Николай Михайлович Карамзин

Рыцарь нашего времени

Вступление

С некоторого времени вошли в моду исторические романы. {1} Неугомонный род людей, который называется авторами, тревожит священный прах Нум, Аврелиев, Альфредов, Карломанов и, пользуясь исстари присвоенным себе правом (едва ли правым), вызывает древних героев из их тесного домика (как говорит Оссиан), чтобы они, вышедши на сцену, забавляли нас своими рассказами. Прекрасная кукольная комедия! Один встает из гроба в длинной римской тоге, с седою головою; другой в коротенькой гишпанской епанче, с черными усами – и каждый, протирая себе глаза, начинает свою повесть с яиц Леды. Только привыкнув к глубокому могильному сну, они часто зевают; а с ними вместе… и читатели сих исторических небылиц. Я никогда не был ревностным последователем мод в нарядах; не хочу следовать и модам в авторстве; не хочу будить усопших великанов человечества; не люблю, чтоб мои читатели зевали, – и для того, вместо исторического романа, думаю рассказать романическую историю одного моего приятеля. Впрочем, не любо – не слушай, а говорить не мешай: вот мое невинное правило!

Рождение моего героя

Если спросите вы, кто он? то я… не скажу вам. «Имя не человек», – говорили русские в старину. Но так живо, так живо опишу вам свойства, все качества моего приятеля – черты лица, рост, походку его – что вы засмеетесь и укажете на него пальцем… «Следственно, он жив?» Без сомнения; и в случае нужды может доказать, что я не лжец и не выдумал на него ни слова, ни дела {2} – ни печального, ни смешного. Однако ж… надобно как-нибудь назвать его; частые местоимения в русском языке неприятны: назовем его – Леоном.

На луговой стороне Волги, там, где впадает в нее прозрачная река Свияга и где, как известно по истории Натальи, боярской дочери, жил и умер изгнанником невинным боярин Любославский, – там, в маленькой деревеньке родился прадед, дед, отец Леонов; там родился и сам Леон, в то время, когда природа, подобно любезной кокетке, сидящей за туалетом, убиралась, наряжалась в лучшее свое весеннее платье; белилась, румянилась… весенними цветами; смотрелась с улыбкою в зеркало… вод прозрачных и завивала себе кудри… на вершинах древесных – то есть в мае месяце, и в самую ту минуту, как первый луч земного света коснулся до его глазной перепонки, в ореховых кусточках запели вдруг соловей и малиновка, а в березовой роще закричали вдруг филин и кукушка: хорошее и худое предзнаменование! по которому осьми-десятилетняя повивальная бабка, принявшая Леона на руки, с веселою усмешкою и с печальным вздохом предсказала ему счастье и несчастье в жизни, вёдро и ненастье, богатство и нищету, друзей и неприятелей, успех в любви и рога при случае. Читатель увидит, что мудрая бабка имела в самом деле дар пророчества… Но мы не хотим заранее открывать будущего.

Отец Леонов был русский коренной дворянин, израненный отставной капитан, человек лет в пятьдесят, ни богатый, ни убогий, и – что всего важнее – самый добрый человек; однако ж нимало не сходный характером с известным дядею Тристрама Шанди – добрый по-своему и на русскую стать. После турецких и шведских кампаний{3} возвратившись на свою родину, он вздумал жениться – то есть не совсем вовремя – и женился на двадцатилетней красавице, дочери самого ближнего соседа, которая, несмотря на молодые лета свои, имела удивительную склонность к меланхолии, так что целые дни могла просиживать в глубокой задумчивости; когда же говорила, то говорила умно, складно и даже с разительным красноречием; а когда взглядывала на человека, то всякому хотелось остановить на себе глаза ее: так они были приветливы и милы!.. Красавицы нашего времени! Будьте покойны: я не хочу сравнивать ее с вами – но должен, в изъяснение душевной ее любезности, открыть за тайну, что она знала жестокую; жестокая положила на нее печать свою – и мать героя нашего никогда не была бы супругою отца его, если бы жестокий в апреле месяце сорвал первую фиалку на берегу Свияги!.. Читатель уже догадался; а если нет, то может – подождать. Время снимает завесу со всех темных случаев. Скажем только, что сельская наша красавица вышла замуж непорочная душою и телом; и что она искренно любила супруга, во-первых – за его добродушие, а во-вторых – и потому, что сердце ее никем другим не было… уже занято.

РОССИЙСКИЙ ГОСУДАРСТВЕННЫЙ ПЕДАГОГИЧЕСКИ УНИВЕРСИТЕТ ИМЕНИ А.И.ГЕРЦЕНА

Ка правах рукописи УДК 882 (092) Карамзин

КАЖНЩКАЯ Светлана Борисовна

"РЩАРЬ НАШЕГО ВРЕМЕНИ" Н.М.КАРАМЗИНА: ИСТОЧНИКИ И ЛИТЕРА1УРНАЯ СУДЬБА

Специальность 10.01.01 - русская литература

Ся1 ит-Пе т; г г, 192.1

Работа випсш-.е.ча на ка£едре русской литературы Российского ордена Трудового Красного Знамени государственного педагогического университета имени Л.Н.Герцена.

Научный руководитель - доктор филологических наук,

профессор В.Л.Западов.

Официальные оппоненты: доктор филологических наук Ю.В.СТЕШШК кандидат фи дологических"наук Ы.Я.ШШНКИС

Ведущая организация - Ульяновский государственный педагогический институ"".

Зац^та состоится ¿^¡О^^Ь 19 в__часо:

на заседании специализированного совета К 113.05.05 до присуждению ученой степени кандидата наук Российского государственного педагогического ушдазрептзта кдэнп Л.И.Герцена по адресу: 192053, Санкт-Петербург, 1-ая пиния Васильевского острова, дои.52.

С диссертацией го.-но озпакогктъея в фундаментальной библиотеке института.

Учений секретаре специализированного совета.у кандидат £глологических наук А^ ^.К.КЯК^О

ОНДАЯ XAPAIvZEEidlJCA РАБОТЫ

В истории русской литературы есть немало узких тем, освежающих, однако, существенные стороны историко-литературного процесса. К ним относится л предлагаемая б настоящей работе тема литературной судьбы неоконченного романа П.П.Карамзпна "Рыцарь нашего времени". Она предполагает исследование источников романа, его художественного метода и места з литературном процессе первой половины XIX века.

Актуальность темы. Одно:": из особенностей кара-.пзикской прозы является ее ориентация на инцпклопедпческпп охват предшествующих культурных явлений, что не мекало Карамзину быть доступным для лпбого читателя. русские бытовые, литературные, западноевропейские культурные веяния соотносились с задачами воспитания, исто-ршюскшги оценками общественной ситуации, морали, эстетики. ■ С отой стороны остановленный на начальных глазах роман ¡Сарзмзпга приобретает больной нстор:и:о-литературный интерес. 2тс связано по только с темой л кпзяокнш материалом, но п с литературным методе".* Карамзина, его эстетической позицией, а тагле влиянием на последующуп литературу. Легальность предлагаемой темы обусловлена исследованием романа Карамзина как качала одной из заметных линий в истории русской литературы первой половины XDI века.

Предмет исслелования. Ыотивы романа Карамзина поптог.ютоя позднее у русских писателей, затрагпзаЕщих проблему становления молодого человека, героя времени. Выявление и сопоставление мотивов з их исторической преемственности составляет предмет настоящего доследования. Роман Карамз:ша соотносится с соотзстствуи-щит.щ западноевропейскими источниками. Родственные мотивы обнару-.■шзаатся такте у русских предпеотвенниксз Карамзина и в русской фольклорной традиции, лудогестзсшшй метод романа рассматривается на фоне движения и развития сентименталистской прозы писателя.

Паль работы. В результате рассмотрение романа Карамзина па фоне последующей литературной традиции, связанной с его влиянием, представляется возможным указать на некоторые типологические черты "Рыцаря наиэго времешт", определяющие его место в ряду произведений русской литературы первой половины XIX века о герое зре-мени.

Научная новизна. В советском литературоведении постазлен вопрос о новаторском характере карачзинского романа, дапщего начало

ново:": литературной традиции. Отсзда - необходимость специального историко-литературного исследования романа в перспективе развития этой традиции в русской литературе первой половины XIX века. Исследование романа Карамзина под этим утлом зрения и определяет научнуп новизну настояп;ой работы.

Петодпкь исолетговэнтя. В настоящей работе нашли широкое применение петорико-генетичаекп!! и истррико-типологический методы литературоведческого анализа. При исследовании фольклорных воздействий учитывались дсстил;енвя русской советской йольклористики в области писательского фольклоризма (по тершнологин Ы.К.Азадов-ского). В работе учтены Лучине достижения дореволюционного литературоведения, связанные о биографическим методом изучения писательского творчества (Ы.П.Погодкн, Я.К.Грот и др.). При решении частных вопросов использовались общ-ю выводы, связанные с методическими приемами современного целостного анализа и интерпретации литературного произведения (герменевтики).

Структура длссеттгацпп. Диссертация состоит из введешя, трех глав и заключения. В конца прилагается список цитируемо!! и упоминаемой литературы, составленный по алфавитному принципу.

Агтг)обаш1я -работы. Основные поло."хения диссертации излагались и обсуждались на научных конс[:еронцняи. Курского государственного пединститута в 1984, 1985, 1238, 1989, 1990 и 1991 годах.

Ппактпчпскпя значимость паботн. Полученные выводи практически используится в вузовском курсе историк русской литературы ХУ12 века, преподавании русской детской литературы, а такпе в курсе мировой п отечественной культуры в Курском государственном пединституте. Результаты исследова1шя кашли применение в цикле лекций, предложенных обществом "Знание" учителям пкол города Курска и области. Выводы работы могут быть использованы для специального вузовского курса, посвященного творчеству Е.М.Карамззка.

Во две^ечщ.! обосновывается выбор и актуалъноотъ тог;,». Незаконченный роман Н.Н.Карамзина "Рыцарь насего времени"(17Э2-1603) сказал существенное воздействие на становление том "гепел временя"

в русской литературе первой половины XDZ века, в 1845 году об этом писал В.Г.ЕелинскЕй в рпцзнзил на повесть В.Л.Соллогуба "Тарантас". С отголоокаш карпмзшюкого ро:.:аиа в творчество писателей первой половиш XIX лека связана его литературная судьба.

В постой гяявэ "Гусскпо и западноевропейские источники "рыцаря нашего времени" предпринимается попытка дать обгда"; cyr.c.iap-ннй обзор йюгра^лчооких, фояк:яорннх, русских и западноевропейские литературных, об.т.экуяьтурнцх н философских источников рога-па, го-гая в виду его эяцаслояодлческуа разносторонность. В ряду источников биогре/лчоскно дояяш быть постав лени на первое мое-то, поокольку ооставляпт личпостло-бктовой, т.о. наиболее "приземленный" плаот ошзтпых мотивов я образов. Наиболее полно био-грайгчеекпе" параллели п мотивы романа прослсг-епы в обстоятельном и самом подробном на сегодняшний день биографическом исследовании М.П.Иогодпна. Кроне погодинских материалов, используются наблюдения п выводы в работах А.Д.Галахова, Я.К.Грота, С.И.Пономарева, В.В.Сиповского, воспоминания И.И. и М.А.Дмзтрпевих, труды современных исследователей, например, Ю.ГЛ.Лотмана, З.И.Ссетрова, В.П.Степанова п др. Факты биографии Н.Н.Карамзина трапсфорг.прувт-ся" и прообралавтея в биографии "еопа, героя романа. Подчеркивается л углубляется моменты, связанные с тепа";:: материнского влияния, взаимной любви в семье, отцовской самоотвор.г.стг;юст:: п;:о-пз!.".а, гражданского воспитания. Природа и история родного кг ал начиная:? играть ваднейщуп роль в формировать личности героя романа, равпо как ого начитанность и ранняя неосознанная влгИгошюсть в г.онп:ну, щчздставлязпуп лучшй культурный конский тип эпохи.

Разрыв с природой л народной традиционной культурой или, напротив, ошпгао о то;.! и другим были ва"яойшп.ы критериями оценки героя времени в литературе первой половили XIX века. Такой подход к пзобра-вкгг) героя плел свор предасторнп. "Рыцарь рагого времени" стоит у истоков романтической,. а поздае? реа::псг,пческой литературной традиции русского романа. В произве-ллш Н.П.Каргм-зина находш.1 фольклорные мотивы трех разновиднос.ой: собственно фольклорные, дольклорно-легендарные (т.е.йолькле; то-христианские) и собственно христианские, но прочно вошедшие в мход народных представлений л-бытовых верований. Зсе они оказг. ::тся объедпнон-шя вокруг одной стераневой екзэтной липли, раз;;,в£шцей. тему судьбы главного героя. Вагнуэ роль в судьбэ горе - в соответствии

с крестьянскими представлениями играет повивальная бабка с ее предсказаниям: новорожденному, Леон родится в мае. Роковая роль мая как начала зеэни или начала семейной гнзнп отмечена в народных приметах, поверьях, пословицах и поговорках. А.Н.Вссеяозскпй отмечал в развитии народны:: представлений о судьбе тот этан, когда будущее, казалось, связано с событиями, сопутствующими родде-нга. В;шз1ш Леона тагами событиями- становятся пение сояоеья и малиновки в ореховых кустах, крик филлна и кукуикп в березовой роце. Народно-песенная символика связывает ореинлк и березу с представлениями о schckol лабви, соловья - о несчастной муискоЗ любовна и одиночество!,!. Предвестником пагубы в народных суевериях выступает филин, в то время как кукупка предсказывает, сколько человек осталось гшть. В духо народной легенды рисуется избавление Леона от медведе. В этом избавлении герой ясно различает участие бога-Спасителя, образ которого видится ему в густых и черных тучах. И это избавление связано для героя с образом умер-* шей и пере се тлейся к ангелам матери. Мать как бы следит за сыном с нобеслсй высоты и охраняет его. Наконец, в романе возникает тема второй матори героя, в которую перавоплоцается умершая, чтобы не оставить свое дитя один на один с враждебным миром (главы 2. Важное знакомство, ХИ. Вторая папенька). Речь идот о графине iVînpoEoa, ставней воспитателыпщей, "наставницей и детской любовью героя. Ето напоминает мотивы волшебных сказок, попествувдйх о материнском перевоплощении.

Народло-поэтические влияния, определяемо эпохой и ео художественны: п пристрастиями, находятся в прямых отношениях с русскими литоратургигли источниками романа Карабина. Из ого блиглй-пнх предшественников необходимо прегде всего.назвать М.Н.Мураьева. Г.Л.Туковский, а позднее Л.И.Кулакова неоднократно указывали на то, что в его литературном наследии, в его остотпческпх и этических построениях предопределен ряд литературных начинаний, продолженных п развитее позднее Карамзина. Отспда неудивительна црямач трансформация некоторых литературных мотивов ].^рй2ьева в "Рыцаре нагого времени" Карамзина. Из "драматической сказочки" Н.Н.Цу-равьева "Доброе дитя" несо:пенко идет тема второй матери в "Рыцаре нагого времени". Y Карамзина - это посмертная материнская помочь и мотив перевоплощения упершей матери, когда Леону "казалось, что мамонька его в самом деле воскресла". У LiypaBboca введен

мотив, соответствуыций сказочно-волшебному испытанию доброты н последующей награды. Образ Ваншкп перекликается с другим образом из "Обитателя предместия" и "Эмиллевых писег.Г Ы.Н.Ыуравьева. Герой последних повестей зырастает в дворянском окрзтаннл русской провинции, напоминаицей "братское общество провинциальных дворян" в романе Карамзина. Карамзин откликается иногда на творчество и не столь близких ему писателей, каковым бил, например, Ф.А.Эмин с его 4-х томный романом "Письма Ернеста и Доравры" (1766). Карамзпнская тема "Нового Актоона" явно созвучна соответствующей теме романа Этна. Дореволюционный исследователь В.В.Си-повский указал на огромную роль мемуарной литературы в становлении традпции романа и повести о герое времени. Дат:э огшзод с рождением героя Карамзина находит,например, неогпдапнук параллель в записках знаменитого деятеля русской науки и культуры А.Т.Болотова.

Русские биографические, фольклорные и литературтю мотивы соединены в романе с мотивами, корни которых уводят в западноевропейскую литературу, философшз и современную автору обцест-венно-культурнул -шзнь. Все эти элементы слиты в непротиворечивое единство. Это единство отрастет характер тшчностп самого Карамзина, русского патриота и европейца. Имена трех наиболее популярных в Евро® писателей и мыслителей прямо упоминаются в романе Карамзина, ето Дя.Локк, Z.-2.Руссо и Л.Стерн. При общей ориентации на Локка как мыслителя Карамзин тем не менее проводит огра- . ничительнуэ черту таи, где рассудочность философа безраздольно овладевает нравственным ч-отром человека. S то сказывается в конкретных перекличках романа со знаиенптш сочиненпем Локка Т."лслл о воспитании", известным русскому читатели по переводу Н.П.ГТопов-ского. Tait, например, Локк не оставляет маета в воспитании воздействии ливой природы. Он предпочитает опосредованные $optra со восприятия при знакомстве с глобусом, системой Коперника, геометрией, географией. Между тем дни детства героя Карамзин* проходят в роце, на волл-ском берегу, в саду, на лугу, в поле. Едссь он вбирает в себя первые впечатления; С картинами родной природы связывает он приключениях своих любимых гспшшх героев, с природой сливается его продставленпя о родше и ее нстс_-ии в отличие от отвлеченной истории и хронологии, предлагаемых для изучения

О перекачках повестей Н.Ц.Карамзпна с произведениями 3w-2.Руссо, Л.Стерна и других западноевропейских романистов писали многие дороЕолгЕт;:о:шБге и советские исследователи. О влиянии западной литературы на роман "Рыцарь нашего времени" упош-нается в работал Ф.а.Калунозой, Н.Д.Кочетковой, Е.Н.Куцреяновой, Ю.М.Лотыача и др. Задача нашей работы детально проследить связи карамзинсЕого романа с западноевропейской литературой.

Еенскпе образы романа прямо сориентированы на ï^"cco. Taie, например, в "Исповеди" Руссо заплачен литературный источник отношений Леона и графини ¿яровой. Мать Леона, перенявшая "леото-куа" страсть до своего зэмуз^ества, напоминает Юлии из "Новой Элоизы". Отношения супругов Мировых - копия отнопений Вольмара и Юлии. Материнская любовь и природа - главные воспитатели Леона, что прямо соответствует программе педагогического трактата Руссо "Эмиль,пли 0 зо"жлталии". Правда, у Руосо ребенок развивается з природном окру;:;зк:<ы как бессознательный орган самой природы. Для Леона природа выступает в ярко выраяенном эстетическом своем значении и качестве. Для него природа - это зеркало, в которое он глядится и в котором ридит не только интересные и полезные предметы, но и отражение своих впечатлений и перепквапий от прочитанного, ранних представлений о русской истории и шре, где он существует. Природа.для него но "мастерская", а "храм", в который человек входит с чувством благоговения. "

3 своеобразные эстетические тона окрашено в романе Карамзина его обращение к традициям Л.Стерна. Стерновга:уа иронию Н.Д.Кочеткова удачно назвала "своеобразной защитой автора, решившегося при лотзни опубликовать начало своего автобиографического сочинения".*

Если с влиянием Л.Стерна связана каратэидссая ирония, с Дх. Локком и S,-E.pycc° ~ нотпвн воспитания в гармонии с природой и родительским окружнием, то с романом немецкого писателя K.O.Lîo-рица "Антон Райзер" связаны те мотивы произведения Кара:лзнна, в которых запечатлены предчувствие неизбежности страданий, шель о необходимости противостоять ел и ЕызЕанная этим "мечтательноси

* Кочеткова Н.Д. "Исповедь" з русской литературе конца ХУЛ; века/, На путях к романизму: Сбог.лн: научши трудов.-Л., 1884.- C.S9,

и склонность к меланхолии".

Еерклички карамзинского романа с европейской литературой п искусством трудно исчерпать. Ога: носят всеохватывающий, поистине энциклопедический характер. В литературе о Карамзине упоминалось влияние на его роман произведонпй любимого им немецкого писателя К.М.Виланда "Агатой" и "История абдернтоЕ". В отиопоккях Леона а Мировой находим отголоски комедии Бомарше "Безумий день или Женитьба Фигаро", впервые поставленной в России в 1785 году. Эпизоды купания графини перекликаются с широко распространенной во французской яявоппсп ХУШ века темой купальщиц, туалета молодой зенщпнн, мотивами яенщинн, вшэбленной з мальчика. Иногда в романе замечается влияние малоизвестны:;, но близких Карамзину писателей. К ним, например, мозю отнести Ы.-С. Ларом с ее ро.ма-ном "История девицы Стернге йи".

Общелитературные и фольклорные мотивы пропускается сквозь лрпзгду личностного отношения и восприятия Карамзина, для которого эстетический аспект становится ведущим и объединяющим разно дикость образов и разноголосицу тем. Заметной чертой кара?<зпнс::ого произведения выступает энциклопедизм в охвате п синтезе русских и европейских культурны:-: явлений, сконцентрированных на страницах романа в тех или иных ого отражениях. Ба-аю отмстить при отпм, что явления евг аейской культуры переносятся в творчество Кпр.--:--зша на русскуь почву, применяется к русским традицпт.:, обычая:-!, складу утла п общественным отношения:,!. Иоглю заметить, например, что тема судьбы, воспитания, отношения к миру и лдзям узязака с фольклорными, литературными к историческими отголоска-в романе самым непосредственным образом. Энциклопедизм карамзинского романа напел продолжение в последующей русской литературе как улро-чивсачся традиция.

Во второй главе речь идет об особенностях литературней позиции Н.Н.Карамзнна, автора романа и повестей о герое зременк. В центре внимания - эволгцпя Карамзина-повествователя прещде всего под углем зрения способа изображения нового героя, которого □вел в литературу ппсатель. Этой теме посвящены известные работы Г.А.Х^ковского, Ф.Е.Кацуцовсй, Н.Д.Кочетковой, Л.И.Кулаковой, 0.1.1. Гетмана, Г.П.:,;акогоке:п;о. Задача настоящей главы заключается 5 том, чтобы показать, как литературные отбытия различных периодов творчества писателя находят целостное и законченное воплоще-

п: л ь ого романа, гёпввокоя своеобразный итогом литературных поисков.

Литературная «жолшеея Н.Ы.Й".ршзша освершалась на $оне сложного петют:отг.:;::я, всаншого отталкивания и притязания раз-лачннх методов и направлений в русской литературе ХУ1Н века, их постоянно:! внутренней звочщии. Это особенно убедительно показано е работе Л.П.Кулаковой "Очерки истории русской эстетической мысли века" (Л., 1933). Последовательница приходит к выводу, что "сснтхюнталлзм, классицизм, зароздаищийся реализм не только лшли одновременно, ко и часто прививались в творчестве одного писателя, а иногда к внутри однЬго произведения".**

На сложный и многообразный содержательный смысл таких понятий, как классицизм, ранний реализм, сентиментализм и предроман-тнзм в русской литературе ХУШ века указывает В.А.Западов в своих работах, посвягенкых литературным направлениягл в русской литературе ХУЛ вогл.°

Согласно кабгшденпям таких исследователей, как Г.А.Гуков-ский, Ф.З.Кснунова, Л.И.Кулакова, Ю.Ы.Яотман и др., Н.Ы.Карамзин в условиях слолгой борьбы направлений с самого начала-литературного пути сделал выбор в пользу сентиментализма и никогда не менял своих позиций. Однако его сентиментализм не оставался заставил:« и неизменны::. В советским литературоведении вскрыты слонше нуги писательской эзолззции, хотя многое здесь до сих пор остается прсо.-.е: стачным. Наблгдения данной главы позволяют считать, что Карамзин пытался придать сентиментализму черты ушверсального литературного штода, соеданпв напвкеше его достижения в своем романе.

Багло указать на своеобразный историзм карамзинокого романа. Судя по хронологическим приютам (упоминание о раннем детстве Лоонг. до появления произведений Н.-Е.Руссо, о русско-турецкой н русско-пведекой кампаниях, в которхс участвовал отец Леона), детство героя приходится на окатеришшскую эпозу, и в то.-е время

Кулакова Л.И. Эстеткчес1л;е взгляды Н.М.Карамзпна // Ш1 век:

Сб. С.- .".!.: Л., 1934.- С.147.

° ^л.: Проблем изучения русской литературы Ж века,- Л., 1273;

Л., 1578; Л., 1383.

вторая часть романа вводит Леона в павловскую эпоху карамзинской биографии (I796-I80I). В концо романа repon одиннадцать лот. Мем-ду тем его гл"знь itaic бы захватывает более широкие рамки реальной русской истории, налагаясь на биографии самого Карамзина с I76S по 1803 (год пубшп:ацип последней частп романа). На анахронизм романа угсазывал В.Б.Муравьев. Об историзме Карамзина в путинском смысле не может быть речи. Но в позднем и во многом итоговом произведении Карамзина есть намеки на историзм в изображении героя. Они связаны с приданием Леону некоторых биографических черт реального человека своего времени, т.е. самого писателя. Всо это мояет быть названо "биографическим историзмом", рамки которого расиирятся у последователей Карамзина.

Встает вопрос о том, как своеобразный "биографический историзм" Карамзина соотносится с характером изображения Леона. В "Наталье, боярской дочери" (Г792), "Нарфе-посаднпце" (1803) эпоха и исторические события не сказываются на психологической характеристике глазного героя. Его внутренний мир не формируется историческими обстоятельствами и окружением. В историческом о:фу:-:он:го тип героя оказывается внепсторическим. Пропсходяцие события не соотносятся с психологией, которая сформирована Карамзиным на опыте современной ему лизни, по представляется как общечеловеческая. В "Рыцаре нашего времени" - тот re карамзинский тип, но он претерпевает Значительные пзмопегатя в силу того, что главный горой романа - совремешшк и отчасти двойник самого автора. Ноэто:.-" черты В1зисторического типа начпнаят слегка трансформироваться в черты г)оя, зависимого от общественной среды л исторической ситуации. Сара-лзин-недаром пытается впервые обрисовать становление героя. aro детство, воспитание, соприкосновение с помзстной средой, Ш"рс... европейской культуры через чтение. Такого не было в белое ракнпх произведения Карамзина, но гее это появляется з "1!оей исповеди" (1802) и "Чувствительном и холодном" (1803), совпадагцпт.зт по времени с работой над романом. Психология Леона, выстроенная на основе не только литературной традпдии, по и личных воспоминаний, а тр:"".о самонаблздзнпй, допускает Соньшуа ко1п:ретнссть и обусгов-лэмнссть реаг^ной ептугдпой. Исторические приметы и отклики в романс тп:::.:е nor^opr-snanrea Срогра"сей самого Хара-тзин?.. Ci-.чоь.""она с русской "э доде^л, русской природой и через -то с

русской готоггисЯ кй.чннает зс.г.тно оглпч?.ть ковуо *?азцоси"исть

карамзинсюто героя. Его опыт, приобретенный в детстве, входит в его сознание и душевный мир. Он шлифует натуру"и воспитывает сердце. Все это приготовляет будущего исторического деятеля, дп которого судьба родины становится его личной судьбой.. В образе Леона осуществляется показательный художественный синтез. Он подчас незаметен бывает для читателя потому, что представляет собою соединение уге известных по прелашм карамзинским повестям поэтических элементов. Однако, интересна здесь не повторяемость, а новое сочетание. В Леоне его моральные качества, культурные и бытовые привязанности, природные свойства, а такде развитость ути, образованность, стремление к активной етзни и личные симпатии долзны составлять неразрывное целое. Все это соотнесено "со страницами романа, посвященными раннему детству и воспитанию героя материнской любовью на лоне природы в духе Руссо. Руссоизм в романе слит с русской"природой, народными обычаями п общественными явлениями. Пересечением этих двух художественных миров; становится герой романа. Леон соединяет человеческую природу бедной Лизы с рефлектирующими героями "Чувствительного и холодного", "Лиодора" (1792) и "Юлии" (1796). Это становится заметной и новой чертой романа, в котором сливаются поэтические тенденции преяних карал-зинских повестей. Отсюда большая широта в изображении внутреннего глра гороя. Автор сообщает ему способность остро перегшвать единство и созвучие с природой, окружающей его в детстве. Герой-способен к любви, соединяющей Б одном лице его мать и возвышенный идеал умной, образованной, тонко чувствующей аенщины, затронутой культурными веяниями своей эпохи. Европейская образованность, сообщенная ему чтением книг и воспитанием, которым руководит графиня Мирова, лояится не на сухую и бесплодную почву, но питает чувствительное и отзывчивое сердце и душу. Все это приводит, по-видимому, Леона в задуманном, но неосуществленном продолжении романа к неоднократно возникающему разладу с окружающим миром в зрелые годы, когда "много, много ему будет еде случаев тосковать в яизнп".

С другой стороны, Леон такой ве "бедный", как и карамзннская Лиза. Ему сообщена "ранняя склонность к меланхолии", которая ость "црсдчувствие..гатеЯских горестей". Это свойство характера-темперамента (Л.И.Кулакова) откликается в 1У главе, целиком посвященной рассузденвям о превратностях судьбы, нз считающейся с челове-

ческими явлениями, волей, справедливосткэ н действующей по своим непостижимым законам. Во всем этом нетрудно заметить черти, сбли-пагнцке роман Карамзина на только с "Бедной Лизой", но и с его "западными" повестям; "Остров Борнгольм" (Г794) и "Сиерра-ГЛорена" (1795). В отличие от этих по еле дугах судьба в романе это не только рок и на только разрушающий счастье случай, но и родовая судьба в народном понимании, в духе народны:: суеверий, веровшгай и примет.

Автор сообщает своему герою черты не только чувствительного мечтателя, но и натуры художественной, что становится традицией в его повестях. Так в "Наталье, боярской.дочерп" Алексей наделен возвышенным строем чувств и стремлений не только как идеализированный исторический герой, но и как явно выламывающийся из своей среды художник, обнаруживающий дар неожиданной "гениальности". В сказочной повести "Прекрасная царевна и счастливый карла" (1792) уродливый горбун одарен возЕыпенной душюй и талантом оратора, рассказчика, музыканта и поэта. Таков Ее юноша-поэт в повести "Остров Борнгольм".

Юных героев Карамзина окружают авторитетные наставники из старшего поколения. Это боярин Матвеи и датсе Иван 1У в "Наталье, бощэской дочери", мать Лизы в "Бедной Лизе", Орол Сплин в одноименной повести Карамзина, помещенной в "Московском журнале" в 1791 году, это героическая Нарфа из "Парфы-посадапцы". В этих произведениях мудрые воспитатели полагаются не только на добрую нату у человека, его природу в духе Руссо, но и на народной обычай исторические примеры, русскую культуру." В повести "Юлия" " вое т1 гателем лены выступает любящпй цуа, действующий по образцу "Эп. я" Руссо. В романе Карамзина воспитатели Леона: отец, "братское общество провинциальных дворян", графиня Г.Тирова - приобретают черты х"1Еых идей, жителей русской провинции екатерптптской эпох:!. Бытовке отношения и реальная психология избавляют их от налета излишней сентиментальной идеализации и абстрактности. Этому способствует юмор и даже мягкая ирония, изредка касающаяся этих образов.

В ш.тгратуре на путях, проложенных Карамзиным, в продолжении ■и развитии его традиций возникают реалистические характеры з произ-Ееягкзпс с горео глепеяг пергой половины ИХ вс:-:а.

Об этом речь вдет в третьей главе: "Роман Н.М.Караызина "Рыцарь нашего времени" в литературном процессе первой половины ХК вока". Уже в 40-е годы XIX века младшим современника?.! Карам зина стала ясна новаторская роль его-романа. Tait, В.Г.Белинский, определяя историческое место "Рыцаря нашего времени" в ряду произведений первой половины ИХ века, говорит о том, что Карамзин сделал первув попытку создать образ героя времени, и его попытка так или иначе отозвалась в творчества А.С.Пушкина,М.С.Лермонтова. Это стало литературной судьбой неоконченного романа Ка- 1 рамзина, главная мысль которого, связанная с героем, получила дальнейшее развитие.

В рецензии на повесть В.Л.Соллогуба "Тарантас" (1845) Белинский пишет: "Ыысль изобразить в романе героя нашего времени не принадлежит исключительно Лермонтову. "Евгений Онегин" тога - герой своего времени; но и сак Пушкин был упредден в этой мысли, не будучи никем упрезден в искусстве и совершенстве ее выполнения. Мысль эта принадлежит Карабину. Он первый оделая не одну попытку для ее осуществления. Пелэду его сочинениями есть неоконченный, или, лучше сказать, только что начатый роман, дазе и названный "Рыцарь нашего времени". Это был вполне "герой.того времени".Сделав обширные выписки из романа, Белинский добавляет: "Этого слишком достаточно, чтобы показать, что Карамзин имел бы полное право своего "Pifflanrf нашего времени" назвать "Героем нашего времени".

Советские исследователи: Г.А.Гуковский, Ю.М.Лотман, Й.З.Ка-нунова, Е.К.Купреянова л" др..неоднократно указывали на историческую связь романа и повестей Карамзина о последущаш достиаенияки русской литературы первой половины Х32 века. Задала данной главы заключается в том, чтобы более детально изучить связь романа Карамзина с некоторыми произведениями А.С.Пувкина, И.Ю.Лермонтова, А.Н.Герцена и 5.М.Достоевского. Выбор произведений связен о необходимостью показать разнообразие историко-литературных отношений романа Карамзина с последующи литературным развитием. "Евгений Онегин" содержит прямые образные переклички с карамзинским романом. В "Герое нашего времени с Карамзиным связано название романа.

4 Белинский В.Г. Тарантас //Белинский В.Г. Полное собрание сочинений: В 13 Т.- П., IS53-IS59.- Т.9.- С.78-79.

тают тема судьбы и os интерпретация. В "Записках о,иного глоло-эго человека" А.И.Герцена каходин пример залетного влияния рома-а Карамзина на литературное оформление впечатлений детства. Рас-;саз й.Н.Достоевского "ЦалешетгЗ герой" с романом Карамзина связи-1ет преемственность в пзображетш детской психологии п детской отурн будущей "героической", "рыцарственной" личности.

Ю.М.Лотман замечает, что А.С.Пуикпн прямым образом оркеити-гется на роман Карамзина о его треугольником: мать Леона - "г.ео-жий" - отец Леона. В "Евгении Онегнё" этот треугольник выглядит ж: Цр^ковья Ларина - гвардии сергаит ("сей Грандисон") - Дмлт-1й Лар-j.. Кстати, Дмитрий "ария напош:нает отца Леона еще одной рсктерной деталью: он бригадир, награжденным очаковской ме-

Татьяна продолжает традиций» "высокого" карамзинского героя, ruara намеренно разделяет дез руссшх характера, Онегина и Татья-:, в связи с их литературными интересами и кругом чтения. Itere-й Онегин - герг"й времени в поздком байроновскои и послебайроноь-ом смысле. Татьяна Ларина продолжает ряд образов героев времони едаестдутацеС добайроновской карамзинской градации.0 В Татьяне видим характерное для Леона сочетание мэланхолзп:, мечтательное-с литературными впечатлениями, которые, если и не за.:экл;:,т альной «жизни, то существует наравне с ней. В связи о ггедпеот-сщец традицией находятся и фольклорные мотивы нускннского porra. Народная культура в осиошзшш к героям приобретает то черты говой повседневности и предстает в сни.жепнс-.жптейсном плато, то звЕсается т. становится частицей духовного:с:г>а романтик?. п лвн-"лонталиста. Б воспитании Татьяны боль"поэ ио^то занимает няни; л трашые рассказы зтглоз к те:::сте ночей". В целом народна.": т.ра, к которой тянется Танина дума, связала с темой ropo "бы, нр"-д-?.залий и судт=бы, чте пра.:о напоминает нам Лэола. Как >: в po:rui"? :а::зира, тема судьбы, затронута.1: в фольклорных мотивах, xm-jot:доляенио и в чисто литературных. Леон т,идит з."fcpcnof. оггящуа сь, Татьяна узнает в Онегине тоге, кто явллгог cil з:г.,;:::,

Гетман 10."!. Ромен Пушкина "^дгелий Онегин": Ко:::-з;:тарнй: Пособие 1ля учителя.- Л., IS83.-

>.!.: Гукогекк.Т Г.А. и прсбг.сн.л.-ir.orc егггг.-IS57.- С.2С6.

тихо приникал с се кзголовьэ, говорил с ней в тиши. В "Евгении Онегине" Татьяна, в какой-то мере перенимая роль карамзннского Леона, влюбляется во "взрослого" цугчину. Недаром Душкин протаво поставляет опытность Онегина л "смиренной девочка лвбовь". Нема-ловадную ро1ъ в традиционных черта::, роднящих Татьяну с Леоном, играет ее восприятие родной природы," составляющее ваяную и дорогую ей самой часть ее духовного мира. С природой связаны ее пред ставленкя о счастье н свободе. Леон похол на пушкинскую героиню тем, что вон лсизнь, как и Татьяна, вспоминает места своего детства. Следует заметить, что cai.ro построение пушкинского романа в некоторой степени напоминает "Рыцаря нашего времени". Ф.З.Кану-нова отмечает, что первые главы карамзннского романа проникнуты иронией в стернианском духе.^ Ироничны, как давно замечено, и первые главы путинского романа. В дальнейшем тон повествования у Карамзина, как и в пушкинском романе, меняется. Усиливается лирическое начало, появляется трагические интонации.

Мнение о том, что название лермонтовского романа навеяно ка-рамзинскнм влиянием, высказывало^не однократно (В.Г.Белинскнй, Г.А.Гуковс1шй, Е.Н.Купреянова и др.). Правда, аргументы могут носить лишь про дпо логл:тслышй, косвенный характер. Так, например, тетрадь, содержащая первоначальный текст "Цансиш Ыаксимыча", "Фаталиста" и "Княнны Ыерп", шела первоначально далекое от Ка-раызнка сбщое заглавие, написг.м.ное на облогке рукою Лермонтова:" "Один из героев"начала зека" \1;.Н.ЭЙхенбаум). Известно, что в 1838 году Лермонтов сближается с А.О.Сглфновой-Россет п Карамзиными. В связн с обсуждением в дружеском 1сруху ^тзратурных вопросов того времени вполне допусти,го предпо^зганго о том, что Лермонтов воспользовался названием караг.:зинского романа, заменив слово "рыдарь" как неуместное по отношению к Печорину.

Через весь лермонтовский роман, хсах: л через роман Карамзина, проходит тема судьбы. Эта тема двухдлаяова:. судьба предстает то в народно-бытовом фольклорном осмыслении, тб выступает как предназначение герою, ниспосланное небом или определенное мировым предначертанием. С одной стороны, у Печорина "на" роду написано",

7 Кануноза ¿>.3. Карамзин и Стерп /ДУН век: Сб. 10.-Л., 1975,-С.263-234.

го с ней "долхны случаться разные необыкновенные га.;!", с:;/ пред-казана смерть от злой яекы, с другой стороны, - в роггяе "¡дет зчъ о высоком предназначении героя. Тома судьбы проходит через 56 главы рог;ана, и, наконец, заключительная г лова "Фаталист" цепи».: посвящена ей. В образе Пзчорниа могл-ю заметить о"-тог.оокн эрпизпникого характера-темперамента, который у Лермонтова ослом-тется и входит в реалистический хараг.тор лииь о,тц:о1; :;з его сторон.

Пример заметного влияния "Карамзина на аигоравугноо оГ-ормлкэто 1ечатлений детства находил в первой части "Записок одного:;ою-зго человека" А.Ч.Герцена, опубликованной в номере Зтечественных записок" за "840 год. Стилистически г-са часть, по-зствующая о детстве и юности (п.1 п П), отличается от дв/х г:о-тедующнх (гл.Е). Во второй - мы встречаемся с сатирой городов-::ого тппа на русскуо яровпнциглыстэ сроду, о третье!": - сшзор езо-те нас в атмосферу йплософских споров 30-:; годог. Па фоне отого азнобоя особенно заметно тяготение первой части г. предшествующей / главным образам, связанной с влиянием Карамзина срадяюп. 11а иу традицию называет прегде всего ко:шознция рассказа о детстве, зновные вехи рассказа таковы: раннее детство, когда героя воспитает гувернантка-Сгоанцугх"шеа и русская нянтзщна; "врэ:-л, /".тезе ребехпеа передает с глнеглх рук в мудсхне", что для него -зиоха, порэлш"; раннее чтение книг, найден:пг.: :з "оу;:;"-.с,:з,:,г>,:1.-ял е кладовой"; громадное вжшеэ героев прочит&пгс: ромаш:;, згда мальчик воображает себя Алкнвпадом, Рппа-ьдо-Гкпальдпп" I! ,п.; первач влюбленность тринадцатилетнего мальчика во зззрос.^тэ зеемнадцатплетнгсо девушку, которая отнеслась:: :-:о:.т/ с лаской и ас ко взрослому. Как видим, в сравнения с Карамзине:;:;:: романом;есь опущено лишь одно существенное звано - нечто подобнее сому обществу прогпнцпалыппс.дворян. Впрочем, л ото нодостагг.зе зено восполняется мотивам друг.бы во второй главе ("¡Злости"), гоминанпе самого Карамзина г: его произведений встречается:: "За-юках" неоднократно. Тем не пэноз доказательства::а^а::з::ло::огс зияния на характер 0";юрмле:п:я тизкотпяс виечатло:а;:; :: ± о ш:х 2 "с£1т:"с:".с.:: одного молодого человека", ::а ze.jr.--s:. с"::о-)гЛ;з:.:а пгаля^тся но в;т:о:с:па:1г;т:: имен:: Кгхз.тсгт:" и пе"он^"т.^л?:. ого, а в стзс-*т~*:* с з -.г.-г-- -

; то, г-, г-:::-."Болото:: -/и". :

шю к наппсаан в пноГ. гптеро"суриоГ. мачере, дазокоР от традиций карамзинской прозы.

Но;ио предполагать творческую соотнесенность рассказа Достоевского "¡¿аленький герой" с романом Карамзина. Из переписки й.Ы.Д стоевского с братом видно, что писатель мог прочесть роман за год до написания рассказа. Показательно, что композиция рассказа в це;.ом повторяет композицию заключительных глав романа Карамзина с а по ХШ-ю. В рассказе герой (он в том та возрасте, что и Леон) становится невольным зрителем недозволенного, проникая в интимную тайну героини. То, что видит он, заставляет его остро перевивать не только чувство детской влюбленности, но п чувство вины. Наконец, заключительные сцены рассказа Достоевского и романа Карамзина буквально совпадают в композиционном отношении: героиня (м-м Ы не только прощает мальчика, как это делает у Карамзина графиня Ш: рова, :га в свою очоредъ выражает своп любовь к нему, в которой материнское чувство соединено с распололазннем п горячей признательностью. Традиционная композиция рассказа Достоевского не остается без последствий для изображения характера героя. Валша и та роль, которая отводится природе в перояивагшях мальчика.

Предлагаемые сопоставления говорят о назносиз затронутых Ка-рамзшшы историко-культурных явлений и их достаточно, глубоком худо;:сестве1шо-историческом осмыслении в его. прозе.

В заключении подводится ил".г проделанной работо и намечаются перспективы дальнейшего исследования; учитывающего многоаспект-ность влияния Карамзина на последующее литературное развитие.

Основные поло.-сения диссертации отратазны в следугщих публикациях:

1. "Рыцарь нашего времени" Н.¡¿.Карабина в история русской культуры: (К 225-летпю со дня роядения).-Курск, 1991.- 29 с.

2. Природа как "храм" и природа как "мастерская" в русской литературной традиции //Материалы научной кон£орапцап "Человек. Природа. Современность": (Философско-методолргпчэскиа проблемы

Главный герой Леон был рожден в прекрасной, но небольшой деревне. Отец его был дворянином. Семья была порядочной, Леон получал все что хотел, его очень сильно любят родители. Из-за этого и мальчик также любит свою маму и всегда с ней.

В возрасте семи лет происходит страшная беда. Любимая мать умирает, и это страшное горе срубает парня в болезни. Мальчик выживает и у него остается только отец.

Жизнь не стоит на месте, и время беспощадно идет вперед. Мальчик отличается своими умственными способностями и любит читать и ему довольно просто даются всяческие науки. Очень сильно ему нравилось чтение романов. Только в них Леон понял, что такое истинная любовь и насколько плохо и некрасиво совершать подлые поступки.

Новый сосед, который был другом отца мальчика, пригласил его к себе. Леон увидел жену соседа Эмилию и него побежали слезы. Схожесть её с матерью героя была колоссальной.

Эмилия не испытывала практически никакой любви к мужу. Он в также не любил её, ведь настоящие причины брака никак не были связаны с любовью. Но в свою очередь женщина соблюдала супружеские обязательства и не давала возможности другим мужчинам, которые пытались добиться её внимания. Когда Эмилия узнала о страшной беде героя, она стала проводить с ним больше времени. Обучала Леона языку, манерам и следила, чтоб он был правильно одет. Можно сказать, что женщина во многом заменила мальчику ушедшую мать.

Мальчик очень сильно привык к Эмилии и почти все своё время отдавал ей. Леон слушал её и старался во всем помогать её, по мере своих возможностей. Когда приходила весна в их края, они очень любили проводить время на берегу Волги. Их любовь была как любовь матери к ребенку, Леон был еще мал для другой любви. Когда герой показывал хорошие результаты в учении, то Эмилия могла его поцеловать.

Мальчик хотел увидеть отражение Эмилии в воде и нашел место, где она очень любила купаться. Леон ждал её и решил искупаться. Разделся, а одежду положил в кустах. Когда парень выходил из воды, то увидел Эмилию, и ему пришлось спрятаться в кустах.

Собаки почуяли его, и мальчик очень стыдливо и неловко вышел за своей одеждой и думал, что его вторая мать злится на него. Но Эмилия не держала зла на него, Леон попросил прощения и поцеловал ей руку.

Если в каждых совершенных поступках людей видеть только худшее, то можно очень сильно покрыть мраком свою жизнь. Не стоит этого делать.

Картинка или рисунок Рыцарь нашего времени

Другие пересказы для читательского дневника

• Краткое содержание Быков Обелиск

  исторически бессмертная повесть В.Быкова.В произведении тронута глобальная тема преемственности поколений, верности традиций отца, деда.

• Краткое содержание Шекспир Мера за меру

  Венский герцог Винченцио осознает, что либеральность привела к падению нравов среди его подданных. Он покидает свои владения, объявив о дипломатической миссии, а управление городом поручае

• Краткое содержание Убийство на улице морг По

  Действия этой истории разворачиваются в Париже XIX века, главным персонажем которой является потомок аристократического, но потерпевшего финансовый крах рода, Огюст Дюпен. Из-за нехватки денег, он вынужден жить

• Краткое содержание Лихачев Письма о добром и прекрасном

  В данной книге трудно выделить какой-то сюжет, есть только своего рода наставления и поучения автора. Состоит она из нескольких подзаголовков, в каждом из которых раскрывается проблематика того или иного нравственного вопроса.

• Краткое содержание Деревья умирают стоя Алехандро Касона

  Произведение написано в жанре пьесы. В основе лежит тема любви и бесконечной преданности. Параллельно показываются тяжелые жизненные обстоятельства людей, интересные захватывающие истории и непредсказуемые перипетии.

История русской литературы XVIII века Лебедева О. Б.

Поэтика романного повествования в «Рыцаре нашего времени»

Эволюционный путь развития карамзинской прозы, открывающейся опытом своеобразной модификации романного жанра – «Письмами русского путешественника», с их пристальным вниманием к путям становления человеческой личности и скрытой авторской интенцией самопознания и самосозидания, закономерно увенчан опытом романа «Рыцарь нашего времени», который объединил в себе все жанровые признаки оригинальной модели русского романа, становящейся на протяжении всего литературного процесса XVIII в.

Для понимания своеобразия эстетики романного повествования в «Рыцаре нашего времени» принципиально важна история публикации его текста. Первые восемь глав романа были опубликованы в журнале «Вестник Европы» за 1802 г. и датированы 1799 г.; заключительные пять – в 1803 г. в том же журнале; неожиданный обрыв сюжета после 13-й главы был отмечен фразой: «Продолжение следует». Но в последнем прижизненном собрании сочинений Карамзина текст романа напечатан им в журнальном варианте, т.е. в составе все тех же 13 глав, но с иной заключительной фразой: «Продолжения не было». Таким образом, во внешней сюжетной оборванности повествования обнаруживается подчеркнутый писателем эстетический смысл. Незаконченность романа подана не как факт истории его создания, но как его органичная жанровая форма. Свободный, открытый финал романа-фрагмента уподоблял его жанровую форму свободе, открытости и непредсказуемости самой жизни, переносил центр тяжести повествования с события, данного в его целом, завершенном виде, на сам процесс его развертывания во времени и закономерности стадиального осуществления. В подобной структуре финал и развязка утрачивают свою эстетическую необходимость: достаточно того, что их вероятный облик может быть реконструирован из знания того, как событие начиналось, и того, по каким законам оно развертывалось.

Само заглавие романа – «Рыцарь нашего времени» – глубоко спроецировано в жанрообразующие форманты текста на всех его смысловых уровнях. И для создания емкой структуры крупного эпического жанра самой значимой представляется категория времени, особенности временной организации текста. Как мы уже имели случай убедиться на примере романа М. Д. Чулкова «Пригожая повариха», именно категория времени имеет принципиальный жанрообразующий смысл в романном повествовании, организуя его сюжет и вписывая героя в контекст движения реальности.

Роман «Рыцарь нашего времени» посвящен первым одиннадцати годам жизни его героя Леона, истокам формирования характера, который автору-повествователю знаком в своем окончательном, сложившемся виде. И это обусловливает исключительную важность образа времени, который является смысловым и жанровым стержнем романа, оформляя течение его текста в движении времени, от чего реальность романа приобретает смысл картины самодвижущейся реальности. Повествователь ни на секунду не дает читателю забыть об этой основе своего повествования: первое слово романа – «С некоторого времени ‹…›» (1, 755) подхватывается своеобразным пунктиром временных фразеологизмов и восклицаний: «Красавицы нашего времени!», «Благотворное время!», «летящее время», «несколько времени», «от времени до времени», «время еще впереди!» и тому подобные обороты плотно связывают события романа взаимной преемственностью, перспективой и ретроспективой.

Поскольку в основе романного сюжета – формирование основ характера в раннем детстве, постольку время, четко градуированное на минуты, часы, дни, месяцы, годы, сдвигается относительно своего реального протекания. Минуты Леоновой жизни имеют свойство длиться, годы – лететь. Каждая из 13 глав романа – это повествование о минуте, каком-то событии, заложившем черту характера, но от главы к главе годы проносятся стремительной вереницей. И это свойство времени растягиваться и сжиматься в его субъективном переживании неоднократно и четко продекларировано автором на страницах романа:

Если положить на весы, с одной стороны, те мысли и сведения, которые в душе младенца накопляются в течение десяти недель, а с другой – идеи и знания, приобретаемые зрелым умом в течение десяти лет, то перевес окажется, без всякого сомнения, на стороне первых (1, 765). Все расстояние между двадцатипятилетнею светскою дамою и десятилетним деревенским мальчиком исчезло в минуту симпатии… но эта минута обратилась в часы, дни и месяцы (1, 773).

Сама временная структура романа организована очень сложно. Настоящее время повествования заключает в себе будущее, поскольку именно из будущего времени героя – взрослого человека – автор всматривается в его детство, стремясь увидеть в событиях и переживаниях раннего возраста героя истоки его нравственного облика в пору зрелости:

Вот основание характера его! Первое воспитание едва ли не всегда решит и судьбу и главные свойства человека. Душа Леонова образовалась любовью и для любви. Теперь обманывайте, терзайте его, жестокие люди! Он будет воздыхать и плакать – но никогда ‹…› сердце его не отвыкнет от милой склонности наслаждаться собою в другом сердце (1, 759).

С другой стороны, настоящее время повествования с позиции героя является прошедшим, поскольку к моменту создания романа его герой уже давно стал взрослым человеком, со вполне сложившимся характером:

Сия картина так сильно впечатлелась в его юной душе, что он через двадцать лет после того, в кипении страстей, в пламенной деятельности сердца, не мог без особливого радостного движения видеть большой реки ‹…›: Волга, родина и беспечная юность тотчас представлялись его воображению, трогали душу, извлекали слезы (1, 766-767).

Таким образом, каждый повествовательный момент настоящего времени романа является фрагментом замкнутой временной цепочки. Соединяя в своем настоящем прошедшее и будущее, временная структура повествования сообщает лаконичному тексту глубинную перспективу, подчеркнутую названиями глав, большинство которых обозначает черту характера сложившегося человека, тогда как содержание главы раскрывает истоки ее формирования. «Первый удар рока», «Успехи в ученьи, образовании ума и чувства», «Провидение», «Мечтательность и склонность к меланхолии» – все эти заглавия в своей совокупности создают последовательно раскрывающуюся панораму души героя в течении субъективно переживаемого времени его жизни. И здесь принципиальное значение приобретает еще один элемент романного повествования: мотив времени, вынесенный в заглавие романа, конкретизирован притяжательным местоимением «наше», которое вводит в структуру повествования его активный субъект: автора – современника своего героя.

Непременный признак поэтики карамзинской художественной прозы – это субъективность авторской манеры повествования, персонифицированный автор-повествователь, связанный со своим героем тесными биографическими контактами: «так живо опишу вам свойства, все качества моего приятеля – черты лица, рост, походку его» (1, 756). Эта вводная фраза первой главы романа сразу устанавливает между автором и героем некое функциональное тождество в пределах образной системы романа в том смысле, что автор является таким же полноправным героем своего текста, как и его приятель Леон. И даже более того, автор – это активный центр текста, поскольку ему принадлежит функция повествования, и творение истории Леона автором подано как уже знакомая читателю функция автора-повествователя:

На луговой стороне Волги, ‹…› где, как известно по истории Натальи, боярской дочери, жил и умер изгнанником невинный боярин Любославский, – там, в маленькой деревеньке ‹…› родился и сам Леон (1, 756).

Это мгновенное саморазоблачение автора-повествователя, с одной стороны, выступающего приятелем и биографом своего героя, а с другой – напоминающего читателю о своей профессиональной литературной деятельности, вносит новый элемент в повествовательную структуру романа – обнажение приема писательства, самого акта творения текста, которое происходит как бы на глазах читателя. Прежде чем обратиться к очередному этапу жизни героя, автор всесторонне мотивирует формы, в которых он намерен (или не намерен) это повествование осуществить. В этом отношении показательны сквозные формулы повествования, представляющие собой типичный пример «фигуры умолчания»: «Могу… но не хочу», «Могу… но не буду», причем средняя часть этих формул заполняется перечислением тех самых подробностей, в которые автор как бы не желает входить:

Нет, я мог бы еще много придумать и раскрасить; мог бы наполнить десять, двадцать страниц описанием Леонова детства; например, ‹…› как развивались первые способности души его; как быстро она вбирала в себя действия внешних предметов, ‹…› как мысли и чувства рождались в ней, ‹…› сколько раз в день, в минуту нежная родительница целовала его, ‹…› как голос его тверже и тверже произносил: «Люблю тебя, маменька!» ‹…› Слова мои текли бы рекою, если бы я только хотел войти в подробности: но не хочу, не хочу! (1, 760).

Декларируя свое нежелание входить в подробности, автор-повествователь именно в них и входит, создавая перечислительной интонацией, нанизывающей конструктивные элементы романа, своеобразный психологический пунктир событий, оставленных как бы за рамками текста. Но уже одно их перечисление показывает истинный объем событий, спрессованных в коротких назывных предложениях. Этот игровой обманный прием, могущий ввести в заблуждение только очень простодушного читателя, раздвигает рамки текста изнутри, увеличивает внутреннюю емкость лаконичного повествования Карамзина, вовлекает в процесс творения текста читательское воображение, достраивающее указанный фундамент и заполняющее пробелы между пунктирными знаками.

Первостепенное значение в этой подчеркнуто личностной, субъективной структуре повествования, которая, с одной стороны, функционально отождествляет между собой автора и героя как равноправных персонажей романа, но с другой – расподобляет их, препятствуя отождествлению их образов в читательском сознании, становится сквозная формула романа «мой герой». Она подчеркивает разницу между героем и автором как двумя разными людьми и акцентирует третий значимый элемент названия романа – проблему героя современности, причем само слово «герой», соотносимое с уточняющим его смысл словом «рыцарь» в названии романа, следует понимать не в литературном, а в нравственном смысле.

В центре внимания Карамзина – внутренний человек, жизнь души, которая формируется под воздействием целого ряда факторов: воспитания на лоне прекрасной природы, в атмосфере нежной родительской любви, чтения, морального воздействия ближайшего человеческого окружения и тому подобных значимых обстоятельств. Закономерная связь характера со средой, влияющей на нравственный облик человека – вот, пожалуй, главная цель экскурса Карамзина в раннее детство своего героя. И большинство впечатлений от соприкосновения с природной и личностной средой, окружающей Леона, тяготеет к одному и тому же нравственному смыслу. Характеру своего героя Карамзин придает несомненный этический плюс, поэтому и концентрирует свое внимание на тех факторах, которые оказали на нравственный облик «рыцаря» наибольшее влияние. В этом ряду – ранняя смерть нежно любимой матери, предвещающая трагизм отношений героя с жестоким миром, страстное увлечение рыцарскими романами, в том числе романом Ф. Эмина «Непостоянная фортуна, или Похождения Мирамонда», порождающее в Леоне «мечтательность и склонность к меланхолии»:

Опасности и героическая дружба были любимою его мечтою. Достойно примечания то, что он в опасностях всегда воображал себя избавителем, а не избавленным: знак гордого, славолюбивого сердца! (1, 772).

В этот же общий нравственный смысл вписывается и влияние друзей отца Леона, составивших «Братское общество провинциальных дворян» с простодушным, но морально непререкаемым кодексом чести, предписывающим «жить и умереть братьями», «стоять друг за друга горою», «наблюдать общую пользу дворянства», «вступаться за притесненных» и свято соблюдаемым всеми членами братства на протяжении всей жизни. И, конечно же, для формирования рыцарского характера неоценимо значение идеальной дружбы с женщиной, обладающей самоотверженной душой – графиней Эмилией, в чем-то предвосхищающей черты нравственного облика пушкинской Татьяны.

Совокупность всех этих факторов внешней среды, окружающей героя, способствует формированию такого нравственного типа личности, взаимоотношения которого с эпохой неизбежно должны были принять конфликтный характер – и легкие намеки на то, что Леону в его будущей жизни предстоит именно конфликтный тип взаимоотношений с его временем, то и дело проскальзывают в повествовательной ткани романа:

Теперь обманывайте, терзайте его, жестокие люди! (1, 759); Леон в совершенных летах часто увидит противное, но сердце его не расстанется с своею утешительною системою; вопреки самой очевидности он скажет: «Нет, нет! Торжество порока есть обман и призрак!» (1, 766); Когда судьба, несколько времени играв Леоном в большом свете, бросила его опять на родину ‹…› (1, 771): Такое донкишотство воображения ‹…› (1, 772).

По мнению А. В. Чичерина, «видимо, трагедия нежной души в ее соприкосновении с грубым миром стала бы сущностью этого романа». Но такое противопоставление героя эпохе не вырывает человека из контекста жизненных связей, напротив, характер «рыцаря нашего времени» именно временем, историей, средой как таковыми и порожден.

Таким образом, обращаясь к «апрелю жизни», «весне душевной» как эпохе, закладывающей нравственные и идеологические основы будущего духовного облика, погружая своего героя в жизнь природы и контекст социальных связей, сосредоточиваясь на закономерном соответствии черт человеческой личности той среде, в которой она формировалась, Карамзин, в сущности, делает первый подступ к социально-психологическому, аналитическому роману первой трети XIX в., одушевленному идеей «героя нашего времени». Окончательная метафорическая трансформация жанрообразующего романного мотива путешествия в мотив духовного пути, довершенная кристаллизацией основных параметров характерной жанровой формы раннего русского романа – фрагментарности, открытости финала в жизнь, колоссальной смысловой емкости при внешнем лаконизме, эффект присутствия автора в образной системе, игровая манера повествования, побуждающая читателя принимать участие в творении сюжета, сопоставимое с авторским участием – все это делает Карамзина подлинным основоположником жанровой модели романов Пушкина и Лермонтова.

В хронологическом отношении творчество Карамзина завершает собою историю русской литературы XVIII в. Но его творческий путь от «Писем русского путешественника» к «Рыцарю нашего времени», от географического пути самопознания к духовной позиции самостояния неоспоримо свидетельствует: в эстетическом отношении художественная проза Карамзина стала качественным преобразованием стоящей за ней национальной литературной традиции нового времени. В этом смысле его можно назвать первым классиком русской литературы XIX в., поскольку именно его творчество стало отправной точкой для русских литераторов следующего поколения.

В 1804 г. Карамзин ушел из литературы в историографию. Но еще в 1802 г. при его непосредственном участии состоялся литературный дебют его молодого наследника, которому предстояло для русской поэзии сделать то, что Карамзин сделал для прозы: дать ей язык. В карамзинском журнале «Вестник Европы» увидела свет элегия Жуковского «Сельское кладбище», которая, по выражению В. Соловьева стала «родиной русской поэзии», как в свое время повесть «Бедная Лиза» ознаменовала собою рождение русской художественной прозы. Поэтому 1800-й г. не стал роковым рубежом, бесповоротно отсекшим XVIII в. от XIX, напротив, его наступление ознаменовано непрерывностью и последовательной преемственностью русской литературы нового времени.

Из книги Лекции по русской литературе. Приложение автора Набоков Владимир

ПРЕДИСЛОВИЕ К "ГЕРОЮ НАШЕГО ВРЕМЕНИ" Статья впервые опубликована в 1958 г. (NY: Doubleday). Печатается по изданию: В. Набоков. Роман, рассказы, эссе. - С.-Пб.: «Энтар»,

Из книги Литературные беседы. Книга вторая ("Звено": 1926-1928) автора

< «АПОКАЛИПСИС НАШЕГО ВРЕМЕНИ» В. РОЗАНОВА > Во втором выпуске «Верст» перепечатан «Апокалипсис нашего времени» – последние, предсмертные статьи Розанова, издававшиеся отдельными книжечками в Сергиевом Посаде в 1918 году.Мало кто с этим «Апокалипсисом» знаком. В

Из книги Литературные заметки. Книга 2 ("Последние новости": 1932-1933) автора Адамович Георгий Викторович

ГЕРОИ НАШЕГО ВРЕМЕНИ В последней, восьмой, книжке «Красной нови» помещен подробный отчет об очень интересном деле.По поручению редакции два сотрудника журнала, Ермилов и Мазнин, отправились на один из крупнейших московских заводов «Господшипник» и про­вели там в

Из книги Статьи из журнала «Новый мир» автора Быков Дмитрий Львович

Геморрой нашего времени кинообозрениеМне приходилось уже писать в этой рубрике, что с прежними критериями оценки фильмов определенно пора завязывать. Исходить надо из минимума профессиональных умений, буде они у авторов обнаруживаются; довольно двух-трех полуудачных

Из книги Русская литература в оценках, суждениях, спорах: хрестоматия литературно-критических текстов автора Есин Андрей Борисович

C.П. Шевырев «Герой нашего времени». Соч. М. Лермонтова После смерти Пушкина ни одно новое имя, конечно, не блеснуло так ярко на небосклоне нашей словесности, как имя г. Лермонтова. Талант решительный и разнообразный, почти равно владеющий и стихом и прозою. Бывает

Из книги От Пушкина до Чехова. Русская литература в вопросах и ответах автора Вяземский Юрий Павлович

В.Г. Белинский «Герой нашего времени». Соч. М. Лермонтова <…>Итак, «Герой нашего времени» – вот основная мысль романа. В самом деле, после этого весь роман может почесться злою ирониею, потому что большая часть читателей наверное воскликнет: «Хорош же герой!» – А чем же

Из книги Лермонтов автора Айхенвальд Юлий Исаевич

М.А. Антонович Асмодей1 нашего времени

Из книги Политические сказки. автора Ангелов Андрей

«Герой нашего времени» Вопрос 3.19 Григорий Александрович Печорин нам сообщает: «Я стал читать, учиться – науки тоже надоели…»Что отвратило Печорина от

Из книги Перекличка Камен [Филологические этюды] автора Ранчин Андрей Михайлович

«Герой нашего времени» Ответ 3.19 «…науки тоже надоели; я видел, что ни слава, ни счастье от них не зависят нисколько, потому что самые счастливые люди – невежды, а слава – удача, и чтобы добиться ее, надо только быть

Из книги Статьи о русской литературе [антология] автора Добролюбов Николай Александрович

Заметка о «Герое нашего времени» Знаменитое название лермонтовского романа само уже говорит о том, что Печорин для автора – явление типическое и характеризующее целую эпоху. Кроме того, из предисловия мы узнаем, что художник написал портрет, составленный из пороков

Из книги Как написать сочинение. Для подготовки к ЕГЭ автора Ситников Виталий Павлович

1. Герой нашего времени – Если б я был женщиной – я бы в него влюбился.© Глас народа.* * *Герой нашего времени – это тот сапиенс, что сидит на

Из книги автора

«Герой нашего времени» М.Ю. Лермонтова: семинарий Тайна ПечоринаСуществуют бесспорные истины, аксиомы: «Волга впадает в Каспийское море», «целое больше части», «вода кипит при температуре 100 градусов по Цельсию»… Истины такого рода есть и в литературной науке и

Из книги автора

Из книги автора

Белинский В. Г «Герой нашего времени» <…> «Герой нашего времени» – вот основная мысль романа. В самом деле, после этого весь роман может почесться злою ирониею, потому что большая часть читателей наверное воскликнет: «Хорош же герой!» – А чем же он дурен? – смеем вас

Из книги автора

Роман «Герой нашего времени» Творческий путь Лермонтова начался в эпоху господства поэтических жанров. Первое прозаическое произведение – неоконченный исторический роман «Вадим» (название условное, так как первый лист рукописи не сохранился) – относится к 1833–1834 гг.

Из книги автора

Быкова Н. Г «Герой нашего времени» М. Ю. Лермонтов начал работать над романом в 1838 году, основываясь на кавказских впечатлениях. В 1840 году роман увидел свет и сразу же привлек внимание и читателей, и литераторов. Они с восхищением и недоумением останавливались перед этим

ВСТУПЛЕНИЕ

С некоторого времени вошли в моду исторические романы. Неугомонный род
людей, который называется авторами, тревожит священный прах Нум, Аврелиев,
Альфредов, Карломанов и, пользуясь исстари присвоенным себе правом (едва ли
правым), вызывает древних героев из их тесного домика (как говорит Оссиан),
чтобы они, вышедши на сцену, забавляли нас своими рассказами. Прекрасная
кукольная комедия! Один встает из гроба в длинной римской тоге, с седою
головою; другой в коротенькой гишпанской епанче, с черными усами - и каждый,
протирая себе глаза, начинает свою повесть с яиц Леды. Только привыкнув к
глубокому могильному сну, они часто зевают; а с ними вместе... и читатели
сих исторических небылиц. Я никогда не был ревностным последователем мод в
нарядах; не хочу следовать и модам в авторстве; не хочу будить усопших
великанов человечества; не люблю, чтоб мои читатели зевали, - и для того,
вместо исторического романа, думаю рассказать романическую историю одного
моего приятеля. Впрочем, не любо - не слушай, а говорить не мешай: вот мое
невинное правило!

Глава I
РОЖДЕНИЕ МОЕГО ГЕРОЯ

Если спросите вы, кто он? то я... не скажу вам. "Имя не человек", -
говорили русские в старину. Но так живо, так живо опишу вам свойства, все
качества моего приятеля - черты лица, рост, походку его - что вы засмеетесь
и укажете на него пальцем... "Следственно, он жив?" Без сомнения; и в случае
нужды может доказать, что я не лжец и не выдумал на него ни слова, ни дела -
ни печального, ни смешного. Однако ж... надобно как-нибудь назвать его;
частые местоимения в русском языке неприятны: назовем его - Леоном.
На луговой стороне Волги, там, где впадает в нее прозрачная река Свияга
и где, как известно по истории Натальи, боярской дочери, жил и умер
изгнанником невинным боярин Любославский, - там, в маленькой деревеньке
родился прадед, дед, отец Леонов; там родился и сам Леон, в то время, когда
природа, подобно любезной кокетке, сидящей за туалетом, убиралась,
наряжалась в лучшее свое весеннее платье; белилась, румянилась... весенними
цветами; смотрелась с улыбкою в зеркало... вод прозрачных и завивала себе
кудри... на вершинах древесных - то есть в мае месяце, и в самую ту минуту,
как первый луч земного света коснулся до его глазной перепонки, в ореховых
кусточках запели вдруг соловей и малиновка, а в березовой роще закричали
вдруг филин и кукушка: хорошее и худое предзнаменование! по которому
осьми-десятилетняя повивальная бабка, принявшая Леона на руки, с веселою
усмешкою и с печальным вздохом предсказала ему счастье и несчастье в жизни,
вёдро и ненастье, богатство и нищету, друзей и неприятелей, успех в любви и
рога при случае. Читатель увидит, что мудрая бабка имела в самом деле дар
пророчества... Но мы не хотим заранее открывать будущего.
Отец Леонов был русский коренной дворянин, израненный отставной
капитан, человек лет в пятьдесят, ни богатый, ни убогий, и - что всего
важнее - самый добрый человек; однако ж нимало не сходный характером с
известным дядею Тристрама Шанди - добрый по-своему и на русскую стать. После
турецких и шведских кампаний возвратившись на свою родину, он вздумал
жениться - то есть не совсем вовремя - и женился на двадцатилетней
красавице, дочери самого ближнего соседа, которая, несмотря на молодые лета
свои, имела удивительную склонность к меланхолии, так что целые дни могла
просиживать в глубокой задумчивости; когда же говорила, то говорила умно,
складно и даже с разительным красноречием; а когда взглядывала на человека,
то всякому хотелось остановить на себе глаза ее: так они были приветливы и
милы!.. Красавицы нашего времени! Будьте покойны: я не хочу сравнивать ее с
вами - но должен, в изъяснение душевной ее любезности, открыть за тайну, что
она знала жестокую; жестокая положила на нее печать свою - и мать героя
нашего никогда не была бы супругою отца его, если бы жестокий в апреле
месяце сорвал первую фиалку на берегу Свияги!.. Читатель уже догадался; а
если нет, то может - подождать. Время снимает завесу со всех темных случаев.
Скажем только, что сельская наша красавица вышла замуж непорочная душою и
телом; и что она искренно любила супруга, во-первых - за его добродушие, а
во-вторых - и потому, что сердце ее никем другим не было... уже занято.

Глава II
КАКОВ ОН РОДИЛСЯ

Юные супруги, с милым нетерпением ожидающие плода от брачного нежного
союза вашего! Если вы хотите иметь сына, то каким его воображаете?
Прекрасным?.. Таков был Леон. Беленьким, полненьким, с розовыми губками, с
греческим носиком, с черными глазками, с кофейными волосками на кругленькой
головке: не правда ли?.. Таков был Леон. Теперь вы имеете об нем идею:
поцелуйте же его в мыслях и ласковою улыбкою ободрите младенца жить на
свете, а меня - быть его историком!

Глава III
ЕГО ПЕРВОЕ МЛАДЕНЧЕСТВО

Но что говорить о младенчестве? Оно слишком просто, слишком невинно, а
потому и совсем нелюбопытно для нас, испорченных людей. Не спорю, что в
некотором смысле можно назвать его счастливым временем, истинною Аркадиею
жизни; но потому-то и нечего писать об нем. Страсти, страсти! Как вы ни
жестоки, как ни пагубны для нашего спокойствия, но без вас нет в свете
ничего прелестного; без вас жизнь наша есть пресная вода, а человек - кукла;
без вас нет ни трогательной истории, ни занимательного романа. Назовем
младенчество прекрасным лужком, на который хорошо взглянуть, который хорошо
похвалить двумя, тремя словами, но которого описывать подробно не советую
никакому стихотворцу. Страшные дикие скалы, шумные реки, черные леса,
африканские пустыни действуют на воображение сильнее долин Темпейских. Как?
Для чего? Не знаю; но знаю то, что самый нежный друг детей, хваля и хваля их
невинность, их счастие, скоро будет зевать и задремлет, если глазам или
мыслям его не представится что-нибудь совсем противное сей невинности, сему
счастию.
Однако ж читатель обидит меня, если подумает, что я таким отзывом, хочу
закрыть песчаную бесплодность моего воображения и скорее поставить точку.
Нет, нет! Клянусь Аполлоном, что я мог бы набрать довольно цветов для
украшения этой главы; мог бы, не отходя от исторической истины, описать
живыми красками нежность Леоновой родительницы; мог бы, не нарушая ни
Аристотелевых, ни Горациевых правил, десять раз переменить слог, быстро паря
вверх и плавно опускаясь вниз, - то рисуя карандашом, то расписывая кистью -
мешая важные мысли для ума с трогательными чертами для сердца; мог бы,
например, сказать:
"Тогда не было еще "Эмиля", в котором Жан-Жак Руссо так красноречиво,
так убедительно говорит о священном долге матерей и читая которого
прекрасная Эмилия, милая Лидия отказываются ныне от блестящих собраний и
нежную грудь свою открывают не с намерением прельщать глаза молодых
сластолюбцев, а для того, чтобы питать ею своего младенца; тогда не говорил
еще Руссо, но говорила уже природа, и мать героя нашего сама была его
кормилицею. Итак, не удивительно, что Леон на заре жизни своей плакал,
кричал и немог реже других младенцев: молоко нежных родительниц есть для
детей и лучшая пища и лучшее лекарство. От колыбели до маленькой кроватки,
от жестяной гремушки до маленького раскрашенного конька, от первых
нестройных звуков голоса до внятного произношения слов Леон не знал неволи,
принуждения, горя и сердца. Любовь питала, согревала, тешила, веселила его;
была первым впечатлением его души, первою краскою, первою чертою на белом
листе ее чувствительности {Локк говорит, кажется, что душа рожденного
младенца есть белый лист бумаги.}. Уже внешние предметы начали возбуждать
его внимание; уже и взором, и движением руки, и словами часто спрашивал он у
матери: "Что вижу? Что слышу?", уже научился он ходить и бегать, - но ничто
не занимало его так, как ласки родительницы, никакого вопроса не повторял он
столь часто, как: "Маменька! Что тебе надобно?", никуда не хотел идти от нее
и, только ходя за нею, ходить научился.
Не правда ли, что это могло бы иному полюбиться? Тут есть живопись, и
антитезы, и приятная игра слов. Но я мог бы идти еще далее; мог бы
прибавить:
"Вот основание характера его! Первое воспитание едва ли не всегда решит
и судьбу и главные свойства человека. Душа Леонова образовалась любовью и
для любви. Теперь обманывайте, терзайте его, жестокие люди! Он будет
воздыхать и плакать; но никогда - или по крайней мере долго, долго сердце
его не отвыкнет от милой склонности наслаждаться собою в другом сердце; не
отстанет от нежной привычки жить для кого-нибудь, несмотря на все горести,
на все свирепые бури, которые волнуют жизнь чувствительных. Так верный
подсолнечник не перестает никогда обращаться к солнцу; обращается к нему и
тогда, как грозные облака затмевают светило дня - и поутру и ввечеру, - и
тогда, как сам он начинает уже вянуть и сохнуть; всё, всё к нему обращается,
до последней минуты растительного бытия своего!"
Надеюсь, что один зоил не похвалил бы сего места, особливо ж нового,
разительного сравнения чувствительных сердец, которые всегда стремятся к
любви, с цветком подсолнечником, всегда клонящимся к солнцу. Надеюсь, что
некоторые милые мои читательницы вздохнули бы из глубины сердца и велели бы
вырезать сей цветок на своих печатях.
"Конец главе!" - скажет читатель. Нет, я мог бы еще многое придумать и
раскрасить; мог бы наполнить десять, двадцать страниц описанием Леонова
детства; например, как мать была единственным его лексиконом; то есть как
она учила его говорить и как он, забывая слова других, замечал и помнил
каждое ее слово; как он, зная уже имена всех птичек, которые порхали в их
саду и в роще, и всех цветов, которые росли на лугах и в поле, не знал еще,
каким именем называют в свете дурных людей и дела их; как развивались первые
способности души его; как быстро она вбирала в себя действия внешних
предметов, подобно весеннему лужку, жадно впивающему первый весенний дождь;
как мысли и чувства рождались в ней, подобно свежей апрельской зелени;
сколько раз в день, в минуту нежная родительница целовала его, плакала и
благодарила небо; сколько раз и он маленькими своими ручонками обнимал ее,
прижимаясь к ее груди; как голос его тверже и тверже произносил: "Люблю
тебя, маменька!" и как сердце его время от времени чувствовало это живее!
Слова мои текли бы рекою, если бы я только хотел войти в подробности;
но не хочу, не хочу! Мне еще многое надобно описывать; берегу бумагу,
внимание читателя, и... конец главе!

Глава IV,
КОТОРАЯ НАПИСАНА ТОЛЬКО ДЛЯ ПЯТОЙ

Государи мои! Вы читаете не роман, а быль: следственно, автор не обязан
вам давать отчета в происшествиях. Так было точно!.. - и более не скажу ни
слова. Кстати ли? У места ли? Не мое дело. Я иду только с пером вслед за
судьбою и описываю, что творит она по своему всемогуществу, - для чего?
спросите у нее; но скажу вам наперед, что ответа не получите. Семь тысяч лет
(если верить хронографам) чудесит она в мире и никому еще не изъяснила чудес
своих. Заглянем ли в историю или посмотрим, что вокруг нас делается: везде
сфинксовы загадки, которых и сам Эдип не отгадает. - Роза вянет, терние
остается; столетний дуб, благодетель странников, падет на землю от громового
удара; ядовитое дерево стоит невредимо на своем корне. Петр Великий, среди
благодетельных замыслов для отечества, хладеет в объятиях смерти; ничтожный
человек нередко два раза из века в век переходит. Юный счастливец, которого
жизнь можно назвать улыбкою судьбы и природы, угасает в минуту, как метеор:
злополучный, ненужный для света, тягостный для самого себя живет и не может
дождаться конца своего... Что ж нам делать? Плакать, у кого есть слезы, и
хотя изредка утешаться мыслию, что здешний свет есть только пролог драмы!

Глава V
ПЕРВЫЙ УДАР РОКА

Дунул северный ветер на нежную грудь нежной родительницы, и гений жизни
ее погасил свой факел!.. Да, любезный читатель, она простудилась, и в
девятый день с мягкой постели переложили ее на жесткую: в гроб - а там и в
землю - и засыпали, как водится, - и забыли в свете, как водится... Нет,
поговорим еще о последних ее минутах.
Герой наш был тогда семи лет. Во всю болезнь матери он не хотел идти
прочь от ее постели; сидел, стоял подле нее; глядел беспрестанно ей в глаза;
спрашивал: "Лучше ли тебе, милая?" - "Лучше, лучше", - говорила она, пока
говорить могла, - смотрела на него: глаза ее наполнялись слезами - смотрела
на небо - хотела ласкать любимца души своей и боялась, чтобы ее болезнь не
пристала к нему - то говорила с улыбкою: "Сядь подле меня", то говорила со
вздохом: "Поди от меня!.." Ах! Он слушался только первого; другому
приказанию не хотел повиноваться.
Надобно было силою оттащить его от умирающей. "Постойте, постойте! -
кричал он со слезами. - Маменька хочет мне что-то сказать; я не отойду, не
отойду!.." Но маменька отошла между тем от здешнего света.
Его вынесли, хотели утешать: напрасно!.. Он твердил одно: "К милой!",
вырвался наконец из рук няни, прибежал, увидел мертвую на столе, схватил ее
руку: она была как дерево, - прижался к ее лицу: оно было как лед... "Ах,
маменька!" - закричал он и упал на землю. Его опять вынесли, больного, в
сильном жару.
Отец рвался, плакал: он любил супругу, как только мог любить. Сердцу
его известны были горести в жизни; но сей удар судьбы казался ему первым
несчастием...
С бледным лицом, с распущенными седыми волосами стоял он подле гроба,
когда отпевали усопшую; рыдая, прощался с нею; с жаром целовал ее лицо и
руки; сам опускал в могилу; бросил на гроб первую горсть земли; стал на
колени; поднял вверх глаза и руки; сказал: "На небесах душа твоя! Мне
недолго жить остается!" и тихими шагами пошел домой. Сын его лежал в
забытьи; он сел подле кровати и думал: "Неужели и ты пойдешь вслед за
матерью? Неужели вы меня одного оставите?.. Да будет воля всевышнего!" -
Леон открыл глаза, встал и протянул к отцу руки, говоря: "Где она? где она?"
- "С ангелами, друг мой!" - "И не будет к нам назад?" - "Мы к ней
будем"."Скоро ли?" - "Скоро, друг мой; время летит и для печальных". - Они
обнялися, заплакали: старец лил слезы вместе с младенцем!.. Им стало легче.
И ты, о благотворное время! Спеши излить целебный свой бальзам на рану
их сердца! И ты, подобно Морфею, рассыпаешь маковые цветы забвения: брось
несколько цветочков на юного моего героя: ах! он еще не созрел для глубокой,
беспрестанной горести; и много, много еще будет ему случаев тосковать в
жизни! Пощади его младенчество! Не забудь утешить и старца: он был всегда
добрым человеком; рука его, вооруженная лютым долгом воина, убивала гордых
неприятелей, но сердце его никогда не участвовало в убийстве; никогда нога
его, в самом пылу сражения, не ступала бесчеловечно на трупы несчастных
жертв: он любил погребать их и молиться о спасении душ. Благотворное время!
Успокой старца; дай ему еще несколько мирных лет, хотя для того, чтобы он
мог посвятить их на воспитание сына. Пусть иногда воспоминают они о
любезной, но без тоски и страдания; пусть удар горести изредка отдается в их
сердце, но тише и тише, подобно эху, которое повторяется слабее, слабее, и
наконец... замолкает.
Читатель! Я хочу, чтобы мысль о покойной осталась в душе твоей: пусть
она притаится во глубине ее, но не исчезнет! Когда-нибудь мы дадим тебе в
руки маленькую тетрадку - и мысль сия оживится - и в глазах твоих сверкнут
слезы - или я... не автор.

Глава VI
УСПЕХИ В УЧЕНЬИ, ОБРАЗОВАНИИ УМА И ЧУВСТВА

Итак, летящее время обтерло своими крылами слезы горестных, и всякий
снова принялся за свое дело: отец - за хозяйство, а сын - за часовник.
Сельский дьячок, славнейший грамотей в околотке, был первым учителем Леона и
не мог нахвалиться его понятием, "В три дни, - рассказывал он за чудо другим
грамотеям, - в три дни затвердить все буквы, в неделю - все склады; в другую
- разбирать слова и титлы: этого не видано, не слыхано! В ребенке будет
путь".
В самом деле, он имел необыкновенное понятие и через несколько месяцев
мог читать все церковные книги, как "Отче наш"; так же скоро выучился и
писать; так же скоро начал разбирать и печать светскую, к удивлению
соседственных дворян, при которых отец нередко заставлял читать Леона, чтобы
радоваться в душе своей их похвалами. Первая светская книга, которую
маленький герой наш, читая и читая, наизусть вытвердил, была Езоповы
"Басни": отчего во всю жизнь свою имел он редкое уважение к бессловесным
тварям, помня их умные рассуждения в книге греческого мудреца, и часто, видя
глупости людей, жалел, что они не имеют благоразумия скотов Езоповых.
Скоро отдали Леону ключ от желтого шкапа, в котором хранилась
библиотека покойной его матери и где на двух полках стояли романы, а на
третьей несколько духовных книг: важная эпоха в образовании его ума и
сердца! "Дайра, восточная повесть", "Селим и Дамасина", "Мирамонд", "История
лорда N" - всё было прочтено в одно лето, с таким любопытством, с таким
живым удовольствием, которое могло бы испугать иного воспитателя, но которым
отец Леонов не мог нарадоваться, полагая, что охота ко чтению каких бы то ни
было книг есть хороший знак в ребенке. Только иногда по вечерам говаривал он
сыну: "Леон! Не испорти глаз. Завтре день будет; успеешь начитаться". А сам
про себя думал: "Весь в мать! бывало, из рук не выпускала книги. Милый
ребенок! Будь во всем похож на нее; только будь долголетнее!"
Но чем же романы пленяли его? Неужели картина любви имела столько
прелестей для осьми- или десятилетнего мальчика, чтобы он мог забывать
веселые игры своего возраста и целый день просиживать на одном месте,
впиваясь, так сказать, всем детским вниманием своим в нескладицу "Мирамонда"
или "Дайры"? Нет, Леон занимался более происшествиями, связию вещей и
случаев, нежели чувствами любви романической. Натура бросает нас в мир, как
в темный, дремучий лес, без всяких идей и сведений, но с большим запасом
любопытства, которое весьма рано начинает действовать во младенце, тем
ранее, чем природная основа души его нежнее и совершеннее. Вот то белое
облако на заре жизни, за которым скоро является светило знаний и опытов!
Если положить на весы, с одной стороны, те мысли и сведения, которые в душе
младенца накопляются в течение десяти недель, а с другой - идеи и знания,
приобретаемые зрелым умом в течение десяти лет, то перевес окажется, без
всякого сомнения, на стороне первых. Благодетельная натура спешит наделить
новорожденного всем необходимым для мирского странствия: разум его летит
орлом в начале жизненного пространства; но там, где предметом нашего
любопытства становится уже не истинная нужда, но только суемудрие, там полет
обращается в пешеходство и шаги делаются час от часу труднее.
Леону открылся новый свет в романах; он увидел, как в магическом
фонаре, множество разнообразных людей на сцене, множество чудных действий,
приключений - игру судьбы, дотоле ему совсем неизвестную... (Но тайное
предчувствие сердца говорило ему: "Ах! И ты, и ты будешь некогда ее жертвою!
И тебя схватит, унесет сей вихорь... Куда?.. Куда?..") Перед глазами его
беспрестанно поднимался новый занавес: ландшафт за ландшафтом, группа за
группою являлись взору. - Душа Леонова плавала в книжном свете, как
Христофор Коломб на Атлантическом море, для открытия... сокрытого.
Сие чтение не только не повредило его юной душе, но было еще весьма
полезно для образования в нем нравственного чувства. В "Дайре", "Мирамонде",
в "Селиме и Дамасине" (знает ли их читатель?), одним словом, во всех романах
желтого шкапа герои и героини, несмотря на многочисленные искушения рока,
остаются добродетельными; все злодеи описываются самыми черными красками;
первые наконец торжествуют, последние наконец, как прах, исчезают. В нежной
Леоновой душе неприметным образом, но буквами неизгладимыми начерталось
следствие: "Итак, любезность и добродетель одно! Итак, зло безобразно и
гнусно! Итак, добродетельный всегда побеждает, а злодей гибнет!" Сколь же
такое чувство спасительно в жизни, какою твердою опорою служит оно для
доброй нравственности, нет нужды доказывать. Ах! Леон в совершенных летах
часто увидит противное, но сердце его не расстанется с своею утешительною
системою; вопреки самой очевидности, он скажет: "Нет, нет! Торжество порока
есть обман и призрак!"

Нет, нет! Не буду ослеплен
Сим блеском, сколь он ни прекрасен!
Дракон на время усыплен,
Но самый сон его ужасен!
Злодей на Этне строит дом,
И пепел под его ногами
(Там лава устлана цветами,
И в тишине таится гром).
Пусть он не знает угрызенья!
Он недостоин знать его,
Бесчувственность есть ад того,
Кто зло творит без сожаленья!

С каким живым удовольствием маленький наш герой в шесть или семь часов
летнего утра, поцеловав руку у своего отца, спешил с книгою на высокий берег
Волги, в ореховые кусточки, под сень древнего дуба! Там, в беленьком своем
камзольчике бросаясь на зелень, среди полевых цветов сам он казался
прекраснейшим, одушевленным цветом. Русые волосы, мягкие, как шелк,
развевались ветерком по розам милого личика. Шляпка служила ему столиком: на
нее клал он книгу свою, одною рукою подпирая голову, а другою перевертывая
листы, вслед за большими голубыми глазами, которые летели с одной страницы
на другую и в которых, как в ясном зеркале, изображались все страсти, худо
или хорошо описываемые в романе: удивление, радость, страх, сожаление,
горесть. Иногда, оставляя книгу, смотрел он на синее пространство Волги, на
белые парусы судов и лодок, на станицы рыболовов, которые из-под облаков
дерзко опускаются в пену волн и в то же мгновение снова парят в воздухе. -
Сия картина так сильно впечатлелась в его юной душе, что он через двадцать
лет после того, в кипении страстей, в пламенной деятельности сердца, не мог
без особливого радостного движения видеть большой реки, плывущих судов,
летающих рыболовов: Волга, родина и беспечная юность тотчас представлялись
его воображению, трогали душу, извлекали слезы. Кто не испытал нежной силы
подобных воспоминаний, тот не знает весьма сладкого чувства. Родина, апрель
жизни, первые цветы весны душевной! Как вы милы всякому, кто рожден с
любезною склонностию к меланхолии!

Глава VII
ПРОВИДЕНИЕ

В сие же лето Леонове сердце вкусило живое чувство мироправителя при
таком случае, о котором он после во всю жизнь свою не мог вспоминать
равнодушно. Мысль о божестве была одною из первых его мыслей. Нежная
родительница наилучшим образом старалась утвердить ее в душе Леона. Срывая
для него весенний луговой цветок или садовый летний плод, она всегда
говорила: "Бог дает нам цветы, бог дает нам плоды!" - "Бог! - повторил
однажды любопытный младенец. - Кто он, маменька?" - "Небесный отец всех
людей, который их питает и делает им всякое добро; который дал мне тебя, а
тебе меня". - "Тебя, милая? Какой же он добрый! Я стану всегда любить его!"
- "Люби и молись ему всякий день". - "Как же ему молиться?" - "Говори: боже!
будь к нам милостив!" - "Стану, стану, милая!.." Леон с того времени всегда
молился богу. Ах! Он молился ему со слезами в болезнь родительницы своей! Но
судьбы вышнего неисповедимы. - Такова была религия нашего героя до сего лета
и до случая, который теперь описать желаю.
В один жаркий день он, по своему обыкновению, читал книгу под сению
древнего дуба; старик дядька сидел на траве в десяти шагах от него. Вдруг
нашла туча, и солнце закрылось черными парами. Дядька звал домой Леона,
"Погоди", - отвечал он, не спуская глаз с книги. Блеснула молния, загремел
гром, пошел дождик. Старик непременно хотел идти домой. Леон завернул книгу
в платок, встал и посмотрел на бурное небо. Гроза усиливалась: он любовался
блеском молнии и шел тихо, без всякого страха. Вдруг из густого лесу выбежал
медведь и прямо бросился на Леона. Дядька не мог даже и закричать от ужаса.
Двадцать шагов отделяют нашего маленького друга от неизбежной смерти: он
задумался и не видит опасности; еще секунда, две - и несчастный будет
жертвою яростного зверя. Грянул страшный гром... какого Леон никогда не
слыхивал; казалось, что небо над ним обрушилось и что молния обвилась вокруг
головы его. Он закрыл глаза, упал на колени и только мог сказать:
"Господи!", через полминуты взглянул - и видит перед собою убитого громом
медведя. Дядька насилу мог образумиться и сказать ему, каким чудесным
образом бог спас его. Леон стоял все еще на коленях, дрожал от страха и
действия электрической силы; наконец устремил глаза на небо, и несмотря на
черные, густые тучи, он видел, чувствовал там присутствие бога - Спасителя.
Слезы его лились градом; он молился во глубине души своей, с пламенною
ревностию, необыкновенною во младенце; и молитва его была... благодарность!
- Леон не будет уже никогда атеистом, если прочитает и Спинозу, и Гоббеса, и
"Систему натуры",
Читатель! Верь или не верь: но этот случай не выдумка. Я превратил бы
медведя в благороднейшего льва или тигра, если бы они... были у нас в
России.

Глава VIII
БРАТСКОЕ ОБЩЕСТВО ПРОВИНЦИАЛЬНЫХ ДВОРЯН

Знаю, что все идет к лучшему; знаю выгоды нашего времени и радуюсь
успехам просвещения в России; однако ж с удовольствием обращаю взор и на те
времена, когда наши дворяне, взяв отставку, возвращались на свою родину с
тем, чтобы уже никогда не расставаться с ее мирными пенатами; редко
заглядывали в город; доживали век свой на свободе и в беспечности; правда,
иногда скучали в уединении, но зато умели и веселиться при случае, когда
съезжались вместе. Ошибаюсь ли? Но мне кажется, что в них было много
характерного, особенного - чего теперь уже не найдем в провинциях и что по
крайней мере занимательно для воображения. - Просвещение сближает свойства
народов и людей, равняя их, как дерева в саду регулярном.
Капитан Радушин, отец Леонов, любил угощать добрых приятелей чем бог
послал. Сын всякий раз с великим удовольствием бежал сказать ему: "Батюшка!
Едут гости!", а капитан наш отвечал: "Добро пожаловать!", надевал круглый
парик свой и шел к ним навстречу с лицом веселым. Способ наскучить людьми
есть быть с ними беспрестанно; способ живо наслаждаться их обществом есть
видеться с ними изредка. Провинциалы наши не могли наговориться друг с
другом; не знали, что за зверь политика и литература, а рассуждали, спорили
и шумели. Деревенское хозяйство, охота, известные тяжбы в губернии, анекдоты
старины служили богатою матернею для рассказов и примечаний... Ах! Давно уже
смерть и время бросили на вас темный покров забвения, витязи С-ского уезда,
верные друзья капитана Радушина! Лебрюн и Лампи не сохранили для нас вашего
образа; но я недаром автор Леоновой истории: зеркало памяти моей ясно. Как
теперь смотрю на тебя, заслуженный майор Фаддей Громилов, в черном большом
парике, зимою и летом в малиновом бархатном камзоле, с кортиком на бедре и в
желтых татарских сапогах; слышу, слышу, как ты, не привыкнув ходить на
цыпках в комнатах знатных господ, стучишь ногами еще за две горницы и
подаешь о себе весть издали громким своим голосом, которому некогда рота
ландмилиции повиновалась и который в ярких звуках своих нередко ужасал
дурных воевод провинции! Вижу и тебя, седовласый ротмистр Бурилов,
простреленный насквозь башкирскою стрелою в степях уфимских; слабый ногами,
но твердый душою; ходивший на клюках, но сильно махавший ими, когда
надлежало тебе представить живо или удар твоего эскадрона, или омерзение
свое к бесчестному делу какого-нибудь недостойного дворянина в вашем уезде!
Гляжу и на важную осанку твою, бывший воеводский товарищ Прямодушин, и на
орлиный нос твой, за который не мог водить тебя секретарь провинции, ибо
совесть умнее крючкотворства; вижу, как ты, рассказывая о Бироне и Тайной
канцелярии, опираешься на длинную трость с серебряным набалдашником, которую
подарил тебе фельдмаршал Миних... Вижу всех вас, достойные матадоры
провинции, которых беседа имела влияние на характер моего героя; и, чтобы
представить разительно все благородство сердец ваших, сообщаю здесь условия,
заключенные вами между собою в доме отца Леонова и написанные рукою
Прямодушина...

ДОГОВОР БРАТСКОГО ОБЩЕСТВА

"Мы, нижеподписавшиеся, клянемся честию благородных людей жить и
умереть братьями, стоять друг за друга горою во всяком случае, не жалеть ни
трудов, ни денег для услуг взаимных, поступать всегда единодушно, наблюдать
общую пользу дворянства, вступаться за притесненных и помнить русскую
пословицу: "Тот дворянин, кто за многих один"; не бояться ни знатных, ни
сильных, а только бога и государя; смело говорить правду губернаторам и
воеводам; никогда не быть их прихлебателями и не такать против совести. А
кто из нас не сдержит своей клятвы, тому будет стыдно и того выключить из
братского общества". - Следует восемь имен.

Хотя тайная хроника говорит мне на ухо, что сей дружеский союз наших
дворян заключен был в день Леонова рождения, которое отец всегда праздновал
с великим усердием и с отменною роскошью (так, что посылал в город даже за
свежими лимонами); хотя читатель догадается, что в такой веселый день,
особливо к вечеру, хозяин и гости не могли быть в обыкновенном расположении
ума и сердца; хотя

В восторгах Бахуса нам море по колено,
И с рюмкою в руке мы все богатыри;

Однако ж история, которая лжет только из году в год (первое апреля и
еще 29 февраля), уверяет, что они, проснувшись на другой день, снова читали
трактат свой, снова утвердили его и (что не всегда делают и великие державы
европейские) старались исполнять во всей точности. Одна смерть разрушила их
братскую связь... Здесь хочется мне заглянуть вперед. Долго еще ждать
времени; а может быть, тогда, в богатстве случаев, и забуду сию любезную
черту. Итак, скажу... Когда судьба, несколько времени играв Леоном в большом
свете, бросила его опять на родину, он нашел майора Громилова, сидящего над
больным Прямодушиным, который лежал в параличе и не владел руками (все
прочие друзья их были уже на том свете). Громилов кормил больного из рук
своих, плакал горько и сказал Леону: "Тошно, тошно быть сиротою на
старости!.." Добрые люди! Мир вашему праху! Пусть другие называют вас
дикарями: Леон в детстве слушал с удовольствием вашу беседу словохотную, от
вас заимствовал русское дружелюбие, от вас набрался духу русского и
благородной дворянской гордости, которой он после не находил даже и в
знатных боярах: ибо спесь и высокомерие не заменяют ее; ибо гордость
дворянская есть чувство своего достоинства, которое удаляет человека от
подлости и дел презрительных. - Добрые старики! Мир вашему праху!

Глава IX
МЕЧТАТЕЛЬНОСТЬ И СКЛОННОСТЬ К МЕЛАНХОЛИИ

Итак, Леон читает книги, от времени до времени бегает встречать гостей,
ездит иногда и сам в гости к добрым провинциалам, слушает их разговоры и
проч.
Довольно занятия, но он еще имеет время задумываться и мечтать.
Несмотря на маленькую слабость мою к романам, признаюсь, что их можно
назвать теплицею для юной души, которая от сего чтения зреет прежде времени;
а это, если верить философическим медикам, бывает вредно... по крайней мере
для здоровья. "Губите себя вашими книгами и романами! - восклицает один
важный доктор. - Но оставьте в покое недовершенное произведение натуры; не
воспаляйте воображения детей; дайте укрепиться молодым нервам и не приводите
их в напряжение, если не хотите, чтобы равновесие жизни расстроилось с
самого начала!" Леон на десятом году от рождения мог уже часа по два играть
воображением и строить замки на воздухе. Опасности и героическая дружба были
любимою его мечтою. Достойно примечания то, что он в опасностях всегда
воображал себя избавителем, а не избавленным: знак гордого, славолюбивого
сердца! Герой наш мысленно летел во мраке ночи на крик путешественника,
умерщвляемого разбойниками; или брал штурмом высокую башню, где страдал в
цепях друг его. Такое донкишотство воображения заранее определяло
нравственный характер Леоновой жизни. Вы, без сомнения, не мечтали так в
своем детстве, спокойные флегматики, которые не живете, а дремлете в свете и
плачете только от одной зевоты! И вы, благоразумные эгоисты, которые не
привязываетесь к людям, а только с осторожностию за них держитесь, пока
связь для вас полезна, и свободно отводите руку, как скоро они могут
чем-нибудь вас потревожить! Герой мой снимает с головы маленькую шляпку
свою, кланяется вам низко и говорит учтиво: "Милостивые государи! Вы никогда
не увидите меня под вашими знаменами с буквою П и Я!"
Сверх того, он любил грустить, не зная о чем. Бедный!.. Ранняя
склонность к меланхолии не есть ли предчувствие житейских горестей?..
Голубые глаза Леоновы сияли сквозь какой-то флер, прозрачную завесу
чувствительности. Печальное сиротство еще усилило это природное расположение
ко грусти. Ах! Самый лучший родитель никогда не может заменить матери,
нежнейшего существа на земном шаре! Одна женская любовь, всегда внимательная
и ласковая, удовлетворяет сердцу во всех отношениях!.. Таким образом, Леон
был приготовлен натурою, судьбою и романами к следующему.

Глава X
ВАЖНОЕ ЗНАКОМСТВО

В соседстве у капитана Радушина поселился граф Миров, житель столицы,
богатый человек, который некогда служил вместе с ним и хотел возобновить
старое знакомство... Капитан приехал к нему вместо с сыном. Леон в первый
раз увидел огромный дом, множество лакеев, пышность, богатое украшение
комнат и шел за отцом с робким видом. Не мудрено, что он дурно поклонился
хозяину, переступал с ноги на ногу, не знал, куда глядеть, куда девать руки.
Суровый вид графа (человека лет в пятьдесят) еще умножил его робость; но,
взглянув на миловидную графиню, Леон ободрился... взглянул еще и вдруг
переменился в лице; заплакал, хотел скрыть слезы свои и не мог. Это удивило
хозяев; желали знать причину, спрашивали - но он молчал. Отец велел ему
говорить, и тогда Леон отвечал тихим голосом: "Графиня похожа на матушку".
Капитан посмотрел - сказал: "Это правда, извините нас, милостивая
государыня", - и сам залился горькими слезами. Леон все забыл и бросился к
нему в объятия... Граф был холоден, но графиня, недаром похожая на мать
Леонову, утирала себе глаза платком. Обыкновенная бледность лица ее
покрылась свежим румянцем... О женщины! Какое движение чувствительности не
находит в сердце вашем верного отзыва?.. Леон смотрел на Эмилию (имя
графини) с трогательною, живейшею благодарностию, а Эмилия на Леона с нежною
ласкою. Все расстояние между двадцатипятилетнею светскою дамою и
десятилетним деревенским мальчиком исчезло в минуту симпатии... но эта
минута обратилась в часы, дни и месяцы. Я должен теперь рассказывать
странности... Не мудрено было полюбить нашего героя, прекрасного личиком,
миловидного, чувствительного, умного, но привязаться к нему без памяти, со
всеми знаками живейшей страсти, к невинному ребенку: вот что называю
неизъяснимою странностию!.. Но разве женщины когда-нибудь были изъяснимы?..
Между тем надобно познакомить читателя с графинею.

Глава XI
ОТРЫВОК ГРАФИНИНОЙ ИСТОРИИ

"L"histoire d"une femme est toujours un roman", - "История женщины есть
всегда роман", - сказал один француз в таком смысле, который всякому
понятен. Любовь, конечно, есть главное дело их жизни: правда, что и мужчинам
невесело жить без нее; но они имеют рассеяния, могут забываться,
обманываться и средства принимать за цель; а красавицы беспрестанно
стремятся к одной мете, и рифма: "жить - любить" есть для них математическая
истина. Никто не удивится, если скажу, что граф был для графини - только
мужем, то есть: человеком иногда сносным, иногда нужным, иногда скучным до
крайности; но если примолвлю, что графиня, будучи прелестною и милою, до
приезда в деревню умела сохранить тишину сердца своего, и не случайно (ибо
случай бывает нередко попечительным дядькою невинности), но по системе и
рассудку, то самый легковерный читатель улыбнется... Тем хуже для нравов
нашего времени! Герой мой, вошедши в свет, расспрашивал о графине: все
говорили об ней с почтением. Пятидесятилетние девицы уверяли его, что
московские летописи злословия упоминали об ней весьма редко, и то мимоходом,
приписывая ей одно кокетство минутное или - (техническое слово, неизвестное
профанам!) - кокетство от рассеяния, исчезавшее от первого движения рассудка
и не имевшее никогда следствий. Не знаю, как другие, - а я после такого
свидетельства расположен верить следующему письму графини, писанному в день
отъезда ее к одной верной приятельнице, которая после сама отдала его Леону.
Оно, за неимением других биографических материалов, послужит нам эскизом
графининой истории.
"Прости, милая!.. Через два часа мы едем. Бога ради не тужи обо мне и
не брани мужа моего, который вздумал сделаться экономом в генваре месяце!
Клянусь тебе, что не жалею о Москве, где не оставляю ничего любезного и где
со времени твоего отъезда мне было даже скучно. Ты не веришь моему
равнодушию к светским удовольствиям, говоря: "Пусть безобразные женщины
ненавидят зеркало; красота и любезность охотно в него заглядывают, - а свет
есть для нас зеркало!" Но я, право, не думаю тебя обманывать. Как скоро
женщина не хочет быть кокеткою, то блестящие ужины и балы не пленяют ее.
Вопреки злословию мужчин, мы иногда рассуждаем, имеем правила и следуем им.
Все, что я видела в свете, еще более уверило меня в необходимости обуздывать
движения ветреного сердца и самолюбия нашего. Верю, что пылкие страсти имеют
райские минуты - но минуты! А я хотела бы жить в раю: иначе не желаю и знать
его. Замужняя женщина должна пли находить счастие дома, или великодушно от
него отказаться: судьба не дала мне первого - итак, надобно утешиться
великодушием. То и другое видим редко: не правда ли? следственно, могу
чем-нибудь хвалиться в жизни. Не будучи, к счастию, Руссовою Юлиею, я
предпочла бы нежного Сен-Прё слишком благоразумному Вольмару и, несмотря на
розницу в летах, умела бы обожать своего мужа, если бы он был... хотя
Вольмаром! Но граф мой совершенный стоик; не привязывается душою ни к чему
тленному и не стыдится говорить, для чего он на мне женился!.. Такой муж,
оставляя сердце без дела, дает много труда уму и правилам. В первые два года
я была с ним несчастлива; испытала без успеха все способы вывести его из
убийственного равнодушия - даже самую ревность - и наконец успокоилась. Если
провидение исполнит единственное желание моего сердца: быть матерью, то
оставлю детям в наследство непорочное имя. По крайней мере я была достойна
счастия, и ничто не мешало бы мне им наслаждаться; не боялась ни
проницательных глаз злословия, ни мнения людей строгих!..
Однако ж перед отъездом нашим я была - едва не в опасности! Вообрази,
что томный Н*, побывав шесть или семь раз у нас в доме, вздумал написать ко
мне любовное письмо!.. Бедный молодой человек!.. Он так хорошо умеет
говорить с женским сердцем; так хорошо льстил моему самолюбию, не говоря ни
слова, а только смотря на меня и на других женщин! Можно иногда сносить
нескромные взоры, но дерзкое письмо требовало решительных мер: ему отказано
от дому! {Надобно вспомнить, что это было в старину; по крайней мере очень
давно.} По обыкновению своему я принесла к графу новое любовное объявление,
написанное, как водится, на розовой бумажке: {Опять старинное! Ныне уже не
пишут в таких случаях на розовых бумажках.} по обыкновению своему, он не
читал его, а спрятал в бюро, сказав, что дает мне слово прочесть в деревне,
от скуки, все нежные эпистолы моих несчастных селадонов. Шутка недурна! Граф
иногда забавен и с некоторого времени бывает почти ласков. Можно сказать,
что мы живем с ним душа в душу - с той минуты, как я перестала искать в нем
души!.. Он хотел в удовольствие мое взять с собою в деревню италиянского
певца и еще двух или трех музыкантов: я отказалась - музыка приводит меня в
меланхолию; а в уединении это действие может быть еще сильнее... Думаю
бросить даже и романы: на что волновать мечтами сердце и воображение, когда
спокойствие должно быть моим благополучием?.."
Последних десяти строк мы никак не могли разобрать: они почти совсем
изгладились от времени; такие беды случаются нередко с нами, антиквариями!
Но читатели имеют уже легкую идею о характере, уме и правилах Эмилии.
Надобно сказать что-нибудь об ее наружности: в женщинах это не последнее.
Они сами в том уверены, - и добродушная из них простит веяное злословие,
кроме неосторожного слова насчет ее красоты... Я видел милый портрет
графини... "Но живописцы такие льстецы!.." У меня есть другое свидетельство.
Герой мой доныне говорит с восторгом о голубых ангельских глазах ее, нежной
улыбке, Дианиной стройности, длинных волосах каштанового цвета... Читатели
опять могут остановить меня замечанием, что воображение романических голов
стоит всякого льстеца-живописца... И то правда; но я решу сомнение, объявляя
наконец, что сам граф Миров, который в глубокой старости познакомился со
мною, хваля какую-нибудь прелестницу, всегда говаривал: "Она почти так же
хороша, как была моя графиня в молодости". Свидетельство мужа о красоте жены
принимается во всех судах: итак, читатели - вдобавок к голубым глазам, к
нежной улыбке, стройному стану и длинным волосам каштанового цвета - могут
вообразить полное собрание всего, что нас пленяет в женщинах, и сказать себе
в мыслях: "Такова была графиня Мирова!" Имею доверенность к их вкусу.

Глава XII
ВТОРАЯ МАМЕНЬКА

Мы уже назвали привязанность Эмилии к Леону неизъяснимою; однако ж
заметим исторически некоторые обстоятельства, служащие к объяснению дела.
Славный майор Фаддей Громилов, который знал людей не хуже "Военного устава",
и воеводский товарищ Прямодушин {Об них говорено было в предшедших главах.},
которого длинный орлиный нос был неоспоримым знаком наблюдательного духа,
часто говаривали капитану Радушину: "Сын твой родился в сорочке: что
взглянешь, то полюбишь его!" Это доказывает, между прочим, что старики наши,
не зная Лафатера, имели уже понятие о физиогномике и считали дарование
нравиться людям за великое благополучие (горе человеку, который не умеет
ценить его!)... Леон вкрадывался в любовь каким-то приветливым видом,
какими-то умильными взорами, каким-то мягким звуком голоса, который приятно
отзывался в сердце. Графиня же видела его в прелестную минуту
чувствительности - в слезах нежного воспоминания, которого она сама была
причиною: сколько выгод для нашего героя! Надобно также сказать, что Эмилия,
несмотря на ее мудрые правила и великое благоразумие, начинала томиться
скукою в деревне, проводя дни и вечера с глазу на глаз с хладнокровным
супругом. Как приятно обласкать хорошенького мальчика! Он вырос в деревне,
застенчив, неловок: как весело взять его на свои руки!.. "Бедный сиротка! У
него нет матери! А он так любил ее! Она же была на меня похожа! Я приготовлю
деревенского мальчика быть любезным человеком в свете, и мое удовольствие
обратится для него в благодеяние!.." Так могла думать графиня, стараясь
ласками привязать к себе Леона, который едва верил своему счастию и с такою
чувствительностию принимал их, что Эмилия в другое свидание сказала ему
сквозь слезы: "Леон! Я хочу заступить место твоей маменьки! Будешь ли любить
меня, как ты ее любил?.." Он бросился целовать ее руку и заплакал от
радости; ему казалось, что маменька его в самом деле воскресла!..
Итак, Эмилия объявила Леона нежным другом своим; сперва через день, а
наконец всякий день присылала за ним карету; сама учила его по-французски,
даже истории и географии: ибо Леон (между нами будь сказано!) до того
времени не знал ничего, кроме Езоповых "Басен", "Дайры" и великих творений
Федора Эмина. Графиня старалась также образовать в нем приятную наружность:
показала, как ему надобно ходить, кланяться, быть ловким в движениях, - и
герой наш не имел нужды в танцмейстере. Разумеется, что его одели уже по
моде: маленькая слабость женщин! Любя наряжаться, они любят и наряжать все,
что имеет счастие им нравиться. Через две недели соседи не узнавали Леона в
модном фраке его, в английской шляпе, с Эмилииною тросточкою в руке и
совершенно городскою осанкою. "Что за чудо!" - рассуждали они, но чудо
изъяснялось тем, что любезная, светская женщина занималась нашим деревенским
мальчиком. Отец говорил ему: "Леон! я с тобою почти не вижусь; но мне
приятно, что добрые сердца тебя любят. По милости графининой ты будешь
человеком!" - Успехи его во французском языке были еще удивительнее; не
видав в глаза скучной грамматики, он через три месяца мог уже изъяснять на
нем благодарную любовь свою к маменьке и знал совершенно все тонкости
ласковых выражений. Она гордилась учеником своим, а всего более - любила
его!
Счастливый ребенок! Будь осмью годами старее, и - кто не позавидовал бы
твоему счастию? Но ты самому малолетству обязан своим редким благополучием!
Эмилия, которой строгие правила нам известны, могла полюбить одну
невинность. Кто боится ребенка, хотя и смышленого, хотя и пылкого, хотя и
ревностного читателя романов? Мужчины бывают страшны тогда, когда их можно
узнать в женском платье: невинность еще не имеет пола! И графиня без всякого
упрека совести согревала Леона нежными поцелуями, когда он, приехав, вбегал
холодный в кабинет ее и если - не было с нею графа. Она никогда не
завтракала без ученика своего, как ни рано вставала: ибо молодые супруги
мужей, почтенных летами, охотно исполняют сие важное предписание медиков.
Эмилия сама варила кофе, - а он, стоя за нею, чесал гребнем ее светлые
каштановые волосы, которые почти до земли доставали и которые любил он
целовать... Ребячество! И много подобного она дозволяла ему. Например: у
него была страсть служить ей за туалетом, и горничная девушка ее наконец так
привыкла к его услугам, что не входила уже при Леоне в уборную комнату
госпожи своей... Краснеюсь за моего героя, но признаюсь, что он подавал
графине - даже башмаки!.. "Можно ли так унижаться благородному человеку?" -
скажут провинциальные дворяне. Зато он видел самые прекрасные ножки в
свете!.. Минуты ученья были для него минутами наслаждения: взяв французскую
книгу, Леон садился подле маменьки, так близко, что чувствовал биение сердца
ее; она клала ему на плечо свою голову, чтобы следовать за ним глазами по
страницам. Прочитав без ошибки несколько строк, Леон взглядывал на нее с
улыбкою - и в таком случае губы их невольно встречались: успех требовал
награды и получал ее! Перед обедом графиня садилась за клавесин: играла,
пела - и нежный ученик ее пленялся новостию сего райского удовольствия;
глаза его наполнялись слезами, сердце трепетало, и душа так сильно
волновалась, что иногда, схватив Эмилию за руку, он говорил: "Полно, полно,
маменька!", но через минуту хотел опять слушать то же... Какая прелестная
весна наступила для Леона! Графиня любила ходить пешком: он был ее
путеводителем и с неописанным удовольствием показывал ей любезные места
своей родины. Часто садились они на высоком берегу Волги, и Леон, под шумом
волн, засыпал на коленях нежной маменьки, которая боялась тронуться, чтобы
не разбудить его: сон красоты и невинности казался ей так мил и прелестен!..
Смотри и наслаждайся, любезная Эмилия! Заря чувствительности тиха и
прекрасна, но бури недалеко. Сердце любимца твоего зреет вместе с умом его,
и цвет непорочности имеет судьбу других цветов! Читатель подумает, что мы
сею риторическою фигурою готовим его к чему-нибудь противному невинности:
нет!.. время еще впереди! Герою нашему исполнилось только одиннадцать лет от
роду... Однако ж любовь к истине заставляет нас описать маленький случай,
который может быть растолкован и так и сяк...

Глава XIII
НОВЫЙ АКТЕОН

Леон знал, что графиня всякий день поутру купается в маленькой речке
близ своего дому. Однажды, проснувшись рано, он спешил одеться и, не
дожидаясь графининой кареты, пошел к сему месту с какою-то неясною, но
заманчивою мыслию. Через час стоит уже на берегу реки; видит тропинку,
идущую от графского дому; видит измятую траву... "Тут, верно, графиня
раздевается; сюда, верно, будет она через несколько минут: надобно
воспользоваться временем!.." И Леон, спрятав свое платье в кустах бросается
в воду... Высокие ивы с обеих сторон осеняют речку; она струится по желтому
чистому песку, и луч солнца, пробиваясь сквозь тень деревьев, играет,
кажется, на самом дне ее. Герой наш никогда еще не купался с таким
удовольствием, и думает: "Какое прекрасное место выбрала маменька!" Мудрено
ли, что ему хочется вообразить ее в зеркале вод?.. Не умеет!.. Деревенский
мальчик не видал ни мраморных Венер, ни живописных Диан в купальне!..
Правда, в жаркие дни ему случалось взглядывать на берег пруда, где сельские
смуглые красавицы... Но как можно сравнивать? Смешно и подумать!.. Леон, без
сомнения, обратился бы с вопросами к божеству реки, если бы знал мифологию,
но он по своему невежеству думал, что в воде живут одни скромные, молчаливые
рыбы!.. Вдруг белое платье мелькнуло вдали сквозь деревья... Леону не было
времени одеться: он выскочил из реки на другой берег и лег на землю в
малиновых кусточках... Эмилия пришла с своими девушками, осмотрелась и
начала раздеваться... Что делает наш малютка? Тихонько разделяет ветви куста
и смотрит: это обвиняет его! Но сердце бьется в нем как обыкновенно: это
доказывает его невинность! Молодость так любопытна! Взор ребенка так чист и
безгрешен! Во всяком случае, преступление глаз есть самое легкое: кто их
боится? И скупцы дозволяют смотреть на свое золото!.. Эмилия снимает с себя
белую кофточку и берется рукою за кисейный платок на груди своей... Читатель
ожидает от меня картины во вкусе златого века: ошибается! Лета научают
скромности: пусть одни молодые авторы сказывают публике за новость, что у
женщин есть руки и ноги! Мы, старики, всё знаем: знаем, что можно видеть, но
должно молчать. С другой стороны, нужно ли описывать в романе такие вещи,
которые (благодаря моде!) ныне у всякого перед глазами: в собраниях, на
балах и гуляньях? В романах описывают только феникса и жар-птицу: не
воробьев, не ласточек, всем известных. Я же должен смотреть на предметы
единственно глазами героя моего; а он ничего не видал!.. За графинею
прибежали три английские собаки, бросились в реку, переплыли на другую
сторону, обнюхали в траве бедного Леона и начали лаять. Он испугался и во
весь дух пустился бежать от них... они за ним, с лаем и визгом... Несчастный
Актеон! Вот наказание за твое любопытство видать богиню без покрова! К
счастью, графиня была не так зла, как Диана, и не хотела затравить его, как
оленя. Узнав беглеца, она сама испугалась и кликала изо всей силы английских
собак своих - которые послушались и дали ему благополучно убраться за
ближний холм. Там он без памяти упал на землю, насилу мог отдохнуть и с
унылым видом, через час времени, возвратился к своему платью; но, видя, что
к шляпе его пришпилена роза, ободрился... "Маменька на меня не сердита!" -
думал он, оделся и пошел к ней... Однако ж закраснелся, взглянув на Эмилию;
она хотела улыбнуться и также закраснелась. Слезы навернулись у него на
глазах... Графиня подала ему руку, и, когда он целовал ее с отменным жаром,
она другою рукою тихонько драла его за ухо. Во весь тот день Леон казался
чувствительнее, а графиня - ласковее обыкновенного: она была добродушна -
была прекрасна: итак, могла ли страшиться нескромного любопытства?

(Продолжения не было)

Примечания

Впервые опубликовано в "Вестнике Европы", 1802, ЌЌ 13, 18; 1803, Ќ 14.
Перед последним отрывком, начинающимся в "Вестнике Европы" главой IX,
Карамзин поместил следующее примечание: "Продолжение романа, которого начало
было напечатано в 13 и 18 нумере "Вестника Европы" прошедшего году. Если
читатели забыли его, то следующие главы будут для них отрывком. Сей роман
вообще основан на воспоминаниях молодости, которыми автор занимался во время
душевной и телесной болезни: так по крайней мере он нам сказывал, отдав его,
с низким поклоном, для напечатания в Журнале".

Стр. 755. Исторические романы.- Карамзин имеет здесь в виду европейский
и русский псевдоисторический роман XVII-XVIII вв., в частности, роман
Хераскова "Нума, или Процветающий Рим" (1768).
Стр. 756. ...ни слова, ни дела... - "Слово и дело" - юридическая
формула, означавшая в XVII-XVIII вв. сведения о политическом преступлении.
Стр. 757. После турецких и шведских кампаний... - Турецкая война
(1737-1739); шведская война (1743-1744).
Стр. 761. Хронографы - летописцы.
Стр. 763. Часовник, или часослов - церковная книга, по которой обучали
грамоте.
Стр. 764. "В ребенке будет путь" - то есть он будет толковым, "путевым"
человеком.
"Дайра, восточная повесть" - повесть Ж. де ла Попелиньера, в русском
переводе была напечатана в 1766 г.
"Селим, и Дамасина" - африканская повесть, в переводе на русский язык
вышла в 1761 г.
"Мирамонд". - Точное название: "Непостоянная фортуна, или Похождения
Мирамонда", роман Ф. Л. Эмина (СПб., 1763).
"История лорда N". - По-видимому, имеется в виду роман "Приключение
милорда, или Жизнь младого человека, бывшего игралищем любви" (СПб., 1771).
Стр. 766. Станицы рыболовов - есть стаи птиц из породы чаек.
Стр. 768. "Система натуры" - книга П. Гольбаха (1770).
Стр. 772 ...под вашими знаменами с буквою П. и Я - По-славянски "паки
я" (то есть "снова, опять я ").
Смысл фразы. "Не хочу стать под знамена эгоистов".