», бестселлер New York Times, одну из лучших физических научно-популярных книг 2014 года по версии The Guardian, по праву можно назвать новым видом биографического письма. Написанная Эндрю Ходжесом в 1983 году и переизданная в 2012 и в 2014 годах, она поражает своей органичностью и изобилием деталей, которые автор, подобно мозаике, искусно выкладывает перед читателем, тем самым проливая свет на личность Алана Тьюринга, чьи заслуги долгое время умалчивались.

Математик, сделавший заметный вклад в самых разных научных областях от систем искусственного интеллекта до биологии и морфогенеза, герой невидимого фронта, успешно вскрывавший шифры противника в годы Второй мировой войны, Тьюринг по праву упоминается среди самых блестящих умов человечества в XX веке. Но мир не всегда знал о его заслугах. Осуждённого за гомосексуальность Тьюринга в начале 1950-х годов поставили перед выбором: либо тюрьма, либо принудительное лечение (химическая кастрация инъекциями женского гормона эстрогена). Тьюринг избрал «лечение», вскоре после чего, как принято считать, покончил жизнь самоубийством с помощью яблока, пропитанного цианидом. Предполагается, что он воссоздал сцену из мультфильма Уолта Диснея «Белоснежка» 1937 года – любимой сказки ученого. По словам биографа, Тьюринг особенно нравилась сцена, в которой Злая Королева погружает яблоко в ядовитое зелье.

Эта постыдная история умалчивалась довольно долгое время, пока, наконец, её не вытащил на поверхность Эндрю Ходжес, он же автор биографии «Алан Тьюринг: Энигма».

В русскоязычном варианте книги 2015 года издательства АСТ – «Игра в имитацию»).

К слову, о писателе. Эндрю Ходжес – профессор математики в Кембридже, учёный, работающий над теориями квантовой гравитации и твисторов Пенроуза, популяризатор науки и, как не сложно догадаться, просто гениальный мужчина. К тому же, ещё и борец за права человека. Впервые он столкнулся с именем Алана Тьюринга летом 1968 года – по сути, в самый расцвет информатики, поскольку Ходжес читал о кибернетике и машинах Тьюринга как студент-математик.

В 1973 году имя Алана Тьюринга вновь произвело на него неизгладимое впечатление, на этот раз в иной сфере жизни. Ходжес тогда был членом группы, сформированной Освободительным движением геев для создания брошюры, в которой осуждалась бы биолого-медицинская модель гомосексуальности. Один из членов группы мимолётно обмолвился об окончании истории Тьюринга, ничего не зная о его секретной работе и полагая, что его смерть могла стать результатом гормональной терапии. Члены группы включили параграф, содержащий в себе эту идею. Таким образом, после двадцати лет молчания прозвучало первое, пусть и совсем слабое публичное слово протеста.

К тому же, немаловажную роль на пути к написанию книги сыграло высказывание самого Роджера Пенроуза – человека, которым Ходжес всегда восхищался. По словам Пенроуза, он давно слышал разговоры о Тьюринге как о человеке, «затравленном до смерти», но только в последнее время стали ходить слухи о нем как о человеке, который «заслуживал графский титул». По признанию Ходжеса, эти слова стали третьим и, возможно, самым главным толчком к написанию биографии Алана Тьюринга, о котором на то время сохранилось мало первоисточников, что делало затруднительным восстановление его портрета.

Сложно представить масштаб той работы, что проделал Эндрю Ходжес. Это и сбор сохранившихся публикаций, просмотр некрологов, интервью с выжившими знакомыми, родственниками и друзьями Алана и, конечно, обращение к книге миссис Тьюринг, матери учёного, которой надо отдать должное: именно благодаря тому, что она взяла на себя труд по сохранению писем ее сына начиная со школьной скамьи и далее, биография вышла целостной и живой. В письмах к матери Тьюринг нередко рассказывал о своём новом друге, Кристофере Моркоме, с которым они часами могли болтать о Вселенной, обсуждать теорию относительности, а временами и вовсе дурачиться, ведя, например, тайные переписки на уроках французского. Кристофер привил Алану любовь к астрономии и стал, по сути, его первой нежной привязанностью.

Тогда-то и вырисовывается образ декартовского, вечно занятого своими идеями мальчика, с живостью и искренностью рассказывающего о своих изобретениях и открытиях, которые, к несчастью, не поощрялись в стенах Шерборнской школы и не находили должного отклика у родителей. И если кто-либо из его окружения с уверенностью заявлял, что земля круглая, Алан, будучи человеком вечных сомнений и забавного чувства юмора, мог привести целый ряд доказательств, что она скорее плоская или даже имеет очертания сиамского кота, которого двое суток кипятили при температуре в пятьсот градусов по Цельсию.

На первый взгляд, детализированная 500-страничная биография математического гения и анализ его идей могут показаться сложными, а местами и вовсе шероховатыми. Да, несомненным плюсом произведения является то, что автор, будучи сам математиком, в состоянии понять и ловко объяснить все интеллектуальные достижения Тьюринга, но тут-то и скрывается, как ни парадоксально, главный минус работы. Если в первой части книги Эндрю Ходжесу удаётся сохранить изумительный баланс между научной и биографической сторонами повествования, то ближе к середине этот баланс нарушается.

Понятно, что история не стала бы полноценной, не охвати автор как можно больше деталей, деятелей науки и их идей, что повлияли на становление Тьюринга и как личности, и как учёного. Но когда сорок с чем-то страниц подряд Ходжес старательно и доходчиво объясняет работу «Энигмы», вводит в мини-курс по криптоаналитике и мимолётно совершает исторические экскурсы, ненароком задаёшься вопросом, биографию ли, собственно говоря, вообще читаешь. И самое странное в этом то, что тебе это начинает нравиться: останавливать себя, не понимая чего-то, перечитывать заново, иногда и вовсе прибегать к помощи «Википедии» для порцией разъяснений очередной теории одного из гениев XX века, с которыми Алану повезло знаться и состоять в довольно-таки приятельских отношениях. Произведение, безусловно, затягивает.

Биография Алана Тьюринга – это не ода непризнанному гению, не история об очередном изгое, но рассказ о живом человеке со всеми его достоинствами и недостатками, причудами и слабостями. Этой историей надо проникнуться, уловить стремление Алана познать всё, будь это натурфилософия Ньютона, труды Мака Таггарта или теория неполноты Геделя. Он никогда не стремился изменить мир, хотел лишь истолковать его.

Экзистенциалист-самоучка, вряд ли даже слышавший о Сартре, он стремился найти свой собственный путь к свободе. Алана чаще занимали объекты и идеи, а не люди; он часто оставался в одиночестве. Но Алан жаждал привязанности и дружбы, порой, пожалуй, слишком сильно, что усложняло ему жизнь на первых этапах знакомства. Вряд ли кто-то из окружающих видел, насколько на самом деле одинок Тьюринг. © Эндрю Ходжес

Как мне кажется, Эндрю Ходжес написал замечательную биографию. Носящая в какой-то мере научно-образовательный характер, она определённо подойдёт людям, желающим познать что-то новое и перенять хоть толику того энтузиазма, с которым Алан Тьюринг хватался за идеи и образы мира.

Мар 3, 2015 Надя Мезиан

Логично, что величайший шифровальщик Второй мировой войны остается загадкой и сейчас, когда прошло уже сто лет со дня его рождения. Алан Тьюринг, блестящий, оригинальный , который считается отцом информатики и искусственного интеллекта, изобрел электромагнитный аппарат, названный Бомба (Turing Bombe), с помощью которого смогли расшифровать код немецкой шифровальной машины Энигма (Wehrmacht Enigma).

Сам по себе этот человек имеет очень расплывчатое описание: его описывают (слишком легко) как чокнутого профессора с писклявым голосом. Его мать и учителя считают его причудливым, непостоянным и внешне неопрятным. По мнению коллег, он грубый, неудобный в общении человек. Его друзья говорят о нем как о человеке с открытым сердцем и щедрой и нежной душой.

То, что Тьюринг сделал в Блетчли-парке, то, что позволило сократить войну на два года и спасти бесчисленное количество жизней, как считается, стало известно общественности только через двадцать лет после его смерти. Его мать, брат и друзья не знали степени его героизма в течение долгого времени после того, как они его лишились.

Несмотря на его преждевременную смерть в 41 год, Тьюринг был весьма плодовит, и у него было очень много новых идей.

Государство, которое защищал Тьюринг во время войны, в 1952 году жестоко обошлось с ним. Он был признан виновным в грубой непристойности за гомосексуальные акты, и чтобы избежать тюрьмы, согласился на немыслимое сейчас условие, предписанное судом: химическую кастрацию. Он принимал Stilboestrol, таблетки, содержащие женские половые гормоны, но был отстранен от своей работы по государственным заказам и чувствовал, что за ним ведется наблюдение. Как человек, посвященный в государственную тайну, который в 1950-х годах имел сексуальные отклонения, он был опасным изгоем.

Он был найден мертвым 7 июня 1954 года, за несколько недель до своего 42-го дня рождения после того, как откусил яблоко, пропитанное цианидом. Это самоубийство как в “Белоснежке’’ имеет особенное значение, учитывая любовь Тьюрига к выпущенной в 1937 году фильму-сказке Диснея. В биографии Алана Тьюринга, написанной Эндрю Ходжесом, “Enigma’’, описано, как Тьюринг любил петь слова из сцены, в которой Ведьма бросает яблоко в котел с серой: “Dip the apple in the brew/ Let the Sleeping Death seep through’’ (Обмакнем яблоко в варево, пусть оно впитает спящую смерть).

Спустя 58 лет после самоубийства Тьюринг начинает получать признание, которого он заслуживает. Почти 35000 человек подписали петицию, призывающую снять его судимость посмертно. Другое ходатайство (пока более 15 000 подписей) призывает напечатать его портрет на купюре в 10 фунтов стерлингов.

Взгляд на человека за машиной

Племянник Тьюринга, Дермот Тьюринг, которому 51 год, сын его брата Джона, никогда не встречался с ним. Он родился после смерти своего дяди, так что его впечатления основаны на рассказах его отца и сводных сестер.

“Поскольку мой отец принимал довольно активное участие в уборке после того, как Алан покончил с собой, мы много не говорили о нем дома.

Честно говоря, они не были особенно близки, когда стали взрослыми. Учитывая обвинение [в гомосексуализме], которое было предъявлено всего за пару лет до самоубийства, неудивительно, что мой отец воспринял все это очень тяжело. Он ощущал свою и его матери причастность ко всему этому.

Я услышал о нем в середине семидесятых, когда информация о Блетчли стала достоянием гласности. В то время было много разговоров об этом, и это понятно. Я помню, как приклеился к телевизору во время репортажа BBC о странных вещах, имевших место во время войны, Enigma была только одной из них. Кроме того, поскольку его мать умерла в 1976 году, отец вдруг смог говорить о нем.

Алан написал несколько обидных вещей о своей матери в записках для доктора Гринбаума [психотерапевт из школы Юнга]. Мой отец считал целесообразным скрыть ядовитый материал о бабушке, поэтому он уничтожил все известные заметки.

Я подозреваю, люди могут быть расстроены, думая, что Алан ненавидел свою мать. Все гораздо сложнее, конечно же. Я не могу судить, но мои сестры горячо отрицают, что Алан ненавидел ее.

Возникает вопрос, почему он написал эти ужасные вещи. Я строю предположения, и другое мнение по этому поводу так же хорошо, как и мое, но я думаю, нужно учесть, что речь идет о 1950-х годах в Англии, когда социальные отношения очень, очень отличались от сегодняшних. Необходимость объяснить матери (которая по сути была эдвардианской леди), что значило осуждение за гомосексуализм, должно было быть самой жестокой вещью из всего, что ему когда-либо приходилось делать.

Я не думаю, что это можно объяснить огромным давлением, под которым он находился. Мне кажется совершенно удивительным, что многочисленная группа людей по-прежнему считает невозможным представить, что он мог совершить самоубийство.

Эти люди не считают, это в его характере было это сделать, и верят в свидетельства, которые уводят от этого. Тот факт, что он купил себе две пары носков за день до этого, или что-то подобное. Честно говоря, я подозреваю, что Алан стал жертвой перепадов настроения, и мы, вероятно, не будет знать, что было тем, что переполнило чашу в тот последний момент.

Мой отец, чья первая реакция была, что Алан не мог покончить жизнь самоубийством, оказался убежденным в своей ошибке на этот счет. Я думаю, это самое убедительное доказательство того, что так оно и было.

Для многих людей это остается открытым вопросом. Тот факт, что интерес к его смерти не утихает почти 60 лет после нее, является необычным. Но в этом году нужно отмечать его достижения, а не ставить заново вопрос о его смерти.

Что касается его осуждения в 1952 г. [за гомосексуализм], я до сих пор, говоря очень мягко, испытываю недоумение относительно того, как суд пришел к выводу, что у него есть власть заставить его сделать это [химическую кастрацию]. Вопрос об этом открыт.

Его осудили в соответствии с Законом об уголовном правосудии 1948 года, который ввел возможность испытательного срока в качестве альтернативы тюрьме. В 1952 году это был совершенно новый законодательный акт. Как судья мог указать условия испытательного срока для нового закона, я не знаю.

Есть две точки зрения на Алана Тьюринга. Поговорите с людьми, которые работали с ним и были его младше, и вы получите позитивное описание того, кто находил для них время и с кем можно было разговаривать. Вы получите такое же мнение людей, которые знали Алана, когда были детьми: моих сводных сестер, детей Гринбаума, сыновей профессора Ньюмена.

Если вы поговорите с людьми, которые имели дело с Аланом как его начальники, или с людьми, не относящимися к технической социальной среде, и почитаете в самом деле довольно ядовитые записи Алана о том, что происходило в Кембридже, вы поймете, что у него была еще одна грань: бескомпромиссность, немного не удобная для общества. Он не пытался как-то очаровывать людей, если ему не было достаточно интересно это делать.

Я вижу в этом также черты моего отца. Капитан Джерри Робертс [ветеран Блетчли-Парка] сказал, что если вы проходили мимо Алана в коридоре, он скорее обращал свой взгляд на стену, а не здоровался. Он, очевидно, был тем, с кем не так легко иметь дело.

Наверное, мне нельзя говорить такие вещи. Я не пытаюсь лишить его святости, но я думаю, что есть тенденция изображать его совершенно нелепым. Есть все эти истории о странных вещах, которые он делал. Книга моей бабушки [Сара Тьюринг ``Алан М. Тьюринг’’] полна ими. Другие люди считают, что он сумасшедший профессор математики.

Люди, которые знали его лично, расскажут вам, что Алан был несколько хаотичным. Совершенно противоположное скажут исследователи. Я подозреваю, что ему часто становилось скучно и он не заканчивал проекты. Написав спецификации для универсального компьютера, он не был особенно заинтересован в его каждодневном применении.”

Майк Вуджер, которому сейчас 89 лет, был первым заместителем Алана Тьюринга в Национальной физической лаборатории (НФЛ). Они работали вместе на компьютере Pilot ACE (Automatic Computing Engine).

“Мне было 23 в 1946 году, когда я впервые встретил Тьюринга в НФЛ. В этот момент у Тьюринга не было больше никого, кто бы работал с ним. Он по-матерински хорошо относился ко мне.

Мое первое впечатление о Тьюринге было то, что это довольно застенчивый и скромный человек. Мы сначала разговаривали, потому что я был в затруднении из-за загадки, которую пытался решить. Тьюринг посмотрел через мое плечо и сказал: “Почему бы вам не исследовать особую точку?’’ У меня была степень в области математики, и мне должно было быть известно, что он имел в виду, но я не знал этого. Он терпеливо объяснил мне.

Вы, конечно, знаете о его личной жизни. Но я не знал, что он был гомосексуалистом, до его смерти. Я несколько раз заходил к нему домой, и все было очень хорошо.

Его уважали в НФЛ, но я бы не сказал, что он был почитаем, как сейчас. Мало кто знал, что он делал во время войны. У него была репутация весьма грубого человека. Он не выносил дураков.

Я заболел инфекционным мононуклеозом почти сразу, как приехал в НФЛ, и болел в течение шести недель. Я выздоровел в сентябре и получил очаровательную записку от Тьюринга:

Дорогой Вуджер, [Он никогда бы не называл меня Майк]

К сожалению, Уилкинсон и я оба уходим в отпуск как раз в момент, когда Вы возвращаетесь. Я надеюсь, Вы сможете занять себя в то время, пока нас не будет. Вы можете сделать следующее:

1. Вычисляйте

2. Постарайтесь помочь в любой мере в работах ACE

3. Читайте папку

4. Читайте хорошие книги

5. Отдыхайте

Я надеюсь, что Вы в самом деле в порядке. Жаль, что Вы вернетесь и найдете свое место пустынным. Может быть, разумно, чтобы случился рецидив на неделю.

В нем было немного от человека дела. Его идеи была блестящими, но исполнение несколько страдало из-за его физического бессилия.

Тьюринг не нужно было тщательности. Он был творческим человеком. Он всегда смотрел вперед.

Он оставил НФЛ в 1947 году, но вернулся к запуску первого ACE Pilot в 1950 году. Он рассказал нам, насколько лучше мы сделали, чем сделал бы он, если бы остался.”

Джон Тьюринг, брат Алана, написал о нем до его смерти. Он вошел в качестве послесловия в недавно переизданную книгу “Алан Тьюринг М.: Издание к столетнему юбилею’’ Сары Тьюринг. Вот цитата:

“Однажды все выходные на Пасху в Динаре Алан провел, собирая водоросли и заваривая их в подвале, пока наконец не получил несколько капель йода, которые весьма торжественно понес учителю по естествознанию в Шербурне [государственная школа, в которую ходили оба брата].

Когда позже мы жили в Гилфорде, у него было несколько бредовых идей. Он пытался учиться игре на скрипке, и это было мучительно. Затем он обратился к разведению в пробирках этих маленьких красных банановых мух, чтобы самому доказать теорию Менделя. К сожалению, они разлетелись, и дом был полон банановых мух в течение нескольких дней.

Самое странное, в летнюю жару он провел большую часть времени одетый как рядовой, якобы проводя бурение в казармах Найтсбриджа. С какой целью, никто не знал, но, вспоминая это сейчас, я сильно подозреваю, что бурение совсем не было объектом его занятий. Он был, как я уже сказал, разбивающим систему, конечно, чем более странным было то, что он делал, тем меньше была вероятность узнать об этом.

Моя мать рассказывает о щедрости Алана. Наш друг семьи Хазель достигла цели своей жизни — стать миссионером — с помощью Алана. Алан отдавал свое время и разум друзьям, платил за обучение в школе одного мальчика, которого он как бы усыновил, часами выбирал подходящие подарки для своих родственников и друзей, не считая деньги, и был невероятно терпелив и мил с маленькими детьми, с которыми он имел интересные беседы о природе Бога и других сложных предметах.

Алан не выдерживал болтовни или того, что он любил называть “пустыми разговорами’’. То, что он в самом деле любил — основательный непримиримый обмен мнениями. В действительности это было очень утомительно. Можно с уверенностью поспорить, что если вы отважились на некоторое самоочевидное утверждение, например, что земля круглая, Алан будет приводить много неопровержимых доказательств того, что она почти наверняка плоская, яйцевидная или во многом повторяет форму сиамской кошки, которую кипятили в течение пятнадцати минут при температуре в тысячу градусов Цельсия.”