В ЦВЗ "Манеж" открылась ретроспектива Эрика Булатова "ЖИВУ - ВИЖУ". Масштабы экспозиции впечатляют: собрано более 100 работ. Мы решили рассказать про выставку с помощью пяти картин знаменитого художника

Автопортрет. 1968

Автопортреты — идеальное начало знакомства с художником. Масштабы Фриды Кало по части этого жанра не превзойти никому, но так или иначе автопортрет занимает важное место в творчестве живописцев всех времен и народов — от Тициана до Сальвадора Дали. Эрик Булатов за долгие годы работы создал несколько автопортретов. Произведение 1973 года демонстрирует молодого художника на фоне "бегущей строки" — "Входа нет". Автопортрет 2011 года походит на религиозное изображение: фигура живописца будто светится изнутри. Автопортрет 1968 года — одна из ранних работ Булатова. Только ленивый не распознает на полотне "привет" от Рене Магритта — повторяющиеся лица художника вписаны в черный силуэт человека в котелке. Сюрреализм в творчестве Булатова не прижился, зато концепция "картины в картине" — вполне.

"Русский XX век I"

Эрик Булатов сталкивает в пространстве одной картины крайние противоположности: безмятежность и тревогу, полную свободу и тюремную решетку, реалистическую живопись и советский плакат. Картины из цикла "Русский ХХ век" изображают идиллический русский пейзаж, над которым угрожающе нависает графичная римская цифра ХХ. Пейзаж — воплощенное спокойствие русской жизни, перечеркнутой ХХ столетием: возвышается старинная церковь, вокруг — невысокие дома и избенки, на заднем плане извивается река. ХХ век вторгается бесцеремонно и символично. На картине под номером I цифры напоминают лучи прожектора компании "ХХ век FOX" на фоне страшного красного неба. Вода в реке тоже кровавого цвета — идиома, которой соответствует образ, не требует разъяснений. На работе № II Булатов поступает более лаконично и схематично: огромные красные цифры перечеркивают патриархальный пейзаж.

"Слава КПСС"

Принадлежность Булатова к какому-то течению диагностируется с трудом: в 60-е художник занимался абстракцией, его знаковые работы относят к соц-арту, некоторые картины сродни американскому реализму в духе Эдварда Хоппера. Визитная карточка художника — лаконичные надписи, бегущие по большинству самых известных его работ. Хрестоматийная "Слава КПСС" — наглядный пример. На голубом небе с пушистыми облаками клеймом отпечаталась соответствующая красная фраза. Небо — символ естественной свободы человека. Советский лозунг, что очевидно, символизирует твердую длань тоталитарной власти. Небо живет и меняется: облака могут появляться и исчезать, в то время как "Слава КПСС" бессмысленно вечна, по крайней мере, до тех пор, пока ржавчина не изъест многочисленные пропагандистские щиты по всей стране, на которых набиты советские лозунги. Хитрый замысел художника, воплощенный, казалось бы, в патриотичном формате, был настолько очевиден, что даже неискушенная прелестями авангарда советская власть считала "культурный код" и запретила картины Булатова.

"Лувр. Джоконда"

Политикой и протестом, без которых приличному художнику в Стране Советов было не обойтись, проблематика полотен Булатова, естественно, не исчерпывается. "Лувр. Джоконда" — визуальное размышление о диалоге искусства и зрителей. Главное, что интересует художника в полотне да Винчи, — обращенность картины к зрителю. Гипотетические посетители Лувра в работе Булатова вторгаются пурпурной массой в залы музея и заслоняют собой все и вся — остается видна лишь загадочная, немного саркастичная улыбка Моны Лизы. Толпа напоминает фотографию из старой советской газеты, почему-то напечатанную алыми чернилами, в то время как музейные залы — непоколебимый в своей вечности реализм. Возможно ли восприятие искусства в условиях шумного, агрессивного, как красный цвет, медийного хаоса? Вопрос риторический.

"Картина и зрители" — еще одна работа на эту тему. Полотно воспроизводит знаменитое "Явление Христа народу" Александра Иванова, около которого толпятся посетители с экскурсоводом (кстати, женой Булатова) во главе. По-настоящему оценить работу можно, взглянув на нее из-за спин других посетителей, — тогда товарищи по толпе становятся частью произведения, а картина магическим образом превращается в инсталляцию.

"Откуда я знаю куда"

"Мой трамвай уходит", "Черный вечер, белый снег", "Как идут облака", "То-то и оно" — набор фраз, использованных Булатовым, разнообразен и едва ли исчислим. Некоторые слова бегут по изображению: "Свобода" — по синему небу, "Поезд" — по рельсам. "Мой трамвай уходит" несется вслед за опаздывающим человеком — удивительно, как наклон и расположение букв способны передать стремительное движение. Серия "Вот" — пожалуй, самая лаконичная в творчестве Булатова. Работы — плоть от плоти более ранних "Слава КПСС" и "Живу — вижу". "Героями" полотен являются только слова, без которых картины превратились бы в аскетичную черно-белую абстракцию. Когда задаешься экзистенциальными вопросами, декорации излишни. "Откуда я знаю куда" — жизненный сценарий многих современных людей. Осталось только в этом признаться.

Где: ЦВЗ "Манеж", Манежная площадь, 1

Художника Эрика Булатова считают основателем нескольких новых стилей в мировом искусстве. Из-под его кисти вышли работы, которые дали начало жанрам русского поп-арта, фотореализма, соц-арта и московского концептуализма. Произведения мастера относятся к самым дорогим картинам в мире. Булатов, хотя и живет на два дома - российский и французский, нередко признается, что с удовольствием возвращается на родину, чтобы заряжаться вдохновением и новыми идеями.

Детство и юность

Будущий художник родился 5 сентября 1933 года в Свердловске (сейчас это город Екатеринбург). Маленький Эрик рано остался без отца - тот погиб на фронте в 1944-м. Мама мальчика была эмигранткой из Польши, работала стенографисткой. В интервью Булатов позднее признавался: отец не сомневался, что сын станет художником. И, как выяснилось позднее, оказался прав.

В выборе профессии Эрик Булатов не сомневался и, окончив школу, поступил в художественный институт имени . В 1958-м окончил учебное заведение. Любимыми художниками для него в тот момент были и - именно их творчество во многом повлияло на стиль ранних работ Булатова.

В 1959 году начинающий мастер кисти устроился на работу в издательство детской литературы «Детгиз», где его коллегами-иллюстраторами стали и Олег Васильев, впоследствии, как и сам Булатов, уехавшие из страны.

Их оформление «Русалочки», «Спящей красавицы» и «Золушки» до сих пор восхищают и детей, и взрослых. С 1957 года Эрик Владимирович стал устраивать первые персональные выставки. С этого же периода принято вести отсчет его профессиональных работ.

Живопись

Отличительная черта авторского стиля художника - это гармоничное совмещение плакатного жанра, популярного в советское время, и живописной составляющей. Лозунги на картинах Эрика Владимировича соседствуют с пейзажами и портретами. Этим приемом, по мнению критиков, Булатов подчеркивал абсурдность окружающей действительности, ее перенасыщенность пафосными речами и пропагандой.

Подобный соц-арт в творчестве Эрика Булатова соседствовал с картинами, в которых явно прослеживается влияние стиля Роберта Фалька. К сожалению, этот период в художественной карьере Булатова не снискал особой популярности у критиков и искусствоведов. Сам же художник признается, что Фальк действительно во многом повлиял на его профессиональное становление.

В середине 1960-х годов Булатов экспериментировал со стилями, совмещая в одном полотне приемы иллюстрации, акварельной живописи, а также графики. Особое внимание художник уделял способам передачи света и пространства.

К сожалению, работы Эрика Владимировича в СССР попадали под действие цензуры, и о полноценных выставках ему оставалось только мечтать. Только в 1965-м и 1968-м Эрику Булатову удалось добиться кратковременных экспозиций своих картин в институте имени Игоря Курчатова и в московском кафе под названием «Синяя птица».

С 1970-х в творчестве Булатова начали преобладать масштабные полотна, в которых автор обращался к социальной тематике и образам, заполонившим масс-медиа того времени. В 1972 году художник написал «Горизонт» - одну из самых знаменитых картин. В тот момент произведение восприняли как пародию.

Тот же период в карьере Эрика Владимировича отмечен многочисленными зарубежными выставками, которые и принесли мастеру международное признание: картины Булатова побывали в Цюрихе, Париже, Венеции и других городах Европы, везде встречая благосклонность любителей искусства.

Постепенно за Эриком Владимировичем закрепилась репутация «художника перестройки», а в 1988-м он даже был признан мастером года по версии Венецианской биеннале. Спустя год после этого Булатов с семьей перебрался в Нью-Йорк, а затем, в 1992-м, отправился в Париж, ставший для него вторым домом.

В начале 1990-х художник постепенно отходил от политических тем: в творчестве Булатова открылась новая страница абстрактных изображений и графических образов. А через некоторое время мастер увлекся керамикой, подарив миру ряд талантливых росписей по посуде.

В 2003 году Эрик Владимирович организовал выставку в Москве - впервые после переезда. Экспозиция, представленная в столичной Третьяковской галерее, снискала восторженные отклики на родине мастера.

Еще одна масштабная выставка прошла десятью годами позднее, тогда работы художника подарили ему звание лауреата конкурса «Инновация». А в 2015-м Булатова пригласили на открытие музея «Гараж», а также музея имени . Специально для этого события Эрик Владимирович создал полотно «Свобода».

Картины Булатова постепенно принесли мастеру славу одного из самых дорогих и востребованных художников современности. Полотно «Брежнев. Советский космос» ушло с торгов за $ 1,6 млн, а еще ряд картин советской тематики стоили новым обладателям по $ 1 млн каждая. На данный момент самыми известными работами мастера, кроме перечисленных, можно назвать полотна «Не прислоняться», «Слава КПСС», «Небо - ciel».

Личная жизнь

Подробностями личной жизни Эрик Булатов предпочитает не делиться. Известно, что у художника есть жена. Супругу мастера зовут Наталья.

По признанию Эрика Владимировича, она поддерживала его и помогала творить. Возлюбленная Булатова окружила мужа заботой и во многом избавила от мыслей о бытовых хлопотах, которые могли бы отнять время от творчества.

Эрик Булатов сейчас

Сейчас Эрик Булатов живет на два дома - художник, по собственному признанию, хорошо себя чувствует и в родной России, и во Франции. В 2018 году Анатолий Малкин подготовил документальный фильм «Живу и вижу», в котором в форме интервью раскрыл любопытные детали биографии Эрика Владимировича. В этой картине Булатов признался, что из-за возраста уже не в силах посвящать столько же времени творчеству, как и раньше, однако по-прежнему предан любимому делу.

Документальный фильм «Живу и вижу» об Эрике Булатове

Кроме того, творчеству и биографии художника посвящены книги российских и зарубежных искусствоведов. С работами Булатова можно познакомиться в парижском музее имени Жоржа Помпиду, а также в галереях Нью-Джерси, Кельна, Базеля. В России картины Эрика Владимировича представлены в Третьяковской галерее, Русском музее.

Произведения

• 1972 - «Горизонт»
• 1975 - «Слава КПСС»
• 1977 - «Брежнев. Советский космос»
• 1987 - «Не прислоняться»
• 1989 - «Перестройка»
• 2010 - «Небо - ciel»
• 2011 - «Вверх - вниз»
• 2015 - «Свобода»

Эрик Булатов, классик второго авангарда, рассказывает о родителях и Свердловске, об эвакуации и о том, как начинал рисовать, об учителях, Фаворском и Фальке, книжной иллюстрации и принципах своей работы.

Эрик Булатов, классик соц-арта, живущий в Париже, во время недолгого пребывания в новогодней Москве рассказал Елене Калашниковой о своих родителях и детстве, учителях и Суриковском училище, о том, как тридцать лет совмещал иллюстрирование книг для детей с живописью. «О чём может мечтать художник, который делает то, что считает нужным, и так, как считает нужным?..»

Вы родились в Свердловске 5 сентября 1933 года. В одном интервью вы сказали: «Мой отец почему-то очень верил в то, что я буду художником. Он погиб на фронте, когда мне ещё не было восьми лет». Расскажите о своей семье.
- Тут надо уточнить: отец ушёл на фронт в 1941-м, когда мне не было восьми, а погиб в 1944-м. Он был профессиональный партийный работник.

- Как его звали?
- Владимир Борисович. Он родом из Саратова, потом с родителями перебрался в Москву. В 1918-м вступил в партию, сразу после гимназии ушёл на Гражданскую войну, что стало трагедией для семьи. В 1937-м его исключили из партии, и всё шло к аресту. Но тут моя мать сделала простую, но очень эффективную вещь. Сняла под Москвой дачу, и отец там примерно полгода жил.

Он не был крупным политическим деятелем, поэтому властям не нужно было именно его арестовать. На каждый район была развёрстка - взять столько-то, но если этого нет, возьмём другого. Как в армию набирали, примерно так же.

Когда эта кампания кончилась и отец объявился, его не тронули, восстановили в партии, но он не вернулся на партийную работу. У него было высшее образование, и он пошёл работать учёным секретарём в Большую советскую энциклопедию.

- А почему вы в Свердловске родились?
- Отец ездил в командировку на Урал, беременная мать поехала с ним, я там родился, а потом они вернулись.

Мать у меня была натура романтическая и очень активная. Родилась в Польше, в Белостоке. В пятнадцать лет нелегально перешла границу: Россия - свобода, революция...

Её поймали на границе, вернули, но в конце концов она оказалась в России, не зная русского языка, у неё был идиш и польский. Но через три года она настолько освоила русский, что уже работала стенографисткой. Сначала год или два, кажется, в Каменец-Подольском, потом в Москве.

Последние годы была стенографисткой в президиуме Московской коллегии адвокатов. Мама была очень одарённым человеком и в 1920-е годы даже сдала актёрский экзамен на киностудии.

Был там такой педагог Роом (не Ромм). Прошла сумасшедший конкурс, но работать там не стала, ей было достаточно того, что она прошла конкурс.

Она была настроена против генеральной линии партии, против всякой власти, типичное интеллигентское сознание. Она должна была быть и против отца, их взгляды во многом были противоположны, но они очень любили друг друга.

Позже мать перепечатывала запрещённые тексты: Пастернака, Цветаеву, Мандельштама… Всего «Доктора Живаго».

- Участвовала в самиздате.
- В самиздате, вот-вот. Печатала на машинке в основном художественные, не политические тексты, но тем не менее запрещённые. Это я к тому, что мои родители были очень разными.

- Кто из них был вам ближе?
- Трудно сказать. Я был слишком маленьким, чтобы выбирать. Моё счастливое детство кончилось с началом войны, кошмар продолжался, пока я не поступил в художественную школу. Потом пошла нормальная жизнь.

Сколько себя помню, я рисовал, и рисовал хорошо. Тогда было ещё рано судить, что из этого может получиться. Это определяется годам к десяти-двенадцати, но отец поверил, что я буду художником.

- Что это были за рисунки? Портреты, зарисовки с натуры, пейзажи?..
- Как ни странно, кое-что из них осталось. В основном это были композиции. Руслан с Рогдаем дерутся, сражения, всадники, что-то такое… Интересные были композиции. Но я что-то и срисовывал.

- Это ваша мама сохранила рисунки?
- Наверное, даже не знаю. У меня в мастерской есть один из тех альбомов. Случайно остался, не думаю, что его специально хранили. В основном рисунки того периода пропали.

Когда мы уехали в эвакуацию, те, кого вселили в нашу квартиру, топили печку книгами. Начали с нижних полок, где были мои детские книжки и рисунки, а наверху стояли книги Ленина и Маркса. Они, естественно, начали не с Маркса, да и лазить туда было далеко…

- А в эвакуации вы где жили?
- В эвакуацию мы поехали вместе с Художественным театром, потому что сестра отца была замужем за актёром Художественного театра. Мы жили одной семьёй. Родители отца жили с дочерью, до женитьбы и отец жил вместе с ними, а потом получил квартиру. Мать вместе с ними оказалась в эвакуации - вначале в Саратове, потом в Свердловске.

- А отец ушёл на войну добровольцем?
- Да, сразу, как война началась.

Получилось довольно глупо. Сначала мама показывала мои рисунки разным художникам, даже Корину. Корин и другие говорили, что не нужно меня никуда отдавать, меня там могут испортить, что-то в этом роде, в общем, рано ещё.

В художественную школу принимают после пятого класса общеобразовательной. Я не знал, что есть такая школа, и узнал о ней случайно. В параллельном классе учился мой сверстник, который тоже рисовал, мы с ним конкурировали.

Как-то он мне сказал, что поступает в художественную школу, там экзамены, но он уверен, что пройдёт. Я был потрясён, узнав, что есть такая школа, побежал туда, но оказалось поздно - экзамены прошли, а новых год ждать.

Мне посоветовали подготовиться в Доме пионеров. Два года я занимался в кружке рисования у Александра Михайловича Михайлова, которого вспоминаю с любовью и благодарностью.

Хороший педагог и человек очаровательный, я потом поддерживал с ним отношения. На следующий год я пытался поступить во второй класс художественной школы, но не прошёл по конкурсу.

В 1947 году меня приняли в третий класс. Потом как-то само собой поступил в Суриковский институт, на живописный факультет. Поскольку школу я окончил с медалью, вступительные экзамены держать не пришлось.

- А у кого вы учились?
- У Петра Дмитриевича Покаржевского, был такой профессор. На первом курсе у нас был один педагог, потом другой, но так получилось, что со второго курса я учился у Петра Дмитриевича, с которым у меня тоже были очень хорошие отношения.

В художественной школе мы рисовали как сумасшедшие, работали с утра до ночи и ни о чём другом не думали. Там учились дети привилегированных и обычных людей, но для нас это не имело значения, делились только на бездарных и талантливых.

А в Суриковском была мрачная, затхлая, провинциальная атмосфера, время было тяжёлое - конец 1940-х - начало 1950-х. Смерть Сталина…

- Борьба с космополитизмом.
- Да, и окончательный разгром искусства.

- Интересные люди учились вместе с вами?
- Друзья у меня были из художественной школы. Прежде всего Олег Васильев, с которым мы всю жизнь дружим, несколько человек из класса, с которыми я до сих пор поддерживаю самые близкие и дружеские отношения. В институте отношения ни с кем не сложились.

После смерти Сталина в Суриковском довольно быстро начала меняться атмосфера, как и вообще в культуре.

Вы говорили о том, что после института вы переучивались, «вырабатывая - во многом под влиянием Роберта Фалька и Владимира Фаворского - стойкую самостоятельность по отношению к официальной соцреалистической доктрине». Расскажите об этом подробнее.
- Во время обучения мы сталкивались с искусством, которое раньше было запрещено, которого я не понимал и не чувствовал. Фальк и Фаворский помогали понимать, осваивать своё ремесло, что для меня было неоценимой помощью, в институте я этого не мог получить.

Для того чтобы объяснить, чем я обязан Фаворскому, а чем - Фальку, должен быть серьёзный разговор. Я об этом много писал и говорил, недавно вышла книжка моих теоретические статей «Живу дальше», где есть много на эту тему.

Я хотел стать серьёзным, настоящим художником, поэтому мне приходилось переучиваться. Полученного образования было недостаточно.

К концу института я понял, что не должен зависеть от заказов государства не потому, что изначально собирался быть антисоветским художником, я ещё сам не знал, каким художником буду, но для того, чтобы свободно развиваться.

Все средства к существованию были в руках государства, частных заказов не могло быть. Значит, в живописном деле надо было искать другой способ зарабатывать деньги, чтобы он оставлял время для моей непосредственной работы.

И вы стали заниматься детской иллюстрацией. Знаю, у вас был график: полгода книжная иллюстрация, полгода - картины.
- Совершенно верно. Светлое время, весну - лето, оставлял на живопись, а тёмное, осень - зиму, - на книжки. Работали над книжками мы вдвоём с Олегом Васильевым.

- Почему именно с ним?
- Мы с Олегом были близки по взглядам, всё время общались и друг в друге нуждались, поэтому объединились в работе.

- В советское время для художника только иллюстрация детских книг была тихой гаванью?
- Некоторые выполняли заказные декоративные работы в живописном комбинате. Но большинство ушло в детскую книжку. Это был наиболее безвредный способ сотрудничества с государством. К тому же из всех видов изобразительного искусства в ней был наиболее высокий профессиональный уровень.

Многие хорошие художники ушли в детскую книжку ещё в 1930-е, когда начался разгром живописи. Поэтому там сохранилась культура и традиции.

- Для вас были какие-то примеры в книжной иллюстрации?
- Конечно. Мы очень много смотрели, у меня целая библиотека детских книг. Самым нашим любимым художником был Юрий Васнецов. Кстати, ученик Малевича. В детскую книжку его вытеснили. Для русской книги большая удача, что в ней работали такие художники, но для нашего искусства это, безусловно, потеря.

- Что нравится вам больше всего из тех своих работ?
- Даже не знаю. Из сказок Перро лучше всего получилась «Золушка», «Дикие лебеди» Андерсена, «Бабушка Вьюга» братьев Гримм. Интересно было работать над сборником «Путешествие в сказку», в котором собраны европейские и азиатские сказки.

- Ограничивали ли вашу фантазию в детской иллюстрации, или никакого давления вы не ощущали?
- Работая в издательстве, ты должен принять определённые требования. Тут как в шахматах: внутри правил масса возможностей для фантазии, но конь ходит так, а ладья эдак, и ничего не сделаешь.

Вы не возвращаетесь к тем книжкам? Они не могут стать для вас источником вдохновения? Или это закрытая страница?
- Да, это закрытая страница. Это не моя и не Васильева работа, а третьего художника по фамилии Булатов и Васильев, сейчас его просто нет.

Когда вы приступаете к работе, в голове у вас уже есть идея, или она рождается в процессе работы, или трансформируется?.. Как обычно бывает?
- Как правило, трансформироваться не может. У меня в голове не идея, а образ, я должен найти адекватную форму для его выражения. Этот процесс может быть сложным и тянуться долго. Иногда на это уходило несколько лет, а одна картина не получалась больше десяти лет. Она не была похожа на изначальный образ, я никак не мог понять, в чём дело.

- Что это за работа?
- «Зима». Белое снежное поле, а из-за горизонта на нас движется довольно страшная чёрная туча. Я написал картину, она была даже выставлена и продана, но результат мне не нравился и я продолжал об этом думать. Закончилось всё в 1997-м, а началось в 1978-м.

Когда полгода я делал книжки, а полгода - живопись, то не всегда успевал закончить картину, а тут надо переключаться на другую работу, которая требует иного сознания и отношения. Эти переходы всегда были трудными.

- Вы не могли на время вернуться к живописи?..
- Нет-нет.

- То есть закрывали дверь в другую половину жизни, словно отрезали её?
- Да, совершенно. И у меня развилась способность консервировать в сознании тот или иной образ. За полгода он не должен был меняться, надо было вернуться к тому месту, на котором я прервал работу. Возможно, этот подход был мне свойственен, но он, безусловно, развился благодаря такому способу работы.

- Вы для себя что-то записывали, уходя на полгода в другую работу?
- Зачем?! Всё на картине. Рисование и было записью.

На протяжении всех тридцати лет переход от живописи к иллюстрации и обратно всегда был для вас сложен или со временем вы к этому привыкли?
- Всегда, ведь один художник писал картины, другой делал иллюстрации. Ты включаешься в иной принцип мышления. Книжки мы делали вдвоём, а в живописи я совершенно свободен и должен был забыть сознание, которое было у меня вчера. Когда кончалась наша книжная работа, мы с Олегом забирались в лес. С рюкзаками, с палаткой. Ходили два-три дня или неделю и возвращались с чистым, как белая страница, сознанием. Можно было начинать новую жизнь.

- Уничтожали ли вы свои работы?
- Конечно. Жалею, что уничтожил не все неудачные. То, что картина неудачна, обычно понимаешь, когда она окончена.

- И много таких работ?
- Нет, у меня их вообще немного.

- Когда вы понимаете, что работа удалась?
- В тот момент, когда узнаю образ. Это идеальный вариант. Но бывает случаи, когда картина вроде бы и кончена, но что-то в ней не так. В таком случае надо её отставить, через какое-то время вносишь в неё добавления, и она закончена.

- Спустя годы вы можете внести изменения в свои работы?
- Очень редко, обычно нет. А сейчас это тем более невозможно - они от меня уходят.

- «Отпускают» ли вас уже готовые картины?
- Картина не отпускает, если не получилась, что-то в ней не выразилось. А если получилась, я от неё освобождаюсь.

В интервью вы говорили о том, что в советское время искусствоведы в вашу мастерскую не заходили. Почему, как вы думаете? Хотя это вопрос, конечно, не к вам.
- Об этом надо их спросить. Мне это самому интересно. Как человек, считающий себя порядочным, может вести себя таким образом?..

- У коллег, близких вам, они бывали? У Олега Васильева?
- Нет, нет. Наши с Олегом Васильевым мастерские были рядом, и если кто-то был у одного, то обязательно был и у другого.

- У Кабакова же бывали.
- Безусловно. У Кабакова, Янкилевского, Штейнберга…

- Почему всё-таки они у вас не появлялись?
- Мы со многими искусствоведами и критиками были знакомы, встречались в компаниях, мило беседовали, но никто из них никогда не поинтересовался тем, что я делаю. Может, боялись, считали, что это политическое дело и лучше не связываться, а то будут неприятности по службе. Думаю, они меня списывали в том смысле, что это не искусство, а политика. Так себе объясняли, хотя не видели того, что я делал. А может, это объяснение я себе придумал.

- «Теперь от социальных проблем я ушёл к экзистенциальным. Только не надо это списывать на то, что я уехал». Почему произошёл этот переход?
- Во-первых, это, наверное, возрастные дела. Во-вторых, стараешься понять и своё сознание, и мир вокруг. Заглянуть за горизонт: а что там?.. Мои интересы были ограничены социальным пространством, потом мне открылся горизонт экзистенциальный, который включает в себя социальные пространства.

- Ваши выставки проходят в разных странах. А где зрители лучше всего реагируют на ваши картины?
- Последние годы мне везёт. С 2005-го было несколько моих выставок, и все очень удачные - экспозиции хорошие, реакция зрителей… В Германии, Москве, Париже, сейчас в Женеве. В женевском Музее современного искусства тоже ретроспектива, но не такая большая, как в Москве.

- Свои персональные выставки вы сами выстраиваете?
- В Третьяковке - да, а в Германии, Париже и Женеве всё делалось без меня и как-то очень хорошо. В Женеве сделали замечательную экспозицию, совершенно не так, как я бы сделал, но явно лучше. Я вижу интерес к своим работам, они привлекают внимание людей. Может, в России был наибольший интерес к ним… а может, и нет. Не чувствую себя обиженным ни там, ни здесь.

- Вы могли бы охарактеризовать своего зрителя? Это чаще молодые люди?
- Да, совершенно точно, молодые. Меня очень радует, что им это интересно и что они воспринимают мои работы не как прошлое, а как нечто живое.

- После открытия вы ходите на свои выставки?
- Хватит и одного раза. Мне потом рассказывают, как всё проходит. Если выставка в Париже или Москве, я могу второй или третий раз на неё пойти, если знакомые просят, чтобы я им её показал.

У меня нет убеждённости, что на выставку больше одного раза ходить не надо, но после первого раза интереса к ней у меня нет. Увидел, как висят работы, как они воспринимаются зрителями, спасибо, хватит, у меня есть и другие дела.

- «Для меня смотрение - работа, я быстро устаю. Но утомление бывает связано и с очень счастливыми переживаниями». Можете рассказать об этом подробнее?
- Смотреть на картину для меня почти то же самое, что её делать. Для того чтобы понять художника, оценить его работу, надо влезть в его шкуру.

Судить о художнике нужно с его позиций. Индивидуальность каждого ограниченна, а если не ограниченна, значит это отсутствие индивидуальности, расплывчатые края, это никому не нужно и не интересно.

Чем талантливее человек, тем очевиднее его индивидуальность, ограниченность. Поэтому нужно понять его субъективную позицию, тогда вы можете объективно оценить, что у него вышло, а что нет. Это требует усилий.

Есть художники, которые мне близки, изучать их работы можно без особых усилий, а есть те, кто совсем не близок, перевоплощение в них требует больших затрат внимания.

С годами я перестал тратить энергию на тех, кто не близок, не берусь их судить, но не потому, что осуждаю. Часто, когда говорят «не понимаю», имеют в виду, что и понимать тут нечего. Когда я говорю «не понимаю», тут нет негативной оценки.

Картину надо рассмотреть и разобрать, как архитектуру. Для меня это важная и серьёзная работа. Обычно в музее я смотрю две-три, может, четыре картины, на большее меня не хватает. Это занимает где-то часа полтора.

- Три года назад вы говорили, что в России не так много ваших работ. С тех пор что-то изменилось?
- Да, мои работы стали покупать на аукционах русские коллекционеры, так что картины разных периодов возвращаются в Россию. Работы последнего времени приобретают больше западные коллекционеры, потому что я работаю с немецкими, швейцарскими, французскими галереями.

Думаю, понятно, почему вещи 1970-1980-х покупают именно русские. Социальные темы, поднятые в них, тут должны быть понятнее и ближе.
- Картин на социальные темы, в которых было выражено время, в России не было. Может, вы правы и это действительно так.

В 2007 году вы сказали: «Вообще для современного художника я нетипично мало сделал - примерно 150 работ». С тех пор эта цифра увеличилась?
- В год делаю примерно три картины. Может быть и четыре, и пять, и две, как повезёт. Если долго работаю над картиной, в год выходит не больше двух, а бывает, легко и быстро делаю несколько работ. Тут нет заданности и правила, просто я работаю медленно.

По вашим словам, у вас нетипично для современного художника мало работ, ваши коллеги обычно делают работы сериями. Но и у вас же есть серии.
- Да, есть. Но они возникали сами собой, не задумывались как серии. У одной темы были разные варианты решения.

- Если бы вы писали творческую самохарактеристику, то что бы там было?
- Я написал о себе несколько статей, есть они и в книжке «Живу дальше». Там я рассматриваю своё творчество с разных точек зрения. В каталоге моей выставки, которая проходила в Третьяковской галерее, есть статья «Моя картина и массмедиальная продукция». Там я пытаюсь высказаться на эту тему. Что-то вроде этого я и пытался написать о работе с пространством картины, о том, что сделал для картины как таковой. Думаю, я выразил возможности, которые раньше не использовались, были незамечены или неизвестны.

- А про работу со светом?
- Свет невозможен без пространства. Последние годы я всё больше и больше работаю со светом.

- А какие свои основные картины вы бы назвали?
- Основные картины были на каждом этапе, я их неоднократно называл: «Горизонт», «Слава КПСС», «Иду», «Заход солнца», «Живу - вижу», «Как идут облака - как идут дела», «Хотелось засветло, ну не успелось», «Точка»… Картины, которые появились после показа в Третьяковке, - «День-ночь», «Живу дальше» и последняя «О». Для меня она очень важна. У меня две картины, на которых изображены образы звуков, - «А» и «О». Из основных работ ещё «Зима», «Окно»…

- Разрабатываете ли новые темы, или обыгрываете то, с чем уже работали?
- Трудно сказать. Круг проблем задан, и из него я не выхожу всю жизнь. Но сказать, что это только вариации на одну тему… Мне как раз кажется, что у меня разные картины.

- Сказывается ли возраст на вашей работоспособности, идеях?..
- Конечно, сказывается. Сил меньше, я гораздо быстрее устаю. Я не чувствую отсутствия идей, интенсивность работы в известном смысле даже увеличивается. Концентрация внимания у меня сейчас гораздо выше, чем в молодости, поэтому за час я могу сделать больше. Помогает опыт. Знаешь, как держать себя в руках, как реагировать на неудачу, которая раньше могла надолго выбить из колеи. В смысле возрастных изменений я пока не ощущаю ничего катастрофического. Конечно, сил бы побольше, но работать я пока в состоянии. Ну и приходит ясность сознания.

- Ваша профессиональная жизнь, на ваш взгляд, удачно сложилась?
- Я считаю, у меня очень счастливая жизнь. О чём может мечтать художник, который делает то, что считает нужным, и так, как считает нужным?.. У которого нет материальных проблем и ничто ему не мешает?..

Наташа, моя жена, избавляет меня от бытовых и прочих проблем, которые были бы для меня мучительны и с которыми я, наверное, не справился бы. Наверное, за сегодняшнее благополучие я заплатил тем, что тридцать лет даже не думал о том, что смогу показать свои картины, не то что выставить их или продать.

Беседовала Елена Калашникова

Булатов Эрик Владимирович, картины которого известны во всем мире, - современный русский художник, имя которого в большей степени ассоциируется с направлением соц-арт.

Узнаваем, популярен, востребован

Работы этого человека выставлялись Лондоне, Монте-Карло. Чем же обусловлена такая популярность и востребованность?

Прежде всего заметим, что полотна автора перенасыщены символикой, поданной в зашифрованном виде, а потому узнаваемы во всем мире и пользуются огромным успехом на ведущих аукционных торгах современного искусства. Так, картина «Советский космос» было реализована за 1,74 миллиона долларов, а еще две работы на тематику советского времени - по миллиону долларов за каждую. Сегодня Булатов является одним из самых дорогих художников современности.

Художественный почерк Булатова

Эрик Булатов, картины которого особенно востребованы за пределами России, - уроженец Свердловска (ныне Екатеринбург). Его отец, Владимир Борисович, погиб на фронте, мать - полячка, нелегально эмигрировавшая в Россию в 15-летнем возрасте. За плечами Булатова Художественный институт, который он окончил в 1958 году. Творческий метод этого художника узнаваем и характерен: его работы сочетают в себе плакатный текст, выхваченный из контекста советских реалий, и фигуративную составляющую, чаще всего заимствованную из массовой печати. В результате художнику удается весьма доступным образом проиллюстрировать перенасыщенную символикой советской пропаганды абсурдность действительности, находящуюся на грани перелома, мечущуюся из стороны в сторону и натыкающуюся на тупики и долгоживущие бессмысленные лозунги.

Картины Эрика Булатова

Многие работы мастера кисти содержат аллюзию на пейзажи с путями-дорогами, тянущимися в бесконечность, вдаль. Однако на его картинах дороги ведут в тупик, блокируясь стеной из красной дорожки (полотно «Горизонт»), огромным стендом, изображающим Ленина («Улица Красикова»), Кремлем («Живу-вижу»). Изобразительную метафоричность, понятную зрителю, Эрик Булатов стремится дополнительно усилить символикой цвета (социально-красный закрывает проход в пространственно-духовно-голубой) и текстовыми включениями («Слава КПСС», «Вход»). Грань безысходности и предел отчаяния Эрик Булатов, картины которого на раннем этапе его творчества не были востребованы, изобразил в работе «Программа «Время», словно воспроизводящей фото из журнала «Огонек»: пожилая женщина смотрит по телевизору новости, слушает И. Кириллова. Естественное стремление старого одинокого человека к общению, даже фиктивному - бытовая каждодневная общераспространенная ситуация идеологической интоксикации человека советского времени.

В основном картины Булатова - это слово, написанное печатными буквами, и пространство. Печатность, огромность шрифта, его газетный стиль - стремление автора выразить слово, над которым думает человек, смакуя его, живя с пониманием присутствия оного в его жизни, но еще не полным осознанием роли, которое оно в ней играет. В этом выражается протест и стремление к свободе.

Художник Эрик Булатов, картины которого являются документальным подтверждением советского периода, канувшего в Лету, популярен за пределами России: его работы присутствуют на всех зарубежных выставках российского искусства.

Стоит заметить, что произведения Булатова не содержат ёрничанья, пародийности, а представляют собой холодно-отстраненные констатации, без намека на всякое снисхождение. И дело здесь не в персоне художника и его субъективном мнении, а в намерении показать общественную позицию на события ушедшей эпохи, заставить зрителя взглянуть на былую жизнь другими глазами, будто бы со стороны.

Русский зарубежный художник

Эрик Булатов - художник, биография которого в большей степени связана с работой за границей, куда он уехал после падения власти Страны Советов, причем этот поступок нельзя назвать бегством: Эрик воспользовался появившейся возможностью зарабатывать собственным мастерством. К тому же в России его работы не были востребованы, поэтому одно время приходилось подрабатывать иллюстрированием книжек для детей (Шарль Перро «Золушка», издательство «Малыш» 1973 год). Себя автор считает русским художником по образованию и воспитанию и европейским - по территориальному местонахождению.

Булатов - иллюстратор детских книг

В детское издательство Эрик Булатов, картины которого в большей части посвящены советскому времени, попал по протекции В паре с Олегом Васильевым (другом и соратником Булатова) он старался изображать сказочных героев именно так, как их может рисовать детское воображение, стараясь при этом не потерять чувствительность к сказке и воспринимать ее глазами ребенка.

В настоящее время Эрик Булатов вместе с семьей проживает во Франции, в Париже, что, впрочем, не мешает ему считать своим родным и любимым городом Москву, где, собственно, он и начал свою Первая выставка его работ состоялась в далеком 1957 году. С 1992 года он работает в основном в Париже. Хотя Россию основатель соц-арта посещает довольно часто. Итак, давайте более подробно обсудим, о чем хочет рассказать миру Эрик Булатов-художник.

Картины, фото, люди

Творчество Булатова можно разделить на советский и постсоветский периоды. Для работ советского периода характерно желание выйти за пределы границы которого непонятны, равно как и не ясно, как их преодолеть. Постсоветский период - время, когда эти границы преодолены, и проблемы, меняя характер, становятся другими, более экзистенциальными.

Помимо соц-артовской тематики в работах Эрика Булатова прослеживается теория взаимодействия пространства и картины. о диалоге зрителя и искусства отображено в полотне «Лувр. Джоконда». Гипотетические посетители Лувра, напоминающие толпу из старых советских газет, пурпурной массой вторгаются в музейные залы, заслоняя собой пространство - видна лишь загадочная, несколько саркастичная улыбка Моны Лизы. Вопрос риторический: возможно ли воспринимать искусство в условиях агрессивного, как красный цвет, шумного хаоса?

Еще одна работа на тему восприятия художественных работ - «Картина и зрители», воспроизводящая знаменитое творение Александра Иванова «Явление Христа народу». Полотно на стене и зрители во главе с экскурсоводом магическим образом превращаются в цельную композицию, своего рода инсталляцию.

«Мой трамвай уходит», «Как идут облака», «Черный вечер, белый снег», «То-то и оно» - как видим, Эрик Булатов, картины которого неординарны и не похожи на чьи-либо другие, в своих работах использует различные наборы фраз. Некоторые слова словно бегут по изображению: «Свобода» - по синему небу, «Поезд» - по рельсам, «Мой трамвай уходит» - вслед за опаздывающим человеком... Удивительно, как расположение букв и их наклон способны передать движение! И в этом тоже есть мастерство.

Роль произведений Булатова в художественном искусстве

Картины Эрика Булатова - создателя образов, ставших визуальными универсальными моделями для российского искусства, - являются для него этапными. В своих работах художник поднимает вопросы, актуальные для нового искусства: соотношение изображения и слова в визуальном пространстве, определение зрительской позиции, взаимодействие инноваций и традиций.

Его - одного из немногих в России - смело можно назвать реформатором мирового искусства второй половины 20 века. По прошествии многих лет картины Эрика Булатова не теряют актуальности, их содержание, послужившее причиной запрета для показа в советские времена, сегодня также воспринимается с остротой.

Эрик Булатов. Прыжок. 1994

Он - единственный русский художник, чьи работы выставлялись и в Лувре, в Национальном центре искусства и культуры имени Помпиду, и в Музее современного искусства Парижа. В 1988-м Эрик Булатов был признан ЮНЕСКО лучшим художником года. Мастер говорит, что относится к такому положению дел не без иронии, между тем, он остается автором картин, которые пользуются неизменным успехом на ведущих аукционах.

Эрик Владимирович Булатов - один из самых известных русских художников-авангардистов. Считается одним из основателей так называемого, соц-арта. Родился в Свердловске в 1933 году. Окончил художественный институт имени В.И.Сурикова.

Эрик Булатов. Лувр. Джоконда. 2006

Картины Булатова узнаваемы во всём мире. Это происходит благодаря неповторимой технике. Соц-арт или поп-арт по-русски. Его картины всегда пресыщены символикой, которая в зашифрованном виде преподносит зрителю его наблюдения абсурдности советской действительности, которая на грани перелома мечется из стороны в сторону, ищет выход, но вокруг одни тупики, кругом одни чиновники с их полным произволом и вездесущая индустрия запада, которая мощным клином пробивает ослабевшую скорлупу культуры советского народа.

Зачастую это выхваченные из контекста слова и предложения советских плакатов того времени, наложенные на саму живопись, подтверждающие, самоуничижающие или дополняющие друг друга. Всё это, как недовольство действительностью, как насмешка, протест и революционное настроение, отражается в искусстве Эрика Булатова.

Эрик Булатов. Горизонт. 1971-1972

В этом смысле художник оказался настоящим талантом. В нашей стране не много художников, которые на поле авангарда смогли заслужить такую популярность во всём мире. Здесь дело даже не в антисоветских настроениях в некоторых странах мира, которые находят поддержку в его картинах, а в самом таланте автора, его подходе к живописи, к символизму, к новому жанру, который он взрастил и поставил на ноги.

Первые вставки Э.Булатов начал делать в 1957 году. Тогда выставки проходили исключительно в России, которые однако были довольно востребованы из-за того, что общество, говоря словами Виктора Цоя , "ждало перемен". С 1973 года художник стал выставляться и за границей. С 1992 года живёт в Париже. Считается одним из самых дорогих русских художников. Его работа "Советский Космос" была продана за 1.6 миллионов долларов на аукционе Филипс.

Эрик Булатов. Улица Красикова. 1977

"Я хотел показать советскую жизнь так, как она есть, без выражения к ней какого-либо отношения. В моей живописи не было явного протеста, у меня не было желания убедить в чем-то зрителя: посмотрите как это ужасно! Я не был героем социальной борьбы, как Оскар Рабин. Моя задача была принципиально другая: я хотел, чтобы зритель увидел свою жизнь такой, как она есть, но увидел как бы со стороны."

"Я хотел создать дистанцию между этой реальностью и сознанием зрителя. Этому и служила картина, работая как дистанция, как инстанция отстраненного взгляда. Я строил произведение искусства как инстанцию между реальностью и сознанием. Вот что было для меня важно. Чтобы зритель подумал: так вот она какая моя жизнь... Чтобы он воспринимал мои картины не как поучение, но и делал бы открытие сам."

Эрик Булатов. Хотелось засветло, ну, не успелось. 2002

Эрик Булатов. Вся эта весна. 1998

Эрик Булатов. Фотография на память

Маргарет Рисмондо. Бульвар Распай

Небосвод

Осенний пейзаж

«Брежнев. Советский космос» (1977)

Русский 20 век

Слава КПСС

Характерным и узнаваемым творческим методом Булатова является столкновение плакатного текста, выхваченного из контекста советской действительности, с фигуративной (чаще всего пейзажной, заимствованной из массовой печати) составляющей. В результате художнику удаётся предельно доступным образом проиллюстрировать абсурдность действительности, перенасыщенной символикой советской пропаганды.

Помимо работ соц-артовской тематики, ещё в своих ранних работах Булатов разработал теорию взаимодействия картины и пространства. В этих его произведениях заметно влияние Фалька . Сильный, своеобразный этап его творчества, неоцененный по достоинству в контексте истории искусства.

Работы Булатова постоянно выставляются на аукционные торги современного искусства. Так, на аукционе «Филипс» работа «Советский космос» ушла примерно за 1,6 млн долларов, еще два полотна на советскую тематику, в том числе «Революция — перестройка», были проданы по миллиону долларов за каждое, что сделало Булатова одним из самых дорогих современных русских художников.

Эрик Булатов "Liberte" 1992 -эта картина появилась на афише выставки "Контрапункт"

14 октября 2010 в Лувре была открыта выставка "Контрапункт: русское современное искусство". В экспозиции представлены работы более двадцати художников. Это Эрик Булатов, Эмилия и Илья Кабаковы, Виталий Комар и Александр Меламид, Валерий Кошляков, Алексей Каллима, Владимир Дубосарский и Александр Виноградов, Андрей Монастырский, Вадим Захаров, Юрий Лейдерман, Юрий Альберт, Авдей Тер-Оганьян, группы "Синие носы" и AES + F и другие. Накануне вернисажа с академиком Эриком Булатовым в его парижской мастерской встретился корреспондент "Известий" во Франции Юрий Коваленко.

известия: Никто из русских художников при жизни не выставлялся в Лувре. Да и западных мастеров, удостоившихся такой чести, раз-два и обчелся. Словом, попасть в Лувр - это круто!

эрик булатов: Действительно, Лувр кажется всем нам чем-то недостижимым. Но наша выставка пройдет как бы в подвалах - в средневековом Лувре, где раскопаны основания стен и башни дворца. Это место для экспозиции абсолютно непригодное. Там разве что можно сделать инсталляции или показать видео. По-настоящему выставку, которая бы говорила о современном состоянии нашего искусства - тем более в Год России во Франции, следовало устроить в другом месте. Например, в Национальном центре искусства и культуры имени Жоржа Помпиду.

и: Получается, ты в обиде?

булатов: Я не в обиде, но просто не хочу, чтобы была эйфория, неумеренные восторги: "Ах, Лувр, Лувр!" Но как бы там ни было, для нас, русских, Лувр - святое место, к которому мы приобщаемся. Пусть где-то в углу, в щели.

и: Означает ли проведение "Контрапункта" признание нашего современного искусства? Или это просто одно из событий в рамках перекрестного Года России и Франции?

булатов: Этот вопрос я сам себе задаю. Есть признаки и того, и другого. С одной стороны, на Западе давно существует убеждение, что русского искусства, не считая авангардистов 1920-х годов, просто нет. Все остальное - до и после - провинциально и вторично. Конечно, три-четыре наших художника были признаны, но их успех оставался личным и не переносился на русское искусство вообще. С другой стороны, идет - хотя и очень медленно - процесс утверждения русского искусства как единого целого.

и: В какой мере нынешняя экспозиция в Лувре отражает современное российское искусство?

булатов: Она в основном базируется на концептуализме - направлении, которое в Лувре будет представлено достаточно убедительно. Но это не все наше искусство. Получается не объективная картина, а какой-то фрагмент. Многие художники, которые мне представляются очень важными, на этой выставке отсутствуют. Думаю, например, Оскара Рабина надо было обязательно пригласить.

и: Публику ждут сюрпризы. В день вернисажа в Лувре художник Юрий Лейдерман организует свой перформанс: две женщины в русских национальных костюмах на глазах зрителей отшинкуют сотню кочанов капусты. Со своей стороны, его коллега Юрий Альберт проведет зрителей по Лувру с завязанными глазами...

булатов: Вот это и есть наш концептуализм.

и: На афише выставки воспроизведена твоя картина "Liberte" ("Свобода") - перекличка со знаменитой картиной Делакруа "Свобода на баррикадах".

булатов: В экспозиции две мои работы. Кроме этой, еще и картина "Черный вечер - белый снег".

и: "Liberte" - картина хрестоматийная во всех смыслах. Вместе с другой твоей работой - "Советский космос" - она даже вошла во французские учебники.

булатов: Я получил этот заказ в 1989 году, когда во Франции готовился большой праздник по случаю 200-летия революции. Собирались поднять в воздух дирижабль, который с одной стороны должен был расписать русский художник, а с другой - американский. И у меня возникла идея, связанная с нашей революционной ситуацией 1980-х. Тогда было много свободолюбивых иллюзий.

и: Как западный зритель сегодня воспринимает русское искусство?

булатов: Всегда с интересом. Я в этом убедился на выставке "Русский пейзаж" в Национальной галерее в Лондоне. Музей бесплатный, а выставка платная. И люди стояли, чтобы на нее попасть. Такое же внимание и к русским выставкам в Париже. Проблема возникает с критикой - ей не интересно.

и: И на чьей стороне правда?

булатов: Правда не может быть на стороне тех, кто пытается руководить искусством. Неверно также считать, что она на стороне зрителей. Массы, например, идут на Глазунова или Шилова. В любом случае нельзя не считаться со зрителями или хотя бы с теми, кто хочет понять живопись. Их надо воспитывать, с ними нужно работать. Не просто объявлять одного художника хорошим, а другого - плохим, но объяснять вещи, касающиеся принципиальных основ искусства.

и: Есть французское выражение "обучать глаз".

булатов: Не только глаз, но и голову. Глаз, как говорил мой учитель Владимир Андреевич Фаворский, можно обмануть. Сознание обмануть труднее.

и: Фаворский был не только художником, но и философом.

булатов: Он был философом искусства. Он был связан и с Флоренским, и с другими нашими религиозными философами. Я же не философ, а просто художник. Я лишь стараюсь понимать, зачем и почему делаю так, а не иначе.

и: Не слишком ли большую власть взяли в руки кураторы, которых здесь называют комиссарами? Художники в их руках, по твоим словам, вроде подсобного материала - красок и кистей?

булатов: У меня впечатление, что общая ситуация сейчас меняется. Может, потому что среди кураторов идет смена поколений.

и: Разве искусство не утратило во многом свои нравственные функции и не стало частью индустрии развлечений?

булатов: Объективно судить о сегодняшнем искусстве мы не можем, ибо судим именно по тому, что нам показывают. Я не знаю, насколько это соответствует тому, что происходит в искусстве. Более того, я надеюсь, что это совсем не так. А о том, какое искусство сегодня, мы узнаем, может быть, лет через пятьдесят.

и: Грядущую победу на Западе массовой мещанской культуры предсказывал еще Герцен. Теперь она, похоже, окончательно одержала верх и в России.

булатов: Она не может победить окончательно. Мы, конечно, живем не в эпоху Ренессанса, однако искусство не может погибнуть. Если это произойдет, человеческое существование станет бессмысленным. Искусство задает вопрос, который никто больше не задает: "Зачем человек?".

и: Ты по-прежнему ходишь в Лувр учиться у классиков. Чему может учиться давно сформировавшийся известный художник?

булатов: На самом деле я очень мало умею. Многое у меня не получается.

и: Уничижение паче гордости?

булатов: Нет, это правда. У каждого художника есть тропка, по которой он идет. И если чуть оступаешься, сразу попадаешь в трясину, в которой не ориентируешься совсем. И каждый раз новую работу надо начинать с нуля, решать заново, ибо в искусстве все решения одноразовые.

и: Неужели ты по-прежнему терзаем творческими муками?

булатов: Наряду с Фаворским моим учителем был Фальк. Студентом я пришел показывать ему свои работы. И он меня спросил: "А что вы сами думаете по их поводу?" Тогда я был в полном отчаянии от собственной бездарности и сказал ему об этом. Фальк мне ответил: "Значит, вы сейчас в очень хорошем творческом состоянии. Я вам скажу такую вещь, которая не будет для вас утешением, но которая пригодится в дальнейшем. Это состояние будет продолжаться всю вашу жизнь. А если оно пройдет, значит, вы как художник кончились". Никогда я не чувствовал себя так беспомощно, как сейчас, в старости, когда начинаю новый натюрморт.

и: Рядом с работами каких великих художников в Третьяковке или в Лувре ты хотел бы выставить свою живопись?

булатов: В Лувре - страшно сказать - с "Коронацией Богоматери" Фра Анджелико и с тициановским "Сельским концертом". В Третьяковке - с Александром Ивановым или с Левитаном. Моя любимая левитановская картина - "Озеро", которая находится в Русском музее. Она должна была называться "Русь", но Левитан постеснялся дать это название, считая картину неудачной.

и: Почему в твоей московской мастерской висит репродукция "Джоконды"?

булатов: О "Джоконде" я написал статью. Для меня важно, как устроена эта картина, как показана проблема границы между искусством и жизнью. Именно над этим Леонардо работал больше, чем кто бы то ни было.

и: Но жизнь все-таки важнее искусства?

булатов: Я, право, не знаю. С одной стороны, это так, а с другой, жизнь - это материал для искусства.

и: Прожив около двух десятилетий во Франции, ты считаешь себя русским или европейским художником?

булатов: Я русский художник по воспитанию и образованию. Поэтому я художник европейский, как все художники, живущие во Франции, Германии или в Италии.

и: Среди твоих любимых мастеров - Левитан и Саврасов. Умом их не понять?

булатов: Художники воздействуют не на ум, а на чувства. Их искусство на тебя либо действует мгновенно, либо не действует вообще. Я убежден, что, если хорошо сформировать выставку русского пейзажа XIX века, она произведет громадное впечатление.

и: Однажды ты мне сказал, что Левитан и Малевич - это не антиподы.

булатов: Поскольку они оба укоренены в русской культуре, они, конечно, не антиподы. Они старались, чтобы зритель был участником того, что они делают. Левитану было очень важно, чтобы зритель - минуя живопись - сразу попал в его пейзаж, в березовую рощу.

и: Может ли сегодня появиться новый пейзажист уровня Левитана?

булатов: Есть такой пейзажист. Это Олег Васильев (друг и соратник Булатова, с которым они вместе многие годы занимались книжной графикой. - "Известия"). Он замечен, но пока еще недооценен.

и: Бразилец Жил Висенте написал десяток полотен, на которых запечатлел воображаемые убийства Джорджа Буша, бразильского президента Лулы да Силвы, нынешнего папы Бенедикта XVI. Все ли дозволено художникам? Допустима ли в искусстве какая-то цензура?

булатов: Внешняя цензура, безусловно, для искусства смертельна. Должна быть цензура внутренняя. Что это такое? Лучше всего сказал Кант: "Звездное небо над нами и нравственный закон внутри нас". И этот закон все мы обязаны соблюдать.

Эрик Булатов. Свобода есть свобода, 1997-98

В ГЦСИ сейчас открывается ваша совместная с Владимиром Логутовым выставка. Логутов - художник совсем молодой, из поколения 30-летних. Вы чувствуете в этом художественном поколении преемственность?

Я чувствую именно в этом поколении, поколении 30-летних интерес ко мне. Вот поколение 90-х годов, «Медгерменевты», Анатолий Осмоловский, было целиком кабаковской направленности - я им был не нужен и, соответственно, они мне тоже. Интерес молодого поколения я почувствовал, когда читал публичные лекции.

А у вас не бывает такого, что вы видите работу молодого художники - российского или зарубежного - и чувствуете в ней свою традицию?

Знаете, что-то подобное бывало. Хотя и очень редко. Но я не могу сказать ничего определенного: я почти не запоминаю фамилии. Но мне всегда приятно, когда я вижу какую-то близость с художником, а уж молодой он или нет - это не важно.

Эрик Булатов. Свобода есть свобода II. 2000-200

Но ведь поколение молодых уходит от картины к новым формам - инсталляции, видеоарту, перформансу. Тот же Владимир Логутов снимает видеоарт. А вы упорно продолжаете делать именно картины.

Это сложный вопрос. Что такое картина? Этот вопрос не имеет определенного ответа. Я считаю, что очень много современных художников работает именно с картиной, просто не отдавая себе в этом отчета, считая, что они отказались от картины. Примеров очень много - Сай Твомбли, любой наш конструктивист 20-х годов, весь американский поп-арт, немецкие художники - Рихтер, Базелец, Кифер. Картина - это пространство на плоскости. Но плоскость - это всего лишь основа, от которой выстраивается пространство - либо по одну сторону этой плоскости, либо по другую. Вот и все. Это пространство может выстраиваться и из объемных предметов.

- То есть картина как метод искусства еще может развиваться?

Конечно, она эволюционирует и показывает свои новые возможности. В картине скрыт очень большой потенциал, и в этом ее сила. Меня вполне устраивает картина. Смотрите, что такое инсталляция? Если инсталляция представляет собой пространство, сквозь которое должен пройти зритель, то она, конечно, не имеет никакого отношения к картине, потому что картина в первую очередь требует от человека фиксированного положения по отношению к ней. Но если инсталляция имеет границу: с одной стороны стоит зритель, а с другой развертывается некий процесс; то чем это не картина? Как кабаковская инсталляция «Человек улетевший в космос из своей комнаты». Видеоарт по сути дела тоже картина. Но у меня выше головы своих проблем, мне их хватит до конца дней, так что лезть на эту территорию, делать инсталляции или видеоарт я не буду. Все мои проблемы вполне хорошо разрешаются и через картины.

В последнее время, мне кажется, из ваших картин уходит социальное начало, хотя раньше оно играло большую роль. Многие даже называли вас основоположником соц-арта.

Я никогда не был художником соц-арта. Конечно, мои картины, такие как «Горизонт», сыграли большую роль в формировании этого направления, это верно. Но у художников соц-арта есть принципиальные от меня отличия. Смысл совершенно другой. Мои картины - это противостояние идеологизированной реальности и реальности естественной. Две реальности противостоят друг другу, и наше сознание оказывается полностью перекрыто этим идеологическим пространством. В этом же дело. И этим конфликтом как раз никто, кроме меня, не занимался. Потом стали заниматься, когда Советский союз уже рухнул.

Мне кажется, что в современном российском, даже московском искусстве, социальное и формальное нередко разделено. Одни художники говорят только о социальном, другие о нем вообще забывают, выбирая «одиночество приема», как тот же Логутов.

Такого разрыва быть не должно. Ведь пространство искусства необходимо связывать с пространством нашего существования, которое, конечно, включает в себя и социальное пространство. Ведь чем должно заниматься искусство? Исследованием характера пространства, в котором мы находимся, исследованием нашего восприятия этого пространства. Искусство старается мир, в котором мы существует, который на самом деле не описан и не узнан, выразить. Ведь мир каждый раз новый, и мы должны найти ему имя и образ. Вот это дело искусства. Это связывает искусство с жизнью, и, мне кажется, в этом как раз и находится весь смысл искусства. Это мое убеждение. Социальное пространство играет в этом мире роль, но оно - лишь часть, и как я убежден, не самая главная.

- А на Западе, в Париже, например, интересуются современным русским искусством?

Да нет. Просто на Западе твердо знают, что его нет, поэтому интересоваться здесь нечем. Есть русская музыка, есть русская литература, может быть русский театр, но вот русского искусства не было и нет.

- Почему так происходит?

Было бы интересно узнать ответ на этот вопрос, но не мне на него отвечать. Это было и в 20-е годы, и в 30-е, продолжается и сейчас. Когда здесь, в Париже прогремело имя Шагала, то это восприняли как его личный успех. И так со всеми: русский художник может стать успешным на Западе, но этот успех никогда не перенесут на все русское искусство. Шагал имел огромный успех, а рядом умирали от голода Ларионов и Гончарова, потому что никому не было до них дела. Кстати, несколько современных русских художников здесь тоже умеют успех, и мне грех жаловаться.

В этом невнимании к русскому искусству есть высокомерие, но во многом виноваты мы сами, потому что те русские выставки, которые здесь проходят, - это что-то ужасное. Они ничего не могут доказать, кроме того, что русского искусства действительно нет. Это грустно. Мне казалось, что это дело моего поколения - ввести русское искусство в единое, общемировое пространство искусства. К сожалению, у нас этого не получилось: опять только отдельные имена. Надеюсь, что следующие поколения смогут это сделать. Все-таки процесс не стоит на месте.

- А как же русский авангард?

Знаете, в Париже русский авангард воспринимают как десант французского искусства в русское. Наш XIX век считается провинциальной ветвью немецкого искусства, а потом французский десант, который дал неожиданный результат. Потом десантников перестреляли, и все кончилось. Хотя это в высшей степени несправедливо. Я считаю, что и XIX век стоит отдельного внимания, - это точно не провинциальная ветвь, хотя немецкие влияния, безусловно, были.

Понимаете, важно, чтобы наши, российские, теоретики и искусствоведы начали наконец-то всерьез заниматься этими вопросами. Посмотрите, в нашем искусствознании русское искусство XIX века оказалось между двух полюсов: либо это черт знает что (как считают на Западе и следом некоторые из наших передовых деятелей, типа Кати Деготь), либо это что-то необычайное, прекраснейшее и величайшее из созданного когда-либо, лучше всех на свете. На самом деле, обе эти позиции - вредны. Не просто неправильны, но вредны. Нужно внимательно посмотреть, чем оно отличается от искусства других стран и школ, в чем его сущность, в чем его недостатки и достоинства. Просто клеймить или превозносить - путь в никуда.

Опять же, если говорить о русском искусстве, как таковом, то нужно понимать, в чем состоит связь различных эпох и жанров. Неужели русский XIX век и русский авангард - это две противоположные вещи, исключающие друг друга? Если и то, и другое - это русское искусство, значит, здесь есть какая-то общая основа, что-то единое. Но никто эти явления не анализирует. Почему мы тогда хотим, чтобы другие считали, что у нас есть искусство? Ведь мы сами толком ничего о нем сказать не можем.

Вы говорите, что может быть следующее поколение художников сможет выделить русское искусство на мировом поле. Но ведь сейчас происходит процесс глобализации, когда различия между искусством разных стран все больше стираются. Может, теперь это выделение русского искусства и не имеет смысла?

Я вам скажу, что глобализация - это просто миф, на самом деле ее нет. Конечно, и Кифер, и Базелиц - это совершенно немецкие художники, невозможно представить француза такого же, как Базелиц. Или Энди Уорхол. Разве он мог быть европейцем? Конечно нет. Другое дело, что есть яркие индивидуальности, а есть неяркие. И яркие свою национальную основу очень хорошо выражают. Потому что национальная основа - это тип сознания, это не прием и не характер изображения. Они могут быть любыми - от фигуративных до абстрактных. Тип сознания отменить нельзя. Его формирует вся национальная культура - и музыка, и литература, и философия.

Русское искусство в этом смысле ничем не отличается от других: тип сознания остается, он наименее гибок. Он диктует свои особенности для национального восприятия искусства. И русское искусство, в этом смысле, определенным образом, конкретно отличается от французского. Наш зритель хочет от искусства не того, что хочет француз.

- И чего же хочет наш зритель?

Смотрите, французское искусство принципиально герметично. Оно не нуждается в зрителе, потому что утверждает собственную значимость, и она не зависит от того, как к нему отнесется зритель. Это очень важный момент. Это не плохо и не хорошо, просто очень характерно для французского сознания. «Вам не нравится? Ну ладно, уходите! Искусство от этого ничего не потеряет, а вы - потеряете». А наше искусство требует зрителя, оно без зрителя не может существовать. Ни одно искусство не нуждается в зрителе в такой степени, как русское. Это касается любой эпохи - и XIX века, и Малевича, и Татлина, и наших концептуалистов, кого хотите. Это лежит в основе нашего сознания.

Диагональ. Разрез

Может быть, именно поэтому наше искусство не воспринимают на Западе? Ведь если искусство нуждается в зрителе, значит, оно неполноценно.

Так и пытаются это трактовать, как вы сейчас. Но это не имеет никакого отношения к полноценности самого искусства. Просто тип сознания.

Материал подготовила Елена Ищенко.