Древнерусский вариант

Се убо в Русиистеи земли град, нарицаемыи Муром. В нем же бе самодержавствуяи благоверныи князь, яко поведаху , именем Павел. Искони же ненавидяи добра роду человеческому, диявол всели неприязненаго летящаго змия к жене князя того на блуд. И являшеся еи яков же бе естеством, приходящим же людем являшеся своими мечты , яко же князь сам седяше з женою своею. Теми же мечты многа времена преидоша, жена же сего не таяше, но поведаше князю мужеви своему вся ключшаяся еи, змии же неприязнивыи осиле над нею.

Князь же мысляше, что змиеви сотворити, но недоумеяшеся. И рече жене си: «Мыслю, жено, но недоумею, что сотворити неприязни тому. Смерть убо не вем , каку нанесу на нь. Аще бо глаголет к тебе какова словеса, да вопросиши его лестию и о сем: весть ли сеи неприязнивыи духом своим, от чего ему смерть хощет быти. Аще ли увеси , нам поведавши, свободишися не токмо в нынешном веце злаго его дыхания и сипения и всего скаредия , еже смрадно есть глаголати, но и в будущии век нелицемернаго судию Христа милостива себе сотвориши!»

Жена же мужа своего глагол в сердцы си твердо приимши, умысли во уме своем: «Добро тако быти».

Во един же от днии неприязнивому тому змию прилетевшу к неи, она же добру память при сердцы имея, глагол лестию предлагает к неприязни тои, глаголя многия иныя речи, и по сих с почтением воспросив его хваля, рече бо, яко «много веси , и веси ли кончину си , какова будет и от чего?» Он же неприязнивыи прелестник прельщен добрым прелщением от верныя жены, яко непщева таину к неи изрещи, глаголя: «Смерть моя есть от Петрова плеча, от Агрикова же меча!»

Жена же, слышав такую речь, в сердци си твердо сохрани и по отшествии неприязниваго того повода князю мужеви своему, яко же рекл есть змий. Князь же то слышав, недоумеяшеся, что есть смерть от Петрова плеча и от Агрикова меча.

Имеяше же у себе приснаго брата, князя именем Петра. Во един же от днии призва его к себе и начат ему поведати змиевы речи, яко же рекл есть жене его. Князь же Петр слышав от брата своего, яко змий нарече тезоименита ему исходатая смерти своей, нача мыслити, не сумняся мужествене, како бы убити змия. Но и еще в нем беаше мысль, яко не ведыи Агрикова меча.

Имеяше же обычай ходити по церквам уединяяся. Бе же вне града церковь в женьстем монастыри Воздвижение честнаго и животворящаго креста. И прииде к ней един помолитися. Яви же ся ему отроча, глаголя: «Княже! Хощешили да покажу ти Агриков мечь?»

Он же хотя желание свое исполнити рече: «Да вижу, где есть!» Рече же отроча: «Иди вслед мене». И показа ему во олтарней стене межи камения скважню, в ней же лежаще мечь. Благоверный же князь Петр взем мечь той и прииде и повода брату своему. И от того дни искаше подобна времени да убьет змия.

По вся же дни ходя к брату своему и к сносе своей на поклонение. Ключи же ся ему прийти во храмину ко брату своему. И в том же часе шед к сносе своей во храмину и виде брата своего седяща у нея. И паки пошед от нея, встрете некоего от предстоящых брату его и рече ему: «Изыдох бо от брата моего к сносе моей, брат же мой оста в своем храме. Мне же, не косневшу ни камо же, вскоре пришедшу в храмину к сносе моей и не свем чюждуся , како брат мой напредь мене обретеся в храмине у снохи моея?» Той же человек рече ему: «Никако же, господи, по твоем отшествии не изыде брат твой из своея храмины!»

Он же разуме быти пронырьству лукаваго змия. И прииде к брату и рече ему: «Когда семо прииде? Аз бо от тебе изыдох, и нигде же ничесо же помедлив, приидох к жене твоей в храмину и видех тя с нею седяща и почюдихся , како напредь мене обретеся. Приидох кепаки семо, нигде же ничесо же помедлив, ты же, не вем како мя предтече , напредь мене зде обретеся». Он же рече: «Никако же, брате, из храма сего по твоем отшествии не изыдох и у жены своея никако же бе». Князь же Петр рече: «Се есть, брате, пронырьство лукаваго змия: да тобою ми ся кажет , аще не бых хотел убити его , яко непщуя тебе своего брата. Ныне убо, брате, отсюду никамо же иди, аз же тамо иду братися со змием, да негли божиею помощию убьен будет лукавый змий сей».

И взем мечь, нарицаемый Агриков, и прииде в храмину к сносе своей, и видев змия зраком аки брата си, и твердо уверися, яко несть брат его, но прелестный змий, и удари его мечем. Змий же явися яков же бяше естеством и нача трепетатися и бысть мертв и окропи блаженнаго князя Петра кровию своею. Он же от неприязнивыя тоя крови острупе, и язвы быша, и прииде на нь болезнь тяжка зело. И искаше во своем одержании от мног врачев исцеления, и ни от единого получи.

Слышав же, яко мнози суть врачеве в пределех Рязаньския земли, и повеле себе тамо вести, не бе бо сам мощен на кони седети от великия болезни. Привезен же бысть в пределы Рязаньския земли и послав синклит свой искати врачев.

Един же от предстоящих ему юноша уклонися в весь, нарицающуюся Ласково. И прииде к некоего дому вратом и не виде никого же; и вниде в дом и не бе кто бы его чюл; и вниде в храмину и зря видение чюдно: седяше бо едина девица и ткаше красна , пред нею же скача заец.

И глаголя девица: «Нелепо есть быти дому без ушии и храму безо очию!» Юноша же тоя глагол не внят во ум, рече девици: «Где есть человек мужеска полу, иже зде живет?» Она же рече: «Отець мой и мати моя поидоша взаим плакати, брат же мой иде чрез ноги в нави зрети».

Юноша же той не разуме глагол ея, дивляшеся, зря и слыша вещь подобну чюдеси и глагола к девици: «Внидох к тебе и вижу тя делающуи видех заець пред тобою скача и слышу от устну твоею глаголы странны некаки и сего не вем , что глаголеши. Перьвое бо рече: «Нелепо есть быти дому без ушию и храму без очию». Про отца же твоего и матерь рече, яко «идоша взаим плакати», брата же своего глаголя «чрез ноги в нави зрети». И ни единого слова от тебе разумех». Она же глагола ему: «Сего ли не разумееши! Прииде в дом сии и в храмину мою вниде и видев мя седящу в простоте . Аще бы был в дому наю пес и чюв тя к дому приходяща, лаял бы на тя: се бо есть дому уши. И аще бы было в храмине моей отроча и виде тя к храмине приходяща, сказало бы ми: се бо есть храму очи. А еже сказах ти про отца и матерь и брата, яко отец мой и мати моя идоста взаим плакати - шли бо суть на погребение мертваго и тамо плачют, и егда же по них смерть приидет, инии по них учнут плакати: сей есть заимованный плачь. Про брата же ти глаголах, яко отец мой и брат мой древолазцы суть, в лесе бо мед от древия емлют. Брат же мой ныне на таковое дело иде, яко же лести на древо в высоту чрез ноги зрети к земли, мысля, абы не урватися с высоты. Аще ли кто урвется, сей живота гоньзнет. Сего ради рех, яко иде чрез ноги в нави зрети».

Глагола ей юноша: «Вижу тя девице мудру сущу. Повеждь ми имя свое». Она же рече: «Имя ми есть Феврония». Той же юноша рече к ней: «Аз есмь муромскаго князя Петра служаи ему. Князь же мой имея болезнь тяжку и язвы. Оструплену бо бывшу ему от крови неприязниваго летящаго свирепаго змия, его же есть убил своею рукою. И в своем одержании искаше исцеления от мног врачев и ни от единого получи. Сего ради семо повеле себе привести, яко слыша зде многи врачеве. Но мы не вемы, како именуются, ни жилищ их вемы, да того ради вопрошаем о нею». Она же рече: «Аще бы кто требовал князя твоего себе, могл бы уврачевати». Юноша же рече: «Что убо глаголеши, еже кому требовати князя моего себе? Аще кто уврачюет, то князь мой даст ему имения много. Но скажи ми имя врача того, кто есть и камо есть жилище его». Она же рече: «Да приведеши князя твоего семо. Аще будет мяхкосерд и смирен во ответех, да будет здрав!».

Юноша же той скоро возвратися ко князю своему и повода ему все подробну, еже виде и еже слыша от девицы. Благоверный же князь Петр рече: «Да везете мя, где есть девица».

И привезоша его в дом той, в нем же есть девица. И посла к ней отрок своих, глаголя: «Повежь ми, девице, кто есть, хотя мя уврачевати? Да уврачюет мя и возмет имения много». Она же не обинуяся рече: «Аз есмь хотяи врачевати, но имения не требую от него прияти. Имам же к нему слово таково: аще бо не имам быти супруга ему, не требе ми есть врачевати его».

И пришед человек той, поведа князю своему, яко же рече девица. Князь же Петр яко не брегии словеси ея и помысли: «Како князю сущу древолазца дщи пояти себе жену?» И послав к ней рече: «Рцыте ей, что есть врачевство ея, да врачюет. Аще ли уврачюет, имам пояти ю себе жену!»

Пришедше же реша ей слово то. Она же взем сосудеп, мал, почерпе кисляжди своея и дунув на ню и рече: «Да учредят князю вашему баню и да помазует сим по телу своему, иде же суть струпы и язвы, и един струп да оставит не помазан. И будет здрав!»

И принесоша к нему таковое помазание. И повеле учредити баню. Девицу же хотя во ответех искусити, аще мудра есть, яко же слыша о глаголех ея от юноши своего. Посла к ней со единым от слуг своих едино повесмо лну, рек: «Аще сия девица хощет ми супруга быти мудрости ради и аще мудра есть, да в сием лну учинит мне срачицу и порты и убрусець в годину , в ню же аз в бани пребуду».

Слуга же принесе к ней повесмо лну и дав ей и княже слово сказа. Она же рече слузе: «Взыди на пещь нашу и снем з гряд поленце, снеси семо». Он же послушав ея снесе поленьце. Она же отмерив пядию, рече: «Отсеки сие от поленьца сего». Он же отсече. Она же глагола: «Возми сии утинок от поленьца сего и шед даждь князю своему от мене и рци ему: в кий час се повесмо очешу, а князь твой да приготовит ми в сем утинце стан и все строение, ким сотчетца полотно его». Слуга же приносе ко князю утинок поленца и речь девичю сказа. Князь же рече: «Шед, рци девици, яко невозможно есть в такове мале древце и в таку малу годину сицева строения сотворити!» Слуга же пришед сказа ей княжу речь. Девица же отрече: «А се ли возможно есть человеку мужеска возраста в едином повесме лну в малу годину, в ню же пребудет в бани, сотворити срачицу и порты и убрусец?» Слуга же отиде и сказа князю. Князь же удивлься ответу ея.

И по времени князь Петр иде в баню мытися и повелением девицы помазанием помазуя язвы и струпы своя. И един струп остави не помазан по повелению девици. Изыде же из бани ничто же болезнено пострада. Наутрие же узре все тело здраво и гладко, разве единого струпа, иже бе не помазан по повелению девици. И дивляшеся скорому исцелению. Но не восхоте пояти женою себе отечества ея ради и посла к ней дары. Она же не прият.

Князь же Петр поеха во отчину свою, град Муром, здравъствуяи. На нем же бе един струп, еже бе не помазан повелением девичим. И от того струпа начаша мнози струпы расходитися на теле его от перьваго же дни, в онь же поехал во отчину свою. И бысть оструплен многими язвами, яко же бе и первие.

И паки возвратися на готовое исцеление к девицы. Яко же приспе в дом ея, со студом посла к ней, прося врачевания. Она же ни мало гневу подержав рече: «Аще будет ми супружник, да будет уврачеван». Он же с твердостию слово дав ей, яко имать пояти ю в жену себе. Сия же паки, яко же и преже то же врачевание дасть ему, еже преди писах. Он же вскоре исцеление получи и поят ю в жену себе. Таковою же виною бысть Феврония княгини.

Приидоста же во отчину свою, град Муром, и живяста во всяком благочестии, ничто же от божиих заповедей преступающе.

По малех же днех преди реченный князь Павел отходит от жития сего, благоверный же князь Петр по брате своем един самодержец бывает граду Мурому.

Княгини же его Февронии боляре его не любляху жен ради своих, яко бысть княгини не отечества ея ради, богу же прославляющу добраго ради жития ея.

Некогда бо некто от предстоящих ей прииде к благоверному князю Петру навади на ню, яко «от коегождо, - рече, - стола своего бес чину исходит: внегда бо стати ей, взимает в руку свою крохи, яко гладна!» Благоверный же князь Петр хотя ю искусити, повеле да обедует с ним за единым столом. И яко убо скончавшуся обеду, она же яко же обычай имеяше, взем от стола в руку свою крохи. Князь же Петр приим ю за руку и, развед, виде ливан добровонный и фимиян. И от того дни остави ю к тому не искушати.

По мнозе же времени приидоша к нему боляре его, с яростию рекуще: «Хощем вси праведно служити тебе и самодержцем имети тя, но княгини Февронии не хощем, да государьствует женами нашими. Аще ли хощеши самодержець быти, да будет ти ина княгини, Феврония же, взем богатьство доволно себе, отидет, амо же хощет!» Блаженный же князь Петр, яко же бе ему обычай ни о чесом же ярости имея, не со смирением отвеща: «Да глаголита Февронии, и яко же речет, то да слышим».

Они же неистовии наполнившеся безстудиа и умыслиша, да учредят пир. И сотвориша. И, егда уже быша весели, начаша простирати безстудныя своя глаголы, аки пси лающе, отнемлюще у святыя божий дар, его же бог и по смерти неразлучна обещал есть. И глаголаху: «Госпоже княгини Февроние! Весь град и боляре глаголют тебе: даждь нам, его же мы у тебе просим!» Она же рече: «Да возмета, его же просита!» Они же яко единеми усты реша: «Мы убо, госпоже, вей князя Петра хощем, да самодержьствует над нами. Тебе же жены наша не хотят, яко господьствуеши над ними. Взем богатьство доволно себе, отидеши, амо же хощеши!» Она же рече: «Обещахся вам, яко елика аще просита, приимета. Аз же вам глаголю: дадите мне, его же аще воспрошу у ваю» . Они же злии ради быша, не ведуще будущаго, и глаголаша с клятвою, яко «аще речеши, единою бес прекословия возмеши». Она же рече: «Ничто же ино прошу, токмо супруга моего князя Петра!» Реша же они: «Аще сам восхощет, ни о том тебе глаголем». Враг бо наполни их мысли, яко аще не будет князь Петр, да поставят себе иного самодержцем: кииждо бо от боляр во уме своем держаше, яко сам хощет самодержець быти.

Блаженный же князь Петр не возлюби временнаго самодержьства, кроме божиих заповедей, но по заповедем его шествуя, держашеся сих, яко же богогласный Матфей в своем благовестии вещает, рече бо, яко «иже аще пустит жену свою, разве словеси прелюбодейнаго, и оженится иною, прелюбы творит». Сей же блаженный князь по Евангелию сотвори: о держании своем яко уметы вмени , да заповеди божия не разрушит.

Они же злочестивии боляре даша им суды на реце, - бяше бо под градом тем река, глаголемая Ока. Они же пловуще по реце в судех. Некто же бе человек у блаженныя княгини Февронии в судне, его же и жена в том же судне бысть. Той же человек, приим помысл от лукаваго беса, воззре на святую с помыслом. Она же, разумев злыи помысл его, вскоре обличи и, рече бо ему: «Почерпи убо воды из реки сея с ею страну судна сего». Он же почерпе. И повеле ему испити. Он же пит. Рече же паки она: «Почерпи убо воды з другую страну судна сего». Он же почерпе. И повеле паки испити. Он же пит. Она же рече: «Равна ли убо си вода есть, или едина слаждьши?» Он же рече: «Едина есть, госпоже, вода». Паки же она рече: «Сице едино естество женьское. Почто убо свою жену оставя, чюжия мыслиши?» Той же человек уведе, яко в ней есть прозрения дар, бояся к тому таковая помышляти.

Вечеру же приспевшу, начаша ставитися на брег. Блаженный же князь Петр яко помышляти начат: «Како будет, понеже волею самодержавъства гоньзнув?» Предивная же княгини Феврония глагола ему: «Не скорби, княже, милостивый бог, творець и промысленик всему не оставит нас в нищете быти!»

На брезе же том блаженному князю Петру на вечерю его ядь готовляху. И потче повар его древца малы, на них же котлы висяху. По вечери же святая княгини Феврония ходящи по брегу и видевши древца тыя, благослови, рекши: «Да будут сия на утрие древие велие, имуще ветви и листвие».

Еже и бысть. Воставше убо утре обретоша тоя древца великое древие, имуще ветвие и листвие. И яко же уже хотяху рухло людие их вметати в суды со брега, приидоша же велможы от града Мурома, рекуще: «Господи княже! От всех велмож и от всего града приидохом к тебе, да не оставиши нас сирых, но возвратишися на свое отечествие. Мнози бо велможа во граде погибоша от меча, кииждо бо их хотя державъствовати, самися убиша. И оставшии вси со всем народом молим тя, глаголюще: господи княже, аще и прогневахом тя и раздражыхом тя, не хотяще, еже княгини Февронии господарьствовати женами нашыми, ныне же со всеми домы своими раби ваю есмы, и хощем и любим и молим, да не оставиши нас раб своих!»

Блаженный же князь Петр и блаженная княгини Феврония возвратишася во град свой. И бяху державъствующе во граде том, ходяще во всех заповедех и оправданиих господних бес порока, в молбах непрестанных и милостынях и ко всем людем под их властию сущым, аки чадолюбивый отець и мати. Беста бо ко всем любовь равну имуще, не любяще гордости, ни грабления, ни богатьства тленнаго щадяще, но в бога богатеюще. Беста бо своему граду истинная пастыря, а не яко наемника. Град свой истинною и кротостию, а не яростию, правяще. Странныя приемлюще, алчным насыщающе, нагия одевающе, бедныя от напастей избавляюще.

Егда же приспе благочестное преставление ею , умолиша бога да во един час будет преставление ею. И совет сотвориша, да будут положена оба во едином гробе, и повелеша учредити себе во едином камени два гроба, едину токмо преграду имуще меж собою Сами же во едино время облекостася во мнишеския ризы. И наречен бысть блаженный князь Петр во иноческом чину Давид, преподобная же княгини Феврония нареченна бысть во иноческом чину Ефросиния.

В то же время преподобная Феврония, нареченная Ефросиния, во храм пречистыа соборныа церкви своими руками шияше воздух, на нем же бе лик святых. Нреподобный же и блаженный князь Петр, нареченный Давид, прислав к ней глаголя: «Сестро Ефросиние! Хощу уже отити от тела, но жду тебе, яко да купне отидем». Она же рече: «Пожди, господине, яко да дошью воздух во святую церковь». Он же вторицею посла к ней глаголя: «Уже бо мало пожду тебе». И яко третицею посла к ней, глаголя: «Уже бо хощу преставитися и не жду тебе». Она же остаточное дело воздуха того шьяше, уже бо единого святаго риз не дошив, лице же нашив и воста и вотче иглу свою в воздух и преверте нитию, ею же шиаше. И послав ко блаженному Петру, нареченному Давиду, о преставлении купнем . И, помолившеся, предаста вкупе святыя своя душа в руце божий месяца июня в 25 день.

По преставлении же ею хотеста людие, яко да положен будет блаженный Петр внутрь града у соборныя церкви пречистыя Богородици, Февронию же вне града в женьстем монастыри у церкви Воздвижения честнаго и животворящаго креста, рекуще, яко «во мнишестем образе неугодно есть положити святых в едином гробе». И учредиша им гробы особныя и вложыша телеса их в ня: святаго Петра, нареченнаго Давыда, тело положыша во особный гроб и поставиша внутрь града в церькви святыя Богородици до утрия, святыя жефевронии, нареченныя княгини Ефросинии, тело положиша во особный гроб и поставиша вне града в церкви Воздвижения честнаго креста. Общий же гроб, его же сами повелеша истесати себе во едином камени, оста тощь в том же храме Пречистыя соборныя церкви, иже внутри града.

На утрие же воставше людие и обретоша гробы их особныя тщи, в ня же их вложыста. Святая же телеса их обретошася внутрь града в соборной церкви пречистыя Богородица в едином гробе, его же сами себе повелеша истесати. Людие же неразумнии, яко же в животе о них мятущеся, тако и по честном ею преставлении: паки преложыша я во особныя гробы и паки разнесоша. И паки наутрии обретошася святии в едином гробе. И к тому не смеяху прикоснутися святым их телесем и положыста я в едином гробе, в нем же сами повелеста, у соборныя церкви Рожества пресвятыя богородица внутрь града, еже есть дал бог на просвещение и на спасение граду тому: иже с верою пририщуще к мощем их, неоскудно исцеление приемлют.

Мы же по силе нашей да приложим хваление има.

Радуйся, Петре, яко дана ти бысть власть убити летящаго змия! Радуйся, Февроние, яко в женьстей главе святых муж мудрость имела еси! Радуйся, Петре, яко струпы и язвы на теле своем нося, доблествене скорби претерпел оси! Радуйся, Февроние, яко от бога имела еси дар в девьственей юности недуги целити! Радуйся, Петре, яко заповеди ради божия самодержавъства волею отступи, еже не оставити супруги своея! Радуйся, дивная Февроние, яко твоим благословением во едину нощь малое древие велико возрасте и изнесоша ветви и листвие! Радуйтася, честная главо, яко во одержании ваю в смирении и в молитвах и в милостыни без гордости пожиста; тем же Христос дарова вам благодать, яко и по смерти телеса ваю неразлучно во гробе лежаще, духом же предстоита владыце Христу! Радуйтася, преподобная и преблаженная, яко и по смерти исцеление с верою к вам приходящим невидимо подаета!

Но молит вы, о преблаженная супруга, да помолитеся о нас, творящих верою память вашу!

Да помянета же и мене прегрешнаго, списавшаго сие, елико слышах; неведыи, аще инии суть написали, ведуще паче мене. Аще бо и грешен есмь и груб, но на божию благодать и на щедроты его уповая и на ваше моление ко Христу надеяся, трудихся мысльми. Хотя вы на земли хвалами почтити, и не у хвалы коснухся. Хотех вам ради вашего смиреннаго самодержавства и преподобьства по преставлении вашем венца плести и не уплетения коснухся. Прославлени бо есте на небесех и венчани истинными нетленными венцы от общаго владыки Христа. Ему же подобает всяка слава, честь и поклонение со безначалным его отцем купно и с пресвятым и благим и животворящым духом, ныне и присно и во веки веком. Аминь.

Муниципальное бюджетное учреждение

Общеобразовательная организация

средняя общеобразовательная школа №6

рабочего поселка Лососина

Советско-Гаванского муниципального района

ИССЛЕДОВАТЕЛЬСКАЯ РАБОТА

по теме: Трогательное сказание о Петре и Февронии - одна из жемчужин древнерусской литературы»

(Г.П. Федотов)

Нравственность едина во все века и для

всех людей. Читая об устаревшем в деталях,

мы можем найти многое для себя.

Д.С.Лихачев

Кирчевская Полина 7 класс МБУОО СОШ №6

Руководитель:

Гимранова Лариса Асхаровна

учитель русского языка и литературы МБУОО СОШ №6

2015 г.

ПЛАН

Оглавление

Введение

Глава 1.

2. История создания повести.

Глава 2.

1.«Повесть о Петре и Февронии Муромских» как отражение духовных ценностей,лежащих в основе традиций русской семьи.

2. Образы Февронии и Петра.

Список литературы

Приложение (необходимый иллюстративный материал)

Введение

В 2008 году 8 июля в России появился замечательный государственный праздник – Всероссийский День семьи, любви и верности. Этот прекрасный летний день был выбран для праздника не случайно – уже около 780 лет православные почитают 8 июля память святых благоверных князей Петра и Февронии Муромских – покровителей семейного счастья, любви и верности.

Основу этому празднику положила трогательная история земной любви между Муромским князем и дочерью древолаза, о которой было рассказано Псковским Священником Ермолаем-Еразмом в повести «О Петре и Феронии Муромских».

Личность Ермолая-Еразма- автора « Повести о Петре и Февронии Муромских»

Ермолай-Еразм (Ермолай Прегрешный) - выдающийся русский мыслитель, писатель и публицист. В 40–60-х гг. XVI века он был сначала священником в Пскове, затем служил протопопом кремлевского собора Спаса на Бору, а позднее постригся в монахи под именем Еразма. В настоящее время известно большое число произведений, подписанных его именем (до иночества - именем Ермолай, после пострижения - «Ермолай, во иноцех Еразм», кроме того, он называл себя «прегрешным»). Наибольшую творческую активность Ермолай-Еразм проявил в годы своего московского жительства, поскольку был привлечен митрополитом Макарием к участию в создании различного рода произведений богословского характера, в том числе житий для Великих Миней Четьих.

Наиболее известным сочинением Ермолая-Еразма стала «Повесть о Петре и Февронии Муромских », написанная на основе местных представлений, легенд и преданий, стала одним из самых выдающихся литературно-художественных произведений Древней Руси.

История создания повести.

Данное произведение было заказано для Великих Четьи-Минеи (сборник житий всех святых православной церкви) Святым метраполитом московским Макарием. Она была написана после причисления Петра и Февронии к лику святых на Московском церковном соборе в 1547 году. Известно, что митрополит Макарий не включил заказанное им житие в сборник по причине того, что п роизведение не представляет собой каноническое житие. Чтобы наиболее полно, красочно и ярко раскрыть образы героев, автор использует элементы сразу нескольких жанров: исторической повести, сказки, жития, описывает земную любовь и семейные ценности людей, а не монашеский подвиг во имя бога. Литературоведы определяют жанр произведение как житийная повесть с элементами народно-сказочного характера . Первым читателем повести был царь Иван Грозный. Сохранилось множество версий этой повести, в которых эта история излагается во множестве вариантов. Повести о Петре и Февронии, которую Д.С.Лихачёв назвал «жемчужиной древнерусской литературы», посвящено множество современных стихов и песен. К примеру, песня известного поэта Ильи Резника «Гимн семьи» и стихотворение поэтессы Екатерины Авдеевой «Пётр и Феврония». Почему повесть была так любима читателями на Руси? Чем интересна современному читателю?

«Повесть о Петре и Февронии Муромских» как отражение духовных ценностей, лежащих в основе традиций русской семьи.

В основе сюжета данного произведения лежит рассказ о браке князя и простой девушки. Князь Петр спасает жену своего брата от змея, посещающего женщину в облике ее мужа. Убив змея мечом, найденным при таинственных обстоятельствах, Петр забрызгался змеиной кровью, отчего его тело покрылось струпьями. Отрок, посланный Петром для поиска лекаря, оказался в рязанском селе Ласкове, где встретил девушку, поразившую его своей мудростью. Феврония соглашается исцелить князя, если он женится на ней. Петр дает ей это обещание, но, едва исцелившись, отказывается жениться: "Ну, как это можно - князю дочь древолаза взять себе в жены!" - восклицает он. Однако болезнь вновь поражает Петра и, лишь вторично исцелившись, он исполняет свое обещание. Молодая княжна незнатного рода вызвала неудовольствие боярских жен, и они потребовали изгнать Февронию. Она соглашается уйти, если ей разрешат взять с собой, что она пожелает. Обрадованные бояре не возражают. Но мудрая Феврония, уводит с собой мужа, который предпочитает княжеской власти долг супруга. Распри, поразившие бояр после ухода княжеской четы, побуждают их призвать князя и княгиню обратно. Всю оставшуюся жизнь Петр и Феврония прожили в любви и согласии, правили в городе Муроме как чадолюбивые отец и мать, всех любили одинокого, только не любили и гордости и грабежа. Когда пришла старость, приняли они монашество с именами Давид и Ефросинья и стали молотить Бога, чтобы умереть в один час, так как не представляли жизни друг без друга. Завещали мирянам похоронить их в одном гробу. Бог услышал их молитвы и скончались они в один день и час, 8 июля 1228 года, каждый в своей келье, в разных монастырях. Жители города нарушили волю святых и положили их в разные гробы. Наутро нашли их тела в общем каменном гробе. Дважды разносили усопших по разным гробам и монастырям, но тела их чудесным образом оказывались опять в одном каменном гробу. Сама смерть не смогла разлучить их, насколько они любили друг друга. После того так их и похоронили вместе, у церкви Рождества Пресвятой Богородицы.

Образы Февронии и Петра.

Характеристика Петра и Февронии удивляет их бесконечным смирением, спокойствием и безмятежностью.

Мудрая Феврония

Обладая огромной внутренней силой, целомудренная и прозорливая Феврония очень скупа в ее внешнем проявлении. Она победила свои страсти и была готова на все, даже на подвиг самоотречения. Ее любовь стала непобедимой внешне, потому как внутренне подчинилась уму. Мудрость Февронии заключается не только в ее необыкновенном уме, но в чувстве и воле. И между ними не существует никакого конфликта. Отсюда такая проникновенная «тишина» в ее образе. Поэтому неудивительно, что Феврония обладала животворящей силой, настолько великой, что даже оживляла срубленные деревья, которые после того становились еще больше и зеленее. Обладая сильным духом, она способна была разгадывать мысли путников. В своей любви и мудрости она даже превзошла своего идеального благоверного Петра. Любовь Петра и Февронии нашла свой отклик в сердцах миллионов людей, которые обязательно буду молиться этим святым образам.

Отважный Петр

Характеризуя князя Петра, можно увидеть его небывалый героизм и мужество в победе над коварным дьявольским Змеем. Сразу видно, что он - глубоко верующий человек, иначе он бы не смог победить такого коварного искусителя. Однако все же он однажды обманул Февронию, когда давал обещание, что после его выздоровления он женится на ней. Он так и не выполнил его, пока опять не покрылся зловонными струпами. Урок, преподанный Февроньей, князь быстро усвоил и после стал слушать ее во всем. В скором времени они обвенчались и стали жить как истинные христианские семьи в любви, верности и согласии. Князь Петр никогда не потакал своей жене. Он был воистину благочестивым, не зря же его полюбили бояре и народ. По-своему уникальна характеристика Петра и Февронии. Это были действительно люди от Бога. И не раз удивляешься тому, насколько сильными были у них взаимопонимание и любовь. Ведь они прекрасно дополняли друг друга, поэтому и стали святыми.

Заключение

Тысячи верующих приезжают в город Муром поклониться их мощам и помолиться о благополучном браке и рождении детей. Слава о Муромских чудотворцах разлетелась по всей стране. Во многих городах России можно встретить памятники Петру и Февронии: в Муроме, Иркутске, в Ростове – на - Дону, Бийске, Самаре, Кемерове, Архангельске.

Повесть "О Петре и Февронии Муромских" Ермолая-Еразма содержит в себе бесценные уроки нравственности, приводит пример гармоничных взаимоотношений, учит, как, преодолевая трудности, сохранить любовь и верность в браке, помогает супругам осознать всю ответственность перед Богом и людьми за сохранение семьи.

Торжество веры, мудрости, добра и любви – вот основная идея повести . Своей жизнью Петр и Феврония показали, каким должен быть человек, каким должна быть его жизнь, сколько прекрасных нравственных качеств, которые передаются из века в век, из поколения в поколение, должно быть в человеке.

Литература

Повесть о Петре и Февронии / Подгот. текстов и исслед. Р. П. Дмитриевой, отв. ред. А. М. Панченко. Л., 1979. 339 с.

Плюханова М. Б. Сюжеты и символы Московского царства. СПб., 1995. С. 203-232.

Ермолай-Еразм. Повесть о Петре и Февронии. Пер. и примеч. О. В. Гладковой // Слово Древней Руси. М., 2000. С. 415-428.

Кусков В. В.

Гладкова О. В. Повесть от жития Петра и Февронии Муромских // История древнерусской литературы. Аналитическое пособие. М., 2008. С. Лихачев Д. С. Великое наследие. Классические произведения литературы Древней Руси Повесть о Петре и Февронии Муромских

1) Истории создания «Повести о Петре и Февронии Муромских».

Во времена Ивана Г розного Московский митрополит Макарий поручил собирать по русским городам предания о прославившихся своими благочестивыми поступками праведных людях. Впоследствии церковный собор провозглашает их святыми. Священник Ермолай получил поручение написать сочинение о муромских святых - князе Петре и его супруге княгине Февронии. Ермолай-Еразм написал «Повесть о Петре и Февронии Муромских», которые на соборе в 1547 году были канонизированы, то есть объявлены «новыми чудотворцами», святыми.

2) Особенности сюжета «Повести о Петре и Февронии Муромских».

Источники сюжета. Источником сюжета для «Повести...» Ермолая-Еразма послужила местная легенда о мудрой крестьянской девушке, ставшей княгиней (село Ласково в пяти километрах от села Солотчи и бывшего Солотчинского монастыря, откуда была родом Феврония, существует и в наши дни). Народное предание оказало столь сильное влияние на Ермолая-Еразма, что он создал произведение, не связанное с канонами житийного жанра: перед нами увлекательное сюжетное повествование, мало чем напоминающее рассказ о подвиге святых во славу церкви. И в сюжете, и в содержании отдельных эпизодов, и в загадывании и разгадывании загадок заметно проявляются фольклорные мотивы. Показательно в этом отношении то, что рассказ Ермолая-Еразма о Петре и Февронии, признанных церковью святыми, не был включен в «Великие Минеи-Четии», в которых наряду с другими текстами помещались многочисленные жития русских святых.

Основные этапы сюжета. Экспозиция. «Сей убо в Рустей земли град, нарицаемый Муром» - так просто начинается повесть. В граде этом, как рассказывают, говорит повествователь, княжил благоверный князь Павел. И стал к его жене летать змий-насильник. Для посторонних он принимал облик Павла. Жена Павла поведала мужу о своем несчастий, и стали оба думать, как избавиться от насильника. Однажды, когда змий снова прилетел к жене Павла, она спросила змия «с почтением»: «Многое ты знаешь, знаешь ли ты кончину свою: какая она буде и от чего?» Прельщенный «добрым прельщением» жены Павла, змий ответил: «Смерть моя - от Петрова плеча, от Агрикова меча». Брат Павла, Петр, решает убить змия, но не ведает, где ему достать Агриков меч. Он находит этот меч в одной из своих поездок для уединенной молитвы в загородном храме в алтаре между «керамидами», то есть керамическими плитками, обычно закрывавшими погребения. Удостоверившись, что в храмине у жены Павла сидит не Павел, а змий, принявший облик Павла, Петр ударяет его Агриковым мечом. К змию возвращается его подлинный облик, и он «трепеща» умирает, обрызгав Петра своею кровью. От этой крови Петр покрывается струпьями. Болезнь его невозможно вылечить.

Завязка сюжетного действия. Страшная болезнь Петра служит завязкой второй части повести, где появляется мудрая дева Феврония, излечивающая князя. Феврония - «мудрая дева» сказочных сюжетов. Внешние проявления её большой внутренней силы скупы. Она готова на подвиг самоотречения, победила свои страсти. Её любовь к князю Петру потому и непобедима внешне, что она побеждена внутренне, ею самой, подчинена уму. Вместе с тем её мудрость - не только свойство её ума, но в такой же мере - её чувства и воли. Между её чувством, умом и волей нет конфликта: отсюда необыкновенная «тишина» её образа.

Развязка. Животворящая сила любви Февронии так велика, что жердья, воткнутые в землю, расцветают в деревья по её благословению. Она настолько сильна духом, что разгадывает мысли встреченных ею людей. В силе любви, в мудрости, подсказанной ей этой любовью, Феврония оказывается выше даже своего идеального мужа - князя Петра. Их не может разлучить сама смерть. Когда Петр и Феврония почувствовали приближение смерти, они стали просить у Бога, чтобы умереть в одно время, и приготовили себе общий фоб. После того они приняли монашество в разных монастырях. И вот, когда Феврония вышивала для храма богородицы «воздух» для святой чаши, Петр послал ей сказать, что он умирает, и просил её умереть с ним вместе. Но Феврония просит дать ей время дошить покрывало. Вторично послал к ней Петр, велев сказать: «Уже мало пожду тебя». Наконец, посылая р третий раз, Петр говорит ей: «Уже хочу умереть и не жду тебя». Тогда Феврония, которой осталось дошить лишь ризу святого, воткнула иглу в покрывало, обвертела о неё нитку и послала сказать Петру, что готова умереть с ним вместе.

Эпилог. После смерти Петра и Февронии люди положили тела их в отдельные гробы, но на следующий день тела их оказались в общем, заранее приготовленном ими гробу. Люди второй раз попытались разлучить Петра и Февронию, но снова тела оказались вместе, и после этого их уже не смели разлучать.

Какие силы действуют в начале повести? (змий лукавый - дьявол)

Что такое Агриков меч? (Агрик - сказочный богатырь. Рассказывали, что он побеждал исполинов и чудовищ. Он собрал несметную сокровищницу оружия, среди которой был и меч-кладенец.)

Почему тело Петра покрылось струпьями и язвами? («... Петр, твердо удостоверившись, что это не брат, но лукавый змий, ударил его мечом. Змий обратился в свой естественный вид и пал мертвым в судорогах, забрызгав князя Петра своею кровью. От той вражьей крови тело Петра покрылось струпьями и открылись язвы, и напала на него тяжкая болезнь.»)

3) Художественные особенности «Повести о Петре и Февронии Муромских».

«Повесть о Петре и Февронии Муромских» представляет собой соединение двух фольклорных сюжетов: одного о змее-соблазнителе и другого - о мудрой деве, Сюжеты эти в «Повести...» соединены и приурочены к Мурому, а вся повесть претендует на историческую достоверность.

Очарование «Повести...» - в простоте и ясности изложения, в степенной неторопливости рассказа, в способности повествователя не удивляться удивительному, в гармонирующей со спокойствием -рассказчика простоте и беззлобии действующих лиц.

Петр и Феврония Муромские с житием. Икона. Русь. 1618 г.

«Повесть о Петре и Февронии Муромских» (полное оригинальное название: «Повесть от житиа святых новых чюдотворець муромских, благовернаго и преподобнаго и достохвалнаго князя Петра, нареченнаго в иноческом чину Давида, и супруги его благоверныя и преподобныя и достохвалныя княгини Февронии, нареченныя в иноческом чину Еѵфросинии» ) — памятник древнерусской агиографической литературы. Повесть создана в середине XVI в. писателем-публицистом Ермолаем-Еразмом на основе муромских устных преданий

Создание повести

По мнению исследователей, в повести объединены два народно-поэтических сюжета: волшебная сказка об огненном змие и сказка о мудрой деве. С устно-поэтической народной традицией связан и образ центральной героини — Февронии. Жанр «Повести о Петре и Февронии Муромских» не находит соответствий ни с исторической повестью , ни с агиографической

Создателем «Повести» является Ермолай-Еразм , современник Ивана Грозного . Ермолай получил поручение от Московского митрополита Макария написать о муромских святых — Петре и Февронии, которые, как предполагается, правили в Муроме и умерли в 1228 году. Произведение было написано после канонизации Петра и Февронии на Московском церковном соборе в 1547 году.

Сюжет о Петре и Февронии был очень популярен на Руси и получил дальнейшее развитие как в литературе, так и в иконописи

Повесть о Петре и Февронии является одним из шедевров древнерусской повествовательной литературы. Повесть издавалась неоднократно (в ПЛ, М. О. Скрипилем, в «Изборнике», В. Ф. Ржигой); научное издание памятника осуществлено Р. П. Дмитриевой.

Сюжет

В городе Муроме правил князь Павел. Когда же его не бывало дома, к его жене являлся летающий огненный змей на блуд. Другим людям он казался князем Павлом. Княгиня во всем призналась своему мужу. Он велел жене выспросить у змия, от чего тому смерть может прийти. Змий рассказал княгине, что смерть его будет «от Петрова плеча, от Агрикова меча».

У князя был брат по имени Петр. Он решил убить змия, но не знал, где взять Агриков меч. Один раз в церкви Воздвиженского монастыря ребёнок показал ему Агриков меч, который лежал в щели между камней алтарной стены. Князь взял меч.

Однажды Петр пришёл к брату. Тот был дома. Потом Петр пошёл к снохе и увидел, что брат уже сидит у неё. Павел объяснил, что змий умеет принимать его облик. Тогда Петр велел брату никуда не уходить, взял Агриков меч, пришёл к снохе и убил змия. Змий принял своё обличье и, умирая, обрызгал Петра кровью, от которой тот заболел проказой . От болезни никто не мог его излечить. Предание гласит , что князю во сне было открыто, будто его может исцелить дочь «древолазца» (бортника ), добывавшего дикий мед, Феврония, крестьянка села Ласково в Рязанской земле . Феврония в качестве платы за лечение пожелала, чтобы князь женился на ней после исцеления, князь пообещал на ней жениться. Феврония исцелила князя, однако он не сдержал своего слова, поскольку Феврония была простолюдинкой. Но в процессе лечения Феврония намеренно не залечила один струп на теле князя, из-за чего болезнь возобновилась, Феврония вновь вылечила Петра, и он женился на ней.

Когда Пётр наследовал княжение после брата, бояре не захотели иметь княгиню простого звания, заявив ему: «Или отпусти жену, которая своим происхождением оскорбляет знатных барынь, или оставь Муром». Князь взял Февронию, и на двух кораблях они отплыли по гробу , заранее приготовив гробницу из одного камня, с тонкой перегородкой. Скончались они в один день и час.

Сочтя погребение в одном гробу несовместимым с монашеским званием, их тела положили в разных обителях, но на следующий день они оказались вместе.

Д ень Февронии с Петром —
День в семье особенный.
Пусть любовью каждый дом
Будет переполненный.

Пусть в семье всегда покой
Будет и согласие.
Полноводною рекой
Пусть вам будет счастье.

За порогом пусть разлад,
А в семье — гармония,
У накрытого стола
В день Петра с Февронией.

ПОВЕСТЬ О ПЕТРЕ И ФЕВРОНИИ МУРОМСКИХ

ПОВЕСТЬ ОТ ЖИТИЯ СВЯТЫХ НОВЫХ ЧЮДОТВОРЕЦ МУРОМСКИХ, БЛАГОВѢРНАГО, И ПРЕПОДОБНАГО, И ДОСТОХВАЛНАГО КНЯЗЯ ПЕТРА, НАРЕЧЕННАГО ВО ИНОЧЕСКОМ ЧИНУ ДАВИДА, И СУПРУГИ ЕГО, БЛАГОВѢРНЫЯ И ПРЕПОДОБНЫЯ И ДОСТОХВАЛНЫЯ КНЯГИНИ ФЕВРОНИИ, НАРЕЧЕННЫЯ ВО ИНОЧЕСКОМ ЧИНУ ЕУФРОСИНИИ

ПОВЕСТЬ О ЖИТИИ НОВЫХ МУРОМСКИХ СВЯТЫХ ЧУДОТВОРЦЕВ БЛАГОВЕРНОГО, И ПРЕПОДОБНОГО, И ДОСТОЙНОГО ПОХВАЛЫ КНЯЗЯ ПЕТРА, НАЗВАННОГО ВО ИНОЧЕСТВЕ ДАВИДОМ, И СУПРУГИ ЕГО, БЛАГОВЕРНОЙ И ПРЕПОДОБНОЙ И ДОСТОЙНОЙ ПОХВАЛЫ КНЯГИНИ ФЕВРОНИИ, НАЗВАННОЙ ВО ИНОЧЕСТВЕ ЕФРОСИНИЕЙ

Благослови, отче. Богу Отцу и сприсносущному Слову Божию — Сыну, и пресвятому и животворящему Духу, единому Божию естеству безначалному, купно в Троицы воспеваемому, и хвалимому, и славимому, и почитаемому, и превозносимому, и исповѣдуемому, и вѣруемому, и благодаримому, содѣтелю и творцу невидимому и неописанному, искони самосилно обычною си премуд ростию свершающему, и строящему всяческая, и просвѣщающему, и прославляющему, еже хотящу, своим самовластиемъ, якоже бо исперва сотвори на небеси аггелы своя, духы и слуги своя, огнь палящъ, умнии чинове, бестелесная воинества, ихже неисповѣдимо величество есть, тако и вся невидимая сотвори, о нихже недостижно есть уму человеческу, видимая же небесная стихия сотвори: солнце, и луну, и звѣзды, и на земли же древле созда человека по своему образу и от своего трисолнечьнаго Божества подобие тричислено дарова ему: умъ, яко отецъ слову; слово же исходит от него, яко сын посылаемо; на немже почиет духъ, яко у коегождо человека изо устъ слово без духа исходити не может, но духъ с словом исходит, ум же началствует.

Благослови, Отче. Слава Богу Отцу и вечно сущему Слову Божию — Сыну, и пресвятому и животворящему Духу, единому и безначальному Божию естеству, воедино в Троице воспеваемому, и восхваляемому, и прославляемому, и почитаемому, и превозносимому, и исповедуемому, в которого веруем и которого благодарим, создателю и творцу невидимому и неописанному, изначала по своей воле своею премудростию все свершающему, и создающему, и просвещающему, и прославляющему тех, кого изберет по своей воле, ибо прежде сотворил он ангелов своих на небесах, духов и слуг своих, огонь палящий, чины мысленные, бестелесное воинство, силу которого нельзя описать, и все невидимое сотворил, что непостижимо уму человеческому, сотворил и видимые небесные стихии: солнце, и луну, и звезды, а на земле же издревле создал человека по своему образу и подобные своему трехсолнечному Божеству три качества даровал ему: разум, ибо Он отец слова, и слово исходит от него, посылаемое, словно сын, на котором почиет дух, потому что уста каждого человека слов без духа произвести не могут, но слово с духом исходит, а разум руководит.

И да не продолжим слова в твари человечестей, но на предлежащее возвратимся.

Да закончим слово о сути человеческой и возвратимся к тому, о чем начали речь.

Богъ же безначалный, создав человека, почти и, надо всѣм земным существом царем постави и, любя же в человечестем роде вся праведники, грѣшныя же милуя, хотя бо всѣх спасти и в разум истинный привести. Егда же благоволением Отчим и своим хотѣнием и споспѣшеством святаго Духа единый от Троица Сынъ Божий, не ин ни инак, но той же Богь, Слово, Сынъ отчь, благоволи родитися на земли плотию от пречистыя девица Мария, и бысть человекъ, еже не бѣ не преложив божества; еже бѣ на земли ходя, никакоже отчих нѣдръ отлучися. И во страсть его божественое его естество безстрастно пребысть. Безстрастие же его неизреченно есть, и невозможно есть никакою притчею сказати, ни мощно к чесому приложити, занеже все тварь его есть; в твари же его разумѣваем безстрастие, ибо аще какову древу стоящу на земли, солнцу же с небеси сияющу на нь, в ту ж годину древу тому, аще ключится посекаему быти и сим страдати, ифиръ же солнечный от древа того не отступит, ниже спосѣкается з древом, ни стражет.

Бог же, не имеющий начала, создав человека, оказал почет ему — над всем, что существует на земле, поставил царем и, любя в человеческом роде всех праведников, грешников же прощая, захотел всех спасти и привести в истинный разум. И когда с Отчего благословения, по своей воле и с помощью святого Духа один из Троицы — Сын Божий не кто иной, как Бог, слово, Сын отца, соблаговолил родиться во плоти на земле от пречистой девы Марии, то и стал человеком, не изменив Божества своего; и, хотя по земле ходил, от отчих недр вовсе не отлучился. И в мучениях божественная сущность его не подверглась страданиям. И бесстрастие это его несказуемо, и никаким иносказанием не выразишь этого, ни с чем не сравнишь, потому что все создано им самим; и в творениях его есть бесстрастие — ведь вот, если дерево стоит на земле и солнце озаряет его и в это время окажется, что дерево то начнут рубить, и в этом заключается его страдание, то эфир солнечный, заключенный в нем, из него не исчезнет, тем более не погибнет с деревом, не страдает.

Глаголем же убо о солнце и о древѣ, понеже тварь его есть; зижител же и содѣтель неизглаголим есть. Сей бо пострада за ны плотию, грѣхи наша на крестѣ пригвозди, искупив ны миродержителя лестца ценою кровию своею честною. О сем бо рече сосуд избранный Павел: «Не будите раби человеком, куплени бо есте ценою». По распятии же господь наш Исус Христосъ тридневно воскресе, и в четыредесятный день вознесеся на небеса, и сѣде одесную Отца, и в пятидесятный день ото Отца послав Духъ святый на святыя своя ученики и апостолы. Они же всю вселенную просвѣтиша вѣрою, святым крещением.

Говорим же о солнце и о дереве потому, что это им сотворено, создатель же и творец этого словами определен быть не может. Он ведь плотью пострадал за нас, грехи наши к кресту пригвоздив, искупив нас у владыки мира дьявола ценою крови своей честной. Об этом так сказал избранник божий Павел: «Не будете рабами людей, ибо выкуплены дорогой ценой». А после распятия, через три дня, господь наш Иисус Христос воскрес, и на сороковой день вознесся на небо и сел справа от Отца, и на пятидесятый день послал от Отца Духа святого на святых своих учеников и апостолов. Они же всю вселенную просветили верою, святым крещением.

И елицы во Христа крестишася, во Христа облекошася. Аще ли же во Христа облекошася, да не отступают от заповѣдей его, не якоже лестцы и блазнители по крещении оставльше заповѣди Божия и лстяще ся мира его красотами, но якоже святии пророцы и апостоли, такоже и мученицы и вси святии, Христа ради страдавше в скорбех, в бедах, в теснотах, в ранах, в темницах, в нестроениих, трудѣх, во бдѣниих, в пощениих, в чищениих, в разумѣ, в долготерпѣнии, во благости, в Дусѣ святѣ, в любви нелицемѣрне, в словеси истиннѣ, в силѣ Божии, — иже свѣдоми суть Единому, вѣдущему тайны сердечныя, имиже землю просвѣтил есть, якоже небо звѣздами украси, и почтив их чюдотворенми, овых убо молитвъ ради и покаяния и трудов, овых же мужеств ради и смирения, якоже сих святых прослави, о нихже нам слово предлежит.

И те, кто в Христа крестились, во Христа облеклись. А если во Христа облеклись, пусть не отступают от заповедей его, как обманщики и лжецы, после крещения забывшие заповеди Божий и прельстившиеся соблазнами мира сего, но как святые пророки и апостолы, а также мученики и все святые, ради Христа страдавшие, перенося скорби, и беды, и притеснения, и раны, находясь в темницах, неустроенные в жизни, в трудах, в бдениях, в постах, в покаянии, в размышлениях, в долготерпении, в благости, пребывая в Духе святом, в нелицемерной любви, в словах правды, в силе Божьей — все они известны Единому, который знает все тайны сердечные, которыми землю осветил, как небо украсил звездами, почтил их даром чудотворения — одних ради молитв, и покаяния, и трудов, других же — твердости ради и смирения, как и тех святых прославил, о которых будет наша повесть.

Се убо в Русийстей земли град, нарицаемый Муром, в немже бѣ самодержьствуяй благовѣрный князь, яко повѣдаху, именем Павел. Искони же ненавидяй добра роду человечю дьявол всели неприязненаго летящаго змия к женѣ князя того на блуд. И являшеся ей своими мечты, якоже бяше и естеством; приходящим же людем являшеся, якоже князь сам сѣдяше с женою своею. Тѣми же мечты многа времена преидоша. Жена же сего не таяше, но повѣдаше князю, мужеви своему, вся ключшаяся ей. Змий же неприязнивый осили над нею.

Есть в Русской земле город, называемый Муромом, в котором правил, как рассказывают, благоверный князь по имени Павел. Но дьявол, испокон веку ненавидящий благо человеческого рода, послал жене князя на блудное дело злого крылатого змея. Он являлся ей в видениях таким, каким был по своей природе, а посторонним людям казалось, что это сам князь с женою своею сидит. Долго продолжалось такое наваждение. Жена же этого не скрывала и рассказала о всем, что с ней произошло, князю, мужу своему. А злой змей силой овладел ею.

Князь же мысляше, что змиеви сотворити, но недоумѣяшеся. И рече женѣ си: «Мыслю жено, но недоумѣюся, что сотворити неприязни тому? Смерти убо не вѣм, каку нанесу на нь? Аще убо глаголеть к тебѣ какова словеса, да воспросиши и с лестию и о сем: вѣст ли сей неприязнивым духом своим, от чего ему смерть хощет быти? Аще ли увѣси и нам повѣдаеши, свободишися не токмо в нынешнем вѣце злаго его дыханиа и сипѣния и всего скарядия, еже смрадно есть глаголати, но и в будущий вѣк нелицемѣрнаго судию Христа милостива себѣ сотвориши». Жена же мужа своего глаголъ в сердци си твердо приимши, умысли во умѣ своем: «Добро тако быти».

Князь стал думать, как поступить со змеем, но был в недоумении. И говорит жене: «Раздумываю, жена, но не могу придумать, чем одолеть этого злодея? Не знаю — как убить его? Когда станет он говорить с тобой, спроси, обольщая его, вот о чем: ведает ли этот злодей сам — от чего ему смерть должна приключиться? Если узнаешь об этом и нам поведаешь, то освободишься не только в этой жизнь от злосмрадного дыхания и шипения его и всего этого бесстыдства, о чем даже говорить срамно, но и в будущей жизни нелицемерного судью, Христа, тем умилостивишь». Слова мужа своего жена накрепко запечатлела в сердце своем, и решила она: пусть так и будет.

Во един же от дний неприязнивому тому змию пришедшу к ней, она же, добру память при сердцы имѣя, глаголъ с лестию предлагает к неприязни той, глаголя многи иныя рѣчи, и по сих с почтением воспросив его, хваля, рече бо, яко: «Много вѣси, и вѣси ли кончину си, какова будет и от чего?» Он же, неприязивый прелестник, прелщен добрым прелщением от вѣрныя жены, яко непщева тайну к ней изрещи, глаголя: «Смерть моя есть от Петрова плеча, от Агрикова же меча». Жена же, слышав таковую рѣчь, в сердцы си твердо сохрани и по отшествии неприязниваго того повѣда князю, мужеви своему, якоже реклъ есть змий. Князь же, то слышав, недоумѣяшеся, — что есть смерть от Петрова плеча и от Агрикова меча?

И вот однажды, когда пришел к ней этот злой змей, она, крепко храня в сердце слова мужа, обращается к этому злодею с льстивыми речами, говоря о том и о другом, а под конец с почтением восхваляя его, спрашивает: «Много всего ты знаешь, а знаешь ли про смерть свою — какой она будет и от чего?» Он же, злой обманщик, обманут был простительным обманом верной жены, ибо, пренебрегши тем, что тайну ей открывает, сказал: «Смерть мне суждена от Петрова плеча, от Агрикова меча». Жена же, услыхав эти слова, накрепко запомнила их в сердце своем и, когда этот злодей ушел, поведала князю, мужу своему то, что сказал ей змей. Князь же, услышав это, недоумевал — что значит: смерть от Петрова плеча и от Агрикова меча?

Имѣяше же у себе приснаго брата, именем князя Петра. Во един же от дний призвав его к себѣ и нача ему повѣдати змиевы рѣчи, якоже реклъ есть женѣ его. Князь же Петръ, слышав от брата своего, яко змий нарече тезоиме-нита ему исходатая смерти своей, нача мыслити, не сумняся мужествене, како бы убити змиа. Но и еще бяше в нем мысль, яко не вѣдыи Агрикова меча.

А у князя был родной брат по имени Петр. Как-то Павел позвал его к себе и стал говорить ему о словах змея, которые тот сказал жене его. Князь же Петр, услыхав от брата своего, что змей назвал виновника смерти своей его именем, стал думать, без колебаний и сомнений, как убить змея. Только одно смущало его — не ведал он ничего об Агриковом мече.

Имѣяше же обычай ходити по церквам уединяяся. Бѣ же внѣ града церковь в женстем монастыри Воздвижение честнаго и животворящаго креста. И прииде к ней един помолитися. Яви же ся ему отроча, глаголя: «Княже! Хощеши ли, да покажу ти Агриков мечь?» Он же, хотя желание свое исполнити, рече: «Да вижу, гдѣ есть!» Рече же отроча: «Иди вслѣд мене». И показа ему во олтарной стенѣ межу керемидома скважню, в ней же лежаше мечь. Благовѣрный же князь Петръ, взем меч той, прииде и повѣда брату своему. И от того дни искаше подобна времени, да убиет змия.

Было у Петра в обычае ходить в одиночестве по церквам. А за городом стояла в женском монастыре церковь Воздвижения честного и животворящего креста. Пришел он в нее один помолиться. И вот явился ему отрок, говоря: «Княже! Хочешь, я покажу тебе Агриков меч?» Он же, стремясь исполнить задуманное, ответил: «Да увижу, где он!» Отрок же сказал: «Иди вслед за мной». И показал князю в алтарной стене меж плитами щель, а в ней лежал меч. Тогда благоверный князь Петр взял тот меч, пошел к брату и поведал ему о всем. И с того дня стал искать подходящего случая, чтобы убить змея.

По вся же дни ходя к брату своему и к сносѣ своей на поклонение. Ключи же ся ему прийти в храмину к брату своему и том же часѣ, шед к сносѣ своей во ину храмину, и видѣ у нея сидяща брата своего. И паки пошед от нея, встрѣти нѣкоего от предстоящих брату его и рече ему: «Изыдох убо от брата моего к сносѣ моей, брат же мой оста в своем храму, мнѣ же, не коснѣвшу никаможе, вскоре пришедшу в храмину к сносѣ моей, и не свѣм и чюжуся, како брат моей напреди мене обрѣтеся в храминѣ у снохи моея?» Той же человекъ рече ему: «Никакоже, господи, по твоем отшествии не изыде брат твой из своея храмины!» Он же разумѣ быти пронырьство лукаваго змия. И прииде к брату и рече ему: «Когда убо сѣмо прииде? Аз бо от тебе из сея храмины изыдох, и нигдѣже ничесоже помедлив, приидох к женѣ твоей в храмину, и видѣх тя с нею сидяща, и чюдяхся, како напред мене обрѣтеся. Приидох же паки, ничтоже нигдѣ паки помедлив, ты же, не вѣм, како мя предтече и напред мене здѣ обрътеся?» Он же рече: «Никакоже, брате, ис храма сего по твоем отшествии не изыдох и у жены своея никакоже бѣх». Князь же Петръ рече: «Се есть, брате, пронырьство лукаваго змия, да тобою ми ся кажет, аще не бых хотѣл убити его, яко непщуя тебе своего брата. Нынѣ убо, брате, отсюду никакоже иди, аз же тамо иду братися со змием, да нѣкли Божиею помощию убиен да будет лукавый сей змий».

Каждый день Петр ходил к брату своему и к снохе своей, чтобы отдать поклон им. Раз случилось ему прийти в покои к брату своему, и сразу же от него пошел он к снохе своей, в другие покои, и увидел, что брат его у нее сидит. И, пойдя от нее назад, встретил он одного из приближенных брата своего и сказал ему: «Вышел я от брата моего к снохе моей, а брат мой остался в своих покоях, и я, нигде не задерживаясь, быстро пришел в покои к снохе моей и не понимаю и удивляюсь, каким образом брат мой очутился раньше меня в покоях снохи моей?» А тот человек сказал ему: «Господин, никуда после твоего ухода не выходил твой брат из покоев своих!» Тогда Петр уразумел, что это козни лукавого змея. И пришел он к брату и сказал ему: «Когда это ты сюда пришел? Ведь я, когда от тебя из этих покоев ушел и, нигде не задерживаясь, пришел в покои к жене твоей, то увидел тебя сидящим с нею и сильно удивился, как ты пришел раньше меня. И вот снова сюда пришел, нигде не задерживаясь, ты же, не понимаю как, меня опередил и раньше меня здесь оказался?» Павел же ответил: «Никуда я, брат, из покоев этих, после того как ты ушел, не выходил и у жены своей не был». Тогда князь Петр сказал: «Это, брат, козни лукавого змея — тобою мне является, чтобы я не решился убить его, думая, что это ты — мой брат. Сейчас, брат, отсюда никуда не выходи, я же пойду туда биться со змеем, авось, с Божьей помощью убит будет лукавый этот змей».

И взем мечь, нарицаемый Агриков, и прииде в храмину к сносѣ своей, и видѣ змия зраком аки брата си, и твердо увѣрися, яко нѣсть брат его, но прелестный змий, и удари его мечем. Змий же явися, яков же бяше и естеством, и нача трепетатися, и бысть мертвъ, и окропи блаженного князя Петра кровию своею. Он же от неприязнивыя тоя крови острупѣ, и язвы быша, и прииде жа нь болезнь тяжка зело. И искаше в своем одержании ото мног врачев исцелениа, и ни от единого получи.

И, взяв меч, называемый Агриковым, пришел он в покои к снохе своей и увидел змея в образе брата своего, но, твердо уверившись в том, что не брат это его, а коварный змей, ударил его мечом. Змей же, обратившись в свое естественное обличье, затрепетал и умер, и обрызгал он блаженного князя Петра своей кровью. Петр же от зловредной той крови покрылся струпьями, и появились на теле его язвы, и охватила его тяжкая болезнь. И искал он у многих врачей от своего недуга исцеление, но ни у кого не нашел.

Слыша же, яко мнози суть врачеве в предѣлех Рязаньския земли, и повелѣ себе тамо повести, не бѣ бо сам мощен на кони сидѣти от великия болѣзни. Привезен же бысть в предѣлы Рязаньския земли и посла синклит свой весь искати врачев.

Прослышал Петр, что в Рязанской земле много врачей, и велел везти себя туда — из-за тяжкой болезни сам он сидеть на коне не мог. И когда привезли его в Рязанскую землю, то послал он всех приближенных своих искать врачей.

Един же от предстоящих ему юноша уклонися в весь, нарицающуся Ласково. И прииде к некоего дому вратом и не видѣ никогоже. И вниде в дом, и не бѣ, кто бы его чюлъ. И вниде в храмину и зря видѣние чюдно: сидяше бо едина девица, ткаше красна, пред нею же скача заец.

Один из княжеских отроков забрел в село, называемое Ласково. Пришел он к воротам одного дома и никого не увидел. И вошел в дом, но никто не вышел ему навстречу. Тогда вошел он в горницу и увидел удивительное зрелище: сидела в одиночестве девушка и ткала холст, а перед нею скакал заяц.

И глаголя девица: «Нелѣпо есть быти дому безо ушию и храму безо очию!» Юноша же той, не внят во умъ глаголъ тѣх, рече к девице: «Гдѣ есть человекъ мужеска полу, иже здѣ живет?» Она же рече: «Отецъ и мати моя поидоша взаем плакати. Брат же мой иде чрез ноги в нави зрѣти».

И сказала девушка: «Плохо, когда дом без ушей, а горница без очей!» Юноша же, не поняв этих слов, спросил девушку: «Где хозяин этого дома?» На это она ответила: «Отец и мать мои пошли взаймы плакать, брат же мой пошел сквозь ноги на покойников глядеть».

Юноша же той не разумѣ глаголъ ея, дивляшеся, зря и слыша вещъ подобну чюдеси, и глагола к девицы: «Внидох к тебѣ, зря тя дѣлающу, и видѣх заец пред тобою скача, и слышу ото устну твоею глаголы странны нѣкаки, и сего не вѣм, что глаголеши. Первие бо рече: нелѣпо есть быти дому безо ушию и храму безо очию. Про отца же твоего и матерь рече, яко идоша взаим плакати, брата же своего глаголя “чрез ноги в нави зрѣти”. И ни единого слова от тебе разумѣх!»

Юноша же не понимал слов девушки, дивился, видя и слыша подобные чудеса, и спросил у девушки: «Вошел я к тебе и увидел, что ты ткешь, а перед тобой заяц скачет, и услышал я из уст твоих какие-то странные речи и не могу уразуметь, что ты говоришь. Сперва ты сказала: плохо, когда дом без ушей, а горница без очей. Про отца же и мать сказала, что они пошли взаймы плакать, про брата же сказала — “сквозь ноги на покойников смотрит”. И ни единого слова твоего я не понял!»

Она же глагола ему: «Сего ли не разумѣеши! Прииде в дом сий и в храмину мою вниде и видѣв мя сидящу в простотѣ. Аще бы был в дому наю пес и чюв тя к дому приходяща, лаял бы на тя: се бо есть дому уши. И аще бы было в храминѣ моей отроча и видѣв тя к храминѣ приходяща, сказало бы ми: се бо есть храму очи. А еже сказах ти про отца и матерь и про брата, яко отецъ мой и мати моя идоша взаем плакати — шли бо суть на погребение мертваго и тамо плачют. Егда же по них смерть приидет, инии по них учнут плакати: се есть заимованный плач. Про брата же ти глаголах, яко отецъ мой и брат древолазцы суть, в лѣсе бо мед от древия вземлют. Брат же мой нынѣ на таково дѣло иде, и яко же лѣсти на древо в высоту, чрез ноги зрѣти к земли, мысля, абы не урватися с высоты. Аще ли кто урвется, сей живота гонзнет. Сего ради рѣх, яко иде чрез ноги в нави зрѣти».

Она же сказала ему: «И этого-то понять не можешь! Пришел ты в дом этот, и в горницу мою вошел, и застал меня в неприбранном виде. Если бы был в нашем доме пес, то учуял бы, что ты к дому подходишь, и стал бы лаять на тебя: это — уши дома. А если бы был в горнице моей ребенок, то, увидя, что идешь в горницу, сказал бы мне об этом: это есть у горницы очи. А что сказала тебе про отца и мать, и про брата, что отец мой и мать моя пошли взаймы плакать — это пошли они на похороны и там оплакивают покойника. А когда за ними смерть придет, то другие их будут оплакивать: это — плач взаймы. Про брата же тебе так сказала потому, что отец мой и брат — древолазы, в лесу по деревьям мед собирают. И сегодня брат мой пошел бортничать, и когда он полезет вверх на дерево, то будет смотреть сквозь ноги на землю, чтобы не сорваться с высоты. Если кто сорвется, тот с жизнью расстанется. Поэтому я и сказала, что он пошел сквозь ноги на покойников глядеть».

Глагола ей юноша: «Вижу тя, девице, мудру сущу. Повѣжь ми имя свое». Она же рече: «Имя ми есть Феврония». Той же юноша рече к ней: «Аз есмь муромскаго князя Петра, служаи ему. Князь же мой имѣя болѣзнь тяжку и язвы. Острупленну бо бывшу ему от крови неприязниваго летящаго змия, егоже есть убил своею рукою. И в своем одержании искаше исцеления ото мног врачев и ни от единого получи. Сего ради сѣмо повелѣ себе привести, яко слыша здѣ мнози врачеве. Но мы не вѣмы, како именуются, ни жилищ их вѣмы, да того ради вопрошаем о нею». Она же рече: «Аще бы кто требовал князя твоего себѣ, мог бы уврачевати и». Юноша же рече: «Что убо глаголеши, еже кому требовати князя моего себѣ! Аще кто уврачюет и, князь мой дасть ему имѣние много. Но скажи ми имя врача того, кто есть и камо есть жилище его?» Она же рече: «Да приведеши князя твоего сѣмо. Аще будет мяхкосердъ и смирен во отвѣтех, да будет здрав!»

Говорит ей юноша: «Вижу, девушка, что ты мудра. Назови мне имя свое». Она ответила: «Зовут меня Феврония». И тот юноша сказал ей: «Я слуга муромского князя Петра. Князь же мой тяжело болен, в язвах. Покрылся он струпьями от крови злого летучего змея, которого он убил своею рукою. От своей болезни искал он исцеления у многих врачей, но никто не смог вылечить его. Поэтому повелел он сюда себя привезти, так как слыхал, что здесь много врачей. Но мы не знаем ни имени, ни где они живут, поэтому и расспрашиваем о них». На это она ответила: «Если бы кто-нибудь взял твоего князя себе, тот мог бы вылечить его». Юноша же сказал: «Что это ты говоришь — кто может взять моего князя себе! Если кто вылечит его, того князь богато наградит. Но назови мне имя врача того, кто он и где дом его». Она же ответила: «Приведи князя твоего сюда. Если будет он чистосердечным и смиренным в словах своих, то будет здоров!»

Юноша же скоро возвратися ко князю своему и повѣда ему все подробну, еже видѣ и еже слыша. Благовѣрный же князь Петръ рече: «Да везете мя, гдѣ есть девица». И привезоша и в дом той, в немже бѣ девица. И посла к ней ото отрок своих, глаголя: «Повѣж ми, девице, кто есть хотя мя уврачевати? Да уврачюет мя и возмет имѣние много». Она же не обинуяся рече: «Аз есмь. хотя и врачевати, но имѣния не требую от него прияти. Имам же к нему слово таково: аще бо не имам быти супруга ему, не требе ми есть врачевати его». И пришед человекъ той, повѣда князю своему, якоже рече девица.

Юноша быстро возвратился к князю своему и подробно рассказал ему о всем, что видел и что слышал. Благоверный же князь Петр повелел: «Везите меня туда, где эта девица». И привезли его в тот дом, где жила девушка. И послал он одного из слуг своих, чтобы тот спросил: «Скажи мне, девица, кто хочет меня вылечить? Пусть вылечит и получит богатую награду». Она же без обиняков ответила: «Я хочу его вылечить, но награды никакой от него не требую. Вот к нему слово мое: если я не стану супругой ему, то не подобает мне и лечить его». И вернулся человек тот и передал князю своему, что сказала ему девушка.

Князь же Петръ, яко небрегий словеси ея, и помысли: «Како князю сущу древолазца дщи пояти себѣ жену!» И послав к ней, рече: «Рцыте ей, что есть врачевство ея, да врачюет. Аще ли уврачюет, имам пояти ю себѣ женѣ». Пришедше же, рѣша ей слово то. Она же взем сосудец мал, почерпе кисляжди своея, и дуну на ня, и рек: «Да учредят князю вашему баню, и да помазует сим по телу своему, идѣже суть струпы и язвы. И един струп да оставит не помазан. И будет здравъ!»

Князь же Петр с пренебрежением отнесся к словам ее и подумал: «Ну как это можно — князю дочь древолаза взять себе в жены!» И послал к ней, молвив: «Скажите ей — пусть лечит, как умеет. Если вылечит, возьму ее себе в жены». Пришли к ней и передали эти слова. Она же, взяв небольшую плошку, зачерпнула ею квасу, дунула на нее и сказала: «Пусть истопят князю вашему баню, пусть он помажет этим все тело свое, где есть струпья и язвы. А один струп пусть оставит непомазанным. И будет здоров!»

И принесоша к нему таково помазание. И повелѣ учредити баню. Девицю же хотя во отвѣтех искусити, аще мудра есть, якоже слыша о глаголѣх ея от юноши своего. Посла к ней съ единым от слуг своих едино повѣсмо лну, рек, яко: «Си девица хощет ми супруга быти мудрости ради. Аще мудра есть, да в сием лну учинит мнѣ срачицу, и порты, и убрусецъ в ту годину, в ню же аз в бани пребуду». Слуга же принесе к ней повѣсмо лну и дасть ей и княже слово сказа. Она же рече слузѣ: «Взыди на пещъ нашу и, снем з гряд полѣнце, снеси сѣмо». Он же, послушав ея, снесе полѣнце. Она же, отмѣрив пядию, рече: «Отсеки сие от полѣнца сего». Он же отсече. Она же глагола: «Возми сий утинок полѣнца сего, и шед даждь князю своему от мене и рцы ему: в кий час се повѣсмо аз очешу, а князь твой да приготовит ми в сем утинцѣ стан и все строение, киим сочтется полотно его». Слуга же принесе ко князю своему утинок полѣнца и рѣчь девичю сказа. Князь же рече: «Шед, рцы девицы, яко невозможно есть в таковѣ мале древцѣ и в таку малу годину сицева строения сотворити!» Слуга же пришед, сказа ей княжю рѣчь. Девица же отрече: «А се ли возможно есть, человеку мужеска возрасту вь едином повѣсме лну в малу годину, в нюже пребудет в бани, сотворити срачицу, и порты, и убрусецъ?» Слуга же отоиде и сказа князю. Князь же дивлеся отвѣту ея.

И принесли князю эту мазь; и повелел он истопить баню. Девушку же он захотел испытать в ответах — так ли она мудра, как он слыхал о речах ее от отрока своего. Послал он к ней с одним из своих слуг небольшой пучок льна, говоря так: «Эта девица хочет стать моей супругой ради мудрости своей. Если она так мудра, пусть из этого льна сделает мне сорочку, и одежду, и платок за то время, пока я в бане буду». Слуга принес Февронии пучок льна и, вручив его ей, передал княжеский наказ. Она же сказала слуге: «Влезь на нашу печь и, сняв с грядки поленце, принеси сюда». Он, послушав ее, принес поленце. Тогда она, отмерив пядью, сказала: «Отруби вот это от поленца». Он отрубил. Она говорит ему: «Возьми этот обрубок поленца, пойди и дай своему князю от меня и скажи ему: за то время, пока я очешу этот пучок льна, пусть князь твой смастерит из этого обрубка ткацкий стан и всю остальную снасть, на чем будет ткаться полотно для него». Слуга принес к своему князю обрубок поленца и передал слова девушки. Князь же говорит: «Пойди скажи девушке, что невозможно из такой маленькой чурочки за такое малое время смастерить то, чего она просит!» Слуга пришел и передал ей слова князя. Девушка же на это ответила: «А это разве возможно — взрослому мужчине из одного пучка льна, за то малое время, пока он будет в бане мыться, сделать сорочку, и платье, и платок?» Слуга ушел и передал эти слова князю. Князь же подивился ответу ее.

И по времени князь Петръ иде в баню мытися и повелѣнием девица помазанием помазая язвы и струпы своя. И един струп остави не помазанъ по повелѣнию девицы. Изыде же из бани, ничтоже болѣзни чюяше. На утрии же узрѣв си все тѣло здраво и гладко, развие единого струпа, еже бѣ не помазал по повелѣнию девичю, и дивляшеся скорому исцелению. Но не восхотѣ пояти ю жену себѣ отечества ея ради и послав к ней дары. Она же не прият.

Потом князь Петр пошел в баню мыться и, как наказывала девушка, мазью помазал язвы и струпы свои. А один струп оставил непомазанным, как девушка велела. И когда вышел из бани, то уже не чувствовал никакой болезни. Наутро же глядит — все тело его здорово и чисто, только один струп остался, который он не помазал, как наказывала девушка, и дивился он столь быстрому исцелению. Но не захотел он взять ее в жены из-за происхождения ее, а послал ей дары. Она же не приняла.

Князь же Петръ поѣхав во отчину свою, град Муром, здравствуяи. На нем же бѣ един струп, еже бѣ не помазан повелѣнием девичим. И от того струпа начаша многи струпы расходитися на тѣле его от перваго дни, в оньже поѣхав во отчину свою. И бысть паки весь оструплен многими струпы и язвами, якоже и первие.

Князь Петр поехал в вотчину свою, город Муром, выздоровевшим. Лишь оставался на нем один струп, который был не помазан по повелению девушки. И от того струпа пошли новые струпья по всему телу с того дня, как поехал он в вотчину свою. И снова покрылся он весь струпьями и язвами, как и в первый раз.

И паки возвратися на готовое исцеление к девицы. И якоже приспѣ в дом ея, с студом посла к ней, прося врачевания. Она же, нимало гнѣву подержав, рече: «Аще будет ми супружник, да будет уврачеван». Он же с твердостию слово дасть ей, яко имат пояти ю жену себѣ. Сия же паки, яко и преже, то же врачевание даст ему, еже предписах. Он же вскоре исцѣление получив, поят ю жену себѣ. Такою же виною бысть Феврония княгини.

И опять возвратился князь на испытанное лечение к девушке. И когда пришел к дому ее, то со стыдом послал к ней, прося исцеления. Она же, нимало не гневаясь, сказала: «Если станет мне супругом, то исцелится». Он же твердое слово дал ей, что возьмет ее в жены. И она снова, как и прежде, то же самое лечение определила ему, о каком я уже писал раньше. Он же, быстро исцелившись, взял ее себе в жены. Таким-то вот образом стала Феврония княгиней.

Приидоста же во отчину свою, град Муром, и живяста во всяком благочестии, ничтоже от Божиих заповѣдей оставляюще.

И прибыли они в вотчину свою, город Муром, и начали жить благочестиво, ни в чем не преступая Божиих заповедей.

По мале же дний предреченный князь Павел отходит жития сего. Благовѣрный же князь Петръ по брате своем един самодержец бывает граду своему.

По прошествии недолгого времени князь Павел скончался. Благоверный же князь Петр после брата своего стал самодержцем в городе своем.

Княгини же его Февронии боляре его не любяху жен ради своих, яко бысть княгини не отечества ради ея; Богу же прославляющу ю добраго ради жития ея.

Бояре, по наущению жен своих, не любили княгиню Февронию, потому что стала она княгиней не по происхождению своему; Бог же прославил ее ради доброго ее жития.

Нѣкогда бо нѣкто от предстоящих ей прииде ко благовѣрному князю Петрови навадити на ню, яко: «От коегождо, — рече, — стола своего без чину исходит: внегда бо встати ей, взимает в руку свою крохи, яко гладна!» Благовѣрный же князь Петръ, хотя ю искусити, повелѣ да обѣдует с ним за единым столом. И яко убо скончавшуся обѣду, она же, якоже обычай имѣяше, взем от стола крохи в руку свою. Князь же Петръ приим ю за руку и, развед, видѣ ливан добровонный и фимиян. И от того дни остави ю к тому не искушати.

Однажды кто-то из прислуживающих ей пришел к благоверному князю Петру и наговорил на нее: «Каждый раз, — говорил он, — окончив трапезу, не по чину из-за стола выходит: перед тем, как встать, собирает в руку крошки, будто голодная!» И вот благоверный князь Петр, желая ее испытать, повелел, чтобы она пообедала с ним за одним столом. И когда кончился обед, она, по обычаю своему, собрала крошки в руку свою. Тогда князь Петр взял Февронию за руку и, разжав ее, увидел ладан благоухающий и фимиам. И с того дня он ее больше никогда не испытывал.

И по мнозе же времени приидоша к нему сь яростию боляре его, ркуще: «Хощем вси, княже, праведно служити тебѣ и самодержцем имѣти тя, но княгини Февронии не хощем, да господьствует женами нашими. Аще хощеши самодержцем быти, да будет ти ина княгини. Феврония же, взем богатество доволно себѣ, отоидет, аможе хощет!» Блаженный же Петръ, якоже бѣ ему обычей, ни о чесомже ярости имѣя, со смирением отвеща: «Да глаголита к Февронии, и якоже рчет, тогда слышим».

Минуло немалое время, и вот однажды пришли к князю бояре его во гневе и говорят: «Княже, готовы мы все верно служить тебе и тебя самодержцем иметь, но не хотим, чтобы княгиня Феврония повелевала женами нашими. Если хочешь оставаться самодержцем, путь будет у тебя другая княгиня. Феврония же, взяв богатства, сколько пожелает, пусть уходит, куда захочет!» Блаженный же Петр, в обычае которого было ни на что не гневаться, с кротостью ответил: «Скажите об этом Февронии, послушаем, что она скажет».

Они же, неистовии, наполнившеся безстудия, умыслиша, да учредят пиръ. И сотвориша, и егдаже быша весели, начаша простирати безстудныя своя гласы, аки пси лающе, отнемлюще у святыя Божий даръ, егоже ей Богъ и по смерти неразлучна обещал есть. И глаголаху: «Госпоже княгини Феврония! Весь град и боляре глаголють тебѣ: дай же нам, егоже мы у тебе просим!» Она же рече: «Да возмета, егоже просита!» Они же, яко единеми усты, ркоша: «Мы убо, госпоже, вси князя Петра хощем, да самодержьствует над нами. Тебе же жены наши не хотяхут, яко господьствуеши над ними. Взем богатество доволно себѣ, отоидеши, аможе хощеши!» Она же рече: «Обещахся вам, яко елика аще просите — приимете. Аз же вам глаголю: дадите мнѣ егоже, аще аз воспрошу у ваю». Они же, злии, ради быша, не вѣдуще будущаго, и глаголаша с клятвою, яко: «Аще рчеши, единою без прекословия возмеши». Она же рече: «Ничтоже ино прошу, токмо супруга моего, князя Петра!» Рѣша же они: «Аще сам восхощет, ни о том тебѣ глаголем». Враг бо наполни их мыслей, яко аще не будет князь Петръ, да поставят себѣ инаго самодержьцем: кииждо бо от боляръ во умѣ своем держаше, яко сам хощет самодержец быти.

Неистовые же бояре, потеряв стыд, задумали устроить пир. Стали пировать, и вот, когда опьянели, начали вести свои бесстыдные речи, словно псы лающие, лишая святую Божьего дара, который Бог обещал ей сохранить и после смерти. И говорят они: «Госпожа княгиня Феврония! Весь город и бояре просят у тебя: дай нам, кого мы у тебя попросим!» Она же в ответ: «Возьмите, кого просите!» Они же, как едиными устами, промолвили: «Мы, госпожа, все хотим, чтобы князь Петр властвовал над нами, а жены наши не хотят, чтобы ты господствовала над ними. Взяв сколько тебе нужно богатств, уходи, куда пожелаешь!» Тогда она сказала: «Обещала я вам, что чего ни попросите — получите. Теперь я вам говорю: обещайте мне дать, кого я попрошу у вас». Они же, злодеи, обрадовались, не зная, что их ждет, и поклялись: «Что ни назовешь, то сразу беспрекословно получишь». Тогда она говорит: «Ничего иного не прошу, только супруга моего, князя Петра!» Они же ответили: «Если сам захочет, ни слова тебе не скажем». Враг помутил их разум — каждый подумал, что если не будет князя Петра, то поставят другого самодержца: а ведь в душе каждый из бояр надеялся самодержцем стать.

Блаженный же князь Петръ не возлюби временнаго самодержавьства кромѣ Божиих заповѣдей, но по заповѣдем его шествуя, держашеся сих, якоже богогласный Матфѣй в своем Благовѣстии вещает. Рече бо, яко иже аще пустит жену свою, развие словеси прелюбодѣйнаго, и оженится иною, прелюбы творит. Сей же блаженный князь по Еуангеллию сотвори: одержание свое, яко уметы вмени, да заповѣди Божия не разрушит.

Блаженный же князь Петр не захотел нарушить Божиих заповедей ради царствования в жизни этой, он по Божьим заповедям жил, соблюдая их, как богогласный Матфей в своем Благовествовании вещает. Ведь сказано, что, если кто прогонит жену свою, не обвиненную в прелюбодеянии, и женится на другой, тот сам прелюбодействует. Сей же блаженный князь по Евангелию поступил: достояние свое к навозу приравнял, чтобы заповеди Божьей не нарушить.

Они же, злочестивии боляря, даша им суды на рѣцѣ — бяше бо под градом тѣм рѣка, глаголемая Ока. Они же пловуще по рѣцѣ в судѣх. Нѣкто же бѣ человекъ у блаженныя княгини Февронии в судне, егоже и жена в томже судне бысть. Той же человекъ, приим помыслъ от лукаваго бѣса, возрѣв на святую с помыслом. Она же, разумѣв злый помыслъ его вскоре, обличи и, рече ему: «Почерпи убо воды из руки сия с сю страну судна сего». Он же почерпе. И повелѣ ему испити. Он же пит. Рече же паки она: «Почерпи убо воды з другую страну судна сего». Он же почерпе. И повелѣ ему паки испити. Он же питъ. Она же рече: «Равна ли убо си вода есть, или едина слажеши?» Он же рече: «Едина есть, госпоже, вода». Паки же она рече сице: «И едино естество женское есть. Почто убо, свою жену оставя, чюжиа мыслиши? Той же человекъ, уведѣ, яко в ней есть прозрѣния даръ, бояся к тому таковая помышляти.

Злочестивые же бояре эти приготовили для них суда на реке — под этим городом протекает река, называемая Окой. И вот поплыли они по реке в судах. В одном судне с Февронией плыл некий человек, жена которого была на этом же судне. И человек этот, искушаемый лукавым бесом, посмотрел на святую с вожделением. Она же, сразу угадав его дурные мысли, обличила его, сказав ему: «Зачерпни воды из реки сей с этой стороны судна сего». Он почерпнул. И повелела ему испить. Он выпил. Тогда сказала она снова: «Теперь зачерпни воды с другой стороны судна сего». Он почерпнул. И повелела ему снова испить. Он выпил. Тогда она спросила: «Одинакова вода или одна слаще другой?» Он же ответил: «Одинаковая, госпожа, вода». После этого она промолвила: «Так и естество женское одинаково. Почему же ты, забыв о своей жене, о чужой помышляешь?» И человек этот, поняв, что она обладает даром прозорливости, не посмел больше предаваться таким мыслям.

Вечеру же приспѣвшу, начаша ставитися на брезѣ. Блаженный же князь Петръ яко помышляти начат: «Како будетъ, понеже волею самодержьства гонзнув?» Предивная же Феврониа глагола ему: «Не скорби, княже, милостивый Богъ, творец и промысленник всему, не оставит нас в низшетѣ быти!»

Когда приспел вечер, пристали они к берегу и начали устраиваться на ночлег. Блаженный же князь Петр задумался: «Что теперь будет, коль скоро я по своей воле от княженья отказался?» Предивная же Феврония говорит ему: «Не скорби, княже, милостивый Бог, творец и заступник всех, не оставит нас в беде!»

На брезе же том блаженному князю Петру на вечерю его ядь готовляху. И потче поваръ его древца малы, на нихже котлы висяху. По вечери же святая княгини Феврониа, ходящи по брегу и видѣвши древца тыя, благослови, рекши: «Да будут сия на утрии древие велико, имущи вѣтви и листвие». Еже и бысть: вставши бо утре, обретоша тыя древца велико древие имуще вѣтви и листвие.

На берегу тем временем на ужин князю Петру готовили еду. И повар его воткнул маленькие колья, чтобы повесить на них котлы. А когда закончился ужин, святая княгиня Феврония, ходившая по берегу и увидевшая обрубки эти, благословила их, сказав: «Да будут они утром большими деревьями с ветвями и листвой». Так и было: встали утром и нашли вместо обрубков большие деревья с ветвями и листвой.

И яко уже хотяху людие их рухло вметати в суды со брега, приидоша же велможа от града Мурома, ркуще: «Господи княже! От всѣх велмож и ото всего града приидохом к тебѣ, да не оставиши нас сирых, но возвратишися на свое отечествие. Мнози бо велможа во градѣ погибоша от меча. Кииждо их хотя державствовати, сами ся изгубиша. А оставшии вси со всѣм народом молят тя, глаголюще: господи княже, аще и прогнѣвахом тя и раздражихом тя, не хотяще, да княгини Феврония господьствует женами нашими, нынѣ же, со всѣми домы своими, раби ваю есмы, и хощем, и любим, и молим, да не оставита нас, раб своих!»

И вот, когда люди собрались грузить с берега на суда пожитки, то пришли вельможи из города Мурома, говоря: «Господин наш князь! От всех вельмож и от жителей всего города пришли мы к тебе, не оставь нас, сирот твоих, вернись на свое княжение. Ведь много вельмож погибло в городе от меча. Каждый из них хотел властвовать, и в распре друг друга перебили. И все уцелевшие вместе со всем народом молят тебя: господин наш князь, хотя и прогневали и обидели мы тебя тем, что не захотели, чтобы княгиня Феврония повелевала женами нашими, но теперь, со всеми домочадцами своими, мы рабы ваши и хотим, чтобы были вы, и любим вас, и молим, чтобы не оставили вы нас, рабов своих!»

Блаженный же князь Петръ и блаженная княгини Феврония возвратишася во град свой. И бѣху державстсвующе во градѣ том, ходяще во всѣх заповѣдех и оправданиих Господних бес порока, в молбах непрестанных и милостынях и ко всѣм людем, под ихъ властию сущим, аки чадолюбивии отецъ и мати. Бѣста бо ко всѣм любовь равну имуще, не любяще гордости, ни грабления, ни богатества тлѣннаго щадяще, но в Богь богатѣюще. Бѣста бо своему граду истинна пастыря, а не яко наимника. Град бо свой истинною и кротостию, а не яростию правяще. Странныя приемлюще, алчьныя насыщающе, нагия одевающе, бѣдныя от напасти избавляюще.

Блаженный князь Петр и блаженная княгиня Феврония возвратились в город свой. И правили они в городе том, соблюдая все заповеди и наставления Господние безупречно, молясь беспрестанно и милостыню творя всем людям, находившимся под их властью, как чадолюбивые отец и мать. Ко всем питали они равную любовь, не любили жестокости и стяжательства, не жалели тленного богатства, но богатели Божьим богатством. И были они для своего города истинными пастырями, а не как наемники. А городом своим управляли со справедливостью и кротостью, а не с яростью. Странников принимали, голодных насыщали, нагих одевали, бедных от напастей избавляли.

Егда же приспѣ благочестное преставление ею, умолиша Бога, да во един час будет преставление ею. И совѣт сотворше, да будут положена оба вь едином гробѣ, и повелѣша учредити себѣ вь едином камени два гроба, едину токмо преграду имущи межу собою. Сами же вь едино время облекошася во мнишеския ризы. И наречен бысть блаженный князь Петръ во иноческом чину Давидъ, преподобная же Феврония наречена бысть во иноческом чину Еуфросиния.

Когда приспело время благочестивого преставления их, умолили они Бога, чтобы в одно время умереть им. И завещали, чтобы их обоих положили в одну гробницу, и велели сделать из одного камня два гроба, имеющих меж собою тонкую перегородку. В одно время приняли они монашество и облачились в иноческие одежды. И назван был в иноческом чину блаженный князь Петр Давидом, а преподобная Феврония в иноческом чину была названа Ефросинией.

В то же время преподобная и блаженная Феврония, нареченная Еуфросиниа, во храм Пречистыя соборныя церкви своима рукама шияше воздух, на немже бѣ лики святых. Преподобный же и блаженный князь Петръ, нареченный Давидъ, прислав к ней, глаголя: «О сестро Еуфросиния! Хощу уже отоитти от тѣла, но жду тебе, яко да купно отоидем». Она же отрече: «Пожди, господине, яко дошию воздух во святую церковь». Он же вторицею послав к ней, глаголя: «Уже бо мало пожду тебе». И яко же третицею присла, глаголя: «Уже хощу преставитися и не жду тебе!» Она же остаточное дѣло воздуха того святаго шияше, уже бо единого святаго риз еще не шив, лице же нашив; и преста, и вотче иглу свою в воздух, и превертѣ нитью, еюже шияше. И послав ко блаженному Петру, нареченному Давиду, о преставлении купнѣм. И, помолився, предаста святая своя душа в руцѣ Божии месяца июня в два десять пятый день.

В то время, когда преподобная и блаженная Феврония, нареченная Ефросинией, вышивала лики святых на воздухе для соборного храма пречистой Богородицы, преподобный и блаженный князь Петр, нареченный Давидом, послал к ней сказать: «О сестра Ефросиния! Пришло время кончины, но жду тебя, чтобы вместе отойти к Богу». Она же ответила: «Подожди, господин, пока дошью воздух во святую церковь». Он во второй раз послал сказать: «Не долго могу ждать тебя». И в третий раз прислал сказать: «Уже умираю и не могу больше ждать!» Она же в это время заканчивала вышивание того святого воздуха: только у одного святого мантию еще не докончила, лицо уже вышила; и остановилась, и воткнула иглу свою в воздух, и замотала вокруг нее нитку, которой вышивала. И послала сказать блаженному Петру, нареченному Давидом, что умирает вместе с ним. И, помолившись, отдали они оба святые свои души в руки Божий в двадцать пятый день месяца июня.

По преставлении же ею хотѣста людие, яко да положен будет блаженный князь Петръ внутрь града, у соборныя церкви пречистыя Богородицы, Феврония же внѣ града в женстем манастыри, у церкви Воздвижения честнаго и животворящаго креста, ркуще, яко во мнишестем образѣ неугодно есть положити святых вь едином гробѣ. И учредиша им гроби особны и вложиша телеса их в ня: святаго Петра, нареченнаго Давида, тѣло вложиша во особный гроб и поставиша внутрь града в церкви святыя Богородицы до утриа, святыя же Февронии, нареченныя Еуфросинии, тѣло вложиша во особный гроб и поставиша внѣ града в церкви Воздвижения честнаго и животворящаго креста. Общий же гроб, егоже сами повелѣша истесати себѣ вь едином камени, оста тощ в том же храмѣ Пречистыя соборныя церкви, иже внутрь града. На утрии же, вставше, людие обрѣтоша гроби их особныя тщи, в няже их вложиста. Святая же телеса их обретоста внутрь града в соборней церкви пречистыя Богородицы вь едином гробѣ, егоже сами себѣ повелѣша сотворити. Людие же неразумнии, якоже в животѣ о них мятущеся, тако и по честнѣм ею преставлении: паки преложиша я во особныя гробы и паки разнесоша. И паки же на утрии обрѣтошася святии вь едином гробѣ. И ктому не смѣяху прикоснутися святѣм их телесем и положиша я во едином гробѣ, в немже сами повелѣста, у соборныя церкви Рождества пресвятыя Богородица внутрь града, еже есть дал Богъ на просвѣщение и на спасение граду тому: иже бо с вѣрою пририщуще к раце мощей ихъ, неоскудно исцеление приемлют.

После преставления их решили люди тело блаженного князя Петра похоронить в городе, у соборной церкви пречистой Богородицы, Февронию же похоронить в загородном женском монастыре, у церкви Воздвижения честного и животворящего креста, говоря, что, так как они стали иноками, нельзя положить их в один гроб. И сделали им отдельные гробы, в которые положили тела их: тело святого Петра, нареченного Давидом, положили в его гроб и поставили до утра в городской церкви святой Богородицы, а тело святой Февронии, нареченной Ефросинией, положили в ее гроб и поставили в загородной церкви Воздвижения честного и животворящего креста. Общий же их гроб, который они сами повелели высечь себе из одного камня, остался пустым в том же городском соборном храме пречистой Богородицы. Но на другой день утром люди увидели, что отдельные гробы, в которые они их положили, пусты, а святые тела их нашли в городской соборной церкви пречистой Богородицы в общем их гробе, который они велели сделать для себя еще при жизни. Неразумные же люди как при жизни, так и после честного преставления Петра и Февронии, пытались разлучить их: опять переложили их в отдельные гробы и снова разъединили. И снова утром оказались святые в едином гробе. И после этого уже не смели трогать их святые тела и погребли их возле городской соборной церкви Рождества святой Богородицы, как повелели они сами — в едином гробе, который Бог даровал на просвещение и на спасение города того: припадающие с верой к раке с мощами их щедро обретают исцеление.

Мы же по силе нашей да приложим хваление има.

Мы же по силе нашей да воздадим похвалу им.

Радуйся, Петре, яко дана ти бысть от Бога власть убити летящаго свирѣпаго змия! Радуйся, Февроние, яко в женстей главѣ святых муж мудрость имѣла еси! Радуйся, Петре, яко струпы и язвы на теле своем нося, доблествене скорби претерпѣл еси! Радуйся, Февроние, яко от Бога имѣла еси даръ в девьственней юности недуги целити! Радуйся, славный Петре, яко заповѣди ради Божия самодержьства волею отступи, еже не остати супруги своея! Радуйся, дивная Февроние: яко твоим благословением во едину нощь малое древие велико возрасте и изнесоша вѣтви и листие! Радуйтася, честная главо, яко во одержании ваю в смирении, и молитвах, и в милостыни без гордости пожиста; тѣмже и Христосъ дасть вам благодать, яко и по смерти телеса ваю неразлучно во гробѣ лежаще, духом же предстоита владыце Христу! Радуйтася, преподобная и преблаженная, яко и по смерти исцеление с вѣрою к вам приходящим невидимо подаете!

Радуйся, Петр, ибо дана тебе была от Бога сила убить летающего свирепого змея! Радуйся, Феврония, ибо в женской голове твоей мудрость святых мужей заключалась! Радуйся, Петр, ибо, струпья и язвы нося на теле своем, мужественно все мучения претерпел! Радуйся, Феврония, ибо уже в девичестве владела данным тебе от Бога даром исцелять недуги! Радуйся, прославленный Петр, ибо, ради заповеди Божьей не оставлять супруги своей, добровольно отрекся от власти! Радуйся, дивная Феврония, ибо по твоему благословению за одну ночь маленькие деревца выросли большими и покрытыми ветвями и листьями! Радуйтесь, честные предводители, ибо в княжении своем со смирением, в молитвах, творя милостыню, не возносясь прожили; за это и Христос осенил вас своей благодатью, так что и после смерти тела ваши неразлучно в одной гробнице лежат, а духом предстоите вы перед владыкой Христом! Радуйтесь, преподобные и преблаженные, ибо и после смерти незримо исцеляете тех, кто с верой к вам приходит!

Но молим вы, о преблаженная супруга, да помолитеся о нас, творящих вѣрою память вашу!

Мы же молим вас, о преблаженные супруги, да помолитесь и о нас, с верою чтущих вашу память!

Да помянете же и мене прегрѣшнаго, списавшаго сие, елико слышах, невѣдыи, аще инии суть написали, вѣдуще выше мене. Аще убо грѣшен есмь и груб, но на Божию благодать и на щедроты его уповая и на ваше моление ко Христу надѣяся, трудихся мыслми. Хотя вы на земли хвалами почтити, и не у хвалы коснухся. Хотѣх вама ради вашего смиреннаго самодержьства и преподобьства по преставлении вашем венца плести, и не уплетения коснухся. Прославлени бо есте и венчани на небесѣх истинными нетлѣнными венцы ото общаго всѣхъ владыки Христа, емуже подобает со безначалным его Отцем купно и с пресвятымъ, благим и животворящим Духом всяка слава, честь и поклонение нынѣ и присно и въ вѣки вѣкомъ. Аминь.

Помяните же и меня, прегрешного, написавшего все то, что я слышал о вас, не ведая — писали о вас другие, сведущие более меня, или нет. Хотя и грешен я, и невежда, но на Божию благодать и на щедроты его уповая и на ваши молитвы к Христу надеясь, работал я над трудом своим. Желая вам на земле хвалу воздать, настоящей хвалы еще и не коснулся. Хотел вам ради вашего кроткого правления и праведной жизни сплести венки похвальные после преставления вашего, но по-настоящему еще и не коснулся этого. Ибо прославлены и увенчаны вы на небесах истинными нетленными венками общим владыкой всех Христом, которому подобает вместе с безначальным его Отцом и с пресвятым, благим и животворящим Духом вся слава, честь и поклонение ныне и всегда, и во веки веков. Аминь.

ПОВЕСТЬ О РЯЗАНСКОМ ЕПИСКОПЕ ВАСИЛИИ

О ГРАДѢ МУРАМѢ И О ЕПИСКОПЬИ ЕГО, КАКО ПРЕИДЕ НА РЯЗАНЬ

О ГОРОДЕ МУРОМЕ И О ЕПИСКОПИИ ЕГО, КАК ПЕРЕШЛА ОНА В РЯЗАНЬ

Слышах убо нѣкиа глаголющих древняя сказаниа о градѣ Мурамѣ, яко в прежняя лѣта бысть создан не на том мѣсте, идѣже нынѣ есть, но бѣяше нѣгдѣ в той же области, отстояние же имѣя немало от нынѣшняго града. Сказание же о нем, яко преславен град бяше в Росийстей земли во дни древняя. Многим же лѣтом прешедшим, разорися нѣкако и запустѣ, и потом по многих лѣтех пренесен бысть на ино мѣсто вскраи тояже области и ту поставлен бысть, идѣже и нынѣ есть.

Слышал я от неких, рассказывавших древние сказания о городе Муроме, что в стародавние времена был он основан не там, где ныне стоит, но находился в ином месте в той же области, на расстоянии от нынешнего города немалом. Сказание же о нем говорит, что был это преславный город в Российской земле в древние времена. По прошествии же многих лет пришел он в разорение и запустение, потом минуло еще много времени, и был он перенесен на иное место, на окраину той же области, и поставлен там, где и ныне стоит.

Егда же бысть в Киеве и во всей Русии держава превеликаго князя и святаго равна апостолом Владимира, и внегда ему дѣти своя раздѣлити во одержание градов, предасть сынови своему, рку же святому Борису, в Росийстей земли град Росьтов, и сынови же своему, рку же святому Глѣбу град Мурам. Ис тѣх градов бысть по Христѣ и страдание ею, и якоже святыня ею познана бысть от вѣрных и прославися во святых церквах. И бѣяху в тѣх градѣх одержания их епископи, и нарицахуся тии епископи домовнии святых страстотерпец Бориса и Глѣба. Потом же два князи от тогова же сродства святого превеликаго князя Владимира, присная суще себѣ братиа, начаша державствовати: вящешии во градѣ Мурамѣ, мнии же в Рязани.

Во времена правления в Киеве и во всей Русской земле превеликого, святого и равноапостольного князя Владимира, когда пришло ему время разделить между детьми своими города — кому каким владеть, то одному из сыновей своих, святому Борису, передал он город в Российской земле Ростов, а другому сыну, святому Глебу, — город Муром. Из этих городов и пошли они на страдание ради Христа, и святость их познана была праведными людьми, и стали прославляться они во святых церквах. И в тех городах, где княжили они, были поставлены епископы, и назывались те епископы местными епископами святых страстотерпцев Бориса и Глеба. Со временем два князя, родные братья, из того же рода святого превеликого князя Владимира начали управлять городами: старший — городом Муромом, младший же — Рязанью.

Нѣ в колика же времена бысть во градѣ Мурамѣ епископъ праведенъ, именем Василие. Сего же добляго жития не терпя враг, иже древний душам разбойник, нача на нь спону творити, яко да прилична его блудному дѣлу сотворити. И воображаяся в девицу, и показуя себе из храмины епископа овогда во оконце его, иногда же преход творя из храмины его. Видѣвши же се, мног народ соблазнися, такоже и велможа. И приидоша кь епископу в домъ, да сея ради вины изгонят и сь епископии.

В некие времена был в городе Муроме епископом праведный Василий. Дьявол же, древний погубитель душ человеческих, не в силах терпеть праведной жизни этого епископа, начал ему вредить так, чтобы представить его блудником. И вот, преображаясь в девицу, показывался он из дома епископа — то выглядывал в окно, то выходил из епископского дома. Видя такое, многие жители города и городские вельможи впали в обман — поверили этому. И вот пришли в дом епископа, чтобы ради вины такой прогнать его из епископии.

Епископъ же, приимъ икону образа Божиа превѣчнаго младенца и Богородична, на нюже имѣяше надежу о всяцем спасении своем, и поиде из епископии. Проводиша же его до реки, нарицаемыя Оки, и хотяху дати ему отплути судно мало. Сий же, стоя на брезѣ, снем мантию и, простре на воду и вступи на ню, нося Божий и Богородичный образы, и абие духом бурным несен бысть со образы противу струям, отнюдуже река течаше. Повѣдаху же, яко бысть се в третий час дне, и того же дни в девятый час примчан бысть в мѣсто, еже нынѣ зовомо Старая Рязань; ту бо тогда пребываху и князи рязанстии. Князь же рязанский Олег срѣте и со кресты; и тако пребысть мурамская епископья в Рязани; нарицает же ся и по днесь Борисоглѣбская.

Тогда епископ взял икону с изображением предвечного младенца Христа с Богородицей — на икону же эту имел он великую надежду о спасении своем — и пошел с епископского двора. Его проводили до реки Оки и хотели дать ему небольшую ладью, чтобы он мог уплыть. Он же, стоя на берегу, снял мантию и, разостлав ее по воде, встал на нее, держа в руках образ с Христом и Богородицей, и сразу же бурным порывом ветра понесло его против течения, вверх по реке. Рассказывают, что случилось это на третьем часу дня, а в девятом часу того же дня примчало его в то место, которое ныне зовется Старой Рязанью, тогда ведь здесь жили рязанские князья. Князь же рязанский Олег встретил его с крестами; так и перешла в Рязань муромская епископия; и до сих пор называется она Борисоглебской.

По сих же паки прият бысть Мурам от рязанских епископов. Сами же к тому в Мурам не возвратишася и нарицахуся епископи преже рязанстии и потом мурамстии. Егда же посѣщениа ради во град Мурам епископи приход творяху, тогда нарицахуся преже мурамстии и потом рязанстии. Чюдесная же та икона, иже епископа пренесе, и донынѣ в Рязани есть. Он бо вѣрою упова на ню, сия же милостию удиви, хотя явити без порока своего раба, и вь едину шесть часовъ премча вверхъ по рѣцѣ множае дву сот поприщъ.

После этого Муром стал входить в епархию рязанских епископов. И епископы с тех пор в Муром больше не возвратились и стали именоваться епископами, на первом месте — рязанскими, а на втором — муромскими. Когда же епископы посещали город Муром, то именовались на первом месте — муромскими, а на втором — рязанскими. Чудесная же та икона, которая епископа Василия перенесла, и ныне находится в Рязани. Он с верою уповал на нее, она же милостью своей прославила его, желая показать беспорочность святого раба, и всего за шесть часов домчала его вверх по реке на расстояние, больше двухсот поприщ.

О Пречистая Божиа мати, кий языкъ исповѣсть твоя чюдеса или кий смыслъ по достоянию похвалит твоя благодѣяниа, како молиши Сына си со Отцем и со Святым Духом о наших согрѣшениихъ! Се бо слыша — не самого зрака твоего, но образа написаннаго каки силы сотвори, ужасает ми ся ум! Хотѣх бо распространити и не свѣм, како написати, понеже оттуду уже многа лѣта преидоша, и аз о сем не добре свѣдѣ и боюся, да не явлюся о сем глаголяи ложь. Якоже слышах, тако и написах; аще же нѣчто и не до конца свѣдѣ написах, но имѣя в помощь исправляющу владычицу всѣх — Богоматерь, еяже достоит всему християнству безпрестани молити, да избавит ны от навѣт вражиих всегда, нынѣ и присно и в вѣки вѣком. Аминь.

О Пречистая Божия Матерь, какой язык расскажет о твоих чудесах, или какой ум по достоинству восхвалит твои благодеяния, когда ты молишь Сына с Отцом и со Святым Духом о наших согрешениях! Слыша о том, что не ты сама, а написанный образ твой такие чудеса свершил, поражаюсь я в уме своем! Хотел бы подробнее о всем рассказать, но не знаю, что писать, ибо с тех пор прошло много лет, и многое мне осталось неизвестным, и я боюсь, чтобы, рассказывая об этом, не оказаться мне лжецом. Как слышал, так и написал; если же о чем-то, и не до конца разузнав, написал, то уповаю на милостивую помощь владычицы всех — Богоматери, которую следует всем христианам молить, чтобы избавила нас от наветов вражьих всегда, ныне, и присно, и во веки веков. Аминь.

ПРАВИТЕЛЬНИЦА

ПРАВИТЕЛЬНИЦА

АЩЕ ВОСХОТЯТ, ЦАРЕМ ПРАВИТЕЛНИЦА И ЗЕМЛЕМѢРИЕ

НАСТАВЛЕНИЕ В ЗЕМЛЕМЕРИИ ЦАРЯМ, ЕСЛИ ИМ УГОДНО

Премудрость Соломоня глаголеть: «Слышите убо, царие, и разумѣйте, и навыкните, судиа концем земли, внушите, держащии множества и гордящеся о народех языческих, яко дася от Господа держава вам и сила от Вышняго». Аще же убо вѣрных царь в нынешнее время испытоваем, во всѣх языцех кромѣ русийскаго языка не вѣмы правовѣрствующа царя. Аще же убо вѣрою прав есть, достоит ему нелѣностно снискати, разсмотряя, яже к благополучению всѣм сущим под ним, не едиными велможи еже о управлении пещись, но и до послѣдних. Велможа бо суть потребни, но ни от коихже своих трудов доволствующе. В начале же всего потребни суть ратаеве; от их бо трудов есть хлѣб, от сего же всѣх благих главизна — Богови в службу безкровная жертва хлѣб приносится и в тѣло Христово претворяется. Потом же и вся земля от царя и до простых людей тѣх труды питаема. Сии же всегда в волнениих скорбных пребывающе, еже не единаго ярма тяготу всегда носяще. Подобно бы убо в лѣте един тяжателный ярем носити сим, яко бы всяка тварь — и птицы, и звѣрие, и скоти — единою лѣтом изнемогают линством. Ратаеве же беспрестани различныя работныя ига подъемлют: овогда бо оброки дающе сребром, овогда же ямская собраниа, овогда же ина. Елицы, иже от даропитателных сих ради царских собраний к ним послани бывают, и си убо подлѣ царскаго уставлениа и себѣ с ним многа збирают, еще же сих ради посланий, яжьдения ради коней, вь ямская расточения много сребра разходящеся. Многа же и ина ратаем обида от сего, еже царския землемѣрителнии писарие яздяху сь южем дѣлом мѣрном, отдѣляюще царевым воином землю, и мѣру земли вразнь всяку четерть полагающе, и сим много медляще, изъядаху много брашна у ратаев.

Гласит Соломонова премудрость: «Услышьте, цари, и поймите, научитесь, судьи земных пределов, внемлите, управляющие множеством и кичащиеся толпами народов, что от Господа дана вам власть и сила от Вышнего». Если же поищем мы теперь благоверного царя, ни у одного народа, кроме русского народа, не увидим царя православного. И уж если справедлив он по вере, то стоит ему без устали стараться, принимая во внимание то, что к благополучию подданных, заботиться в делах управления не только о вельможах, но и о самых последних. Необходимы вельможи, но вовсе не трудом своим снабжаются они. Необходимы прежде всего земледельцы: от их трудов хлеб, а от него начало всех благ — хлеб на литургии в бескровную жертву приносится Богу и в тело Христово обращается. И вся земля потом от царя и до простых людей питается от их трудов. А они всегда пребывают в скорбных волнениях, ибо всегда несут тяжесть не одного бремени. Следовало бы им одно тяглое бремя нести в году, как и всякое животное — и птицы, и звери, и скоты — однажды в год мучается линькой. А земледельцы постоянно поднимают гнет разных работ: то платя оброк деньгами, то ямские поборы, то еще какие. Те, кто из дармоедов направлены бывают к ним за царскими поборами, и те еще много себе с них берут, кроме назначенного для царя, да из-за этих посылок, из-за корма лошадям, ямских издержек много к тому же расходуется денег. Много и других обид земледельцам от того, что царские писари-землемеры ездили с землемерной цепью, наделяя царских воинов землей и всякую четверть полагая по отдельности мерой земли, сильно этим затягивая, проедали много съестного у земледельцев.

И многа убо царства прочтохом, и сего обычая не видѣхом. Видѣхом же се: егда бѣ Иосиф вь Египте, строяше все Фараона-царя бытие, и во время гладу предержа неизглаголанное множество пшениц. От егоже руку египтяня вси взимающе пшеница, сокровища своя вся издаяху ему, и уже никомуже не имѣющу, что дати, и Иосиф даяше им пшеницу и таку дань возлагаше на них, яко егда приидет жатва, да приимет кождо жит своих четыре части, пятая же часть жит их да будет царю Фараону. И емляше у жнущих жита пятую часть, кромѣ же сего ничесоже не имаше. И после же сего, во всѣх языцех кийждо человекъ своему цареви или властелем воздает урок от приплодов своея земля: идѣже бо ражается злато и сребро, ту и воздают злато и сребро, а идѣже плодятся множество великих скот, ту и воздают скоти, а идѣже плодятся звѣрие, ту и воздают звѣрие. Здѣ же в Русийсте земли ни злато, ни сребро не ражается, ни велицыи скоти, но благоволением Божиим всего дражайши ражаются жита на прекормление человеком. Достоит убо и дань у ратаев царем и велможам всѣм имати от жит притяжаниа их пятая часть, якоже Иосиф вь Египте учреди. Иосиф бо, пишется, продан бысть в Египет на тридесять сребреник во образ Господень. Како же правовѣрным царем и велможам их не достоит сему ревновати, еже в своих селех и весех имати от притяжаниа жит у ратаев житом пятую чясть, кромѣ же сего ничесоже, злата же и сребра ратаеве недоумѣюще, откуду притяжати? Аще же гладни лѣта, тогда убо мнози мучими суть, ихже и видѣхом. Како бо о сем мучению достойни, яко лѣто мала притяжаниа сподобльше? Ратаеве же мучими сребра ради, еже в царску взимается власть и дается в раздаяние велможам и воином на богатество, а не нужда ради. Нужда бо ради кийждо от велмож своя ратая имут и сими доволни будут, пятую часть у коегождо ратая приемлюще и цареви от сего служаще. Их же ратаем ничтоже инаго никомуже не достоит подаяти, ни ямскаго собраниа своих ради велмож или воиновъ.

О многих царствах мы читали, но такого обыкновения не видели. А видели вот что: когда Иосиф был в Египте, ведя хозяйство Фараона-царя, то во время голода придержал несказанное множество пшеницы. Принимая из рук его пшеницу, египтяне отдали ему все свои сокровища, а когда не осталось ни у кого что дать, то давал им Иосиф пшеницу и возложил на них такую дань, чтобы, когда будет урожай, каждый взял себе четыре части своего хлеба, а пятая часть их хлеба пошла Фараону-царю. И брал он у жнущих пятую часть урожая, но сверх этого ничего не брал. И наконец, у всех народов каждый человек отдает своему царю или владыкам часть плодов своей земли: где родится золото и серебро, там золото и серебро и дают, а где во множестве плодится многочисленный скот, так скот и дают, а где водятся дикие звери, там зверей и дают. Здесь же в Русской земле не родится ни золото, ни серебро, ни многочисленный скот, но Божьим благословением лучше всего родится хлеб на пропитание людям. Так и нужно, чтобы цари и вельможи в дань с земледельцев брали пятую часть от их хлеба, как положил Иосиф в Египте. Ведь написано, что Иосиф как прообраз Господа продан был в Египет за тридцать Серебреников. Разве же не стоит подражать этому православным царям и вельможам, чтобы в селах своих и деревнях брать с земледельцев от собственного их хлеба пятую часть хлебом же, а сверх того ничего, поскольку невдомек земледельцам, где приобрести золото и серебро? Если же голодные годы, тогда многих мучают, как мы знаем. Разве же заслужили они муку за то, что год доставил малый прибыток? Земледельцев мучают из-за денег, которые поступают в царское распоряжение и даются на раздачу для обогащения вельможам и воинам, а не для необходимости. Для необходимости каждый из вельмож пусть имеет своих земледельцев и довольствуется ими, взимая пятую часть с каждого земледельца и исполняя за это царскую службу. И их земледельцы ради своих вельмож или воинов не должны ничего никому давать, как и ямского сбора.

Ямская бо правлениа подробну достоит устраяти от града по расписанию и до другаго града. Сим, елицыи во градѣх купующе и продающе и прикупы богатѣюще, достоит сим сий ярем межу всѣх градов носити, понеже суть стяжатели многа прибытка. Кромѣ же сего ярму ничесомже никиих улишений да не сподобятся, но во вся грады безо всяких возданий купующе и продающе, и сего ради нарицаемая ямская правления от града до града по написанию исправляти сим достоит. Се убо всякого мятежа в земных умалится: писарем умаление, зборы престанут, мзды неправедныя отлучатся.

Нужно тщательно наладить все ямское устройство по росписи от одного города до другого. Те, кто покупает и продает в городах и богатеет от прибыли, те должны взять на себя бремя связей между городами, потому что они собиратели больших доходов. Кроме же этого бремени, пусть не подвергаются они другим повинностям, но, безо всяких пошлин ведя куплю и продажу по городам, пусть поэтому обеспечивают так называемое ямское устройство по росписи от города до города. Так и уменьшится в областях всякое недовольство: уменьшится писарей, отменятся поборы, прекратятся бесчестные прибытки.

А еже землемѣрителии писарие четвертию мѣряюще и ратаем многу скорбь ото объяданиа приносяще, о сем убо тако достоит разумѣти: скорости ради мѣрныя и вражды и тяжеб межных мѣряти достоит и отделяти поприщми. Вѣмы бо, яко четверогранное поприще и в долготу и въпреки по обѣма концема 1000 сажен мужскъ имат в себѣ ржаных сѣмен в сѣяниа осмь сот тридесят три четверти с третию, в три же поля раздѣлениа ради житнаго поприще таково наричется 278 четвертей без полуосмины в поле, а в дву полех — по толицѣй же мѣре.

А что писари-землемеры меряют четвертями и земледельцев объедают и великую скорбь им причиняют, об этом вот что нужно знать: ради быстроты в землемерии, из-за межевых тяжб и вражды, нужно мерить и наделять в поприщах. Мы имеем в виду, что квадратное поприще — в длину и в ширину по обеим сторонам в тысячу саженей мужских — нуждается для своего засева в восьмистах тридцати трех четвертях с третью ржаных семян, при трехпольном севоразделе таким поприщем назовется поле в двести семьдесят восемь четвертей без полуосьмины, по этой же мере — и два поля.

Се убо поприще удоб ест даст за 250 четвертей в поле и в дву тако же, понеже 28 четвертей без полуосмин изляшняго к коемуждо полю за сено и за лес достоит дати. Изляшняя же та, аще будет земли чисты, се и лѣпши есть: с сего бо приим хлѣб и продав, и купует сѣно и лѣс. И тою мѣрою землемѣрителнии писарие скорѣе поспѣет четвертныя мѣры в десятеро: киими денми нынѣ град описовати, тѣми денми возмогут десят град описоватися, понеже четвертинная мѣра — в частости мешкано, сия же поприщми вдруг все около оградит. Сего ради и о землях тяжа не имат быти: аще бо кто хощет прекривити, и убо мѣра его обличит, яко излишняя чюжая восхити; и у коегоже отъято, тако же мѣра обличит, яко обиден есть.

Это вот поприще удобно дать за поле в двести пятьдесят четвертей или два таких же, поскольку излишек в двадцать восемь четвертей без полуосьмины следует прибавить к каждому полю вместо сенокосных и лесных угодий. Если земли будут чистые, это и лучше, что такой излишек: сняв с него хлеб и продав, купят и сено, и лес. С такой мерой писари-землемеры вдесятеро быстрее управятся, чем с четвертинной мерой: за те дни, что теперь один город обмеряют, за те же дни смогут десять городов обмерить, потому что четвертинная мера — задержка в скорости, а поприщами сразу все вокруг обмерят. Потому не будет и тяжб о землях: если кто захочет покривить, то обличит его мера, что захватил лишнее и чужое; у кого же будет отнято, мера также обличит, что он обижен.

Тако убо удобно есть царем повелевати землемѣрие учрежати поприщми, а не четвертми. Аще убо сам царь во всѣх своих градѣх елико восхощет себѣ поприщ своея ради потребы прияти, и аще гдѣ будет в долготу и в преки четерогранно по обѣма концема десять поприщъ, ту есть по сему счетованию 25 000 четвертей в поле, а в дву полех по толицѣй же мѣре, да кромѣ того за сено и за лес 2775 четвертей в поле, а в дву полех по толицѣй же мѣре, и повелитъ на себе житных плодов на лѣто пятую часть отделити, а Богъ дастъ аще в земли родит зерно пять зерен, и вь едином градѣ буде его ржа 25 000 четвертей, а яри вдвое того. Аще убо во 100 градѣх по селику и вь едино лѣто будет ржи 2000 тысящ и 500 000 четвертей ржи, да яри того вдвое. Есть бо что из сего и продаяти на собрание сребра, а ни един ратай не будет слезен и мучен в недостатцѣх, еже имати у них з земли хлѣб, с лесов же звѣрие и мед, с рѣк же рыбы и боброве. Аще ли же гдѣ лѣс вполится, удобно есть медвеннии и звѣриныя уроки отставляти, понеже уже хлѣбом дадут с того пятую часть.

Так что уместно, чтобы повелели цари учредить обмер земель поприщами, а не четвертями. Если же сам царь во всех городах своих для своих потребностей захочет взять себе сколько-то поприщ и если окажется где в длину и ширину с обеих сторон квадрата по десять поприщ, то и будет по этому счету поле в двадцать пять тысяч четвертей или же два поля такого размера, а кроме того, поле в две тысячи семьсот семьдесят пять четвертей за сено и лес или же два поля такого размера, тогда велит он ежегодно пятую часть хлебного приплода отделять себе, и если даст Бог и родится в земле из зерна пять зерен, то в одном только городе окажется у него двадцать пять тысяч четвертей ржи, а ярового вдвое больше. И если в ста городах будет по стольку, то за один год ржи будет два миллиона пятьсот тысяч четвертей, а ярового вдвое больше. Будет из этого и что продать для скопления денег, и ни один земледелец не будет в слезах и мучениях из-за недоимок, как бывает, когда с земли берут хлеб, с леса зверей и мед, с рек рыбу и бобров. Если же в наделе будет лес, нужно отменить налог медом и зверьми, потому что дадут за это пятую часть хлебом.

Такожде же убо достоит и боляром и воином даяти поприщми, а не четвертми, комуждо по его достоинству. Аще убо есть от боляръ совершенне, кому 1000 четвертей достоит прияти, сему убо в долготу два поприща и в преки два поприща, четверогранно по обѣма концема, удобь есть дати по сему счетованию за тысящу четвертий в поле, а в дву полех по толицѣй же мѣре кромѣ того, еже ему будет за сѣно и за лѣс по 111 четвертей в поле. Аще же мнии сего, кому от воевод достоит 750 четвертей прияти, сему убо в долготу два поприща, а в преки полтора поприща по обѣма концема удобь есть дати по сему счетованию за 750 четвертей в поле, а в дву полех по толицѣй же мѣре кромѣ того, еже ему будет за сѣно и за лес по 83 четверти в поле. Аще ли же кому от воин достоит прияти 500 четвертей в поле, сему убо в долготу два поприща, а в преки едино поприще по обѣма концема удобь есть дати по сему счетованию за 500 четвертей в поле, а в дву полех по толицѣй же мѣре кромѣ того, еже ему будет за сѣно и за лес, по 55 четвертей с осминою в поле. Аще ли же кому достоит прияти 400 без два десяти и пяти четвертей, сему убо в долготу полтора поприща, а в преки едино поприще по обѣма концема удобь есть дати по сему счетованию за 400 без 25 четверти в поле, а в дву полех по толицѣй же мѣре кромѣ того, еже ему будет за сѣно и за лѣс по 41 четверти с осминою в поле. Аще ли же кому достоит прияти пол 300 четвертей, сему убо в долготу и в преки четверогранно поприще по обѣма концема удобь есть дати по сему счетованию за пол 300 четвертей в поле, а в дву полех по толицѣй же мѣре кромѣ того, еже ему будет за сѣно и за лес по 28 четвертей без полуосмины в поле. Аще же кому достоит прияти 125 четвертей, сему убо поприще в долготу, и в преки полпоприща по обѣма концема удобь есть дати по сему счетованию за 125 четвертей в поле, а в дву полех по толицѣй же мѣре кромѣ того, еже ему будет за сѣно и за лѣс по 14 четвертей в поле. Аще же будет гдѣ поприще по поприщу землею неравно, есть бо тако и людие: суть вь едином удобствии, сирѣчь равенствѣ, имут же нѣкая отстояния, межю себе суще неравна, по человеку убо разсмотряяи, и поприща раздѣляет лучешим лучешая.

Точно так и боярам и воинам нужно давать каждому по его положению поприщами, а не четвертями. Если кто боярского достоинства и заслуживает получить тысячу четвертей, тому нужно дать по этому счету за тысячу четвертей квадратное поле в длину два поприща и поперек два поприща с обеих сторон или же два поля такого размера, кроме того, что за сено и лес будет ему поле в сто одиннадцать четвертей. Если же кто из воевод, кто поменьше, заслуживает получить семьсот пятьдесят четвертей, тому нужно дать по этому счету за семьсот пятьдесят четвертей поле длиною два поприща и поперек полтора поприща с обеих сторон или же два поля такого размера, кроме того, что за сено и лес будет ему поле в восемьдесят три четверти. Если же кто из воинов заслуживает получить пятьсот четвертей, тому нужно дать по этому счету за пятьсот четвертей поле длиною два поприща и поперек одно поприще с обеих сторон или же два поля такого размера, кроме того, что за сено и лес будет ему поле в пятьдесят пять четвертей с осьминою. Если же кто заслуживает получить четыреста без двадцати пяти четвертей, тому нужно дать по этому счету за четыреста без двадцати пять четвертей поле длиною полтора поприща и поперек одно поприще с обеих сторон или же два поля такого размера, кроме того, что за сено и лес будет ему поле в сорок одну четверть с осьминой. Если же кто заслуживает получить двести пятьдесят четвертей, тому нужно дать по этому счету за двести пятьдесят четвертей квадратное поле поприще в длину и поперек с обеих сторон или же два поля такого размера, кроме того, что за сено и лес будет ему поле в двадцать восемь четвертей без полуосьмины. Если же кто заслуживает получить сто двадцать пять четвертей, тому нужно дать по этому счету за сто двадцать пять четвертей поле длиною поприще и поперек полпоприща с обеих сторон или же два поля такого размера, кроме того, что за сено и лес будет ему поле в четырнадцать четвертей. Если же будет где поприще поприщу неравно землею, такое есть и среди людей: бывают одного достоинства, то есть равные, или же имеют некоторые отличия, оказываясь неравны друг другу, так что оценивай по человеку, чтобы лучших наделять лучшими поприщами.

Приемляй же землю болярин или воевода или воин имат своих ратаев доволство по своему достоинству. Аще убо пятую часть жит взимая, и сѣмен же убо не вдает ратаем. Аще же благоволит Богь, в земли едино зерно родит пять, и комуждо убо вдано есть поприще едино, сий с того возмет у своих ратаев пятыя части пол 300 четвертей ржи, да яри того вдвое, и сим убо доволен будет.

Боярин, воевода или воин, имеющий землю, по своему достоинству имеет достаточно и своих земледельцев. Взимающий пятую часть урожая уже не дает земледельцам семян. Если благоволит Бог и одно зерно родит в земле пять, то тот, кому дано одно поприще, получит с него от своих земледельцев в качестве пятой части двести пятьдесят четвертей ржи, а ярового вдвое больше, и этого будет ему достаточно.

Не достоит бо никомуже боляром, и воеводам, и воином, своя ратаи имуще, со инѣх же сребро имати. Аще бо кто предо инѣми воины и велик есть, то по достоянию его болши есть земли дано ему, и тако ратаев своих предо инѣми воины болши стяжет, оваго вдвое, а инаго втрое, инѣх же вседмеро и воосмеро. Сей тако велик есть, аще и воеводствовати удобен, но неудобь же есть ему предо инѣми воины яко государем быти. Се бо есть излишнее и богатество и гордость, еже с своих ратаев удобная довольствиа взимая, к сему же и с чюжих сребро взимати. Аще же убо кому на потребу будет сребро, имат кийждо излишняя жита своя и си продая градцким жителем и елицы и хлѣб купуют, сим на свою потребу сребро притяжет. Како бо у ратаев сребра хотѣти и сего ради их, яко же видим, муками томити? Сии бо сребра не назидаху, но хлѣб назидаху. Сего ради у них хлѣб достоит приимати по Иосифа Прекраснаго уставу пятую часть, тако же и сѣна и дров пятую часть достоит приимати.

Не следует никому из бояр, воевод или воинов, имеющих своих земледельцев, с других собирать деньги. Ведь если кто велик перед другими воинами, то по своему достоинству получает больше земли, так что и земледельцев приобретает больше, чем другой, вдвое или же втрое, или же всемеро и ввосьмеро. Пусть он так велик, что достоин быть воеводой, но не следует все же ему быть чуть ли не государем рядом с другими воинами. В этом излишнее богатство и гордыня, чтобы, собирая со своих земледельцев достаточный доход, к тому же и с чужих взимать деньги. Ведь если кому нужны деньги на расходы, то имеет он у себя излишек хлеба, продав который городским жителям и тем, кто покупает хлеб, добудет деньги на свои потребности. Как можно хотеть от земледельцев денег и ради этого подвергать их мукам, как нам случается видеть? Они ведь деньги не создали, но хлеб создали. Поэтому нужно брать с них хлеба по правилу Иосифа Прекрасного пятую часть, также нужно брать пятую часть сена и дров.

Противу ж ратным исходити достоит тако. Иже имат царскаго даяниа во одержании земли в долготу и во преки четверогранно поприще, сему подобает быти самому и с ним слузѣ во бронях. А прочим по тому же счетованию. Аще ли же царь восхощет, дабы воинство его противу ратным во един день собиралося, подобно есть ему повелѣти всѣм воином не жити в селех и в весех, но во градѣх, яко да уставленное свое приемлют — хлѣб, и сѣно, и дрова — у ратаев своих, сами же жительствуют во градѣх. Сего ради яко едина царева грамота о воинствѣ приидет к ним, единаго часа вси, слышав, усрамятся друг друга отличитися, но едномысленно и во единъ день вси грядут на порученную им службу.

А на ополчение нужно так являться. Кто имеет царскую дачу на пользование землей в длину и поперек квадратное поприще, тот должен явиться со слугой в полном вооружении. И другим по такому же расчету. Если же царь пожелает, чтобы его войско собралось на ополчение за один день, должен он велеть всем воинам жить не в селах и деревнях, но в городах, чтобы положенное им — хлеб, сено и дрова — получали от своих земледельцев, а сами жили в городах. Поэтому как только поступит к ним царская грамота о военных сборах, тотчас все, узнав, постыдятся друг от друга отстать, но единодушно за один день явятся на назначенную им службу.

Аще ли же сам царь восхощет, дабы ему за всю землю не отвещати, якоже коемуждо человѣку за свой дом? Рече бо Господь: «Емуже дано боле, и взищется боле от него, и емуже дано множайше, множайше и просят от него». Глаголет же и апостолъ к галатом, яко блудницы и прелюбодѣйцы и пьяницы царствиа Божиа не наслѣдят. Здѣ же видим, яко во градѣ, нарицаемем Пскове, и во всѣх градѣх русийских — корчемницы. В корчемницах бо пьяницы без блудниц никакоже пребывают. Аще же не будут изведени корчемница — си есть вѣдомо, еже есть и пьянство и блуд хластым и прелюбодѣйство женатым, — отвѣт же будет о сем иже сим богатѣющим.

Разве же захочет сам царь, чтоб не отвечать ему за всю землю, как всякому человеку за свой дом? Ведь сказал Господь: «Кому больше дано, с того больше и взыщется, а кому дано особенно много, с того особенно много и спросят». И апостол говорит галатам, что блудники и прелюбодеи, и пьяницы не удостоятся царства Божия. Мы же тут видим, что в городе по названию Псков и во всех городах русских — корчмы. А пьяницы в корчмах без блудниц никогда не бывают. Если же не будут уничтожены корчмы, а это есть, как известно, пьянство, распутство холостых, прелюбодеяния женатых, отвечать за это будут те, кто обогащается на этом.

Но, Господи, умилосердися, даждь цареви нашему вразумѣние, еже сиа извести и не едино се, но и всяко пьянственное питие. Аще убо в земли нашей не будет пьянства, не будет и мужатицам блуда, не будет и душегубства, кромѣ разбою. Разбой бо аще и умыслит кто злодѣй, и овогда получит, овогда же презорства ради и не получит. Сия же напасть не мысля погубляет и презорства не помнит. Аще бо в земных обычаех снидутся ко пьянственому питию мужи и жены, приидут же ту нѣцыи кощунницы, имуще гусли и скрыпѣли, и сопѣли, и бубны, и иная бесовскиа игры, и пред мужатицами сиа играюще, бесяся и скача и скверныыя пѣсни припѣвая. Сия же жена уже сидяше от пьянства яко обуморена, крѣпость бо трезвеная изсяче, и бысть ей желѣние сатанинскому игранию, мужеви же ея такоже ослабѣвшу и на иныя жены умом разслабѣвшу, и бывши сѣмо и овамо очима соглядание и помизание и кийждо муж чюжей женѣ питие даяше с лобзанием, и ту будуще и рукам приятие и рѣчем злотайным сплетение и связь дияволь. Преже бо убо единаго искуса жена срам имат, егдаже во искусѣ, уже ктому сраму не имат, обыкши в том, блудница бывает. Первое бо всякой блуднице навѣт дьяволь бывает в бесѣдах пьянственых.

Но смилуйся, Господи, и вразуми нашего царя уничтожить это, и не только это, но и всякое хмельное питье. Ведь если в земле нашей не будет пьянства, не будут блудить замужние, не будет и убийств, помимо разбоя. Но если какой злодей и замыслит разбойное дело, один раз исполнит, другой раз из опасения не исполнит. А эта напасть губит не желая и опасения не знает. Как сойдутся по нашему обычаю на хмельное питье мужчины и женщины, тут же приходят скоморохи, берут гусли, и скрипки, и дудки, и бубны, и другие бесовские инструменты, играют на них перед замужними женщинами, бесятся, прыгают, поют непристойные песни. А жена эта уже сидит от хмеля, как в обмороке, трезвая твердость пропадает, и приходит ей охота к сатанинской игре, так же притом и муж ее распустился и за другими женщинами в мечтах пустился, и взгляды туда и сюда устремляются, и каждый муж чужой жене питье подносит с поцелуем, и тут случается прикосновенье руками и сплетение речей потаенных и дьявольские связи. Ведь женщина испытывает стыд, прежде чем однажды не вкусит, когда же вкусит, больше уже не знает стыда и, привыкнув к этому, становится блудницей. Всякой блуднице впервые дьявольское искушение случается на пьяных сборищах.

Душегубство же такоже во пьянствѣ. Преже бо прешед в пиршество, восхощет всяк сидѣти в высочайшем мѣсте, и егда не получит, и трезвъ молчит, но возненавидит брата своего, в честнѣ мѣсте пред собою сѣдяща, и преже положит на нь в сердцы си гнѣв. И яко от пьянства изступлен ума бывает, учнет мыслити срамотити и, меща на нь злыя рѣчи, а аще сей претерпит, он же паки з досажением. И той убо такоже от пьянства не умолчит, и бывает брань, и потом един единаго ножем закалает. Гдѣ бо есть слышано инако ножеваго убийства, яко еже во пьянственных бесѣдах и играх, паче же о праздницѣх, елицы пьянством празднуют? Сиа бо двѣ радости бесовскиа: мужатицам начинание блуда и душегубство от пьянственых бесѣд.

И смертоубийство тоже в опьянении. Придя на пир, всякий хочет прежде всего занять почетное место, и если не выйдет это, то, будучи еще трезвым, молчит, но начинает ненавидеть брата своего, сидящего на более почетном месте, и тут уж затаит гнев на него в своем сердце. А когда в опьянении уже потеряет разум, начинает злоумышлять и оскорблять того, осыпая злобными словами, и если тот стерпит, этот снова пристает. Но тот в опьянении тоже не смолчит, тогда случится драка, и один другого ножом заколет. Разве бывает слышно о ножевых убийствах, кроме как в пьяных обществах и игрищах, особенно по праздникам, которые празднуют в пьянстве? Вот две радости дьяволу: в пьяных обществах начало разврата замужним и смертоубийства.

Аще же кто любяи пьянства и сиа блядословит, аще не будет хмелю, то опрѣсноцы служити, таковый себѣ помогает, абы всегда ему кваситится хмелем. Тѣсту же квас есть не от хмелю, но от дрождий всяких, а цыи и безхмелни суть, яко бо о служебнем хлѣбе Писание сего не глаголет, еже бы преквасно, но дабы квасено.

Если же кто из любителей пьянства болтает, что если не будет хмеля, то придется с опресноками служить, такой о себе старается, чтобы самому всегда хмелем закваситься. Тесто квасится не от хмеля, а от всяких дрожжей, а те бывают и нехмельные, ведь не говорит Писание о хлебе, употребляемом на службе, чтоб он перебродил.

Святым бо апостолом Петром Марко евангелист поставлен бысть во Александрѣи епископом, и от Марка и поднесь александрѣйстии патриарси паствою не бѣша опустѣли николиже, но, друг по друзѣ приемлюще, служаху квасеным хлѣбом от виноградных дрождий: тамо бо нѣсть хмелю, но может тѣсто кваситися и безхмельными дрождиями. Аще же Богъ благоволит, благочестивому цареви достоит по всѣм градом русийским к правителем наказати, абы строениа хмелеваго заповѣдовали строити, сим бо душегубству, и блуду, и пьянству упражнение. Еще же душегубства ради да заповѣдавают во всѣх странах ковачем, абы ножеве ковали притупо без концев, и от сего бо душегубству упражнение. Цареви же за се отдание согрѣшением и воздание будущих некочаемых благ от Господа Бога и Спаса нашего Исуса Христа в вѣки вѣком, аминь.

Святой апостол Петр поставил в Александрии епископом евангелиста Марка, а от Марка и до сего дня ничуть не обеднели александрийские патриархи паствою, но, наследуя друг другу, служили хлебом, квашенным виноградными дрожжами: нет в них хмеля, и тесто может кваситься нехмельными дрожжами. Если благоволит Бог, следует, чтобы благочестивый царь наказал правителям всех русских городов, чтоб запрещали делать хмельные изделия, от этого упразднится смертоубийство, блуд, пьянство. А еще бы из-за смертоубийств наказать во всех областях кузнецам, чтоб ковали ножи с тупыми концами, и от этого упразднится смертоубийство. Царю же за это простятся грехи и воздадутся в будущем бесконечные блага от Господа Бога и Спасителя нашего Иисуса Христа во веки веков, аминь.

Муром — один из древнейших русских городов, первое упоминание о нем в летописях датировано 862 г.; расположен на левом высоком берегу реки Оки в пределах Владимирской области.

Смерть моя естъ от Петрова плеча, от Агрикова же меча . — Предложение по своей конструкции близко к формуле, употребляемой в народной поэзии (ср.: «Сей мечь моево плеча богатырскова»). Название меча «Агриковым» следует производить от греческого имени Агрика, однако в русском фольклоре известно имя богатыря Агрикана; возможно, в «Повести» произошло замещение былинного имени Агрикан на книжное — Агрика.

...самодержьствуяй благовѣрный князь... именем Павел... Имѣяше же у себе приснаго брата, именем князя Петра. — В научной и краеведческой литературе существует мнение, что под вымышленными именами Петра и Павла следует видеть реальных муромских князей; преимущество отдается двум братьям — Владимиру и Давиду, принявшим княжение в Муроме после отца князя Георгия в 1175 г., в 1203 г. после смерти старшего брата Владимира на княжеском престоле остался Давид, после смерти которого в 1228 г. муромский престол занял его сын Юрий. Это предположение основано только на упоминании в «Повести» о совместном правлении в Муроме двух братьев и на совпадении исторического имени Давид с принятым в схиме именем героя повести. Некоторые исследователи склонны отождествлять князя Петра повести с князем Петром, родоначальником рода бояр Овцыных, жившим в начале XIV в., имя которого известно только по родословной, составленной не ранее конца XVI в.

Бѣ же внѣ града церковь в женстем монастыри. Воэдвижение честнаго и животворящаго креста. — Никаких документальных известий о существовании муромского Крестовоздвиженского монастыря не сохранилось. В муромских источниках конца XVI—XVII вв. упоминается деревянная Крестовоздвиженская церковь, которая находилась в черте города на посаде. В краеведческой литературе считается, что в XIII в. на этом месте стоял монастырь, упоминаемый в «Повести».

...юноша уклонися в весь, нарицающуся Ласково. — Деревня Ласково находится в Рязанской области в пяти километрах от села Солотчи и бывшего Солотчинского монастыря. До настоящего времени там сохраняется предание о том, как крестьянка этой деревни вышла замуж за муромского князя, однако оно, сохраняя те же имена и географические названия, которые упоминаются в «Повести о Петре и Февронии», имеет свое сюжетное построение, не зависящее от муромской легенды.

...пред нею же скача заец... и видѣх заец пред тобою скача... — В славянском песенном и обрядовом фольклоре заяц является одним из атрибутов свадебной и любовной тематики. В фольклорном источнике «Повести» героиня, видимо, как и на свои иносказания, должна была дать пояснение о скачущем зайце. Автор «Повести» включил упоминание о зайце в недоуменную речь посланца от князя, в ответе же Февронии об этом не говорится.

...снем з гряд полѣнце... — Здесь: «грядка» — две жерди над печью, предназначенные для сушки лучины.

Блаженный же князь Петръ... держашеся сих, якоже богогласный Матфѣй в своем Благовѣстии вещает. — В Евангелии от Матфея говорится, что Христос в ответ на вопросы фарисеев сказал: «Но я говорю вам: кто разведется с женою своею не за прелюбодеяние и женится на другой, тот прелюбодействует» (Мф. 19, 9).

Бѣста бо своему граду истинна пастыря, а не яко наимника . — Христос говорит о себе: «Я есмь пастырь добрый: пастырь добрый полагает жизнь свою за овец. А наемник, не пастырь, которому овцы не свои, видит приходящего волка и оставляет овец и бежит, и волк расхищает овец и разгоняет их» (Иоан. 10, 11 —12).

...во храм Пречистыя соборныя церкви... — Собор Рождества Богородицы — главный муромский храм — был расположен внутри кремля, на Воеводской горе (не сохранился). Мощи святых Петра и Февронии находились в этом соборе, в правом приделе, посвященном Петру и Павлу. В летописях упоминается о том, что в 1449 г. в этом соборе прятали от преследования Дмитрия Шемяки сыновей Василия Темного Ивана и Юрия; в 1552 г. Иван Грозный во время похода на Казань посетил собор, где «поклонялся» «своим сродникам» Петру и Февронии. Собор долгое время был деревянным, точных сведений о том, когда на месте деревянного был отстроен каменный, не сохранилось, во всяком случае из описей г. Мурома 1624 и 1637 гг. следует, что в XVII в. собор был каменным «о трех верхах с папертми» и построен был «блаженныя памяти государя царя и великаго князя Ивана Васильевича всея Руси».

...своима рукама шияше воздух... — Воздух — покров для церковных сосудов.

...равна апостолом Владимира... — Владимир I Святославич, великий князь киевский (980—1015), назван равноапостольным как «креститель» Руси — при нем в 987—988 гг. государственной религией было признано христианство.

...предасть... Борису... град Росьтов, и... Глѣбу град Мурам. Ис тѣх градов бысть по Христѣ и страдание ею... — Владимир I при жизни распределил города между сыновьями. После его смерти в борьбе за великокняжеский стол в Киеве Святополком были убиты Борис и Глеб, признанные потом святыми (см.: Сказание о Борисе и Глебе в наст. изд., т. 1).

...бысть во градѣ Мурамѣ епископъ праведенъ, именем Василие. — Было два рязанских епископа Василия, о первом известно, что он умер в 1295 г., второй был поставлен в епископы в 1356 г. В церковной и научной литературе существует спор о том, которому из двух епископов посвяшена «Повесть». Автор «Повести» основывается только на устном предании, в котором, безусловно, реальные и исторические события XIII—XIV вв. приобрели обобщенный характер. Поэтому попытки решить вопрос о реальном прототипе героя «Повести» лишены смысла. Автор жития муромского князя Константина, включивший в свое произведение наряду с «Повестью о епископе Василии» известия из летописи 1351 г. о муромском князе Юрии Ярославиче, который якобы поставил в епископы Василия, связал тем самым события повести с именем второго епископа Василия. Однако его повествование оказалось с исторической точки зрения противоречивым — епископ Василий был поставлен на епископию только в 1356 г., а Юрий Ярославич лишился княжения в 1355 г.

...в мѣсто, еже нынѣ зовомо Старая Рязань... — В 1237 г. во время Батыева нашествия столица Рязанского княжества — город Рязань — был разгромлен. В середине XIV в. столица княжества была перенесена в город Переяславль-Рязанский, который в 1778 г. был переименован в Рязань. В настоящее время на месте Старой Рязани, на высоком берегу реки Оки, в пятидесяти километрах юго-восточнее современного города Рязани, находится городище.

Князь же рязанский Олег... — В истории Рязани было два князя с этим именем: Олег Игоревич, который правил в Рязани в 1252—1258 гг., и Олег Иванович (1350—1402).

...тако пребысть мурамская епископья в Рязани; нарицает же ся и по днесь Борисоглѣбская. — Рязанская епископия была учреждена в начале XIII в. и находилась всегда в Рязани. Епископской кафедры в Муроме, откуда якобы Василий был изгнан, на самом деле никогда не было. Муром входил в Рязанскую епископию до 1764 г., когда был переведен во владимирскую епархию. Борисо-Глебский собор был выстроен в Старой Рязани еще в XII в. (очевидно, в 1112—1115 гг.), что позднее и послужило отчасти основанием назвать рязанскую епархию — Борисоглебской. Ни в одном историческом источнике не упоминается о существовании в самом Муроме Борисо-Глебской церкви. Известен только Борисо-Глебский монастырь, находившийся в семнадцати км от города.

Поприще — мера длины, около 1 км.

«Слышите убо, царие...» — Прем. 6, 1—3.

...овогда бо оброки дающе сребром, овогда же ямская собраниа... — К середине XVI в. в России денежный оброк был наиболее обременительной формой ренты, размеры которой все возрастали. Ямская повинность была основным налогом, который поступал в царскую казну. В Русском государстве существовала ямская повинность тяглового сельского и городского населения по обеспечению перевозок администрации, послов, государственных грузов. Ямская повинность была в деньгах и в натуральной форме. По мнению Ермолая, ямскую повинность должны были бы нести те городские жители, которые занимаются торговлей.

...егда бѣ Иосиф вь Египте, строяше все Фараона-царя бытие... И емляше у жнущих жита пятую часть... Иосиф бо, пишется, продан бысть в Египет на тридесять сребреник во образ Господень. — Иосиф, сын Иакова от Рахили, согласно Библии, был продан братьями в рабство за двадцать серебреников (Быт. 37, 28; Ермолай, видимо, по ошибке назвал тридцать серебреников). Впоследствии Иосиф по поручению фараона стал фактическим правителем Египта (Быт. 41). Ермолай, предлагая ввести натуральную ренту для крестьян в одну пятую часть урожая, как на образец ссылается на библейский рассказ об Иосифе.

Аще же гладни лѣта, тогда убо мнози мучими суть, ихже и видѣхом. — Неурожайными годами на псковщине были 1540, 1544; 1548—1549 гг., был повсеместный недород, и уже в 1547 г. в летописи отмечалось, что «во всех городех Московские земли и в Новгороде хлеба было скудно».

...четвертию мѣряюще... скорости ради мѣрныя и вражды и тяжеб межных мѣряти достоит и отделяти поприщми. — Ермолай вместо четверти как поземельной единицы предлагает более крупную единицу измерения «четверогранное поприще», или квадратную версту.

...«Емуже дано боле, и взищется боле от него, и емуже дано множайше, множайше и просят от него». — Лк. 12, 48.

Глаголет же и апостолъ к галатом, яко блудницы и прелюбодѣйцы и пьяницы царствиа Божиа не наслѣдят. — Посланне к Галатам апостола Павла (5, 21), однако приведенный текст у Ермолая ближе цитате из «Первого послания Коринфянам» (6, 10).

Здѣ же видим, яко во градѣ, нарицаемем Пскове, и во всѣх градѣх русийских — корчемницы. — Ермолай как пскович ссылается на пример своего города, говоря о вреде существования корчем. В 1547 г. новгородский архиепископ Феодосий написал послание Ивану IV с просьбой о закрытии корчем в Новгороде. В 1550 г. само правительство свидетельствовало о вреде корчем (Памятники русского права, вып. IV. М., 1956, с. 577—578).