Год издания рассказа: 1964

Рассказ «Тринадцатый подвиг Геракла» написан в 1964 году. Произведение входит в повесть «Школьный вальс, или Энергия стыда» и во многом является автобиографическим. Рассказ наряду со всей повестью занимает достойное место среди читателей и заслуженно включен в школьную программу.

Рассказа «Тринадцатый подвиг Геракла» краткое содержание

В начале рассказа «Тринадцатый подвиг Геракла» читать можем о том, что все учителя математики, с которыми был знаком рассказчик, не обладали особой аккуратностью и, несмотря на всю свою гениальность, были довольно таки слабохарактерными людьми. Но вот однажды в школе появился новый учитель. Звали его Харлампий Диогенович и по происхождению он, как и Пифагор, был греком. С первых же дней работы он смог завоевать авторитет у своих учеников. На его уроках в классе стояла такая тишина, что иногда директор заходил проверить, не сбежали ли дети с урока на стадион.

А на стадион ученики сбегали часто. Причиной был сторож дядя Вася, которого дети любили злить своим появлением. Руководство школы даже писало жалобу директору стадиона, чтобы его перенесли в какое-нибудь другое место, чтобы не мешать учебному процессу. Но жалоба не была услышана. Единственное, что предприняло руководство стадиона – это замена деревянного забора на каменный.

Часто ученики шли на стадион, прогуливая уроки пения. Но никакой сторож дядя Вася не мог заставить детей сбежать с урока математики. Уважение к учителю было настолько сильное, что как только Харлампий Диогенович заходил в класс, там воцарялась тишина, которая длилась до конца урока. Иногда учитель разбавлял атмосферу на уроке какой-нибудь остроумной шуткой.

Например, если ученик опоздал на урок на несколько секунд и в дверях столкнулся с Харлампием Диогеновичем, учитель не кричал и не сердился. Он уважительным жестом предлагал опоздавшему зайти в класс, как бы намекая на то, что пропускает вперед какую-то важную персону. И когда ученик неловко заходит в кабинет, преподаватель, оглашая, что же это за важная особа пожаловала, говорил что-то остроумное. Например:

— Принц Уэльский!

Все дети начинали смеяться. Они понятия не имели, кто же такой этот Принц Уэльский, но точно знали, что опоздавший им не является.

Харлампий Диогенович был небольшого роста, всегда аккуратно одет и достаточно спокоен. Даже во время контрольных работ он не ходил по классу, а спокойно сидел за своим столом и что-то читал. И, несмотря на отсутствие контроля, ученики крайне редко списывали. Они знали, что такую работу учитель сразу же заметит и высмеет перед всем классом.

Главной особенностью Харлампия Диогеновича было умение выставить ученика смешным перед всеми. Он не кричал, не вызывал родителей в школу, не злился на тех, кто у кого плохие оценки или плохое поведение на уроке. Он выставлял их в смешном виде перед одноклассниками. И когда все начинали смеяться с такого ученика, ему становилось стыдно без лишних криков и нравоучений.

Однажды и главному персонажу рассказа выпала такая участь – стать смешным перед своими же друзьями. Мальчик не выполнил домашнее задание. Точнее он пробовал решить задачу про артиллерийский снаряд, но получившийся ответ не сошелся с тем, что был в самом задачнике. Когда ученик пришел в школу, он спросил у одноклассника-футболиста, получилось ли у него решить эту задачу. И, услышав, что у того ответ тоже не сошелся с тем, что в книге, они решили, что ошибка именно в учебнике и пошли играть в футбол. Перед самим уроком мальчик спросил у отличника Сахарова, справился ли он с домашним заданием, и тот дал утвердительный ответ.

Тут прозвенел звонок и в класс вошел Харлампий Диогенович. Главный герой очень боялся, что учитель почувствует его волнение и вызовет его к доске. Он сел на свое место. Его соседом по парте был Адольф Комаров, который из-за войны стеснялся своего имени и просил всех называть его Аликом. Но дети все равно иногда дразнили его Гитлером.

Далее в рассказ Искандера «Тринадцатый подвиг Геракла» рассказывается о том, как Харлампий Диогенович начинает урок. В классе отсутствовал дежурный ученик и учитель ждал, пока староста вытрет доску и уже хотел начинать урок, когда в класс вошла медсестра. Она спросила, в этом ли кабинете находится 5-А класс. Харлампий Диогенович резко ответил им, что здесь сидит 5-Б. Он понимал, что медсестра хочет сделать прививки, но очень не хотел, чтобы сорвался урок. Медсестра и доктор вышли. Поскольку главный герой сидел недалеко от дверей, он спросил у учителя, может ли он быстро выйти и показать доктору, где 5-А класс. Тот отпустил ученика.

Мальчик радостно вышел из класса и побежал за докторами. Догнав женщин, он спросил, будут ли в его классе делать уколы. Ему ответили, что в 5-Б медработники придут на следующем уроке. Но ученик соврал, сказав, что как раз на следующем уроке весь их класс направляется в библиотеку. Тогда доктор и медсестра решили вернуться и сделать прививки ученикам 5-А класса. Мальчик обрадовался. Он с детства страдал от малярии, перенес много уколов и уже не боялся их.

Они вернулись в класс. Возле доски стоял Шурик Авдеенко и пытался решить задачу про артиллерийский снаряд. Доктор объявила, что они с медсестрой сейчас всему классу будут делать прививки от тифа. К врачам решили вызывать детей по списку из журнала. Первым должен был пойти Авдеенко, который только что сел за парту. В то время Алик Комаров с ужасом ждал своей очереди. Главный герой пытался его успокоить, но мальчик панически боялся уколов.

Когда пришла пора делать укол Комарову, он шел к доктору, как на каторгу. Как только укол был сделан, мальчик внезапно побелел и потерял сознание. В классе все испугались. Доктор усадила Алика на стул, подсунула под нос мальчику флакончик, и он пришел в себя. На свое место мальчик возвращался уже уверенно и деловито, как будто и не умирал несколько минут назад.

Когда главному герою сделали укол, он даже и не почувствовал. Доктор похвалила мальчика за смелость и отправила на место. Еще позже всем ученикам были сделаны уколы, доктора попрощались и вышли из кабинета.

Далее в произведении «13 подвиг Геракла» читать можем о том, что Харлампий Диогенович попросил открыть окно, чтобы избавиться от запаха лекарств в классе. Он сел за стол, достал четки и стал перебирать одна за другой бусины из них. Ученики знали, что в такие моменты он рассказывает нечто очень интересное и поучительное.

Он начал свой рассказ с того, что согласно древнегреческой мифологии было совершенно . Но вот сейчас появился человек, решивший совершить тринадцатый подвиг героя. Только во Геракл совершил все подвиги из храбрости, а этот молодой человек – из трусости. В рассказе Искандера подвиг Геракла, конечно, имел метафорическое значение, поскольку всем известно, что древнегреческий герой совершил всего двенадцать подвигов.

Далее в рассказе «Тринадцатый подвиг Геракла» кратком содержании вы узнаете, что главный герой заподозрил что-то неладное. Харлампий Диогенович вызвал мальчика к доске и попросил решить домашнюю задачу. Долго главный герой думал, как ему выйти из этой ситуации, и в то же время мальчику становилось ужасно стыдно. Он стоял у доски и не мог сказать ничего, кроме фразы «артиллерийский снаряд». Учитель спросил, не проглотил ли он часом это снаряд, о котором так долго говорит. Мальчик растерялся и сказал, что проглотил.

Все математики, с которыми мне приходилось встречаться в школе и после школы, были людьми неряшливыми, слабохарактерными и довольно гениальными. Так что утверждение насчет того, что пифагоровы штаны якобы во все стороны равны, навряд ли абсолютно точно.

Возможно, у самого Пифагора так оно и было, но его последователи, наверно, об этом забыли и мало обращали внимания на свою внешность.

И все-таки был один математик в нашей школе, который отличался от всех других. Его нельзя было назвать слабохарактерным, ни тем более неряшливым. Не знаю, был ли он гениален, - сейчас это трудно установить. Я думаю, скорее всего был.

Звали его Харлампий Диогенович. Как и Пифагор, он был по происхождению грек. Появился он в нашем классе с нового учебного года. До этого мы о нем не слышали и даже не знали, что такие математики могут быть.

Он сразу же установил в нашем классе образцовую тишину. Тишина стояла такая жуткая, что иногда директор испуганно распахивал дверь, потому что не мог понять, на месте мы или сбежали на стадион.

Стадион находился рядом со школьным двором и постоянно, особенно во время больших состязаний, мешал педагогическому процессу. Директор даже писал куда-то, чтобы его перенесли в другое место. Он говорил, что стадион нервирует школьников. На самом деле нас нервировал не стадион, а комендант стадиона дядя Вася, который безошибочно нас узнавал, даже если мы были без книжек, и гнал нас оттуда со злостью, не угасающей с годами.

К счастью, нашего директора не послушались и стадион оставили на месте, только деревянный забор заменили каменным. Так что теперь приходилось перелезать и тем, которые раньше смотрели на стадион через щели в деревянной ограде.

Все же директор наш напрасно боялся, что мы можем сбежать с урока математики. Это было немыслимо. Это было все равно что подойти к директору на перемене и молча скинуть с него шляпу, хотя она всем порядочно надоела. Он всегда, и зимой и летом, ходил в одной шляпе, вечнозеленой, как магнолия. И всегда чего-нибудь боялся.

Со стороны могло показаться, что он больше всего боялся комиссии из гороно, на самом деле он больше всего боялся нашего завуча. Это была демоническая женщина. Когда-нибудь я напишу о ней поэму в байроновском духе, но сейчас я рассказываю о другом.

Конечно, мы никак не могли сбежать с урока математики. Если мы вообще когда-нибудь и сбегали с урока, то это был, как правило, урок пения.

Бывало, только входит наш Харлампий Диогенович в класс, сразу все затихают, и так до самого конца урока. Правда, иногда он нас заставлял смеяться, но это был не стихийный смех, а веселье, организованное сверху самим же учителем. Оно не нарушало дисциплины, а служило ей, как в геометрии доказательство от обратного.

Происходило это примерно так. Скажем, иной ученик чуть припоздает на урок, ну примерно на полсекунды после звонка, а Харлампий Диогенович уже входит в дверь. Бедный ученик готов провалиться сквозь пол. Может, и провалился бы, если б прямо под нашим классом не находилась учительская.

Иной учитель на такой пустяк не обратит внимания, другой сгоряча выругает, но только не Харлампий Диогенович. В таких случаях он останавливался в дверях, перекладывал журнал из руки в руку и жестом, исполненным уважения к личности ученика, указывал на проход.

Ученик мнется, его растерянная физиономия выражает желание как-нибудь понезаметней проскользнуть в дверь после учителя. Зато лицо Харлампия Диогеновича выражает радостное гостеприимство, сдержанное приличием и пониманием необычности этой минуты. Он дает знать, что само появление такого ученика - редчайший праздник для нашего класса и лично для него, Харлампия Диогеновича, что его никто не ожидал, и раз уж он пришел, никто не посмеет его упрекнуть в этом маленьком опозданьице, тем более он, скромный учитель, который, конечно же, пройдет в класс после такого замечательного ученика и сам закроет за ним дверь в знак того, что дорогого гостя не скоро отпустят.

Все это длится несколько секунд, и в конце концов ученик, неловко протиснувшись в дверь, спотыкающейся походкой идет на свое место.

Харлампий Диогенович смотрит ему вслед и говорит что-нибудь великолепное. Например:

Принц Уэльский.

Класс хохочет. И хотя мы не знаем, кто такой принц Уэльский, мы понимаем, что в нашем классе он никак не может появиться. Ему просто здесь нечего делать, потому что принцы в основном занимаются охотой на оленей. И если уж ему надоест охотиться за своими оленями и он захочет посетить какую-нибудь школу, то его обязательно поведут в первую школу, что возле электростанции. Потому что она образцовая. В крайнем случае, если б ему вздумалось прийти именно к нам, нас бы давно предупредили и подготовили класс к его приходу.

Потому-то мы и смеялись, понимая, что наш ученик никак не может быть принцем, тем более каким-то Уэльским.

Но вот Харлампий Диогенович садится на место. Класс мгновенно смолкает. Начинается урок.

Большеголовый, маленького роста, аккуратно одетый, тщательно выбритый, он властно и спокойно держал класс в руках. Кроме журнала, у него был блокнотик, куда он что-то вписывал после опроса. Я не помню, чтобы он на кого-нибудь кричал, или уговаривал заниматься, или грозил вызвать родителей в школу. Все эти штучки были ему ни к чему.

Во время контрольных работ он и не думал бегать между рядами, заглядывать в парты или там бдительно вскидывать голову при всяком шорохе, как это делали другие. Нет, он спокойно читал себе что-нибудь или перебирал четки с бусами, желтыми, как кошачьи глаза.

Списывать у него было почти бесполезно, потому что он сразу узнавал списанную работу и начинал высмеивать ее. Так что списывали мы только в самом крайнем случае, если уж никакого выхода не было.

Бывало, во время контрольной работы оторвется от своих четок или книги и говорит:

Сахаров, пересядьте, пожалуйста, к Авдеенко.

Сахаров встает и смотрит на Харлампия Диогеновича вопросительно. Он не понимает, зачем ему, отличнику, пересаживаться к Авдеенко, который плохо учится.

Пожалейте Авдеенко, он может сломать шею.

Авдеенко тупо смотрит на Харлампия Диогеновича, как бы не понимая, а может быть, и в самом деле не понимая, почему он может сломать шею.

Авдеенко думает, что он лебедь, - поясняет Харлампий Диогенович. - Черный лебедь, - добавляет он через мгновение, намекая на загорелое, угрюмое лицо Авдеенко. - Сахаров, можете продолжать, - говорит Харлампий Диогенович.

Сахаров садится.

И вы тоже, - обращается он к Авдеенко, но что-то в голосе его едва заметно сдвинулось. В него влилась точно дозированная порция насмешки. - …Если, конечно, не сломаете шею… черный лебедь! - твердо заключает он, как бы выражая мужественную надежду, что Александр Авдеенко найдет в себе силы работать самостоятельно.

Шурик Авдеенко сидит, яростно наклонившись над тетрадью, показывая мощные усилия ума и воли, брошенные на решение задачи.

Главное оружие Харлампия Диогеновича - это делать человека смешным. Ученик, отступающий от школьных правил, - не лентяй, не лоботряс, не хулиган, а просто смешной человек. Вернее, не просто смешной, на это, пожалуй, многие согласились бы, но какой-то обидно смешной. Смешной, не понимающий, что он смешной, или догадывающийся об этом последним.

И когда учитель выставляет тебя смешным, сразу же распадается круговая порука учеников, и весь класс над тобой смеется. Все смеются против одного. Если над тобой смеется один человек, ты можешь еще как-нибудь с этим справиться. Но невозможно пересмеять весь класс. И если уж ты оказался смешным, хотелось во что бы то ни стало доказать, что ты хоть и смешной, но не такой уж окончательно смехотворный.

Надо сказать, что Харлампий Диогенович не давал никому привилегии. Смешным мог оказаться каждый. Разумеется, я тоже не избежал общей участи.

Все математики, с которыми мне приходилось встречаться в школе и после школы, были людьми неряшливыми, слабохарактерными и довольно гениальными. Так что утверждение насчет того, что пифагоровы штаны якобы во все стороны равны, навряд ли абсолютно точно.

Возможно, у самого Пифагора так оно и было, но его последователи, наверно, об этом забыли и мало обращали внимания на свою внешность.

И все-таки был один математик в нашей школе, который отличался от всех других. Его нельзя было назвать слабохарактерным, ни тем более неряшливым. Не знаю, был ли он гениален, – сейчас это трудно установить. Я думаю, скорее всего был.

Звали его Харлампий Диогенович. Как и Пифагор, он был по происхождению грек. Появился он в нашем классе с нового учебного года. До этого мы о нем не слышали и даже не знали, что такие математики могут быть.

Он сразу же установил в нашем классе образцовую тишину. Тишина стояла такая жуткая, что иногда директор испуганно распахивал дверь, потому что не мог понять, на месте мы или сбежали на стадион.

Стадион находился рядом со школьным двором и постоянно, особенно во время больших состязаний, мешал педагогическому процессу. Директор даже писал куда-то, чтобы его перенесли в другое место. Он говорил, что стадион нервирует школьников. На самом деле нас нервировал не стадион, а комендант стадиона дядя Вася, который безошибочно нас узнавал, даже если мы были без книжек, и гнал нас оттуда со злостью, не угасающей с годами.

К счастью, нашего директора не послушались и стадион оставили на месте, только деревянный забор заменили каменным. Так что теперь приходилось перелезать и тем, которые раньше смотрели на стадион через щели в деревянной ограде.

Все же директор наш напрасно боялся, что мы можем сбежать с урока математики. Это было немыслимо. Это было все равно что подойти к директору на перемене и молча скинуть с него шляпу, хотя она всем порядочно надоела. Он всегда, и зимой и летом, ходил в одной шляпе, вечнозеленой, как магнолия. И всегда чего-нибудь боялся.

Со стороны могло показаться, что он больше всего боялся комиссии из гороно, на самом деле он больше всего боялся нашего завуча. Это была демоническая женщина. Когда-нибудь я напишу о ней поэму в байроновском духе, но сейчас я рассказываю о другом.

Конечно, мы никак не могли сбежать с урока математики. Если мы вообще когда-нибудь и сбегали с урока, то это был, как правило, урок пения.

Бывало, только входит наш Харлампий Диогенович в класс, сразу все затихают, и так до самого конца урока. Правда, иногда он нас заставлял смеяться, но это был не стихийный смех, а веселье, организованное сверху самим же учителем. Оно не нарушало дисциплины, а служило ей, как в геометрии доказательство от обратного.

Происходило это примерно так. Скажем, иной ученик чуть припоздает на урок, ну примерно на полсекунды после звонка, а Харлампий Диогенович уже входит в дверь.

Бедный ученик готов провалиться сквозь пол. Может, и провалился бы, если б прямо под нашим классом не находилась учительская.

Иной учитель на такой пустяк не обратит внимания, другой сгоряча выругает, но только не Харлампий Диогенович. В таких случаях он останавливался в дверях, перекладывал журнал из руки в руку и жестом, исполненным уважения к личности ученика, указывал на проход.

Ученик мнется, его растерянная физиономия выражает желание как-нибудь понезаметней проскользнуть в дверь после учителя. Зато лицо Харлампия Диогеновича выражает радостное гостеприимство, сдержанное приличием и пониманием необычности этой минуты. Он дает знать, что само появление такого ученика – редчайший праздник для нашего класса и лично для него, Харлампия Диогеновича, что его никто не ожидал, и раз уж он пришел, никто не посмеет его упрекнуть в этом маленьком опозданьице, тем более он, скромный учитель, который, конечно же, пройдет в класс после такого замечательного ученика и сам закроет за ним дверь в знак того, что дорогого гостя не скоро отпустят.

Все это длится несколько секунд, и в конце концов ученик, неловко протиснувшись в дверь, спотыкающейся походкой идет на свое место.

Харлампий Диогенович смотрит ему вслед и говорит что-нибудь великолепное. Например:

– Принц Уэльский.

Класс хохочет. И хотя мы не знаем, кто такой принц Уэльский, мы понимаем, что в нашем классе он никак не может появиться. Ему просто здесь нечего делать, потому что принцы в основном занимаются охотой на оленей. И если уж ему надоест охотиться за своими оленями и он захочет посетить какую-нибудь школу, то его обязательно поведут в первую школу, что возле электростанции. Потому что она образцовая. В крайнем случае, если б ему вздумалось прийти именно к нам, нас бы давно предупредили и подготовили класс к его приходу.

Потому-то мы и смеялись, понимая, что наш ученик никак не может быть принцем, тем более каким-то Уэльским.

Но вот Харлампий Диогенович садится на место. Класс мгновенно смолкает. Начинается урок.

Большеголовый, маленького роста, аккуратно одетый, тщательно выбритый, он властно и спокойно держал класс в руках. Кроме журнала, у него был блокнотик, куда он что-то вписывал после опроса. Я не помню, чтобы он на кого-нибудь кричал, или уговаривал заниматься, или грозил вызвать родителей в школу. Все эти штучки были ему ни к чему.

Во время контрольных работ он и не думал бегать между рядами, заглядывать в парты или там бдительно вскидывать голову при всяком шорохе, как это делали другие. Нет, он спокойно читал себе что-нибудь или перебирал четки с бусами, желтыми, как кошачьи глаза.

Списывать у него было почти бесполезно, потому что он сразу узнавал списанную работу и начинал высмеивать ее. Так что списывали мы только в самом крайнем случае, если уж никакого выхода не было.

Бывало, во время контрольной работы оторвется от своих четок или книги и говорит:

– Сахаров, пересядьте, пожалуйста, к Авдеенко.

Сахаров встает и смотрит на Харлампия Диогеновича вопросительно. Он не понимает, зачем ему, отличнику, пересаживаться к Авдеенко, который плохо учится.

– Пожалейте Авдеенко, он может сломать шею.

Авдеенко тупо смотрит на Харлампия Диогеновича, как бы не понимая, а может быть, и в самом деле не понимая, почему он может сломать шею.

– Авдеенко думает, что он лебедь, – поясняет Харлампий Диогенович. – Черный лебедь, – добавляет он через мгновение, намекая на загорелое, угрюмое лицо Авдеенко. – Сахаров, можете продолжать, – говорит Харлампий Диогенович.

Сахаров садится.

– И вы тоже, – обращается он к Авдеенко, но что-то в голосе его едва заметно сдвинулось. В него влилась точно дозированная порция насмешки. – …Если, конечно, не сломаете шею… черный лебедь! – твердо заключает он, как бы выражая мужественную надежду, что Александр Авдеенко найдет в себе силы работать самостоятельно.

Шурик Авдеенко сидит, яростно наклонившись над тетрадью, показывая мощные усилия ума и воли, брошенные на решение задачи.

Главное оружие Харлампия Диогеновича – это делать человека смешным. Ученик, отступающий от школьных правил, – не лентяй, не лоботряс, не хулиган, просто смешной человек. Вернее, не просто смешной, на это, пожалуй, многие согласились бы, но какой-то обидно смешной. Смешной, не понимающий, что он смешной, или догадывающийся об этом последним.

И когда учитель выставляет тебя смешным, сразу же распадается круговая порука учеников, и весь класс над тобой смеется. Все смеются против одного. Если над тобой смеется один человек, ты можешь еще как-нибудь с этим справиться. Но невозможно пересмеять весь класс. И если уж ты оказался смешным, хотелось во что бы то ни стало доказать, что ты хоть и смешной, но не такой уж окончательно смехотворный.

Надо сказать, что Харлампий Диогенович не давал никому привилегии. Смешным мог оказаться каждый. Разумеется, я тоже не избежал общей участи.

В тот день я не решил задачу, заданную на дом. Там было что-то про артиллерийский снаряд, который куда-то летит с какой-то скоростью и за какое-то время. Надо было узнать, сколько километров пролетел бы он, если бы летел с другой скоростью и чуть ли не в другом направлении.

В общем, задача была какая-то запутанная и глупая. У меня решение никак не сходилось с ответом. А между прочим, в задачниках тех лет, наверное, из-за вредителей, ответы иногда бывали неверные. Правда, очень редко, потому что их к тому времени почти всех переловили. Но, видно, кое-кто еще орудовал на воле.

Но некоторые сомнения у меня все-таки оставались. Вредители вредителями, но, как говорится, и сам не плошай.

Поэтому на следующий день я пришел в школу за час до занятий. Мы учились во вторую смену. Самые заядлые футболисты были уже на месте. Я спросил у одного из них насчет задачи, оказалось, что и он ее не решил. Совесть моя окончательно успокоилась. Мы разделились на две команды и играли до самого звонка.

И вот входим в класс. Еле отдышавшись, на всякий случай спрашиваю у отличника Сахарова:

– Ну, как задача?

– Ничего, – говорит он, – решил.

При этом он коротко и значительно кивнул головой в том смысле, что трудности были, но мы их одолели.

– Как решил, ведь ответ неправильный?

– Правильный, – кивает он мне головой с такой противной уверенностью на умном добросовестном лице, что я его в ту же минуту возненавидел за благополучие, хотя и заслуженное, но тем более неприятное. Я еще хотел посомневаться, но он отвернулся, отняв у меня последнее утешение падающих: хвататься руками за воздух.

Оказывается, в это время в дверях появился Харлампий Диогенович, но я его не заметил и продолжал жестикулировать, хотя он стоял почти рядом со мной. Наконец я догадался, в чем дело, испуганно захлопнул задачник и замер.

Харлампий Диогенович прошел на место.

Я испугался и ругал себя за то, что сначала согласился с футболистом, что задача неправильная, а потом не согласился с отличником, что она правильная. А теперь Харлампий Диогенович, наверное, заметил мое волнение и первым меня вызовет.

Рядом со мной сидел тихий и скромный ученик. Звали его Адольф Комаров. Теперь он себя называл Аликом и даже на тетради писал «Алик», потому что началась война и он не хотел, чтобы его дразнили Гитлером. Все равно все помнили, как его звали раньше, и при случае напоминали ему об этом.

Я любил разговаривать, а он любил сидеть тихо. Нас посадили вместе, чтобы мы влияли друг на друга, но, по-моему, из этого ничего не получилось. Каждый оставался таким, каким был.

Сейчас я заметил, что даже он решил задачу. Он сидел над своей раскрытой тетрадью, опрятный, худой и тихий, и оттого, что руки его лежали на промокашке, он казался еще тише. У него была такая дурацкая привычка – держать руки на промокашке, от чего я его никак не мог отучить.

– Гитлер капут, – шепнул я в его сторону. Он, конечно, ничего не ответил, но хоть руки убрал с промокашки, и то стало легче.

Между тем Харлампий Диогенович поздоровался с классом и уселся на стул. Он слегка вздернул рукава пиджака, медленно протер нос и рот носовым платком, почему-то посмотрел после этого в платок и сунул его в карман. Потом он снял часы и начал листать журнал. Казалось, приготовления палача пошли быстрей.

Но вот он отметил отсутствующих и стал оглядывать класс, выбирая жертву. Я затаил дыхание.

– Кто дежурный? – неожиданно спросил он. Я вздохнул, благодарный ему за передышку.

Дежурного не оказалось, и Харлампий Диогенович заставил самого старосту стирать с доски. Пока он стирал, Харлампий Диогенович внушал ему, что должен делать староста, когда нет дежурного. Я надеялся, что он расскажет по этому поводу какую-нибудь притчу из школьной жизни, или басню Эзопа, или что-нибудь из греческой мифологии. Но он ничего не стал рассказывать, потому что скрип сухой тряпки о доску был неприятен и он ждал, чтобы староста скорей кончил свое нудное протирание. Наконец староста сел.

Класс замер. Но в это мгновение раскрылась дверь и в дверях появились доктор с медсестрой.

– Извините, это пятый «А»? – спросила доктор.

– Нет, – сказал Харлампий Диогенович с вежливой враждебностью, чувствуя, что какое-то санитарное мероприятие может сорвать ему урок. Хотя наш класс был почти пятый «А», потому что он был пятый «Б», он так решительно сказал «нет», как будто между нами ничего общего не было и не могло быть.

– Извините, – сказала доктор еще раз и, почему-то нерешительно помешкав, закрыла дверь.

Я знал, что они собираются делать уколы против тифа. В некоторых классах уже делали. Об уколах заранее никогда не объявляли, чтобы никто не мог улизнуть или, притворившись больным, остаться дома.

Уколов я не боялся, потому что мне делали массу уколов от малярии, а это самые противные из всех существующих уколов.

И вот внезапная надежда, своим белоснежным халатом озарившая наш класс, исчезла. Я этого не мог так оставить.

– Можно, я им покажу, где пятый «А»? – сказал я, обнаглев от страха.

Два обстоятельства в какой-то мере оправдывали мою дерзость. Я сидел против двери, и меня часто посылали в учительскую за мелом или еще за чем-нибудь. А потом пятый «А» был в одном из флигелей при школьном дворе, и докторша в самом деле могла запутаться, потому что она у нас бывала редко, постоянно она работала в первой школе.

– Покажите, – сказал Харлампий Диогенович и слегка приподнял брови.

Стараясь сдерживаться и не выдавать своей радости, я выскочил из класса.

Я догнал докторшу и медсестру еще в коридоре нашего этажа и пошел с ними.

– Я покажу вам, где пятый «А», – сказал я. Докторша улыбнулась так, как будто она не уколы делала, а раздавала конфеты.

– А нам что, не будете делать? – спросил я.

– Вам на следующем уроке, – сказала докторша, все так же улыбаясь.

– А мы уходим в музей на следующий урок, – сказал я несколько неожиданно даже для себя.

Вообще-то у нас шли разговоры о том, чтобы организованно пойти в краеведческий музей и осмотреть там следы стоянки первобытного человека. Но учительница истории все время откладывала наш поход, потому что директор боялся, что мы не сумеем пойти туда организованно.

Дело в том, что в прошлом году один мальчик из нашей школы стащил оттуда кинжал абхазского феодала, чтобы сбежать с ним на фронт. По этому поводу был большой шум, и директор решил, что все получилось так потому, что класс пошел в музей не в шеренгу по два, а гурьбой.

На самом деле этот мальчик все заранее рассчитал. Он не сразу взял кинжал, а сначала сунул его в солому, которой была покрыта Хижина Дореволюционного Бедняка. А потом, через несколько месяцев, когда все успокоилось, он пришел туда в пальто с прорезанной подкладкой и окончательно унес кинжал.

– А мы вас не пустим, – сказала докторша шутливо.

– Что вы, – сказал я, начиная волноваться, – мы собираемся во дворе и организованно пойдем в музей.

– Значит, организованно?

– Да, организованно, – повторил я серьезно, боясь, что она, как и директор, не поверит в нашу способность организованно сходить в музей.

– А что, Галочка, пойдем в пятый «Б», а то и в самом деле уйдут, – сказала она и остановилась. Мне всегда нравились такие чистенькие докторши в беленьких чепчиках и в беленьких халатах.

– Но ведь нам сказали сначала в пятый «А», – заупрямилась эта Галочка и строго посмотрела на меня. Видно было, что она всеми силами корчит из себя взрослую.

Я даже не посмотрел в ее сторону, показывая, что никто и не думает считать ее взрослой.

– Какая разница, – сказала докторша и решительно повернулась.

– Мальчику не терпится испытать мужество, да?

– Я малярик, – сказал я, отстраняя личную заинтересованность, – мне уколы делали тыщу раз.

– Ну, малярик, веди нас, – сказала докторша, и мы пошли.

Убедившись, что они не передумают, я побежал вперед, чтобы устранить связь между собой и их приходом.

Когда я вошел в класс, у доски стоял Шурик Авдеенко, и, хотя решение задачи в трех действиях было написано на доске его красивым почерком, объяснить решение он не мог. Вот он и стоял у доски с яростным и угрюмым лицом, как будто раньше знал, а теперь никак не мог припомнить ход своей мысли.

«Не бойся, Шурик, – думал я, – ты ничего не знаешь, а я тебя уже спас». Хотелось быть ласковым и добрым.

– Молодец, Алик, – сказал я тихо Комарову, – такую трудную задачу решил.

Алик у нас считался способным троечником. Его редко ругали, зато еще реже хвалили. Кончики ушей у него благодарно порозовели. Он опять наклонился над своей тетрадью и аккуратно положил руки на промокашку. Такая уж у него была привычка.

Но вот распахнулась дверь, и докторша вместе с этой Галочкой вошли в класс. Докторша сказала, что так, мол, и так, надо ребятам делать уколы.

– Если это необходимо именно сейчас, – сказал Харлампий Диогенович, мельком взглянув на меня, – я не могу возражать. Авдеенко, на место, – кивнул он Шурику.

Шурик положил мел и пошел на место, продолжая делать вид, что вспоминает решение задачи.

Класс заволновался, но Харлампий Диогенович приподнял брови, и все притихли. Он положил в карман свой блокнотик, закрыл журнал и уступил место докторше. Сам он присел рядом за парту. Он казался грустным и немного обиженным.

Доктор и девчонка раскрыли свои чемоданчики и стали раскладывать на столе баночки, бутылочки и враждебно сверкающие инструменты.

– Ну, кто из вас самый смелый? – сказала докторша, хищно высосав лекарство иглой и теперь держа эту иглу острием кверху, чтобы лекарство не вылилось.

Она это сказала весело, но никто не улыбнулся, все смотрели на иглу.

– Будем вызывать по списку, – сказал Харлампий Диогенович, – потому что здесь сплошные герои.

Он раскрыл журнал.

– Авдеенко, – сказал Харлампий Диогенович и поднял голову.

Класс нервно засмеялся. Докторша тоже улыбнулась, хотя и не понимала, почему мы смеемся.

Авдеенко подошел к столу, длинный, нескладный, и по лицу его было видно, что он так и не решил, что лучше, получить двойку или идти первым на укол.

Он заголил рубаху и теперь стоял спиной к докторше, все такой же нескладный и не решивший, что же лучше. И потом, когда укол сделали, он не обрадовался, хотя теперь весь класс ему завидовал.

Алик Комаров все больше и больше бледнел. Подходила его очередь. И хотя он продолжал держать свои руки на промокашке, видно, это ему не помогало.

Я старался как-нибудь его расхрабрить, но ничего не получалось. С каждой минутой он делался все строже и бледней. Он не отрываясь смотрел на докторскую иглу.

– Отвернись и не смотри, – говорил я ему.

– Я не могу отвернуться, – отвечал он затравленным шепотом.

– Сначала будет не так больно. Главная боль, когда будут впускать лекарство, – подготавливал я его.

– Я худой, – шептал он мне в ответ, едва шевеля белыми губами, – мне будет очень больно.

– Ничего, – отвечал я, – лишь бы в кость не попала иголка.

– У меня одни кости, – отчаянно шептал он, – обязательно попадут.

– А ты расслабься, – говорил я ему, похлопывая его по спине, – тогда не попадут.

Спина его от напряжения была твердая, как доска.

– Я и так слабый, – отвечал он, ничего не понимая, – я малокровный.

– Худые не бывают малокровными, – строго возразил я ему. – Малокровными бывают малярики, потому что малярия сосет кровь.

У меня была хроническая малярия, и, сколько доктора ни лечили, ничего не могли поделать с ней. Я немного гордился своей неизлечимой малярией.

К тому времени, как Алика вызвали, он был совсем готов. Я думаю, он даже не соображал, куда идет и зачем.

Теперь он стоял спиной к докторше, бледный, с остекленевшими глазами, и когда ему сделали укол, он внезапно побелел, как смерть, хотя, казалось, дальше бледнеть некуда. Он так побледнел, что на лице его выступили веснушки, как будто откуда-то выпрыгнули. Раньше никто и не думал, что он веснушчатый. На всякий случай я решил запомнить, что у него есть скрытые веснушки. Это могло пригодиться, хотя я и не знал пока, для чего.

После укола он чуть не свалился, но докторша его удержала и посадила на стул. Глаза у него закатились, мы все испугались, что он умирает.

– «Скорую помощь»! – закричал я. – Побегу позвоню!

Харлампий Диогенович гневно посмотрел на меня, а докторша ловко подсунула ему под нос флакончик. Конечно, не Харлампию Диогеновичу, а Алику.

Он сначала не открывал глаза, а потом вдруг вскочил и деловито пошел на свое место, как будто не он только что умирал.

– Даже не почувствовал, – сказал я, когда мне сделали укол, хотя прекрасно все почувствовал.

– Молодец, малярик, – сказала докторша.

Помощница ее быстро и небрежно протерла мне спину после укола. Видно было, что она все еще злится на меня за то, что я их не пустил в пятый «А».

– Еще потрите, – сказал я, – надо, чтобы лекарство разошлось.

Она с ненавистью дотерла мне спину. Холодное прикосновение проспиртованной ваты было приятно, а то, что она злится на меня и все-таки вынуждена протирать мне спину, было еще приятней.

Наконец все кончилось. Докторша со своей Галочкой собрали чемоданчики и ушли. После них в классе остался приятный запах спирта и неприятный – лекарства. Ученики сидели, поеживаясь, осторожно пробуя лопатками место укола и переговариваясь на правах пострадавших.

– Откройте окно, – сказал Харлампий Диогенович, занимая свое место. Он хотел, чтобы с запахом лекарства из класса вышел дух больничной свободы.

Он вынул четки и задумчиво перебирал желтые бусины. До конца урока оставалось немного времени. В такие промежутки он обычно рассказывал нам что-нибудь поучительное и древнегреческое.

Известный писатель Фазиль Абдулович Искандер написал весёлый рассказ «Тринадцатый подвиг Геракла» в 1964 году. Читателями этого произведения стали дети, которые познакомились с такими понятиями, как честь и бесчестие, трусость и достоинство, коварство и предательство.

Идея рассказа

Фазиль Искандер показывает, что герой постепенно приходит к тому, что бороться с ложью можно и главным оружием в этом может быть смех. После того, что с ним произошло, мальчик стал прилежно выполнять учебное домашнее задание.

Главный герой искренне доверяет своему учителю математики и совсем не обижается на него за то, что тот с юмором и смехом пытался научить их не обижать друг друга, не лгать, а относиться к себе и к окружающим с достоинством.

Герои произведения «Тринадцатый подвиг Геракла»

В рассказе Фазиля Искандера «13 подвиг Геракла», читать онлайн который легко и доступно, всего лишь один герой. Но чтобы лучше понять его поступок, чтобы правильно оценить то, что он делал и как вёл себя учитель, автор показывает и несколько одноклассников мальчика:

  1. Адольф Комаров. Он сидит за одной партой с главным героем, а ребята зовут его просто Аликом.
  2. Сахаров, отличник.
  3. Шурик Авдеенко. Он всегда списывает домашнее задание.

В рассказе есть и другие герои, которых можно отнести к миру взрослых людей. Это, прежде всего, учитель математики Харлампий Диогенович, директор школы, завуч, доктор и медицинская сестра Галя.

План рассказа

Часто в школе ученикам при изучении рассказа конспект даётся составить дома или в классе, выписывая лишь только главные мысли. Тезисы могут стать и пунктами плана, который можно будет использовать и для написания сочинения по этому произведению.

План произведения:

Каждый читатель, конспект которого несложно составить, сможет понять и оценить метод учителя математики, который старался правильно и достойно воспитывать детей.

Краткий пересказ произведение «Тринадцатый подвиг»

Все учителя математики обычно люди неряшливые и, несмотря на свою гениальность, слабохарактерные. Но вот в школе, где обучался герой, учитель математики был противоположностью . Звали его Харлампий Диогенович. По происхождению своему, как и Пифагор, он был греком. После его появления в классе всегда царила тишина. Иногда эту тишину нарушал смех, который организовывал сам же учитель.

Бывало, что какой-нибудь ученик опаздывал на полминуты, а учитель уже стоял в дверях класса, то Харлампий Диогенович пытался пропустить такого учащегося. При этом лицо его начинало выражать радостное гостеприимство, словно это был такой большой праздник, что ребёнок всё-таки решил посетить этот урок. А когда опоздавший ученик неуверенной походкой начинает двигаться по классу, чтобы сесть на своё место, учитель математики обязательно назовёт его каким-нибудь именем из истории. Например, принц Уэльский.

Класс начинал при этом смеяться. А после этого Харлампий Диогенович садится на место и тут же наступает тишина. Начинается урок . Кроме журнала, у учителя был ещё блокнотик, куда он во время опроса постоянно что-то записывал. Он никогда не кричал и не вызывал родителей в школу. На контрольных работах он был спокоен и всегда давал возможность списать. Но ребята боялись это делать, так как он всегда узнавал ту работу, которая была списана, и высмеивал этого ученика перед всем классом. Никто не хотел быть высмеянным, поэтому старались не списывать.

Главное оружие учителя было делать человека смешным, причём он это делал так, что даже становилось обидно. Например, Шурика Авдеенко за его желание списывать на контрольных работах у отличника Сахарова он назвал чёрным лебедем, который вот-вот сможет сломать шею.

Однажды смешным стал и главный герой рассказа, от лица которого и идёт повествование. Он не решил задачу, которая была задана на дом. Мальчик долго сидел над её решением, но его решение никак не желало сходиться с ответом. Поэтому на следующий день он пришёл пораньше в школу. Так как они учились во вторую смену, то сделать это было несложно. Но, узнав, что кто-то из ребят её тоже не сделал, успокоился и стал играть в футбол.

Когда прозвенел звонок, то оказалось, что все ребята сделали эту задачу . Герой с ужасом ждал того момента, когда учитель спросит его. Но Харлампий Диогенович не торопился. Неожиданно открылась дверь и в кабинет вошли доктор и медсестра. Но они искали 5 «А» класс, а мальчик учился в «Б».

Тогда главный герой предложил свою помощь, чтобы провести медицинских работников во флигель, где учился параллельный класс. Но вдруг неожиданно для самого себя мальчик сообщил взрослым, что им сейчас необходимо сделать уколы, так как на следующем уроке они организовано идут в краеведческий музей. Поэтому доктор и медсестра опять вернулись в класс.

В это время у доски стоял Шурик Авдеенко и никак не мог объяснить домашнюю задачу. Учитель дал возможность врачам делать своё дело, а сам присел за парту. Весь его вид показывал, что он был грустен и немного обижен. Первому сделали прививку Авдеенко, и тут сосед по парте стал сильно переживать. Главный герой пытался его успокоить и немного приободрить, но ничего не получалось. Он даже рассказал о том, что страдает хронической малярией.

Когда Алику стало плохо во время укола и его посадили на стул, то мальчик решил, что нужно позвонить в «Скорую помощь». Харлампий Диогенович гневно посмотрел на главного героя, а медсестра сунула под нос Алику какой-то флакон, и тот сразу же вскочил и пошёл на своё место. Сделали укол и мальчику.

Когда врачи ушли, то до конца урока ещё оставалось время. Харлампий Диогенович стал перебирать свои чётки и стал рассказывать о том, что в древнегреческой мифологии у Геракла было 12 подвигов. Но сегодня, по мнению учителя, главный герой решил изменить историю. Но только древнегреческий герой совершал свои подвиги храбро и мужественно, а вот тринадцатый подвиг был совершён из-за трусости. И когда он вызывал главного героя к доске, чтобы спросить решение задачи, то весь класс замер. Но ответа не последовало, зато весь класс стал смеяться. Звонок с урока звучал так, словно это был погребальный колокол.

С тех пор мальчик стал серьёзнее относиться к домашним заданиям . О том, что с ним произошло, он никогда не жалел и был благодарен своему учителю за то, что он смехом закалял детские души и приучал правильно относиться к себе.

Уже название рассказа указывает на связь произведения с Древней Грецией . Сразу же вспоминаются мифы, где рассказывается о 12 подвигах Геракла. Но поступок мальчика, которого учитель в шутку называет Гераклом, совсем непохож на подвиг. Ведь он был совершён из-за трусости и слабости.

Учитель, который прекрасно знал древнегреческую мифологию, постоянно рассказывал какие-то эпизоды и учил детей так, что его главным оружием был смех и юмор. Никому из ребят не хотелось выглядеть смешно, поэтому они старались выполнять и все задания вовремя, и не хулиганить.

Математик Харлампий Диогенович заметно отличался от своих неряшливых коллег. С его появлением в классе установилась строгая дисциплина. На уроках было так тихо, что директор школы не мог поверить, что ученики на своих местах, а не на стадионе. Тишина воцарялась, как только учитель заходил в класс, и длилась до конца урока. Иногда был слышен смех. Харлампий Диогенович позволял себе пошутить, а ребятам весело посмеяться. Например, он мог оказать величайшее почтение опоздавшему ученику, уступив ему дорогу в класс и назвав его вдогонку принцем Уэльским. Учитель никогда не ругался, не вызывал в школу родителей. На контрольных ребята не списывали, потому что знали, что Харлампий Диогенович сразу узнает такую работу и высмеет нерадивого ученика. Не избежал участи оказаться смешным перед всем классом и рассказчик.

Однажды он никак не мог решить задачу. Не выполнив домашнее задание, он пришел в школу. Убедившись, что у других ребят решение тоже не сошлось с ответом, мальчик побежал играть в футбол. Перед самым началом урока он узнал, что отличник Сахаров справился с заданием. И у соседа по парте Адольфа Комарова задача тоже оказалась решена. Рассказчик замер в ожидании того, что спросят именно его. В класс заглянули доктор и медсестра. Они искали пятый «А» класс, чтобы провести вакцинацию. Мальчик из страха вызвался показать, где находится этот класс и учитель дал ему разрешение. По пути он узнает, что прививку их классу планируют сделать на следующем уроке и сообщает медикам, что класс уйдет в музей. Забежав перед доктором в класс, рассказчик увидел, что задачу у доски решал Шурик Авдеенко, но объяснить решение так и не смог. Учитель отправил его на место, а за решенную задачу похвалил Адольфа.

Медики, вернувшись, сообщили, что ребятам необходимо сделать прививки и учитель позволил им занять урок. Первым на прививку вызвали Авдеенко. Он сделал ее без страха, ведь прививка спасла его от возможной двойки. Адольф Комаров был бледен. Сосед по парте утешал его, но это не действовало. От укола Алик сделался еще бледнее, и доктору пришлось дать ему нашатырь. Рассказчик гордился перед Аликом тем, что не почувствовал укола, хотя это была неправда. Медики ушли.

Немного времени оставалось до конца урока. Харлампий Диогенович в задумчивости начал рассказ о двенадцати подвигах Геракла и о некоем молодом человеке, решившим своим тринадцатым подвигом скорректировать греческую мифологию. Учитель сказал, что этот подвиг был совершен из трусости, а ради чего это было сделано, он попросил объяснить рассказчика, вызвав его к доске. Харлампий Диогенович попросил мальчика рассказать, как он решил домашнюю задачу. Ученик пытался тянуть время, но выглядел все нелепее и смешнее. С тех пор мальчик стал серьезнее относиться к выполнению домашнего задания. Рассуждая, он пришел к выводу, что хуже всего, что человек перестает бояться быть смешным. Это может навлечь на него несчастья. Спесивые римские императоры не увидели вовремя, как на самом деле они смешны, оттого и погибла великая империя.