В жизни Иосифа Бродского была тайна, которая определила всю его судьбу. И разгадка этой главной тайной поможет нам понять не только жизнь Бродского, но и наше время.
В СССР за Бродским почти всё время пристально следил Комитет государственного безопасности. В особенности после того, как во время поездки в Самарканд в декабре 1960 года Бродский и его друг, бывший лётчик Олег Шахматов, говорили о планах захватить самолёт для бегства за границу. 29 января 1961 года Бродский был задержан, двое суток просидел в изоляторе КГБ, но был освобождён.
Бродскому, по его собственным словам, «Гранд Мезон» (так они называли КГБ) предлагал «стучать» на друзей, и за это его бы печатали на финской бумаге. Однако Иосиф «стучать» отказался.
КГБ знал почти всё о планах и действиях Бродского. «Если бы я появился на улице Пестеля, фасад Эрмитажа сорвался бы и побежал доносить в КГБ», – шутил Иосиф.
Так, может быть, кто-то «стучал» на Бродского?
Этот вопрос я задал близкому другу Иосифа Бродского Якову Гордину.

В известной беседе со своим другом Рейном, Иосиф Бродский говорил о том, что «Гранд Мезон», как они именовали КГБ, предлагал ему «стучать», видимо, на своих друзей. И за это ему обещали печатать его издания на финской бумаге. Бродский отказался быть «стукачём». Но, судя по тому, что КГБ так хорошо знал обо всех передвижениях, почти обо всех мыслях и помыслах Иосифа Александровича, видимо, кто-то «стучал» на него. Как Вы считаете, такая версия имеет право на существование? – спросил я у Якова Гордина, близкого друга Иосифа Бродского.

«Имеет, имеет», – ответил Яков Гордин со знанием дела. – «Это могло быть, очевидно, году в 1962-ом, когда он три дня сидел в «Большом доме». Это дело Уманского-Шахматова. Он прошёл как свидетель. Это могло быть тогда. Позже ему уже вряд ли предлагали. Ну, они всем предлагали, кого им удавалось зацепить. Насчёт финской бумаги … Это ничуть не компрометирует его, но в интервью его иногда несколько заносило. ... Ему могли, естественно, обещать благоприятствование в изданиях.

– То есть, публиковали бы его стихи, если бы он был «стукачём»?
– Всё равно это повело бы за собой требование писать другие стихи. Публиковать те стихи, которые он писал, в любом случае бы не стали. А финская бумага, я думаю, это такая фигура речи.

– Так кто же на него стучал?
– Нет, но вот это я сказать не могу, кто именно стучал на него. То, что, как оказалось, в нашей среде был человек, который потом сам признался, и он этого не скрывает, был завербован ещё в институте, это Владимир Соловьёв. Я думаю, что у Соловьёва было довольно сложное положение.

– Тот Владимир Соловьёв, который сейчас живёт в Нью-Йорке?..
– Да. У него было довольно сложное положение. Потому что, с одной стороны, он моложе был, очевидно, был возраста Иосифа. Но Иосиф как-то очень быстро повзрослел. Мы были приятелями. Он был таким младшим приятелем нашим. И ему, конечно, стучать на нас не хотелось. И я думаю, что он максимально избегал давать компрометирующую информацию. Но факт остаётся фактом. Повторяю: он сам в этом признался. Он, по-моему, и сейчас этого не скрывает. И, в общем, в конце концов, ему пришлось уехать из Ленинграда, когда всё это выяснилось, и уехать из страны. Поэтому к его откровениям в фильмах, что о Бродском, что о Довлатове, я отношусь с большим сомнением. Ещё там Лена Довлатова могла иметь с ним дело. Что касается Бродского, то огромные сомнения, что он вообще подпускал его к себе.

Спустя два дня после интервью, 11 июня 2015 года, я получил электронное письмо от Якова Гордина, в котором просил не называть фамилию Соловьёва. «Я подумал-подумал и решил, что все же называть фамилию Соловьева не будем. Пусть это будет "один наш младший приятель". Знаете ли, дети, внуки. Времени прошло много. Он как был прохвостом, так и остался...»

Однако видеозапись интервью я уже выложил в Интернете, о чём сообщил Гордину.

Догадывался ли Бродский, что кто-то из близких друзей доносит на него в КГБ?

Бродский умер в 55 лет. А многие его друзья ещё живы и пишут о нём воспоминания.
Так ныне живущий в Нью-Йорке Владимир Исаакович Соловьёв (тот самый, о котором говорил Яков Гордин) в своей новой книге «Быть Иосифом Бродским. Апофеоз одиночества. Юбилейное издание» пишет: «Пусть Бродский даже гений (допускаю), но не святой…»

Если агент переехал в Америку, то, либо сбежал, либо для того, чтобы там продолжить свою работу?

Страшно представить, если вдруг архивы откроют, и мы узнаем, как друзья-писатели стучали друг на друга в КГБ.

26 мая 2015 года я побывал в музее современного искусства «Эрарта», где Лев Лурье рассказывал о жизни Иосифа Бродского.

Иосиф Бродский родился 24 мая 1940 года в Ленинграде. Его отец Александр Иванович Бродский (1903-1984), был военным фотокорреспондентом, вернулся с войны в 1948 году, работал фотографом и журналистом в нескольких ленинградских газетах.
Мать поэта – Мария Моисеевна Вольперт (1905-1983) работала бухгалтером.
Родители часто ссорились, отец иногда наказывал сына.
Иосиф Бродский с горечью говорил: «у моей матери был очень несчастливый брак».

Раннее детство Иосифа пришлось на годы войны, блокады, послевоенной бедности. В 1942 году после блокадной зимы Мария Моисеевна с Иосифом уехали в эвакуацию в Череповец.
После окончания войны и возвращения в Ленинград Иосиф в 1947 году пошёл в школу № 203 на Кирочной улице. В 1950 году перешёл в школу № 196. В 1953 году учился в школе № 181 в Соляном переулке, где его оставили на второй год.

С детства Иосиф мечтал о море. В 1954 году он подал заявление во Второе Балтийское морское училище, но принят не был. Пришлось продолжить учёбу в 7-ом классе школы № 276, что на Обводном канале.

В 1955 году родители переехали в знаменитый Дом Мурузи на Литейном проспекте, где в их распоряжении было «полторы комнаты» общей площадью 40 квадратных метров – по тем временам довольно много.

В 2015 году в день рождения Иосифа Бродского 24 мая я был на открытии музея «Полторы комнаты» в доме Мурузи. Это было СОБЫТИЕ! Ничего подобного я не видел уже давно. Очередь растянулась до Литейного проспекта.

В 1955 году в неполные шестнадцать лет, закончив только семь классов, Бродский бросил школу и поступил учеником фрезеровщица на завод «Арсенал».
«У Иосифа были амбиции на взвод. Он не мог учиться, при том, что это был умнейший человек», – так говорят современники.

В течение пяти лет после ухода из школы Бродский работал истопником в котельной, матросом на маяке, безуспешно пытался поступить в школу подводников; загорелся идеей стать врачом, месяц работал помощником прозектора в морге при областной больнице, анатомировал трупы, но в конце концов отказался от медицинской карьеры.
С 1957 года был рабочим в геологических экспедициях на Белом море, в Восточной Сибири и в Северной Якутии.
Летом 1961 года после нервного срыва вернулся в Ленинград. В это время Иосиф много, но хаотично читает: поэзию, философскую и религиозную литературу, самостоятельно изучает английский и польский языки.

По словам Бродского, он начал писать стихи в восемнадцать лет. Однако существует несколько стихотворений, датированных 1956 годом. «Пилигримы», «Памятник Пушкину», «Рождественский романс» - наиболее известные из ранних стихов Бродского.

В 1957 году Бродский познакомился с молодым поэтом Яковом Гординым. В 1959 году Бродский знакомится с Евгением Рейном, Анатолием Найманом, Булатом Окуджавой, Сергеем Довлатовым.

14 февраля 1960 года состоялось первое крупное публичное выступление Бродского на «турнире поэтов» в ленинградском Дворце культуры им. Горького. Прочтение им стихотворения «Еврейское кладбище» вызвало скандал.

В августе 1961 года Евгений Рейн познакомил Бродского с Анной Ахматовой, которая жила на своей даче (или, как она выражалась, в «будке») в посёлке Комарово.
Ахматова очень заботливо отнеслась к молодому поэту.

Бродский всегда с уважением высказывался о минутах, проведённых возле Ахматовой.
Ахматовой приписывают слова о том, что была эпоха Пушкина и, наверное, когда-нибудь будет эпоха Бродского. Любопытно, что сегодня музей Бродского экспонируется в музее Анны Ахматовой в Фонтанном доме на Литейном.

После смерти Ахматовой в 1966 году Бродский и Анатолий Найман долго искал и решили, что место для захоронения Анны Андреевны должно быть на кладбище в Комарово.

Когда Бродского арестовали по обвинению в тунеядстве, Анна Андреевна выступала в защиту Иосифа. Когда Бродского отправили в ссылку, Ахматова сказала: "Какую биографию делают нашему рыжему!»
Именно Анна Андреевна первая заметила, что Бродский похож на кота.

Говорят, есть люди – птицы, есть люди – собаки, и есть люди – коты. Бродский был котом. Свою любовь к котам Бродский сохранял на протяжении всей своей жизни. Он себя вёл соответствующе повадкам кота.

Молодой Бродский был любвеобилен. Баб у него было много. Но бабником он не считался, поскольку был разборчив.
В 1962 году двадцатидвухлетний Бродский встретил молодую художницу Марианну Басманову, дочь художника П.И.Басманова. Отношения у них были неровные: они то расставались, то вновь сходились. 8 октября 1967 года у Марианны Басмановой и Иосифа Бродского родился сын – Андрей Осипович Басманов. В 1972-1995 годы М.П.Басманова и И.А.Бродский состояли в переписке. Поэт посвятил своей возлюбленной многие лирические стихи.

«Если учесть количество греха на душу принятого и количество стихотворений в связи с этим написанных, то я думаю, последний меньше, чем первого», – признавался Бродский.

Современники отмечали: Бродский – самородок. Он учился сам. Это был «человек-остров». «Есть два человека: Бродский как поэт, и Бродский как личность. Оба качества не идеальны и не безупречны. Но в обоих качествах это человек с отблеском гения. Это был великий поэт. И его подпитка – было одиночество».

…
Не будь дураком! Будь тем, чем другие не были.
Не выходи из комнаты! То есть дай волю мебели,
слейся лицом с обоями. Запрись и забаррикадируйся
шкафом от хроноса, космоса, эроса, расы, вируса.
…
1970

Родители признавались, что стихов сына никогда не понимали. Не понимали они и его поведения, нежелания работать на одном месте, потребности быть свободным от всяческих уз.

Свобода к полной независимости была основной чертой характера Бродского.
Не всякий жаждет свободы. Бродский свободы жаждал. Она была ему необходима для творчества.

Бродский был личностью, не желал приспосабливаться и быть винтиком в бескомпромиссно устроенном механизме советского государства.
В общественном устройстве СССР Бродский был антиобщественным типом. Он был человеком свободомыслия – свободным в несвободной стране, чужим среди своих.
Всё время искал и находил себе соперников. Он не хотел вписываться в обычную советскую среду. Он вываливался из советского стандарта. Он был как городской сумасшедший.

Но быть индивидуалистом в обществе коллективистов было опасно. В условиях строительства коммунизма всякий не строящий вместе со всеми коммунизм считался тунеядцем.

Было очевидно, что статья является сигналом к преследованиям и, возможно, аресту Бродского. Позднее Лернер признался, что этот фельетон он написал не по своей воле, что его заставили.

Я поинтересовался у Якова Гордина его мнением относительно Я.Лернера и его пасквиля «Окололитературный трутень».
Яков Аркадьевич ответил:
– Лернер был мелкий прохвост, которого использовали, Комитет использовал в качестве провокатора и организатора такого рода акций. Потому что у него были подвиги и до этого схожие. Просто он прославился на деле Бродского. Ну, таких, как Лернер, было довольно много. Он особенно яркая фигура. … Он был не просто «стукачём». «Стукач» – это человек, работающий под прикрытием, как говорится. Это он среди нас … а даёт информацию. А Лернер был совершенно открыто таким мелким агентом.

8 января 1964 года «Вечерний Ленинград» опубликовал подборку писем читателей с требованиями наказать «тунеядца Бродского».
13 января 1964 года Бродского арестовали по обвинению в тунеядстве. Провели принудительную психиатрическую экспертизу на предмет вменяемости и установили, что у Бродского черты психопатической личности.
14 февраля у него случился в камере первый сердечный приступ. С этого времени Бродский постоянно страдал стенокардией, которая напоминала ему о возможной близкой смерти.

Однако, больше чем арест, суд и приговор, Бродского занимали мысли о разрыве с Марианной Басмановой. Любимая женщина изменила и стала встречаться с близким другом Иосифа – Дмитрием Бобышевым. Вынести такое предательство двух близких людей было невозможно.
Марина навещала Иосифа, когда он находился на обследовании в психиатрической больнице, но больше не показывалась. В результате Иосиф предпринял попытку самоубийства.

Весной 1964 года состоялось два заседания суда над Бродским, которые проводила судья Дзержинского суда Е.А.Савельева. Второе заседание суда проходило 13 марта 1964 года в зале Клуба строителей набережная Фонтанки, 22.
Запись судебного процесса, сделанная Фридой Вигдоровой, была опубликована во влиятельных зарубежных изданиях, даже читалась по «Би-би-си».

Все свидетели обвинения начинали свои показания со слов: «Я с Бродским лично не знаком…».
Смирнов (свидетель обвинения, начальник Дома обороны): Я лично с Бродским не знаком, но хочу сказать, что, если бы все граждане относились к накоплению материальных ценностей, как Бродский, нам бы коммунизм долго не построить.

Сорокин: Можно ли жить на те суммы, что вы зарабатываете?
Бродский: Можно. Находясь в тюрьме, я каждый раз расписывался в том, что на меня израсходовано в день 40 копеек. А я зарабатывал больше, чем по 40 копеек в день.
Сорокин: Но надо же обуваться, одеваться.
Бродский: У меня один костюм - старый, но уж какой есть. И другого мне не надо.

О чём думала судья Савельева, вынося заведомо несправедливый приговор Иосифу Бродскому за то, что он жил на 80 копеек в день? Чем оправдывала себя судья, обвиняя будущего нобелевского лауреата в том, что он жил на сумму, чуть большую, чем содержание в тюрьме?

Мне тоже приходилось жить на 1 рубль в день, когда в 1981 году я работал дворником, жил на служебной площади и учился вольнослушателем на философском факультете Университета.

Судья: А лучше объясните, как расценить ваше участие в нашем великом поступательном движении к коммунизму?
Бродский: Строительство коммунизма - это не только стояние у станка и пахота земли. Это и интеллигентный труд, который...
Судья: Оставьте высокие фразы. Лучше ответьте, как вы думаете строить свою трудовую деятельность на будущее.
Бродский: Я хотел писать стихи и переводить. Но если это противоречит каким-то общепринятым нормам, я поступлю на постоянную работу и все равно буду писать стихи.
(Цитируется по воспоминаниям Якова Гордина «Дело Бродского», «Нева»№ 2, 1989 год).

Я спросил у Якова Гордина:
– Судья Савельева судила по закону, а не по совести?
– Она судила как раз не по закону. Потому что доказать, что он тунеядец, было невозможно на самом деле. …
– То есть у неё был политический заказ?
– Ну, естественно, это было задание. Потому что у неё были свидетели защиты, на которых она, если бы она была добросовестным юристом, могла опереться и тут же его отпустить. … Она сделала то, что ей приказывали».

13 марта 1964 года на втором заседании суда Бродский был приговорён к максимально возможному по указу о «тунеядстве» наказанию - к пяти годам принудительного труда в отдалённой местности.

В моей жизни тоже был случай, когда меня хотели посадить за моё творчество. Работники службы занятости написали на меня клеветнический донос, будто бы я не хочу работать и обманываю государство, получая пособие по безработице. В октябре 1999 года на книжной ярмарке ко мне подошли двое мужчин и пытались спровоцировать меня на незаконные действия. Это были офицеры налоговой полиции, которые, якобы, совершили «контрольную закупку» моего романа, хотя я предлагал взять бесплатно.
«Бороться с системой бесполезно, – сказал один из офицеров. – С правоохранительными органами нужно сотрудничать. Мы вас если не так, то иначе, но всё равно посадим, если захотим».
Когда я отказался сотрудничать, они быстро «сшили» уголовное дело, которое отвезли прямо в суд, минуя обязательное утверждение прокурором (знали, что тот не утвердит).
Благодаря юридическому образованию и опыту работы, мне удалось на суде доказать собственную невиновность. Я описал это в романе-быль «Странник»(мистерия).
Позже я узнал, что был «заказан» самыми высокими инстанциями.

Недавно демократические власти России задумались о возвращении уголовной ответственности за тунеядство. В декабре 2015 года Всероссийский центр изучения общественного мнения (ВЦИОМ) провёл опрос россиян. Согласно данным опроса, за то, чтобы наказывать тех, кто уклоняется от трудоустройства свыше шести месяцев при наличии подходящей работы, исправительными работами на срок до одного года выступают 45% опрошенных. Против подобных санкций за «тунеядство» выступают 47% опрошенных. Не смогли сформировать своего мнения по этому вопросу 8%.
Однако по телевидению упорно говорится, что половина россиян поддерживает и одобряет возвращение уголовной ответственности за тунеядство.

По приговору суда Бродский был сослан (этапирован под конвоем вместе с уголовными заключёнными) в Коношский район Архангельской области. Поэт поселился в деревне Норенская. Несмотря на тяжёлый труд, Бродский вспоминает о поселении в деревне как об одном из лучших периодов своей жизни. Он сочинял стихи, изучал иностранные языки, английскую поэзию, творчество Уистена Одена. В августе и сентябре 1965 года два стихотворения Бродского были опубликованы в коношской районной газете «Призыв».

В Норенской Бродского навещали его друзья: Евгений Рейн, Яков Гордин и другие.

Приезжала в Норенскую и бывшая возлюбленная Марианна Басманова вместе с бывшим другом Иосифа Дмитрием Бобышевым (к которому ушла Марина). Иосиф и Дмитрий чуть было не подрались на топорах из-за любимой женщины.

При активном участии Ахматовой велась общественная кампания в защиту Бродского. Фрида Вигдорова и Лидия Чуковская на протяжении полутора лет неутомимо писали письма в защиту Бродского во все партийные и судебные инстанции и привлекали к делу защиты Бродского людей, пользующихся влиянием в советской системе.

По мнению Якова Гордина: «Хлопоты корифеев советской культуры никакого влияния на власть не оказали. Решающим было предупреждение „друга СССР“ Жан-Поля Сартра, что на Европейском форуме писателей советская делегация из-за „дела Бродского“ может оказаться в трудном положении».

В сентябре 1965 года под давлением советской и мировой общественности (в частности, после обращения к советскому правительству Жан-Поль Сартра и ряда других зарубежных писателей) срок ссылки был сокращён до фактически отбытого, и Бродский вернулся в Ленинград.
Освобождён он был прежде всего в связи со сменой власти в Кремле. Сажали Бродского при Хрущёве, а новый генсек Брежнев поэта освободил.
Бродский был арестован и отправлен в ссылку 23-летним юношей, а вернулся 25-летним сложившимся поэтом.

В условиях холодной войны Запад пытался сформировать в СССР оппозицию, делая ставку прежде всего на диссидентов и деятелей культуры.
Суд над поэтом стал одним из факторов, приведших к возникновению правозащитного движения в СССР.
Бродский противился навязываемому ему - особенно западными средствами массовой информации - образу борца с советской властью.
Из Бродского неформала всячески пытались слепить диссидента, а он стремился быть собой и всячески открещивался от навязываемого ему имиджа. «Мне повезло во всех отношениях. Другим людям доставалось гораздо больше, приходилось гораздо тяжелее, чем мне». И даже: «… я-то считаю, что я вообще всё это заслужил».

Бродский – человек, который боролся не с системой, он боролся за право быть самим собой. Иосиф настойчиво уходил от имиджа „жертвы режима“ к имиджу „self-made man“» (человек, сотворивший себя сам).

В октябре 1965 года Бродский по рекомендации Корнея Чуковского был принят в Группком переводчиков при Ленинградском отделении Союза писателей СССР, что позволило в дальнейшем избежать новых обвинений в тунеядстве.
Бродский подрабатывал внештатным рецензентом в журнале «Аврора», случайными «халтурами» на киностудиях.

В конце 1965 года Бродский сдал в Ленинградское отделение издательства «Советский писатель» рукопись своей книги «Зимняя почта (стихи 1962-1965)». Год спустя, несмотря на многочисленные положительные внутренние рецензии, рукопись была возвращена издательством. Судьба книги решалась не в издательстве. В какой-то момент обком и КГБ решили в принципе перечеркнуть эту идею.

Бродский продолжал писать стихи. За 1966 и1967 годы были опубликованы только 4 стихотворения поэта (не считая публикаций в детских журналах). Зато в самиздате стихи Бродского расходились довольно широко и были хорошо известны в особенности молодёжи.

Когда в 1968 году Бродскому пришло приглашение принять участие в международном поэтическом фестивале, в ответ на приглашение советское посольство в Лондоне заявило: «Такого поэта в СССР не существует».

За границей Бродского считали гением. У нас КГБ считал поэта бездарем и тунеядцем. Бывший могущественный начальник 5-го управления КГБ СССР Филипп Бобков и в свои 90 лет убеждён по поводу мнения о Бродском: «…Выгнали и выгнали. Дрянь человек…».

Бродский стал чрезвычайно популярен у иностранных журналистов, учёных-славистов, приезжающих в Россию. У него берут интервью, его приглашают в западные университеты. Но разрешения на выезд советские власти Бродскому, разумеется, не дают.

В 70-х годах прошлого века выехать из СССР было затруднительно. Поэтому был распространён такой способ получения «визы», как женитьба на иностранке. Это позволяло жить на Западе и приезжать в Россию. Так сделал, например, Владимир Высоцкий.

В 1971 году дочь высокопоставленного американского дипломата Кэрол Аншютц приехала на стажировку в Ленинград. Её отец был сотрудником Госдепартамента США.
Спустя сорок три года Кэрол Аншютц рассказала о своих отношениях с Бродским.
«Он очень хотел уехать за границу, жениться на иностранке. Таким образом он надеялся вернуться в Россию, возвращаться, когда он хотел. Мне предстояло сделать этот проект возможным. Во всяком случае мы влюбились, и он предложить жениться на мне. Я ответила «да».

«Американский консул в Москве, когда я к нему пришла, сказал: «русские очень этноцентричны, и этот брак кончится плохо; я не советую вам это делать». Бродский надеялся, что мы получим дату на регистрацию брака до того, как власти это запретят. Дали дату 10 мая. В тот день Бродского вызвали в ОВИР. Бродский сказал, что это КГБ. Бродский вышел в слезах. Его поставили перед выбором: то ли принудительного лечения в психиатрической больнице или эмиграция в Израиль. Он был почти в отчаянии. Я для него перестала существовать. Ему пришлось проститься со всем, кого он когда-нибудь знал в жизни. Как перед смертью. На этом наши отношения кончились».

КГБ всё знал о планах Бродского. 10 мая 1972 года Бродского вызвали в ОВИР и поставили перед выбором: немедленная эмиграция или «горячие денечки» (в устах КГБ это означало допросы, тюрьмы и психбольницы). Бродский принимает решение об отъезде.

Перед отъездом из страны он пишет письмо главе СССР Л.И.Брежневу.
«Я принадлежу к русской культуре, чувствую себя её частицей, и никакая перемена места пребывания не может повлиять на конечный исход всего этого».

Иосиф Бродский всегда и везде был чужой странный непонятный необыкновенный чужак. На мой взгляд, Бродский – классический пассионарий. С этим согласен известный философ Александр Секацкий.

Бродский признавал: «Я не знаю, кто я. Я знаю, что я не самый замечательный человек. Я знаю, чего я натворил в этой жизни, кому я причинил зло. Ну конечно же я себя прощаю. Но в конечном счёте я простить себе этого не могу».
…
Слава Богу, чужой.
Никого я здесь не обвиняю.
Ничего не узнать.
Я иду, тороплюсь, обгоняю.
Как легко мне теперь,
оттого, что ни с кем не расстался.
Слава Богу, что я на земле без отчизны остался.
…

«Такие люди, как я, обречены на одиночество, а потому не нужно воспринимать это как трагедию. Чувствовать себя чужим среди своих, конечно, не очень-то приятно, но даже когда я старался быть как все, у меня всё равно ничего не получалось. Все мои попытки приспособиться, чтобы не выделяться среди окружающих были безуспешны.

Но что же мне с собой поделать?
Мне нужно всё иль ничего.
Я не хочу себя подделать
Ни под кого, ни подо что.
Да, я чужой себе и людям,
Странный - вот имя для меня.
Я не приемлю серых буден
И лжи с названием “семья”.
Пусть замерзаю средь бездушья,
Из слёз свою броню создав.
В ней одиночества удушье,
И задыхаюсь весь в слезах.
Как мотылек, я засыпаю
На холоде и на ветру,
И очень скоро, точно знаю,
Без понимания умру.
И если где-то в одночасье
Вдруг вспыхнет огонёк любви,
Лечу к нему сквозь все ненастья,
Чтоб в пламени сгореть свечи.
Но лучше ль жить так, замерзая,
Мне в одиночестве своём?
Пусть лучше, к смерти подлетая,
Всё лучшее в себе спасём.
И вот несусь, куда не зная,
Чтоб в пламени любви сгореть.
Пусть лучше буду жить мечтая,
Чем жить, чтоб только умереть».

(из моего романа «Чужой странный непонятный необыкновенный чужак» на сайте Новая Русская Литература

P.S. Страшно представить, какие ещё тайны хранятся в наших архивах. Читайте продолжение в моих статьях «Тайна творчества Иосифа Бродского» и «Тайна смерти Иосифа Бродского».

А по Вашему мнению, какова ТАЙНА ЖИЗНИ БРОДСКОГО?

© Николай Кофырин – Новая Русская Литература –

За несколько дней до своей смерти Бродский разослал письма друзьям. Как говорят, среди разных просьб и распоряжений, поэт обращался к ним с просьбой дать подписку об отказе от любых комментариев его частной жизни до 2020 года.

Скорее всего это чистая правда, так как до сих пор молчат главные женщины его жизни — Марина Басманова и Мария Соццани.

Одной достались все стихи поэта — даже после разрыва с любимой он ставил над своими стихами её инициалы, а незадолго до смерти издал всю свою любовную лирику с посвящением М.Б., все знали, что за этими инициалами стоит Марина. И в мировой поэзии, наверное, нет больше такого количества стихов, посвященных одной женщине.

Другой - досталась его могила. Именно Мария Соццани решила перенести захоронение поэта из Америки в Венецию, а после она вернулась вместе с дочкой к себе на родину - в Италию.

И обе эти женщины выполнили просьбу Бродского и никак не комментируют свои истории. Марина Басманова живет затворницей, никогда не давала никаких интервью, не писала мемуаров, одна воспитала сына Бродского.

Мария Соццани воспитывает дочь Бродского, встречается с журналистами, но говорит только о муже-поэте, никогда не переступая границ частной жизни.

Обе эти женщины никогда не подтверждали и не опровергали тех слухов и историй, которые становились достоянием общественности.

О Марине Басмановой все друзья и знакомые отзывались как о потрясающей красавице с невероятным чувством собственного достоинства. Бродского познакомил с Мариной общий друг. Потом все в один голос говорили, что это была любовь с первого взгляда. Они практически и не расставались — везде появлялись только вместе.

Для окружающих Марина оставалась загадкой. Она больше молчала, часто сидела в компаниях с блокнотом и что-то зарисовывала - она была потомственной художницей. А Бродский не сводил с неё глаз, да и другие не могли оторваться от ее необычно бледного лица с огромными зелеными глазами, обрамленного тяжелыми каштановыми прядями.

Сейчас в интернете можно найти только одну-две старых фотографий Марии и вспомнить как ее описала А.А.Ахматова: «Тоненькая, умная и как несет свою красоту! И никакой косметики. Одна холодная вода!».

Вот эта внешняя холодность бала подмечена всеми знакомыми в Марине, она была умная и рассудительная.

С Бродским они были в глазах окружающих как лед и пламень.

Говорили, что влюбленные очень дополняют друг друга. Все знали, что Иосиф без ума от своей подруги. Он желал только одного - никогда с ней не разлучаться, и очень болезненно реагировал на то, что Марина не торопилась выйти за него замуж.

До сих пор никто не может точно сказать, что происходило на самом деле между ними двумя. Но окружение поэта было уверено, что Марина не давала ему обещаний быть вместе.

Если родители его не пускали в квартиру, он даже из-за дверей пытался повлиять на Марину. Бродский невероятно переживал. Несколько раз после их ссор, он появлялся у друзей в депрессии и со следами перерезанных вен на руках. Если они мирились - он сиял от счастья.

Марина, внешне уравновешенная и спокойная была человеком сильной воли. Ее, скорее всего, пугала такая экзальтированность друга, его желание полностью контролировать ее. Она была самостоятельной и самодостаточной, а Иосиф относился к ней как к ребенку, который требует опеки, сопровождал ее везде, боялся, что Марину обидят, что она не справится, ему всегда хотелось защитить ее. А Марине нужна была своя свобода, свое пространство.

Она сама сделала первый шаг в сторону от Иосифа.

У Бродского был друг — Олег Бобышев, тоже подающий большие надежды молодой поэт. И вот Марина выбрала статного красавца Олега. История разворачивалась стремительно, Марина предпочла Бродскому другого, и этот другой был лучшим другом обманутого поэта...

Это случилась в самый неподходящий, тяжелый период для Бродского: он знал, что готовится его арест в Ленинграде, и уехал в Москву. Узнав об измене Марины, Бродский бросился обратно, забыв об опасности, для выяснения отношений - и тут же был арестован. Вначале поэта отправили на унизительную психиатрическую экспертизу, а потом - под суд.

Сам он так описывал те трагические для него дни: "Мне было все равно — повяжут там меня, или нет. И весь суд потом — это была ерунда по сравнению с тем, что случилось с Мариной"...

Как известно, Бродский был осужден за тунеядство и отправлен в ссылку в Архангельскую область.

Марина вернулась к нему: она поддерживала Бродского во время следствия и суда, а потом поехала за ним в ссылку. И Бродский позже назовет это время лучшим, самыми счастливыми годами своей жизни.

В деревне Норенская Архангельской области Бродский напишет свои лучшие стихи - «Песни счастливой зимы», «Ломтик медового месяца», «Из английских свадебных песен».

Олег Бобышев будет неоднократно приезжать за Мариной. Она то уезжала с ним, то возвращалась. Испытание было тяжелым для всех троих. У Бродского и Марины в 1968 году родится сын Андрей. Но даже в этой ситуации Марина никак не могла выбрать из двоих. Один привезет ее в роддом, другой заберет.

Она будет метаться, боясь потерять и одного, и другого. Бобышев просил выйти за него замуж, Бродский до последнего надеялся, что Марина оформит наконец-то с ним отношения. Он уже понимал, что его «выдавливают» из страны и очень надеялся, что Марина согласится уехать с ним. Но Марина осознано останется одна, даст сыну свою фамилию. И пока хранит молчание об истории своей молодости: никаких мемуаров, никаких интервью.

Бродский никогда не простит своего друга. Если он узнавал, что кто-то из друзей общается с Олегом, тут же рвал все дружеские связи. Бобышев и сам позже уедет в Америку, как и Бродский, он будет преподавать в университете.

Но история эта не закончится. Много позже Бродский вдруг напишет злое и ироничное стихотворение в адрес Марины:

Четверть века назад ты питала пристрастье к люля и к финикам,

рисовала тушью в блокноте, немножко пела,

развлекалась со мной; но потом сошлась с инженером-химиком

и, судя по письмам, чудовищно поглупела...

Ничего уже больше не связано; никто их не уничтожил,

Но забыть одну жизнь человеку нужна, как минимум,

еще одна жизнь. И я эту долю прожил..."

Таким образом, через 25 лет, он на весь мир объявит, что его больше ничего с Мариной не связывает. Многие поймут это признание совсем иначе и пожалеют поэта, так горько разбившегося о любовные рифы.

Последние пять лет своей жизни Бродский проживет как счастливый семьянин. Вдруг, на исходе лет судьба подарит ему встречу с Марией Соццани. Умной, успешной, красавицей-итальянкой с русскими корнями.

Мария, услышав его лекцию в Париже, напишет ему письмо, и так завяжется их переписка. Потом они встретятся, Бродский влюбится и они поженятся. А через два года у них родится дочь.

Все старые знакомые Бродского с удивлением будут отмечать внешнюю схожесть Марины и Марии. Один типаж. Продолжение, перетекание одной любви, той, которая принесла ему так много горя и разочарований и обернулась вдруг много позже тихой, спокойной, умиротворенной и счастливой жизнью. Бродский был старше Марии на 25 лет, сам он будто даже и удивлялся так причудливо сложившейся судьбе. И говорил своим старым друзьям: «Я - Иосиф. Она - Мария. Может быть, у нас что-нибудь и получится».

Мария Соццани-Бродская стала не только его возлюбленной, но и соратницей: она участвовала во всех его начинаниях, помогала, и сейчас продолжает работать в проектах, связанных с именем поэта.

А мы подождем — не так уж много осталось до 2020 года. Возможно, история наша еще получит свое продолжение.

Его друзья и близкие упорно хранят молчание о его частной жизни. Мария Соццани готова обсуждать творчество своего супруга Иосифа Бродского, но никогда не поддерживает разговор о его личной жизни и об их семье. Известно лишь одно: Иосиф Бродский был очень счастлив последние пять лет своей жизни.

Эмиграция

4 июня 1972 года самолет уносил Иосифа Бродского в Вену. Его лишили гражданства и заставили покинуть Родину. В Вене его уже ждал Карл Проффер, который тут же озвучил приглашение на работу от Мичиганского университета.

Бродский совсем не склонен был строить из себя жертву. Он провел некоторое время в Европе, познакомился с западными литераторами и отправился в США, чтобы начать работу в качестве приглашенного поэта. Талантливый, получивший признание мирового сообщества, не имея даже полного среднего образования, он стал одним из любимейших лекторов университета. А дальше он стал читать свои лекции в Канаде, Франции, Ирландии, Швеции, Англии, США, Италии.

Он не изучал педагогику и не владел никакими методиками. Но он входил в аудиторию и начинал свой неизменный диалог о поэзии, ее значении в жизни. В итоге лекция, семинар, форум или просто встреча превращались в захватывающее поэтической действо.

Правда, часто манера преподавания шокировала его коллег, но им пришлось смириться с причудами гения. Он мог курить во время лекции и пить кофе. Вскоре это уже никого особо не удивляло, даже странно было представить Бродского без сигареты.

Слава его росла. Уже можно было говорить не о том, что он сделал и о чем написал, будучи гражданином Советского Союза, а о том, сколько всего успел, сменив гражданство.

Одиночество

Поэт, который незадолго до эмиграции перенес тяжелый разрыв с любимой, а потом оказался просто выброшенным из своей страны, нашел свое утешение в творчестве и преподавательской деятельности.

В 1976 году он перенес первый инфаркт, а в 1978 году ему сделали операцию на сердце. За Иосифом Бродским нужен был послеоперационный уход и забота близких людей. Но его родителям снова и снова отказывали в праве увидеть сына. Ему не позволили почувствовать тепло родительских рук. Отец и мать Бродского скончались, так и не увидев своего сына.

Была в его жизни долгая и трагичная история любви с Мариной Басмановой. В этих отношениях об будто испепелил себя. Он не смог простить возлюбленной ни ее предательства, ни собственного долгого одиночества.

Отмечая свое пятидесятилетие в мае 1990 года, Иосиф Бродский говорит: «Бог решил иначе: мне суждено умереть холостым. Писатель - одинокий путешественник». Но это пророчество не сбылось.

Он был достаточно одинок и всегда подчеркивал, что одиночество позволяет острее и продуктивнее творить. Возможно, именно поэтому он долгое время не заводил никаких серьезных отношений с женщинами. Но потом в его жизни появилась прекрасная итальянка с русскими корнями.

Мария Соццани

Они впервые встретились в Сорбонне в январе 1990 года. На лекцию поэта Иосифа Бродского, Нобелевского лауреата, прилетела итальянка Мария Соццани. Очаровательная красавица, изучающая историю русской литературы. Ее мать происходит из русского дворянского рода, отец трудится на высокой должности в компании «Пирелли».

Вряд ли поэт тогда выделил Марию из толпы, слишком много людей посещали его лекции. Но вскоре он получил письмо от нее из Италии. И на несколько месяцев почтовые письма стали связующей ниточкой между великим поэтом и юной итальянской студенткой.

Уже летом Иосиф Бродский и Мария Соццани отправляются вместе в Швецию. Именно в Швеции очень часто бывал Бродский. 1 сентября 1990 года в Стокгольмской ратуши был заключен брак Иосифа Бродского и Марии Соццани, которая была младше поэта почти на 30 лет. Помогал устроить свадьбу великому поэту его друг, филолог-славист и переводчик Бенгдт Янгфельдт с женой.

Семья

Брак поэта стал неожиданностью, как для его друзей, так и для почитателей его таланта. Уж очень скоропалительным было решение о свадьбе. Но Бродскому, как всегда, не было никакого дела до мнения окружающих. Впервые за много лет он был, наконец, безусловно счастлив. Многие друзья поэта скажут позже, что жизнь Иосифа Бродского в браке с Марией оказалась счастливее всех предыдущих 50 лет.

Он очень нежно относился к своей супруге, почти по-отечески. Если взглянуть на фотографии Иосифа Бродского и Марии Соццани, то невозможно не заметить, какое-то внутреннее умиротворенное свечение обоих.

В Рождество 1993 года, 25 декабря появится стихотворение, и многие долго еще будут гадать, кто скрывается за инициалами посвящения. МБ – так всегда подписывал Бродский стихи, посвященные Марине Басмановой. Но МБ – это инициалы теперь и его супруги – Марии Бродской.

Что нужно для чуда? Кожух овчара,
щепотка сегодня, крупица вчера,
и к пригоршне завтра добавь на глазок
огрызок пространства и неба кусок.
И чудо свершится…

Стихи, посвященные Марине, были полны трагизма, ожидания чего-то неминуемого и страшного. А здесь явная, открытая надежда, ожидание чуда. И чудо действительно произошло, правда, немного раньше.

В этом же, 1993 году, у Иосифа и Марии родилась малышка Анна. В семье общались на английском языке, но Мария пыталась научить дочь и русскому, чтобы она могла впоследствии читать произведения своего великого отца в оригинале.

Он безмерно любил свою Нюшу, проводя с ней каждую свободную минуту. Но 28 января 1996 года сердце поэта остановилось. Он поднялся к себе в кабинет поработать, утром жена нашла его мёртвым... А Нюша еще долго будет диктовать маме письма и просить привязать их к шарику, который долетит к папе.

Сегодня повзрослевшая Анна Александра Мария Соццани знакомится с творчеством своего отца и признаётся, что для неё это общение с самым близким человеком.

Мария перевезла тело супруга в Венецию. И сама вернулась из Америки к себе на родину, в Италию.

Иосиф Бродский передал весь свой архив до 1972 года в Российскую национальную библиотеку, а незадолго до смерти оставил указание закрыть доступ к личным записям ровно на 50 лет после своей смерти. Литературное наследие открыто для изучения и исследования. Великий поэт хотел, чтобы его оценивали по творчеству, а не по рассказам о его частной жизни.

Иосиф Бродский встретил ту, с которой был счастлив, уже в зрелом возрасте. Может быть, поздняя любовь - это удел всех гениев. Вот и певец русской земли испытал глубокие чувства уже на закате жизни.

Мария Лосева ,филолог, писатель, психолог МААП
(Сиблинги - термин, обозначающий потомков одних родителей. Родные братья и сестры.)
Их – двое. Вечные враги и союзники, готовые оттолкнуть и тут же поддержать. Две близкородственные сущности, два человека, имеющие общих родителей, общее детство, общее пространство, общие воспоминания. Любовь и ненависть: сходство, обусловленное родством, и им же обусловленное неприятие.
На старшего падают все родительские амбиции и он больше подвержен опасности стать носителем «семейного симптома». Часто он присоединяется к родителям в деле опеки над младшим, а порой расширяет свои спасательские возможности до того, что занимается спасением всех, берет на свои плечи проблемы рода. Это позволяет благополучно пристроить свою агрессивную энергию, направленную на младшего оккупанта. Младшие при этом имеют более благополучную среду для вырастания, но меньше возможностей для развития. Может быть, именно поэтому в русской литературе в качестве героинь преобладают старшие сестры, младшие предстают их тенями, спутницами.

Сестры Локтевы: Анна (Одинцова) и Катя (И. Тургенев «Отцы и дети»)

Одинцова – фамилия Анны по мужу, настоящая фамилия сестер – Локтевы. Одной фразой сказано о жизни их отца - «красавца, афериста и игрока, который, продержавшись и прошумев лет пятнадцать в Петербурге и в Москве, кончил тем, что проигрался в прах и принужден был поселиться в деревне, где, впрочем, скоро умер, оставив крошечное состояние двум своим дочерям». Кроме состояния, отец оставил сестрам и дурную славу – Анне пришлось иметь дело с бедностью и отвержением соседей. Единственным выходом из этих жизненных тягот показалось ей замужество. Оставшись сиротой с сестрой на руках, она вышла за человека намного старше, после смерти оставившего ей немалое состояние, чем было скомпенсировано ее отвращение к мужу.

Старшая сестра в романе Тургенева платит суровую дань жизни; за счет ее практичности и самоотверженности младшей открыт свободный путь к нормальному замужеству. Особенности властного и холодного характера Анны объясняются Тургеневым тем, что она в браке с Одинцовым «получила тайное отвращение ко всем мужчинам, которых представляла себе не иначе как неопрятными, тяжелыми и вялыми, бессильно докучливыми существами». Добавим сюда и отца, оставившего дочерям плохое моральное наследство. Анна вынуждена самой своей жизнью противостоять тому мужскому, с чем она успела повстречаться к своим почти двадцати девяти годам. Ее реакция – отказ от своих чувств, чтобы выжить. Потому и проваливается попытка Базарова: он имеет дело с женщиной, чьи примитивные защиты – изоляция и отрицание – всегда на страже ее покоя. Ужас перед собственными чувствами не исчезнет чудесным образом под воздействием базаровской влюбленности. Тем более своим тотальным отрицанием всего, что составляет опору культуры, в которой возросла Анна, он тоже в какой-то мере «аферист и игрок».

Она страдает от своего нарциссизма – хочет всего и одновременно ничего конкретного. Привычная бесчувственность дает ей силы переносить те страдания, которые выпали на ее долю. Заморожены не только ее чувства к мужчинам – вообще к людям: ее «богатое тело», которое Базаров жаждет отправить в анатомический театр, предназначенное природой для деторождения, в полном подчинении у скованного обязанностью жертвовать духа. И едва ли новому человеку Базарову под силу расшевелить эту снежную королеву – он со своим запалом ниспровергателя смешон и мелок перед огромностью женщины, выполняющей свой долг.

Сестры осиротели, когда Анне было уже двадцать, а Кате лишь двенадцать лет. Они так и остались в отношениях взрослого и ребенка, между ними не проскальзывает ничего сестринского. Соответственно, Катя - тихая и запуганная: «Но Катя отвечала ему односложно: она спряталась, ушла в себя. Когда это с ней случалось, она нескоро выходила наружу; самое ее лицо принимало тогда выражение упрямое, почти тупое. Она была не то что робка, а недоверчива и немного запугана воспитавшею ее сестрой, чего, разумеется, та и не подозревала»; «Катя всегда сжималась под зорким взглядом сестры».

В конце романа сообщается, что после счастливого замужества Кати Анна Сергеевна тоже вышла замуж «не по любви, но по убеждению, за одного из будущих русских деятелей, человека очень умного, законника, с крепким практическим смыслом, твердою волей и замечательным даром слова, — человека еще молодого, доброго и холодного как лед». Тургенев предполагает, что они «доживутся до любви» , и очень может быть: ключевое слово для Анны – «законник» (уж точно не «аферист и игрок»).

И. С. Тургенев и И. А. Гончаров стреми­лись создать образы русских женщин раз­ных сословий.

В романе «Отцы и дети» три основных пер­сонажа: Анна Сергеевна Одинцова, Катери­на Сергеевна Локтева и Фенечка. Тургенев описывает Анну Сергеевну и Катерину Сер­геевну совсем противоположными. Анна Сергеевна кокетлива, очень опытна в отно­шениях с мужчинами, разговорчива. А Кате­рина Сергеевна робка, молчалива, «беспре­станно краснеет и быстро переводит дух». Она больше любит читать, размышлять о жизни, о книгах, о людях, чем танцевать на балах и кокетничать с мужчинами.

Даже во внешнем облике автор показыва­ет их противоположность, непохожесть друг на друга. Анна Сергеевна очень красива, стройна, у нее достойная осанка. «Обнажен­ные ее руки красиво лежали вдоль стройно­го стана; красиво падали с блестящих волос на покатые плечи легкие ветки фуксий; спо­койно и умно, именно спокойно, а не задум­чиво, глядели светлые глаза из-под немного нависшего белого лба, и губы улыбались ед­ва заметною улыбкою. Какою-то ласковой и мягкой силой веяло от ее лица». Нельзя сказать, что Катя была красавицей, но «она очень много улыбалась, застенчиво и откро­венно, и глядела как-то забавно-сурово, снизу вверх. Все в ней было еще молодо-зе­лено: и голос, и пушок на всем лице, и розо­вые руки с беловатыми кружками на ладо­нях, и чуть-чуть сжатые плечи...»

Анна Сергеевна никого не любила. И хотя Базаров нравился ей своей непохожестью на других, она не могла отдаться во власть своему чувству. Она прекрасно знала, что Базаров влюбился в нее вопреки своим убеждениям, видела, как он избегает ее, понимала, что признание в любви неизбеж­но, и ждала его, довольная собой. А для Ба­зарова, наверное, это была не любовь, а только страсть.

Хотя Аркадий сначала был влюблен в Анну Сергеевну, скорее, даже не в нее, а в ее кра­соту, он выбрал Катю. Я думаю, что это слу­чилось потому, что Катерина более близка к природе, естественна, добра, нежна, про­ста. С ней легко и приятно общаться. А Анна Сергеевна ведет себя гордо, даже высоко­мерно и заставляет всех, общающихся с ней, чувствовать себя не очень уютно.

В свой роман Тургенев вводит образ Фенечки. Она была «беленькая и мягкая, с тем­ными волосами и глазами, с красными, дет­ски пухленькими губками и нежными ручка­ми». Фенечка могла дать Николаю Петровичу любовь, доброту, заботу, уважение, которых он, несомненно, заслуживал, будучи челове­ком добрым и порядочным. В свою очередь, Николай Петрович дал Фенечке надежную защиту, уважение, любовь. В романе И. А. Гончарова «Обломов» толь­ко два основных женских образа, тоже про­тивопоставленных друг другу. Это Ольга Ильинская и Агафья Пшеницына. Их внеш­ность также противоположна. Ольга Серге­евна «не была красавицей, то есть не было ни белизны в ней, ни яркого колорита щек и губ, и глаза не горели лучами внутреннего огня... Но если б ее обратить в статую, она была бы статуя грации и гармонии. Несколь­ко высокому росту строго отвечала величина головы, величине головы - овал и размеры лица; все это, в свою очередь, гармонирова­ло с плечами, плечи - с станом».

Агафья Пшеницына «была очень бела и полна в лице, так что румянец, кажется, не мог пробиться сквозь щеки. Бровей у нее почти совсем не было, а были на их местах две немного будто припухшие, лоснящиеся полосы, с редкими светлыми волосами. Глаза серовато-простодушные, как и выра­жение лица; руки белые, но жесткие, с вы­ступившими наружу крупными узлами си­них жил. Платье сидело на ней в обтяжку: видно, что она не прибегала ни к какому ис­кусству, даже к лишней юбке, чтоб увели­чить объем бедер и уменьшить талию».

Ольга Ильинская пыталась разбудить Обломова, сделать его деятельным, как Штольц. Но душа Ильи Ильича не лежала к той жизни, которую ему предлагала Оль­га. И та поняла это: «Я узнала недавно только, что я любила в тебе то, что я хоте­ла, чтоб было в тебе, что указал мне Штольц, что мы выдумали с ним. Я любила будущего Обломова! Ты кроток, честен, Илья; ты нежен... как голубь; ты спрячешь голову под крыло - и ничего не хочешь больше; ты готов всю жизнь проворковать под кровлей... да я не такая: мне мало это­го, мне нужно чего-то еще, а чего - не знаю!» Поэтому она бросила Обломова и нашла свое счастье со Штольцем. Обло­мов тоже нашел свое тихое, спокойное счастье - Агафью Пшеницыну. Только она способна дать ему спокойствие, любовь, понимание. Агафья Пшеницына уважает в нем леность, изнеженность барина, от че­го Обломова в свое время пытались изба­вить Ольга и Штольц.

Мне кажется, что у Агафьи Пшеницыной, Фенечки, Катерины Сергеевны много об­щего. Они не стремятся к любви, как к сверхцели, не добиваются ее любыми спо­собами, а ждут, когда она придет сама. Ког­да к ним наконец-то приходит чувство, они выходят замуж и становятся прекрасными женами и матерями.

Ольга Ильинская стремится к любви, ищет ее. Сначала она ошибается в своем выборе, но все же находит человека, кото­рый подходит ей.

И. А. Гончаров и И. С. Тургенев показы­вают нам разные судьбы, разные характе­ры. И хотя у каждой женщины своя жизнь, свои переживания, их объединяет любовь и желание быть счастливыми.