Публицистика – нарративные памятники, посвященные обсуждению в литературной форме тех или иных вопросов политической, социальной, церковной жизни. В России публицистика развивается как жанр в XV–XVII вв.

К памятникам политической публицистики относятся прежде всего генеалогические легенды о происхождении династии Рюриковичей, изложенные в так называемой "Чудовской повести" (конец XV в.), "Послании" Спиридона-Савы (1511 – 1523), "Сказании о князьях Владимирских" (1530-1540-е гг.).

Согласно легендам, римский император Август разделил вселенную между своими родственниками. Одному из них, по имени Прус, достались города на балтийском побережье, в районе Вислы и Немана. По его имени эта земля стала называться Пруссией. Потомок Пруса Рюрик был приглашен на престол новгородцами и заложил основы могущества и процветания Русского государства. Тем самым династия Рюриковичей по данной легенде происходила от императоров Великого Рима, от кесаря Августа.

В образе Рюрика воплощена воля земли, нуждающейся в государстве. Князь-варяг, потомок Пруса, сливается с пригласившими его славянами, становится их защитником. Представители династии Рюриковичей посвятили свои жизни делу возвышения Руси. За благочестие русских князей император Византии Константин Мономах почтил их царскими дарами: шапкой, бармами и другими предметами, которыми венчал на царство русского князя Владимира Всеволодовича (получившего прозвище "Мономах") константинопольский патриарх Неофит.

Генеалогические легенды, изложенные в рассматриваемых памятниках, получили распространение в русском нарративе. Они встречаются в посольских книгах, на страницах летописей, в эпистолярных памятниках. С их помощью обосновывался статус династии Рюриковичей, легитимизировались внешнеполитические акции. Данные произведения оказали большое влияние на искусство (сюжет на тему даров Константина Мономаха лег в основу росписи Золотой палаты Московского Кремля).

Около 1523–1524 гг. монах псковского Елеазарова монастыря Филофей написал послание, направленное против немецкого врача и астролога Николая Булева. Последний утверждал, будто бы в христианском мире первенство принадлежит католическому Риму. В качестве контраргумента Филофей выдвинул концепцию "длящегося, переходящего Рима": был "1 Рим" – Великий Рим, после его падения возник "II Рим" – Константинополь. После его гибели в XV в. центром истинного христианства стала Москва , которая достойна называться "III Римом".

Эти идеи были не новы. Первым концепцию перехода "III Рима" из Константинополя в Москву четко сформулировал в 1492 г. московский митрополит Зосима. Теория Зосимы – Филофея носила не политический, а сугубо религиозный характер. В ней обосновывалась роль Руси как последнего прибежища подлинной веры. Данная доктрина также содержала эсхатологические черты: в ней утверждалось, что "Четвертому Риму не бывать", т.е. на Московском царстве закончится мировая история. Вплоть до 1580-х гг. идея "Москва – III Рим" имела весьма слабое хождение. Ее расцвет связан с учреждением в 1589 г. Пятой московской патриархии, когда слова Филофея обрели новое звучание.

В конце XV – XVI в. в большей степени, чем теория "Москва – III Рим" было распространено учение о русском народе как о новом богоизбранном народе – Новом Израиле. Эти идеи восходят еще к русской церковной средневековой литературе, но в обозначенный период наиболее ярко их выразил ростовский архиепископ Вассиан Рыло (ум. 1481) в знаменитом

"Послании на Угру" 1480 г., адресованном великому князю Ивану III. Вассиан призывал государя сопротивляться Орде, хану Ахмату, сравнивал его с библейскими персонажами – Моисеем, Иисусом Навином, царем Давидом, а также византийским императором Константином. Победа над татарами, свержение ига означали исполнение высокой миссии, знак того, что русский православный народ – это Новый Израиль, которому суждено сыграть в истории ту же роль, что и Израилю ветхозаветному.

Одним из наиболее интересных и в то же время загадочных светских публицистов XVI в. был Иван Пересветов, написавший "Малую челобитную" и "Большую челобитную", обращенные к Ивану IV. В них он в иносказательной форме изложил проект преобразований Русского государства. Многие из предложений Пересветова были воплощены в жизнь в ходе реформ 1550-х гг.

О самом Иване Пересветове мы знаем крайне мало. Известно, что он в 1520–1530-х гг. служил разным монархам: венгерскому королю Яну Заполье, чешскому королю Фердинанду I Габсбургу, молдавскому господарю Петру IV. В 1530-х гг. Пересветов приехал в Москву, поступил на службу (его по социальному происхождению иногда называют "дворянским публицистом"). Дальнейшая судьба Пересветова неизвестна. Возможно, он подвергся царской опале и был репрессирован.

В течение нескольких лет Пересветов писал свои сочинения: "Сказание о книгах", "Сказание о Магмет-салтане", "Первое предсказание философов и докторов", "Малая челобитная", "Второе предсказание философов и докторов", "Сказание о царе Константине", "Большая челобитная". Он также произвел литературную обработку "Повести о взятии Царьграда в 1453 г." Нестора Искандера. Все эти произведения неизвестны в списках XVI в. и дошли только в списках XVII в., когда к ним было добавлено созданное на основе работ Пересветова в 1620–1630-х гг. компилятивное "Сказание о Петре, воеводе волошском". Ряд исследователей, ссылаясь на данное обстоятельство, считают авторство Пересветова сомнительным и приписывают его сочинения другим авторам. Например, Д. Н. Альшиц считал, что под псевдонимом Ивана Пересветова скрывался сам царь Иван Грозный или, возможно, временщик Алексей Федорович Адашев.

Тематика публицистики Пересветова распадается на несколько направлений. Публицист придерживался собственного видения мирового исторического процесса, которое он полагал в синергии – слиянии человеческого и Божественного начал, каждое из которых по-своему творит историю. Иван Пересветов писал о Божьем Промысле, руководящем судьбами мира, о Боге в его отношениях с человеком. В иносказательной форме автор говорил о путях преобразования страны. Главным инструментом для их осуществления должна быть "царская гроза", "правда" – сильная, справедливая власть ("Бог не веру любит – правду"). А. В. Каравашкин писал: "Правду надо понимать в данном случае не как “идею соразмерности наград и наказаний”, не как синоним “общественных преобразований”, политических реформ... а как совокупность Божьих заповедей, как норму жизни, имеющую единственный Божественный источник: “Истинная правда – Христос Бог наш”". Иными словами, публицист призывал к христианской справедливости, утраченной, с его точки зрения, в современный Пересветову греховный век.

"Государству без грозы, что коню без узды", – писал Пересветов. Ошибки монарха, следование советам злых, лукавых советников, "сребролюбцев", ведет к гибели царств. Так пал Царьград. Ленивые, жестокие, жадные вельможи вокруг престола – это истинные слуги Дьявола. Напротив, по выражению А. В. Каравашкина, "служить царю самозабвенно, вплоть до исключительного самоотречения и мученичества, значит сохранить свою душу, оберегая веру". Недаром Пересветова называют идеологом русского служилого дворянства, которое не видело другого смысла своей жизни, кроме того, что "головы за государево дело класть".

Другим заметным публицистом XVI в. был Ермолай-Еразм (Ермолай Прегрешный). Мы очень мало знаем о его биографии. Известно, что он какое-то время жил в Пскове, возможно, был служителем дворцового кремлевского Спасского собора, затем в 1560-х гг. постригся в монахи. Среди его публицистических произведений надлежит назвать "Моление к царю", "Благохотящим царем правительница", "Главы о увещании утешительным царем", "Поучение к своей душе", "Слово о рассуждении любви и правде" и т.д. Ермолая-Еразма иногда называют одним из первых русских гуманистов. Он предлагал царю провести реформу налогообложения и обеспечения земельным жалованием служилых людей, а также сочувствовал крестьянам и призывал царя править в интересах благополучия всех людей. Наиболее отрицательно Ермолай относился к разбогатевшим и эгоистичным вельможам.

Церковная публицистика в XVI в. развивалась прежде всего в контексте споров нестяжателей и иосифлян, борьбы с ересями и полемике с иными конфессиями: "латинянами" (католиками) и "люторами" (протестантами).

Лидер нестяжателей Нил Сорский (ум. 1508) оставил в основном послания, в которых отстаивал скитническую модель монастыря и отсутствие у обителей земельной собственности как греховного "стяжания". Лидер иосифлян Иван Санин, в монашестве Иосиф Волоцкий (ум. 1515), был более энергичным и плодовитым публицистом. Его главным сочинением против еретиков, новгородско-московской ереси жидовствующих была "Книга на новгородских еретиков", в рукописях XVII в. обычно называющаяся "Просветитель". Кроме данного сочинения, антиеретической полемике были посвящены и другие произведения Иосифа: "Послания иконописцу" и другие тексты в защиту икон, "Сказания о скончании седьмой тысящи" (на эсхатологическую тему), "Рассуждение об иноческом жительстве", "Слово об осуждении еретиков", "Слово о благопремудростных коварствах", "Яко не подобает святым Божиим церквам обид творити" и т.д. Иосиф выступал идеологом "воинствующей церкви", стремящейся активно вмешиваться в светскую жизнь и политику. Церковное служение рассматривалось им как "Божье тягло", недаром Иосифа обвиняли, что он хочет превратить церковников в некий аналог служилого дворянства на службе Небесам. Поскольку весомую роль в миру могла иметь только богатая церковь, Иосиф последовательно выступал за "стяжание" богатств и обретение церковью земельных владений.

Другим крупным церковным публицистом был Василий Иванович Патрикеев (1470–1531), воевода Ивана III. В 1499 г. род Патрикеевых попал в опалу по обвинению в участии в дворцовом заговоре, и Василий Иванович был пострижен в монахи в Кирилло-Белозерском монастыре под именем Вассиаиа. В. И. Патрикеев попал под идейное влияние лидера нестяжателей Нила Сорского и вскоре сам стал одним из виднейших идеологов нестяжательства. Вассиан является автором пяти публицистических произведений: "Собрание некоего старца", "Ответ кирилловских старцев", "Слово ответно", "Слово о еретиках" и "Прение с Иосифом Волоцким", в которых отстаивает нестяжательские взгляды на проблему церковного землевладения и предлагает более мягкое отношение к еретикам (их надо было не уничтожать, а перевоспитывать). Вассиан был одним из немногих авторов XVI в., который обратил внимание на положение крестьян в монастырских хозяйствах.

Крупным представителем церковной публицистики был Максим Грек (1470–1555), приехавший в Москву из греческого Ватопедского монастыря по приглашению великого князя Василия III в 1516 г. для перевода Толковой псалтыри. Максима Грека не выпустили из России, и он стал монахом московского Чудова монастыря, собрал вокруг себя целый интеллектуальный кружок и принимал участие в церковной полемике своего времени, которая велась вокруг как богословских вопросов, проблем церковной книжности, так и в рамках полемики нестяжателей и иосифлян по церковному землевладению.

Максим Грек много выступал с публицистическими сочинениями против других христианских конфессий (католичества, протестантства, армянской церкви) и против представителей других религий (иудеев, мусульман, язычников). Он обличал проекты унии католической и православной церквей, критиковал "заблуждения" латинской церкви как вредную ересь. Максим Грек также боролся с астрологами ("Слово противу тщащихся звез- дозрением предрицати о будущих и о самовластии человеком", "Послание к некоему иноку, бывшему в игуменех, о немецкой прелести, глаголемой фортуне, и о колесе ея"), утверждал, что человек обладает свободой воли, и его судьба зависит от него самого и от Бога, но не от расположения звезд.

Максим Грек выступал с позиций нестяжателей ("Стязание о известном иноческом жительстве", "Слово душеполезно зело внимающим ему"). Как пример для подражания им приводились западные нищенствующие монастыри францисканцев и доминиканцев ("Повесть страшна и достопаметна...").

Максим Грек посвятил ряд сочинений теме государственной власти ("Главы поучительные начальствующим правоверно", "Слово к начальствующему на земли"). Он пытался перенести на русскую почву византийские политические учения, в частности, Юстиниана и Агапита. Мыслитель отстаивал идею гармонии светских и духовных властей, значимость советников в управлении государством. Идеалом правителя для Максима Грека был Александр Македонский.

Максим Грек критиковал существующие в России порядки: в "Слове, пространнее излагающее с жалостию нестроения и безчиния царей и властей последнего жития" Россия изображена в образе вдовицы, окруженной дикими зверями. Ее зовут "Василия", т.е. "Царство" (от греч. титула императора – василевс ). Она в таком ужасном положении, потому что ее рвут на части и обижают властолюбцы, нс заботящиеся о благе подданных. Ученые видят в этом публицистическом произведении аллегорию политического кризиса, наступившего в России в период после смерти Василия III и малолетства Ивана Грозного.

Памятником церковной публицистики XVI в. была "Валаамская беседа", также посвященная проблеме церковного и монастырского землевладения. Автор отстаивал идею о том, что монахи уже как бы погребены заживо, отреклись от мира, и зачем им тогда вмешиваться в мирские дела и владеть вотчинами? Самодержец не должен делить власть с монахами!

Памятники публицистики являются историческим источником прежде всего по истории культуры, истории идей, которые волновали интеллектуалов Московской Руси, истории социально-политической полемики, проектов преобразований, истории духовных исканий и т.д. Вместе с тем, поскольку в них обсуждаются проблемы, стоявшие перед обществом, они могут содержать информацию и по конкретным сюжетам исторического процесса (например, развитие спора нестяжателей и иосифлян, история ересей в России и т.д.).

Значительное развитие русская политическая мысль получает в трудах Владимира Мономаха , который вошел в историю не только как выдающийся государственный и военный деятель Древней Руси, но также и как автор нескольких сочинений. Его знаменитое “Поучение” – это не только свод бытовых нравственных советов, но и политическое завещание князя. Владимир Мономах выдвигает задачи общегосударственного порядка, считая обязанностью князя заботу о благе государства, о его единстве. Он призывал прекратить междоусобицы, предупреждая, что из-за них “погибнеть земля Руская...”.

В целом “Поучение” окрашено личным чувством. Владимир – это не только государственный деятель, но и чувствующий, остро переживающий жизненные события человек. Его волнует проблема этической ответственности человека за происходящее, проблема сохранения сострадания, справедливости, чести, трудолюбия. Его “Поучение” в полной мере можно назвать одним из первых публицистических произведений.

Немалое литературное наследство оставил и Кирилл Туровский . Большое количество дошедших до нас произведений, свидетельствует о значительной популярности сочинений этого древнерусского мыслителя в русском обществе. Особый интерес представляет "Притча о человеческой душе и теле", в которой автор, в символически-аллегорической форме раскрывая суть взаимоотношений тела и души, поднимает духовно-нравственные проблемы. Вывод, который делает Кирилл Туровский из своих рассуждений, однозначен: каждый человек должен крепить свою душу и изгонять телесные искушения, только тогда перед ним откроются врата Царства Небесного.

Даниил Заточник – один из самых загадочных древнерусских авторов. В “Молении” в образной форме иносказаний и афоризмов автор саркастично изобразил быт и нравы своего времени, трагедию незаурядного человека, которого преследуют нужда и беды. Даниил Заточник – сторонник сильной и “грозной” княжеской власти, к которой он обращается с просьбой о помощи и защите. Даниил выше всего ставит интеллектуальную силу человека, встает на защиту человеческого достоинства. Мудрый человек, стремясь выбраться из бедственного, безвыходного положения, не может и не должен поступаться своим человеческим достоинством, идти против своей совести.

Нравственность и политика тесно переплетаются в “Слове о полку Игореве” . Сознание необходимости единения, совместных действий против половцев, призыв к воскрешению старых идеалов “братолюбия” - вот что находится в центре внимания автора. Это произведение является политической речью, написанной в жанре политической риторики и предназначенной для оглашения на княжеском съезде.

Событиями монголо-татарского нашествия вызвано появление в древней литературе поэтического произведения “Слово о погибели Русской земли” . Оно по теме и стилю перекликается со “Словом о полку Игореве”. Эти памятники имеют много общего: высокий патриотизм, проявление национального самосознания. Центральная тема “Слова о погибели Русской земли” – скорбь о Русской земле, поруганной иноземными захватчиками. Тема эта развернута автором на основе контрастного противопоставления разорения Руси и ее недавнего прошлого.

Серапион – самый видный церковный проповедник XIII века. От его творчества сохранилось 5 поучений – яркие памятники трагической эпохи. В трех из них автор рисует живую картину разгрома и бедствий, обрушившихся на Русь, считает их Божьей карой за грехи, проповедует путь спасения во всенародном покаянии и нравственном очищении. В двух других поучениях он обличает веру в колдовство и грубые суеверия. Это один из прекрасных образцов древнерусского церковно-учительного красноречия.

Можно сделать вывод, что произведения древнерусской литературы не только остро реагируют на политические события в стране, но и поднимают духовно-нравственные проблемы.

Публицистика XIV – XVII веков

Идея единения народа не утратила своей актуальности и в последующий период – с XIV по XVII века, но приобретает новый аспект: народ должен объединиться не только для защиты государства, но и для управления им, то есть необходимо создание сословно-представительной монархии как наилучшей формы правления для России.

Стремление оправдать борьбу Ивана Грозного против боярства и доказать необходимость сильной самостоятельной самодержавной власти наиболее ярко выразилось в сочинениях Пересветова И.С. – публициста конца XVI и начала XVII века, автора “Эпистолы” и “Большой челобитной”. Пересветов выдвигает принцип равенства всех перед лицом государя, борется против неравенства по рождению и выступает за неравенство, создаваемое самим правительством, награждающим лучших.

“Русское слово” – одно из самых ярких демократических изданий 60-х годов. Журнал этот, выходивший в течение шести лет, пользовался большим авторитетом у передового читателя. По всем основным проблемам общественно-политической жизни в период своего расцвета (1863–1865 гг.) “Русское слово”, хотя и не всегда последовательно, но страстно и самоотверженно, отстаивало революционно-демократические позиции. На его страницах развернулась деятельность Д.И.Писарева – выдающегося революционера, замечательного литературного критика и публициста, талантливого пропагандиста естествознания.

Практически все политические или общественные явления второй половины девятнадцатого века нашли своё отражение в творчестве Ф.М.Достоевского . На страницах романа “Преступление и наказание” он полемизирует с революционерами-демократами, нигилистами, сторонниками других идей, получивших распространение в 60-х годах XIX века. В 1876 году, основывает и начинает единолично выпускать отдельное издание по типу ежемесячного журнала под названием “Дневник писателя”. Этот журнал имел необыкновенный успех у читателей, умножая славу Достоевского - писателя и публициста.

Публицистическая и редакторская деятельность М.Е. Салтыкова Щедрина в “Отечественных записках” явилась новым этапом той работы, которую он начал еще в “Современнике. В публицистических циклах “Признаки времени” и “Письма о провинции” Салтыков-Щедрин, как бы подводя итог послереформенному десятилетию, ставит вопросы, волновавшие всех сотрудников и читателей “Отечественных записок”: что изменилось в жизни России после реформы 1861 г.? Почему общественный подъем 60-х годов не принес ожидаемых результатов? В чем причина неудачи революционного движения? Писатель увидел причину неудачи борьбы в том, что слишком неоднородно было “движение реформаторов”, как он условно называл движение 60-х годов. Хотя крепостное право юридически было отменено, сатирик утверждал, что крепостное право живет во всем - “в нашем темпераменте, в нашем образе мыслей, .... Все, на что бы мы ни обратили наши взоры, все из него выходит и на него опирается” . Одной из главных тем его литературной деятельности становится разоблачение либерализма. Безразличие к насущным вопросам современности, стремление к личному благополучию господствует в либеральном обществе. Но именно эти качества и определяют их будущее поражение, считает писатель .

Заключение

Публицистические произведения - это отражение эпохи, злободневных тем времени, поэтому они тесно связаны с историческими, экономическими и социальными процессами, происходящими в стране.

Основными темами произведений древнерусской литературы является проблема единения народа перед лицом внешней опасности, а также духовно-нравственные проблемы.

Одной из наиболее важных тем для церковных публицистов XII–XIII веков стала тема нравственности человека и его служения Господу, проблема человеческого достоинства и чести, нравственного очищения.

Публицисты XIV–XVI веков критиковали политический режим, выражали сочувственное отношение к тяжёлому положению крестьянства. И в эту эпоху не теряет значимости тема человеческого достоинства, ума.

Главный вопрос, который поднимают публицисты XVII–XVIII веков, – крестьянский. Особое внимание также уделяется падению нравственности правящих слоёв. Решение социальных и политических проблем авторы видят в просвещении народных масс.

Публицистика XIX века отразила бурную общественно-политическую жизнь России, и этот период можно считать окончательным оформлением её как самостоятельного литературного жанра.

Мы видим, что меняются эпохи, политические устройства общества, но для публицистики вечной остаётся тема духовной нравственности каждого человека и общества в целом.

Библиография

1. Забихова Ш. Публицистика как вид творчества//Электронный курс по журналистике "Массовая коммуникация" . - unesco.kz
2. Каравашкин А.В. Русская средневековая публицистика: Иван Пересветов, Иван Грозный, Андрей Курбский. - М. 2000.
3. Туманов Дмитрий Валериевич. Творим золотым пером. – Казань, 2000.
4. История русской журналистики XVIII-XIX веков. Под ред. проф. Западова. - М., 1973.
5. Есин Б.И. История русской журналистики XIX века. – М. 2003.

Публицистика XVI в. отражала по преимуществу борьбу внутри класса феодалов между дворянством и боярством. Дворянство в союзе с государственной властью выступало против реакционной части родовитого боярства, защищавшего свои права и земли от централизаторской политики государства.

Передовые дворянские публицисты считали себя заступниками общенародных интересов. Невольно в сочинения дворянских публицистов проникают некоторые ренессансные идеи и представления.

Один из самых интересных публицистов XVI в. — Иван Пересветов. Он был выходцем из Литвы, служил раньше у польского короля Сигизмунда I, у венгерского короля Януша, в Валашской земле у Петра IV Рареша и в Чехии у короля Фердинанда I Габсбурга.

Из Чехии он выехал в Москву и здесь выступал с различными публицистическими сочинениями, предлагая реформы и отстаивая равенство всех перед государством.

Как представитель нового, поднимающегося сословия — дворянства, заинтересованного в отмене старых привилегий, Иван Пересветов выдвигает принцип равенства всех перед лицом государя: «Все есмя дети Адамовы».

Он ставит в пример русскому царю турецкого султана Магмета, который велел принести к себе «полные и закладные» книги и сжег их. Любимые паши Магмета — бывшие рабы, и ему «ведома нет, какова они отца дети».

Как представитель служилого дворянства, выдвигаемого по личным заслугам, Иван Пересветов выступает против неравенства по рождению и за неравенство, создаваемое самим правительством, награждающим лучших: «Который воинник лют будет против недруга государева играти смертною игрою и крепко будет за веру христианскую стояти, — наставляет Пересветов, — ино таковым воинником имена возвышати и сердца им веселити, и жалованья им из казны своея государевы прибавливати; и иным воинникам сердца возвращати, и к себе их близко припущати, и во всем им верити, и жалоба их послушати во всем, и любить, аки отцу детей своих, и быти до них щедру».

Пересветов выступает за свободу страны. Он пишет: «Которая страна порабощена, те люди не храбры». Против чьего же насильства выступает Пересветов? Из всего контекста его сочинений ясно: против насильства и притеснения «вельмож», бояр.

Вопрос о свободе возник в сочинениях Пересветова в связи с необходимостью заменить феодальное ополчение регулярным войском.

Первое собиралось по принуждению, второе находилось на жаловании. Пересветов постоянно подчеркивает, что воевать надо за награду, а не по принуждению: «Воинника держати, как сокола чередити, и всегда ему сердце веселити».

В XVI в. постепенно и осторожно начинает отходить в прошлое теологическая точка зрения на человеческое общество. «Законы божественные» еще сохраняют свою авторитетность, но наряду со ссылками на библейские книги появляются вполне «ренессансные» ссылки на законы природы.

Проекты Ермолая-Еразма основаны на представлении о том, что хлеб — основа жизни хозяйственной, общественной и духовной. На естественный порядок вещей в природе, как на образец для подражания людям в общественной и государственной жизни, ссылаются ряд писателей XVI в. Иван Пересветов в своих писаниях почти не пользуется уже богословскими аргументами.

Развитие публицистики в XVI в. связано с верой в силу убеждения, в силу книжного слова. Никогда так много не спорят в Древней Руси, как в конце XV—XVI в. Развитие публицистики идет на гребне общественного подъема веры в разум, в возможность улучшить общество и государство доводами рассудка.

Эта вера в разум, в силу убеждения очень характерна для поднимающейся прогрессивной социальной группы — служилого дворянства. Она составляет характерную черту публицистики эпохи образования и укрепления централизованного государства и вместе с тем ту внутреннюю основу ее, которая позволяла спорить, убеждать, побуждала браться за перо, составлять проекты и предлагать реформы.

О значении книжного слова неоднократно пишет в своих сочинениях Иван Пересветов. В «Сказании о царе Константине» Пересветов считает, что основной причиной неудач Константина было то, что вельможи его — «ленивыя богатины» — дали ему прочесть неправильные книги, в которых проводилась мысль, что царь не должен ходить войной «на иноплеменническую землю»; «царь книги прочел да укротел».

С другой стороны, успехи султана Пересветов объясняет опять-таки влиянием книг — на этот раз правильных и мудрых.

Интересен и другой публицист XVI в. — Ермолай-Еразм, выступавший с защитой интересов крестьян. Вера в возможность установить социальную справедливость с помощью убеждения и доброй воли законодателя отличает сочинения Ермолая-Еразма, который предназначал свои сочинения для государя. К государю обращена его «Правительница» и «Моление к царю».

Вера в силу разума, в силу личного убеждения — характерная черта XVI в. Казалось, что достаточно убедить в чем-либо своих идейных противников или само правительсто, и жизнь станет развиваться на разумных началах, примет другое направление.

Эта вера в возможность достигнуть коренных преобразований простым убеждением всесильного монарха роднит русскую мысль XVI в. с западноевропейскими идеями просвещенной монархии.

Кроме веры в силу разума, для русской публицистики XVI в. характерна и другая новая черта: в сознание общества вошла мысль, что забота о благе населения — главная обязанность государя. Появилась идея ответственности государя перед народом. Эта идея была настолько сильна, что сам царь вступает в полемику со своими идейными противниками и заботится об идеологическом истолковании своей политики.

Царь Иван Грозный был темпераментным публицистом. Ему принадлежат два письма князю Андрею Курбскому, обширное послание в Кирилло-Белозерский монастырь, несколько дипломатических посланий иностранным государям и др. Свои сочинения Грозный делал доступными для чтения русских читателей; они переписывались от руки и читались в XVI и XVII вв.

В своих посланиях Грозный выступал за укрепление государственной власти против произвола боярства и церковных властей. Он писал страстно, с полемическим задором, то саркастично, то с глубоким лирическим чувством, умел поддеть своего противника, высмеять его, обличить в невежестве. Значительна историческая эрудиция Грозного. Он один из самых образованных людей своего времени.

Литературный противник Грозного, князь Андрей Курбский, был также выдающимся писателем своего времени. Князь Курбский принадлежал к роду ярославских князей и считал себя потомком Владимира Мономаха.

Он был участником завоевания Казани, а затем видным военачальником в Ливонской войне. Военное счастье не оставляло Курбского, он выдвинулся и был одно время во главе всего русского войска (в 1560 г.), но, опасаясь попасть под опалу Грозного, изменил родине и бежал к польскому королю Сигизмунду-Августу.

Почти два десятилетия прожил Курбский в Литве, ведя обширную переписку, занимаясь переводами святоотеческих произведений на русский язык и защищая православие в Литве от католиков и протестантов. В Литве же Курбский написал свою знаменитую «Историю о великом князе Московском» — Иване Грозном.

«История...» тесно связана с его письмами к Грозному, в которых он упрекает царя в бессмысленных жестокостях и на которые Грозный отвечал своими полными сарказма посланиями. Биография Грозного должна была служить как бы обвинительным актом деспотизму государства и государя. Добролюбов писал: «За себя и за своих сверстников-аристократов он мстит Иоанну гласностью, историей».

Впервые в русской историографии появился труд, цель которого заключалась не в том, чтобы просто изложить события, связанные с той или иной страной, городом, монастырем или историческим лицом, а вскрыть причины, происхождение того или иного явления.

Таким явлением, которое пожелал Курбский объяснить в своей «Истории...», были жестокости Грозного, начатое им «лютое гонение» на людей, особенно тех, которые пытались быть самостоятельными, и принесшее неисчислимые бедствия стране.

Ответ, который дает Курбский в своей «Истории...», вполне в духе XVI в.: всему тому виной злые советники. Курбский, как и Пересветов, верит в силу разума, в силу убеждений. Поэтому злой или добрый совет может переменить характер царя, направить историю по новому пути. Началось все с того, что Иван остался без отца сиротою, а пестуны и «ласкатели» поощряли в нем дурные наклонности.

Картинно описываются в истории первые детские жестокости Ивана, как он метал с высоких крылец животных и, собрав вокруг себя таких же юных сорванцов, носился с ними на конях по площадям и торжищам, грабя, избивая и умерщвляя мужей и жен. Начавшиеся жестокости царя были приостановлены двумя мудрыми и юными мужами — Алексеем Адашевым и попом Сильвестром из Новгорода.

Они явились к царю и своими разумными советами исправили его на некоторое время, подобно врачам «согнившие гагрины стрижуще и режуще железом, або дикое мясо, возрастающее на ране, обрезающе аж до живого мяса».

Составившийся при царе совет юных, «избранная рада», направил царя на добрый путь и доставил победы русскому оружию. Подробно описывает Курбский военные походы Грозного и взятие Казани.

При этом особенное внимание уделяет Курбский советникам Грозного и их советам. Появление злых и эгоистичных советников, стремившихся утвердить свое влияние на царя путем поощрения его страстей, привело к концу благополучный период его царствования.

На третий день после Казанского взятия царь «отрыгнул нечто неблагодарно» и вместо «благодарения воеводам и всему воинству своему» разгневался на одного из участников взятия, и с того поднялись новые беды.

Царь стал слушать дурные советы, из которых самый дурной был подан ему одним старцем: «И аща хощеши самодержец быти, не держи собе советника ни единаго мудреишаго собя». Подробно описывает Курбский, как возрастала злоба в царе, подогреваемая страхом независимых мнений и советов.

От объяснения причин гонений Курбский переходит к подробным и картинным описаниям самих гонений и бесчинств Грозного, развращения нравов, наступившего в результате всеобщего страха и разорения страны. Перед нами первый политический памфлет в русской литературе, развернутый до подробной истории царствования Грозного.

В «Истории о великом князе Московском» сказались традиции русской воинской повести, обличительных проповедей и сочинений Максима Грека, однако при всем том «История...» выделяется самостоятельностью индивидуального стиля, стройностью и энергией изложения.

Подытоживая литературное развитие XVI в., необходимо подчеркнуть черты нового в области художественой формы. XVI век отмечен сложными и разносторонними исканиями в области художественной формы, в области жанров.

Устойчивость жанров нарушена. Развитие публицистической мысли вызвало появление новых форм литературы. В литературу проникают деловые формы, а в деловую письменность — элементы художественности.

Темы публицистики — темы живой, конкретной политической борьбы, и многие из тем, прежде чем проникнуть в публицистику, служили содержанием деловой письменности. Вот почему формы деловой письменности становятся формами публицистики.

В «Деяния» Стоглавого собора внесена сильная художественная струя. «Стоглав» — факт литературы в той же мере, как и факт деловой письменности. В летопись энергично входит элемент выдумки. В уста исторических лиц летописи вкладываются измышленные речи.

В XVI в. в литературных целях употребляется дипломатическая переписка. Форма дипломатической переписки используется в чисто литературных целях в выдуманной, чисто литературной переписке, якобы бывшей между турецким султаном и Иваном Грозным.

Дипломатические послания, постановления собора, челобитные, статейные списки становятся формами литературных произведений. Они свидетельствуют о процессе медленной секуляризации литературы.

Наконец, в XVI в. появилось еще одно знаменательное явление, которому в будущем суждено было решительным образом изменить характер литературы, — книгопечатание.

В 1564 г. вышел «первопечатный» «Апостол» (книга апостольских посланий, читаемых в церкви во время некоторых богослужений), изданный в Москве Иваном Федоровым и Петром Мстиславцем. Издание это во многом замечательно. Текст «Апостола» был тщательно проверен и отредактирован.

В нем не было ни одной опечатки. Шрифт, украшения, иллюстрации были выполнены тщательно и продуманно. Издание готовилось десять лет. Есть сведения, что «первопечатный» «Апостол» не был на самом деле первою печатною книгой на Руси. Уже до него в каких-то неизвестных нам типографиях были изданы и другие церковные книги.

Вскоре после издания своих первых книг Иван Федоров и Петр Мстиславец переехали в Литву, но печатание книг продолжалось — сперва в Москве, а затем в Александровской слободе под Москвой. Всего во второй половине XVI в. было издано около 20 печатных книг, а сам «Апостол» 1597 г. вышел очень большим по тому времени тиражом: было издано 1050 экземпляров.

История всемирной литературы: в 9 томах / Под редакцией И.С. Брагинского и других - М., 1983-1984 гг.

Публицистическая мысль переживает расцвет в бурный XVI век, оставивший глубокий след в истории Руси. На протяжении XVI века в России насчитывалось не менее 35 публицистов, которые в своих произведениях касались самых разнообразных вопросов своего времени. Это Нил Сорский, Иосиф Волоцкий, митрополит Даниил, Вассиан Косой, Максим Грек, старец Филофей, митрополит Макарий, протопоп Сильвестр, Иван Пересветов, Ермолай Еразм, царь Иван Грозный, князь Курбский и др. Эти публицисты откликались на все жгучие вопросы современности, будили мысль, волновали умы, формировали общественное мнение, и мимо них не может пройти ни один историк русской культуры и русской общественной мысли. Шестнадцатый век - это период крутого поворота в истории страны. Это было время, богатое драматическими событиями и глубокими социальными потрясениями. Дальнейшее развитие производительных сил страны и связанный с этим рост товарно-денежных отношений; усиление феодальной эксплуатации крестьянства, почти полное его обезземеление и закрепощение, сопровождавшееся ожесточенной классовой борьбой; обострение борьбы внутри самого класса феодалов - между боярством и молодым дворянством; успехи централизации государственного управления и усиление самодержавной власти московского царя, поддерживаемого в его борьбе с реакционным боярством всеми прогрессивными силами страны; начало превращения России из национального в многонациональное государство; беспрерывные войны и походы, требовавшие огромного напряжения и стоившие великих жертв, - одно только перечисление всех этих знаменательных процессов показывает, что век, их породивший, есть век исторического водораздела.

К XVI веку Россия объединилась в сильное централизованное государство. Стимулом к этому послужила постоянно висевшая над русским народом внешняя угроза, опасность вторжения и погромов, главным образом со стороны восточных кочевников. По общественному своему строю Россия в описываемое время представляла собою феодальное государство на довольно высокой ступени развития с сильно развитыми ремеслами и торговлей. Главным и преобладающим источником народного дохода было земледелие, в основе всего общественного производства лежал труд крестьян. Огромные массивы земли находились в руках монастырей, причем в XV и XVI веках наблюдается особенно бурный рост этого вида землевладения. К началу XVI века немало земель сохранилось еще во владении крестьянских общин, это так называемые черные земли. В течение всего XVI века, при энергичном содействии со стороны государственной власти, в центральных областях наблюдается массовая экспроприация земель помещиков. Вопрос о землевладении монастырей и их отношениях с крестьянами сильно занимает общественную мысль и стоит в центре русской публицистики XVI века. Превращение Московского княжества в Русское государство проходило в сложной внутренней обстановке, своеобразно отражавшейся в религозном сознании русских людей. В некоторых памятниках русской литературы XIV-XV веков отразились различные идейно-религиозные течения, носившие характер антицерковной или внутрицерковной борьбы, хотя, в общем, течения эти имеют не столько литературное, сколько общекультурное значение.

Протест против церковной эксплуатации и обмана, против торгашества и разврата духовенства, облеченный в форму религиозного учения, назывался «ересью». Такие протесты назрели и проявились на Руси прежде всего в Пскове и Новгороде, где зародились ереси «стригольников» (вторая половина XIV века) и «жидовствующих» (конец XV века). Первым крупным религиозным движением, зародившимся еще в последней четверти XIV в. в Пскове и Новгороде и отчасти перекинувшимся в Москву, было так называемое стригольничество, связываемое с именем некоего Карпа, который, видимо, был цирюльником - стригольником, отсюда и название ереси, возглавлявшейся Карпом. В основе этой ереси лежало прежде всего отрицание церковной иерархии на том основании, что эта иерархия существует «на мзде», т.е. церковники добывают себе места за плату. Другой существенной особенностью стригольнической ереси было отрицание необходимости молитв за умерших. Такие молитвы обычно сопровождались «вкладами по душе», часто разорявшими вкладчиков и потому, естественно, вызывавшими их сопротивление. Более влиятельной была ересь жидовствующих, прозванная так главным полемистом против нее - Иосифом Волоцким, в опровержение ее написавшим обширное сочинение, озаглавленное «Просветитель». Ересь получила название «жидовствующий», видимо, потому, что еретики отрицали прежде всего божественность Христа. Они утверждали, что Христос такой же человек, как и иудейский Моисей, они отрицали существование святых, почитание храмов и икон и, так же как и стригольники, не признавали иерархии. Поскольку последователями ереси было белое духовенство, т.е. духовенство низшее и среднее, затем примыкавшие к нему горожане, совершенно ясно, что пропаганда «жидовствующих» и самое существо их учения отражали борьбу, которую вело низшее и среднее духовенство в союзе с посадскими людьми с экономическим засилием официальной церкви в лице ее высшего духовенства. Ересь «жидовствующих» находила себе тайное, а иногда и явное сочувствие в Москве, так как они, отвергая церковную иерархию и ее экономические притязания, тем самым играли на руку государству, которое само стремилось к тому, чтобы умерить притязания иосифлянской церкви, противоречившие интересам светской власти. Но, в конце концов, иосифлянское духовенство, пойдя на ряд уступок государственной власти, окончательно склонило ее на свою сторону, и к началу XVI века ересь была ликвидирована. Многие еретики были сожжены, часть же сослана и заключена.

Ереси стригольников и жидовствующих имели большое культурное значение. Религиозные споры захватили широкие слои населения как «шатание умов». Ереси пробуждали общественную мысль, до сих пор подавленную авторитетом «священного писания». Борьба с еретиками заставила церковь обратить внимание на безграмотность «пастырей» и населения, а также заняться составлением полного перевода Библии («Геннадиевская Библия» - 1499 г.). Еретические учения использовались в идейной борьбе внутрицерковных группировок.

В эпоху возвышения Москвы и укрепления княжеской власти происходила ожесточенная внутрицерковная борьба. Татарское иго усилило роль «утешительного» учения христианства. На протяжении XIII - XIV вв. заметно увеличилось число монастырей, владевших обширными землями и многочисленным крепостным населением. К концу XV в. в руках монахов была почти треть всех московских земель. Неудивительно, что интересы церковно-монастырского землевладения иногда сталкивались с интересами светских феодалов и государственной власти в целом. Так Иван III, чтобы обеспечить землей служилое дворянство, часть земель у монастырей отобрал, а расширение церковных земель ограничил рядом указов. Внутри церкви появились защитники и противники монастырского землевладения и вообще «стяжания». «Иосифляне », названные так по имени их идейного вождя Иосифа Волоцкого Санина (1439-1515гг.), игумена Волоколамского монастыря, отстаивали права монастырей владеть землей и обогащаться. Они требовали полного подчинения церкви государству, считая, что оно обязано поддерживать церковь. Такая позиция дала им возможность договориться с укрепившимся московским самодержавием. В своих произведениях, главным образом посланиях, Иосиф Волоцкий отстаивал законность крупного монастырского землевладения, ссылаясь на то, что монастыри являются значительной не только религиозной, но и политической силой.

Другое течение в области церковной мысли представлено было «заволжскими старцами» во главе с Нилом Сорским (1433-1508гг.). Заволжские старцы (монахи заволжских монастырей) выступали против монастырского землевладения и обогащения, проповедуя «нестяжание». Они выступали против иосифлян, стремившихся превратить церковь в государственное учреждение. С точки зрения Нила Сорского и заволжских старцев, задачей монаха были прежде всего подвижничество, аскетизм и полное отрешение от тех материальных забот и политических функций, которые брало на себя иосифлянское духовенство. Монах, по их взгляду, должен обнаруживать критическое отношение к «писанию», чего совершенно не было у иосифлян, не умевших отличать авторитетного в этом «писании» от неавторитетного, внутрений его смысл от мертвой буквы. Заволжские старцы были выразителями интересов боярства, которое наиболее страдало от церковных притязаний, так как экономическое обогащение церкви, расширение ее земельных угодий отражались отрицательно на экономике бояр и на боярском землевладении.

Обе эти церковные группировки вступают в борьбу между собой, но в итоге победа оказалась на стороне иосифлян, которые сумели договориться со светской властью, и на протяжении всего XVI века культурное, идеологическое и литературное влияние их сказывается в полной мере. Они в конечном счете политически смыкаются с дворянством и в значительной мере становятся его идеологами.

Превращение Московского княжества в Русское государство проходило в сложной международной и внутренней обстановке, своеобразно отразившейся в религиозном сознании людей. Важнейшим следствием этого процесса был подъем национального самосознания. После победы на Куликовом поле и особенно после окончательного свержения татарского ига, сознание народного и государственного единства у русских людей, естественно, поднялось. Подъем этот имел основания и во внешних событиях этого периода. Византия ослабевала в борьбе с турками и теряла свои владения в Азии и в Европе. Чтобы получить поддержку от западных (католических) государств и вызвать крестовый поход против магометан, византийская церковь заключила союз с римской католической церковью - Флорентийская уния. Флорентийская уния - договор об объединении под главенством Папы римского православной и католической церквей, заключенный 5-6 июля 1439 года на Флорентийском соборе. Православная церковь была представлена византийским императором Иоанном VIII Палеологом, константинопольским патриархом Иосифом, эфесским митрополитом Марком, русским митрополитом Исидором; католическая - папой римским Евгением IV. При заключении Флорентийской унии преследовались различные цели: папство стремилось подчинить своей власти православное население Византии, славянские народы Балканского полуострова, церковь русского государства и укрепить свое положение в борьбе с Базельским собором (Базельский собор, вселенский собор католической церкви в 1431-1449 гг. сначала в Базеле, а с 1448 года - в Лозанне пошел на уступки чашникам (сторонники реформации в Чехии) в области культа. В 1414-18 гг. провозгласили верховенство соборов над Папой, однако папство отстояло верховную власть над соборами). Император Иоанн VIII Палеолог путем подчинения папе римскому в церковном отношении надеялся добиться военной помощи против турок. В сознании русских верующих, которые были воспитаны в духе ненависти к католичеству, уния была воспринята как измена чистой вере и отступничество от истинного благочестия. В 1453 году турки завоевали Царьград - Константинополь, и это было воспринято как наказание божье за решение «богоотменного собора». Флорентийская уния в жизнь проведена не была - официально расторгнута православной церковью в 1472 году. Сравнивая падение государственно-политической мощи Византии с подъемом Руси, не присоединившейся к унии, религиозное сознание приходило к выводу, что бог особенно милостив к Руси за то, что она не «омрачися тмою латиньския ереси», а «просветися светом благочестия».

В конце XV - в начале XVI века слагаются теории московского единодержавия. Самой популярной из них была теория, известная в формуле: «Москва - третий Рим». Возникла она в недрах русской церкви. Наиболее ярким ее выразителем был старец Филофей. Филофей, игумен псковского Елеазарова монастыря, говорил о себе так: «Я человек сельской и невежа в премудрости, не в Афинах родился, не у мудрых философов учился, ни с философы в беседе не бывал, учился есьм книгам благодатного закона». В послании против «звездочетов» (астрономов) Филофей поучает, что перемены в жизни людей и народов зависят не от звезд, а от бога. Божий промысел наметил, что судьбы человечества завершатся возвышением и гибелью трех избранных им один за другим народов, трех мировых царств. Возвышает бог за благочестие, губит за грехи. Первым царством был Рим, вторым - Византия (Царьград), третьим является Москва. Два из этих царств уже погибли. Византию Бог предал туркам за союз с католичеством - «латинянством». «Латиняне» отпали от православия. И если Рим еще не взят врагами, то души «латинян» уже давно взяты дьяволом. В мире осталось только одно православное царство - Московское, один христианский царь - московский государь. Титул его Филофей украшает торжественными эпитетами: «высокопрестольнейший», «пресветлейший», «вседержавный», «боговенченный» и т.п. По мнению Филофея, все христианские царства «приедеша в конец и снизошеся во едино царство нашего государя», «два убо Рима падеша, а третий стоит, а четвертому не быти». Эта патриотическая теория, заключавшая в религиозной оболочке гордость за свою родину, веру в ее всемирно-историческое призвание и убеждение в ее равенстве с другими странами, отразилась во многих памятниках литературы XV - XVI вв.

Патриотические теории XV - XVI вв. оформлялись в условиях возобновления связей Руси с южнославянскими странами. После ослабления татарского ига, прервавшего культурно-литературные связи между русским народом и его славянскими братьями, связи эти возобновляются. Учащаются поломничества русских людей в Царьград и на «святую гору» Афон, старинный центр греческой и славянской церковно-христианской книжности, продолжаясь до захвата Константинополя турками (1453г.) С другой стороны, на Руси появляется ряд церковных деятелей из числа южнославянских выходцев. Возобнавление этих связей приводило к тому, что на Русь разными путями стала вновь проникать сербо-болгарская письменность. В ее содержании и форме имелись своеобразаные черты. Характерной особенностью стиля ряда литературных памятников этой поры является культивирование торжественной патетики, украшенной речи, избыточного панегиризма, часто переходивших в риторическое словоизвитие, объективно направленных, однако, к тому, чтобы повысить эмоциональную силу воздействия слова на читателя. Следует отметить, что вся эта стилистическая цветистость, перенесенная из южнославянских источников, была скорее во вред русской литературе, чем на пользу, поскольку часто самодовлеющие словесные ухищрения заслоняли собой и затрудняли непосредственное восприятие содержательной стороны произведения.

Многие произведения русской литературы XV - XVI вв. характеризуются изысканным, торжественным стилем, который под пером одного из русских его сторонников, Епифания Премудрого (умер в 1420 году), получил случайное, но удачное определение: «плетение словес». Стиль этот характеризуется обилием эпитетов, риторических вопросов, восклицаний, лирических отступлений, метафор, сравнений.

В середине XVI века возникает ряд больших историко-культурных памятников сводного, компилятивного характера. К числу таких обобщающих произведений эпохи Ивана Грозного относятся: летописные своды, свод житийной литературы («Великие Четьи-Минеи»), свод жизнеописаний князей («Степенная книга»), «Стоглав», устанавливающий государственные нормы общественной жизни, и «Домострой», утверждавший нормы жизни семейной. Общая цель каждого из этих сборников - подвести итоги прошлого развития на основе теории «Москва - третий Рим».

«Летописные своды» Московской Руси особенно интенсивно составляются со второй четверти XVI века. По заказу и под цензурой правительства начинается вестись центральное московское летописание, объединявшее труды летописного дела Киевской, Ростово-Суздальской, Новгородской, Тверской и других областей. В 70-ых годах XVI века был создан в торжественном стиле «Никоновский лицевой свод» (около 20 тысяч страниц и 16 тысяч иллюстраций - «лиц»). Изложение в нем начинается с сотворения мира, включает все предшетсвующее летописание (в частности, воинские повести эпохи татарщины) и доходит до середины царствования Ивана Грозного. Целью летописи было показать величие «богоизбранного» Московского царства, как бы подготовленное историей всех предыдущих царств и народов.

«Великие Чеиьи-Минеи» (1552 год) - составлены одним из деятельных помощников Ивана Грозного - митрополитом Макарием. Содействуя государственно-политическому объединению религиозно-церковными средствами, митрополит «всея Руси» провел два церковных собора (в 1547 и 1549 годах), занимавшихся канонизацией русских святых. Число святых увеличилось вдвое, многие святые были объявлены общерусскими. Для канонизации писались новые жития и переделывались старые. Так были созданы «Великие Четьи-Минеи» в 12 томах, составляющие 27 тысяч страниц. Грандиозный объем книги как бы символизировал величие Московского православного царства. Все произведения отличались необычайной торжественностью и пышностью стиля, это гиперболический и риторический стиль «плетение словес», доведенный до излишеств и крайности.

«Степенная книга» (1563 год) - книга степенная царского родословия. Составлена по инициативе митрополита Макария, видимо, царским духовником священником Андреем, в монашестве Афанасием, преемником Макария на митрополичьей кафедре. Располагая свой материал по степеням великокняжеских колен, он ставил цель представить историю русских государей как благочестивых людей, действовавших со времени принятия христианства Русью, в единении с выдающимися представителями русской церкви, преимущественно митрополитами и епископами. Это написанные в хвалебном тоне жизнеописания русских князей вплоть до Ивана Грозного.

«Стоглав» - книга постановлений церковного собора 1551 года, разделенная на 100 глав. Содержит «царские вопросы и соборные ответы о многоразличных церковных чинах (порядках)». Главную цель собора, проходившего при деятельном участии митрополита Макария, определил Иван Грозный: нужно было «утвердить древнее предание христианской истинной нашей веры, так как прежние обычаи поисшатались, и в самовластии учинено по своим волям, и прежние законы нарушены». В книге имеются живые картины, рисующие отрицательные стороны жизни XVI века. Члены собора (в основном иосифляне) обличают невежество и грубость духовенства, говоря о церквах, где попы «бьются и дерутся промежь себе», бичуют суеверие масс, верящих разным волхвам и чародеям, борются с остатками язычества в народных обрядах, разоблачают «злые ереси» и увлечение гадательными и астрологическими книгами и т.п. Резко выступают против западных влияний. Все эти бытовые и правоописательные подробности изложены простым разговорным языком.

«Домострой» - дидактический (поучительный) свод правил семейной жизни, составлен, вероятно, на основании поучений Библии, старых проповеднических сборников. Возник в Новгороде в первой половине XVI века. В Москве был отредактирован благовещенским попом Сильвестром, бывшим воспитателем и духовником Ивана Грозного. Указанное название памятнику дано Сильвестром, он же присоединил к книге особую, 64 главу, которая представляет послание Сильвестра к сыну его Анфиму, где излагаются идеи «Домостроя» и иллюстрируются примерами из жизни самого автора. «Домострой» связывает в едином монархическом мировоззрении семью, государство и церковь. Бог на небе, царь - образ Бога на земле, отец - образ государя в доме - вот главные основы домостроевской системы, определяющие и ее нравственные требования. Требования эти сводятся к «страху» и «чину (порядку)». В устройстве семейного благополучия - «благочиние». «Домострой» подражает «чину» монастырских уставов и строгости государственных законов. Средством достижения основных целей - «душу спасти» и «дом свой добре строити» являются покорность Богу и властям, замкнутость и эгоизм по отношению к людям. «Домострой» является сводом нравственно-бытовых правил целой эпохи русской жизни. Состоит из 63 глав, распадающихся на три части, не вполне четко отделенных друг от друга. В первой говорится о «строении духовном»; во второй - о «строении мирском»; в третьей - о «строении домовном», т.е. о домашнем хозяйстве. Большинство статей «Домостроя» написано живым, по-народному простым языком, в котором влияние старославянского сказалось не особенно сильно. Некоторые выражения по краткости и образности близки к пословицам. Близость языка «Домостроя» к просторечию видна также в употреблении уменьшительных форм. Довольно часто в «Домострое» встречается и прямая разговорная речь.

А.Л. ДМИТРОВСКИЙ, кандидат филологических наук, доцент кафедры журналистики и связей с общественностью Орловского государственного университета

Тел. 8-915-505-07-47

Статья посвящена рассмотрению вопроса о возникновении и становлении такого сложного и уникального феномена истории отечественной журналистики, как русская публицистика. Анализируются исторические предпосылки: социальные и культурные факторы, личностный аспект и цивилизационные особенности, способствовавшие рождению института русской публицистики и его ключевой роли в нашем обществе на протяжении всей новейшей и современной истории.

Ключевые слова: русская публицистика, философско-антропологический подход.

Известный философ, исследователь концепции «русской идеи» Арсений Гулыга в своей вводной статье «Русская идея как постсовременная проблема» писал: «Я полагаю, что философия достигла своего предела. Не в том смысле, что ей нечего сегодня сказать, что она потеряла своё значение. Нет, её значение велико, и состоит оно в овладении наследством. Философия существует сегодня только как история философии. Философия - любовь к мудрости, сама мудрость, если хотите, а мудрость уже высказана, наша задача состоит в том, чтобы усвоить её, истолковать, распространить, осуществить. Старая мудрость сегодня обретает новую жизнь» [Гулыга, 2006: 19]. В этой связи относительно журналистики хотелось бы отметить два момента.

Во-первых, слова Арсения Владимировича относятся не только к философам, но и (возможно, даже в большей степени) к журналистам-практикам: сегодня именно СМИ играют ключевую роль в «овладении» Знанием, формировании интереса к нему. Нужна пропаганда и популяризация нашего философского наследства, и лишь СМИ могут пробудить к нему интерес масс.

Во-вторых, ситуация, когда «все слова уже сказаны», относится к теории самой журналистики и касается непосредственно её теоретиков. В течение последних 5060 лет исследователями обозначены и зафиксированы практически все проблемы и сложные вопросы, что требуют своего разрешения внутри российских масс-медиа. И сегодня задача - провести ревизию высказанных идей, как и мониторинг находящихся ныне в обороте. По этому поводу Е.П. Прохоров справедливо замечает: «Нельзя не огорчаться тому, что «методологическая критика» в науке о журналистике в явном виде практически не существует, проявляясь лишь попутно, особенно при полемических схватках. <...> Исследователи публицистики (а выпущено ими в итоге десяток книг) практически не дискутировали друг с другом, а выдвигали свои концепции на основе субъективно сформулированных парадигм. То же происходит в наше время с общей теорией журналистики» [Прохоров, 2005: 40].

Действительно, сегодня в журналистике существует «методологический разнобой»: сторонники сравнительно-исторического, социологического, культурологического, политологического, деятельностного и т.д. подходов не только мало участвуют в важ-

РУССКАЯ ПУБЛИЦИСТИКА: ИСТОКИ. РОЛЬ. СУЩНОСТЬ (философско-антропологический аспект)

© А.Л. Дмитровский

нейшем для науки процессе методологической критики, но по большей части игнорируют друг друга. Публицистика сегодня одна из таких - важнейших и по-разному понимаемых - категорий. Считается, что существует около ста её определений, но ясности, понятное дело, это не добавляет.

Данная статья - попытка взглянуть на феномен публицистики исторически, проанализировать момент его становления. Видится, что такая попытка поможет дать ответ на некоторые острые вопросы, что уже много лет требуют своего разрешения.

Краткая характеристика прессы начала XIX века

Кратковременное царствование Павла I (17961801гг.) наглядно показало полное несоответствие полицейско-бюрократического аппарата феодальной монархии потребностям экономического и политического развития страны. Поэтому, когда в результате дворцового переворота в ночь с 11 на 12 марта 1801 г. к власти пришел Александр I, он, как более дальновидный политик, понял необходимость реформ. Эти реформы должны были не только успокоить общественное мнение, сильно возбужденное в результате деспотизма Павла I, но и создать некоторые условия для экономического и культурного развития страны в рамках все той же феодально-крепостнической системы.

Назрели перемены и в журналистике, ибо последняя, существуя уже около ста лет, носила в XVIII веке ярко выраженный казённо-информационный характер (за исключением нескольких журналов). Эта «традиция» была задана ещё петровскими «Ведомостями». Б.И. Есин пишет: «Содержание первой русской газеты сводилось к широкой пропаганде петровских реформ, много места отводилось характеристике экономического потенциала страны, обзору военных действий в Северной войне, дипломатическим связям русского государства, фактам национальной культуры, открытию школ, описанию торжественных праздничных актов, публикации проповедей сподвижников Петра I (Феофан Прокопович) и др.» [Есин, 2000: 10].

Особо следует отметить серьезное отличие первой русской газеты от первых газет других европейских стран: первая русская газета была менее всего коммерческим изданием, каким были впервые возникавшие европейские газеты. «Русская газета с первых шагов существования обнаружила свои важные потенциальные качества - быть проводником определенной политики, быть

пропагандистом, а подчас и организатором общественного мнения в пользу государственных реформ, ... несмотря на то, что в ней первенствовали информационные материалы» [Там же: 16].

Характеризуя же журналистику XVIII века в целом, учёный отмечает её пока ещё весьма несовершенный характер, обусловленный как социальными, так и историческими условиями: «Газеты носили казённо-официальный характер, их было мало. Сама история журналистики складывается поэтому как история журналов по преимуществу. Журналы часто не умели обеспечить единство направления - важнейшее требование к прессе. Отсюда тяготение к моножурналу, т.е. журналу одного лица. Надо было осмыслить и в дальнейшем преодолеть исключительную связь общественно-политического журнала с литературой.

Много предстояло сделать по разработке типов журнала, развитию газетного дела. Впереди было еще совершенствование многих жанров, разработка журнальной теории, видов и форм общения с аудиторией, массовым читателем, дифференциация журналистского труда, преодоление цензурных ограничений». Все эти вопросы и вышли на первый план, как только в стране повеяло ветром свободы.

Начало правления Александра I ознаменовалось усилением либеральных тенденций в жизни общества. Новый царь активно покровительствовал науке и образованию, открывал новые университеты. Были смягчены цензурные правила. Все это способствовало росту числа периодических изданий. В течение 1-й половины XIX столетия в русском обществе формируются основные течения общественной мысли: либералы, выступавшие за постепенную эволюцию страны в сторону западных ценностей свободы и права; охранительное течение, представители которого ратовали за сохранение существующих самодержавных порядков; революционеры, требовавшие радикального изменения общественного строя на демократических началах. Каждое идеологическое направление имело (не всегда легально) собственную прессу.

Историки по-разному оценивают период его правления, но с точки зрения развития журналистики нельзя не отметить достаточно сильного её оживления и перехода от государственно-инфор-мирующего, официозного характера к публицистическому, к журналистике мнений. В общественно-политической жизни России первой четверти XIX столетия произошли события, оказавшие влияние на отечественную и европейскую историю: борьба с наполеоновским нашествием, восстание

декабристов. И журналистика стала не только летописцем, но и активной участницей тех событий.

Отечественная война 1812 года содействовала росту национального самосознания, утверждению национального характера русской культуры, она способствовала подъему вольнолюбивых настроений в обществе. Связь словесности и журналистики с общественной жизнью проявилась в полемике о критике, политике и языке, развернувшейся в обществе. Создавались литературные общества с заметными политическими позициями, для изложения и защиты которых использовались периодические издания. А разработка концепции печати и осмысление ее типологического развития были неразрывно связаны со становлением специальной терминологии, которая на первых порах формировалась в текущей периодике, а затем получала закрепление в словарях.

Ключевыми терминами в этот период стали «газета», «журнал», «журналистика», «журналист». Одинаково использовались термины «журнал» и «газета» применительно к одному печатному органу, что обусловливалось характером самих изданий - сочетанием у некоторых из них в разной степени как газетных, так и журнальных признаков. Иные официальные и частные газеты выходили в виде тетрадок с продолжавшейся нумерацией страниц, так что через год или полгода они представляли собой сборники - комплекты. Это подчеркивали и сами издатели, рассылая подписчикам в конце года или полугодия листки с общим оглавлением.

А некоторые журналы, наоборот, имели характерные газетные признаки: издавались листовками (на 4-8 полосах) раз или два раза в неделю и содержали оперативную информацию. Внешний вид их (формат в 1/8 долю листа, отсутствие разделения текста на колонки) оставался журнальным, но частая периодичность, небольшой объем и преобладание информационных жанров существенно сближали их с газетами.

В первой четверти XIX в. закрепился приоритет журнала перед другими видами периодики -газетами и альманахами, утвердился общественный и профессиональный статус журналиста. Журналистика стала выделяться из словесности как объект самостоятельного историко-теоретического осмысления.

В статье Н.В. Гоголя «О движении журнальной журналистики в 1834 и 1835 году» читаем: «Журнальная литература, эта живая, свежая, говорливая, чуткая литература, так же необходима в области наук и художеств, как пути сообщения для ярмарки и биржи для купечества и торговли. Она -

быстрый, своеобразный размен всеобщих мнений целой эпохи и века, мнений, без нее бы исчезнувших безгласно» [Гоголь, 1836].

В первом десятилетии XIX в. возникло 84 новых периодических издания (в Петербурге - 47, в Москве - 34, в других городах - 3).

Начало журналистике XIX в. положил журнал «Вестник Европы», выходивший почти тридцать лет, с 1802 по 1830 г. Первым его редактором был Н.М. Карамзин, но после назначения его в 1804 г. придворным историографом он уходит из «Вестника», и журнал теряет свою былую современность и злободневность: политические обзоры и публицистические статьи теперь появляются редко.

Значительную роль в развитии общественной мысли сыграло созданное в 1801 г. в Петербурге «Вольное общество любителей словесности, наук и художеств», от имени которого издавались альманах «Свиток муз» (1802 г., 1803 г.), журналы «Периодическое издание Вольного общества любителей словесности, наук и художеств» (1804 г.) и «Санкт-Петербургский вестник» (1812 г.), который, по сути, явился первым в России критикобиблиографическим изданием.

Возникают такие ведомственные и частные газеты, как «Северная почта, или Новая Санкт-Петербургская газета» (орган Департамента почт Министерства внутренних дел), «Санкт-Петербургские коммерческие ведомости», «Северная пчела» и другие [Ворошилов, 2004: 28-29].

В 1811 г. при Казанском университете выходит первое русское провинциальное издание «Казанские известия. Газета политико-учено-литературная». В 1821 г. на базе этой газеты был создан журнал «Казанский вестник».

Заметным явлением в русской печати стало развитие отраслевой периодики. Возникают журналы, газеты и сборники, посвященные экономическим, административным, научно-техническим вопросам, издаются музыкальные, театральные и педагогические журналы, журналы для женщин, журналы с преимущественным интересом к вопросам критики и библиографии и другие виды отраслевой периодики.

В связи с оживлением русской общественной жизни и ростом журналистики усиливается роль литературной критики. Хотя первое десятилетие XIX в. не выдвинуло ни одного критика-профессионала и развитие критики заметно отставало от литературы - так будет до выхода на журнальную арену Белинского, - однако уже в начале XIX в. литературная критика приобретает общественное значение постановкой таких важных вопросов, как создание самобытной национальной литературы

(этот вопрос будет центральным и в критике декабристов) и создание единого национального литературного языка.

В эти годы в журналистику и литературу впервые проникают денежные отношения: введение гонорара способствовало профессионализации труда литератора и журналиста. Совершенствуется и техника иллюстрирования изданий. В 1816 г. создается первая русская литография, которая за семь лет своего существования выпустила более 30 тысяч литографий.

Несмотря на увеличение спроса на газеты, главным типом периодического издания в России остается журнал, только уже не литературный или сатирический, а энциклопедический. Он содержит многообразную информацию, не касается впрямую политических вопросов, но дает представление о важнейших событиях и процессах современности.

Рост газетной периодики в начале XIX в. не подорвал господства журналов. Несмотря на то, что подчас они не отличались твердостью позиций, а их редакторы - последовательностью взглядов, в русской журналистике этой поры можно наметить три основных направления: 1) умеренно-либеральная журналистика - «Вестник Европы» при Н. М. Карамзине и журналы карамзинистов; 2) прогрессивная периодика - просветительские издания, связанные с Вольным обществом любителей словесности, наук и художеств; 3) открыто реакционная журналистика - «Чтение в беседе любителей русского слова», «Русский вестник».

«Толстый» журнал продолжает удерживать свои позиции в дворянской усадьбе и литературном салоне. К нему прибавляется еще и альманах - тематическое периодическое издание, выходящее один или два раза в год. Тиражи журналов были невелики - от 600 до 1000 экземпляров. Нередко они перекупались или сдавались в аренду. Это объяснялось особенностями российского законодательства, запрещавшего после восстания декабристов создавать новые периодические издания.

Однако первые посылы к ужесточению цензурных требований и сворачиванию гражданских свобод, как уже было сказано, стали проявляться ещё в период царствования Александра. После же восшествия на престол Николая I (1825-1855) русской журналистике и вовсе пришлось несладко.

Отношение Николая I к журналистике и журналистам ярко характеризуют его слова, высказанные им, когда ему пришлось выступать в качестве высшего арбитра в истории с публицистом и издателем Н.И. Гречем, жаловавшимся на цензуру, пропускавшую статьи, якобы порочащие его дру-

га и ближайшего сотрудника Ф.В. Булгарина. Император поддержал цензоров, закончив свою резолюцию от 29 июля 1831 г. так: «Вы призовите его к себе, вымойте голову и объясните, что ежели впредь осмелится дерзко писать, то вспомнил бы, что журналисты сиживали уже на гауптвахтах и что за подобные дерзости можно и под суд отдать» [Жирков, 2007: 127]. Николай I всегда ревностно следил за журналистикой и действиями цензуры, сам выступал в качестве главного цензора своей державы, а также цензора цензоров.

«Критическое» мышление Николая I распространялось и на литераторов. Характерный пример в этом отношении - трагическая судьба поэта А. Полежаева. Через 15 дней после казни руководителей восстания декабристов Николай I самолично ночью судил студента Московского университета Александра Полежаева за поэму «Сашка», ходившую тогда по рукам. Герой поэмы не только кутила и повеса, но он «жаждет вольности строптивой», ищет «буйственной свободы», «своим аршином Бога мерит и в церковь гроша не дарит» и т. д. Прослушав поэму в исполнении автора, император сказал: «Я положу предел этому разврату. Это все еще следы, последние остатки: я их искореню...». Студент был отдан в солдаты и отправлен под пули на Кавказ. Николай I постоянно следил, как служил Полежаев. В 32 года талантливого поэта не стало [Там же: 127-128].

При Николае I после восстания декабристов наряду с новым «чугунным» цензурным уставом было создано специальное жандармское подразделение, в обязанности которого включалось (помимо цензуры) наблюдение за литературой и литераторами, журналистами. Это так называемое III Отделение Его Императорского Величества канцелярии. Были переутверждены штаты цензоров, бюджет и т.д. [Русская журналистика в документах, 2003]. Тот факт, что решение всех цензурных вопросов в период его царствования происходило при самом активном участии императора, составлял важную особенность этого периода истории цензуры и журналистики и имел для последней печальные последствия, поскольку Устав о цензуре не являлся для императора законом, букву которого он соблюдал бы. Законом была воля монарха, лично вносившего постоянно изменения в цензурный устав своими повелениями и распоряжениями. И на практике при его же попустительстве господствовал крайний субъективизм цензуры.

Активность Николая I - цензора, как правило, усиливалась в зависимости от роста видимой ему угрозы его власти. Так было в 1830-1831 гг., в 1848 г.,

УЧЕНЫЕ ЗАПИСКИ

когда революционные события в Европе повлияли на ужесточение цензурного режима в России. Николай I моментально, уже 4 августа 1830 г., отреагировал на Июльскую революцию в Париже. По его распоряжению вся международная информация была сведена к официальной. Николай I понимал силу печатного слова, поэтому постоянно следил за прессой, читал её, используя при этом многих добровольных помощников - политический донос при его правлении процветал [Жирков, 2007: 132].

В 1831 г. Иван Киреевский, будущий противник Белинского по полемике со славянофилами, вернувшийся на родину из-за границы, стал издавать журнал «Европеец», открыв первый номер своей статьей «XIX век». Николай I внимательно прочитал журнал и не только сделал внушение цензуре, пропустившей номер, но и внес своим повелением беспрецедентную поправку в цензурный устав. 7 февраля 1831 г. Бенкендорф писал министру народного просвещения о том, что, по мнению императора, статья «XIX век» содержит «рассуждение о высшей политике», хотя автор уверяет читателя, что говорит о литературе. Николай I увидел в ней двойной смысл, считая, что И. Киреевский понимает под словом «просвещение» слово «свобода», под фразой «деятельность ума» - «революцию», а под словами «искусно отысканная середина» - не что иное, как конституцию. Разгаданный тайный смысл определил вывод императора: «Статья сия не долженствовала быть дозволенной в журнале литературном, в каковом воспрещается помещать что-либо о политике, и, как сверх того, оная статья, невзирая на ее нелепость, писана в духе самом неблагонамеренном, то и не следовало цензуре оной пропускать» [Там же: 132-133].

Эти рассуждения Николая I представляют особый интерес, так как через Бенкендорфа они были доведены до цензоров, которым сам император преподал предметный урок, как цензуровать периодику. Причем этот урок откровенно противоречил цензурному уставу, по которому цензор, наоборот, ориентировался на то, чтобы не выискивать тайный смысл.

Другую статью «Европейца» Николай I назвал «неприличной и непристойной выходкой на счет находящихся в России иностранцев». В связи с этим он считал, что цензор, пропустивший её, «совершенно виновен». Он потребовал наказать его, запретить журнал, так как «издатель г. Киреевский обнаружил себя человеком неблагомыслящим и неблагонадежным». Ему была запрещена издательская деятельность.

Для журналистики этот эпизод имел большие последствия. Император повелел опять вопреки цензурному уставу: «дабы на будущее время не были дозволяемы никакие новые журналы без особого Высочайшего разрешения». При этом Его Величеству должны были представлять «подробное изложение предметов, долженствующих входить в состав предполагаемого журнала, и обстоятельные сведения об издателе». Авторитаризм и самоуправство императора (и его отношение к свободомыслию) характеризует и такой, например, эпизод, когда из Эрмитажа со словами «истребить эту обезьяну» он потребовал изъять гудо-новского «Вольтера».

На протяжении всего царствования Николай I бдительно следил за деятельностью самого цензурного аппарата, контролировал творчество ведущих литераторов и публицистов, основные издания страны и способствовал установлению в России субъективного и жесткого режима цензуры, особенно в последние годы правления. С другой стороны, такое жёсткое (а зачастую и жестокое) давление монаршей власти порождало всё более мощное и сознательное противодействие, революционность.

Возникновение и специфика русской интеллигенции («разночинцев») как активной общественной силы

Оценивая положение дел в России того периода, советские исследователи, несмотря на «обязательный идеологизм» некоторых трактовок, весьма точно и проницательно характеризовали внутренние процессы, что вели страну к «великим реформам». Так, исследователь творчества Б.Г. Белинского М. Иовчук писал: «В годы жизни Белинского, во второй четверти прошлого века, в самодержавно-крепостнической России происходил процесс разложения крепостничества, начинался рост капитализма. Из года в год увеличивалось количество фабрик и заводов, росло число наемных рабочих. Все более расширялась внутренняя и внешняя торговля России, в особенности торговля хлебом. Постепенно создавался внутренний рынок как для промышленных, так и для сельскохозяйственных товаров. Но крепостническая экономика продолжала господствовать в народном хозяйстве России. Крепостная система хозяйства тяжелыми путами сковывала экономическое развитие России, тормозила создание крупной промышленности и формирование пролетариата в стране» [Иовчук, 1948: 7]. Следует сказать и о том, откуда вообще взялась такая форма

ФИЛОЛОГИЯ

экономического устройства, как крепостничество.

Как отмечает историк Л.Н. Гумилёв, «новые люди, пришедшие с Петром к управлению страной, были карьеристами и казнокрадами. Взятки, коррупция достигли при «преобразователе» такого распространения, какого в XVII в. бояре и представить себе не могли. Достаточно упомянуть о любимце Петра, талантливом полководце Александре Меншикове. При строительстве новой столицы - Санкт-Петербурга - роскошное здание Двенадцати коллегий, которое должно было украшать набережную Невы, оказалось повернутым к реке торцом только потому, что петербургский генерал-губернатор Меншиков решил на месте правительственного здания выстроить себе дворец. Деньги на строительство, конечно, изымались из казны» [Гумилёв, 2000: 284].

Вполне естественно, отмечал он далее, что расходы на армию и флот и коррупция вызывали постоянный дефицит государственного бюджета (хотя своим наследникам Петр оставил финансовые дела в хорошем состоянии - без копейки государственного долга). «И в 1714 г. реформаторы ввели страшный закон о подушной подати: обложили всех людей, живших в России, налогом за то, что они существуют. Но собрать этот налог не представлялось никакой возможности. Люди отказывались платить под самыми различными предлогами. Тогда Петр не остановился и перед введением круговой поруки. Все население городов и волостей было переписано, определены суммы подати каждого города и каждой волости, и за их своевременное поступление в казну объявлялись ответственными отцы города или губные старосты - наиболее богатые люди» [Там же]. Их обязывали самих изыскивать средства, получать с бедного населения нужное количество денег, а при недоимках они отвечали собственным имуществом. Деваться было некуда: в городах стояли гарнизоны царских войск.

Более того, подушную подать стали брать даже с помещичьих крестьян. Это было исключительно жестоко: ведь эти крестьяне в то же самое время обслуживали помещиков-дворян, а дворяне в эпоху Петра служили в армии ни много ни мало - 40 лет. (Правда, при преемниках Петра этот срок был уменьшен до 20.) Дворяне, составлявшие регулярную армию, должны были останавливать военные вторжения. Воевать приходилось часто, поэтому самим им пахать землю и обеспечивать себя всем необходимым возможности не было. Набирать народное ополчение - хлопотно и непрактично. Поэтому цари пошли на то, чтобы закрепить за каждым воином определённое число крестьян,

примерно десять семей на одного. Этого вполне хватало, чтобы снарядить и прокормить одного конного воина.

Воин обязан был не столько «собирать налоги» со своих крестьян, сколько защищать последних, их «мір» (собственно, смысл существования и дворян, и государства на Руси!). На Западе было иначе: там крестьяне принадлежали феодалу, который соответственно защищал не крестьян («мой народ»), а свою личную, частную собственность! Отсюда, например, «право»европейского дворянина на «первую брачную ночь» со своими крестьянками; или право лично судить и казнить подданных и т.д. Подобное было немыслимо на Руси и воспринималось как дикость, беззаконие! И ещё момент: до «закрепления» крестьян на земле они имели «право отъезда» (в сентябре-октябре, после уборки урожая и должных выплат) от сильно утеснявшего их князя во владения другого, что вполне компенсировало «авторитарность» княжьей власти.

Но власти не обратили на это внимания и помещиков объявили ответственными за поступление налога с крестьян. «В ответ на многочисленные жалобы помещиков о невозможности собирать налоги одновременно с несением службы «передовое» петровское правительство посоветовало им привлечь к делу родственников и не особенно стесняться в выборе средств при выколачивании денег из несчастных мужиков. Из указа о подушной подати и родилась та гнусная, омерзительная форма крепостного права, которая была упразднена только в 1861 г.» [Там же: 284-285]. По закреплении права «мужиков» резко уменьшились. Поэтому на дворянина легла двойная моральная, нравственная ответственность - за справедливое устройство жизни тех, чьим трудом он кормится и существует. Именно в связи с такой ситуацией и возникает боборы-кинское «чувство вины перед нашими крестьянами», ставшее лейтмотивом деятельности наиболее сознательных и активных представителей русского общества конца XVIII - начала XIX века, позже названных «интеллигенцией».

Сам термин «интеллигенция» был предложен и введён в литературный оборот писателем П.Д. Боборыкиным в 60-х годах XIX века и, несмотря на латинскую основу, именно из русского языка перешёл во все остальные языки мира [БСЭ, 1973, 10:311] (наряду со словами «публицистика», «правда» и «соборность»). Хотя в разговорном языке, по всей видимости, существовал и раньше, поскольку зафиксирован уже «Толковым словарём живого великорусского языка» В.И. Даля.

Интеллигенция же как «класс», «сословие», «прослойка» начала складываться с начала XIX века и уже в 40-х годах XIX века вышла на историческую арену общественной борьбы в России наряду с дворянскими революционерами. Тогда её было принято называть собирательным словом «разночинцы». Она состояла из людей самых разных сословий, достатка, культуры и образования. Разночинцы представляли и различные социальные группы: мещанство, духовенство, купечество, чиновничество, в отдельных случаях это были выбившиеся в «образованное общество» крестьяне. Но в большинстве своём её составили дворяне из обедневших семейств: либо потерявшие свои поместья, либо вынужденные в силу разных обстоятельств перебираться в города. «В порождении такой силы проявилась особенность развития русского общества, его отличие от других стран (и цивилизаций)» [Дмитровский, 2007: 115].

Говоря об этом времени, Максим Горький писал: «...являлись люди с гордой, самонадеянной силой, они шли вперед своим путем, не спотыкаясь о развалины прошлого, - а свой путь в ту пору мог быть лишь один - к народу, к массе крестьянской, значит, прежде всего - против крепостного права...

В переходные эпохи всегда особенно ярки два типа людей - одни полностью воплощают в себе все отмирающее, все отжитое... другой тип живет исключительно стремлением к будущему, совершенно чужд старине и враждебен ей - это для нас Бел[инский], Добр[олюбов], Чер[нышевский]» [Горький, 1939: 153; Цит. по: Иовчук, 1948: 8].

В этот период Империя практически достигла своих естественных географических границ, и вся её энергия (названная Л.Н. Гумилёвым термином «пассионарность»), не получая достойного «выхода», направилась вовнутрь. Это закономерно: любая система, достигая определённых пределов роста, вынуждена перестраиваться, иначе застопорившаяся энергия может привести к коллапсу, разорвать её на части. Это самый опасный и ответственный момент: инерция ещё сильна («кровь кипит»), но ей нужен «конструктивный» выход, «идея», «социальный прорыв».

Вспомним: до середины XIX века «бурления» общественной мысли - как массового, острого, всеохватного явления - в России не наблюдалось. Да, взбудоражили власть масоны и декабристы (идеи которых не понимало большинство их же товарищей), были и другие частные выступления. Но в целом государственная идея была простой, чётко (негласно) сформулированной и доступной всем общественным силам: прирастать землями,

прорубать выходы к морям (к наиболее дешёвым и удобным транспортным путям - торговле, а стало быть, к достатку).

Но вот естественные границы достигнуты и промаркированы, дружественные народы в Империи, выходы к морям добыты, окраины усмирены. Наступил момент модернизации, перехода государственной машины на «мирный лад», то есть к освоению добытого раньше. Ради «большой Идеи» русские крестьяне (ещё в начале XX века составлявшие 85% населения страны) готовы были молча терпеть, тихо переносить все лишения «полувоенного» быта. Было понятно, ради чего страдать. Но теперь, по их мнению, настало время отдавать долги - землёй, волей. Энергия народа, не направляемая более фиксированной Целью, «завихрилась» свободно. Обстановка стала накаляться.

«Новое сословие никогда не возникает «просто так». В сословном обществе, коим всегда была Россия, каждая общественная сила выполняла строго свою, собственную задачу. Крестьяне производили еду, рабочие - промышленные товары, торговцы обеспечивали им адекватный обмен. Духовенство воспитывало нравственность, а дворянство, по идее, должно было защищать страну от внешней военной угрозы (а также служить опорой власти). При этом государство - «властная вертикаль» - облекалось абсолютными правами (авторитарностью). <...> Учитывая и патриархальность русского общества, царь-отец обязан был быть строгим (часто и жестоким), но, главное, справедливым («жить по правде»). <.> До середины XIX века (до «реформ») эти отношения регулировались также общиной (<^ром»), которая, владея землёй, решала массу юридических, финансовых и социальных вопросов. И худо-бедно, но защищала крестьян.

Но к XIX веку дворяне добились права не служить в армии, при этом «забыв» отменить крестьянам обязанность себя содержать! Угроза масштабной войны после 1812 года, казалось, стала призрачной. Дворяне массово вливались уже не в армию, а в гражданские институты (по переписи 1897 года интеллигенция уже включала в себя около 200 тысяч человек, но, быстро увеличиваясь, к 1917 году перешагнула рубеж в 1,5 млн. человек), образуя новое “сословие без определённых социальных обязанностей”» [Дмитровский, 2007: 116, 117-118].

И вот тут-то наиболее совестливые из них вспомнили, что, перестав держать в руках оружие, они потеряли и моральное право на «эксплуатацию» крестьян. Большая часть дворян-помещиков, надо честно признать, была совершенно удовлет-

ворена существовавшим положением дел. Но всё чаще стали раздаваться голоса о несправедливости этого порядка. В многочисленных масонских ложах стали один за одним вырабатываться различные проекты изменения не только экономического, но и политического строя России.

Одновременно Россия стала перед проблемой освоения собственных территорий. Нужна была идея, которая смогла бы заново, для новых свершений объединить культуры, народы, сословия. Гремучая смесь исторических условий - русской ментальности, потребностей сословий и пассио-нарности - должна была рано или поздно взорваться. И взрыв произошёл: детонатором стало «Философическое письмо» П.А. Чаадаева, опубликованное осенью 1836 года в журнале «Телескоп», но хорошо известное в рукописном варианте большей части образованного слоя. Белинский подвергся обыску и на полтора года лишился работы, редакцию «Телескопа» разгромили и закрыли, а Надеждина выслали из Москвы без права заниматься издательской деятельностью.

Но «история» с Чаадаевым не прошла даром: проблема собственного исторического пути России, поставленная жёстко и беспощадно, взбудоражила умы элиты. Вся мощь, энергия лучших, наиболее «заряженных» дворян и разночинцев устремилась в кипящий водоворот общественный русской мысли. Сословие «без обязанностей» обрело наконец смысл и цель существования: одни - отстаивать «народные права» (социалисты всех мастей), другие - укреплять своё личное положение (помещики и аристократия), третьи - искать « особый русский путь» (правительства, социалисты, общественные деятели и философы). Но главное - все они теперь вновь стояли на страже интересов Империи (пусть и понимали их каждый по-своему).

Достаточно вспомнить «вечный спор» славянофилов и западников, полемику социалистов и народников, монархистов и либералов, «революционеров» и «эволюционистов», религиозных философов и духовенства. И концепции: «Самодержавия, Православия, Народности», «подмораживания России», «Русской идеи» («Евразии»), «вхождения в мировую семью народов» или «Свободы, равенства, братства». Всё это великолепие мысли завершилось Русским Ренессансом начала XX века, а также тремя революциями, жестокой гражданской войной, затем высочайшим взлётом и столь же колоссальным падением великого и несчастного Русского государства.

Такие качества, как «либеральность», «демократичность» или «радикальность», были только

следствием идеологических предпочтений того или иного представителя нового сословия. Это отмечал ещё Бердяев: «интеллигенция была идеологической, а не профессиональной или экономической группировкой, образовавшейся из разных социальных классов». Наиболее значительные группы в ней (по 10-12%) составляли учителя и студенты, меньше было врачей, адвокатов, агрономов и инженеров (по 2-3%). «И все же была область деятельности, так сказать, квинтэссенция интеллигентского труда, где любой человек при наличии даже достаточно умеренных способностей имел возможность включиться в общественно-политическую борьбу, - публицистика. А в случае, если обнаруживались и литературные способности - то и литература. По всей видимости, именно в этом причина такого пристального интереса русской литературы к проблемам «маленького человека», вообще к смыслу человеческого существования: “Тварь ли я дрожащая или право имею?”» [Там же: 120].

Публицистика как особое, уникальное русское культурное явление ещё ждёт своего исследователя. Для нас достаточно упомянуть её в качестве неотъемлемого спутника интеллигенции. Литературно-публицистическая деятельность (чтобы выработать новую, максимально общую и приемлемую для всего общества Идею-Цель) и стала «специфически сословным» интеллигентским трудом (как у крестьянина - выращивание продуктов питания, а у рабочего - производство промышленных товаров).

Понятно, что мало кто был способен охватить своей индивидуальной мыслью всю проблематику современного ему исторического бытия, хотя попытки такого рода предпринимались (Л. Толстой, русские философы и т.д.). Поэтому выработка новой «исторической миссии» (Чаадаев: «Мы призваны решить большинство острейших социальных вопросов Европы») как бы распадалась на решение частных, более «мелких» вопросов «интеллектуального труда» - в науке, культуре, социальном устройстве, политике и т.д.

Благодаря этому в России интеллигенция стала «реальной» группой. Ведь едва ли не наполовину она была сосредоточена в двух «культурных очагах», столицах Империи - Санкт-Петербурге и Москве. При этом у неё были свои, специфические формы объединения - прежде всего салоны. Это те субкультуры, что получили название «свет» и «полусвет» (и в менее точном определении -«двор»). Кроме того, можно упомянуть и масонские ложи - в большинстве своём они выполняли именно функцию неформального общения, объе-

динения людей различного происхождения и достатка на базе духовных исканий. Даже на селе интеллигенты участвовали в дворянских собраниях и иных мероприятиях. К тому же мощным «объединителем» служили редакции ведущих газет и особенно журналов.

Таким образом, «сущность настоящего интеллигента - в Служении (в высшем смысле слова), если угодно - в патриотизме. Патриотизм - это любовь к своему отечеству. Но это не слепая любовь (такой «патриотизм» - хуже воровства). Патриотизм начинается с познания. Сначала только что родившийся человек познаёт себя - своё тело и постепенно становится человеческим существом. Затем он познаёт семью, становясь человеком. Затем он узнаёт «большую семью» - нацию, становясь культурным («интеллигентным») человеком. Позже он узнаёт Империю (Царство) и становится Интеллигентом, то есть человеком, преодолевшим животные, семейные, национальные и другие личные интересы ради высших интересов общества.

Остаётся ещё одна ступень - Церковь, или интересы сущего, человечества, которые выше интересов Империи. Религиозное чувство всеобщности - удел немногих, но, без сомнения, лучших представителей интеллигенции. «Тружусь для мира и для людей» - таков их девиз. Ясно, что в жизни настоящего интеллигента не найдётся места продажности, зависти, подлости. Наоборот, всё его существование будет подчинено достижению той или иной высокой Цели, Мечты - исполнению Долга перед человечеством (как бы оно себя ни вело). Врачи, учителя, государственные и общественные деятели, поэты и художники, многие-многие другие - всех их объединяет только один критерий - бескорыстное Служение Отечеству» [Там же: 123-124].

Важно отметить и то, что в годы наивысшего расцвета творчества Белинского в русской литературе и общественной жизни происходила выработка мировоззрения двух партий: западничества и славянофильства. Белинский сделался признанным главой первой из них, несмотря на то, что во многом симпатизировал (особенно впоследствии) многим положениям славянофильства.

Дело осложнялось тем, что Белинскому практически не приходилось иметь дела с представителями подлинного славянофильства: ни Хомяков, ни Аксаковы, ни Киреевские - главные представители славянофильской партии - не имели тогда в своих руках журнала и не могли выражать и высказывать свои взгляды. Исключением были несколько месяцев 1845 года, когда журнал По-

година и Шевырева «Москвитянин» перешел на короткое время в руки Ивана Киреевского и его единомышленников.

До и после этого Белинскому приходилось полемизировать как с представителями славянофильства только с Погодиным и Шевыревым, которые во многом были выразителями грубого национализма, имевшего мало общего со славянофильством. С другой стороны, и сами славянофилы не всегда отгораживали себя от этих людей.

Интеллигенция и журналистика: публицистика - наиболее сильная ветвь российской прессы

Историк и знаток русской философии В.В. Зень-ковский писал: «В русской философской публицистике (Белинский, Герцен, Чернышевский, Михайловский, Бердяев) играет огромную роль «теургическое беспокойство» - проблема непосредственного влияния на жизнь, на ход событий, проблема ответственности за историю» [Зеньковский, 1999: 299]. Эта тяга к «живому историческому действию» являлась существенным элементом церковного мировоззрения XVI и XVII веков.

С падением религиозной картины мира теургический мотив не исчезает, но в своём чистом виде он ярко проявляется уже в XIX веке (с появлением интеллигенции) в движении русской общественной («секулярной») мысли. Именно у Белинского и Герцена, как считает Зеньковский, этот теургический мотив образует, так сказать, основной нерв их философской публицистики. Это особенно важно подчеркнуть при изучении Белинского, поскольку именно в его творчестве теургический мотив впервые раскрывается с полной силой и переходит в публицистику, становясь неотъемлемой её частью.

В данном случае Белинского можно смело рассматривать как «пример», «образ», «социальный образец» для всех последующих поколений интеллигентов. И изучая его, мы тем самым (с понятными оговорками, естественно) изучаем весь «слой» новых людей. Не этим ли объясняется безусловное преобладание в среде интеллигенции людей именно радикально-революционной направленности? Стоит привести слова В.В. Кожинова, связанные с характеристикой этой черты «нового сословия»: «.в России причисляемые к интеллигенции люди всегда стремились идти по более или менее самостоятельному пути, противоречащему либо хотя бы не совпадающему с «линией» государственной (а также церковной) власти. И даже входя во власть, истинные представители интеллиген-

ции осуществляли или по крайней мере пытались осуществить свою, а не собственно государственную “программу”» [Кожинов, 2002: 44].

Белинский был прежде всего публицист, и даже больше публицист, чем литературный критик, но его публицистика не только исходила из философских идей, но и была пронизана ими. При изучении Белинского нужно в первую очередь изучать его письма, где он свободно излагал свои мысли и искания, в статьях же, всегда ограниченных рамками и задачами журнальной работы, да еще в цензурных условиях его времени, он виден лишь частично. «Попробуйте изучать Бакунина, Чаадаева, всех славянофилов вне их переписки, - писал В.В. Зеньковский, - как беден и часто неясен остается их духовный мир». С другой стороны, не следует забывать, что не только такие крупные деятели русской мысли, как Герцен, Бердяев, но и мыслители «меньшего калибра», как Чернышевский, Михайловский, Мережковский, Вл. Соловьев и Струве, о. Сергий Булгаков, и много других мыслителей «отдали немало своих творческих сил именно философской публицистике. Если у Бакунина переход философии к «делу», к живому историческому действию постепенно увлек его от философии, то у других мыслителей мы наблюдаем тот же захват «конкретной» жизнью, который суживает их «чистый» философский интерес» [Зеньковский, 1999: 299-300]. К этому надо добавить и полемические «перегибы», ради которых Белинский иногда использовал одни и те же аргументы то со знаком плюс, то со знаком минус (в борьбе со славянофилами, например, по поводу «сати-ричности» «Мёртвых душ» Гоголя).

Важно подчеркнуть, что публицистика, поскольку всегда связывает себя с философской мыслью, ею питается, и смогла возникнуть в России только в тот момент, когда массы образованных людей, освоивших хотя бы в пересказе (как Белинский) тот или иной пласт философского знания, не получая возможность реализовать идеи на практике - в государственном строительстве (в силу его бюрократизма, косности, авторитарности и т.д.), - нашли себя в печатной, журналистской деятельности. Во всяком случае, почти у всех мыслителей переход «чистой» мысли к конкретным проблемам наблюдается на каждом шагу.

Белинский не был философом в полном и точном смысле слова, в своих работах он опирался на философские течения его времени, но у него всегда была своя точка зрения, своё понимание проблем «русских философских исканий» (эстетических, идейных, профессиональных). Эти искания «могут быть правильно истолкованы лишь как про-

явление духа секуляризма или как борьба с ним. Религиозная тематика - во всей полноте идей, внесенных в мир христианством, - все время определяет основные искания русской мысли, но, поскольку эти искания имеют философский, а не чисто религиозный смысл, они строят систему идеологии» [Там же: 300]. Здесь бился (и бьется доныне) пульс философских исканий в России, что, конечно, вовсе не исключает и не зачёркивает других философских проблем, выступавших, правда, лишь косвенно.

Рассмотренное выше «теургическое беспокойство» лучших людей того времени, их тяга к «живому историческому действию», наконец, их поиск своего места под солнцем сплотили их в новую общественную силу - интеллигентскую «прослойку». Способствовала этому и власть: сначала либеральное, а позже достаточно жёсткое отношение к общественным свободам Александра I, затем мрачные николаевские времена заставляли передовых, активных людей того времени искать различные пути объединения, противостояния давлению «гнусной действительности».

И все же первые годы XIX века характеризуются заметным оживлением общественно-политической жизни страны. Ведущими вопросами времени стали государственное устройство и крепостное право; эти вопросы волновали умы современников, страстно обсуждались в общественно-литературной среде.

И далеко не последнюю роль здесь сыграло русское масонство. Именно в нём вызревали идеи реформирования государства, причём достаточно радикальные. Ведущие публицисты тех лет не могли не находиться под влиянием тех концепций и «работ», что циркулировали негласно в среде образованных людей. Питерский исследователь масонства Виктор Брачёв приводит массу интересных фактов о роли русских мартинистов в общественной жизни страны конца XVIII - первой четверти XIX века. В данной работе мы ограничимся лишь двумя темами, взятыми кратко: характеристикой их «передовых» идей (а масонство включило в себя именно самых активных, ищущих людей высшего общества тех лет, достаточно вспомнить «великого» Сперанского), а также рассмотрим их состав и соответственно увидим силу влияния их на умы общественных деятелей тех лет.

Учёный со ссылкой на современных исследователей этой темы приводит списки русских масонов XVIII - первой четверти XIX века. Сегодня установлены фамилии 3267 русских масонов того времени, хотя на самом деле их, согласно даже самым скромным оценкам, было от четырех до

пяти тысяч. Впечатляет и установленное учёными общее число лож в России за эти годы - 220! Результаты исследований шокируют, тем более что выясняется, что русских людей среди масонской братии этого времени было немногим более половины - 1731 человек из 3267. Все остальные -подвизавшиеся в России иностранцы, главным образом немцы. Особенно много их было среди военных (немцев 407, русских 621) и торгового сословия (немцев 213, русских всего 43 человека).

И хотя состав лож, отражая реальности тогдашней элиты Российской империи, был пестрым: представители торгового сословия (305 человек), врачи (113), профессура и вообще ученые (103), композиторы и музыканты (40), художники и скульпторы (50), актеры (25), писатели и переводчики (135) и даже, как курьез, 8 крепостных - дворовые люди, записанные в масонство их владельцами для прислуживания в ложах, первое место в нем прочно занимают (1078 человек, или одна треть всего состава лож) «чины военные».

Учёный пишет: «Учитывая богатый опыт тогдашних господ офицеров по части организации дворцовых переворотов, нельзя не признать обоснованности опасений правительства на сей счет. Так что вопрос о запрете масонства к 1822 году не только назрел, но и перезрел» [Брачев, 2003: 273-274].

И запрет деятельности масонских лож не заставил себя долго ждать: 1 августа 1822 года вышел императорский рескрипт о запрете деятельности масонских лож и иных тайных обществ. Он был повторен несколько позже, после выступления декабристов, в 1826 году (по последним -строго доказанным - данным, включавшего в своих рядах более сотни масонов), вместе с новым, более жёстким («чугунным») Уставом о цензуре.

Основные направления деятельности масонов описал в 1814 году М.А. Дмитриев-Мамонов, набросав свои «Пункты преподаваемого во внутреннем ордене учения». Пункты эти наряду с ограничением самодержавной власти и учреждением сената, составленного из 200 наследственных пэров или вельмож, 400 представителей дворянства и 400 «представителей народа», и «упразднением рабства в России» содержали также далеко идущие планы: конечное и всегдашнее истребление имени Польша и Королевства Польского и обращение всей Польши, как Прусской, так и Австрийской, в губернии Российские; присоединение Венгрии, Сербии, всех славянских народов; изгнание турок из Европы и восстановление греческих республик под протекторатом России; присоедине-

ние Норвегии; «сочинение проекта выгодной войны против Персиян и вторжения в Индию»; «переселение половины жидов из Польши в ненаселенные губернии России и обращение их в веру»; «истребление раскола скопцов и всех расколов, брачное состояние отвергающих»; «рассеяние донских казаков»; «вольное книгопечатание»; «конечное падение, а если возможно, смерть иноземцев, государственные посты занимающих»; «вольная продажа вина и упразднение винного откупа» и ряд других столь же радикальных мер по коренной перестройке России [Там же].

Активная деятельность ордена продолжалась, однако недолго: со второй половины 1815-го по начало 1816 года. Что касается членов его, то среди них такие известные масоны Александровского царствования, как Н.И. Тургенев, М. Новиков (племянник известного просветителя), поэт Денис Давыдов, мистик Максим Невзоров, князь А.С. Меншиков и будущий шеф жандармов при Николае I А.Х. Бенкендорф.

В 1818 году Орден русских рыцарей, фактически прекративший к этому времени свою активную деятельность, и декабристский «Союз спасения» объединились в новую декабристскую организацию - «Союз благоденствия». Однако и эта организация просуществовала недолго. Главное здесь в том, что декабристские организации строились по принципу масонских лож, на их принципах и уставах.

В этом смысле настоящим рассадником и инкубатором будущих декабристов являлась масонская ложа «Трёх добродетелей». Она была учреждена в 1815 году князем С.Г. Волконским, П.П. Лопухиным и М.Ю. Виельгорским. Это была иоан-новская ложа первых трёх степеней. Не менее 10 человек были будущими видными декабристами.

Важно отметить, что, по мнению ряда исследователей, именно с будущими декабристами связано возникновение и такого нового для первой четверти XIX века явления в русском масонстве, как появление в нем наряду с либеральным и консервативным еще и так называемого радикального крыла, нацеленного на коренное изменение политического строя и проведение революционнодемократических преобразований в стране. Как мы помним, Виссарион Белинский в конце своего короткого, но бурного творчества примкнул именно к этому направлению, став едва ли не его знаменем (хотя масоном не был в отличие от его духовного наставника Бакунина, вступившего в мартинисты, правда, чуть позже и за границей).

Своё масонское общественно-политическое лицо в николаевское царствование эти люди про-

являли в активном участии в различного рода секретных комитетах по крестьянскому делу и разработке планов либеральных преобразований в России, чем, несомненно, способствовали приближению эпохи так называемых «великих реформ». «Декабристы-журналисты, декабристы-литераторы пытались использовать в целях революционной пропаганды и некоторые нелегальные формы публицистики: проект конституции под названием «Русская правда», агитационные песни революционного содержания и др. Некоторые из них были обращены к солдатам тех полков, где служили офицерами декабристы» [Есин, 2000: 21]. Общий пафос этих идей и стал впоследствии (во многом) лейтмотивом творчества «неистового Виссариона». Ведь настоящая историческая личность отличается тем, что в своём творчестве воплощает наиболее ярко и зримо «носящиеся в воздухе» идеи, идеи своего времени.

В целом, хотя в трактовке общественно-политических вопросов писатели и журналисты не могли выходить за пределы правительственного либерализма, разрешение обсуждать в печати эти вопросы положительно сказалось на состоянии журналистики. Не случайно в начале XIX века в русской периодике очень заметной становится публицистическая струя, не случайно также и то, что именно к этому времени относится формирование таких видов журнальной публицистики, как политическое обозрение, публицистическая статья, публицистический очерк и др.

Более того, журналистика стала выделяться из словесности как объект самостоятельного историко-теоретического осмысления, что косвенно подтверждается и первым опытом «покупки» талантливых авторов оборотистыми (и вследствие этого весьма успешными) редакторами. Публицистика начинает становиться делом прибыльным, и нарождающаяся интеллигенция с удовольствием включается в литературно-журналистскую -

публицистическую - деятельность.

В этом смысле - в силу сложившихся исторических условий - приобрело для русской журналистики колоссальное значение творчество Белинского, подобное которому имело для русской литературы творчество Пушкина. В этом смысле, по всей видимости, и следует толковать знаменитую фразу «Белинский - Пушкин нашей критики»: своей деятельностью Виссарион Григорьевич выявил социальную роль (функцию) и общественное значение (влияние) публицистики в жизни как собственно литературной, так и непосредственно социальной.

Кроме того, именно ему принадлежит более или менее системное толкование принципов журналистской деятельности - как её публицистической составляющей (непосредственно журнализмом Белинский практически не занимался и репортажей не писал), так и беллетристической. Именно с него, с его творчества - краткого, но яркого - и можно вести отсчёт рождения русской публицистики.

Таким образом, под публицистикой с точки зрения институциональной мы понимаем сферу деятельности журналистики (как социального института), связанную с анализом, прогнозированием, оценкой актуальных социальных проблем современности и поиском общественно приемлемых путей их разрешения.

С точки зрения деятельности непосредственно индивидуальной (профессиональной; поскольку если дневник можно вести и «для себя», то публицистика уже требует активной включённости в бытие своей социальной группы или страты) под публицистикой можно понимать деятельность по анализу, прогнозированию и оценке современной социальной действительности с целью обнаружения актуальных социальных проблем, публичному оглашению их и обсуждению социально приемлемых путей их разрешения.

Библиографический список

1. Березина В.Г. 2005. Белинский-журналист (Теория. История. Практика) / Под ред. Л.П. Громовой. - СПб.: Роза мира.

2. Большая советская энциклопедия. 1973. - Т. 10. - М.: Наука.

3. Брачев В.С. 2003. Масоны и власть в России. - М.: Изд-во ЭКСМО.

4. Ворошилов В.В. 2004. Журналистика. Базовый курс: Учебник. 5-е издание. - СПб.: Изд-во Михайлова В.А.

5. Гоголь Н.В. 1836. О движении журнальной журналистики в 1834 и 1835 годах [электронный ресурс]. -Режим доступа: http://www.evartist.narod.ru/text4/16.htm

6. Горький М. 1939. История русской литературы. - М.: Госполитиздат.

7. Гумилёв Л.Н. 2000. От Руси к России: Очерки этнической истории. - М.: Рольф.

8. Гулыга А.В. 2006. Творцы русской идеи. - М.: Молодая гвардия.

9. Дмитровский А.Л. 2006. Есть такая партия! // Литературная газета. - 2006. - 25.31.01.

10. Дмитровский А.Л. 2007. Сбежавшие (зарождение публицистики) // Эпоха. Текст. Контекст: Сб. статей / Под ред. В.И.Грешных. - Калининград: Изд-во РГУ им. И. Канта. - С. 114-124.

11. Есин Б.И. 2000. История русской журналистики (1703-1917). - М.: Флинта: Наука.

12. Жирков Г.В. 2007. Журналистика: исторические этюды и портреты. - СПб.: Роза мира.

13. Зеньковский В.В. 1999. История русской философии. В 2-х тт. - Ростов-на-Дону: Феникс.

14. Иовчук М. 1948. Великий русский мыслитель // Белинский В.Г.: Избо. филос. сочинения в 2-х тт. - М.: Государственное изд-во политической литературы. - Т.1. - С. 5-53.

15. Кожинов В.В. 2002. Между государством и народом // О русском национальном сознании. - М.: Алгоритм.

16. Прохоров Е.П. 2005. Исследуя журналистику. - М.: Аспект-Пресс.

17. Русская журналистика в документах: История надзора. 2003 / [Сост. О.Д. Минаева]; Под ред. Б.И. Есина, Я.Н. Засурского. - М.: Аспект-Пресс.

The article is dedicated to consideration the question about origin and formation such complex and unique phenomenon in history of the native journalism as russian publicistica. In this article are analyzed the historical premises, such as social and cultural factors, personal aspect and civilizational peculiarities, which are promoted the beginning of the institute of the russian publicistica and its great role in our society for whole period of new and modern history.

Key words: Russian publicistika, philosophical-anthropological approach.

RUSSIAN PUBLICISTIKA: THE SOURCE. THE ROLE. ESSENCE (Philosophical-anthropological aspect)