Иногда в голову лезут странные мысли. Что, если какие-нибудь инопланетяне задались бы целью вывести различные породы Хомо Сапиенсов, точно так же как последние выводят породы собак и голубей и сорта помидоров? Каков был бы результат этого эксперимента?
Но Сапиенсы порой сами занимались разведением пород, в частности, когда представители различных династий заключали близкородственные браки. И вот что в результате получалось:

Карл II Испанский (1661-1700). Его родителями были дядя и племянница – Филипп IV и Марианна Австрийская, они вместе изображены у Веласкеса в «Менинах»

На самом деле, они были куда ближе, чем просто дядя и племянница – вместо 32 предков в пятом поколении, положенных обычному человеку у Карлоса было всего 10. И результат не заставил себя ждать - король был не столько внешне уродлив, но имел кучу всяких болезней, страдал бесплодием и умственной отсталостью.
Еще портреты:

А вот жены Карла II – Мария –Луиза Орлеанская и Мария-Анна Пфальц-Нойбургская:

Одна другой краше! Обратите внимание на губы и подбородки

Родная сестра Карлоса – Маргарита Тереза (1651-1673). Это ее Веласкес изобразил в пятилетнем возрасте, в окружении карликов и менин.
Здесь ей пятнадцать лет, портрет работы Хуана Батисты дель Масо, ученика и зятя Веласкеса.
Если Маргарита кажется уродливой, то нужно вспомнить, что все познается в сравнении. Выдали ее замуж за императора Священной Римской империи Леопольда I (1640-1705), который приходился ей дядей и кузеном одновременно (напомню, больше, чем просто дядей и кузеном). Вот такой вот был красавчик:

По сравнению с ним внешность Карла II кажется если не привлекательной, то хотя бы "интересной". Но в отличие от своего племянника, кузена и шурина одновременно Леопольд не был идиотом и имел множество детей от трех жен.
Свифт, описывая внешность короля Лилипутии, упоминает «австрийские губы». Вот такие вот они и были, губы Габсбургов и их родичей. Интересно, что было бы, если бы эксперимент по выведению породы губошлепов с глазами навыкате продолжался еще лет 200?

(16611106 ) - 1 ноября ), король Испании с 1665 года, последний представитель дома Габсбургов на испанском престоле, из-за дурной наследственности отличался чрезвычайной болезненностью.

Бо́льшую часть царствования регентшей была его мать; ненадолго власть оказалась в руках внебрачного сына его отца, дона Хуана Австрийского . Период царствования Карла - время глубокого политического и экономического кризиса в Испании, начавшегося ещё при его отце и деде; в провинциях усилился сепаратизм, в стране несколько раз был сильный голод. При мадридском дворе шла постоянная борьба олигархических группировок. Смерть Карла положила конец правящей династии в стране и привела к Войне за испанское наследство , по результатам которой на престол взошли французские Бурбоны.

Характеристика личности и здоровья

Единственный переживший отца законнорожденный сын Филиппа IV ; родился от брака с его родной племянницей Марианной Австрийской , пережив четырёх старших братьев, скончавшихся в детстве. Оказался страстно ожидаемым наследником.

В то время как обычный человек в пятом поколении имеет 32 различных предка, у Карла II по причине близкородственных браков в роду их было только 10, и все 8 прадедов и прабабок произошли от Хуаны I Безумной . Имел врождённые уродства - длинные нижняя челюсть и язык впоследствии мешали ему членораздельно говорить и жевать пищу. Карл II имел непропорционально большую голову, при этом король был очень высок, его рост достигал 1,92 м. По утверждениям, кроме золотухи , лихорадки, размягчения костей и эпилепсии, также страдал от диареи , частой рвоты, преждевременной эякуляции и импотенции. Очень поздно научился ходить, говорить и писать. Как утверждают современные исследователи, четвёртая часть генома монарха была гомозиготной, что делало короля более уязвимым к болезням . Прожил до 38 лет, что является большим сроком жизни для инвалида в ту эпоху.

Его мать Марианна и придворные заботились только о том, чтобы следить за его здоровьем (и то это сводилось не столько к лечению, сколько к экзорцизму , «снятию порчи ») и не перетруждать больного ребёнка; в результате до десяти лет с ним обращались как с младенцем и затем ещё долго ничему не обучали, что плохо сказалось на его умственном развитии. В 1667 году королевским воспитателем был назначен Франсиско Рамос дель Мансано. Как пишут: «Сам король был очень деликатного темперамента. Чаще всего он проводил целые дни в своем дворце, играя в бирюльки или какие-нибудь детские игры со своими карликами; у него не было никаких других забот, кроме соблюдения дворцового этикета и механического исполнения религиозных обрядов» .

Отличался исполненной достоинства приверженностью к традициям и глубокой набожностью. В июле 1699 года по совету духовника к нему начали применять экзорцизм - здоровье короля после этого не улучшилось, но прозвище «Зачарованный» мадридцы своему монарху присвоить успели.

Характеристика правления

Маленькому Карлу не исполнилось и четырёх лет, как его отец скончался, и он стал номинальным королём Испании. Правление взяла в свои руки его мать Марианна Австрийская . Ожидалось, что регентство продлится до совершеннолетия Карла (14-го дня рождения) 6 ноября 1675 года. Согласно завещанию покойного Филиппа, опекуном становилась Марианна, помогать которой должна была выбранная покойным Правительственная хунта. Тем не менее, Марианна предпочла править, опираясь на фаворитов (так же, как её современница Анна Австрийская во Франции), которых также считали её любовниками. Когда королю наконец исполнилось 14 лет, он попытался остановить регентство и назначить премьер-министром вместо любовника матери своего внебрачного брата дона Хуана Австрийского. Это не удалось, и регентство было продлено ещё на два года, после чего наконец дон Хуан стал главой правительства и начал проводить реформы, пока неожиданно не скончался. После смерти дона Хуана король по его выбору женился на французской принцессе, но когда она скончалась, верх взяла проавстрийская партия, и его второй женой стала свояченица императора Леопольда, которая благодаря своей сильной личности начала направлять политику последних 10 лет его жизни. Одновременно разворачивались интриги вокруг вопроса о том, кто унаследует Испанию за бездетным королём.

Страна в течение 35-летнего царствования Карла пережила один из самых тяжелых периодов истории. Она была разорена вследствие полного развала управления, взяточничества, казнокрадства и постоянных военных поражений. Постоянные неудачные войны не позволяли провести крупные реформы, в которых нуждалась страна. Международный престиж Испании был подорван и она превращалась во второразрядную европейскую страну. Одновременно закончился золотой век испанской культуры .

Испания судорожно пыталась сохранить все свои владения в Европе и колонии. Её главным противником стала крепнущая под властью Людовика XIV Франция, которая стремилась отобрать у неё Южные Нидерланды, Франш-Конте и Каталонию, благодаря чему ведутся многочисленные войны. В поисках союзников против Франции испанцы сближаются со своими давними врагами - Англией и Голландией. Англо-испанский договор 1670 года был призван ослабить нажим флибустьеров в Вест-Индии на испанские корабли. Одновременно независимость обретает Португалия.

Хронология событий

• сентябрь 1666 года - фаворит королевы иезуит Иоанн Эберхард Нитгард получает от неё должность Великого Инквизитора, благодаря чему он автоматически входит в Правительственную хунту. Между Нитгардом и побочным братом короля доном Хуаном Австрийским начинаются трения и борьба за власть.
• май 1667-май 1668 года - Деволюционная война между Францией и Испанией за владение Нидерландами, закончена Аахенским миром
• 18 февраля 1668 года - Португалия окончательно возвращает себе независимость
• весна 1669 года - организация Комиссии реформ
• 25 февраля 1669 года - королеву вынуждают отправить Нитгарда посланником в Рим, поскольку Мадрид находился накануне путча благодаря усилиям дона Хуана
• июнь 1669 года - дон Хуан становится генеральным наместником короны в Сарагосе и покидает Мадрид
• июль 1670 года - Испания уступает Англии захваченные при Кромвеле территории в Центральной Америке, в том числе Ямайку
• 1670 год - англо-испанский договор против флибустьерства
• 1672-1678 годы - Испания принимает участие в Голландской войне против Франции. В 1678 году Испания по Нимвегенскому миру теряет фрейграфство Бургундию и Южную Фландрию, исконно габсбургские земли
• 1674-1678 годы - восстание в сицилийской Мессине , которая требовала равноправие с Палермо
• 1675 год - номинальное совершеннолетие Карла II. Король, желая утвердиться во власти, вызывает своего сводного брата дона Хуана. Но переговоры короля с матерью, где он пытался сообщить ей, что назначает дона Хуана премьер-министром, постигли неудача. Королева вместе с духовником переубеждают мнительного Карла: дона Хуана отсылают в Мессину, а регентство продляется ещё на два года. У королевы новый фаворит, который становится премьер-министром - дон Фернандо де Валенсуэла, впоследствии маркиз Вильясьерра.
• 15 декабря 1676 года - возмутившись этим назначением, гранды обнародуют манифест, требуя удалить от Карла мать, Валенсуэлу взять под стражу, а дона Хуана снова призвать в Мадрид. Дона Хуана действительно призывают в Мадрид и делают премьер-министром, а Валенсуэлу ссылают, в конце концов, на Филиппины
• 1677 год - заканчивается эпоха регентства. Король принимает присягу штатов
• 1678 год - проходят кортесы Карла II
• январь 1679 года - создана Торговая Комиссия (в будущем она станет Торгово-денежной палатой). Налоговые льготы, послабления, утверждения суперинтендантств и прочие реформы закладывают предпосылки экономического усиления Испании в будущем столетии
• март 1679 года - создана Монетная комиссия
• 17 сентября 1679 года - дон Хуан неожиданно умирает
• 1679 год - первый брак Карла с французской принцессой (по выбору дона Хуана)
• февраль 1680 года - новым премьер-министром назначают герцога Мединасели , он продолжает политику дона Хуана
• 1680 год - декрет (своего рода денежная реформа) Монетной комиссии, приведшая к финансовой катастрофе многих домов, но в итоге наконец стабилизировавшая денежную систему страны
• 1680 год - одно из самостоятельных действий Карла: он велел исследовать деятельность инквизиции (по-видимому, он был против её жестокостей), учредив Великую Хунту
• 1 ноября 1681 года - издание Свода законов для Южной Америки, после чего колонии наконец получают правовые гарантии и универсальный кодекс
• 1683-1684 годы - Франция нападает на Люксембург, Фландрию и Каталонию. В августе 1684 года в Регенсбурге заключается мир
• 1684 год - проходит Собрание штатов страны без короля (Верховная хунта)
• 1685 год - отставка премьер-министра Мединасели по причине экономических и внешнеполитических неудач
• 1689 год - символическое возвращение Барселоне привилегий. Вообще, улучшения связей короны с городами и дворянством
• 1690 год - брак Карла с кандидатурой австрийского императора. Мария Анна Пфальц-Нойбургская активно участвует в политике.
• 1691 год - отставка премьер-министра Опоресы
• 1691 год - французы берут Барселону, второй раз - в 1697 году
• 1693 год - французы берут Росас
• 1694 год - французы берут Жирону
• 1695 год - французы обстреливают испанский Брюссель
• 1696 год - умирает королева Марианна
• 1697 год - заключен Рисвикский мир с французами с оглядкой на престолонаследие. Испании возвращают Каталонию
• 1698-1699 года - Опореса снова глава правительства
• 29 октября 1700 года - Карл назначает регентом архиепископа Толедо, кардинала Луиса де Портокарреро
• 1 ноября 1700 года - Карл умирает

Семья

Женат дважды:

Испанское наследство

Здоровье Карла всегда было так слабо, что первый тайный договор о разделе испанского наследства между императором и французским королём был заключен ещё в 1668 году, через три года после вступления Карла на престол. Новый договор был заключен в 1698 году, подобные тайные переговоры продолжались до кончины Карла.

В последние годы Карл II, чьё состояние быстро ухудшалось, озаботился наследованием престола: он завещал его сначала своему внучатому племяннику Иосифу Фердинанду Баварскому , а после того, как он скончался в детском возрасте в феврале 1699 года - Филиппу, герцогу Анжуйскому , внуку Людовика XIV, который приходился Карлу II тоже внучатым племянником, поскольку король Франции был женат на его старшей сестре Марии Терезии . Завещание было составлено вопреки давлению проавстрийской супруги Карла и по совету папы Римского и архиепископа Толедского. (Стоит отметить, что завещание Карла оговаривало наследие всей страны целиком, тогда как тайные переговоры за спиной Испании предусматривали раздел государства).

Это завещание было оспорено другими претендентами, и началась Война за испанское наследство , стоившая Европе полумиллиона жизней только военных потерь.

Генеалогия

Предки Карла II, короля Испании

Карл V (1500 - 1558) Филипп II (1527 - 1598) король Испании Изабелла Португальская (1503 - 1539) Филипп III (1578 - 1621) король Испании Максимилиан II (1527 - 1576) император Священной Римской империи Анна Австрийская (1549 - 1580) Мария Испанская (1528 - 1603) Филипп IV (1605 - 1665) король Испании Фердинанд I (1503 - 1564) король Священной Римской империи Карл II (1540 - 1590) эрцгерцог Австрии Анна Богемская и Венгерская (1503 - 1547) Маргарита Австрийская (1584 - 1611) Альбрехт V (1528 - 1579) герцог Баварии Мария Анна Баварская (1551 - 1608) Анна Австрийская (1528 - 1590) Карл II (1661 - 1700), король Испании Карл II (1540 - 1590) эрцгерцог Австрии Фердинанд II (1578 - 1637) император Священной Римской империи Мария Анна Баварская (1551 - 1608) Фердинанд III (1608 - 1657) император Священной Римской империи Вильгельм V (1548 - 1626) герцог Баварии Мария Анна Баварская (1574 - 1616) Рената Лотарингская (1544 - 1602) Марианна Австрийская (1634 - 1696) Филипп II (1527 - 1598) король Испании Филипп III (1578 - 1621) король Испании Анна Австрийская (1549 - 1580) Мария Анна Испанская (1606 - 1646) Карл II (1540 - 1590) эрцгерцог Австрии Савойская династия (1871-1873) Бурбоны (1874-1931, 1975-)

Отрывок, характеризующий Карл II (король Испании)

Доктор вышел в сени, чтобы умыть руки.
– Ах, бессовестные, право, – говорил доктор камердинеру, лившему ему воду на руки. – Только на минуту не досмотрел. Ведь вы его прямо на рану положили. Ведь это такая боль, что я удивляюсь, как он терпит.
– Мы, кажется, подложили, господи Иисусе Христе, – говорил камердинер.
В первый раз князь Андрей понял, где он был и что с ним было, и вспомнил то, что он был ранен и как в ту минуту, когда коляска остановилась в Мытищах, он попросился в избу. Спутавшись опять от боли, он опомнился другой раз в избе, когда пил чай, и тут опять, повторив в своем воспоминании все, что с ним было, он живее всего представил себе ту минуту на перевязочном пункте, когда, при виде страданий нелюбимого им человека, ему пришли эти новые, сулившие ему счастие мысли. И мысли эти, хотя и неясно и неопределенно, теперь опять овладели его душой. Он вспомнил, что у него было теперь новое счастье и что это счастье имело что то такое общее с Евангелием. Потому то он попросил Евангелие. Но дурное положение, которое дали его ране, новое переворачиванье опять смешали его мысли, и он в третий раз очнулся к жизни уже в совершенной тишине ночи. Все спали вокруг него. Сверчок кричал через сени, на улице кто то кричал и пел, тараканы шелестели по столу и образам, в осенняя толстая муха билась у него по изголовью и около сальной свечи, нагоревшей большим грибом и стоявшей подле него.
Душа его была не в нормальном состоянии. Здоровый человек обыкновенно мыслит, ощущает и вспоминает одновременно о бесчисленном количестве предметов, но имеет власть и силу, избрав один ряд мыслей или явлений, на этом ряде явлений остановить все свое внимание. Здоровый человек в минуту глубочайшего размышления отрывается, чтобы сказать учтивое слово вошедшему человеку, и опять возвращается к своим мыслям. Душа же князя Андрея была не в нормальном состоянии в этом отношении. Все силы его души были деятельнее, яснее, чем когда нибудь, но они действовали вне его воли. Самые разнообразные мысли и представления одновременно владели им. Иногда мысль его вдруг начинала работать, и с такой силой, ясностью и глубиною, с какою никогда она не была в силах действовать в здоровом состоянии; но вдруг, посредине своей работы, она обрывалась, заменялась каким нибудь неожиданным представлением, и не было сил возвратиться к ней.
«Да, мне открылась новое счастье, неотъемлемое от человека, – думал он, лежа в полутемной тихой избе и глядя вперед лихорадочно раскрытыми, остановившимися глазами. Счастье, находящееся вне материальных сил, вне материальных внешних влияний на человека, счастье одной души, счастье любви! Понять его может всякий человек, но сознать и предписать его мот только один бог. Но как же бог предписал этот закон? Почему сын?.. И вдруг ход мыслей этих оборвался, и князь Андрей услыхал (не зная, в бреду или в действительности он слышит это), услыхал какой то тихий, шепчущий голос, неумолкаемо в такт твердивший: „И пити пити питии“ потом „и ти тии“ опять „и пити пити питии“ опять „и ти ти“. Вместе с этим, под звук этой шепчущей музыки, князь Андрей чувствовал, что над лицом его, над самой серединой воздвигалось какое то странное воздушное здание из тонких иголок или лучинок. Он чувствовал (хотя это и тяжело ему было), что ему надо было старательна держать равновесие, для того чтобы воздвигавшееся здание это не завалилось; но оно все таки заваливалось и опять медленно воздвигалось при звуках равномерно шепчущей музыки. „Тянется! тянется! растягивается и все тянется“, – говорил себе князь Андрей. Вместе с прислушаньем к шепоту и с ощущением этого тянущегося и воздвигающегося здания из иголок князь Андрей видел урывками и красный, окруженный кругом свет свечки и слышал шуршанъе тараканов и шуршанье мухи, бившейся на подушку и на лицо его. И всякий раз, как муха прикасалась к егв лицу, она производила жгучее ощущение; но вместе с тем его удивляло то, что, ударяясь в самую область воздвигавшегося на лице его здания, муха не разрушала его. Но, кроме этого, было еще одно важное. Это было белое у двери, это была статуя сфинкса, которая тоже давила его.
«Но, может быть, это моя рубашка на столе, – думал князь Андрей, – а это мои ноги, а это дверь; но отчего же все тянется и выдвигается и пити пити пити и ти ти – и пити пити пити… – Довольно, перестань, пожалуйста, оставь, – тяжело просил кого то князь Андрей. И вдруг опять выплывала мысль и чувство с необыкновенной ясностью и силой.
«Да, любовь, – думал он опять с совершенной ясностью), но не та любовь, которая любит за что нибудь, для чего нибудь или почему нибудь, но та любовь, которую я испытал в первый раз, когда, умирая, я увидал своего врага и все таки полюбил его. Я испытал то чувство любви, которая есть самая сущность души и для которой не нужно предмета. Я и теперь испытываю это блаженное чувство. Любить ближних, любить врагов своих. Все любить – любить бога во всех проявлениях. Любить человека дорогого можно человеческой любовью; но только врага можно любить любовью божеской. И от этого то я испытал такую радость, когда я почувствовал, что люблю того человека. Что с ним? Жив ли он… Любя человеческой любовью, можно от любви перейти к ненависти; но божеская любовь не может измениться. Ничто, ни смерть, ничто не может разрушить ее. Она есть сущность души. А сколь многих людей я ненавидел в своей жизни. И из всех людей никого больше не любил я и не ненавидел, как ее». И он живо представил себе Наташу не так, как он представлял себе ее прежде, с одною ее прелестью, радостной для себя; но в первый раз представил себе ее душу. И он понял ее чувство, ее страданья, стыд, раскаянье. Он теперь в первый раз поняд всю жестокость своего отказа, видел жестокость своего разрыва с нею. «Ежели бы мне было возможно только еще один раз увидать ее. Один раз, глядя в эти глаза, сказать…»
И пити пити пити и ти ти, и пити пити – бум, ударилась муха… И внимание его вдруг перенеслось в другой мир действительности и бреда, в котором что то происходило особенное. Все так же в этом мире все воздвигалось, не разрушаясь, здание, все так же тянулось что то, так же с красным кругом горела свечка, та же рубашка сфинкс лежала у двери; но, кроме всего этого, что то скрипнуло, пахнуло свежим ветром, и новый белый сфинкс, стоячий, явился пред дверью. И в голове этого сфинкса было бледное лицо и блестящие глаза той самой Наташи, о которой он сейчас думал.
«О, как тяжел этот неперестающий бред!» – подумал князь Андрей, стараясь изгнать это лицо из своего воображения. Но лицо это стояло пред ним с силою действительности, и лицо это приближалось. Князь Андрей хотел вернуться к прежнему миру чистой мысли, но он не мог, и бред втягивал его в свою область. Тихий шепчущий голос продолжал свой мерный лепет, что то давило, тянулось, и странное лицо стояло перед ним. Князь Андрей собрал все свои силы, чтобы опомниться; он пошевелился, и вдруг в ушах его зазвенело, в глазах помутилось, и он, как человек, окунувшийся в воду, потерял сознание. Когда он очнулся, Наташа, та самая живая Наташа, которую изо всех людей в мире ему более всего хотелось любить той новой, чистой божеской любовью, которая была теперь открыта ему, стояла перед ним на коленях. Он понял, что это была живая, настоящая Наташа, и не удивился, но тихо обрадовался. Наташа, стоя на коленях, испуганно, но прикованно (она не могла двинуться) глядела на него, удерживая рыдания. Лицо ее было бледно и неподвижно. Только в нижней части его трепетало что то.
Князь Андрей облегчительно вздохнул, улыбнулся и протянул руку.
– Вы? – сказал он. – Как счастливо!
Наташа быстрым, но осторожным движением подвинулась к нему на коленях и, взяв осторожно его руку, нагнулась над ней лицом и стала целовать ее, чуть дотрогиваясь губами.
– Простите! – сказала она шепотом, подняв голову и взглядывая на него. – Простите меня!
– Я вас люблю, – сказал князь Андрей.
– Простите…
– Что простить? – спросил князь Андрей.
– Простите меня за то, что я сделала, – чуть слышным, прерывным шепотом проговорила Наташа и чаще стала, чуть дотрогиваясь губами, целовать руку.
– Я люблю тебя больше, лучше, чем прежде, – сказал князь Андрей, поднимая рукой ее лицо так, чтобы он мог глядеть в ее глаза.
Глаза эти, налитые счастливыми слезами, робко, сострадательно и радостно любовно смотрели на него. Худое и бледное лицо Наташи с распухшими губами было более чем некрасиво, оно было страшно. Но князь Андрей не видел этого лица, он видел сияющие глаза, которые были прекрасны. Сзади их послышался говор.
Петр камердинер, теперь совсем очнувшийся от сна, разбудил доктора. Тимохин, не спавший все время от боли в ноге, давно уже видел все, что делалось, и, старательно закрывая простыней свое неодетое тело, ежился на лавке.
– Это что такое? – сказал доктор, приподнявшись с своего ложа. – Извольте идти, сударыня.
В это же время в дверь стучалась девушка, посланная графиней, хватившейся дочери.
Как сомнамбулка, которую разбудили в середине ее сна, Наташа вышла из комнаты и, вернувшись в свою избу, рыдая упала на свою постель.

С этого дня, во время всего дальнейшего путешествия Ростовых, на всех отдыхах и ночлегах, Наташа не отходила от раненого Болконского, и доктор должен был признаться, что он не ожидал от девицы ни такой твердости, ни такого искусства ходить за раненым.
Как ни страшна казалась для графини мысль, что князь Андрей мог (весьма вероятно, по словам доктора) умереть во время дороги на руках ее дочери, она не могла противиться Наташе. Хотя вследствие теперь установившегося сближения между раненым князем Андреем и Наташей приходило в голову, что в случае выздоровления прежние отношения жениха и невесты будут возобновлены, никто, еще менее Наташа и князь Андрей, не говорил об этом: нерешенный, висящий вопрос жизни или смерти не только над Болконским, но над Россией заслонял все другие предположения.

Пьер проснулся 3 го сентября поздно. Голова его болела, платье, в котором он спал не раздеваясь, тяготило его тело, и на душе было смутное сознание чего то постыдного, совершенного накануне; это постыдное был вчерашний разговор с капитаном Рамбалем.
Часы показывали одиннадцать, но на дворе казалось особенно пасмурно. Пьер встал, протер глаза и, увидав пистолет с вырезным ложем, который Герасим положил опять на письменный стол, Пьер вспомнил то, где он находился и что ему предстояло именно в нынешний день.
«Уж не опоздал ли я? – подумал Пьер. – Нет, вероятно, он сделает свой въезд в Москву не ранее двенадцати». Пьер не позволял себе размышлять о том, что ему предстояло, но торопился поскорее действовать.
Оправив на себе платье, Пьер взял в руки пистолет и сбирался уже идти. Но тут ему в первый раз пришла мысль о том, каким образом, не в руке же, по улице нести ему это оружие. Даже и под широким кафтаном трудно было спрятать большой пистолет. Ни за поясом, ни под мышкой нельзя было поместить его незаметным. Кроме того, пистолет был разряжен, а Пьер не успел зарядить его. «Все равно, кинжал», – сказал себе Пьер, хотя он не раз, обсуживая исполнение своего намерения, решал сам с собою, что главная ошибка студента в 1809 году состояла в том, что он хотел убить Наполеона кинжалом. Но, как будто главная цель Пьера состояла не в том, чтобы исполнить задуманное дело, а в том, чтобы показать самому себе, что не отрекается от своего намерения и делает все для исполнения его, Пьер поспешно взял купленный им у Сухаревой башни вместе с пистолетом тупой зазубренный кинжал в зеленых ножнах и спрятал его под жилет.
Подпоясав кафтан и надвинув шапку, Пьер, стараясь не шуметь и не встретить капитана, прошел по коридору и вышел на улицу.
Тот пожар, на который так равнодушно смотрел он накануне вечером, за ночь значительно увеличился. Москва горела уже с разных сторон. Горели в одно и то же время Каретный ряд, Замоскворечье, Гостиный двор, Поварская, барки на Москве реке и дровяной рынок у Дорогомиловского моста.
Путь Пьера лежал через переулки на Поварскую и оттуда на Арбат, к Николе Явленному, у которого он в воображении своем давно определил место, на котором должно быть совершено его дело. У большей части домов были заперты ворота и ставни. Улицы и переулки были пустынны. В воздухе пахло гарью и дымом. Изредка встречались русские с беспокойно робкими лицами и французы с негородским, лагерным видом, шедшие по серединам улиц. И те и другие с удивлением смотрели на Пьера. Кроме большого роста и толщины, кроме странного мрачно сосредоточенного и страдальческого выражения лица и всей фигуры, русские присматривались к Пьеру, потому что не понимали, к какому сословию мог принадлежать этот человек. Французы же с удивлением провожали его глазами, в особенности потому, что Пьер, противно всем другим русским, испуганно или любопытна смотревшим на французов, не обращал на них никакого внимания. У ворот одного дома три француза, толковавшие что то не понимавшим их русским людям, остановили Пьера, спрашивая, не знает ли он по французски?
Пьер отрицательно покачал головой и пошел дальше. В другом переулке на него крикнул часовой, стоявший у зеленого ящика, и Пьер только на повторенный грозный крик и звук ружья, взятого часовым на руку, понял, что он должен был обойти другой стороной улицы. Он ничего не слышал и не видел вокруг себя. Он, как что то страшное и чуждое ему, с поспешностью и ужасом нес в себе свое намерение, боясь – наученный опытом прошлой ночи – как нибудь растерять его. Но Пьеру не суждено было донести в целости свое настроение до того места, куда он направлялся. Кроме того, ежели бы даже он и не был ничем задержан на пути, намерение его не могло быть исполнено уже потому, что Наполеон тому назад более четырех часов проехал из Дорогомиловского предместья через Арбат в Кремль и теперь в самом мрачном расположении духа сидел в царском кабинете кремлевского дворца и отдавал подробные, обстоятельные приказания о мерах, которые немедленно должны были бытт, приняты для тушения пожара, предупреждения мародерства и успокоения жителей. Но Пьер не знал этого; он, весь поглощенный предстоящим, мучился, как мучаются люди, упрямо предпринявшие дело невозможное – не по трудностям, но по несвойственности дела с своей природой; он мучился страхом того, что он ослабеет в решительную минуту и, вследствие того, потеряет уважение к себе.
Он хотя ничего не видел и не слышал вокруг себя, но инстинктом соображал дорогу и не ошибался переулками, выводившими его на Поварскую.
По мере того как Пьер приближался к Поварской, дым становился сильнее и сильнее, становилось даже тепло от огня пожара. Изредка взвивались огненные языка из за крыш домов. Больше народу встречалось на улицах, и народ этот был тревожнее. Но Пьер, хотя и чувствовал, что что то такое необыкновенное творилось вокруг него, не отдавал себе отчета о том, что он подходил к пожару. Проходя по тропинке, шедшей по большому незастроенному месту, примыкавшему одной стороной к Поварской, другой к садам дома князя Грузинского, Пьер вдруг услыхал подле самого себя отчаянный плач женщины. Он остановился, как бы пробудившись от сна, и поднял голову.
В стороне от тропинки, на засохшей пыльной траве, были свалены кучей домашние пожитки: перины, самовар, образа и сундуки. На земле подле сундуков сидела немолодая худая женщина, с длинными высунувшимися верхними зубами, одетая в черный салоп и чепчик. Женщина эта, качаясь и приговаривая что то, надрываясь плакала. Две девочки, от десяти до двенадцати лет, одетые в грязные коротенькие платьица и салопчики, с выражением недоумения на бледных, испуганных лицах, смотрели на мать. Меньшой мальчик, лет семи, в чуйке и в чужом огромном картузе, плакал на руках старухи няньки. Босоногая грязная девка сидела на сундуке и, распустив белесую косу, обдергивала опаленные волосы, принюхиваясь к ним. Муж, невысокий сутуловатый человек в вицмундире, с колесообразными бакенбардочками и гладкими височками, видневшимися из под прямо надетого картуза, с неподвижным лицом раздвигал сундуки, поставленные один на другом, и вытаскивал из под них какие то одеяния.

С некоторых пор стало традицией скреплять мирные договоры не только печатями и подписями государей и первых министров, но еще и брачными союзами. Не был исключением и договор, положивший конец войне в Голландии. Заключенный в Нимвегене 17 сентября 1678 года между Францией и Испанией, договор этот должен был стать началом семейной жизни Карла II Испанского и…

- Кого, ну кого я могу выдать за него замуж? - вслух размышлял Людовик XIV, у которого не было дочери на выданье. - Карлу почти семнадцать, и он вполне может жениться… Хотя выглядит этот король… Он может напугать кого угодно, не то что молоденькую девушку. Но что делать, что делать?..

Беспокойно вышагивая из угла в угол, Людовик перебирал в памяти имена всех принцесс, которые могли бы претендовать на испанский престол. Король старался не думать о своей племяннице Марии-Луизе Орлеанской, но в конце концов вынужден был признать, что дочь его брата Филиппа и Генриетты Английской лучше других подходит на роль королевы Испании.

Французский монарх очень любил свою племянницу и, разумеется, желал ей только добра. На то, как считали многие, имелась причина… При дворе еще помнили о том, как Генриетта Английская бросилась в объятия Людовика едва ли не на следующий день после свадьбы с его братом. Не была ли Мария-Луиза плодом этой страсти?.. Именно так придворные толковали нежную привязанность короля к племяннице.

Марии-Луизе Орлеанской, грациозной брюнетке с восхитительными густыми волосами, огромными карими глазами, свежими алыми губками и прелестными ямочками на щеках, только-только исполнилось шестнадцать. От матери она унаследовала лицо цвета камелии и решительный характер, от отца же - кто бы им ни был! - благородную стать, в которой никто не отказывал ни королю, ни его брату.

- Что же делать? Впрочем… - сказал вдруг Людовик, вспомнив недавний разговор со своей любовницей госпожой де Ментенон. Речь тогда шла о браке дофина. - До чего же умна эта женщина! - воскликнул король и отправился в апартаменты своей дамы сердца.

- Друг мой, - проговорила она, внимательно выслушав Людовика, - это не менее важное государственное дело, чем женитьба наследника престола. Вы уже разговаривали с отцом принцессы?

- С отцом?.. - Король изумленно посмотрел на госпожу де Ментенон. - Ах да, с отцом… Нет, еще нет…

Людовик опустился на изящную кушетку и грустно вздохнул.

- Вы же знаете, дорогая, как я люблю Марию-Луизу… Она мне почти как дочь. А этот Карл… Да он же настоящий урод! - теряя самообладание, вскричал король.

- Сир, успокойтесь, прошу вас, - тихо произнесла госпожа де Ментенон, присела рядом и ободряюще пожала руку Людовику. - Вы же знаете, что ужасная внешность и расстроенное здоровье испанского монарха - результат кровосмесительных браков восьми поколений…

- Разумеется, знаю, - кивнул совершенно расстроенный король, - но от этого нам не легче. Про него такое говорят! С ним случаются припадки, когда его так трясет, что он замертво валится на пол. Его прозвали Околдованным, и уже не раз из Карла изгоняли бесов. Король Испании отмечен печатью дьявола!

- Друг мой, вы же понимаете, - не выпуская руки короля из своей нежной ладони, повторила его любовница, - что это всего лишь болезнь. А люди есть люди - они любят сплетничать, особенно насчет своих повелителей…

- Но про него говорят, что он… - Людовик запнулся. Помолчав немного, он выпалил: - Говорят, что он не мужчина!

- И все же, Ваше Величество, вам придется поговорить с герцогом Орлеанским. Ничего не поделаешь, интересы государства превыше всего, - с сочувствием глядя на своего венценосного возлюбленного, сказала госпожа де Ментенон.

- Вы совершенно правы, дорогая, как, впрочем, и всегда, - вздохнул Людовик, поднимаясь с кушетки. - Надо уведомить Филиппа о нашем решении.

Филипп Орлеанский с портретом Марии -Луизы

Нетрудно догадаться, что Филипп Орлеанский, выслушав брата, отнюдь не пришел в восторг. Он предпочел бы, чтобы его дочь вышла замуж за дофина, в которого, кстати, она была влюблена. Девушки в ее возрасте часто влюбляются в своих кузенов, но сын Людовика XIV не обращал на Марию-Луизу никакого внимания. По правде говоря, этот медлительный, задумчивый молодой человек ценил в женщинах ум, а не красоту, поэтому он вовсе не интересовался своей хорошенькой кузиной. Однако девушка на недостаток поклонников пожаловаться не могла. Взять хотя бы принца Конти, который не сводил с нее глаз…

- Судя по портрету, - заметил Филипп Орлеанский, - король Карл с его вытянутым бледным лицом, толстой нижней губой и парой волосков на макушке не слишком привлекательный мужчина…

- А так как это парадный портрет, - вмешалась в разговор Елизавета-Шарлотта, вторая жена герцога Орлеанского и мачеха юной Марии-Луизы, - то на самом деле Карл наверняка еще уродливее!

Лизелотта всегда была откровенна и не стеснялась высказывать свое мнение даже в присутствии Людовика XIV, которого она с давних пор тайно любила.

- Но он правит вторым по величине королевством в христианском мире! - напомнил Людовик, по праву ставя Францию на первое место. - А красив он или нет, особого значения не имеет.

- Имеет, - возразила Елизавета-Шарлотта, - ведь в постель ложишься с королем, а не с короной!

Людовик XIV понимал, что Лизелотта по-своему права, но сознавал также, что если его племянница окажется на испанском троне, то он, король Франции, сможет влиять на этого выродившегося Габсбурга. Брак Марии-Луизы - дело государственной важности, и спорить тут было не о чем.

- Дорогая моя, вы станете королевой Испании! - не терпящим возражений тоном заявил племяннице Людовик XIV.

Ее только что пригласили, и не ожидавшая ничего подобного девушка испуганно замерла на месте. Однако же она очень быстро пришла в себя и подчиниться этому решению наотрез отказалась. Дочь Генриетты Английской умела постоять за себя. Увидев портрет жениха, она разразилась слезами возмущения.

- Ведь он же урод! - рыдая, повторяла Мария-Луиза.

Людовик очень долго уговаривал племянницу. Никого другого он не стал бы упрашивать так терпеливо. Наконец он воскликнул:

- Да я бы и собственной дочери не пожелал лучшего!

- Но вы можете предложить лучшее вашей племяннице, - возразила строптивая Мария-Луиза, отлично понимая, что она должна смириться со своей участью. Ослушаться Людовика XIV не смел никто.

Карл II

Брачный договор был подписан тридцатого августа в Фонтенбло. Мария-Луиза, которую отец и дядя по этому случаю щедро одарили великолепными нарядами и драгоценностями, прибыла во дворец в парадном платье, расшитом золотом и серебром. В зал ее ввели отец и дофин. Несчастная Мария-Луиза, влюбленная в юного Людовика, едва сдерживала слезы, думая о том, как было бы прекрасно, если бы их руки - ее и дофина - соединились при других обстоятельствах. Людовик же, который даже не заметил ее любви, вдруг наклонился и прошептал ей на ухо:

- Вы мне пришлете миндальной халвы, кузина? Я очень на вас рассчитываю…

Еще одним тяжким испытанием стал для принцессы день бракосочетания по доверенности. Церемонию совершал кардинал Буйонский, короля же Испании заменял принц Конти. Страстно влюбленный в невесту, он вынужден был играть роль жениха от имени другого! Принц Конти многое бы отдал, чтобы выступить против испанца во главе многотысячной армии!

Отъезд назначили на двадцатое сентября. Когда приспела пора расставания, Людовик XIV подошел к племяннице, обнял ее, поцеловал в лоб и произнес:

- Я обязан сказать вам: прощайте навек, мадам, ибо самым большим несчастьем для вас будет возвращение во Францию. Запомните хорошенько эти слова, моя дорогая…

- Не беспокойтесь, Ваше Величество, - тихо ответила Мария-Луиза, сознавая, что никогда больше она не увидит ни Францию, ни своих родных. Но все ее несчастья только начинались.

В Испанию принцессу сопровождала большая свита. С Марией-Луизой отправились ее фрейлина мадемуазель де Грансе, герцогиня д"Аркур и супруга маршала де Клерамбо… Среди мужчин она заметила шевалье де Лоррена. Подозвав герцогиню, принцесса возмущенно спросила ее:

- Как человек, отравивший мою мать, оказался в моей свите?

- О, не беспокойтесь, - ответила герцогиня. - Шевалье не поедет в Мадрид. Он вернется во Францию вместе с вашим отцом.

Мария-Луиза знала: герцог Орлеанский огорчен сильнее, чем хочет показать. Он пожелал проводить дочь как можно дальше, чтобы еще хотя бы неделю побыть с нею вместе. Расставаясь вечером с Марией-Луизой, он с трудом сдерживал слезы. Однако зачем Филипп Орлеанский взял с собой человека, которого принцесса считала убийцей своей матери? И в Париж они вернутся вместе…

Путешествие продолжалось. Кортеж принцессы медленно двигался в направлении испанской границы, оставляя позади Францию. Родина провожала Марию-Луизу ласковым солнцем и огненными красками осени. Природа, казалось, хотела на прощание подарить принцессе самый чудесный букет, но девушка была удручена и подавлена. Она уезжала, чтобы никогда больше не вернуться, и не надеялась обрести в конце пути любовь.

Однажды кто-то заметил, что позади кортежа принцессы следует одинокий путник. Кто он и почему так печален его взгляд? Говорили, что этот молодой человек был учителем Марии-Луизы - он давал ей уроки то ли рисования, то ли музыки и страстно полюбил свою ученицу. Теперь его сердце было разбито…

В хмурый и холодный день Всех Святых Мария-Луиза прибыла на берег реки Бидассоа. «Река обмена» помнила, как ее пересекали принцесса Елизавета, сестра Людовика XIII, ставшая женой принца Астурии и будущего испанского короля Филиппа IV, и донья Анна, сестра последнего, спешившая взойти на французский престол; двадцать лет прошло с тех пор, как через эту реку переправилась инфанта Мария-Терезия, чтобы стать французской королевой. Теперь настал черед Марии-Луизы. Здесь ее уже ожидали посланцы короля Карла.

Встреча произвела на принцессу и сопровождавших ее французских вельмож тягостное впечатление. Как ни старались испанцы, они не могли скрыть свою благородную бедность. Высокомерные сеньоры в сильно потрепанных костюмах черного бархата, зато с великолепными украшениями, недовольно взирали на спутников принцессы. Особенно их раздражали наряды французских посланников - графа де Виллара и герцога д"Аркура. Насупившиеся испанцы были мрачнее тучи, они вели себя столь нелюбезно, что к несчастной принцессе вернулись все ее страхи и недобрые предчувствия. Поэтому, когда ночью при свете факелов ее всего лишь с несколькими приближенными из французской свиты перевозили на другой берег, она не смогла удержаться от отчаянных рыданий.

Знакомство Марии-Луизы с первой статс-дамой, герцогиней Терранова, ничуть не развеяло тоски принцессы. Немолодая сухопарая женщина в траурных одеждах, кажется, никогда в жизни не улыбалась. Истинная дуэнья, суровая и чопорная, она должна была отныне руководить испанской королевой. Разумеется, герцогиня считала своей святой обязанностью указать этой взбалмошной французской принцессе, как вести себя при испанском дворе. И она, недолго думая, взялась за дело.

- Мадам, - произнесла она резким тоном, - королева Испании не смеется. Королева Испании не поет.

Мария-Луиза смотрела на герцогиню широко открытыми, полными изумления глазами.

- Королева Испании, - продолжала статс-дама нравоучительно, - не разговаривает с кем попало… Королева Испании не выглядывает из дворцовых окон и уж тем более в окошко кареты…

Статс-дама так увлеклась, что молодая королева с первой же встречи навсегда невзлюбила герцогиню Терранова, окрестив ее в душе «пыльным пугалом».

Но не одной только принцессе не понравилась ее статс-дама. Очень скоро между прибывшими французами и испанцами, с самого начала косо смотревшими друг на друга, вспыхнула ссора. А все из-за того, что одна из служанок нечаянно сболтнула, будто брачная церемония, которая должна была пройти в соборе Бургоса, на самом деле состоится в никому не известной крохотной деревушке Кинтанапалле в четырех лье от города… Именно туда король прибудет на свидание с невестой, там и женится на ней.

Эта новость взбудоражила французских посланников, которые сочли поведение испанцев оскорбительным. Выбор столь странного места для бракосочетания королевской пары объяснялся очень просто - плачевным состоянием испанской казны; но зачем было держать это решение в тайне от французского монарха? Ведь ни для кого не было секретом, что королевская свадьба в большом городе наносила ощутимый ущерб государственным финансам, поскольку жители по такому случаю на год освобождались от уплаты налогов. Другое дело - деревушка в несколько домов…

Что ж, финансы есть финансы, но французы узнали к тому же, что из-за тесноты в местной церкви их не допустят на церемонию. Возмущению посланников Людовика XIV не было предела, и они отправились выразить свое негодование возглавлявшему испанскую свиту герцогу Инфантанадо. По пути им встретилась герцогиня Терранова. Верхом на осле, украшенном цветастой попоной, она поспешала к юной королеве, для которой отвели жилище в более чем скромном домике. Французы в надежде выяснить, правдивы ли дошедшие до них слухи, бросились за герцогиней, но статс-дама не соизволила ответить ни на один вопрос. Раздосадованные французы, схватив животное за хвост, принялись осыпать герцогиню бранью, после чего несчастного осла так огрели хлыстом, что он рванулся вперед, как антилопа.

- Скажите вашему Инфантанадо, - крикнул вслед дуэнье герцог д"Аркур, - что, если для послов Его Королевского Величества Людовика XIV не хватит места в храме и мы не будем присутствовать на свадьбе, наш король заставит Испанию ответить за это оскорбление!

Герцогиня, с трудом удерживаясь на ослиной спине, ни жива ни мертва добралась наконец до дома, где отдыхала принцесса. Но до этого она успела сообщить герцогу Инфантанадо о требованиях «проклятых французов».

- Они готовы поубивать нас всех! - хватая воздух открытым ртом, заявила дуэнья. - Бог мой, что за люди! Вот несдержанный народ! - возмущалась статс-дама.

- Ничего, ничего, положитесь на меня, я все устрою должным образом, - успокоил дуэнью герцог Инфантанадо. - Ступайте к королеве и поторопитесь с ее одеванием. Скоро прибудут король и архиепископ Толедский.

Герцогиня отправилась к принцессе - но при виде Марии-Луизы просто за голову схватилась. Юная королева, напуганная известием о приближении Карла, которого она боялась как огня, плакала так, что слезы смывали с ее щек пудру и румяна, оставляя на лице темные потеки.

Вне себя от возмущения, первая статс-дама начала отчитывать несчастную:

- Королева Испании не плачет… Королева Испании ведет себя подобающим образом… Королева Испании… - Схватив Марию-Луизу за плечи, герцогиня Терранова принялась трясти девушку, точно грушу, и этим остановила истерику.

Кое-как Марию-Луизу одели в парчовое платье, усеянное драгоценностями, и набросили ей на плечи огромную мантию, подбитую горностаем, под тяжестью которой у принцессы подогнулись колени. Заново напудренная и нарумяненная, в наряде из золотой парчи невеста стала похожей на истукана, но наконец-то она была готова…

И тут в комнату, с грохотом распахнув двери, влетел Карл II. На нем был костюм черного бархата с таким количеством золотой вышивки, что он напоминал пелену, которой покрывают ковчежец с мощами святых.

- Моя королева! Моя королева! - прокричав это раз двадцать, Карл принялся осыпать безумными поцелуями Марию-Луизу, в ужасе застывшую на месте. Не в силах пошевелиться, принцесса смотрела на супруга со смешанным чувством жалости и страха, ибо увиденное оказалось хуже самых страшных ее опасений.

Перед Марией-Луизой стоял восемнадцатилетний юноша с мертвенно-бледным лицом; на кончике его длинного носа висела прозрачная капля, а подбородок походил на галошу - как и у всех Габсбургов. Пресловутый подбородок так выдавался вперед, что нижняя губа оставляла верхнюю далеко позади, поэтому рот Карла был вечно полуоткрыт. От возбуждения король дрожал и пускал слюни…

В этот первый миг их встречи Мария-Луиза не заметила, что он еще и горбат. Несчастной принцессе, принесенной в жертву этому выродку королевских кровей во имя государственных интересов, все происходящее казалось кошмарным сном. Ошеломленная девушка была не в состоянии произнести даже те несколько слов, которые нашептывала ей на ухо герцогиня Терранова. Положение спас ловкий царедворец Виллар, который, щадя испанскую гордость, любезно и умело объяснил смятение невесты.

Бракосочетание состоялось в маленькой деревенской церквушке, наспех украшенной расшитыми золотом тканями. После церемонии, которая успокоила тревогу испанских казначеев, все покинули Кинтанапаллу - к вящему облегчению юной королевы, с содроганием думавшей о том, что, возможно, ей придется провести брачную ночь на соломенном тюфяке в доме, где она впервые увидела Карла…

Испанцы пустили коней галопом: король, желавший поскорее остаться наедине с прекрасной девушкой, чей портрет он уже несколько недель носил на шее на шелковом шнурке, торопил их.

В Бургосе, жители которого еще не совсем обнищали, королевскую чету ожидал прием. Здесь же им отвели покои, достойные испанской королевы. Вскоре молодых проводили в роскошный дворец архиепископа.

Пока фрейлины готовили Марию-Луизу к брачной ночи, принцесса с ужасом думала о том, что ей предстоит. Неужели ей и в самом деле придется терпеть ласки этого монстра, которой при виде ее пускает слюни?!

Ждать ей пришлось недолго, так как супруг проявлял нетерпение. Едва новобрачную уложили в постель, дверь в спальню распахнулась и на пороге показался Карл II. Он был в халате, надетом на голое тело, но со шпагой на боку, которая должна была придать ему мужественный вид. Кроме шпаги, молодой человек прихватил с собой и другие, по его мнению, необходимые ему предметы.

Круглыми от изумления глазами юная королева смотрела на супруга, несущего в одной руке большой зажженный фонарь, а в другой - круглую ширму и ночной горшок.

Этот комичный выход испанского монарха возымел неожиданное, но благотворное действие: королева, забыв о своем страхе, громко расхохоталась. Ее смех, как утверждали неусыпные свидетели этой кошмарной свадьбы, звучал большую часть ночи. Никогда еще ни одна испанская королева столько не смеялась - однако этот надрывный смех был горше слез… К счастью для Марии-Луизы, все закончилось обмороком, и самого ужасного она даже не почувствовала.

Король Карл хотя и не способен был иметь потомство, но овладеть женщиной вполне мог. Красота Марии-Луизы придала ему решимости, так что наутро его с превеликим трудом оторвали от жены и едва ли не силой заставили заняться государственными делами.

На следующий день жители Бургоса устроили юной королеве прощальный прием, а затем королевская чета отправилась в Мадрид. Кортеж двигался медленно. Путешествие продолжалось целых шесть недель, и молодая королева провела их, сидя рядом с королем в обитой черной кожей карете, напоминавшей похоронные дроги. Чтобы народ мог всласть налюбоваться новобрачными, экипаж был все время открыт. Продуваемая ледяными ветрами сьерры, карета то и дело застревала в глубоких ямах, подскакивала на колдобинах и несколько раз едва не рухнула с обрыва. К вечеру все настолько уставали, что рано ложились спать. Однако король не желал терять ни малейшей возможности насладиться супружеской близостью, отчего королева была чуть жива. С каждым днем она становилась все бледнее и таяла на глазах.

Герцогиня Терранова, сколь бы сурова она ни была, все же имела сердце. Статс-дама видела, что происходит, и понимала, что Мария-Луиза может не добраться до Мадрида живой. Поэтому каждый вечер герцогиня давала королеве чашку горячего шоколада со снотворным. Так продолжалось весь медовый месяц, который молодые провели во дворце в Буэн-Ретиро, и позже - до тех пор, пока любовный пыл слабого здоровьем короля не поутих.

В Мадриде Марию-Луизу ждало новое испытание. Ей предстояла встреча с королевой-матерью, бывшей эрцгерцогиней Австрийской, которая всю жизнь носила монашеское одеяние. Силы королевы-матери подтачивал страшный недуг: раковая опухоль в груди, поэтому на лице этой еще не старой женщины, казалось, навсегда застыло выражение страдания. Мать короля была душой проавстрийской партии придворных, которую до недавнего времени возглавлял иезуит Нитар - подлинный правитель Испании. После смерти иезуита его место занял принц Коллоредо-Мансфельд. Все эти люди люто ненавидели Францию, так что о симпатии между двумя королевами не могло быть и речи. Очень скоро Мария-Луиза заметила, что к придирчивой опеке ее первой статс-дамы добавилось ничуть не менее пристальное внимание к ней со стороны вдовствующей королевы.

Марианна Австрийская. После смерти Филиппа королева Марианна оделась в глубокий монашеский траур по мужу, но не прекращала страстно любить власть

Мария-Луиза с грустью думала о том, что ей придется всю жизнь провести в мрачных покоях старых замков, столь непохожих на очаровательный дворец в Сен-Клу, который только что отстроил герцог Орлеанский! Когда она вспоминала ослепительный Версаль, балеты, балы и пышные приемы, на глаза у нее наворачивались слезы. Да разве можно сравнить утонченные развлечения французов с кровавыми корридами и жуткими публичными казнями, к которым была по-прежнему привержена Святая инквизиция?..

И все же юной королеве удалось найти друга. Им стал кардинал Портокарреро, глава профранцузской партии, исполнявший при короле обязанности первого министра. Благодаря ему жизнь Марии-Луизы стала вполне терпимой.

Именно кардинал сообщил ей о том, что королева Испании может проводить сколько угодно времени в монастырях, особенно если она пожелает их обновлять или благоустраивать.

- Устав многих монастырей не слишком суров, - сказал кардинал, - и жить в них веселее, чем в королевской резиденции.

- Как это понимать? - удивилась Мария-Луиза. - Ведь монастыри - не светские салоны…

- Но, в большинстве своем, и не оплоты истовой веры, - понизив голос, возразил кардинал. - Оттуда намного легче выйти, чем из королевских покоев…

- Что ж, - недолго думая, согласно кивнула молодая королева, - я с удовольствием посещу один из них. Ваше преосвященство, надеюсь, сможет меня сопровождать?

- Будет лучше, если Ваше Королевское Величество отправится в монастырь с одним из викариев, - мягко улыбаясь, ответил кардинал. - Я скоро пришлю его к вам.

Какую роль сыграли монастыри в жизни Марии-Луизы, точно не знал никто. Однако когда 12 февраля 1689 года королева внезапно умерла, многие шептались о том, что королева-мать и принц Коллоредо-Мансфельд ее отравили.

- Говорят, король собственноручно подписал смертный приговор, - прячась по углам, сплетничали фрейлины.

- Да-да, он страшно ревновал королеву…

- И у Его Величества опять случился припадок…

Отдал ли Карл приказ в приступе ревности умертвить королеву, доподлинно неизвестно, однако о том, что супруга бесплодного монарха забеременела, знали все.

Но смерть Марии-Луизы не уменьшила страсти, какую питал к французской принцессе Карл II. Даже женившись на Марии Нойбургской, истеричной немке, он часто наведывался в Эскуриал, где навеки упокоилась Мария-Луиза, приказывал открыть гроб и, целуя полуразложившиеся останки, сквозь слезы шептал:

Дом Габсбургов считался самой мощной династией в средневековой и ренессансной Европе. В начале XII века семейство доминировало в Швейцарии, Австрии, Венгрии, Италии, Испании. К XVI веку представители династии уже расширили влияние на Филиппины и Америку. Тем не менее, их успешное правление имело драматический конец из-за проблем с инбридингом (близкородственными брачными связями).

Отличительными особенностями представителей династии Габсбургов были выпирающий подбородок и губы, а также высокая смертность среди новорожденных детей. К тому моменту, когда родился последний представитель рода, занимавший испанский престол, Карл II, коэффициент инбридинга составлял 25 %, т. е. почти 80% браков заключалось между близкими родственниками.

Карл II стал самой наглядной жертвой длительного кровосмешения. С самого рождения у короля был целый «букет» различных заболеваний, в том числе и эпилепсия. Если среднестатистический человек в пятом поколении может похвастаться 32 разных предками, то у Карла II их насчитывалось только 10, причем 8 из них вели свое начало от королевы Хуаны I Безумной.

Из-за такого сильного кровосмешения пострадала внешность короля. Характерный подбородок Габсбургов у Карла II приобрел гипертрофированную форму. Его вытянутая нижняя челюсть и язык не позволяли королю нормально пережевывать пищу и изъясняться. При росте 192 см король еще имел и очень большую голову. Монарх стал ходить и заговорил очень поздно. Так случилось еще и потому, что Карл II был долгожданным наследником. Его братья и сестры рано умерли, поэтому с королем до 10 лет обращались как с младенцем.

Пока его мать, королева-регент Марианна управляла государством, Карл II играл во дворце с карликами. Короля ничему не обучали, а только заботились о его здоровье. Это проявлялось в проведении обрядов экзорцизма (изгнания бесов). Из-за этого Карл II получил прозвище El Hachizado, или «Зачарованный».

Король умер в возрасте 38 лет, что было даже слишком большим сроком для людей с таким количеством заболеваний. Он не оставил наследников, т. к. не был способен к зачатию. Так, некогда самая влиятельная правящая династия Европы в буквальном смысле выродилась.

За время 35-летнего правления Карла II Испания была разорена. Она превратилась во второразрядную страну. Когда короля не стало, страну буквально стали «разрывать» на части, что привело к началу Войны за испанское наследство.

Инбридинг Габсбургов - далеко не единственный случай кровосмешения. В борьбе за власть и «за чистоту крови» заключались

Карл II испанский, Карл II Зачарованный, Carlos II de España, Carlos II El Hechizado

Облик короля

«Король скорее невысок, сухопар, неплохо сложен. У него длинная шея, вытянутое лицо, острый и как бы загнутый кверху подбородок, австрийская нижняя губа, непропорционально крупная голова, бирюзовые глаза и нежный румянец на лице. Вид меланхоличный и немного недоуменный. Волосы длинные и светлые...». На испанский манер простой портрет того времени кисти Клаудио Коэльо еще раз запечатлел достоинства испанской монархии; одеяние и орден Золотого Руна подкрепляют суверенитет и силу короны. В красивых чертах лица проглядывают одновременно та меланхолия, о которой сокрушались современники, и нерешительность короля.

Юношеские годы и становление индивидуальности

Даже после второго брака Филиппа IV , несмотря на рождение множества детей, в 1661 г. в Мадриде все еще остро стоял вопрос о наследнике трона. 1 ноября умер маленький Фелипе Просперо («преуспевающий» - исп.), последний законный потомок Филиппа IV. С тем большими надеждами королевская семья и население Мадрида приветствовали нового кронпринца. Насколько этот монарх сможет надежды оправдать, оставалось лишь гадать.

С каждым испанским кронпринцем связывались великие ожидания, поскольку монархическая система правления и государственно-философская мысль того времени в значительной степени опирались на принцип королевской власти, с акцентом на роль монарха.

Впрочем, последнего сына Филиппа IV уже вскоре после его рождения окружали скорее сомнения, разделяемые как дипломатами, так и уличной молвой. По просачивавшимся из дворца сведениям, у маленького Карла долго не ладилось с самыми элементарными вещами: у него не резались зубы и он никак не мог научиться ходить. Определенные подозрения будили многосторонние, довольно близкие родственные отношения его родителей между собой. Их укрепляло то обстоятельство, что первый, тайный договор о разделе испанского наследства, предусматривавший преждевременный уход из жизни или отсутствие детей, был заключен между Людовиком XIV и Леопольдом I уже в январе 1668 года.

Первым государственным актом юного короля была церемония принятия присяги после смерти Филиппа IV 17 сентября 1665 года. По сообщениям современников, Карл продемонстрировал на ней совершенную бодрость духа и осознание своего положения. Об уходе и воспитании во дворце заботились основательно. Сообщалось, по меньшей мере, о четырнадцати кормилицах, и это без учета четырех лет полного безмолвия. Королевским воспитателем 5 июня 1667 года был назначен Франсиско Рамос дель Мансано, один из самых уважаемых людей своего времени.

Долгое время Рамос был профессором права в университете Саламанки, членом Советов Кастилии и Индии, которые он время от времени возглавлял. Он принимал участие как в мирных переговорах с Францией в 1659 году, так и в споре о мнимых притязаниях Людовика XIV на испанский престол, которые обоснованно отклонил в своем трактате (1667). Позднее Рамос обнародовал сочинение «Los Reynados de menor edad, у de grandes reyes» (Мадрид, 1672), подытожившее его научные труды на педагогическом поприще.

Даже если этим опусом он и обогатил светскую хронику того времени, все же ему не удалось сотворить чудо со своим питомцем. Кронпринц довольно поздно научился писать и не смог осилить ни один специальный предмет (от религии до языков и истории) - в отличие, к примеру, от Филиппа IV, который считался знатоком живописи, или хотя бы Дона Хуана, который поддерживал тесные контакты с современными учеными. Сам же Карл не забыл своего придворного наставника: в ноябре 1678 года он пожаловал Рамосу титул графа Франко. Возвышение Рамоса де Мансано от студента права в Саламанке, через многолетнюю государственную службу в качестве советника и дипломата до получения дворянства является, впрочем, типичным примером возвышения испанского «noblesse de robe» («Дворянство мантии», приобретенное гражданской службой - фр.).

Отличаясь неизменно слабым здоровьем, Карл не развивал в себе никаких выдающихся способностей. Согласно маркизу Вийяру, французскому посланнику 1679/80 годов, он не был в состоянии «чем-нибудь заняться», не имея при этом никаких знаний из области науки или литературы. По словам герцога Монтальто, «он вовсе ничем не занимался, и меньше всего его привлекал письменный стол. Это не соответствовало его характеру, он никогда ни на что сам не решался». Вместе с тем Карла отличали исполненная достоинства приверженность к традициям и несокрушимая набожность, что нашло отражение в большом парадном портрете Коэльо «Святое причастие» в Эскориале. Неоднократно он пытался брать правление в свои руки, в частности, после отставки премьер-министров Мединачели (1685) и Опоресы (1691). Однако постоянно оказывалось, что ему не хватало выдержки и решимости. «Натуру эту не могли улучшить ни премьер-министры, ни институты. Когда у корабля отсутствует руль, остается лишь дождаться, когда он опрокинется», - такой приговор вынес в июле 1685 года герцог Монтальто.

Между королем и короной, личностью и государством в то время стала расти пропасть. Монарх был не в состоянии соответствовать почти сверхчеловеческим требованиям, предъявляемым ему его положением. К тому же в запуганном военной угрозой, озабоченном экономическими проблемами и опутанном сетью дворцовых интриг Мадриде невозможно было в достаточной степени опереться на выбранных им политиков (как это делал его отец). Добиться же признания как личность - в век решительных, властных монархов и крепнущих государств - на это у него не было и надежды. Поэтому далее речь пойдет не столько о слабом короле, сколько об Испании последнего Габсбурга. На основании биографических рамок мы в грубом приближении устанавливаем год 1700 как границу эпох, признавая, что в другой историографической перспективе возможны и другие координаты.

Испания периода регентства

Со смертью Филиппа IV Испанию - удерживаемую королем от распада монархию - ожидало продолжительное регентство, предположительно до ноября 1675 года, т. е. до момента исполнения кронпринцу четырнадцати лет. Какую опасность это могло означать, показали недавние события во Франции: выступления Фронды против Мазарини в 1650 году. Филипп даже получил выгоду от смуты во Франции, поэтому в своем завещании попытался создать широкую опору регентству. Естественно, опекуном должна была стать королева Мариана; в помощь ей он выделял тщательно подобранную из представителей политической, церковной и общественной власти Правительственную хунту. Эта комиссия служила доказательством, что в Испании XVII века, в противовес закостеневшей иерархической системе Советов и официальных органов власти, на политику оказывали возрастающее влияние побочно-институциональные факторы; иногда более быстрые и эффективные, но всегда более зависимые и подверженные влиянию.

Несмотря на эту хунту, Мариана, которой стало не под силу справляться с бременем обязанностей, вернулась к институту фаворитов, чтобы обеспечить поддержку регентству в мировой державе. Сначала выбор пал на австрийского духовника, отца-иезуита Иоанна Эберхарда Нитгарда. Несмотря на предостережения, королева закрепила его вначале лишь номинальную власть должностью Великого Инквизитора Испании (сентябрь 1666 года), благодаря чему он автоматически становился членом Правительственной хунты. Иностранное происхождение и политическая неловкость вскоре вызвали неприязнь к нему правительства и широких слоев населения, усиленную еще и тем, что Мариана и Нитгард третировали опытного и авторитетного сводного брата Карла II, Дона Хуана.

А Дон Хуан принадлежал к интереснейшим личностям Испании того времени. Некоторые историки, в противовес вердиктам, например, Маура и Пфандла, выступают в защиту его репутации. Как сведущий покровитель таких ученых, как де ла Фалле, Камуэль Лобковитц или Хуанини, и владелец огромной библиотеки он выступал крестным отцом зарождавшейся испанской реформистской науки, которой после 1700 года суждено было приобщиться к духовным достижениям современной Европы. К тому же как бравый генерал и испытанный губернатор он принимал решающее участие в подавлении восстаний в Неаполе и Барселоне. Напротив, во Фландрии и Португалии между 1656 и 1663 годами его командование было гораздо менее успешным. Насколько охотно этот побочный сын Филиппа IV любил показываться на публике и какие надежды с ним связывались, еще сегодня показывает посвящение второго тома «Criticón» Бальтасара Грациана (1651).

Между Нитгардом и Доном Хуаном вскоре разгорелся спор за влияние и посты, который своей напряженностью оттеснил на задний план почти все подлинные государственные дела в Мадриде. Причем иезуит сражался традиционными средствами и делал упор в первую очередь на близость к королеве. Дон Хуан воспользовался современным оружием и без колебаний подключил общественное мнение. Циркулярами, написанными отточенным языком, он целенаправленно будоражил правительственные круги, население Мадрида и земли арагонской короны, которые, впрочем, охотно подключились к дебатам. Использовал принц также зарождающуюся прессу и свою Gazetas, прибегнув при этом к помощи фламандского личного секретаря и хрониста Франсиско Фабро Бремунданса.

Эта полемика и прежде всего давление взбудораженного общественного мнения привели к организации весной 1669 года Комиссии реформ, которая также должна была рассматривать поданные населением предложения. Комитет этот предложил несколько честолюбивых реформ, которые возвращали к программе экономических реформаторов и публицистов. Все же в 1669/70 годы регентство оказалось слишком слабым (или неискренним), чтобы претворить в жизнь предложения хунты. Однако этой комиссии суждено будет обрести непреходящее значение как предвестника учрежденной в 1679 году Торговой хунты.

Важность этого органа заключалась еще в том, что он впервые создал платформу для общественных дебатов о положении Испании. Мариана же, против политического обычая, в начале регентства отложила созыв кастильских кортесов (собрания сословий или городов) на неопределенный срок, видимо, чтобы застраховаться от неожиданностей. Несмотря на призрачное дальнейшее существование кортесов в листовках того времени, они при этом стали неэффективны в качестве рупора важнейших политических дискуссий и дебатов, которые обострила полемика вокруг правления Нитгарда зимой 1668/69 года.

Нитгард не смог устоять перед лицом нараставшего давления; 25 февраля 1669 года, после бурных событий, заставивших вспомнить об участи Мазарини в Париже, Мариане пришлось отправить его «чрезвычайным посланником в Рим». На это оказали воздействие два фактора: скорее стабильное, чем безнадежное внешнеполитическое положение и предостережение императора Леопольда I и папского нунция о том, что вокруг Дона Хуана сплотилась группа сторонников, вооруженных подобно настоящей армии. По признанию современников, в ней насчитывалось свыше 1000 человек. Не менее сильным оказался и нажим аристократии; в январе 1669 года несколько грандов настоятельно рекомендовали сместить Нитгарда, пока они сами этого не сделали.

Путчеподобное сочетание военной силы и политического давления власть имущих позволило историку Томасу-и-Валенте говорить о первом в испанской истории государственном перевороте. Между тем это верно лишь отчасти, так как Дон Хуан не смог добиться окончательной победы. После назначения его генеральным наместником арагонской короны в Сарагосе в конце июня 1669 года он покинул Мадрид и тем самым центр власти. Но в любом случае отчетливо проявилось могущество испанского высшего дворянства. Как в 1676 году, так и в 1691/92 годах грандам удалось вынудить корону сместить неугодных премьер-министров. Неограниченно хозяйничая на широких просторах Испании, во второй половине XVII века они сумели de facto прибрать к своим рукам политику в Мадриде. Так что в правление Карла II из-за отсутствия собственной базы власти и решительной поддержки короны не мог долго продержаться ни один фаворит или премьер-министр. В этом заключается главная причина «политической одышки» тех лет.

Но после вынужденной отставки Нитгарда потерявшему авторитет регентству больше не удалось взять бразды правления в свои руки. Годы до совершеннолетия Карла II, 6 ноября 1675 года, прошли для Мадрида без судьбоносных решений и инициатив. Застывшая система Советов или вице-королевств в коронных землях (вице-королевствах), подточенная все чаще создаваемыми для различных конкретных задач хунтами, была еще менее способна на подобные решения, чем королева-мать.

Напротив, за пределами Кастилии, без содействия короля или регентши, намечалась возможность изменения федеральной структуры монархии, которая в другой политической ситуации наверняка получила бы дальнейшее развитие. В Арагоне Дон Хуан использовал свою должность в период между 1669 и 1675 годами для ведения осторожной политики с явным реформаторским уклоном, опираясь на готовность местной элиты к сотрудничеству и интеграции. Эти годы можно считать примером того неофедерализма (уважения центральными органами привилегий некастильских коронных земель), о котором говорили исследователи периода истории после отставки Оливареса. Для Арагона они нашли свою высшую точку в кортесах Карла II 1678 года и Собрании штатов страны без короля 1684 года, которые должны были указать этой экономически истощенной и измученной войной земле путь выхода из кризиса.

Разумеется, в Мадриде не нашлось соответствующих принципиально новых взглядов на структуру монархии, как это произошло в 1674-1678 годах в Мессине, где центральное правительство вновь лишь реагировало, судорожно цепляясь за унаследованный порядок. Под бременем экономических бедствий Мессина восстала против правления испанского вице-короля, чтобы вернуть себе прежние привилегии и добиться равноправия с Палермо. Спешно предложенная Францией помощь была охотно принята. Вице-король оказался не в состоянии на адекватный политический ответ, Мадрид же применил грубую силу. После продолжительной борьбы испанцам, при поддержке нидерландских (!) моряков, удалось покорить город; привилегии Мессины были ощутимо урезаны. Еще и сегодня о событиях тех дней напоминают воздвигнутый необычный памятник Карлу II, торжествующему победу над извивающейся гидрой, и укрепленная после 1678 года цитадель.

Также и во внешней политике регентша и Правительственная хунта не смогли оправдать выраженных в завещании Филиппа IV надежд. Испания не сумела воспрепятствовать вспыхнувшей в мае 1667 года по формальному поводу деволюционной (Война между Францией и Испанией за владение Нидерландами) войне Людовика XIV во Фландрии и затем в Бургундии. Лишь под давлением «тройственного союза» (Англии, Нидерландов и Швеции) удалось закончить ее в мае 1668 года Аахенским миром. Так же не получилось помешать окончательному обретению Португалией независимости (18 февраля 1668 года), в военном смысле завоеванной еще при жизни Филиппа IV. К тому же в июле 1670 года правительство было вынуждено уступить Англии - за обещание больше не поддерживать каперство (Ограбление вражеских и нейтральных судов, санкционированное правительством) - захваченные при Кромвеле территории в Южной Америке и в первую очередь стратегически важную Ямайку. В Америке, где все отчетливее проявлялась креолизация общества и служебной иерархии, равно как и разделение сфер господства, все дальше отходили от испанской короны, и этому устойчивому процессу суждено было продлиться до XVIII столетия.

Сверх того, в 1672 году Испания позволила втянуть себя в Голландскую войну против Франции, которую поддерживали Великобритания и Швеция, чтобы и там играть только пассивную роль и зависеть от европейской помощи. Невзирая на альянс со Священной Римской империей и Брандербургским курфюрстом, Мадриду, в конце концов, пришлось смириться с потерей фрейграфства Бургундии - коренной земли наследства Габсбургов, - а также Южной Фландрии, что было закреплено Нимвегенским миром, заключенным в августе 1678 года.

Путь к совершеннолетию Карла II

В этом контексте совершенно ясно, с какими надеждами Испания ждала предстоящего в ноябре 1675 года вступления Карла II на престол. Об этих надеждах можно было прочесть в многочисленных современных листовках и реформаторских сочинениях уже упоминавшихся arbitristas, но также в «княжеских зерцалах», с помощью которых подкреплялось воспитание монарха. Помимо сочинения Рамоса дель Манзано, можно назвать «Морально-политическое зерцало юности» (1674) Маркоса Браво де ла Серна и «Отроческие годы царя Соломона, сына Давида» (1674) Хуана Баньоса де Веласко.

6 ноября 1675 года Карл попытался проявить самостоятельность. Он вознамерился править как совершеннолетний и вызвал из Сарагосы в Мадрид своего сводного брата: «Для этого мне нужно, чтобы особа ваша при мне находилась». И снова с армией вооруженных сторонников, числом в 10 000 (!) человек, как указывали современники, Дон Хуан приближался к столице. И на этот раз почву подготовили публичные письма. В день рождения короля он на несколько часов достиг власти; захватить же ее не смог. Переговоры с матерыо, в которых Карл хотел сообщить ей о своем вступлении на престол и назначении Дона Хуана премьер-министром, привели к противоположному результату. В своей весьма трогательной речи Мариана, поддержанная королевским духовником, переубедила своего сына: регентство под ее руководством продлялось еще на два года, а Дона Хуана с военным поручением снова отсылали в Мессину.

Решив не доводить дело до конфликта, на следующий день сводный брат Карла повернул в сторону Сарагосы. Снова дворец, т. е. непосредственное окружение, оказались сильнее юного короля. В течение всей своей жизни Карлу так и не удастся обрести настоящую самостоятельность.

Как в свое время на Нитгарда, так и в эти годы Мариана сделала ставку на преданное доверенное лицо для обеспечения правления и доступа к королю. Однако с Доном Фернандо де Валенсуэла в конечном счете вышло не лучше. Сын андалусского поместного дворянина, ставший после службы вице-королем Сицилии и удачной женитьбы на камеристке королевы сначала, в 1671 году, рыцарем ордена Сантьяго, затем, в 1673 году, старшим шталмейстером королевы и, наконец, в ноябре 1676 года, маркизом Вилласьерра и грандом, был назначен официальным премьер-министром. Свое высокое положение он попытался закрепить тем, что занимал столицу строительством и праздниками, стремился завязать отношения со знатью, предоставляя ей придворные должности при дворе Карла II. В связи с последующими событиями следует здесь упомянуть герцога Мединачели и графа Оропеса, которые были обер-камергерами или камергерами.

Этот пример демонстрирует степень популярности политических институтов и процедур, которой правительству удалось достичь в конце XVII века. Важные должности стали доходными местами. Тщательно выверенная, высоко чувствительная система поиска решений была основательно нарушена. Ведь даже некогда строгие и принципиально открытые университеты подпали под чары могущественной придворной камарильи. Вряд ли нужно говорить, что о политических руководящих решениях этого премьер-министра ничего не слышно; он был скорее символом, чем реальным властителем.

В данном случае за крутым подъемом последовало стремительное падение. На провокационное назначение премьер-министра гранды отреагировали неслыханным способом. 15 декабря 1676 года они обнародовали манифест с требованиями: «полностью и навсегда удалить королеву от него [короля], Фернандо де Валенсуэлу взять под стражу, а Дона Хуана приблизить к Его Величеству, с тем чтобы он там пребывал». Подписанный более двадцатью представителями знати, этот документ был подобен консервативному перевороту и сравним с «альянсом знатнейших, предшествовавшим волнениям в Нидерландах». Как бы ни спорен был такой способ, понятно стремление этой публичной акцией понизить чрезмерное влияние двора на центр монархии в лице короля.

Короне, снова понуждаемой к действиям, не оставалось ничего другого, как сместить Валенсуэлу, который ретировался в монастырскую часть Эскориала. Дон Хуан смог 23 января 1677 года мирно и окончательно въехать в Мадрид новым премьером. Однако еще до вступления в должность он распорядился демонстративно взять Валенсуэлу под стражу, так что не осталась забыта и судебная палата монастыря. В конце концов Валенсуэлу сослали на Филиппины, откуда тому уже не суждено было возвратиться. Во искупление посягательства на монастырь Карл II взялся за сооружение пышной ризницы, которую Клаудио Коэльо, в январе 1686 года ставший придворным художником, украсил своей знаменитой «Sagrada Forma» («Святое причастие»), которая после 1700 года надолго определила масштаб и направление испанской живописи.

Правительства Карла II

Служить Дону Хуану оставалось совсем недолго: 17 сентября 1679 года, в день смерти своего отца, он скончался согласно медицинскому бюллетеню от вздутия желчного пузыря. Для надлежащей оценки политики при Карле II следует обобщить все три правительства пост-регентского периода. Этого требует единая принципиальная направленность их политики, а также определенные личные черты премьеров - Дона Хуана, герцога Мединачели и графа Оропеса. «В общем, политика герцога [Мединачели] является не более, чем продолжением начатой доном Хуаном». Их объединяет также самоотверженная преданность своему делу и незаурядность. Дон Хуан после успешной службы в Сарагосе рьяно приступил к исполнению новых обязанностей и, по свидетельству современников, работал свыше 13 часов ежедневно. Подобное сообщают также о Мединачели и в особенности Оропесе. Для английского посланника Стэнхоупа это был способнейший из людей, с которыми ему довелось встречаться в Испании. Современные историки даже называют его «способнейшим политиком Испании XVII века».

Абстрагированный от дворцовых событий взгляд отмечает с 1677 года упорное движение вперед, перспективные инициативы, которые скорее предвещали начало всеобщих реформ, чем несли на себе печать уходящего столетия и вырождающейся династии. Однако прежде окинем беглым взглядом поочередно все эти правительства: после смерти Дона Хуана главой правительства в феврале 1680 года был назначен герцог Мединачели. Женатый на представительнице рода Лерма, испанский гранд, член Государственного совета и с февраля 1679 года руководитель Совета Индий, он слыл также умелым тактиком. Выдерживая разумную дистанцию с Валенсуэлой, равно как и с союзом против него, он сумел сохранить близость к королю, которая была определяющей для доступа к власти. Между тем экономические неурядицы, внешнеполитические неудачи и шаткие альянсы в Мадриде вскоре погубили и это правительство. Весной 1685 года Мединачели подал в отставку и вскоре после этого даже покинул Мадрид.

Снова Карл II на короткое время встал у кормила власти. Несомненно, ему было знакомо идеализированное мнение доброжелателей о том, что истинный король обязан сам править. Однако, в конце концов, этому препятствовали как личные качества короля, так и сложность государственного аппарата. Поэтому вскоре обязанности премьер-министра выполнял уже граф Оропеса, который оставался в правительстве до своей отставки в июне 1691 года, после чего было еще короткое возвращение на службу в 1698/99 годах. Образованный выходец из могущественного рода (Альварес де Толедо-и-Португаль, представитель побочной линии дома Браганза), время от времени исполнявший обязанности председателя Совета Кастилии и пользовавшийся поэтому поддержкой этих институтов, он также пал жертвой превратностей внешнеполитической жизни, социальной напряженности в Кастилии и Мадриде и в особенности дворцовых интриг вокруг королевы Марии Анны.

В оставшиеся годы больше никому не удавалось надолго задержаться у власти. Карл II, оказавшийся, в конце концов, неспособным править самостоятельно, не был в состоянии назначать и поддерживать политиков по своему выбору. Столица Испанской мировой державы утрачивала свою роль политического коммутатора; она все больше запутывалась в дворцовых интригах и спорах о регулировании престолонаследия.

Королевы и двор сохраняли, даже после официального совершеннолетия Карла, громадное влияние в Мадриде. В последнем панорамном труде об Испании 1700 года говорится о девяностых годах просто как о «десятилетии Марии Анны Нойбургской». Старая, главным образом монархистски ориентированная историография часто позволяет втянуть себя в дворцовую кутерьму, тогда как молодые историки принимают в расчет собственно государственные дела. Взгляд же на хозяйственную политику правительства с 1677 года рисует новую картину эпохи Карла II.

В плоскости между дворцовыми интригами и правительственной работой лежит кадровая политика. Будь то Валенсуэла, Дон Хуан, Мединачели или Оропеса - каждый старался заполнить решающие должности в администрации и при дворе своими верными последователями, ибо только так можно было надеяться на сколько-нибудь успешную реализацию политических целей. Именно этим были обусловлены частые смены в высших эшелонах власти. Например, руководство Советом Кастилии, центральным институтом управления коренной частью Испании, при Карле II менялось двенадцать раз; два gobernadores (руководители Совета) находились на службе едва по два года. Подобным образом обстояло дело и с другими институтами: Совет Арагона в 1677 году, председателя которого, дона Мельхиор де Наварра-и-Рокафулл, Дон Хуан немедленно заменил кардиналом Паскуалем Арагонским; Государственный совет, в который вскоре после свержения Оропесы в июне 1691 года были приглашены семь новых членов.

Тем не менее в целом можно выделить направления политики, составляющие характерное своеобразие этой эпохи. Это преимущественно денежная система, финансовая политика, поощрение хозяйственной деятельности и земли короны.

а) В вопросе кастильской валюты при Карле II удалось добиться стабильных успехов. Во времена Филиппа IV ввиду огромной нагрузки из-за европейских войн и проблем в сельском хозяйстве, торговле и ремеслах, из-за девальвации, чеканки новых и перечеканки старых монет приближался обвальный крах валютной системы. Кастильскую медную монету, веллон, больше не принимали за границей; для внешней торговли необходимо было возвращаться к дорогим деньгам из благородных металлов.

При Доне Хуане, который еще в бытность вице-королем Каталонии начал решать денежно-хозяйственные проблемы, в марте 1679 года была образована Монетная комиссия. Опираясь на многочисленные предварительные заготовки и прежние попытки реформ, она смогла быстро взяться за работу. Уже 10 февраля 1680 года был издан декрет, по своему воздействию равнявшийся денежной реформе. Стоимость находящихся в обороте денег снижалась на четверть, в огромной массе ходившие фальшивые деньги легализировались на восьмую часть своего номинала, долги прощались. Ближайшие последствия были катастрофичными: разорилось множество торговых домов, для многих наступили нищета и голод. Все же правительство придерживалось взятого курса и в 1684 и 1686 годах последовали другие декреты. Таким образом, после суровых годов аккомодации, наконец, была создана стабильная денежная система как предпосылка экономического подъема Испании в следующем столетии.

б) В хозяйственной политике было использовано аналогичное средство в виде созданной в январе 1679 года Торговой комиссии. В ней были представлены: прежде всего Имущественный совет, затем Совет Индий, Совет Кастилии, но также и специалисты со стороны, такие как дон Франсиско Сентани. Неоднократно перестраиваемая (1682-1683, 1691, 1707 основательно), она, в конце концов, оформилась в 1730 году в Торгово-денежную палату. Поддерживаемая созданными в 1691-1692 годах в других частях Испании (Севилье, Валенсии, Барселоне) различными специальными комиссиями, она могла вырабатывать важные стимулы коммерции. Главными направлениями реформистской деятельности стали колонизация и развитие шелковой промышленности, поощрение виноделия, усовершенствование цеховой системы организации труда и т. д. Процесс реформирования ускорялся с помощью других объединений, создаваемых премьер-министрами короля: Encabezamiento (для обложения налогами, 1682) или para negocios de Hacienda у alivio de los pueblos (для государственной финансовой политики и налоговых льгот, 1692).

Наряду с этим правительство - пожалуй, при этом украдкой косясь на французскую и, возможно, португальскую модели того времени - прибегло к системе интенданст. С 1687 по 1691 годы в Кастилии было учреждено генеральное суперинтеидантство, а также 21 суперинтендантство, которые должны были заботиться о налоговых поступлениях и хозяйственном положении. Сюда же относятся указы против бесчеловечных и неэффективных методов взимания налогов, многочисленных пенсионных платежей в пользу короны, вызывающе роскошной одежды и т. д. При Карле II налоговое бремя на кастильцев заметно ослабло по сравнению со временем Филиппа IV, конечно, не в последнюю очередь вследствие отсутствия политического нажима.

Этими мерами закладывались основы экономического усиления Испании, которые, однако, не сразу дали результаты в виде стабилизации валюты, упрощения системы управления финансами, стимулирования торговли и ремесел. При этом правительство опиралось на Имущественный совет и подчиненные ему органы, тогда как центрами власти по-прежнему оставались Совет Кастилии и Государственный совет. Ведь если бы премьеры Карла II решили в своей реформаторской политике действовать также через еще не окрепший Финансовый совет, то без явной королевской поддержки едва ли смогли бы преодолеть ожесточенное сопротивление, в первую очередь Совета Кастилии и представленных в нем силовых группировок. Этот антагонизм, в сущности, невозможно было решить до 1700 года, и это явно сдерживало успех верно намеченной политики экономической реформы.

в) Одна из немногих поездок, которые король совершил по Центральной Кастилии, привела его в Сарагосу. Этот визит означал видимое улучшение «федеральных отношений» в монархии Карла II по сравнению с временем Филиппа IV. Однако при ближайшем рассмотрении оказывается, что и в этом больше заслуга последовательных действий правительства, чем монаршей воли.

В мае 1677 года в сопровождении своего сводного брата король торжественно открыл заседание арагонских кортесов и после подтверждения фуэрос (гарантированных прав и привилегий) принял присягу штатов. Хотя вслед за этим Карл II и Дон Хуан спешно вернулись в Мадрид, все же кортесы 1677-1678 годов вместе со созванной в 1684 году Верховной хунтой явились высшим достижением арагонской истории XVII века как в экономико-политическом плане, так и во взаимоотношениях между Сарагосой и испанской монархией. Существенно улучшились также отношения и с другими частями арагонской короны. Символично в этом смысле возвращение 30 декабря 1689 года Барселоне привилегии звания гранда относительно короны, которой город был лишен после восстания 1640-1652 годов. Решающим фактором в этом примирении была верность королю служивого и родового дворянства во время крестьянских волнений 1687-1689 годов.

Еще одной части державы, в которой не бывал ни Карл II, ни его предки, принесло пользу это правительство. После издания 1 ноября 1681 года Свода законов для Южной Америки Латинская Америка получила наконец правовые гарантии и универсальный действующий кодекс законов. В этом нашли завершение длительные усилия, начатые еще в двадцатые годы. Впрочем, этим уже невозможно было сдержать процесс медленного перерезывания пуповины, связывавшей Америку с метрополией.

Свадьбы и внешняя политика

Вторую большую поездку Карл II совершил осенью 1679 года в Бургос на встречу со своей первой супругой, Марией Луизой Французской. Этот заключенный в июле брак с очень импозантной, но политически неопытной дочерью герцога Орлеанского для Карла II был, пожалуй, браком по любви. Но в первую очередь это все же был устроенный Доном Хуаном союз, знаменовавший внешнеполитический выбор в пользу Франции. При этом сводный брат короля бесцеремонно обошелся с австрийской партией при дворе, группировавшейся вокруг королевы-матери, отдававшей предпочтение племяннице Карла II, Марии Антонии. Это ускорило продолжающееся с 1648 года отчуждение между Мадридом и Веной, которое нашло отражение как в негодовании Мадрида по поводу с испанской точки зрения чересчур поспешного мира Вены с Парижем в 1648 году, так и в выдаче перворожденной дочери Филиппа IV замуж за Людовика XIV (1659), или в почти постоянном неучастии испанских войск в боевых действиях Вены против турок (1682-1983).

Этот выбор означал конец времени Габсбургов в Испании, хотя брак не дал потомства. Именно поэтому Марии Луизе примерно с 1686 года и до ее кончины в феврале 1689 года пришлось выслушать немало обидных слов в Мадриде. Между тем, несмотря на родство, Людовик XIV, похоже, вовсе не торопился прекращать военные походы против Испании. Со своей стороны, Вена, занятая операциями на Балканах, была не в состоянии поддержать Испанию чем-то большим, нежели дипломатическо-династическими связими.

Невзирая на подписанный в 1678 году мир, в 1683-1684 годах Людовик XIV напал на Люксембург, Фландрию и Каталонию, стратегически блестяще выбрав для этого время. Заключенный (при посредничестве) в августе 1684 года в Регенсбурге мир закрепил за Францией владение Люксембургом, еще одним оплотом владычества Испании в Центральной Европе. Но и этот компромисс долго не продлился. Весной 1690 года в рамках Девятилетней войны против Нидерландов между Мадридом и Парижем вспыхнул новый конфликт. И вновь он имел ощутимые последствия для Фландрии и испанского средиземноморского побережья, которое французские войска атаковали с суши и с моря. Взятие Барселоны (1691 и 1697) и Героны (1694), потеря Росаса (1693) и бомбардировка Брюсселя (1695) отчетливо демонстрируют слабость испанских войск.

Третью дальнюю поездку король предпринял весной 1690 года - в Вальядолид, для встречи своей второй супруги, Марии Анны Пфальц-Нойбургской. Этот брак, заключенный до неприличия быстро после смерти Марии Луизы, вновь сблизил Мадрид и Вену, а также Мюнхен, так как старшая сестра невесты, Элеонора, с 1676 года была замужем за императором Леопольдом (еще одна принцесса из дома Пфальц-Нойбург, Мари-Софи, состояла в браке с королем Португалии). В отличие от своей предшественницы, Мария Анна отличалась высокой образованностью, знанием языков и политическими амбициями. Поэтому на фоне преобладающей безынициативности и нерешительности Карла II в политически нестабильном Мадриде девяностых годов она превратилась в слишком уж заметную политическую фигуру. Но история почти безрезультатных интриг Мадридского дворца и таких сторонников королевы, как графиня Берлеш или Генрих Виссер, выходит за рамки нашего рассказа. Знающий немецкий язык читатель может найти богатейший материал на эту тему у Пфандла.

Под натиском Людовика XIV Мадрид и Испания оставались внешнеполитической игрушкой. Ни на одном из опасных фронтов не могло быть оказано серьезного сопротивления. Слабость монархии отчетливо проявилась и в том, что теперь Мадрид был вынужден мириться и с занятием решающих постов иноземными князьями. В 1691-1692 годах по настоянию Вены и королевы-матери губернатором и генерал-наместником Брюсселя стал Макс Эмануил Баварский. Его роду доведется сыграть особую роль в вопросе престолонаследия. В свою очередь, Георг Гессен-Дармштадтский, близкий родственник матери Марии Анны Пфальц-Нойбургской, в 1694-1695 годах командовал германскими войсками в Каталонии и напоследок стал вице-королем этой страны, рыцарем Золотого Руна и испанским грандом.

После впечатляющей победы Людовика XIV в сентябре 1697 года был заключен Рисвикский мир, уже с оглядкой на престолонаследие. Париж сохранял за собой Люксембург, Бургундию, фламандские укрепления и даже свои опорные пункты в Центральной Америке, однако возвращал последние завоеванные территории, в частности, в Каталонии. То, что уже через год, в ноябре 1698 года, был заключен еще один договор о разделе, показывает, о какой цели, собственно, шла речь.

Вопрос престолонаследия и королевское завещание

Слабое здоровье короля, «которому причинял вред малейший сквозняк», и вероятность того, что он останется без потомства, к середине девяностых годов становились все очевиднее. Великие европейские державы еще раньше поставили на эту карту; их тайные договоры о разделе испанской монархии сопутствовали Карлу II всю его жизнь. Еще в январе 1668 года Австрия и Франция заключили одно подобное соглашение. В 1698 году Франция и морские державы договорились о том, как поделить Испанию между Баварией, Францией и Австрией. До марта 1700 года подобные договоры великих европейских держав угрожали внести разлад в решение вопроса о престолонаследии в Мадриде.

Карл II и его министры изо всех сил стремились взять события под свой контроль. Все же Мадрид долго медлил в этом вопросе из-за угрожающей поляризации между австрийским и французским решением. Возможность компромисса появилась с рождением в октябре 1692 года Иосифа Фердинанда Баварского, сына Макса Эммануила и внучатого племянника испанского короля; его бабушкой по материнской линии была Маргарита Испанская, сестра Карла II. Казалось, в качестве компромиссного кандидата он устраивал все заинтересованные стороны. По договору, заключенному в октябре 1698 года, в последующем месяце в Мадриде объявили последнюю волю Карла II, согласно которой Иосиф Фердинанд становился универсальным наследником (по одному оставшемуся конфиденциальным завещанию, составленному в сентябре 1696 года).

Однако вследствие смерти Иосифа Фердинанда в феврале 1699 года вопрос престолонаследия внезапно вновь возник. Политическая слабость Мадрида, где, казалось, больше правила баварская королева со своим двором, чем испанское правительство, но также возобладавший с 1648 года внешнеполитический идеал равновесия сил в Европе привели к самому живому участию великих европейских дворов в урегулировании этого вопроса. Собственное, испанское решение с династической точки зрения было уже невозможно, тогда как решение в пользу Франции или Австрии могло иметь пагубные последствия для соотношения сил в Европе.

Работы Маура и Пфандла детально обрисовывают «борьбу за Мадрид», которую вели посланники Вены и Парижа, отец и сын, графы Арраш и соответственно Аркур. На исходной позиции преимущество было на стороне Вены, так как, помимо традиционных связей между обеими частями дома Габсбургов, была еще королева-мать (до ее смерти в мае 1696 года) и королева Мария Анна. Как заметил в 1688 году посланник Генуи, короны Испании и Франции в силу противоположности интересов были обречены вечно ненавидеть друг друга и вести войну с переменным успехом. Все же благодаря блестящей дипломатии Аркота, военному нажиму Франции, растущему влиянию партии франкофилов при дворе и гневу мадридских горожан против двора королевы чаша весов заметно склонялась в пользу Парижа.

Правительство запросило мнение Государственного совета и папского престола, которое выяснилось только летом 1700 года. В своем же завещании от 3 ноября 1700 года Карл II объявлял герцога Анжуйского, дядю Людовика XIV и второго сына дофина, наследником «всех своих королевств и подвластных земель, без каких-либо исключений» с тем условием, что короны Испании и Франции останутся разделенными навечно. Если все составляемые с 1668 года великими европейскими державами договоры исходили из раздела Испании, то здесь проявилось испанское решение вопроса престолонаследия. Король и правительство стремились прежде всего к тому, чтобы сохранить единство монархии. Как покажет течение войны за испанское наследство, в Кастилии и вообще в Испании многие желали дальнейшего существования испанской монархии.

Между тем решающей в те месяцы оказалась позиция высшего духовенства в лице кардинала Луиса де Портокарреро, члена Государственного совета, архиепископа Толедо с 1677 года. Весной 1699 года Портокарреро удалось принять на себя руководство государственными делами. Он был ответственным за окончательное завещание Карла II. 29 октября 1700 года, уже почти на смертном одре, король назначил его регентом Испании. Если вспомнить о роли Нитгарда в начале регентства, то может показаться, что правление Карла II словно окрашено пурпуром.

Вообще последняя треть XVII века также была и зенитом политической власти церкви в Испании, что нашло выражение, в частности, в назначении Филиппом IV сразу двух прелатов в Правительственное собрание. Еще нагляднее сила церкви проявилось в аутодафе летом 1680 года, которое Инквизиция смогла устроить в присутствии короля и всего двора на Главной площади. Тогда лишились жизни около 100 мнимых вероотступников.

Чрезмерная религиозно-мистическая экзальтированность дворцовой элиты нашла причудливое выражение в экзорцизме, который по совету королевского духовника в июле 1699 года стали применять к Карлу II. Улучшения состояния болезненного короля после этого не последовало, так что решить вопрос о престолонаследии таким путем не удалось. Все же благодаря этому сенсационному способу в Мадриде увековечился пренебрежительный титул «el hechizado» (Зачарованный), который присвоили тогда Карлу II и под которым он до сих пор известен в Испании.

«Зачарованному» королю и Австрийскому дому примерно к 1700 году в ходе нескончаемых битв против французских войск не хватало уже трогательного проявления преданности и общеиспанской лояльности. В Брюсселе после тяжелых разрушений, сделанных французской артиллерией в 1695 году при восстановлении зданий Гранд-пласа в доме корпорации пекарей были извлечены на свет бюст и регалии Карла II с надписью: «Цех пекарей хранил здесь победные трофеи, с которыми Карл II с великой славой торжествовал победу». Со своей стороны, опубликованные в 1709 году каталонские анналы Наркиса Фелу де ла Пенья поют дифирамбы этому королю, «его усердию, несмотря на тяжелые препятствия, его целостности, его желанию отличить [своим посещением] эту провинцию [Каталонию], как бы не удерживала его от этого болезнь. Короче говоря, это был лучший король, какой был у Испании, хотя его министры действовали, как указано выше».

Насколько подобные проявления верности Карлу II различных земель короны могли обеспечить дальнейшее пребывание оных в структуре испанской монархии, в конечном счете предстояло решить великим европейским державам и затяжной войне за испанское наследство. Память о Карле II и времени габсбургской династии в Испании хранят здесь и поныне.

Карл II, род. 6.11.1661 г. в Мадриде. С 17.09.1665 г. номинальный король (регентство до 1677 г.). Скончался 1.11.1700 г. в Мадриде, погребен в королевском пантеоне в Эскориале.

Отец: Филипп IV (1605-1665), король Испании (1621-1665). Мать: Мария Анна (Мариана) Габсбург (1635-1696), сестра будущего императора Леопольда I и племянница своего мужа. Братья и сестры (пережившие детский возраст): сестра Маргарита Тереза (1651-1673), супруга Леопольда I. Сводные братья и сестры - от первого брака отца, Филиппа IV: брат Бальтасар Карлос (1629-1646), принц Астурийский; сестра Мария Тереза (1638-1683), с 1660 г. замужем за Людовиком XIV, королем Франции; незаконный брат: Хуан Хосе Австрийский (1629-1679), сын Филиппа IV и актрисы Марии Кальдерон (Дон Хуан).

19.11.1679 г. вступил в брак с Марией Луизой Орлеанской (1662-1689). 4.05.1690 г. второй брак с Марией Анной Пфальц-Нойбургской (1667-1740); бездетен.