Одной из актуальных задач отечественного литературоведения является изучение русского Зарубежья XX века: произведений, написанных в эмиграции после 1917 года русскими писателями. Многие из них именно в изгнании, после страшной российской катастрофы, создали свои лучшие книги. Видный эмигрантский филолог Г. Струве предрекал еще в 50-ые годы: и. зарубежная русская литература есть временно отведенный в сторону поток общерусской литературы, который - придет время - вольется в общее русло згой литературы". 1271, с. 73.

До недавних пор отечественному читателю были известны лишь отдельные произведения некоторых эмигрантских авторов. Хлынувший на родину в последние годы действительно "поток" русской зарубежной литературы принес с собой волну новых имен. Первоочередной задачей в деле исследования этого "потока" является изучение судеб и наследия наиболее выдающихся мастеров Зарубежья. К их числу относится и йван Сергеевич Шмелев (1873-1950), чье творчество стало предметом настоящего исследования.

Л С. Шмелев - один из крупнейших и самобытнейших русских писателей XX века. Уже до революции он стяжал всероссийскую известность повестью "Человек из ресторана" (1911) и выпустил в 1910-1917 гг. восьмитомное собрание сочинений. Пережив в годы гражданской войны страшную личную трагедию и в 1922 году покинув Россию, он духовно переродился в изгнании, создал там, по единодушному мнению современников, свои лучшие произведения. Его творчество высоко ценили Т. Манн, К, Гамсун, X Ортега-и-Гассет, С. Лагерлеф, Р. Киплинг. Еще при жизни писателя было издано свыше 50 его книг почти на всех европейских, языках, а из азиатских - на японском и китайском. Произведения Шмелева включены в программу ряда европейских университетов. Профессор-славист из Голландии Ван-Вейк выставлял его кандидатуру на Нобелевскую премию. Шмелев, по свидетельствам Б. Зайцева, Г. Адамовича, Г. Струве, Е Андреева, М. Вишняка и др. , был одним из самых читаемых и любимых эмиграцией писателей; о совершенстве его языка и своеобразии стиля считает долгом сказать всякий исследователь литературы русского Зарубежья.

Дореволюционное творчество писателя, уже в начале века оказавшееся в поле зрения превосходных критиков, в современном литературоведении исследовано достаточно глубоко и полно. В нем выделено два основных этапа и проанализированы художественные особенности главных произведений, созданных в каждый из этапов. Эмигрантский период шмелевского творчества исследован значительно хуже. Русская зарубежная критика, в силу своих специфических черт, обращалась более к религиозно-философской проблематике шмелевских произведений, нежели к их литературным особенностям. В отечественном литературоведении изучение эмигрантского творчества писателя и его наследия в целом только еще начинается.

В настоящее время существуют следующие концепции художественного творчества Шмелева. Они складывались постепенно, с начала XX века.

Большинство дореволюционных критиков видело в Шмелеве писателя-демократа, "рожденного 1905-ым годом" и выращенного горьковским "Знанием". Самая характерная в этом плане статья была написана В. Л. Львовым-Рогачевским в 1918 году и называлась

Художник обездоленных". Критик связал демократизм Шмелева с влиянием окружавшей его простонародной среды: "двора", улицы. (Об этом писал и сам Шмелев в датирующейся критиком автобиографии). Писателем, как считает В. Львов-Рогачевскйй, сделала Шмелева революция 1905 года: "Художник, который коснулся душ демократии, горящей неугасимым огнем, и сам загорелся.

Этим неугасимым огнем горят образы Ив. Шмелева и заражают читателей горячей любовью к людям черной жизни, сильным и нежным людям, рвущимся из ямы к свету и правде" С 201,с, 3503. Героев, "пробужденных" к жизни революцией, критик нашел в повестях "Распад" (1906), "Гражданин Уклейкин" (1907), а в "Человеке из ресторана" выделил образ героя-революционера. Свое отношение к Шмелеву В, Львов-Рогачевский не изменил и в "Очерках по истории новейшей литературы", выдержавших с 1920 по 1927 год 4 издания. Вышеупомянутая статья неизменно служила в них основой главы о Шмелеве, имевшей подзаголовок: "Духовный сын 1905 года".

Демократизм Шмелева (по симпатиям и происхождению), революционность мировоззрения, гуманизм отмечали критики самых различных убеждений: Вл. Кранихфельд, & Чуковский, Е КлестовАн-гарекий, а Бурнакин, Ал. Ожигов, А. Дерман. Большинство писавших о демократизме Шмелева подчеркивали его традиционный реализм, В 1914 году большевистский "Путь правды" прямо связал демократизм и движение пролетарских масс с новым наступлением реализма, в списке реалистов упомянув и имя Шмелева. Некоторые говорили о соединении реализма с романтизмом настроения (В. Львов-Рогачевский), особой "сгущенности чувствований (Е Саввин), замечали, что сила Шмелева в колоритном и рельефном бытописании (Е. Колтоновская, К. Чуковский).

Первые советские литературоведы (А. Белецкий, Е Кубиков, Е, Никитина и др.) в учебных пособиях и предисловиях к шмеле вским произведениям, еще переиздававшимся в СССР до 1928 года, повторили тезис о духовном родстве писателя, с революцией 1905 года. Затем на много лет имя Шмелева практически исчезло из истории отечественной словесности (его нет ни в десятитомной, 1954, ни в трехтомной, 1964, "Истории русской литературы"). Когда Б. Михайловский, в 1957 году, периздал "Человека из ресторана", в своем предисловии он выделил "знаньевский" период творчества Шмелева. То же сделал и О. Михайлов в предисловии к "Повестям и рассказам", 1960. Позиция этих критиков близка воззрениям В. Львова-Рогачевского: Шмелев - демократ, реалист, социален, революционен. Б. Михайловский привлек архивные материалы - переписку Шелева с М. Горьким, отметил традиции демократических писателей 60-70-ых гг. и сравнил тему повести "Человек из ресторана" с темами С. Подъячева и Г. Успенского. 0. Михайлов опубликовал отрывки из рукописной автобиографии писателя и проанализировал "сказовое" начало в "Человеке из ресторана" - от этого анализа отталкивались последующие исследователи шмелевской манеры письма, а для самого Михайлова его предисловие стало фундаментом всех последующих статей о Шмелеве,

Знаньевцем" представлен писатель в статье 0, Сливицкой о реалистической прозе 1920-ых годов, вошедшей в 4 том "Истории русской литературы" под ред. К. Муратовой С1983), и в "Истории русской литературы конца XIX - начала XX века" А.Соколова (1984), где "Гражданин Уклейкин" и "Человек из ресторана" считаются "наиболее художественно зрелыми произведениями" писателя . Впервые к "новому реализму", в котором есть "какая-то символическая подкладка", отнес Шмелева Т. Ардов в 1912 году. Затем применительно к писателю этот метод именовался: "импрессионизмом" (Л Войтоловскмй), "реалистическим импрессионизмом" (А. Дерман) и, наконец, -"неореализмом" (Е Коробка, С.Губер, А. Ризетти, Ф. Ямниковский).

Этот этап творчества Шмелева связан по времени с его участием в "Книгоиздательстве писателей в Москве" и в сборнике "Слово". Он также не обойден вниманием советского литературоведения. В первые прослереволюционные годы о чертах импрессионизма у Шмелева писали Г. Горбачев, Д. Горбов; говорилось о "слиянии реализма, натурализма и импрессионизма в произведениях писателя" . Эта "подвижность" раскрывается Шитиком как эволюция формы "от растянутости к сжатости" . Русская эмиграция была крайне политизирована, и писатели не стояли в стороне от политической борьбы. Б критике поднимались скорее идеологические, религиозно-философские, нежели литературоведческие проблемы. И критиками в эмиграции стали по-преимуществу бывшие политические деятели, философы или поэты.

Большинство наиболее интересных рецензий, статей, воспоминаний о Шмелеве относятся к д&нру литературного портрета и имеют несколько "юбилейный" характер. Таковы почти все статьи К Бальмонта, В. Зеелера, интервью Е Городецкой, воспоминания ЛЗоммеринг, А. Ремизова, В. Дакварт-Баркера, Иг. Опишни, Ю. Кугы-риной (ее книга о Шмелеве - изложение биографии, перемежающееся цитатами из критики), А. Мищенко, Ю. Лодыженекого, Б, Зайцева.

Шмелев для своих эмигрантских современников был олицетворением "русскости", верности традициям. Наиболее частые определения для него: "певец Святой Руси", "бытописатель русского благочестия", "руссейший из русских" - в статьях В. Днепрова, Л, Львова, К. Мочульского, Е Кульмана, К. Бальмонта, ЕРудинско-го, архиепискоиа Серафима Чикагского и Дейтройтекого, Е Ладыженского и др. Эти определения появились после выхода первой эмигрантской книги Шмелева, "Солнце мертвых" (19ЕЗ) и стали уже общим местом в откликах на "Лето Господне" (1933, 1948) и "Богомолье" (1935), книгах о русском православном быте.

Наиболее полно и глубоко "русскую тему" (как и вообще все творчество Шмелева в эмиграции) раскрыл И. Ильин в ряде статей и книге "О тьме и просветлении" (1959): ". то, что он живописует, есть русский человек и русский народ, - в его подъеме и в его падений, в его силе и его слабости, в его умилении и его окаянстве. Это русский художник пишет о русском естестве" . И. Ильин определил Шмелева как писателя "чувства": "Художественный акт НЫелева есть прежде всего и больше всего ЧУВСТВУЮЩИЙ акт"-. А религиозное чувство не свободно: "оно густо окрашено в церковно-национальные тона, тесно связано с известным житейским укладом, с известным бытовым строем, и гибель оболочки оказывается в конце концов для Шмелева значительнее нежели нетленность сущности" £12,с. 741. Г.Адамович, однако, высоко ценил талант Шмелева (хотя и называл его "больным талантом"), признавая: "В старшем поколении русских повествователей его имя надо, мне кажется, поставить непосредственно вслед за именем Бунина" С6,с.23. Но положения Г. Адамовича об "узости и реакционности" идеала Шмелева., о его "запоздавшей, выдохшейся славянофильской игре" 113,с. 543 влекут за собой вывод Ф, Степуна о "шовинизме" и "бытовом исповед-ничестве" Шмелева, картины которого "до мистически-духовного плана веры. едва ли возвышаются, а ведь веровать можно только в дух, а не в быт" Е270,с.1283.

Но для большинства читателей и критиков в книгах Шмелева - не только быт, а "дыхание и душа московской старины - в ее религиозном сознании" CK. Мочульский-, 229,с.4591. Шмелев давал "ощущение новой, непреходящей России" [ф. Зеелер, 129,с. 383 , умел показать "внутренний мир русского человека" iE Станюкович, 269, с. 1153.

Худолбественный метод ПЫелева определялся как "реализм" (IL Милюков, R Кульман), "реализм-импрессионизм" (А. Амфитеатров) , "импрессионизм" (Г. Гауптман). А. Амфитеатров отмечал у эмигрантского Шмелева традиции Достоевского, а современная американская исследовательница 0. Сорокина - традиции Тургенева, Толстого, также Достоевского, а кроме того ^кадровую близость к "житиям" и "хождениям" древнерусской литературы. Говоря о поэтике Шмелева, критика ограничивалась констатацией "густоты" С З.Гиппиус, Г.Адамович), "сочности", "мускулатуры языка" (Скиталец), "выпуклости" (Е Кульман), "роскоши красок" (Г.Адамович), прекрасной русской речи (единодушно). Неоднократно говорилось о "бытовизме". Б. Зайцев восхищался "силой вещественного воспроизведения", и Г.Струве, как бы сведя воедино все мнения о Шмелеве в своей книге "Русская литература в эмиграции", отметил его связь с Достоевским и "умение изобразить" "плотную и густую бытовую вещественность" Г272,с. 2583, а также прекрасный крепкий язык. Национальным: бытописателем представлен Шмелев в энциклопедии В. Казака. 1 !

Существовала и другая точка зрения на поэтику НЫелева, допускавшая трансформацию традиционного реализма писателя. По поводу "Лета Господня", самого известного романа Шмелева, И* Тхоржевский замечал, что написан он "не реалистом: Шмелев -почвенник-фантазер" [£74,с, 536]. Неожиданное подтверждение этому мнению мы находим в советской критике, которая в начале 20-х годов еще писала об эмигрантской литературе. Так, Д. Горбов считал, что эмигрантские реалисты потеряли почву под ногами и впали в мистицизм: . реализму в эмиграции грозит вырождение в голое описательство, с одной стороны, или растворение в той же символистской абстракции (только пониженного философского типа), с другой" ) представлен "Человеком из ресторана". Этап неореализма - "Росстанями" (1913). Примеры из других произведений привлекались в качестве уточнения и дополнения. Наряду с традиционностью, отмечено и своеобразие творчества писателя, то новое, что было в его реализме начала века; зерно, которое затем проросло и дало плоды в эмиграции. Б главе 2 говорится о причинах и общей сути эволюции писателя за рубежом. Определенное место отведено здесь и ряду обстоятельств его биографии - по преимуществу тем из них, которые выявлены и установлены нами впервые. Здесь л® рассказывается о переменах, происходивших в;мировоззрении Шмелева и о влиянии феномена эмиграции на его творчество.

3 глава посвящена конкретному разбору особенностей эмигрантской поэтики Шмелева Выделяется то новое, что появилось в ней по сравнению с началом века. Дня этого нам необходимо было рассматривать зарубежный период шмелевского творчества в его целостности. Поэтому мы взяли за основу одно произведение, "главную книгу" - "Лето Господне", которая писалась на протяжении 17 лет и вобрала в себя самое главное, самое характерное во всем эмигрантском творчестве писателя. Примеры из других произведений, как и в первой главе, привлекались в качестве уточнения и дополнения. Но, учитывая малую степерь изученности эмигрантского наследия писателя, мы привели этих примеров больше и говорили о них подробнее (особенно о "Солнце мертвых") .

В заключений подводятся итоги, позволяющие сделать вывод о сути творческой эволюции Шмелева в эмиграции.

Все цитируемые или упоминаемые в диссертации источники и материалы в библиографии расположены в алфавитном порядке, а для каждого автора - в хронологическом. В тексте в скобках дается номер из этого списка и цитируемые страницу. Для неопубликованной переписки - дата письма.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Обретя веру через муку и страдание, Шмелев в эмиграции обратился (а вернее■ - возвратился) в православие. И религия пронизала не только его жизнь, но и творчество. Он хотел создать "новую эстетику", "духовный роман", "обожить литературу". В этом стремлении он опирался на понимание русской культуры как православной в самом истоке, считая, что "все более или менее значительные русские писатели до известной степени при-частны вере, у всех русских писателей можно найти более или менее ясно выраженное желание создать религиозно обоснованный роман, однако никто еще его не создал" С95,с.1673.

Мы считаем, что Шмелев первый из русских писателей нового времени такой роман создал. Что и явилось итогом его творческой эволюции.

Сравнивая дореволюционное творчество писателя с эмигрантским, мы можем проследить направление этой эволюции, увидеть отличительные черты "новой эстетики**. Они проявились на всех "уровнях" художественных произведений Шмелева, отразились в теме, композиции, предметном мире, языке книг.

1* -емы дореволюционного творчества Шмелева были "классическими" для русской литературы: судьба "маленького человека", "униженного и оскорбленного", Шмелев шел от "сентиментального натурализма" Гоголя и Достоевского. "Знаньевский" период реализма. во время которого его произведения появились в свет, наложил на них отпечаток социальности и революционности. Вместе с тем, в новом отношении к герою, в новой истине, которую он обрел уже тогда, проявилось индивидуальное своеобразие Шмелева "Блаженны плачущие, ибо они утешатся" [Евангелие от Матфея,5. 4] - вот слова, которые можно было бы поставить эпиграфом к повести "Человек из ресторана": герою даруется утешение, и это утешение, хотя и идет от людей, силу имеет "от Господа".

Бо второй период ^дореволюционного творчества он, как и другие представители "неореализма", обратился к "вечным темам", изображая творяшую жизнь природы, рода: благую и мудрую (в традициях Толстого" времени "Казаков" и "Войны и мира"). Эта творящая жизнь у Шмелева - именно РУССКАЯ жизнь, он, по точному замечанию А. Дермана, становится "изобразителем характерного и притом национально-характерного в русской жизни" . В своем "неославянофильстве" он во время войны решительно отходит от М. Горького.

В эмиграции тема России становится для Шмелева главной. В рассказах £0-ых годов он с документальной точностью, художественной образностью и публицистической страстью изображает Россию времени "красного террора". Позднее он обращается к России прошлого, времени своего детства и юности, и описывает ее в реалистической манере, что дало повод советской критике сказать о возвращении Шелева к реализму (прсле явных черт модернизма в рассказах 20-ых). Он, действительно, стремится сохранить для будущих поколений, увековечить в слове все повседневные реалии прошлой русской жизни. Но за бытовой верностью у Шмелева встает нетленный и мистический облик России. Шмелев пишет о "душе Родины", и эта душа для него в православии. "Лето Господне" - не просто "энциклопедия русской жизни", это "энциклопедия русской православной жизни". Замоскворецкий двор становится его микрокосмом, автобиографическая тема перерастает в эпическую.

Но в отличие от классических эпопей XIX века и в "подобии эпопеям древности, Шелев изображает не только мир посюсторонний, но ■ и. мир иной. Писатель ПРОЯВЛЯЕТ "небесное" в "земном". Как в древних мифах-, где участие сверхъестественного обнаруживается в делах житейских, изображается наряду с обычно-повседневным. Шмелев описывает знамения, заостряет внимание на "знаках". В поздних произведениях он изображает чудеса, исцеления, явления святых - реалистически, зримо, как они существуют для православного христианина, каковым был и Шмелев. Им впервые в новой художественной литературе мир потусторонний описан реалистически, как существующая действительность, а не мираж декадентского сознания,

2. В связи с изменением мировоззрения, изменением темы менялась и композиция шмелевских произведений. В "знаньевский" период его творчества-сюжет двигала судьба героя, его отношения со средой, изменение его мировоззрения. Затем в произведениях писателя появляется бессюжетность, которую современные исследователи связывают с влиянием Чехова. "Поток жизни" изображает Шмелев, его рассказы часто имеют открытые финалы.

Фон" уже в неореализме началавека выдвигается на первый план, тесня "ядро" события, случая, как композиционного центра произведения. В эмигрантских книгах Шмелева "фон" структурирует сюжет. В "Солнце мертвых" смена времен года, времени дня, движения стихий - Солнца, Ветра - означают приход мифологического Царства Мертвых, что и составляет сюжет книги. В первой части "Летя Господня" кажется, чтокошбвйций также■■■■строится, как смена времен года. На самом-деле Шмелев изображает годовой круг православного богослужения, в котором повторяется вся история христианства. Этот круг становится, таким образом, основой сюжета "Праздников".

Та же ЗАДАННОСТЬ проявляется и в развитии автобиографической сюжетной линии второй и третьей частей эпопеи. Смерть отца предрешена, предуказана - причем ведома не только взрослому автору-рассказчику, но и самим персонажам," которые, видя знаки, понимают их смысл. Бее предопределено.

Композицию шмелевских произведений до революции определяет САМОДВИЖЕНИЕ ЖИЗНИ и САМОРАЗВИТИЕ ХАРАКТЕРА, что соответствует эстетике классического реализма. В. Кожинов писал:" "Романы Прево, Стендаля, Флобера, Мопассана, Толстого, Хемингуэя, Шолохова предстают как "самодвижущееся" развертывание человеческих судеб и переживаний, как "сама1 жизнь", не выявляющая в прямых откровениях своего глубинного смысла, не комментирующая себя устами некоего верховного судьи, стоящего на философской высоте, вне развивающегося бытия художественного мира" . В эмиграции ни о каком САМОДВИЖЕНИИ не может быть и речи. Емелев прозревает в жизни ПЛАН, РУКУ ВЕДУЩУЮ, выявляет "Лик скрытый". В поздних произведениях он виден еще сильнее, и как бы разрывая саму художественную ткань, выходит на поверхность.

3. В раннем дореволюционном творчестве Шмелева видно следование традициям натуральной школы - в изображении "предметного мира". На это указывают и функциональность детали, причем бытовая функциональность, и обилие низких, "грязных" подробностей. "Сочность" и "плотность" бытописания сохраняется у Шмелева и в период неореализма, хотя в это время писатель значительно ослабляет социальную функцию детали. Она теряет ха -Г-и" > .1 оул ракт е ролог иче скую значимость, строгую подчиненность общему замыслу и становится самоденной. Импрессионистический принцип изображения предметного мира проявляется у Шмелева в показе предмета через впечатления героя, в заострении внимания на цвете, звуке, вкусе, запахе, осязании. Шесте с тем, деталь остается бытовой, но никак не символической.

В эмиграции "плотность" и "вещественность" описаний Шмелева, сохраняется. Его по-прежнему называют "бытописателем". Его главной задаче - воссозданию России в слове - эта реалистичность и верность деталям и подробностям - полностью соответствует. Сохраняются в его творчестве и элементы импрессионистической образности, механизм действия "инстинктивной памяти" накладывает отпечаток на изображение предметного мира. Но, наряду с этим, описаниям Шмелева присуща символичность.

В начале 20-ых годов такие образы-символы как "кровь", "мясо", "стадо", "солнце" переходят из рассказа в рассказ и обозначают плотское, тленное. По мере возвращения Шмелева в православие символика в его произведениях становится христианской. Цвет - это уже не просто импрессионистическое пятно, он несет на себе определенную смысловую нагрузку, в соответствии с употреблением этого цвета в Евангелии. Символичны отдельные предметы, связанные с обрядами. Благодаря православному характеру русского быта они имеют ритуальное значение или являются знаками мира иного. Символичны многие сцены в романе (например, покаяние Василь-Василича или то, как отец выпускает на волю птиц). Символичны и центральные персонаж, притом, что они остаются живыми, полнокровными людьми в нашем представлении. Все имеет как бы еще один смысл, расшифровываемый в соответствий с православным мировидением Шмелева.

4. Постепенное изменение языка Емелева началось еще в начале века. В "знаньевский" период слово у него было подчинено задаче изображения персонажей, для каждого из которых находился свой типический социально-речевой стиль. Но уже в период неореализма слово начало высвобождаться, приобретать самостоятельность, становиться не только средством, но и целью изображения. Импрессионизм стал отделять оболочку от содержния, которое приобрело возможность варьирования,: дал "трамплин" для многозначности слова.

В эмиграции Шмелев сохранил функцию слова кар; характеристики персонажа - по-прежнему каждый из его героев узнается по языку, резко индивидуальному, м в то же время имеющему со* циальную, типическую окрашенность. Именно так разговаривали замоскворецкие мастеровые в России в конце XIX века. Но кроме того, в слове таится и раскрывается дополнительный, скрытый смысл. Он брезжит за оговорками, многозначительной игрой слова в просторечии; за отрывками из молитв, или текста Священного Писания, включенных в речь персонажей. Недоговоренный, но существующий - этот смысл православному сознанию внятен. Он как бы светит между слов незримым светом. Проза Шелева уподобляется поэзии, не только благодаря ритмичности, мелодичности, проявившихся еще в начале века, но и благодаря этой недоговоренности. Произведения Шмелева неисчерпаемы, потому "что жив и неисчерпаем сам язык, как прежде были неисчерпаемы (многозначны) художественные образы. Ибо на язык, как и на другие уровни шмелевского текста ложатся отсветы иного света - иного смысла, иного мира. Такова "новая эстетика" Шмелева Л

Еще в России, в начале творческого пути, писатель понимал, что существует в жизни "Лик скрытый": ",. только ли внешними оболочками мы живем, что доступно глазу и цифре? Нет ли еще и сокровенного смысла какого, Лика вещей и действий?" -ниб [удь] словом, знаком у автора связывается целый нужный ему аккорд,- считал Шмелев.- Ведь одна буква дает эффект».

Пристальным вниманием к тончайшим оттенкам разговорного народного слова и объясняется, в первую очередь, то обстоятельство, что излюбленной повествовательной формой писателя стал сказ, в котором он достиг совершенства.

Отталкиваясь от творческого опыта великих предшественников, прежде всего Достоевского, Шмелев создал свою философско-эстетическую концепцию мира и человека, которая обусловлена в его произведениях единством двух начал - материального и духовного, бытового и религиозного.

Произведения позднего Шмелева пронизаны христианским мировидением, теснейшим образом связаны с онтологическим, гносеологическим и этическим содержанием русского православия. По словам И. Ильина, «Россия и православный строй ее души показаны здесь силою ясновидящей любви».

Никто до Шмелева не изобразил в художественном произведении столь подробно, глубоко и ярко церковное бытие, суть православной аскетики, молитв и богослужений. При этом писатель заземляет религиозное чувство, тесно переплетая его с повседневным существованием человека. Православие для него - это сама жизнь, первооснова национального бытия и национального характера.

С впечатляющей художественной силой писатель отобразил в своих произведениях глубины и особенности русской души, ее религиозно-нравственное мировосприятие. В этом он видел главнейшую задачу искусства, религиозно-онтологическую и эстетическую цель собственного творчества.

В статье «Удар в душу» (1930) он писал: «Художественная литература - это духовная ткань жизни, душа народа, выражение его душевных устремлений, великая движущая сила <…> Истинное слово - вдохновенно, «божественный глагол», тоска земли по Небу, «тихая песня» ангела. Истинное искусство - глубинно-религиозно.

Величайшие наши - Пушкин, Лермонтов, Гоголь, Тютчев, Достоевский, Толстой - жрецы этого высокого искусства». К числу вершинных явлений отечественного словесного искусства мы по праву можем отнести и автора приведенных строк. Как справедливо заметил В. Распутин, «Шмелев, может быть, самый глубокий писатель русской «послереволюционной эмиграции, да и не только эмиграции… писатель огромной духовной мощи, христианской чистоты и светлости души.

Его «Лето Господне», «Богомолье», «Неупиваемая Чаша» и другие творения - это даже не просто русская литературная классика, это; кажется, помеченное и высветленное самим Божиим духом».

Свое последнее произведение «Пути небесные» писатель назвал «опытом духовного романа». Представляется вполне правомерным распространить это определение на особенности художественного метода позднего Шмелева в целом, назвав его реализм - духовным.

Ибо в творчестве этого художника слова, обладавшего цельным православным мировоззрением, с высокой степенью художественного совершенства проявилась гармоничная связь земли и Неба, устремленность к Абсолюту и глубокий интерес к делам земным, к человеку, к его жизни и духовным исканиям, к историческим судьбам Родины.