Джон Уильямс

Посвящаю эту книгу своим друзьям и бывшим коллегам по кафедре английского языка университета Миссури. Они сразу поймут, что она - плод художественного вымысла: ни один из персонажей не имеет реального прототипа из числа живых или умерших, ни одно из событий в ней не основано на том, что в действительности происходило в университете Миссури. Они увидят еще, что я вольно обошелся как с физическими реалиями университета, так и с его историей, поэтому место действия романа, по существу, тоже можно считать вымышленным.

Уильям Стоунер поступил на первый курс университета Миссури в 1910 году, когда ему было девятнадцать. Восемь лет спустя, когда шла Первая мировая, он получил степень доктора философии и преподавательскую должность в этом университете, где он учил студентов до самой своей смерти в 1956 году. Он не поднялся выше доцента и мало кому из студентов, у которых вел занятия, хорошо запомнился. Когда он умер, коллеги в память о нем приобрели и подарили университетской библиотеке средневековый манускрипт. Этот манускрипт и сейчас можно найти там в отделе редких книг; он снабжен надписью: «Передано в дар библиотеке университета Миссури в память об Уильяме Стоунере, преподавателе кафедры английского языка. От его коллег».

Студент, случайно натолкнувшись на это имя, может вяло поинтересоваться, кто такой был этот Уильям Стоунер, но вряд ли его любопытство пойдет дальше вопроса, заданного мимоходом. Преподаватели, не особенно ценившие Стоунера при жизни, сейчас редко о нем говорят; пожилым его имя напоминает о конце, который их всех ждет, для более молодых это всего-навсего имя, звук, не пробуждающий воспоминаний и не вызывающий из небытия личность, с которой они могли бы ассоциировать себя или свою карьеру.


Он родился в 1891 году на маленькой ферме недалеко от поселка Бунвилл посреди штата Миссури, примерно в сорока милях от города Колумбии, где находится университет. Хотя его родители, когда он появился на свет, были молоды - отцу исполнилось двадцать пять, матери всего двадцать, - Стоунер даже в детстве думал о них как о стариках. В тридцать отец выглядел на все пятьдесят; сутулый от трудов, он безнадежными глазами смотрел на участок засушливой земли, который позволял семье кое-как перебиваться от года к году. Для матери вся ее жизнь, казалось, была долгим промежутком, который надо перетерпеть. Морщинки вокруг ее бледных отуманенных глаз были тем более заметны, что тонкие прямые седеющие волосы она зачесывала назад и стягивала на затылке в пучок.

С самых ранних лет, какие Уильям Стоунер помнил, у него были обязанности по хозяйству. В шесть лет он доил костлявых коров, задавал корм свиньям в свинарнике рядом с домом и собирал мелкие яйца, которые несли тщедушные куры. И даже когда он стал ходить в сельскую школу в восьми милях от дома, весь остальной день от темна до темна был у него наполнен всевозможной работой. Под ее тяжестью в семнадцать его спина уже начинала сутулиться.

На этой одинокой ферме он был единственным ребенком, и необходимость труда сплачивала семью. Вечерами все трое сидели в маленькой кухне, освещенной одной керосиновой лампой, и смотрели на желтое пламя; нередко за час, отделявший ужин от сна, там не раздавалось никаких звуков, кроме скрипа стула от перемещения усталого туловища да еле слышного потрескивания потихоньку проседающих деревянных стен.

Дом был квадратный в плане, и некрашеные бревна крыльца и вокруг дверей покосились. С годами дом приобрел цвет сухой земли, серо-коричневый, с белыми прожилками. На одной его стороне была общая комната, продолговатая и скупо обставленная: стулья с прямыми спинками, грубые столы; рядом - кухня, где семья проводила большую часть того малого времени, что могла проводить вместе. Другую половину дома составляли две спальни, в каждой - железная кровать, выкрашенная белой эмалью, один прямой стул и стол с лампой и тазом для мытья. Полы были щелястые, из некрашеных, трескающихся от старости досок, и пыль, которая поднималась сквозь щели, мать каждый день заметала обратно.

Школьные задания он выполнял так, словно это были такие же дела, как на ферме, разве лишь несколько менее утомительные. Когда он весной 1910 года окончил школу, он ожидал, что на него теперь ляжет больше полевой работы; отец за последние месяцы стал на вид более уставшим и каким-то медлительным.

Но однажды вечером в конце весны, после того как они вдвоем весь день окучивали кукурузу, отец, поужинав на кухне и подождав, пока мать заберет со стола тарелки, заговорил с ним:

На той неделе сельхозконсультант заходил.

Уильям поднял на него глаза от круглого кухонного стола, покрытого клеенкой в красно-белую клетку. Он ничего не сказал.

Говорит, в университете в Колумбии открыли новый колледж. Сельскохозяйственный. Говорит, тебе бы там поучиться. Это четыре года.

Четыре года, - повторил Уильям. - И не бесплатно же.

Жилье и питание можешь оплачивать работой, - сказал отец. - У твоей матери там двоюродный брат поблизости живет. Книги и прочее - это купишь. Я буду присылать в месяц доллара два-три.

Уильям положил ладони на клеенку, которая тускло отсвечивала под лампой. Дальше Бунвилла, до которого было пятнадцать миль, он еще ни разу из дому не отлучался. Он сглотнул, чтобы голос звучал ровно.

Думаешь, сможешь сам тут управиться? - спросил он.

Управимся, я и мама твоя. Верхние двадцать буду пшеницей засевать, ручной работы станет меньше.

Уильям посмотрел на мать.

Ма? - спросил он.

Она ответила бесцветным тоном:

Делай, как папа говорит.

Вы правда хотите, чтобы я поехал? - спросил он, точно наполовину надеялся на отрицательный ответ. - Правда хотите?

Отец изменил положение тела на стуле. Посмотрел на свои толстые мозолистые пальцы - в их складки земля въелась глубоко, несмываемо. Сплетя пальцы, поднял руки со стола движением, похожим на молитвенное.

Я вот мало чему учился, - сказал он, глядя на свои руки. - После шестого класса бросил школу, стал работать на ферме. В молодости никогда учебу высоко не ставил. Но сейчас не знаю. Земля с каждым годом суше, работать все тяжелей; я мальчиком был - на ней лучше все росло. Консультант говорит, сейчас есть новые способы, как вести хозяйство, в университете, мол, этому учат. Может, он и прав. Иногда работаю в поле, и мысли приходят… - Он замолчал. Сплетенные пальцы сжались туже, и он уронил руки на стол. - Мысли приходят… - Он покачал головой, хмуро глядя на свои руки. - Давай-ка двигай туда по осени. А мы с мамой управимся.

Это был первый раз, когда отец при нем говорил так долго. Осенью Уильям отправился в Колумбию и записался на первый курс сельскохозяйственного колледжа.


Он прибыл в Колумбию с новым черным шерстяным костюмом, заказанным по каталогу в «Сирсе и Робаке» и оплаченным скопленной за годы материнской выручкой за куриные яйца и прочее, с поношенным отцовским пальто, в синих сержевых брюках, которые в Бунвилле он раз в месяц надевал в методистскую церковь, с двумя белыми рубашками, с двумя комплектами рабочей одежды и с двадцатью пятью долларами наличных денег, которые отец занял у соседа под осенний урожай пшеницы. Из Бунвилла, куда родители рано утром привезли его на своей запряженной мулом телеге без бортов, он двинулся дальше пешком.

Стоял жаркий осенний день, и на дороге из Бунвилла в Колумбию было пыльно; он шел почти час, потом с ним поравнялся грузовой фургон, и возница предложил его подвезти. Он кивнул и сел к нему. Сержевые брюки были до колен красные от пыли, загорелое обветренное лицо покрылось пылью, смешанной с потом. Всю долгую дорогу Уильям неуклюже вытряхивал пыль из брюк и приглаживал прямые песочного цвета волосы, которые никак не хотели лежать ровно.

До Колумбии добрались под вечер. Возница высадил Стоунера на окраине городка и показал на группу зданий под высокими вязами:

Вон он, твой университет. Там будешь учиться.

Несколько минут после того, как фургон поехал дальше, Стоунер стоял неподвижно, глядя на университетский комплекс. Никогда раньше он не видел ничего столь впечатляющего. Красные кирпичные здания окружала обширная зеленая лужайка с купами деревьев и каменными дорожками. Стоунер испытывал благоговение, но под ним, под этим священным трепетом вдруг возникла безмятежность, неведомое прежде чувство безопасности. Было довольно поздно, но он долго ходил вокруг кампуса, ходил и смотрел издали, словно не имел права приблизиться.

Уже почти стемнело, когда он спросил у прохожего, как выйти на Эшленд-Грэвел - на дорогу, ведущую к ферме Джима Фута, двоюродного брата его матери, на которого он должен был работать. К белому каркасному двухэтажному дому, где ему предстояло жить, он подошел в темноте. Футов он ни разу до той поры не видел, и ему было не по себе из-за того, что он явился так поздно.

Молчат гробницы, мумии и кости, -
Лишь слову жизнь дана:
Из древней тьмы, на мировом погосте,
Звучат лишь Письмена.
Иван Бунин


Джон Эдвард Уильямс (1922-1994) - американский поэт и прозаик, лауреат Национальной книжной премии США, за свою жизнь выпустил только четыре романа. Один из этих романов - «Стоунер» - оказался с необычной судьбой. Роман был издан в 1965 году, а стал популярным только в наше время. Его переиздание в Америке вызвало большой интерес. А известная на весь мир писательница Анна Гавальда перевела роман на французский язык, снабдив его весьма смелым признанием: «Стоунер - это я! ».

Вслед за этим переводом последовали переводы на другие языки, и к произведению Джона Уильямса наконец-то пришла заслуженная известность. Что же такого особенного в этой книге?

На первый взгляд сюжет романа довольно прост: обыкновенный крестьянский парень Уильям Стоунер приезжает поступать в колледж. И вдруг после года учебы на сельскохозяйственном отделении он неожиданно для себя открывает тексты Шекспира и постигает красоту литературы. После получения диплома Стоунер отказывается возвращаться домой, на родительскую ферму. Он не мыслит себя вдали от учебного заведения, вдали от книг и литературной работы. Он защищает диссертацию и остается преподавать в колледже. Любовь к литературе определила всю жизнь Стоунера. Даже его отношения с любимой женщиной и семьей, коллегами и студентами, оказываются вторичными по своей значимости.

В предисловии к книге автор пишет, что посвящает это произведение своим друзьям и коллегам по кафедре английского языка университета Миссури. И хотя Стоунер - вымышленный персонаж, он стал олицетворением не только идеального преподавателя, но и прообразом самого Джона Уильямса - человека, влюбленного в литературу искренне и навсегда.


Джон Уильямс

Как кратко пишет о Стоунере автор:
«Уильям Стоунер поступил на первый курс университета Миссури в 1910 году, когда ему было девятнадцать. Восемь лет спустя, когда шла Первая мировая, он получил степень доктора философии и преподавательскую должность в этом университете, где он учил студентов до самой смерти в 1956 году. Он не поднялся выше доцента и мало кому из студентов хорошо запомнился. Когда он умер, коллеги в память о нем приобрели и подарили университетской библиотеке средневековый манускрипт».

В этом небольшом абзаце содержится вся небогатая внешними событиями жизнь Уильяма Стоунера. Однако Стоунер был действительно «книгой очень редкой, средневековой». Вся его энергия была направлена вовнутрь, на интеллектуальную и литературную работу. Только в этих сферах он и жил полной жизнью.

Приехав учиться в колледж, молодой Уильям даже не подозревал, как сильно изменит его учеба. Программа сельскохозяйственного колледжа первого курса содержала только две главные дисциплины: химия почв и обзорный курс английской литературы. Преподавал литературу Арчер Слоун - высокомерный преподаватель, знающий себе цену. Стоунер не мог понять его курс, тексты давались ему тяжело, пока однажды Арчер Слоун не прочитал вслух 73-ий сонет Шекспира.

«То время года видишь ты во мне,
Когда один-другой багряный лист
От холода трепещет в вышине -
На хорах, где умолк веселый свист.
Во мне ты видишь тот вечерний час,
Когда поблек на западе закат
И купол неба, отнятый у нас,
Подобьем смерти - сумраком объят.
Во мне ты видишь блеск того огня,
Который гаснет в пепле прошлых дней,
И то, что жизнью было для меня,
Могилою становится моей.

Ты видишь все. Но близостью конца
Теснее наши связаны сердца!».

Красота стихотворения и то, как мгновенно преобразился угрюмый преподаватель, слившись со словами, звуками и ритмом сонета, поразили юного Уильяма. Он впервые столкнулся с силой слова, почувствовал на себе величие литературного шедевра. И когда преподаватель обратился с вопросом к Стоунеру, тот не нашелся с ответом:

«Что означает этот сонет? Мистер Шекспир обращается к вам через три столетия. Вы его слышите, мистер Стоунер?».

Гораздо позже Стоунер осознал всю важность этого момента: это было его обращение. Через слова ему было явлено нечто невыразимое словами. С тех пор жизнь Стоунера изменилась. Он отказался от базовых научных курсов и прекратил учебу в сельскохозяйственном колледже. Вместо этого он записался на вводные курсы философии и древней истории и на два курса английской литературы. Университет Миссури стал для Стоунера источником тепла и чувства безопасности. И когда Арчер Слоун предложил ему должность преподавателя, он принял ее с благодарностью.

Время шло своим чередом, и как-то на одном университетском вечере он познакомился с девушкой - Эдит Элейн Бостуик. Она жила с родителями в Сент-Луисе, где окончила учебное заведение. Ей было двадцать лет, она играла на фортепиано и увлекалась рисованием. Эта тихая и робкая девушка стала первой любовью Стоунера и его супругой. Живя простой и скромной жизнью вместе с Эдит, Стоунер стал ярко раскрываться как преподаватель:

«Читая лекции, временами он так увлекался, что начинал жестикулировать, отходил от плана лекций и забывал даже о студентах в аудитории. Поначалу его смущали эти всплески энтузиазма, но когда студенты стали подходить к нему после занятий, когда в их работах появились намеки на воображение и ростки несмелой любви, он стал решительнее делать то, чему его никогда не учили. Свою любовь к литературе, языку, к таинственному выявлению движений ума и сердца через малозначащие на первый взгляд, странные, неожиданные сочетания букв и слов, через холодный черный шрифт, - любовь, которую он раньше скрывал как нечто недозволенное и опасное, он стал выражать - вначале робко, потом храбрее, потом гордо».

Все последующие годы жизни Уильяма Стоунера неизменно спасала любимая работа и литература. Когда у него начались несогласия с коллегами, настали трудные времена в семейной жизни, внезапно открылось тяжелое заболевание, Уильям Стоунер знал, что все его испытания не напрасны:
«Любовь и книги, - что еще нужно?».

В свой последний день жизни Стоунер снова взял в руки книгу, которую написал когда-то давно. Прикасаясь к ее страницам, он чувствовал, что часть его личности навсегда останется жить в ней. Так быстро проходит человеческая жизнь, но в книге она способна длиться вечно.

Приятного вам чтения!

Посвящаю эту книгу своим друзьям и бывшим коллегам по кафедре английского языка университета Миссури. Они сразу поймут, что она – плод художественного вымысла: ни один из персонажей не имеет реального прототипа из числа живых или умерших, ни одно из событий в ней не основано на том, что в действительности происходило в университете Миссури. Они увидят еще, что я вольно обошелся как с физическими реалиями университета, так и с его историей, поэтому место действия романа, по существу, тоже можно считать вымышленным.

Перевод с английского Леонида Мотылева

Художественное оформление и макет Андрея Бондаренко

© by John Williams, 1965

© Л. Мотылев, перевод на русский язык, 2015

© А. Бондаренко, художественное оформление, макет, 2015

© ООО "Издательство ACT", 2015 Издательство CORPUS ®

Уильям Стоунер поступил на первый курс университета Миссури в 1910 году, когда ему было девятнадцать. Восемь лет спустя, когда шла Первая мировая, он получил степень доктора философии и преподавательскую должность в этом университете, где он учил студентов до самой своей смерти в 1956 году. Он не поднялся выше доцента и мало кому из студентов, у которых вел занятия, хорошо запомнился. Когда он умер, коллеги в память о нем приобрели и подарили университетской библиотеке средневековый манускрипт. Этот манускрипт и сейчас можно найти там в отделе редких книг; он снабжен надписью: “Передано в дар библиотеке университета Миссури в память об Уильяме Стоунере, преподавателе кафедры английского языка. От его коллег”.

Студент, случайно натолкнувшись на это имя, может вяло поинтересоваться, кто такой был этот Уильям Стоунер, но вряд ли его любопытство пойдет дальше вопроса, заданного мимоходом. Преподаватели, не особенно ценившие Стоунера при жизни, сейчас редко о нем говорят; пожилым его имя напоминает о конце, который их всех ждет, для более молодых это всего-навсего имя, звук, не пробуждающий воспоминаний и не вызывающий из небытия личность, с которой они могли бы ассоциировать себя или свою карьеру.

Он родился в 1891 году на маленькой ферме недалеко от поселка Бунвилл посреди штата Миссури, примерно в сорока милях от города Колумбии, где находится университет. Хотя его родители, когда он появился на свет, были молоды – отцу исполнилось двадцать пять, матери всего двадцать, – Стоунер даже в детстве думал о них как о стариках. В тридцать отец выглядел на все пятьдесят; сутулый от трудов, он безнадежными глазами смотрел на участок засушливой земли, который позволял семье кое-как перебиваться от года к году. Для матери вся ее жизнь, казалось, была долгим промежутком, который надо перетерпеть. Морщинки вокруг ее бледных отуманенных глаз были тем более заметны, что тонкие прямые седеющие волосы она зачесывала назад и стягивала на затылке в пучок.

С самых ранних лет, какие Уильям Стоунер помнил, у него были обязанности по хозяйству. В шесть лет он доил костлявых коров, задавал корм свиньям в свинарнике рядом с домом и собирал мелкие яйца, которые несли тщедушные куры. И даже когда он стал ходить в сельскую школу в восьми милях от дома, весь остальной день от темна до темна был у него наполнен всевозможной работой. Под ее тяжестью в семнадцать его спина уже начинала сутулиться.

На этой одинокой ферме он был единственным ребенком, и необходимость труда сплачивала семью. Вечерами все трое сидели в маленькой кухне, освещенной одной керосиновой лампой, и смотрели на желтое пламя; нередко за час, отделявший ужин от сна, там не раздавалось никаких звуков, кроме скрипа стула от перемещения усталого туловища да еле слышного потрескивания потихоньку проседающих деревянных стен.

Дом был квадратный в плане, и некрашеные бревна крыльца и вокруг дверей покосились. С годами дом приобрел цвет сухой земли, серо-коричневый, с белыми прожилками. На одной его стороне была общая комната, продолговатая и скупо обставленная: стулья с прямыми спинками, грубые столы; рядом – кухня, где семья проводила большую часть того малого времени, что могла проводить вместе. Другую половину дома составляли две спальни, в каждой – железная кровать, выкрашенная белой эмалью, один прямой стул и стол с лампой и тазом для мытья. Полы были щелястые, из некрашеных, трескающихся от старости досок, и пыль, которая поднималась сквозь щели, мать каждый день заметала обратно.

Школьные задания он выполнял так, словно это были такие же дела, как на ферме, разве лишь несколько менее утомительные. Когда он весной 1910 года окончил школу, он ожидал, что на него теперь ляжет больше полевой работы; отец за последние месяцы стал на вид более уставшим и каким-то медлительным.

Но однажды вечером в конце весны, после того как они вдвоем весь день окучивали кукурузу, отец, поужинав на кухне и подождав, пока мать заберет со стола тарелки, заговорил с ним:

– На той неделе сельхозконсультант заходил.

Уильям поднял на него глаза от круглого кухонного стола, покрытого клеенкой в красно-белую клетку. Он ничего не сказал.

– Говорит, в университете в Колумбии открыли новый колледж. Сельскохозяйственный. Говорит, тебе бы там поучиться. Это четыре года.

– Четыре года, – повторил Уильям. – И не бесплатно же.

– Жилье и питание можешь оплачивать работой, – сказал отец. – У твоей матери там двоюродный брат поблизости живет. Книги и прочее – это купишь. Я буду присылать в месяц доллара два-три.

Уильям положил ладони на клеенку, которая тускло отсвечивала под лампой. Дальше Бунвилла, до которого было пятнадцать миль, он еще ни разу из дому не отлучался. Он сглотнул, чтобы голос звучал ровно.

– Думаешь, сможешь сам тут управиться? – спросил он.

– Управимся, я и мама твоя. Верхние двадцать буду пшеницей засевать, ручной работы станет меньше.

Уильям посмотрел на мать.

– Ма? – спросил он.

Она ответила бесцветным тоном:

– Делай, как папа говорит.

– Вы правда хотите, чтобы я поехал? – спросил он, точно наполовину надеялся на отрицательный ответ. – Правда хотите?

Отец изменил положение тела на стуле. Посмотрел на свои толстые мозолистые пальцы – в их складки земля въелась глубоко, несмываемо. Сплетя пальцы, поднял руки со стола движением, похожим на молитвенное.

– Я вот мало чему учился, – сказал он, глядя на свои руки. – После шестого класса бросил школу, стал работать на ферме. В молодости никогда учебу высоко не ставил. Но сейчас не знаю. Земля с каждым годом суше, работать все тяжелей; я мальчиком был – на ней лучше все росло. Консультант говорит, сейчас есть новые способы, как вести хозяйство, в университете, мол, этому учат. Может, он и прав. Иногда работаю в поле, и мысли приходят… – Он замолчал. Сплетенные пальцы сжались туже, и он уронил руки на стол. – Мысли приходят… – Он покачал головой, хмуро глядя на свои руки. – Давай-ка двигай туда по осени. А мы с мамой управимся.

Это был первый раз, когда отец при нем говорил так долго. Осенью Уильям отправился в Колумбию и записался на первый курс сельскохозяйственного кол леджа.

Он прибыл в Колумбию с новым черным шерстяным костюмом, заказанным по каталогу в “Сирсе и Робаке” и оплаченным скопленной за годы материнской выручкой за куриные яйца и прочее, с поношенным отцовским пальто, в синих сержевых брюках, которые в Бунвилле он раз в месяц надевал в методистскую церковь, с двумя белыми рубашками, с двумя комплектами рабочей одежды и с двадцатью пятью долларами наличных денег, которые отец занял у соседа под осенний урожай пшеницы. Из Бунвилла, куда родители рано утром привезли его на своей запряженной мулом телеге без бортов, он двинулся дальше пешком.

Посвящаю эту книгу своим друзьям и бывшим коллегам по кафедре английского языка университета Миссури. Они сразу поймут, что она – плод художественного вымысла: ни один из персонажей не имеет реального прототипа из числа живых или умерших, ни одно из событий в ней не основано на том, что в действительности происходило в университете Миссури. Они увидят еще, что я вольно обошелся как с физическими реалиями университета, так и с его историей, поэтому место действия романа, по существу, тоже можно считать вымышленным.


Перевод с английского Леонида Мотылева



Художественное оформление и макет Андрея Бондаренко


© by John Williams, 1965

© Л. Мотылев, перевод на русский язык, 2015

© А. Бондаренко, художественное оформление, макет, 2015

© ООО "Издательство ACT", 2015 Издательство CORPUS ®

Глава I

Уильям Стоунер поступил на первый курс университета Миссури в 1910 году, когда ему было девятнадцать. Восемь лет спустя, когда шла Первая мировая, он получил степень доктора философии и преподавательскую должность в этом университете, где он учил студентов до самой своей смерти в 1956 году. Он не поднялся выше доцента и мало кому из студентов, у которых вел занятия, хорошо запомнился. Когда он умер, коллеги в память о нем приобрели и подарили университетской библиотеке средневековый манускрипт. Этот манускрипт и сейчас можно найти там в отделе редких книг; он снабжен надписью: “Передано в дар библиотеке университета Миссури в память об Уильяме Стоунере, преподавателе кафедры английского языка. От его коллег”.

Студент, случайно натолкнувшись на это имя, может вяло поинтересоваться, кто такой был этот Уильям Стоунер, но вряд ли его любопытство пойдет дальше вопроса, заданного мимоходом. Преподаватели, не особенно ценившие Стоунера при жизни, сейчас редко о нем говорят; пожилым его имя напоминает о конце, который их всех ждет, для более молодых это всего-навсего имя, звук, не пробуждающий воспоминаний и не вызывающий из небытия личность, с которой они могли бы ассоциировать себя или свою карьеру.


Он родился в 1891 году на маленькой ферме недалеко от поселка Бунвилл посреди штата Миссури, примерно в сорока милях от города Колумбии, где находится университет. Хотя его родители, когда он появился на свет, были молоды – отцу исполнилось двадцать пять, матери всего двадцать, – Стоунер даже в детстве думал о них как о стариках. В тридцать отец выглядел на все пятьдесят; сутулый от трудов, он безнадежными глазами смотрел на участок засушливой земли, который позволял семье кое-как перебиваться от года к году. Для матери вся ее жизнь, казалось, была долгим промежутком, который надо перетерпеть. Морщинки вокруг ее бледных отуманенных глаз были тем более заметны, что тонкие прямые седеющие волосы она зачесывала назад и стягивала на затылке в пучок.

С самых ранних лет, какие Уильям Стоунер помнил, у него были обязанности по хозяйству. В шесть лет он доил костлявых коров, задавал корм свиньям в свинарнике рядом с домом и собирал мелкие яйца, которые несли тщедушные куры. И даже когда он стал ходить в сельскую школу в восьми милях от дома, весь остальной день от темна до темна был у него наполнен всевозможной работой. Под ее тяжестью в семнадцать его спина уже начинала сутулиться.

На этой одинокой ферме он был единственным ребенком, и необходимость труда сплачивала семью. Вечерами все трое сидели в маленькой кухне, освещенной одной керосиновой лампой, и смотрели на желтое пламя; нередко за час, отделявший ужин от сна, там не раздавалось никаких звуков, кроме скрипа стула от перемещения усталого туловища да еле слышного потрескивания потихоньку проседающих деревянных стен.

Дом был квадратный в плане, и некрашеные бревна крыльца и вокруг дверей покосились. С годами дом приобрел цвет сухой земли, серо-коричневый, с белыми прожилками. На одной его стороне была общая комната, продолговатая и скупо обставленная: стулья с прямыми спинками, грубые столы; рядом – кухня, где семья проводила большую часть того малого времени, что могла проводить вместе. Другую половину дома составляли две спальни, в каждой – железная кровать, выкрашенная белой эмалью, один прямой стул и стол с лампой и тазом для мытья. Полы были щелястые, из некрашеных, трескающихся от старости досок, и пыль, которая поднималась сквозь щели, мать каждый день заметала обратно.

Школьные задания он выполнял так, словно это были такие же дела, как на ферме, разве лишь несколько менее утомительные. Когда он весной 1910 года окончил школу, он ожидал, что на него теперь ляжет больше полевой работы; отец за последние месяцы стал на вид более уставшим и каким-то медлительным.

Но однажды вечером в конце весны, после того как они вдвоем весь день окучивали кукурузу, отец, поужинав на кухне и подождав, пока мать заберет со стола тарелки, заговорил с ним:

– На той неделе сельхозконсультант заходил.

Уильям поднял на него глаза от круглого кухонного стола, покрытого клеенкой в красно-белую клетку. Он ничего не сказал.

– Говорит, в университете в Колумбии открыли новый колледж. Сельскохозяйственный. Говорит, тебе бы там поучиться. Это четыре года.

– Четыре года, – повторил Уильям. – И не бесплатно же.

– Жилье и питание можешь оплачивать работой, – сказал отец. – У твоей матери там двоюродный брат поблизости живет. Книги и прочее – это купишь. Я буду присылать в месяц доллара два-три.

Уильям положил ладони на клеенку, которая тускло отсвечивала под лампой. Дальше Бунвилла, до которого было пятнадцать миль, он еще ни разу из дому не отлучался. Он сглотнул, чтобы голос звучал ровно.

– Думаешь, сможешь сам тут управиться? – спросил он.

– Управимся, я и мама твоя. Верхние двадцать буду пшеницей засевать, ручной работы станет меньше.

Уильям посмотрел на мать.

– Ма? – спросил он.

Она ответила бесцветным тоном:

– Делай, как папа говорит.

– Вы правда хотите, чтобы я поехал? – спросил он, точно наполовину надеялся на отрицательный ответ. – Правда хотите?

Отец изменил положение тела на стуле. Посмотрел на свои толстые мозолистые пальцы – в их складки земля въелась глубоко, несмываемо. Сплетя пальцы, поднял руки со стола движением, похожим на молитвенное.

– Я вот мало чему учился, – сказал он, глядя на свои руки. – После шестого класса бросил школу, стал работать на ферме. В молодости никогда учебу высоко не ставил. Но сейчас не знаю. Земля с каждым годом суше, работать все тяжелей; я мальчиком был – на ней лучше все росло. Консультант говорит, сейчас есть новые способы, как вести хозяйство, в университете, мол, этому учат. Может, он и прав. Иногда работаю в поле, и мысли приходят… – Он замолчал. Сплетенные пальцы сжались туже, и он уронил руки на стол. – Мысли приходят… – Он покачал головой, хмуро глядя на свои руки. – Давай-ка двигай туда по осени. А мы с мамой управимся.

1

Перевернута последняя страница, ты отчаянно не хочешь прощаться с героем и понимаешь, что вернешься к этой книге еще не один раз. И сейчас, когда нужно написать какие-то строки о книге, понимаешь, что слова не отражают все то, что ты чувствовал и о чем думал, когда читал ее. Тяжело писать, потому что чтение стало очень личным делом.

Начну с простого утверждения: это по-настоящему великий американский роман XX века. Великий без пафоса и преувеличений. Это просто свершившийся факт. Это роман неизвестного для русского читателя писателя Джона Уильямса. Джон Уильямс (1922–1994) - американский писатель, университетский профессор, лауреат Национальной книжной премии США 1973 года (за роман "Август"), которую он разделил Джоном Бартом. Всю жизнь преподавал литературу в Университете Миссури. Выпустил всего четыре романа и два поэтических сборника. "Стоунер " написан в 1965 г., переиздан усилиями поклонников в 2003. Вот то, что мы знаем о нем. Вот то, что нам о нем и нужно знать, не больше.

Джон Уильямс написал роман о себе. Как он мог это сделать в 40 лет, я не знаю. Но это свершилось. Он написал свой самый главный и едва ли не самый значительный американский роман конца XX века. И это первый на моей памяти роман о филологе, который покоряет своей силой и честностью абсолютно разных людей, часто к филологии и литературе не имеющих никакого отношения.

Главный герой романа Уиляьм Стоунер - простой фермерский парень, приехавший учиться в сельскохозяйственном колледже и зарекомендовавший себя как студент с весьма средними данными. Но на обзорном курсе по английской литературе с ним случается прозрение. С этого и начинается его настоящая история. То самое прозрение, перевернувшее его жизнь, продолжает определять основное ее направление. Он становится великолепным студентом, а потом и преподавателем, влюбленным в литературу. Именно литература и преподавательство стало для него настоящей страстью, центробежной силой его жизни.

Через жизнь Стоунера проходит эпоха между двух войн и послевоенного времени. Он так стремится обрести настоящую дружбу и любовь, но не может найти и обрести в этом ответные чувства. С одной стороны - это история одиночества, которое оборачивается страстной посвященностью профессии, но с другой стороны - это история Человека и человечности.

Удивительная особенность великой литературы. Читая "Стоунера", я это очень остро почувствовал. Ты читаешь про вещи неприятные, связанные с болью, и очень остро ощущаешь драму главного героя, но не пытаешься пролистать мимо, быстро пробежать, потому что жизнь героя становится тебе близкой, и ты начинаешь ее очень лично воспринимать.

Бессмысленно описывать фабулу романа, это действительно нужно читать. "Стоунер" - роман очень американский, очень четко вписанный в контекст американской жизни и американской истории и при этом понятный и близкий любому человеку. И в этом я не согласен с многими рецензентами, которые писали, что им было скучно читать роман. Я с первых страниц погрузился в волшебство текста. Уильямсу удалось невероятное - он облек в слова то, о чем мы молчим, что не можем сформулировать, но что мы чувствуем и чем живем. Все подробности нашей обычной жизни, которая часто кажется серой и не интересной. Уильямс доказал, что она удивительная, увлекательная и яркая. Роман написан очень хорошо, ясным и простым языком, где все метафоры очень к месту и очень точны. Нет ни одного лишнего слова, нет ничего, чтобы тебе мешало или раздражало. Более того - ты настолько ассоциируешь себя с главным героем, что начинаешь лично переживать все его невзгоды, пропускать через себя его чувства.

Роман потому гениален, что все основные герои не просто реальные и живые, но и весьма архетипичны. Ты сам можешь назвать русские имена бесчисленных Финчей, Ломаксов и Уокеров. Но самое важное, что не менее архетипичен и сам главный герой, именно поэтому можно смело составлять список людей, заявивших вслед за Анной Гавальдой, что "Стоунер - это я".

Не смотря на драму главного героя и его трагическую развязку, ты не воспринимаешь смерть главного героя с жалостью. Стоунер - человек, который заслужил уважения, и он побеждает жизнь. Он не умирает, он спокойно уходит из этой жизни, примирившись и простив своих близких, он уходит в любви в окружении своих любимых книг, до конца не выпуская из рук свою единственную написанную книгу.

Но самое главное в книге то, как писатель передал все то богатство наших собственных переживаний, как очень точно подметил самые острые переживания и как через это показал картину окружающего мира, а она там есть, нужно просто вчитаться в текст. Я искренне поздравляю читателей с появлением на русском языке великого романа о всех нас!