"Между скал, где века назад был Петербург, ночами бродил серохоботый мамонт"... Строка, вырванная из рассказа Е. Замятина "Пещера", строка, оставшаяся где-то внутри, когда книга была уже прочитана и закрыта. "Века назад был Петербург"... Так четкими штрихами автор рисует мистическую картину ночи. Ночи с вымершими улицами, обледеневшими домами, с завывающим ветром. Когда была эта ночь? В 1920 году... В двадцатом? Перечитаем первые два абзаца.
"Ледники... черные, чем-то похожие на дома, скалы; в скалах пещеры... И надо покрепче стиснуть зубы, чтоб не стучали; и надо щепать дерево каменным топором... Завернутые в шкуры, в пальто, в одеяла, в лохмотья, пещерные люди отступали из пещеры в пещеру"... Это происходит не в двадцатых, не в сороковых, не "вчера", а зимой. Да, действие происходит зимой, в ледяную пустыню превращается Петербург в такие холодные и голодные зимы, когда мысль о еде и тепле порабощает, убивает...
Герои рассказа - Мартин Мартиныч (вы вслушайтесь: не Мартын Мартыныч, а Март - солнечный зайчик на обледенелой стене) и Маша. Она больна, ее уже почти нет. Маша... Нежная, добрая, любящая, и …голос - мы видим-слышим ее. Вдруг "ножом по стеклу" - "плоская, бумажная" Маша. Замятин рисует ее портрет звуками-символами. Для каждого героя здесь свои символы. "Глиняный" - выбирает автор для Мартина Мартиныча, и чувствуется что-то теплое, милое, родное в его "глиняной улыбке" и что-то хрупкое. Стук топора, и Март расколот. Он сидит и слышит, как колют дрова внизу, у соседей. Эта сцена ощущается почти физически, кожей. Дрова - его постоянная мысль, дрова для Машиного "завтра". Чувствуется, как пульсирует кровь под "обледеневшей мозговой коркой". Вот он, замятинский шедевр, шедевр звукописи: "Где бы дров - где бы дров - где бы дров!" Сливаются глухие удары топора с ударами сердца, птица-мысль "бестолково, слепо тукается в потолок, в стекла, в стены".
И Мартин Мартиныч старается победить в себе эту мысль, победить самого себя - пещерного. Он стягивается узлом до предела натянутых нервов. Здесь опять Замятин создает удивительно звучащий образ - "туже узел, еще туже!" - словно плачет струна под безжалостным смычком... Струна рвется: "Запустил руку в дрова... полено, четвертое, пятое, под пальто, за пояс, в ведро - хлопнул дверью и вверх - огромными, звериными скачками"... Рвется струна

Почему же крадет Мартин Мартиныч дрова? Нет, я имею в виду не Машу, не именины. Это ясно, что ради нее. Но, почему крадет? Ведь есть же "стульчики, шкафчики"… Есть же рояль, ноты, письма - но это свято, это память о прошлом счастье, о жизни. Но почему же нельзя пожертвовать прошлым ради счастья будущего? Уже читавшие рассказ ответят замятинским: "завтра" - непонятно в пещере; только через века будут знать "завтра", "послезавтра". Нет, не понимаю, не могу понять! Как же можно жить без веры? Как же?.. Как же в сорок втором они жили, сжигая, кидая в печь книги, фотографии, письма?!
Стоп, я не о том сейчас. Но главное слово уже произнесено - печь. У Замятина печь - бог, "коротконогий, ржаворыжий". Он пожирает надежды, душу, самого человека вместе в дровами, с "бессмертными, горькими, нежными, желтыми, белыми, голубыми словами"... Герой украл, и теперь можно жечь все, конец уже неотвратим, мы понимаем, что стоит за этим: "Все сжег - я все сжег - все..." Я не хочу говорить о том, что происходило в душе Мартина Мартиныча. Трагедия интеллигенции в России XX века - слишком глубокая и непостижимая тема. Никто не сумеет сказать об этом "в двух словах", да и зачем? Иное дело - атмосфера рассказа.
Почему-то, когда я читала "Пещеру", у меня перед глазами вставали картины блокадного Ленинграда. Холод, "пять любовно, добела вымытых картошек", чугунная печка, болезнь, отчаянье, жестокость окружающих - все слишком похоже на зарисовку из сорок второго, слишком близко одно к другому, и как-то стерта граница. Лишь "1920" в конце рассказа возвращает нас в послереволюционный Петербург... Может быть, такое родство почувствовала одна я, а может, такой размытостью временных рамок автор попытался дать вечную жизнь своим героям. Ведь пока жива в России интеллигенция (жива ли? нет, жива!), пока есть понятие о совести, пока бьются верные, добрые сердца, будут жить герои "Пещеры". Жил, мучился и в сорок втором такой Мартин Мартиныч, решая свое "красть" или не "не красть". И была такая Маша, просила яд "так же просто, как просила чаю"... И сейчас, наверное, тоже есть...
Замятин (вспоминаю роман "Мы") всегда хотел заглянуть в будущее... В своей "Пещере" он оставляет финал открытым, хотя мы может все представить... Они проиграли, но испытываешь уважение к этим сильным натурам, ведь благороднейшим поступком любящего человека было - откликнуться на Машину просьбу, подумать не о себе, позволить ей (раз выбор - одному из двоих)... умереть, не мучаясь больше. А самому - уйти. Уйти туда, где "века назад был Петербург", где бродит "мамонтейший мамонт" - символ первобытного, сдавливающего, жестокого мира.

Емельянова С. 11 класс, 628 женская гимназия, С.-Петербург

Повторы в рассказе Евгения Замятина не только выделяют основные семантические линии текста, но и выполняют важнейшие композиционные функции. Одной из них является функция устойчивой характеристики персонажей. Эта функция связана с использованием повторяющихся обозначений деталей внешности, поведения персонажей.

Портретная характеристика главного героя рассказа Мартина Мартиныча «лицо у него скомканное, глиняное...» дает представление читателю о его состоянии: страдающий, смертельно уставший человек от мыслей, разрубивших его надвое. «Глиняный Мартин Мартиныч боком больно стукнулся о дрова - глубокая вмятина» ; «Тупо ноющая вмятина на глине от каких-то слов» . Глина - материал мягкий и податливый, как и характер Мартина Мартиныча, в душе которого от каждого удара остается глубокий след.

Главная героиня рассказа Маша – добрая, чистая, тонкая, находящаяся на грани между жизнью и смертью: «Приплюснутая, бумажная, смеялась на кровати Маша»; «Совсем плоская, бумажная Маша» .

В портретной характеристике Обертышева видим «желтые каменные зубы, и между камней – мгновенный ящеричный хвостик – улыбка» , видим, как он «каменнозубо улыбался ». Камень не случайно становится лейтмотивом образа Обертышева, человека холодного, неприступного, равнодушного. Его равнодушие агрессивно, поэтому – «желтые каменные зубы сквозь бурьян, желтые зубы из глаз, весь Обертышев обрастал зубами, все длиннее – зубы» . И вот перед читателем гротескный образ пещерного чудовища. Обертышев является каменным человеком, утратившим сострадание к ближнему, утратившим духовные ценности: «А вы, Мартин Мартиныч, стульчиками, шкафчиками…»; «Книги тоже: книги отлично горят, отлично, отлично…» .

Одним из типов повторов, выполняющих функцию устойчивой характеристики персонажей, является повтор собственного имени. По мнению Ю.Н. Тынянова , «Каждое имя, названное в произведении, есть уже обозначение, играющее всеми красками, на которые только оно способно».

Имя главного героя – Мартина Мартиныча – повторяется 33 раза. Мартин Мартиныч – единственный герой в рассказе, получивший отчество (величание). Слово «величать» означает возносить, превозносить, прославлять, чествовать, а также называть по отчеству» . Называние главного героя по имени отчеству, с одной стороны, указывает на социальный статус персонажа, с другой стороны, указывает на отношение автора к этому герою. По ходу развития сюжета имя Мартин Мартиныч сменяется на Март – так к нему обращается Маша.

Как отмечает Н.А. Николина , имя собственное в структуре текста, с одной стороны, устойчиво, с другой, – повторяясь, семантически преобразуется, обогащается на всем пространстве текста «приращениями смысла». Имя Март ассоциативно связывается с названием первого весеннего месяца. Для Маши март – это не только весна, тепло, это – жизнь. Соответственно и Март – единственный человек, который может дать Маше «завтра», «послезавтра» – жизнь: «Нет силы прихлопнуть Машино завтра » . Этот смысл усиливается в рассказе за счет корневого повтора в имени и отчестве. Корень Март- повторяется в рассказе 100 раз.

Имя героини – Мария – является одним из самых распространенных в отечественной литературе. Думается, в данном рассказе оно не является случайным. В переводе с еврейского имя Мария означает «госпожа, высокая, превознесённая». Героиня рассказа ждет двадцать девятое октября: «Двадцать девятое: Марии, мой праздник…» . 29 октября – именины Марии, ангела Марии, праведной Марии, племянницы преподобного Аврамия, затворника. Полное имя героини в рассказе встречается лишь однажды. Для обращения к ней главный герой использует теплую, нежную, сокращенную форму Маша (в тексте встречается 25 раз), противопоставленную полному официальному имени.

Одной из ключевых оппозиций текста рассказа, в которой участвуют повторы, является противопоставление главных героев соседу Обертышеву. Для наименования героя и членов его семьи Замятин использует только фамилию. В тексте рассказа повторяются однокоренные слова Обертышев – обертышевский – обертышата. Корневой повтор используется 18 раз. Обертышев – от обертываться. Действительно, Обертышев и его семья (обертышевская самка и трое обертышат) «обернулись» желтыми каменными зубами от всех бед: голода, холода и превратились в настоящих пещерных людей.

Ещё один герой рассказа – Селихов, домовой председатель. Его имя повторяется в тексте 8 раз. Основой фамилии Селихов послужило церковное имя Селих. Селих – сокращенная форма имени Селифан. Селифан – это русская просторечная форма христианского имени Сильван, которое образовано от лат. «сильва», что в переводе на русский язык означает «лес». Сильван в римской мифологии был богом лесов и дикой природы, божеством растительности, животных. Именно Селихов советует Мартину Мартинычу вернуть украденные дрова: «Я вам одно могу посоветовать: сегодня же, сейчас же к нему – и заткните ему глотку этими самыми поленьями» . В определенный момент Селихов занимает место пещерного бога в рассказе. На это указывает повтор метафор, построенных по одной модели. Ср.: «Но пещерный бог набил брюхо с самого утра, милостиво загудел…»; «Равнодушно задремывает чугунный бог » – «… все громче смеялся Мартин Мартиныч – чтобы подбросить в Селихова дров, чтобы он только не перестал, чтобы только не перестал, чтобы о чем-нибудь ещё…» .

Таким образом, повтор в рассказе Е. Замятина является ярким художественным средством и значимым параметром идиостиля писателя.

Список литературы:

  1. Замятин, Е.И. Избранное. - М.: Правда, 1989 [Электронный ресурс]. Режим доступа: http://www.a4format.ru , свободный.
  2. Николина, Н.А. Филологический анализ текста: Учеб. пособие для студ. выш. пед. учеб. заведений. / Н.А. Николина. – М.: Издательский центр «Академия», 2003. – 256 с.
  3. Суслова, А.В. О русских именах / А.В. Суслова, А.В. Суперанская. – Л.: Лениздат, 1991. – 220 с.
  4. Тынянов, Ю.Н. Архаисты и новаторы / Ю.Н. Тынянов. – Л.: Прибой, 1929. – 260 с.

Постепенно превращаю свой блог в литературный:)

Рецензия литературоведческий анализ рассказа Замятина "Пещера". Читать можно отсюда .

Портрет Замятина кисти Кустодиева Обложка

Замятин жесток. Он пишет правду и только правду, облекая ее в художественную форму, но не приукрашивая. Возможно, одна из главнейших задач писателя - достоверно облечь время и пространство, в котором он живет, в текст с помощью черных букв на белой бумаге. Облечь в такой текст, прочитав который человек из будущего вдохнет воздух минувшей эпохи.

Воздух в рассказе Замятина "Пещера" холодный и колючий. Трудно сделать обычные вдохи выдохи - дыхание невольностановится пунктирным, сбивчивым. Зима. Зима страшная - не только 20-ых годов XX века, но и зима первобытная, доисторическая. Можно говорить о хронотопе* зимы, т. к. здесь зима не только время года, но и особое пространство. Весь Санкт-Петербург сковала льдом зима. И не важно, что еще только осенний месяц октябрь. Такая зима - зима в душах людей, прежде всего - не зависит от календаря. Она может быть и жарким летом.

На людей словно обрушилось первобытное время. Замятин смешивает признаки двух эпох. В одном абзаце находятся слова "пальто", "одеяло", "утюг" и "серохоботый мамонт", "пещера".И тем, кто еще совсем недавно (а кажется, что века назад) чувствовал себя бессмертным, сейчас приходится бороться за свое существование, завязывать в узел осколки себя, чтобы не рассыпаться комочками глины, как это делают герои рассказа, семейная пара Мартин Мартиныч и Маша.

Мартин Мартиныч - главный герой "Пещеры". Он один из тех, кому невыразимо сложно жить в новом мире, кто никогда не умел выживать. Его жизнь была наполнена музыкой и светом (неслучайно упоминание Скрябина - изобретателя светомузыки), книгами. Теперь в жизни Мартина Мартиныча свет - по расписаню, книги - жгут, вместо музыки - тишина, лишь изредка нарушаемая стуком топора в соседней комнате. Тишина внешняя и тишина внутренняя. Герой почти уже привык к звериной жизни, у него не осталось сил бороться: "Впрочем - все равно". Люди или превращаются в зверей или постепенно умирают.Маша - единственная героиня рассказа, в описании которой не использованы элементы звериного. Но ее почти нет - она совсем плоская и бумажная, тень - не человек. Прежняя Маша умерла задолго до того как решилась выпить яд из синенького флакончика.

Другие герои рассказа - Обертышев и Селихов - смогут выжить в новом мире.

Селихов, в отличие от плоской Маши, все еще объемный. Он - как глыба - объемный, мамонтоподобный. По-видимому, раньше в прежней дореволюциооной России он был неплохим человеком, но сейчас его смех похож скорее на рычание: "Гра-гра-гра". Он превращается в зверя.

Обертышев - уже весь нечеловек: "ящеричный хвост улыбки" и зубы, зубы, "все длиннее зубы". Он - новый вид (вспомним описание его семьи - "обертышевская самка и пара обершат"), который лего присособится к пещерной жизни. Ему безразлично то, что еще недавно было жизнью Мартина Мартиныча: "Книги тоже: книги хорошо горят, отлично, отлично..."

Замятин легкими штрихами рисует страшный быт семьи Мартина Мартиныча и Маши: лепешки из сушеной картофельной шелухи, отсутствие воды и нормального отопления. Но страшен не сам быт. Страшно то, чем стали люди, дали стихии унести себя далеко в другую эпоху. Эпоху Пещеры.

Автор спокойно говорит нам: "все - одна огромная тихая пещера".Пещера - холодная квартира. Пещера - город Санкт-Петербург. Пещера - Россия. Пещеры - души людей.И в ней борятся зверь и человек. Именно на конфликте звериного и человеского построен рассказ. Но если внутреннний конфликт Мартина Мартиныча - острый, динамичный и до конца не разрешенный, то внешний - вялотекущий. Его уже почти нет, потомц что зверь побеждает: "...по белой пыли, по глыбам, по пещерам и людям на корточках - огромная, ровная поступь какого-то мамонтейшего мамонта".

Бога больше нет в Санкт-Петербурге, есть бог с маленькой буквы - чугунная печка, дарующая людям тепло за жертвы: книги и письма. Боа нету и на небе - и солнечный, и лунный свет закрывают глухие облака, давящие, образующие свод пещеры Петербурга. И есть страшный невидимый ветер, от которого нельзя скрыться даже в квартире. Но нет света и нет цвета.Цветовая гамма рассказа выдержана в черных, серых, белых, грязно-желтых и багровых тонах. Лишь изредка пробиваются зеленые ростки - мысли, вспоминается из прошлого - изумрудное небо. Да два синеньких (нет, не синего, подлинному синему нет места в новой эпохе): комната (прошлое) и флакончик с ядом (настоящее).

Маша умерла - не проиграла внутреннему зверю, но не победила смерть.

А Мартин Мартиныч - перестал ли он быть человеком? Автор не дает ответа на это вопрос. Ведь, с одной стороны, желание героя - устроить праздник любимой - человеческое. Сдругой стороны с краденными поленами он убегает "звериными прыжками". Но кольцевая композиция (пещеры и мамонт начинают и завершают рассказ) создает чувство безысходности. Мамонтейший Мамонт выдавливает человека из людей и шансов у Мартина Мартиныча остаться человеком почти нет. Само упоминание мамонта и пещер в Санкт-Петербурге, великолепнейшем городе, культурной столицы страны настолько неожиданно, абсурдно и страшно, что читатель понимает весь ужас происходившего в 20-ых годах прошлого столетия.

Замятин не предполагает легкого и быстрого чтения. Его необходимо изучать, вдумчиво перечитывать раз за разом, чтобы понять не только внешние, но и глубинные смыслы. Недосказанность, смешение времен и пространств, яркие описания, насыщенные деталями, сочетание фантасического и реалистического (сам автор называл себя неореалистом). Казалось бы, автор запутывает читателя. Но нет, как это ни странно, помогает прочувствовать страшное пещерно время начала XX века.

Эпоха, описанная Замятиным в рассказе "Пещера", прошла. Но убили ли мы зверя в себе? Может быть, нашу страну поджидают еще большие потрясения. Людям неообходимо знать самую страшную правду о себе. Чтобы пещеры больше никогда не стали привычной частью нашего быта.
________________________________________ ______
*Хроното́п (от χρόνος, «время» и τόπος, «место») — «закономерная связь пространственно-временных координат"

Литературоведческий анализ рассказа Е. И. Замятина «Пещера»
«Революция, которую принято изображать девой с картины Делакруа, победой высоких идеалов над прозой скотского бытия, на самом деле являет собой нечто прямо противоположное - торжество грубой физиологии над всем красивым, что есть в человеке. Борис Акунин»
…От чрезмерной сосредоточенности мысли между бровями у него глубокая мимическая морщинка. Замятин сидит в кресле, подперев голову рукой и о чем-то усиленно размышляет. Жена писателя уже несколько раз порывалась нарушить тишину и снять напряжение, темным облаком повисшее в кабинете писателя, но ее попытки не увенчались ровно никаким успехом. Мысли Замятина становятся все чернее, день ото дня, и уже непонятно, был ли то он – беззаботный юноша, какие-то три-четыре года назад, или это все, все, что было до раскола, всего лишь часть какой-то странной больной фантазии…
Имя Евгения Ивановича Замятина стало известно широкому читателю уже после 1988 года, когда сложно устроенная машина, состоящая из множества винтиков, в роли которых выступало доминирующее число жителей страны, и гордо именуемая Союзом Советских Социалистических республик дала сбой. Тем не менее, произведения этого автора всегда были на слуху. Широкую известность и признание ему принес роман «Мы», написанный в жанре антиутопии, основоположником которого ко всему прочему стал сам Евгений Иванович. По сей день не утихают споры по поводу социальной позиции автора, так как тот, будучи членом кружка «Серапионовы братья», заявлял: «Я не коммунист, не монархист, я просто русский». Что он имел ввиду под словом «русский»? Возможно, то, как он понимал смысловое значение этого слова, и лежит в основе многих его произведений. Неоднозначность автора делает его еще более интересным и притягательным для искушенного читателя. Сатирик, жесткий и беспощадный, он двумя – тремя метафорами умел обрисовать характер человека или значение его поступков, образ его мыслей. Одной из вершин его творчества, с чем трудно спорить, является небольшой рассказ «Пещера», ставший откликом на события кровавые и страшные, навсегда перевернувшие человеческое сознание. Эти события сейчас мы называем революцией 1917 года и последовавшей за ней гражданской войной.
О своих произведениях сложной эпохи «великих потрясений» сам Замятин не раз говорил: «Я знаю, что первые 3-4 года после революции среди написанного мною были вещи, которые могли дать повод для нападок». Слишком скромная аллегория для произведений замятинского масштаба – «вещи», давшие «повод». Конечно, как и любому человеку, находящемуся на переломе двух эпох, когда неизвестно, какой конец огромного деревянного бруса обрушится, а какой выстоит, Замятину было сложно называть все своими именами. Я же считаю, что писатель просто смалодушничал, однако осуждать не имею права, иначе не знаю, как сама бы поступила, окажись я на его месте. Одной из таких «вещей» является тот самый рассказ, о котором говорилось выше, рассказ «Пещера», ибо в нем мы видим истинный взгляд писателя на революцию, ее роль в жизни России, можем понять его социальную позицию или хотя бы просто оценить мастерство Замятина – сатирика.
1921 год. Во всю идет гражданская война, и в этом мире, расколотом надвое, выживают сильнейшие. Писатель уже четвертый год как вернулся из Англии на родную землю, уже четвертый год стремительно развивающиеся кровавые и жестокие события леденят его душу. Ему не в мочь видеть братоубийственную компанию, не в мочь смотреть, как люди приобретают звериный «оскал», как они постепенно утрачивают высшие ценности и высшие понятия, превращаясь в животных «без креста, без Христа», как говорил небезызвестный Блок в знаменитой поэме «12». Тонкая поэтическая душа Замятина чувствует, что все, что навязывается насильственным путем, катастрофа для человеческого общества. Писатель видит бесчинства, жестокость, насилие, видит, что революция просто-напросто перевернула мир, поставила его с ног, на голову. Он садится за свой стол и принимается писать, судорожно сжимая перо. В этом рассказе вылилась злость на то, что происходит вокруг. Здесь он развивает свою мысль о человеке и неограниченной свободе, которая большое место занимала «Мы»: немыслимо давать человеку свободу, не регулируемую ничем и никем, ибо для его полуживотной натуры она сродни медленному яду, который осторожно перетекает по венам, стремясь к сердцу, чтобы раз и навсегда остановить его стремительные скачки; так говорит сам писатель: «Инстинкт несвободы издревле органически присущ человеку…», «Тем двум в раю – был предоставлен выбор: или счастье без свободы, или свобода без счастья – третьего не дано. Они, олухи, выбрали свободу, и что же, понятно – потом века тосковали об оковах». Неспроста приплетен евангельский сюжет об Адаме и Еве, Замятин считает, что в человека высшими силами вложено стремление к счастью, которое невозможно, когда тот целиком и полностью свободен.
Не отрываясь, он продолжает писать, изредка вздрагивая от криков за окном: беспорядок и хаос окутал Россию своим колючим покрывалом. Судьба русского народа теперь в руках у самого народа, и что же? Где же счастье? Где же его самосознание? Нет, всюду дикость одна! Невозможно, невозможно… Резко скрипнув стулом, Замятин продолжает творить, и вот под его пером рождается гротескный мир, сатирическое изображение современного ему Петербурга, где человечество как бы возвращается к своему первоначалу – в каменный век, где царствуют животные законы, где правит инстинкт, где по земле ходят мамонты. Под мамонтом, который часто упоминается в его произведении, автор подразумевает революцию, эти страшные перемены, которых боялась русская интеллигенция – вот она, ходит, топчет все вокруг, и вот уж скоро под ее тяжелой грозной поступью рухнет старый уклад жизни, былое уйдет навсегда. «Ледники, мамонты, пустыни… Ночные, черные, чем-то похожие на дома, скалы; в скалах пещеры… может быть, ветер и есть ледяной рев какого-то мамонтейшего мамонта…».
Этот рассказ занимает значительное место в творчестве Замятина, его можно считать неким логическим завершением мысли писателя о человеке, бунте и счастье, начатой в романе 1920 года. Только если там он показывает человечество в тисках Единого Государства, где душа – это болезнь, а любви предпочитаются сексуальные дни по розовым талонам, здесь, в «Пещере», другая сторона монеты – люди неподконтрольны ничему, и они несчастны, их мир – пустыни, их дома – ледники и скалы, их квартиры – пещеры, и даже любовь – великая сила, которая движет человеком, не согревает, здесь новый чугунный рыжий Бог – печь, которая все время требует жертв. Не случайно автор обращается к античной мифологии, судя по всему, сопоставляя печь с богом тепла и солнца Аполлоном. Этот прием не случаен, умный писатель хочет таким образом натолкнуть нас на мысль, что люди, живущие – внимание – в XX веке, все так же слабы перед лицом природы, им присуще мифологическое сознание, они одичали, получив свободу, рядом с которой невозможно счастье.
Опишем произведение, как литературную единицу для дальнейшей наглядности. Оно относится к эпосу, и написано оно в жанре рассказа, как малой эпической формы, которому свойственна однособытийность и однопроблемность. Так же не лишним будет упомянуть, что Евгений Иванович относил себя к нео-реалистам, новому течению в рамках модернизма. Именно поэтому его рассказу свойственно субъективное авторское восприятие проблемы, и именно поэтому Замятин позволяет себе резкость суждений и апломб в выводах, тщательно вуалируя это под игру слов и непомерный гротеск, в который погружена «Пещера». Свойственен ему и отказ от объективной реальности – перед нами не Петербург 20 века, а каменный век, с которым Замятин так умело сопоставляет и творение Петра, и всю Россию, что сначала и не догадаешься, что перед нами действительно его современный мир. Петербург Замятина, как художественное пространство, очень своеобразен. Это город пещер. Стоит отметить, что различные авторы изображали Петербург по-разному. У Пушкина, к примеру, это «Петра творение», чей «строгий стройный вид» так мил взгляду писателя. У Гоголя же это абсолютно нереальный дьявольский город, где кругом какое-то дьявольское нагромождение вещей и людей. Интересен Петербург у Достоевского. Тесный, душный, пропахший кислятиной и алкоголем, где люди несчастны, у них мутится сознание. Город на болтах, ассоциация жизни в нем с трясиной, которая затягивает медленно, но верно. И вот мы видим замятинский Петербург. Город ледяной, холодный, где царит голод, где люди превращаются в пещерных неандертальцев, где всюду безысходность, где мамонтом ходит и ревет революция. Представляя Петербург Замятина, я не могу не вспомнить описанный многими выдающимися авторами блокадный Ленинград. Замятин обладал прекрасным даром предвидения, он обрисовал картины страшные, присущие не столько 1920-м, сколько 1940-м военным годам. Вспомним рассказ Т. Толстой «Соня», те морозы, страшный холод, отсутствие продовольствия и надежды. Люди жгли свое «прошлое» в печах и каминах в надежде хоть как-то согреться. Кстати, если уж говорить о даре провидения у Замятина, то я хочу сказать, что он предвосхитил не только события, но и творил в жанре некоего пост-модернизма. Композиция рассказов «Пещера» и «Соня» очень похожи, хотя направление пост-модернизма появилось лишь спустя 80 лет после появления сего замятинского произведения. Если говорить о художественном времени, то временные рамки здесь размыты, и сделано это из желания дать героям – Мартину и Маше – вечную жизнь. Я все же думаю, что Замятин был против пролетарской власти, и против потому, что у пролетариев нет воспитания и образования, а, следовательно, их понятия о чести, совести, красоте, любви весьма зыбки. Автор хочет подарить интеллигенции право на вечное существование, ведь пока она жива, в мире сохранится относительный порядок. А как только она исчезнет, наступит хаос, из которого родилась наша Земля(Гея).
Проблематика произведения не нова для того времени. Тем не менее, Замятин придает ей некую оформленность. Она довольно обширна, имеет разветвленную систему. Центральной здесь является проблема интеллигенции и революции, многоаспектная и широкая, свойственная 20-м годам. Так же, как дочерние, несколько менее крупных проблем: проблема памяти (большинство, в отличие от двух главных героев, уже совсем забыли свое прошлое. Люди, подобные Обертышевым, приспособились и неплохо устроились, только в этой суете потеряли себя. Маша же с трепетом вспоминает о том, что было раньше – деревянный конь, шарманщик, фортепиано, беззаботность той поры, она просит сохранить письма, которые дороги ее сердцу, для нее важно не приспособленчество, а сохранение былого и того, что от него осталось); проблема неотвратимости судьбы (героям предназначено погибнуть, ибо гибнет интеллигенция – гибнут люди, принадлежащие данной страте; так же Замятин обращается к античным временам, чтобы показать дикость, равную свободе – Фиванский цикл мифов об Эдипе, который как ни крутился, не избежал своей участи), проблема выбора (насколько трудно сделать правильный выбор, когда человеком овладевает звериное, дикое, неуправляемое; раздвоение Мартина Мартиныча и его роковой выбор прибегнуть к воровству; неправильный выбор приводит к трагической концовке, хотя альтернативно – правильного и нет, все равно конец трагичен – от судьбы не уйдешь).
Темы, поднимаемые Замятиным, злободневны, и останутся таковыми, пока не уйдет с Земли последний человек. Здесь мы видим и тему человека и человечности, тема счастья, и любовную тему, и тему истинного и мнимого тепла. Тема человека и человечности была актуальна всегда и везде. Что же такое человечность? Несомненно, это одно из лучших качеств идивида. Это способность сопереживать, способность сохранять нравственные идеалы всегда и везде. Суровые послереволюционные годы стали серьезной проверкой населяющих страну людей на человечность, доброту, сострадание. Еще испокон веков человечество было озабочено сохранением этого качества в себе. Вспомним Диогена, жившего еще в IV веке до нашей эры, философа, который ходил по улицам с зажжённым фонарем и искал человека. Человеческое отмирает, когда появляется вседозволенность. Так Обертышев и его семья отлично приспособились, эти бывшие интеллигенты теперь живут по новым законам, и все вроде бы как у них хорошо – от мороза и холода не умирают, в одну комнату не забились, как наши Мартин и Маша. Однако их человеческое напрочь утеряно, и нет возможности его вернуть, ибо они приняли законы нового времени. Об этой утрате свидетельствует сцена, где Мартин признается Обертышеву, что нечем топить, а тот, зная о больной жене и об шатком положении знакомого, отмахивается, заявляя, что он и его семья сами нуждаются, да и время такое… Мартин Мартиныч и Маша – полная противоположность Обертышевым, а главы этих семей – герои-антагонисты. Мартин – человек, сломленный Мартином – зверем, лохматым, страшным и ревущим, решается на преступление – кражу дров у Обертышей. Но несмотря на то, что торжествует первоначальное, мы видим людей из каменного века в современной писателю России, среди которых выживает хитрейший, подлейший и сильнейший, а у главного героя преобладает инстинкт самосохранения, благодаря которому он Март идет на кражу, его человеческое не дремлет, совесть мучает его, не дает быть спокойным. И он понимает, что делает непростительное, опускается к самому низу, однако Маше нужно «завтра», а он любит ее, да и самому умирать не хочется – человек быстро привыкает жить. Снова, как у великих мастеров русского романа Достоевского и Булгакова, у Замятина появляется мотив лестницы, по которой Мартин спускается вниз. Лестница темная, страшная, играет роль распутья, появляется та самая проблема выбора. И главный герой спускается, опускается до греха и совершает его. Обертышев живет внизу не случайно, смысл в том, что это человек низкий, мелкий, «гнида», как назвал его Селихов, немаловажный в системе образов персонаж (это приспособленец, который еще не совсем потерялся в мире, расколотом надвое – он дает добрый совет вернуть, дрова, зная, на что способен Обертышев, вот только помочь ничем не может). Мартин – вверху. Но теперь уже нет возможности что-то исправить, ведь добрыми намерениями (Машино «завтра») вымощена дорога в ад. И в конце рассказа, когда жена Мартина решается принять яд, он по этой же лестнице спускается и выходит на улицу, где ночь безлунная, где слышны шаги мамонта – революции, перемен, которые навсегда уничтожат интеллигенцию, а значит и Мартина.
Не менее интересна тема истинного и мнимого тепла. Замятин сообщает о том, что появился Бог, которому теперь все поклоняются и «простирают руки» - это печь, которая требует жертвоприношений. И герой вынужден бесконечно этого Бога «кормить». Ради мнимого тепла – ведь настоящее тепло всегда другое – он сжигает истинное, он жжет прошлое, то, что раньше приносило ему и жене радость – рояль, шкафчики, книжечки, письма наконец… Единственная женщина, ради которой он все это делает, на грани смерти, и скоро, совсем скоро покинет его. Любовь – лекарство от всех бед, главный очаг, который хоть как-то держал этих несчастных людей «на плаву», потухнет. Однако, пока жива Маша, есть надежда. Она называет его Март – в этом выражается ее надежда на лучшее, желание весны, обновления и счастья. Но только не здесь. Не в ледниках. Здесь нельзя быть счастливыми, когда слышен вой мамонта, когда он вот-вот раздавит их и придет конец русской интеллигенции. И в печку бросаются последние краденные поленья, и Маша берет в руки флакон, жечь нечего, тепло покидает их навсегда, ибо на улице Мартина встречает смерть в виде «мамонтейшего мамонта».
Композиция текста проработана до мелочей. Завязкой являются грядущие именины Маши, последние именины, на которые пьется настоящий чай. Кульминационный момент – сожжение последних дров, признание жене в краже Мартином, письма и флакон, а развязка – последняя прогулка главного героя. В рассказе превалирует пафос драматизма – стремлениям героев грозит поражение и гибель.
Подытожив все выше сказанное, мы выходим на идею рассказа Замятина – ни при каких условиях, ни за что и никогда не теряйте в себе человеческое. Совесть, мораль, нравственные принципы. Ведь стоит немного дать себе слабину – и человечество вернется к законам каменного века, миром станут править инстинкты, и наступит крах и гибель всей человеческой расы. Ведь со всеми нравственными качествами утрачивается способность мыслить, а значит человек перестает быть человеком, перестает существовать как человек. А как сказал Рене Декарт, «Я мыслю, следовательно – существую». Мы видим историю людей, которым в это сложное время пришлось поступиться своим человеческим, и с этим им жить уже невозможно. Именно эту мысль хотел донести до нас писатель-анти-утопист, надеясь, что мы прислушаемся.
Превосходный рассказ несомненно создан мастером слова. Замятин выбирает разнообразные тропы и стилистические фигуры, чтобы придать тексту колоритность и неповторимость. Конечно же, в первую очередь в глаза бросается авторский гротеск – кстати, гротеск от слова пещера образован: картина художественного пространства причудливо – комична, даже трагикомична. Люди – звери, квартиры – пещеры. Важным аспектом является игра слов – здесь Замятин показал умение выстраивать их в интересные фразы: «щепать дерево каменным топором», «навертывать косматых звериных шкур», «умер бессмертный шарманщик». Развернутое на весь рассказ сравнение кровавого двадцатого с каменным веком пронизывает его, лежит в его основе. Множество антитез для контраста: «Добро-зло», «холод-тепло», «прошлое-настоящее». Сопоставление печи с Богом. Так же Замятин каждого героя наделяет своей определенной метафорой: «глиняный» Мартин, «бумажная» Маша, «каменный» Обертышев. Замятин – мастер детали. Вспомним описание Обертышева: «желтые (цвет болезненный) каменные зубы – сквозь бурьян, из глаз – всюду зубы…»; или натянутые нервы Мартина «туже узел, туже»; или автор говорит о зарождении любви «сотворена вселенная». Картины в своем рассказе он рисует односоставными неполными и назывными предложениями, оборванными фразами, неоконченными диалогами, как будто широкими мазками толстой кисти, то придает рассказу неповторимое обаяние безысходности. Так же рассказ пестрит сравнениями, эпитетами и аллегориями. Хорошо показан атеизм, царивший в той России: Бог теперь иной, это печь, и он напоминает мифологического Бога. Истинного Бога нет, о нем никто не упоминает, и «ветер, ветер на всем белом свете».
…Евгений Иванович кладет дописывает фразу «мамонтейшего мамонта» и кладет перо рядом с рукописями. Ему кажется, что он опустошен. Рядом с ним неслышно останавливается жена. Он берет ее руку и подносит к своим губам…
Творчество Е.И. Замятина – огромный вклад в русскую литературу. Мысль о том, что человеком нужно быть везде и всегда, раскрывается у него в полной мере. А литературная форма, к которой он прибегает, превосходно отточена и слажена. Чего стоит последняя пейзажная зарисовка, символизирующая безысходность и наступление красной власти… Замятин был и остается автором, которого нужно читать, и читать не для школьной программы, а для себя самого. Его произведения пробуждают душу. Его приговор государству и времени никогда не потеряет свою злободневность.

Сочинение

"Между скал, где века назад был Петербург, ночами бродил серохоботый мамонт"... Строка, вырванная из рассказа Е. Замятина "Пещера", строка, оставшаяся где-то внутри, когда книга была уже прочитана и закрыта. "Века назад был Петербург"... Так четкими штрихами автор рисует мистическую картину ночи. Ночи с вымершими улицами, обледеневшими домами, с завывающим ветром. Когда была эта ночь? В 1920 году... В двадцатом? Перечитаем первые два абзаца.
"Ледники... черные, чем-то похожие на дома, скалы; в скалах пещеры... И надо покрепче стиснуть зубы, чтоб не стучали; и надо щепать дерево каменным топором... Завернутые в шкуры, в пальто, в одеяла, в лохмотья, пещерные люди отступали из пещеры в пещеру"... Это происходит не в двадцатых, не в сороковых, не "вчера", а зимой. Да, действие происходит зимой, в ледяную пустыню превращается Петербург в такие холодные и голодные зимы, когда мысль о еде и тепле порабощает, убивает...
Герои рассказа - Мартин Мартиныч (вы вслушайтесь: не Мартын Мартыныч, а Март - солнечный зайчик на обледенелой стене) и Маша. Она больна, ее уже почти нет. Маша... Нежная, добрая, любящая, и …голос - мы видим-слышим ее. Вдруг "ножом по стеклу" - "плоская, бумажная" Маша. Замятин рисует ее портрет звуками-символами. Для каждого героя здесь свои символы. "Глиняный" - выбирает автор для Мартина Мартиныча, и чувствуется что-то теплое, милое, родное в его "глиняной улыбке" и что-то хрупкое. Стук топора, и Март расколот. Он сидит и слышит, как колют дрова внизу, у соседей. Эта сцена ощущается почти физически, кожей. Дрова - его постоянная мысль, дрова для Машиного "завтра". Чувствуется, как пульсирует кровь под "обледеневшей мозговой коркой". Вот он, замятинский шедевр, шедевр звукописи: "Где бы дров - где бы дров - где бы дров!" Сливаются глухие удары топора с ударами сердца, птица-мысль "бестолково, слепо тукается в потолок, в стекла, в стены".
И Мартин Мартиныч старается победить в себе эту мысль, победить самого себя - пещерного. Он стягивается узлом до предела натянутых нервов. Здесь опять Замятин создает удивительно звучащий образ - "туже узел, еще туже!" - словно плачет струна под безжалостным смычком... Струна рвется: "Запустил руку в дрова... полено, четвертое, пятое, под пальто, за пояс, в ведро - хлопнул дверью и вверх - огромными, звериными скачками"... Рвется струна …

Почему же крадет Мартин Мартиныч дрова? Нет, я имею в виду не Машу, не именины. Это ясно, что ради нее. Но, почему крадет? Ведь есть же "стульчики, шкафчики"… Есть же рояль, ноты, письма - но это свято, это память о прошлом счастье, о жизни. Но почему же нельзя пожертвовать прошлым ради счастья будущего? Уже читавшие рассказ ответят замятинским: "завтра" - непонятно в пещере; только через века будут знать "завтра", "послезавтра". Нет, не понимаю, не могу понять! Как же можно жить без веры? Как же?.. Как же в сорок втором они жили, сжигая, кидая в печь книги, фотографии, письма?!
Стоп, я не о том сейчас. Но главное слово уже произнесено - печь. У Замятина печь - бог, "коротконогий, ржаворыжий". Он пожирает надежды, душу, самого человека вместе в дровами, с "бессмертными, горькими, нежными, желтыми, белыми, голубыми словами"... Герой украл, и теперь можно жечь все, конец уже неотвратим, мы понимаем, что стоит за этим: "Все сжег - я все сжег - все..." Я не хочу говорить о том, что происходило в душе Мартина Мартиныча. Трагедия интеллигенции в России XX века - слишком глубокая и непостижимая тема. Никто не сумеет сказать об этом "в двух словах", да и зачем? Иное дело - атмосфера рассказа.
Почему-то, когда я читала "Пещеру", у меня перед глазами вставали картины блокадного Ленинграда. Холод, "пять любовно, добела вымытых картошек", чугунная печка, болезнь, отчаянье, жестокость окружающих - все слишком похоже на зарисовку из сорок второго, слишком близко одно к другому, и как-то стерта граница. Лишь "1920" в конце рассказа возвращает нас в послереволюционный Петербург... Может быть, такое родство почувствовала одна я, а может, такой размытостью временных рамок автор попытался дать вечную жизнь своим героям. Ведь пока жива в России интеллигенция (жива ли? нет, жива!), пока есть понятие о совести, пока бьются верные, добрые сердца, будут жить герои "Пещеры". Жил, мучился и в сорок втором такой Мартин Мартиныч, решая свое "красть" или не "не красть". И была такая Маша, просила яд "так же просто, как просила чаю"... И сейчас, наверное, тоже есть...
Замятин (вспоминаю роман "Мы") всегда хотел заглянуть в будущее... В своей "Пещере" он оставляет финал открытым, хотя мы может все представить... Они проиграли, но испытываешь уважение к этим сильным натурам, ведь благороднейшим поступком любящего человека было - откликнуться на Машину просьбу, подумать не о себе, позволить ей (раз выбор - одному из двоих)... умереть, не мучаясь больше. А самому - уйти. Уйти туда, где "века назад был Петербург", где бродит "мамонтейший мамонт" - символ первобытного, сдавливающего, жестокого мира.

Емельянова С. 11 класс, 628 женская гимназия, С.-Петербург