Краткое содержание м горький повесть в людях. «В людях

Часть I

Служит «мальчиком» при магазине «модной обуви». Хозяин кажется слепым. Делает гримасы, но хозяин это замечает. Чешутся руки. Хозяин сказал, что «ветошничество - это хуже нищенства, хуже воровства». Сознается, что и воровал. В магазине также торговал брат, Саша Яковлев, приказчик. «Когда входила покупательница, хозяин вынимал из кармана руку, касался усов и приклеивал на лицо свое сладостную улыбку... Приказчик вытягивался, плотно приложив локти к бокам, а кисти их почтительно развешивались в воздухе, Саша пугливо мигал, стараясь спрятать выпученные глаза, а я стоял у двери, незаметно почесывая руки, и следил за церемонией продажи». Приказчик липнул к покупательницам. Алеше было смешно смотреть на его приемы. По утрам его будили на час раньше, чем Сашу. Он чистил обувь, платье хозяев, приказчика, Саши, ставил самовар, носил дрова. В магазине подметал пол, разносил покупателям товар, ходил домой за обедом. В это время на дверях стоял Саша, его это унижало. «Я, конечно, знал, что люди вообще плохо говорят друг о друге за глаза, но эти говорили обо всех особенно возмутительно, как будто они были кем-то призваны за самых лучших людей и назначены в судьи миру. Многим завидуя, они никого не хвалили и о каждом человеке знали что-нибудь скверное». Случай с актрисой. После этого налил хозяину в часы уксуса. Часы вспотели. «Уж не к худу ли?»

Однажды к нему подошел церковный сторож и попросил украсть для него калоши. Красть нельзя. Но он отличался от окружающих людей. Согласился. Сторож сказал, что он их возьмет и хозяину доложит. «Как это ты ни с того ни с сего - на, возьми?!... Разве можно человеку верить?» Саша с приказчиком воровали.

Кухарка. Саша не любил ее. Предлагал Алеше измазать ее лицо ваксой. Трудно понять добрая она или злая. Иногда приходила к нему ночью. Ей страшно, просила что-нибудь рассказать. Кухарка умерла на их глазах: наклонилась, чтобы поднять самовар, потом свалилась, а изо рта потекла кровь. Страшно было спать.

Саша что-то запирал в сундуке. Доверился. Оказалось, что это: оправа для очков, разноцветные пуговицы, медные булавки, подковки, пряжки, медная дверная ручка, сломанный костяной набалдашник трости, головная гребенка, «Сонник и оракул» и т.д. ожидал увидеть игрушки. Их Алеша никогда не видел.

Саша обещал Алеше нечто удивительное. Это оказалась маленькая пещерка. Это вроде часовня. Задушил воробья, это покойник. И гробик сделал. Алеше не понравилось. Мальчики подрались. Саша обещал заколдовать. Решил бежать из города.

Саша измазал его сажей. Ожегся и попал в больницу. Познакомился с солдатом. Пришла бабушка. Дома еще хуже. У деда 100 рублей стащили.
Часть II

Дед разорился совсем. Крестник обманул. Бабушка пыталась замолить грехи и разносила тихую милостыню. Брат его не узнал. Вяхиря задушил ветряк, у Язя отнялись ноги, Хаби ушел в город. На их улице поселились новые: мальчик Нюшка, две сестры. В старшую Кострома и Чурка влюбились. Хромая, но красивая. Скоро познакомились. Она уронила костыль, а Алеша забинтованными руками пытался подать костыль. Не понравилась. Как в нее могли влюбиться товарищи.

Вскоре он стремился чаще видеть девочку. «Была она чистенькая, точно птица пеночка, и прекрасно рассказывала о том, как живут казаки на Дону». Кострома и Чурка всячески пытались превзойти друг друга, они даже дрались. Все из-за Людмилы (девочки). Сказал об этом девочке. Ее обижало это. Она не распутная. А товарищи ее трогали и щипали.

Стало жалко ее. Купил ей леденцов. Вместе читали «Камчадалку». Не нравилась эта книга. А у нее еще несколько частей было. Приходил к девочке, помогал ей стряпать, убирать. «Мы с тобой живем, как муж с женой, только спим порознь. Мы даже лучше живем - мужья женам не помогают...»

Бабушка поощряла их дружбу, только чтобы не баловали. Отец Людмилы ходил баб цеплять. Страшная история про охотника Калинина, будто из гроба встает. Сын лавочницы Валек. Предложил за двугривенный и папиросы ночевать на могиле охотника. Чурка вызвался, но потом испугался. Потом Алеша, обидно было его издевки слушать. Бабушка поддержала. Страшно. Рядом упали обломки кирпича - Валек запугивал. Но от близости людей стало лучше. Думал о матери, она редко наказывала справедливо и по заслугам. Разбудила бабушка. Сказала, что можно признаться, что страшно. «Все надо испытать самому... Сам не научишься - никто не научит...» стало быть Калинин не встает. Людмила смотрела с ласковым удивлением, дед был доволен, а Чурка: «Ему - легко, у него бабушка - ведьма!»
Часть III

Брат Коля умер. Язев отец вырыл могилу дешево. Разрыли могилу матери. «Заглядывая в желтую яму, откуда исходил тяжелый запах, я видел в боку ее черные, влажные доски. Я нарочно двигался, чтобы песок скрыл эти доски». Было очень плохо.

Дед собирался в лес по дрова, взял с собой Алешу и бабушку за травами. Сбежал от деда. С бабушкой хорошо. Провалился в яму, распорол себе бок. Бабушка перевязала раны, приложила травы. Хорошо, что хозяина не было. Часто с бабушкой потом ходили в лес. Бабушка продавала собранное. Лес вызывал у мальчика чувство душевного покоя. Однажды к ней подошел волк. Бабушка прогнала его. Мальчик подумал, что это собака, хотел позвать. Однажды в него попал охотник. Алеша терпеливо относился к боли.

Однажды дед сказал, что Алеше нужно идти в город. Он его пристроил к Матрене, чертежником будет.

Прощался с Людмилой. Сказала, что ее скоро тоже повезут в город, отец хочет, чтобы ее ногу совсем отрезали. Боялась.

Была осень. Алеше хотелось, взять бабушку, Людмилу и пойти с ними по миру.
Часть IV

С хозяином был знаком. Они приходили в гости. «...старший, горбоносый, с длинными волосами, приятен и, кажется, добрый; младший, Виктор, остался с тем же лошадиным лицом и в таких же веснушках. Их мать - сестра моей бабушки - очень сердита и криклива. Старший - женат». Жена хозяина все напоминала, что подарила его матери тальму. Это скоро надоело. Сказал: «Подарила, так уж не хвастайся». «Мне тоже не нравилось, что эти люди - родня бабушке; по моим наблюдениям, родственники относятся друг к другу хуже чужих: больше чужих зная друг о друге худого и смешного, они злее сплетничают, чаще ссорятся и дерутся». Свекровь и сноха каждый день ругались. Много пили и ели. Спал на кухне так, что голове было жарко, а ногам холодно. «Мне было ясно, что хозяева тоже считают себя лучшими в городе, они знают самые точные правила и, опираясь на эти правила, неясные мне, судят всех людей безжалостно и беспощадно. Суд этот вызывал у меня лютую тоску и досаду против законов хозяев, нарушать законы - стало источником удовольствия для меня». Работы много. Ближайшее начальство - бабушка. Молилась яростно. У нее с дедом один бог. Работал охотно, за глаза женщины его даже хвалили, а так ругали.

Молодая хозяйка все донимала с тальмой. «Что же мне за эту тальму шкуру снять с себя для вас?» женщины раскричались. Хозяин обещал отослать к дедушке, будешь, мол, опять тряпичником. Обидно стало, сказал, что взяли в ученики и не учат. Стал учить. На листе бумаги фасад двухэтажного дома с множеством окон и лепниной. Получилось плохо. Нарисовал людей, птиц, вертикальные полосы («дождик идет»).вторая копия вышла лучше. Но решил нарисовать в окнах людей, извозчика. Так веселее. Все же нарисовал, как нужно. Предложил нарисовать план квартиры. Старуху это не устраивало: «Чтобы чужой работал, а брата единого, родную кровь - прочь?» Пришлось пока оставить. Старуха мешала учиться чертежному делу. Безумно любила младшего сына. Тот посылал ее к черту. Она не всегда и обижалась. Думал, что было бы здорово, если бы дедушка на ней женился - она бы его грызла. Вокруг была грубость и разврат. Старуха обо всем знала и всем это грязно рассказывала. Даже хозяин смущался. Говорили вообще неправильно, коверкали слова, что раздражало Алешу. Жилось плохо, но совсем плохо было, когда бабушка приходила. Денег у нее не было, она надеялась, что работу Алеши оплатят. Сестра была груба с нею. Хозяину бабушка нравилась. Она просила мальчика потерпеть годочка два, пока не окрепнет.

Гулять не пускали, но должен был ходить в церковь по субботам и по праздникам. Ему нравилось бывать в церквах. Но иногда прогуливал. Нравилось по улицам ходить. Любил заглядывать в форточки и думать, кто чем живет. Иногда задерживался. Хозяева допрашивали, где был. Они все знали. Было легко поймать на лжи. Если давали деньги, то прогуливал их. Однажды проиграл гривенник, пришлось стащить просфору. Боялся исповеди. Тем более, что разбивал у него калитку камнями. Признался, что просфору воровал, старших не слушался. Запрещенные книги не читал, а остальное не интересовало. Было не только не страшно, но еще и не интересно. Только было любопытно про запрещенные книги. Причаститься не смог. Проиграл. Боялся, что будут спрашивать, но обошлось. К пасхе принесли чудотворную икону. Любил богородицу. И вместо руки поцеловал в губы. Боялся наказания. Украсил стропила. Это всем понравилось. Хозяин дал пятак. Укрепил и повесил на видном месте как медаль за работы. Через день исчезла. Наверное, старуха стащила.
Часть V

Весною убежал. К бабушке не пошел стыдно было. Посоветовали устроиться на корабль посудником. Пришлось идти за бабушкой (паспорта не было). Повар ему не понравился, но от хорошо его накормил. За пароходом на буксире баржа с арестантами. Очень интересовала. Вспоминал, как в детстве плыли в Нижний.

На пароходе повар Смурый, его помощник Яков Иваныч, кухонный посудник Максим, официант Сергей. Яков говорил только про женщин и всегда грязно. Смурый заставлял Алешу читать ему вслух. Книжки плохие. Ссорились часто, но Смурого не трогали. Очень сильный. Их читательские вкусы совсем не сходились. Понравился повару «Тарас Бульба». Даже плакал. Иногда отрывал от работы, чтобы тот ему читал. Максим должен был работать за него. Тот злился и бил посуду.

На корабль сели 2 пьяные. Ночью Сергей подошел и потащил его женить. Пьян был. Подбежал тоже пьяный Максим, потащили вдвоем. Но там стоял Смурый. Недалеко Яков, из рук которого выбивалась девица. Алешу отпустили. «Пропадешь ты в свином стаде, жалко мне тебя, кутенок.

Дедушка Вася решил пристроить маленького Алексея в небольшой магазинчик обуви. Там уже некоторое время работал его брат Александр. Поручения для мальчугана были мелкими: открывать двери и что-то подносить. Проживало семейство в этом же магазине, главной в нем была грозная кухарка, которая все время была недовольна Алешей и заставляла его делать всяческую работу. Александр, будучи старшим, тоже старался помыкать мальчиком, несмотря на то что в росте и силе Алеша его преобладал. Алексею совершенно не нравилось находиться на рабочем месте, ведь он привык к вольной жизни, да и хозяин всего этого заведения, на его взгляд был противным.

Мальчик наблюдал за подлизыванием к покупательницам и хамством за их глазами. Алеша начал замечать, что хозяина пытаются обмануть, ведь Александр и приказчик прятали обувь, а Алексею сказали, что хозяин посадит того человека, который будет воровать.

Александр тоже недолюбливал старую кухарку и через Алексея делал всякие пакости. Вскоре кухарка умерла и самое ужасное, что умерла она на глазах мальчишек. Александр сильно испугался и даже поделился своими секретиками и тайничками с Алешей.

Сашу удивили сокровища, ведь это были часовенка с умершим воробьем и какие-то булавки и пуговки. Алеша высказал свое негодование и после этого Саша начал пакостить брату.

Алеша решил убежать из дома, но побег не удался - он случайно облился кипятком и попал в больницу, а потом его забрала бабушка.

Дедушка равнодушно встретил Алексея.Бабуля же считала, что все горести, что упали на них, от малой помощи беднякам, и тихо ночью ходила раздавать милостыню.

Дедушка, ругался с бабушкой, но это было уже привычно. А братик Николай отдыхал в корзине с бельем. Друзья Алешки Кострома и Чурка, полюбили одну девчонку и из-за этого сильно поссорились.

Алеша тоже вскоре влюбился в эту девчушку, хотя она была очень больной и ходила на костылях. Из всех мальчиков она предпочла Алексея и дружила с ним.

Спустя время мама девочки Люды начала ходить на работу. А Алеша целыми днями проводил время у Люды дома и старался помочь ей во всем.

Как-то он попросил у бабушки поспать ночью на кладбище, чтобы во дворе все считали его смелым, бабушка согласилась.

Вскоре младший брат Алешки, Коля, умер. Алексей долго еще вспоминал, как брата кладут в могилу матери в страшный гроб. Люде на увиденное было наплевать и вскоре Алексей перестал с ней общаться.

Летом Алеша и бабушка продавали ягоды, а осенью его отправили к бабушке Матрене, проживающей в Нижнем Новгороде. Старший сын Матрены решил пристроить мальчугана помогать с чертежами и давать деду несколько рублей ежегодно.

Матрена со своей семьей жила недалеко от грязного оврага. Виктор - один из сыновей, был лентяем, второй сын был очень хорошим человеком. Там была еще беременная женщина, жена хозяина и сам хозяин, который показался Алешке неплохим.

В семье этой была постоянная ругань, так как Матрена все время боготворила Виктора и заставляла брата давать ему денег на жизнь, сноха же ее тоже раздражала своим присутствием.

В этой семье очень любили сплетничать. То, для чего мальчика привезли, его никогда не обучали, он лишь прислуживал домочадцам.

Наконец Алексея заметил хозяин и решил начать его учить чертежному ремеслу, но Матрене все это не нравилось и вскоре обучение окончилось. Виктор был очень злым и завистливым, и постоянно бил мальчика.

Во дворе тоже было неспокойно, там все время были офицеры, которые грубо выражались и обсуждали разврат.

Изредка Алексея навещала бабушка Акулина, Матрена всегда на нее ворчала, а хозяева относились к ней с добротой, чем заслуживали уважения Алешки. Отпускали мальчика только в церковь, в которой ему очень нравилось.

Прошло немного времени и Алешка начал играть в азартные игры, деньги на которые получал от продажи свечек, которые ему выдавались в церкви. Он быстро научился играть и ему не стало равных. Он исповедался батюшке, но тому было лишь интересно, не интересует ли мальчугана запрещенная информация. Мальчика это очень заинтересовало. Пришла весна.

Алексей убежал от хозяина и пошел работать посудомойщиком на пароходе. Его работа начиналась с рассветом и оканчивалась с закатом.

Там Алексей познакомился со Смурым, хоть он и очень много пил, но мальчику нравился. Смурый за ним приглядывал и когда начинались беседы о женщинах, отправлял мальчишку читать книги. Смурый считал, что в книгах спрятан ум.

Алеша начал много читать, да и Смурый оставлял мальчика в покое и отдавал его работу другому. За то, что работу выполнял другой, кухонные работники ему пакостили. В одну ночь работники потащили Алешку жениться на пьянице, но Смурый его спас.

Вскоре на корабле появился новый работник, но его почти довели до самоубийства. Кто-то узнал, что Серега украл серебро, а мальчика обвинили в подельничестве и их уволили.

Мальчик вернулся к бабуле и деду, к этому времени они уже жили в Н. Новгороде. Алексей ловил поющих птиц, бабушка же их продавала.

Неподалеку от дома солдаты проходили службу, обучаясь военному мастерству. Алешке это очень нравилось, он считал, что нет никого лучше военных, но однажды военный начинил папиросу порохом и дал ее мальчику. Больше Алеша к военным не подходил. Вскоре ему понравились казаки и он начал бегать к ним, но однажды он застал казака за изнасилованием девушки. Тогда мальчик представил, что это могла бы быть бабуля или матушка и он возненавидел всех казаков.

Как только начало холодать, дедушка опять отвез мальчика к Матрене. Хоть мальчик и вырос и сильно изменился, в этом доме было все так, как тогда, когда он сбежал: Матрена и сноха сплетничали и все обжирались до боли в животах. Алешка рассказал им о своем путешествии, но они не верили. Он рассказал, как много книг успел прочесть, но они считали это глупым делом.

За это время в семье хозяина появилось уже два ребенка и работы стало намного больше. Он вместе с женщинами ходил на речку стирать белье. Там ему нравилась одна женщина, звали ее Наташа Козловская. Ее уважали все приходящие, так как она старательно работала и смогла отправить свою дочь учиться.

Пока он стирал, он многого наслушался от дам и даже где-то начал понимать Матрену. Там же он смог познакомиться с Сидоровым и Ермохиным. Они были денщиками. Ермохин всегда говорил, что женщинам нравится, когда их обманывают.

В доме, где он жил, жила семейная пара: муж-закройщик и его жена, которая очень любила книги. Офицеры писали любовные записки жене и громко смеялись над ее ответами. Алеша об этом узнал и все ей рассказал, вскоре они подружились. Женщина дала мальчику книгу и он тайком ото всех читал ее ночами.

С наступлением Нового года, глава семьи начал покупать газету, но Алексею ее не хватало, он стал просить те газеты, что лежали под кроватью. Алексей начал узнавать много нового, некоторые слова из газет ему были незнакомы, и, чтобы разобраться с их значениями, он ходил к аптекарю.

Начался великий пост. Прошло несколько дней, и начали звонить в огромный колокол, это означало, что царь скончался, но говорить об этом было нельзя.

Как-то ребенок хозяина шалостью вылил воду из самовара и пустой самовар расплавился в печи. Расплачиваться пришлось Алешке. Матрена его избила, да так, что у него вся спина была опухшая. Мальчика отвезли к докторам, они же посоветовали написать заявление о побоях. Алексей ничего не написал, за это ему разрешили читать книги.

Алексей читал все больше книг. Но вскоре они начали казаться ему однообразными, и он вспомнил о книгах, о которых заикался батюшка. Женщина, что давала книги, уехала, а ее муж поменял место жительства.

В дом, где жил Алеша, приехала семья: красивая девушка с маленькой дочерью и старушкой. Алешка играл с дочкой, за это она давала ему много книг и говорила, что каждому человеку необходимо учиться.

Работы у Алексея не убавлялось, а только становилось больше, он и стирал, и выполнял мелкие поручения и еще начал ездить с хозяином на строительство ярмарки.

Марго - так называл приезжую даму Алеша, тоже всячески обзывали во дворе, но делали это с осторожностью, так как знали, что ее муж умер, но он был человеком с большим чином. Мальчик вновь устал от сплетен и рассказал все девушке, она была благодарна и стала много времени проводить с ним в беседах.

Женщина любила мальчика и намеревалась отдать его на обучение, но случилась беда. Ермохин ударил деревяшкой Сидорова, мальчик помогал больному весь день, а вскоре нашел его кошелек, но тот его обвинил в краже. Наталья разговаривала с Алешей, поэтому все решили, что он дал ей деньги за интимную близость. Алексея избили.

Наташа сказала, что мальчик не виноват, это Ермохин подходил к ней с таким предложением, поэтому именно он украл деньги.

Алеша опять убежал, устроившись на пароход. Здесь он познакомился с Яковом. Он работал здесь кочегаром. Он ему напоминал хорошего знакомого, но этот мужчина был равнодушен к окружающим.

Алексей пошел учиться на иконописца, но противная старушка отправила его продавать иконы. Люди приходили продавать и покупать иконы, а приказчик с Петром Васильевичем их сильно обманывали, покупая очень ценные вещи за низкую стоимость.

Петр очень умный мужчина, он отменно разбирался в старинных вещах, часто к нему приходили и другие купцы и они увлеченно разговаривали.

Место, где писали иконы, находилось в подвале, там сидело много людей, а иконы писали совсем не так, как представлялось Алексею, они были без души. Каждый человек рисовал что-то свое, лица, фон, руки. Там он познакомился с мальчиком чуть старше себя. Он был учеником.

С утра Алексей убирался и подготавливал помещение и краски, вечером же рассказывал о своей жизни и о таинственных рассказах, что прочитал в книгах.

Алексею стукнуло 13 лет. По какой-то причине приказчик не любил Алексея и старался подтолкнуть его к кражам из лавки. На тот момент он уже прожил в мастерской 3 года . Мальчик уже хотел уйти, чтобы начать путешествие, но встретил бывшего хозяина. Он предложил ему работу, но уже не прислугой. Алеша согласился.

Алексей работал десятником, на строительстве торгового ряда, так как каждый год они разрушались половодьем. Он был обязан приглядывать за работающими.

Матрена к Алексею больше не приставала с домашними хлопотами, так как он проводил весь день на строительстве. В квартире Марго появилась большая семья. Эта семья была добра к Алексею и всегда позволяла брать много книг. Так как работы было с переизбытком, на нее пригласили отчима Алексея, его тоже невзлюбила семья, поэтому они потихоньку подружились. Вскоре отчим умер от чахотки.

Мальчик познакомился с многими работниками стройки, некоторых он знал, так как они приходили за расчетом к хозяину, с другими же он познакомился, когда они звали его покушать, так как денег мальчику давали мало и он недоедал.

Там он познакомился с Осипом, но рабочие сразу предупредили мальчика, что с ним надо быть осторожным. Осип рассказывал все, что происходило на стройке хозяину.

Алексей был поражен судьбой каменщика, с которым познакомился на миллионной улице, его звали строить храм, но он потратил все деньги и не смог уехать.

Однажды Алексей встретил старую знакомую Наталью. Она была совсем не похожа на себя, спилась, стала вести распутную жизнь, а все от того, что ее оставила дочка, постеснявшись работы матери.

При наступлении зимы работа на стройке подошла к концу и он вновь помогал в доме. Хозяин сильно поменялся, он стал задумчив и загадочен и вскоре рассказал парню, что он влюбился. Эта женщина решила поехать за мужем в Сибирь и, чтобы, у нее были средства, для переезда занялась интимными услугами.

Прошло три года, Алексею надоела стройка, со всей ложью, воровством и подхалимничеством. Молодому человеку было всего 15 лет, а жизненного опыта, у него было как у старика. Иногда ему казалось, что он может свернуть горы, а иногда, что он больше не сможет открыть глаза.

Спустя некоторое время он встретил дядьку Якова, он давно спустил все свои деньги и работал лакеем у сына. Дядька, как и все остальные, был безучастным и безразличным к внешнему миру. Алексей принял решение уезжать в Казань на обучение и отправился туда в тот же день.

Служит “мальчиком” при магазине “модной обуви”. Хозяин кажется слепым. Делает гримасы, но хозяин это замечает. Чешутся руки. Хозяин сказал, что “ветошничество – это хуже нищенства, хуже воровства”. Сознается, что и воровал. В магазине также торговал брат, Саша Яковлев, приказчик. “Когда входила покупательница, хозяин вынимал из кармана руку, касался усов и приклеивал на лицо свое сладостную улыбку… Приказчик вытягивался, плотно приложив локти к бокам, а кисти их почтительно развешивались в воздухе, Саша пугливо мигал, стараясь спрятать выпученные глаза, а я стоял у двери, незаметно почесывая руки, и следил за церемонией продажи”. Приказчик липнул к покупательницам. Алеше было смешно смотреть на его приемы. По утрам его будили на час раньше, чем Сашу. Он чистил обувь, платье хозяев, приказчика, Саши, ставил самовар, носил дрова. В магазине подметал пол, разносил покупателям товар, ходил домой за обедом. В это время на дверях стоял Саша, его это унижало. “Я, конечно, знал, что люди вообще плохо говорят друг о друге за глаза, но эти говорили обо всех особенно возмутительно, как будто они были кем-то призваны за самых лучших людей и назначены в судьи миру. Многим завидуя, они никого не хвалили и о каждом человеке знали что-нибудь скверное”. Случай с актрисой. После этого налил хозяину в часы уксуса. Часы вспотели. “Уж не к худу ли?”

Однажды к нему подошел церковный сторож и попросил украсть для него калоши. Красть нельзя. Но он отличался от окружающих людей. Согласился. Сторож сказал, что он их возьмет и хозяину доложит. “Как это ты ни с того ни с сего – на, возьми?!… Разве можно человеку верить?” Саша с приказчиком воровали.

Саша что-то запирал в сундуке. Доверился. Оказалось, что это: оправа для очков, разноцветные пуговицы, медные булавки, подковки, пряжки, медная дверная ручка, сломанный костяной набалдашник трости, головная гребенка, “Сонник и оракул” и т. д. ожидал увидеть игрушки. Их Алеша никогда не видел.

Саша измазал его сажей. Ожегся и попал в больницу. Познакомился с солдатом. Пришла бабушка. Дома еще хуже. У деда 100 рублей стащили.

Вскоре он стремился чаще видеть девочку. “Была она чистенькая, точно птица пеночка, и прекрасно рассказывала о том, как живут казаки на Дону”. Кострома и Чурка всячески пытались превзойти друг друга, они даже дрались. Все из-за Людмилы (девочки). Сказал об этом девочке. Ее обижало это. Она не распутная. А товарищи ее трогали и щипали.

Стало жалко ее. Купил ей леденцов. Вместе читали “Камчадалку”. Не нравилась эта книга. А у нее еще несколько частей было. Приходил к девочке, помогал ей стряпать, убирать. “Мы с тобой живем, как муж с женой, только спим порознь. Мы даже лучше живем – мужья женам не помогают…”

Бабушка поощряла их дружбу, только чтобы не баловали. Отец Людмилы ходил баб цеплять. Страшная история про охотника Калинина, будто из гроба встает. Сын лавочницы Валек. Предложил за двугривенный и папиросы ночевать на могиле охотника. Чурка вызвался, но потом испугался. Потом Алеша, обидно было его издевки слушать. Бабушка поддержала. Страшно. Рядом упали обломки кирпича – Валек запугивал. Но от близости людей стало лучше. Думал о матери, она редко наказывала справедливо и по заслугам. Разбудила бабушка. Сказала, что можно признаться, что страшно. “Все надо испытать самому… Сам не научишься – никто не научит…” стало быть Калинин не встает. Людмила смотрела с ласковым удивлением, дед был доволен, а Чурка: “Ему – легко, у него бабушка – ведьма!”

Брат Коля умер. Язев отец вырыл могилу дешево. Разрыли могилу матери. “Заглядывая в желтую яму, откуда исходил тяжелый запах, я видел в боку ее черные, влажные доски. Я нарочно двигался, чтобы песок скрыл эти доски”. Было очень плохо.

Однажды дед сказал, что Алеше нужно идти в город. Он его пристроил к Матрене, чертежником будет.

Была осень. Алеше хотелось, взять бабушку, Людмилу и пойти с ними по миру.

С хозяином был знаком. Они приходили в гости. “…старший, горбоносый, с длинными волосами, приятен и, кажется, добрый; младший, Виктор, остался с тем же лошадиным лицом и в таких же веснушках. Их мать – сестра моей бабушки – очень сердита и криклива. Старший – женат”. Жена хозяина все напоминала, что подарила его матери тальму. Это скоро надоело. Сказал: “Подарила, так уж не хвастайся”. “Мне тоже не нравилось, что эти люди – родня бабушке; по моим наблюдениям, родственники относятся друг к другу хуже чужих: больше чужих зная друг о друге худого и смешного, они злее сплетничают, чаще ссорятся и дерутся”. Свекровь и сноха каждый день ругались. Много пили и ели. Спал на кухне так, что голове было жарко, а ногам холодно. “Мне было ясно, что хозяева тоже считают себя лучшими в городе, они знают самые точные правила и, опираясь на эти правила, неясные мне, судят всех людей безжалостно и беспощадно. Суд этот вызывал у меня лютую тоску и досаду против законов хозяев, нарушать законы – стало источником удовольствия для меня”. Работы много. Ближайшее начальство – бабушка. Молилась яростно. У нее с дедом один бог. Работал охотно, за глаза женщины его даже хвалили, а так ругали.

Молодая хозяйка все донимала с тальмой. “Что же мне за эту тальму шкуру снять с себя для вас?” женщины раскричались. Хозяин обещал отослать к дедушке, будешь, мол, опять тряпичником. Обидно стало, сказал, что взяли в ученики и не учат. Стал учить. На листе бумаги фасад двухэтажного дома с множеством окон и лепниной. Получилось плохо. Нарисовал людей, птиц, вертикальные полосы (“дождик идет”).вторая копия вышла лучше. Но решил нарисовать в окнах людей, извозчика. Так веселее. Все же нарисовал, как нужно. Предложил нарисовать план квартиры. Старуху это не устраивало: “Чтобы чужой работал, а брата единого, родную кровь – прочь?” Пришлось пока оставить. Старуха мешала учиться чертежному делу. Безумно любила младшего сына. Тот посылал ее к черту. Она не всегда и обижалась. Думал, что было бы здорово, если бы дедушка на ней женился – она бы его грызла. Вокруг была грубость и разврат. Старуха обо всем знала и всем это грязно рассказывала. Даже хозяин смущался. Говорили вообще неправильно, коверкали слова, что раздражало Алешу. Жилось плохо, но совсем плохо было, когда бабушка приходила. Денег у нее не было, она надеялась, что работу Алеши оплатят. Сестра была груба с нею. Хозяину бабушка нравилась. Она просила мальчика потерпеть годочка два, пока не окрепнет.

На пароходе повар Смурый, его помощник Яков Иваныч, кухонный посудник Максим, официант Сергей. Яков говорил только про женщин и всегда грязно. Смурый заставлял Алешу читать ему вслух. Книжки плохие. Ссорились часто, но Смурого не трогали. Очень сильный. Их читательские вкусы совсем не сходились. Понравился повару “Тарас Бульба”. Даже плакал. Иногда отрывал от работы, чтобы тот ему читал. Максим должен был работать за него. Тот злился и бил посуду.

На корабль сели 2 пьяные. Ночью Сергей подошел и потащил его женить. Пьян был. Подбежал тоже пьяный Максим, потащили вдвоем. Но там стоял Смурый. Недалеко Яков, из рук которого выбивалась девица. Алешу отпустили. “Пропадешь ты в свином стаде, жалко мне тебя, кутенок. И всех жалко”. Остановились у пьяного бора. Мужики приставали к бабам. Алеша помогал Бляхину мыть палубу.

Максим ушел с парохода. Следом баба и девица. Сергей стоял на коленях перед капитаном и обвинял во всем Максима. Поверил. Вместо Максима взяли солдатика. Его послали резать кур, но он их распустил, часть за борт. Расплакался. Над ним смеялись. Прицепили к нему ложку. Алеша не выдержал, рассказал. Солдат чуть Лешу не побил. Заступился Смурый. Алеше солдата жалко не было. “Я был глубоко взволнован, весь измят поведением пассажиров, чувствуя нечто невыразимо оскорбительное и подавляющее в том, как они травили солдата, как радостно хохотали… Как могло нравиться им все это противное, жалкое, что тут смешило их столь радостно?” однажды что-то лопнуло в машине. Все запаниковали. Сразу понял, что люди делали тревогу по ошибке. Было три тревоги за лето. Однажды поймали воров. Избили до полусмерти, матросы отобрали. “И много было такого, что, горячо волнуя, не позволяло понять людей – злые они или добрые? Смирные или озорники? И почему именно так жестоко, жадно злы, так постыдно смирны?”

Решил подарить Смурому книгу, но она ему не понравилась, смял и выбросил за борт. Это его обидело. Купил книгу еще раз. Вновь прочел и на этот раз убедился, что книга действительно плоха. Стал еще уважительнее относиться к Смурому.

Ему нельзя было давать посуду официанту со своего стола. Но Сергей ее нагло брал. Буфетчику доложили и в Нижнем его рассчитали. Смурый на прощанье подарил бисерный кисет. “Сколько потом встретил я подобных ему добрых, одиноких, отломившихся от жизни людей!..”

Дед и бабушка снова переехали в город. Дед издевался. Мальчик уже курил. Ему даже кисет подарили. Это разозлило деда. Алеша толкнул его в живот. Самому стыдно стало. Бабушка вроде стала его трепать. Не больно. Просто обидно. Специально для деда. Старик не мог найти себе места: все переезжал. С трудом рассказал бабушке, почему рассчитали: “Мал ты еще, не умеешь жить…”

Занялся ловлей певчих птиц, это оказалось доходным промыслом. Вставал на рассвете. Любил восход и солнце. Дед говорил, что нужно выбиваться в люди, а птицеловством много не заработаешь. Дружил с казаками и солдатами. Однажды над ним посмеялись. (Сигарета обожгла лицо и руки.) казаки казались иными. Однажды увидел одного казака с женщиной. Казак был пьяным. А женщина смотрела на него нежно, как мать. Они вышли с трактира. Мальчик следом. Казак избил и изнасиловал женщину. “Отравленный, я иду вдоль откоса, сжимая в руке камень, – я не успел бросить его в казака”. Ему попался ночной сторож. Он рассказал ему про случай. Но сторож рассмеялся и обозвал женщину “сукой”. В ужасе думал, что такое могло бы случиться с его матерью, бабушкой.

Когда выпал снег, опять к сестре бабушки. “Мне казалось, что за лето я прожил страшно много, постарел и поумнел, а у хозяев в это время скука стала гуще”. Рассказывал им про пароход. Дразнили из-за “собственного говоря”.

Кроме другой работы, ходил белье полоскать. С прачками там было интересно, хоть и смеялись над ним. Про Ярило. Особенно хорошо истории рассказывала прачка Наталья Козловская. Свою дочку она в гимназию отправила. Ее хвалили. Она была изобретательна, но ей не подражали. Тоже говорили о мужиках, но насмешливо, без хвастовства.

Желая побыть один, ходил рубить дрова. К нему приходили денщики, Ермохин (ленив, глуп, когда видел женщину, мычал и наклонялся вперед, быстро их завоевывал) и Сидоров (пугливый, осторожный). Писал от их имени письма возлюбленным. Сидоров диктует письмо сестре, чтобы была осторожна, никому не верила, никому не позволяла себя трогать. К женщинам относился, как все “по-собачьи грубо”. Сказали, что не обманывают женщин, они сами хотят, чтобы их обманывали. Они рассказали ему историю про жену закройщика, любившую книги. Говорили, что у нее одного ребра нету и она наклоняется набок, когда ходит. Считали полоумной. Офицеры решили пошутить, писали письма с признаниями в любви. Она отвечала, просила оставить в покое, сожалела, что причинила горе. Они потом вместе записку читают, смеются и коллективно составляют следующую. Решил все ей рассказать. Она дала ему денежку. Но он ее оставил. У нее было красиво. Захотелось увидеть ее еще раз. Пришел за книгой, щека у нее была повязана, глаз распух. Хозяева выписывали журналы, но почти не читали их. Когда Алеша мыл пол, то под них подтекала вода. Читал ночью. Хозяева заподозрили. Спрятал книгу у Сидорова. Старуха плохо говорила про закройщицу, считала распутной и не понимала, почему та на базар не ходит. Через несколько дней потребовали книгу. Рассказал ей про то, как о ней говорят. Она обещала давать книги, если ему разрешат их читать. Она ему нравилась.

Стал брать книги у лавочника. Он дружил с Виктором. Алешу не удовлетворяли эти книги. Читал в сарае, где колол дрова. За ним тщательно следили, мерили свечу. Старуха даже нашла книгу и разорвала в клочья. Огорчило, но желания читать не убавилось. Задолжал лавочнику огромную сумму в 47 копеек. Он чистил одежду и подумывал уже не взять ли из кармана. Было совестно потому, что однажды, чистив одежду, нашел двугривенный и вспомнил лишь через несколько дней. Вернул. “Этот не украдет, я знаю”. Хозяин заметил, что Алеша загрустил и спросил. Мальчик признался и хозяин дал ему полтинник, только чтобы не рассказывал никому. Читал для них “Московский листок”. У хозяев память плохая. Ему нравятся стихи, а женщины считают это баловством. Ему уже разрешали читать по ночам, но свечи не давали. “Эти иллюстрации раздвигали предо мною землю все шире и шире, украшая ее сказочными городами, показывая мне высокие горы, красивые берега морей. Жизнь чудесно разрасталась, земля становилась заманчивее, богаче людьми, обильнее городами и всячески разнообразнее”. В великий пост читать запретили. “Читая, я чувствовал себя здоровее, сильнее, работал скоро и ловко, у меня была цель: чем скорее кончу, тем больше останется времени для чтения. Лишенный книг, я стал вялым, ленивым, меня начала одолевать незнакомая мне раньше болезненная забывчивость”.

Однажды вечером прозвучал удар колокола. Царя убили. За что? Поставил самовар. Старший ребенок стащил кран и стал им играть. Готов ли самовар? “Готов”. Старуха била его пучком сосновой лучины. Не очень больно, но осталось много заноз. Спина вспухла. У доктора жаловаться отказался. 42 щепки вытащили. Дома встретили хорошо, просили подробно рассказать, как лечили. “Удивлял меня этот их напряженный интерес к болезням, к боли и ко всему неприятному!”.

Читал много. Но в книгах все было иначе. Если кто-то жесток, то понятно, почему он жесток. В жизни люди были необъяснимо жестоки. Снова брал книги у закройщицы. Понравился роман Гонкура, потом “подлинная история маленького оборвыша” Гринвуда. Потом попалась настоящая “правильная” книга “Евгения Гранде”. В этих книгах не было злодеев, добряков, были просто люди. Нравился Вальтер Скотт. С закройщицей вкусы не сходились. Ему не нравились книги о любви.

Об этой женщине говорили все хуже. Она не уезжала. Он жалел ее. Весной уехала. Грустил, хотелось еще раз увидеть.

В этом же доме поселилась молодая дама с дочкой и матерью. Дама очень красива. Сравнивал с Дианой Пуатье, королевой Марго, Ла-Вальер и другими красавицами – героинями исторических романов. Ее постоянно окружали офицеры. Дочка была также красива. Играл с нею и очень полюбила. Говорила “до завтра”.любила слово “завтра”. Однажды дама застала его со спящей девочкой на руках. Отобрали. Девочка не засыпала. Его позвали, чтобы он уложил ее спать. Дама хотела ему что-нибудь подарить, но мальчик отказался. Давала читать книги. Басня о Свободе и Палке. Остальное не так интересно. Дала Пушкина “Руслана и Людмилу”. Очень нравилось, переписывал в тетрадь. Рассказала ему о Пушкине. Потом Беранже, озорничал. Он стал у хозяев “мальчиком на посылках”.

Даму называл Королевой Марго. К ней приходил офицер, играющий на скрипке. “Только песне нужна красота, Красоте же и песни не надо…”. Хотел найти клад и отдать даме. Она была вдовою знатного человека, боялись. Виктор подсмотрел, как офицер ей ногти обрезал. “Если это нехорошо, так зачем вы в окошко-то смотрели? Вы не маленький…” Алешу обругали. “Наблюдения за пороками людей – единственная забава, которою можно пользоваться бесплатно. Мои хозяева только забавлялись, словесно истязуя ближних, и как бы мстили всем за то, что сами живут так благочестиво трудно и скучно”. Не переносил, когда сплетничали о Королеве Марго. Она не стеснялась мальчика, часто одевалась при нем. Об отношениях мужчины и женщины кругом говорили грязно. “Я был уверен, что любовь кухонь и чуланов неведома Королеве Марго, она знает какие-то иные, высшие радости, иную любовь”. Однажды застал у нее мужчину. “Я чувствовал себя потерявшим что-то и прожил несколько дней в глубокой печали”. Он рассказал, что про нее говорят. Сказала, что если человек умеет жить, на него все злятся, ему завидуют. Говорила, что читать нужно русские книжки. Читал “Семейную хронику” Аксакова, поэму “В лесах”, “Записки охотника”, Сологуба, Одоевского, Тютчева и др. “Эти книги вымыли мне душу, очистив ее от шелухи впечатлений нищей и горькой действительности… От этих книг в душе сложилась спокойная уверенность: я не один на земле и – не пропаду!”

У Алеши внезапно вспухли веки и закрылись глаза. Боялись, что ослепнет. Веки прорезали изнутри. Наконец повязку сняли. “Ничего не может быть страшнее, как потерять зрение; это невыразимая обида, она отнимает у человека девять десятых мира”. Ермохин ударил Сидорова. Думали, что убил. Прачка Наталья разобралась. Нашел кошелек Сидорова. Он был пустой, раньше там было рубль тридцать. Стали его обвинять в краже. Об этом узнала Наталья. Это Ермохин украл.

Было стыдно. Решил уйти, с дамой не прощался. Просил девочку передать ей слова благодарности.

Работал посудником на пароходе “Пермь”. Получает 7 рублей. Должен помогать поварам. Самый интересный на пароходе – кочегар Яков Шумов. Любил рассказывать, где был. Похоже, врал. “В нем было, как я думал, какое-то свое крепкое знание жизни. Он всем говорил “ты”, смотрел на всех… одинаково прямо… В нем есть что-то всем чужое – как это было в Хорошем Деле, он, видимо, и сам уверен в своей особенности, в том, что люди не могут понять его”. Все считали его лентяем, но он выполнял очень трудную работу.

Случай со старухой-пассажиркой. Ее обокрали. Все собрали деньги, вышло больше. Яков предложил отдать их ему, чтобы было на что сыграть. Учил Алешу играть, тот проигрался, но все выигранное не забрал, взял лишь за учебу. Пассажир утонул.

С поваром Медвежонком не очень ладил. Повар сказал, что порол бы его. Но кормил хорошо. Якова высмеивали, ругали, но когда Алеша спрашивал, хороший ли он человек, говорили, что неплохой рассказывал, как купец посмеялся над его хозяйкой-немкой. Яков много рассказывал и рассказывал всегда спокойно, в книгах же Алеша всегда ощущал чувство писателя. Пассажиры и матросы говорили о душе, земле, работе, хлебе, женщинах. К Алеше очень ласково относилась буфетчица. Приносил ей умыться. Часто рассказывал Якову прочитанное. Скоро он ушел с парохода. “И – что же за человек Яков Шумов?”

Поздней осенью его отдали в мастерскую иконописи. Хозяйка сказала, чтобы днем работал в лавке, а по вечерам учился. Учил святых, цены их по размерам. Сложно было зазывать покупателей. Часто приходили старообрядцы. Приказчик говорил, что покупателю все равно, где купить, главное – сколько стоит. Однако покупатели часто поражали мальчика знанием иконописи. Иногда приносили иконы, книги и утварь дониконовских времен. Звали начетчика Петра Васильевича. Он оценивал. Существовал ряд условных обозначений. Продавца часто обманывали. Иногда начетчик тут же покупал у приказчика.

Петр Васильевич: “крепкий, жилистый старик все знает – всю жизнь города, все тайны купцов, чиновников, попов, мещан. Он зорок, точно хищная птица, в нем смешалось что-то волчье и лисье…”. кажется похожим на Шумова. И у приказчика, и у Алеши часто желание рассердить, обидеть старика. Но старик и сам порою привязывается к нему. Он делал это не со зла, а от скуки.

“Весь гостиный двор, все население его, купцы и приказчики, жили странной жизнью, полною глуповатых по-детски, но всегда злых забав. Если приезжий мужик спрашивал, как ближе пройти в то или иное место города, ему всегда указывали неверное направление… поймав пару крыс, связывали их хвостами, пускали на дорогу и любовались тем, как они рвутся в разные стороны…” Было желание постоянно делать человеку больно, неловко. Приказчик торговца шерстью, удивлявший обжорством. “Мне очень ясно, что скука давит их, убивает, и только безуспешной борьбой против ее всепоглощающей силы я могу объяснить себе жестокие и неумные забавы людей”. Об этом рассказывал Петру Васильевичу. Людей не жалел, а о боге говорил с теплым чувством.

Еще начетчики: Пахомий (с большим животом, похож на свинью) и Лукиан (лысый, похож на мышь). 103 статья. О староверах: “я понял, что это просто упорство – пассивность людей, которым некуда идти с того места, где они стоят, да и не хотят они никуда идти, ибо крепко связанные путами старых слов, изжитых понятий, они остолбенели в этих словах и понятиях”. Сравнивал их веру с заношенной одеждой (она засалена и только поэтому не разрушается).

Пахомий любил хвастаться памятью, читал “с пальца”. С Петром Васильевичем часто спорили на библейские темы. Однажды подрались.

Нетовщина – еретичество, от Лютера. Это отрицание всего, кроме библии. К ним приходил Александр Васильевич: “Я иду прямым путем, я не виляю душой, темного мира не приемлю…”. “Этот человек вспыхнул предо мною, словно костер в ночи, ярко погорел и угас, заставив меня почувствовать какую-то правду в его отрицании жизни”.

Иконописная мастерская. Пели тягучие песни, не мешающие работать. Иконопись никого не увлекает: вся работа была раздроблена на ряд действий. Неприятно видеть иконы без лица и рук. Казак Капендюхин напился. Все подчинялись Ларионычу. Ученик Пашка Одинцов. Капендюхин пел редко, но власть его буйных песен была победна. Лучший личник мастерской – Жихарев. Он просил петь церковные, не получалось. Грязный и пьяный старичок Гоголев. Чахоточный Давидов. Ситанов молодой, 22. Когда Жихарев заканчивал икону, уходил “в баню”. У него была женщина, большая, похожа на лошадь, грубая. Пляшут плохо. Ситанова гулящая девица заразила, но не выгнал, не побил, дал денег. Капендюхин пляской напоминает Цыганка. Ситанов в бога совсем не верит. Тоже вел тетрадку, писал как хорошие стихи, так и похабщину.

Все эти люди видели и знали меньше его. Почти каждый вечер читал вслух. “Демон” Лермонтова. После прочтения Ларионыч спрятал к себе в сундук, сказал, что запрещенная. Дружил с Пашкой. Гоголева не любили, всячески изводили. Он должен был жениться на племяннице хозяйки. “Нам обоим… все мастера казались хорошими людьми, а жизнь – была плоха, недостойна их, невыносимо скучна”. Даже книги не помогали. Вместе с Одинцовым устраивали представления. “Веселье у нас никогда не живет, не ценится само по себе, а его нарочито поднимают из-под стула…”.

Ситанов спас мужика, которого для забавы били 3 пожарника. Драки. Капендюхин не мог одолеть. Железо в перчатках. Ситанов не дал ему драться. Пошел вместо него. Ничья. Взял ловкостью.

“Рассуждая много и охотно, всегда кого-нибудь судили, каялись, хвастались… Пытались догадаться о том, что будет с ними после смерти, а у порога мастерской… прогнила половица… от этого мерзли ноги”. Никто не заделывал. Визжала форточка, Алеша смазал маслом, сказали, что стало скучнее.

Давидов помер.

В день именин мастерская подарила ему образ Алексия. Все хвалили. Приказчик его не любил. Нужно было расчистить снег. Приказчик вывел, швырнул в лицо ему снегом. Раньше он разбрасывал деньги на полу, пытаясь поймать на воровстве, запретил читать в лавке книги, подговаривал приказчика соседа. Тот просил икону, псалтирь (не взял). Потом докладывал хозяину. Невеста приказчика тоже не любила. Заигрывала, бесстыдница, назойлива. Баловала с Павлом, на Алешу ябедничала. Петр Васильевич все его мысли докладывал все приказчику. Сказал, что он и Ситанов речи в тетрадку записывает, стал донимать.

Встретился с дедом, тот его отстранил. Бабушку видел редко. Заботилась о Саше Михайлове и о его сестре Катерине. К терпению Алеша приспособлен плохо. Павел полюбил девушку. Рассказывал о ней.

Хотел бежать в Персию. Встретил бывшего хозяина Василия. Позвал к себе.

Лавки затопило. Каждый год на этом же месте строились новые. Хозяин рассказывал о первой любви. “Я много слышал таких рассказов, надоели они мне, хотя в них была приятная черта, – о своей первой “любви” почти все люди говорили без хвастовства, не грязно, а часто так ласково и печально, что я понимал: это было самое лучшее в жизни рассказчика”.

Дома есть книги, в квартире, где жила Марго, сейчас семейство с 5 молодыми барышнями и 2 гимназистами. Нравился Диккенс, Скотт, не любил “Мертвые души” и т. п. Все влюбились в барышню Птицыну. Алеша тоже, но, однажды решив покатать, нечаянно перевернул доску.

Хозяину стал помогать его отчим. Он болел. В доме над ним тоже издевались, обсуждали его. Иногда давал хозяину умные советы, тот принимал. А мать хозяина злилась. Алеша говорил с отчимом о книгах. В бога тот просто не верил. Лежал в больнице, Алеша пришел проведать его. Рядом девушка. Плакала. На кладбище не смог пойти, девушку больше не видел.

На ярмарке встречал плотника Осипа, кровельщика Ефимушку (казался добрым, даже дурачок, постоянно влюблялся в женщин, “цветок в сметане”, говорил о них уважительно), штукатура Григория Шишилина (был женат, ждала в деревне, не изменял, рабочие ленились, подогнать было совестно), каменщика Петра (казался самым честным и благочестивым). Он уже знал их, они раньше приходили по воскресеньям, разбирали счета. Пытались обмануть друг друга, только Григорий честный был, ссор не любил. Обязанности присматривать за ними смущали мальчика. Осип это вроде бы понял. Поучал его, кто какой. Про себя не сказал: ты поищи умом, где я спрятан.

Денег давали мало, Алеша жил впроголодь. Его подкармливали работники. Часто оставался ночевать на месте. Разговор о том, как словом можно деньги зарабатывать (про Тушку). Ефимушка говорил только о женщинах, с Григорием хорошо говорить о боге. Прочитал “Плотничью артель” всем. Все уснули. Но Петр, Осип и Фома стали обсуждать рассказ. Мысли Осипа совпали с мыслями извозчика Петра, неприятно. Осип всю ночь рассуждал.

Часть XVIII

Осип “широко разросся и закрыл собою от меня всех людей… напоминая всех людей, цепко укрепившихся в моей памяти, он оставлял в ней свой глубокий узор, въедался в нее, точно окись в колокола”. Григорий сорвался, увидели его пьяным в пролетке, рядом барышня с вишнями на шляпе. Почему Григорий – хозяин, а Фома – работник? На этот вопрос ответил: “Всю работу вовеки не сделаешь”. Умел заставить других работать, сам работал неохотно. Собирался в монахи, а там удачно жениться. Но пошел в трактир половым. Товарищи издевались над ним, потом его арестовали за покушение на кражу со взломом. История Ардальона. Почему не он – хозяин, а Петр? Пропал вдруг. Нашли у татарки. Потом Ардальон переселился на Миллионную улицу, к нищим, прозвали его Правильным. Часто навещал его. Осип сердился на него за это, обещал хозяину доложить. Однажды увидел Наталью. Она пила и гуляла. Дочь уехала к богатой подруге в учительницы. Ардальон и его приятель побили Наталью.

Иногда встречал Одинцова. Новости: Жихарев все со своей коровой, Ситанов пьет, Гоголева съели волки. Теперь “чувствовал, что мастерская… далеко от меня. Это было немножко грустно”.

Зимой работы на ярмарке мало, выполнял многочисленные обязанности в доме, пробовал стихи писать. Хозяин изменился: грустный какой-то. Ходил в трактир слушать певчего Клещова. Человек дрянной, а пел хорошо, с душой. Трактирщик все пытался доказать, что его и лучше спеть смогут, не получалось. Подружился с октавистом Митропольским. Октавист почти всегда был пьян, трезвый неразговорчив. Узнал от него про Памву Берынду, Анисью. Однажды гуляя нашли убитого. Алеша пошел за полицией, а октавист допил в это время водку мертвого. Его потом арестовали, выслали по этапу, а Клещов выгодно женился. Хозяин пошел с Алешей в трактир слушать шорника (Клещова). Хозяин “бысстыдно плакал”. Рассказал про любовь свою. Она деньги зарабатывала, чтобы к мужу в Сибирь поехать.

Три года был “десятником”. Он много работал, не успевал следить за всеми, а они крали. Объяснял хозяину, тот предложил притвориться. У хозяина квартира битком набита мебелью и добром, было тесно и неудобно. “Жизнь вообще казалась мне бессвязной, нелепой, в ней было слишком много явно глупого”. Каждый год строили лавки и каждый год их опять затапливало. Рассказывал Осипу. Тот ему про Волгу. Рассказывал хозяину его мысли, чтобы тот воспитывал правильно. “Все люди – чужие друг другу, несмотря на ласковые слова и улыбки, да и на земле все – чужие; кажется, что никто не связан с нею крепким чувством любви”. Исключение – бабушка и Королева Марго. В 15 лет чувствовал себя пожилым человеком.

Враг дворник, отнял у него пьяную девицу. Чтобы не встретиться, вставал раньше. На его глазах специально убил кошку. Подрались. “Вот вспоминаешь об этом и, содрогаясь в мучительном отвращении, удивляешься – как я не сошел с ума, не убил никого?” Не мог понять такого отношения к женщине. Встретил Якова, будто бы отпускал арестантов по ночам гулять. “Грустно было с ним, и жалко было его… не забыл я веселого Цыгана”. “Помнит ли он, как задавили Цыгана крестом?”

(No Ratings Yet)

Краткое содержание рассказа Горького “В людях”

«В людях» очень честно и просто описывает жизнь маленького мальчика, стремящегося стать Человеком.

Знакомство читателя с Алешей происходит во время его службы «мальчиком» в магазине обуви. На службу эту определил подростка его дед, оставшийся единственным взрослым, призванный осуществлять уход за мальчиком после смерти обоих его родителей. В обязанности ребенка входили многие ежедневные домашние хлопоты: мытье полов, посуды, разогрев самовара и прочее. Вставал он каждый день ни свет, ни заря, вместе с кухаркой, которую, к слову не любил его брат – Саша, торговавший здесь. Кухарка после умерла, прям на глазах Алеши. Саша почему-то чувствовал себя важнее Алеши, манипулировал им, угрожал, запугивал. Все это привело к тому, что мальчик решился на побег, но план его не осуществился, поскольку, в результате несчастного случая, он получил ожег и попал в больницу. А после к бабушке. Однако, у мальчика не вышло вернуться к своей прежней, счастливой жизни, так как многие товарищи его умерли. Радовали мальчика походы в лес с бабушкой, с ней ему было хорошо. Она научила его видеть красоту вокруг, любить родную природу.

Через какое-то время, после наступления холодов, осенью, дед опять отправил внука в город, на службу «в люди». Алеше очень этого не хотелось. У него было одно желание забрать бабушку, любимую девочку Людмилу и отправиться с ними по миру.

У нового хозяина Алеше не нравилось, хотя и был с ним знаком. Он (хозяин) приходился бабушке родственником. Алеша заметил, что родные злее друг к другу относятся. Но выбора у него не было,он старался учиться чертежному делу, так как у бабушки денег не было совсем и она очень рассчитывала на получение платы внуком. Она все просила внучка потерпеть пару лет. Хозяева гулять мальчишку не пускали, зато обязательным было посещение церкви по выходным.

Все же после окончания зимы, Алеша сбежал, и, так как к бабушке идти стеснялся, устроился на корабль. Здесь подросток набрался богатого жизненного опыта. Здесь он увидели и пьянство, и разврат, и много людской подлости. На пароходе его очень ранило открытие того, что люди в жизни совсем не такие как в книгах – герои, а в основном, трусы и подлецы.

После ухода с корабля, Алеша занялся прибыльным ремеслом – ловлей птиц. К сожалению, зимой он заниматься этим промыслом не мог, поэтому после похолодания, пришлось вновь идти служить к бабушкиной сестре. Хозяева не понимали его и частенько поддразнивали. В этот период времени познакомился с женщиной – женой закройщика, которая давала ему книги для чтения. Алеше очень нравилось бывать у неё. Хозяева запрещали мальчику читать, измеряли свечу даже, наказывали, но это не останавливало подростка, его увлечение чтением вспыхивало все с большим жаром.

Очень важную роль в становлении Алеши сыграло его знакомство с женщиной, которую он называл Королева Марго. Она была красивой и пользовалось популярностью у мужчин, но при этом, была очень одинокой. Именно она привила мальчику интерес к русской литературе, познакомила его с русской поэзией. К ней Алеша испытал первую влюбленность. В это же время у подростка воспалились глаза, поэтому он был лишен зрения на некоторое время. Тогда он понял, что это очень страшно и отнимает у человека почти всю его жизнь.

Спустя время, по воле судьбы, Алеше пришлось продолжить свою жизнь «в людях». Пришлось ему работать даже в иконописной мастерской. Там он увидел множество несправедливостей. Там Алеша увидел, как обворовывают людей, покупая ценные книги и иконы за сущие копейки. В это же время, подросток узнал о понятии «запрещенные книги», сути которого пока не понял.

После наводнения, Алеша пошел работать «десятником». Эта работа давалась ему откровенно сложно, поскольку работники не особо уважали своего надсмотрщика и не пытались это скрывать. «Десятником» Алеша проработал три года. В свои пятнадцать лет, молодой человек ощущал себя уже пожилым и умудренным опытом. Алеша считал, что все люди чужие друг другу. Исключением из этого его жизненного правила были лишь два человека - бабушка и Королева Марго.

К счастью для себя, Алеша поддался на уговоры гимназиста Евреинова и отправился в Казань для поступления в университет, иначе бы пропал. Так закончился этот этап его жизни.

-------
| сайт collection
|-------
| Максим Горький
| В людях
-------

Я – в людях, служу «мальчиком» при магазине «модной обуви», на главной улице города.
Мой хозяин – маленький, круглый человечек; у него бурое, стертое лицо, зеленые зубы, водянисто-грязные глаза. Он кажется мне слепым, и, желая убедиться в этом, я делаю гримасы.
– Не криви рожу, – тихонько, но строго говорит он.
Неприятно, что эти мутные глаза видят меня, и не верится, что они видят, – может быть, хозяин только догадывается, что я гримасничаю?
– Я сказал – не криви рожу, – еще тише внушает он, почти не шевеля толстыми губами.
– Не чеши рук, – ползет ко мне его сухой шепот. – Ты служишь в первоклассном магазине на главной улице города, это надо помнить! Мальчик должен стоять при двери, как статуй…
Я не знаю, что такое статуй, и не могу не чесать рук, – обе они до локтей покрыты красными пятнами и язвами, их нестерпимо разъедает чесоточный клещ.
– Ты чем занимался дома? – спрашивает хозяин, рассматривая мои руки.
Я рассказываю, он качает круглой головой, плотно оклеенной серыми волосами, и обидно говорит:
– Ветошничество – это хуже нищенства, хуже воровства.
Не без гордости я заявляю:
– Я ведь и воровал тоже.
Тогда, положив руки на конторку, точно кот лапы, он испуганно упирается пустыми глазами в лицо мне и шипит:
– Что-о? Как это воровал?
Я объясняю – как и что.
– Ну, это сочтем за пустяки. А если ты у меня украдешь ботинки али деньги, я тебя устрою в тюрьму до твоих совершенных лет…
Он сказал это спокойно, я испугался и еще больше невзлюбил его.
Кроме хозяина, в магазине торговал мой брат, Саша Яковов, и старший приказчик – ловкий, липкий и румяный человек. Саша носил рыженький сюртучок, манишку, галстук, брюки навыпуск, был горд и не замечал меня.
Когда дед привел меня к хозяину и просил Сашу помочь мне, поучить меня, – Саша важно нахмурился, предупреждая:
– Нужно, чтоб он меня слушался!
Положив руку на голову мою, дед согнул мне шею.
– Слушай его, он тебя старше и по годам и по должности…
А Саша, выкатив глаза, внушил мне:
– Помни, что дедушка сказал!
И с первого же дня начал усердно пользоваться своим старшинством.
– Каширин, не вытаращивай зенки, – советовал ему хозяин.
– Я – ничего-с, – отвечал Саша, наклоняя голову, но хозяин не отставал:
– Не бычись, покупатели подумают, что ты козел…
Приказчик почтительно смеялся, хозяин уродливо растягивал губы, Саша, багрово налившись кровью, скрывался за прилавком.
Мне не нравились эти речи, я не понимал множества слов, иногда казалось, что эти люди говорят на чужом языке.
Когда входила покупательница, хозяин вынимал из кармана руку, касался усов и приклеивал на лицо свое сладостную улыбку; она, покрывая щеки его морщинами, не изменяла слепых глаз.

Приказчик вытягивался, плотно приложив локти к бокам, а кисти их почтительно развешивал в воздухе, Саша пугливо мигал, стараясь спрятать выпученные глаза, я стоял у двери, незаметно почесывая руки, и следил за церемонией продажи.
Стоя перед покупательницей на коленях, приказчик примеряет башмак, удивительно растопырив пальцы. Руки у него трепещут, он дотрагивается до ноги женщины так осторожно, точно боится сломать ногу, а нога – толстая, похожа на бутылку с покатыми плечиками, горлышком вниз.
Однажды какая-то дама сказала, дрыгая ногой и поеживаясь:
– Ах, как вы щекочете…
– Это-с – из вежливости, – быстро и горячо объяснил приказчик.
Было смешно смотреть, как он липнет к покупательнице, и, чтобы не смеяться, я отворачивался к стеклу двери. Но неодолимо тянуло наблюдать за продажей, – уж очень забавляли меня приемы приказчика, и в то же время я думал, что никогда не сумею так вежливо растопыривать пальцы, так ловко насаживать башмаки на чужие ноги.
Часто, бывало, хозяин уходил из магазина в маленькую комнатку за прилавком и звал туда Сашу; приказчик оставался глаз на глаз с покупательницей. Раз, коснувшись ноги рыжей женщины, он сложил пальцы щепотью и поцеловал их.
– Ах, – вздохнула женщина, – какой вы шалунишка!
А он надул щеки и тяжко произнес:
– Мм-ух!
Тут я расхохотался до того, что, боясь свалиться с ног, повис на ручке двери, дверь отворилась, я угодил головой в стекло и вышиб его. Приказчик топал на меня ногами, хозяин стучал по голове моей тяжелым золотым перстнем, Саша пытался трепать мои уши, а вечером, когда мы шли домой, строго внушал мне:
– Прогонят тебя за эти штуки! Ну, что тут смешного?
И объяснил: если приказчик нравится дамам – торговля идет лучше.
– Даме и не нужно башмаков, а она придет да лишние купит, только бы поглядеть на приятного приказчика. А ты – не понимаешь! Возись с тобой…
Это меня обидело, – никто не возился со мной, а он тем более.
По утрам кухарка, женщина больная и сердитая, будила меня на час раньше, чем его; я чистил обувь и платье хозяев, приказчика, Саши, ставил самовар, приносил дров для всех печей, чистил судки для обеда. Придя в магазин, подметал пол, стирал пыль, готовил чай, разносил покупателям товар, ходил домой за обедом; мою должность у двери в это время исполнял Саша и, находя, что это унижает его достоинство, ругал меня:
– Увалень! Работай вот за тебя…
Мне было тягостно и скучно, я привык жить самостоятельно, с утра до ночи на песчаных улицах Кунавина, на берегу мутной Оки, в поле и в лесу. Не хватало бабушки, товарищей, не с кем было говорить, а жизнь раздражала, показывая мне свою неказистую, лживую изнанку.
Нередко случалось, что покупательница уходила, ничего не купив, – тогда они, трое, чувствовали себя обиженными. Хозяин прятал в карман свою сладкую улыбку, командовал:
– Каширин, прибери товар!
И ругался:
– Ишь нарыла, свинья! Скушно дома сидеть дуре, так она по магазинам шляется. Была бы моей женой – я б тебя…
Его жена, сухая, черноглазая, с большим носом, топала на него ногами и кричала, как на слугу.
Часто, проводив знакомую покупательницу вежливыми поклонами и любезными словами, они говорили о ней грязно и бесстыдно, вызывая у меня желание выбежать на улицу и, догнав женщину, рассказать, как говорят о ней.
Я, конечно, знал, что люди вообще плохо говорят друг о друге за глаза, но эти говорили обо всех особенно возмутительно, как будто они были кем-то признаны за самых лучших людей и назначены в судьи миру. Многим завидуя, они никогда никого не хвалили и о каждом человеке знали что-нибудь скверное.
Как-то раз в магазин пришла молодая женщина, с ярким румянцем на щеках и сверкающими глазами, она была одета в бархатную ротонду с воротником черного меха, – лицо ее возвышалось над мехом, как удивительный цветок. Сбросив с плеч ротонду на руки Саши, она стала еще красивее: стройная фигура была туго обтянута голубовато-серым шелком, в ушах сверкали брильянты, – она напомнила мне Василису Прекрасную, и я был уверен, что это сама губернаторша. Ее приняли особенно почтительно, изгибаясь перед нею, как перед огнем, захлебываясь любезными словами. Все трое метались по магазину, точно бесы; на стеклах шкапов скользили их отражения, казалось, что все кругом загорелось, тает и вот сейчас примет иной вид, иные формы.
А когда она, быстро выбрав дорогие ботинки, ушла, хозяин, причмокнув, сказал со свистом:
– С-сука…
– Одно слово – актриса, – с презрением молвил приказчик.
И они стали рассказывать друг другу о любовниках дамы, о ее кутежах.
После обеда хозяин лег спать в комнатке за магазином, а я, открыв золотые его часы, накапал в механизм уксуса. Мне было очень приятно видеть, как он, проснувшись, вышел в магазин с часами в руках и растерянно бормотал:
– Что за оказия? Вдруг часы вспотели! Никогда этого не бывало – вспотели! Уж не к худу ли?
Несмотря на обилие суеты в магазине и работы дома, я словно засыпал в тяжелой скуке, и все чаще думалось мне: что бы такое сделать, чтоб меня прогнали из магазина?
Снежные люди молча мелькают мимо двери магазина, – кажется, что они кого-то хоронят, провожают на кладбище, но опоздали к выносу и торопятся догнать гроб. Трясутся лошади, с трудом одолевая сугробы. На колокольне церкви за магазином каждый день уныло звонят – Великий пост; удары колокола бьют по голове, как подушкой: не больно, а глупеешь и глохнешь от этого.
Однажды, когда я разбирал на дворе, у двери в магазин, ящик только что полученного товара, ко мне подошел церковный сторож, кособокий старичок, мягкий, точно из тряпок сделан, и растрепанный, как будто его собаки рвали.
– Ты бы, человече божий, украл мне калошки, а? – предложил он.
Я промолчал. Присев на пустой ящик, он зевнул, перекрестил рот и – снова:
– Украдь, а?
– Воровать нельзя! – сообщил я ему.
– А воруют, однако. Уважь старость!
Он был приятно не похож на людей, среди которых я жил; я почувствовал, что он вполне уверен в моей готовности украсть, и согласился подать ему калоши в форточку окна.
– Вот и ладно, – не радуясь, спокойно сказал он. – Не омманешь? Ну, ну, уж я вижу, что не омманешь…
Посидел с минуту молча, растирая грязный, мокрый снег подошвой сапога, потом закурил глиняную трубку и вдруг испугал меня:
– А ежели я тебя омману? Возьму эти самые калоши, да к хозяину отнесу, да и скажу, что продал ты мне их за полтину? А? Цена им свыше двух целковых, а ты – за полтину! На гостинцы, а?
Я немотно смотрел на него, как будто он уже сделал то, что обещал, а он все говорил тихонько, гнусаво, глядя на свой сапог и попыхивая голубым дымом.
– Если окажется, напримерно, что это хозяин же и научил меня: иди испытай мне мальца – насколько он вор? Как тогда будет?
– Не дам я тебе калоши, – сказал я сердито.
– Теперь уж нельзя не дать, коли обещал!
Он взял меня за руку, привлек к себе и, стукая холодным пальцем по лбу моему, лениво продолжал:
– Как же это ты ни с того ни с сего – на, возьми?!
– Ты сам просил.
– Мало ли чего я могу попросить! Я тебя попрошу церкву ограбить, как же ты – ограбишь? Разве можно человеку верить? Ах ты, дурачок…
И, оттолкнув меня, он встал.
– Калошев мне не надо краденых, я не барин, калошей не ношу. Это я пошутил только… А за простоту твою, когда Пасха придет, я те на колокольню пущу, звонить будешь, город поглядишь…
– Я знаю город.
– С колокольни он краше…
Зарывая носки сапог в снег, он медленно ушел за угол церкви, а я, глядя вслед ему, уныло, испуганно думал: действительно пошутил старичок или подослан был хозяином проверить меня? Идти в магазин было боязно.
На двор выскочил Саша и закричал:
– Какого черта ты возишься!
Я замахнулся на него клещами, вдруг взбесившись.
Я знал, что он и приказчик обкрадывают хозяина: они прятали пару ботинок или туфель в трубу печи, потом, уходя из магазина, скрывали их в рукавах пальто. Это не нравилось мне и пугало меня, – я помнил угрозу хозяина.
– Ты воруешь? – спросил я Сашу.
– Не я, а старший приказчик, – объяснил он мне строго, – я только помогаю ему. Он говорит – услужи! Я должен слушаться, а то он мне пакость устроит. Хозяин! Он сам вчерашний приказчик, он все понимает. А ты молчи!
Говоря, он смотрел в зеркало и поправлял галстук теми же движениями неестественно растопыренных пальцев, как это делал старший приказчик. Он неутомимо показывал мне свое старшинство и власть надо мною, кричал на меня басом, а приказывая мне, вытягивал руку вперед отталкивающим жестом. Я был выше его и сильнее, но костляв и неуклюж, а он – плотненький, мягкий и масляный. В сюртуке и брюках навыпуск он казался мне важным, солидным, но было в нем что-то неприятное, смешное. Он ненавидел кухарку, бабу странную, – нельзя было понять, добрая она или злая.
– Лучше всего на свете люблю я бои, – говорила она, широко открыв черные, горячие глаза. – Мне все едино, какой бой: петухи ли дерутся, собаки ли, мужики – мне это все едино!
И если на дворе дрались петухи или голуби, она, бросив работу, наблюдала за дракою до конца ее, глядя в окно, глухая, немая. По вечерам она говорила мне и Саше:
– Что вы, ребятишки, зря сидите, подрались бы лучше!
Саша сердится:
– Я тебе, дуре, не ребятишка, а второй приказчик!
– Ну этого я не вижу. Для меня, покуда не женат, ребенок!
– Дура, дурья голова…
– Бес умен, да его бог не любит.
Ее поговорки особенно раздражали Сашу, он дразнил ее, а она, презрительно скосив на него глаза, говорила:
– Эх ты, таракан, богова ошибка!
Не однажды он уговаривал меня намазать ей, сонной, лицо ваксой или сажей, натыкать в ее подушку булавок или как-нибудь иначе «подшутить» над ней, но я боялся кухарки, да и спала она чутко, часто просыпаясь; проснется, зажжет лампу и сидит на кровати, глядя куда-то в угол. Иногда она приходила ко мне за печку и, разбудив меня, просила хрипло:
– Не спится мне, Лексейка, боязно чего-то, поговори-ка ты со мной.
Сквозь сон я что-то рассказывал ей, а она сидела молча и покачивалась. Мне казалось, что горячее тело ее пахнет воском и ладаном и что она скоро умрет. Может быть, даже сейчас вот ткнется лицом в пол и умрет. Со страха я начинал говорить громко, но она останавливала меня:
– Шш! А то сволочи проснутся, подумают про тебя, что ты любовник мой…
Сидела она около меня всегда в одной позе: согнувшись, сунув кисти рук между колен, сжимая их острыми костями ног. Грудей у нее не было, и даже сквозь толстую холстину рубахи проступали ребра, точно обручи на рассохшейся бочке. Сидит долго молча и вдруг прошепчет:
– Хоть умереть бы, что ли, такая все тоска…
Или спросит кого-то:
– Вот и дожила – ну?
– Спи! – говорила она, прерывая меня на полуслове, разгибалась и, серая, таяла бесшумно в темноте кухни.
– Ведьма! – звал ее Саша за глаза.
Я предложил ему:
– А ты в глаза скажи ей это!
– Думаешь, побоюсь?
Но тотчас же сморщился, говоря:
– Нет, в глаза не скажу! Может, она вправду ведьма…
Относясь ко всем пренебрежительно и сердито, она и мне ни в чем не мирволила, – дернет меня за ногу в шесть часов утра и кричит:
– Буде дрыхнуть-то! Тащи дров! Ставь самовар! Чисти картошку!..
Просыпался Саша и ныл:
– Что ты орешь? Я хозяину скажу, спать нельзя…
Быстро передвигая по кухне свои сухие кости, она сверкала в его сторону воспаленными бессонницей глазами:
– У, богова ошибка! Был бы ты мне пасынок, я бы тебя ощипала.
– Проклятая, – ругался Саша и по дороге в магазин внушал мне: – Надо сделать, чтоб ее прогнали. Надо, незаметно, соли во все подбавлять, – если у нее все будет пересолено, прогонят ее. А то керосину! Ты чего зеваешь?
– А ты?
Он сердито фыркнул:
– Трус!
Кухарка умерла на наших глазах: наклонилась, чтобы поднять самовар, и вдруг осела на пол, точно кто-то толкнул ее в грудь, потом молча свалилась на бок, вытягивая руки вперед, а изо рта у нее потекла кровь.
Мы оба тотчас поняли, что она умерла, но, стиснутые испугом, долго смотрели на нее, не в силах слова сказать. Наконец Саша стремглав бросился вон из кухни, а я, не зная, что делать, прижался у окна, на свету. Пришел хозяин, озабоченно присел на корточки, пощупал лицо кухарки пальцем, сказал:
– Действительно умерла… Что такое?
И стал креститься в угол, на маленький образок Николы Чудотворца, а помолившись, скомандовал в сени:
– Каширин, беги, объяви полиции!
Пришел полицейский, потоптался, получил на чай, ушел; потом снова явился, а с ним – ломовой извозчик; они взяли кухарку за ноги, за голову и унесли ее на улицу. Заглянула из сеней хозяйка, приказала мне:
– Вымой пол!
А хозяин сказал:
– Хорошо, что она вечером померла…
Я не понял, почему это хорошо. Когда ложились спать, Саша сказал мне необычно кротко:
– Не гаси лампу!
– Боишься?
Он закутал голову одеялом и долго лежал молча. Ночь была тихая, словно прислушивалась к чему-то, чего-то ждала, а мне казалось, что вот в следующую секунду ударят в колокол и вдруг все в городе забегают, закричат в великом смятении страха.
Саша высунул нос из-под одеяла и предложил тихонько:
– Давай ляжем на печи, рядом?
– Жарко на печи.
Помолчав, он сказал:
– Как она – сразу, а? Вот тебе и ведьма… Не могу уснуть…
– И я не могу.
Он стал рассказывать о покойниках, как они, выходя из могил, бродят до полуночи по городу, ищут, где жили, где у них остались родные.
– Покойники помнят только город, – тихонько говорил он, – а улицы и дома не помнят уж…
Становилось все тише, как будто темнее. Саша приподнял голову и спросил:
– Хочешь, посмотрим мой сундук?
Мне давно хотелось узнать, что он прячет в сундуке. Он запирал его висячим замком, а открывал всегда с какими-то особенными предосторожностями и, если я пытался заглянуть в сундук, грубо спрашивал:
– Чего тебе надо? Ну?
Когда я согласился, он сел на постели, не спуская ног на пол, и уже тоном приказания велел мне поставить сундук на постель, к его ногам. Ключ висел у него на гайтане, вместе с нательным крестом. Оглянув темные углы кухни, он важно нахмурился, отпер замок, подул на крышку сундука, точно она была горячая, и, наконец приподняв ее, вынул несколько пар белья.
Сундук был до половины наполнен аптечными коробками, свертками разноцветной чайной бумаги, жестянками из-под ваксы и сардин.
– Это что?
– А вот увидишь…
Он обнял сундук ногами и склонился над ним, напевая тихонько:
– Царю небесный…
Я ожидал увидеть игрушки: я никогда не имел игрушек и относился к ним с наружным презрением, но не без зависти к тому, у кого они были. Мне очень понравилось, что у Саши, такого солидного, есть игрушки; хотя он и скрывает их стыдливо, но мне понятен был этот стыд.
Открыв первую коробку, он вынул из нее оправу от очков, надел ее на нос и, строго глядя на меня, сказал:
– Это ничего не значит, что стекол нет, это уж такие очки!
– Дай мне посмотреть!
– Тебе они не по глазам. Это для темных глаз, а у тебя какие-то светлые, – объяснил он и по-хозяйски крякнул, но тотчас же испуганно осмотрел всю кухню.
В коробке из-под ваксы лежало много разнообразных пуговиц, – он объяснил мне с гордостью:
– Это я всё на улице собрал! Сам. Тридцать семь уж…
В третьей коробке оказались большие медные булавки, тоже собранные на улице, потом – сапожные подковки, стертые, сломанные и цельные, пряжки от башмаков и туфель, медная дверная ручка, сломанный костяной набалдашник трости, девичья головная гребенка, «Сонник и оракул» и еще множество вещей такой же ценности.
В моих поисках тряпок и костей я легко мог бы собрать таких пустяковых штучек за один месяц в десять раз больше. Сашины вещи вызвали у меня чувство разочарования, смущения и томительной жалости к нему. А он разглядывал каждую штучку внимательно, любовно гладил ее пальцами, его толстые губы важно оттопырились, выпуклые глаза смотрели умиленно и озабоченно, но очки делали его детское лицо смешным.
– Зачем это тебе?
Он мельком взглянул на меня сквозь оправу очков и спросил ломким дискантом:
– Хочешь, подарю что-нибудь?
– Нет, не надо…
Видимо, обиженный отказом и недостатком внимания к богатству его, он помолчал минуту, потом тихонько предложил:
– Возьми полотенце, перетрем все, а то запылилось…
Когда вещи были перетерты и уложены, он кувырнулся в постель, лицом к стене. Дождь пошел, капало с крыши, в окна торкался ветер.
Не оборачиваясь ко мне, Саша сказал:
– Погоди, когда в саду станет суше, я тебе покажу такую штуку – ахнешь!
Я промолчал, укладываясь спать.
Прошло еще несколько секунд, он вдруг вскочил и, царапая руками стену, с потрясающей убедительностью заговорил:
– Я боюсь… Господи, я боюсь! Господи помилуй! Что же это?
Тут и я испугался до онемения: мне показалось, что у окна во двор, спиной ко мне, стоит кухарка, наклонив голову, упираясь лбом в стекло, как стояла она живая, глядя на петушиный бой.
Саша рыдал, царапая стену, дрыгая ногами. Я с трудом, точно по горячим угольям, не оглядываясь, перешел кухню и лег рядом с ним.
Наревевшись до утомления, мы заснули.
Через несколько дней после этого был какой-то праздник, торговали до полудня, обедали дома, и, когда хозяева после обеда легли спать, Саша таинственно сказал мне:
– Идем!
Я догадался, что сейчас увижу штуку, которая заставит меня ахнуть.
Вышли в сад. На узкой полосе земли, между двух домов, стояло десятка полтора старых лип, могучие стволы были покрыты зеленой ватой лишаев, черные голые сучья торчали мертво. И ни одного вороньего гнезда среди них. Деревья – точно памятники на кладбище. Кроме этих лип, в саду ничего не было, ни куста, ни травы; земля на дорожках плотно утоптана и черна, точно чугунная; там, где из-под жухлой прошлогодней листвы видны ее лысины, она тоже подернута плесенью, как стоячая вода ряской.
Саша прошел за угол, к забору, с улицы, остановился под липой и, выкатив глаза, поглядел в мутные окна соседнего дома. Присел на корточки, разгреб руками кучу листьев, – обнаружился толстый корень и около него два кирпича, глубоко вдавленные в землю. Он приподнял их – под ними оказался кусок кровельного железа, под железом – квадратная дощечка, наконец предо мною открылась большая дыра, уходя под корень.
Саша зажег спичку, потом огарок восковой свечи, сунул его в эту дырку и сказал мне:
– Гляди! Не бойся только…