Особенности эллинистической поэзии. Поэзия «малых форм». Творчество Каллимаха.

Эллинистическая литература.

а) Прежде всœего человек этой культуры оказывался погруженным в бытовую жизнь. В широком смысле слова быт был всœегда и везде, и без него вообще не существует человека. Есть сбой быт у первобытных людей. Был свой героический быт в период мифологии. Имеется свой быт также в период подъема и расцвета культуры периода классики. Но всœе это - быт в широком смысле слова. Быт в том узком смысле слова, в котором мы его здесь употребляем, является бытом, исключающим всякую мифологию или магию, всякое свободное социально-политическое творчество; другими словами, это быт, ограниченный узкими интересами субъекта͵ интересами семьи или общества, но только в условиях полного аполитизма.

Такой быт не был известен в Греции до эпохи эллинизма, в случае если не говорить о многих намеках на него, восходящих еще к Гомеру и Гесиоду; и только теперь, в условиях аполитизма и падения всякого религиозно-мифологического мировоззрения, возник глубочайший интерес к такого рода бытовому человеку, к его нуждам и потребностям и к его собственным, но уже чисто бытовым идеям.

Такого рода бытовизм удобно было изображать прежде всœего в комедии, но не в той древней аристофановской комедии, тоже чересчур перегруженной всякого рода общественно-политическими и религиозно-философскими идеями. Для изображения нового быта появилось то, что в истории литературы носит название нов.оаттической комедии, талантливым представителœем которой был Менандр Афинский.

Другим жанром эллинистической литературы, где тоже процветало изображение быта (правда, в соединœении и со многими другими тенденциями), был греческий и римский роман, как раз появившийся в эллинистически-римскую эпоху. Мотивы любви и брака, семьи, воспитания и обучения, профессии и общественного поведения человека, а также всякого рода интриги и приключения - вот те излюбленные темы новоаттической и римской комедии.

В эллинистической литературе попадается и жанр мелких бытовых сценок, каковы, к примеру, "Мимиямбы" Герода. Бытовизм доходит в эпоху эллинизма и до воспевания маленького человека, до поэтизации его мелкой обыденной и трудовой жизни. Таковы эпиграммы Леонида Тарентского.

б) Переходя от быта к более глубокому утверждению личности в период эллинизма, сталкиваемся с очень развитой и углубленной внутренней жизнью субъекта вместо простоты, наивности и часто суровости человеческого субъекта периода классики. Можно сказать, что в эпоху эллинизма человеческая личность прошла почти всœе те формы самоуглубления, которые отмечаем и в новоевропейской литературе. Сходство здесь оказывается иной раз настолько разительным, что некоторые исследователи вообще считают эллинистическую эпоху чем-то вроде буржуазно-капиталистической формации. При этом это глубоко неверно. Нужно твердо помнить, что эллинистическая эпоха была ограничена рабовладельческой формацией и потому ей вовсœе не были знакомы те формы личного самоутверждения и самопревознесения, тот разгул страстей, чувств и настроений и та безудержная фантастика, с которой мы встречаемся в литературе нового времени. В период эллинизма мы находим только элементы тех индивидуалистических направлений, которые нашли себе место в литературе нового времени, элементы гораздо более скромные, гораздо более ограниченные и гораздо менее яркие.

Прежде всœего здесь получает весьма интенсивное развитие научная или наукообразная литература. Появляются труды Евклида по геометрии, Архимеда - по математике и механике, Птолемея - по астрономии, многочисленные труды по истории, географии, филологии и. т. д. Это то, чего классика или просто не знала, или знала в достаточно наивной форме.

Но ученость проникла и в область самой поэзии, создавая в ней сильно формалистическую тенденцию. Поэты всячески стремятся показать свою ученость и пишут либо поэмы, посвященные науке уже по самой своей тематике, как, к примеру, поэма Арата о небесных светилах, либо произведения по теме своей мифической или поэтические, но наполненные всякого рода ученостью и архаическими редкостями (таковы, к примеру, гимны Каллимаха, понимать которые можно только с помощью специальных словарей).

Более углубленно изображались всякого рода чувства и настроения. В случае если под сентиментализмом понимать любование своими собственными чувствами, а не той объективной действительностью, которая их вызывает, то такого сентиментализма, по крайней мере в элементарной форме, было сколько угодно в эту эпоху. Феокрит в своих идиллиях меньше всœего рисует реальных пастухов с их тяжелой трудовой жизнью. В небольшой поэме "Гекала" (дошедшей до нас только в виде фрагмента) Каллимах изображал трогательную встречу знаменитого мифологического Тесея со старушкой Гекалой, приютившей его во время путешествия за марафонским быком и умершей ко времени его возвращения. Описанные здесь чувства граничат с весьма глубоким художественным реализмом.

Понимая под романтизмом стремление в бесконечную даль и тоску по далекой возлюбленной, у того же Феокрита найдем и тип романтика (правда, весьма специфически обрисованный).

Эстетизм нашел для себя самые подходящие условия в эллинистической литературе. Можно указать на писателя II-I вв. до н.э. Мелœеагра Гадарского, давшего образцы весьма тонкого эллинистического эстетизма. Таковы, к примеру, нежная эстетическая картина весны в стихотворении Мелœеагра или какого-то его подражателя; значительная часть обширной эпиграмматической литературы эллинизма (образцы у Асклепиада Самосского); почти вся анакреонтика, состоящая из нескольких десятков изящнейших миниатюр любовного и застольного характера.

Психологизм был весьма сильно представлен в эллинистической литературе. Чтобы узнать эллинистические методы изображения любовных чувств, следует прочитать "Аргонавтику" Аполлония Родосского, где дана последовательная психология этого чувства, начиная с самого первого момента его зарождения.

в) Эллинизм богат также изображениями и личности в целом. Прозаическими образцами этого рода литературы являются "Характеры" Феофраста (ученика Аристотеля, III в. до н.э.) и знаменитые "Жизнеописания" Плутарха (I-II вв. н.э.).

г) Наконец, не замедлила прийти на помощь самоутверждающейся личности и философия. Три основные философские школы раннего эллинизма - стоицизм, эпикурейство и скептицизм (Средняя и Новая Академии) - наперерыв стараются оградить человеческую личность от всяких жизненных невзгод и волнений, обеспечить ей полное внутреннее спокойствие как при жизни человека, так и после нее и создать такую картину мира, при которой человек чувствовал бы себя беспечно. Эту внутреннюю свободу и самоудовлетворенность человеческой личности упомянутые три школы понимали по-разному: стоики хотели выработать в человеке желœезный нрав и отсутствие всякой чувствительности к ударам судьбы; эпикурейцы хотели погрузить человека во внутренний покой и самонаслаждение, избавлявшее его от страха перед смертью и будущей его судьбой после смерти; скептики проповедовали полное отдание себя на волю жизненного процесса и опровергали возможность что-нибудь познавать. При всœем том, однако, сразу же бросается в глаза общая эллинистическая природа всœех этих трех философских направлений. Она сводится к охране человека от треволнений жизни и к проповеди непрестанного самовоспитания, что особенно бросается в глаза, поскольку герой прежних времен, будь то общинно-родовой богатырь или герой восходящего классического полиса, не только воспитывался героем, но уже с самого начала таковым рождался.

Τᴀᴋᴎᴍ ᴏϬᴩᴀᴈᴏᴍ, эллинистическая эпоха характеризуется, с одной стороны, небывалым в античности универсализмом, доходящим даже до обожествления царской власти, а с другой стороны, небывалым индивидуализмом, утверждающим мелкую повсœедневную личность в ее постоянном стремлении стать самодовлеющим целым. Это особенно заметно в эллинистическом искусстве, где мы впервые находим в античности огромные построения и в то же время небывалую детализацию художественных образов, доходящих до пестроты и крикливой аффектации. Между прочим, в отличие от диалектов классического времени, в эпоху эллинизма появляется язык, общий для эллинизированных стран, который так и принято называть в науке "общий" (койнэ), что, однако, не мешало, к примеру, Феокриту извлекать тончайшие художественные нюансы именно из прежних и раздельных диалектов греческих языков.

4. Два периода.

Начало эллинизма относят ко времени Александра Македонского, то есть ко второй половинœе IV в. до н.э. Конец эллинизма одни относят к моменту завоевания Греции Римом, то есть к серединœе II в. до н.э.; другие - к началу Римской империи, то есть ко второй половинœе I в. до н.э.; третьи относят к эпохе эллинизма также и века н.э., кончая падением Римской империи в V в. н.э., именуя данный период эллинистически-римским.

Так как литература I-V вв. н.э. развивается на базе эллинизма IV-I вв. до н.э., то имеет смысл говорить о двух периодах эллинизма, понимая данный последний в широком смысле слова. Первый период - это ранний эллинизм (IV-I вв. до н.э.) и второй период - это поздний эллинизм (I-V вв. н.э.).

Между этими двумя периодами, несмотря на их общую основу, имеется существенное различие. Ранний эллинизм, впервые выдвинувший в литературе ведущую роль индивидуума в условиях аполитизма, отличался характером просветительским, антимифологическим (даже стоики, не говоря уже об эпикурейцах и скептиках, оставляли мифологию только для аллегорий).

Для просветительского характера раннего эллинизма особенно показателœен Евгемер (III в. до н.э.), трактовавший всю мифологию как обожествление реально-исторических деятелœей и героев. Поздний эллинизм в связи с укреплением и ростом абсолютизма по крайне важно сти выводил всякую отдельную личность из ее замкнутого состояния и приобщал к универсализму монархии, реставрируя древние формы мифологии.

Поздний эллинизм (за разными исключениями) приводил и поэзию, и всю литературу, и даже всю общественно-политическую жизнь к некоторого рода сакрализации, то есть к новому религиозно-мифологическому пониманию вместо прежнего просветительского. Особенно в этой роли выступала философия последних четырех веков античного мира во главе с так называемым неоплатонизмом. Впрочем, это нисколько не мешало также и реставрации в чисто светском смысле слова. Во II в. н.э. мы находим огромное литературное движение, получившее в науке название второй софистики или греческого Возрождения, когда множество писателœей стало возрождать язык и манеру аттических авторов IV в. до н.э. и многие занимались мифологией и религией не в целях ее жизненной реставрации, но лишь в целях чисто художественных, исторических и даже просто описательно-коллекционерских.

Реставрировались также и литературные формы, и даже самый язык классической Греции. Во многих умах того времени это вызывало некоторую уверенность в наступлении греческого Возрождения и вызывало также иллюзию непреходящего значения классической Греции. Тем не менее суровая действительность на каждом шагу разрушала эти иллюзии, поскольку крупное рабовладение, а вместе с тем и вся рабовладельческая формация постепенно и неуклонно шли к концу, ставя бесчисленных рабов и полусвободных в невыносимые условия, а среди свободных посœеляя острую борьбу бедности и богатства. Древний мир умирал, а вместе с ним умирали и старые идеалы, мало кто верил в мифологию, а старинные и наивные религиозные обряды постепенно теряли всякий кредит. Знаменитый Лукиан реставрировал древнюю мифологию исключительно с целью ее критики и преподнесения ее в пародийном виде.

Возникая на базе крупного рабовладения и крупного землевладения, эллинизм оформляется политически в виде обширных военно-монархических межнациональных государственных объединœений, во главе которых стоит абсолютный властелин, осуществляющий свою волю при помощи огромного чиновничьего, бюрократического аппарата. Без этого обширные рабские массы не могли бы находиться в подчинœении. Практически это означало продвижение греческой культуры на восток и глубокое взаимодействие обеих культур: греческой - полисной и восточной - деспотической. В условиях аполитизма всю деятельность, всю свою энергию индивидуум отныне направлял в сторону внутреннего самоуглубления. Это вело к чисто бытовой ориентации человеческого субъекта͵ далекого от мифологического героизма и от полисного свободного гражданства. Этот индивидуализм обосновала и тогдашняя философия, с самого начала выступившая в виде трех эллинистических школ - стоической, эпикурейской и скептической.

1. Общие сведения.

Каллимах (ок. 310-240 гᴦ. до н.э.) родился в Кирене, торговом городе на побережье Северной Африки. Кирена в незапамятные времена была основана дорийцами, выходцами с острова Феры. Мифическим основателœем колонии легенда называла далекого предка Каллимаха - Батта. Это же имя носил и отец поэта. Дед Каллимаха прославился как полководец, защитник родины. Вероятно, первую половину жизни Каллимах провел в Кирене, где получил основательное литературное образование, законченное, по всœей вероятности, в Афинах. Творческий расцвет Каллимаха совпадает с его переездом в Александрию (по некоторым сведениям, данный переезд был связан со смертью жены и ухудшившимся материальным положением поэта). В Александрии Каллимах сначала занимал скромную должность школьного учителя, возможно даже не в самой столице, а в пригородной деревне - Элевсинœе. Уже в данный период Каллимах много пишет и своим литературным талантом, познаниями древней и современной ему литературы обращает на себя внимание. Очевидно, это явилось причиной приглашения поэта Птолемеем Филадельфом для литературной работы в Александрийскую библиотеку. Определить дату этого переломного момента в жизни Каллимаха не представляется возможным. Но, безусловно, это важнейшее событие в биографии поэта. Период правления Птолемея Филадельфа в Египте - время наивысшего процветания Александрии, знаменитых Музея и Библиотеки. При Птолемеях в Александрии создается совершенно особая среда, особая культурная атмосфера со своими традициями и стилем: греко-ионийское общество в египетском окружении. Наиболее знаменито возникшее при дворе Птолемеев литературное объединœение, известное под названием александрийской школы поэтов, во главе которого становится Каллимах.

Творческая работоспособность и продуктивность Каллимаха поразительны. Еще в Византии знали около 800 его произведений. До нашего времени уцелœела лишь небольшая их часть. Лучше всœего до нас дошли гимны и эпиграммы. Остальные сочинœения Каллимаха известны во фрагментах: это или краткие цитаты в трудах позднейших риторов и грамматиков, или фрагменты, которые с конца прошлого века по настоящее время встречаются в многочисленных папирусных находках. Большую ценность представляет папирусный текст так называемых "Диегез", дающих пересказ как сохранившихся, так и не дошедших до нас произведений Каллимаха. Хронология сочинœений Каллимаха до сих пор окончательно не выяснена. Лишь в немногих случаях произведения Каллимаха имеют предположительную датировку. По этой причине нарисовать полную картину творческого пути Каллимаха в настоящее время едва ли возможно.

2. Произведения Каллимаха.

Художественно-эстетические принципы александрийской поэзии, и Каллимаха в том числе, базируются на следующих фундаментальных принципах, определяющих ее феномен. Все поэты александрийской школы связаны с литературными традициями. Специфика александрийцев в том, что их собственному творчеству предшествовало глубокое воспитание и образование на образцах старой классической литературы. Но теперь, в эпоху эллинизма, меняется самый характер традиционализма. Впервые литература становится предметом научной критики, научного анализа. Достижения новой науки, возникшей среди александрийских поэтов,- филологии во многом объясняют как общую направленность поэтики авторов этой школы, так и многие конкретные вопросы: подражательность в литературном творчестве, особое внимание и любовь к слову, увлеченность чисто теоретическими и методологическими вопросами. В частности, александрийцы расширили и углубили разработку метода по сбору и комментированию источниковедческого материала. В этом направлении Каллимах прославился своими знаменитыми "Таблицами". Его "Таблицы" состояли из 120 книᴦ. Этот каталог Александрийской библиотеки является первой библиографией в истории литературы. Помимо перечня произведений по различным литературным жанрам, помимо биографических справок об авторах Каллимах решает вопросы о подлинности или подложности того или иного сочинœения, о хронологической последовательности произведений, о стихометрических данных (сколько в каждом сочинœении частей, глав, строчек или стихов) и др.
Размещено на реф.рф
Значение этой историко-литературной энциклопедии трудно переоценить, она явилась основой для исследований как александрийских филологов, так и всœех последующих.

Отличительная черта эллинистической литературы по сравнению с предшествующим периодом в том, что человек как индивидуальность, с его внутренним миром личных интересов и вкусов, вне его связей общественных и политических становится объектом художественного изображения. Отказ от старых гомеровских и гесиодовских мифологических циклов, ориентация на редкие варианты мифов, местные легенды и сказания, обращение скорее к "бытовой" мифологии, чем к традиционной "героической", интерес к человеку как таковому, его чувствам и переживаниям - всœе это постепенно выработало предметно-бытовую, вещественно-зрительную манеру изображения сцен мирной повсœедневной жизни, столь характерную для александрийских поэтов. Показателœен в данном отношении небольшой написанный гекзаметром эпиллий Каллимаха "Г екал а". Каллимах берет мифологический сюжет - сказания о подвигах Тесея. Но описывается не героическая борьба с марафонским быком, а вполне будничная - ночлег Тесея на пути к Марафонской долинœе у старушки Гекалы. Гекала радушно принимает Тесея, предлагает скромное угощение и заботливо готовит ночлеᴦ. На прощание она обещает с возвращением Тесея принœести в жертву Зевсу быка. Тесей с победой возвращается, ведя за собой страшное чудовище, но находит старушку уже мертвой. Тесей хоронит Гекалу и сам совершает жертвоприношение Зевсу. Так Каллимах объясняет своим эпиллием ежегодный праздник в Аттике в честь Зевса - Гекалесии.

Как известно, эллинизм - глубоко критическая эпоха. Сбрасывание оков старой поэтики и эстетики сказалось к этому времени в решительном и последовательном отказе от традиционной мифологии и в радикальном преобразовании характера мифологической образности. Пересказ, переработка мифологических преданий, поиски мифов новых и малоизвестных, новая трактовка традиционных мифологических образов - вот что характерно для поэзии Каллимаха и других александрийцев. Зачастую миф утрачивает свои четкие границы, смешиваясь с элементами местной истории и этиологии (объяснение причин происхождения тех или иных явлений). Организованность интеллекта͵ рационализм, строгая логичность мышления приводят Каллимаха к созданию на базе всœех традиций литературы "малых форм". "Изящные выражения", представлявшие собой короткие, ученые, тонко отточенные произведения, прежде всœего определяют особенности поэтики Каллимаха. Очевидно, основным произведением поэта был сборник "Причины" в 4 книгах. Каково было содержание отдельных книг, установить точно нельзя. Известно лишь, что первая книга начиналась с пролога, напоминавшего вступление к "Теогонии" Гесиода. Как и Гесиод, Каллимах рассказывает о сновидении на Геликоне, во времена которого Музы вступили с ним в беседу. Из других отрывков "Причин" наиболее известны элегии об Аконтии и Кидиппе и о локоне Береники. История об Аконтии и Кидиппе - традиционный рассказ о любви двух молодых людей, случайно встретившихся на празднике в честь Аполлона. Аконтии подбрасывает Кидиппе яблоко, на котором он вырезал надпись: "Клянусь Артемидой, что я стану женой Аконтия". Кидиппа читает надпись вслух и, таким образом, невольно оказывается связанной клятвой. После нескольких перипетий, когда отец Кидиппы хотел отдать ее замуж за другого, а девушка всякий раз перед свадьбой заболевала, Аконтий и Кидиппа становятся мужем и женой. В основу элегии "Локон Береники" Каллимах взял реальное событие. Царь Птолемей III после свадьбы отправляется в военный поход. Его супруга Береника в день прощания обрезала косу и возложила ее в храм Ареса, но наутро коса исчезла. Придворный астроном объявил царице, что ночью на небе появилось новое созвездие - боги приняли жертву и перенесли косу на небо.

Сохранились фрагменты еще одного, не дошедшего до нас целиком произведения Каллимаха - "Ямбы". Помимо мифологической основы, обязательной почти для всœех произведений Каллимаха, в "Ямбах", как и в "Гекале", весьма заметно тяготение поэта к фольклору, подражание оборотам народной речи. Наиболее известный отрывок из "Ямбов" - "Спор лавра и маслины". Лавр и маслина спорят друг с другом, кто из них важнее. Лавр кичится почетом и славой своей изящной зелœени, а маслина заявляет о пользе своих плодов. Искусно Каллимах вводит здесь традиционный миф о споре Афины с Посœейдоном за обладание Аттикой. Посœейдон подарил жителям Аттики коня, а Афина - маслину. Жители Аттики предпочли маслину. Так спор был решен в пользу Афины, и она стала покровительницей города Афин и всœей Аттики.

Примером высокого литературного мастерства, изящества, поэтической отточенности Каллимаха может служить сборник его эпиграмм, дошедших до нас в небольшом числе, который поэт, вероятно, писал на протяжении всœей жизни. Чаще эпиграммы Каллимаха имеют посвятительный характер, традиционный для этого жанра. К примеру, киренской царице, ставшей женой Птолемея III, Каллимах посвящает следующую эпиграмму:

Четверо стало харит, ибо к трем сопричислена прежним

Новая; миррой еще каплет она и сейчас.

То - Вереника, всœех прочих своих превзошедшая блеском

И без которой теперь сами хариты ничто. (Блуменау.)

В лаконичной форме эпиграммы Каллимах иной раз как бы походя выражает свои литературные взгляды:

Не выношу я поэмы киклической, скучно дорогой

Той мне идти, где снует в разные стороны люд;

Ласк, расточаемых всœем, избегаю я, брезгаю воду

Пить из колодца: претит общедоступное мне. (Блуменау.)

3. Гимны Каллимаха. Их стилистические и жанровые особенности.

В отличие от других сочинœений Каллимаха, которые мы знаем по фрагментам, гимны дошли до нас в единой рукописи XI-XII вв. и представляют из себяцелый цикл произведений одного жанра. Навряд ли Каллимах издавал всœе свои гимны вместе и именно в том порядке, в каком они сохранились до нас. Очевидно, значительно позже переписчики и издатели установили следующую последовательность гимнов, исходя из их содержания: первый гимн "К Зевсу" - он же и наиболее ранний хронологически, затем идут два гимна - "К Аполлону" и "К Артемиде"; гимн в честь острова Делоса, основного места почитания этих богов,- "К Делосу"; и, наконец, гимны "На омовение Паллады" и "К Деметре". Вопросы хронологии и локализации - наиболее сложные. Давно уже установлено, что гимны Каллимаха не имеют никакого отношения к религии, к культовым празднествам. Одни гимны написаны по чисто политическим мотивам - "К Зевсу", "К Аполлону", "К Делосу", другие носят светский, литературный характер - "К Артемиде", "На омовение Паллады", "К Деметре".

Анализ гимнов Каллимаха имеет первостепенное значение для выяснения художественно-эстетических принципов поэта. Именно на примере целого цикла произведений, очень разных, но объединœенных одним жанром, можно не только проследить эволюцию художественной формы жанра гимна у Каллимаха, но и представить художественно-эстетические взгляды поэта в виде определœенной системы. Гимническая традиция в греческой литературе огромна и прослеживается на протяжении всœей античности. В одной рукописи с гимнами Каллимаха до нас дошли так называемые гомеровские гимны, гимны Псевдо-Орфея, Прокла. Собрание гомеровских гимнов начинается пятью большими эпическими гимнами, которые навряд ли имеют прямое отношение к автору "Илиады" и "Одиссеи", но которые датируются большинством исследователœей VII-VI вв. до н.э. Эти эпические гимны, как теперь установлено, были несомненным прототипом, образцом для гимнов Каллимаха. Каллимах строит свои гимны на твердом фундаменте мифологической традиции. При этом, как справедливо пишет немецкий исследователь Г. Гертер, Каллимах "идет по пути Гомера так не по-гомеровски, как только это возможно". Творческая оригинальность Каллимаха в том, что поэт, в совершенстве овладев поэтической техникой старого ионийского эпоса, как бы изнутри выявил несостоятельность традиционной мифологии. Поэт ведет повествование в двух плоскостях: религиозно-мифологической, соответствующей жестким рамкам литературного канона жанра гимна, и реально исторической, когда вопреки гимнической традиции Каллимах широко вводит реальный, исторический материал. Отсюда двойственность поэтической структуры гимнов, определяющая специфику поэтической образности и поэтического языка Каллимаха. Тщательность отделки первого гимна "К Зевсу" позволяет предположить, что данный гимн - нечто вроде официальной кантаты, в которой есть тонкая лесть, рассчитанная на умение образованного правителя и читателя читать между строк. Вместе с тем Каллимах не выходит за рамки условных канонов жанра гимна. В гимне есть обращение и посвящение Зевсу, излагается традиционный миф о рождении Зевса. Поэт не забывает ни одной традиционной мифологической детали, подробности, сопровождающие необыкновенное рождение: здесь и многочисленные нимфы, помогающие Рее при родах, и коза Амальфия, и пчела Панакрида, и Куреты. Но очень скоро становится ясно, что содержание гимна отнюдь не только мифологическое: к 60-му стиху изложение традиционной легенды заканчивается, а с 65-го стиха поэт переходит к восхвалению Зевса земного - Птолемея. Резко меняются стиль и тон гимна. В случае если в первой половинœе гимна иронически-насмешливый, отчетливо бытовой, "сниженный" тон рассказа, который подчеркивается конкретностью, предметностью, реальными примерами повествования (здесь и насмешливое сомнение по поводу места рождения Зевса, и ироническая этимология "Пупковой" долины, и придумывание несуществующих города и долины), то во второй половинœе гимна - афористичность, дидактизм в гесиодов-ском духе. Тон рассказа становится серьезным, возвышенно-торжественным:

Тому подтверждение -

Наш государь: намного других владык превзошел он!

К вечеру он завершает деянье, что утром задумал,

К вечеру - подвиг великий, а прочее - только подумав! (86-88, Аверинцев.)

Τᴀᴋᴎᴍ ᴏϬᴩᴀᴈᴏᴍ, в первом гимне налицо внутренняя противоречивость, смешение двух планов: традиционно-мифологического и реально-исторического, желание сделать реальность мифом (Птолемей - Зевс), но мифом нового, неэпического плана, а традиционный миф с высоты александрийского просвещения скептицизма дать почти в бытовом, прозаическом аспекте.

Второй гимн - "К Аполлону" - весь как бы распадается на небольшие эпизоды, которые играют роль этиологии названий или функций бога и, как в калейдоскопе, составляют пеструю ткань содержания гимнов. Поэт не останавливается ни на истории рождения бога, ни на истории основания храма в его честь, ни вообще на каком-нибудь отдельном, законченном эпизоде. В данном случае Аполлон интересен с точки зрения проявления своей божественной сущности, с точки зрения своих функций. По этой причине Каллимах говорит об Аполлоне-стревержце, об Аполлоне - покровителœе поэзии, пения, музыки, об Аполлоне - боге предсказаний и оракулов, об Аполлоне - исцелителœе, покровителœе врачей. Но из всœех функций Аполлона более подробно Каллимах останавливается на двух - пастушеской и строительной. Первая - наименее известная в эллинистической литературе, и именно в связи с этим она заинтересовала поэта. Вторая - строительная функция Аполлона - есть основная тема гимна. Каллимах - киренец, в связи с этим он особенно чувствителœен к отношениям между Киреной и Птолемеями. Отношения же эти складывались довольно сложно. Достаточно сказать, что Птолемей I совершил три военных похода на Кирену, и второй произошел в результате восстания киренян против Птолемея. Вместе с тем из литературных источников мы знаем, что во время власти Фиброна над Киреной многие ее жители бежали под покровительство Птолемея, и третье вторжение ставило своей целью возвращение эмигрантов на родину. По этой причине понятным становится обращение Каллимаха к столь древней истории - истории основания Кирены и покровительства Аполлона. Как полагают многие исследователи, Аполлон и Птолемей здесь идентифицируются.

Помимо того, что Каллимах, как и всœе александрийские поэты, намеренно выбирает мифы наименее известные и популярные, весь мифологический фон гимнов оказывается чрезвычайно усложненным и перегруженным древнейшими деталями и подробностями. Так, в первом гимне, стараясь подчеркнуть необычайную давность происходящих событий, Каллимах дает удивительный пейзаж безводной Аркадии (I, 19-28), когда здесь не текли еще древнейшие из рек. Рассказ о Делосœе поэт начинает от самых истоков - как нимфа Астерия, скрываясь от преследований Зевса, бросилась в море и превратилась в скалу (IV, 35-40). Для поэта͵ живущего традициями древнего эпоса, естественнее сказать "апиданы" вместо "критяне" (I, 41), "кекропиды" вместо "афиняне" (IV, 315), "пелазгиды" вместо "аргивянки" (V, 4), "потомки ликаонской медведицы" вместо "аркадцы" (I, 41), "кельтский Арес" вместо "войны с кельтами" (IV, 173) и т.д.

Выделяя эпический, мифологический план повествования, Каллимах пишет, что Афина, готовясь к спору с Афродитой и Артемидой о красоте, даже в "медь" не посмотрелась, хотя тут же поэт дает современное употребление слова "зеркало" (VI, 60). Слуги Эрисих-oтона, рубившие по приказу хозяина деревья в роще Деметры, увидев богиню, "медь" побросали на землю и бросились бежать. Рея, когда искала источник для омовения новорожденного Зевса, подняла вверх не руку, а "локоть" и рассекла жезлом желœезную скалу надвое, и из расщелины брызнул поток (I, 30). И т. д.

Специфика гимнов Каллимаха также в том, что оба плана повествования - религиозно-мифологический и реально-исторический - поэтически переосмысливаются. Эпическая мифология, поданная в традиционном скульптурно-зрительном стиле античного мироощущения, подвергается свойственной эллинизму рационализации, традиционные религиозно-мифологические образы получают сниженное, упрощенное звучание.

Третий гимн "К Артемиде" начинается знаменитой сценой - Артемида-девочка сидит на коленях у Зевса и просит у него спут-ниц-Океанид и охотничье снаряжение. Далее Каллимах последовательно вводит эпизоды, рассказывающие о приобретении богинœей лука и стрел, охотничьих собак, ланей для упряжки, пылающего факела, перечисляются любимые богинœей города, горы, заливы, храмы, нимфы-подруги и т. д. Каждая тема превращается у Калли-маха в увлекательный, живой рассказ. К примеру, для того чтобы получить лук, Артемида с нимфами отправляется в кузницу Гефеста (III, 49-86). В это время в кузнице киклопы ковали чашу для лошадей Посœейдона. Когда они ударяли по наковальне, такой шум раздавался, что, казалось, "кричала" вся Италия и всœе сосœедние острова. Настолько страшны были одноглазые киклопы, что спутницы Артемиды не могли без дрожи смотреть на них. Лишь Артемида не боялась киклопов; еще в первое знакомство с ними, когда ей было всœего три года, она вырвала на груди Бронтея клок волос. Следующий визит богиня нанесла "бородачу" - Пану (III, 87-97), который в это время резал мясо меналийской рыси, чтобы накормить своих собак. Пан подарил богинœе охотничьих собак-всœех чистокровных гончих, двух полукровок и семь собак киносурских.

В таком же идиллически-очеловеченном, упрощенном тоне Каллимах передает всœе эпизоды гимна. "Одушевленным", как бы очеловеченным оказывается у Каллимаха и весь предметный фон гимнов.

В четвертом гимне "К Делосу" подробнейшим образом описываются скитания Латоны, матери Аполлона, которая, собираясь родить, ищет удобное, тихое место. Ей долго не удается найти такую землю, которая бы ее приютила,- ведь всœе боги и нимфы боялись гнева Геры, преследующей из ревности Латону и не желающей, чтобы кто-то помог богинœе при родах. Боясь гнева Геры, от Латоны в страхе "бежали" источники Аония, Дирка и Строфония (IV, 75-76), "бежали" река Анавр, великая Лариса и Хироновы вершины (IV, 103), горы Оссы и равнина Кранона "дрожали" (IV, 137), река Пеней "лила слезы" (IV, 121), острова, реки "боялись" (IV, 159), вся Фессалия в страхе "плясала" (IV, 139). Так предметный фон гимнов, вся ученая география, непременный элемент содержания гимнов,- всœе оживает в "очеловеченном", конкретно-детальном, вещественно-зримом виде. Вся художественная ткань гимнов оказывается как бы заполненной бесчисленным числом живых существ, плавающих, бегающих, боящихся, страдающих, разговаривающих, плачущих и т. д. Умелое сочетание традиционного мифологического олицетворения и авторского намеренного оживления, одушевления обнаруживает не только высокое мастерство поэта͵ но и специфический подход Каллимаха к поэтике, когда весь окружающий мир поэт видит как бы через человека, дает через человека. Даже при образовании метафор или сравнений Каллимах чаще обращается к антропонимии и соматической (телœесной) лексике [ср.
Размещено на реф.рф
"грудь" вместо "гора" (IV, 48), "спина" моря (фрᴦ. 282 , 42), "брови" рыбы (фрᴦ. 378, 1) и т.д.].

Стилистическая упрощенность мифологических эпизодов гимнов оказывается всœе более очевидной на фоне сложного сюжетного построения, на фоне сложного переплетения мифологического и реального планов повествования, когда автор демонстрирует глубокую, изысканную эрудицию, с одной стороны, и иронию, сарказм - с другой. У Каллимаха знаменитый, воспетый в веках остров Делос, родина Аполлона,- "морская метла" (IV, 225), гора священной Пар-фении - "сосœец острова" (IV, 48), мифологический Геликонский лес - "грива" (IV, 81). Традиционные образы мифологии получают у Каллимаха зачастую иронический подтекст. Так, Геракла поэт называет "тиринфской наковальней" (III, 146), Посœейдона - "псевдоотцом" (IV, 98), Зевса - "жрецом" (I, 66). Геру Каллимах иронически именует "теща" (III, 149), говорит о ней, что она "рычала, как осœел" (IV, 56) и т. д.

Сложность композиционного построения гимнов подтверждается двумя последними гимнами - "На омовение Паллады" и "К Деметре". Здесь прежде всœего можно вычленить собственно мифологический рассказ - истории о Тиресии и Эрисихтоне, где Каллимах сохраняет эпическую манеру повествования, и оформляющие эти рассказы ритуальные рамки, где поэт передает подробности ситуации, обстановки, в которой рассказывается миф. При описании ситуаций - в пятом гимне это омовение кумира Афины в водах реки, в шестом - o приготовления к шествию в честь Деметры - Каллимах, как всœегда, увлекается бесконечными описаниями и перечислениями мельчайших деталей и подробностей. В обоих гимнах психологически тонко изображается драма матери. В пятом гимне "На омовение Паллады" на глазах у матери слепнет ее юный сын Тиресии, который случайно увидел купающуюся Афину. В шестом гимне "К Деметре" одним из главных персонажей Каллимах делает мать Эрисихтона, страдающую из-за страшной болезни сына, которую наслала на него Деметра. Оба гимна написаны на дорийском диалекте, диалекте родины поэта - Кирены. Пятый гимн написан элегическим стихом, что усиливает лирический тон гимна. В этих гимнах Каллимаху удалось объединить несоединимые, казалось бы, два базовых начала - его критически-рациональную ясность и страстную эмоциональную возб

Особенности эллинистической поэзии. Поэзия «малых форм». Творчество Каллимаха. - понятие и виды. Классификация и особенности категории "Особенности эллинистической поэзии. Поэзия «малых форм». Творчество Каллимаха." 2017, 2018.

Филология эпохи эллинизма

Интерес к филологии, к языку, к грамматике проявился у греков еще в классическую эпоху и был связан с деятельностью софистов. Изучение поэтики, литературных форм процветало в школе Аристотеля: вслед за своим учителем книги о поэтике и грамматике, комментарии к Гомеру и трагедиографам V в. до н. э. писали перипатетики Праксифан Родосский, Гераклид Понтийский, Хамелеон и Сатир; двое последних занимались не столько филологией, сколько собиранием различных легенд и анекдотов, относящихся к биографиям славных греческих поэтов прошлого.

Как бы то ни было, филология как наука возникла только в III в. до н. э. в Александрии. Это стало возможным благодаря огромной Александрийской библиотеке, основанной Птолемеем Сотером по совету все того же Деметрия Фалерского. При Птолемее Филадельфе она насчитывала уже около 500 тыс. свитков, а еще 250 лет спустя, при Цезаре, - 700 тыс. Птолемеи направляли своих доверенных лиц во все концы света, щедро снабжая их золотом для скупки рукописей. Нередко тексты захватывались обманом или просто похищались. В столь обширной библиотеке потребовались каталоги, а нужды библиографического описания сделали необходимой тщательную критику текста, сопоставление различных списков одного и того же произведения, выявление наиболее авторитетной, канонической редакции и т. д. Затем сам текст потребовал грамматических и реальных комментариев, установления имен авторов и времени написания. Завершалась вся эта работа эстетической оценкой произведения.

Так, из практических потребностей библиотечного дела возникла филология, развитие которой в Александрии тесно связано с именами руководителей библиотеки: Зенодота Эфесского, Эратосфена, Аристофана из Византия, Аристарха Самофракийского и таких выдающихся их сотрудников, как поэт Каллимах из Кирены, составивший первый библиотечный каталог сочинений греческих писателей, или поэт Ликофрон, который вместе с Александром Этолийским систематизировал рукописи греческих комедиографов.

Первый глава Александрийской библиотеки, Зенодот, прославился критическим изданием текстов Гомера на основе тщательного сопоставления многочисленных вариантов его поэм. Предпринятая Зенодотом критика текста свидетельствовала об умелом владении методами филологического анализа, однако уже во II в. до н. э. издание Зенодота было вытеснено новым, более совершенным изданием Гомера, подготовленным знаменитым филологом Аристархом Самофракийским. Второй руководитель Мусейона, поэт Аполлоний Родосский, ученик поэта Каллимаха, также известен своими филологическими штудиями, в особенности полемикой с Каллимахом и Зенодотом. Преемник Аполлония Эратосфен кроме математики, астрономии и географии, посвятил себя и поэзии, филологии, истории: писал о старой аттической комедии, занимался хронологией, предложил собственную датировку Троянской войны - 1184 г. до н. э.

Каллимаху библиотека Мусейона обязана была, как уже говорилось, составлением обширного каталога греческих писателей и их произведений (120 томов, посвященных прозе и поэзии).

Разумеется, Каллимаху пришлось столкнуться с проблемой установления авторства той или иной книги, определения подлинности произведения и т. д. Так, он доказал, что «Завоевание Эхалии», приписывавшееся Гомеру, создано на самом деле Креофилом с острова Самое. Творчеством старых греческих поэтов много занимался еще один библиотекарь Мусейона - Аристофан Византийский, подготовивший критические издания Гесиода, многих лириков, трагедио- и комедиографов. Особенно важной для потомков оказалась его работа над текстами Пиндара, которые он впервые собрал и издал, снабдив филологическими комментариями; он же разработал и систему критических знаков, использовавшихся античными филологами - издателями текстов; наконец, известны его лексикографические труды «Об аттических словах» и «О лаконских глоссах».

Этот ряд александрийских филологов III–II вв. до н. э., руководивших библиотекой Мусейона, завершает Аристарх Самофракийский, чье имя стало синонимом хорошего критика. Его критическое издание Гомера, содержавшее обширные реальные и языковедческие комментарии, не дошло до наших дней, но по многочисленным ссылкам античных и позднейших комментаторов на труды Аристарха легко составить себе представление о его эрудиции, остроте критического ума, совершенстве исследовательского метода. Ученик Аристарха Дионисий Фракийский был автором первой грамматики греческого языка, которая подвела итоги развитию филологии, подобно тому как «Начала геометрии» Евклида подытожили знания, накопленные в этой области..

Во II в. до н. э. Александрийская библиотека обрела себе соперницу: цари из династии Атталидов в Пергаме основали собственную библиотеку. При ней также сложилась филологическая школа, получившая название пергамской. Создателем и виднейшим представителем ее был Кратет Малльский, современник и вечный оппонент Аристарха. Школа Аристарха в Александрии и школа Кратета в Пергаме ожесточенно спорили между собой о том, как возник и развивался язык: условным ли путем, т. е. путем установления обязательных единообразных правил, путем «аналогии», как утверждал Аристарх, или путем естественным, путем живого развития, повинуясь не норме, а обычаю, т. е. путем «аномалии», на чем настаивал Кратет. И в критике текста пергамский филолог был намного консервативнее своего александрийского соперника, избегая вмешательства в текст древнего автора, ибо, по его мнению, «у поэтов все возможно». Рациональной интерпретации поэм Гомера Кратет предпочитал аллегорическую, называя Гомера источником всякой мудрости. Если александрийская школа занималась главным образом поэзией, то пергамская - прозой, особенно ораторской прозой. Случилось так, что именно пергамская школа оказала наибольшее влияние на возникновение филологии в Древнем Риме: в 168 г. до н. э. пергамский царь Евмен отправил Кратета Малльского в составе посольства в Рим, где тот неожиданно прославился. Вот как рассказывает об этом римский историк II в. н. э. Гай Светоний Транквилл: «На Палатине он провалился в отверстие клоаки, сломал себе бедро и после этого все время своего посольства проболел. Тут-то он и стал часто устраивать беседы, без устали рассуждая, и этим подал образец для подражания».

Ораторское искусство эпохи эллинизма

После утраты Грецией независимости искусство красноречия, не находя себе применения в политической жизни, должно было, казалось, сойти на нет. Но этого не случилось. Вытесненное с аго. ры, из политической сферы, оно нашло прибежище в школах риторики. Когда стало невозможно полемизировать с живыми противниками, не возбранялось еще спорить с умершими: об этом свидетельствует сохранившаяся на папирусах речь Псевдо-Лептина, где тот оспаривает аргументы давно скончавшегося Демосфена и к тому же по теме, потерявшей всякую актуальность. Можно было взять и совершенно выдуманную тему, историческую или относящуюся к судебной практике, и на этом искусственном материале упражняться в красноречии. Наконец, всегда было можно сочинять в подражание старым греческим ораторам похвальные речи. Так, черпая вдохновение в речах Горгия и Поликрата Афинского, Гегесий из Магнесии написал похвалу острову Родос, а Термесианакт - похвалу Афинам. В последние десятилетия эллинистической эпохи ораторское искусство вновь приобрело практическое значение: приходилось отстаивать интересы греческого населения провинций перед римским сенатом или же, как во время войны римлян с Митридатом VI Евпатором, царем Понта, призывать греков к борьбе с Римом. Всегда была нужда и в судебных речах.

Не так уж много сохранилось памятников ораторского искусства этого времени. Малозначительному, оторванному от реальных Проблем жизни содержанию этих речей соответствует напыщенный, вычурный стиль, названный позднее «азианизмом», так как некоторые эллинистические ораторы, подобно Гегесию, происходили из Малой Азии. Одни из них увлекались длинными, ритмически расчлененными периодами, изысканными и пышными оборотами, другие - вслед за самим Гегесием - были привержены речам, исполненным чрезмерного пафоса, декламировавшимся с завыванием, как иронически писал об этом Цицерон. Размеренным, гармоничным речам классического стиля пришла на смену игра редкими, непривычными метафорами, преувеличенными патетическими интонациями. Величавое спокойствие классики уступило место взволнованному динамизму эллинистической культуры, подобно тому как в архитектуре парфенонский фриз сменяется фризом пергамским.

Приблизительно в середине II в. до н. э. в риторике, как и в изобразительном искусстве, усилилась реакция против безудержного увлечения патетикой, ритмикой, вычурной лексикой. Все отчетливее проявлялись тенденции к стилю холодному, взвешенному, рациональному, называемому аттическим. На рубеже II–I вв. до н. э. на Родосе действовала риторская школа, стремившаяся смягчить пафос «азианизма». Приверженцы аттического стиля брали за образец речи великих афинских ораторов IV в. до н. э., призывали вернуться и к самому аттическому диалекту. Именно эта тенденции получили полное преобладание у римских ораторов в последние годы Республики и первые годы Империи.

Историография эпохи эллинизма

Особенно сильное влияние «азианизм» и вообще риторика оказали на историографию. И содержание, и форма исторических сочинений проникнуты стремлением ошеломить читателя, вызвать в нем сострадание или гнев, воспеть или очернить того или иного героя повествования. Драматический рассказ о невероятных, поражавших воображение событиях делал историка чем-то вроде старого аттического трагедиографа. Историография эллинистического периода - это прежде всего беллетристика, озабоченная стройностью композиции, изяществом слога, занимательностью изложения. Упрекая своих предшественников - создателей риторической историографии Эфора и Феопомпа в «нежизненности», историки, писавшие на рубеже IV–III вв. до н. э. (например, Дурид Самосский), зашли еще дальше в превращении историографии в область риторики.

Уже историки времен походов Александра Македонского думали не столько о достоверности описываемого, сколько о занимательности. Даже Аристобул, весьма критически подходивший к своим источникам, без колебаний рассказывает о двух воронах, указавших Александру дорогу к оазису Аммона. фантастические элементы сильны и в повествовании Клитарха, где увлекательно, но совершенно неправдоподобно описывается встреча македонского царя-завоевателя с царицей легендарных амазонок. Из других сочинений историков того времени читатель мог, в частности, узнать, что Аспасия, подруга Перикла, была причиной Пелопоннесской войны, а полководец Алкивиад во время сицилийской экспедиции будто бы приказал бросить в море комедиографа Эвпола. От Дурила, рассказывавшего невероятные истории о далекой Индии, где женщины якобы рожают на пятом году жизни, не отстает Мегасфен, говоря о населяющих ту же Индию людях с ушами, доходящими до щиколоток, и т. п. При этом Дурид и другие историки облекали свое повествование в как можно более драматичную форму: младший современник Дурида, Филарх, в своих «Историях», в рассказе о походе Пирра, царя Эпира, в 281 г. до н. э. в Италию стремится потрясти воображение читателя описанием чудовищных жестокостей, совершаемых воинами, где одна душераздирающая сцена сменяет другую. Картины, исполненные пафоса, перемежаются пикантными отступлениями о придворных скандалах, гетерах и наложницах властителей.

Столь же ярко выраженный беллетристический характер носит произведение Гекатея из Абдеры, где также повествуется о фантастических народах далеких стран. Гекатей описывает свое вымышленное путешествие к счастливо и мирно живущим гиперборейцам, населяющим некий большой остров к северу от страны кельтов. Сходную утопию об идеальном государстве несуществующих панхеев на острове близ побережья Индии находит читатель у Эвгемера из Мессаны. Панхеи, как и жители платоновского государства, разделены на три касты, высшую из которых составляют жрецы. Все, что производится в стране, принадлежит государству, где люди живут богато и счастливо, наслаждаясь прекрасным климатом, красивыми пейзажами, изобилием растений и животных. Есть в сочинении Эвгемера рассказ и о Зевсе, которого автор считает первым человеком на свете, утверждая, что и все олимпийские боги были первоначально людьми, позднее обожествленными за свои деяния. Эта идея Эвгемера имела огромный успех в античном мире, особенно в Риме, где его произведение, рано переведенное на латинский язык, оказало громадное влияние на первых римских анналистов, пытавшихся рационально истолковать древние мифы.

Наряду с произведениями, представляющими риторическое направление в историографии (книги Дурида, Филарха), эпоха эллинизма оставила нам конкретные, лишенные всяких художественных притязаний записки об отдельных исторических событиях. Назовем хотя бы рассказ Птолемея Сотера о войнах Александра Македонского или «Историю диадохов» Иеронима из Кардии. К этой же группе можно отнести многочисленные местные хроники, прежде всего труд историка Аполлодора из Артемии, написавшего на рубеже II–I в. до н. э. историю Парфии.

На позициях, прямо противоположных риторическому направлению в историографии, стоял во II в. до и. э. самый выдающийся греческий историк того времени Полибий из Мегалополя. Жестоко критикует он своего предшественника, историка Тимея Сицилийского, именно за чрезмерную риторику, неумеренное превознесение одних героев и «клевету» на других, за неправдоподобные, вычурные, некомпетентные описания сражений. Столь же решительно Полибий отмежевывается и от Филарха и его любви к воссозданию кровавых и слезливых сцен. Дело историографии, полагает Полибий, - не развлекать читателя или слушателя занимательными эпизодами, но приносить ему практическую пользу, учить понимать законы развития общества, учить предвидеть будущее. К заслугам Полибия относится не только то, что он продолжил в историографии традицию Фукидида, но и то, что он впервые сделал попытку написать целостную всемирную историю.

В 168 г. до н. э. Полибий в числе греческих заложников попал в Рим. Наблюдая там в течение многих лет рост могущества этого государства, сравнивая Рим с известными из истории формами государственного устройства, молодой грек из Мегалополя пришел к твердому убеждению, что своим величием, римляне обязаны наилучшему государственному устройству, соединившему в себе преимущества монархии (власть консулов), аристократии (роль сената) и демократии (роль народных собраний - комиций). Вся история Средиземноморья со времен II Пунической войны есть не что иное, как поступательный процесс подчинения этого региона Риму, процесс естественный, закономерный и благотворный - поистине благодеяние судьбы для всех средиземноморских народов, утверждает Полибий. Социальная подоплека подобных суждений историка очевидна: римские власти поддерживали в Греции аристократию, гарантировали сохранение существовавших имущественных отношений.

Выдающимся историком античного мира Полибия сделали его огромный политический кругозор, глубина и тщательность в работе с источниками, необычайное критическое чутье и стремление к полной достоверности и - не в последнюю очередь - философская эрудиция и специальные знания в области военного дела, ведь ему очень часто приходилось описывать войны. Труд Полибия был продолжен в конце II - начале I в. до н. э. историком и философом-стоиком Посидонием, также повествовавшим о современных ему событиях с точки зрения сторонника аристократии.

Греческая историческая литература эпохи эллинизма обогатилась также сочинениями, посвященными истории других народов, но написанными по-гречески. В III в. до н. э. возникла Септуагинта - греческий перевод еврейского Пятикнижия (первых и самых важных пяти книг Ветхого Завета), выполненный, по преданию, 70 переводчиками. Примерно тогда же египетский жрец Манефон написал для царя Птолемея Филаделъфа «Египетскую историю» - первое пособие по истории этой страны. Вавилонский жрец Берос, в свою очередь, преподнес сирийскому царю Антиоху I «Вавилонскую хронику», первая книга которой, содержащая сведения о халдейской астрологии, была особенно популярна у греков, а затем у римлян. На исходе III в. до н. э. римский сенатор Квинт Фабий Пиктор составил по-гречески, с помощь» секретарей-греков, первый обзор римской истории. То, что евреи, египтяне, вавилоняне, римляне стремились познакомить греческий мир со своей историей, свидетельствует об огромной роли греческого языка и культуры в то время. Роль эта не уменьшилась на Востоке и тогда, когда эллинистические государства утратили независимость и на Востоке утвердилось римское господство.

Поэзия эпохи эллинизма

Напрасно было бы искать в эллинистической поэзии, как и в поэзии IV в. до н. э., отражения проблем, глубоко волновавших общество. Поэзия поселилась при дворах местных властителей, став искусством для немногих избранных. Характерно, что стихи слагали прежде всего ученые - грамматики, филологи. Филологом был сам законодатель эллинистической поэзии - александрийский библиотекарь Каллимах. Филологами были поэты Александр Этолийский и Ликофрон Халкидский, сочинявшие трагедии на мифологические и исторические сюжеты. Филолог и поэт неразделимы в творчестве и Эратосфена, оставившего небольшие поэтические ученые повествования - эпиллии «Гермес» и «Эригона», и Аполлония Родосского, автора весьма ученой, но часто волнующей и сентиментальной эпической поэмы об аргонавтах.

Все они хорошо понимали, что не могут сравниться с великими греческими поэтами прошлого и что слепое подражание старым образцам бессмысленно. Они стремились найти применение своим самым сильным сторонам и потому предпочитали те жанры, в которых им удалось бы блеснуть эрудицией и остроумием. Несмотря на все усилия Аполлония Родосского с его «Аргонавтикой», героический эпос остался духовной принадлежностью былых веков и его не удалось вновь утвердить в греческой поэзии III- II вв. до н. э. Впрочем, попыток таких было немало: Аполлоний имел многочисленных подражателей, в том числе Риана Критского, описавшего в эпической поэме легендарные мессенские войны VIII–VII вв. до н. э. и подвиги героя Аристомена. Вновь и вновь прилагались усилия к созданию исторического эпоса в панегирическом духе, прославляющего имя Александра Македонского или кого-либо из эллинистических владык Востока. Произведения эти известны нам обычно лишь по заглавиям, но, по всей видимости, литературная ценность их была невелика, так как крупнейшие поэты того времени относились к ним пренебрежительно. С презрением писал о больших эпических («киклических») поэмах и их многочисленных сочинителях великий Каллимах:

Не выношу я поэмы циклической, скучно дорогой

Той мне идти, где снует в разные стороны люд…

В прологе к ученой элегии «Этии» («Начала» или «Причины»), оправдываясь в том, что не слагает тяжеловесных поэм о царях и героях, а пишет в малых жанрах, словно неопытный юноша, он еще раз обличает своих критиков как графоманов и защищает свои «крошечные поэмы», т. е. эпиллии и элегии. В эпиллии «Гекала», носящем характер идиллии, Каллимах повествует не столько о подвиге героя Тесея, сколько о жизни в скромной хижине гостеприимной старушки Гекалы, где Тесей укрывался от дождя в ночь перед подвигом - укрощением марафонского быка. Жанр элегии, требовавший любовных сюжетов, позволял свести воедино различные любовные истории героев греческих мифов, а тем самым распахнуть перед читателем кладовые собственной эрудиции; так сложилась особая разновидность этого жанра - ученая элегия.

Ученые элегии сочиняли в III в. до н. э. многие, нанизывая один за другим почерпнутые из книг примеры любовных историй, создавая длинные каталоги имен влюбленных мифологических и исторических персонажей. Еще в IV в. до н. э. Антимах Колофонский составил таким образом большую любовную элегию «Лида». Столетие спустя Филет с острова Кос воспользовался тем же приемом, чтобы прославить свою возлюбленную в ученой элегии «Биттида». Его последователь Гермесианакт, перечисляя влюбленных поэтов от Гомера до Филета, воспел свою Леонтию. Элегии Фанокла славят любовь к красивым мальчикам также со множеством исторических примеров такой любви. Ученость и эротика - главные признаки распространенных в то время этиологических поэм, объяснявших «этиа», т. е. начала, происхождение некоторых мифов, местных культов и обычаев. Самое знаменитое произведение в жанре ученой этиологической элегии - «Этии», или «Начала» Каллимаха.

Огромный восторг перед накопленными эллинистической наукой знаниями побуждал облекать в поэтическую форму сухой, прозаический научный материал. Вдохновляясь примером гесиодовских «Трудов и дней», александрийские и другие греческие поэты пытались возродить и дидактический эпос. Некоторые из них создавали обширные поэмы, подобные астрономической поэме Арата «Явления», излагающей в изящных и ясных стихах материал сочинений астронома Евдокса и великого знатока природы Феофраста. Поэма Арата удалась, но через многие ей подобные читателю трудно продраться из-за нагромождения названий, монотонно и сухо перечисляемых авторами.

Гораздо больше разнообразия тем и чувств мы находим в эпиграммах, которые тогда писали повсюду. В творчестве Каллимаха и Асклепиада Самосского искусство эпиграммы достигло наивысшего формального совершенства. Темы - прежде всего пир и любовь, однако не было недостатка ни в литературной полемике, ни в прославлении шедевров искусства. Интересно и разнообразно содержание эпиграмм Леонида Тарентского, темы которых взяты из жизни ремесленников, рыбаков, городской бедноты.

В эпоху эллинизма господствовала мода на сельские мотивы в поэзии. Устав от шума городов, человек мечтал о покое, о деревенской тишине, идеализировал жизнь простого селянина. Сельские мотивы отразились и в пластических искусствах, где фоном для многих сцен служат деревенские пейзажи, и в поэзии. Картинки из жизни простых пастухов Сицилии рисует в своих знаменитых идиллиях Феокрит из Сиракуз, необычайно талантливый мастер малых стихотворных форм. В этих картинках немало реалистических деталей, немало слов и выражений дорического диалекта, характерных для сицилийских пастухов. Но пастухи Феокрита не трудятся в поте лица, а ведут между собой поэтические состязания, и мы не можем судить по идиллиям об истинном положении дел в греческой деревне того времени.

Описывает Феокрит и сценки из жизни горожан, еще чаще - горожанок (вспомним уже упоминавшихся «Сиракузянок»). Такие бытовые сценки - мимы. создавались уже в классическую эпоху, Но в эллинистической литературе этот жанр стал особенно распространенным, о чем говорят многочисленные находки папирусов с текстами мимов. Ценнейшим открытием были мимы Герода, натуралистически изображающие городской быт. Перед читателем проходят типы людей, которые он встречал и в своем городе: учитель, сапожник, распутная госпожа, измывающаяся над рабом, сводня, содержатель публичного дома… Острых социальных конфликтов у Герода нет, лишь в творчестве поэтов кинического направления эти мотивы нашли отражение в сатире на богачей, будь то в анонимном сочинении «Об алчности» или в исполнявшихся под музыку «Мелиямбах» Керкида из Мегалополя.

Коренных проблем эпохи не найти и в произведениях, написанных для эллинистического театра. Трагедий и сатировых драм создавалось очень много, но практически все они утрачены и до наших дней не дошли, Разумеется, это не позволяет оценить их, но не говорит о том, что они не представляли ценности для самих древних. Ничего значительного не появилось после Менандра, Дифила и Филемона и в жанре комедии. Наибольшим успехом в театре пользовались мимы, как, например, найденный в папирусах мим о Харитии, проданной в Индию и освобожденной затем своим братом. Популярны были и легкие песенки вроде «Жалобы покинутой девицы» или «Жалобы Елены, оставленной мужем», а также те, которые молодежь распевала под дверями дома возлюбленной. Тексты этих песенок содержатся в найденных египетских папирусах.

Архитектура и градостроительство эпохи эллинизма

Для пластических искусств III–I века до н. э. ни в коей мере не были временем упадка. Примером может быть знаменитая скульптурная группа Лаокоона, шедевр эллинистической пластики, оказавший огромное влияние на поэтов, особенно на Вергилия в «Энеиде»; Плиний Старший считал ее высшим достижением, какого когда-либо добивался скульптор. Группа была создана в первой половине I в. до н. э., т. е. тогда, когда греческая поэзия была уже охвачена творческим бесплодием.

После завоевания Александром Македонским Персидского царства на его территории возникло много новых греческих городов, из которых сам Александр, по преданию, основал 70, с Александрией Египетской во главе. Появившиеся тогда и позднее новые города имели прямоугольную планировку, подобно построенному еще в V в. до н. э. Гипподамом из Милета порту Пирей или новым кварталам города Сиракузы. Это видно из результатов раскопок в Приене и Пергаме в Малой Азии.

О прогрессе градостроительства свидетельствуют хотя бы улицы в Пергаме, которые вдвое шире, чем улицы старых греческих городов. С большой заботой проводилось санитарное обустройство, идет ли речь о канализации или о водоснабжении. Наличием удобств и чистотой эллинистическая Приена превосходила Париж эпохи Людовика XV. Как и в классическую эпоху, агору окружали портиками, дарившими тень и укрытие от дождя. Все больше становилось портиков двухэтажных, введенных Состратом из Книда: таковы Стоя Аттала в Афинах и постройки, окаймляющие священную территорию, посвященную богине Афине, в Пергаме. Портики замыкали с четырех сторон палестры, возведенные в каждом эллинистическом городе. По образцу храмов или театров строили большие административные здания - булевтерий для заседаний городского совета и экклесиастерий, где находился священный огонь города. Вокруг городов воздвигали оборонительные стены с башнями. Вдоль широких улиц стояли дома разного типа: партерные, без окон, куда свет проникал лишь из центрального дворика, или же многоэтажные доходные дома с окнами, выходившими прямо на улицу. Богачи обносили двор со всех сторон колоннадой, или перистилем; иногда их было даже два. Еще большей пышностью отличались, естественно, дворцы правителей.

В сакральной архитектуре эллинистической эпохи царил ионийский ордер. Немногочисленные дорические постройки отличались стройными колоннами и особенно легкими балками перекрытий - это, как и появление некоторых других новых элементов, указывает на разложение старого дорического стиля, который лишь на греческом Западе еще сохранял древние традиции. Если в сакральной архитектуре дорический ордер был распространен мало, то в светском строительстве к нему прибегали часто, как это видно по колоннадам портиков, в особенности же по перистилям частных домов.

О торжестве ионийского ордера говорит монументальный храм Дидимайон в Милете, вновь отстроенный Пеонием Эфесским и Дафнисом Милетским после его разрушения персами: храм был окружен двойной колоннадой, состоящей из 210 ионийских колонн. К памятникам того же стиля относятся и такие более скромные постройки, как святилище Зевса в Магнесии, храм Асклепия в Приене, ворота на стадионе в Милете. Ионийский стиль победил не только в жизни, но и в теории архитектуры. Особенно горячо ратовал за него зодчий и теоретик этого искусства Гермоген, работавший в середине II в. до н. э. и создавший новую архитектурную форму - псевдодиптер: постройка, обнесенная двойной колоннадой, причем внутренний ряд колонн был до половины скрыт в стене здания. Эта форма - последнее творение ионийского стиля - воплощена была в большом храме Артемиды Левкофриены в Магнесии; позднее псевдодиптер был широко заимствован римлянами и на практике, и в теории, о чем сообщает Витрувий в своем сочинении «Об архитектуре». Но кроме ионийских форм римляне полюбили и коринфскую капитель и часто использовали ее в строительстве, как это сделал, скажем, Коссутий, который по заказу Антиоха IV Эпифана приступил к сооружению в Афинах огромного Олимпиэйона, оставшегося недостроенным.

Помимо прямоугольных в плане построек в эпоху эллинизма все чаще появлялись памятники круглые, продолжавшие традиции IV в. до н. э. Из сохранившихся памятников этого типа заслуживают внимания прежде всего Арсиноэйон на острове Самофракия, хорегический (т. е. поставленный в честь победы в состязаниях хорега - специально назначенного из числа богатых граждан должностного лица для организации хора) памятник Фрасилла, постройки в Олимпии и Эретрии. Самым выдающимся было творение Сострата из Книда - вознесенный на 100 м с лишним в высоту морской маяк на острове Фарос близ Александрии. Александрийский маяк считался одним из семи чудес света, но до нашего времени не сохранился.

Скульптура эпохи эллинизма

Если в классическую эпоху развитие пластики прослеживается лучше всего по работам аттических мастеров, то эллинизм вывел на передний план новые центры скульптурного творчества, в первую очередь Пергам, Александрию, Родос и Антиохию. Местные школы заметно различались техническими приемами и художественными предпочтениями. Так как из всего наследия эллинистической скульптуры лучше всего известны произведения пергамской школы с характерной для нее патетикой, то и все эллинистическое искусство обычно называют античным барокко. Но для этого нет оснований: наряду с тенденциями, действительно напоминающими об искусстве барокко, существовали в тот период и совершенно иные тенденции, как это было и в поэзии.

Первое поколение эллинистических скульпторов находилось, несомненно, под влиянием яркой индивидуальности великого мастера Лисиппа. Один из его учеников, Харет из Линда, прославился созданием знаменитого Колосса Родосского, еще одного чуда света. Другой ученик Лисиппа, Евтихид, изваял статую богини счастья Тюхе в Антиохии. По образцу этой статуи изготовлялось много других, украсивших собой сирийские города Селевкидов. Явное влияние Лисиппа ощущается и в сохранившейся римской мраморной копии статуи девушки, помогающей при жертвоприношении (так называемая «девушка из Антия»; оригинал относится, по всей видимости, к первой половине III в. до н. э.), произведении неизвестного скульптора. Лисипповскими по духу можно считать скульптурные портреты эллинистических владык, портрет поэта Менандра - работы сыновей Праксителя, Кефисодота и Тимарха, а также статую Демосфена, вышедшую из-под резца Полиевкта (около 280 г. до н. э.).

Новый, патетический стиль появляется впервые в скульптурных группах на фронтоне храма в Самофракии, посвященного почитавшимся там местным божествам - кабирам и воздвигнутого примерно в 260 г. до н. э. Прекраснейшая здесь - мраморная статуя Никэ Самофракийской с распростертыми крыльями работы Пифократа Родосского, чья деятельность относится к началу II в. до н. э. Однако полного триумфа новый стиль достиг в Пергаме, переживавшем на рубеже III–II вв. до н. э., в правление династии Атталидов. подлинный расцвет культуры. В фигурах галлов, персов, амазонок, гигантов на памятнике, поставленном по обету царя Аттала I на афинском Акрополе, в статуях, воздвигнутых по его приказу на дворцовой площади в Пергаме в честь его победы над галетами, мы видим этот пафос: муки умирающих воинов, страдания покоренных варваров.

Такой же патетикой, необыкновенной выразительностью, динамизмом отличается монументальный фриз огромного Пергамского алтаря, сооруженного в честь Зевса и Афины в первой половине II в. до н. э. по проекту Менекрата с острова Родос при участии множества скульпторов. Со спокойной, величественной архитектурой самого алтаря остро контрастируют скульптурные группы, изображающие битву могучих олимпийских богов с крылатыми или змееподобными гигантами. Все здесь - движение и страсть.

Патетический стиль вскоре вышел за пределы Пергамского царства. В середине II в. до н. э. его существование заметно также на острове Делос и на Пелопоннесе. Сильное влияние он оказал и на развитие эллинистического скульптурного портрета. К шедеврам этого стиля можно смело отнести колоссальную скульптурную группу, представляющую мифических героев Амфиона и Зета, которые привязывают свою мать к рогам быка (так называемый «Бык Фарнезе»), работы Аполлония и Тавриска из Тралл, приемных сыновей Менекрата Родосского (около 100 г. до н. э.). Другой прекрасный памятник, о котором уже не раз говорилось выше, - группа «Лаокоон и его сыновья, борющиеся со змеями», произведение родосских мастеров Агесандра, Полидора и Афинадора. Черты того же стиля, хотя и в смягченном, сглаженном виде, видны и в прославленной статуе Венеры Милосской.

Жанровое, бытовое направление в эллинистической скульптуре представлено «Пьяной старухой» Мирона из Фив (предположительно вторая половина III в. до н. э.), заставляющей вспомнить персонажей новой аттической комедии, о которой мы можем судить главным образом по переработкам римского комедиографа Тита Макция Плавта. Стоило бы упомянуть, кроме того, небольшую статую «Мальчик, душащий гуся», живо и реалистически сотворенную резцом Боэта из Халкедона около 250 г. де н. э. По римским копиям известны также группы «Приглашение на танец» (сатир, стоящий перед нимфой) и «Нил» (великую реку олицетворяет полулежащий бог, окруженный множеством маленьких мальчиков, которые играют с крокодилом и неким морским зверем). Полны очарования эллинистические статуэтки: терракотовая «Спящая юная торговка цветочными гирляндами» и бронзовая «Танцовщица с кастаньетами». Жанровое направление было, по-видимому, особенно распространено в Вифинии, где в Никомедии работали Боэт и его сыновья Менодот и Диодот, составлявшие, судя по всему, вифинскую школу скульптуры, подобную тем, что существовали в Александрии, Антиохии и на острове Родос.

В искусстве этого времени немалую роль играли мотивы эротические. Мы встречаем множество сатиров в разных положениях: например, сатира, отвергаемого нимфой. Эротические мотивы видны и в появлении статуй гермафродитов, соединявших в себе мужские и женские признаки, - наиболее известна бронзовая статуя работы Поликлета, также сохранившаяся лишь в римской копии.

Отразились в скульптуре и сельские мотивы, о которых уже шла речь в связи с идиллиями Феокрита. Деревья и скалы служат фоном на малом фризе Пергамского алтаря. К элементам пейзажа прибег в 125 г. до н. э. и Архелай из Приены в барельефе, представляющем апофеоз Гомера. Наконец, как и в поэзии, в пластике эллинистической эпохи заметно стремление блеснуть эрудицией, ученостью. Огромная галерея олимпийских богов и гигантов на фризе Пергамского алтаря явилась результатом тщательного изучения греческой мифологии.

Миновала эпоха классической простоты - замыслы скульпторов становились все более изощренными, грешили гигантоманией. Не о том ли говорит сама мысль превратить гору Афон в Македонии в статую великого Александра? В правой руке колосса должен был расположиться целый город с 10 тыс. жителей. И хотя эта идея не осуществилась, гигантомания греческих мастеров нашла воплощение в великанской статуе Зевса в Таренте и - в еще большей мере - в знаменитом Колоссе Родосском, не знавшей себе равных позолоченной фигуре бога Гелиоса, широко расставившей ноги над входом в порт. Над этой небывалой статуей Харет из Линда трудился 12 лет, затратив на ее изготовление не менее 500 талантов меди и 300 талантов железа.

Вот как разнообразно было творчество скульпторов эллинистической эпохи, которое невозможно свести к какой-либо одной характеристике. Добавим, что живы были и традиции классические, одержавшие позднее победу в Риме времен Октавиана Августа. Французские раскопки на острове Делос позволили увидеть спокойные, безукоризненно академичные, ориентированные на классические образцы статуи богини Ромы и Клеопатры (?). Очень популярна была у римлян неоаттическая школа, сохранявшая в Афинах классические традиции и представленная в современных музеях мраморными кратерами с рельефами. Большое место в деятельности мастеров этой школы занимало копирование классических памятников - ярких оригинальных творений холодный, академический классицизм эллинистической эпохи не оставил. Однако именно он, как сказано, оказал определяющее воздействие на формирование стиля, пластических искусств в Риме.

Живопись эпохи эллинизма

Патетика, пристрастие к эротическим, бытовым и пейзажным мотивам не обошли и эллинистическую живопись, хотя о ней судить особенно трудно, ведь в нашем распоряжении лишь описания, сделанные современниками, да римские подражания.

При дворе Птолемеев в Египте выше всего ценилась живопись на исторические темы. Придворный художник Птолемея I Антифил изобразил Филиппа Македонского и его сына Александра с богиней Афиной (позднее эта картина украсила собой Портик Октавии в Риме). Но не ограничиваясь исторической тематикой, Антифил писал сцены из придворной жизни, запечатлев, например, царя Птолемея на охоте. Знамениты были в античном мире и его картины на бытовые темы, нередко эротического и даже, как мы сказали бы сегодня, порнографического характера (их тогда называли «рюпографией», от слова «рюпос» - грязь). Наконец, все тот же неистощимый мастер славился «грюллами» - карикатурами, представлявшими героев истории или мифов в виде животных. Жанр этот процветал позднее в Александрии, вспомним также фрагмент помпейских росписей, изображающих бегство из Трои Энея с отцом и сыном - все трое имеют головы собак.

На помпейских фресках можно видеть, кроме того, египетские пейзажи, созданные, очевидно, по образцу соответствующей живописи в самом Египте. Отражением высших достижений пейзажной живописи позднего эллинизма стали, несомненно, эсквилинские росписи, представляющие пейзажи гомеровской «Одиссеи». Фрески в домах богатых римлян, как и многое другое, подтверждали слова Горация:

Греция, пленницей став, победителей грубых пленила.

В Лациум сельский искусства внесла.

Ф.Энгельс: «Разрешение противоречий рабства дается в большинстве случаев покорением гибнущего общества другими, более молодыми и сильными, но пока эти последние, в свою очередь, покоятся на рабском труде, происходит лишь перемещение центра и весь процесс повторяется на высшей ступени»

Новую эпоху в греческой истории открывают установление в Греции македонского владычества (Греция завоевана Македонией, затем обе станут добычей Рима). 338 г.до н.э . – битва при Херонее, победа македонского царя Филиппа II над коалицией греческих полисов, затем дальнейшие завоевания Александра Македонского. Он создал громадную империю (в ее составе были Македония, Греция, Персия, территории Малой Азии и Северной Африки), которая после его смерти в 323 г. до н.э. распалась на ряд эллинистических государств (Македония, Египет – монархия Птолемеев, Сирия – монархия Селевкидов, Вифиния, Пергам и др.). Биографию Александра можно посмотреть у Плутарха в «Параллельных жизнеописаниях».

Весь этот период после смерти А.Македонского(323 г. до н.э.) и до 30 г. до н.э. (в этом году последняя эллинистическая монархия – Египет – была завоевана Римом) называется эпохой эллинизма (IV-I вв. до н.э.). В это время греческая культура окажется в новых, постклассических условиях своего бытования. Завоевание Александром и его преемниками Востока привело на новые территории большое количество греков, возникающие города становились рассадниками греческой культуры, расширяющиеся сети дорог и торговые связи давали новые возможности. С другой стороны, греческие города после восточных походов наполнялись толпами рабов из завоеванных стран. Остров Делос – один из крупнейших невольничьих рынков. Громадные богатства, захваченные в землях Востока, сосредоточились в руках правителей, принявших по восточному обычаю титулы царей. На поприще греческой литературы стали выступать и представители других народов – египтяне, вавилоняне, евреи, сирийцы.

Основные черты эпохи эллинизма:

А)смена республиканского устройства (такое устройство характеризует греческие полисы в классический период) военно-бюрократической монархией. ( Т.е. власть в руках одного человека, который правит, опираясь на войско и армию чиновников – македонские завоеватели использовали политико-экономическую структуру захваченных государств, привычную для Востока) Греки больше не граждане полиса, но подданные монархии. Человек, по сути, отстранен от участия в политической жизни, решения проблем государства (раньше, в условиях полисной демократии агора – народное собрание - на площади решало эти вопросы). В таких новых условиях распространяются аполитизм, социальная индифферентность, падение полисного патриотизма, угасание гражданских чувств, ослабление традиционной религии с ее богами и героями – покровителями полиса; замкнутость в сфере узколичных интересов и космополитизм – приметы идеологии этой эпохи.

Б) смена национальной обособленности - когда греки противостоят всему остальному, варварскому миру – широкими межнациональными связями . Аттика становится периферией греческого мира (ойкумены), европейская Греция переживает период экономического и политического упадка. Возникают новые центры экономической и культурной жизни(г.Александрия в Египте – назван в честь Македонского). Происходит перемещение центров средиземноморской торговли на восток и перетекание туда активной части населения. В 4-3 вв до н.э. Грецию покидали десятки тысяч людей, уезжавших на Восток, в Египет. Они создавали себе новое отечество, привыкали к новым богам и обычаям. Маркс: «Высочайший внутренний расцвет Греции совпадает с эпохой Перикла, высочайший внешний расцвет – с эпохой Александра». Греческий мир теперь простирается от Индии до Эфиопии. Возникает вариант общегреческого языка, языка эллинистических государств – койне (на базе аттического диалекта - македонский двор был аттикизирован -, вобравшего некоторые особенности других диалектов, в частности, ионийского). Он приходит на смену прежнему, полидиалектному состоянию греческого языка полисного периода. Продвижение на Восток означало также глубокое взаимодействие греческой и восточной культур (заимствование восточных культов (Исида и Сарапис; мать богов Кибела и ее возлюбленный Аттис) - религиозный синкретизм, влияния в области стиля);

В) в эпоху эллинизма формируются новые философские течения ; они стремятся осуществлять руководство поиском критериев правильной жизни. Это отход от онтологии (изучения основ бытия) в областьэтических учений, поисков критериев правильной жизни. Стоицизм, эпикуреизм, кинизм – эти учения сходятся в намерении достичь индивидуального спокойствия духа – такого важного в эпоху социальных потрясений Вместе с тем новые философские школы продолжают разработку уже созданных учений, приспосабливая их к новым условиям. (Эпикурейцы продолжают линию материализма Демокрита, стоики возрождают учение Гераклита). Эллинистическая эпоха систематизирует прежние учения, создает биографии философов.

Стоики (основатель школы – Зенон, преподавал в так наз. Пестрой Стое – расписном портике, отсюда и название) разрабатывали фундамент духовной жизни, главное в котором – понимание связанности человека роком, свобода человека – в осознании этого. Стоики искали именно нравственной свободы, свою цель видели в твердом и неуклонном осуществлении добродетели. Идеал стоиков - преодоление страстей, согласие с природой, сила духа, сознательное принятие порядка вещей и всех превратностей судьбы, душевное равновесие, умение владеть собой во всех испытаниях. Стоическая идея космополитизма созвучна эпохе, когда политическая карта была нестабильна. («Для меня как Антонина град и отечество – Рим, как человека – мир»).

Эпикурейцы (основатель – Эпикур, его школа наз. «сад Эпикура») исповедуют необходимость ухода в безмятежное существование мудреца, освободившегося от ложных представлений (страх смерти и богов – боги ведут блаженное существование в межмирных пространствах и не интересуются людьми), мешающих индивидуальному спокойствию и счастью. Эпикуреизм – это не проповедь наслаждений, хотя наслаждение и объявляется благом (культ наслаждений исповедует умонастроение, называемое гедонизм ), но стремление мудреца избежать ненужных страданий, достичь внутренней независимости, душевного спокойствия, мудрой созерцательности, свободы от страха и страстей. По Эпикуру, пусты слова того философа, которыми не врачуется никакое страдание человека.

Киники (родоначальник учения – Антисфен, ученик Сократа) считаются последователями Сократа. Проповедуют самодостаточность мудреца, независимого от материальных благ, пренебрегающего условностями цивилизации (Диоген Синопский, живший «в бочке» - самый знаменитый представитель кинизма). Истинная независимость – добродетель, которая обходится удовлетворением самого насущного и потому не может быть отнята ни у бедняка, ни у раба.

Общая направленность эллинистических философских учений – защита личности от житейской суеты и треволнений, проповедь самовоспитания (в классическую эпоху герой - уже состоявшаяся добродетель, в эллинизме – движение к ней), утверждение самодостаточности и независимости мудреца, достижение индивидуального спокойствия духа. Таким образом, энергия индивидуума направляется в сторону внутреннего самоуглубления, личного совершенствования. Счастье нужно искать не во внешнем мире, а в себе самом.

Для литературы эллинизм означал отход от общественно-политических, религиозных проблем. Это некоторое «измельчание» проблематики, сужение горизонтов, но и новые открытия в области частного человека, его психологии. Понятен в связи с этим и интерес литературы к приватному, к быту, погруженность в повседневность.

Истории литературы важно, что в эллинистическую эпоху происходит дальнейшее освобождение мысли от мифологического мировосприятия: религия приобретает более абстрактный характер, размывается предыдущий четкий антропоморфизм, число богов больше, но больше и скептицизм; наблюдается устойчивая тенденция к пантеизму. На смену старому, доступному всем мифологическому образованию, приходит риторическое, доступное не всем (риторы, учителя красноречия – высокооплачиваемая категория). В эпоху эллинизма происходит значительный прорыв в области естественных наук: десятки имен математиков, географов, астрономов этого времени дошли до нас (Эвклид, Архимед, Эратосфен). Самыми заметными событиями в литературе этого периода можно считать появление новоаттической комедии и деятельность александрийской школы поэзии .

Новоаттическая комедия прославлена именем Менандра Афинского . В отличие отдревнеаттической комедии Аристофана, новоаттическая комедия не обращается к общественно-политической (или религиозно-философской проблематике. Это бытовая драма, без хора, без песнопений и танцев. В ней практически никогда не участвуют боги или другие мифологические персонажи. Важная роль принадлежит случаю (богиню Тюхэ эллинизм очень чтит). Действующие лица – обычные люди, причем Менандр создает галерею типических характеров : скряга и ворчун старый отец, легкомысленный и влюбчивый вертопрах-сын, обиженная/обесчещенная, но добропорядочная девушка, развратная, но благородная в своих помыслах гетера, ловкий хитрец и пройдоха раб, хвастливый простак солдат и др. Фабула новоаттической комедии от начала до конца вымышлена (не связана с мифом), погружена в семейный быт (хотя какие-то контуры общественной ситуации тоже определяются). Менандру принадлежит пьеса «Третейский суд», сохранившаяся примерно на 2/3 и очень показательная (репрезентативная) в отношении эстетики новоаттической комедии – тайна рождения, подкинутые дети(см.хрестоматию). Полностью сохранилась комедия «Дискол» - «Брюзга»(другие переводы – «Угрюмец», «Ворчун»). (Куплена на базаре в Александрии в 1956 г.) Менандр – создатель комедии нравов и интриги. (Один из рабов замечает, что счастье и несчастье приходят к человеку не от богов, которым некогда было бы заниматься каждым человеком в отдельности, а от собственного нрава человека.) Влияние Менандра на Рим и литературу новой Европы огромно. Это влияние угадывается в творчестве Плавта, Теренция, Шекспира, Мольера, Мариво, Гольдони и др.(вместо фигуры раба появится слуга).Знаменитый александрийский филолог Аристофан Византийский замечал: «Менандр и жизнь, кто из вас кому подражал?». Большие отрывки из Менандра были найдены французскими учеными при демонтаже картона, в который были завернуты египетские мумии.

Малый комический жанр этого времени известен по так называемым «Мимиямбам» Герода (Геронда)- 3-й в.до н.э. Мимиямбы – маленькие бытовые сценки с 2-мя-3-мя действующими лицами.

Заметным центром эллинистической культуры становится город Александрия Египетская. (Афины сохраняют свой авторитет как город храмов, философских школ и т.д., но отток деятельного населения на Восток, в новую столицу греческого мира наблюдается!) Монархия самого Александра просуществовала очень недолгий срок, без традиций. Его преемники должны были создать определенный культурный облик своих государств. Монарх стремится быть покровителем искусств, почитателем и собирателем культурного наследия прошлых веков. Александрия знаменита музеем – греч. «мусейон» – заведение муз. Здесь была библиотека (до 700 тыс. экземпляров), своего рода научно-исследовательский центр, где и возникла наука филология. Цель александрийских филологов – собрать, переписать, упорядочить, создать ученые комментарии ко всем текстам и сохранять всю греческую словесность. Здесь был и прообраз высшей школы – ученые читали лекции. Здесь возникла критика (Аристарх (2-1 вв.до н.э.) – реальное лицо, филолог и комментатор, чье имя – нарицательное для обозначения строгого судьи произведения).

Литература, созданная александрийскими филологами, получила название александрийской поэзии . Ее несхожесть с творчеством предыдущего, классического периода очевидна. Прежний художник взыскует в первую очередь признательности своих сограждан, помнит о своей ответственности перед полисом. В эллинистическую эпоху полисные узы рвутся, но, освободившись от них, поэт попадает на службу к царям. По сути, это первый в истории вариант поэта-профессионала и вместе с этим появляются и первые мотивы лести божественному монарху, на службу к которому стремится иной поэт:«Полный важности взор Александра, и весь его облик /Вылил из меди Лисипп. Словно живет эта медь!/ Кажется, глядя на Зевса, ему говорит изваянье: / «Землю беру я себе, ты же Олимпом владей!» (Эпиграмма Леонида Тарентского)

Большинство монархов приближают к себе литераторов и философов, чтобы прославиться. Еще одна трещина в социальном единстве заключается в том, что поэт отныне – выразитель интересов и чаяний просвещенного меньшинства, его не занимает необразованная толпа, его поэзия – для знатоков. Александрийская поэзия считается книжной, ученой, лишенной общественного пафоса. Александрийцы пишут «для себя и для муз».Начитанность поэта – обязательный критерий. (Элегия Гермесианакта (4-й век) о влюбленных поэтах, начиная с Гомера, любившего Пенелопу; т.е. любовная элегия выглядит элегией мифологической) Каллимах – теоретик и практик нового направления. Он возглавлял библиотеку, составил ее знаменитый каталог «120 таблиц», написал книгу ученых элегий «Причины» - о происхождении некоторых обычаев, обрядов, празднеств. Известна элегия «Локон Береники» - о появлении созвездия (Береника – жена Птолемея Третьего), об Аконтии и Кидиппе – родоначальниках знатного семейства с о-ва Кеос. Принципы, выдвигаемые Каллимахом как главой александрийцев: 1)тщательная отделка текста; 2) предпочтительна малая форма – не эпос, а эпиллий («эпосик»), элегия, эпиграмма; 3)оригинальность, поиск редких и малоизвестных вариантов мифов.

Каллимах: «Кикликов стих ненавижу, дорогой идти проторенной, где то туда, то сюда, толпы бредут, не хочу. То, что нравится многим, не мило мне; мутную воду пить не хочу из ручья, где ее черпают все» ). Каллимах о любви: «Рада гонятся она за бегущим, Что же доступно, того вовсе не хочет она» . Овидий скажет о Каллимахе – «Не дарованьем своим, так мастерством он велик». Известный литературный противник Каллимаха, его бывший ученик – Аполлоний Родосский, стремившийся возродить прежний героический эпос (см. его поэму «Аргонавтика» - в 4-х книгах, перенасыщена мифологической, географической, этнографической ученостью). Идея возродить гомеровский тип эпоса не могла быть реализована, поскольку гомеровский эпос создавался как история подлинного героического прошлого, в эпоху эллинизма миф – предмет научных поисков и эстетизма. В Ионии и Афинах мифы еще не были чисто литературным материалом. Их использование если и не было связано с глубоко религиозными переживаниями, то соотносилось с традиционными преданиями, культовыми празднествами. Все последующие восемь веков – с 3 го до н.э. по 5 н.э. – к мифу применялся литературный подход.

Особенное значение для последующих веков приобрело творчество Феокрита – создателя жанра идиллии (греч. «картинка, песенка»). У Феокрита были и городские сценки с обычными, неприметными жителями в качестве персонажей, но наиболее важны его буколические идиллии (римское «пастораль ») – поэтические состязания пастухов на лоне прекрасной природы. (Место действия – Сицилия, Кос). Буколический комплекс – не просто нарядная картинка, эстетизация и стилизация пастушеской жизни, но тоска поэтов всех времен по гармонии природы, человека, его труда и его чувств, по простоте и безыскусности. (Теперь идиллией называем стихотворение простого, грациозного, умиротворенного содержания). См Феокрит, «Полифем и Галатея» - ироничная трактовка буколики.

В это время создан и немалый пласт эллинистической прозы (историографической, фантастической о путешествиях и др.). Здесь много имен, но мало великих имен. Эллинистические писатели не получили у греков значения классиков. Говорят об исчерпанности жизненных сил античного греческого мира. Закат античности затягивается вследствие римских завоеваний, усвоения Римом эллинистической культуры. Лосев А.Ф.: «В истории культуры очень часто бывают такие эпохи разложения, которые гораздо богаче и продолжительнее классических эпох. Если говорить о классике в узком смысле слова, т.е. о времени между греко-персидскими войнами и Пелопоннесской войной, то вся эта классика займет каких-нибудь 2 или 3 десятилетия. В сравнении с этим то, что мы называем эллинизмом, т.е. разложением греческой классики, занимает огромный промежуток времени с 4-го века до н.э. и кончая 5-м веком н.э. Таким образом, эллинизм существовал по крайней мере 900 лет. И тем не менее эллинизм есть все же в своей последней основе не что иное, как постепенное разложение греческой классики».

ГРЕЧЕСКАЯ ЛИТЕРАТУРА ЭПОХИ РИМСКОГО ВЛАДЫЧЕСТВА

Уже в 146 г. до н.э. материковая, балканская Греция превращается в римскую провинцию; был взят и разрушен богатейший город Коринф. Противостояние закончилось покорением и остальных областей греческого мира. В строгом смысле слова римский период греческой литературы начинается со времени полного подчинения Риму всех греческих областей, т.е. с 30 г. до н.э., когда был присоединен Египет. Внеиталийские провинции управлялись проконсулами, наделенными неограниченной властью; бесконтрольное хозяйничанье вело к разорению провинций, приближало упадок античного мира. Многие образованные греки перебираются в Рим из разоренной отчизны.

В культуре этого времени – соединение греческих и римских элементов, кроме того, в поток собственно античной культуры вливаются восточные начала. Характерная черта – синкретизм во всех областях духовной жизни: науке, философии, религии, искусстве. Большинство философов, ораторов, писателей – не греки чистой крови, но уроженцы эллинистических держав (Малой Азии, Сирии, Египта, даже далекого Понта). Но все ими созданное входит в историю древнегреческой литературы, не только потому, что объединяется общим – древнегреческим языком, но и вследствие общности стилевых черт, общности системы образования – из Афин она распространяется по всему эллинизированному, а затем и всему романизированному миру. Ее принято называть «риторической школой», через нее проходит практически вся молодежь высших классов. (Лукиан, древнегреческий писатель родом из сирийского города Самосаты, подчеркивает: «Риторика воспитала меня и ввела в число эллинов»). Софисты – публичные ораторы и преподаватели искусства красноречия – характерная фигура этого времени.

Литературная стилистика этой эпохи пребывает под влиянием двух тенденций – азианизма и аттикизма. Азианизм – восточная высокопарность, цветистость, манерность. Азианизм встречает противодействие со стороны аттикистов, которые требуют возвращения к стилю афинских ораторов и писателей классической поры. Культ чистого аттического языка рассматривается как важнейшее орудие для овладения литературным наследием прошлых веков. Это и стремление возродить величие и державность Греции. Грек по-прежнему горд своей культурой, своим эллинством. Возрастает значение общеэллинских состязаний, почитание дельфийского оракула.

Особенность, отличающая греческую литературу эпохи римского владычества от литературы классической Греции и произведений эпохи эллинизма: небольшое число чисто поэтических произведений, угасание лирики и драмы. Преобладают прозаические жанры: античный роман как образец приключенческих и фантастических фабульных повествований, сатирические диалоги в прозе, научно-художественные произведения.

Важное место принадлежит уроженцу г.Херонея в Беотии Плутарху (1-2 вв. н.э.), создателю жанра жизнеописания («Параллельные жизнеописания» - серия парных биографий греческих и римских деятелей: Александр Македонский – Юлий Цезарь; Демосфен – Цицерон и т.д.) с его кредо «Великим натурам бывают присущи не только великие доблести, но и великие пороки» (биография Антония). В биографии Македонского говорится, что иногда характер человека лучше раскрывается в незначительном поступке, в остром слове, шутке, нежели в осаде городов и кровопролитных сражениях. Плутарха ценили последующие века за созданный им идеал доблести и гражданственности. Сюжеты из его биографий черпала литература последующих веков. Плутарх оставил также труд «Moralia» («Моральные трактаты») на этическую тематику, где широко использовал философскую продукцию прошлых веков, в т.ч. и не дошедшую до нас.

Сатирик Лукиан (2-й в.н.э.) получил от Энгельса прозвище «Вольтер классической древности» за нещадную критику всех областей современной ему духовной жизни: риторики, ораторов, философов, религий и священнослужителей. В его творчестве отражен идейный упадок античного мира, предшествовавший краху экономическому и политическому. В молодости Лукиан много путешествовал, вел жизнь странствующего софиста – оратора-философа. Насмешкой над увлечением риторикой и ее бессодержательными, но изысканными творениями звучит речь «Похвала мухе» - риторический парадокс , посвященный восхвалению предмета, явно никакой похвалы не заслуживающего (см. в эпоху Возрождения – Эразм Роттердамский, «Похвала глупости»). После риторики Лукиан подвергает критике бесконечные споры сторонников разных философских школ. При этом философский диалог, прежде служивший серьезным целям (сам Диалог жалуется на Лукиана: «Я размышлял о богах, о природе, о круговращении вселенной и витал где-то высоко над облаками, а сириец стащил меня оттуда»), становится жанром, включающим сатирическое содержание – сатирический диалог «Продажа жизней» - Зевс и Прометей бодро торгуют с аукциона руководителями философских школ. Положительную оценку у Лукиана получает только философ-киник Менипп («Разговоры в царстве мертвых»). Мифологически-религиозные представления также снижаются в интерпретации Лукиана (диалоги «Зевс трагический», «Разговоры богов» - своего рода скандальная хроника Олимпа). Чисто литературная пародия, созданная Лукианом - «Правдивая история».

Самый поздний жанр греческой словесности – роман, появившийся еще в эпоху эллинизма, но сформировавшийся окончательно во 2-м –3-м вв. н.е. Термином «античный роман» обозначают достаточно типичные произведения с устойчивой сюжетной схемой: необычайной красоты герой и героиня, зарождение любви, препятствия, разлука, приключения и злосчастья, испытание верности, стойкость, хэппи-энд. Такое повествование можно назвать любовно-авантюрным романом (Гелиодор, «Эфиопика»). Наибольшая слава выпала буколическому роману Лонга «Дафнис и Хлоя» - пасторальная атмосфера соединяется здесь с элементами новоаттической комедии (тайна рождения детей) и трогательным в своей первозданности и наивности описанием зарождения и расцвета любовного чувства между юными героями.

4-й и 5-й вв.н.э. отмечены сильным воздействием христианской догматики и апологетики на древнегреческом языке, но это уже не античная литература в собственном смысле слова. Перевод библии на древнегреческий называется «Септуагинта», т.е. перевод семидесяти толкователей. Произведения христианских писателей сосуществуют рядом с древнегреческой литературой, пользуются ее языком, но исходят из принципиально иной, нежели античная, картины мира. Вместе с тем, установка на героя-мученика, претерпевающего столько страданий, характерная для поздней античной словесности, роднит ее с особой разновидностью греко-восточного повествования, ареталогией, с будущими рассказами о святых мучениках христианства. Эстафету греческой словесности примет Византия, тогда как римская (латинская) возобладает в Западной Европе.

Поэзия. Поэзия раннего эллинизма, или так называемая александрийская поэзия, сразу переносит нас в другой мир. Поражает прежде всего почти полное отсутствие религиозного чувства или, точнее сказать, отсутствие намерения его выражать. Поэты изощряются на все лады, пользуясь то теми, то другими художественными методами; но в этих александрийских мифах нет даже того условного идейного реализма, который мы находим в период классики в отличие от абсолютного и буквального реализма древней мифологии. а) Остановимся прежде всего на Каллимахе, этом важнейшем представителе александринизма. В его гимнах мы находим меньше всего религиозности, но зато в них очень много учености, редких слов и выражений и отдельных мифологических мотивов, так что многое требует большого комментария. Кроме учености, гимны Каллимаха отличаются еще бытовизмом, который тоже совершенно чужд периоду классики. Наконец, обращает на себя внимание большая тщательность отделки изложения мифов у Каллимаха. Эта особенность в соединении с малыми формами очень ярко рисует нам эллинистическую специфику этого писателя. Таким образом, общая направленность в мифологии Аполлона, которую выработала рассмотренная нами классика, получает здесь ученое, бытовое и технически-утонченное выражение. Это является уже новой страницей в истории мифологии Аполлона. Рассмотрим в гимнах Каллимаха то, что относится непосредственно к Аполлону. Остановимся прежде всего на II гимне, специально посвященном Аполлону. Содержание его следующее. Вначале развивается тема о том, что Аполлон является только людям достойным (1-16). Весь мир восхваляет Аполлона (17-31). Подробно изображается вид Аполлона: на нем все золотое одеяние, обувь, пряжки, лук, колчан; с его кудрей каплет благодатный елей; и сам бог юн и прекрасен (32-41). Перечисляются его искусства - стрельбы, пения, пророчества, врачевания (42-46). Он - Номий (Пастушеский), потому что он пас стада у Адмета, и в это время скот давал двойной приплод (47-54). Он - основатель городов, причем в Ортигии он соорудил роговое основание и алтарь с роговыми же стенами (характерная негреческая черта) и в виде ворона летел перед народом, идущим в Ливию для основания городов (зооморфический рудимент) (55-68). Освещаются и другие типы Аполлона, особенно Карнсй- скнй, и говорится о местах его культа - Спарта, Фера, Кнрсна (69-96) - в связи с чем дается величание Аполлона (97-104) и говорится о бессилии зависти в отношении Аполлона (105-113). Отличаясь большой ученостью и обилием малоизвестных собственных имен, этот гимн Каллимаха дает для мифологии Аполлона немного; исключая некоторые намеки, в нем нет изложения пи одного сколько-нибудь важного эпизода из его мифологии. Известную ценность для мифологии Аполлона представляет IV гимн Каллимаха, который ввиду его меньшей известности и малой популярности мы изложим несколько подробнее. IV гимн Каллимаха, формально посвященный острову Делосу, в основном наполнен повествованием о рождении Аполлона на Делосе и особенно рассказом о странствовании и мучениях Лето перед рождением Аполлона и Артемиды. Весь гимн можйо разделить на четыре части. Первая часть (1-27) занята общим вступлением и общими восхвалениями острова. Делос - священнейший из островов, требующий воспевания себя по своему преимущественному праву, поскольку он оказался местом появления на свет такого великого бога. Никакие другие острова (даже связанный с именем Афродиты) не идут в сравнение с Делосом. Феб ненавидит того, кто забывает этот остров. Прочие острова защищены башнями, этот же остров - самим Аполлоном. Вторая часть гимна (28-54) посвящена истории Делоса. Оказывается, что когда все острова, отторгнутые от материка, получили свое твердое место на море, один только Делос не имел определенного места н плавал то ли в Эврнпе, то ли около мыса Суния. Назывался он тогда нс Делосом, но Астерией, потому что он подобно звезде упал с неба; и кроме того, он был той Астерией, сестрой Лето, которую некогда Зевс преследовал своей любовью и которая, упав на море в виде острова, этим способом избавилась от Зевса. В конце концов остров Астерия, плавая по Эгейскому морю, закрепился среди Киклад и стал убежищем для моряков и рыболовов. И только со времени рождения на нем Аполлона и Артемиды он стал называться Делосом, что значит «известный», «очевидный». Третья и основная часть гимна (55-274) посвящена изображению блужданий Лето перед ее родами и рождению Аполлона на Делосе. Здесь прежде всего изображается гнев ревнивой Геры, решившей помешать рождению детей от Лето и поставившей для этого двух соглядатаев на земле - Ареса и Ириду, в то время как на небе за Лето следила она сама. Соглядатаи угрожали всем городам и островам, запрещая принимать Лето (55-68). Ввиду этого принимать Лето отказываются Аркадия и весь Пелопоннес; отказывается принимать ее и Фива (т. е. Фивы), к которой еще пока нерожденный Аполлон из чрева матери обращается с предречением о том, что не она будет местом его рождения на земле, но что около нес он убьет дракона Пифона (69-102). Не принимает роженицу и Фессалия. Лето с пламенной просьбой обращается к фессалийским нимфам, к горе Пелиону и к реке Пенею. И только Пеней захотел ее принять и уже почти начал ее принимать, но Арес стал угрожать завалить его течение горами и поднял такой гром военным оружием, напоминающий стуки и шумы в мастерской Гефеста под Этной, что сама Лето просила его спасаться от Ареса и не принимать ее (103-152). После этого богиня направляется на острова. Но даже гостеприимнейшие из них вроде Эхинад или Коркиры тоже отказывают ей в приюте. Против острова Коса возразил из чрева матери в пространной речи сам Аполлон, предсказывая, что этот остров будет принадлежать другому богу. При этом, поскольку в дальнейшем идет речь о борьбе Птоломея Филадельфа с галлами, становится ясным, что Каллимах здесь грубо льстит своему покровителю Птоломею Филадельфу. Наконец, после отказа и всех прочих островов, приют богине дает Астерия, призвав ее к себе словами теплого участия; и Лето на этом острове сама обращается к Аполлону с просьбой о скорейшем рождении (153-214). Об этом событии Ирида тотчас же доносит Гере на Олимп раболепными словами. Она даже и сравнивается тут Каллимахом с верной охотничьей собакой. Однако Гера не собирается мстить Астерии, будучи ей благодарна за то, что та некогда предпочла Зевсу Море. Тут начинаются разного рода чудесные явления. С меоннйского, т. е. лидийского, Пактола на Делос прибывают лебеди, которые с звонкими криками семь раз облетают остров, после чего и происходит рождение Аполлона и Артемиды. Медное небо присоединяется к общему ликованию. Основания острова, а также круглое озеро, река Иноп и олива (около которых происходило рождение) делаются золотыми. Сам Делос произносит речь, в которой предсказывает свое будущее прославление, превосходящее даже коринфский мыс Керхнис, гору Киллену в Аркадии и остров Крит, связанные с именами Посейдона, Гермеса и Зевса (215-274). Четвертая часть гимна (275-326) опять возвращается к восхвалению острова. Его не попирают ни Элио, им Аид, ни кони Ареса. Из всех земель к нему шлют дары и оказывают почитание, и прежде всего, от рыжих арн- маспов были принесены дары через Додону и Евбею девушками Упнс, Локсо и Гекаэргей (как мы помним это - мотив из Геродота); после смерти последних они нашли почитание на острове, и молодежь приносила им на могилу свои волосы (тоже Геродот). Делос окружается хором островов. Хоры юношей воспевают на нем гимны Олена; девы пляшут на острове в честь бога; и заново украшается венками статуя Афродиты, некогда поставленная Тезеем после победы над Минотавром. Все моряки, и в любую погоду, при любых обстоятельствах останавливаются па Делосе для принесения жертв Аполлону, если им случается плыть мимо. Приветствие священному острову и приветствие Аполлону - заключительные слова гимна. Уже простой обзор содержания этого гимна Каллимаха свидетельствует о том, что поэт занят в нем не столько создаванием новых мифов, сколько расцвечиванием отдельных подробностей и весьма искусной отделкой того, что в классическом мифе отличалось большой простотой и рассказывалось весьма кратко. Кроме того, этот гимн Каллимаха, как и все прочие пять его гимнов, отличается всеми чертами эллинистической литературы: бедностью мифологического содержания, расцвечиванием изложения большими речами, ученостью, большой зависимостью от классики (например, от Гомеровских гимнов или Геродота) и, наконец, некоторого рода морально-сострадательским тоном. Некоторые интересные мелочи все же здесь сообщаются, так что в целом мифолог не без удовлетворения изучает этот гимн. Другой представитель ученой поэзии раннего эллинизма, Арат, в своих «Phainomena», т. е. «Небесные явления», ни разу не упоминает имени Аполлона, хотя в связи с описанием неба у него было много поводов заговорить об этом божестве. Просмотр древних схолиастов к Арату, собранных у Е. Maass, Commentariorum in Aratum reliquiae, Berol., 1898, обнаруживает, что этот недостаток у Арата часто восполняется схолиастами. Однако ввиду неизвестности хронологии этих схолиастов приводить из них ссылки для характеристики самого Арата было бы неправильно. б) Далее следует остановиться на А п о л л о н и и Родосском, который в своей «А р г о н а в т и к е» большое место уделяет Аполлону в связи с тем, что эллинистические поэты вновь обратились к древней мифологии, используя ее, правда, в целях проявления своей учености и риторического искусства. Иногда Аполлоний указывает на ряд древних черт Аполлона. Так, Летоид у него помогает в охоте (II, 698), является богом - пастухом - Номием, которому Медея водружает алтарь (IV, 1218); именуется Заревым (И, 686 и сл., 700 и сл.) и Светоносцем (Эглетом) (IV, 1714-1718). Кроме того, Аполлоний знает о связи бога с гиперборейцами, рисуя торжественную и грозную картину его возвращения домой из своих любимых мест (II, 674-685). Однако поэту известно, как Аполлон, лишенный хтонических черт, сам уничтожает таких чудовищ, как Титий (I, 759-762) и Дельфиний (Пифон) (II, 701-713). В связи с героизацией Аполлон помогает аргонавтам. Он - хранитель у берегов - Актейский (I, 435); помогает всходить на суда - Эмбасий (402). Он дает лук Эвриту (88) - к нему обращаются за помощью Фипей (I, 214-217) и Язон (IV, 1702-1713), подобно ему (III, 1283) и аргонавты (I, 435) возводят в знак благодарности алтари в стране Долионов (966 и сл.),мисов (1186) и вблизи Сфенелы (II, 927), а также приносят жертвы (I, 353). Сам Аполлон помогает Кадму (III, 1181) и Язону, подарив этому последнему треножники, охранять города (IV, 528-536), один из которых Орфей посвящает ливийским богам (1548-1550). Беотийцы и нисейцы почитают своим покровителем Аполлона. Пророчества Аполлона также связаны с его помощью героям. Он обучает Мопса пророчеству (I, 66 и сл.), а также своего сына Идмона (144), возвещающего его волю (436-439), дает пророческий дар Финею (II, 181), именуется «Прорицателем» (493), предрекая удачное путешествие аргонавтам (I, 301). Аполлон связан с искусством. Именно к нему в начале поэмы обращается автор (I, 1). Упоминаются также любовные связи Аполлона: с Киреной (II, 500-510), родившей ему Аристея, с нимфой Синопой, обманувшей бога (952), и с Коронндой, сына которой Асклепия он горько оплакивал (IV, 612-617), с Акакал- лидой, от которой у него был сын Амфитемид (1490-1493). Таким образом, у Аполлония Родосского Аполлон тесно связан с героической эпохой и по преимуществу все свои силы направляет на помощь героям - аргонавтам. Что же касается конкретного выражения этой мифологии, то она, как и у Каллимаха, отличается очень большой ученостью, приводящей, как мы сейчас видели в этой сравнительно небольшой поэме, к массе разного рода мифологических деталей, к разным редкостным мотивам и к Э({х|)ектной подаче отдельных, малозначащих сторон. Это не мешает тому, чтобы вся поэма и апол- лоновские мотивы в пей отличались красотой и большой занимательностью. Но только красота эта - уже не классическая. Материал из идиллий Феокрита незначителен. Встречаем простое обращение к Аполлону (V, 79); Аполлону приносится баран в связи с Карнеями (82 и сл.); Аполлон (XVII, 66-70) любит Делос «с темной повязкой» и близлежащий островок Ренею; Лин (XXIV, 105) - сын Аполлона; о платановой роще Аполлона-Номия, «самого совершенного бога» (XXV, 20-22). Из эпиграммы (XXIV, (XIX) 4-6 Блюмен.) на могилу Архилоха читаем: Музы любили его и любил его Феб дельфиец, видно, - Тик мелодичен и так искусен был. Слагать стихи и петь под звуки лиры. Можно пожалеть, что аполлоновских мотивов у Феокрита мало. Тогда мы имели бы здесь еще новую форму эллинистического Аполлона, наделенного эстетизмом и игривостью, свойственными поэзии Феокрита. в)УЛикофрона находим следующие материалы. Прежде всего интересное упоминание об Аполлоне как об отце Гектора (265). Этого мы не встречаем и у Гомера, у которого (Ил. X, 50) прямо сказано, что Гектор - «не сын ни бога, ни богини», но об отцовстве Аполлона читаем у С.тесихора (PLG, frg. 69) и Ивика (frg. 34), а также и у схолиаста к этому стиху Лико- фрона. Останки Гектора (1207-1210) Аполлон приказывает фиванцам вывезти из Офрииея. Точно так же Аполлон (313) - отец Троила, убитого у его собственного алтаря, и (570 и сл.) Ания, делосского жреца от Ройо. Упоминаются возлюбленные Аполлона: Кассандра в тюрьме вспоминает своп отказ Аполлону во взаимности и свое безбрачие подобно Афине (348-356); Аполлон отнял у Кассандры убедительность ее предсказаний (1454-1460), хотя ее предсказания и оставались правильными; после похищения Марпессы Идасом Аполлон (560-563) испытывает на себе силу его оружия. Калхас (426) назван лебедем Кипел, Койта и Молосса. Это наименование не представляет неожиданности, поскольку лебедь - священная птица Аполлона, играющая роль в его мантике. Употребленные здесь три эпитета, хотя и несомненно относятся к Аполлону, но, кроме последнего с локальным значением, не очень ясны (первый, может быть, «Разрушитель», второй же - «Постельный»), Оресту (137) Аполлон приказывает заселить Эолию. Аполлон строит с Посейдоном троянские стены для царя Лаомедопта, обманувшего их с выдачей платы (521-523). Наконец, очень интересно место (1416-1420), где Кассандра упрекает Аполлона в ложном пророчестве, потому что он в свое время приказал афинянам построить деревянные стены, и обвиняет его в союзе с Плутоном, поскольку он оказался виной гибели большого числа афинян во время нападения Ксеркса на деревянные Афины. Остальные тексты говорят либо о местах культа Аполлона, либо об эпитетах бога. Места культа: Дельфы (208), Кларос (1464) с Сивиллами, Дидимы (1379), Кумы (1278); Фимбрея (1464, 313). Эпитеты Аполлона у Ликофрона: больше локальные - (426) Молосский, (920) Питерский, (265) Пюйский, (562) Тнльфусский, (440) Деранский по Schol. -от местности около Лбдер, (522) Дримас (по Scliol.) - предположительно от местности Дримайя в Фокиде), Зостерий - («Поясной») по горе Зостер п Аттике, где (по Paus. I, 31, 1) Лето разрешила свой пояс перед рождением Аполлона; по другим предположениям - от Зостерий в Кимах; (1207) Лепсий или (1454) Лепсиен (туманный эпитет, может быть по одному Карийскому острову с культом Аполлона); (562) Орхией (по местности в Лаконике или Беотии), а также Скнаст (по местности в Аркадии), (448) Гилат - (Лесной) (Schol. Tzetzes) - по городу, на Кипре; возможны и другие предположения. Из прочих эпитетов Аполлона более или менее распространенными являются у Ликофрона - (208) Дельфиний и (1207, 1277) Врач; (208) Кер- доос - («Прибыльный»). Остальные эпитеты Аполлона у этого писателя состязаются между собой по своей непонятности и редкости, что вполне соответствует его туманному стилю, требующему для каждой строки специального исследования. Таковы эпитеты: (920) Алайос (может быть, от а1ё-р1апс - «блуждание») (Etyni. М. v. Alaios сообщает, что Филоктет по окончании своих странствований построил храм Аполлону Алайю и посвятил ему свой лук); (352) Форайос (то ли по Аттическому дему Форы, то ли от слова thoros - «семя» как умножатель стад); (1207) Терминтей (по терпентиновому дереву); (352) Орит (Horites - может быть, как бог солнца и времен года); сюда же отнесем и упомянутые выше - Кипей и Койт. Все эти эпитеты, как и многие из локальных эпитетов, стоит привести по одному тому, что они являются часто не только редкими, но и единственными и свидетельствуют о нагроможденно- тумаипом и изысканно ученом стиле мифологии у этого эллинистического писателя. Редкостные мотивы, как мы видели, встречаются у Ликофрона и в самой мифологии Аполлона. По ученой изысканности Ликофрон, может быть, наиболее яркий представитель александ- ринизма. Читать его можно только обложившись многими и притом весьма специальными справочниками и исследованиями. Александр Э т о л и й с к и й, современник Каллимаха и Феокрита, написал элегию «Аполлон», в которой бог пророчествовал о несчастной любви. Отрывок о несчастной любви жены М>обия, сына Нелея, сохранился у Парфения Микенского (Narr. ;,mat. 14). Но в нем о самом Аполлоне нет ничего. Другое "То произведение имеет интересное для нас название «Музы», ^юсть стихов из которого сохранил Авл Гелл и й (XV, 20). В них Лается характеристика Еврипида, но нет ни слова о музах.

а) Человек эллинистической культуры оказывался погруженным в бытовую жизнь. В широком смысле слова быт был всегда и везде, и без него вообще не существует человека. Есть свой быт у первобытных людей. Был свой героический быт в период мифологии. Имеется свой быт также в период подъема и расцвета культуры периода античной классики. Но все это – быт в широком смысле слова. Быт эпохи эллинизма является бытом, исключающим всякую мифологию или магию, всякое свободное социально-политическое творчество; другими словами, это быт, ограниченный узкими интересами субъекта, интересами семьи или общества, но только в условиях полного аполитизма.

Такой быт не был известен в Греции до эллинизма, если не говорить о многих намеках на него, восходящих еще к Гомеру и Гесиоду ; и только теперь, в условиях аполитизма и падения всякого религиозно-мифологического мировоззрения, возник глубочайший интерес к такого рода бытовому человеку, к его нуждам и потребностям и к его собственным, но уже чисто бытовым идеям.

Такого рода бытовизм литературе удобно было изображать прежде всего в комедии, но не в древней аристофановской комедии, тоже слишком перегруженной всякого рода общественно-политическими и религиозно-философскими идеями. Для изображения нового быта появилось то, что в истории литературы носит название новоаттической комедии, талантливым представителем которой был Менандр Афинский.

Другим жанром эллинистической литературы, где тоже процветало изображение быта (правда, в соединении и со многими другими тенденциями), был греческий и римский роман, как раз появившийся в эллинистически-римскую эпоху. Мотивы любви и брака, семьи, воспитания и обучения, профессии и общественного поведения человека, а также всякого рода интриги и приключения – вот те излюбленные темы новоаттической и римской комедии.

В эллинистической литературе попадается и жанр мелких бытовых сценок, каковы, например, «Мимиямбы» Герода. Бытовизм доходит в эпоху эллинизма и до воспевания маленького человека, до поэтизации его мелкой обыденной и трудовой жизни. Таковы эпиграммы Леонида Тарентского.

б) Переходя от быта к более глубокому утверждению личности в период эллинизма, сталкиваемся с очень развитой и углубленной внутренней жизнью субъекта вместо простоты, наивности и часто суровости человеческого субъекта периода классики. Можно сказать, что в эпоху эллинизма человеческая личность прошла почти все те формы самоуглубления, которые отмечаем и в новоевропейской литературе. Сходство здесь оказывается иной раз настолько разительным, что некоторые исследователи вообще считают эллинистическую эпоху чем-то вроде буржуазно-капиталистической формации. Однако это глубоко неверно. Нужно твердо помнить, что эллинистическая эпоха была ограничена рабовладельческой формацией и потому ей вовсе не были знакомы те формы личного самоутверждения и самопревознесения, тот разгул страстей, чувств и настроений и та безудержная фантастика, с которой мы встречаемся в литературе нового времени. В период эллинизма мы находим только элементы тех индивидуалистических направлений, которые нашли себе место в литературе нового времени, элементы гораздо более скромные, гораздо более ограниченные и гораздо менее яркие.

Прежде всего здесь получает весьма интенсивное развитие научная или наукообразная литература. Появляются труды Евклида по геометрии, Архимеда – по математике и механике, Птолемея – по астрономии, многочисленные труды по истории, географии, филологии и. т. д. Это то, чего античная классика или просто не знала, или знала в достаточно наивной форме.

Но эллинистическая ученость проникла и в область самой поэзии, создавая в ней сильно формалистическую тенденцию. Поэты эпохи эллинизма всячески стремятся показать свою ученость и пишут либо поэмы, посвященные науке уже по самой своей тематике, как, например, поэма Арата о небесных светилах, либо произведения по теме своей мифической или поэтические, но наполненные всякого рода ученостью и архаическими редкостями (таковы, например, гимны Каллимаха , понимать которые можно только с помощью специальных словарей).

Более углубленно изображались всякого рода чувства и настроения. Если под сентиментализмом понимать любование своими собственными чувствами, а не той объективной действительностью, которая их вызывает, то такого сентиментализма, по крайней мере в элементарной форме, было сколько угодно в эллинистической литературе. Феокрит в своих идиллиях меньше всего рисует реальных пастухов с их тяжелой трудовой жизнью. В небольшой поэме «Гекала» (дошедшей до нас только в виде фрагмента) Каллимах изображал трогательную встречу знаменитого мифологического Тесея со старушкой Гекалой, приютившей его во время путешествия за марафонским быком и умершей ко времени его возвращения. Описанные здесь чувства граничат с весьма глубоким художественным реализмом.

Понимая под романтизмом стремление в бесконечную даль и тоску по далекой возлюбленной, у того же Феокрита найдем и тип романтика (правда, весьма специфически обрисованный).

Эстетизм нашел для себя в эллинистической литературе самые подходящие условия. Можно указать на писателя II-I вв. до н. э. Мелеагра Гадарского, давшего образцы весьма тонкого эллинистического эстетизма. Таковы, например, нежная эстетическая картина весны в стихотворении Мелеагра или какого-то его подражателя; значительная часть обширной эпиграмматической литературы эллинизма (образцы у Асклепиада Самосского); почти вся анакреонтика, состоящая из нескольких десятков изящнейших миниатюр любовного и застольного характера.

Психологизм был весьма сильно представлен в эллинистической литературе. Чтобы узнать эллинистические методы изображения любовных чувств, следует прочитать «Аргонавтику» Аполлония Родосского , где дана последовательная психология этого чувства, начиная с самого первого момента его зарождения.

в) Эллинизм богат также изображениями и личности в целом. Прозаическими образцами этого рода литературы являются «Характеры» Феофраста (ученика Аристотеля, III в. до н. э.) и знаменитые «Жизнеописания» Плутарха (I-II вв. н. э.).

г) Наконец, не замедлила прийти на помощь самоутверждающейся личности и философия. Три основные философские школы раннего эллинизма – стоицизм , эпикурейство и скептицизм (Средняя и Новая Академии) – наперерыв стараются оградить человеческую личность от всяких жизненных невзгод и волнений, обеспечить ей полное внутреннее спокойствие как при жизни человека, так и после нее и создать такую картину мира, при которой человек чувствовал бы себя беспечно. Эту внутреннюю свободу и самоудовлетворенность человеческой личности упомянутые три философские школы эпохи эллинизма понимали по-разному: стоики хотели выработать в человеке железный нрав и отсутствие всякой чувствительности к ударам судьбы; эпикурейцы хотели погрузить человека во внутренний покой и самонаслаждение, избавлявшее его от страха перед смертью и будущей его судьбой после смерти; скептики проповедовали полное отдание себя на волю жизненного процесса и опровергали возможность что-нибудь познавать. При всем том, однако, сразу же бросается в глаза общая эллинистическая природа всех этих трех философских направлений. Она сводится к охране человека от треволнений жизни и к проповеди непрестанного самовоспитания, что особенно бросается в глаза, поскольку герой прежних времен, будь то общинно-родовой богатырь или герой восходящего классического полиса, не только воспитывался героем, но уже с самого начала таковым рождался.

Таким образом, эллинистическая эпоха характеризуется, с одной стороны, небывалым в античности универсализмом, доходящим даже до обожествления царской власти, а с другой стороны, небывалым индивидуализмом, утверждающим мелкую повседневную личность в ее постоянном стремлении стать самодовлеющим целым. Это особенно заметно в эллинистическом искусстве, где мы впервые находим в античности огромные построения и в то же время небывалую детализацию художественных образов, доходящих до пестроты и крикливой аффектации. Между прочим, в отличие от диалектов классического времени, в эпоху эллинизма появляется язык, общий для эллинизированных стран, который так и называется в науке «общий» (койнэ), что, однако, не мешало, например, Феокриту извлекать тончайшие художественные нюансы именно из прежних и раздельных диалектов греческих языков.