Обновлено 01/07/2019

Совсем недалеко от места, где стоит в Будапеште, установлена необычная композиция, выполненная в металле. Через небольшой искусственный водоем перекинут ажурный мостик, посередине которого стоит мужчина в шляпе. Это памятник посвящен государственному деятелю Венгрии Имре Надю, которого венгры очень любят, несмотря на его неоднозначную роль в истории. Причем истории не только Венгрии, но и России.

Важно! В конце декабря 2018 года памятник Имре Надя убрали с площади Мучеников (Vértanúk tere) у парламента. После реставрации монумент планируют установить на другой площади - Jászai Mari tér. Он появится на новом месте летом 2019 года.

Расстрел царской семьи

Имре Надь родился в Австро-Венгрии, и когда началась Первая мировая война, пошел воевать против Российской империи, но попал в плен и был сослан в Иркутскую губернию. Здесь Надь поменял политические взгляды и стал марксистом. Он вступил в ряды РКП(б) – будущей КПСС и в годы Гражданской войны сражался в рядах Красной Армии.
Один из самых неоднозначных, но не доказанных моментов его биографии касается расстрела императора Николая II и его семьи. По некоторым данным, Надь участвовал в этом преступлении. Но еще раз подчеркну, что единого мнения среди историков по этому вопросу нет.

Сотрудничество с НКВД

Долгое время Имре Надь жил в СССР, а в начале 30-х годов был даже завербован в качестве агента НКВД. Сотрудничество с этим всесильным комиссариатом позволило Надю выжить в ходе чисток 1937-1938 годов. Из документов, рассекреченных после развала Советского Союза, следует, что Имре Надь активно сотрудничал с НКВД, в частности, неоднократно доносил на венгерских коммунистов. Якобы не менее 15 человек, схваченных по его доносам, были расстреляны или погибли в лагерях.

После начала Великой Отечественной войны Имре Надь записался добровольцем в Красную Армию. Правда, на фронт его не отправили. Возможно, потому, что Венгрия была союзницей Германии в этой кровопролитной войне. В 1944 году Надь возвращается на родину и почти сразу получает работу в правительстве. Он возглавлял министерство внутренних дел, затем был министром продовольствия, состоял в ЦК Венгерской коммунистической партии. Смерть Сталина позволила Надю и его сторонникам раскритиковать власти Венгрии и летом 1953 года Надь становится во главе венгерского правительства.

Историки признают, что за несколько лет нахождения у власти Надь сделал очень многое для венгерского народа, в том числе в части улучшения качества его жизни. Эти шаги сделали его популярным среди простых венгров. Однако у власти Надь находился недолго - в 1955 году политические соперники смогли сместить его с поста премьера. В итоге страной стали править сторонники жесткого курса, что вызвало недовольство среди населения. В Будапеште все чаще стали проходить акции протеста, участники которых требовали возвращения к власти Надя, проведения альтернативных выборов, вывода из Венгрии советских войск.

Восстание 1956 года

Следующим летом в стране началось восстание. Оно получило название Венгерское восстание 1956 года. Той же осенью студенческая демонстрация в Будапеште переросла в бунт. Его участники, например, снесли памятник Сталину. На этом фоне к власти вновь приходит Имре Надь. В Москве посчитали, что беспокоиться не о чем, ведь венгерский премьер считался чуть ли не сотрудником НКВД. Но Надь, как и в 1916 году, внезапно сменил свои взгляды. Политик признал возмущение простых венгров справедливым. Он попытался возглавить восстание, но в силу целого ряда причин это ему не удалось.

Надь противился вводу советских войск и даже объявил о выходе Венгрии из Организации Варшавского договора. Однако спустя несколько дней советские танки вошли в Будапешт. Политика арестовали. Никита Хрущев не желал ему смерти, но в 1958 году политические враги Надя добились его повешения «за государственную измену».

При коммунистах имя Надя было предано забвению. После падения режима в 1989 году тело экс-премьера торжественно перезахоронили. Имре Надя объявили национальным героем Венгрии. Все документы, доказывающие факт сотрудничества Надя с НКВД, являются закрытыми.

Памятник национальному герою

Памятник Имре Надю возле венгерского парламента появился в 1996 году. Композиция сделана по проекту архитектора Томоша Варга.

Одетый в шляпу и пальто мужчина стоит на мостике. Он задумчиво смотрит в сторону парламента. Мост тут символ. Имре Надь в ходе восстания 1956 года перешел на сторону венгерского народа.

Бронзовый памятник привлекает внимание туристов. Экскурсионные пешие прогулки редко обходятся без ознакомления с ним.

Относиться к деятельности Имре Надя можно по-разному, но помните, что для венгров он национальный герой.

Всегда ваш, Даниил Привольнов.

Оформите карту Tinkoff ALL Airlines и примите участие в розыгрыше кругосветного путешествия. 3000 рублей в милях в подарок каждому! .

Ищите отель или апартаменты? Тысячи вариантов на RoomGuru . Много отелей дешевле, чем на Booking

50 лет назад, 16 июня 1958 г., был приведён в исполнение смертный приговор в отношении Имре Надя. Личность этого политика и через несколько десятилетий после его трагической кончины продолжает находиться в эпицентре споров, привлекающих внимание не только специалистов, но и широкого общественного мнения как в Венгрии, так и за её пределами. Вышедшие и на русском языке две биографии Имре Надя, принадлежащие историкам разных поколений - Тибору Мераи и Яношу Райнеру, дадут российскому читателю новую пищу для размышлений о превратностях судьбы этого человека, который, не перестав быть в душе коммунистом, ищущим пути примирения выношенных им идей с объективной реальностью и национальными ценностями, стал для многих венгров символом перемен, направленных на ликвидацию монопольной власти компартии.

Авторы биографий относятся к совершенно разным поколениям. Тибор Мераи, родившийся в 1924 г., в 1940-е годы примкнул к компартии, подобно многим тысячам своих соотечественников увидев в ней силу, способную коренным образом обновить страну. В начале 1950-х годов он уже был преуспевающим журналистом центральной партийной газеты «Сабад неп», был удостоен престижной премии Кошута за репортажи о войне в Корее. Позже пришло прозрение. «Не мы сфабриковали обвинение и не мы произнесли приговор, но мы уверовали в ложь и сами повторяли её», - писал Мераи 6 октября 1956 г., в день торжественного перезахоронения Ласло Райка, деятеля компартии, ставшего осенью 1949 г. жертвой судебного процесса, сфабрикованного от начала до конца. Уже с 1953 г. Мераи относился к числу журналистов, всецело поддерживавших реформаторскую программу первого правительства И.Надя, что стоило ему после отката реформ в 1955 г. изгнания из партийной газеты и других неприятностей. После революции, в парижской эмиграции, ещё при жизни И.Надя он приступил к написанию биографии человека, которого знал лично: точность свидетельств очевидца и живость, образность изложения сочетаются в этой, как и других работах Мераи, с мастерством политического анализа и глубоким знанием исторического контекста; многие его версии не были опровергнуты, а напротив, получили документальное подтверждение в 1990-е годы, когда были рассекречены документы из советских и венгерских архивов. Речь идёт среди прочего о мотивах, двигавших советскими лидерами при принятии окончательного силового решения.

Другой биограф И.Надя, Янош Райнер, родился через год после революции. В 1986 г. молодой сотрудник будапештского партархива опубликовал под псевдонимом в эмигрантском издании данные о количестве репрессированных за участие в событиях «будапештской осени», что даже при всём относительном либерализме кадаровского режима грозило решёткой. Позже он стал крупным историком, возглавляет будапештский Институт по изучению революции 1956 г. Вышедшая в юбилейном 2006 г. книга «Имре Надь, премьер-министр венгерской революции 1956 года» является сокращённой, переработанной с учётом новых источников версией его двухтомной политической биографии Надя, опубликованной во второй половине 1990-х. Выход этой книги стал в своё время событием в венгерской исторической науке - тем более значительным, что личность этого политика на родине постоянно становилась предметом домыслов и политических спекуляций.

Можно, впрочем, заметить, что не только на родине. С тех пор, как в начале 1990-х годов российские историки получили возможность более дифференцированного подхода к оценке венгерской «национальной трагедии» 1956 г., отказавшись от прежней упрощенческой схемы «контрреволюционного мятежа, поддержанного мировым империализмом», и в России не утихают споры вокруг личности Имре Надя, центральной фигуры политической жизни Венгрии в те драматические дни. Более того, успел сложиться целый ряд стойких мифов, сквозь призму которых воспринимается российским сознанием этот трагический персонаж венгерской истории новейшего времени. Согласно наиболее экстравагантному из них (к нему приложил руку и известный автор исторических бестселлеров Э.Радзинский), Имре Надь, недавний австро-венгерский военнопленный, примкнувший в период революции в России к большевикам и служивший в органах ЧК, был якобы непосредственно причастен к расстрелу царской семьи. Праведный гнев, овладевающий российскими патриотами при одном только упоминании о грубом вмешательстве иноземцев в драму русского народа, вполне закономерно проецируется и на сотрудника ЧК И.Надя. Даже в том случае, когда приходится принять как данное простой исторический факт: Имре Надь летом 1918 г. находился в Прибайкалье, за тысячи вёрст от Екатеринбурга, и уже поэтому не мог иметь никакого отношения к той кровавой расправе (биограф И.Надя Янош Райнер в своих работах даже не удостаивает эту версию вниманием как совершенно несерьёзную).

Покрыта легендами и деятельность Имре Надя в период эмиграции, в Москве 1930-х годов. В 1989 г. по инициативе тогдашнего председателя КГБ В.А. Крючкова (в 1956 г. советского дипломата в Венгрии) были извлечены из архивов и переданы в Венгрию документы о связях Имре Надя с органами НКВД. Тогдашнее руководство кадаровской ВСРП не решилось их обнародовать, не желая подливать масла в огонь острой политической борьбы периода «смены систем». Лишь в феврале 1993 г. документы впервые опубликовала в погоне за сенсацией итальянская газета «Ла Стампа», наделав немало шуму. При том, что Крючков явно преследовал сиюминутные и не слишком чистоплотные политические цели - компрометации реформаторского крыла кадаровской ВСРП, склонного к реабилитации И.Надя, документы отнюдь не являются подделкой и, в общем, не оставляют сомнений в определённой причастности Надя к агентурной разработке некоторых из тех венгерских коммунистов-эмигрантов, которые стали в 1937-1938 гг. жертвами сталинских репрессий. Эта деликатная тема нашла отражение в литературе об И.Наде. Правда, читая некоторые труды даже серьёзных историков, трудно отделаться от впечатления о стремлении по возможности обойти здесь некоторые острые углы. Что в общем вполне понятно, учитывая давление венгерского общественного мнения к персоне Имре Надя, ставшего для многих фигурой знаковой. Иногда даже получается, что информация, поступавшая в органы от Имре Надя, была приобщена к следственным делам как бы вопреки его воле. Между тем недавний посол России в Венгрии В.Мусатов (не только дипломат, но и квалифицированный историк) ссылается на собственноручно написанную в марте 1940 г. автобиографию И.Надя, где указывалось: «С НКВД я сотрудничаю с 1930 г. По поручению я был связан и занимался многими врагами народа». (Не в качестве оправдания И.Надя, но возникает, правда, естественный вопрос: что могло бы ожидать в конце 1930-х годов в случае отказа от сотрудничества с НКВД человека с довольно туманной биографией - долго работавшего за границей, исключавшегося из партии?) С другой стороны, встречающиеся иногда в публикациях утверждения о том, что 15 или более человек были расстреляны или погибли в лагерях именно по доносам И.Надя, кажутся слишком безапелляционными. «Писатель Антал Гидаш говорил, что он сел по навету Имре Надя. Всемирно известный философ Дёрдь Лукач, экономист Енё Варга также оказались в "расстрельных списках" из-за Имре Надя», - читаем в статье уважаемого журналиста-страноведа В.Герасимова, не одно десятилетие проработавшего в Венгрии корреспондентом «Правды» и знавшего страну как мало кто другой в России. Так вот если не ограничиться слухами, распространёнными в среде венгерской коммунистической эмиграции в СССР, а копнуть глубже, обратившись к архивным первоисточникам, возникают серьёзные вопросы. Например, в многостраничном следственном деле философа Дёрдя Лукача (о его двухмесячном пребывании в застенках Лубянки летом 1941 г. писал и «Российский курьер») нет ни малейшего упоминания о доносах Имре Надя - факт, безусловно, говорящий сам за себя. И даже если удастся доказать прямую причастность И.Надя к уничтожению некоторых соратников по партии, следует признать: вышеназванные документы хотя и важны для составления полной картины об Имре Наде как личности, вместе с тем не дают сами по себе каких-либо оснований для пересмотра, переоценки его роли в общественно-политической жизни Венгрии середины 1950-х годов и революции 1956 г. Остаётся открытым также вопрос: почему документы 1930-х годов из архивов НКВД, компрометирующие Имре Надя, не были использованы против него в 1957-1958 гг. при подготовке судебного процесса?

Ещё одна распространённая легенда: Имре Надь - человек Берии. Этой версии, похоже, придерживался и Янош Кадар. Неизвестно, правда, насколько искренне, но, по свидетельству В.Мусатова, он говорил об этом М.Горбачёву в сентябре 1985 года. Причём если для Кадара мнимая причастность Надя к команде Берии означала только компромат и ничего больше, в современной России названную версию можно поставить во взаимосвязь с новомодной попыткой некоторых историков и особенно публицистов увидеть в деятельности Берии весной-летом 1953 г. планы далеко идущих системных реформ, представить его в качестве несостоявшегося реформатора. Причастностью к команде Берии иногда объясняют и предпринятый правительством Надя в Венгрии с лета 1953 г. «новый курс» - отказ от форсированной индустриализации, смягчение методов коллективизации, перенесение центра тяжести на производство предметов потребления. Но достаточно изучить запись встречи советских и венгерских лидеров в июне 1953 г., чтобы увидеть: фигура И.Надя отнюдь не была навязана Берией на пост премьер-министра вопреки воле других, она не вызывала возражений кого-либо из членов советского руководства.

Наконец, в отечественной литературе последнего десятилетия (причём чаще всего в литературе строго определённой идейно-политической ориентации) получила хождение ещё одна спорная версия: возвращение на венгерский политический олимп в октябре 1956 г. Имре Надя, за которым к этому времени прочно закрепилась репутация «правоуклониста», связывают с уступчивостью Анастаса Микояна, не разглядевшего в И.Наде скрытого «врага» и убедившего коллег по Президиуму ЦК КПСС сделать ставку на него. Впрочем, и в западной литературе на отношение к И.Надю механически проецируется особая позиция Микояна в венгерском вопросе - он был единственным членом Президиума ЦК КПСС, последовательно выступавшим против советского военного вмешательства. Кстати, и Райнер несколько упрощает картину, когда пишет, что Микоян предлагал восстановить в партии И.Надя, исключённого из неё в конце 1955 г. по обвинению во фракционной деятельности. Ведь какова бы ни была субъективная позиция самого Микояна, на встрече с лидерами ВПТ 13 июля 1956 г. он, выступая от имени всего кремлёвского руководства, выразил мнение не столь однозначное: мы «считали и считаем ошибкой исключение из партии Надя Имре, хотя он своим поведением этого заслужил. Если бы Надь остался в рядах партии, он был бы обязан подчиняться партийной дисциплине и выполнять волю партии. Исключив его из ВПТ, товарищи сами себе затруднили борьбу с ним. Следовало бы откровенно заявить Надю, что, борясь с партией, он закрывает себе возможность вернуться в её ряды. Путь борьбы с партией - это путь, который неизбежно ведёт его в тюрьму. Наоборот, если он изменит своё поведение, то он может рассчитывать на восстановление его в рядах партии». Таким образом, необходимым условием восстановления И.Надя в партии должна была стать, по мнению Микояна, как минимум, самокритика с его стороны.
В целом же книга Райнера позволит отбросить явные мифы, пересмотреть недостаточно аргументированные версии, создать в сознании российской образованной публики реальный, полнокровный образ венгерского политика, представив его действительную роль в событиях 50-летней давности. Впрочем, полная демифологизация той или иной исторической личности - задача непосильная для историка, тем более, если речь идёт о человеке, чьё наследие продолжает на его родине оставаться активно востребованным и сегодняшним политическим сознанием. Да и что греха таить: очень трудно беспристрастно смотреть на человека, ставшего жертвой жестокого, неправедного суда. Мученическая смерть располагает историков, а тем более публицистов и широкое общественное мнение к апологетике, даёт простор для идеализации личности Надя. Последнее, впрочем, характерно и для большей части западной литературы, стремящейся признанием заслуг Надя post mortem как бы компенсировать ту поразительную близорукость в оценке его политического лица, которую западное общественное мнение демонстрировало на протяжении всей венгерской революции. Приветствовав приход к власти Владислава Гомулки в Польше в том же октябре 1956 г., оно вместе с тем упорно продолжало видеть в Наде заурядного сталиниста даже тогда, когда для этого было всё меньше оснований. Причём отношение к Имре Надю находилось в явном противоречии с провозглашавшейся в Вашингтоне установкой делать ставку не на несуществующих (давно уже полностью вытесненных из политической жизни) либералов, а на нечто более реальное - «титоистов», сторонников национального коммунизма, способных дистанцироваться от советской политики.

Ветеран партии, прошедший коминтерновскую выучку и долгие годы работавший в СССР, И.Надь не был в то же время фигурой вполне типичной в коммунистической среде. «Осколочек, отколовшийся от нашего московского гранита», - сказал о нём как-то его непримиримый оппонент Матяш Ракоши. Особость И.Надя бросалась в глаза и людям, далёким от компартии, - об этом вспоминает, например, автор предисловия к английскому изданию райнеровской биографии, известный американский историк венгерского происхождения Иштван Деак. Показателен и отзыв крупного политолога Иштвана Бибо: И.Надь выделялся в когорте окружавших его коммунистов по крайней мере внешним отсутствием мессианской экзальтированности и той идущей от фанатизма, пугающей бесчеловечности, на которую всегда обращали внимание со стороны.

Экономист-аграрник по своему призванию, охотно занимавшийся научными штудиями и с удовольствием читавший лекции студентам, Надь был создан скорее для скромной академической карьеры, чем для профессиональной политической (тем более подпольной революционной) деятельности и в иных условиях мог бы закончить свои дни уважаемым университетским профессором. Лишь в силу определённого стечения обстоятельств он как специалист-аграрник сумел в 1945 г. занять одно из вакантных, предназначенных для компартии мест в коалиционном правительстве, став министром земледелия (попросту говоря, другого эксперта-аграрника такой квалификации в среде венгерской коммунистической эмиграции в Москве не было). Это позволило ему «попасть в обойму», оказаться включённым на 10 последующих лет в новую политическую элиту Венгрии. Впрочем, приуменьшать политическую амбициозность И.Надя также едва ли следует. Трудно согласиться с Мераи, который пишет: «Власти он не искал. У него отсутствовало честолюбие, присущее большинству политиков. В своём возвращении к власти он видел обузу, которую ему придётся нести ради блага партии, народа и всей нации». Напротив, летом и ранней осенью 1956 г. при всей осторожности И.Надя его действия в условиях углубляющегося внутриполитического кризиса свидетельствуют об упорном стремлении добиться возвращения на пост главы правительства с тем, чтобы наконец реализовать свою программу реформ, провозглашённую в 1953 г. Это бросалось в глаза и его политическим противникам, и единомышленникам.

В отличие от подавляющего большинства коммунистических политиков своей генерации И. Надь (человек из совсем небогатой мелкобуржуазной семьи, так и не сумевший из-за начавшейся Первой мировой войны получить законченное образование и всю жизнь всерьёз занимавшийся самообразованием) всегда тянулся к интеллигенции. Попав в опалу в 1955 г., он сделал шаг навстречу поддержавшим его писателям и журналистам, в чём Я.Райнер справедливо видит шаг, свойственный скорее интеллигенту, чем партийному функционеру. Однако преувеличивать «особость» И.Надя также было бы неправильным - он не только всю свою сознательную жизнь идентифицировал себя с коммунистическим движением и марксистско-ленинской идеологией, но воспринимался в других лагерях как инородное тело - даже попутчиками коммунистов из левых крестьянских партий. Один из них, писатель и деятель национальной крестьянской партии Йожеф Дарваш, осенью 1947 г. во время поездки в СССР в составе делегации венгерско-советского общества культурных связей говорил советскому собеседнику: И.Надь, отвечающий за аграрную политику в руководстве компартии, не оправдал надежд, его теоретические знания не связаны с практикой, венгерского крестьянства он, по мнению «народного писателя» Дарваша, не знает.

«Святая святых» большевистской этики, единство партии, никогда не было для убеждённого коммуниста И.Надя пустым звуком, меньше всего он хотел дать своим противникам повод для обвинений во фракционности и подстрекательстве недовольной режимом молодёжи против правящей партии. В своей книге, писавшейся во многом в полемике с обвинительным заключением по делу И.Надя и его соратников, Мераи доказывал, что нет оснований приписывать Надю преднамеренную подготовку мятежа, напротив, он вёл себя предельно осторожно и сдержанно. Во взрывоопасной обстановке середины октября 1956 г. Надь предпочёл внешне устраниться и возвратился к активной политической деятельности лишь под сильным давлением не только близких единомышленников, но всего партийного актива. Конечно, он опасался провокаций, которые помешали бы ему вернуться в правительство и заняться осуществлением назревших реформ. Но его позиция была довольно чёткой, он последовательно придерживался той реформаторской программы, которую не успел реализовать в 1953-1955 гг., хотел сделать эффективнее коммунистический режим и совсем не собирался вводить многопартийность (даже в рамках левого крыла послевоенной антифашистской коалиции), содействовать формированию легальной оппозиции. «Это не дело партии самой создавать себе оппозицию», - спорил он со своими молодыми единомышленниками и не был склонен ни на минуту примкнуть к движению, которое ставило бы под сомнение политическую монополию компартии. Возражал он и против свободных выборов: «А что, если после всех разочарований венгерский народ изберёт своим лидером кардинала Миндсенти? Что тогда?»

Надь менее всего вписывался в события первого дня революции. Программа, с которой он выступил вечером 23 октября, была столь умеренной, что показалась миллионам венгров неадекватной текущему моменту (и была таковой на самом деле). Призывы мирно разойтись по домам и передоверить решение всех вопросов обновлённому партийному руководству не удовлетворили собравшихся. «Надь, как дисциплинированный партиец, заставил толпу ждать в течение двух часов, и этих двух часов, похоже, оказалось достаточно, чтобы контроль над событиями - на всё время или по крайней мере на несколько дней - выскользнул из его рук», - так впоследствии комментировал события того дня их активный участник Арпад Гёнц, первый президент посткоммунистической Венгерской Республики. О постоянном запаздывании с принятием нужных решений, сделавшем венгерскую революцию «революцией потерянных 48 часов», говорит и Мераи. Видимая нерешительность И.Надя в первые дни (а размах выступлений действительно оказался для него неожиданным, впрочем, не только для него, но для всех) осложнила его отношения с более радикальными реформаторами из числа коммунистов и отрицательно сказывалась на его популярности в народе, вела к разочарованию тех, кто прежде связывал с ним определённые надежды. Уже 24 октября о предательстве Надя вещали подпольные радиостанции. Однако и после этого ещё в течение 4 дней Надь продолжал отставать от событий, не отдавая себе ясного отчёта о создавшемся положении, не до конца понимая, что оказался изолированным от народа и от всего происходившего на будапештских улицах. Как пишет Мераи, «совершенно очевидно, что Надь смешивал разные обстоятельства - своё возвращение к руководству партией и роль вождя страны, в которой ему ещё следовало себя зарекомендовать. Он видел в создании нового президиума партии из шести человек личную победу, а народ, тем временем, относился к этому достижению равнодушно. В тот момент больше не существовало вопроса о неприемлемости отдельных лиц. Для народа была неприемлема вся партия!» Верно, пожалуй, и другое замечание биографа. Надь не просто долгое время был пленником своих идей, что не давало ему возможности сделать решающий шаг к пересмотру сути событий. Даже в самый разгар революции он оставался человеком науки, хотел выработать программу, отдельные пункты которой выдержали бы испытание объективного и научного анализа. Но действительность шла дальше, причём ускоренными темпами.

И всё-таки Надь был не просто коммунистом, чувствительным к национальным особенностям. Он гораздо острее большинства партийцев столь высокого ранга осознавал противоречие между коммунистической доктриной (а тем более советской политикой) и реальными народными чаяниями. Всю свою жизнь Надь старался и в теории и на практике способствовать их примирению, не забывая об ответственности политиков перед народом, хотя и не чураяськомпромиссов (ведь политика - искусство возможного).

Если в первые послевоенные годы в Имре Наде сосуществовали и драматически противоборствовали коммунист-интернационалист и защитник интересов венгерского крестьянства, то в октябре 1956 г. он предстаёт ещё в одной ипостаси - как венгерский патриот. Впрочем, этот поворот был подготовлен всей его предшествующей духовной эволюцией. В 1955 г. в своих записках, адресованных партийному руководству и ставших достоянием публики позже, он радикально пересмотрел некоторые сталинские догмы - особенно там, где дело касалось характера отношений между социалистическими странами: неизменная чувствительность Надя к национальной специфике логически приводила его к требованиям большего равноправия в советско-венгерских отношениях. В дни октября 1956 г. он пошёл дальше. Если незадолго до начала решающих событий в беседах с единомышленниками он принципиально отвергал многопартийную систему с позиций традиционной коммунистической ортодоксии, то позже, к 28 октября, приняв во внимание голос народа, пришёл к признанию политического плюрализма, как и требования о выводе советских войск из Венгрии. Выбор, что и говорить, оказался нелёгким, пришлось ломать самого себя. Как пишет в этой связи левый французский политолог Клод Лефор, ранее Надь «не мог себе представить, чтобы местом исторических решений была не партия. Он не был способен осознать и то, что массовые выступления зашли далеко и найдут свой путь и без руководителей и без лозунгов. Его рефлексы были рефлексами партийца!» Но к концу октября, с выходом на политическую арену независимых общественных организаций, ревкомов, рабочих советов возникло новое положение. Путь Гомулки и Дубчека был перед Надем закрыт (хоть он был создан именно для такой роли!). «Он хотел быть хорошим коммунистом и хорошим патриотом в одно и то же время. Это было невозможно», - замечает Мераи. Все прежние попытки И.Надя примирить большевистско-ленинскую концепцию социализма с национальными интересами, создать социализм, отвечающий не только этим догмам, но и конкретным венгерским условиям, оказались в октябрьские дни утопическими и были если не отброшены, то на время оставлены. В ситуации, когда надо было делать решительный выбор, венгерский патриотизм перевесил глубокие коммунистические убеждения И.Надя. 28 октября, сделав решительный шаг к сближению с массовым народным движением, И.Надь переступил грань, отделяющую функционера-партийца, исходящего прежде всего из интересов своего движения, от политика общегосударственного, общенационального масштаба. Верный «московит» коминтерновской выучки превращался в венгерского национального революционера, последователя традиций 1848 г. В книге Мераи впервые прозвучал образ моста через бездну, отделяющую партию от народа, и Надя, стоящего на этом мосту, впоследствии нашедший художественное воплощение в скульптуре на площади Кошута.

Стремительная эволюция политического лица И.Надя всего за несколько октябрьских дней 1956 г. иногда вызывала обвинения в непоследовательности даже со стороны некоторых его доброжелателей («вчера говорил одно, сегодня другое»). Конечно, можно по-разному оценивать провозглашение выхода Венгрии из Организации Варшавского договора с точки зрения соответствия этой меры принципам реальной политики - не совсем заблуждаются, по нашему мнению, те, кто видит в этом неоправданный всплеск эмоций с непросчитанными последствиями. Вместе с тем истоки непоследовательности в заявлениях и действиях Имре Надя коренились не в «оппортунизме» его натуры, как считали в Москве, а в стремлении, оказавшись на гребне событий, овладеть быстро меняющейся реальностью, найти общую платформу для разнородных политических сил, проявивших себя в дни революции, и в то же время сохранить социалистическое содержание правительственной программы. Попытки оказывались тщетными, овладеть ситуацией никак не удавалось, поиски дальнейших путей выхода из кризиса были пресечены советским военным вмешательством.

Биографы Имре Надя Т.Мераи и Я.Райнер анализируют причины неудач, раскрывают ошибки и просчёты, не идеализируя своего героя, проявлявшего очевидную слабость в практической политике. Ещё более критичен к И.Надю уважаемый американский эксперт Чарльз Гати, как и Мераи, беженец 1956 г. (его новая книга «Обманутые ожидания» вышла в год юбилея революции и на русском языке). «При всём уважении к доброй воле и патриотизму Имре Надя и его коллег, признавая, что первое значительное восстание против советского господства в Европе было тяжелейшим и, пожалуй, безнадёжным предприятием, не следует закрывать глаза на неумелость и неуклюжесть венгерского революционного правительства», - отмечает он. А на следующей странице замечает: «Бесстрашное, бескомпромиссное поведение Надя на судилище, приговорившем его к смерти в 1958 г., не должно затенять того, что, несмотря на благие намерения, он не обладал политическим мастерством, которое могло бы привести революцию к победе. В частности, ему не удалось провести страну между максималистскими ожиданиями борцов за свободу и довольно умеренными требованиями Москвы».

Всё это, может быть, так, но, как справедливо полагает Райнер, действия И.Надя в период революции надо оценивать не только в политических, но и в моральных категориях. По мнению биографа, утром 4 ноября, в момент решающей советской военной акции, Надь оказался не на высоте положения и стоявших перед ним задач, его поведение ознаменовало собой шаг назад от выполнения общенациональной миссии к узкопартийной политике. Известное заявление по радио с обращением к народу только дезориентировало многие тысячи венгров, а последующее бегство в югославское посольство не просто нанесло удар по легитимности правительства, но было само по себе проявлением человеческой слабости. Совсем по-другому вёл себя в той же ситуации один из министров в правительстве И.Надя Иштван Бибо, человек, в меньшей мере обладавший политическими амбициями, однако мыслитель совсем иного, чем Надь, международного масштаба, один из крупнейших венгерских интеллектуалов XX века. Когда около 8 часов утра советские солдаты вошли в здание Парламента, они застали там лишь одного министра действовавшего правительства - это был И.Бибо. Перед тем как быть задержанным советскими спецслужбами, он попытался провести нечто вроде пресс-конференции, чтобы обратиться с новым воззванием к венгерскому народу от имени правительства через считанные часы после того, как И.Надь в своём радиообращении заверил нацию, что правительство находится на своём посту, сам же после этого укрылся в югославском посольстве. Всё-таки Надь избежал морального падения, отказавшись признать новое правительство, навязанное извне. А позже, своим героическим сопротивлением попыткам заставить себя играть по чужому сценарию искупил (опять же в моральном плане) свои ошибки, допущенные в минуту слабости.

И. Надь был не просто типичным восточноевропейским национал-коммунистом середины XX в., продуктом кризиса советских амбиций на полный контроль над мировым коммунистическим движением (а этот кризис явно обнаружился уже в 1948 г., когда Тито отказался повиноваться Сталину). И не просто (если прибегнуть к другой оптике восприятия тех же вещей) человеком, чьё активное участие в коммунистическом движении не убило в нём политика, преданного национальным ценностям. Образ действий И.Надя в условиях революции 1956 г. имел свои корни в венгерской исторической традиции. За 100 лет до этого, во время революции 1848 г., премьер-министр Лайош Баттяни (как и Надь, после поражения революции казнённый) также стремился оставаться на почве существующей законности, сложившейся легитимности. Признавая правомерность требований восставших, он в то же время не выступал за немедленный слом старой системы, искал пути мирного разрешения конфликта.

Однако, как и в 1848 г., в 1956 г. неумолимая логика революционного действия, динамика событий вели дальше, и Имре Надь, объявивший о выходе своей страны из Организации Варшавского договора, был востребован в роли не только Баттяни, но и Лайоша Кошута, пошедшего на решительный разрыв со своим «сюзереном», австрийским императором. Трагедия Надя заключалась в том, что он оказался неготовым для исполнения этой роли - не только вследствие объективного стечения обстоятельств, но отчасти и в силу субъективных причин. В большей степени оказался, пожалуй, готов к выполнению схожей миссии польский коммунистический лидер В.Гомулка. Польское руководство сумело вовремя совершить решительный поворот к отстаиванию национальных приоритетов перед диктатом Москвы, что нейтрализовало наиболее радикалистские настроения в обществе, чрезвычайно чувствительном к неравноправию в польско-советских отношениях, предотвратило развитие событий по венгерскому варианту. Впрочем, Гомулка тоже оказался позже не на высоте положения. Относительный успех национально ориентированных, реформаторских сил в Польше в октябре 1956 г. не был закреплён подлинным реформированием системы, что обусловило явное попятное движение, откат к хотя и не слишком тиранической, но всё же весьма неэффективной административно-бюрократической модели социализма. И это, кстати сказать, несколько контрастировало с положением в Венгрии, где режим Кадара с начала 1960-х годов развивался по пути либерализации, а в 1968 г. приступил к экономической реформе, хотя и не реализованной в полном объёме в силу внешних и внутренних факторов.

По мере эволюции режима Кадара, формирования специфической венгерской модели социализма, при которой Венгрия за 10 лет из обузы для СССР превратилась в витрину «социалистического содружества», западным политологам приходилось сопоставлять потерпевшего тяжелое поражение идеалиста И.Надя с более успешным, хотя и циничным прагматиком Я.Кадаром, попытавшимся в непростой обстановке, сложившейся после поражения венгерской революции, реализовать на практике с оглядкой на Москву хотя бы некоторые из реформаторских идей 1956 г. Иногда сравнение даже оказывалось в пользу Кадара, чьи эксперименты с реформированием «реального социализма» в начале 1970-х годов привлекали пристальное внимание на Западе и внушали кое-кому неоправданные иллюзии (разочарование пришло к концу 1970-х). Конечно, реформаторскому имиджу Кадара здорово вредила жестокая расправа над И.Надем, и для того, чтобы образ венгерского лидера выглядел более незапятнанным, приходилось многое, если не всё, списывать на Москву. Только в 2000-е годы были опубликованы документы из архивов ЦК КПСС, неопровержимо свидетельствующие о том, что в феврале 1958 г. Москва предоставила Кадару шанс закончить дело без вынесения смертных приговоров, но он этим шансом сознательно не воспользовался («Российский курьер» писал об этом в сентябре 2006 г.). Впрочем, и сейчас нетрудно столкнуться с инерцией прежних стереотипов о диктате Москвы. Достаточно взять в руки биографию Хрущёва, принадлежащую перу американского историка У.Таубмана и опубликованную в 2005 г. и в русском переводе. Книгу нашумевшую, удостоенную Пулитцеровской премии, но неровную по качеству.

Что же касается Тибора Мераи, то он впадает в иную крайность. В специально написанном для российского читателя послесловии он даёт Кадару такую характеристику, которую едва ли можно считать объективной: прилагающий «людоедские усилия» «фанатичный, одержимый человеконенавистник», который долгие месяцы не мог смириться с тем, что ему никак не удаётся отправить Имре Надя на эшафот, и всё же дождался удобного для Москвы момента и сделал своё черное дело. Не прислушавшись к опытному китайскому коммунисту Чжоу Эньлаю, посоветовавшему не казнить главных деятелей контрреволюции, дабы не делать из них мучеников.

По Мераи, идея отправить Имре Надя на эшафот созрела у Кадара в первые же недели после прихода к власти. Недаром, «заполучив» так и не подавшего в отставку премьер-министра, задержанного 23 ноября при выходе из югославского посольства и отправленного в Румынию, он потирая руки воскликнул: «Никакой отставки не надо, дело сделано». Если так, то все позднейшие высказывания Кадара в беседах с западными политиками о том, что Надь остался бы жив, уйди он вовремя и уступи дорогу новому правительству, - это не более, чем создание мифологем. По мнению Мераи, в течение трёх десятилетий Венгрией управлял «закоренелый, кровожадный, циничный, хладнокровный, расчётливый и жадный до власти убийца», и этого «вовсе не смягчает, не компенсирует тот факт, что позже он ловко использовал позицию советского руководства, которое, опасаясь нового 1956 года, дало венграм, этому странному, ни славянскому, ни германскому, ни латинскому народу, чуть-чуть больше свободы, чуть-чуть больше "либерализма", чем жителям остальных своих колоний. Не компенсирует этого ни то, что он притворялся "отцом народа", простецким пролетарием, ни то, что многие западные "политики-реалисты" спустя какое-то время не только считали его вполне приличным человеком, но просто-таки наперегонки искали его благосклонности» - к нему приезжали Тэтчер, Миттеран, его принимали Жискар Д"Эстен и папа Павел VI. Таким образом, под пером биографа Имре Надя Кадар не просто демонизируется, он криминализируется.

Но можно ли оценивать роль Кадара в новейшей венгерской истории только по тому, как он проявил себя в деле И.Надя? Конечно же, нельзя снимать с многолетнего лидера ВСРП тяжёлой ответственности за репрессии, совершённые после 1956 г. Верно и то, что Кадар умело эксплуатировал сложившийся на Западе образ либерального коммуниста-прагматика, пользуясь недоступностью документов о своей подлинной роли в расправе над И.Надем. Но показательно и другое. Как только угроза режиму была отодвинута, Кадар тут же предпринял далеко идущую амнистию. Уже это свидетельствует о том, что он был не убийцей-маньяком, а жёстким прагматиком. Кроме того, Кадар сам добился у советского руководства (в известном смысле отвоевал) для своего народа большей свободы - взамен за послушание в принципиальных внешнеполитических вопросах. На протяжении всей 30-летней эпохи на человека, стоявшего во главе Венгрии, налагали ограничения объективные условия.

Любой политик, который хотел что-то сделать для страны, должен был соблюдать определённые правила игры в отношениях с Москвой, подчиняться блоковой дисциплине. Только люди, приемлемые для руководства КПСС, могли после 1956 г. активно проявить себя на поприще государственной деятельности. Своим несомненным политическим реализмом Кадар выгодно отличался от тех, кто склонен был безответственно призывать на баррикады. Его позиция была востребована эпохой, ведь именно компромисс в тех условиях отвечал интересам нации, точно так же, как в 1867 г. венгерская политическая элита во главе с Ференцем Деаком пошла на компромисс с домом Габсбургов, тем самым обеспечив оптимальные условия для развития страны в течение нескольких десятилетий. Своей внешнеполитической лояльностью Москве Кадар отвоевал себе поле для проведения более самостоятельной внутренней политики, осуществления ограниченных реформ, всё-таки превративших Венгрию на какое-то время в витрину соцсодружества. Значит, можно говорить о политическом мастерстве человека, который из ненавидимого подавляющим большинством венгров ставленника другого государства через 12-15 лет превратился в наиболее популярного в своей стране восточноевропейского лидера. Однако правда и то, что компромиссная политика Кадара, хотя и сделала менее болезненной смену систем, вместе с тем отнюдь не предотвратила экономический кризис и последующий политический крах венгерской модели социализма. В 1958 г. Тибор Мераи задавался в своей книге вопросом: «каков будет финал этой системы управления, прибегающей к подобного рода средствам?» Кадар частично ответил на этот вопрос эволюцией своей системы. Но финал всё-таки мало чем отличался от того, как завершили свои дни другие коммунистические режимы.

Став на некоторое время витриной «социалистического содружества», кадаровский режим, как и родственные ему политические режимы в странах Восточной Европы, показал в конечном итоге свою нежизнеспособность. Изменение расклада сил на международной арене, прекращение советского контроля над Восточной Европой способствовали быстрой его трансформации в иное качество. Кончина Кадара в июле 1989 г., символизировавшая завершение целой эпохи в истории Венгрии, почти совпала по времени с перезахоронением Имре Надя. Человек, управлявший Венгрией более 30 лет, ещё при жизни мог увидеть сделанный своей нацией выбор в пользу чуждых ему западных моделей, основанных на политическом плюрализме. С 33-летней дистанции стал очевиден парадокс: не будучи в отличие от Кадара сильным практическим политиком и хуже представляя себе пределы возможного, И.Надь, ставший знаменем сил, выступавших в конце 1980-х годов за смену системы, заочно доказал перед Кадаром свою историческую правоту. Главный же вывод, к которому приходишь при прочтении книг Я.Райнера и Т.Мераи, таков: политические ошибки И.Надя, его неспособность овладеть ситуацией в трагические дни октября 1956 г. не перечёркивают значения морального примера, который он дал в последние полтора года жизни последовательным отстаиванием убеждений, в своих основных, наиболее значительных моментах совпадавших с чаяниями венгерской нации.

Александр СТЫКАЛИН

Вышедшая в 1958 г. во Франции книга «13 дней. Имре Надь и венгерская революция 1956 года» тут же стала бестселлером, была переведена на несколько языков, в том числе и русский - в 1961 г. её опубликовало нью-йоркское эмигрантское издательство. К новому русскому изданию Мераи написал специальное послесловие, приезжал в Москву на презентацию книги. Почти три десятилетия Мераи редактировал газету «Иродалми уйшаг», продолжавшую в эмиграции традиции венгерской революционной прессы осени 1956 г. В год 30-летней годовщины казни И.Надя по его инициативе был воздвигнут памятник Имре Надю и другим жертвам репрессий в Венгрии конца 1950-х годов на известном своими историческими традициями парижском кладбище Пер Лашез. Этот акт поддержали в своём письме 27 лауреатов Нобелевской премии. На родину после третьвековой разлуки Мераи впервые приехал летом 1989 г., чтобы участвовать в торжественном перезахоронении праха Имре Надя, и по просьбе семьи покойного произнёс речь над его могилой.

120 лет назад, 7 июня 1896 года родился Имре Надь - венгерский премьер, чьё имя первым приходит в голову при обсуждении антикоммунистического восстания в Венгрии в 1956 году. В те дни Надь заявил, что его страна выходит из Организации Варшавского договора и в ООН с просьбой о защите суверенитета. Спустя два года он был повешен в Будапеште. Но был ли Надь таким уж стойким и последовательным антикоммунистом?

Редактор LJ Media

В Венгрии - культ Будапештского антикоммунистического восстания, которое здесь именуют революцией. Вплоть до Вечного огня героям революции, хотя не венгерским солдатам же Второй мировой огонь зажигать...

Практически около Парламента на небольшой зелёной площади Vértanúk tere расположен удачный памятник - бронзовый мужчина, стоящий на бронзовом мосту через пруд. Это Имре Надь, считающимся лидером «Венгерской революции», расстрелянный (на самом деле повешенный , - прим.ред. ) после её подавления. Вероятно отсюда пошло и название этого места, которое переводится как площадь Мучеников.

На самом же деле Имре Надь был ярым коммунистом. Будучи мобилизованным в австро-венгерскую армию, в 1916 году, попал в русский плен, был вывезен в Иркутскую губернию. В 1917 году вступил в РКП(б), в годы Гражданской войны в России воевал в рядах красных, именно нацмены были самыми жестокими палачами - латыши, венгры, китайцы... Достаточно вспомнить палача Крыма венгра Белу Куна.

Имре Надь упоминается и в перечне лиц, принимавших участие в убийстве царской семьи, но в его автобиографии говорится о пребывании не на Урале, а в Сибири, в районе Верхнеудинска. В итоге, доказательства причастности Надя, а не его вероятного однофамильца, к расстрелу царской семьи, официально не установлены.

Повоевав в России в 1921 году Надь возвращается в Венгрию, делать там революцию, но безуспешно, и в 1929 году эмигрирует в СССР.

В 1929-1944 гг. Надь жил в СССР, работая в Коминтерне и Институте сельского хозяйства АН СССР. 17 января 1933 года был завербован в качестве сексота ГУГБ НКВД СССР. Во время чисток 1937–1938 годов, в результате которых были расстреляны Бела Кун (туда ему и дорога!) и ряд других венгерских коммунистов, сотрудничество Надя с НКВД позволило ему выжить.

В соответствии с документами, имевшимися в архиве КГБ, Надь активно сотрудничал с НКВД и писал доносы на работавших в Коминтерне венгерских коммунистов. По доносам, собственноручно подписанным Надем, были арестованы десятки человек, из которых 15 были расстреляны или погибли в лагерях. Он имел агентурную кличку «Володя» и, как отмечали его начальники, работал инициативно, умело и бескорыстно, материального вознаграждения не получал.

Памятник Имре Надю в Будапеште, Adam78 , 2004 год

4 ноября 1944 года Надь направлен Сталиным на родину с первой группой коммунистов-эмигрантов строить социалистическую Венгрию, до 1953 года занимал далеко не первые посты в ВНР. В 1953 году стал премьер-министром, в 1955 году смещён в ходе внутрипартийной борьбы. И в итоге снова возглавил Совет министров в дни восстания. Вот такой лидер антикоммунистической революции...

Имре Надь сквозь призму трагедий ХХ века

Выходит, Имре Надь - не только не «Мать Тереза», но даже далеко не Вацлав Гавел и не Лех Валенса. И стойкий антикоммунист вправе выставить ему свой счёт - и за участие в кровавой Гражданской войне в России на стороне красных, и за стукачество в Коминтерне и за участие во вполне «сталинистских» венгерских правительствах конца 1940-х - начала 1950-х годов, когда были репрессированы десятки тысяч венгров? Как же так получилось, что на старости лет он вдруг «переметнулся в антисоветский лагерь», просил помощи у ООН, прятался в югославском посольстве, но в итоге был всё равно повешен? Возможно, понять извилистый жизненный путь Надя можно, если взглянуть на него сквозь призму европейских трагедий ХХ века: уж такие тогда дули ветры, что самых неординарных и самых стойких людей подхватывали как пушинку и несли в своём потоке. Кто-то «приземлялся» удачно, кого-то с размаху било о бетонную стенку. Не начнись Первая мировая - не попал бы Надь в русский плен, в далёкую Сибирь. А там по сути с началом Гражданской войны та же мобилизация - или идёшь на службу к «красным» в «интернациональный отряд» или... Вполне искренне Надь, оказавшийся в советской Сибири лишь в силу дуновений ветров Истории, мог проникнуться там коммунистическими идеями: в 1921 году он вернулся в родную Венгрию, но продолжал оставаться «большевиком», даже отсидел за свои убеждения три года по тюрьмам. Когда вышел на волю - снова выбор - или бежать в СССР или... Можно, наверное, было бы «раскаяться» и стать каким-нибудь фашистом, но ведь не стал. А в СССР работа в Коминтерне тоже, как видим, была не подарок. Ну а когда после всех мытарств стал таки одним из венгерских руководителей - мог опять же продолжать оставаться коммунистом, но быть не в восторге от подчинения родной страны «товарищам» из Москвы. В конце-концов такое недовольство выражали многие восточноевропейские коммунисты, но лишь югославским (а чуть позже албанским) удалось вырваться из зоны советского влияния. Разумеется - сразу же на товарища Броз Тито посыпались обвинения в фашизме и т.п. К слову - и Надь пытался укрыться именно в посольстве Югославии (социалистической, но независимой от Москвы страны!), а не западной. В конце 1940-х вводить советские войска в относительно удалённую от СССР и славную своими партизанскими традициями гористую Югославию даже Сталин не решился. Другое дело - близкая и большей частью равнинная Венгрия, куда не побоялся двинуть танки и Хрущёв.

Для начала о реформах. Кто же у нас был «реформатором» и какие «реформы» он собирался провести? Итак, главный борец с коммунизмом и реформатор Имре Надь.

фото из блога

Родился в 1896 году. Воевал в составе австро-венгерской армии. В 1916 году попал в плен. А уже в 1917 вступил в Российскую коммунистическую партию (большевиков), в годы гражданской войны сражался в Красной Армии. В 1921 году вернулся в Венгрию, но в 1927 году бежит в Вену от режима Хорти. С 1930 года живёт в СССР, работая в Коминтерне и Институте сельского хозяйства АН СССР у Бухарина. Был арестован, но тут же выпущен. Причём не просто выпущен, а принят на... службу в ОГПУ. Как позже выяснилось он был завербован ещё в 1933 году и сообщал органам о деятельности соотечественников-венгров, которые нашли убежище в Советском Союзе. Это, возможно, тогда спасло самого Надя. В марте 1938 года его тоже арестовали чекисты из московского управления НКВД, но продержали в кутузке всего четыре дня. За него вступился 4-й (секретно-политический) отдел Главного управления государственной безопасности НКВД, В дальнейшем чекист Надь занимался «чисткой» Коминтерна в ходе которой которых был репрессирован Бела Кун и ряд других венгерских коммунистов. «Зачистив» Коминтерн от «врагов народа» Надь, фактически расчистил для себя место и стал одним из самых влиятельных лидеров венгерской компартии в эмиграции.

С 1941 до ноября 1944 Надь вполне уютно работал на московской радиостанции Кошут-радио, которая вела трансляцию программ на венгерском языке для жителей Венгрии, бывшей союзницей Германии в войне. Здесь стоит напомнить, что Венгрия была одним из главных союзников гитлеровцев в войне против СССР. На советском фронте отвоевало ни много не мало, почти полтора миллиона венгров, из них погибло 404.700 человек, больше 500 000 попало в плен. Венгерскими войсками на территории СССР было совершено множество военных преступлений, которые были зафиксированы следственными органами и комиссиями по расследованию фашиских зверств, но никакой ответственности за свои преступления Венгрия в итоге так и не понесла, вовремя предав вчерашнего союзника и выйдя из войны в 1944 году.

4 ноября 1944 года Надь вернулся на родину с первой группой коммунистов-эмигрантов. Но к его огромному разочарованию «первым лицом» Венгрии он так и не стал, пришлось довольствоваться министерскими постами при различных коалиционных правительствах С 1945 Имре Надь занимал пост министра внутренних дел в кабинете Тильди - тогда этот министр одновременно курировал и спецслужбы, при Наде прошла зачистка Венгрии от «буржуазных элементов», в ходе которой в лагерях оказалось огромное количество бывших высших военных и гражданских чинов Венгрии. При кабинете Ференца Надя и Иштвана Доби Имре Надь был отстранён от МВД и назначен министром продовольствия.

Столь жалкая карьера настолько деморализовала и озлобила Надя, что в конце-концов он открыто выступил против руководства компартии, обвинив тогдашнего генерального секретаря Ракоши в «извращении линии Ленина-Сталина» и неумении работать с кадрами. За это в 1949 году он был исключен из ЦК и снят со всех постов. Поняв, что явно перегнул палку, Надь тут же публично покаялся, попросил прощения у товарищей по партии.

Каялся он столь умело и горячее, что в декабре 1950 года был восстановлен в должности министра сельского хозяйства. Правда, поговаривают, что здесь не обошлось без вмешательства его советских кураторов, которые вступились за своего ценного агента. По утверждениям людей близких к архивам КГБ, с советскими спецслужбами Надь не рвал никогда.

Летом 1989 года председатель КГБ Владимир Крючков передал Горбачеву из архива КГБ пачку документов, из которых следовало, что Имре Надь в предвоенные годы был осведомителем НКВД. Эти документы Горбачёв потом передал венгерской стороне, где их благополучно спрятали и до сих пор не предъявили общественности. Зачем Крючков достал документы из архива? Он писал об этом в сопроводительной записке Горбачеву: «Вокруг Надя создается ореол мученика и бессребренника, исключительно честного и принципиального человека. Особый акцент во всей шумихе вокруг имени Надя делается на то, что он был «последовательным борцом со сталинизмом», «сторонником демократии и коренного обновления социализма, хотя документы доказывают совсем обратное».

На этом посту Надь и прозябал до 1955 года. За это время произошло несколько знаковых моментов. В СССР умер Сталин и началось развенчание его «культа личности», которое очень многим тогда показалось преддверием краха советской системы. Сказалось и влияние ХХ съезда в Москве. Венгры требовали такого же расчета с прошлым, который начал Хрущев, произнеся свой знаменитый антисталинский доклад.

В июле 1956 в обстановке начавшихся студенческих волнений пленум ЦК ВПТ отправил в отставку генерального секретаря Ракоши. Однако новым лидером ВПТ стал не Надь, который к этому времени, как годы спустя Ельцин, снискал лавры «реформатора» и «пострадавшего оппозиционера», а его ближайший соратник Эрнё Герё. В очередной раз разочарованный Надь разряжается очередной порцией критики и 23 октября 1956 началась массовая студенческая демонстрация в Будапеште, закончившаяся погромом. Демонстранты снесли памятник Сталину, и попытались захватить ряд зданий в Будапеште. В такой обстановке 24 октября 1956 Надь всё же был назначен на пост председателя совета министров. На заседании, где состоялось это назначение Надь клялся оставить нарастающее противостояние и начать процесс гражданского примирения. Под нажимом Москвы руководство компартии согласилось на проведение политической реформы и заявило о готовности начать диалог по всем требованиям митингующих. Фактически Надь получил «карт-бланш» на проведение реформы и мирный выход из политического тупика. Но бывший стукач решил, что его звёздный час настал, и вместо того, что бы попытаться успокоить людей, начать мирный диалог Надь фактически спровоцировал гражданскую войну - выйдя из компартии и объявив её «нелегетимной», распустил своим указом органы госбезопасности и потребовал немедленного вывода советских войск.

Фактически сразу после этого началась бойня - коммунисты и поддержавшие их венгры вступили в схватку с «националистами» и бывшими хортистами, которые активно подержали требования вывода советских войск и выхода Венгрии из Варшавского договора и начали захват правительственных учреждений. По Будапешту прокатилась волна самосудных казней, когда пойманных коммунистов, сотрудников спецслужб и даже членов их семей после зверских издевательств вешали на деревьях вниз головой...

«Гуляш-социализм»

После введения в Венгрию на подавление восстания советских войск 4 ноября 1956 года Имре Надь выступил по радио: «Сегодня рано утром советские войска атаковали нашу страну с целью свергнуть законное демократическое правительство Венгрии. Наша армия ведёт бои. Все члены правительства остаются на своих местах. Я заявляю это народу нашей страны и мировому общественному мнению». Сам, однако, тут же укрылся в посольстве Югославии. 22 ноября он был обманным путём выманен оттуда и угодил в руки подчинённых нового просоветского лидера Венгрии - Яноша Кадара. 16 июня 1958 года он был повешен «за государственную измену», а советским руководством обвинён в попытках «реставрации капитализма и ликвидации диктатуры пролетариата». Писать прошение о помиловании Надь отказался, заявив, что история и мировое коммунистическое движение рассудят, кто был прав.

Новое правительство Венгрии с активным участием советских органов безопасности вновь раскрутило маховик репрессий: помимо Надя к смерти приговорили ещё около 300 человек, десятки тысяч человек оказались в тюрьмах и лагерях, в том числе и на территории СССР. Венгры в массовом порядке эмигрировали - в соседнюю Австрию бежало около 200 000 человек. В частности, после окончания Олимпийских игр в Мельбурне в декабре 1956 года половина игроков сборной Венгрии попросила политического убежища на Западе.

Но всё же Яношу Кадару и его соратникам несмотря на жёсткий советский контроль всё-таки пришлось провести в Венгрии ряд реформ, способствовавших либерализации экономики и росту уровня жизни населения - Венгрию из-за этого наряду с Польшей называли «самым весёлым бараком» в социалистическом лагере, а её модель социализма «гуляш-социализмом». В частности, Кадар развивал в Венгрии частный сектор в сельском хозяйстве и сфере обслуживания, здесь была самая мягкая цензура, а граждане пользовались правами свободного выезда за рубеж, саму страну посещало множество западных туристов. После падения социализма в 1989 году, которое опять же в Венгрии произошло мирным способом, Имре Надь был объявлен национальным героем и торжественно перезахоронен. Такой вот «гуляш с кровью».

E X L I B R I S «МИ»

А.С.Стыкалин

ИМРЕ НАДЬ: СВОЕВРЕМЕННАЯ БИОГРАФИЯ

С тех пор, как в начале 1990-х годов российские историки получили возможность более дифференцированного подхода к оценке венгерской «национальной трагедии» 1956 г., отказавшись от прежней упрощённой схемы «контрреволюционного мятежа, поддержанного мировым империализмом», не утихают споры вокруг личности Имре Надя, центральной фигуры политической жизни Венгрии в те драматические дни. Более того, успел сложиться целый ряд стойких мифов, сквозь призму которых воспринимается российским историческим сознанием этот трагический персонаж венгерской истории новейшего времени. Согласно наиболее экстравагантному из этих мифов, Имре Надь, недавний австро-венгерский военнопленный, примкнувший в период революции в России к большевикам и служивший в органах ЧК, был, якобы, непосредственно причастен к расстрелу царской семьи 1 . Праведный гнев, овладевающий российскими патриотами при одном только упоминании о грубом вмешательстве иноземцев в драму русского народа, вполне закономерно проецируется и на сотрудника ЧК И.Надя. Даже в том случае, когда приходится принять как данное простой исторический факт: Имре Надь летом 1918 г. находился в Забайкалье, за тысячи вёрст от Екатеринбурга, и уже поэтому не мог иметь никакого отношения к той кровавой расправе 2 .

Архив МИ Имре Надь

Покрыта легендами и деятельность Имре Надя в период эмиграции, в Москве 1930-х годов. В 1989 г. по инициативе тогдашнего председателя КГБ СССР В.А.Крючкова были извлечены из архивов документы о связях И.Надя с органами НКВД, а 27 февраля 1993 г. их впервые опубликовала, наделав немало шуму, итальянская газета «Ла Стампа» 3 . При том, что Крючков явно преследовал сиюминутные и не слишком чистые политические цели - компрометации реформаторского крыла кадаровской ВСРП, склонного к реабилитации И.Надя 4 , документы отнюдь не являются подделкой и в общем не оставляют сомнений в причастности Надя к агентурной разработке некоторых из тех венгерских коммунистов-эмигрантов, которые стали в 1937 - 1938 гг. жертвами сталинских репрессий. Эта деликатная тема нашла отражение в литературе об И.Наде (в первую очередь в работах Я.Райнера). Правда, читая труды Я.Райнера (и некоторых других ведущих венгерских историков), трудно отделаться от впечатления о стремлении по возможности обойти существующие острые углы 5 . Иногда даже получается, что информация, поступавшая в органы от И.Надя, была приобщена к следственным делам как бы вопреки его воле. Между тем, российский дипломат и исследователь В.Л.Мусатов, много лет посвятивший изучению Венгрии в новейшее время, приводит в качестве неоспоримого свидетельства собственноручно написанную 20 марта 1940 г. автобиографию И.Надя, где указывалось: «С НКВД я сотрудничаю с 1930 г. По поручению я был связан и занимался многими врагами народа» 6 .

С другой стороны, встречающиеся иногда даже в серьёзных научных публикациях утверждения о том, что 15 или более человек были расстреляны или погибли в лагерях именно по доносам И.Надя, кажутся слишком безапелляционными 7 . «Писатель Антал Гидаш говорил, что он сел по навету Имре Надя. Всемирно известный философ Дьёрдь Лукач, экономист Енё Варга также оказались в "расстрельных списках" из-за Имре Надя», - читаем в статье квалифицированного журналиста-страноведа, не одно десятилетие проработавшего в Венгрии корреспондентом «Правды» 8 . Так вот, если не ограничиваться слухами, распространёнными в среде венгерской коммунистической эмиграции в СССР, а углубиться в теме, обратившись к архивным первоисточникам, возникают серьёзные вопросы. В конце 1990-х годов автор этих строк вместе с известным переводчиком венгерской литературы Вячеславом Середой по просьбе наследников получили доступ к следственному делу Дьердя Лукача - один из крупнейших философов-марксистов XX в. был арестован в июне 1941 г. и два месяца находился в застенках НКВД. В результате была опубликована книга 9 . Скажем сразу: во всем многостраничном следственном деле нет ни малейшего упоминания о доносах Имре Надя - факт, безусловно, говорящий сам за себя. И даже если удастся доказать прямую причастность И.Надя к уничтожению некоторых соратников по партии, следует признать: вышеназванные документы, хотя и важны для составления полной картины об Имре Наде как личности, вместе с тем, не дают сами по себе каких-либо оснований для пересмотра, переоценки его роли в общественно-политической жизни Венгрии середины 1950-х годов и революции 1956 г. 10

Ещё одна распространённая легенда: Имре Надь - человек Л.П.Берии. Этой версии, похоже, придерживался и Янош Кадар. Неизвестно, правда, насколько искренне, но он говорил об этом М.С.Горбачёву в сентябре 1985 г. 11 Причём, если для Кадара мнимая причастность Надя к команде Берии означала только компромат и ничего больше, в современной России названную версию можно связать с новомодной попыткой некоторых историков и особенно публицистов увидеть в деятельности Берии весной–летом 1953 г. планы далеко идущих системных реформ, представить его в качестве несостоявшегося реформатора 12 . Причастностью к команде Берии иногда объясняют и провозглашённый правительством И.Надя в Венгрии с лета 1953 г. «новый курс» - отказ от форсированной индустриализации, смягчение методов коллективизации, перенесение центра тяжести на производство предметов потребления. Между тем, достаточно изучить запись встречи советских и венгерских лидеров в июне 1953 г., чтобы увидеть: фигура И.Надя на пост премьер-министра отнюдь не была навязана Берией вопреки воле других, она не вызывала возражений кого-либо из членов советского руководства 13 .

Наконец, в отечественной литературе последнего десятилетия (чаще всего в литературе строго определённой идейно-политической ориентации) получила хождение ещё одна спорная версия: возвращение на венгерский политический олимп в октябре 1956 г. Имре Надя, за которым к этому времени прочно закрепилась репутация «правого уклониста», связывают с уступчивостью А.И.Микояна, не разглядевшего в И.Наде скрытого «врага» и убедившего коллег по Президиуму ЦК КПСС сделать ставку на него 14 . Роль Микояна иногда преувеличивается (хотя при этом пользуются совсем другой оптикой) и в западной литературе - не только в силу привычного для ряда политологических школ стремления выявить в политической элите какой бы то ни было страны своих «ястребов» и «голубей», но и потому, что на отношение к И.Надю механически проецируется особая позиция А.И.Микояна в венгерском вопросе: он был единственным членом Президиума ЦК КПСС, последовательно выступавшим против советского военного вмешательства. Кстати сказать, и венгерский биограф Имре Надя Я.Райнер несколько упрощает, как нам кажется, реальную картину, когда пишет о том, что Микоян предлагал восстановить в партии И.Надя, исключённого из неё в конце 1955 г. по обвинению во фракционной деятельности.

Между тем, какова бы ни была субъективная позиция самого А.И.Микояна, на встрече с лидерами Венгерской партии трудящихся (ВПТ) 13 июля 1956 г. он, выступая от имени всего советского руководства, выразил мнение, едва ли дающее возможность для столь однозначного толкования: мы «считали и считаем ошибкой исключение из партии Надя Имре, хотя он своим поведением этого заслужил. Если бы Надь остался в рядах партии, он был бы обязан подчиняться партийной дисциплине и выполнять волю партии. Исключив его из ВПТ, товарищи сами себе затруднили борьбу с ним. Следовало бы откровенно заявить Надю, что, борясь с партией, он закрывает себе возможность вернуться в её ряды. Путь борьбы с партией - это путь, который неизбежно ведёт его в тюрьму. Наоборот, если он изменит своё поведение, то он может рассчитывать на восстановление его в рядах партии» 15 . Таким образом, необходимым условием восстановления И.Надя в партии должна была стать, по мнению Микояна, как минимум, самокритика с его стороны.

Учитывая обилие мифов и спорных версий, следует признать: перевод на русский язык книги известного венгерского историка Я.Райнера и её издание к 50-летию венгерских событий 1956 г. и 110-летию со дня рождения И.Надя вполне своевременны 16 . Эта книга позволит отбросить явные мифы, пересмотреть в некоторых случаях недостаточно аргументированные версии, создать в сознании российской читающей публики реальный, полнокровный образ венгерского политика, представить его подлинную роль в событиях полувековой давности. Выход в свет в 1990-е годы двухтомной биографии Имре Надя стал событием в венгерской исторической науке - тем более значительным, что на родине личность этого политика (что вполне естественно) куда в большей степени, чем в России, становилась предметом домыслов и политических спекуляций. В своих работах, основанных на огромном фактическом материале, Я.Райнеру пришлось опровергать устоявшиеся стереотипы, полемизировать с некоторыми спорными точками зрения, бытующими в венгерской и западной историографии, где никогда не было единства мнений об И.Наде, существовал широкий диапазон оценок. Впрочем, полная демифологизация той или иной исторической личности - задача непосильная для историка, тем более, когда речь идёт о государственном деятеле, концентрирующем в себе существенные политические тенденции новейшего времени, о человеке, чьё наследие продолжает оставаться востребованным и сегодняшним политическим сознанием.

Споры об Имре Наде периодически оживляются в Венгрии, особенно в дни очередных годовщин событий 1956 г. И мнения высказываются подчас диаметрально противоположные. Здесь можно выделить две важные тенденции. С одной стороны, трагизм судьбы венгерского премьера, казнённого в июне 1958 г., бросает отсвет на все его действия и поступки, правые и неправые; мученическая смерть располагает историков, а тем более публицистов и широкое общественное мнение к апологетике, даёт простор для идеализации личности Надя, к явным ошибкам и просчётам подходят менее критически. Это характерно, кстати, и для большой части западной историографии, стремящейся признанием заслуг Надя post mortem как бы компенсировать ту поразительную близорукость в оценке его политического лица, которую западное общественное мнение демонстрировало на протяжении всей венгерской революции. Приветствовав приход к власти В.Гомулки в Польше, оно вместе с тем упорно продолжало видеть в Наде заурядного сталиниста даже тогда, когда для этого было всё меньше оснований 17 .

В последние годы, однако, зачастую наблюдается и другое. Участники споров нередко и не задаются целью докопаться до исторической истины, преследуя сиюминутные политические цели. Спекуляция на памяти о драматических событиях «будапештской осени» в целях сведения счётов между партиями-конкурентами давно стала реальностью политической жизни современной Венгрии. Иногда просто удивительно видеть, как политики, родившиеся уже после 1956 г., апеллируют к истории национальной революции главным образом для того, чтобы скомпрометировать своих же сверстников в глазах избирателей. В развернувшейся борьбе за «наследие 1956 года» (а Имре Надь здесь остаётся центральной фигурой) участвуют все: от воинствующих националистов до умеренных социалистов. Особенно заметным явлением в последнее время становится публицистика и мемуаристика консервативно-националистической ориентации. Она умаляет, а то и полностью дискредитирует роль Имре Надя и его окружения - всех, кто не отделял национальных интересов от идеалов общества социальной справедливости.

Ветеран партии, прошедший коминтерновскую выучку и долгие годы работавший в СССР, И.Надь не был в то же время фигурой вполне типичной в коммунистической среде. «Осколочек, отколовшийся от нашего московского гранита», - сказал о нём как-то его непримиримый оппонент М.Ракоши. Особость И.Надя бросалась в глаза и людям, далёким от компартии - об этом вспоминает, например, автор предисловия к английскому изданию биографии, известный американский историк венгерского происхождения Иштван Деак. Показателен и отзыв крупного политолога И.Бибо: И.Надь выделялся в когорте окружавших его коммунистов по крайней мере внешним отсутствием мессианской экзальтированности и той идущей от фанатизма, пугающей бесчеловечности, на которую всегда обращали внимание со стороны. Экономист-аграрник по своему призванию, охотно занимавшийся научными штудиями и с удовольствием читавший лекции студентам, Надь был создан скорее для скромной академической карьеры, чем для профессиональной политической (тем более подпольной революционной) деятельности и в иных условиях мог бы закончить свои дни уважаемым университетским профессором.

Как эксперт по политике в отношении крестьянства, в 1930-е годы работавший в коминтерновском Международном аграрном институте, он оказался наиболее подходящей фигурой для того, чтобы занять одно из вакантных, предназначенных для компартии мест в первом послевоенном коалиционном правительстве, и стал министром земледелия. Это позволило ему «попасть в обойму», оказаться включённым на десять последующих лет в новую (левую, а затем исключительно коммунистическую) политическую элиту Венгрии 18 . В отличие от подавляющего большинства коммунистических политиков своей генерации, И.Надь (человек из совсем небогатой мелкобуржуазной семьи, так и не сумевший из-за начавшейся Первой мировой войны получить законченное образование и всю жизнь всерьёз занимавшийся самообразованием) всегда тянулся к интеллигенции. Попав в опалу в 1955 г., он сделал шаг навстречу поддержавшим его писателям и журналистам, в чем Я.Райнер справедливо видит поступок, свойственный скорее интеллигенту, чем партийному функционеру. Впрочем, преувеличивать «особость» И.Надя также было бы неправильным - он не только всю свою сознательную жизнь идентифицировал себя (и без оговорок!) с коммунистическим движением и марксистско-ленинской идеологией, но воспринимался в других лагерях как инородное тело - даже попутчиками коммунистов из левых крестьянских партий. Один из них, писатель и деятель национальной крестьянской партии Й.Дарваш, осенью 1947 г. во время поездки в СССР в составе делегации венгерско-советского общества культурных связей говорил советскому собеседнику: И.Надь (в 1945 г. министр земледелия, а позже человек, отвечавший за аграрную политику в руководстве компартии) не оправдал надежд, его теоретические знания не связаны с практикой, венгерского крестьянства он, по мнению Дарваша, не знал 19 .

Человек, пришедший в коммунистическое движение в годы, когда на повестку дня выдвигались лозунги мировой революции, И.Надь был верен сделанному выбору до конца своей жизни. «Святая святых» большевистской этики, единство партии, никогда не было для него пустым звуком, меньше всего он хотел дать своим противникам повод для обвинений во фракционности и подстрекательстве недовольной режимом молодежи против правящей партии. Известно, что во взрывоопасной обстановке середины октября 1956 г. И.Надь предпочёл как бы внешне устраниться и возвратился к активной политической деятельности лишь под сильным давлением не только близких единомышленников, но всего партийного актива. Он, конечно, опасался провокаций, которые помешали бы ему вернуться в правительство и заняться осуществлением назревших реформ. Но его позиция была довольно чёткой, он последовательно придерживался той реформаторской программы, которую не успел реализовать в 1953 - 1955 гг., хотел сделать эффективнее коммунистический режим и совсем не собирался вводить многопартийность (даже в рамках левого крыла послевоенной антифашистской коалиции), содействовать формированию легальной оппозиции, пусть даже в форме фракции правящей ВПТ. Он не был склонен ни на минуту примкнуть к движению, которое ставило бы под сомнение политическую монополию компартии. Программа, с которой И.Надь выступил вечером 23 октября, была столь умеренной, что показалась миллионам венгров (и была на самом деле) неадекватной текущему моменту 20 . Видимая нерешительность и растерянность И.Надя в первые дни революции (а размах выступлений действительно оказался для него неожиданным) осложнила его отношения с более радикальными реформаторами из числа коммунистов (в частности, М.Гимешем) и отрицательно сказывалась на его популярности, подрывала веру тех, кто прежде связывал с ним определённые надежды 21 .

С другой стороны, Имре Надь острее подавляющего большинства коммунистов столь высокого ранга осознавал противоречие между коммунистической доктриной (а, тем более, советской политикой), с одной стороны, и национальными приоритетами, а также реальными народными чаяниями, с другой. Он старался и в теории, и на практике способствовать их примирению. Неоднократно востребованный своей нацией на крутых поворотах истории, он не только всегда проявлял чуткость к национальным особенностям, но обладал глубоким чувством ответственности перед народом и стремился (при всех неизбежных компромиссах) поставить, насколько это было возможно, во главу угла интересы не узкой касты партийцев, а широких масс своей страны. Весной 1945 г., будучи министром земледелия, И.Надь немало сделал для проведения аграрной реформы, положившей конец остаткам феодального землевладения и удовлетворившей требования венгерского крестьянства. Через четыре года, в 1949 г., он выступил за более умеренные темпы и, по возможности, свободные от насилия способы кооперирования крестьянства, что стоило ему временного изгнания из Политбюро и стойкой репутации «правого уклониста» и «бухаринца» (эти ярлыки навешивали на И.Надя и в советских посольских донесениях) 22 . Тем не менее, ещё через четыре года, в 1953-м, катастрофическое положение в венгерском сельском хозяйстве вынудило Москву поручить именно закоренелому «бухаринцу» ключевой пост премьер-министра. И.Надю в известном смысле повезло: как справедливо замечает Я.Райнер, его сделали ответственным за проведение политической линии, которая в целом не противоречила его убеждениям. С другой стороны, не повезло: он унаследовал тяжёлый груз острейших экономических и социальных проблем, вызванных губительным курсом на превращение Венгрии в страну тяжёлой индустрии без учёта её - страны - объективных возможностей.

Даже если какое-то доверие к И.Надю и было 23 , он быстро его лишился, поскольку начатые им в Венгрии реформы (какими бы робкими сегодня они не казались) были восприняты в Кремле как слишком радикальные. Пробуксовывавшие реформы так и не смогли обеспечить стране экономического подъёма, но вместе с тем вступили в противоречие с новыми внешнеполитическими и внутриполитическими приоритетами руководства СССР. Ярлык правого уклониста ещё плотнее прикрепляется к И.Надю. Тем не менее, в трагические октябрьские дни 1956 г. в Кремле осознали (или, скорее, инстинктивно почувствовали): разочарование народа в действующей власти настолько велико, что из всей венгерской коммунистической элиты только И.Надь и его «правоуклонистское» окружение могут рассчитывать хоть на какую-то поддержку снизу. Надь снова возглавил правительство, чему советские лидеры теперь уже не препятствовали. Между тем, логика его действий всё сильнее расходилась с кремлёвскими ожиданиями. Его нежелание идти наперекор воле народа в его самых фундаментальных, основных требованиях и неспособность овладеть ситуацией собственными силами создали положение, нетерпимое для советского руководства. Опасаясь за утрату коммунистами власти в Венгрии, оно приняло 31 октября (надо сказать, после долгих колебаний 24 ) решение образумить выходившего из повиновения союзника силовым путём. В полной мере проявившаяся именно в последние полтора года жизни бескомпромиссность Имре Надя, его готовность до конца отстаивать свои принципы привели его в итоге на скамью подсудимых, а затем и на эшафот.

Если в первые послевоенные годы в Имре Наде сосуществовали и драматически противоборствовали коммунист-интернационалист и защитник интересов венгерского крестьянства, то в октябре 1956 г. он предстает ещё в одной ипостаси - как венгерский патриот. Впрочем, этот поворот был вполне подготовлен всей его предшествующей духовной эволюцией. В 1955 г. в своих записках, адресованных партийному руководству и ставших достоянием публики позже, он радикально пересмотрел некоторые сталинские догмы - особенно там, где дело касалось характера отношений между социалистическими странами: неизменная чувствительность Надя к национальной специфике логически приводила его к требованиям большего равноправия в советско-венгерских отношениях. В дни октября 1956 г. он шёл дальше. Если незадолго до начала решающих событий в беседах с единомышленниками он принципиально отвергал многопартийную систему с позиций традиционной коммунистической ортодоксии, то позже, приняв во внимание голос народа, пришёл к признанию политического плюрализма, как и требования о выводе советских войск из Венгрии.

Все прежние попытки примирить большевистско-ленинскую концепцию социализма с национальными интересами, создать социализм, отвечающий не только этим догмам, но и конкретным венгерским условиям, оказались утопическими и были в октябрьские дни если не отброшены, то на время оставлены. В ситуации, когда надо было делать решительный выбор, венгерский патриотизм возобладал над глубокими коммунистическими убеждениями И.Надя, старый коминтерновец превращался в венгерского национального революционера, последователя традиций 1848 г. Более того, не перестав быть в душе коммунистом, ищущим пути примирения близкой ему идеи с национальными ценностями 25 , И.Надь стал для многих на несколько последующих десятилетий (здесь, вероятно, можно сказать: против своей воли) символом антикоммунистического сопротивления в Венгрии, а в конце 1980-х годов антикоммунистических по своему основному содержанию реформ, направленных на смену системы. Существеннее, однако, другое. 28 октября, сделав решительный шаг к сближению с массовым народным движением, И.Надь переступил грань, отделяющую функционера-партийца, исходящего прежде всего из интересов своего движения, от политика общегосударственного, общенационального масштаба.

Стремительная эволюция политического лица И.Надя всего за несколько октябрьских дней 1956 г. иногда вызывала обвинения в непоследовательности даже со стороны некоторых его доброжелателей («вчера говорил одно, сегодня другое» 26 ). Конечно, можно по-разному оценивать провозглашение выхода Венгрии из Организации Варшавского договора с точки зрения соответствия этой меры принципам реальной политики 27 . Вместе с тем, истоки непоследовательности в заявлениях и действиях И. Надя с 24 октября по 3 ноября 1956 г. коренились не в «оппортунизме» его натуры, как считали в Москве, а в стремлении, оказавшись на гребне событий, овладеть быстро меняющейся реальностью, найти общую платформу для проявивших себя в дни революции разнородных политических сил и в то же время сохранить социалистическое содержание правительственной программы. Попытки оказывались тщетными, овладеть ситуацией никак не удавалось 28 , времени для поиска путей выхода из кризиса не хватило - произошло новое советское военное вмешательство.

Янош Райнер анализирует причины неудач, раскрывает ошибки и просчёты, не идеализируя своего героя, проявлявшего очевидную слабость в практической политике. Вместе с тем, действия И.Надя в период революции оцениваются не только в политических, но и в моральных категориях. По мнению исследователя, утром 4 ноября, в момент решающей советской военной акции, Надь оказался не на высоте положения и стоявших перед ним задач, его поведение ознаменовало собой шаг назад от выполнения общенациональной миссии к узкопартийной политике. Известное радиообращение к народу только дезориентировало многие тысячи венгров, а бегство в югославское посольство не только нанесло удар по легитимности правительства, но было само по себе проявлением человеческой слабости.

Совсем по-другому вёл себя в той же ситуации один из министров в правительстве И.Надя, Иштван Бибо, человек, в меньшей мере обладавший политическими амбициями, однако мыслитель совсем иного, чем Надь, международного масштаба, один из крупнейших венгерских интеллектуалов XX в. Когда около 8 часов утра советские солдаты вошли в историческое здание парламента на берегу Дуная, они застали там лишь одного министра действовавшего правительства - это был И.Бибо. Перед тем, как его задержали советские спецслужбы, он попытался провести нечто вроде пресс-конференции, обратиться с новым воззванием к венгерскому народу от имени правительства - через считанные часы после того, как И.Надь в своём радиовыступлении заверил нацию, что правительство находится на своём посту, а сам после этого укрылся в югославском посольстве. Все-таки Надь избежал морального падения, отказавшись признать новое правительство, навязанное извне. А позже своим героическим сопротивлением попыткам заставить себя играть по чужому сценарию искупил (опять же в моральном плане) допущенные в минуту слабости собственные ошибки.

Имре Надь был не просто типичным восточноевропейским национал-коммунистом середины XX в., продуктом кризиса советских претензий на полный контроль над мировым коммунистическим движением (а этот кризис явно обнаружился уже в 1948 г., когда Тито отказался повиноваться Сталину). И не просто (если прибегнуть к другой оптике восприятия тех же вещей) человеком, чьё активное участие в коммунистическом движении не убило в нём политика, преданного национальным ценностям. Образ действий И.Надя в условиях событий 1956 г. имел свои корни в венгерской исторической традиции. За 100 лет до этого, во время революции 1848 г., премьер-министр граф Лайош Баттяни (казнённый, как и Надь, после поражения революции) также стремился оставаться на почве существующей законности, сложившейся легитимности. Признавая правомерность требований восставших, он в то же время не выступал за немедленный слом старой системы, искал пути мирного разрешения конфликта.

Однако, как и в 1848 г., в 1956-м неумолимая логика революционного действия, динамика событий вели дальше, и И.Надь, объявивший о выходе своей страны из Организации Варшавского договора, был востребован в роли не только Баттяни, но и Л.Кошута, пошедшего на решительный разрыв со своим «сюзереном», австрийским императором. Трагедия Надя заключалась в том, что он оказался не готовым к исполнению подобной роли - не только вследствие объективного стечения неблагоприятных обстоятельств, но, отчасти, и в силу субъективных причин. В большей степени был, пожалуй, готов к выполнению схожей миссии польский коммунистический лидер В.Гомулка. Польское руководство сумело вовремя совершить решительный поворот к отстаиванию национальных приоритетов перед диктатом Москвы, чем нейтрализовало наиболее радикалистские настроения в обществе, чрезвычайно чувствительном к неравноправию в польско-советских отношениях, и предотвратило развитие событий по венгерскому варианту.

Впрочем, В.Гомулка тоже оказался позже не на высоте положения. Относительный успех национально ориентированных, реформаторских сил в Польше в октябре 1956 г. не был закреплён подлинным реформированием системы, что обусловило явное движение вспять, откат к хотя и не слишком тиранической, но все же весьма неэффективной административно-бюрократической модели социализма. И это, кстати сказать, несколько контрастировало с положением в Венгрии, где режим Кадара с начала 1960-х годов развивался по пути либерализации, а в 1968 г. приступил к экономической реформе, правда не реализованной в полном объёме в силу внешних и внутренних факторов 29 .

По мере эволюции режима Кадара, формирования специфической венгерской модели социализма, при которой Венгрия за 10 лет из обузы для СССР превратилась в витрину «социалистического содружества», западным политологам приходилось сопоставлять потерпевшего тяжёлое поражение идеалиста И.Надя с более успешным, хотя и циничным прагматиком Я.Кадаром, попытавшимся в непростой обстановке, сложившейся после поражения венгерской революции, на практике реализовать с оглядкой на Москву некоторые из реформаторских идей 1956 г. Иногда сравнение даже оказывалось в пользу Я. Кадара, чьи эксперименты с реформированием «реального социализма» в начале 1970-х годов привлекали пристальное внимание на Западе и внушали кое-кому неоправданные иллюзии (разочарование пришло к концу 1970-х). Конечно, реформаторскому имиджу Кадара сильно вредила жестокая расправа над И.Надем и для того, чтобы образ венгерского лидера выглядел более незапятнанным, приходилось многое, если не всё, списывать на Москву 30 .

Кстати, в решающей роли Москвы не сомневались, как правило, и западные левые. Мать известного русского писателя Виктора Ерофеева Галина Ерофеева (в 1958 г. жена советского дипломата, работавшего в Париже) вспоминает в своих мемуарах, как крупнейший французский поэт-коммунист Луи Арагон, прочитав в «Юманите» сообщение о судебном приговоре, прибежал в советское посольство возмущённый до глубины души: «неужели у вас не хватило бы чечевичной похлебки, чтобы прокормить Надя до конца его дней!», - гневно вопрошал он принявшего его атташе по культуре 31 . Инерция такого подхода живёт по сей день - достаточно взять в руки нашумевшую биографию Н.С.Хрущёва, принадлежащую перу американского историка У.Таубмана и опубликованную в русском переводе в 2005 г. 32 Между тем, эта версия никогда не находила подтверждения в источниках.

Сегодняшний уровень разработки проблемы (в первую очередь в работах Яноша Райнера и Золтана Риппа) даёт основания утверждать: позиция Москвы в деле И.Надя не была столь однозначной, как это принято думать, менялась с течением времени и находилась, к тому же, в тесной зависимости от состояния советско-югославских отношений. В начале 1957 г. в Кремле демонстрировали довольно жёсткий подход, призывая Кадара усилить репрессии. Судебное расследование по делу И.Надя было одобрено советской стороной, каждый новый шаг в этом деле согласовывался между Москвой и Будапештом. Вместе с тем, после разгрома в июне 1957 г. внутрипартийной оппозиции Маленкова-Кагановича-Молотова Хрущёв значительно укрепил свои позиции в руководстве КПСС, что избавляло его от прежней необходимости и дальше демонстрировать предельную жёсткость в венгерском вопросе, дабы нейтрализовать возможные обвинения своих оппонентов в нерешительности и непоследовательности, ведущей к сдаче позиций СССР.

Гораздо больше, чем мнение внутри собственной партии, Хрущёва теперь заботил международный отклик на его действия, и суд дважды откладывался по инициативе Москвы - именно по тем соображениям, что международная обстановка была не совсем благоприятной для его проведения. Для того, чтобы продемонстрировать всему миру мощь СССР, теперь вполне хватало спутника, запуск которого в начале октября стал главной мировой сенсацией 1957 г. Проведение на этом фоне суда над Имре Надем, напротив, могло подпортить имидж «страны Советов» в глазах тех, кто восторгаясь техническими достижениями СССР, в той или иной мере был склонен распространить свои симпатии и на её политическую и экономическую систему. Ещё важнее, пожалуй, было то, что этот суд мог охладить решимость югославов к сближению с советским лагерем, причём в самый канун международного совещания компартий, намеченного на ноябрь 1957 г. 33

Впрочем, опасения отпугнуть югославов были напрасными, или точнее: перенос процесса не мог повлиять на позицию СКЮ. Ознакомившись с проектом Декларации совещания компартий социалистических стран, югославские коммунисты его отвергли, увидев, что КПСС по-прежнему хочет диктовать зарубежным коммунистам свои правила игры. В отношениях двух компартий вновь наметилось охлаждение и проведение суда над Имре Надем могло теперь оказаться кстати - в случае, если бы в Кремле была избрана установка на дальнейшую эскалацию конфликта. В Москве в ноябре 1957 г. Я.Кадар встретился с лидерами многих компартий и убедился, что идея суда над И.Надем находит их поддержку как действенная мера во устрашение «ревизионизма». Однако и позже суд переносился - в феврале 1958 г. - и вновь по инициативе Москвы, опасавшейся, что процесс по делу И.Надя испортит впечатление от адресованной Западу советской программы мер по разоружению.

Янош Райнер ещё в работах 1990-х годов выдвинул следующую версию. По его мнению, Я.Кадар в конце зимы 1958 г. оказался в ситуации выбора. Он мог отложить процесс по делу И.Надя «до лучших времён», но мог провести суд, как это было запланировано, в феврале, смягчив при этом меры наказания обвиняемым, прежде всего отказавшись от вынесения смертных приговоров. В 2003 г. была опубликована краткая запись заседания Президиума ЦК КПСС от 5 февраля, подтверждающая это предположение. Суть советской позиции резюмировали всего три слова, зафиксированных ведшим записи зав. общим отделом ЦК В.Н.Малиным: «Проявить твёрдость и великодушие». Как явствует из этих слов, в Москве считали целесообразным, доведя дело до суда, до осуждения венгерских «ревизионистов», всё же пойти по пути смягчения приговоров. Коммунистический лидер Венгрии избрал другой путь, сознательно не воспользовавшись предоставившейся было возможностью компромиссного решения. Выбор Я.Кадара (ответственность за который всецело лежит на нём) был, в первую очередь, продиктован соотношением сил в руководстве собственной партии, и для того, чтобы понять мотивы его поведения, нужно лучше представлять себе этот расклад.

В первые месяцы существования правительства Я.Кадара его положение было предельно шатким, режим опирался почти исключительно на советскую военную помощь. В условиях, когда подавляющее большинство населения выступало за вывод советских войск, восстановление правительства Имре Надя, проведение свободных выборов, сохранение всех основных завоеваний революции, Я.Кадар, ставший орудием осуществления курса на её подавление, мог найти себе внутреннюю опору прежде всего в рядах венгерских сталинистов, ностальгировавших по режиму Ракоши. По сути дела, он выступал их заложником. Для того, чтобы расширить поле для политического манёвра, он должен был не только завоевать более широкую поддержку в обществе, но и укрепить доверие к себе Москвы. Как следует из записей заседаний Президиума ЦК КПСС от 4 и 6 ноября 1956 г., где Н.С.Хрущёв защищал главу нового венгерского правительства от нападок Молотова, отмежёвываясь одновременно от М.Ракоши, ставка на Я.Кадара была сделана серьёзная. Вместе с тем, последний не мог не понимать: если его политика не удовлетворит Москву, может реально встать вопрос о реставрации прежней власти. Ракоши, Герё и ряд других бывших лидеров в надежде на своё скорое возвращение в Венгрию и занятие ответственных должностей буквально бомбардировали ЦК КПСС письмами с резкой критикой «правых» ошибок Кадара. Вопрос об их возможном водворении на партийно-государственный олимп оставался до известной степени открытым вплоть до апреля 1957 г., когда Президиум ЦК КПСС принял решение об ограничении контактов М.Ракоши с Венгрией, сочтя, что его деятельность препятствует укреплению кадаровского режима.

В Москве были, в целом, удовлетворены ходом нормализации в Венгрии, и выбор в пользу Я.Кадара был сделан в это время окончательно и бесповоротно - это явилось первым его серьёзным тактическим успехом в отношениях с Кремлём. Но и после того, как М.Ракоши перешёл в СССР, по сути дела, на положение политического ссыльного, его потенциальные сторонники в руководстве ВСРП продолжали составлять значительную силу. Лишь отчасти ослабил их позиции пленум ЦК КПСС 1957 г., нанёсший удар по оппонентам Хрущёва в Президиуме ЦК, выступавших (прежде всего, Молотов и Ворошилов) за более активное приобщение людей Ракоши к власти в Венгрии. Проявив предельную жёсткость в деле Имре Надя (в общем не очень свойственную этому прагматическому политику), Кадар в 1958 г. окончательно выбил оружие у своих критиков слева - сторонников полной реставрации системы, решительно отвергнутой венгерским народом в октябре 1956 г. Необходимо также помнить, что Имре Надь до конца своей жизни был бы не только центром притяжения для оппозиции, но самим своим существованием напоминал бы о нелигитимности прихода Я.Кадара к власти и был в силу этого крайне неудобен для последнего 34 . Таким образом, советское предложение проявить великодушие не нашло поддержки венгерского лидера. Он предпочёл перенести процесс, но не переписывать уже разработанный сценарий, по которому Имре Надя предполагалось казнить (К этому можно добавить, что после триумфального для Я.Кадара визита Н.С. Хрущёва в Будапешт в апреле 1958 г. венгерский лидер мог позволить себе больше самостоятельности в принятии внутриполитических решений).

Архив МИ Имре Надь в суде

Момент для проведения процесса был выбран наиболее удобный с точки зрения интересов советских лидеров. Мирные инициативы СССР, заставившие Я.Кадара отложить судебный процесс, не нашли ожидаемой поддержки на Западе; ни сам суд, ни приговор по делу И.Надя уже никак не могли повлиять на их судьбу. С другой стороны, состояние советско-югославских отношений к маю 1958 г. достигает самой низкой в послесталинский период отметки. Это было связано с принятием в конце апреля на VII съезде Союза коммунистов Югославии новой программы партии, хоть и не ознаменовавшей собой поворота в политике СКЮ, но приведшей в систему многие положения югославской концепции самоуправления, неприемлемые для руководства СССР. К тому же, новая программа СКЮ в целом ряде пунктов вступала в противоречие с Декларацией Совещания компартий в ноябре 1957 г. В результате, Москвой была развязана довольно шумная пропагандистская антиюгославская кампания, пошедшая на убыль лишь через год, в 1959-м. В отличие от 1948 - 1949 гг., в ходе новой кампании критика лидеров Югославии удержалась на уровне обвинений в ревизионизме и национализме и не привела к разрыву дипломатических отношений - о «шпионах», «убийцах» и «фашистах» во главе этой страны речь уже не заходила. Даже учитывая желание «проучить» «ревизиониста» Тито, в Кремле не стали отказываться от задачи поддержания со стратегически важной Югославией нормальных партнёрских отношений, что заставляло воздерживаться от перегибов в критике. Таков был внешнеполитический фон, на котором 15 июня 1958 г. в ходе закрытого суда был вынесен смертный приговор Имре Надю и его соратникам П.Малетеру и М.Гимешу, на следующий день приведённый в исполнение. Г.Лошонци скончался в тюрьме за полгода до суда. Й.Силади был казнён ещё в апреле. Находившийся в США генерал Б.Кирай был приговорён к смертной казни заочно. Другие проходившие по делу И.Надя подсудимые получили различные сроки тюремного заключения (в начале 1960-х годов практически все они были амнистированы).

Расправа над Имре Надем и его соратниками, ставшая венцом целой серии судебных процессов по делам участников революции 1956 г., вызвала широкий резонанс во всём мире. Для многих была очевидна несостоятельность обвинений против бывшего венгерского премьера, главная «вина» которого заключалась в последовательном отстаивании курса на суверенитет собственной страны, вступавшего в слишком резкое противоречие со сложившейся ещё при Сталине практикой отношений внутри советского лагеря.

Как бы там ни было, июнь 1958 г. в известном смысле поставил точку в истории венгерской революции и подвёл черту под определённым периодом в развитии послевоенной Венгрии; политическая обстановка в стране к этому времени стабилизировалась и для дальнейшей консолидации режима необходима была смена тактики - задачи запугивания непокорных отходят на второй план, уступая место поискам путей наведения мостов с венгерской нацией. Показательно, что расправа над Имре Надем почти совпала по времени с публикацией первых документов, заложивших основы кадаровской либерально-прагматической модели социализма, которая отличалась, пожалуй, наибольшей гибкостью в сравнении с другими реально воплощёнными моделями.

1957 и 1958 годы оставили чёрный след в истории Венгрии. Казнь Имре Надя и ряда его соратников, аресты многих тысяч людей стали для кадаровского режима несмываемым пятном позора. Но с начала 1960-х годов наметился поворот к более либеральной политике, многие находившиеся в заключении участники восстания получили амнистию - приступив к реформаторским экспериментам, кадаровская власть всё делала для того, чтобы вычеркнуть 1956 г. из исторической памяти нации. Но должны были пройти долгие годы, прежде чем Яношу Кадару политикой уступок и компромиссов, непревзойдённым мастером которых он со временем стал, удалось, дав венграм максимум возможных при однопартийной коммунистической диктатуре свобод, завоевать относительную поддержку в обществе и заставить своих соотечественников признать существующий в стране режим как, возможно, наименьшее зло на пути к построению «светлого будущего».

Став на некоторое время витриной «социалистического содружества», кадаровский режим, как и родственные ему политические системы в других странах Восточной Европы, показал, в конечном итоге, свою нежизнеспособность. Изменение расклада сил на международной арене, прекращение советского контроля над регионом способствовали ускоренной его трансформации в иное качество. Кончина Яноша Кадара в июле 1989 г., символизировавшая завершение целой эпохи в истории Венгрии, почти совпала по времени с перезахоронением Имре Надя. Человек, управлявший страной более 30 лет, ещё при жизни смог увидеть сделанный своей нацией выбор в пользу основанных на политическом плюрализме чуждых ему западных моделей. 33 года спустя стал очевиден парадокс: ставший в конце 1980-х годов знаменем выступавших за смену системы сил И.Надь, не являвшийся, в отличие от Я. Кадара, сильным практическим политиком и менее чётко представлявший себе пределы возможного, заочно доказал перед Кадаром свою историческую правоту. Главный же вывод, к которому приходишь после прочтении книги Я.Райнера, таков: политические ошибки И.Надя, его неспособность овладеть ситуацией в трагические дни октября 1956 г. не перечеркивают значения морального примера, продемонстрированного им в последние полтора года жизни, когда он последовательно отстаивал убеждения, в своих основных, наиболее значительных моментах совпадавшие с чаяниями венгерской нации.

Примечания

1. К созданию этой версии приложил руку небезызвестный автор исторических бестселлеров Э.Радзинский в своих жизнеописаниях Николая II, изданных также на Западе. См. также: Кузьмичёв П. Если не закрывать глаза // Литературная Россия. 1991. 20 декабря. С. 22 - 23. См. также полемику с Радзинским известного американского историка Ч.Гати: Гати, Чарльз. Обманутые ожидания. Москва, Вашингтон, Будапешт и венгерское восстание 1956 г. М., 2006. С. 45.
2. Заметим, что биограф Имре Надя Я.Райнер в своих работах даже не удостаивает эту версию вниманием как совершенно несерьёзную. См. об этом также: Макаркин А. Расстреливал ли Имре Надь царскую семью? // Сегодня. 1999. 15 июня.
3. См. комментарии в венгерской прессе:
4. См. комментарии в венгерской прессе: Népszabadság, 1993. március 2., március 5. На русском языке см.: Агент «Володя». Неизвестные факты из биографии Имре Надя // Источник. 1993. № 1. С. 71 - 73 (См. также: Родина. 1993. № 2. С. 55 - 57); Имре Надь - провокатор? По архивным материалам КГБ // Стерх. 1992. № 2. С. 24 - 26; Мусатов В. Кем был Имре Надь? // Обозреватель: проблемы, анализ, прогнозы. Дайджест. Спец. выпуск. М., 1993. С. 71 - 76; Мусатов В. Кем был Имре Надь. Путь из сексотов в национальные герои // Новое время. 1993. № 19. С. 40 - 42; Надь был агентом НКВД // Родина. 1993. № 3. С. 65.
5. В 1989 г. руководство ВСРП решило не давать этим документам ходу. См.: Мусатов В.Л. Трагедия Имре Надя // Новая и новейшая история. 1994. № 1. С. 164 - 173. См. также интервью В.А.Крючкова газете «Непсабадшаг»: Népszabadság, 1993, április 14.
6. Мусатов В.Л. Трагедия Имре Надя... С.167. Не в качестве оправдания И.Надя, но возникает, правда, естественный вопрос: что могло бы ожидать в конце 1930-х годов в случае отказа от сотрудничества с НКВД человека с довольно туманной биографией - долго работавшего за границей, исключавшегося из партии.
7. Там же.
8. Герасимов В. Венгерский октябрь. Что происходило в Будапеште 23 октября - 4 ноября 1956 г. // Независимая газета. 1998. 29 октября.
9. Беседы на Лубянке. Следственное дело Дёрдя Лукача. Материалы к биографии. Редакторы-составители и авторы комментариев В.Середа и А.Стыкалин (при участии Р.Мюллера, А.Дмитриева, Я.Рокитянского). 2-е, исправленное и дополненное издание. М., 2001.
10. Остается открытым также вопрос: почему документы 1930-х годов из архивов НКВД, компрометирующие Имре Надя, не были использованы против него в 1957 - 1958 гг. при подготовке судебного процесса.
11. Мусатов В.Л. Трагедия Имре Надя... С. 165.
12. Такая тенденция в трактовке деятельности Берии проявилась в ряде публикаций, вышедших из печати в дни его 100-летнего юбилея. См., например: Безиргани Т. Лаврентий Берия: сто лет и сто дней // Независимая газета. 1999. 3 апреля.
13. См. запись встречи, выполненную венгерской стороной: T.Varga Gy. Jegyzőkönyv a szovjet és a magyar párt- és állami vezetők tárgyalásairól (1953. június 13 - 16.) // Möltunk. 1992. 2 - 3. sz. На английском языке см.: The 1956 Hungarian Revolution: A History in Documents. Ed. by Cs.Békés, M.Byrne, J.M. Rainer. New York - Budapest, 2002. P. 14 - 23. На русском языке подробно о содержании беседы см.: Мусатов В. Предвестники бури. Политические кризисы в Восточной Европе (1956 - 1981). М., 1996. С. 18 - 21. См. также субективное свидетельство тогдашнего лидера Венгерской партии трудящихся (ВПТ): «Людям свойственно ошибаться». Из воспоминаний М.Ракоши // Исторический архив. 1998. № 3.
14. Версии о том, что А.И.Микоян «верил» И.Надю и связывал именно с ним надежды на политическую стабилизацию в Венгрии, придерживается, например, бывший председатель КГБ В.А.Крючков (в 1956 г. третий секретарь посольства СССР в Венгрии). См.: Крючков В. Личное дело. Часть 1. М., 1996. С. 55.
15. Дано в изложении посла Ю.В.Андропова, сделавшего запись выступления А.И.Микояна на заседании Политбюро Центрального руководства ВПТ 13 июля (Исторический архив. 1993. № 4. C. 117).
16. В основе русского издания (Райнер М.Я. Имре Надь - премьер-министр венгерской революции 1956 года. Политическая биография. М., 2006) лежит переработанная англоязычная версия биографии И.Надя, которая также выходит в свет в 2007 г. Полная версия: Rainer M.J. Nagy Imre. Politikai életrajz. Első kötet. 1896 - 1953. Bp., 1996; Idem. Második kötet. 1953 - 1958. Bp., 1999. Сокращённая версия на венгерском языке опубликована в 2002 г.
17. Причём отношение к Имре Надю находилось в явном противоречии с провозглашавшейся в Вашингтоне установкой делать ставку не на несуществующих (давно уже полностью вытесненных из политической жизни) либералов, а на нечто более реальное - «титоистов», сторонников национального коммунизма, способных дистанцироваться от советской политики.
18. Был ли И.Надь действительно властолюбив или оказывался каждый раз на венгерском политическом олимпе только вследствие особого стечения обстоятельств? Ставя этот вопрос, биограф уходит от однозначного ответа. По нашему мнению, политическую амбициозность И.Надя не надо приуменьшать. При внешней пассивности все его действия в условиях углубления внутриполитического кризиса летом–осенью 1956 г. свидетельствуют об упорном стремлении добиться возвращения на пост главы правительства с тем, чтобы наконец реализовать провозглашенную им в 1953 г. программу реформ. Это бросалось в глаза и его политическим противникам, и единомышленникам. См. телеграммы Ю.Андропова от 12 и 14 октября по итогам бесед с Э.Гере и З.Вашем (Советский Союз и венгерский кризис 1956 года. Документы. Редакторы-составители Е.Д.Орехова, В.Т.Середа, А.С.Стыкалин. М., 1998. С. 300 - 304.
19. Архив внешней политики Российской Федерации. Ф. 077. Оп. 27. Пор. 43. Папка 124. Л. 161. Отзыв Дарваша резко контрастировал с отзывом Ракоши, относившимся к 1945 г.: «Тов. Надь хорошо развился, имеет большое влияние и очень хорошо понимает сельское хозяйство. Он по существу единственный специалист, который прекрасно понимает вопрос, и наши аграрии иногда с ужасом спрашивали, откуда у вас коммунист, который даже в лошадях понимает. Это для них совершенно непонятно» [См.: Информация Ракоши о положении в Венгрии и деятельности компартии Венгрии. На заседании в отделе международной информации ЦК ВКП(б) 23 июня 1945 г. Российский государственный архив социально-политической истории (РГАСПИ). Ф. 17. Оп. 128. Д. 750. Л. 211 - 212].
20. «Надь, как дисциплинированный партиец, заставил толпу ждать в течение двух часов, и этих двух часов, похоже, оказалось достаточно, чтобы контроль над событиями - на всё время или по крайней мере на несколько дней - выскользнул из его рук», - так впоследствии комментировал события того дня их активный участник А.Генц, будущий президент посткоммунистической Венгерской Республики (Генц Арпад. Будапешт, 1956... // Новое время. 1991. № 35. С. 30).
21. Таких людей было немало. Деятель венгерского Союза писателей, критик и литературовед И.Кирай говорил 12 июля советскому дипломату о том, что многие венгры считают именно И.Надя «подлинным выразителем чаяний народа» (Советский Союз и венгерский кризис 1956 года... С. 149).
22. Вскоре после этого, в 1951 г., Надь был вынужден пойти на один из самых серьёзных в своей жизни компромиссов. Иезуитским решением Ракоши человек, последовательно выступавший за более щадящие темпы и условия кооперирования, был назначен «по воле партии» отвечать за изъятие продуктов у крестьян в масштабах всей страны.
23. Применительно к июню 1953 г., вернее было бы говорить не о доверии, а скорее о том, что в Москве считали И.Надя предсказуемым, учитывая коминформовское прошлое, склонность к компромиссам (проявившуюся и после 1949 г.), и не в последнюю очередь тот факт, что И.Надь мог действовать только в окружении более надёжных с точки зрения советского руководства коммунистов.
24. Колебания нашли отражение в записях заседаний Президиума ЦК КПСС, выполненных зав. общим отделом ЦК КПСС В.Малиным. См.: Советский Союз и венгерский кризис 1956 года... Раздел III.
25. Позже, в румынской ссылке, Надь писал: «Страны и народы воспримут социализм, только если он гарантирует независимость, суверенитет, равенство или если станет отправной точкой на пути к ним. Суть венгерской трагедии состоит в том, что идея социализма и идея национальной независимости вступили в противоречие. Основополагающее значение венгерского восстания заключается в попытке любыми путями устранить это противоречие и восстановить необходимую гармонию этих двух идей» (Nagy Imre. Snágovi jegyzetek. Gondolatok, emlékezések 1956 - 1957. Szerk. Vidá István. Bp., 2006. 127. o.; цит.по: Райнер М.Я. Имре Надь... С. 237). Оставаясь убеждённым коммунистом, Надь называл возврат к многопартийной системе образца середины 1948 г. и альянс с некоммунистическими партиями не только необходимым и неизбежным компромиссом в целях восстановления доверия масс, но и определённым шагом назад.
26. Примерно так расценил действия И.Надя министр культуры в его правительстве, крупнейший философ-марксист Д.Лукач. О позиции Лукача см. подробнее: Стыкалин А.С. Дьёрдь Лукач - мыслитель и политик. М., 2001. Глава 7. Здесь следует заметить: 31 октября в беседе с представителями Национального комитета Задунайского края Надь говорил о том, что независимости можно в принципе добиться и в рамках Организации Варшавского договора. Однако целый ряд факторов (опубликованная в «Правде» в тот же день Декларация правительства СССР об основах развития и дальнейшего укрепления дружбы и сотрудничества между СССР и другими социалистическими государствами, продолжавшийся вопреки официальным заявлениям ввод советских войск на венгерскую территорию и, наконец, непрекращавшееся давление повстанцев и более широкого общественного мнения заставил его уже на следующий день выступить с инициативой о разрыве Венгрии с Варшавским пактом.
27. Тот же Д.Лукач, например, небезосновательно видел в этом всплеск эмоций, не приличествующий серьёзной политике.
28. «При всём уважении к доброй воле и патриотизму Имре Надя и его коллег, признавая, что первое значительное восстание против советского господства в Европе было тяжелейшим и, пожалуй, безнадежным предприятием, не следует закрывать глаза на неумелость и неуклюжесть венгерского революционного правительства», - отмечает в этой связи Ч.Гати (Гати Ч. Обманутые ожидания. С. 11). «Бесстрашное, бескомпромиссное поведение Надя на судилище, приговорившем его к смерти в 1958 г., не должно затенять того, что, несмотря на благие намерения, он не обладал политическим мастерством, которое могло бы привести революцию к победе. В частности, ему не удалось провести страну между максималистскими ожиданиями борцов за свободу и довольно умеренными требованиями Москвы»(Там же. С. 2).
29. Свидетель венгерской революции польский публицист и поэт В.Ворошильский в послесловии к своему знаменитому «Венгерскому дневнику», написанном 20 лет спустя, в середине 1970-х годов, имел все основания заметить: «С течением лет террор в Венгрии ослаб, обнаружился и исторический парадокс: в то время как обожаемый в Октябре (1956 г. - А.С. ) «вождь нации» Гомулка постепенно загонял страну в состояние всё большей политической и экономической зависимости от СССР, растущего угнетения, нищеты и лжи - ненавидимый (и справедливо) Кадар как бы искал путей выхода из ловушки, довольно успешно пускался в экономические эксперименты, умеренно либерализировал режим, стремился прийти к соглашению с народом и его интеллигенцией» (Ворошильский В. Венгерский дневник // Искусство кино. 1992. № 4. С. 145 - 146). На каждом из этих двух названных Ворошильским незаурядных коммунистических политиков лежало, по выражению И.Дойчера, клеймо «Made in Stalinism», и каждый из них был готов пойти на удушение реформ, если видел в них угрозу социализму, как он его понимал. Однако общая тенденция эволюции двух режимов была схвачена польским публицистом довольно верно. И вполне закономерен вопрос, которым задавался В.Ворошильский: может быть «именно восстание, хоть и проигранное, на более длительный срок создало условия, в которых правители считают менее рискованным обращаться к народу с жестами примирения, нежели вечно завинчивать гайки?» (Там же).
30. См. как проявление этой тенденции книгу: Shawcross W. Crime and Compromise. János Kádár and the politics of Hungary since revolution. London, 1974.
31. См.: Ерофеева Г. Нескучный сад. Недипломатические заметки о дипломатической жизни. М., 1998. С. 85.
32. Таубман У. Хрущёв. М., 2005.
33. При этом необходимо, конечно, иметь в виду, что, находясь в серьёзной внешнеполитической изоляции, режим Кадара, как и Москва, отнюдь не был заинтересован в обострении отношений с югославами, тем более, что Тито и его команда своим сопротивлением сталинскому диктату в 1948 - 1953 гг. снискали немалое уважение на международной арене. А потому югославские связи группы И.Надя не хотели выпячивать в обвинительном заключении. Однако на случай, если югославские руководители выступят с протестом по поводу осуждения Имре Надя (вопреки договорённости не привлекать его к судебной ответственности), наготове был собранный против них компромат. Был подготовлен проект ноты в адрес правительства ФНРЮ, не только якобы незаконно предоставившего И.Надю и его группе убежище в своем будапештском посольстве (на самом деле неформальные брионские соглашения между Н.С.Хрущёвым и И. Броз Тито, заключённые в ночь со 2 на 3 ноября 1956 г., допускали это - правда, только в случае, если Надь добровольно уступит власть Кадару), но и давшего им возможность вести, находясь в посольстве, подрывную деятельность против правительства Кадара (что вообще было полным вымыслом).
34. Отставке И.Надя Я.Кадар в первые месяцы консолидации придавал огромное значение, ведь от этого в значительной мере зависело международное признание его правительства (А.Кетли, выехавшая на Запад ещё в начале ноября 1956 г., проявляла немалую политическую активность в качестве министра «законного» венгерского правительства). И через несколько десятилетий после событий 1956 г. Я.Кадар неустанно возвращался к этой теме. Согласно некоторым свидетельствам, он говорил: «Если бы Надь подал в отставку, он ходил бы среди нас». См., об этом, например: Aczél Gy. Közélkép Kádárrуl // Rubicon. Bp., 2000. № 6. 7 - 8. o. Можно вспомнить и о том, насколько болезненно Я.Кадар отреагировал на публикацию в июне 1968 г. чехословацким литературным еженедельником статьи к 10-летию казни И.Надя, в которой последний был назван провозвестником демократического социализма. Эта публикация решающим образом повлияла на эволюцию отношения венгерского лидера к «Пражской весне». Можно вспомнить, однако, и другое. В своих выступлениях периода «Пражской весны», когда у многих напрашивались параллели с начальным этапом венгерских событий 12-летней давности, Я.Кадар по сути дела признал, что И.Надь стал «контрреволюционером» (в его однозначной интерпретации) в силу обстоятельств. Так, в марте на дрезденской встрече лидеров социалистических стран он говорил о том, что логика развития событий может привести в стан «врагов» и тех, кто, как И.Надь, не был изначально «контрреволюционером». Подробнее о позиции Я.Кадара см.: Huszár Tibor. 1968. Praga - Budapest - Moszkva. Kádár János és a csehszlovákiai intervenciу. Bp., 1998; Стыкалин А.С. «Пражская весна» 1968 года и позиция Венгрии // Славяноведение. 1998. № 5.

) - венгерский политический и государственный деятель. Сторонник демократических реформ в коммунистической партии . Премьер-министр Венгерской Народной Республики в 1953-1955 и во время восстания 1956 года , подавленного советскими войсками. Казнён 16 июня 1958 года.

В 1941 году записался добровольцем в Красную Армию, но так и не был отправлен на фронт. До ноября 1944 года работал на московской радиостанции Кошут-радио, которая вела трансляцию программ на венгерском языке для жителей Венгрии, являвшейся союзницей Германии в войне.

Провал планов индустриализации и изменения в СССР после смерти Сталина привели к тому, что на пленуме Центрального руководства ВПТ - 28 июня 1953 года Матьяш Ракоши был подвергнут критике и заменён на посту главы правительства Имре Надем. Новый глава правительства со своими сторонниками занял серьёзные позиции в партии. На посту главы правительства этот венгерский политик провёл ряд мер, направленных на улучшение жизни народа (были уменьшены налоги, увеличены зарплаты, либерализированы принципы землепользования), прекратил политические репрессии. Была проведена амнистия, прекращено интернирование и запрещено выселение из городов по социальному признаку. Имре Надь прекратил строительство множества крупных промышленных объектов. Капиталовложения были направлены на развитие лёгкой и пищевой промышленности, было ослаблено давление на сельское хозяйство, снижены цены на продукты и тарифы для населения .

Всё это сделало его популярным среди простых венгров. Сворачивание индустриализации и кооперирования в сельском хозяйстве вызывали резкую критику со стороны Ракоши и его приверженцев. К тому же смещение в СССР главы правительства Г. М. Маленкова , выступавшего за приоритетное развитие лёгкой промышленности, ослабило позиции Надя. В конце концов Матьяш Ракоши, использовав привычные средства закулисной борьбы, сумел одержать победу над соперником, которого немалая часть трудящихся уже считала символом новой политики, гарантом лучшей жизни. В итоге 18 апреля 1955 года Имре Надь был смещён с поста премьер-министра и исключён из ВПТ.