Дмитрий Натанович Притула (15 июля 1939, Харьков - 08 ноября 2012, Ломоносов) - русский советский писатель-прозаик, член Союза писателей СССР.

Биография

Дмитрий Натанович Притула родился в Харькове 15 июля 1939 года. Его родители - Натан Львович Фельдман и Мария Даниловна Притула были выпускниками Харьковского Финансово-экономического института. До окончания школы Дмитрий Натанович жил в Алма-Ате . С детства он мечтал стать писателем, однако отец считал, что необходимо сначала получить какую-нибудь специальность. В 1956 году, закончив школу с медалью, Дмитрий поехал в Ленинград и поступил в 1-й Медицинский институт. Во время учебы в институте подрабатывал кочегаром, а в свободное время писал короткие рассказы. По окончании института Д. Н. Притула проходил службу в Псковской десантной дивизии. В 1965 году Дмитрий Натанович получил комнату в городе Ломоносове , где и прожил до конца своих дней. Вплоть до последних лет жизни работал врачом в районной больнице, почти десятилетие на скорой помощи. Здесь, в Ломоносове , Дмитрий Натанович сформировался как прозаик, постоянное общение с обитателями этого городка давало материал для его рассказов. Очень важна и значима для Д. Притулы была дружба с редактором журнала Нева и литератором Самуилом Ароновичем Лурье . 8 ноября 2012 года Дмитрий Натанович Притула скоропостижно скончался от разрыва аорты. Похоронен в Ломоносове на Иликовском кладбище.

Семья

В 1970 году женился на Галине Анатольевне Сторожковой, в 1972 году родился сын Антон.

Произведения

Десятки рассказов Дмитрия Притулы были напечатаны в журналах Нева , Звезда , Октябрь , Север , Дальний Восток . Несколько лет Дмитрий Притула вел полосу кратких историй в газете Санкт-Петербургские ведомости. При жизни писателя вышли в свет следующие книги:

• 1976 «След облака»
• 1980 «Поворот ключа»
• 1982 «Стрела времени»
• 1986 «Воспоминания о Рыжове»
• 1989 «Ноль три»
• 2004 «Факел»

В 2015 году при поддержке журнала Звезда , под редакцией Я. А. Гордина вышла книга Дмитрия Притулы «Человек из очереди», в которую вошли неопубликованные ранее произведения, например «Декабрь-76», «Радикулит».

Экранизация

По сценарию Дмитрия Натановича Притулы (в соавторстве с Э. Дубровским) в 1984 году снят художественный фильм "Жил-был доктор".

Аудиокниги

• 2009 году по роману «Ноль три» выпущена аудиокнига в исполнении Николая Козия.
• 2013 год по рассказам «Доктор Кузин. Старшая сестра» выпущена аудиокнига в исполнении Юрия Заборовского

Критика. Отзывы

Мастер короткого рассказа, один из самых ярких прозаиков нашего времени - так характеризует Дмитрия Притулу Елена Всеволодовна Невзглядова.

Короткий рассказ - самый трудный жанр, требующий от писателя высокого искусства. Подобно тому, как в капле воды содержатся все химические свойства этой субстанции, рассказы Притулы вмещают знание скрытых законов жизни, тайных причуд судьбы, хитросплетений человеческих связей. Стиль его повествования - сказ. В эту свою манеру Притула вложил горячность и человечность души. В маленьком пригороде Фонарево, которое напоминает маркесовское Макондо из «Ста лет одиночества» , разворачивается драма жизни с надеждой и разочарованием, трудом, радостями и болезнями. Отчасти это быт советской и постсоветской провинции, точный по хорошо узнаваемым деталям, отчасти - Бытие с большой буквы. Люди ведь одинаково плачут и смеются, болеют и умирают, любят, ненавидят и радуются жизни - в Фонарево так же, как в Дании или Италии.

Читать это тяжело. Трудно. Потому что обжигает. Потому что сочувствие автора маленькому человеку, столь презираемое нынешними постмодернистами, очевидно. Потому что несправедливость устройства мироздания буквально рвется из каждого сюжета. Но что поделаешь, такова правда нашей, а может, и не только нашей жизни.

Дмитрий Притула

Дмитрий Натанович Притула (15 июля 1939 - 8 ноября 2012) - один из самых ярких прозаиков нашего времени. В том, что он незаслуженно мало известен, виноват, вероятно, излюбленный им жанр - короткий рассказ. Писатель обычно стремится заявить о себе романом, объемной формой, которая, кажется, самим размахом соответствует всеобъемлющему явлению жизни. Но это только кажется. Короткий рассказ - самый трудный жанр, требующий от писателя высокого искусства. Подобно тому, как в капле воды содержатся все химические свойства этой субстанции, рассказы Притулы вмещают знание скрытых законов жизни, тайных причуд судьбы, хитросплетений человеческих связей.

В маленьком пригороде Фонарево, которое напоминает маркесовское Макондо из «Ста лет одиночества», разворачивается драма жизни с надеждой и разочарованием, трудом, радостями и болезнями. Отчасти это быт советской и постсоветской провинции, точный по хорошо узнаваемым деталям, отчасти - Бытие с большой буквы. Люди ведь одинаково плачут и смеются, болеют и умирают, любят, ненавидят и радуются жизни - в Фонарево так же, как в Дании или Италии.

Разнообразие сюжетов и персонажей рассказов Притулы удивительно. И что еще интересно: о самых горьких вещах Притула умеет говорить, не теряя чувства юмора.

Живые, остросюжетные рассказы, в которых лирика и юмор шествуют рука об руку.

В прозе последних десятилетий привычным средством привлечь читателя стали экзотические сюжеты, эротические сцены, уголовщина . В этих сильно действующих уловках тонет реальное, тихое, но от этого не менее острое, хочется сказать - простое, но нет, как раз непростое человеческое чувство. Притуле удалось вывести его на свет божий, и это поистине удивительно: трудно его высвободить из повседневности, еще труднее описать, не впадая в штампы. Та последняя прямота, которая здесь требуется, проистекает из высокого искусства, владения стилем, композицией, формой. Ведь короткий рассказ, как уже сказано, - самый сложный прозаический жанр. Везде, где читатель прозревает заранее замысел автора, складывается впечатление, что нас ведут известными путями, и только там, где неожиданность и эффект присутствия в чужой жизни кажутся необъяснимыми, проза достигает доступных искусству вершин. Большинство рассказов Дмитрия Притулы таковы .

Елена Невзглядова

Птица

Вот говорят, в стране много беспризорников, миллион, больше-меньше , никто ведь точно не знает. Но очень много.

А вот у Алеши Евстигнеева два жилья - папино и мамино.

Но по порядку. Когда Алеша родился и был, само собой, крохотулечкой, они все жили с дедушкой и бабушкой, мамиными родителями. Но потом, и довольно сразу, удалось трехкомнатную квартиру обменять на однокомнатную и двухкомнатную. И все правильно: однокомнатная для дедушки и бабушки (их же двое), двухкомнатная для молодых.

Да, что еще важно. Алешу назвали по имени отца - тот Алексей Николаевич. Вряд ли он это предложил, а давай сын тоже будет Алешей, - это как надо себя любить. Нет, такое предложение внесла мама: ты Алеша, и он пусть будет Алешей. Получается, любила мужа.

Но когда Алеше было три года, отец его, вот как раз Алексей Никола-евич, ушел к другой женщине. А потому что любовь. Слов нет, любил он и сына, но, видать, новую женщину любил поболее.

С другой стороны, накал реформ, жить тяжело, и нельзя вроде бы в такое время оставлять сына. Его, напротив, растить надо.

Да, но как же любовь? Она же нечаянно нагрянет и все такое. Нет-нет, любовь предавать нельзя. То есть так: любовь предавать нельзя, а сына (о бывшей жене что и говорить, она же бывшая) можно.

Ладно. Ушел к любимой женщине в однокомнатную квартиру. Нет, тут все по-честному: на жилье не претендую, сыну всегда буду помогать, как по закону, так и сверх закона.

Да, а жизнь, чего там скрывать, идет себе да идет и, что характерно, исключительно вперед.

Короче, через некоторое время у Алексея Николаевича и его новой жены родилась дочь. А первая жена малость погрустила-погрустила и по новой вышла замуж. Муж жил у нее. Ну да, женщина хоть и с ребенком, но в двухкомнатной квартире - хороший вариант. И у них через некоторое время родились близняшки (мальчики).

Да, теперь о деле. В смысле работы. Чем новый муж занимался, сказать затруднительно, а вот мать Алеши кем-то там была при администрации. Нет, не начальница, простой такой работник.

Жили они без расширения жилплощади, без машины, но, по одежде судя, особого напряга не было.

Другое дело Алексей Николаевич. Когда завод, где он был инженером, накрылся, он некоторое время стоял на бирже труда (это еще в прежней жизни, то есть в старой семье). Но, видать, некоторое количество сообразительности в голове у него было, и он что-то там придумал, а вот что - он там какие-то новые двери придумал. И у него мастерская, там несколько рабочих.

Пожалуй, помогли родители новой жены. Ну, должен же кто-то подтолк-нуть, а иначе лежать тебе камнем на полях новой цветущей жизни, а под камень, и это каждому известно, водичка не течет.

Но именно что потекла. Работал много, это конечно, но водичка все ж таки помаленьку текла.

Первое, что они сделали: продали однокомнатную квартиру и купили двухкомнатную. А потом машину, сперва нашу, а потом иностранную, хотя и побывавшую в битвах и труде.

Уже подумывали и о трехкомнатной квартире. Чтоб в хорошем доме и чтоб, не въезжая, сделать настоящий, вполне современный ремонт. А потом уже о новой машине думать, тоже иностранной, но без предыдущих битв.

То есть жизнь в очередной раз подтверждает - она на месте не стоит. Другое дело, для всех она идет с разной скоростью, для кого-то летит и довольно весело, для кого-то переползает с бугорка на колдобину, и еще как потерпеть надо, пока выберешься на новый бугорок, нет, не на горку, только бы на бугорок.

А теперь пора вернуться к текущему моменту.

Алексей Николаевич был хорошим отцом: денежки, положенные сыну, не зажиливал, отдавал всегда в срок, одежду сыну покупал в основном он, и это понятно, все-таки он побогаче , и потом, это Алексей Николаевич жену и сына бросил, а не наоборот.

Более того, когда он с новой семьей ездил на Юг, всегда брал с собой сына. Нет, нормальный отец. А может, даже и хороший.

Но! С матерью и отчимом Алеша жил неразлучно только до той поры, пока Алексей Николаевич не купил двухкомнатную квартиру.

К этому времени его дочери было пять лет, а двойняшкам его бывшей жены по три года каждому.

Тут надо напомнить, что бывшая жена его работала в администрации, то есть грамотный человек, и уж в арифметике-то она разбиралась. И однажды она доложила первому мужу (понятно, предварительно посовещавшись со вторым), что наблюдается некоторая несправедливость. Они в двухкомнатной квартире живут впятером, а эти в двухкомнатной же шикуют втроем, и если Алешу хоть на какое-то время отдавать отцу, то это будет справедливо.

Там как было? Комната для взрослых и детская, где на двухэтажной кроватке спят близнецы и на узкой кроватке Алеша.

И у тех будет так же: в одной комнате родители, в другой дети. Нормально! Нет, согласия Алеши никто не спрашивал, мать с отцом договорились, что Алексей Николаевич приглашает сына пожить у него. Ну, чтоб не получалось, мол, мама сынульку выперла - это непедагогично.

Алеша перешел к отцу охотно: близнецы очень шумные и не делили игрушки, и не дрались только во сне. Тем более мама сказала, это на короткое время, захочешь вернуться, всегда ждем тебя.

Так и началась жизнь Алеши на два дома. Правда, больше жил у отца. Примерно такой расклад: три месяца у отца, месяц у матери. С сестренкой жили дружно: старший брат и все такое, защитит, если что, старший же брат.

Единственное, что не устраивало его мачеху, - разнополость детей. Время ведь шло, подрастал Алеша, соответственно, подрастала и сестренка. И когда мачеха особенно внятно понимала непедагогичность разнополости, она говорила мужу: а пора бы Алеше пожить у родной мамочки, небось , скучает по своей кровиночке и надо бы женщину пожалеть.

Теперь об Алеше. Значит, четырнадцать лет. Но выглядит еще моложе - а лет на двенадцать. Тощенький, маленький, личико вовсе детское, ну, лет, значит, двенадцать.

Нет, напомнить надо, сколько по стране беспризорных детей, а сколько в детских домах, а сколько живут с родителями, но те беспробудные пьянчужки.

А тут есть отец и мать и не пьют, но исключительно работают и говорят, что любят и очень даже скучают, типа жду с нетерпением, когда вернешься, твой любимый пирог испеку.

Да, но, по дальнейшим событиям судя, Алеша был мальчиком со странностями. Нет, правда, у тебя есть родные папа и мама, и два жилья, ты в одном месте поживешь, а потом в другом, это же вроде путешествия. Так чего же не жить?

Да, но, видать, у этого тощего мальчика помаленьку проклевывалось соображение, что на самом-то деле он никому особенно и не нужен. С другой-то стороны - да кто кому нужен? Но это если смотреть с высоты взрослого человека. У детей же все не как у взрослых, у них же мир стоит на ногах головой кверху.

Видать, Алеша понимал так, что на самом-то деле он и папе и маме мешает и если он, к примеру, испарится вовсе, они потом всю жизнь будут маяться , зачем мы спихивали его друг другу, он же наш сынок, а не футбольный мяч. Ну, словно бы он малый ребенок.

Ну, так - не так рассуждал Алеша, сказать трудно, но, пожалуй, именно так.

И вот что он удумал. На следующий день Алеше надо было отселяться от отца к матери. Он ушел из школы пораньше, чтоб никого не было дома, набрал в ванну теплой воды, лег в нее и чикнул бритвочкой по венам. Как это он сообразил? Пожалуй, насмотрелся кино из старинной жизни.

Да, но какая воля у мальчишки! Любой другой, увидев, как помаленьку краснеет вода, выскочил бы, что пробка, и стал бы звать скорую помощь - спасите меня.

Алеша же нет - лежал и терпел. Да помаленьку и уснул. Пожалуй, уснул бы навсегда, но из школы прибежала сестренка.

Ну, испуганный крик, скорая помощь - это все понятно.

Он был так слаб, что его положили в палату для тяжелых больных. И продержали три дня, кровь переливали, все такое. И спасли.

Ходил с трудом, и почти все время с ним был отец, вот Алексей Николаевич. И мама несколько раз приходила.

Алексей Николаевич как-то даже упрекнул сына: сказал бы мне, что не хочешь от нас уходить, так и живи. И вообще - потерпел бы немного, ты же знаешь, что денежку мы скопили и присматриваем трехкомнатную квартиру. Там у тебя будет отдельная комната, и живи, пока по маме не соскучишься.

Да нет, это я случайно, оправдывался Алеша, это я в книжке про древнего царя вычитал (надо сказать, учился Алеша так себе, но читал много) и ре--шил попробовать, но больше, конечно, не стоит пробовать.

В таком, видать, духе говорил он и доктору, которого как раз интересуют люди, решившие преждевременно и самостоятельно улететь на небушко.

Потом доктор говорил с Алексеем Николаевичем. Тихий голос, ласковый, бородка.

Мы должны наблюдать за Алешей в нашей больнице, недельку или чуть больше, нет, никаких лекарств, только наблюдать. Мы должны быть уверены, что ваш сын не повторит попытку покинуть нас досрочно.

Алексей Николаевич, понятно, не хотел, чтобы сын лежал в такой больнице, это мальчишеская глупость, говорил, он просто хотел нас попугать, он не всерьез, он даже изнутри не закрылся, чтоб мы могли домой попасть.

Так бывает, возражал доктор. Пример. Девушка поссорилась с парнем и наглоталась таблеток, что под руку попались. Это мы умеем отличать - мамины таблетки от давления и вскрытие вен. Словом, завтра мы переводим Алешу к себе. Он хороший мальчик, только в детстве немножко задержался. Поверьте, иначе никак нельзя.

Они сидели в больничном саду и тихо разговаривали, отец и сын, я не хочу туда ехать, все в школе будут знать, что я дурачок, да ты что, зачем они в школу будут сообщать, никто не узнает, всего неделька. А потом мы жилье новое купим и будем жить дальше, но получше , попросторнее.

Дурачок он, этот доктор, он думает, кому-нибудь может не нравиться сидеть вот в таком саду и смотреть на голубое небо. Уж сколько раз я тебе говорил и повторю: жизнь - это чудо, это праздник. Ты посмотри, Алеша, сентябрь, почти середина, а желтых листьев, считай, почти нет.

Да, унывать Алексей Николаевич не любил, и было такое впечатление, что он малость клокочет от переизбытка сил. Потому, видать, мог много работать и не унывать.

Ты только собери свою волю, у тебя временный упадок сил, а ты соберись. Я тебе так скажу: воля - это в человеке самое главное. С волей человек добьется всего. И даже летчиком стать? И летчиком стать. И кем захочет. Ты не смейся, но я иногда думаю, что, если человек захочет полететь, нет, не на самолете, а как птица, он и полетит. Но только если очень захочет.

Подувал ветерок, и Алеша был в легкой голубой курточке. А знаешь, папа, я в это тоже верю. Человек может полететь, как птица. Я сейчас. Ты смотри вверх, вон на ту крышу. Я сейчас.

На крышу пятиэтажного здания можно было попасть только через черный ход, и, значит, Алеша заранее разведал, как можно выбраться на крышу.

И Алеша стоял на краю здания, и отец, видать, уже сообразил, что сейчас сделает его сын, и вскочил, но от страха не мог крикнуть. Да, вот именно окаменел.

Алеша растянул куртку на манер крыльев, и эти крылья должны были держать его в воздухе, несомненно обеспечивая плавный полет и плавное же приземление.

Он взмахнул голубыми крыльями и прыгнул.

Флейта

У Людмилы Васильевны украли флейту.

Но все по порядку.

Когда следователь узнал, что эта флейта стоит тысяч двадцать-сорок, он очень удивился. Это же годовая - полуторогодовая моя зарплата. Нет, поправила его Людмила Васильевна, вы чего-то не понимаете - не рублей, а долларов. Тот вовсе изумился: бывают разве такие инструменты, ну, я слышал, скрипка там семнадцатого века, это понять могу, но ведь флейта, в сущности, это же такая дудочка. Да, но этой дудочке сто пятьдесят лет, и сделала ее знаменитая немецкая фирма, на ней играл мой прадед,
и дед, и отец, ее не продавали ни в войны, ни в блокаду, и я завещала ее музею инструментов.

Это нам известно. То есть следователь намекнул, что именно поэтому и разыскивает инструмент, то есть в том смысле, что это почти казенное имущество, а так-то у нас и других дел по горло помимо дудочки отдельно взятого частного человека.

А кто мог, как вы думаете, утянуть флейту? Вот этого я как раз не знаю. Не соседи? Нет, не соседи. У меня несколько флейт, а взяли только эту и ничего более, и они не знали, что именно эта дудочка дорогая, и у меня очень хорошие соседи.

И это правда - у Людмилы Васильевны хорошие соседи.

Но все по порядку.

Это коммуналка, но маленькая коммуналка. Помимо Людмилы Васильевны еще две семьи: пожилая пара и средних лет - выпивающая, но без хулиганства - пара. Когда люди выпивают без хулиганства, это вполне можно терпеть. И жили дружно. Главное: терпели работу Людмилы Васильевны. Она детишек учила играть вот именно на флейте. Ну, когда она сама играет, это ладно, все же песенки красивые и грустные. Но когда детишки истязают дудочку, дело другое. Да при этом Людмила Васильевна подыгрывает им на пианино. Но терпели.

Может, любили Людмилу Васильевну - вот она музыкантка, а не возникает, мол, у меня кости беленькие, а у вас тоже беленькие, но потемнее . А может, жалели. Да, пожалуй, именно жалели.

Но все по порядку.

Дело в том, что Людмила Васильевна - инвалидка детства. Лет в десять-двенадцать она такую болезнь перенесла, что левая ножка осталась навсегда такой, какой была до болезни. То есть правая ножка росла, а левая - нет. И без костылей Людмила Васильевна передвигаться не могла. Вот у кого жизнь зависит от погоды - посыпал дворник лед песком или солью или не посыпал.

И соседи Людмилу Васильевну жалели. Когда подходила ее очередь мыть квартиру и лестницу, за нее это делали другие женщины. Что-то им Людмила Васильевна платила, но это так, больше для виду. А какие деньги у учительницы музыки? Это все понятно. Нет, жили дружно. Даже Новый год встречали всей квартирой.

Правда, было время, когда Людмила Васильевна почти получила однокомнатную квартиру. В школе ее ценили - вот она не только на флейте играет, но, если заболеет учитель на пианино, она безотказно заменит его.

И детишки ее любили и, если помимо школьных занятий надо еще маленько поднажать, приходили к ней домой. И, что характерно и удивительно, - бесплатно. Нет, инвалидка, музыкантка и одинокая - и бесплатно.

И школа пробивала ей однокомнатную квартиру. Но сперва соответствующее звание пробили: и человек заслуженный, и звание соответствующее, а живет в коммуналке. И уже все вовсе было в порядке, но пришли реформы и жилье перестали давать, а тем более бесплатно . И Людмиле Васильевне да и всем было понятно, что это уже навсегда.

Если, конечно же, не случится чудо.

А какое может быть чудо, если ты учительница музыки да инвалидка детства, да если тебе пятьдесят с хвостиком. Пусть с небольшим, но ведь же с хвостиком.

А тут еще такое горе: украли, значит, флейту.

И как-то на эту пропажу Людмила Васильевна очень уж нездорово отреагировала.

Ну, если разобраться, хоть и дорогая, и даже неправдоподобно дорогая флейта, но это ведь вещица, а не единственный и невозвратный твой человек. Но нет.

Следователь ведь прав, флейта - это, в сущности, дудочка, в которую ты, сделав губки бантиком, дуешь, и тогда льется красивая песенка.

Людмила же Васильевна относилась к этой дудочке как к живому человеку. Она как-то призналась соседке - вот которая как раз постарше, - что у флейты голос человеческий. И когда Людмиле Васильевне, представить себе, грустно или одиноко, она дует в эту флейту, и та отвечает, значит, человеческим голосом, а это ничего, бывали и похуже времена - и у тебя, и у всех - и ведь все проходило, и это времечко, даже краткий миг, когда тебе грустно и одиноко, тоже пройдет. Только потерпи маленько .

Да, единственный и близкий друг, и не обманет, но скажет тебе исключительно то, что ты хочешь от него слышать.

У Людмилы Васильевны, значит, было несколько дудочек, но любила она именно эту. Конечно же, не потому, что она дорогая. Все как раз наоборот: флейта потому дорогая, что голос у нее человеческий и она всегда успокоит и утешит, и она, видать, не позволяла разворачивать жизнь грустной и даже нестерпимой стороной - инвалидка, одинокая и живет в коммуналке, но поворачивала взгляд Людмилы Васильевны точнехонько в противоположную сторону: к примеру, уважают на работе, любят ученики, не зловредные соседи. И есть верный друг - вот как раз эта флейта. И в этом случае можно даже считать, что жизнь вполне удалась. И Людмила Васильевна всегда была улыбчивой, веселой и на удивление приветливой.

И вот флейту украли. И Людмила Васильевна была безутешна. Главное - она знала, что флейта исчезла навсегда. Если не могут найти пропавшие миллиарды, кто станет искать какую-то флейту, в сущности говоря, дудочку.

Но хоть была Людмила Васильевна безутешна, голову бесполезными соображениями - а кто мог бы украсть? - не забивала. Никто не мог. С соседями все ясно - они не знали, что флейта дорогая. А знали в музее инструментов и в школе - учителя и ученики.

Ну да, Людмила Васильевна, если была учеником довольна, давала поиграть на своей флейте, чтоб, значит, человек почувствовал, что такое настоящий инструмент. Нет, голову бесполезными соображениями она не забивала.

А вот горевала безутешно - это да. И иной раз говорила знакомым: вот я сомневаюсь теперь, правильно ли я поступила, что хранила эту флейту.

Ладно, в прежние годы за настоящую цену инструмент нельзя было продать - такие деньги у людей не водились, - но в новейшие времена, может, как раз и следовало продать. И обменять комнату на квартиру, и одеться нормально, а не по-музыкантски, и что-то оставить на старость - все-таки несколько тысяч зеленоватых долларов делают ожидание старости, тем более в случае малой подвижности, менее тревожным.

То есть все вроде осталось на прежних местах, но без флейты взгляд Людмилы Васильевны на собственную жизнь переменился.

И от этой перемены она стала грустной и совсем неулыбчивой.

И даже несколько раз высказывала соображение, что, может, она долгие годы ошибалась и жить следовало в другом месте.

Под словами «другое место» Людмила Васильевна имела в виду место вполне определенное - Америку.

Но все по порядку.

Когда говорили, что Людмила Васильевна одинокая, то это верно лишь в том смысле, что у нее никогда не было мужа и, соответственно, детишек. Семья же у нее была. Старшая сестра, муж сестры - коротко говоря, зять - и племянница.

Тут так. После смерти родителей сестры жили в двухкомнатной квартире, обе безмужние, и жили дружно. Когда сестре было хорошо за тридцать, она завела дочечку, правда, вне брака и прочих узаконенных отношений. Жили, значит, втроем. И опять же очень дружно.

А когда девочке было лет десять, ее мама вышла замуж, уже вполне законно и оформленно. И муж переселился к жене.

Вот тогда-то двухкомнатную квартиру разменяли (по настоянию Людмилы Васильевны) на однокомнатную квартиру и комнату в коммуналке.

Но! Пришли вольные времена, муж - химик, и у него есть родственники в Америке, и нужно уезжать отсюда, покуда можно уехать. Поскольку ничего хорошего от этой страны ожидать не приходится.

Но! Но дочка ехать отказалась. То ли не очень уважала отчима, то ли тетку любила больше, чем родную мать, сказать трудно. А может, просто сперва хотела закончить учебу (играла как раз на флейте).

А те уехали. Да, но для отъезда нужны были деньги, и они продали квартиру. А девочка поживет у тетеньки. Уж как это проводилось через законные конторы, сказать затруднительно. Да это и неважно.

У тех - зарубежных - людей жизнь помаленьку налаживалась. Закончив учебу, племянница поехала погостить к маме, там встретила своего нена-глядного (может, зорко всматривалась) и уже обратно, что понятно и законно, не вернулась.

Но тетеньку любила и дважды приезжала навестить ее. Сестренка не приезжала ни разу - уж чем-то, видать, ее прошлая родина рассердила.

Нет, все время звали Людмилу Васильевну и в гости и насовсем . Но она не ездила. Нет, дело не в деньгах - это бы сестренка заплатила, - а дело, смешно сказать, во времени. Его-то как раз у Людмилы Васильевны и не было. Ну да, она же свободна только летом. Но именно этим летом надо много заниматься с учеником (ему поступать в консерваторию) и с ученицей (ей поступать в училище). Но вот уж на следующее лето - это да.

И вот теперь, по новой перелистывая помаленьку уменьшающуюся жизнь, Людмила Васильевна растерянно говорила: а, пожалуй, надо было уезжать, все же в старости не одна. Все же близкие люди и нет угрозы будущей жизни. А работу и там найдешь, уверяла племянница, я же учу детей музыке, а ты учительница, как-нибудь получше меня. В общем, все понятно. Жизнь я жила правильно, если брать главное, но одновременно неправильно, если не отбрасывать мелочи - типа жилье, одежда, еда и одиночество. Всё! Близится старость, а в душе одни только сожаления и разброд.

Да, но кто же сказал, что чудес на свете не бывает. А ведь это неправда, если мягко говорить, и даже ложь, если говорить прямо. Иной раз чудеса кое-где случаются. Буквально очень редко и исключительно почти никогда. Но случаются.

И вот пример. Флейту, поверить даже трудно, нашли. Уже на самой границе. Ее вывозил иностранный человек. Вы не поверите, но у нас теперь все по-другому, сказали Людмиле Васильевне, возвращая флейту.

У нас теперь на границе есть люди, понимающие в дорогих вещах, в том числе и в музыкальных инструментах, и есть компьютеры, отличающие ворованную вещь от честной, и цепочку в этот раз непременно отследим и найдем вора, подробности вам сообщать не будем, это тайна следствия. Однако сказать, что ученики и соседи ни при чем, мы можем вам уже сейчас. Нет, но какие бывают люди. Маленькая ведь дудочка, но вот она нашлась, и счастье Людмилы Васильевны было вполне даже беспредельным. Так что не надо подробно про него и рассуждать. Можно отметить одно: Людмила Васильевна очень долго играла на флейте. Ну да, люди встретились после долгой разлуки и не могут наговориться.

Нет, теперь-то все хорошо, потому что на привычных местах. Да где же еще меня будут так уважать учителя и ученики, да и как я брошу учеников сейчас, когда Леню (к примеру) надо готовить в консерваторию, а Надю (тоже к примеру) в училище. Не всем же уезжать, кое-кто должен и здесь учить детей музыке.

Да и соседи у меня хорошие. Да и что значит - хорошие или плохие. Не могу же я в самом деле продать флейту. Вот верующий человек разве продаст икону, даже очень дорогую. Подарить - другое дело, продать - нико-гда. Да вот вы сами могли бы продать друга ради лишних квадратных метров? Даже если бы соседи были плохие. А у меня как раз на удивление хорошие соседи.

Кошка

Звали ее Мусей.

Хоть и говорят, что кошке все равно, в каком доме жить, кормили бы ее да не обижали, но исключительно для уточнения надо сказать, что дом, где жила Муся, был старый, не вполне хрущоба , а скорее хрущобообразный, четырехэтажный. Двухкомнатная квартира, где, собственно говоря, и прожили свою совместную, то есть сознательную жизнь хозяева этой Муси, Виктор Алексеевич и Тамара Ивановна, и детей успели дорастить до вполне взрослого возраста - дочери их тридцать пять, а сыну двадцать восемь.

Дети их, выйдя замуж (женясь, соответственно), обустроились самостоятельно. Им повезло - вписались в поворот новой жизни.

Теперь о хозяевах Муси (ласково - Муськи). И Виктор Алексеевич и Тамара Ивановна - инженеры. И что характерно, всю жизнь проработали в одном и том же НИИ. Нет, уточнение: он работал в своем НИИ (закрытый ящик), а она в своем (полузакрытый ящик, в том смысле, что в ее НИИ работали не только на армию, но и на нормальное гражданское население).

Чем они там занимались, это неважно. Главное: люди постоянные, не летуны, не ищут, где водичка поглубже .

Жили они, надо прямо сказать, во все времена бедно, то есть от аванса до получки. Подкармливали их два огорода и лес. Виктор Алексеевич всего больше на свете любил лес, грибы и ягоды запасал не только на свою семью, но и на всех родственников, как своих, так и Тамары Ивановны.

А бедность - это понятно - простые инженеры, растят двоих детей, чего уж там.

Да, в бедности, зато дружно.

Вот говорят, что если муж и жена живут дружно, то с возрастом они начинают походить друг на друга. Но нет!

Виктор Алексеевич тощий, но жилистый, очень близорукий (носил очки с толстыми стеклами, это понятно). Молчун. Словно бы человек постоянно какую-то важную думку гадает. В лес ходил только один. Даже Тамару Ивановну брал неохотно. Когда она обижалась, он, понятно, соглашался, но просил, до леса вместе, а там врозь. Да я заблужусь, нет, я тебя буду видеть, не сомневайся. Я тебя и так всегда вижу, даже и на работе (напомнить, ящики у них были разные).

Еще: был Виктор Алексеевич очень рукастым . Не в смысле руки длинные, нет, а в смысле этой нормальной длины руками он умел делать все. Нет, буквально все! Аппаратуру какую на работе отладить, телевизор отремонтировать, сантехнику. Про ремонт квартиры и говорить не надо. Только сам. Очень удивлялся, когда узнавал, что кто-то для такого дела нанимал людей. Нормальный мужик свою квартиру должен делать сам. Или телик у тебя барахлит , так есть же схема - посмотри и сделай.

Это, значит, Виктор Алексеевич. Да, еще он очень любил свою Тамару Ивановну. И об этом знали все.

Да, а вот и Тамара Ивановна. Ну, буквально и абсолютно противоположна мужу. Он, повторить, тощий, жилистый и молчаливый, а она как бы вся клокочет - столько у нее лишних сил. Малость даже и шумная. Нет, не крикуха , но поговорить (даже громко) и посмеяться (даже и без особой причины) любила.

После вторых родов чуток расплылась, но удалось вовремя остановиться. И была она полная, но налитая силой женщина, белолицая, темноглазая, пожалуй, даже и красивая.

Очень любила застолья - и дома, и в гостях, и на работе. Нет, первое дело не выпить и закусить (хотя и это приятно), а первое дело после выпить и закусить - попеть.

Да, Тамара Ивановна не только любила петь, но главное - умела. Она много лет ходила в хор русской песни при доме культуры. «Уточка». Сарафаны, расшитые как бы бисером, кокошники там. Даже ездили с концертами в другие городки. «Вы, комарики, комарики мои, комарики, мушки маленькие». Так они пели. Даже побеждали на разных смотрах.

Тут что еще важно? Виктор Алексеевич был лет на восемь старше Тамары Ивановны. То есть когда они поженились, ему было двадцать семь - почти взрослый мужчина, а ей девятнадцать - почти еще девочка.

И вот такая разница - в понимании Виктора Алексеевича - оставалась всегда. Жена у него молодая, и он должен опекать ее и жалеть - она ведь почти девочка. Уже и дети выросли, и внуки пошли, уже она называла его - Дед, а он ее - Бабка, а она все девочка.

То есть он свою жену отчаянно любил. И отчаянно же ревновал. Вроде и поводов особых не было, но ревновал. Пример. Они в гостях, Тамара Ивановна с кем-нибудь танцует, так вечером, правда уж дома, упреки: ты к нему слишком прижималась.

Да, и не раз говорил жене, если у нас не заладится (в смысле измени она ему или уйди к другому), я жить не буду. И Тамара Ивановна не сомневалась - это правда. Значит, поводов особых не было, но отчаянно ревновал. Вроде бы вполне умный человек, книжки любил читать - по истории, по философии, в лесу мог лечь в траву и долго смотреть вверх, ну да, дивлюсь я на небо, тай думку гадаю , но ревность, видать, идет не от ума, а от чего-то иного, не вполне даже понятного.

Ладно. С другой-то стороны, худо ли вот так жизнь прожить, хоть и в бедности, но ведь и в любви же, и растить детей, помаленьку состариться да и тихонько отлететь, разумеется, опередив жену и уже терпеливо поджидая ее в неоглядных высях.

Не вполне так получилось. То есть детей вырастили, и они ловко вписались в новые времена, жили отдельно от родителей и хорошо зарабатывали, и можно было спокойно входить в старость: если что, на одну пенсию жить не придется, дети хорошие, и они помогут.

Но! В плавном течении жизни случаются, и это каждому известно, большие и малые ямы и даже пропасти.

Тамара Ивановна и Виктор Алексеевич свалились вот именно в пропасть.

Короче: внезапно у Виктора Алексеевича наступила полная парализация всего организма. Его положили в больницу, где он, вообще-то говоря, помирал . Сколько-то дней был без сознания. Тамара Ивановна спросила у доктора, какое у ее мужа состояние. Доктор даже удивился, разве сами не видите, да никакого состояния нет. То есть человек помирает . Но мы делаем что возможно. Может, лекарства какие нужны? Да, но они очень дорогие. Это ничего, ничего, вы только напишите, что нужно. Сын дал денег, и Тамара Ивановна все купила.

То ли время еще не пришло, то ли услышаны были молитвы Тамары Ивановны, но дней через несколько Виктор Алексеевич открыл глаза. Да, он сперва открыл глаза, а потом улыбнулся. Может, думал, что он уже на небесах и там видит свою дорогую и ненаглядную. Может, даже и удивился, а каким образом она оказалась в этом месте прежде него.

Он не мог шевельнуть правой рукой и ногой и не мог говорить. Уж как его выхаживала Тамара Ивановна! Иногда ее меняла дочь. Иначе бы и мама свалилась. Через месяц Виктора Алексеевича отвезли домой.

Можно повторить: это удача, когда у тебя хорошие дети, особенно когда они в силах оплачивать физкультурницу, массажистку, медсестру.

В общем, помаленьку Виктор Алексеевич начал шкандыбать по комнате (держась за спинку стула, это конечно), растягивая слова, спотыкаясь, говорить и даже шевелить пальцами правой руки.

Потом, через сколько-то времени они спустились во двор, и это была большая победа, вроде полета в космос. Ну да, должен был помереть , а вместо этого спустился, хоть и с помощью жены, во двор.

А потом пошел, пошел и уже самостоятельно мог ходить по лестнице и посидеть на лавочке. Пусть ты инвалид самой первой группы, но, покуда можешь вдыхать и выдыхать воздух, видеть солнышко, золотую листву и свою Бабку, ты жив.

Потом мог уже самостоятельно шкандыбать по улице, с палочкой, это конечно, речь стала вполне внятной, в правой руке мог самостоятельно держать хлеб.

И вот тут-то возвратилось то, что притихло на время болезни, - а именно что ревность.

Если Тамара Ивановна ездила в город к детям, Виктор Алексеевич непременно проверял, к детям ли она поехала. То есть он, конечно, спрашивал, как доехала мама, но Тамара Ивановна понимала, что ее поездка взята под контроль. Нет, не сердилась: у каждого человека свои странности, то есть свои тараканы под кепкой.

Но однажды рассердилась. Виктора Алексеевича пришел навестить сотрудник, паренек лет тридцати. С цветами и конфетами. Ну, это всем известно, жене цветы, детям конфеты, ой нет, все наоборот, детям цветы, жене конфеты.

Пришел он в костюме и при галстуке. А чего это ты расфуфырился , как бы весело спросил Виктор Алексеевич. Мы с женой в театр едем, она меня в машине ждет. Ты вот что, ты больше не приходи, не затрудняйся.

Когда паренек ушел, Тамара Ивановна набросилась на мужа, ты почему так разговаривал с ним, он же не сам по себе пришел, его работа послала. Ты что, не понимаешь, терпеливо объяснил Виктор Алексеевич, он же не ко мне приходил, а к тебе, потому и разоделся.

Ну ты, Дед, даешь, совсем сбрендил, да на фига молодому парню старая толстая тетка. Но Виктор Алексеевич только усмехнулся, типа уж он-то понимает в окружающей жизни поболее жены, поскольку она не только женщина, но и женщина почти молодая. То есть жизненного опыта у нее, считай, почти никакого.

Всё! Теперь только про Мусю. Жила у них восемь лет. Ласковая кошечка, спала только у хозяйкиных ног, Тамара Ивановна очень ее любила. Приходит с работы, Мусенька моя, соскучилась девочка.

Вдруг стала замечать, что Муся боится хозяина, то есть не подходит к нему. Ты ее не обижаешь? Кормишь? Не обижаю и кормлю. А что же она так жадно набрасывается на еду, когда я ее кормлю после работы?

И когда Виктор Алексеевич сбрасывал кошку с дивана, норовя при этом поддать ногой, Тамара Ивановна строго говорила - не так грубо.

И стала с Мусей еще ласковей, моя Мусенька, да на коленях постоянно держит, она меня успокаивает, забирает отрицательные силы, скопившиеся за день.

Ты к Мусеньке лучше, чем ко мне. Понимала, это у мужа от ревности, он хотел бы, чтоб она обращалась с ним, как с кошкой, то есть ласково приговаривала, мой Дедуля, и поглаживала его, а он бы мурлыкал. Чтоб был для нее только он и никакой Муськи. Ну да, больной человек и весь день один.

Ну вот. Однажды Тамара Ивановна приходит с работы, а Муся лежит в уголке на своей тряпочке и не встает. И ее рвет. Заболела моя Муся, заболела бедная девочка. Вдруг спрашивает, Виктор, а ты ее, случаем, не ударил? Тот признался - слегка пнул . Не рассчитал: хотел под зад, а вышло - в живот. Правой ногой (то есть больной). Ну да, тебя для того и лечили, чтоб ты Мусю пинал . Если с ней что случится, тебе будет плохо.

И случилось. Через день Муся умерла.

Тамара Ивановна завернула ее в тряпку и снесла на огород - похоронила.

И всё! И молчок. С Виктором Алексеевичем не разговаривает. Он что-то спрашивает - ноль внимания. Словно бы он место пустое. Правда, еду ему на день оставляла - даже пустому месту кушать надо.

Виктор Алексеевич очень переживал. Через несколько дней сказал, так со мной не надо, так я жить не буду.

Ноль внимания! Это пустые угрозы. Куда ты, голубчик, денешься. Конкретно.

Но! Однажды приходит с работы - мужа нет. Гуляет. Час проходит, мужа нет. Гуляет. Два проходит - нет.

Малость встревожилась. Пробежала по близким улицам и дворам. Возвратилась домой. Обзвонила знакомых - нет мужа. Заглянула в шкаф - нет куртки. Да, напомнить надо, осень хоть и золотая, но не очень-то и теплая. Особенно вечерами.

Значит, пошел в лес, чтобы оттуда не вернуться. Вспомнила, он много раз говорил, самый лучший способ уйти из жизни - прыгнуть в болото. Я такое место знаю. И это недалеко - рядом с парком.

Тамара Ивановна все поняла и побежала к парку. А потому что попасть в нужное место можно только через парк. Конечно, можно и кругом, но не с ногами же Виктора Алексеевича.

И молила, чтобы парк был закрыт. Его закрывают часто - то на просушку, то на проветривание, а сейчас и вовсе осень. В прежние времена Виктор Алексеевич, как все нормальные люди, перелез бы через забор, но не сейчас, в самом деле, не на одной же ноге.

К счастью, парк был закрыт. Значит, Виктор Алексеевич уперся в закрытые ворота. Мог бы, конечно, доехать на пригородном автобусе до какого-либо дальнего леса, но Тамара Ивановна отчего-то была уверена, что муж где-то здесь. Только бы не уехал, молилась она. И бегала по близким к парку дворам. Наконец увидела лежащего на лавочке мужчину. И это был ее Дед, Виктор Алексеевич. Он укрылся курткой и плакал.

Ну, что ты, Дед, что это ты удумал. Разве можно так с людьми обращаться, у меня же сердце чуть не лопнуло. Все, Дед, хватит, вставай, отдохнул на лавочке, а теперь похромали домой.

СЕРДЕЧНИЦА

Родилась и выросла Лариса в Горбиках. Там, на большой птицефабрике, работали ее родители: отец - электрик, мать - птичница.

Двухкомнатная квартира на четверых (есть младший брат), так и достаточно. Современные условия: вода холодная и горячая и газ. Нет, вполне сносно жили, зарплату тогда давали в срок - получка и аванс. Отец пил мало, ну, праздники, дни рождения, все такое. Но не злоупотреблял. И вообще жили дружно. Ну, не без покричали друг на друга, но без рукоприкладства. Ну да, очень, выходит, дружно жили, если вовсе без рукоприкладства.

Училась Лариса средненько - тройки-четверки, - но иной раз и пятерки случались.

Что в ней главное? Лариса была красивой. Самой красивой в школе, а может, и в Горбиках. Волосы светлые, густые и всегда заплетены в косу. Ни в какие новомодные времена не отказывалась от косы, тугой и длинной. Да, красивая: белолицая, сероглазая, стройная девушка с длинной тугой косой.

После школы вполне законно возник вопросительный знак. Вот кем быть? Чтоб всю жизнь заниматься одним любимым делом, нет, каких-то там особых желаний не было. Но было два ясных понимания: в Горбиках она жить не хочет, но главное - надо, чтобы работа была чистая.

И Лариса решила выучиться на медика. В мединститут провалилась сразу - двойка по сочинению. Тогда она пошла в медучилище, куда поступила без труда. Утешала себя так: ну не врач, а медсестра или фельдшер, все равно белые халаты, конечно, дело надо иметь с больными людьми, но ведь не ты от них зависишь, а они от тебя, и это важно. И странно: в школе училась средненько, а в училище была из лучших . Выходит, не только красивая , но и умная. А может, медицина начала нравиться.

Работать ее послали в районную скорую помощь. Бригада: водитель, врач и она, фельдшер Лариса. Через год все поняли, что она не только красивая, но и хороший фельдшер. Руки у нее ловкие, считалось, что для Ларисы нет плохих вен. Находчивая и сноровистая (ну когда у вас тяжелый больной и работать надо вот именно в четыре руки).

Работала сутки через трое, но когда кто-то заболевал или отпуска без скрипа соглашалась на добавочные сутки. Да, это тяжело, но что поделаешь, если такая работа. Кто-то же должен ночами не спать, а ездить к больным людям.

Да, в общаге не жила ни в училище, ни на скорой. Нет уж, я дома отосплюсь, и сутки, а то и двое свободна.

Родители гордились, что их дочь работает на скорой . Вот я птичница, а дочь колесит по району и людей спасает. А если случалось заехать на вызов в Горбики, то вечером матери обязательно докладывали - внимательная, ласковая, и руки у нее хорошие, я даже не почувствовала укола.

К тому же на работе считали, что у Ларисы хороший характер - не вредная, если кого подменяет - без скрипа, веселая и даже хохотушка.

Теперь личная жизнь.

Отработав года три, вышла замуж за водителя Володю. Работали в одной бригаде, чуть постарше, высокий , жилистый, на дежурство всегда выходил гладко бритым, чем-то приятным попшикавшись, никогда при Ларисе не матерился, даже удивительно.

Как-то уж он понимал, что с Ларисой надо вести себя иначе, чем с другими молодыми фельдшерицами, - не лапал , не зажимал в угол, да, она такая, Лариса, ты ее зажмешь в угол, но не привлечешь, а исключительно напугаешь.

Очень важно было, что у Володи свое жилье. Малость притомилась тратить на дорогу полтора часа в одну сторону да на перекладных - автобус плюс электричка. Да и вообще замуж пора - двадцать три года. К тому же не нахальный , всегда брит и не матерится.

Полгода до свадьбы они все время были вместе. Ну, ехала домой, отсыпалась, а ближе к вечеру Володя заезжал к ней на своих «Жигулях», и они ехали в город. Да, говорила потом подруге, хорошее было время, ездили на концерты, Антонов там, Кузьмин, однажды даже на Пугачеву попали. Володя был легок, весел и, зная, что она хохотушка, постоянно смешил ее, и она уговаривала: ну хватит, а то у меня уже живот от смеха болит.

После свадьбы, понятно, жили у Володи: комната у матери, комната у молодых. Со свекровью жили дружно (Ла риса звала ее мамой), та уважала и даже любила невестку, ну да, у сына жена красавица, не вертихвостка, у нее важная работа, и все Ларису хвалят.

Вскоре выяснилось, что Володя очень ревнив. Что это за мужчина, с которым ты разговаривала на улице, да почему задержалась на работе (это когда они уже в разных местах работали), ну и все такое. Но покуда спокойно, без крика и размахивания руками. Тем более свекровь невестку любила и при любых спорах защищала ее.

Да, Володя сменил работу. Он возил какого-то городского начальника, утром рано выходил, поздно вечером приходил. Ну и выходные иной раз заняты - у начальства рыбалка там, охота, сауна, и Володя всегда при начальстве. Правда, платили хорошо.

Нет, в первые годы жили, вот именно, дружно. Правда, Лариса как-то сказала подруге, а чего это женщины так цепляются за близость с мужчиной, кричат, стонут (я в кино видела), я этого не понимаю. Нет, приятно доставить удовольствие мужу, ему же это надо, а я лично до Володи без этого обходилась, обошлась бы и при нем.

Ну, хоть ты с удовольствием общаешься с мужем, хоть без удовольствия, а дети все равно появляются. Через два года родилась Наташечка. Вот ее-то Лариса любила (а то побаивалась, что в ее сердце нет такого участка, который за любовь отвечает). Год сидела дома, а потом вышла на работу, но уже на новую. Наташечку даже в ясли не надо было отдавать: мать Володи болела диабетом и по инвалидности сидела дома.

Лариса поступила на вечернее отделение мединститута (тогда, напо-мнить, это было бесплатно).

Да, но при вечернем обучении сутками на «скорой помощи» не поработаешь: помимо времени нужны и кое-какие силы. И Лариса поступила в санэпидемстанцию. Работа там была в основном бумажная, так что можно было и к занятиям приготовиться.

Да, но тут пришло время укрупнений, сокращений, и не осталось не только отдела, в котором работала Лариса, но и самой эпидстанции.

Что не очень-то затронуло Ларису - к этому времени учиться надо было днем. А когда Лариса заканчивала институт , ее на год определили оттачивать знания на терапии фонаревской райбольницы. Вообще-то учиться ей нравилось, и училась она хорошо.

Тут другое. Ларисе внезапно стало тяжелее жить - умерла свекровь. И Лариса почувствовала, что ревность Володи стала какой-то нездоровой, даже яростной.

Мать Володя побаивался и все же сдерживал себя.

Он отчаянно ревновал, и при этом у него бывали другие женщины (о чем Ларисе докладывали, да она и сама догадывалась, не дурочка). Однажды слышала, как свекровь выговаривает сыну: тебе повезло с женой, ее надо на руках носить, а ты шляешься по девкам. А он тихо ответил: да, она красивая, кто спорит, зато они живые.

При матери Володя все же сдерживался, а после ее смерти вовсе тормоза отказали. Стал иной раз поколачивать. Как-то даже с синяком ходила. Однажды сказала твердо: еще раз тронешь, подам на развод. Ответ: подашь на развод - убью.

Она понимала: это, конечно, пустые угрозы. Но и разводиться побаивалась: это сколько хлопот с разменом жилья, и как девочка будет без отца, тем более дочка и Володя любили друг друга. И Володя какое-то время стал вести себя потише ; нет, ругаться он ругался, но не бил. И Лариса вот как думала: жизнь умнее нас и что-нибудь для нас придумает. Под дулом этой ревности бесконечно жить невозможно.

Да, а врачебные ее дела шли как раз хорошо (о зарплате говорить не стоит, это все понятно). После института, значит, год работала в терапии районной больницы. То есть врач уже, понятно, не Лариса, а Лариса Алексеевна, но под наблюдением заведующей отделением. И врачи заметили, что она старательная, быстро схватывает, чему ее учат старшие, и, главное, характер у нее не склочный.

И после учебы ее оставили в этом же отделении.

А года через два пришла путевка на курсы кардиологии (это сердечные дела, но исключительно в смысле больных сердец, а не в смысле отношений между мужчиной и женщиной). И после курсов Лариса Алексеевна уже называлась районным кардиологом. Конечно, работы прибавилось: лечила больных в отделении и два раза вела приемы в поликлинике.

Помаленьку пришел опыт, и с работой Лариса Алексеевна справлялась хорошо. Но отчего-то больные считали, что хоть она и по сердечным делам, но сама-то не больно сердечная. Нет, больным не угодишь: вежливая, даже ласковая, улыбчивая, но вот что-то такое, сердечности в ней маловато. Ну, это и понятно, у тебя сердце больное, а у меня-то здоровое. Нет, правда, не будет же доктор на приеме каждому больному отдавать свое сердце - оно же у тебя одно, а их вон сколько. Да Лариса Алексеевна и сама ловила себя на том, что на приеме думала, а как там моя дочечка, пообедала ли, придя из школы, и Володя, вот вечером он будет злой или добрый.

Но это ладно. Главное, время, как ему и положено, текло себе да и текло, дочка переходила из класса в класс, училась, как и ее мама, средненько, решила идти по маминому пути, но в мединститут (университет) срезалась (хоть и делала две попытки), а потом поступила в то же училище, что когда-то закончила мама.

Семейная жизнь, она и есть семейная жизнь, течет и течет, радостей приносит мало, но есть дочка, свое жилье и работа, пожалуй что, даже и любимая.

Володя то вел себя спокойно, то вдруг начинал скандалить, ты чего так поздно пришла, у меня была большая выписка, но ведь не до восьми же, нет, именно до восьми, и работаю я не в одном месте, а в двух, ты вон вчера ночью приехал, я же молчу, ты это не равняй, если хозяин выпивает, не могу же я сказать, уезжаю , меня женушка заждалась. Мне за ненормированный труд денежки платят, и хорошие, и ты это знаешь.

Но! Однажды Лариса Алексеевна дежурила, и к ней пришел поболтать хирург, и тут ворвался Володя, а эти сидят и весело болтают, вы, доктор, идите к себе, а мне с женой надо обсудить срочное дело. Тот ушел, а Володя несколько раз ударил жену и потаскал за косу (удобно, коса ведь тугая и длинная).

Утром пришла заведующая, это что такое, Ларисочка (ну ведь синяки под глазами). Та рассказала. Даже без слез. Нет, милая, так жить нельзя, да если бы на меня муж руку поднял, я бы огрела его первым, что под руку попадется. А сейчас ты иди домой - больным показываться в таком виде нельзя.

Вечером Лариса Алексеевна сказала Володе: вместе мы жить не будем. Она и раньше говорила: еще один скандал, и мы разводимся; а он всегда отвечал одно: я тебя убью, если подашь на развод.

Но неожиданно он согласился. Да! Развод. Мне надоела тупая женщина, у меня есть другая. Заберу машину, а жилье оставлю вам. Это честно. Да.

Развелись, Володя переехал к другой, и Лариса Алексеевна стала свободной женщиной.

Ну а теперь так. Три года назад в жизни Ларисы Алексеевны появился мужчина, который ее отчаянно любит. Лет на десять старше, у него строительная фирма, то есть богатенький.

Три года назад Павел Андреевич - так его звали - перенес инфаркт. И Лариса Алексеевна его лечила. И Павел Андреевич - при свежем еще инфаркте - сразу и бесповоротно влюбился. А потом он раз в неделю приходил на поликлинический прием.

Почти на каждое ее дежурство он приходил с букетом цветов, стоя на коленях, вымаливал ее любовь.

Нет, это даже и странно: пожилой мужчина стоит на коленях и вымаливает любовь.

Худой, высокий, лысоватый. Такими влюбленными и преданными глазами на Ларису Алексеевну никто и никогда не смотрел.

Павел Андреевич холост - четыре года назад его жена разбилась. Два сына, почти взрослые и самостоятельные. В том смысле, что живут отдельно, но работают на отца. У него трое внуков.

Нет, Ларисе Алексеевне было приятно, что за ней так красиво ухаживают, но к замужеству не склонялась (а хватило и одного раза).

Не ездила на обязательные для таких людей, как, к примеру, Павел Андреевич, сборища, а вот в театры и на концерты несколько раз съездили.

Бывала у него и дома. Это даже не дом, а дворец, такие показывают в кино из жизни богатеньких. В пятнадцати километрах от Фонарева. Павел Андреевич сказал: мне здесь одному пусто, я сюда редко приезжаю, обычно ночую в городской квартире.

Да, но жизнь ведь просто устроена, она, как правило, сама подталкивает человека в нужном направлении. Ты только не очень сопротивляйся.

Однажды дочь Наташа привела домой не очень-то мытенького паренька и сказала: мы здесь будем жить. Что характерно, не спросила у матери: а можно я приведу в дом чужого человека (не на предмет, кстати, знакомства, а на предмет постоянного местожительства)? Все правильно, мамочка, ты в одной комнате, а мы в другой, ты на своей доле живешь, а мы на моей и папиной. А через полгода поженимся, если сойдемся характерами. А мы сойдемся, я знаю.

Лариса Алексеевна сразу поняла: упирайся не упирайся, но больше она здесь не хозяйка, - и вышла замуж за Павла Андреевича и переехала в загородный дом.

Позже Лариса Алексеевна говорила, что год, прожитый с Павлом Андреевичем, и был самым счастливым годом ее жизни.

И дело, конечно, не в свадебных подарках (Павел Андреевич подарил машину и двухкомнатную квартиру, которая почти год пустовала - Лариса Алексеевна жила с мужем в загородном доме).

Тут вот что. Павел Андреевич был очень нежным, он, пожалуй, носил бы жену на руках, но не позволяло больное сердце.

Лариса Алексеевна впервые за много лет обнаружила, что после работы стремится домой: вот она приготовит ужин, вот приедет Павел Андреевич, они, тихо переговариваясь, посидят немного, да и лягут спать.

В ее душе все было тихо и спокойно. Однажды Павел Андреевич задерживался, и она волновалась, не случилось ли чего на дороге или с сердцем, и вот именно тогда Лариса Алексеевна поняла, что не только жалеет Павла Андреевича, но и любит его. Это была спокойная, даже тихая любовь, смешанная, конечно же, с жалостью, но и такой, тихой, любви она никогда прежде не знала. И говорила подруге: я даже женщиной стала, нет, опять же, без криков и воплей, как в кино, но ведь женщиной. Я говорю ему: побереги себя, а он: люди умирают не от счастья, а от обид и одиночества.

Да, почти год они прожили в дружбе и, можно прямо сказать, в любви. А это что же? А это, пожалуй, счастье.

А счастье, и это каждому известно, не длится долго.

У Павла Андреевича на работе случился повторный инфаркт, и его увезли в дорогую частную клинику. Лариса Алексеевна считала, что, если б мужа лечила она, он бы не умер - у нее были энергия для спасения и любовь.

Он лежал в специальной палате, а у двери стояли сыновья, похожие на отца, только молодые. Да, широкоплечие и неуступчивые. Даже нас не пускают, сказал один из них.

Через три дня Павел Андреевич умер.

С похорон ее, законную жену, пасынки прогнать не посмели, но, когда она приехала в загородный дом, чтоб погоревать в одиночестве, сразу появились ребята и сказали твердо и без хамства : то, что тебе купил отец, машина, квартира, это твое, это по закону.

По закону же и часть дома твоя и часть бумаг, но, если будешь возникать, мы тебя размажем по стене. Вот совет: думай о себе и своей дочери, а о нашем отце забудь.

Она сразу поняла, эти размажут, ни ее, ни Наташу не пожалеют, собрала вещи и уехала устраиваться в новой квартире.

Вот и вся история. Вскоре дочь вышла замуж. Свадьбу, и это понятно, устраивала Лариса Алексеевна. Деньги у нее были: Павел Андреевич, словно бы зная все наперед , открыл в банке счет на ее имя, чтобы Лариса Алексеевна хотя бы десяток лет могла жить не только на зарплату.

Да, а на свадьбе Наташенька сказала маме, что через пять месяцев та станет бабушкой.

То есть, вообще-то говоря, никто не отменял круговорот вещей в природе: кто-то уходит, а кто-то, напротив, приходит.

Да, но Лариса Алексеевна изменилась. Нет, она по-прежнему была красивой женщиной, но теперь она была грустной красивой женщиной с печальными глазами.

И на приеме она вела себя как-то по-другому. Как и прежде, это понятно, она слушала жалобы на больное сердце, но такое мнение у всех появилось, что она думает исключительно о чужом сердце, которое неравномерно бьется в двух шагах от нее. Теперь ее не только уважали, но и любили. А она понимает наши сердца потому, что у нее самой сердце не очень здоровое, да, пожалуй, и это точно, она такая же, как и мы, - сердечница.

— Дим, вы с Машей вместе почти 20 лет, но при этом женаты чуть больше 10. Можно я задам нескромный вопрос: почему вы так долго тянули с предложением руки и сердца?

Дим: Дело в том, что Маша — моя вторая жена. В первый раз я женился сразу после того, как пришел из армии, но, к сожалению, счастья мне тот брак не принес. Как только мы с первой супругой поставили печати в паспорта, она резко поменялась — и жизнь моя моментально превратилась в кошмар. Рождение дочери не спасло ситуацию, а лишь усугубило. В результате, когда я ушел из семьи, с ребенком мне видеться запретили. Однажды — дочке тогда было пять лет — я так соскучился, что решился на крайние меры: выкрал ее из детского сада. Привел домой, познакомил с Машей (мы уже жили вместе). Они моментально подружились — играли, болтали. И вернувшись домой, моя дочь сказала: «Я пойду заниматься танцами к Маше в студию!» После чего мне, конечно, устроили «веселую» жизнь. Говорили: «Твоя девушка — колдунья, она сглазила нашу дочь!» — и прочее в таком духе. Я был очень расстроен.

В общем, Маша, видя мое отношение к браку, замуж не рвалась. И, на мой взгляд, ее все устраивало. Познакомились мы с ней через год после того, как я снова стал свободен. Я играл в известной в Бишкеке группе, которая называлась «АЯн», а Маша и ее сестра занимались бальными танцами в клубе, где у нас располагалась репетиционная база. Увидев таких красоток, мы с одним из музыкантов решили во что бы то ни стало познакомиться. И заманили их к себе в группу под предлогом того, что нам необходимо разбавить коллектив из парней-музыкантов красивыми девушками. И некоторое время Маша «играла» у нас в группе на тромбоне, а ее сестра — на трубе. То есть они делали вид, что играли, — на самом деле звуки за них воспроизводил я на клавишных. Стали дружить. Мне было 24 года, а Маше 16. Не делайте, пожалуйста, круглые глаза — ничего противозаконного не было. Мы просто встречались, гуляли, ходили в кафе. Однажды я купил ей гитару, и она, имея за плечами несколько лет музыкальной школы по классу фортепиано, довольно быстро ее освоила. Наша группа была тогда в топе всех хит-парадов, концерты оплачивались хорошо — и жили мы припеваючи.

— А Машины родители не были против того, что за ней ухаживает такой взрослый молодой человек, пусть и известный музыкант?

Дим: У Маши чудесные родители. Они видели, что я положительный парень — не пью, не курю (что для музыканта вообще-то не типично).

Правда, когда я купил квартиру и Маша переехала ко мне, а ей только исполнилось 18, будущая теща загрустила. Ей показалось, что все происходит слишком рано, да и не расписаны мы тогда были. Смешно, но буквально несколько лет назад, когда мы уже жили в Москве, Машина мама приехала к нам в гости и вдруг заявила: «Нет, все-таки хороший ты парень!» То есть получается, что все эти годы она немного сомневалась, что ее дочь выбрала себе достойную партию, а тут наконец сдалась.

Хотя в Москве мы поначалу вчетвером (Ая, мы с Машей и мой брат Леон) жили в съемной двушке на окраине. Денег было в обрез, только на еду хватало, да и то не всегда. Девчонки одевались в секонд-хенде. Удивительно, но Маша ни разу не сказала мне: «Зачем мы все бросили и уехали?»

— А другие поводы для упреков у нее были? Ревность, например? Ты музыкант, все время на виду, у тебя толпы поклонниц…

Дим: Разумеется, поклонницы были и есть. Я, как любой нормальный парень, флиртую с девушками, но никогда не позволяю себе большего. Мы же вместе 24 часа в сутки, что может случиться? К тому же я Маше давно объяснил, что у мужчин потребность — смотреть на окружающих девушек, любоваться ими, оценивать. Маша мудрая — все поняла. Она вообще, как мне кажется, не собственница. И в ЗАГС мы в итоге пошли только по настоянию родственников.

Маша: Сделали это, правда, тайно — я маме паспорт с печатью показала лишь неделю спустя. Свадьбу устраивать не хотели категорически. Дим наработался на свадьбах в качестве музыканта и считал, что это странное действие, где куча малознакомых или совсем незнакомых людей желают тебе счастья и пьют за твое здоровье.

Дим: Надо сказать, что и Маше свадьба была не особо нужна. Для женщин ведь торжественное бракосочетание — это прежде всего красивое платье. А моя невеста занималась бальными танцами, и в роскошных нарядах у нее недостатка не было. Они ей даже успели надоесть. Так что в ЗАГС мы пришли в футболках и джинсах. А Маша при этом еще зверски опаздывала на работу. Мы быстренько поставили подписи в нужных местах и разбежались. Затем жили счастливо, но про детей не заговаривали еще очень долго. Переехав в Москву, решили сначала обжиться: это же не дело — рожать малыша, живя на съемной квартире. Купили свое жилье, сделали ремонт и тогда задумались о пополнении.

— Маша, тяжело было выходить на сцену беременной?

Маша: Я настолько хорошо себя чувствовала, что работала бы до самых родов. Но поскольку врачи запретили перелеты, то на седьмом месяце беременности пришлось уйти в декрет. А еще меня очень расстраивали взгляды, которые бросали на мой живот, прикрытый гитарой, наши зрительницы. По их лицам было видно, что они явно жалели меня и будущего ребенка, думали, наверное, что меня заставляют на сцену выходить и мучить малыша громкими звуками. А мне только в радость было работать, да и вряд ли девочка отрицательно реагировала на музыку, ведь основной звук направлен в зал.

Дим: Когда Маше пришло время рожать, я, как это бывает у музыкантов, улетал на гастроли. Жена звонит мне в аэропорт и сообщает, что вызвала такси до роддома, потому что все началось. Что я ощущал тогда — трудно передать! Хотелось на всех парах мчаться в роддом и быть рядом с ней, но гастроли ведь не отменишь. Пока летел в Новокузнецк, переволновался жутко, места не находил, а приземлившись, получил эсэмэску: «Ты стал папой!» и фотографию дочери. Я тут же стал ее всем показывать, пытался понять, на кого она похожа. Ребята из группы прыгали до потолка от счастья вместе со мной. А как только с гастролей вернулся — сразу в роддом. И решил с воспитанием не затягивать — тут же сделал телевизор, работающий в палате, погромче, чтобы ребенок приучался спать под шум.

— Маша, скажи честно, тебе не обидно было, что всех мужья привозили в роддом, а твой муж был где-то за тридевять земель?

Маша: У музыкантов это обычная история, и мы заранее проговорили подобный вариант. Поэтому я даже особо и не надеялась, что Дима будет со мной. Но зато когда мы оказались дома, он сразу активно включился в воспитательный процесс: много гулял с малышкой, спать укладывал, играл. Так и по сей день продолжается. К сожалению, мы маловато бываем с дочерью: две недели в месяц — в лучшем случае. Я вышла на работу, когда ей исполнилось пять месяцев. Почти все время Лива проводит с няней, прекрасной женщиной — она нам как родная уже. Да и родители помогают, с удовольствием нянчатся с внучкой.

Дим: Вообще, «Город 312» в полном составе души не чает в нашей малышке. Как только она родилась, нас задарили детской одеждой, всеми этими платьишками и комбинезонами, причем самых разных размеров. Так что мы с рождения до года толком вещей и не покупали. Когда у нашей солистки Аи выдается свободное время, она спешит поиграть с Оливией. И девочка ее просто обожает. Если по телевизору или на компьютере крутится наш клип, она бежит, тянет к Ае ручки.

Маша: Конечно, дочка сильно скучает по нам! Когда мы дома, боится, что мама и папа могут уехать в любой момент, и все время держится за нас — за ногу или за штанину. Иногда без нее даже в магазин невозможно выйти — сразу в крик. Но вообще она у нас очень внимательная к родителям девочка, все свои достижения — первый шаг и первое слово — приберегла для тех моментов, когда мы были с ней. Так что никаких важных в развитии дочери вех мама с папой еще не пропустили.

Дмитрий Натанович Притула

15.07.1939 — 08.11.2012

Дмитрий Натанович Притула родился 15 июля 1939 года в Харькове. Родители - Натан Львович Фельдман и Мария Даниловна Притула были выпускниками Харьковского Финансово-экономического института.

Детство и юность Д. Притулы прошли в Алма-Ате. Он мечтал стать писателем, однако отец считал, что необходимо сначала получить какую-нибудь специальность. В 1956 году, окончив школу с медалью, Дмитрий поехал в Ленинград, где уже училась старшая сестра Алла, и поступил в 1-й Медицинский институт. Ему часто приходилось подрабатывать кочегаром, а в свободное время он стал писать короткие рассказы.

По окончании института Д. Н. Притула проходил службу в Псковской десантной дивизии. В 1962-1964 году написал повесть "Конец комбата Лужина".

В 1965 году он вернулся в Ленинград, вскоре получил комнату в городе Ломоносове, где и прожил до конца своих дней. Вплоть до последних лет жизни работал врачом в районной больнице, почти десятилетие на скорой помощи. Здесь, в Ломоносове, Дмитрий Натанович сформировался как прозаик, постоянное общение с обитателями этого городка давало материал для его рассказов.

Основополагающей оказалась для Д. Притулы дружба с С.А. Лурье, редактором журнала "Нева" и литератором, с которым их объединяли общие вкусы.

В 1970 году женился на Галине Анатольевне Сторожковой, в 1972 году родился сын Антон.

8 ноября 2012 года писатель скоропостижно скончался от разрыва аорты. Похоронен на Иликовском кладбище (г. Ломоносов).

При жизни Дмитрия Натановича Притулы вышли в свет книги:

"След облака" 1976

"Поворот ключа" 1980

"Стрела времени" 1982

"Воспоминания о Рыжове" 1986

"Ноль три" 1989

"Факел" 2004

Десятки рассказов писателя были напечатаны в Журналах "Нева", "Звезда", "Октябрь", "Север", "Дальний Восток".

Несколько лет Дмитрий Натанович вел полосу кратких историй в газете "Санкт-Петербургские ведомости".

Творчеству писателя посвящены статьи Е. Невзглядовой и Е. Елагиной.

За различные произведения ему было присуждено несколько премий, в том числе Юрия Казакова в 2003 году за рассказ "Счастливый день".

СЧАСТЛИВЫЕ РОДИТЕЛИ Сознайтесь, специально подгадали, чтобы ребенок появился именно в год юбилея? ДМИТРИЙ ПРИТУЛА Ну, с этим особенно не подгадаешь… Хотя... У нас были кое-какие планы, после реализации которых мы мечтали родить ребенка. К примеру, сначала обзавестись квартирой и сделать в ней ремонт.МАРИЯ ПРИТУЛА В общем мы, с нашим плотным графиком, наконец-то смогли себе дитятю позволить.Д.П. Хотелось, чтобы Оливия была полноценной гражданкой своей страны, которая по закону прописана в квартире родителей.

Ей здесь удобно будет − метро близко. Кстати, ни я, ни Маша не водим машину, поэтому часто передвигаемся на подземном виде транспорта.

С.Р. Так вас можно в метро увидеть? М.П. Запросто.Д.П. И нас там часто узнают. Но особо не докучают, максимум – совместное фото на память. Метро очень удобно − всегда можно точно рассчитать время. А в Москве это дорогого стоит.

С.Р. Вы давно вместе? Д.П. 18 лет. Познакомились в Доме культуры имени Ленина в нашем родном городе Фрунзе (ныне Бишкек). Кстати, кто не знает: цифра «312» в названии группы – это его телефонный код. Я репетировал там в составе известной бишкекской группы «Аян», а Маша в студии по соседству в бальном коллективе танцевала. Все девочки в нем были как на подбор. Невероятные красотки!М.П. И как-то раз ребята-музыканты придумали что-то типа отчетного концерта, на котором им будто бы была необходима подтанцовка.Д.П. Очень уж хотелось с ними поближе познакомиться.М.П. Пришли к нам: девочки, помогите!Д.П. Мы пригласили Машу, ее сестренку и их подружку. И вот они впервые заходят к нам в студию... Юные, красивые… Машке на тот момент было 16. С тех самых пор мы вместе.

С.Р. Маша, а как вы карьеру танцовщицы сменили на карьеру музыканта? М.П. На самом деле я не планировала что-то менять. С удовольствием танцевала и преподавала бальные танцы, гитарой увлеклась довольно поздно, после окончания университета. Просто появилось свободное время, ребята инструмент на день рождения подарили. Ну, я и начала потихоньку заниматься − так, для себя. Это потом уже, в Москве случилось так, что нужно было срочно подменять выбывшего гитариста. И мне пришлось в кратчайшие сроки репертуар учить.Д.П. Она вместе с нами готовилась к первому полноценному концерту «Города 312». Собственно, группа сформировалась в российской столице, куда мы приехали с огромным желанием расти. Понятно, что не все мечты сразу сбылись, – этот город встречает довольно жестко. В Бишкеке у нас был достаток, признание, здесь – ничего. Но, как ни странно, в этом даже был некий кайф.

С.Р. Может, для творчества это и неплохо?.. Д.П. Очень важно! Мы в это время столько интересных песен написали!

С.Р. Оливия – необычное имя. Почему такое? М.П. Именно потому, что нам хотелось чего-то необычного. Ну, и еще − чтобы было нормальное сочетание с украинской фамилией Притула, ведь не всякое женское имя с ней гармонирует. И по значению понравилось: древо жизни, древо мира. Оливка!

С.Р. А дочь похожа на оливку? М.П. Вы знаете, на родах меня поддерживала младшая сестра Таня, и я, как только дитё появилось на свет, спросила у нее: «Похожа на оливку?» «Да!» − ответила она. И действительно, дочурка была вся такая овальная, ладненькая.Д.П. А еще у нее глаза оливкового цвета.

С.Р. А Дима на родах не был? М.П. Дима слишком впечатлительный. Я была настроена по-боевому: «Сама!» Думала, лучше бы его в этот момент рядом не было, чтобы не переживал. Так и получилось: во время родов он был на борту самолета высоко в небе. А на роды я на всякий пожарный взяла сестру, которая очень хотела мне помочь.Д.П. Да, я не рискнул там присутствовать, хотя мой младший брат Леня, наш бас-гитарист, четыре года назад был на родах своей супруги и рассказывал, что это наивысшее счастье. Но мы с ним разные: я действительно жутко впечатлительный.М.П. Он может в обморок упасть.Д.П. Могу. Вот недавно, например, ехал в метро и читал в газете, как в ребенке распознать наркомана. Я представил Оливку, которая встала на этот страшный путь, и, представьте, почувствовал себя настолько плохо, что начал терять сознание прямо в вагоне.

С.Р. Ничего себе! Дмитрий, а вы хотели именно девочку? Д.П. Я – да! Потому что девочки к родителям ближе. Парни − это, что называется, оторви и выбрось. Исполнится ему 16 − и все, до свидания. А девочка маму любит всю жизнь. А папу еще больше! Мне так хочется, чтобы меня дочка любила!

С.Р. Маша, вы в декрет уходили? М.П. До шести месяцев я работала и работала бы дольше, но, знаете, с большим животом на сцене музыкант не очень смотрится… Тем более постоянные перелеты могли мне повредить. Но, думаю, на нашем праздничном концерте в честь 10-летия группы, который состоится 19 ноября в клубе MILK, я уже выйду в составе «Города 312».

С.Р. Маша, что для вас изменилось в мировосприятии с появлением дочери? М.П. Я до сих пор не верю сама себе, что могла родить такое чудо. И еще чудо в том, что в дочке соединились двое любящих людей. А еще я поняла, что самое трудное в жизни, оказывается, это сидеть с маленьким ребенком. Даже беременность и роды ерунда по сравнению с этим. И физически, и психологически. И это при том, что мне все вокруг помогают, и обе мамы, и сестра.

С.Р. Расскажите, какой Дима папа. М.П. Думаю, он в состоянии меня во всем подменить. Бывает, и ночью встает. Помочь никогда не отказывается.Д.П. Это бывает редко. Подгузник, честно говоря, я менял только раз в жизни, хотя умею. А все потому, что Маша все сама успевает. Через ваш журнал хочется еще раз поблагодарить ее за все, что она делает для меня и дочки. Я уверен, она лучшая в мире мама и жена.

С.Р. Но вы, Дима, как общаетесь с Оливией? Поете, может быть? Д.П. И очень много. Пою детские песни, они мелодичные и простые, дочь воспринимает их с удовольствием. Главное − не повторяться: она любит, чтобы все постоянно менялось. Ей нравятся контрастные песни: одна – задорная, другая – в ритме вальса.

С.Р. А есть уже какие-то мысли по поводу будущего Оливии? Д.П. Маша хореографическое училище закончила, профессионально танцевала, преподавала, сейчас спортом занимается – в общем, с ней Оливка не пропадет. Я уже пытался растягивать ее на шпагат, но Маша сказала, что, если рано начать этим заниматься, ребенок может прекратить расти.М.П. Мы не хотим делать из ребенка олимпийскую чемпионку, но спорт должен быть обязательно. Естественно, без фанатизма.

С.Р. какая она сейчас, ваша Оливия? М.П. Она бойкая девочка. Все говорят, что характер сильный. Непоседливая, как Дима. Кого напоминает внешне − так и не можем разобраться, смотрим с папой и понимаем, что это совершенно не похожий на нас человек. Наверное, позже чьи-то конкретные черты проявятся.Д.П. Дочка, как я, неуемная, нетерпеливая. Маша поспокойнее, она человек выдержанный. Уже понятно, что Оливка внутренне больше на меня похожа. Но, кстати, так и было написано про ее имя: характер в папу. И, глядишь, подтверждается. Вообще хороший ребенок, пока мне все нравится!

С.Р. Дима, а как рождаются ваши песни? Д.П. Всегда по-разному. Например, в родном городе первичной для нас была музыка, на которую потом натягивался текст. Здесь все по-другому. Теперь первичен текст, именно текст, а не стихо­творение, потому что высокая поэзия и современные песни чаще всего − разные понятия.М.П. Сначала возникает необходимость что-то сказать людям.Д.П. Маша, кстати, часто идеи для песен придумывает. Так получилось, например, с «Обернись». Ехали мы с ней как-то в метро, и она говорит: «Слушай, надо написать песню о том, насколько безразличны сейчас люди в больших городах». И предложила фразу: «Обернись, мне не встать без твоей руки!». Или композиция «Невидимка», на которую снят один из наших лучших клипов. Маша в каком-то блокноте откопала мои старые строчки, принесла гитару, подписала внизу: «Невидимка» – и закрыла меня в комнате. Часа через два я вышел оттуда с готовой песней. Маша не только первый человек, который слышит мои песни, она еще и довольно жесткий и грамотный критик. Пройдешь ее цензуру − дальше будет проще. Кстати, в это трудно поверить, но мы с Машей 24 часа в сутки проводим вместе.

С.Р. Ну и как вам живется при этом? Ссоритесь часто? Д.П. Нам нравится! За все 18 лет совместной жизни ссорились раз пять, наверное.

С.Р. Ого! говорят, люди совпадают, когда они разные. может, у вас такой случай? Д.П. Может быть. Маша любит слушать, я люблю говорить, она любит, когда ее смешат, а я люблю веселить. Но важно, что при этом взгляды на жизнь у нас очень схожи.

С.Р. И даже с рождением ребенка трудностей в совместной жизни не появилось? Д.П. Просто у жизни появилась еще одна интереснейшая сторона. Трудности нас особо не пугают. Меня радует ребенок, радует каждый новый день, и даже хлопоты мне нравятся. К тому же Маша – идеальная мама, она создает такой комфорт, что я практически не устаю от ребенка. Все-таки основная опека – на ней. Мамы помогают, когда она совсем устает. Со стороны кажется, что ей все это совсем не трудно.

С.Р. Правда не трудно, Маша? М.П. Ну… Вообще-то трудновато. Но к этому можно привыкнуть!Д.П. А ребенок-то неспокойный. Первые три месяца Оливка давала нам жару. Но мы ни разу ни на нее, ни друг на друга не сорвались. Мне кажется, жена должна быть не просто умной, а мудрой. Вот Маша именно такая.