-- [ Страница 1 ] --

На правах рукописи

СЕЛЕМЕНЕВА Марина Валерьевна

ХУДОЖЕСТВЕННЫЙ МИР Ю.В. ТРИФОНОВА

В КОНТЕКСТЕ ГОРОДСКОЙ ПРОЗЫ

ВТОРОЙ ПОЛОВИНЫ XX ВЕКА

Специальность 10.01.01 – русская литература

диссертации на соискание ученой степени доктора филологических наук

Москва 2009

Работа выполнена на кафедре русской литературы ГОУ ВПО «Московский государственный гуманитарный университет имени М.А. Шолохова»

Научный консультант :

Гречаник Ирина Владимировна доктор филологических наук, профессор

Официальные оппоненты :

доктор филологических наук, профессор Коваленко Александр Георгиевич Российский университет дружбы народов доктор филологических наук, профессор Сигов Владимир Константинович Московский педагогический государственный университет доктор филологических наук, Местергази Елена Георгиевна старший научный сотрудник Институт мировой литературы им. А.М. Горького

Ведущая организация : Российский государственный гуманитарный университет

Защита диссертации состоится «23» октября 2009 г. в 15-00 часов на заседании диссертационного совета Д 212.203. при Российском университете дружбы народов по адресу: 117198, г. Москва, ул. Миклухо-Маклая, д. 6, ауд. 436.

С диссертацией можно ознакомиться в Учебно-научном информационнобиблиотечном центре (Научной библиотеке) РУДН по адресу: 117198, Москва, ул.

Ученый секретарь диссертационного совета А.Е. Базанова кандидат филологических наук, доцент

ОБЩАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА РАБОТЫ

Юрий Валентинович Трифонов, один из крупнейших прозаиков второй половины ХХ столетия, выразитель умонастроений советской постоттепельной интеллигенции, лидер городской прозы, писатель-философ, считал литературную деятельность особой формой самовыражения, которая не приемлет ученичества, не допускает сотворчества и сама по себе является подобием экзистенциальной ситуации, максимально раскрывающей личностный потенциал художника. «Писательство – дело одинокое, личное. Писатель отвечает сам за себя, сам строит свою судьбу»1, – эти строки, написанные Ю.В. Трифоновым незадолго до смерти в 1981 году, сегодня воспринимаются как выражение его творческого и жизненного кредо. Творческая индивидуальность писателя формировалась под влиянием Ф.М. Достоевского, А.П.

Чехова, И.А. Бунина, М.А. Булгакова, М.А. Шолохова, но в основополагающих элементах его «почерк» остался глубоко оригинальным, самобытным, узнаваемым с первых строк. Наследие писателя не вмещается в прокрустово ложе направлений, течений, тенденций, оно формирует особый художественный мир2, который воспринимается как уникальная этико-эстетическая реальность.

В изучении творческого наследия Ю.В. Трифонова можно выделить несколько этапов. Первый этап (1950-е – первая половина 60-х годов) – период единовременных отзывов критики и читательской аудитории на публикацию повести «Студенты», туркменских рассказов, спортивных и путевых очерков. Все публикации этого времени отличались вниманием к идейному содержанию произведений и оценивали точность и достоверность отражения автором советской действительности. На этом этапе ведущими жанрами были рецензия, отзыв, статья, дискуссия, читательская конференция. По справедливому замечанию В.В. Черданцева, «произведения писателя рассматривались в общем русле идейно-художественных исканий советской литературы»3, при этом внимание к творческой индивидуальности Трифонова было минимальным.

Ко второму этапу, начало которого датируется 1969 годом (выходом в печати повести «Обмен» и появлением первых откликов на это произведение), относятся первые попытки аналитического прочтения текстов Трифонова, предпринятые А.Г.

Бочаровым, В.И. Гусевым, Ф.Ф. Кузнецовым, Б.Д. Панкиным. При всей значительности публикаций этого периода нельзя не отметить их ориентации на социальную проблематику «московских» повестей, тенденциозности в интерпретации образов представителей «интеллигенции» и «мещанства», навязывания писателю участия в идейном противостоянии писателей-«деревенщиков» и писателей-«горожан».

Трифонов, Ю.В. Как слово наше отзовется…[Текст] / Ю.В. Трифонов; сост. А.П. Шитов. – М.: Сов.

Россия, 1985. – С. 130.

Под художественным миром мы, вслед за Д.С. Лихачевым, понимаем «мир действительности в … творческих ракурсах» (Лихачев, Д.С. Внутренний мир художественного произведения [Текст] / Д.С.

Лихачев // Вопросы литературы. – 1968. – № 8. – С. 74). Вместе с тем, понятие «художественный мир Ю.В. Трифонова» предполагает расширение значения, и в этом случае «художественный мир»

воспринимается «как синоним творчества писателя» (Чернец, Л.В. Мир литературного произведения [Текст] / Л.В. Чернец // Художественная литература в социокультурном контексте. Поспеловские чтения.

– М., 1997. – С. 32). Мысль о том, что «мир Трифонова» – эстетическая реальность, равновеликая «миру»

Платонова или Булгакова, высказывалась такими исследователями, как И.Н. Сухих (Сухих, И.Н.

Двадцать книг ХХ века: Эссе [Текст] / И.Н. Сухих. – СПб.: Паритет, 2004. – C. 513) и Н.Б. Иванова (Иванова, Н.Б. Современная русская проза: метасюжет развития [Текст] / Н.Б. Иванова // Современная русская литература: проблемы изучения и преподавания. – Пермь: Изд-во ПГПУ, 2007. – Ч. I. – C. 5).

Черданцев, В.В. Человек и история в городских повестях Ю.В. Трифонова (Проблематика и поэтика жанра): Дис. … канд. филол. наук [Текст] / В.В. Черданцев. – Екатеринбург, 1994. – С. 3.

Переходными работами, авторы которых обратились к идейно-эстетическим основам прозы Трифонова, выявили и обосновали взаимосвязь между «московскими» повестями и исторической прозой, стали статьи А.Г. Бочарова «Восхождение» (1975) и Б.Д.

Панкина «По кругу или по спирали?» (1977).

Третий этап, начало которого можно условно обозначить концом 1970-х годов, стал временем, когда творчество Трифонова вошло в сферу интересов профессиональных литературоведов. В первых кандидатских диссертациях Э.А.

Алескеровой, И.И. Плехановой, Т.Л. Рыбальченко, С.Р. Смирнова, в концептуальных статьх Л.А. Аннинского, О.А. Кутминой, В.Д. Оскоцкого, Л.А. Теракопяна, А.В.

Панкова намечаются подходы к изучению наследия писателя, и в качестве исследовательских приоритетов обозначаются нравственная проблематика произведений, идейное своеобразие исторической прозы, жанровая специфика и особенности языка рассказов и повестей. К данному этапу относится и публикация первых значительных статей и исследований о Трифонове в зарубежных изданиях.

Статьи Дж. Апдайка, Дж. Спендель, Дж. Гибиана, Н. Натовой показали, что западноевропейскому читателю Трифонов интересен скорее как потенциальный писатель-диссидент, на уровне подтекста выражающий свое несогласие с политикой советской власти, чем как создатель талантливой прозы. В работах других западных славистов (в числе которых С. Маклаффлин, Т. Патера, Л. Шеффлер, Ч. Хаусман) обозначился интерес к жанровому своеобразию и историко-литературному контексту прозы Трифонова. В числе ведущих тенденций западного трифоноведения следует отметить изучение литературной судьбы и репутации писателя, исследование социальнополитической проблематики его творчества, анализ способов выражения авторской позиции в романистике и публицистике.

На четвертом этапе всплеск интереса к наследию Ю.В. Трифонова был вызван безвременной смертью писателя и острой потребностью оценить его творчество как целостный художественный феномен в контексте русской литературы ХХ века. На наш взгляд, начало четвертого этапа следует датировать 1984 годом – временем выхода в печати первой монографии, посвященной писателю, – книги Н.Б. Ивановой «Проза Юрия Трифонова»4. В дальнейшем этот жанр становится востребованным исследователями, одна за другой издаются монографии Ю.М. Оклянского (1987), Ж. Уолл (1991), Н.

Колесникофф (1991), Д. Гиллеспи (1992), Э. Никадем-Малиновски (1995), К. Де МагдСоэп (1997), Л. Шеффлер (1998). В 1997 году выходит в печати первое биографическое исследование – работа А.П. Шитова «Юрий Трифонов: Хроника жизни и творчества». На этом же этапе кандидатские диссертации Е.Л. Быковой, Е.А. Добренко, Т.В. Емец, Н.Б.

Ивановой, И.И. Игольченко, М.Л. Князевой, О.А. Кутминой, Лохан Амарджит Сингха, А.А. Мамед-Заде, Сим Ен Бо, В.А. Суханова, В.В. Черданцева, А.В. Шаравина сформировали понятийный аппарат трифоноведения, способствовали уточнению вопросов периодизации, жанрово-стилевой эволюции, идейно-тематического генезиса, лингвостилистического своеобразия творчества Трифонова. Статьи Г.А. Белой, И.А. Дедкова, Л.Л. Кертман, А.Г. Коваленко, В.М. Пискунова, посвященные отдельным аспектам проблематики и поэтики наследия писателя, обеспечили введение основных трифоноведческих концепций в литературно-критический оборот. Вторая половина Следует оговориться, что в 1983 году была издана книга Т.А.Патеры «Обзор творчества и анализ московских повестей Юрия Трифонова» (Мичиган). Эта монография, несмотря на то, что она была написана на русском языке и содержала ряд важных научных наблюдений и выводов, не имела такого резонанса в отечественном литературоведении, как труд Н.Б. Ивановой.

1980-х годов – 1990-е годы – период становления трифоноведения как отдельной литературоведческой отрасли.

Началом современного этапа развития трифоноведения, безусловно, явилось проведение I Международной конференции «Мир прозы Юрия Трифонова» (РГГУ, 1999), в которой приняли участие наиболее крупные отечественные и зарубежные исследователи наследия писателя. Это событие способствовало уточнению основных направлений трифоноведения как литературоведческой отрасли, выявлению особенностей художественного метода писателя, автобиографических мотивов его произведений, осмыслению преемственной связи с русской классической литературой.

Самыми значимыми научными работами, созданными на рассматриваемом этапе, являются монографический очерк Н.Л. Лейдермана и М.Н. Липовецкого «От советского писателя к писателю советской эпохи: Путь Юрия Трифонова» (2001), диссертации Н.А.

Бугровой (2004), В.А. Суханова (2001), историко-биографическое исследование А.П.

Шитова и В.Д. Поликарпова «Юрий Трифонов и советская эпоха: факты, документы, воспоминания» (2006).

В настоящее время можно выделить два перспективных направления развития трифоноведения как литературоведческой отрасли. Первое направление – изучение наследия Ю.В. Трифонова в системно-целостном аспекте. Значительным шагом на пути реконструкции художественной системы писателя стала докторская диссертация В.А.

Суханова «Романы Ю.В. Трифонова как художественное единство» (2001), в которой образцы крупной эпической прозы автора проанализированы с точки зрения идейнотематического, аксиологического, системно-образного и жанрово-стилевого своеобразия, но при этом за пределами исследовательского внимания остались циклы малой прозы, «московские» повести, повесть в рассказах «Опрокинутый дом». Проблема «городская проза Ю.В. Трифонова как художественная система» требует дальнейшего изучения и, прежде всего, в таких аспектах, как эволюция творчества от циклизации к системности, формирование индивидуально-авторского «московского текста», становление историософской концепции, воплощение миропонимания русской интеллигенции постоттепельной поры, генезис новой разновидности полифонического романа.

Второе направление – выявление роли Ю.В. Трифонова в формировании такого литературного явления, как городская проза, т.е. изучение развития писателем традиций урбанистической прозы русской литературы XIX – 1-й половины ХХ веков, сопоставление характера воссоздания общественного, культурного, духовного пространства современного города писателями-«горожанами», выявление особенностей восприятия художественных открытий Трифонова писателями поколения «сорокалетних» и представителями литературы мегаполиса рубежа XX – XXI веков.

В рамках этого направления обозначились такие научные проблемы, как проблема типологии и кодификации локальных прочтения городской прозы в геософском ключе, проблема эволюции «московского» и «петербургского» текстов во второй половине ХХ века, проблема соотношения традиционного и индивидуально-авторского компонентов в творчестве прозаиков «трифоновской школы», проблема влияния городской прозы и, в частности, прозы В современном литературоведении локальные тексты принято рассматривать как сверхтексты. Под сверхтекстом при этом понимается «совокупность высказываний, ограниченная темпорально и локально, объединенная содержательно и ситуативно, характеризующаяся цельной модальной установкой, достаточно определенными позициями адресанта и адресата, с особыми критериями нормативного/анормального» (Н.А. Купина, Г.В.

Битенская) (Человек – текст – культура [Текст] / Под ред. Г.В. Битенской, Н.З. Богуславской, И.А. Гиниатуллина. – Екатеринбург, 1994. – С. 215).

Трифонова на современную литературу мегаполиса. Направленностью на решение обозначенных проблем определяется актуальность диссертационной работы.

Целью диссертационной работы является исследование художественного мира Ю.В. Трифонова как идейно-эстетической основы городской прозы 2-й половины ХХ века, определение роли жанрово-стилевых и идейно-художественных исканий писателя в формировании «московского текста» русской литературы и выявление характера влияния городской прозы 1960-80-х годов на литературный процесс рубежа XX – XXI веков.

Эта цель определяет основные задачи исследования:

Рассмотреть городскую прозу как идейно-эстетический феномен русской литературы и как одну из основных составляющих историко-литературного процесса 60-80-х годов ХХ века;

Выявить основные этапы и особенности формирования локальных текстов русской определить критерии принадлежности индивидуально-авторских текстов к «петербургскому» и «московскому» текстам;

Проследить эволюцию поэтики городской прозы Ю.В. Трифонова от «описательной литературы» 1950-60-х годов до «мыслящей прозы» 1970-80-х годов и воссоздать путь писателя от циклизации текстов к формированию художественной системы;

Рассмотреть городскую прозу Трифонова как индивидуально-авторский вариант «московского текста» русской литературы;

Выявить историософские и геософские взгляды Ю.В. Трифонова, определившие своеобразие художественного мира писателя;

Погрузить творчество Трифонова в контекст городской прозы 60-70-х годов ХХ века (прозу Ю.М. Нагибина, И. Грековой, Г.В. Семенова, А.Г. Битова);

Выявить своеобразие поэтики и проблематики прозы В.С. Маканина в аспекте творческого диалога с городской прозой Ю.В. Трифонова;

Проанализировать характер переосмысления идей и образов городской прозы 1960-70-х годов в литературе рубежа XX – XXI веков на примере творчества Е.В.

Поставленными целью и задачами обусловлен выбор метода исследования – системно-целостного с использованием элементов историко-генетического, историкофункционального, сравнительно-типологического методов.

Теоретико-методологическая база исследования разработана на основе трудов Э.А. Алескеровой, Н.А. Бугровой, Е.Л. Быковой, Д. Гиллеспи, Е.А. Добренко, Т.В. Емец, Н.Б. Ивановой, М.Л. Князевой, Н. Колесникофф, О.А. Кутминой, Н.Л. Лейдермана, М.Н. Липовецкого, К. Де Магд-Соэп, Э. Никадем-Малиновски, Т. Патеры, В.М. Пискунова, И.И. Плехановой, В.А. Суханова, Дж. Уолл, Дж. Хоскинга, В.В. Черданцева, Р. Шредера; исследований литературного процесса 2-й половины ХХ века и городской прозы М.Ф. Амусина, Л.А. Аннинского, В.Г. Бондаренко, Т.М. Вахитовой, В.Е. Ковского, И.Н. Крамова, А.А. Михайлова, А.С.

Немзера, Б.Д. Панкина, И.Б. Роднянской, Д.В. Тевекелян, А.В. Шаравина, работ по Н.П. Анциферова, К. Линча, Ю.М. Лотмана, А.П. Люсого, Н.М. Малыгиной, Н.Е. Меднис, В.Н. Топорова, М.С. Уварова. Значительное влияние на формирование концепции работы оказали труды теоретиков литературы М.М. Бахтина, М. Бютора, В.В.

Виноградова, В.А. Грехнева, М.Н. Дарвина, Вяч. Вс. Иванова, Б.О. Кормана, В.И. Тюпы, Б.А. Успенского, Е.Г. Эткинда, культурологов С. Бойм, Ю.В. Борева, Д.Н. Замятина, Л.Г. Ионина, В.З. Паперного, В.Н. Сырова, М.П. Шубиной, философов и социологов К.З. Акопяна, И.В. Кондакова, В.Ф. Кормера, Л.А. Кошелевой, Ю.А. Левады.

Предметом исследования является художественная система городской прозы Ю.В. Трифонова в аспекте взаимодействия всех ее уровней – родовидового, жанровостилевого, пространственно-временного, сюжетно-композиционного, системнообразного, мотивного, субъектно-речевого. Объектом исследования – влияние городской прозы Ю.В. Трифонова, сформировавшейся в русле традиций «московского текста» русской литературы XIX – 1-й половины XX веков, на литературный процесс 2-й половины ХХ века и роль «московской» прозы Трифонова в становлении творческого почерка «сорокалетних» писателей и представителей литературы мегаполиса.

Материалом диссертации является городская проза Ю.В. Трифонова:

произведения 50-60-х годов ХХ века, в которых происходило формирование городского текста (повесть «Студенты», «туркменская» проза – рассказы и роман «Утоление жажды»), «городские» рассказы 2-й половины 1960-х годов, «московские» повести («Обмен», «Предварительные итоги», «Долгое прощание», «Другая жизнь», «Дом на набережной»), произведения «мыслящей прозы» (романы «Старик», «Время и место», «Исчезновение», повесть в рассказах «Опрокинутый дом»). К анализу привлекаются историческая проза Ю.В. Трифонова («Нетерпение», «Отблеск костра»), публицистика, эссеистика, интервью и анкеты писателя, материалы из архивов журналов «Знамя», «Новый мир», Мосфильма, Союза Советских писателей, Иностранной комиссии ССП, Б.А. Слуцким, Е.Д. Сурковым, воспоминания Е.Б. Рафальской. Также в качестве материала исследования выступают произведения Ю.М. Нагибина, И. Грековой, Г.В. Семенова, А.Г. Битова, отражающие своеобразие поэтики и проблематики городской прозы 60-70-х годов ХХ века, проза В.С. Маканина, представляющая собой пример продолжения и переосмысления идей и образов городской прозы писателями «московской школы», произведения Е.В. Гришковца, адаптирующие идейные и художественные принципы городской прозы к реалиям рубежа XX – XXI веков и воссоздающие нравственно-философскую парадигму современного героя-горожанина.

Положения, выносимые на защиту :

1. Тема города, выступившая доминантой тематического диапазона русской литературы XIX – ХХ веков, стала истоком формирования городского текста, представляющего собой совокупность локальных текстов с особым кодом прочтения, мифопоэтической основой, типологией персонажей, поэтикой урбанизма. В XIX веке исключительный статус первого и ведущего сверхтекста русской литературы получил «петербургский текст», в ХХ веке эта позиция была занята «московским текстом», тогда как провинциальные (крымский, орловский, пермский) и западноевропейские (венецианский, флорентийский, лондонский) тексты в литературном процессе XIX – XX столетий существовали как периферийные и недостаточно репрезентативные.

2. Во второй половине ХХ века в русской литературе городской текст был осмыслен как идейно-эстетический феномен и оформлен в виде корпуса текстов городской прозы. Городская проза, длительное время бытовавшая в статусе литературного течения наряду с деревенской, военной и лагерной прозой, представляет собой сложную незамкнутую систему интегрированных текстов, обладающих проблемно-тематической и жанрово-стилевой целостностью. Авторами городской прозы было предложено идейно-художественное осмысление процесса урбанизации, выдвинута особая концепция личности и среды, воссоздано мировоззрение постоттепельной интеллигенции, представлена новая поэтика урбанизма, предложен ряд жанрово-стилевых модификаций повести и романа.

3. Писателем, создавшим художественные ориентиры и нравственнофилософскую систему координат городской прозы, является Юрий Валентинович Трифонов, творчество которого представляет собой художественную систему с единой повествовательной и мотивной структурой, пространственно-временной организацией, типологией и архитектоникой персонажей, автобиографической основой и историософской концепцией.

4. «Московский текст» Ю.В. Трифонова представляет собой индивидуальноавторский вариант «московского текста» русской литературы, созданный с опорой на традиционные мифологемы (Москва – город-лес, город-женщина, город, сожженный пожаром), код прочтения и поэтику урбанизма, но выдвигающий и оригинальную интерпретацию московского топоса – города-дома, отдельные локусы которого – «опрокинутые дома». В городской прозе 1960-70-х годов близкие трифоновскому авторские варианты «московского текста» были созданы Ю.М. Нагибиным.

И. Грековой, Г.В. Семеновым, но в целом наметилась тенденция к унификации различных локальных текстов, о чем свидетельствует близость сюжетных коллизий, типологии персонажей, мотивной структуры «московского текста» Ю.В. Трифонова и «петербургского текста» А.Г. Битова.

5. В «московской» прозе Ю.В. Трифонова воссоздана нравственно-философская парадигма представителя постоттепельной интеллигенции. Герой-интеллигент В.Ф. Кормера), которая отличается такими качествами, как отказ от общественной деятельности, погруженность в частную семейно-бытовую среду, конформизм, инертность, склонность к компромиссам, разочарованность в идеалах «оттепели» и, вместе с тем, внутренний нонконформизм, скрытое диссидентство, вера в традиционные ценности русской интеллигенции, романтическое (наивное, максималистское, бунтарское) мироощущение.

6. Городская проза стала для Ю.В. Трифонова формой выражения историософских взглядов. Историософская концепция писателя заключается в отказе от антитезы история/современность и утверждении присутствия истории в каждом дне и в каждой судьбе. Трифонов доказывает равнозначность мелочей жизни и масштабных исторических событий в контексте повседневности и считает нитью, неразрывно связывающей историю и современность, человеческую память.

7. Продолжением художественных исканий Ю.В. Трифонова является творчество писателей «московской школы», получившее в критике условное обозначение прозы «сорокалетних». Наиболее последовательное, но при этом творческое и полемическое, развитие идей и образов Трифонова обнаруживается в прозе В.С. Маканина. Писатель, ориентируясь на такие составляющие художественного мира Трифонова, как тема разрушения старой Москвы, тема неудавшейся жизни, тема противостояния поколений, тема смерти как испытания, мотив «убега», мотив жизни-потока, мотив брака-сшибки, создает образ «серединного человека», пытающегося преодолеть «самотечность жизни»

и раскрывающего свой истинный потенциал в «конфузных ситуациях». Маканин отказывается от трифоновской концепции Москвы – города-дома и, показывая столицу глазами вчерашнего провинциала, создает образ неприступной Москвы, городакрепости, разрушающей привычный уклад и мировосприятие героев.

8. В современном литературном процессе место городской прозы занимает литература мегаполиса – новейшая урбанистическая проза, в которой воссоздается социокультурная среда мегаполиса, формируется новый тип героя – представителя интеллигенции, адаптирующегося к жизни в обществе потребления, раскрываются закономерности между расширением круга общения и усилением чувства одиночества в большом городе, ставится вопрос о сохранении нравственности в условиях научнотехнического прогресса. Ярким представителем литературы мегаполиса является Е.В.

Гришковец, который переносит коллизии и образы городской прозы Ю.В. Трифонова на новую почву и добивается актуализации традиционных проблем городской прозы в условиях прагматичной урбанистической культуры рубежа XX – XXI веков.

Научная новизна работы заключается в исследовании городской прозы Ю.В. Трифонова как художественной системы, ключевые элементы которой воспроизведены в литературном процессе 2-й половины ХХ века в творчестве писателей-«горожан», в прозе «сорокалетних», в литературе мегаполиса; в изучении городской прозы как идейно-эстетического феномена, представленного совокупностью локальных текстов; в реконструкции «московского текста» русской литературы ХХ века (от прозы русского зарубежья до новейшей урбанистической литературы); в определении места индивидуально-авторского «московского текста» Ю.В. Трифонова в парадигме локальных текстов русской литературы, в изучении литературы мегаполиса как варианта художественной апробации проблематики и образности городской прозы 1960-80-х годов в современном литературном процессе.

Теоретическая значимость диссертации состоит в систематизации городской прозы Ю.В. Трифонова с точки зрения эволюции художественного метода, формирования индивидуального знаково-символьного поля «московского текста», преемственности в воссоздании нравственно-философской парадигмы представителя русской интеллигенции, становления геософских и историософских взглядов писателя; в обосновании терминологического статуса понятия «городская проза» и переходе от тематического принципа кодификации текстов городской прозы к идейнохудожественному; в исследовании жанровой структуры полифонического романа Ю.В.

Трифонова, в выявлении принципов типологии персонажей «московской» прозы, в изучении «московского» хронотопа как особой формы пространственно-временной организации, в воссоздании пути эволюции поэтики урбанизма городской прозы 2-й половины ХХ века.

Практическая значимость диссертации заключается в возможности использования ее материалов в академическом курсе истории русской литературы ХХ века, на факультативных занятиях, спецкурсах и спецсеминарах, в практике школьного преподавания русской словесности, а также в разработке учебно-методических пособий по исследуемой проблематике.

Основные положения диссертационной работы прошли апробацию на научных конференциях разного статуса – международных, всероссийских, региональных, межвузовских, в числе которых «Русское литературоведение третьего тысячелетия»

(Москва, МГГУ им. М.А.Шолохова, 2004-2007); «М.А. Шолохов в современном мире»

(Москва, МГГУ им. М.А. Шолохова, 2002- 2006); «Шешуковские чтения» (Москва, МПГУ, 2004-2008); «Виноградовские чтения» (Москва, МГПУ, 2004-2007);

«Пушкинские чтения» (Санкт-Петербург, ЛГУ им. А.С.Пушкина, 2005-2008);

«Классические и неклассические модели мира в отечественной и зарубежной литературах» (Волгоград, ВолГУ, 2006); «Национальный и региональный Космо-ПсихоЛогос» (Елец, ЕГУ им. И.А. Бунина, 2006); «Эпический текст: проблемы и перспективы изучения» (Пятигорск, ПГЛУ, 2006); «Дергачевские чтения» (Екатеринбург, УрГУ, 2006, 2008); «Современность русской и мировой классики» (Воронеж, ВГУ, 2006), «Синтез в русской и мировой художественной культуре» (Москва, МПГУ, 2006 – 2007), международный симпозиум «Время культурологии» (Москва, Российский институт культурологии, 2007), IV Лазаревские чтения (Челябинск, ЧГПУ, 2008), «Художественный текст: варианты интерпретации» (Бийск, БПГУ, 2006-2008), «Интерпретация текста: лингвистический, литературоведческий и методический аспекты» (Чита, Забайкальский гос. ун-т им. Н.Г. Чернышевского, 2007), «Изменяющаяся Россия – изменяющаяся литература: художественный опыт ХХ – начала XXI веков» (Саратов, СГУ, 2008), ежегодные конференции докторантов и аспирантов (Елец, ЕГУ им. И.А. Бунина, 2006-2008).

Структура работы: диссертация состоит из введения, четырех глав, заключения, списка литературы, включающего 570 наименований, и трех приложений. В приложениях рассматриваются принципы циклизации малой прозы Трифонова и основные циклические единства 1950-60-х годов, типологическое своеобразие системы персонажей городской прозы Трифонова, выявляются доминантные/периферийные художественные типы и особенности поэтики их воплощения на разных этапах творческой эволюции писателя.

ОСНОВНОЕ СОДЕРЖАНИЕ ДИССЕРТАЦИИ

Во «Введении» обосновываются актуальность и научная новизна избранной темы, формулируются цель, задачи, положения, выносимые на защиту, определяются теоретическая и практическая значимость, структура работы, характеризуется теоретикометодологическая база исследования, выявляются основные этапы изучения творчества Ю.В. Трифонова и актуальные проблемы современного трифоноведения.

Глава I «ГОРОД КАК ТЕМА И ТЕКСТ В РУССКОЙ ЛИТЕРАТУРЕ XIX – XX

ВЕКОВ» посвящена исследованию локальных текстов русской литературы, прежде всего «петербургского» и «московского», подготовивших появление идейноэстетического феномена городской прозы. В первом параграфе «Эволюция городского текста в русской литературе: от образа города к поэтике урбанизма (к вопросу об истоках городской прозы ХХ века)» рассматривается путь художественной эволюции темы города в русской литературе и этапы формирования городского текста. Первым сверхтекстовым единством, получившим в отечественной словесности статус локального текста, стал «петербургский текст». Основы петербургского сверхтекста были заложены в произведениях А.С. Пушкина, М.Ю. Лермонтова, Н.В. Гоголя, показавших своеобразие ландшафта, климата, быта, уклада, нравов и истории Петербурга через призму образов-символов и мифопоэтических элементов. Структурообразующими для «петербургского текста» становятся креационный и эсхатологический мифы:

петербургский миф творения формирует миражный, призрачный, инфернальный колорит Петербурга – города на воде, эсхатологический миф порождает «наводненческий текст», в котором утверждается идея конечности Петербурга и неизбежности гибели города от водной стихии. В программных для «петербургского текста» произведениях «Пиковая дама» А.С. Пушкина, «Княгиня Лиговская» М.Ю.

Лермонтова, «петербургских повестях» Н.В. Гоголя формируется особый петербургский «текст дьявола» (В.Н. Топоров), типологическими признаками которого являются инфернальная аура, обилие изолированных и пограничных локусов, «логика обратности» (Ю.В. Манн), безумие как типичный жизненный итог петербургских мечтателей и честолюбцев.

В первой половине XIX века формируются такие разновидности локальных текстов, как «московский», «крымский», «итальянский» («венецианский» и «флорентийский»), «лондонский» тексты. В основе каждого локального текста лежит миф, обладающий текстопорождающими свойствами, – миф о миражном городе на воде (венецианский текст), миф о третьем Риме (московский текст), миф Тавриды (крымский текст), миф о городе туманов – столице островного государства (лондонский текст), причем из этого ряда периферийных локальных текстов достаточно быстро выделяется «московский текст» как потенциально равнозначный «петербургскому тексту».

Идейно-художественная платформа «московского текста» формируется в творчестве Н.М. Карамзина. А.С. Грибоедова, М.Ю. Лермонтова, М.Н. Загоскина, которое можно рассматривать как прамосковский текст. Мифопоэтическую основу «московского текста» составляют такие мифологемы, как Москва – город на крови, Москва – сакральный город на семи холмах, новый Иерусалим, Москва – третий Рим, Москва – жертва огненной стихии, Москва – воплощение женского начала, мать городов русских. К числу ключевых художественных приемов формирующегося локального текста можно отнести прием панорамы, фольклорные зачины и эпитеты, олицетворение (Москва – матушка, старшая сестра), использование архаичной лексики для воссоздания мироощущения московского жителя, ориентированного на традиционные ценности, систему сакральных локусов (Иван Великий, Сухарева башня, Симонов монастырь). В первой половине XIX века в рамках «московского текста» начинается перевод совокупности топографических, пейзажно-климатических и этнографических характеристик Москвы на знаково-символьный уровень, дающий основание для выделения локального текста.

Начало историософского осмысления антитезы «Москва/Санкт-Петербург» было К.Н. Батюшкова (1809), «Путешествие из Москвы в Петербург» А.С. Пушкина (1833-35), «Петербургские записки 1836 года» Н.В. Гоголя (1837), «Москва и Петербург» А.И.

Герцена (1842). В этих работах на образы Петербурга и Москвы спроецирован ряд бинарных оппозиций, в числе которых новаторство/традиционность, подражательность/оригинальность, исторический вакуум/историческое богатство, динамика/статика, интерес/скука, искусственность/естественность. Общим местом всех первых историософских очерков становится представление Петербурга как чиновничьего города, созданного по европейским лекалам, Москвы – как истинно русского города, оплота традиционности и патриархальности.

Оформителем «петербургского текста» является Ф.М. Достоевский, в творчестве которого утвердились типологические признаки этой разновидности локального текста:

амбивалентный образ Петербурга, выступающий одновременно символом величия и жестокости имперской власти, мотив миражности города, построенного на болоте, герой-идеолог, совмещающий черты мечтателя и подпольного человека, мотив болезни, реализующийся как в значении телесного недуга, вызванного болезнетворным петербургским климатом, так и душевной болезни, спровоцированной миражным характером северной столицы, идея случайного семейства, особая поэтика петербургского климата и ландшафта, формирующая атмосферу неуюта и создающая эффект враждебности среды человеку. Достоевскому удалось создать не просто образ северной столицы, а историософскую концепцию Петербурга – города, историческая миссия которого состояла в установлении прочных связей России с Европой посредством воспроизведения европейской модели жизнеустройства, а философское значение заключалось в доказательстве идеи бытия города, созданного на пустом месте, извлеченного из небытия, и, тем самым, в обосновании легитимности власти царя Петра и введенного им нового жизненного уклада. Достоевский ставит под сомнение исполненность этой миссии, показывая, что Петербург воспроизводит европейскую модель жизнеустройства весьма поверхностно, сохраняя свое, нетронутое европейским лоском «подполье».

Оформителем «московского текста» и создателем его первого индивидуальноавторского варианта стал Л.Н. Толстой. Писатель, используя традиционные составляющие московского мифа (Москва – живой организм, сердце России, Москва – воплощение женского начала), выражает свои историософские взгляды: мессианская роль Москвы заключается в сохранении традиций русского народа и основ православной культуры. Космополитизму Петербурга Толстой противопоставляет патриотизм Москвы, а петербургскому индивидуализму – московскую соборность, «петербургскому типу» (идеологу или мечтателю, живущему в социальном и духовном «подполье») у Толстого противопоставлен «московский тип» – человек широкой души, представитель своего рода и выразитель интересов своей семьи, чтящий традиции и прислушивающийся более к порывам сердца, чем к требованиям разума.

На рубеже XIX – ХХ веков в контексте культуры Серебряного века «петербургский текст» переживает эпоху Ренессанса: в прозе А. Белого, Д.

Мережковского, А. Ремизова, поэзии символизма и акмеизма совокупность петербургских мифов и легенд, художественных образов северной столицы, созданных литературой XIX века, оформляется в единый миф Петербурга. В культуре Серебряного века «петербургский текст» не просто создается, но и осознается как эстетическое единство. Хрестоматией «петербургского текста», вобравшей в себя материал таких источников, как городской фольклор, творчество А.С. Пушкина, Н.В. Гоголя, Ф.М.

Достоевского, физиологические очерки, святочные рассказы, становится роман А. Белого «Петербург». В этом произведении подчеркнутая традиционность системы образов, конфликта и коллизий, сочетается с ироническим переосмыслением основных петербургских мифологем, вследствие чего роман воспринимается как итоговое произведение, подводящее черту под идейно-художественными исканиями создателей «петербургского текста» XIX века. Петербург А. Белого – это, во-первых, условный образ-топос, в котором реальная топография соседствуют с ирреальными маршрутами и таинственными локусами, и, во-вторых, модель мироздания, в которой воплощены евразийские идеи писателя. Согласно историософской концепции А. Белого, насильственная европеизация России при Петре I лишь придала стране видимость цивилизованного общества, по сути же российские пространства остались во власти монгольско-туранской стихии, и следствием петровских преобразований явилась лишь утрата страной цельности и самодостаточности. Петербург, задуманный как европейский город, по мысли писателя, заключает в себе восточную душу с ее своеволием, стихийным бунтарством и антииндивидуализм, т.е. выступает символом антиномичности всей России.

Вагинова, Е. Замятина, М. Зощенко, Б. Пильняка, но, подобно тому, как исчезает уникальная культурная и духовная атмосфера Петербурга, уходит на периферию «петербургский текст», уступая доминирующую позицию в парадигме локальных текстов «московскому тексту».

Во втором параграфе «“Московский текст” в русской литературе ХХ века»

утверждается правомерность выделения «московского текста» как локального текста русской литературы, выявляется круг произведений, формирующих этот сверхтекст, определяются основные критерии включения текстов в «московский» сверхтекст.

«Московский текст» начинает восприниматься в единстве мифопоэтических, топографических и топонимических, ландшафтно-климатических и знаково-символьных составляющих, благодаря появлению в 1-й половине ХХ века «московской» прозы А.

А. Платонова, Б.А. Пильняка, М.А. Булгакова, Б.Л. Пастернака, Л.М. Леонова.

В революционную и пореволюционную эпоху в литературе оказываются востребованными все московские мифологемы, в частности, миф творения и его частные варианты – миф о строительной жертве, миф о клятвопреступлении и ритуальном убийстве (Москва – город на крови), миф о Москве – третьем Риме (Москва – город-храм), эсхатологический миф (гибель старой Москвы в эпоху революционных преобразований). В «московском тексте» 1-й половины ХХ века отчетливо прослеживается антитеза двух образов – Москвы православной и Москвы светской, антихристианской. Образ Москвы – центра русского православия, оплота соборности, хранилища древностей и традиций был создан в литературе русского зарубежья (в творчестве Б.К. Зайцева, М.А. Осоргина, И.С. Шмелева), образ Москвы – центра индустриализации, гигантской стройки, оплота мирового социализма стал знаковым в советской литературе (в прозе А. Платонова, Л. Леонова). Особняком в «московском тексте» ХХ века стоят произведения А. Белого, не стремящегося ни к идеализации Москвы уходящей, ни к утверждению Москвы советской, Б. Пастернака, который рисует Москву как условно-сказочное пространство, и М. Булгакова, воссоздающего советскую Москву в неомифологическом ключе.

«Московский текст» литературы русского зарубежья отличается тяготением к иконописной цветописи (преобладанию золотого, белого, небесно-голубого тонов), к воссозданию палитры вкусов блюд православной обрядовой кухни, к одорической гармонии, состоящей в использовании запахов-ароматов. Такой художественный код призван сформировать идиллическую картину Москвы уходящей. Герой прозы русского зарубежья – праведник, который воспринимает заповеди православия как личные жизненные принципы и следует им неукоснительно, демонстрируя образчик гармонии духовного и телесного бытия воцерковленного человека. В прозе русского зарубежья древняя столица по степени идеализации приближается к Граду Небесному, а за счет тщательности воссоздания быта и уклада она остается земным городом, «матушкойМосквой».

Культу Дома литературы русского зарубежья в советском «московском тексте»

противопоставлена апология бездомья: семейственность и патриархальность уступают место одиночеству и странничеству, имя предков забывается, его функцию выполняет имя-символ, условной заменой дома становится город Москва. Герои «московского текста» А. Платонова, забывшие свои настоящие имена, не имеющие прошлого, стремятся преодолеть нормативность городского социума с помощью постоянных метаморфоз профессионального, семейного и личностного статуса. В романе «Счастливая Москва», представляющем собой развернутую мифологему «женщинагород», героиня-сирота, названная именем столицы, следует заветам пролетарской культуры и усваивает новую роль женщины в обществе, несовместимую с материнством. Из двух традиционных полюсов мифологемы «женщина-город» (городдева и город-блудница) Москва выбирает вторую модель поведения, и совершает не восхождение к святости материнства, а падение в бездну греха, т.е. трагически не совпадает с традиционным для русской культуры образом «Москвы-матушки».

В это же время в отечественной литературе создаются образы Москвы – старухи (А. Белый, «Москва»), Москвы – мистерийного пространства (М. Булгаков, «Мастер и Маргарита»), Москвы – леса (Б. Пастернак, «Доктор Живаго»). А. Белый рисует образ города, оставленного Богом, пребывающего в хаосе животных инстинктов и плотских страстей, и, как следствие, художественный код романа формируют экспрессионистическая цветовая палитра и совокупность запахов-миазмов, свидетельствующих о нравственном и интеллектуальном разложении столицы. Писатель создает гротескный образ физически и духовной умирающей Москвы и не видит возможностей для возрождения столицы, поэтому завершает свою книгу описанием глобальной катастрофы – мощного взрыва, уничтожившего город. М.А. Булгаков стремится к созданию образа Москвы советской, вписанной в контекст вечности, и, как следствие, сочетает социальную мифологию 30-х годов ХХ века с архетипами и мифологемами древних культур, с традиционными образами русской и мировой литературы. В «московском тексте» Булгакова Москва советская (бесовская) заслонила собой Москву древнюю (православную), силы зла подчинили себе даже тех героев, которые призваны искать истину и служить силам света, в обезбоженной Москве, попавшей во власть дьявола, единственным оплотом духовности является любовь. В романе «Мастер и Маргарита» огонь становится основанием для формирования индивидуально-авторского эсхатологического мифа о советской Москве, сожженной за неправедный образ жизни ее обитателей. «Московский текст» Б.Л. Пастернака отличается совмещением конкретно-исторических реалий с мифологической и сказочной образностью. Мифопоэтическое восприятие Москвы нагляднее всего отражено в романе «Доктор Живаго», где в качестве сюжетообразующих выступают такие традиционные мифологемы «московского текста», как «город-лес» и «городженщина». Мифологема «город-лес» связана в сознании писателя с эпохой революционных катаклизмов, когда архитектурное и ландшафтное своеобразие города нивелируется, и передвижение по столице превращается в блуждание по лесу и магическое кружение на месте под воздействием инфернальных сил. Пастернак весьма традиционен в восприятии Москвы как воплощения женственности, он выстраивает цепочку Россия – Москва – Лара, в которой каждая составляющая по-своему воплощает архетип женщины. Москва в романе «Доктор Живаго» становится объектом двойной рефлексии: Пастернак создает художественную концепцию столицы, его герой Юрий Живаго – историософский образ Москвы в стихотворениях и статьях.

К середине ХХ века «московский текст» оформился как локальный текст русской литературы со своим знаково-символьным полем. Критериями выделения «московского текста» служат: во-первых, лексический состав произведений, составляющий художественный код прочтения: слова с семантикой цвета, вкуса, запаха, звука; слова, называющие предметы и понятия православной культуры; слова-топонимы; слова, обозначающие специфику московского ландшафта; во-вторых, мифопоэтическая основа произведений, включающая такие мифологемы, как Москва – град Божий, Москва – город на крови, Москва – сердце России, Москва – Феникс, возрождающийся после гибели в огне пожаров, Москва – город-лес и город-женщина; а также топологические параллели «Москва – третий Рим», «Москва – град Китеж», «Москва – новый Иерусалим», «Москва – новый Вавилон»; в-третьих, тип героя – праведника в миру (в «московском тексте» литературы русского зарубежья) или духовного странника (в «московском тексте» советской литературы); в-четвертых, поэтика урбанизма, представленная в советской литературе городскими индустриальными пейзажами, совокупностью названий-аббревиатур, антитезой «домики старой Москвы/районы новостроек».

В третьем параграфе «Формирование городского текста в прозе Ю.В. Трифонова 1950-60-х годов» рассматривается путь творческой эволюции писателя от первой попытки воплощения образа Москвы до создания авторского варианта «московского текста».

Москва как топографический и духовный центр, идейно-философское ядро всего творчества Трифонова впервые обозначается в дебютной повести «Студенты». В этом произведении столица выглядит парадной, ее достопримечательности описаны в духе экскурсионного комментария, в поле зрения повествователя попадают только центральные локусы (Кремль, Пушкинский музей, библиотека имени Ленина, гостиница «Москва», Третьяковская галерея) и локусы новостроек. Своеобразие пространственной организации текста состоит во введении антитез «Москва/Ташкент» (городов, контрастных по таким критериям, как «родной/чужой», «цивилизованный/дикий»), и «Москва/дачное место» (локусов, противопоставленных как урбанизированная среда/природа). Зарисовки Москвы в «Студентах» можно рассматривать как прамосковский текст Трифонова, в котором сделана попытка создания пространственного образа столицы, обозначены художественные координаты московской топографии, а также намечена оппозиция Москва/чужой город.

В «туркменском цикле» Трифонов отходит от художественных исканий в рамках «московского текста» и обращается к поэтике южного урбанизма. Ключевая пространственная оппозиция цикла «город/пустыня» усложняется за счет введения в текст противопоставления столичного туркменского топоса (Ашхабада) и маленьких городов (Небит-Дага, Кум-Дага, Казанджика). Ашхабад представлен в «туркменском»

цикле как далекое, почти иллюзорное пространство большого города. Маленькие города в «туркменском цикле», на первый взгляд, созданы по модели хронотопа «провинциальный городок», но, при всех формальных совпадениях (цикличности времени, локальности пространства, повторяемости событий), они не являются провинциальными городками: жителя пустыни тяжелые климатические, бытовые и психологические условия обязывают ежедневно принимать решения, проявлять активную жизненную позицию. Трифонов, рассматривая разные пространственные образы, утверждает, что человек несет в себе тот локус, который ему присущ, и проецирует свое душевно-духовное пространство на окружающий мир. В «туркменском цикле» впервые появляется персонаж, по своим нравственным и душевным качествам принадлежащий к художественному типу интеллигента-неудачника, жизнь которого является чередой компромиссов со временем, с властью и с самим собой, – Саша Зурабов («Утоление жажды»). Жизненное кредо героя звучит как апология конформизма, а определяющей чертой его личности и судьбы является недовоплощенность.

Избрав город в качестве объекта художественного исследования, Трифонов находит компромисс между необходимостью изображать быт и стремлением размышлять о бытии. Писатель утверждает, что «чистого» быта, свободного от человеческих эмоций, взаимоотношений, поступков, не существует, и ставит перед собой задачу – искать психологические и философские глубины в бытовой сфере.

Трифоновым движет не привязанность к быту, а понимание невозможности существования человеческой духовности, нравственности, психологии в разреженной пустоте, лишенной бытовой составляющей: «“Быт” – это великое испытание. Не нужно говорить о нем презрительно как о низменной стороне человеческой жизни, недостойной литературы. Ведь “быт” – это обыкновенная жизнь, испытание жизнью, где проявляется и проверяется новая, сегодняшняя нравственность. Взаимоотношения людей – тоже быт»6.

В «городских» рассказах Трифонов обозначил ряд нравственно-философских проблем и символических образов, давших импульс дальнейшей художественной эволюции писателя. В их числе проблема неудавшейся жизни («Вера и Зойка»), мотив исчезновения людей в условиях исторического безвременья («Голубиная гибель»), мотив «хорошей жизни», оставшейся в прошлом («В грибную осень»), символический образ времени – «темной ветровой силы» («В грибную осень»), интегральный образ городской толпы, ассоциирующийся с хаотичным потоком («Путешествие»), образы людей, «умеющих жить» («В грибную осень», «Голубиная гибель»). Художественные открытия, сделанные в процессе создания «городского» цикла, стали знаком трифоновского стиля и заложили основы восприятия творческого наследия писателя как единой художественной системы.

Вторая глава «ХУДОЖЕСТВЕННЫЙ МИР “МОСКОВСКИХ” ПОВЕСТЕЙ Ю.В. ТРИФОНОВА КОНЦА 1960-Х – 1-Й ПОЛОВИНЫ 1970-Х ГОДОВ» посвящена исследованию поэтики и проблематики «московских» повестей «Обмен», «Предварительные итоги», «Долгое прощание», «Другая жизнь» и «Дом на набережной»

в системно-целостном аспекте, способствующем выявлению общих мотивов и образов, проблем и конфликтов, единства пространственно-временной организации.

В первом параграфе «“Московский” хронотоп Ю.В. Трифонова как художественная модель социокультурной среды России конца 60-х – 70-х годов ХХ века» совокупность пространственно-географических образов в единстве их топографических и знаково-символьных функций, вписанная в конкретно-историческое Ю.В. Трифонова.

Москва Трифонова – это город-дом, полный сакральных локусов, связанных с детскими и юношескими воспоминаниями, и пространственных образов, значимых в контексте истории поколения и страны. Если Москва в целом – это «город-дом», то частные московские локусы – это, как правило, «опрокинутые дома», в каждом из которых разворачивается своя семейная драма, обусловленная как атмосферой непонимания в семье, так и трагическими событиями российской истории.

Непременными составляющими городских пейзажей в «московских» повестях становятся толпа, теснота, преобладание высотных зданий и забетонированного пространства, цветовая гамма, включающая все оттенки серого. В формировании художественного пространства «московских» повестей участвуют не только локусы городской среды – дома, парки, дороги, метро, но и внутренние локусы – комнаты, квартиры. Основу художественной структуры каждой из повестей «московского пятикнижия» составляет пара пространственных образов, один из которых можно условно обозначить как локус хорошей жизни с атмосферой благополучия и взаимопонимания, другой – как локус изгнания или локус отверженных, куда герои вынужденно перемещаются после завершения хорошей жизни: «дом на Сретенском бульваре/дом на Башиловке» («Долгое прощание»), «квартира-мастерская на Трифонов, Ю.В. Как слово наше отзовется…[Текст] / Ю.В. Трифонов; сост. А.П. Шитов. – М.: Сов.

Россия, 1985. – С. 88.

набережной/Дерюгинское подворье и дом у заставы» («Дом на набережной»).

В «московском» хронотопе Ю.В. Трифонова соединено бытовое (частное) и бытийное (экзистенциальное) время. Во всех повестях «московского» цикла на первый план выходит время бытовое (частное) – время повседневных дел, которого всегда не хватает и которое четко распланировано. Бытийное (экзистенциальное) время присутствует во всей художественной ткани произведений, поскольку судьба каждого персонажа не замыкается рамками его жизни, а воспроизводит и передает опыт предыдущих поколений потомкам, и этот опыт кардинальным образом влияет как на ход истории, так и на мир повседневности. Во временной структуре «московского» цикла также выделяется идиллическое и авантюрное время. Идиллическое время – это время жизни в отчем доме, которое присутствует в воспоминаниях о детских годах.

Идиллическому времени противопоставлено авантюрное время испытаний на чужбине.

В прозе Трифонова авантюрное время – это время «убегов» главных героев из дома за пределы московского топоса. Время «убега» – это зона риска болезни или смерти, время беззащитности героев, которое завершается с возвращением в московское пространство.

В системе персонажей «московских» повестей присутствуют герои бытового времени, которые не мыслят себя и свою жизнь вне рутины повседневности, и герои экзистенциального времени, которые обладают ретроспективным мышлением и способностью извлекать уроки из прошлого, но, несмотря на столь существенные отличия, эти персонажи в равной мере – обитатели бытовой и бытийной сфер жизни.

повседневность рассматривается как центральная художественная и нравственнофилософская категория творчества Ю.В. Трифонова, синтезирующая бытовое и бытийное содержание жизни. Из всех, предложенных русской и западноевропейской философской мыслью концепций повседневности (Э. Гуссерля, А. Шюца, М. Хайдеггера, А. Лефевра, Б.В. Маркова, Е.В. Золотухиной-Аболиной), Трифонову ближе всего представление А. Лефевра о повседневности как «локусе творчества».

В «московских» повестях своеобразной точкой отсчета в реконструкции повседневности 50-70-х годов ХХ века становится квартирный вопрос. Каждый герой Трифонова приносит свою жертву ради решения «квартирного вопроса»: предает близкого, отказывается от призвания, ведет тяжбы с чиновниками, имитирует чувства, которых не испытывает, но, как правило, эти жертвы бессмысленны, поскольку решенный «квартирный вопрос» не обеспечивает душевного равновесия и не создает атмосферы для творчества.

В развитии действия произведений особую значимость приобретает поэтика «мелочей жизни». Бытовые мелочи служат в повестях Трифонова особой сигнальной системой: деталь одежды, предмет обихода, жест, запах играют роль авторского комментария, дополняют, конкретизируют произносимые героями слова. Через призму мелочей в «московском» цикле отчетливее видятся отношения между членами семьи, проявляются скрытые мотивы поступков, обнаруживается перспектива (или бесперспективность) брака. В сознании героев «московских» повестей многие понятия и категории, которые традиционно принято относить к «высоким» («любовь», «творчество», «вдохновение», «вера»), представлены как нарочито приземленные, погруженные в быт явления: целью защиты диссертации становится не демонстрация своих научных достижений, а получение ста тридцати «кандидатских» рублей в месяц;

мерилом родительской любви является устройство ребенка в английскую спецшколу или престижный институт; интерес к букинистическим книгам и старинным иконам определяется не духовными потребностями, а модой.

Поэтика «мелочей жизни» предполагает осмысление писателем феномена пошлости. Сущность этого феномена заключается в неуловимой трансформации общих мест культуры в шаблоны и клише, в профанации высоких материй. Из всех, предложенных отечественной классикой интерпретаций феномена пошлости, Трифонову ближе других оказались взгляды А.П. Чехова и М.А. Булгакова. У Чехова писатель усвоил интерпретацию пошлости как неотъемлемой составляющей семейного уклада, домашнего уюта, у Булгакова – принцип осмеяния пошлости советской полуинтеллигентной «образованщины» (дельцов и бюрократов из мира науки, культуры, искусства).

При анализе категории повседневности затрагивается такая проблема, как несоответствие атеистического мировоззрения Ю.В. Трифонова и глубинного идейнофилософского содержания его произведений. Писатель не имел возможности впитать основы религиозности в домашней среде, но он усвоил высокие нравственные принципы и интуитивное стремление к истинной духовности посредством знакомства с классической литературой и восприятия системы христианских мотивов и образов у писателей-классиков Ф.М. Достоевского, Л.Н. Толстого, А.П. Чехова, И.А. Бунина.

Повседневность у Трифонова вбирает в себя как высокое, так и ничтожное, его герои, страдающие от неразрешенного «квартирного вопроса», от засилья «мелочей жизни» и от скуки обыденного существования, в этом же повседневном локусе находят источники творческой энергии, вдохновения, любви, сострадания, следовательно, в отношении писателя к повседневности более отчетливо выражена тенденция к ее реабилитации, нежели к дискредитации. Трифонов наделяет своих героев свойством восприятия мелочей как «великих пустяков жизни», т.е. амбивалентным отношением к повседневности, совмещающей в себе скуку обыденности и тепло семейственности, однообразие быта и радость творчества.

Третий параграф «Русская интеллигенция постоттепельной эпохи в осмыслении Ю.В. Трифонова» посвящен исследованию индивидуально-авторской художественной концепции интеллигенции постоттепельной эпохи, которая представляет собой исследование морально-этического потенциала интеллигентовшестидесятников, вступивших в полосу кризиса – политического (в масштабе всей страны), идеологического (в масштабе своей социально-духовной прослойки) и психологического (в масштабе своего внутреннего мира).

Дискуссии о предназначении русской интеллигенции, определившие развитие русской общественной мысли в ХХ веке, приобретали особую остроту в моменты политических и идеологических кризисов. Объектом художественного исследования Ю.В. Трифонова является кризис рубежа 60-70-х годов ХХ века, заключавшийся в том, что отечественная интеллигенция, еще недавно воодушевленная демократическими преобразованиями «оттепели» и иллюзией начала коррозии тоталитарной системы, испытала жесточайшее крушение идеалов, и в этой атмосфере приобрела такие качества, как пассивность, равнодушие, цинизм и фаталистическое предощущение распада себя как идейно-социальной общности. Писатель откликнулся на эту трагическую метаморфозу и внес свой вклад в отечественное «интеллигентоведение» циклом «московских» повестей.

Интеллигентность в понимании Трифонова – это совокупность моральных качеств, наличие определенной жизненной позиции и особого мироощущения, «это три понятия вместе: образованность, душевные качества, Характерообразующим свойством русской интеллигенции постоттепельного периода писатель считал конформизм, подразумевая под этим понятием стремление приспособиться к обстоятельствам, занять удобную нишу в социуме и в семье, избежать участия в общественно-политической жизни общества. Типичное состояние интеллигента постоттепельной поры Трифонов обозначил как «разжижение духа»: за этой метафорой кроется указание на потерю духовно-нравственных ориентиров и глобальное разочарование в общественных идеалах как таковых. Главная интеллигентская нравственная максима постоттепельной поры была сформулирована Трифоновым повести в «Обмен», открывшей «московский» цикл: «…нет ничего более мудрого и ценного, чем покой, и его-то нужно беречь изо всех сил»8. Такую жизненную позицию Трифонов объясняет, во-первых, генетической памятью (страхом повторных репрессий); во-вторых, сложившимися общественно-политическими обстоятельствами, при которых инициативность, прямолинейность, свободомыслие не являются общественно одобряемыми качествами.

Герой-интеллигент Трифонова – это, как правило, неудачник, не добившийся сколько-нибудь заметного результата в профессии, не нашедший счастья в семье и не обретший согласия с самим собой. Неудачами Трифонов проверяет своего героя: меру его таланта, способность служить этому таланту, готовность отстаивать свою правоту до конца, склонность к компромиссам, и для героя, прошедшего эту проверку, писатель вводит определение «счастливый неудачник». Согласно трифоновской диалектике, неудачник может быть счастлив своим внутренним успехом, не имеющим социального и профессионального признания, – ощущением верности своим принципам, радостью подлинного научного открытия, творческим горением, любовью.

Трифонов постоянно «ловит» своих героев на тяге к самонаблюдениям в ущерб активной деятельности. С профессиональной точки зрения все протагонисты «московских» повестей – созерцатели, представители творческих профессий: Виктор Дмитриев («Обмен») – инженер, Геннадий Сергеевич («Предварительные итоги») – переводчик, Григорий Ребров («Долгое прощание») – драматург, Сергей Троицкий («Другая жизнь») – историк-архивист, Вадим Глебов («Дом на набережной») – филолог.

Система самооценок героя-интеллигента и его реальное положение в обществе и семье, как правило, не совпадают, что становится причиной раздвоенности, расщепленности персонажей. Двойственность представителей интеллигентской прослойки проявляется, во-первых, в ношении маски непризнанного гения при внутренней неуверенности в своих способностях; во-вторых, в подмене бытийного аспекта жизни бытовым, т.е. в уравнивании в системе ценностей квартирного вопроса и научной работы, престижной должности и личного счастья, и, в-третьих, в следовании принципам «двойного сознания» (В. Кормер), т.е. во внешнем послушании и демонстрации лояльности при внутреннем неприятии власти.

В «московских» повестях Трифонов вводит индивидуально-авторское определение типичной модели поведения представителя интеллигенции – «убег». Под «убегом» подразумевается такая форма самопознания, которая предполагает дистанцирование от привычного круга общения, временный разрыв семейных уз и погружение героя в собственный внутренний мир. Местом, где спасается трифоновский неудачник, может быть библиотека, дача, Дом работников культуры, то есть Трифонов, Ю.В. Как слово наше отзовется…[Текст] / Ю.В. Трифонов; сост. А.П. Шитов. – М.: Сов.

Россия, 1985. – С. 348.

Трифонов, Ю.В. Собр. соч. в 4 т. [Текст] / Ю.В. Трифонов. – М.: Худ. лит., 1985-87. – Т. II. – С. 8.

пространство с иной, не домашней и не рабочей обстановкой, где герой получает возможность побыть наедине с самим собой. Из неосознанного, импульсивного порыва «убег» в прозе Трифонова превращается в осмысленный, идейно нагруженный поступок, способ сохранения цельности и независимости своего внутреннего мира. Все героиинтеллигенты «московских» повестей – люди, погруженные в книжную среду, а, следовательно, имеющие «цитатное» мышление, постоянно ищущие аналоги своим мыслям и поступкам в литературе и искусстве. Трифонов констатирует, что насыщенность речи цитатами – не только признак образованности и высокой культуры, но и своеобразная маска, за которой можно спрятать свое не слишком яркое и выразительное «я». Погружение в литературу, искусство, науку героев Трифонова может рассматриваться как разновидность «убега» из мира повседневности.

Героям-неудачникам в художественной структуре «московских повестей»

противопоставлены герои, умеющие жить. Общий архитектонический прием обусловливает появление таких пар персонажей, как «Геннадий Сергеевич/Гартвиг»

«Троицкий/Климук» («Другая жизнь»), в которых герои противопоставлены не по принципу «талант/бездарность», а по критерию «умения/неумения жить». «Умеющие жить» носят маски представителей интеллигенции (Лена Лукьянова – переводчик («Обмен»); Гартвиг – сотрудник университета («Предварительные итоги»), Смолянов – драматург («Долгое прощание»), Гена Климук – ученый секретарь вуза («Другая жизнь»), Вадим Глебов – филолог («Дом на набережной»)), но не обладают качествами подлинных представителей этой общности. Почти все «умеющие жить» – самозванцы, присваивающие себе чужой талант, чужих жен, чужое место в жизни. Трифонов видит ошибку своих героев-интеллигентов в том, что они недооценивают «умеющих жить», не видят в них опасной разрушительной силы и прозревают в тот момент, когда трагические последствия уже необратимы.

Повести «московского цикла» представляют собой художественное исследование человеческой жизни в аспекте повседневности. Опираясь на поэтику «мелочей жизни», Трифонов реконструирует повседневность 60-х – 70-х годов ХХ века как бытийнобытовую среду обитания, в которой сосуществуют сакральное и пошлое, высокое и низкое, талантливое и бездарное. Таким же амбивалентным, как среда обитания, является герой Трифонова – представитель постоттепельной интеллигенции, «счастливый неудачник», носитель «двойного сознания», которое заключается в сочетании конформистского поведения и нонконформистского характера, внутреннего неприятия власти при внешнем послушании и демонстрации лояльности к советскому политическому режиму.

РУБЕЖА 1970-80-Х ГОДОВ КАК ОТРАЖЕНИЕ ИСТОРИОСОФСКИХ ВЗГЛЯДОВ ПИСАТЕЛЯ» представляет собой исследование жанровой природы, сюжетно-композиционного своеобразия, субъектной организации и поэтики урбанизма «московской» прозы конца 1970-х – начала 1980-х годов в свете историософских исканий Трифонова.

В первом параграфе «Жанровое своеобразие “мыслящей прозы”» романы «Старик», «Время и место», «Исчезновение» и повесть в рассказах «Опрокинутый дом»

рассматриваются как завершающий этап исканий Ю.В. Трифонова в рамках городской прозы.

Роман «позднего» Трифонова с точки зрения субъектной организации может быть назван полифоническим романом, поскольку все его персонажи равнозначны в праве высказывания от первого лица или посредством несобственно-прямой речи: в романе «Старик» исторические главы насыщены голосами Павла Летунова, Аси Игумновой, Сергея Кирилловича Мигулина и других участников событий; в романе «Время и место»

в общем хоре солируют голоса главного героя Саши Антипова и героя-повествователя Андрея. В экспозиции звучит авторский голос, который затем совершенно стихает, предоставляя право поочередного высказывания Антипову и Андрею; в «Исчезновении»

помимо голосов Игоря Баюкова – ребенка, подростка, взрослого (последний голос максимально сближается с безличным повествователем) звучит речь его родных и близких. В этом полилоге голос автора доминирует (неявно, не в прямом высказывании, а на уровне композиции, мотивной структуры, субъектной организации). Субъектная организация романов Трифонова представляет собой особый род полифонии – сочетании голосов героев, имеющих равные права на самовыражение и оценку другого, при условии объединяющей и доминирующей роли голоса автора. Использование столь сложной формы полифонии свидетельствует о том, что Трифонов переосмыслил художественную структуру полифонического романа, привнес в нее свое индивидуально-авторское начало и создал произведения, в которых наличие множества равноправных точек зрения героев не умаляет роли автора, в которых полифония субъектов речи не исключает монологизма художественной концепции и стержневой идеи текста.

Творчество «позднего» Трифонова облекается в форму жанра философского романа. Основу философской системы писателя составляет идея всеединства: «…жизнь – такая система, где все загадочным образом и по какому-то высшему плану закольцовано, ничто не существует отдельно, в клочках, все тянется и тянется, переплетаясь одно с другим, не исчезая совсем…»9. Романы «необъявленной трилогии»

«Старик», «Время и место», «Исчезновение» и повесть в рассказах «Опрокинутый дом»

являются развернутым художественным обоснованием этой идеи всеединства.

Произведения Трифонова рубежа 70-80-х годов ХХ века образуют художественное единство, представляющее итог философских исканий писателя в виде целостной системы взглядов, в основе которой идеи бытия как неделимой жизне-смерти, связующей экзистенциальность и повседневность, памяти как нити, протянутой через поколения, творчества как квинтэссенции пережитых страданий, истории как присутствия прошлого в настоящем, времени как потока, безвозвратно уносящего в прошлое события, людей, политические режимы.

Следует отметить наличие в романах рубежа 1970-80-х годов жанровых признаков исторического романа. Сверхзадача «мыслящей прозы» Трифонова – показать прошлое в настоящем – определила ее художественное своеобразие, а именно, непротиворечивое сочетание хроникальности и документальности, присущих историческому повествованию, с авторскими вольностями стилевого и композиционного характера, свойственными городской прозе («Старик»); совмещение событий частной жизни героев и поворотных событий российской истории при условии их равнозначности в контексте потока времени («Время и место»); создание ситуации диалога, в условиях которой воспоминания повествователя-ребенка комментирует повествователь-взрослый («Время и место», «Исчезновение») Каждый герой Трифонова – это «частный человек в истории»

(А. Латынина): независимо от того, погружен ли он мыслями в прошлое или живет заботами настоящего, его судьба оказывается на перекрестке исторических событий малого или вселенского масштаба. Трифонов «выламывается» из узких рамок жанра исторического романа и создает произведения, которые в равной мере можно назвать и Трифонов, Ю.В. Собр. соч. в 4 т. [Текст] / Ю.В. Трифонов. – М.: Худ. лит., 1985-87. – Т. III. – С. 521.

историческими, и современными. Писатель идет от мелочей повседневности (семейных ссор, имущественных споров) к вечным темам (старости, смерти, вины, долга, памяти), от скрупулезного описания настоящего к разгадыванию тайн прошлого.

Художественное своеобразие философских романов Трифонова определяет поэтика автобиографизма. Автобиография была для писателя одним из важнейших объектов художественной рефлексии, что объяснимо и временем, в которое ему выпало жить и работать, и судьбой его семьи. Вписанная в контекст истории страны и соотнесенная с универсальными категориями «судьба», «память», «вечность», автобиография становится ключевым источником тем, образов, мотивов творчества Трифонова. Отдельные попытки включения в художественную ткань произведений автобиографических фактов были предприняты в повести Трифонова «Студенты»

(1950), в романе «Утоление жажды» (1959-62), в «московских» повестях и, главным образом, в повести «Дом на набережной» (1976), но все же с полным правом говорить о поэтике автобиографизма в прозе Трифонова можно только применительно к «необъявленной трилогии» – романам «Старик», «Время и место», «Исчезновение», которые близки рассматриваемому жанру с точки зрения коллизий основного сюжета (реконструкции биографии писателя в судьбах главных героев), атмосферы эпохи (реконструкции времени в памяти героя), позиции автора (погруженности в действие, взгляде изнутри). В рамках творческого пути писателя отчетливо прослеживается трансформация функций поэтики автобиографизма: в прозе 1950-60-х годов писатель стремился к включению в текст автобиографических фактов, а в зрелой философской прозе – к осмыслению трагических изломов жизни своего поколения посредством исследования собственной анкетной и духовной биографии.

В романах Трифонова 1970-80-х годов обнаруживаются черты уникального жанра, которому сам писатель дал определение «роман-пунктир». Эта жанровая модификация отличается тем, что каждая глава такого романа – «новелла, которая может существовать отдельно, автономно, но одновременно все главы связаны друг с другом»10. В романах «Старик», «Время и место», «Исчезновение» пунктирный характер повествования определяет логику чередования голосов персонажей, наличие временных пропусков в их судьбах, обусловливает новеллистичность и самодостаточность каждой главы.

Полифоническое начало, автобиографизм и пунктирный характер повествования определили своеобразие не только крупных эпических произведений Ю.В. Трифонова, но и такого синтетического жанра «мыслящей прозы», как повесть в рассказах «Опрокинутый дом». Эта жанровая дефиниция отражает синтез масштабного замысла (совместить прошлое и настоящее, воссоздать с помощью памяти о других важные моменты своей судьбы) и малого объема текста; тонкого лиризма и эпического размаха сюжетных линий; «вечных тем» и сиюминутных подробностей; эссеистической свободы движения мысли повествователя и связанности рассказов, прочно скрепленных лейтмотивом памяти и голосом автора.

Во втором параграфе «“Московский текст” Ю.В. Трифонова: поэтика урбанизма и геософия художественного пространства в “необъявленной трилогии” (“Старик”, “Время и место”, “Исчезновение”)» проводится исследование «мыслящей прозы» в метагеографическом и геософском аспектах, позволяющее рассмотреть Москву как пространственный образ и как образ-культуроним (топос в аспекте его историко-культурного и духовного содержания), а также выявить своеобразие интерпретации Ю.В. Трифоновым основных мифологем «московского Трифонов, Ю.В. Как слово наше отзовется…[Текст] / Ю.В. Трифонов; сост. А.П. Шитов. – М.: Сов.

Россия, 1985. – С. 333.

текста» русской литературы. В «мыслящей прозе» показаны разные лики Москвы – времени политического террора, военной поры, оттепельной эпохи, которые дополняют друг друга и соединяются в «московском тексте» Трифонова по принципу исторической и мифологической преемственности (смена политического курса влечет за собой смену ведущей мифологемы и доминирующих знаково-символьных черт).

В романе «Старик» художественное пространство организовано таким образом, что центром разворачивающихся событий является дача, а топос Москвы долго остается на периферии. Дачный локус соотносится с Павлом Евграфовичем Летуновым и воспринимается как обитель старости, Москва – с Олегом Васильевичем Кандауровым и соотносится с такими качествами как молодость, здоровье, сила, динамика, практицизм и эгоизм. Дача Летуновых, дом Аграфены Лукиничны, революционный Петербург, станица Михайлинская, современная Москва не воспринимаются как составляющие единого художественного пространства, поскольку они не скоординированы в хронотопе романа – либо разъединены во времени (Москва/Петербург и Михайлинская), либо изолированы в пространстве (Москва/Соколиный Бор). Для картин Москвы, охваченной кольцом пожара, характерно сочетание мифопоэтических (обмелели озера, река обнажила камни, птицы не пели) и сугубо урбанистических признаков апокалипсиса (мгла была похожа на ядовитый газ, едва сочилась вода из кранов). Традиционная для «московского текста» мифологема сожженной Москвы у Трифонова наполнена ироническим содержанием: образ-символ огня соотнесен в романе «Старик» с костром революции, от которого в современной жизни остались только легенды (легендарный образ Летунова и легендарная история Мигулина), не востребованные поколениями детей и внуков. По мысли Трифонова, те идеи и программы, которые вдохновляли первых революционеров, показали свою безжизненность и неприменимость в повседневной жизни. «Отблеск костра», «Нетерпение» и «Старик» – это цепочка произведений позволяет проследить эволюцию историософских взглядов Трифонова: от восхищения личностными качествами революционеров первого призыва к пониманию ошибочности ряда программных идей и форм их воплощения в жизнь и, наконец, к признанию банкротства радикальной революционной идеологии.

Если в романе «Старик» отправной точкой является мифологема о «сожженная Москва», то в романе «Время и место» – мифологема «город-лес». В воссоздании образа Москвы-леса Трифонов идет вслед за Б.Л. Пастернаком. «Лесной» (естественный, органичный, природный) характер Москвы, контрастирующий с искусственностью Петербурга – важная составляющая московского мифа, которую Пастернак и Трифонов используют для того, чтобы подчеркнуть, что духовная неразрывность героев со столицей (несмотря на фактические отъезды как Юрия Живаго, так и Саши Антипова) указывает на их самобытность, эмоциональность, естественность душевных движений, развитую интуицию, т.е. качества, соответствующие их основному топосу.

Каждый образ, воссоздающий городское пространство в романе «Время и место», – Тверской бульвар, Литературный институт, Большая Бронная, Дом на Трубной, Белорусский вокзал, Даниловский рынок, Якиманка, Солянка, Пресня, – является образом-культуронимом, который выступает отражением геософских взглядов Трифонова. Совокупность образов-культуронимов формирует неповторимый «трифоновский» ландшафт Москвы. Ключевыми образами-культуронимами, служащими пространством развертывания основных событий двух сюжетных линий романа, являются квартира на Большой Бронной (локус писателя Киянова) и дом на Трубной (локус Саши Антипова). Дом на Большой Бронной, бывший свидетелем литературного успеха наставника Саши Антипова, созерцает и закат его писательской карьеры. Такой архитектонический прием – описание судьбы дома как отражения судьбы его хозяина – весьма характерен для «позднего» Трифонова: практически все центральные объекты городского ландшафта в романе «Время и место» выполняют свидетельскую миссию по отношению к героям и к самому времени. Дом на Большой Бронной выступает пространственным образом-двойником дома на Тверском бульваре (в первых главах романа) и дома в районе аэропорта (в главе, рассказывающей о последних днях жизни Киянова): в первом случае этот образ воплощает все признаки дома, во втором – превращается в «опрокинутый дом», где кончается сначала слава, а затем и жизнь героя.

Дом на Трубной иерархически возвышается над прочими пространственными образами, стягивает многие нити повествования и выводит роман на уровень историософских обобщений. Этот дом – символ смерти, дом-соглядатай похорон Сталина в «ледяном марте» пятьдесят третьего года и, одновременно, символ жизни, поскольку в день «мертвой смерти» в доме на Трубной Саша Антипов принимает решение сохранить жизнь своего будущего ребенка. Противопоставляя смерти человека, лишившего его отца, жизнь своей дочери, герой отделяет себя от скорбящей толпы, отставляет за собой право быть личностью в эпоху доминирования коллективного начала.

В романе «Исчезновение» главный образ-культуроним, раскрывающий историософскую концепцию Трифонова, – дом на набережной. В «Исчезновении» ему удалось «договорить» то, что не вошло в одноименную повесть. Для Трифонова дом на набережной – это гигантское транспортное средство, салон-вагон, сочетающий в себе черты традиционного дома (комфортабельность внутренней обстановки, уют и наличие привычных вещей) и транспортного средства (нестабильность, неукорененность в пространстве). В «портрете» дома концентрируются признаки советской урбанистической культуры, или «культуры два» (В. Паперный). Основные свойства «культуры два» – вертикальность и перемещение ценностей в центр – определяют принципы постройки и бытования дома на набережной как идеального небоскреба для первых лиц советского государства. Идеал быстро обнаруживает двойственность, поскольку сочетает в себе черты парадиза и загробного мира, причем парадиз воспринимается как прелюдия к гибели или лишению свободы. В «Исчезновении»

Трифонов разграничивает понятия дом-жилье и дом-строение, соотнося первое с семьей, с домашним очагом, с детством Игоря Баюкова, второе – с помпезным зданием, с властью и привилегиями, со страхом и массовым террором, с взрослой жизнью героя.

Если в детские годы дом на набережной был домом-жильем Горика Баюкова, то в восприятии взрослого Игоря дом умер, осталось лишь строение на Берсеневской набережной.

Похожие работы:

«НЕЛЮБИН Анатолий Алексеевич ДЖУЛИАН БАРНС ПОД МАСКОЙ ДЭНА КАВАНЫ: ИГРА В ДЕТЕКТИВ И ПАРОДИРОВАНИЕ ЖАНРА 10.01.03 – литература народов стран зарубежья (английская литература) АВТОРЕФЕРАТ диссертации на соискание ученой степени кандидата филологических наук Екатеринбург – 2013 2 Работа выполнена на кафедре мировой литературы и культуры ФГБОУ ВПО Пермский государственный национальный исследовательский университет Научный руководитель: доктор филологических наук, профессор...»

«ДИКУН Татьяна Анатольевна СОЦИАЛЬНЫЙ РОМАН А. СЛАПОВСКОГО: ЖАНРОВЫЕ МОДИФИКАЦИИ И ЭВОЛЮЦИЯ ГЕРОЯ Специальность 10.01.01 Русская литература АВТОРЕФЕРАТ диссертации на соискание ученой степени кандидата филологических наук Улан-Удэ – 2013 2 Работа выполнена на кафедре новейшей русской литературы ФГБОУ ВПО Иркутский государственный университет Научный руководитель: доктор филологических наук, профессор Плеханова Ирина Иннокентьевна Официальные оппоненты: доктор филологических...»

«ГАНУЩАК НИКОЛАЙ ВАСИЛЬЕВИЧ ТВОРЧЕСТВО ВАРЛАМА ШАЛАМОВА КАК ХУДОЖЕСТВЕННАЯ СИСТЕМА Специальность: 10.01.01 - Русская литература Автореферат диссертации на соискание ученой степени кандидата филологических наук Тюмень 2003 Работа выполнена на кафедре литературы Сургутского государственного педагогического института. Научный руководитель: доктор филологических наук, профессор, Ю.А. Дворяшин Официальные оппоненты: доктор филологических наук, профессор Ю.И. Минералов...»

«Крехтунова Елена Викторовна Творчество Д.Л. Михаловского в контексте русскоанглийских литературных связей XIX в. 10.01.01 – Русская литература Автореферат диссертации на соискание ученой степени кандидата филологических наук Нижний Новгород – 2013 Работа выполнена на кафедре истории русской литературы и фольклора Федерального государственного бюджетного образовательного учреждения высшего профессионального образования Саратовский государственный университет имени Н.Г....»

«Федорова Надежда Константиновна ПЬЕСЫ И КИНОПОВЕСТИ Г.И. ГОРИНА КОНЦА 1970-х – 1990-х ГОДОВ: ГЕРОЙ И ХРОНОТОП Специальность 10.01.01. – русская литература Автореферат диссертации на соискание ученой степени кандидата филологических наук Тюмень 2010 Работа выполнена на кафедре русской литературы ГОУ ВПО Тюменский государственный университет Научный руководитель: доктор филологических наук, доцент Комаров Сергей Анатольевич Официальные оппоненты: доктор филологических наук,...»

«Цегловска Людмила Александровна Реминисценции и их функции в романе Э.Т.А. Гофмана Житейские воззрения кота Мурра Специальность 10. 01. 03 – Литература народов стран зарубежья (западноевропейская литература) Автореферат диссертации на соискание учёной степени кандидата филологических наук Нижний Новгород 2012 2 Работа выполнена на кафедре всемирной литературы филологического факультета ФГБОУ ВПО Нижегородский государственный педагогический университет им. Козьмы Минина...»

«ЧАПЛЫГИНА ЕЛЕНА ОЛЕГОВНА ТВОРЧЕСТВО В. И. ДЁГТЕВА: ПРОБЛЕМА ГЕРОЯ, АВТОРСКАЯ ФИЛОСОФИЯ, ЖАНРОВОЕ СВОЕОБРАЗИЕ 10.01.01 - русская литература АВТОРЕФЕРАТ диссертации на соискание учёной степени кандидата филологических наук Казань - 2014 Работа выполнена на кафедре русского языка и литературы Федерального государственного автономного образовательного учреждения высшего профессионального образования Дальневосточный федеральный университет Министерства образования и науки...»

«Сагитова Гузель Рамзилевна ХУДОЖЕСТВЕННАЯ КАРТИНА МИРА В ДРАМАТУРГИИ АЯЗА ГИЛЯЗОВА Специальность: 10.01.02 – 10 Литература народов Российской Федерации (татарская литература) Автореферат диссертации на соискание ученой степени кандидата филологических наук Уфа – 2007 Работа выполнена в Государственном образовательном учреждении высшего профессионального образования Башкирский государственный университет кандидат филологических наук, доцент Научный руководитель: Шарипов Марат...»

«КЕЧЕРУКОВА Марина Аламатовна ЖАНРОВАЯ СПЕЦИФИКА И ПРОБЛЕМАТИКА РОМАНОВ-ПРИТЧ УИЛЬЯМА ГОЛДИНГА 1950-1960-х ГОДОВ Специальность: 10.01.03 – литература народов стран зарубежья (литература народов Европы, Америки, Австралии). АВТОРЕФЕРАТ диссертации на соискание ученой степени кандидата филологических наук Санкт-Петербург 2009 Работа выполнена на кафедре истории зарубежных литератур факультета филологии и искусств...»

«Таирова Ирина Александровна Восточные традиции в творческом восприятии И. А. Бунина Специальность 10.01.01 - Русская литература Автореферат диссертации на соискание учёной степени кандидата филологических наук Москва - 2010 Работа выполнена в Институте мировой литературы им. А. М. Горького РАН в Отделе новейшей русской литературы и литературы русского зарубежья Научный руководитель: кандидат филологических наук Морозов Сергей Николаевич Официальные оппоненты: доктор...»

«Кореневская Ольга Владимировна РЕПРЕЗЕНТАЦИЯ РУССКОГО МИРА В НЕМЕЦКИХ ПЕРЕВОДАХ РОМАНА Ф.М. ДОСТОЕВСКОГО БРАТЬЯ КАРАМАЗОВЫ Специальность 10.01.01 – русская литература Автореферат диссертации на соискание ученой степени кандидата филологических наук Томск – 2011 Работа выполнена на кафедре русской и зарубежной литературы ГОУ ВПО Томский государственный университет доктор филологических наук, профессор Научный руководитель: Эмма Михайловна Жилякова. доктор филологических наук,...»

«Имаева Гульнара Зайнетдиновна НАРОДНАЯ СКАЗКА И ЕЕ ЛИТЕРАТУРНЫЕ ПЕРЕЛОЖЕНИЯ. На восточнославянском и тюркоязычном материале. Специальность 10.01.09 – Фольклористика Автореферат диссертации на соискание ученой степени доктора филологических наук Казань - 2010 1 Работа выполнена на кафедре русской литературы Башкирского государственного педагогического университета им. М. Акмуллы. Научный консультант: член-корреспондент АН РТ доктор филологических наук, профессор Ким...»

«Гарапшина Лилия Ришановна Сатирическое творчество Фатыха Амирхана (эпоха и герой) 10.01.02 - Литература народов Российской Федерации (татарская литература) Автореферат диссертации на соискание ученой степени кандидата филологических наук Казань - 2004 Работа выполнена в отделе литературоведения Института языка, литературы и искусства им. Г.Ибрагимова Академии наук Республики Татарстан доктор филологических наук Научный руководитель: Ханзафаров Назым Габдрахманович доктор...»

« диссертации на соискание ученой степени кандидата филологических наук Екатеринбург – 2011 Работа выполнена на кафедре русской и зарубежной литературы ГОУ ВПО Уральский государственный педагогический университет доктор филологических наук, профессор Научный руководитель: Ермоленко Светлана Ивановна доктор филологических...»

«Сурикова Ольга Александровна Русский самиздат 1960–1980-х годов: Судьба поэзии модернистов и ее традиции. Московские творческие объединения и периодические издания Специальность: 10.01.01 – русская литература Автореферат диссертации на соискание ученой степени кандидата филологических наук Москва 2013 Работа выполнена на кафедре истории русской литературы XX века филологического факультета Московского государственного университета имени М. В. Ломоносова Научный руководитель:...»

«ЭДЛЕЕВА Кермен Анатольевна ХУДОЖЕСТВЕННО-СТРУКТУРНОЕ СВОЕОБРАЗИЕ МОНГОЛЬСКОЙ ХВАЛЕБНОЙ ПОЭЗИИ Специальность 10.01.03 – литература народов стран зарубежья (литературы стран Азии и Африки) АВТОРЕФЕРАТ диссертации на соискание ученой степени кандидата филологических наук Санкт-Петербург 2011 Работа выполнена в Отделе Центральной и Южной Азии Института восточных рукописей РАН. Научный руководитель доктор филологических наук...»

«ПЕТРОВА ЕКАТЕРИНА ИВАНОВНА ПРОЗА ЛЕОНИДА АНДРЕЕВА: ПОЭТИКА ЭКСПЕРИМЕНТА И ПРОВОКАЦИИ Специальность 10.01.01 – русская литература АВТОРЕФЕРАТ диссертации на соискание ученой степени кандидата филологических наук Москва – 2010 2 Работа выполнена на кафедре русской литературы и фольклора ГОУ ВПО г. Москвы Московский городской педагогический университет Научный руководитель: доктор филологических наук, профессор Нина Михайловна Малыгина Официальные оппоненты: доктор...»

«Орехов Борис Валерьевич Принципы организации мотивной структуры в лирике Ф.И. Тютчева Специальность 10.01.01 - русская литература АВТОРЕФЕРАТ диссертации на соискание учёной степени кандидата филологических наук Воронеж 2008 Работа выполнена в Башкирском государственном педагогическом университете Научный руководитель: доктор филологических наук, доцент Толстогузов Павел Николаевич Официальные оппоненты: доктор филологических наук, профессор Орлицкий Юрий Борисович кандидат...»

«Хаткина Анастасия Владимировна ПРОБЛЕМА ЛИЧНОСТЬ И ВРЕМЯ В ПРОЗЕ К.Д. ВОРОБЬЕВА И СПОСОБЫ ЕЁ ХУДОЖЕСТВЕННОГО ВОПЛОЩЕНИЯ 10.01.01. - Русская литература Автореферат диссертации на соискание ученой степени кандидата филологических наук Краснодар 2003 Диссертация выполнена на кафедре литературы и методики ее преподавания Армавирского государственного педагогического института Научный руководитель: доктор филологических наук, профессор В. Т. СОСНОВСКИЙ Официальные оппоненты:...»

«Андреева Валерия Геннадьевна Бесконечный лабиринт сцеплений в романе Л. Н. Толстого Анна Каренина Специальность 10.01.01. – русская литература АВТОРЕФЕРАТ диссертации на соискание ученой степени кандидата филологических наук Кострома – 2012 Работа выполнена в Федеральном государственном бюджетном образовательном учреждении высшего профессионального образования Костромской государственный университет им. Н. А. Некрасова на кафедре литературы Научный руководитель – доктор...»

Творчество и судьба Ю. В. Трифонова
В конце 1990-х Трифонова называли властителем дум. В последнее десятилетие интерес к его творчеству несколько угас. Но в том и состоит судьба подлинного искусства, что оно пробивается и сквозь цензурные рогатки, и сквозь несправедливое забвение и равнодушие. В 1999 г. состоялась первая международная конференция, посвященная творчеству Ю. Трифонова, талантливейшего русского писателя второй половины XX в., создавшего уникальный художественный мир - слепок эпохи, в которую ему выпало жить. Содержание произведений Трифонова в большой степени автобиографично, в основе многих сюжетных поворотов и судеб героев - его собственная нелегкая судьба. Юрий Трифонов родился в семье профессионального революционера Валентина Трифонова, расстрелянного в 1938 г. Отцом писатель всегда гордился. Через многие произведения Юрия Трифонова проходит мотив утраченного золотого детства в Доме на набережной (Доме правительства, как его называли в народе, - так много представителей новой революционной элиты жило здесь), на даче в Серебряном Бору.
Вслед за арестом отца на семью обрушились тяжелые испытания. Восемь лет провела в карагандинском лагере для членов семей врагов народа его мать. Тринадцатилетний Юра с сестрой и бабушкой были выселены из прежней квартиры. Война заставила их эвакуироваться в Ташкент.
Возвратившись в Москву, Ю. Трифонов работает на авиационном заводе. В 1944 г. он становится студентом Литературного института. Первое его произведение - повесть "Студенты" (1951) - приносит ему Сталинскую премию и шумный успех. "Теперь из романа "Студенты", которым набита целая полка в моем шкафу, я не могу прочесть ни строки", - признавался писатель в 1973 г.
Время, жизненный опыт, перемены в общественном сознании заставили Трифонова пересмотреть не только противопоставление скромного, упорного, всего добивающегося нелегким кропотливым трудом Вадима Белова, на чьей стороне его авторские симпатии, и блестящего, талантливого Сергея Палавина, которому все дается легко, без усилий. В зрелых произведениях писатель иначе оценит описанные в повести отношения коллектива и индивидуальности. Им будет в корне переосмыслен главный конфликт - травля институтским коллективом "космополита" профессора Козельского, автора книги о Достоевском, талантливого и требовательного преподавателя, наделенного, однако, рядом клишированных черт отрицательного персонажа. Решающий удар наносит ему Вадим Белов, выступив от имени студентов на Ученом совете.
По иронии судьбы после присуждения Сталинской премии Трифонов сам пережил подобное собрание, осудившее его за то, что при заполнении анкет он не указал, что его отец - враг народа. Этому событию посвящен один из рассказов последних лет "Недолгое пребывание в камере пыток". За повестью "Студенты" последовала достаточно долгая полоса творческих неудач. Задумав роман о строительстве канала в Каракумах, Трифонов отправляется в Туркмению. Результатом длительных и многократных командировок стали сборник рассказов "Под солнцем" (1959) и роман "Утоление жажды" (1963). Смерть Сталина, XX съезд, последовавшие изменения в обществе наложили отпечаток на сюжет и характеры второго романа Ю. Трифонова, в особенности на образ журналиста Петра Корышева, чей отец реабилитирован посмертно. Образ человека, живущего "ненастоящей жизнью", сломленного временем, выводит произведение Трифонова за рамки производственного романа, черты которого отчетливо проступают в повествовании об одной из "великих строек социализма".
В зрелой прозе Трифонова можно выделить два пласта: исторические произведения и произведения, посвященные современности, так называемые городские повести. Однако условность этого деления становится очевидной при внимательном прочтении. История
проникает в повести о современности, а проблематика исторической прозы тесно связана с вопросами, актуальными в 1970-е годы. Работа над произведениями, посвященными исторической и современной проблематике, шла параллельно. За "городскими" повестями, написанными одна за другой - "Обмен" (1969), "Предварительные итоги" (1970), "Долгое прощание" (1971) - последовала повесть об Андрее Желябове "Нетерпение" (1973). Затем Трифонов работает над повестью "Другая жизнь" (1975), героем которой становится профессиональный историк Сергей Троицкий.
В таких произведениях, как "Дом на набережной" (1976) и "Старик" (1978), вообще невозможно отделить прошлое от настоящего без насилия над художественной тканью. В произведениях последних лет (роман "Время и место", 1980; повесть в рассказах "Опрокинутый дом", 1980) все годы и десятилетия, прожитые героями и автором, предстают как масштабная историческая эпоха. В 1987 г., после смерти писателя опубликован ранее неизданный роман "Исчезновение", в котором явственны пересечения со многими произведениями Трифонова ("Отблеск костра", "Дом на набережной", "Старик", "Время и место"). По свидетельству вдовы писателя О.Трифоновой, роман написан в 1968 г. Документальная повесть "Отблеск костра" (1965) стала поворотным моментом творческой судьбы Трифонова. За ее публикацией последовал всплеск живого читательского интереса к его произведениям, не иссякавшего до его смерти.
Эта повесть посвящена революционной деятельности отца писателя. Впервые Ю. Трифонов пытается ответить на мучающие его вопросы: кто виноват в трагической судьбе отца; какова цена быстрых преобразований, решительного вмешательства в ход истории. Обнаженная автобиографичность, предельная искренность придают документальному произведению особое лирическое звучание.
В последнем своем произведении "Опрокинутый дом" Трифонов отбрасывает все литературные маски и говорит с читателем от первого лица о собственной судьбе. Цикл посвящен заграничным поездкам писателя. Сквозь впечатления этих поездок проглядывают иные места и времена. Один из таких эпизодов - воспоминание об отзыве редактора на рассказы Трифонова: "Все какие-то вечные темы". Однако то, что когда-то казалось молодому автору катастрофой (рассказы не приняли к публикации), через много лет осознается как знак качества, как пророчество долгой жизни Ю. Трифонова в литературе.

Юрий Трифонов (1925-1981)

После изучения данной главы студент должен:

знать

• традиции А. П. Чехова в творчестве Ю. В. Трифонова;
• основные особенности художественного мира Ю. В. Трифонова (философская проблематика; выбор героев; бытовые сюжеты; детализация как средство психологической характеристики персонажей);
• идейно-художественное своеобразие повести "Обмен" и романа "Старик";

уметь

• определить роль Ю. В. Трифонова в создании городской прозы;
• проследить роль деталей в повестях Ю. В. Трифонова;
• показать соотнесение современности и истории в прозе Ю. В. Трифонова;
• объяснить, какую роль играют дискуссии персонажей в раскрытии смысла произведений К). В. Трифонова;
• выявить позицию автора во внешне объективированном повествовании;

владеть

• понятиями "городская проза", "характер", "детализация", "авторская позиция"; "художественное время и пространство";
• навыками сопоставительного анализа произведений Ю. В. Трифонова с современным литературным процессом.

Творчество Ю. В. Трифонова при всем его тематическом многообразии посвящено отображению феномена жизни и феномена времени в их взаимодействии. Одним из первых взявшись за отражение городского быта второй половины XX в., Трифонов создал жанр "городской повести", увидел за повседневными явлениями вечные темы. В истории Трифонов искал корни сегодняшних проблем, ответы на вопросы о гуманизме и человеконенавистничестве, о добре и зле, духовности и бездуховности. Его философско-психологическая проза стала достойным развитием традиций русского реализма начала века, а творческая биография писателя вместила в себя почти все парадоксы советской эпохи.

Творческая биография и художественный мир Ю. В. Трифонова

Юрий Валентинович Трифонов родился в семье крупного профессионального революционера, репрессированного в 1938 г. Трифонов воспитывался у родственников, работал на авиационном заводе. Преодолев все препятствия, стоявшие на пути ЧСВН (члена семьи врага народа), Трифонов поступил в Литературный институт и первым же своим произведением – романом "Студенты" (1950) добился государственного признания: получил Сталинскую премию. Впрочем, премия не спасла молодого писателя от исключения из института и из комсомола за "утаенное при вступлении в Союз писателей происхождение из врагов народа". К счастью для Трифонова, райком не утвердил этого решения, тем самым у молодого талантливого писателя появилась возможность закончить институт и получить работу. Однако вместо того, чтобы и дальше двигаться по стезе казенно-оптимистической конъюнктуры, сопровождаемой славой и всевозможными благами, Трифонов избрал мучительный путь постижения сложностей жизни.

Переходным шагом на таком пути стал роман "Утоление жажды" (1963), во многом еще напоминающий производственную прозу (в книге рассказывается о строительстве Кара-Кумского канала и жизни журналистов). Однако по глубине поднимаемых нравственных вопросов и непривычной для тех лет сложности и противоречивости характеров персонажей роман предвещал создание того художественного мира, который в полной мере проявится в "московских повестях" Трифонова конца 1960–1970-х гг.

Повести "Обмен" (1969), "Предварительные итоги" (1970), "Долгое прощание" (1971), "Другая жизнь" (1975), "Дом на набережной" (1976) принесли Трифонову широкую известность среди читателей и почти полное непонимание у критиков. Писателя упрекали за то, что в его новых произведениях не было крупных личностей; конфликты строились на бытовых, житейских, а не широкомасштабных ситуациях. Как бы отвечая на эту критику, Трифонов одно за другим создавал произведения на исторические, точнее историко-революционные, темы ("Отблеск костра", 1965; "Нетерпение", 1967; "Старик", 1978), где вновь сопрягал высокое и обыденное, искал связь между революционной непримиримостью и жестокостью наших дней.

"Московские повести"

Зрелый талант Трифонова проявился в "московских повестях". Здесь нет острейших общественно-идеологических столкновений, как в "Студентах", нет эпических описаний, как в "Утолении жажды". Действие всех повестей, как и современные события романов Трифонова, происходит в обычных московских квартирах и заурядных дачных владениях. Писатель стремился, чтобы в его персонажах – инженерах, научных сотрудниках, преподавателях, даже писателях, актрисах, ученых – читатель безошибочно угадывал себя. Моя проза, утверждал Трифонов, "не про каких-то [мещан], а про нас с вами" , про рядовых горожан. Его герои показаны в бытовых ситуациях (в обменах квартир, болезнях, мелких стычках друг с другом и начальством, в поисках заработка, интересной работы) и вместе с тем сопряжены со временем – нынешним, прошлым и отчасти будущим.

"История присутствует в каждом сегодняшнем дне, в каждой судьбе, – утверждал писатель. – Она громоздится могучими невидимыми пластами – впрочем, иногда видимыми, даже отчетливо – во всем том, что формирует настоящее" .

"Московские повести" нельзя назвать бытовыми и даже антимещанскими, хотя в каждой из них непременно присутствует один, а то и несколько прагматиков-корыстолюбцев, единственной целью жизни которых является материальное благополучие, карьера любой ценой. Трифонов называет их "железными мальчиками", а их цинизм и неспособность (а часто и нежелание) понимать другого человека, его душу и настроение обозначает словом "недочувствие", которое он пишет в разрядку как особо значимое. Однако авторское иронико-сатирическое отношение к этому ряду персонажей показывает, что они ясны и нс интересны Трифонову и потому не являются главным объектом его психологического повествования.

Трифонова интересуют совершенно иные герои: ищущие, эволюционирующие, по-своему тонкие. С ними связаны проблемы, всегда стоявшие перед русской литературой и особенно обострившиеся в наши дни, – нравственная свобода человека перед лицом обстоятельств. В "московских повестях" в качестве таких обстоятельств выступают мелочи быта, что, как нетрудно заметить, роднит Трифонова с его любимым писателем А. П. Чеховым.

В одних случаях действие происходит в настоящем времени: на глазах читателя "обменивает" совесть на материальное благополучие добрый, мягкий Виктор Дмитриев. В других повестях Трифонов прибегает к гибкой форме воспоминаний персонажей о событиях и думах прошлых лет. Герои подводят "предварительные итоги" своей жизни и обнаруживают, что она прошла мимо, даже если им и удалось ухватить глоток популярности или обзавестись домом, положением, званием.

Чеховский сюжет о незаметной деградации личности получает у Трифонова принципиально новое звучание. Персонажи "московских повестей" настойчиво убеждают себя, что не они виновники своей духовной смерти, а обстоятельства, жизнь. Тот же Дмитриев не просто предает мать, предложив ей обмен квартирами (а по сути, сказав, что она скоро умрет), но еще и убеждает себя, что матери будет лучше перед смертью жить с ним и ненавистной невесткой. На крайний случай Виктор готов перевалить вину и за этот свой поступок, и за другие подобные на жену. Однако писатель так строит сюжет, чтобы не дать герою оправдаться. По воле автора Лена, жена Дмитриева, в ответ па едва ли не прямое обвинение родственников, что это она толкнула мужа на подлость, не без сарказма замечает: "Да, конечно, я способна на все. Ваш Витя хороший мальчик, я его совратила".

Нравственным обвинением герою "Предварительных итогов" звучит финал повести, где рассказчик, на протяжении всего повествования осуждавший себя и свою прежнюю жизнь, вновь возвращается в нее и продолжает "гонку" за призрачным счастьем. Совесть, точнее, ее остатки, гложут даже самого подлого из всех главных действующих лиц "московских повестей" Вадима Глебова по кличке "Батон".

Авторское отношение к персонажам передается "в гомеопатических дозах" через психологические детали. Например, Дмитриев не может сразу вспомнить свой детский рисунок: тем самым писатель показывает, как далек сегодняшний Виктор Георгиевич от того наивного доброго мальчика, каким был когда-то. Впрочем, воспоминание о детстве заставляет уже взрослого героя совершить добрый поступок: позаботиться о брюхатой собаке. Эпизод с покупкой в день похорон деда сайры становится символом "олукьянивания" героя, потери им чувствительности, а в конечном счете еще одним шагом к отрезанности от клана Дмитриевых. На неоднозначность характера главного персонажа, на происходящую в нем внутреннюю борьбу укажет и заботливо приведенная писателем подробность: "После смерти Ксении Федоровны у Дмитриева сделался гипертонический криз". Трифонов нс использовал синоним этой болезни (сердечная недостаточность), но умный читатель легко догадается о символике диагноза. Лишь в самом конце повести среди философически спокойной информации рассказчика о судьбе дачи Дмитриевых в Павлиново, о новоселье сестры Виктора и ее мужа прорвется осуждающесожалеющая авторская фраза о 37-летнем Дмитриеве: "Он как-то сразу сдал, посерел. Еще не старик, но уже пожилой, с обмягшими щечками дяденька " [выделено нами. – В. А .].

В "Обмене" есть эпизодический персонаж – дед Дмитриева, народоволец, недавно вернувшийся из сталинской ссылки. Этот "мастодонт", как величают его молодые герои повести, не может попять, почему Лукьяновы обращаются к старенькой домработнице на "ты"; требует от Виктора быть не просто "не скверным, но удивительным человеком". В то же время в деде нет Дмитриевской кичливости своим благородством, ему свойственна предельная терпимость к людям; не случайно его любят и Виктор, и Леночка. Смерть деда – не просто переломный пункт в "олукьянивании" внука, но своего рода символ: сам воспитанный на идеалах Октября, Трифонов в первой "московской повести" традиционно объясняет потерю нравственности изменой революционным идеалам.

Однако такое объяснение недолго удовлетворяло писателя. В повести "Дом на набережной" твердый большевик Ганчук, в 1920-е гг. отказавшийся от общечеловеческих ценностей и проповедовавший насилие во имя будущего счастья, в 1940-е сам становится жертвой подобного насилия со стороны людей, заменивших всеобщее счастье собственным личным благополучием. Проблема соотношения благородной цели служения историческому прогрессу и выбора средств такого служения, поднятая когда- то Ф. М. Достоевским в "Бесах" (Трифонов высоко ценил этот роман), настолько захватила художника, что он написал роман о народовольцах "Нетерпение". Трагедия Желябова и Перовской, по мысли автора этой книги, состоит в противоречии их высоких и чистых замыслов, с одной стороны, и жестоких, бесчеловечных способов их осуществления, недопустимом насилии над историей – с другой. Отсюда, из прошлого, тянет теперь писатель нить к безнравственности сегодняшнего времени, к духовной трагедии многих людей XX в.

В произведениях Трифонова бытовые сцены все плотнее соединяются с глобальными событиями истории. В одних случаях главная сюжетная линия осложняется рядом побочных, незавершенных; появляется множество персонажей, лишь косвенно связанных с основными событиями ("Другая жизнь", "Дом на набережной"). В других – сюжет имеет два или три главных ствола (романы "Старик", "Время и место"). Настоящее и прошлое причудливо переплетаются в памяти героев, дополняются сновидениями-символами. Сам Трифонов называл это "усилением плотности, густоты и насыщенности письма" . Книга в таком случае, полуиронически-полусерьезно замечал писатель, станет "густая", как борщ у хорошей хозяйки. Писатель часто прибегает к форме "полифонических романов сознания", "романов самосознания" , насыщенных воспоминаниями персонажей о событиях и думах прошлых лет, рефлексией. Подводя "предварительные итоги", герои задаются вопросами о прожитой жизни, обвиняют себя и ищут оправдания, а автор как будто лишь фиксирует их мысли и аргументы.

Такое построение, в частности, характерно для повести "Другая жизнь", стоящей особняком в ряду "московских повестей" Трифонова. Главные герои этой книги – не стяжатели "Лукьяновы" и даже не деградирующие интеллигенты. Они мучительно пытаются познать себя, определить то истинное место, которое занимают в жизни, в истории. Ольга Васильевна, от лица которой ведется повествование, делает это после смерти мужа во внутренних монологах, воспоминаниях, снах. Из ее рассказов и встает образ покойного Сергея Троицкого, профессионального историка, не желавшего быть только "исторической необходимостью", соединением химических элементов, исчезающих со смертью (как считает его жена-биолог), и мучительно искавшего соединения законов истории с личностью человека, а человека с другим человеком. Здесь нам открывается еще один смысл заглавия: "Проникнуть в другого, отдать себя другому, исцелиться пониманием" – такова недостижимая мечта Сергея Троицкого. При этом он с поразительным бесчувствием не замечает самого близкого из "других" людей – жены. Впрочем, и Ольга Васильевна, всю жизнь изучая "диффузионную", т.е. взаимопроникающую, "структуру стимуляторов", ищущая "стимулятор совместимости", так и не сможет "совместить" свое эгоистическое желание, чтобы муж принадлежал только ей, с необходимостью не подавлять его индивидуальности. Лишь после смерти Сергея Ольга Васильевна понимает, что не смогла проникнуть в его мир; что каждый человек – это "система в космосе", и достичь счастья "другой жизни" – значит создать двоемирие систем. "Худшее в жизни – одиночество", а не смерть или несчастья – к такому выводу приходит героиня. Персонажи повести, мечтая о другой жизни, так и не достигли ее. Ольга Васильевна видит символический сон: вместо чистой полянки они с мужем попадают в болото. Но "другая жизнь" все-таки существует. Повесть заканчивается фразой о неисчерпаемости бытия.

Сочинение

Творческая и личная судьба Юрия Валентиновича Трифонова вместила в себя самые крайние противоположности: Сталинскую премию за первую повесть \"Студенты\" (1950) - и признание А.И. Солженицына; необычайную читательскую популярность - и недопонимание, а иногда открытую неприязнь критиков, навесивших на автора ярлык \"бытописателя\" и вынуждавших его растолковывать замыслы своих произведений в интервью и выступлениях; способность сказать правду о своем времени в подцензурных публикациях, в произведениях, издаваемых массовыми тиражами, - и \"подозрительную\" терпимость, лояльность власть имущих.

В рабочих тетрадях последних лет Трифонов писал: \"Я, как всегда, некоторым образом между Сциллой и Харибдой. Западные журналисты подталкивают к крайним высказываниям, чтоб \"интересней\" было. Нашим многим тоже выгодно, чтоб я выступил в роли диссидента.... А я хочу жить здесь, печататься здесь и писать, что хочу...\" (курсив мой. - Л. С.)

Поразительно признание писателя о том, что \"цензура - это, конечно, плохо, очень плохо, но лично ему она не мешает, потому что помогает оттачивать литературное мастерство\". Такова была его писательская позиция - живя проблемами своего времени и своей страны, постоянно раздвигать рамки возможного.

В конце 1990-х Трифонова называли властителем дум. В последнее десятилетие интерес к его творчеству несколько угас. Но в том и состоит судьба подлинного искусства, что оно пробивается и сквозь цензурные рогатки, и сквозь несправедливое забвение и равнодушие. В 1999 г. состоялась первая международная конференция, посвященная творчеству Ю. Трифонова, талантливейшего русского писателя второй половины XX в., создавшего уникальный художественный мир - слепок эпохи, в которую ему выпало жить.

Юрий Трифонов родился в семье профессионального революционера Валентина Трифонова, расстрелянного в 1938 г. Отцом писатель всегда гордился. Через многие произведения Юрия Трифонова проходит мотив утраченного золотого детства в Доме на набережной (Доме правительства, как его называли в народе, - так много представителей новой революционной элиты жило здесь), на даче в Серебряном Бору.

Вслед за арестом отца на семью обрушились тяжелые испытания. Восемь лет провела в карагандинском лагере для членов семей врагов народа его мать. Тринадцатилетний Юра с сестрой и бабушкой были выселены из прежней квартиры. Война заставила их эвакуироваться в Ташкент.

Возвратившись в Москву, Ю. Трифонов работает на авиационном заводе. В 1944 г. он становится студентом Литературного института. Первое его произведение - повесть \"Студенты\" (1951) - приносит ему Сталинскую премию и шумный успех. \"Теперь из романа \"Студенты\", которым набита целая полка в моем шкафу, я не могу прочесть ни строки\", - признавался писатель в 1973 г.

Время, жизненный опыт, перемены в общественном сознании заставили Трифонова пересмотреть не только противопоставление скромного, упорного, всего добивающегося нелегким кропотливым трудом Вадима Белова, на чьей стороне его авторские симпатии, и блестящего, талантливого Сергея Палавина, которому все дается легко, без усилий. В зрелых произведениях писатель иначе оценит описанные в повести отношения коллектива и индивидуальности. Им будет в корне переосмыслен главный конфликт - травля институтским коллективом \"космополита\" профессора Козельского, автора книги о Достоевском, талантливого и требовательного преподавателя, наделенного, однако, рядом клишированных черт отрицательного персонажа. Решающий удар наносит ему Вадим Белов, выступив от имени студентов на Ученом совете.

По иронии судьбы после присуждения Сталинской премии Трифонов сам пережил подобное собрание, осудившее его за то, что при заполнении анкет он не указал, что его отец - враг народа. Этому событию посвящен один из рассказов последних лет \"Недолгое пребывание в камере пыток\".

За повестью \"Студенты\" последовала достаточно долгая полоса творческих неудач. Задумав роман о строительстве канала в Каракумах, Трифонов отправляется в Туркмению. Результатом длительных и многократных командировок стали сборник рассказов \"Под солнцем\" (1959) и роман \"Утоление жажды\" (1963). Смерть Сталина, XX съезд, последовавшие изменения в обществе наложили отпечаток на сюжет и характеры второго романа Ю. Трифонова, в особенности на образ журналиста Петра Корышева, чей отец реабилитирован посмертно. Образ человека, живущего \"ненастоящей жизнью\", сломленного временем, выводит произведение Трифонова за рамки производственного романа, черты которого отчетливо проступают в повествовании об одной из \"великих строек социализма\".

В зрелой прозе Трифонова можно выделить два пласта: исторические произведения и произведения, посвященные современности, так называемые городские повести. Однако условность этого деления становится очевидной при внимательном прочтении. История
проникает в повести о современности, а проблематика исторической прозы тесно связана с вопросами, актуальными в 1970-е годы.

Работа над произведениями, посвященными исторической и современной проблематике, шла параллельно. За \"городскими\" повестями, написанными одна за другой - \"Обмен\" (1969), \"Предварительные итоги\" (1970), \"Долгое прощание\" (1971) - последовала повесть об Андрее Желябове \"Нетерпение\" (1973). Затем Трифонов работает над повестью \"Другая жизнь\" (1975), героем которой становится профессиональный историк Сергей Троицкий.

В таких произведениях, как \"Дом на набережной\" (1976) и \"Старик\" (1978), вообще невозможно отделить прошлое от настоящего без насилия над художественной тканью.

В произведениях последних лет (роман \"Время и место\", 1980; повесть в рассказах \"Опрокинутый дом\", 1980) все годы и десятилетия, прожитые героями и автором, предстают как масштабная историческая эпоха.

В 1987 г., после смерти писателя опубликован ранее неизданный роман \"Исчезновение\", в котором явственны пересечения со многими произведениями Трифонова (\"Отблеск костра\", \"Дом на набережной\", \"Старик\", \"Время и место\"). По свидетельству вдовы писателя О.Трифоновой, роман написан в 1968 г
Документальная повесть \"Отблеск костра\" (1965) стала поворотным моментом творческой судьбы Трифонова. За ее публикацией последовал всплеск живого читательского интереса к его произведениям, не иссякавшего до его смерти.

Эта повесть посвящена революционной деятельности отца писателя. Впервые Ю. Трифонов пытается ответить на мучающие его вопросы: кто виноват в трагической судьбе отца; какова цена быстрых преобразований, решительного вмешательства в ход истории. Обнаженная автобиографичность, предельная искренность придают документальному произведению особое лирическое звучание.

Повести присуща строгая документальность. История предстает в форме писем, отчетов, докладов, приказов, выписок из дневника. Книга, как пишет автор, началась с документов, найденных в отцовском сундуке: \"Меня заворожил запах времени, который сохранился в старых телеграммах, протоколах, газетах, листовках, письмах. Они все были окрашены красным светом, отблеском того громадного гудящего костра, в огне которого сгорела вся прежняя российская жизнь.

Отец стоял близко к огню. Он был одним из тех, кто раздувал пламя: неустанным работником, кочегаром революции, одним из истопников этой гигантской топки\".

Пытаясь разобраться в судьбе отца, Ю.Трифонов обращается преимущественно к первым этапам его биографии: участие в ростовском вооруженном восстании 1905 г., годы каторги, побег, организация Красной гвардии в Петрограде в 1917 г., сражения на фронтах гражданской войны. Писатель восхищен железной волей отца, его организаторским талантом, проявлявшимся в самых суровых испытаниях.

В повести возникают образы неординарных людей, окружавших отца писателя в эти годы: Е.Трифонова - его старшего брата, А. А. Сольца - соратника и даже наставника в революционной борьбе, Т. Словатинской - бабушки Ю. Трифонова, которая была членом партии большевиков с 1905 г., лично знала многих революционеров, в том числе Сталина. Особый интерес у Трифонова к казачьим командирам Миронову и Дыбенко, которые станут прототипами Мигулина в романе \"Старик\".

Тема города и жизни горожан объединяет \"городские\" повести \"Обмен\", \"Предварительные итоги\", \"Долгое прощание\", \"Другая жизнь\" в единый цикл со сквозной проблематикой. Постановка актуальных, остросоциальных проблем достигается благодаря стремлению писателя изображать общество \"в форме внутренней связи характеров\".

Квартирный обмен - обычное, рядовое для горожанина событие - становится в повести \"Обмен\" приметой отчуждения и неизбежных потерь.

Конфликт повести касается не только внутреннего мира главного героя и его отношений с женой - в него втягиваются целые семейные кланы, \"гнездовья\". Но и столкновение миров Лукьяновых и Дмитриевых выходит далеко за рамки семейных отношений. \"Никто не знает настоящей правды\", - словно бы звучит чеховский голос. И та и другая стороны пристрастны в оценках и по-человечески глухи, а иногда и жестоки друг к другу.

Автор выводит бытовые проблемы на экзистенциальный уровень при помощи поэзии. Так, Трифонов дважды цитирует строки Пастернака \"О Господи, как совершенны | Дела твои, - думал больной...\", а все важнейшие бытийные афоризмы, как заметила Т. Бек, наделяет поэтическим ритмом: \"Он привык оттого, что увидел, что так же у всех...\"; \"В мире нет ничего, кроме жизни и смерти...\"

Герой прячется от осознания происходящего в самообман и болезнь, превращаясь после свершившегося обмена и смерти матери в \"дяденьку\" \"с обмякшими щечками\". \"Олукьянивание\" Дмитриева, деградация его личности изображается Трифоновым в чеховских традициях.

Похожее превращение происходит с героем повести \"Предварительные итоги\" Геннадием Сергеевичем, сбегающим от семейных конфликтов и собственной совести в Туркмению.

Одна из важнейших проблем, поставленных в повести, - проблема распада современной семьи. Ее постепенное разрушение встает в один ряд с глобальными природными процессами: \"За двадцать лет редеют леса, оскудевает почва. Самый лучший дом требует
ремонта. Турбины выходят из строя.... Двадцать лет! Срок, не оставляющий надежд\".

Причина в той атмосфере, в которой становится возможным читать дневник сына, высмеивать увлечение жены религиозно-мистической литературой, попрекать деньгами, джинсами и магнитофоном Нюру, много лет бывшую домработницей и душой этой семьи, и наконец отказать ей от дома.

Утрата подлинности в отношениях между людьми составляет внутренний сюжет повести. Быт, украшенный репродукциями Пикассо и древними иконами, остается лишь внешним антуражем, данью моде, ибо не гарантирует простой человечности, без которой задыхается герой в прямом и переносном смысле. Впрочем, и сам Геннадий Сергеевич тоже не может дать родным тепла и заботы. По признанию самого автора, он лишил героя катарсиса - очищения смертью - и заставил выздороветь, вернуться к прошлой жизни, дышать \"глубоко и ровно\", играть в теннис.

[ 2 ]

ногих трифоновских персонажей. Трифонов подчеркивает, что Глебовым двигают мотивы, столь личностные, сколь и несущие на себе печать эпохи: жажда власти, верховенства, что связано с обладанием материальными благами, зависть, страх и т. п. Причины его предательства и нравственного падения автор видит не только в опасении, что может прерваться его карьера, но и в страхе, в который была погружена вся страна, замордованная сталинским террором.

Трифоновское постижение истории и человека

Обращаясь к различным периодам российской истории, писатель показывал мужество человека и его слабость, его зоркость и слепоту, его величие и низость, причем не только на ее изломах, но и в повседневной будничной круговерти. «Потому что все состояло из малого, из ничтожного, из каждодневного сора, из того, что потомкам не увидеть никаким зрением и фантазией».
Трифонов постоянно сопрягал разные разные эпохи, устраивал «очную ставку» разным поколениям - дедам и внукам, отцам и детям, обнаруживая исторические переклички, стремясь увидеть человека в самые драматичные моменты его жизни - в момент нравственного выбора.
В каждом своем последующем произведении Трифонов, казалось бы, оставался в пределах уже художественно освоенного круга тем и мотивов. И вместе с тем он ощутимо двигался вглубь, как бы «дочерпывал» (его слово) уже найденное. Как ни странно у Трифонова не оказалось слабых, проходных вещей, он, беспрестанно наращивая мощь своего узнаваемого письма, становился подлинным властителем дум.

Огненная лава

Несмотря на то, что в течение трех лет «Дом на набережной» не включался ни в один из книжных сборников, Трифонов продолжал «раздвигать рамки» (его собственное выражение). Он работал над романом «Старик», который был давно задуман - романом о кровавых событиях на Дону в 1918. «Старик» появился в 1978 в журнале «Дружба народов» и появился благодаря исключительным знакомствам и лукавству главного редактора журнала С. А. Баруздина.
Главный герой романа Павел Евграфович Летунов держит ответ перед собственной совестью. За его плечами - «громадные годы», трагические события, величайшие напряжение революционных и послереволюционных лет, огненный поток исторической лавы, сметавшей все на своем пути. Растревоженная память возвращает Летунова к пережитому. Он снова решает вопрос, который не дает ему покоя много лет: был ли действительно изменником комкор Мигулин (реальный прототип Ф. К. Миронов). Летунова мучает тайное чувство вины - он когда-то ответил на вопрос следователя, что допускает участие Мигулина в контрреволюционном мятежети и тем самым повлиял на его судьбу.

Последние вещи

Самый глубокий, самый исповедальный роман Трифонова «Время и место», в котором история страны постигалась через судьбы писателей, был отвергнут редакцией и при жизни напечатан не был. Он появился уже после смерти писателя в 1982 с очень существенными цензурными изъятиями. Был отвергнут «Новым миром» и цикл рассказов «Опрокинутый дом», в котором Трифонов с нескрываемым прощальным трагизмом рассказывал о своей жизни (повесть также увидела свет после смерти ее автора, в 1982).
Трифоновская проза обрела в последних вещах новое качество, большую художественную концентрацию и в то же время стилевую свободу. «Время и место» сам писатель определил как «роман самосознания». Герой, писатель Антипов, испытывается на нравственную стойкость всей своей жизнью, в которой угадывается нить судьбы, выбранной им самим в разные эпохи, в различных сложных жизненных ситуациях. Писатель стремился собрать воедино времена, свидетелем которых был сам: конец 1930-х гг., война, послевоенное время, оттепель, современность.
Самосознание становится доминантой и в цикле рассказаов «Опрокинутый дом», в центре внимания Трифонова - вечные темы (так называется и один из рассказов): любовь, смерть, судьба. Обычно суховатое трифоновское повествование здесь лирически окрашено, тяготеет к поэтичности, авторский же голос звучит не просто открыто, но исповедально.
Творчество и личность Трифонова занимают особое место не только в русской литературе 20 века, но и в общественной жизни. И это место остается пока незанятым. Трифонов, помогая осмыслить время протекающее сквозь всех нас, был личностью, которая заставила оглянуться на себя, кого-то лишая душевного комфорта, кому-то помогая жить.

Страница: [ 2 ]