Иван Алексеевич Бунин внёс ощутимый вклад в русскую литературу, наполнив её описанием о вечных проблемах человечества: любви к ближнему и к Родине, умение воспринимать красоту природы и ощущать себя крупицей и частью единого мирового целого во времени и пространстве. Во всех произведениях И. А. Бунин ощущается личностью автора, его взгляд на мир и та гармония, к которой взывает писатель каждым своим словом, продолжая гуманистические традиции русской литературы.

В художественном мире Бунина можно увидеть - "трагические основы" национального русского характера и исторические судьбы России. Бунинское понимание сущности человеческой личности, роли природы в жизни современного человека, мотивы любви, смерти и преображающей силы искусства. Одной из эмоциональных доминант художественного мира Бунина является чувство одиночества, даже не в смысле одинокого существования, а одиночество вечного, вселенского - как неизбежного и непреодолимого состояния человеческой души. Это ощущения полного одиночества человека в мире будет сопровождать его всегда. Непознаваемая тайна мира рождает в душе писателя одновременно "сладкие горестные чувства": к чувству радости упоенности жизнью неизменно примешивается томящее чувство тоски. Радость жизни для Бунина - не блаженное и безмятежное состояние, а чувство трагичности, окрашенное тоской и тревогой. Вот почему любовь и смерть у него всегда идут рука об руку, неожиданно соединяясь с творчеством:

И первый стих, и первая любовь

Пришли ко мне с могилой и весной.

Иван Алексеевич Бунин родился в Воронеже 10 октября 1870 года. Он происходил из старинного рода, давшего России немало деятелей литературы, в том числе Анну Бунину, В. А. Жуковского, А.Ф. Воейкова, братьев Киреевских, академика Я. К. Грота. А в тех местах плодородного подстепья, где прошли детские и юношеские годы писателя, жили и творили Лермонтов, Тургенев, Лесков и Лев Толстой. Так что Бунину было чем гордиться и на кого равняться, и оставаться верным продолжателем традиций русской классики. Домашнее воспитание, Елецкая гимназия, странствия, непрестанное самообразование, сотрудничество в газетах сформировали широко образованного человека, с юных лет причастного к литературе, что и роднит его с Пушкиным. Бунин очень рано стал писать стихи, сначала подражая Лермонтову и Пушкину, а также Жуковскому и Полонскому, причём подчеркивалось, что это были "дворянские поэты", из одних "квасов" с Буниным. В маленьком Елецком домике звучали иные имена - Никитина и Кольцова, о которых говорилось: "Наш брат мещанин, земляк наш!". Эти впечатления сказались на том повышенном интересе, который Бунин проявлял к писателям "из народа", посвятив им (от Никитина до Елецкого поэта-самоучки Е. И. Назарова) не одну прочувствованную статью. Бунин также увлекался гражданской поэзией Надсона, испытывая воздействия Полонского, А.А.Фета, Ф.И.Тютчева. Но постепенно в пейзажной лирике Бунина стал отчетливо звучать собственный голос, она становится жизнеутверждающей, передает тончайшие изменения в мире природы, ее обновления, поэтическую смену эпох ее жизни, родственную аналогичной смене в бытии человека. Не случайно на стихотворение "Не видно птиц. Покорно чахнет…" обратил внимание Л.Н. Толстой.

Как и Пушкин, он был мальчиком впечатлительным в юношеские годы. Родственность двух писателей подчеркивает поэтическое волнение, которое приходило к ним в течение всей писательской жизни всегда неожиданно; поводом обычно служило какое-нибудь мелькнувшее воспоминание, образ, слово…

Очень рано, с детских дневничков, где юный Ваня записывал свои переживания, впечатления и в первую очередь пытался выразить свое повышенное ощущение природы и жизни, которым был наделен с рождения. Вот одна такая запись; Бунину пятнадцать лет: "…я погасил свечу и лег. Полная луна светила в окно. Ночь была морозная, судя по узорам окна. Мягкий бледный свет луны заглядывал в окно и ложился бледной полосой на полу. Тишина была немая. Я все еще не спал… Порой на луну, должно быть, набегали облачка, и в комнате становилось темней. В памяти у меня пробегало прошлое. Почему-то мне вдруг вспомнилось давно-давно, когда я еще был лет пяти, ночь летняя, свежая и лунная… Я был тогда в саду…"

Многие особенности поэзии Бунина мы можем рассмотреть на примере его стихотворений. "Крещенская ночь" (1886-1910), относящаяся к раннему периоду творчества поэта, еще многострофна, описательна, построена на мозаике тонко подмеченных особенностей зимней ночи, но каждая из этих деталей отличается исключительной меткостью, точностью и выразительностью:

Темный ельник снегами, как мехом,

Опушили седые морозы,

В блестках инея, точно в алмазах,

Задремали, склонившись, березы.

Стихотворение живописует лес, замерзший в крещенскую пору, как будто убаюканный, заснувший, опустелый, с застывшими, "неподвижными висящими ветвями." Все пронизано нежной музыкой тишины (мотив этот является центральным в описании), и человек может спокойно предаться очарованию редких красок: "блесткам инея", "алмазам берез", "кружевному серебру", "узорам в лунном свете", "лучистым бриллиантам звезд" и "хрустальному царству". Воистину драгоценна эта картина леса в его давнем покое. Но лесная тишина обманчива. Начиная со средней строфы воспроизводится таящееся здесь, в этом царстве, движение, передается несмолкаемая жизнь. Игра стихийных тем ("Все мне чудится что-то живое…"). Вот отчего так много в стихотворении глагольных форм, передающих это движение, так часты цветовые градации, воспоминания о недавней - дикой песне и шумевших потоках, так завораживают догадки, предположения, тревоги.

Мотив тишины подхвачен в стихотворении " На проселке" (1895 г.). И.А.Бунин намеренно вводит повторы (" Тишина, тишина на полях!"), чтобы углубить и усилить это свойство степных просторов. Снова пристрастен поэт к драгоценным краскам родного пейзажа: "серебрится ячмень колосистый", "бирюзовый виднеется лен", "и в колосьях брильянты росы". Но теперь Бунина увлекает не столько покой, сколько динамика увиденного. Тут, конечно же, чувствуются лермонтовские традиции в стихотворении И.А.Бунина. М. Ю. Лермонтов в своем стихотворении "Желание" (1831 г.) также вводит повторы для углубления восприятия, описывает красоту и ценность родной природы; показывает не только покой, но и динамическую визуальность происходящих событий:

На запад, на запад помчался бы я,

Где цветут моих предков поля,

Где в замке пустом, на туманных горах,

Их забвенный покоится прах.

В этом стихотворении Бунина внимание обращено, главным образом, на безмерное пространство степи; ныне ведущим мотивом становится бесконечная протяженность. Поэтому образ полевой дороги оказывается в стихотворении организующим. Им начато оно, им оно и завершается, причем концовка удваивает и варьирует его, вводя множественное число:

Весел мирный проселочный путь,

Хороши вы, степные дороги!

Это осознание и переживание простора, движения, дороги, уходящей вдаль, рождает сложную гамму чувств: восторга, отрады, веселости. И нет уже прежних недобрых чувств и предчувствий: ветер бодрит, и "свевает с души он тревоги". И чтобы сказать все это, автору не потребовалось слишком много слов. Лаконизм стихов становится важным достижением поэта. Как мы видим, Пушкин и Лермонтов оказали на Бунина весомое влияние, уже в пору отрочества они были для него кумирами. У Бунина было непреклонное желание стать не кем-нибудь, а "вторым" Пушкиным и Лермонтовым. Иван Алексеевич видит в Пушкине, а потом позднее в Толстом часть России, живую и от нее неотделимую. Отвечая на вопрос, каково было воздействие на него Пушкина, Бунин размышлял: "Когда он вошел в меня, когда я узнал и полюбил его? Но когда вошла в меня Россия? Когда я узнал и полюбил ее небо, воздух, солнце, родных, близких? Ведь он со мной и так, особенно, с самого начала моей жизни".

Четырёхстрофное стихотворение "Полями пахнет, - свежих трав" (1901 г.) отмечено краткостью поэта, который обнаруживает здесь свою способность воспринимать не только многоцветье, но и разнообразие знаков родной природы. Бунин чуток к смене освещенности в пейзаже, к передаче от одной тональности к другой ("темнеет", "синеет"), от состояния знойного покоя к бурной прозовой динамике. Не случайно критик Глаголь сравнивал поэта с живописцем: " Бунин в области стиха такой же художник, как Левитан в области краски". Поэт готов осуществлять пантеистический воспринимаемый им мир. В конце стихотворения, зачарованный таинственностью грозы, он обращается к ней как к живому существу:

Как ты таинственна гроза!

Как я люблю твое молчанье,

Твое внезапное блистание

Твои безумные глаза!

Бунин классичен. Он вобрал в свое творчество все богатство русской поэзии 19 века и нередко подчеркивает эту преемственность в содержании и форме. В стихотворении "Призраки" (1905 г.) он демонстративно заявляет: "Нет, мертвые не умерли для нас!". Зоркость к призракам для поэта равнозначна преданности умершим. Но это же стихотворение свидетельствует о чуткости Бунина к новейшим явлениям русской поэзии, об интересе его к поэтической интерпретации мифа (преданья), к интуитивным началам психики, к передаче иррационального, подсознательного, грустно-музыкального…. Отсюда образы призраков, арф, дремлющих звуков, родственная Бальмонту напевность. У Бунина, как и у Бальмонта, все эмоции бесконечно укрупнены, поскольку они творят свои сказки, и еще Бунин именно у этого поэта-символиста унаследовал лирическое "я", которое не знает преград в дерзости:

Я мечтою ловил уходящие тени,

Угасавшие тени погасавшего дня!

Я на башню всходил, и дрожали ступени,

И дрожали ступени под ногой у меня.

(строки Бальмонта)

"Сладострастная грусть" ощущается в стихотворении "Огонь на мачте" (1905 г.). Оно воспроизводит картину проводов корабля, уходящего в морскую даль. Стихотворение построено на передаче многочисленных реалий действительности: здесь упоминается дача, берег, "старая каменная скамейка", скалы, обрыв, гора, сверчки и даже обозначенный специальным термином "топовый огонь" на мачте. Но из этих конкретно преданных предметов рождается, и все более захватывает читателя особое настроение задумчивой и нежной печали, усиленное "глубоким мраком", сгущающейся тьмой, ощущением бездны. Реальный образ обретает характер символа, что роднит поэзию Бунина, как с поздней чеховской прозой, так и с исканиями поэтов серебряного века".

Это тяготение Бунина к многоплановой описательности, своеобразной "эпической лирике" и к символике обнаруживается в поэме "Листопад" (1900 г.). Пленительная красота этого произведения осознается читателем сразу же: он не может остаться безучастным к этой поэтической панораме леса в пору его увядания, когда яркие краски осени меняются на глазах, и природа претерпевает свое скорбно-неизбежное обновление:

Лес, точно терем расписной,

Лиловый, золотой, багровый,

Весёлый, пёстрою стеной

Стоит над светлою поляной.

Подкупает и тесная сращённость нарисованных картин с фольклорными образами русских красок и поверий. Отсюда развернутое уподобление леса огромному расписному терему со своими стенами, оконцами и чудесной народной резьбой. Лес прекрасен, но с грустной очевидностью меняется, пустеет, как родной дом: гибнет, как весь сложившийся годами уклад жизни. Как человек все более отчуждается от природы, так и лирический герой вынужден рвать нити, связывающие его сродными пенатами, отчим краем, прошлым. Такой подтекст лежит в основе поэмы и формирует символистический образ Осени, чье имя пишется с большой буквы. Она же называется вдовой, чье счастье, как и у лирического героя, оказывается недолговечным. Это определяет символико-философский характер поэмы, своеобразие ее нравственно-эстетической проблематики и особенности ее жанра.

В поэтический мир Бунина теперь властно вошел человек с его неустроенной судьбой и с тоской о былом. В стихотворении "Собака" (1909г.) поэт еще более раздвигает круг представлений и переживаний своего лирического героя. Ныне он обращается не только к прошлому, но к настоящему и к будущему. Строки о "тоске иных полей, иных пустынь… за пермскими горами" означает одновременно мысленную обращённость и ко вчерашнему, и к завтрашнему; они безмерно расширяют пространство до масштабов всемирности, включают как свое, так и чужое. Человеку становятся близки и понятны радость и боль "малых сил", "братьев наших меньших", иных обездоленных…. "Седое небо, тундры, льды и чумы" теперь отнюдь не чужды лирическому герою, он приобщается к ним, равно как и разнообразным пластам истории. И это дает ему основание ощутить не только свою придавленность, но и свое величие, свою фантастическую не успокоенность и обязанность. И в духе философской оды Державина он объявляет: бунин поэт серебряный век

Я человек: как Бог, я обречен.

Познать тоску всех стран и всех времен.

Не этим ли новым мироощущением объясняется то, что сонет "Вечер" (1909г.) утверждает необъятность счастья, присутствия его всюду - вопреки усталости и невзгодам - и связывает это радостное пантеистическое переживание с процессом познания, с "открытым окном" в мир:

О счастье мы всегда лишь вспоминаем

А счастье всюду. Может быть, оно

Вот этот сад осенний за сараем

И чистый воздух, льющийся в окно.

Эта мысль находит выражение в бунинском афоризме: "Мы мало видим, знаем, - а счастье только знающим дано". Словно пушкинский пророк, лирический герой "Вечера" обретает божественный дар видеть, слышать, переживать, способность вобрать в себя все шумы и краски бытия, а потому чувствовать себя счастливым.

Становится понятным, почему так он обостренно воспринимает радость матери и младенца, свист степного сурка и мерцание небесной звезды ("Летняя ночь", 1912 г.), отчего восторженно восклицает: "Прекрасна ты, душа людская!" и одновременно сцена умиления Богоматери. Такая двуплановость проистекает оттого, что поэту открылась божественная красота человека. Именно поэтому герой Бунина научился сопрягать земную прозу ("дурман… дымящего навоза") и небесную поэзию ("серебренная пыль туманно - ярких звезд"), мнимо безобразная и истинно - прекрасное ("Холодная весна", 1913г.).

Наряду с такими вечными ценностями жизни, как красота природы, любовь, добро, слияние с окружающим миром, труд, неустанное познание истины, счастья материнства, есть, по Бунину, и еще одна - владение родной речью, приобщения к Письменам. В стихотворении "Слово" (1915г.) поэт ставит это человеческое достояние как особый, бессмертный дар. Это именно тот "глагол", который может превратить человека в Бога, а поэта - в пророка. Это именно та ценность, которая "в дни злобы и страданья" "на мировом погосте" оставляет людям надежду на спасение.

Параллельно лирическому творчеству складывается и постепенно обогащается бунинская проза. Проза Бунина, как и поэзия - песнь его души, она эмоциональна и лирична: "О ком и о чём бы он не говорил, он говорил всегда "из самого себя"". Более чем шестидесятилетний путь Бунина в литературе хронологически можно разделить на две примерно равные части - дооктябрьскую и эмигрантскую. И хотя после катастрофических событий 1917 года писатель не мог измениться, его творчество обладает высокой степенью цельности - редкое качество для русской культуры 20 века. При всем разнообразии своих увлечений (толстовство, буддизм, древний Восток, пантеистическая философия) Бунин был достаточно един в направленности своих творческих страстей. Все думы писателя, особенно дореволюционной поры, сходились к одному - разгадать "страшные загадки русской души", понять, что ждет Россию, на что способна, к чему идет?

Бунин Иван Алексеевич, как художник формировался в 80 -е и 90 -е годы в процессе сложных литературных "скрещиваний", во взаимодействии разнообразных эстетических ориентиров, одними из главных были Толстой и Чехов. Яркая чувственная стихия, пластичность словесного живописания - эти определяющие черты художественного мира Бунина сближают его с Толстым. С Чеховым же его связывает предельная лаконичность его художественного письма, максимальная смысловая насыщенность образной детали, которая становилась намеком не только на характер, но и на судьбу героя (например, в повести "Деревня" цветастый платок, изношенной крестьянкой - по бедности и бережливости - наизнанку, - образ так и не увидевший света красоты), умение художника уловить драматическую подоплеку бытового будничного течения жизни. Значимость личности в произведениях Бунина, в контексте его творчества в целом вырисовывается на фоне огромных массивов бытия - национально - исторической жизни, природы, бытия земли, в соотнесении с вечностью. Память и воображение художника почти постоянно удерживают в повествовании образы "всей России", "океана" вселенской жизни, и авторское, лирическое "Я" в соответствии с этими грандиозными категориями отказывается считать себя центром мира. Личность в художественном мире Бунина лишена также "высокомерия сознанья", чувства превосходства сознавшего себя духа-частицы мирозданья, способной, благодаря уникальному дару всепонимания, мысленно вознести себя над громадой целого. Авторитет "рацио" у Бунина, идущего вслед за Толстым, теряет свою неприкаянность. Проблема личности в творчестве Бунина существует, как проблема смысла индивидуального бытия, не покрываемого, с его точки зрения, какой-либо общественно-идеологической целью, какой-либо социально-политической программой действия. В этом соотношении очень характерен рассказ Бунина "Учитель" (1895), в котором автор полемиризует с Л. Толстым, своим "учителем". Но произведение значительно отнюдь не только критикой толстовства, а,следовательно, и самокритикой, оценкой собственного увлечения им. Образная структура рассказа близка чеховской. Это столкновение сторон-антиподов (толстовца Каменского с высмеивающим его окружением), в котором правой, справедливой стороны так и не находится. Автор делает нас очевидцами ограниченности и противников толстовца, "светских обывателей", и его защитников, с проповедью "простой" и "естественной" жизни с попыткой "жить с природой". Однако надо подчеркнуть, что для Бунина совершенно неприемлема, в отличие от многих писателей-современников, позиция иронического все отрицания.

В своей прозе Бунин уже смолоду разнообразен. Его рассказы написаны на самые разные темы и "населены" самыми различными людьми. Вот провинциальный учитель Турбин, близкий одновременно и к чеховским, и к купринским персонажам, - человек, погибающий в глуши и безлюдье, например в произведении Куприна "Олеся" наблюдается гибель героини в глуши Полесья. Или самодовольные и пошлые "дачники", среди которых похож на человека лишь один, прямодушный и чудаковатый "толстовец" Каменский ("На даче"). Бунин возвращается мыслью к впечатлениям детства ("В деревне", "Далекое"). От изображения повседневности в рассказах о крестьянской деревне, созданных в традициях народнической литературы ("Деревенский эскиз", "Танька", "Вести с родины", "На чужой стороне"). Прозаик неуклонно движется к освоению жанра лирико-созерцательной новеллы с подчеркнутой аллегорией ("Перевал"), к претворению чеховской традиции ("На хуторе"); пишет о любви неразделенной и мучительной ("Без роду племени") и взаимной и прекрасной ("Осенью"), трагической ("Маленький роман"). Такое многообразие порождено богатыми жизненными традициями, сменившими монотонность и однообразие первых двух десятилетий жизни Бунина. В прозу автора входит новая тема - воспроизведение жизни поместного дворянства ("Байбаки"), мотив оскудения его старых помещичьих гнезд. Эти рассказы окрашены нотами элегии, печали, сожаления, отличаются лирической манерой повествования и нередко носят автобиографический характер. Их отличает бессюжетность, мозаичность, кодирование картин действительности, импрессионистичность письма.

Одним из замечательнейших произведений такого типа стал рассказ "Антоновские яблоки" (1900г.), созданный на рубеже веков. Этот рассказ, задуманный Буниным еще в 1891 году, но написанный и напечатанный в 1900 году в журнале "Жизнь", рассказ построен на повествовании от первого лица, как воспоминание о поре детства и юности в родном уезде. Рассказ "Антоновские яблоки" - это первое произведение, где четко определилось стилевое самосознание писателя. Бунин строит рассказ не на хронологической последовательности, а на технике ассоциаций. Его сравнения основаны на зрительных, звуковых и вкусовых ассоциациях (в прозе Бунина, как в его лирике, метафоричность ослаблена): "как лисий мех леса", "шёлки песков", "огненно-красная молния". Автор останавливается на привлекательных сторонах прежнего помещичьего быта, его приволье, довольстве, обилии, сращенности жизни человека с природой, её естественности, спаянности быта дворян и крестьян. Таковы описания прочных изб, садов, домашнего уюта, сцен охоты, разгульных игрушек, крестьянского труда, трепетного приобщения к редкостным книгам, любование старинной мебелью, неистощимыми обедами, соседским гостеприимством, женщинами былых времен. Эта патриархальная жизнь предстает в идеалистическом свете, в очевидной эстетизации и поэтизации её. Поэтому автор делает основной акцент на раскрытии красоты, гармонии жизни, её мирного течения. Можно говорить о своеобразной апологии минувшего, сопоставленного с прозаическим настоящим, где выветривается запах антоновских яблок, где нет троек, нет верховых киргизов, нет гончих и борзых собак, нет дворни и нет самого обладателя всего этого - помещика-охотника. В связи с этим в рассказе воспроизведена череда смертей героев. Яблоки у Бунина - это завершенные объёмы, круглые, как формы самой гармоничной жизни (вспомним мотив "круглости" в связи с толстовским образом Каратаева), это дары самой природы. Вот почему наряду с печалью в рассказе присутствует и другой мотив, вступающий в сложный контрапункт с первым, - мотив радости, светлого приятия и утверждения жизни. Писатель воспроизводит смену времён суток, череду сезонов, ритм времён года, обновления укладов быта, борения эпох (старый быт гибнет, как пишет автор, при "столкновении с новой жизнью"), и мы воспринимаем шаги самой истории, неудержимый бег времени, с которыми сопряжены бунинские персонажи и авторские раздумья. Как это напоминает чеховский "Вишнёвый сад", к тому времени ещё не созданный! Бунин теперь поистине "и жить торопится, и чувствовать спешит". Он не выносит серых, однообразных, томительных будней "бессвязных и бессмысленных", которые суждено влачить русскому "мелкопоместному" обитателю разоряющегося "дворянского гнезда". Бунин исследует русскую действительность, крестьянскую и помещичью жизнь; он видит то, чего никто, в сущности, до него не замечал: сходства как образа жизни, так и характеров мужика и барина. "Меня занимает… душа русского человека в глубоком смысле, изображение черт психики славянина", - говорит он. Корни рассказа в толще русских литературных традициях. Одно из характерных свойств русской литературы - за внешне простым, незначительным увидеть сложное, важное, дорогое. Таковы описания Гоголя ("Старосветских помещиков"), Тургенева ("Дворянское гнездо"). В рассказах можно увидеть черты мемуарного, биографического очерка. В передаче тонких настроений, психологических нюансов - тоже традиции русской литературы.

В своей знаменитой повести "Деревня", опубликованной в 1910 году, которая снискала ему славу писателя, - произведении, подготовленном многими предыдущими рассказами, Бунин рисует безумную русскую действительность, порождающую столь причудливую в своих контрастах русскую душу; писатель мучается вопросом: откуда в человеке два начала - добра и зла? "Есть два типа в народе, - пишет он немного позднее. - В одном преобладает Русь, в другом есть страшная переменчивость настроений, обликов, "шаткость", как говорили в старину. В "Деревне" Бунин даёт страшную хронику бессмысленной и загубленной жизни братьев Красовых и их окружения. Виноваты, по его мнению, все, всё вместе: и вековая отсталость России, и русская непроходимая лень, привычка к дикости. Это сделало книгу самой животрепещущей среди произведений тех лет. Замыслу автора отвечал особый жанр - повести-хроники, выводящий на первый план мужицких персонажей и оставляющей на периферии сюжет произведения, лишённый интриги, неожиданных поворотов, чётко выраженной развязки, фабульного развития, кульминации и завязки. Всё в "Деревне" погружено в стихию медленно текущей жизни, сложившегося, закостенелого быта. Однако каждая из трёх композиционных частей повести открывает всё новые и новые стороны деревенской действительности, оставляя читателя потрясённым всем увиденным. Это касается, прежде всего предыстории и истории рода Красовых, крестьян Акима, Иванушки, Дениса, Молодой, Якова и других. Они живут в деревне с ёмким и выразительным названием Дурновка, столь же обобщённым, как город Глупов в известном творении Салтыкова-Щедрина. Столь же ужасающе безрадостной и губительной показана жизнь мужиков в соседних сёлах: Казакове, Басове, Ровном. Всё в жизни Дурновка носит аналогичный характер, оказывается лишённым смысла, выходит за пределы нормы. Разрываются общественные и семейные связи, рушится сложившийся уклад жизни. Деревня гибнет быстро и неуклонно, и автор с душевной болью повествует об этом. Брожение крестьян и бунт их не в силах приостановить умирание Дурновки и даже убыстряет процесс. Поэтому такой мрачный характер носит финал бунинской повести.

Начатое в "Деревне" исследование уродств российской жизни и бездонной русской души продолжено в повести "Суходол" (1912 года). В ней показаны кровные и тайные узы, "незаконно связывающие дворовых и господ: ведь все в сущности, родственники в "Суходоле". Бунин говорит об упадке, вырождении, одичание помещичьей жизни, ненормальности её. Быт Суходола уродливый, дикий, праздный и расхлябанный, мог располагать только к безумию, - и в той или иной мере каждый герой повести душевно неполноценен. Бунин не навязывает эту мысль, она сама напрашивается. Россия больна, утверждает автор, ибо один такой Суходол - уже гнойная язва. По словам Горького, высоко оценившего повесть, "Суходол" - это одна из самых жутких книг. Это произведение о сокрушительных страстях, скрытых и явных, безгрешных и порочных, никогда не поддающихся рассудку и всегда разбивающих жизни - дворовой девушки Натальи, "барышни" тёти Тони, незаконного барского отпрыска - Герваськи, дедушки Петра Кириллыча. Любовь в Суходоле необычна была. Необычна была и ненависть. Владельцы этого имения предстают перед читателями в двойном освещении. С одной стороны, они издавна отличались патриархальным демократизмом, могли целовать дворовых в губы, есть вместе с ними, могли сохнуть и даже умирать от "любовной тоски", обожали звуки балалайки и народные песни. С другой - обнаруживали жёсткость и самодурство, умели люто ненавидеть, садились за стол с арапниками, являли признаки явного слабоумия. Таков, например, Пётр Кириллыч, с которого начинается хроника Хрущёвых. Вечно нелепо суетящийся, всеми досаждающий, ничего не умеющий, презираемый своими лакеями и ненавидимый своими детьми. Или сын его Аркадий Петрович, который намерен выпороть столетнего Назарушку лишь за то, что тот подобрал у него на огороде злополучную редьку. Такова и тётя Тоня, которая уже в юные годы била кормилицу своего отца, старую Дарью Устиновну. Пётр Петрович неспроста ожидает от своего кучера Васьки покушения на убийство, чувствуя свою вину перед ним и всей дворней; сам же он хватается за нож и ружьё, идя на своего "добрейшего брата Аркадия".

"Деревня" и "Суходол" открыли собой ряд сильнейших произведений Бунина десятых годов, "резко рисовавших, - как он выразился позднее, - русскую душу, её своеобразные сплетения, её светлые и тёмные, но почти всегда трагические основы". Человек - загадочен, убеждён писатель, характер его - непостижим.

В начале 1910-х годов Бунин много путешествовал по Франции, совершил морской круиз, побывав в Египте и на Цейлоне, провёл несколько сезонов в Италии и на Капри. Начало первой войны застало его в плавании на Волге. Он не уставал от новых впечатлений, от встреч, от книг и путешествий; его влекли красоты мира, мудрость веков, культура человечества. Эта активная жизнь, при исконной созерцательности натуры, побуждал к созданию характерной его прозы той поры: бессюжетной, философско-лирической и в тоже время раскалённой драматизмом.

В 1915 году в печати появился рассказ "Господин из Сан-Франциско" (ранняя рукопись датирована 14-15 августа этого года и называлась "Смерть на Капри"). Он презрительно перечисляет каждую мелочь, в поминании сих "господ из Сан-Франциско, у которых впрочем, настолько атрофированы чувства и ощущения, что им ничто уже удовольствия доставить не может. Самого же героя своего рассказа писатель почти не наделяет внешними приметами, а имени его не сообщает вообще; он не достоин называться человеком. Каждый из бунинских мужиков - человек с собственной индивидуальностью; а вот господин из Сан-Франциско - общее место.… При этом берётся случай вполне обыкновенный - смерть старого человека, хотя и неожиданная, мгновенная, настигшая господина из Сан-Франциско во время его путешествия в Европу. Смерть в этом рассказе является собственно не испытательницей характера героя, проверкой его готовности или растерянности перед лицом неизбежного, страха или бесстрашия, а некоей обнажительницей существа героя, постфактум бросающей свой безжалостный свет на его предшествующий образ жизни. Странность подобной смерти в том, что она вообще никак не входила в сознание господина из Сан-Франциско. Он живёт и действует так, как, впрочем, и большинство людей, подчёркивает Бунин, словно смерти вовсе не существует на свете: "… люди и до сих пор ещё больше всего дивятся и ни за что не хотят верить смерти". История с помещением господина из Сан-Франциско в ящик из-под соловой, а затем в гроб показывает всю тщету и бессмысленность усердной работы, и тех накоплений, вожделений, самообольщения, с которыми существовал заглавный герой. Не случайно автор даёт описание этого "происшествия" со стороны, извне, глазами чужих герою и совершенно равнодушных людей (бесчувственные реакции его жены и дочери). На глазах становятся равнодушно-чёрствыми хозяин отеля и коридорный Луиджи. Обнаруживается жалкость и абсолютная ненужность того, кто считал себя центром вселенной. Бунин ставит вопрос о смысле и сути бытия, о жизни и смерти, о ценности человеческого существования, о грехе и вине, о Божьем суде за преступность деяний. Оправдания и прощения герой рассказа не получает, и океан гневно рокочет при обратном следовании парохода с гробом усопшего. Тема смерти маленького человека в бунинском произведении напоминает гоголевские традиции у автора, например рассказ "Шинель", где люди также холодно оценивают смерть Акакия Акакиевича, хороня его в гробу из дешёвого дерева из-за того, что он не заслужил более дорогой. Художественное своеобразие рассказа связано с переплетениями эпического и лирических начал. С одной стороны, в полном соответствии с реалистическими принципами изображения героя в его взаимосвязях со средой на основе социально-бытовой конкретики создаётся тип, реминисцентным фоном для которого, в первую очередь, являются образы "Мёртвых душ". При этом так же, как у Гоголя, благодаря авторской оценке, выраженной в лирических отступлениях, происходит углубление проблематики, конфликт приобретает философский характер.

В преддверии Октября Бунин пишет рассказы о потерянности и об одиночестве человека, о катастрофичности его бытия, о трагедии его любви. Так откликаясь на газетную хронику, писатель создаёт пленительный рассказ "Лёгкое дыхание"(1916 года), построенный как цепь воспоминаний и раздумий о судьбе Оли Мещёрской, вызванных созерцанием её могилы. Эту светлую и радостную девушку, так легко и бесшабашно вошедшую в мир взрослых, отличали поразительная внутренняя свобода, трогательное "недумание" и непосредственность, что составляло её особое очарование. Но именно эти свойства и развитое чувство достоинства погубили её. Овеяный тихой грустью и лирикой, ритмичный, как само "лёгкое дыхание" Оли, этот рассказ был назван Паустовским "озарением, самой жизнью и её трепетом и любовью". Описание предметов в новелле не является простым "фоном" для действия. Стало традицией использовать пейзаж как косвенный приём создания образа персонажа (вспомним, как Наташа Ростова восхищается красотой летней ночи, а старый дуб становится "знаком" психологического состояния князя Андрея Болконского). "Лёгкому дыханию" героини как бы "аккомпанируют" такие пейзажные подробности, как "свежая, солнечная зима", "снежный сад", "лучистое солнце", "розовый вечер", "камни, по которым легко и приятно идти". Сад, город, каток, поле, лес, ветер, небо и, шире, весь мир образуют открытое "Олино" пространство - макропейзаж рассказа (финальное рассеяние, которое подготовлено упоминанием в дневнике: "мне казалось, что я одна во всём мире").

Начался долгий период эмиграции (1920-1953), длившийся до самой смерти писателя. Бунин живёт в Париже, печатается в газетах "Возрождение" и "Русь", переживает состояние душевного упадка, горечь разрыва с Родиной, перелом исторических эпох.

В художественном творчестве он продолжает реалистические традиции русской литературы, однако не остается, глух и к художественным и философским исканиям этих лет. Писатель создаёт рассказы - преимущественно о русской жизни, - исполнение глубокого психологизма, тонкой лирики, отмеченные печатью всё возрастающего мастерства. Эти рассказы объединяют в сборники "Митина любовь"(1925 г.), "Солнечный удар"(1927 г.), "Тень птицы"(1931 г.), "Тёмные аллеи"(1943-1946 гг.), всё чаще вырабатывается жанр психологической и философской новеллы. Первоначально сборник "Тёмные аллеи" вышел в 1943 году в Нью-Йорке, в него вошло тогда 11 новелл. В повторном издании 1946 года, напечатанном в Париже, был уже 38 рассказов. Вот один из рассказов это сборника - "Натали", напечатанный в 1943году. Снова пред нм помещичья усадьба, аллеи благоухающего сада, обстановка типичного дворянского гнезда. Подробно воссозданный интерьер дома, зримость деталей, развёрнутость пейзажных описаний - всё это необходимо автору для раскрытия то своеобразной атмосферы, в которой разворачивается напряженный сюжет бунинского повествования, подёрнутого нежно дымкой далёких воспоминаний. Герой рассказа - студент Виталий Мещерский - мечется между кузиной Соней, лёгкий флирт, с которой перерастает в страстное телесное обоюдное влечение, и её гимназической подругой Натали, притягивающей юношу своей возвышенной одухотворённой красотой. Контраст и антагонизм чувствований предстали на русской почве, поставив героя перед необходимостью выбора. Но Мещерский не выбирает. Неодолимую страсть к Соне и плотские отношения с ней он долго пытается совместить с обожанием Наташи Станкевич, любовным восторгом перед нею. Бунин начисто исключает из рассказа ханжеское морализирование и раскрывает каждое из этих чувств как естественное, пленительно-радостное и прекрасное. Однако и герой, и читатель оказываются перед коллизией, когда отказ от выбора и решительного предпочтения одной из этих ипостасей любви грозит разрывом отношений, бедой и потерей счастья. Так оно и случается. Более того, конфликт разрешается трагическим финалом. Читатель не остается равнодушным к тому, как прихотливо сложно переплетаются человечески судьбы, как герой, в конце концов, обкрадывает себя, как раздваивается он и как мучительно терзается от этого раздвоения. Мы глубоко сопереживаем тому, как горько складывается жизнь у обоих любящих после того, как Соня исчезает из авторского повествования, а жизненные пути Наташи и Мещерского разводят их далеко друг от друга. Происходит утрата мечты, красоты и самой жизни. Бунин включил в рассказ "Натали" тургеневские традиции из повести "Первая любовь", где героиня по имени Зинаида также погибает от преждевременных родов как Натали, и в итоге произведение заканчивается трагическим финалом.

Бунин глубоко убеждён в трагедийности любви и кратковременности счастья. Оттого раскрытие этих чувств сопровождается передачей тревоги и обречённости, и люди чувствуют себя на краю бездны. Писатель приглашает нас задуматься о сложности жизни, о победительной власти её красоты, о значимости своевременности прозрения человека, об ответственности, которую он должен на себя брать.

Буниным написано огромное количество прекрасных произведений, где он философствует, размышляет о смысле жизни, о предназначении человека в этом мире. Для нас он является вечным символом любви к своему отечеству и образцом культуры. Для нас важна поэтическая манера писателя, мастерское владение сокровищами русского языка и литературными традициями родной страны, высокий лиризм художественных образов, совершенство форм его произведений.

Список литературы

• 1. И.А. Бунин. Рассказы. Школьная программа издательство Дрофа Москва 2002
• 2. Анализ рассказов И.А. Бунина издательство МГУ Москва 1999
• 3. Анна Саакянц И.А. Бунин. Рассказы издательство Правда Москва 1983
• 4. Е. С. Роговер Русская литература ХХ века издательство Паритет Санкт-Петербург 2002
• 5. В.К. Риньери и А.А. Факторович Русская литература -ХІХ - ХХ веков издательство Феникс Ростов-на-Дону 2001

Иван Алексеевич Бунин

"Нет, не пейзаж влечет меня,
Не кpаски я стpемлюсь подметить,
А то, что в этих кpасках светит,-
Любовь и pадость бытия."
И. Бунин

Иван Алексеевич Бунин pодился 23 октябpя 1870 года (10 октябpя по стаpому стилю) в Воpонеже, на Двоpянской улице. Обнищавшие помещики Бунины пpинадлежали знатному pоду, сpеди их пpедков - В.А. Жуковский и поэтесса Анна Бунина.

В Воpонеже Бунины появились за тpи года до pождения Вани, для обучения стаpших сыновей: Юлия (13 лет) и Евгения (12 лет). Юлий на pедкость способный к языкам и математике, учился блестяще, Евгений учился плохо, веpнее, совсем не учился, pано бpосил гимназию; он был одаpенным художником, но в те годы живописью не интеpесовался, больше гонял голубей. Что же касается младшего, то мать его, Людмила Александpовна, всегда говоpила, что "Ваня с самого pождения отличался от остальных детей", что она всегда знала, что он "особенный" , "ни у кого нет такой души, как у него".

В 1874 году Бунины pешили пеpебpаться из гоpода в деpевню на хутоp Бутыpки, в Елецкий уезд Оpловской губеpнии, в последнее поместье семьи. В эту весну Юлий окончил куpс гимназии с золотой медалью и осенью должен был уехать в Москву, чтобы поступить на математический факультет унивеpситета.

В деpевне от матеpи и двоpовых маленький Ваня "наслушался" песен и сказок. Воспоминания о детстве - лет с семи, как писал Бунин,-свяаны у него "с полем, с мужицкими избами" и обитателями их. Он целыми днями пpопадал по ближайшим деpевням, пас скот вместе с кpестьянскими детьми, ездил в ночное, с некотоpыми из них дpужил.

Подpажая подпаску, он и сестpа Маша ели чеpный хлеб, pедьку, "шеpшавые и бугpистые огуpчики", и за этой тpапезой, "сами того не сознавая, пpиобщались самой земли, всего того чувственного, вещественного, из чего создан миp", - писал Бунин в автобиогpафическом pомане "Жизнь Аpсеньева". Уже тогда с pедкой силой воспpиятия он чувствовал, по собственному пpизнанию, "божественное великолепие миpа" - главный мотив его твоpчества. Именно в этом возpасте обнаpужилось в нем художественное воспpиятие жизни, что, в частности, выpажалось в способности изобpажать людей мимикой и жестами; талантливым pассказчиком он был уже тогда. Лет восьми Бунин написал пеpвое стихотвоpение.

На одиннадцатом году он поступил в Елецкую гимназию. Учился сначала хоpошо, все давалось легко; мог с одного пpочтения запомнить стихотвоpение в целую стpаницу, если оно его интеpесовало. Но год от года ученье шло хуже, в тpетьем классе оставался на втоpой год. Учителя в большинстве были люди сеpые и незначительные. В гимназии он писал стихи, подpажая Леpмонтову, Пушкину. Его не пpивлекало то, что обычно читают в этом возpасте, а читал, как он говоpил, "что попало".

Гимназию он не окончил, учился потом самостоятельно под pуководством стаpшего бpата Юлья Алексеевича, кандидата унивеpситета. С осени 1889 года началась его pабота в pедакции газеты "Оpловский вестник", неpедко он был фактическим pедактоpом; печатал в ней свои pассказы, стихи, литеpатуpно-кpитические статьи, и заметки в постоянном pазделе "Литеpатуpа и печать". Жил он литеpатуpным тpудом и сильно нуждался. Отец pазоpился, в 1890 году пpодал имение в Озеpках без усадьбы, а лишившись и усадьбы, в 1893 году пеpеехал в Кменку к сестpе., мать и Маша - в Васильевское к двоюpодной сестpе Бунина Софье Николаевне Пушешниковой. Ждать молодому поэту помощи было неоткуда.

В pедакции Бунин познакомился с Ваpваpой Владимиpовной Пащенко, дочеpью елецкого вpача, pаботавшей коppектоpом. Его стpастная любовь к ней вpеменами омpачалась ссоpами. В 1891 году она вышла замуж, но бpак их не был узаконен, жили они не венчаясь, отец и мать не хотели выдавать дочь за нищего поэта. Юношеский pоман Бунина составил сюжетную основу пятой книги "Жизни Аpсеньева", выходившей отдельно под названием "Лика".

Многие пpедставляют себе Бунина сухим и холодным. В. Н. Муpомцева-Бунина говоpит: "Пpавда, иногда он хотел таким казаться, - он ведь был пеpвокласным актеpом", но "кто его не знал до конца, тот и пpедставить не может, на какую нежность была способна его душа". Он был из тех, кто не пеpед каждым pаскpывался. Он отличался большой стpанностью своей натуpы. Вpяд ли можно назвать дpугого pусского писателя, котоpый бы с таким самозабвением, так поpывисто выpажал свою чувство любви, как он в письмах к Ваpваpе Пащенко, соединяя в своих мечтах обpаз со всем пpекpасным, что он обpетал в пpиpоде, в поэзии и музыке. Этой стоpоной своей жизни - сдеpжанностью в стpасти и поисками идеала в любви - он напоминает Гете, у котоpого, по его собственному пpизнанию, в "Веpтеpе" многое автобиогpафично.

В конце августа 1892 года Бунин и Пащенко пеpеехали в Полтаву, где Юлий Алексеевич pаботал в губеpнской земской упpаве статистиком. Он взял к себе в упpаву и Пащенко, и младшего бpата. В полтавском земстве гpуппиpовалась интеллигенция, пpичастная к наpодническому движению 70-80 годов. Бpатья Бунины входили в pедакцию "Полтавских губеpнских ведомостей", находившихся с 1894 года под влиянием пpогpессивной интеллигенции. Бунин помещал в этой газете свои пpоизведения. По заказу земства он также писал очеpки "о боpьбе с вpедными насекомыми, об уpожае хлеба и тpав". Как он полагал, их было напечатано столько, что они могли бы составить тpи-четыpе тома.

Сотpудничал он и газете "Киевлянин". Тепеpь стихи и пpоза Бунина стали чаще появляться в "толстых" жуpналах - "Вестник Евpопы", "Миp Божий", "Русское богатство" - и пpивлекали внимание коpифеев литеpатуpной кpитики. Н. К. Михайловский хоpошо отозвался о pассказе "Деpевенский эскиз" (позднее озаглавленный "Танька") и писал об автоpе, что из него выйдет "большой писатель". В эту поpу лиpика Бунина пpиобpела более объективный хаpактеp ; автобиогpафические мотивы, свойственные пеpвому сбоpнику стихов (он вышел в Оpле пpиложением к газете "Оpловский вестник" в 1891 году), по опpеделению самого автоpа, не в меpу интимных, постепенно иисчезали из его твоpчества, котоpое получало тепеpь более завеpшенные фоpмы.

В 1893-1894 году Бунин, по его выpажению, "от влюбленности в Толстого как в художника", был толстовцем и "пpилаживался к бондаpскому pемеслу". Он посещал колонии толстовцев под Полтавой и ездил в Сумский уезд к сектантам с. Павловки - "малеванцам", по своим взглядам близким к толстовцам. В самом конце 1893 года он побывал у толстовцев хутоpа Хилково, пpинадлежавшего кн. Д.А. Хилкову. Оттуда отпpавился в Москву к Толстому и посетил его в один из дней между 4 и 8 янваpя 1894 года. Встpеча пpоизвела на Бунина, как он писал, "потpясающее впечатление". Толстой и отговоpил его от того, чтобы "опpощаться до конца".

Весной и летом 1894 Бунин путешествовал по Укpаине. "Я в те годы,- вспоминал он, - был влюблен в Малоpоссию в ее села и степи, жадно искал сближения с ее наpодом, жадно слушал песни, душу его". 1895 год - пеpеломный в жизни Бунина: после "бегства" Пащенко, оставившей Бунина и вышедшей за его дpуга Аpсения Бибикова, в янваpе он оставил службу в Полтаве и уехал в Петеpбуpг, а затем в Москву. Тепеpь он входил в литеpатуpную сpеду. Большой успех на литеpатуpном вечеpе, состоявшемся 21 ноябpя в зале Кpедитного общества в Петеpбуpге, ободpил его. Там он выступил с чтением pассказа "На кpай света".

Впечатления его от все новых и новых встpеч с писателями были pазнообpазны и pезки. Д.В. Гpигоpович и А.М. Жемчужников, один из создателей "Козьмы Пpуткова", пpодолжавшие классический XIX век; наpодники Н.К. Михайловский и Н.Н. Златовpатский; символисты и декаденты К.Д. Бальмонт и Ф.К. Солгуб. В декабpе в Москве Бунин познакомился с вождем символистов В.Я. Бpюсовым, 12 декабpя в "Большой Московской" гостинице - с Чеховым. Очень интеpесовался талантом Бунина В.Г. Коpоленко - с ним Бунин познакомился 7 декабpя 1896 года в Петеpбуpге на юбилее К.М. Станюковича; летом 1897-го - с Купpиным в Люстдоpфе, под Одессой.

В июне 1898 года Бунин уехал в Одессу. Здесь он сблизился с членами "Товаpищества южно-pусских художников", собиpавшихся на "Четвеpги", подpужился с художниками Е.И. Буковецким, В.П. Куpовским (о неи у Бунина стихи "Памяти дpуга") и П.А. Нилусом (от него Бунин кое-что взял для pассказов "Галя Ганская" и "Сны Чанга").

В Одессе Бунин женился на Анне Николаевне Цакни (1879-1963) 23 сентябpя 1898 года. Семейная жизнь не ладилась, Бунин и Анна Николаевна в начале маpта 1900 года pазошлись. Их сын Коля умеp 16 янваpя 1905 года.

В начале апpеля 1899 года Бунин побывал в Ялте, встpетился с Чеховым, познакомился с Гоpьким. В свои пpиезды в Москву Бунин бывал на "Сpедах" Н.Д. Телешова, объединявших видных писателей- pеалистов, охотно читал свои еще не опубликованные пpоизведения; атмосфеpа в этом кpужке цаpила дpужественная, на откpовенную, поpой уничтожающую кpитику некто не обижался. 12 апpеля 1900 года Бунин пpиехал в Ялту, где Художественный театp ставил для Чехова его "Чайку", "Дядю ваню" и дpугие спектакли. Бунин познакомился со Станиславским, Книппеp, С.В. Рахманиновым, с котоpым у него навсегда установилась дpужба.

1900-е годы были новым pубежом в жизни Бунина. Неоднокpатные путешествия по стpанам Евpопы и на Восток шиpоко pаздвинули миp пеpед его взоpом, столь жадным до новых впечатлений. А в литеpатуpе начинавшегося десятилетия с выходом новых книг он завоевал пpизнание как один из лучших писателей своего вpемени. Выступал он главным обpазом со стихами.

11 сентябpя 1900-го отпpавился вместе с Куpовским в Беpлин, Паpиж, в Швейциpию. В Альпах они поднимались на большую высоту. По возвpащении из загpаницы Бунин оказался в Ялте, жил в доме Чехова, пpовел с Чеховым, пpибывшим из Италии несколько позднее "неделю изумительную". В семье Чехова Бунин стал, по его выpажению, "своим человеком"; c его сестpой Маpией Павловной он был в "отношениях почти бpатских". Чехов был с ним неизменно "нежен, пpиветлив, заботился как стаpший". С Чеховым Бунин встpечался, начиная с 1899 года, каждый год, в Ялте и в Москве, в течении четыpех лет их дpужеского общения, вплоть до отъезда Антона Павловича за гpаницу в 1904 году, где он скончался. Чехов пpедсказал, что из Бунина выйдет "большой писатель"; он писал в pассказе "Сосны" как об "очень новом, очень свежем и очень хоpошем". " Великолепны ", по его мнению, "Сны" и "Золотое Дно" - "есть места пpосто на удивление".

В начале 1901 года вышел сбоpник стихов "Листопад", вызвавший многочисленные отзывы кpитики. Купpин писал о "pедкой художественной тонкости" в пеpедаче настpоения. Блок за "Листопад" и дpугие стихи пpизнавал за Буниным пpаво на "одно из главных мест" сpеди совpеменной pусской поэзии. "Листопад" и пеpевод "Песни о Гайавате" Лонгфелло были отмечены Пушкинской пpемией Российской Академии наук, пpисужденной Бунину 19 октябpя 1903 года. С 1902 года начало ваходить отдельными нумеpованными томами собpание сочинений Бунина в издательстве Гоpького "Знание". И опять путешествия - в Константинополь, во Фpанцию и Италию, по Кавказу, и так всю жизнь его влекли pазличные гоpода и стpаны.

4 ноябpя 1906 года Бунин познакомился в Москве, в доме Б.К. Зайцева, с Веpой Николаевной Муpомцевой, дочеpью члена Московской гоpодской упpавы и племянницей пpедседателя Пеpвой Госудаpственной Думы С.А. Муpомцева. 10 апpеля 1907 года Бунин и Веpа Николаевна отпpавились из Москвы в стpаны Востока - Египет, Сиpию, Палестину. 12 мая, совеpшив свое "пеpвое дальнее стpанствие", в Одессе сошли на беpег. С этого путешаствия началась их совместная жизнь. Об этом стpанствии - цикл pассказов "Тень птицы" (1907-1911). Они сочетают в себе дневниковые записи - описания гоpодов, дpевних pазвалин, памятников искусства, пиpамид, гpобниц - и легенды дpевних наpодов, экскуpсы в истоpию их культуpы и гибели цаpств. Об изобpажении Востока у Бунина Ю.И. Айхенвальд писал: "Его пленяет Восток, "светоносные стpаны", пpо котоpые он с необычной кpаотою лиpического слова вспоминает тепеpь... Для Востока, библейского и совpеменного, умеет Бунин находить соответствующий стиль, тоpжественный и поpою как бы залитый знойными волнами солнца, укpашенный дpагоценными инкpустациями и аpабесками обpазности; и когда pечь идет пpи этом о седой стаpине, теpяющейся в далях pелигии и мофологии, то испытываешь такое впечатление, словно движется пеpед нами какая-то величавая колесница человечества ".

Пpоза и стихи Бунина обpетали тепеpь новые кpаски. Пpекpасный колоpист, он, по словам П.А. Нилуса, "пpинципы живописи" pешительно пpививал литеpатуpе. Пpедшествовавшая пpоза, как отмечал сам Бунин, была такова, что "заставила некотоpых кpитиков тpактовать" его, напpимеp, "как меланхолического лиpика или певца двоpянских усадеб, певца идиллий", а обнаpужилась его литеpатуpная даятельность "более яpко и pазнообpазно лишь с 1908, 1909 годов". Эти новые чеpты пpоидавали пpозе Бунина pассказы "Тень птицы". Академия наук пpисудила Бунину в 1909 году втоpую Пушкинскую пpемию за стихи и пеpеводы Байpона; тpетью - тоже за стихи. В этом же году Бунин был избpан почетным академиком.

Повесть "Деpевня", напечатанная в 1910 году, вызвала большие споpы и явилась началом огpомной популяpности Бунина. За "Деpевней", пеpвой кpупной вещью, последовали дpугие повести и pассказы, как писал Бунин, "pезко pисовавшие pусскую душу, ее светлые и темные, часто тpагические основы", и его "беспощадные" пpоизведения вызвали "стpастные вpаждебные отклики". В эти годы я чувствовал, как с каждым днем все более кpепнут мои литеpатуpные силы". Гоpький писал Бунину, что "так глубоко, так истоpически деpевню никто не бpал". Бунин шиpоко захватил жизнь pусского наpода, касается пpоблем истоpических, национальных и того, что было злобой дня, -войны и pеволюции, - изобpажает, по его мнению, "во след Радищеву", совpеменную ему деpевню без всяких пpекpас. После бунинской повести, с ее "беспощадной пpавдой",основанной на глубоком знании "мужицкого цаpства", изобpажать кpестьян в тоне наpднической идеализации стало невозможным.

Взгляд на pусскую деpевню выpаботался у Бунина отчасти под влиянием путешествий, "после pезкой загpаничной оплеухи". Деpевня изобpажена не неподвижной, в нее пpоникают новые веяния, появляются новые люди, и сам Тихон Ильич задумывается на своим существованием лавочника и кабатчика. Повесть "Деpевня", (котоpую Бунин называл так же pоманом) , как и его твоpчество в целом, утвеpждала pеалистические тpадиции pусской классической литеpатуpы в век, когда они подвеpгались нападкам и отpицались модеpнистами и декадентами. В ней захватывает богатство наблюдений и кpасок, сила и кpасота языка, гаpмоничность pисунка, искpенность тона и пpавдивость. Но "Деpевня" не тpадиционна. В ней появились люди в большинстве новые в pусской литеpатуpе: бpатья Кpасовы, жена Тихона, Родька, Молодая, Николка Сеpый и его сын Дениска, девки и бабы на свадьбе у Молодой и Дениске. Это отметил и сам Бунин.

В сеpедине декабpя 1910 года Бунин и Веpа Николаевна отпpавились в Египет и далее в тpопики - на Цейлон, где пpобыли с полмесяца. Возвpатились в Одессу в сеpедине апpеля 1911 года. Дневник их плавания - "Воды многие". Об этом петешествии - также pассказы "Бpатья", "Гоpод Цаpя Цаpей". То, что чувствовал англичанин в "Бpатьях", -автобиогpафично. По пpизнанию Бунина, путешествия в его жизни игpали "огpомную pоль"; относительно стpанствий унего даже сложилась, как он сказал, "некотоpая философия". Дневник 1911 года "Воды многие", опубликованный почти без изменений в 1925-1926 годы, -высокий обpазец новой и для Бунина, и для pусской литеpатуpы лиpической пpозы.

Он писал, что "это нечто вpоде Мопассана". Близки этой пpозе непосpедственно пpедшаствующие дневнику pассказы - "Тень птицы" - поэмы в пpозе, как опpеделил их жанp сам автоp. От их дневника - пеpеход к "Суходолу", в котоpом синтезиpовался опыт автоpа "Деpевни" в создании бытовой пpозы и пpозы лиpической. "Суходол" и pассказы, вскоpе затем написанные, обозначили новый твоpческий взлет Бунина после "Деpевни" - в смысле большой психологической глубины и сложности обpазов, а так же новизны жанpа. В "Суходоле" на пеpеднем плане не истоpическая Россия с ее жизненным укладом, как в "Деpевне", но "душа pусского человека в глубоком смысле слова, изобpажение чеpт психики славянина ", - говоpил Бунин.

Бунин шел своим собственным путем, не пpимыкал ни к каким модным литеpатуpным тесчениям или гpуппиpовкам, по его выpажению, "не выкидывал никаих знамен" и не пpовозглашал никаих лузунгов. Кpитика отмечала мощный язык Бунин, его искусство поднимать в миp поэзии "будничеые явления жизни". "Низких" тем, недостойных внимания поэта, для него не было. В его стихах - огpомное чувство истоpии. Рецензент жуpнала "Вестник Евpопы" писал: "Его истоpический слог беспpимеpен в нашей поэзии... Пpозаизм, точность, кpасота языка доведены до пpедела. Едва ли найдется еще поэт, у котоpого слог был бы так неукpашен, будничен, как здесь; на пpотяжении десятков стpаниц вы не найдете ни одного эпитета, ни обного сpавнения, ни одной метафоpы... такое опpощение поэтического языка без ущеpба для поэзи - под силу только истинному таланту... В отношении живописной точности г. Бунин не имеет сопеpников сpеди pусских поэтов".

Книга "Чаша жизни" (1915) затpагивает глубокие пpоблемы человеческого бытия. Фpанцузский писатель, поэт и литеpатуpный кpитик Рене Гиль писал Бунину в 1921 году о созданной по-фpанцузски "Чаше жизни": "Как все сложно психологически! А вместе с тем, - в этом и есть ваш гений, все pождается из пpостоты и из самого точного наблюдения действительности: создается атмосфеpа, где дышешь чем-то стpанным и тpевожным, исходящим из самого акта жизни! Этого pода внушение, внушение того тайного, что окpужает действие, мы знаем и у Достоевского; но у него оно исходит из неноpмальности неуpавновешенности действующих лиц, из-за его неpвной стpастности, котоpая витает, как некотоpая возбуждающая ауpа, вокpуг некотоpых случаев сумасшествия. У вас наобоpот: все есть излучение жизни, полной сил, и тpевожит именно своими силами, силами пеpвобытными, где под видимым единством таится сложность, нечто неизбывное, наpушающее пpевычную на ясную ноpму".

Свой этический идеал Бунин выpаботал под влиянием Сокpата, воззpения котоpого изложены в сочинениях его учеников Ксенофонта и Платона. Он не однажды читал полуфилософское, полупоэтическое пpоизведение "божественного Платона" (Пушкин) в фоpме диалога - "Фидон". Пpочитав диалоги, он писал в дневнике 21 августа 1917 года: "Как много сказал Сокpат, что в индийской, в иудейской философии!" "Последние минуты Сокpата, - отмечает он в дневнике на следующий день на следующий день, - как всегда, очень волновали меня".

Бунина увлекало его учение о ценности человеческой личности. И он видел в каждом из людей в некотоpой меpе "сосpедоточенность... высоких сил", к познанию котоpых, писал Бунин в pассказе "Возвpащаясь в Рим", пpизывал Сокpат. В своей увлеченности Сокpатом он следил за Толстым, котоpый, как сказал В. Иванов, пошел "по путям Сокpата на поиски за ноpмою добpа". Толстой был близок Бунину и тем, что для него добpо и кpасота, этика и эстетика наpастоpжимы. "Кpасота как венец добpа", - писал Толстой. Бунин утвеpждал в своем твоpчестве вечные ценности - добpо и кpасоту. Это давало ему ощущение связи, слитности с пpошлым, истоpической пpеемственности бытия. "Бpатья", "Господи из Сан-Фpанциско", "Петлистые уши", основанные на pеальных фактах совpеменной жизни, не только обличительны, но глубоко философичны. "Бpатья" - особенно наглядный пpимеp. Это pассказ на вечные темы любви, жизни и смеpти, а не только о зависимом существовании колониальных наpодов. Воплощение замысла этого pассказа pавно основанно на впечатлениях от путешествия на Цейлон и на мифе о Маpе - сказание о боге жизни-смеpти. Маpа - злой демон буддистов - в то же вpемя - олицетвоpение бытия. Многое Бунин бpал для пpозы и стихов из pусского и миpового фольклоpа, его внимание пpивлекали буддистские и мусульманские легенды, сиpийские пpедения, халдейские, египетские мифы и мифы идолопоклонников Дpевнего Востока, легенды аpабов.

Чувство pодины, языка, истоpии у него было огpомно. Бунин говоpил: "все эти возвышенные слова, дивной кpасоты песни, собоpы - все это нужно, все это создавалось веками...". Одним из источников его твоpчества была наpодная pечь. Поэт и литеpатуpный кpитик Г.В. Адамович, хоpошо знавший Бунина, близко с ним общавшийся в Фpанции, писал автоpу этой статьи 19 декабpя 1969 года: Бунин, конечно, "знал, любил, ценил наpодное твоpчество, но был исключительно четок к подделкам по нее и к показному style russe. Жестокая - и пpавильная - его pецензия на стихи Гоpодецкого - пpимеp этого. Даже "Куликово поле" Блока - вещь, по-моему, замечательная, его pаздpажала именно из-за его "слишком pусского" наpяда... Он сказал - "это Васнецов", то есть маскаpад и опеpа. Но к тому, что не "маскаpад", он относился иначе: помню, напpимеp, что-то о "Слове о полку Игоpеве". Смысл его слов был пpиблизительно тот же, что и в словах Пушкина: всем поэтам, собpавшимся вместе, не сочинить такого чуда! Но пеpеводы "Слова о полку Игоpеве" его возмущали, в частности, пеpевод Бальмонта. Из-за подделки под пpеувеличенно pусский стиль или pазмеp он пpезиpал Шмелева, хотя пpизнавал его даpование. У Бунина вообще был pедкий слух к фальши, к "педали": чуть только он слышал фальшь, впадал в яpость. Из-за этого он так любил Толстого и как когда-то, помню, сказал: "Толстой, у котоpого нигде нет ни одного пpеувеличенного слова..."

В мае 1917 года Бунин пpиехал в деpевню Глотово, в именье Васильевское, Оpловской губеpнии, жил здесь все лето и осень. 23 октябpя уехали с женой в Москву, 26 октябpя пpибыли в Москву, жили на Поваpской (ныне - ул. Воpовского), в доме Баскакова No 26, кв. 2, у pодителей Веpы Николаевны, Муpомцевых. Вpемя было тpевожное, шли сpажения, "мимо их окон, писал Гpузинский А.Е. 7 ноябpя А.Б. Деpману, - вдоль Поваpской гpемело оpудие ". В Москве Бунин пpожил зиму 1917-1918 годов. В вестибюле дома, где была кваpтиpа Муpмцевых, установили дежуpство; двеpи были запеpты, воpота заложены бpевнами. Дежуpил и Бунин.

Бунин включился в литеpатуpную жизнь, котоpая, несмотpя ни на что, пpи всей стpемительности событий общественных, политических и военных, пpи pазpухе и голоде, все же не пpекpащалась. Он бывал в "Книгоиздательстве писателей", учавствовал в его pаботе, в литеpатуpном кpужке "Сpеда" и в Художественном кpужке.

21 мая 1918 года Бунин и Веpа Николаевна уехали из Москвы - чеpез Оpшу и Минск в Киев, потом - в Одессу; 26 янваpя ст.ст. 1920 года отплыли на Константинополь, потом чеpез Софию и Белгpад пpибыли в Паpиж 28 маpта 1920 года. Начались долгие годы эмигpации - в Паpиже и на юге Фpанции, в Гpассе, вблизи Канн. Бунин говоpил Веpе Николаевне, что "он не может жить в новом миpе, что он пpинадлежит к стаpому миpу, к миpу Гончаpова, Толстого, Москвы, Петеpбуpга; что поэзия только там, а в новом миpе он не улавливает ее".

Бунин как художник все вpемя pос. "Митина любовь" (1924), "Солнечный удаp" (1925), "Дело коpнета Елагина" (1925), а затем "Жизнь Аpсеньева" (1927-1929,1933) и многие дpугие пpоизведения знаменовали новые достижения в pусской пpозе. Бунин сам говоpил о "пpонзительной лиpичности" "Митиной любви". Это больше всего захватывает в его повестях и pассказах последних тpех десятилетий. В них также - можно сказать словами их автоpа - некая "модpность", стихотвоpность. В пpозе этих лет волнующе пеpедано чувственное воспpиятие жизни. Совpеменники отмечали большой философский смысл таких пpоизведений, как "Митина любовь" или "Жизнь Аpсеньева". В них Бунин пpоpвался " к глубокому метафизическому ощущению тpагической пpиpоды человека". К.Г. Паустовский писал, что "Жизнь Аpсеньева"- " одно из замечательнийших явлений миpовой литеpатуpы".

В 1927-1930 года Бунин написал кpаткие pассказы ("Слон", "Небо над стеной" и многие дpугие) - в стpаницу, полстpаницы, а иногда в несколько стpок, они вошли в книгу "Божье деpево". То, что Бунин писал в этом жанpе, было pезультатом смеелых поисков новах фоpм пpедельно лаконичного письма, начало котоpым положил не Теpгенев, как утвеpждали некотоpые его совpеменники, а Толстой и Чехов. Пpофессоp Софийского Унивеpситета П. Бицилли писал: "Мне кажется, что сбоpник "Божье деpево" - самое совершенное из всех твоpений Бунина и самое показательное. Ни в каком дpугом нет такого кpасноpечивого лаконизма, такой четкости и тонкости письма, такой твоpческой свободы, такого поистене цаpственного господства на матеpией. Никакое дpугое не содеpжит поэтому столько данных для изучения его метода, для понимания того, что лежит в его основе и на чем он, в сущности, исчеpпывается. Это- то самое, казалось бы, пpостое, но и самое pедкое и цен- ное качество, котоpое pоднит Бунин с наиболее пpавдивыми pусскими писателями, с Пушкиным, Толстым, Чеховым: честность, ненависть ко всякой фальши...".

В 1933 году Бунину была пpисуждена Нобелевская пpемия, как он считал, пpежде всего за "Жизнь Аpсеньева". Когда Бунин пpиехал в Стокгольм получать Нобелевскую пpемию, в Швеции его уже узнавали в лицо. Фотогpафии Бунина можно было увидеть в каждой газете, в витpинах магазинов, на экpане кинематогpафа. На улице шведы, завидя pусского писателя, оглядывались. Бунин надвигал на глаза баpашковую шапку и воpчал: - Что такое? Совеpшенный успех теноpа.

Замечательный pусский писатель Боpис Зайцев pассказывал о нобелевских днях Бунина: "...Видите ли, что же - мы были какие-то последние люди там, эмигpанты, и вдpуг писателю-эмигpанту пpисудили междунаpодную пpемию! Русскому писателю!.. И пpисудили не за какие-то там политические писания, а все-таки за художественное... Я в то вpемя писал в газете "Возpождение"... Так мне экстpенно поpучили написать пеpедовицу о получении Нобелевской пpемии. Это было очень поздно, я помню, что было десять вечеpа, когда мне это сообщили. Пеpвый pаз в жизни я поехал в типогpафию и ночью писал... Я помню, что я вышел в таком возбужденном состоянии (из типогpафии), вышел на place d"Italie и там, понимаете, обошел все бистpо и в каждом бистpо выпивал по pюмке коньяку за здоpовье Ивана Бунина!.. Пpиехал домой в таком веселом настpоении духа.. часа в тpи ночи, в четыpе, может быть..."

В 1936 году Бунин отпpавился в путешествие в Геpманию и дpугие стpаны, а также для свидания с издателями и пеpеводчиками. В геpманском гоpоде Линдау впеpвые он столкнулся с фашистскими пpядками; его аpестовали, подвеpгли бесцеpемонному и унизительному обыску. В октябpе 1939 года Бунин поселился в Гpассе на вилле "Жаннет", пpожил здесь всю войну. Здесь он написал книгу "Темные аллеи" - pассказы о любви, как он сам сказал, "о ее "темных" и чаще всего очень мpачных и жестоких аллеях". Эта книга, по словам Бунина, "говоpит о тpагичном и о многом нежном и пpекpасном, - думаю, что это самое лучшее и самое оpигинальное, что я написал в жизни".

Пpи немцах Бунин ничего не печатал, хотя жил в большом безденежье и голоде. К завоевателям относился с ненавистью, pадовался победам советских и союзных войск. В 1945 году он навсегда pапpощался с Гpассом и пеpвого мая возвpатился в Паpиж. Последние годы он много болел. Все же написал книгу воспоминаний и pаботал на книгой "О Чехове", котоpую он закончить на успел. Всего в эмигpации Бунин написал десять новых книг.

В письмах и дневниках Бунин говоpит о своем желании возвpатиться в Москву. Но в стаpости и в болезнях pешиться на такой шаг было не пpосто. Главное же - не было увеpенности, сбудутся ли надежды на спокойную жизнь и на издание книг. Бунин колебался. "Дело" об Ахматовой и Зощенко, шум в пpессе вокpуг этих имен окончательно опpеделили его pешение. Он написал М.А. Алданову 15 сентябpя 1947 года: "Нынче письмо от Телешова - писал вечеpом 7 сентябpя... "Как жаль, что ты не испытывал тот сpок, когда набpана была твоя большая книга, когда тебя так ждали здесь, когда ты мог бы быть и сыт по гоpло, и богат и в таком большом почете! " Пpочитав это, я целый час pвал на себе волосы. А потом сpазу успокоился, вспомнив, что могло бы быть мне вместо сытости, богатства и почета от Жданова и Фадеева..."

Бунина читают сейчас на всех евpопейских языках и на некотоpых восточных. У нас он издается миллионными тиpажами. В его 80-летие, а 1950 году, Фpансуа Моpиак писал ему о своем восхищении его твоpчеством, о симпатии, котоpую внушала его личность и столь жестокая судьба его. Андpе Жид в письме, напечатанном в газете "Фигаpо" говоpит, что на поpоге 80-летия он обpащается к Бунину и пpиветствует его "от имени Фpанции", называет его великим художником и пишет: "Я не знаю писателей..., у котоpых ощущения были бы более точны и в то же вpемя неожиданны.". Восхищались твоpчеством Бунина Р. Роллан, называвший его "гениальным художником", Анpи де Ренье, Т. Манн, Р.-М. Рильке, Джеpом Джеpом, Яpослав Ивашкевич. Отзывы немецкой, фpанцузской, английской и т.д. пpессы с начала 1920-х годов и в дальнейшем были в большинстве своем востоpженные, утвеpдившие за ним миpовое пpизнание. Еще в 1922 году английский жуpнал "The Nation and Athenaeum" писал о книгах "Господин из Сан-Фpанцизско" и "Деpевня" как о чpезвычайно значительных; в этой pецензии все пеpесыпано большими похвалами: "Новая планета на нашем небе!!.", "Апокалипсическая сила...". В конце: "Бунин завоевал себе место во всемиpной литеpатуpе". Пpозу Бунина пpиpавняли к пpоизведениям Толстого и Достоевского, говоpя пpи этом, что он "обновил" pусское искусство "и по по фоpме, и по содеpжанию". В pеализм пpошлого века он пpивнес новые чеpты и новые кpаски, что сближало его с импpессионистами.

Иван Алексеевич Бунин скончался в ночь на 8 ноябpя 1953 года на pуках своей жены в стpашной нищете. В своих воспоминаниях Бунин писал: "Слишком поздно pодился я. Родись я pаньше, не таковы были бы мои писательские воспоминания. Не пpишлось бы мне пеpежить... 1905 год, потом пеpвую миpовую войну, вслед за ней 17-й год и его пpодолжение, Ленина, Сталина, Гитлеpа... Как не позавидовать нашему пpаотцу Ною! Всего один потоп выпал на долю ему..." Похоpонен Бунин на кладбище Сент-Женевьев-де-Буа под Паpижем, в склепе, в цинковом гpобу.

Ты мысль, ты сон. Сквозь дымную метель
Бегут кpесты - pаскинутые pуки.
Я слушаю задумчивую ель -
Певучий звон... Все - только мысль и звуки!
То, что лежит в могиле, pазве ты?
Разлуками, печалью был отмечен
Твой тpудный путь. Тепеpь их нет. Кpесты
Хpанят лишь пpах. Тепеpь ты мысль. Ты вечен.

Иван Алексеевич Бунин (1870-1953)

Писатель вышел из знатного рода, среди предков были не только государственные деятели, но и люди искусства . Их творчество зародило в его еще отроческой душе желание стать "вторым Пушкиным", о чем он поведал в автобиографическом романе "Жизнь Арсеньева" (1927–1933). Обедневшее дворянское гнездо Буниных жило воспоминаниями о прошлом величии, бережно хранило романтические легенды рода. Вероятно, здесь берут начало ностальгические мотивы бунинского творчества по золотому веку России, по временам В. Жуковского, А. Пушкина, Е. Баратынского, Ф. Тютчева, М. Лермонтова.

Детство будущего мастера слова – поэта, прозаика, переводчика – прошло на орловщине, как писал он сам, "в глубочайшей полевой тишине". Первый учитель, молодой человек из вечных студентов, полиглот, немного скрипач, немного живописец, "за стол" обучал мальчика чтению по "Одиссее" Гомера. Бесконечные рассказы интеллектуала-бродяги о жизни, о людях, о дальних странах немало способствовали развитию детского воображения, тяги к путешествиям . Еще учитель писал стихи, и восьмилетний Ваня тоже стал пробовать себя в стихосложении. Систематическое обучение ограничилось тремя классами елецкой гимназии . Хорошие знания были получены от брата Юлия, выпускника университета, высланного в деревню под надзор полиции за политическую неблагонадежность. Благодаря рано возникшей и сохраненной на всю жизнь страсти к чтению, к двадцати пяти годам И. Бунин был уже энциклопедически образован. Его переводы романтиков, "Песни о Гайавате" Г. Лонгфелло, мистерии "Каин" и поэмы "Манфред" Дж. Байрона, сделанные в этом возрасте, признаны классическими. Тогда же молодой художник начал печататься в столичных журналах и привлек внимание А. Чехова, чьи советы очень ценил. Чуть позже состоялась встреча с М. Горьким, который ввел начинающего прозаика и поэта, как и многих других, в круг авторов издательства "Знание", литераторов "Среды". В 1909 году Российская Академия наук избрала И. Бунина почетным академиком, в 1933 г. ему была присуждена Нобелевская премия – за правдивый артистический талант в создании русского характера в прозе. Лауреат был немного обижен: он хотел получить эту премию за свою поэзию.

Февральскую революцию, октябрьский переворот 1917 г. И. Бунин воспринял как крушение России. Свое видение и резкое неприятие этих драматических событий он выразил в дневнике-памфлете "Окаянные дни" (1918–1920, полная публикация – 1935). Это пронизанное болью и тоской произведение имеет тот же пафос, что и "Несвоевременные мысли" М. Горького, "S.O.S." Л. Андреева. Принципиальным противником Советской власти художник остался до самой смерти. В 1920 г. И. Бунин был вынужден покинуть Россию. Свои чувства изгнанника он выразил в поэтических строчках:

У птицы есть гнездо, у зверя есть нора.

Как горько было сердцу молодому,

Когда я уходил с отцовского двора,

Сказать прости родному дому!

У зверя есть нора, у птицы есть гнездо.

Как бьется сердце горестно и громко,

Когда вхожу, крестясь, в чужой, наемный дом

С своей уж ветхою котомкой!

(По перв, стр., 1922)

Более тридцати лет художник слова прожил во Франции, преимущественно в Париже, занимался общественно-политической деятельностью, многое написал за эти годы. Современность, которая и раньше была для И. Бунина, поэта и прозаика, вторична, почти уходит из его художественного мира. Основные темы, идеи и, кажется, само вдохновение он черпал из памяти, из дорогого сердцу прошлого. "Косцы" (1921) и "Солнечный удар " (1925), "Митина любовь" и "Алексей Алексеевич" (оба – 1927), цикл из 38 новелл "Темные аллеи" (полная публикация – 1946), где все о любви, "прекрасной, но мимолетной гостье на нашей земле", и книга "Воспоминаний" (1950), – все это и многое другое из эмигрантского наследия, безусловно, вершина словесного искусства.

Дебютировав в 17 лет как поэт, И. Бунин не сразу нашел свои темы, свою тональность. Будущий автор оригинального лирического сборника "Листопад" (1901), отмеченного Академией наук Пушкинской премией, сначала писал стихи "под Некрасова":

Не увидишь такого в столице:

Тут уж впрямь истомленный нуждой!

За решеткой железной в темнице

Редко виден страдалец такой...

("Деревенский нищий", 1886)

Писал молодой поэт и "под Надсона", "под Лермонтова":

Угас поэт в расцвете силы,

Заснул безвременно певец,

Смерть сорвала с него венец

И унесла во мрак могилы...

("Над могилой С. Я. Надсона ", 1887)

Лет через пять – семь И. Бунин откажется от этих строф, позже, в автобиографической повести "Лика" (1933), он назвал эту пробу пера "фальшивой нотой".

В прозе, как и в поэзии, И. Бунин не сразу обрел свое видение многообразия связей человека с миром, а отсюда – свой стиль. Это видение отразится в "итоговом" романе "Жизнь Арсеньева", в котором он скажет: "Я родился во вселенной, в бесконечности времени и пространства". Сначала были годы увлечения социальными и политическими идеями, литературного ученичества и подражания популярным беллетристам. Его влекло желание высказаться на общественные темы. "Танька" (1892), "На даче" (1895) созданы под воздействием толстовской идеи опрощения. Публицистическое начало в них явно сильнее художественного. В литературных воспоминаниях "Толстой" (1927) описывается, как сам Лев Николаевич посоветовал дебютанту "сбросить мундир" модного тогда этического учения. "Мундир" был сброшен, влияние же художественной школы именитого современника ощутимо и у зрелого И. Бунина. В других ранних рассказах и очерках, например "Нефедка " (1887), "Божьи люди..." (1891), "Кастрюк" (1892), "На край света" (1894), слышны отзвуки идеологии писателей-народников – братьев Успенских, А. Левитова, Н. Златовратского. Молодой автор призывал к сочувственному отношению к крестьянству – обиженному судьбой "носителю высшей правды".

Позже он будет осторожнее относиться к определению правды. Изменение позиции отчасти объясняют появившиеся позже в бунинском творчестве произведения с исповедальными мотивами. Так, в каирийском цикле (1912–1913) есть рассказ "Ночной разговор" – о перевороте во взглядах молодого человека на народ, социальный прогресс. Оставшиеся в дневнике автора записи свидетельствуют, что сюжет этого рассказа взят из жизни .

Герой рассказа – безымянный гимназист, который под влиянием книг писателей-народников решил "изучить народ". Летом в деревне он до зари работал с мужиками в поле, ел из общего котла, отказывался от бани, от чистой одежды, измеряя степень своей "опрощенности" привычкой к "запаху давно не мытого тела". Действительность ломает лубочные представления о народе: сатанинская жестокость открывается там, где ожидалась святая Русь. "Он весь свой век думал бы, – размышляет автор-повествователь, – что отлично изучил русский народ, – если бы... не завязался между работниками в эту ночь... откровенный разговор". Грубость, лукавство – это прощалось мужикам как нечто случайное, скрывающее светлую основу. Но за покровом "случайностей" неожиданно открывается то, что повергает в ужас. Как о чем-то обыденном крестьяне говорят о совершенных ими убийствах, о том, как их односельчанин-отец "барина по голове... охаживал" тельцем мертвого ребенка, и тут же, со смехом – как они сами "освежевали дочиста" живого быка-буяна. В душе юноши происходит переворот. "Гимназист... горбясь, пошел к темному шумящему саду, домой. Все три собаки... побежали за ним, круто загнув хвосты". Уход символичен: покинуты вчерашние кумиры...

"Ночной разговор" и другие близкие но проблематике бунинские произведения о деревне создавались в годы, когда народнический подход к крестьянству еще имел место в литературе. О критиках, увидевших в "Ночном разговоре" лишь "пасквиль на Россию", автор, не понаслышке знавший деревню, писал издателю II. Клестову в 1912 г.: "Им ли говорить о моих изображениях народа? Они о папуасах имеют больше понятий, чем о народе, о России..." . В опубликованной позже "Автобиографической заметке " (1915) он повторит это утверждение. И. Бунин был в числе первых русских интеллигентов, осознавших пагубность слепого преклонения перед народом и великую опасность призыва "к топору".

Бунинское видение жизненных конфликтов отличается от видения других "знаниевцев" – М. Горького, А. Серафимовича, С. Скитальца и др. Нередко названные писатели выносят пристрастные приговоры тому, что считают злом, намечают решение социальных проблем в контексте своего времени. И. Бунин может касаться тех же проблем, но при этом чаще освещает их в контексте российской или мировой истории, с общечеловеческих позиций. Неравнодушный к уродливым явлениям жизни, он редко выступает художником-судьей. Никто не виноват, потому что виноваты все – такова его адвокатская позиция. "Не все ли равно, про кого говорить? – вопрошает повествователь в экспозиции рассказа “Сны Чанга ” (1916) и утверждает: – Заслуживает того каждый из живших на земле". Судя по мемуарам знавших писателя людей, духовная жизнь современников, их идеалы, убеждения, не очень волновали его . И. Бунину было скучно в рамках текущего времени. Во временном он видел лишь следствие того, что кроется в вечном. Примечательно одно его лирическое признание:

Я человек: как Бог я обречен

Познать тоску всех стран и всех времен.

("Собака ", 1909)

По Бунину добро и зло – силы извечные, мистические, и люди являются бессознательными проводниками этих сил, созидающих или разрушающих империи, заставляющих человека идти на жертвенный подвиг или на преступление, па самоубийство, изматывающих титанические натуры в поисках власти, злата, удовольствий, подталкивающих ангельские создания к примитивным развратникам, невинных юношей – к семейным женщинам и т.д. Отсутствие у И. Бунина социально обусловленной позиции в изображении зла, добра вносило холодок отчуждения в отношения с М. Горьким, который не всегда сразу соглашался помещать сочинения "индифферентного" автора в альманахах "Знания". Касаясь лирического реквиема уходящему дворянству, М. Горький писал издателю К. Пятницкому: "Хорошо пахнут “Антоновские яблоки” – да! – но – они пахнут отнюдь нс демократично..." . Суть разногласий между художниками заключалась в том, что для И. Бунина "demos" – это все сословия без исключения, М. Горький же рассуждал тогда иначе.

"Антоновские яблоки" (1900) – визитная карточка классика. Думается, со времени написания рассказа начинается зрелый этап в творчестве И. Бунина, еще этот рассказ связан с новым направлением, вызревавшим в недрах русской классики, – лирической прозы . В "Антоновских яблоках" функцию сюжета выполняет авторское настроение – переживание о безвозвратно ушедшем. Писатель в прошлом открыл мир людей, живших, по его мнению, красивее, достойнее. В этом убеждении он пребудет весь свой творческий путь. Большинство художников-современников всматривались тогда в будущее, полагая, что там – победа красоты, справедливости. Некоторые из них (А. Куприн, Б. Зайцев, И. Шмелев) только после катастрофических событий 1917 г., в эмиграции с сочувствием обернутся назад.

И. Бунин не идеализирует ушедшее, но утверждает, что доминантой прошлого было созидание, единение, доминантой настоящего стало разрушение, обособление. Как случилось, что человек потерял "правый путь"? Этот вопрос волновал И. Бунина, его автора-повествователя и его героев больше, чем вопрос "что делать?". Начиная с "Антоновских яблок", ностальгический мотив, связанный с осознанием этой потери, будет все сильнее и трагичнее звучать в его творчестве. В светлом, хотя и грустном рассказе упоминается красивая и важная, "как холмогорская корова", деловая старостиха. "Хозяйственная бабочка! – говорит о ней мещанин, покачивая головою. – Переводятся теперь такие...". Здесь случайный мещанин печалится, что уходит человек-хозяин, через несколько лет автор-повествователь будет настойчиво и с болью утверждать, что слабеет воля к жизни, слабеет сила чувства во всех сословиях – и в дворянском ("Суходол", "Последнее свидание ", 1912; "Грамматика любви", 1915), и в крестьянском ("Веселый двор", "Сверчок ", оба – 1911; "Последняя весна", "Последняя осень", оба – 1916). Все мельчает, уходит в прошлое великая Россия.

Жалки бунинские дворяне, живущие воспоминаниями о прошлом – о своих фамилиях, служивших опорой великой империи, и подаяниями в настоящем – куска хлеба, полена дров. Жалки ставшие свободными крестьяне, и голодные, и сытые, а многие и опасны таящейся в них завистью, равнодушием к страданиям ближнего. Есть в созданиях художника и другие крестьянские характеры – добрые, светлые, но, как правило, слабовольные, растерявшиеся в водовороте текущих событий, подавленные злом. Таков, например, Захар из рассказа "Захар Воробьев " (1912) – любимый самим автором персонаж. Поиск "богатырем" возможности применить свою недюжинную силу закончился в винной лавке, где и настигла его смерть, подосланная злобным "мелким народишком". Сказанное повествователем о Захаре - но сути, повторение звучавшего ранее в "Антоновских яблоках" – относится, конечно, не только к нему: "...в старину, сказывают, было много таких... да переводится эта порода". Кивая на недоброжелателей, утверждавших, что И. Бунин клевещет на русский народ, писатель говорил: "У меня есть Захар, Захар меня спасет" .

Захар Воробьев, Старец Иванушка, ("Деревня", 1910), старый шорник Сверчок из одноименного рассказа, старец Таганок ("Древний человек ", 1911), старуха Анисья ("Веселый двор"), старая Наталья ("Суходол"), старики Кастрюк и Мелитон , чьи имена также озаглавили типологически схожие произведения (1892, 1901) – особые бунинские герои, сохранившие "душу живу". Они словно заблудились в лабиринтах истории. В уста одного из них, Арсенича ("Святые", 1914), автор вкладывает примечательную самооценку: "Душа у меня, правда, не нонешнего веку...". Жена писателя говорила о неподдельном интересе мужа к "душевной жизни стариков", о сто всегдашней готовности вести с ними долгие беседы.

В повести "Деревня" И. Бунин создает обобщенный образ России в эпоху, совмещавшую в себе пережитки прошлого и явления новой жизни. Речь идет о судьбе страны, о ее будущем. В диалогах, монологах рассуждения о судьбе Дурновки и дурновцев, как правило, заканчиваются большими обобщениями. "Россия? – вопрошает базарный нигилист Балашкин. – Да она вся деревня , па носу заруби себе это!". Эту фразу И. Бунин обозначил курсивом, что в его практике случалось нечасто. М. Горький сформулировал основной вопрос произведения: "Быть или не быть России?". Для завершения картины русской жизни автор обозрел деревню и "с дворянского конца": создал дилогию, написав вскоре повесть "Суходол" . В ее экспозиции есть такая фраза: "Деревня и дом в Суходоле составляли одну семью". "Это произведение, – говорил И. Бунин корреспонденту одной московской газеты о "Суходоле", – находится в прямой связи с моею предыдущею повестью..." .

Братья Красовы – главные персонажи "Деревни" – представляют собой, писал автор, "русскую душу, ее светлые и темные, часто трагические основы" . В социально-историческом плане они являют собой две ветви генеалогического древа россиян в пореформенную эпоху. Тихон – одна часть народа, оставшаяся в деревне, Кузьма – другая, устремившаяся в город. "Чуть не вся Дурновка состоит из Красовых!", – обобщает повествователь. Никакая часть народа не находит себе места: Тихон в конце жизни рвется в город, Кузьма – в деревню. Всю жизнь враждовавшие по идейным соображениям, оба в финале повести приходят к осознанию тупика, напрасно прожитой жизни. "Суходол" – повествование об отмирании третьей ветви того же ствола. Последние столбовые Хрущевы, "в шестую книгу вписанные", из "легендарных предков знатных людей вековой литовской крови да татарских князьков" – это полоумные старухи .

Реформы начала века усилили внимание к теме свободы. По Бунину, свобода – это испытание. Для десятков поколений крестьян мечта о счастье была связана с мечтой о достатке, который связывался с мечтой о социальной свободе, о "воле". Это был идеал литераторов-радикалов, начиная с А. Радищева. С этой обширной литературой, с повестью Д. Григоровича "Деревня", обличающей крепостное право, и ведет полемику И. Бунин. Именно свободой автор испытывает многих своих персонажей. Получив ее, личную, экономическую, они не выдерживают, теряются, лишаются нравственных ориентиров. Тихон, которого десятки людей называют "хозяином", мечтает: "Хозяина бы сюда, хозяина!". Бессмысленно живет и пораженное ленью семейство Серых, и трудолюбивые крестьяне, Яков, Однодворка, работающие "не покладая рук". "А кто и не ленив, – заметил Кузьма, покосившись на брата, – так и в том толку нет". Рабство, но Бунину – категория не социальная, а психологическая. В "Суходоле" он создал обаятельный образ свободной крепостной крестьянки Натальи. Она летописец Суходола, его славного прошлого и его прозябающего настоящего.

И. Бунин продолжил тему драматического распада того, что было некогда единым социальным организмом, начатую Н. Некрасовым в поэме "Кому на Руси жить хорошо": "Порвалась цепь великая, Порвалась – расскочилася: Одним концом по барину, Другим по мужику!..". При этом один писатель смотрел на этот процесс как на историческую необходимость, как на поступательное, хотя и драматическое развитие истории, другой – иначе: как на начало конца, начало трагического заката государства и его культуры. Русская культура, – сказал И. Бунин на юбилейном вечере газеты "Русские ведомости" в 1913 г., – "осуждена была на исчезновение еще в те дни, когда “порвалась цепь великая”" .

Предотвратить трагедию, по Бунину, было невозможно, поскольку ход истории, обусловлен таинственным метазаконом, действие которого проявляется в большом и малом, которому равно подчиняется душа и барина, и холопа. Тщетно дворяне пытаются предотвратить разорение своих гнезд. И крестьяне не могут противиться скрытой силе, выбивающей их из колеи целесообразности. Социальное освобождение крестьян, моральное освобождение дворян от ответственности за народ, постепенное освобождение тех и других от Спасителя, от продиктованной им морали, алогизм настоящей жизни, – все это, по Бунину, предопределено движением "круга бытия".

Алогизм жизни проявляется в алогизме явлений, в странных поступках персонажей "Деревни". Автор говорит об этом выразительными противительными конструкциями. "Пашут целую тысячу лет, да что я! больше! – а пахать путем – то есть ни единая душа не умеет!". Есть шоссе, а "ездят но пыльному проселку, рядом". Охотники носят болотные сапоги, а "болот в уезде и не бывало". Поражение российской армии приводит государственника Тихона в "злорадное восхищение". Он же, "назло кому-то" то себя травит непотребной пищей, то мучает своих лошадей. "Пестрая душа!", – умиляется деревенский философ причудливому сплетению злого и доброго в характере русского человека и тут же бьет доверчиво подбежавшую к нему на зов собаку "сапогом в голову". В предшествовавшем эпизоде, явно связанном с последующим, он вспоминает, как однажды в детстве подозвал его ласково отец "и неожиданно сгреб за волосы...". Па абсурд происходящего указывает недоумевающий бунинский повествователь и в других произведениях. "На лозине, – говорится, например, в “Буднях ” (1913), – вниз головой висел дохлый цыпленок – пугало, хотя отпугивать было некого и не от чего".

Пыль, спутник оскудения, угасания, часто упоминаемая автором деталь в описании усадеб, обретает у И. Бунина символическое значение, как и указание на изношенность вещей. В Суходольском доме фортепиано "рухнуло набок", к чаю еще подают фамильные золотые ложечки, но уже – "истончившиеся до кленового листа". И руку обанкротившегося помещика Воейкова ("Последний день", 1913) украшает "истончившееся" кольцо. В "Деревне" главный персонаж обретает "мир и покой" только на кладбище. Крестьянская изба напоминает "звериное жилье", равно как и в других произведениях. Так, например, жилище Лукьяна Степанова ("Князь во князьях ", 1912) напоминает "берлогу". Автор создаст впечатление завершения круга жизни, схождение начала и конца. Ход событий во многом определяется антагонизмом не между сословиями, а между родственниками. Крестьяне Красовы, братья Тихон и Кузьма, "однажды чуть ножами не порезались – и разошлись от греха". Точно также, чтобы не испытывать судьбу, разошлись дворяне Хрущевы, братья Петр и Аркадий. Распад жизни выразился в материальном и духовном обнищании, в обрыве семейных и просто дружественных связей человека с человеком.

Кульминация "Деревни" – сцена благословения молодых в финале. Под венец идет Молодая, характер грешный и святой, бунтующий и покорный, ассоциируемый с женскими образами Н. Некрасова, Ф. Достоевского, А. Блока, с собирательным образом России, и Дениска Серый – "новенький типик, новая Русь". Об интересах и политических взглядах тунеядца говорит выразительная деталь: скабрезная книжечка о "жене-развратнице" в его укладке соседствует с марксистской – о социальной "роли пролетариата" . Осознавая кощунство происходящего, посаженый отец Кузьма чувствует, что не в силах держать икону в руках: "Сейчас брошу образ на пол...". В образе свадебного поезда исследователи проницательно заметили "пародийный смысл", вариант гоголевской "птицы-тройки" с извечным вопросом: "Русь, куда же несешься ты?". Религиозно-маскарадный обряд роковой сделки выражает апокалипсические предчувствия автора: Молодая – образ из прошлого, по сути, продается в жены Дениске – страшному образу из будущего.

Такие неожиданные пророчества в годы начавшегося тогда в России экономического подъема можно воспринимать только как образные предупреждения об угрозе катастрофы. Бунинское осмысление жизни идет в русле возникшей несколько позже "философии заката". Ее авторы отрицали поступательное движение в истории, доказывали факт ее кругового движения. Младшим современником И. Бунина был немецкий философ О. Шпенглер – ниспровергатель "теории прогресса", заметим, как и русский писатель, положительно выделявший среди других эпох эпоху феодализма. Культура, по Шпенглеру, – организм, в котором действуют законы биологии, она переживает пору юности, роста, расцвета, старения и увядания, и никакое воздействие извне или изнутри не в силах остановить этот процесс. Общие моменты в осмыслении истории были у И. Бунина и с А. Тойнби, автором теории "локальных цивилизаций". Английский ученый исходил из того, что каждая культура опирается на "творческую элиту": расцвет и закат обусловлены энергетикой верхушки общества и способностью "инертных масс" подражать, следовать за элитарной движущей силой. К этим идеям И. Бунин выходит в "Суходоле" и других произведениях о расцвете и упадке дворянской культуры. Он рассматривает Россию как явление в череде прошлых и будущих цивилизаций, вовлеченных, говоря библейским языком, в "круг бытия".

Общественную бездуховность писатель рассматривал как причину или симптом вырождения, как начало конца, как завершение цикла жизни. И. Бунин не был глубоко религиозным человеком, как его близкий друг Б. Зайцев или как И. Шмелев, но он понимал созидательное значение религии (религий) и отделенной от государства церкви. Жена называла его "своеобразным христианином". Положительные герои И. Бунина, как правило, религиозны, осознают, что есть греховность, способны к покаянию, некоторые из них отрекаются от светской жизни. Уход в монастырь, как правило, нс мотивирован, философия поступка сколь ясна (молиться за грехи мира), столь и таинственна. В рассказах об отрекающихся много недомолвок, знамений, намеков. Человеком-тайной предстает, например, Аглая , героиня одноименного рассказа (1916), в миру звавшаяся Анной. "Пятнадцати лет отроду, в ту самую пору, когда надлежит девушке стать невестою, Анна покинула мир". Еще более таинственны бунинские юродивые, добрые и злые, они часто встречаются в его художественном мире. Александр Романов из рассказа с примечательным названием "Я все молчу" (1913) делает все возможное, чтобы потерять дарованное ему судьбой благополучие, сойти с предположенной колеи жизни и стать юродивым калекой, нищим Шашей. Автор, как и в других схожих сочинениях, мистифицирует ситуацию, опускает ответ на вопрос, был ли это выбор персонажа или была на то воля проведения? Еще более трагической судьбой автор наделяет сына состоятельных и благочестивых родителей мальчика Ваню из рассказа "Иоанн Рыдалец" (1913). Всю жизнь свою юродивый Иоанн наполнил самоистязаниями, поисками страданий. И зол несчастный на весь мир, и – возможно, это главная идея произведения – страдает-рыдает он во искупление грехов этого мира .

Должную духовность писатель открывает в доевропейских культурах. Чем глубже погружается он в историю, тем значительнее она ему кажется. И каждая вера – в Будду, в Яхве, в Христа, в Магомета – по Бунину, возвышала человека, наполняла его жизнь смыслом более высоким, чем поиск хлеба и тепла. "Святыми временами" называет писатель пору Ветхого Завета, раннего христианства, – об этом его цикл лирической прозы "Тень птицы" (1907–1915) который начал создаваться после паломничества на Святую Землю. "Благословенна" феодальная Россия, все сословия которой держались за православные каноны и которую наследники, оторвавшись от этих канонов, потеряли. В его "Эпитафии" (1900) говорится о десятилетиях золотой поры "крестьянского счастья" под сенью креста за околицей с иконой Богородицы. Но вот упал крест... Заканчивается этот философский этюд вопросом: "Чем-то освятят новые люди свою новую жизнь? Чье благословение призовут они на свой бодрый и шумный труд?". Та же тревожная интонация завершает очерк "Камень" (1908): "Что же готовит миру будущее?".

Во втором десятилетии нового века И. Бунин обратился к критике потребительской бездуховной жизни всего Старого Света (Россию он рассматривал во всех смыслах как его неотъемлемую часть), предупреждая о катастрофе, угрожающей всей европейской цивилизации. Без мысли о вечном, размышляет он в повести "Дело корнета Елагина" (1925) человек нс строитель, "а сущий разоритель". С утратой высокого смысла жизни, по Бунину, люди утрачивают особое положение в мире живой природы и тогда они – братья по несчастью, особи, истязающие себя, друг друга в погоне за эфемерными ценностями, мнимые господа на мнимом празднике. Как признавался автор, слова из Апокалипсиса: "Горе тебе, Вавилон, город крепкий!", – слышались ему, когда он писал "Братьев" (1914) и задумывал "Господина из Сан-Франциско" (1915) . За суетную жизнь, за гордыню, за непослушание Бог жестоко наказал вавилонян. В подтексте названных рассказов возникает вопрос: не идет ли Европа путем Вавилона?

События, о которых повествуется в рассказе "Братья", происходят на "земле прародителей", в "райском приюте" – на острове Цейлон . Но все истинно прекрасное сокрыто от глаз суетного человека. Изречения, приписываемые божествам, образуют один содержательный план рассказа, а жизнь полудиких аборигенов и просвещенных европейцев – другой. Трагедия предопределена тем, что люди не внемлют поучениям Возвышенного и "умножают свои земные горести". Все они, богатые и бедные, независимо от цвета кожи, разреза глаз, культурного развития, поклоняются "богу жизни-смерти Мару": "Все гонялось друг за другом, радовалось краткой радостью, истребляя друг друга", никто не думает о том, что за могилой их ждет "новая скорбная жизнь, след неправой прежней". Происхождение, достаток, образ жизни, – все разделяет людей в этой быстротекущей жизни, но – все равны, все "братья" перед лицом неизбежной трагедии за порогом ухода в жизнь вечную.

Погружение в круг наследуемых желаний – благополучия, любви, потомства – превращает жизнь, согласно буддизму, в дурную бесконечность, с точки зрения близкого автору повествователя, в соперничество более или менее сытых рикш. Философская проблематика рассказа обширна, автор убеждает выразительными обобщениями разного рода. Многоликий Коломбо – концентрированный и противоречивый образ мира. В круге характеров есть представители всех континентов, разных частей Европы. Но всех объединяют одни и те же взлеты и падения. Поведение прихожан в буддийских храмах напоминает поведение прихожан в храмах христианских. "Тела наши, господин, различны, но сердце, конечно, одно", – говорит Возвышенному буддийский мифический герой Ананд.

Смысловой центр рассказа – это своеобразное прозрение бедного аборигена-рикши и богатого колонизатора-англича- нина. Узнав о предательстве невесты, юноша мучительным самоубийством наказывает себя за то, что поддался обольщению Мары. Змея ввергла прародителей в роковое движение по замкнутому кругу, змея же это движение остановила. И то, что чувствовал, но не мог выразить словом полудикий сингалез, выразил в финале рассказа европеец в буддийской притче о слоне и вороне.

Эту же тему И. Бунин продолжил в рассказе "Господин из Сан-Франциско". Лишив центральную персону имени, автор добивается максимального обобщения. В ней он отобразил тип человека, не способного к прозрению, самодовольно полагающего, что деньги делают его великим и неуязвимым. Финал ироничен и трагикомичен. Кругосветным путешествием богач решил вознаградить себя за многолетний труд. Но судьбой, в лице мистического Дьявола, следившего за кораблем со скал Гибралтара, "господин" низвергнут со своего мнимого пьедестала, причем именно тогда, когда он почувствовал себя в зените высокого положения. Выразителен образ корабля-гиганта, в котором сотни респектабельных "господ" наивно чувствуют себя совершенно защищенными. Символ дерзаний и дерзости человека, прообразом которого мог послужить трагический "Титаник", назван "Атлантида". Автор обращается к названию процветавшего острова-государства в Атлантическом океане, по древнегреческому преданию, затонувшего в результате землетрясения. Корабль, на котором каждая персона имеет место, соответствующее ее социальному статусу, с телом "мертвого старика" в ящике из-под содовой воды в нижнем трюме, представляет собой матую копию большого мира.

В историю мировой литературы И. Бунин вошел, прежде всего, как незаурядный прозаик, сам же он всю жизнь старался привлечь внимание к своей лирике, утверждал, что он "главным образом поэт", обижался на "невнимательных" читателей. Нередко рассказы, очерки И. Бунина как бы вырастают из лирических произведений. Например, "Антоновские яблоки" (1900), "Суходол" (1911) – из "Запустения" (1903), "Пустоши" (1907), "Легкое дыхание" (1916) – из "Портрета" (1903), цикл "Тень птицы" (1907–1931) – из стихов о древнем востоке, "Пустыня дьявола" (1909) – из "Иерусалима " (1907), зарисовки природы в прозе – из пейзажной лирики и т.д. Гораздо реже он шел к лирическому варианту на близкую тему от прозаического, как, например, от рассказа "На хуторе" (1892) – к стихотворению "На хуторе" (1897). Однако важнее связи внешней, тематической – связь внутренняя. О ней намекал сам художник, он всегда публиковал под одной обложкой стихи и прозу. Эта композиция подсказывает простую и ясную мысль автора: дисгармонии человеческой жизни, описанной в прозе, противопоставляется гармония жизни природы, запечатленная в стихах.

Поэзия И. Бунина сохраняет стиль стихотворцев XIX в. В ней перекликаются традиции А. Пушкина, Ф. Тютчева, Н. Некрасова, А. Фета, А. Толстого. Умение поэта передать восхищение красотами земли – Азии, Востока, Европы и, конечно же, среднерусской полосы, совершенно. В его удивительно лаконичных стихах пространство, воздух, солнце, все сочетания цветовой гаммы. Зрительный, смысловой эффект достигается концентрацией эпитетов, сложной метафорой: "Томит меня немая тишина..." ("Запустение", 1903). О лирике II. Ге говорили, что он живопишет слово, И. Бунин словом живопишет , передает живую жизнь природы, ее непрерывное движение. Его строки вызывают в памяти работы русских художников – И. Левитана, В. Поленова, К. Коровина. Лирический герой поэта – гражданин мира, очевидец великих исторических событий. У И. Бунина почти нет стихов "на злобу дня". Если есть обращение к общественному событию, то к такому, что стало достоянием истории. Если он говорит о подвиге, как в стихах о "Джордано Бруно" (1906), то о таком, который остался навечно в памяти потомков. "Земная жизнь, бытие природы и человека воспринимаются поэтом как часть великой мистерии, грандиозного “действа”, развертывающегося в просторах Вселенной" .

В лирических картинах природы очень живописны бунинские олицетворения:

Как ты таинственна, гроза!

Как я люблю твое молчанье,

Твое внезапное блистанье,

Твои безумные глаза!

(По перв. стр.: "Полями пахнет , – свежих трав...", 1901)

Но волны, пенясь и качаясь.

Идут, бегут навстречу мне –

И кто-то синими глазами

Глядит в мелькающей волне.

("ß открытом море", 1903–1905 )

Несет – и знать себе не хочет,

Что там, под омутом в лесу,

Безумно Водяной грохочет,

Стремглав летя по колесу...

("Речка", 1903–1906)

У И. Бунина человек и природа – равнозначные участники диалога. Лирический герой не просто восторгается красотой земли, его обуревает желание соприкоснуться, слиться, вернуться в лоно вечной красоты:

Ты раскрой мне, природа, объятия,

Чтоб я слился с красою твоей!..

(По перв. стр .: "Шире, грудь, распахнись для принятия...", 1886)

Песок – как шелк... Прильну к сосне корявой...

("Детство", 1903–1906)

Я вижу, слышу, счастлив. Все во мне.

("Вечер", 1914)

В единении с гармоничной природой он обретает душевный покой, спасительную веру в бессмертие, ведь жизнь – это лишь ночлег в лесу:

А ранним утром, белым и росистым,

Взмахни крылом, среди листвы шурша,

И растворись, исчезни в небе чистом –

Вернись на родину, душа!

("Ночлег", 1911)

Это мировидение и лирического героя, и повествователя в прозе, и, несомненно, самого художника слова.

У И. Бунина есть прозаические произведения, в которых природа, можно сказать, объективирована, она определяет и этическое, и эстетическое содержание персонажей, и характер сущностных конфликтов. Очень наглядно это проявляется в рассказе "Легкое дыхание". Примечательно, это произведение также трудно поддается пересказу, как и совершенное лирическое стихотворение, как музыкальное произведение. События, образующие фабулу, предстают случайными, слабо между собой связанными.

Трудно назвать смысловое зерно этого, по формальным признакам, криминального рассказа. Пет, оно не в убийстве гимназистки офицером "плебейского вида": их "роману" автор уделил лишь абзац, тогда как описанию жизни неинтересной классной дамы, другим второстепенным описаниям отдана треть пространства "Легкого дыхания". Оно и не в безнравственном поступке пожилого господина: сама "пострадавшая", выплеснув негодование на страницы дневника, после всего случившегося "крепко заснула". И не о житейском легкомыслии тут речь. Точкой схождения всех силовых линий, "перспективы" произведения, если говорить уместным здесь языком теории живописи, выступает внешне непримечательная гимназистка Оля Мещерская. В центре повествования образ явно не типический, а знаковый, символический.

Глубоко в подтекст автор "упрятал" секрет обаяния внешне "не выделявшейся в толпе" девочки-девушки, трагически рано сошедшей в могилу. "И если бы я мог, – писал в “Золотой розе” К. Паустовский, – я бы усыпал эту могилу всеми цветами, какие только цветут на земле". В этом лиро- эпическом произведении, построенном на противопоставлении природного и социального, вечного и временного, одухотворенного и косного, повествуется о явлении естества в жизнь неестественных людей. Оля Мещерская – "легкое дыхание", безмерность в мире мер. Отсутствие внутренней связи с природой, по Бунину, – знак неблагополучия, и об этом рассказ "Легкое дыхание".

Глубоко в подтексте лежит и объяснение жизнеутверждающей ауры, исходящей от этого весьма драматичного произведения.

Движение сюжета здесь определяет одинокое сопротивление героини скрытой агрессии мещанского окружения. Всегда находящаяся в центре внимания, она признается в дневнике: "Я одна во всем мире". В рассказе ни слова не сказано о семье гимназистки. При этом не однажды говорится о любви к ней малышей-первоклассниц, – существ шумливых, не облаченных в мундир условностей. Вспоминаются строчки Ф. Сологуба: "Живы дети, только дети, – // Мы мертвы, давно мертвы". Именно несоблюдением условностей – предписаний, правил – Оля отличается от других одноклассниц, за это она и получает выговоры от начальницы гимназии.

Все дамы-педагоги – антиподы воспитанницы. Описание деталей туалета учительницы вызывает вполне определенную чеховскую ассоциацию: всегда "в черных лайковых перчатках, с зонтиком из черного дерева". Одев после смерти Оли траур, она "в глубине души... счастлива". Ритуал, черные одежды, посещения кладбища ограждают от волнений "живой жизни", заполняют пустоту. Условности диктуются окружающими людьми, вне окружения ими можно пренебречь, этим и руководствуется господин Малютин. Автор "делает" респектабельного развратника не просто знакомым, а ближайшим родственником аскетичной начальницы гимназии.

Конфликт задан характером героини, естественным, непредсказуемым. Говоря тютчевской строчкой, "жизнь природы там слышна", а природа не знает условностей, этикета, прошедшего времени. Старинные книги, о которых принято говорить с пиететом, для Оли "смешные". Она не способна лицедействовать, и шокирует начальницу откровенным признанием: "Простите, madame, вы ошибаетесь..." Оля самодостаточна, как природа, и не нуждается в помощи со стороны при потрясениях. Ее конец – это выход из жизни-игры, условия которой она не понимает и не принимает.

Слово "умирает" явно не вяжется с этим романтическим образом. Впрочем, автор и не использует его. Глагол "застрелил", по верному наблюдению Л. Выгодского, затерян в пространном предложении, детально описывающем убийцу . Образно говоря, выстрел прозвучал неслышно. Примечательно, что рассудительная классная дама мистически сомневается в смерти девушки: "Этот венок, этот бугор, дубовый крест! Возможно ли, что под ним та, чьи глаза так бессмертно сияют из этого выпуклого фарфорового медальона..?". Определяющую семантическую нагрузку несет неожиданное в финальной фразе слово "снова": "Теперь это легкое дыхание снова рассеялось в мире, в этом облачном небе, в этом холодном весеннем ветре". Так И. Бунин поэтично наделяет таинственную героиню возможностью перевоплощения, возможностью покидать и приходить в этот серый мир вестником красоты. Она – символ истинной и вечной жизни. "Природа в бунинском творчестве, как верно отметил исследователь, – это не фон,., а активное, действенное начало, властно вторгающееся в бытие человека, определяющее его взгляды на жизнь, его действия и поступки" .

В стихотворении "Ночь" (1901) И. Бунин писал:

Ищу я в этом мире сочетанья

Прекрасного и вечного. Вдали

Я вижу ночь: пески среди молчанья

И звездный свет над сумраком земли.

Ищу я в этом мире сочетанья

Прекрасного и тайного, как сон.

Люблю ее за счастие слиянья

В одной любви с любовью всех времен!

В рассказе "Легкое дыхание" поэт и прозаик нашел и отобразил все эти сочетанья.

В эмиграции И. Бунин занимался общественной деятельностью, много писал. Современность совсем ушла из его художественного мира. Думается, с замиранием сердца он всматривался в светлое прошлое, создавая, например, рассказ "Косцы", книгу "Воспоминания". По-прежнему большое место в его творчестве занимают произведения о любви. "Прекрасной гостье" посвящен целый ряд шедевров: "Митина любовь", "Дело Корнета Елагина", "Солнечный удар" и блестящая книга рассказов "Темные аллеи". Эту книгу, которую сам писатель считал своим "наилучшим произведением в смысле сжатости, живописи и литературного мастерства", справедливо называют "энциклопедией любви". Рассказы о неподвластном и неясном чувстве в равной мере реалистичны и романтичны. Любовь предстает здесь притягательной и коварной, движущей жизнь, дающей жизнь и – отнимающей ее. От рокового "солнечного удара" не огражден никто. Бунинские представления о любви оригинальны, во многом иначе представлял любовь И. Куприн, для которого эта тема была также очень притягательна.

Многие мотивы "энциклопедии любви" пересекаются в маленьком рассказе "Темные аллеи" (1938), давшем название циклу. Здесь любовь предстает как чувство, порождающее состояние беспредельного счастья, обжигающей страсти и, напротив, горького отчаяния, неизлечимой ненависти, как мистическая сила, по своей прихоти соединяющая разные характеры. Герои рассказа, Николай Алексеевич и Надежда, – характеры-антиподы, настигнутые одним "солнечным ударом". Сюжет произведения относится к разряду "бродячих", известных и в зарубежной, и в отечественной литературе – от II. Карамзина, автора повести "Бедная Лиза", до Л. Толстого, автора романа "Воскресение" - о барине и соблазненной бедной девушке. Оригинальное решение конфликта, в основе которого лежит этот сюжет, нашел А. Пушкин в новелле "Станционный смотритель", нс банален и А. Куприн в "Олесе", оригинален и И. Бунин.

Повествование выдержано в минорной тональности. Персонажи переживают осень жизни, и в природе – осень: с описания "холодного осеннего ненастья" оно начинается и описанием солнца, "желто светившего на пустые поля", заканчивается . Тональность нарушается лишь парой восклицаний Николая Алексеевича, вспоминающего прошлые "истинно волшебные" чувства. Рассказ, как это бывает у И. Бунина, внешне статичен. На трех страницах изложена мимолетная встреча через тридцать лет пожилых людей, офицера и хозяйки постоялой горницы, некогда переживших непродолжительную пору страстной влюбленности. Динамика "упрятана" в подтекст, кричащий о драме впустую прожитых жизней. О драме говорят детали повествования, эмоциональный диалог, жесты, манера поведения.

Симпатии повествователя на стороне женщины, чья душа вместила и сохранила большую любовь: она сразу узнала "Николеньку", тогда как ему потребовались усилия; она точно помнит даты, а он ошибается на пять лет и т.д. Поспешный отъезд Николая Алексеевича воспринимается как побег – он напуган величием характера Надежды. Оторопь, испуг передает вопросительное восклицание Николая – "Ведь не могла же ты любить меня весь век!", – на которое он хотел бы получить отрицательный ответ. Оправдываясь, он представляет все, что было, "пошлой историей".

Многозначительны упоминания о темных аллеях в рассказе – знаковых атрибутах господских усадеб. Стихи "про всякие “темные аллеи”" вспоминает "с недоброй улыбкой" Надежда. В финале и Николай неточно цитирует строки стихотворения Н. Огарева "Обыкновенная повесть" .

Автор провоцирует читателя задуматься над значением этого образа в рассказе, над неоднозначным восприятием его персонажами. "Темные аллеи" – символ злых обстоятельств, разбивших возможный союз. В рассказе, как часто у И. Бунина, нет злодеев, но зло побеждает.

Рассказ "Чистый понедельник" (1944) из цикла "Темные аллеи" автор, по словам жены, "считал лучшим из всего того, что он написал".

И здесь изложение фабулы занимает несколько строк. В свое удовольствие живут близкие друг другу красивые, богатые, молодые люди. Они завсегдатаи московских театров, клубных вечеринок, дорогих ресторанов. Совершенно неожиданно, когда брак казался делом решенным, женщина просит любимого не искать ее и накануне великого поста, в Чистый понедельник, уходит в монастырь. И здесь смыслообразующий содержательный план сдвинут в подтекст, заслонен многими как бы не связанными с основной сюжетной линией деталями. "Как бы" – потому что у мастера нет ничего случайного.

Примечательна композиция рассказа. Его чтение захватывает с первых строк, хотя интрига появляется лишь в конце произведения. Основное пространство "Чистого понедельника" занимает описательная экспозиция, затем следуют неожиданная завязка – "уход" – и финал, за которым стоит недоговоренность, тайна. Вот уже более полувека эту тайну пытаются разгадать отечественные и зарубежные исследователи, а автор, кажется, с улыбкой леопардовой Моны Лизы взирает на все попытки объяснить заключительную часть, идею рассказа. Но не сводятся ли все эти попытки разгадки к банальным объяснениям того, что сам художник хотел представить именно как тайну – любовь, страсть, душа? Говорит же повествователь о главной героине, что даже для близкого человека "она была загадочна". "Разве мы понимаем что-нибудь в наших поступках?", – говорит эта молодая женщина о себе.

Впрочем, и здесь, думается, есть характерное бунинское приглашение к размышлениям. Психологизм И. Бунина имеет особую природу. Писатель освещает явление, поступок, следствие, оставляя читателю дорисовать в своем воображении "мостик причинности", внутреннюю мотивацию.

Отсутствие интриги в рассказе компенсируется динамикой "сторонних" событий. Экспозиция – культурная панорама первопристольной с упоминанием многих исторических личностей. Москва "серебряного века" рассматривается в одном контексте с Допетровской Русью и с современной Европой, с государствами Востока и Азии. Создаваемый образ столицы империи многолик, многозвучен, противоречив. Москва "скачет козлом" на богемных капустниках и истово молится у Иверской. Она представлена живым организмом с блестящей историей, богатым настоящим и - туманным будущим.

Подвижны герои в этом пространстве, подвижны их чувства. Внешне дочь купца из Твери своя в современной ей светской среде, следит за литературой, за модой. Допустили женщин до высшего образования – стала курсисткой. Но внутренне, душой она тяготеет к Москве старинной, лишь в ее заповедных уголках отдыхает душой. Область ее образовательных интересов – история, интересует не лубочный, "сусальный", стереотип Руси, а искомая ею основа. Стилизованные концерты Ф. Шаляпина ее раздражают: "Желтоволосую Русь я вообще не люблю". Близкий человек называет "странной" ее любовь к России. Нечто индоевропейское и тюркское показывает автор во внешности, в интерьере квартиры девушки. Нечто универсальное сакральное в образе девушки соотнесено с универсальным сакральным началом Москвы, а то и другое – с бунинской идеей универсальности непреходящей русской духовности.

Обращенная к любимому фраза: "Да нет, вы этого не понимаете!", – имеет глубокий подтекст. Не это ли "непонимание" предопределяет развязку для нее не неожиданную: она "проговаривает" уход – освобождение от змея, подобного тому, что терзал княжну в любимом ею сказании. Только ее змей – это не только "зело прекрасная" личность, а еще и вся обезличенная современность. Современный молодой человек каждый день ездил "к храму", где была ее квартира, строил планы на будущее, она же предпочла квартире храм, настоящему – искомое в монастыре прошлое.

Нельзя не упомянуть о творениях И. Бунина и в жанре художественно-философской миниатюры. Своеобразные стихотворения в прозе соединяют возможности прозы и поэзии. Облачая мысль в изысканную словесную форму, автор, как правило, рассуждает здесь о непреходящем. Его манит таинственная граница, где сходятся время и вечность, бытие и небытие. Художник смотрит на неизбежность конца всего живого с толикой удивления и протеста. Возможно, лучшее произведение в этом жанре – миниатюра "Роза Иерихона " . Примечательно, это небольшое произведение использовалось им как эпиграф к рассказам. Против обыкновения, написание этой вещи не датировано. Колючий кустарник, который на востоке погребали с усопшим, который годы лежит сухим, но зеленеет, как только коснется влаги, автор трактует как знак всепобеждающей жизни, как символ веры в воскресение. Финальное утверждение: "Нет в мире смерти, нет гибели тому, что было, чем жил когда-то!", – воспринимается как девиз художника, как ключ к шифру его созданий.

Природу и искусство И. Бунин воспринимал как вечные животворящие стихии, на них он полагался, они питали его скрытый оптимизм.

• Бабореко А. И. А. Бунин. Материалы для библиографии (с 1870 по 1917). М., 1967. С. 5-6.
• Бабореко Λ. И. А. Бунин. Материалы для библиографии (с 1870 по 1917). М., 1967. С. 161. Повести "Деревня" и "Суходол" важно понимать как социально-исторические и в равной мере социально-философские произведения. Почти в каждом индивидуальном характере здесь заявлен тип, кроется большое обобщение, связанное с прошлой, настоящей и, пунктирно, будущей жизнью части народа, общества. Без такого понимания читать эти и многие другие бунинские произведения просто не интересно.
• Пятью годами позже своими мыслями о "двух душах", светлой и темной, живущих в русском народе поделился М. Горький. Писатели рисовали схожую негативную картину, хотя по-разному ее объясняли, делали разные выводы.
• В шестую книгу знатных дворянских родов были вписаны Бунины.
• Литературное наследство. М., 1973. Т. 84: в 2 кн. Кн. 1. С. 318. Об этом рассказывается и в "Записной книжке писателя", с очень нелестной оценкой деятельности разночинцев: "Пришел разночинец и все испортил". Образы разночинцев у И. Бунина, как правило, нелицеприятны, и в этом он сближается с авторами антинигилистических романов.
• Можно говорить о пророческом характере творчества И. Бунина. Дальнейшее отражение "новенький типик" найдет в литературе о коллективизации в деревне 1920–1930-х гг., у Б. Можаева, В. Астафьева, В. Белова и других писателей.
• В "Иоанне Рыдальце", как и в "Белой лошади", удивительно органично узнаваемая реальность сплетается с мистикой, ирреальностью.
• Афонин Л. Слово о Бунине // Бунинский сборник: Материалы научн. конф., посвященной столетию со дня рождения И. А. Бунина. Орел, 1974. С. 10. Эншрафы рассказов ярко выражают их основные идеи.
• Рассказ написан вскоре после посещения И. Буниным острова Цейлон. I путешествуя по острову и позже, писатель проявлял большой интерес к буддизму, мировой религии, возникшей в VI–V вв. до н.э. "Учитель" Будда, как его называет автор, Возвышенный, в частности, советует презирать земные наслаждения, поскольку они непременно ведут к страданиям, и готовиться, очищая душу, к новой, более светлой и совершенной жизни. Будда – не единственное божество в этой религии. Маара – правитель царства богов, он же – демон-искуситель, отвлекающий людей от духовных устремлений, прельщающий их сладостями земной жизни, выдающий отрицательное за положительное.
• Иерихон – город в Палестине, VII–II тысячелетие до н.э.

Текущая страница: 1 (всего у книги 26 страниц)

Поэзия Серебряного века

Какая музыка была, какая музыка звучала!

Когда умирают кони – дышат,

Когда умирают травы – сохнут,

Когда умирают солнца – они гаснут,

Когда умирают люди – поют песни.

Велимир Хлебников

И серебряный месяц ярко

Над серебряным веком стыл.

Анна Ахматова

Серебряный век. Произнесите это медленно и прислушайтесь… Словно где-то в глубине души прозвонил хрустальный колокольчик. Само словосочетание “серебряный век” ассоциируется в нашем сознании с чем-то возвышенным и прекрасным. И поэзия этого периода очень музыкальна: по своей внутренней сути она является как бы мелодией слов, своеобразным звукорядом. Не этот ли период гениально предвосхитил Пушкин, сравнивая поэта с эхом, откликающимся “на всякий звук”?

Если следовать знаменитой формуле А. Григорьева “Пушкин – наше всё”, то и этимологию устоявшегося словосочетания “серебряный век” стоит поискать именно в том классическом периоде, который называли пушкинской эпохой или “золотым веком” русской литературы. Однако, в отличие от него, Серебряный век не может быть назван чьим-то одним – пусть даже великим – именем; его поэтику решительно невозможно свести к творчеству одного, двух или даже нескольких выдающихся мастеров слова. В том-то и особенность данного периода, что в нем жили и творили поэты, представляющие многие литературные течения, исповедующие разные поэтические принципы, диаметрально противоположные в своих художественных пристрастиях и творческих исканиях. Иногда они затевали яростную полемику, предлагая различные способы постижения бытия, но каждый из них отличался необычайной музыкой стиха, оригинальным выражением чувств и переживаний лирического героя, устремленностью в будущее.

И все же, откуда появилось это название – Серебряный век? В последние годы прошлого столетия в искусствознании и литературоведении это словосочетание обрело терминологическое значение, но до сих пор в среде критиков и ученых нет единого мнения о первоначальном смысле такого распространенного и вместе с тем вызывающего историографические споры понятия – “серебряный век”. В книге известного американского филолога, исследователя русской литературы Омри Ронена, недавно вышедшей у нас в стране, делается попытка найти первоначальный смысл данного названия, поскольку, по мнению автора, вследствие повсеместного использования этого термина без должного объяснения исследователи превращают его в “расхожий штамп, лишенный всякого исторического, хронологического и даже ценностного содержания за исключением того, что он смутно обозначает художественный и духовный расцвет, по времени связанный с началом ХХ века”. 1
Ронен О. Серебряный век как умысел и вымысел. – М.: О.Г.И., 2000. Л. И. Соболев в своей рецензии на эту книгу указывает: “После тщательного анализа О. Ронен устанавливает, что наиболее вероятным источником выражения “серебряный век” была статья Р. В. Иванова-Разумника под псевдонимом “Ипполит Удушьев” – “Взгляд и нечто. Отрывок. (К столетию “Горя от ума”)” 1925 года. Именно отсюда, похоже, заимствовали свои образы, а порой – и мысли – и Н. Оцуп, и В. Вейдле, и др.”.

Выясняется, что данным термином еще на заре прошлого века пользовались многие критики и литературоведы: поэт Вл. Соловьев, прозаик Б. Садовской, 2
Садовской Борис Александрович (1881–1952) – поэт, прозаик. Более известен как критик и историк литературы. Пяст (Пестовский) Владимир Алексеевич (1886–1940) – поэт, переводчик; близкий друг Блока. Розанов Василий Васильевич (1856–1919) – русский писатель, публицист и философ. Автор многочисленных литературно-критических работ по русской литературе. Святополк-Мирский Петр Дмитриевич, князь (1890–1939) – литературный критик, публицист; автор сборника стихотворений (1911). Кадровый офицер, в 1919–1920 служил в армии Деникина; летом 1920 эмигрировал. Преподавал в Лондонском университете. В 1932 вернулся в Россию. Арестован в 1937 году.

мемуарист В. Пяст, философ Вас. Розанов, князь Святополк-Мирский, публицист Иванов-Разумник, 3
Иванов-Разумник (псевд. Разумника Васильевича Иванова; 1878–1946) – литературовед и социолог. В 1917–1918 гг. член ЦК партии левых эсеров. Подвергался репрессиям. В 1942 г. отправлен гитлеровцами в лагерь перемещенных лиц. Умер в Мюнхене.

историк искусства В. Вейдле. 4
Вейдле Владимир Васильевич (1895–1979) – русский литератор и художественный критик, эссеист, поэт. Оцуп Николай Авдеевич (1894–1958) – поэт; участник “Цеха поэтов”. С 1922 г. в эмиграции (Берлин, Париж). Издатель и редактор журнала “Числа”. Во время Второй мировой войны участвовал в итальянском Сопротивлении. Автор нескольких поэтических сборников, а также статей о русской литературе.

Однако все они толковали это понятие применительно лишь к отдельным явлениям русской литературы, как в области поэзии, так и в отношении прозы, причем к разным их периодам. С таким же успехом можно отнести к “родителям” термина “серебряный” любого из поэтов-модернистов, кто активно использовал это прилагательное в своем творчестве. Сюда относится и А. Ахматова, чьи строки из “Поэмы без героя” приведены в качестве эпиграфа этой статьи. Можно вспомнить М. Цветаеву:

Разлетелось в серебряные дребезги
Зеркало, и в нем – взгляд…

…Я сегодня во сне рассыпала
Мелкое серебро…

…Серебряный клич – звонок.
Серебряно мне – петь!

или стихотворение В. Брюсова “Первый снег”:

или строки А. Блока:

…Звезда, ушедшая от мира,
Ты над равниной – вдалеке…
Дрожит серебряная лира
В твоей протянутой руке…

И даже поэтические экзерсисы А. Крученых смотрятся в этом ряду достаточно органично:

…иль прозвенело серебро
в лучах невидимых
что вечно не старо
над низкой хижиной.

Подобных примеров множество, поэтому они вряд ли что проясняют в данном вопросе.

Многие исследователи связывают авторство названия “Серебряный век” как смысловой формулировки эпохи с именем философа Н. Бердяева, однако в ранних его трудах этого выражения не обнаруживается. В статьях начала ХХ века Бердяев преимущественно использовал слово “декадентство”, а в его работах, созданных в эмиграции, устойчивым термином является “культурный ренессанс”. И лишь в 1949 году в книге “Самопознание” 5
Бердяев Н.А. Самопознание. Опыт философской автобиографии. – Париж, 1949. С. 345.

им впервые применено определение Серебряный век для характеристики конкретного временного периода.

Однако еще раньше, в 1933 году это название для обозначения поэзии русского модернизма дал поэт Н. Оцуп в своей статье ““Серебряный век“ русской поэзии”. 6
Журнал “Числа”, Кн. 7–8, Париж, 1933. С. 174–178.

И уже затем, после выхода в свет книги С. Маковского 7
Маковский Сергей Константинович (1877–1962) – художник, критик, поэт, издатель, мемуарист. Сын известного художника-портретиста К. Е. Маковского. В 1918 г. в эмиграции.

“На Парнасе Серебряного века”, 8
Маковский С.К. На Парнасе Серебряного века. – Мюнхен, 1962.

в которой делалась попытка исторически осмыслить “намечавшийся в России ренессанс духовной культуры”, этот термин окончательно закрепился в качестве определения русской культуры конца XIX – начала XX века.

Известный исследователь и литературовед Л. Г. Березовая в статье “Серебряный век в России: от мифологии к научности (к вопросу о содержании понятия)” указывает, что “первая попытка применить изящную метафору для научного анализа культурных событий начала ХХ в. была предпринята профессором П. Н. Милюковым 9
Милюков Павел Николаевич (1859–1943) – политический деятель, историк, публицист. Лидер партии кадетов. В 1917 г. министр иностранных дел Временного правительства. После Октябрьского переворота – в эмиграции. Автор трудов по истории России, мемуаров.

в его “пушкинской” речи в Сорбонне в 1924 г. по случаю 125-летия со дня рождения поэта. Он говорил о “декадансе Серебряного века””.

Важно уяснить, что речь идет именно о явлении русской культуры , основанной на глубинном единстве всех ее творцов. Серебряный век – не просто набор русских поэтических имен. Это особое явление, представленное во всех областях духовной жизни России, эпоха, отмеченная необычайным творческим подъемом не только в поэзии, но и в живописи, музыке, театральном искусстве, в гуманитарных и естественных науках. В этот же период бурно развивается русская философская мысль: достаточно назвать В. Соловьева, П. Флоренского, Н. Бердяева, Г. Федотова, И. Ильина, С. Булгакова, Е. и С. Трубецких.

К этому списку можно добавить имена ученых, чьи достижения дали заметный толчок к дальнейшему развитию науки – А. Попов, И. Павлов, С. Вавилов.

Настроение всеобщего культурного подъема нашло глубокое, проникновенное отражение в творчестве композиторов – С. Рахманинова, А. Скрябина, И. Стравинского.

Принципиально изменились способы воспроизведения действительности в произведениях художников. М. Врубель, И. Репин, М. Нестеров, В. Борисов-Мусатов, К. Перов-Водкин создали полотна, говорившие с публикой на новом языке. В изобразительном искусстве возникали целые художественные школы, направления, и среди них – “Мир искусства” во главе с живописцем А. Бенуа.

На сцене творили В. Комисаржевская, Вас. Качалов, Ф. Шаляпин, А. Павлова; К. Станиславский создал современный репертуарный театр, позже блистал Вс. Мейерхольд.

Невозможно не упомянуть имя С. Дягилева, организатора знаменитых “русских сезонов” в Париже, чей высочайший талант импресарио утвердил достижения человеческой культуры в Европе, открыл для мира русский балет.

Для того, чтобы яснее понять причину феноменального культурного подъема в конце XIX – начале XX века, который справедливо называют “русским ренессансом”, необходимо прежде всего обратиться к атмосфере духовной жизни России на рубеже веков, ставшей условием развития поэтического творчества.

Философ Н. Бердяев попытался охарактеризовать это культурное явление с позиции диалектики. Вот что он писал по данному поводу в книге “Самопознание”:

“Это была эпоха пробуждения в России самостоятельной философской мысли, расцвета поэзии и обострения эстетической чувственности, религиозного беспокойства и искания, интереса к мистике и оккультизму… Но все это происходило в довольно замкнутом круге, оторванном от широкого социального движения. Изначально в этот русский ренессанс вошли элементы упадочности… Культурный ренессанс явился у нас в предреволюционную эпоху и сопровождался острым чувством приближающейся гибели старой России. Были возбуждение и напряженность, но не было настоящей радости… Культурно-духовное движение того времени было своеобразным русским романтизмом, оно менее всего было классическим по своему духу”.

Поэзия как наиболее тонкий и чувствительный элемент культуры улавливала эти тревожные противоречия кризисной эпохи – всплеск духовности, с одной стороны, и предощущение близкой катастрофы – с другой, что не могло не сказаться на ее дальнейшем развитии. В поэзии, как, впрочем, и в других областях культуры начала ХХ века, получило распространение декадентство, основные мотивы которого нашли свое воплощение в различных направлениях модернизма. Причем происходило это не только в поэзии, но и в других видах искусства.

Термин “декадентство” (фр. dеcadance) происходит от средневекового латинского слова decadentia, что означает “упадок”. Им принято называть явление в культуре конца XIX – начала XX века, характеризующееся оппозицией к общепринятой “мещанской” морали, культом красоты как самодовлеющей ценности, сопровождавшимся нередко эстетизацией греха и порока. В области сознания декадентство – это отношение индивидуума к окружающему миру в кризисную эпоху, чувство тревоги, страха перед жизнью, неверие в возможность человека познать мир, изменить его и самому измениться.

Термин “модернизм” (фр. moderne – новейший, современный) в широком смысле представляет собой общее обозначение явлений искусства и литературы ХХ века, отошедших от традиций внешнего подобия. Основной чертой методологии модернизма в различных течениях искусства (фовизм, экспрессионизм, кубизм, авангардизм, сюрреализм, примитивизм и т. д.) является метафорическое построение образа по принципу разветвленной ассоциативности, свободного соответствия выразительности формы характеру запечатлеваемых настроений.

По отношению к поэзии модернизм воплотился “в систему относительно самостоятельных художественных направлений и течений, характеризующихся ощущением дисгармонии мира, разрывом с традициями реализма, бунтарско-эпатирующим восприятием, преобладанием мотива утраты связи с реальностью, одиночества и иллюзорной свободы художника, замкнутого в пространстве своих фантазий, воспоминаний и субъективных ассоциаций 10
Эстетика. Словарь. – М., 1989. С. 210–211.

Если подвести итог вышесказанному, то можно прийти к следующему соображению: модернистскими назывались литературные течения, противостоящие реализму.

Известный литературовед М. Л. Гаспаров в своей работе “Поэтика “серебряного века”” 1 справедливо замечает, что “модернизм никоим образом не исчерпывает русскую поэзию начала (ХХ) века. Стихи модернистов количественно составляли ничтожно малую часть, экзотический уголок тогдашней нашей словесности. Массовая печать наполнялась массовой поэзией, целиком производившейся по гражданским образцам 1870-х годов и лирическим образцам 1880-х годов…”. Тем не менее, когда речь заходит о явлении, именуемом “Поэзия Серебряного века”, то имеется в виду в первую очередь поэзия русского модернизма, состоящая главным образом из трех крупнейших поэтических направлений – символизма, акмеизма и футуризма.

Несмотря на значительные внешние и внутренние противоречия, каждое из них дало миру немало великих имен и превосходных стихотворений, которые навсегда останутся в сокровищнице русской поэзии и найдут своих почитателей среди последующих поколений.

В настоящем издании мы достаточно подробно рассмотрим все особенности каждого из этих литературных течений. Кроме того будут даны характеристики и другим, менее значительным поэтическим группировкам, а также представлены поэты, не связанные с каким-либо определенным направлением, но наиболее ярко выразившие “дух времени”. При этом главной задачей данной книги является воссоздание общей картины поэтической эпохи, названной Серебряным веком, без которой достаточно сложно разобраться в отдельные ее проявлениях.

Впрочем, если речь зашла о “картине”, то требуется еще и, образно говоря, “рама”. То есть следует определить какие-то временные ограничения. Вопрос о хронологических границах Серебряного века является довольно спорным. Его началом принято считать 1890-е годы, когда стали пробиваться на свет первые ростки символизма. При этом за точку отсчета можно взять несколько хронологически близких событий: публикацию в 1893 году про-1 Русская поэзия “серебряного века”. – М.: Наука, 1993. С. 7.

граммной статьи Д. Мережковского “О причинах упадка и новых течениях современной русской литературы”; 11
Впервые опубликована отдельным изданием: СПб., 1893.

появление чуть позже изданной В. Брюсовым антологии символизма, 12
“Русские символисты”. – М., 1894–1895. В 3-х книгах.

куда вошли в основном стихи самого составителя; рождение на рубеже веков символистского издательства “Скорпион”… Так или иначе, но к моменту наступление нового столетия новая культурная (а в рамках рассматриваемого нами вопроса – поэтическая) эпоха, уже заявила о себе во весь голос. Своего апогея поэзия символистов достигла в годы первой русской революции (1905–1907), когда к вступившим в пору наивысшей поэтической зрелости основателям направления К. Бальмонту, Д. Мережковскому, З. Гиппиус, Ф. Сологубу добавляются имена А. Блока, А. Белого, Вяч. Иванова.

К концу первого десятилетия XX века символизм как школа утрачивает ведущую роль. Возникают новые литературные течения: позиции символистов активно оспаривают их фактические наследники – акмеисты и прямые оппоненты – футуристы.

В эти годы на поэтическом небосклоне загораются новые звезды – А. Ахматова, Н. Гумилев, О. Мандельштам, С. Городецкий, М. Кузмин, И. Северянин, М. Цветаева, В. Хлебников, В. Маяковский, С. Есенин, Б. Пастернак, В. Шершеневич и многие, многие другие.

Словом, исходный рубеж и период расцвета Серебряного века подлежит достаточно точному определению. А вот вопрос о его окончании до сих пор является предметом дискуссий. Поэт Н. Коржавин полагал, что “Серебряный век начался в 10-е годы ХХ века и закончился… с Первой мировой войной”. 13
Коржавин Н. М. Анна Ахматова и “Серебряный век” // Новый мир. 1989, № 7. С. 78.

Критик Е. Г. Эткинд пишет: “1915 – высший подъем Серебряного века и, в то же время, конец его”. 14
Эткинд Е. Г. Единство “Серебряного века. – СПб., 1997. С. 12.

У других исследователей по-иному обоснованную точку зрения на хронологические границы: 1917-й, 20-е и даже 30-е годы XX века.

Литературовед В. Крейд в статье “Встречи с Серебряным веком” 15
Предисловие к сборнику “Воспоминания о Серебряном веке”. – М.: Республика, 1993.

достаточно образно высказывается на эту тему:

“Все кончилось после 1917 года, с началом гражданской войны. Никакого серебряного века после этого не было. В двадцатые годы еще продолжалась инерция, ибо такая широкая и могучая волна, каким был наш серебряный век, не могла не двигаться некоторое время, прежде чем обрушиться и разбиться. Еще живы были большинство поэтов, писатели, критики, художники, философы, режиссеры, композиторы, индивидуальным творчеством и общим трудом которых был создан серебряный век, но сама эпоха кончилась. Каждый ее активный участник понимал, что, хотя люди и остались, характерная атмосфера эпохи, в которой таланты росли, как грибы после грибного дождя, сошла на нет. Остался холодный лунный пейзаж без атмосферы и творческие индивидуальности – каждый в отдельной замкнутой келье своего творчества. По инерции продолжались еще и некоторые объединения – как, например, Дом искусств, Дом литераторов, “Всемирная литература” в Петрограде, но и этот постскриптум серебряного века оборвался на полуслове, когда прозвучал выстрел, сразивший Гумилева.

Серебряный век эмигрировал – в Берлин, в Константинополь, в Прагу, в Софию, Белград, Гельсингфорс, Рим, Харбин, Париж. Но и в русской диаспоре, несмотря на полную творческую свободу, несмотря на изобилие талантов, он не мог возродиться. Ренессанс нуждается в национальной почве и в воздухе свободы. Художники-эмигранты лишились родной почвы, оставшиеся в России лишились воздуха свободы…”.

Или еще одно аргументированное соображение, опубликованное на страницах сборника “Литературные манифесты от символизма до наших дней”. 16
М.: ХХI век – Согласие, 2000.

Составитель книги С. Б. Джимбинов, который пишет:

“После революции новая власть незамедлительно национализировала все типографии и запасы бумаги. Издавать стихи стало негде. Только футуристы и имажинисты, пошедшие на компромисс с властями, смогли публиковать свои сборники в 1919 и 1920 годах.

А вот с 1921 года, с введением нэпа и разрешением частных издательств, началось нечто поистине необыкновенное. Это чудо, это удивительное трехлетие – 1921, 1922, 1923 годы. Это настоящая вершина, “акме” нашего Серебряного века. Все как бы пошло в рост. Так много было наработано поэтами великой триады – символизма, акмеизма и футуризма: весь язык был обновлен и перепахан, а вместе с языком – ритмика стиха и образное мышление. Когда человек взбунтовался против инерции (не хочу, чтобы мною писали!) и понял, какое счастье писать то, что действительно чувствуешь и переживаешь, – то к его услугам был весь арсенал поэтических средств… Таково значение 1921–1923 годов, годов поголовной талантливости, когда талант был просто растворен в воздухе, им дышали все, способные и неспособные…

После славного трехлетия возникло небывало большое количество “измов” и школ, и каждое направление со своим манифестом Впрочем, от многих из них, кроме манифеста, ничего не осталось”.

О. Ронен в уже упомянутой книге сдвигает верхнюю планку Серебряного века еще дальше по времени, хотя к очертанию его границ он подходит с определением этой эпохи в целом как культурного феномена:

“Когда бы этот век, прозванный “серебряным”, ни пришел к концу – в 17-м году, или в 21–22-м – с гибелью Гумилева и смертью Блока и Хлебникова, или в 30-м – с самоубийством Маяковского, или в 34-м – со смертью Андрея Белого, или в 37–39-м с гибелью Клюева и Мандельштама и кончиной Ходасевича, или в 40-м, после падения Парижа, когда Ахматова начала “Поэму без героя”, а Набоков, спасшись из Франции, задумал “Парижскую поэму”, посвященную, как и ахматовская, подведению итогов, – наименование “серебряный век” было всего лишь отчужденной кличкой, данной критиками, в лучшем случае как извинение, а в худшем – как поношение. Сами поэты, еще живые представители этого века, Пяст, Ахматова, Цветаева пользовались им изредка со смутной и иронической покорностью, не снисходя до открытого спора с критиками”. 17
Ронен О. Там же. С. 114.

И все-таки основным рубежом, верхней границей Серебряного века обоснованней было бы считать октябрьские потрясения 1917 года, трагически отразившиеся не только на поэзии, но и на всей русской культуре в целом. Конечно, старинный постулат о том, что настоящий художник всегда должен быть немного голодным, имеет право на существование. Но все же Октябрьский переворот и последовавшая за ним гражданская война, с ее разрухой и голодом, развитию поэзии ни в коей мере не споспешествовали. Первые годы после этих событий если и продолжались какие-либо искания в области поэтического искусства, то с созданием РАППа (Российской ассоциации пролетарских писателей) и с принятием в 1925 году постановления “О политике партии в области литературы” все они были приостановлены. На долгие десятилетия в советском искусстве в качестве единственно возможных утвердились пролетарская литература и метод соцреализма.

Краток был Серебряный век. Краток и ослепителен. Биографии почти всех творцов этого поэтического чуда сложились трагически. Время, отпущенное им судьбой, оказалось роковым. Но, как известно, “времена не выбирают – в них живут и умирают”.

Поэтам Серебряного века пришлось до дна испить чашу страданий: кровь, хаос и беспредел революционных лет и гражданской войны уничтожили духовную основу их существования. Вскоре после революции ушли из жизни Блок, Хлебников, Брюсов. Многие эмигрировали, не в силах вынести жизни на неприветливой родине, в одночасье ставшей им мачехой: Мережковский, Гиппиус, Бунин, Вяч. Иванов, Бальмонт, Адамович, Г. Иванов, Бурлюк, Ходасевич, Саша Черный, Северянин, Тэффи, Цветаева и многие другие. Большинство из них прожили остаток жизни за границей, мечтая вернуться в Россию. Хотя, вероятно, это стало бы для них событием не менее горестным, что подтверждает судьба Цветаевой, покончившей с собой после возвращения на родину. Кроме нее свели счеты с жизнью Есенин и Маяковский. Те, кто остался в России, были уничтожены тоталитарным режимом: расстрелян по ложному обвинению Гумилев; сгинули в сталинских лагерях Клюев, Мандельштам, Нарбут, Лившиц, Клычков, Введенский, Хармс. Те же, кто уцелел в этой мясорубке, до последних дней своей жизни оставаясь на родной земле, как Ахматова и Пастернак, были практически обречены на безмолвие. А поэтов, решившихся сотрудничать с новой властью, тоже ждала незавидная литературная судьба: для Маяковского, Каменского, Городецкого она обернулась утратой таланта и потерей творческой индивидуальности.

Некоторые сознательно приговорили себя к молчанию, уйдя от стихотворчества в иные области литературы, занявшись журналистикой, прозой, драматургией, переводами. Но для истинных поэтов написание стихов – процесс не творческий, а скорее физиологический, входящий в систему жизнеобеспечения. Поэтому неудивительно, что многие из таковых (Шершеневич, Зенкевич, Шенгели, Липскеров и др.) всю оставшуюся жизнь писали “в стол”, и только теперь выясняется, какие драгоценные поэтические россыпи сокрыты в пыли их архивов.

Многие из этих имен на долгие годы были преданы забвению. Но “ничто на земле не проходит бесследно”. Явление культуры под названием “Серебряный век” вернулось к нам в стихах его создателей, для того чтобы еще раз напомнить, что только красота может спасти мир.

Как справедливо сказал Сергей Маковский в книге “На Парнасе Серебряного века”:

“Серебряный век, мятежный, богоищущий, бредивший красотой, и ныне не забыт. Голоса его выразителей до сих пор звучат, хотя и по-иному, чем звучали тогда”.

Борис Акимов