеру впускается сжатый воздух. Смесь подается распределительной тарелкой к патрубку. Сжатый воздух, проходящий по патрубку, подхватывает смесь и продувает ее через патрубок и материальный шланг к соплу. Как только разрыхленная, находящаяся во взвешенном состоянии смесь, подхваченная струей сжатого воздуха, подходит к соплу, она смачивается водой, в смесителе перемешивается, превращается в раствор и выбрасывается сильной струей из сопла.

Количество подаваемой воды в смеситель регулируется вентилем. Дозировку воды, подаваемой в смесь, проверяют по цвету выбрасываемой из сопла струи и нанесенной торкрет-штукатурки. При избыточном количестве воды (рис. 101, б) получается жидкий раствор, сползающий с нанесенной поверхности. При недостатке воды (рис. 101, в) в смеси раствор полностью не смачивается и при выбрасывании из сопла сильно пылит.

Торкретирование поверхностей выполняет звено в составе двух штукатуров 4-го разряда, одного штукатура 3-го разряда и машиниста 4-го разряда. В обязанности звена входит промывка торкретируемых поверхностей водой, приготовление сухой смеси, загрузка ее в цемент-пушку и торкретирование.

Машинист следит за работой цемент-пушки, давлением воздуха, которое должно соответствовать указанному в паспорте машины, и наличием воды в баке; периодически 3-4 раза в смену он должен продувать воздушный фильтр. Помимо управления цемент-пушкой машинист также принимает участие в загрузке цемент-пушки смесью.

Штукатур 4-го разряда промывает поверхности, руководит приготовлением смеси, наносит слой раствора на поверхность, подтягивает и убирает шланги, выявляет образовавшиеся растворные пробки и ликвидирует их, наблюдает за качеством работы и выполняет различные вспомогательные работы.

Второй штукатур 4-го разряда помогает первому и при необходимости заменяет его, кроме того, он является связным между штукатуром и машинистом. Со штукатуром 3-го разряда он приготовляет сухую смесь и загружает цемент-пушку. Если сухая смесь приготовляется на месте, "то штукатур 3-го разряда доставляет к месту работы просеянные песок и цемент, насыпает их на боек, вместе со штукатуром 4-го разряда перелопачивает приготовленную смесь и загружает совместно с машинистом в цемент-пушку.

Если поверхность торкрет-штукатурки требуется затереть, то к звену дополнительно прикрепляют штукатура 3-го или 2-го разряда. При выполнении улучшенной штукатурки работает штукатур 3-го разряда, простой - 2-го разряда.

Для работы необходимо подготовить такую площадь, которую можно было бы оштукатурить в течение одной смены. Поверхность заранее очищают, а перед нанесением торкрет-штукатурки только смачивают водой. Оштукатуривать рекомендуется сверху вниз. Чем тоньше наносимые слои штукатурки и чем их больше, тем прочнее токрет-штукатурка и тем надежнее обеспечит она водо- и газонепроницаемость. Каждый новый слой наносят на предыдущий после того, как он схватится, но не ранее чем через 60 мин. Первый слой торкрет-штукатурки чаще всего наносят толщиной 15 мм, затем его выравнивают, срезая неровности лопаткой или кельмой. Первый слой выдерживают в течение 24 ч, затем его смачивают водой и наносят второй слой.

При торкретировании сопло держат перпендикулярно поверхности на расстоянии 70-90 см от нее. Более мелкие песчинки раствора быстрее забиваются в поры и раковины и в первую очередь оседают на поверхности; более крупные песчинки, ударяясь о мелкие, уплотняют их, но при этом частично отскакивают. С нарастанием слоя торкрет-штукатурки крупные песчинки также начинают втапливаться в него.

Сначала количество крупного песка, которое отскакивает, достигает 20-25%, но постепенно, по мере нанесения слоя, оно снижается. В основном отскакивают песчинки без цементной прослойки, так что потери вяжущего вещества незначительны. Стыки торкретируемых участков до начала работы прочищают от осевшей пыли и смачивают водой.

Чтобы избежать усадочных трещин и повысить стойкость нанесенной торкрет-штукатурки, торкретированные участки следует защищать от сквозняков чрезмерного солнечного нагрева и механических повреждений. Лучше всего поверхности покрывать двумя-тремя полотнищами брезента, заходящими одно на другое. Брезент следует предварительно смочить водой; для постоянного увлажнения брезента над ним устраивают перфорированную трубку, по которой подается вода. Там, где торкрет-штукатурка используется в виде обычной штукатурки, ее рекомендуется увлажнять в течение 5-7 сут.

Ежедневно после работы цемент-пушку, шланги и форсунки следует прочищать: сначала продувать струей сжатого воздуха, а затем, не разбирая машину, очищать все доступные места. Регулярно, не реже раза в неделю, необходимо разбирать, очищать и смазывать машину, отдельные ее части промывать керосином.

До начала работы бригада, обслуживающая цемент-пушку, должна пройти инструктаж о правилах охраны труда.

Поскольку из цемент-пушки выбрасывается почти полусухая смесь, штукатуры должны работать в очках и респираторах, в плотной спецодежде и рукавицах. При работе на высоте рабочие обязаны надеть предохранительные пояса и привязаться за надежные конструктивные элементы зданий. Штукатур должен внимательно следить за тем, чтобы никто не попал под струю торкрет-штукатурки.

Все электропровода, идущие к агрегату, должны быть тщательно изолированы и уложены в короба, если они проходят по земле, или подвешены выше роста человека, так как агрегат работает от осветительной сети напряжением 220 В.

До начала работы штукатур обязан проверить все соединения шлангов, в процессе работы следить за тем, чтобы давление воздуха в цемент-пушке не превышало указанного в инструкции.

При ликвидации растворных пробок рабочим, не связанным с этой операцией, запрещается находиться около шлангов; сопло и открытый растворный шланг должны быть направлены в сторону от рабочих.

При отключении шланга, спрессовывании собранного агрегата и испытании возле агрегата не должно быть посторонних лиц.

На самом краю села Мироносицкого, в сарае старосты Прокофия расположились на ночлег запоздавшие охотники. Их было только двое: ветеринарный врач Иван Иваныч и учитель гимназии Буркин. У Ивана Иваныча была довольно странная, двойная фамилия - Чимша-Гималайский, которая совсем не шла ему, и его во всей губернии звали просто по имени и отчеству; он жил около города на конском заводе и приехал теперь на охоту, чтобы подышать чистым воздухом. Учитель же гимназии Буркин каждое лето гостил у графов П. и в этой местности давно уже был своим человеком.

Не спали. Иван Иваныч, высокий, худощавый старик с длинными усами, сидел снаружи у входа и курил трубку; его освещала луна. Буркин лежал внутри на сене, и его не было видно в потемках.

Рассказывали разные истории. Между прочим говорили о том, что жена старосты, Мавра, женщина здоровая и не глупая, во всю свою жизнь нигде не была дальше своего родного села, никогда не видела ни города, ни железной дороги, а в последние десять лет всё сидела за печью и только по ночам выходила на улицу.

Что же тут удивительного! - сказал Буркин. - Людей, одиноких по натуре, которые, как рак-отшелышк или улитка, стараются уйти в свою скорлупу, на этом свете не мало. Быть может, тут явление атавизма, возвращение к тому времени, когда предок человека не был еще общественным животным и жил одиноко в своей берлоге, а может быть, это просто одна из разновидностей человеческого характера, - кто знает? Я не естественник и не мое дело касаться подобных вопросов; я только хочу сказать, что такие люди, как Мавра, явление не редкое. Да вот, недалеко искать, месяца два назад умер у нас в городе некий Беликов, учитель греческого языка, мой товарищ. Вы о нем слышали, конечно. Он был замечателен тем, что всегда, даже в очень хорошую погоду, выходил в калошах и с зонтиком и непременно в теплом пальто на вате. И зонтик у него был в чехле, и часы в чехле из серой замши, и когда вынимал перочинный нож, чтобы очинить карандаш, то и нож у него был в чехольчике; и лицо, казалось, тоже было в чехле, так как он всё время прятал его в поднятый воротник. Он носил темные очки, фуфайку, уши закладывал ватой, и когда садился на извозчика, то приказывал поднимать верх. Одним словом, у этого человека наблюдалось постоянное и непреодолимое стремление окружить себя оболочкой, создать себе, так сказать, футляр, который уединил бы его, защитил бы от внешних влияний. Действительность раздражала его, пугала, держала в постоянной тревоге, и, быть может, для того, чтобы оправдать эту свою робость, свое отвращение к настоящему, он всегда хвалил прошлое и то, чего никогда не было; и древние языки, которые он преподавал, были для него, в сущности, те же калоши и зонтик, куда он прятался от действительной жизни.

О, как звучен, как прекрасен греческий язык! - говорил он со сладким выражением; и, как бы в доказательство своих слов, прищурив глаз и подняв палец, произносил: - Антропос!

И мысль свою Беликов также старался запрятать в футляр. Для него были ясны только циркуляры и газетные статьи, в которых запрещалось что-нибудь. Когда в циркуляре запрещалось ученикам выходить на улицу после девяти часов вечера или в какой-нибудь статье запрещалась плотская любовь, то это было для него ясно, определенно; запрещено - и баста. В разрешении же и позволении скрывался для него всегда элемент сомнительный, что-то недосказанное и смутное. Когда в городе разрешали драматический кружок, или читальню, или чайную, то он покачивал головой и говорил тихо:

Оно, конечно, так-то так, всё это прекрасно, да как бы чего не вышло.

Всякого рода нарушения, уклонения, отступления от правил приводили его в уныние, хотя, казалось бы, какое ему дело? Если кто из товарищей опаздывал на молебен, или доходили слухи о какой-нибудь проказе гимназистов, или видели классную даму поздно вечером с офицером, то он очень волновался и всё говорил, как бы чего не вышло. А на педагогических советах он просто угнетал нас своею осторожностью, мнительностью и своими чисто футлярными соображениями насчет того, что вот-де в мужской и женской гимназиях молодежь ведет себя дурно, очень шумит в классах, - ах, как бы не дошло до начальства, ах, как бы чего не вышло, - и что если б из второго класса исключить Петрова, а из четвертого - Егорова, то было бы очень хорошо. И что же? Своими вздохами, нытьем, своими темными очками на бледном, маленьком лице, - знаете, маленьком лице, как у хорька, - он давил нас всех, и мы уступали, сбавляли Петрову и Егорову балл по поведению, сажали их под арест и в конце концов исключали и Петрова, и Егорова. Было у него странное обыкновение - ходить по нашим квартирам. Придет к учителю, сядет и молчит и как будто что-то высматривает. Посидит, этак, молча, час-другой и уйдет. Это называлось у него «поддерживать добрые отношения с товарищами», и, очевидно, ходить к нам и сидеть было для него тяжело, и ходил он к нам только потому, что считал своею товарищескою обязанностью. Мы, учителя, боялись его. И даже директор боялся. Вот подите же, наши учителя народ всё мыслящий, глубоко порядочный, воспитанный на Тургеневе и Щедрине, однако же этот человечек, ходивший всегда в калошах и с зонтиком, держал в руках всю гимназию целых пятнадцать лет! Да что гимназию? Весь город! Наши дамы по субботам домашних спектаклей не устраивали, боялись, как бы он не узнал; и духовенство стеснялось при нем кушать скоромное и играть в карты. Под влиянием таких людей, как Беликов, за последние десять - пятнадцать лет в нашем городе стали бояться всего. Боятся громко говорить, посылать письма, знакомиться, читать книги, боятся помогать бедным, учить грамоте…

Человек в футляре

Оно, конечно, так-то так, всё это прекрасно, да как бы чего не вышло.

Иван Иваныч, желая что-то сказать, кашлянул, но сначала закурил трубку, поглядел на луну и потом уже сказал с расстановкой:

Да. Мыслящие, порядочные, читают и Щедрина, и Тургенева, разных там Боклей и прочее, а вот подчинились же, терпели… То-то вот оно и есть.

На самом краю села Мироносицкого, в сарае старосты Прокофия, расположились на ночлег запоздавшие охотники. Их было только двое: ветеринарный врач Иван Иваныч и учитель гимназии Буркин. У Ивана Иваныча была довольно странная, двойная фамилия – Чимша-Гималайский, которая совсем не шла ему, и его во всей губернии звали просто по имени и отчеству; он жил около города на конском заводе и приехал теперь на охоту, чтобы подышать чистым воздухом. Учитель же гимназии Буркин каждое лето гостил у графов П. и в этой местности давно уже был своим человеком.

Не спали. Иван Иваныч, высокий худощавый старик с длинными усами, сидел снаружи у входа и курил трубку; его освещала луна. Буркин лежал внутри на сене, и его не было видно в потемках.

Рассказывали разные истории. Между прочим, говорили о том, что жена старосты, Мавра, женщина здоровая и неглупая, во всю свою жизнь нигде не была дальше своего родного села, никогда не видела ни города, ни железной дороги, а в последние десять лет все сидела за печью и только по ночам выходила на улицу.

– Что же тут удивительного! – сказал Буркин. – Людей, одиноких по натуре, которые, как рак-отшельник или улитка, стараются уйти в свою скорлупу, на этом свете немало. Быть может, тут явление атавизма, возвращение к тому времени, когда предок человека не был еще общественным животным и жил одиноко в своей берлоге, а может быть, это просто одна из разновидностей человеческого характера, – кто знает? Я не естественник, и не мое дело касаться подобных вопросов; я только хочу сказать, что такие люди, как Мавра, явление не редкое. Да вот, недалеко искать, месяца два назад умер у нас в городе некий Беликов, учитель греческого языка, мой товарищ. Вы о нем слышали, конечно. Он был замечателен тем, что всегда, даже в очень хорошую погоду, выходил в калошах и с зонтиком и непременно в теплом пальто на вате. И зонтик у него был в чехле, и часы в чехле из серой замши, и когда вынимал перочинный нож, чтобы очинить карандаш, то и нож у него был в чехольчике; и лицо, казалось, тоже было в чехле, так как он все время прятал его в поднятый воротник. Он носил темные очки, фуфайку, уши закладывал ватой, и когда садился на извозчика, то приказывал поднимать верх. Одним словом, у этого человека наблюдалось постоянное и непреодолимое стремление окружить себя оболочкой, создать себе, так сказать, футляр, который уединил бы его, защитил бы от внешних влияний. Действительность раздражала его, пугала, держала в постоянной тревоге, и, быть может, для того, чтобы оправдать эту свою робость, свое отвращение к настоящему, он всегда хвалил прошлое и то, чего никогда не было; и древние языки, которые он преподавал, были для него, в сущности, те же калоши и зонтик, куда он прятался от действительной жизни.

– О, как звучен, как прекрасен греческий язык! – говорил он со сладким выражением; и, как бы в доказательство своих слов, прищуривал глаза и, подняв палец, произносил: – Антропос!

И мысль свою Беликов также старался запрятать в футляр.

Для него были ясны только циркуляры и газетные статьи, в которых запрещалось что-нибудь. Когда в циркуляре запрещалось ученикам выходить на улицу после девяти часов вечера или в какой-нибудь статье запрещалась плотская любовь, то это было для него ясно, определенно; запрещено – и баста. В разрешении же и позволении скрывался для него всегда элемент сомнительный, что-то недосказанное и смутное. Когда в городе разрешали драматический кружок, или читальню, или чайную, то он покачивал головой и говорил тихо:

– Оно, конечно, так-то так, все это прекрасно, да как бы чего не вышло.

Всякого рода нарушения, уклонения, отступления от правил приводили его в уныние, хотя, казалось бы, какое ему дело? Если кто из товарищей опаздывал на молебен, или доходили слухи о какой-нибудь проказе гимназистов, или видели классную даму поздно вечером с офицером, то он очень волновался и все говорил, как бы чего не вышло. А на педагогических советах он просто угнетал нас своею осторожностью, мнительностью и своими чисто футлярными соображениями насчет того, что вот-де в мужской и женской гимназиях молодежь ведет себя дурно, очень шумит в классах, – ах, как бы не дошло до начальства, ах, как бы чего не вышло, – и что если б из второго класса исключить Петрова, а из четвертого – Егорова, то было бы очень хорошо. И что же? Своими вздохами, нытьем, своими темными очками на бледном, маленьком лице, – знаете, маленьком лице, как у хорька, – он давил нас всех, и мы уступали, сбавляли Петрову и Егорову балл по поведению, сажали их под арест и в конце концов исключали и Петрова и Егорова. Было у него странное обыкновение – ходить по нашим квартирам. Придет к учителю, сядет и молчит, и как будто что-то высматривает. Посидит этак, молча, час-другой и уйдет. Это называлось у него «поддерживать добрые отношения с товарищами», и, очевидно, ходить к нам и сидеть было для него тяжело, и ходил он к нам только потому, что считал это своею товарищескою обязанностью. Мы, учителя, боялись его. И даже директор боялся. Вот подите же, наши учителя народ всё мыслящий, глубоко порядочный, воспитанный на Тургеневе и Щедрине, однако же этот человечек, ходивший всегда в калошах и с зонтиком, держал в руках всю гимназию целых пятнадцать лет! Да что гимназию? Весь город! Наши дамы по субботам домашних спектаклей не устраивали, боялись, как бы он не узнал; и духовенство стеснялось при нем кушать скоромное и играть в карты. Под влиянием таких людей, как Беликов, за последние десять – пятнадцать лет в нашем городе стали бояться всего. Боятся громко говорить, посылать письма, знакомиться, читать книги, боятся помогать бедным, учить грамоте…

Герои каких произведений русской классики ведут «футлярный» образ жизни и в чём они различны или схожи с чеховским Беликовым?

На самом краю села Мироносицкого, в сарае старосты Прокофия расположились на ночлег запоздавшие охотники. Их было только двое: ветеринарный врач Иван Иваныч и учитель гимназии Буркин. У Ивана Иваныча была довольно странная, двойная фамилия – Чимша-Гималайский, которая совсем не шла ему, и его во всей губернии звали просто по имени и отчеству; он жил около города на конском заводе и приехал теперь на охоту, чтобы подышать чистым воздухом. Учитель же гимназии Буркин каждое лето гостил у графов П. и в этой местности давно уже был своим человеком.

Не спали. Иван Иваныч, высокий, худощавый старик с длинными усами, сидел снаружи у входа и курил трубку; его освещала луна. Буркин лежал внутри на сене, и его не было видно в потёмках.

Рассказывали разные истории. Между прочим говорили о том, что жена старосты, Мавра, женщина здоровая и неглупая, во всю свою жизнь нигде не была дальше своего родного села, никогда не видела ни города, ни железной дороги, а в последние десять лет всё сидела за печью и только по ночам выходила на улицу.

– Что же тут удивительного! – сказал Буркин. – Людей, одиноких по натуре, которые, как рак-отшельник или улитка, стараются уйти в свою скорлупу, на этом свете немало. Быть может, тут явление атавизма, возвращение к тому времени, когда предок человека не был ещё общественным животным и жил одиноко в своей берлоге, а может быть, это просто одна из разновидностей человеческого характера – кто знает? Я не естественник и не моё дело касаться подобных вопросов; я только хочу сказать, что такие люди, как Мавра, явление нередкое. Да вот, недалеко искать, месяца два назад умер у нас в городе некий Беликов, учитель греческого языка, мой товарищ. Вы о нём слышали, конечно. Он был замечателен тем, что всегда, даже в очень хорошую погоду, выходил в калошах и с зонтиком и непременно в тёплом пальто на вате. И зонтик у него был в чехле, и часы в чехле из серой замши, и когда вынимал перочинный нож, чтобы очинить карандаш, то и нож у него был в чехольчике; и лицо, казалось, тоже было в чехле, так как он всё время прятал его в поднятый воротник. Он носил тёмные очки, фуфайку, уши закладывал ватой, и когда садился на извозчика, то приказывал поднимать верх. Одним словом, у этого человека наблюдалось постоянное и непреодолимое стремление окружить себя оболочкой, создать себе, так сказать, футляр, который уединил бы его, защитил бы от внешних влияний. Действительность раздражала его, пугала, держала в постоянной тревоге, и, быть может, для того, чтобы оправдать эту свою робость, своё отвращение к настоящему, он всегда хвалил прошлое и то, чего никогда не было; и древние языки, которые он преподавал, были для него, в сущности, те же калоши и зонтик, куда он прятался от действительной жизни.

(А.П. Чехов, «Человек в футляре»)

Пояснение.

Многие русские писатели в своих произведениях изображали героев, ведущих «футлярный» образ жизни. Например, герой сказки Михаила Евграфовича Салтыкова-Щедрина «Премудрый пескарь» очень напоминает Беликова. И пескарь, и Беликов пытаются оградить себя от внешнего мира, их жизненным принципом стали слова: «Как бы чего не вышло». Пескарь «жил – дрожал, и умирал – дрожал», а Беликов только в гробу выглядел вполне удовлетворённым своим очередным футляром. Герои обоих произведений умирают. Это доказывает, что «футлярность» не оберегает, а ведёт к неминуемой смерти.

Ещё одним героем, ведущим «футлярный образ жизни», является Плюшкин из поэмы Н.В. Гоголя «Мёртвые души». Плюшкин – «прореха на человечестве». Он скупой, ведёт затворнический образ жизни, нелюдимый. Всё это делает его похожим на героя чеховского рассказа.

И Гоголь, и Салтыков-Щедрин, и Чехов осуждают своих героев: так жить нельзя.