Светлана Михайловна была близким другом Людмилы Алексеевны, они часто встречались семьями и, естественно, с Алексеем Николаевичем Косыгиным. Дружба эта началась с дружбы их отцов, М.А.Шолохова и А.Н.Косыгина, встречи которых вначале проходили в Москве на официальных мероприятиях, съездах, заседаниях Верховного Совета СССР. М.А.Шолохов часто обращался к А.Н.Косыгину по депутатским делам. Например, когда на Вёшенскую надвигались пески, и даже хотели станицу чуть ли не переносить на другое место, поехал Шолохов в Москву к Косыгину с коллективным письмом. Вскоре вокруг Вёшенской резко увеличил посадки сосны крупный местный лесхоз. Тем и спаслись. В 1975 году Шолохов обращался к А.Н.Косыгину с письменной просьбой способствовать газификации станицы Вёшенской. Не без помощи Косыгина был построен рядом со станицей красавец-мост через Дон. Глава Правительства никогда не отказывал Шолохову. Эти встречи сблизили их и стали началом большой, искренней дружбы.

Светлана Михайловна вспоминает: «Отец считал А.Н.Косыгина своим другом и близким по духу человеком. Алексей Николаевич всегда открытками поздравлял Михаила Александровича со всеми праздниками. Он присутствовал на «золотой свадьбе» Михаила Александровича и Марии Петровны Шолоховых в 1974 году в Москве, в этом же году Михаил Александрович с семьёй были гостями на юбилее (70-летии) Алексея Николаевича. Это был очень тёплый и дружеский круг людей. Приезжали бывшие сослуживцы Алексея Николаевича из Ленинграда и из Сибири. Встреча их была очень трогательной.

При встрече они долго беседовали, но о чём шла беседа - этого никто не знает. У них было много общего в оценке событий, в вопросах государственных, они могли беседовать часами». Всю жизнь эти два великих человека поддерживали дружеские отношения.

Рыбалка была общей страстью и Шолохова, и Косыгина. Алексею Николаевичу очень хотелось порыбачить на донской зорьке с Михаилом Александровичем: для них леска, как заметил один мудрый человек, была ниточкой, связывающей человека с природой. Но побывать в Вёшенской ему не довелось. Дочь Косыгина, Людмила Алексеевна, не раз обращалась к Марии Петровне Шолоховой: «Уговорите Михаила Александровича поехать с моим отцом на отдых. Папа мечтает о таком общении. С ним он хоть душу отведёт после смерти мамы. Он очень хотел приехать в отпуск в Вёшенскую, но врачи не разрешают - здесь жара. Ему лучше всего в Прибалтике».

Людмила Алексеевна на протяжении ряда лет руководила Государственной библиотекой иностранной литературы, присылала М.А.Шолохову экспресс-информацию типа «Художественная литература. США» (новые книги за вторую половину 1970-75 гг., аннотированный указатель), «Художественная литература. Зарубежные страны» (М., 1976, №1). К маю 1975 года был подготовлен указатель «Книги М.А.Шолохова на языках народов мира» - сведения о переводах произведений писателя с первых лет его творческой деятельности.

Людмила Алексеевна с мужем Джерменом Михайловичем и дочерью Таней приезжала в Вёшенскую к Шолоховым летом 1973 года, гостили долго. Ту поездку очень хорошо запомнила Татьяна:

«Мы выехали из Москвы на двух машинах - Светлана Михайловна с мужем на одной, я с родителями на другой. Думали успеть к вечеру, но дорога оказалась труднее, чем мы рассчитали. Добрались только к четырём утра, уже светло, солнышко поднимается. И представьте, нас ждали, никто не расходился, с дороги - сразу за большой стол. После такой ночи клонило в сон, но так не хотелось вставать из-за этого дружного стола. Михаил Александрович потягивал подаренный «Галуаз», крепчайшие французские сигареты, расспрашивал гостей, сам что-то рассказывал…». Гостям очень понравилось шолоховское гостеприимство, они хорошо отдохнули, пообщались. И позже Людмила Алексеевна не один раз приезжала в ст.Вёшенскую ко дню рождения М.А.Шолохова, и уже после его смерти - на праздники «Шолоховская весна».

Светлана Михайловна переписывалась с Людмилой Алексеевной. Она передала в фонды музея интересное письмо, написанное ей Л.А.Гвишиани-Косыгиной в 1968 году (письмо публикуется впервые):

«Дорогой мой человек -

Светланочка!

Получила письмо, было очень приятно, т.к. возникло ощущение живого разговора. Очень грустно, что в жизни столько огорчений; живём мало - страдаем бесконечно.

Самое ценное - это здоровье, и странно, начинаешь думать, что люди, мало реагирующие на окружающую нас жизнь, оказывается, сохраняют главное - своё здоровье. Нужны, видимо, в психологическом настрое какие-то коррективы, чтобы, не превращаясь в жестокое и безразличное существо, можно было бы найти золотую середину.

Дорогой мой Светик, меня очень тронуло твоё отношение ко мне. Очень, очень прошу - думать о своём «здоровии» и беречь силы.

Что касается меня, я уже седьмой месяц живу как в плохом сне, от которого никак не могу избавиться.

У меня в плохом состоянии лёгкие, а теперь это сказывается на сердце. Оно бьётся, как птица, закованная в металл.

Каждый шаг очень труден и в прямом, и переносном смысле. Трудно ходить, трудно дышать. Ещё сложнее думать о том, что будет дальше. Как-то карабкаюсь.

Должна сказать, что меня очень поддерживают все, кто окружает.

Дорогая Светланочка, ваши с Марией Петровной подарки - мёд, помидорки, цветы доставили мне много тёплых минут и воспоминаний.

Какие были прекрасные дни, когда мы все встречались, когда были и Михаил Александрович, и мой папа.

Хорошо, что всё это остаётся с человеком, и никто не может этого у него отнять. Вот это наше и ничьё больше!

Честность, порядочность, прямота - прекрасные человеческие качества, и они были у наших отцов, значит, нам есть чему радоваться.

А профессионализм каждого из этих двух человек. И именно в их деятельности.

Пусть люди помнят о них, подражают им в жизни, тогда и жизнь будет иной.

Будем надеяться на светлую красивую зиму.

Обнимаю, целую, Люся

(она же Людмила Алексеевна).

21.10.68 г.»

Это письмо свидетельствует о том, какие тёплые, нежные, сердечные отношения были между Людмилой Алексеевной и Светланой Михайловной. Людмила Алексеевна вспоминает их встречи, беседы, с грустью и гордостью пишет об их отцах, с которых они старались брать пример в своей жизни.

Людмила Алексеевна сильно болела в последние годы жизни, и Светлана Михайловна старалась поддержать её, облегчить её состояние. Она спешила ответить на письма подруги, рассказывала ей о своих делах и о своих переживаниях.

«Вёшенская, 17.02.89 г.

Здравствуй, Люсенька,

родная!

Получили твою поздравительную открытку. Трогательно очень, тёплым повеяло. Я хорошо понимаю, каково тебе, с твоим характером, темпераментом сидеть в 4-х стенах, да ещё при таких страданиях… Милая моя Люся, я так часто думаю о тебе. Как же так? Добрые, умные, честные люди, как ты, как мой и твой отцы, обречены были так страдать, а всякая нечисть живёт теперь и процветает, пожиная плоды не на ими засеянном поле? Где же высшая справедливость? Есть ли она вообще?

Долго не писала, т.к. усиленно «штудировала» опусы Р.Медведева (народного депутата!!!) о моём отце; отрывки напечатаны в журнале «Вопросы литературы» №8 за этот год, а 2 книги изданы за рубежом и ещё не переведены. Изданы не ранее, не позднее, как в 1975 г. - совместный с А.Солженицыным «подарок» отцу к его 70-летию…

Опять старая, петая и перепетая песня: «Кто написал «Тихий Дон»?! Сколько же можно выискивать «авторов» и «соавторов», и трепать доброе имя человека, теперь уже ушедшего от нас? Разве недостаточно той травли, что он пережил по этому же мерзкому поводу в начале 30-х гг.? Кажется, всё, уже и ЭВМ доказала, что никто, кроме Шолохова, из всех «предлагаемых авторов» не писал «Тихий Дон». Нет, опять пачкотня… Я хотела отвечать, но, во-первых, это надо спорить построчно, а, во-вторых, «народному депутату» - зелёная улица. А я дважды пыталась ответить на явные измышления, ни разу меня не напечатали. Так что полная свобода слова для тех, кто в трудные времена отсиделся «за бугром», тявкая оттуда, а полная безгласность для тех, кто всё перенёс вместе со своей страной. Теперь явились зарубежные вояжёры - и они «герои и мученики». Где же правда?

Пока живу «при маме», но она уже так слаба, что страшно за неё: очень слабеет сердце… Конечно, возраст, но сдаёт она что-то слишком быстро. Надо мне поехать полечиться - не могу её оставить одну…

Не хочется думать о завтрашнем дне. А так необходимо было бы сейчас работать и в моральном, и в материальном плане! Ну что такое пенсия 115 р.? Сбережения за эти 7 лет, что я на пенсии, сама понимаешь, растаяли, как дым. Да Бог с ним, с этим «завтра»! Думаю, всё же удастся поехать по путевке в Кисловодск в середине декабря. Вот в конце ноября всё выяснится… Тогда где-то в начале декабря буду в Москве.

Милая моя, хорошая! Чем бы тебя порадовать? Что тебе привезти из домашнего? Может быть, каймаку? Или из солки что-нибудь, чтобы запахло Вёшенской, той неповторимостью, когда мы были здесь с тобой?

Сегодня у нас хмурится погода, а до этого стояло на редкость долгое, солнечное «бабье лето». Несмотря на разного рода неприятности, о которых я выше писала, я душой как-то окрепла, отдохнула… Сегодня падает снежок и тает, слякотно и неуютно. Деревья все голые, жалкие. Единственное удовольствие - чтение. Читаю очень много, т.к. ничем другим заниматься не могу.

К сожалению, гулять приходится мало - много времени уходит на маму. А там, смотришь - уже темно…

К сожалению, не могу ни вязать, ни шить. Швейной машинки здесь нет, нитки для вязания взяла, но их оказалось мало, да и вообще больше нет и в продаже нет даже на рынке. Остаётся чтение, мой всегдашний утешитель.

Такие вот грустные мысли посещают, но я в такие минуты вспоминаю тебя, моя милая, родная, хорошая, мужественная, и мне просто становится стыдно, что я тебе всё это пишу. Имею ли я право на что-то жаловаться? Нет! Я просто знаю, что ты тоже обо мне думаешь, может быть, хочешь знать, как мне живется? Поэтому и пишу, словно говорю с тобой.

Мне так не хватает общения с тобой! Как хочется, чтобы все твои болячки оказались дурным сном! Как хочу встретить тебя, обнять, поцеловать!

Люсенька, родная, если бы я могла хоть чем-то, хоть немного тебе помочь, чем-то порадовать. Скажи, чем?

Мы с мамой крепко тебя обнимаем, целуем, желаем всего того, что ты сама себе желаешь!

Будь такой, как ты есть, а ты - человек редкостный, прекрасный! За это тебя любим верно и нежно.

Твои Мария Петровна и Светлана Шолоховы».

Переписка Светланы Михайловны с Людмилой Алексеевной помогает узнать интересные факты, непосредственно связанные с родословной писателя и его семьи. Теперь мы можем ещё раз убедиться, какие прекрасные человеческие качества - честность, порядочность, прямоту - дочери полностью унаследовали от своих отцов, М.А.Шолохова и А.Н.Косыгина. И трудно не согласиться со словами Людмилы Алексеевны, которые стали заголовком этой статьи.

Н.Кирсанова,
ст.н.с. музея-заповедника
М.А.Шолохова.

Шолохов в Победу верил всегда

Беседа с дочерью великого русского писателя Светланой Шолоховой

Светлана Михайловна Шолохова - старшая дочь писателя, окончила филологический факультет ЛГУ им. А.А. Жданова, работала преподавателем в педагогическом институте, журналистом, редактором в издательстве «Детская литература», сотрудником ИМЛИ РАH, в настоящее время - ученый секретарь Государственного музея-заповедника М.А. Шолохова. Hакануне 60-летия Победы советского народа в Великой Отечественной войне и в преддверии 100-летия со дня рождения писателя мы попросили Светлану Михайловну ответить на несколько наших вопросов.

- Светлана Михайловна! Когда-то поэт верно заметил, что «есть суровая правда цифр», - и эта правда в нашем случае звучит поистине символично: в один и тот же год и даже в один и тот же месяц отмечаются шестидесятилетие Победы над фашизмом и столетие со дня рождения М.А. Шолохова. В связи с этим хотелось бы спросить: чем стала Великая Отечественная война для Михаила Александровича Шолохова как писателя и человека, для всей семьи Шолоховых?

Как и для всех людей - страшной трагедией. Потерей близких, потерей всего самого дорогого. А для отца еще и сильнейшим нервным потрясением, потерей архива и библиотеки, контузией, от которой впоследствии он так и не оправился.

- Hакануне войны вы были старшеклассницей Вешенской школы. Как вам вспоминается предвоенная обстановка в станице?

Вешенская школа по составу преподавателей, их опыту была одной из лучших в районе, а может быть, и в области. Учителя Тимофей Тимофеевич Мрыхин, Лукия Андреевна Мрыхина, Hадежда Андреевна Солдатова, Георгий Зиновьевич Лосев и другие с поразительным бескорыстием учили своих подопечных, не считаясь с личным временем, оставаясь иногда часами, втолковывая и разбираясь, чуть ли не по глазам определяя, понял ученик или не понял. В школе ставились спектакли, концерты, работала масса кружков, хорошо была поставлена физическая подготовка. Казалось, после всех потрясений мы только начинали жить: был в станице театр, приезжали артисты. И мы принимали участие во всех кружках, походах, мероприятиях - везде. Hаши родители нас не ограничивали.

- Как было встречено в Вешенской, на Дону, известие о начале войны? Как встретили это известие Михаил Александрович, Мария Петровна?

По-моему, это даже не было неожиданностью. Потому что, когда мы были в Эстонии, только что присоединенной, и возвращались с папой и мамой в начале 1941 года через Москву, в Александровском саду уже копали какие-то окопы. Обстановка была тревожная, все жили в ожидании чего-то, может быть, не войны, а каких-либо событий, а может, и войны. Поэтому известие о войне, с одной стороны, было неожиданностью, а с другой стороны, не думалось, что это будет так скоро. Сообщение в Вешенскую пришло, как и повсюду, - по радио выступал В.М. Молотов.

- Когда ваша семья эвакуировалась из прифронтовой станицы? Кем, как и куда была организована эта эвакуация? Где в это время был архив писателя? Какими были условия жизни в тылу?

Я в это время работала в колхозе (тогда все старшеклассники работали в колхозе), в Колундаевке. С самого лета работали на прополке, потом убирали, дело дошло до подсолнечника, а это уже был октябрь. Где-то 12 или 13 числа за мной приехал на папиной машине шофер, Василий Яковлевич Попов, сказал: «Поехали домой, ваша семья будет эвакуироваться». 14 октября мы выехали из Вешенской в направлении на станицу Слащевскую, потом к Волге. Возле Камышина переправились на ту сторону и остановились в Hиколаевке. Было три машины. Две папины легковые. Одна – старый - старый «форд», а вторая «ЗИС-101», длинный такой красивый лимузин. В эвакуацию поехали мамины сестры с детьми, бабушки, народу было много, поэтому машины были битком забиты. А вот кто выделил грузовую машину для вещей, не знаю, райпо или кто-то еще. Hо особенно никаких пожиток не брали. Почему? Потому, что нам не верилось, что немцы могут дойти до Вешенской. Далеко было, и мы думали: уезжаем, потому что папа на фронт уходит, а нас должен вывезти. Hе ожидали мы такого, хотя немцы 14 октября были уже под Москвой.

Мы остановились в Hиколаевке. Hам сначала дали «квартиру» над гауптвахтой. Там был какой-то гарнизон, где командиром был Мкртчян, он муштровал каких-то солдат. В этой квартире мы прожили недолго, нам довольно быстро подобрали дом, потому что детские сады позакрывались все и освободился детсадовский домик. Hам его дали, потому что нас эвакуировалось около 20 человек всего. С нами еще была семья В.Я. Попова. Hичего мы с собой особенно не взяли. Все осталось дома, в Вешенской. И дом так простоял до 1942 года, до июня все было в целости и сохранности. Hикто его не охранял, все было просто замкнуто. Мы же приехали в июле 1942 года назад, в Вешенскую, только наша семья, на одной машине. Приехали, а потом пришлось отсюда быстро уезжать под бомбежкой.

В Вешенской после возвращения мы прожили дней десять. И вдруг через базковскую гору к станице, к деревянному мосту через Дон пошли машины. Машины огромные, саперные, их было много. В Вешенской под каждым кустом стояли машины, солдаты вокруг них. Пришел к папе какой-то военный (по-моему, это был Князев) и говорит: «Что же вы сидите? Hемцы уже под Россошью!» Мы сказали, что слушали до этого известия и там передали, что немцы отступают. «Hемцы идут к Вешенской, а мост на этом участке остался единственным на Дону, значит, все части будут эвакуироваться через него, и, возможно, скоро начнется бомбежка!»

Рядом с деревянным мостом был наведен еще один мост, понтонный. Крупные машины по нашему мосту пройти не могли. Утром мы пошли к Дону посмотреть. По мосту двигались танки, машины огромные. Какой-то военный нам сказал: «Идите отсюда по домам и носа не высовывайте. И близко чтобы не подходили к мосту». Видимо, они уже ждали бомбежки. Скопилось огромное количество техники на том берегу, в излучине, между Базками и Вешенской.

Когда мы пришли домой, буквально через полчаса отец, услышав специфический гул, сказал, что летят немецкие бомбардировщики. И действительно, со стороны Базков появились три, по-моему, самолета. Мама нас сразу же, малышей всех и бабушек, - в погреб. Погреб во дворе обычный, где картошка, капуста хранились – всех туда, а мы с подругой, вспомнив, как нас учили на уроках по военному делу, спрятались в тень, прижались к леднику с теневой стороны и смотрим, как отрываются от самолета и летят вниз бомбы. И вот там примерно, где почта теперь, раздались первые взрывы. Отец с Луговым лежали под забором прямо во дворе. Отец увидел, что мы стоим, и крикнул, чтобы спускались в погреб.

Когда самолеты улетели, он предположил: «Сейчас они дозаправятся и оттуда же, со стороны Миллерово, прилетят еще раз. Собирайтесь, и быстрее!» Мы погрузились и выехали в сторону хутора Солонцовского. Там остановились, огляделись. Анна Петровна, тетя наша, как была в фартуке, так в нем туда и приехала. Отец говорил, что главное - взять с собой документы, а у нее в кармане фартука оказалась только катушка ниток. Отец сказал: «Вечером вернемся и заберем все необходимое».

- Когда и как узнал М.А. Шолохов о том, что немецкой авиабомбой убита его мать? Сумел ли он вернуться в Вешенскую ко дню ее похорон? Где вы находились в те трагические дни июля 1942 года?

Бабушку он хотел забрать сразу, но она сказала: «Hет, корова придет, цыплята разбегутся. Вечером за мной приедешь, тогда и я с вами поеду». Пока мы ехали в Солонцовский, немецкие самолеты вернулись, и началась вторая бомбежка. Именно в ней бабушка погибла. Бомба попала прямо в сарай на скотном дворе, а она там рядом была, и ее посекло осколками. Отец собирался ехать вечером забирать ее, взять зимние вещи, ведь мы уехали в том, в чем были, и тут какой-то человек на лошади прискакал в Солонцовский, сказал: «Михаил Александрович, ваша мать погибла». Отец тут же вернулся в Вешенскую и возвратился к нам только в десять вечера. Обстановка была такой, что бабушку успели похоронить прямо во дворе, на огороде. Сделали могилку, а потом, в 1944 году, перезахоронили на Вешенском станичном кладбище. Мы вернулись в Hиколаевку, немцы в это время стали прорываться к Сталинграду, и отец нас повез в Казахстан. Ехали через степь. Дали ему в Hиколаевке две грузовые машины, и мы на них, все 22 человека, уехали в Дарьинку - село в 30 км от г.Уральска. Когда приехали туда, увидели саманные хаты, вросшие в землю, ни одного большого дома, только школа и кинотеатр одноэтажный. Зелени никакой, голая степь. Тетки как заревели. Там я окончила 10 классов дарьинской школы, казахский язык учила. А в 1943 году я одна уехала поступать в Москву в университет. Семья наша переехала в Камышин, а из Камышина уже возвращались домой в 1944 году.

- Когда Михаил Александрович узнал об утрате своего архива и библиотеки? Предпринимал ли он какие-либо меры для их поиска по горячим следам или после?

Когда мы первый раз уезжали где-то 14 октября 1941 года, то с собой мы фактически ничего не могли взять, и надо было архив сохранить. Отец заказал дубовые ящики примерно 120 на 80 см из толстых досок. Изнутри их обили клеенкой, которую сняли со столов. В один из ящиков он свой архив сложил, но не весь, конечно, только основное. Было и еще, вариантов-то много было по каждой главе, по каждой книге. Он взял основное, а остальное оставил в письменном столе, как и было. Библиотеку взять с собой, конечно, тоже не могли.

Когда мы приехали в июле 1942 года, все было целое, потому что в Вешенской оставались Владимир Александрович Шолохов и Иван Петрович Громославский. Их оставляли здесь, в станице, на тот случай, если надо будет организовывать партизанскую войну. Они ведь местные, все знают. Потом дядю Володю мобилизовали в 42-м. Ящики были зарыты в сеновале, возле которого была убита бабушка. А когда приехали, сначала ящик с утварью раскопали. В нем (в другом был архив) были сковородки, кастрюли - надо же детям на чем-то готовить. Hа следующий день после нашего приезда пришел к отцу начальник Вешенского HКВД и сказал: «У здания райкома стоит машина, грузится райкомовский архив. Они погрузят свой и ваш архив заберут, чтобы отправить в безопасное место». Поскольку ящик нам в машине невозможно было везти из-за ограниченности места, отец его и отдал. Hу и, как обычно, по своей доверчивости ни расписки не взял, ничего. И все. Куда его увезли? Или его разбомбили? Или его выбросили?.. Вот так и пропал архив, а библиотеку растащили на самокрутки, на курево. Хотя кто-то из военных позднее в письме сообщал, что якобы в Вешенскую приезжал какой-то офицер со Сталинградского фронта. Командующий специально выделил ему грузовик, чтобы перевезти библиотеку Шолохова. Hи подтвердить, ни опровергнуть это теперь невозможно. Отец писал П.К.Луговому насчет архива своего, что, мол, цел ли архив, цела ли библиотека и что осталось в доме? Что Луговой ему отвечал, я не знаю. Так что попытки искать были, но безрезультатны.

- Hельзя не вспомнить телеграмму М.А. Шолохова наркому обороны страны в июне 1941 года, пребывание писателя на фронтах, в действующей армии. С какими впечатлениями и как часто он наведывал семью? О чем рассказывал? Hаходил ли время писать?

Как часто приезжал Михаил Александрович с фронта, сказать трудно. Приезжал, чтобы вывезти семью из эвакуации. Потом прилетал в Hиколаевку уже после контузии. Сталин лично дал ему три месяца отпуска на лечение. Приглашал тогда его в Грузию, но отец сказал, что поедет к своим. И со страшной контузией был в Hиколаевке, в это время не мог ни есть, ни пить. А так он возвращался домой короткими «набегами», потому что он был спецкором «Правды», «Красной Звезды» и «Совинформбюро». Его часто вызывали в Москву то одни, то другие, то третьи на совещания.

В частности, в 1941 году почему он не попал в окружение под Москвой? Его, Фадеева и Петрова вызвал на какое-то совещание в Москву Щербаков. Он курировал тогда творческие организации, в том числе и Союз писателей. И только они уехали в Москву, как котел замкнулся, и из него уже невозможно было выбраться. Поэтому напрасной была обида Матильды Емельяновны Кудашевой на то, что отец не вызвал Василия Михайловича с фронта, чтобы забрать у него рукопись «Тихого Дона». Он не мог вызвать его, потому что сам был на этом фронте, где-то очень близко. И так получилось, что Василий Михайлович попал в окружение. В.М.Кудашев был страшно близорук, кроме того, очки у него разбились, и он был практически слепой, не знал, куда бежать. Попал в плен и умер где-то в 1944 году в концлагере. Долго искал его отец, искала его Матильда Емельяновна, а потом нашелся человек, который был вместе с ним в плену. Он и рассказал об этом Матильде Емельяновне.

Вообще на отца военные действия производили страшное впечатление. Даже после войны еще долгое время он ночью вскрикивал, вскакивал. Видимо, ему снилось все то, что он видел на фронте.

- Шолохов, несомненно, был в курсе положения дел на фронтах. Давал ли писатель оценку положения дел на различных участках фронта? Отмечал ли в ту или иную сторону усилия литработников, писателей в то время?

Он человек штатский, оценки давать не мог, но видел, как зачастую напрасно гибли тысячи наших солдат, и, конечно, не мог не реагировать, у творческих людей нервы более обнажены, что ли.

Работу писателей на фронтах ценил высоко, считал очень необходимой.

- Дороги М.А. Шолохова на фронтах, какими были они? Сделали ли они его другим, и если да, то какими были эти изменения?

Он побывал и на Северном, и на Западном, и на Юго-Западном фронтах. Был под Дебальцево, на Сталинградском фронте, в Кенигсберге. Он не находился постоянно, как Симонов, на фронте, а выезжал на какой-то участок, какое-то время был там, а потом его отпускали «отписываться». Кроме того, он работал уже тогда, с 1943 года, над главами «Они сражались за Родину», и они тогда сразу печатались.

Конечно, он изменился сильно, война была для него страшным потрясением. Ведь он свято верил, что мы «малой кровью, могучим ударом на чужой территории» разобьем любого врага, и вдруг вот такое отступление и огромные жертвы.

- Hе секрет, что М.А. Шолохов во время войны обращался к И.В.Сталину с просьбой о встрече. Что он хотел сказать Верховному главнокомандующему?

Вот на этот вопрос, кроме него, уже никто не может ответить. Встреча не состоялась. Видимо, отцу хотелось рассказать Сталину, как все на самом деле было, когда началась война, какие потери мы несли, о том, что видел на Западном фронте под Москвой. Может быть, так, не знаю.

- Можно ли назвать что-то такое, что писатель вынес как главное из этой войны? Всегда ли он верил в Победу?

В Победу он верил всегда. И главное, что он вынес из этой войны - еще больше усилилась его любовь к народу, к людям, которые все могли перенести, преодолеть, жертвовали жизнью ради своей страны.

- Творческие люди обычно мыслят образами. Что было для него символом войны и символом Победы?

Hаверное, об этом можно судить по «Судьбе человека»: символ победы и есть наш народ, наш солдат, который все вынесет. Он всегда был победителем.

- Каким вам вспоминается отец тех лет чисто внешне: шла ли ему военная форма, имел ли он оружие и какое, надевал ли он форму полковника Красной Армии после войны?

Отец носил форму так же, как и военные. Она ему очень шла. Он всегда был подтянутым и внутренне очень дисциплинированным, и оружие тогда у него, конечно, было. Ему и Конев, и другие маршалы дарили оружие на фронтах, когда он бывал у них. У него были маузер, вальтер, наган. Hу и автомат ППШ был, который всегда лежал в машине. Отец ведь на Юго-Западе ездил на своей машине по фронтам со своим водителем Василием Яковлевичем Поповым. И форму он носил до самого приказа о демобилизации в 1946 году.

- Светлана Михайловна! Как сложилась ваша личная судьба в послевоенные годы?

Я ведь вышла замуж за военного моряка, да еще за пограничника. Поэтому судьба нас мотала по всем морским границам Советского Союза, начиная с Прибалтики, кончая Севером. Были в Заполярье, на Камчатке, в Грузии.

В Прибалтике и тогда было трудно устроиться работать, потому что я не знала местного языка. Hо в Таллине я работала. Это было первое мое место работы. Таллинский педагогический институт, кафедра русского языка и литературы. Я приехала, тогда еще комсомолкой была, только что окончив Ленинградский университет, филфак. Пришла становиться на комсомольский учет, в республиканский ЦК комсомола. У них не было райкомов, там был один ЦК. Посмотрели, что я филфак окончила, а у них не хватало преподавателей на кафедре русского языка и литературы, и меня просто туда направили. Я получила такую «нагрузку». Это было весной, а мне приступать к работе надо было с 1 сентября. Hе было ведь учебников, мне дали курсы: теория литературы, детская литература и литература XVIII века. И я уехала в Ленинград, в «публичку», сидела там полгода, создавала свои разработки по всем курсам. В общем, я читала все эти курсы и у заочников, и у очников.

Потом мужа переводили, мы уехали. И так без конца. Hа Камчатке я работала сначала в школе, затем в филиале Хабаровского пединститута. А потом, когда второй раз попали на Камчатку, я уже работала в «Камчатской правде» корреспондентом. Ездила по Камчатке в командировки.

Вообще-то сначала поступала я в Московский университет на химический факультет, окончила 3 курса, но затем на занятиях отравилась бромом, дыхательные пути обожгла, и мне врачи запретили работать в химической лаборатории. Мне пришлось выбирать другой факультет. В это время я вышла замуж за А.М.Туркова, мы переехали в Ленинград. Там я поступила на филологический факультет Ленинградского университета, на первый курс, где училась с 1946 по 1952 год. После меня сразу и направили в Эстонию. И у меня, недавней студентки, учились, в том числе и учителя-заочники с 20-летним стажем.

Вот так и сложилась моя судьба после войны. Потом нас в Москву переводили, в Грузии мы были 2,5 года, а все последние годы, вплоть до смерти мужа, жили в Ленинграде. После этого я уехала в Москву, работала в ИМЛИ некоторое время, а потом решила переехать домой, в Вешенскую. Теперь живу здесь, работаю в музее.

- Вспоминал ли и как часто М.А. Шолохов войну? Выделял ли он из общей массы людей фронтовиков? Ведь он сам был офицером-фронтовиком.

Он всегда очень трогательно, с огромной любовью и уважением относился к солдатам. Если письмо было от солдата, то ясно было, что просьба его будет по возможности выполнена. Сколько мог, он помогал им. А денег после войны фактически не было, потому что переиздавали тогда мало. Hо я знаю, что двоим отец высылал каждый месяц стипендии. Одному он посылал в Красноярск, а другому - не помню. Оба они призывались на фронт из вузов, а после войны хотели закончить обучение, обратились к Шолохову как к последней надежде. Hе помню их фамилии, но факт такой был. Многие считали, что ему это легко дается, что он «миллионер», а он и нам порой не мог помочь, когда мы учились.

Он до конца себя считал военнообязанным. Какая-то военная жилка где-то в нем жила. До войны еще он носил полувоенную форму. Так что привычными для него были и гимнастерка, и брюки-галифе, и сапоги.

- Фронтовики-станичники провели в феврале 2005 года встречу, посвященную двум юбилеям, и назвали ее «М.А. Шолохов - земляк, однополчанин, фронтовик». Что бы вы хотели сказать тем, кто помнит и чтит память о М.А.Шолохове, особенно в дни 60-летия Победы и его предстоящего юбилея.

Я хочу сказать огромное спасибо всем, кто помогал нам в эвакуации выжить, кто вместе с нами верил в Победу, всем, кто теперь чтит память отца, а не пытается очернить его самого и его творчество, его веру в светлое будущее своего народа.

Мне стыдно за тех мнимых друзей, которые пели ему дифирамбы, а потом, когда ветер повернул, поливали грязью. Многие никогда не виделись с ним, не общались, не были в Вешенках и, наслушавшись окололитературных сплетен, выплескивают и сейчас всю эту грязь на страницы газет, журналов, телепередач, с умным видом рассуждают о том, каким он был, сколько пил и т.д. Все это мерзко, но история все расставит по своим местам. Вернее, жизнь. Ведь историю нынче пишет каждый под себя. Теперь уже Власов - герой, а Гастелло и Матросов - ненормальные, и в Европу наша армия пришла не освободительницей, а «оккупантами»... Бог с ними, с этими недоумками от истории. Отец очень переживал приближение перестройки, и слава Богу, что не дожил до развала великой державы, до ее унижения.

Спасибо еще раз друзьям (их теперь почти не осталось, да и было не так уж много) за то, что помнят и издают его книги, что так торжественно готовятся отметить его 100-летие. Только кому это больше нужно: ему, после смерти, или нам, на чьи плечи легла нелегкая ноша перестройки и реформ? И что еще предстоит пережить нам с нашей многострадальной страной?

Видимо, нам чаще надо вспоминать тех, кто создавал славу нашей державы, кто ее поднимал на такую высоту, чтобы не потерять себя и страну где-то на задворках истории.

Вел беседу А. Кочетов

ст. Вешенская, Ростовская область.

Шолохов в Победу верил всегда
Беседа с дочерью великого русского писателя Светланой Шолоховой

Светлана Михайловна Шолохова - старшая дочь писателя, окончила филологический факультет ЛГУ им. А.А. Жданова, работала преподавателем в педагогическом институте, журналистом, редактором в издательстве «Детская литература», сотрудником ИМЛИ РАН, в настоящее время - ученый секретарь Государственного музея-заповедника М.А. Шолохова.
Накануне 60-летия Победы советского народа в Великой Отечественной войне и в преддверии 100-летия со дня рождения писателя мы попросили Светлану Михайловну ответить на несколько наших вопросов.

Светлана Михайловна! Когда-то поэт верно заметил, что «есть суровая правда цифр», - и эта правда в нашем случае звучит поистине символично: в один и тот же год и даже в один и тот же месяц отмечаются шестидесятилетие Победы над фашизмом и столетие со дня рождения М.А. Шолохова. В связи с этим хотелось бы спросить: чем стала Великая Отечественная война для Михаила Александровича Шолохова как писателя и человека, для всей семьи Шолоховых?
- Как и для всех людей - страшной трагедией. Потерей близких, потерей всего самого дорогого. А для отца еще и сильнейшим нервным потрясением, потерей архива и библиотеки, контузией, от которой впоследствии он так и не оправился.
- Накануне войны вы были старшеклассницей Вёшенской школы. Как вам вспоминается предвоенная обстановка в станице?
- Вёшенская школа по составу преподавателей, их опыту была одной из лучших в районе, а может быть, и в области. Учителя Тимофей Тимофеевич Мрыхин, Лукия Андреевна Мрыхина, Надежда Андреевна Солдатова, Георгий Зиновьевич Лосев и другие с поразительным бескорыстием учили своих подопечных, не считаясь с личным временем, оставаясь иногда часами, втолковывая и разбираясь, чуть ли не по глазам определяя, понял ученик или не понял. В школе ставились спектакли, концерты, работала масса кружков, хорошо была поставлена физическая подготовка. Казалось, после всех потрясений мы только начинали жить: был в станице театр, приезжали артисты. И мы принимали участие во всех кружках, походах, мероприятиях - везде. Наши родители нас не ограничивали.
- Как было встречено в Вёшенской, на Дону, известие о начале войны? Как встретили это известие Михаил Александрович, Мария Петровна?
- По-моему, это даже не было неожиданностью. Потому что, когда мы были в Эстонии, только что присоединенной, и возвращались с папой и мамой в начале 1941 года через Москву, в Александровском саду уже копали какие-то окопы. Обстановка была тревожная, все жили в ожидании чего-то, может быть, не войны, а каких-либо событий, а может, и войны. Поэтому известие о войне, с одной стороны, было неожиданностью, а с другой стороны, не думалось, что это будет так скоро. Сообщение в Вёшенскую пришло, как и повсюду, - по радио выступал В.М. Молотов.
- Когда ваша семья эвакуировалась из прифронтовой станицы? Кем, как и куда была организована эта эвакуация? Где в это время был архив писателя? Какими были условия жизни в тылу?
- Я в это время работала в колхозе (тогда все старшеклассники работали в колхозе), в Колундаевке. С самого лета работали на прополке, потом убирали, дело дошло до подсолнечника, а это уже был октябрь. Где-то 12 или 13 числа за мной приехал на папиной машине шофер, Василий Яковлевич Попов, сказал: «Поехали домой, ваша семья будет эвакуироваться». 14 октября мы выехали из Вёшенской в направлении на станицу Слащевскую, потом к Волге. Возле Камышина переправились на ту сторону и остановились в Николаевке. Было три машины. Две папины легковые. Одна - старый-старый «форд», а вторая «ЗИС-101», длинный такой красивый лимузин. В эвакуацию поехали мамины сестры с детьми, бабушки, народу было много, поэтому машины были битком забиты. А вот кто выделил грузовую машину для вещей, не знаю, райпо или кто-то еще. Но особенно никаких пожиток не брали. Почему? Потому, что нам не верилось, что немцы могут дойти до Вёшенской. Далеко было, и мы думали: уезжаем, потому что папа на фронт уходит, а нас должен вывезти. Не ожидали мы такого, хотя немцы 14 октября были уже под Москвой.
Мы остановились в Николаевке. Нам сначала дали «квартиру» над гауптвахтой. Там был какой-то гарнизон, где командиром был Мкртчян, он муштровал каких-то солдат. В этой квартире мы прожили недолго, нам довольно быстро подобрали дом, потому что детские сады позакрывались все и освободился детсадовский домик. Нам его дали, потому что нас эвакуировалось около 20 человек всего. С нами еще была семья В.Я. Попова. Ничего мы с собой особенно не взяли. Все осталось дома, в Вёшенской. И дом так простоял до 1942 года, до июня все было в целости и сохранности. Никто его не охранял, все было просто замкнуто. Мы же приехали в июле 1942 года назад, в Вёшенскую, только наша семья, на одной машине. Приехали, а потом пришлось отсюда быстро уезжать под бомбежкой…
В Вёшенской после возвращения мы прожили дней десять. И вдруг через базковскую гору к станице, к деревянному мосту через Дон пошли машины. Машины огромные, саперные, их было много. В Вёшенской под каждым кустом стояли машины, солдаты вокруг них. Пришел к папе какой-то военный (по-моему, это был Князев) и говорит: «Что же вы сидите? Немцы уже под Россошью!» Мы сказали, что слушали до этого известия и там передали, что немцы отступают. «Немцы идут к Вёшенской, а мост на этом участке остался единственным на Дону, значит, все части будут эвакуироваться через него, и, возможно, скоро начнется бомбежка!».
Рядом с деревянным мостом был наведен еще один мост, понтонный. Крупные машины по нашему мосту пройти не могли. Утром мы пошли к Дону посмотреть. По мосту двигались танки, машины огромные. Какой-то военный нам сказал: «Идите отсюда по домам и носа не высовывайте. И близко чтобы не подходили к мосту». Видимо, они уже ждали бомбежки. Скопилось огромное количество техники на том берегу, в излучине, между Базками и Вёшенской.
Когда мы пришли домой, буквально через полчаса отец, услышав специфический гул, сказал, что летят немецкие бомбардировщики. И действительно, со стороны Базков появились три, по-моему, самолета. Мама нас сразу же, малышей всех и бабушек, - в погреб. Погреб во дворе обычный, где картошка, капуста хранились - всех туда, а мы с подругой, вспомнив, как нас учили на уроках по военному делу, спрятались в тень, прижались к леднику с теневой стороны и смотрим, как отрываются от самолета и летят вниз бомбы. И вот там примерно, где почта теперь, раздались первые взрывы. Отец с Луговым лежали под забором прямо во дворе. Отец увидел, что мы стоим, и крикнул, чтобы спускались в погреб. Когда самолеты улетели, он предположил: «Сейчас они дозаправятся и оттуда же, со стороны Миллерово, прилетят еще раз. Собирайтесь, и быстрее!». Мы погрузились и выехали в сторону хутора Солонцовского. Там остановились, огляделись. Анна Петровна, тетя наша, как была в фартуке, так в нем туда и приехала. Отец говорил, что главное - взять с собой документы, а у нее в кармане фартука оказалась только катушка ниток. Отец сказал: «Вечером вернемся и заберем все необходимое».
- Когда и как узнал М.А. Шолохов о том, что немецкой авиабомбой убита его мать? Сумел ли он вернуться в Вёшенскую ко дню ее похорон? Где вы находились в те трагические дни июля 1942 года?
- Бабушку он хотел забрать сразу, но она сказала: «Нет, корова придет, цыплята разбегутся… Вечером за мной приедешь, тогда и я с вами поеду». Пока мы ехали в Солонцовский, немецкие самолеты вернулись, и началась вторая бомбежка. Именно в ней бабушка погибла. Бомба попала прямо в сарай на скотном дворе, а она там рядом была, и ее посекло осколками. Отец собирался ехать вечером забирать ее, взять зимние вещи, ведь мы уехали в том, в чем были, и тут какой-то человек на лошади прискакал в Солонцовский, сказал: «Михаил Александрович, ваша мать погибла». Отец тут же вернулся в Вёшенскую и возвратился к нам только в десять вечера. Обстановка была такой, что бабушку успели похоронить прямо во дворе, на огороде. Сделали могилку, а потом, в 1944 году, перезахоронили на Вёшенском станичном кладбище.
Мы вернулись в Николаевку, немцы в это время стали прорываться к Сталинграду, и отец нас повез в Казахстан. Ехали через степь. Дали ему в Николаевке две грузовые машины, и мы на них, все 22 человека, уехали в Дарьинку - село в 30 км от г. Уральска. Когда приехали туда, увидели саманные хаты, вросшие в землю, ни одного большого дома, только школа и кинотеатр одноэтажный. Зелени никакой, голая степь. Тетки как заревели… Там я окончила 10 классов дарьинской школы, казахский язык учила. А в 1943 году я одна уехала поступать в Москву в университет. Семья наша переехала в Камышин, а из Камышина уже возвращались домой в 1944 году.
- Когда Михаил Александрович узнал об утрате своего архива и библиотеки? Предпринимал ли он какие-либо меры для их поиска по горячим следам или после?
- Когда мы первый раз уезжали где-то 14 октября 1941 года, то с собой мы фактически ничего не могли взять, и надо было архив сохранить. Отец заказал дубовые ящики примерно 120 на 80 см из толстых досок. Изнутри их обили клеенкой, которую сняли со столов. В один из ящиков он свой архив сложил, но не весь, конечно, только основное. Было и еще, вариантов-то много было по каждой главе, по каждой книге. Он взял основное, а остальное оставил в письменном столе, как и было. Библиотеку взять с собой, конечно, тоже не могли.
Когда мы приехали в июле 1942 года, все было целое, потому что в Вёшенской оставались Владимир Александрович Шолохов и Иван Петрович Громославский. Их оставляли здесь, в станице, на тот случай, если надо будет организовывать партизанскую войну. Они ведь местные, все знают. Потом дядю Володю мобилизовали в 42-м.
Ящики были зарыты в сеновале, возле которого была убита бабушка. А когда приехали, сначала ящик с утварью раскопали. В нем (в другом был архив) были сковородки, кастрюли - надо же детям на чем-то готовить. На следующий день после нашего приезда пришел к отцу начальник Вёшенского НКВД и сказал: «У здания райкома стоит машина, грузится райкомовский архив. Они погрузят свой и ваш архив заберут, чтобы отправить в безопасное место». Поскольку ящик нам в машине невозможно было везти из-за ограниченности места, отец его и отдал. Ну и, как обычно, по своей доверчивости ни расписки не взял, ничего. И все. Куда его увезли? Или его разбомбили? Или его выбросили?.. Вот так и пропал архив, а библиотеку растащили на самокрутки, на курево. Хотя кто-то из военных позднее в письме сообщал, что якобы в Вёшенскую приезжал какой-то офицер со Сталинградского фронта. Командующий специально выделил ему грузовик, чтобы перевезти библиотеку Шолохова. Ни подтвердить, ни опровергнуть это теперь невозможно. Отец писал П.К. Луговому насчет архива своего, что, мол, цел ли архив, цела ли библиотека и что осталось в доме? Что Луговой ему отвечал, я не знаю. Так что попытки искать были, но безрезультатны.
- Нельзя не вспомнить телеграмму М.А. Шолохова наркому обороны страны в июне 1941 года, пребывание писателя на фронтах, в действующей армии. С какими впечатлениями и как часто он наведывал семью? О чем рассказывал? Находил ли время писать?
- Как часто приезжал Михаил Александрович с фронта, сказать трудно. Приезжал, чтобы вывезти семью из эвакуации. Потом прилетал в Николаевку уже после контузии. Сталин лично дал ему три месяца отпуска на лечение. Приглашал тогда его в Грузию, но отец сказал, что поедет к своим. И со страшной контузией был в Николаевке, в это время не мог ни есть, ни пить. А так он возвращался домой короткими «набегами», потому что он был спецкором «Правды», «Красной Звезды» и «Совинформбюро». Его часто вызывали в Москву то одни, то другие, то третьи на совещания.
В частности, в 1941 году почему он не попал в окружение под Москвой? Его, Фадеева и Петрова вызвал на какое-то совещание в Москву Щербаков. Он курировал тогда творческие организации, в том числе и Союз писателей. И только они уехали в Москву, как котел замкнулся, и из него уже невозможно было выбраться. Поэтому напрасной была обида Матильды Емельяновны Кудашевой на то, что отец не вызвал Василия Михайловича с фронта, чтобы забрать у него рукопись «Тихого Дона». Он не мог вызвать его, потому что сам был на этом фронте, где-то очень близко. И так получилось, что Василий Михайлович попал в окружение. В.М. Кудашев был страшно близорук, кроме того, очки у него разбились, и он был практически слепой, не знал, куда бежать. Попал в плен и умер где-то в 1944 году в концлагере. Долго искал его отец, искала его Матильда Емельяновна, а потом нашелся человек, который был вместе с ним в плену. Он и рассказал об этом Матильде Емельяновне.
Вообще на отца военные действия производили страшное впечатление. Даже после войны еще долгое время он ночью вскрикивал, вскакивал. Видимо, ему снилось все то, что он видел на фронте.
- Шолохов, несомненно, был в курсе положения дел на фронтах. Давал ли писатель оценку положения дел на различных участках фронта? Отмечал ли в ту или иную сторону усилия литработников, писателей в то время?
- Он человек штатский, оценки давать не мог, но видел, как зачастую напрасно гибли тысячи наших солдат, и, конечно, не мог не реагировать, у творческих людей нервы более обнажены, что ли…
Работу писателей на фронтах ценил высоко, считал очень необходимой.
- Дороги М.А. Шолохова на фронтах, какими были они? Сделали ли они его другим, и если да, то какими были эти изменения?
- Он побывал и на Северном, и на Западном, и на Юго-Западном фронтах. Был под Дебальцево, на Сталинградском фронте, в Кенигсберге. Он не находился постоянно, как Симонов, на фронте, а выезжал на какой-то участок, какое-то время был там, а потом его отпускали «отписываться». Кроме того, он работал уже тогда, с 1943 года, над главами «Они сражались за Родину», и они тогда сразу печатались.
Конечно, он изменился сильно, война была для него страшным потрясением. Ведь он свято верил, что мы «малой кровью, могучим ударом на чужой территории» разобьем любого врага, и вдруг вот такое отступление и огромные жертвы…
- Не секрет, что М.А. Шолохов во время войны обращался к И.В. Сталину с просьбой о встрече. Что он хотел сказать Верховному главнокомандующему?
- Вот на этот вопрос, кроме него, уже никто не может ответить… Встреча не состоялась. Видимо, отцу хотелось рассказать Сталину, как все на самом деле было, когда началась война, какие потери мы несли, о том, что видел на Западном фронте под Москвой. Может быть, так, не знаю…
- Можно ли назвать что-то такое, что писатель вынес как главное из этой войны? Всегда ли он верил в Победу?
- В Победу он верил всегда. И главное, что он вынес из этой войны - еще больше усилилась его любовь к народу, к людям, которые все могли перенести, преодолеть, жертвовали жизнью ради своей страны.
- Творческие люди обычно мыслят образами. Что было для него символом войны и символом Победы?
- Наверное, об этом можно судить по «Судьбе человека»: символ победы и есть наш народ, наш солдат, который все вынесет. Он всегда был победителем.
- Каким вам вспоминается отец тех лет чисто внешне: шла ли ему военная форма, имел ли он оружие и какое, надевал ли он форму полковника Красной Армии после войны?
- Отец носил форму так же, как и военные. Она ему очень шла. Он всегда был подтянутым и внутренне очень дисциплинированным, и оружие тогда у него, конечно, было. Ему и Конев, и другие маршалы дарили оружие на фронтах, когда он бывал у них. У него были маузер, вальтер, наган. Ну и автомат ППШ был, который всегда лежал в машине. Отец ведь на Юго-Западе ездил на своей машине по фронтам со своим водителем Василием Яковлевичем Поповым. И форму он носил до самого приказа о демобилизации в 1946 году.
- Светлана Михайловна! Как сложилась ваша личная судьба в послевоенные годы?
- Я ведь вышла замуж за военного моряка, да еще за пограничника. Поэтому судьба нас мотала по всем морским границам Советского Союза, начиная с Прибалтики, кончая Севером. Были в Заполярье, на Камчатке, в Грузии…
В Прибалтике и тогда было трудно устроиться работать, потому что я не знала местного языка. Но в Таллине я работала. Это было первое мое место работы. Таллинский педагогический институт, кафедра русского языка и литературы. Я приехала, тогда еще комсомолкой была, только что окончив Ленинградский университет, филфак. Пришла становиться на комсомольский учет, в республиканский ЦК комсомола. У них не было райкомов, там был один ЦК. Посмотрели, что я филфак окончила, а у них не хватало преподавателей на кафедре русского языка и литературы, и меня просто туда направили. Я получила такую «нагрузку». Это было весной, а мне приступать к работе надо было с 1 сентября. Не было ведь учебников, мне дали курсы: теория литературы, детская литература и литература XVIII века. И я уехала в Ленинград, в «публичку», сидела там полгода, создавала свои разработки по всем курсам. В общем, я читала все эти курсы и у заочников, и у очников.
Потом мужа переводили, мы уехали. И так без конца. На Камчатке я работала сначала в школе, затем в филиале Хабаровского пединститута. А потом, когда второй раз попали на Камчатку, я уже работала в «Камчатской правде» корреспондентом. Ездила по Камчатке в командировки.
Вообще-то сначала поступала я в Московский университет на химический факультет, окончила 3 курса, но затем на занятиях отравилась бромом, дыхательные пути обожгла, и мне врачи запретили работать в химической лаборатории. Мне пришлось выбирать другой факультет. В это время я вышла замуж за А.М. Туркова, мы переехали в Ленинград. Там я поступила на филологический факультет Ленинградского университета, на первый курс, где училась с 1946 по 1952 год. После меня сразу и направили в Эстонию. И у меня, недавней студентки, учились, в том числе и учителя-заочники с 20-летним стажем.
Вот так и сложилась моя судьба после войны. Потом нас в Москву переводили, в Грузии мы были 2,5 года, а все последние годы, вплоть до смерти мужа, жили в Ленинграде. После этого я уехала в Москву, работала в ИМЛИ некоторое время, а потом решила переехать домой, в Вёшенскую. Теперь живу здесь, работаю в музее.
- Вспоминал ли и как часто М.А. Шолохов войну? Выделял ли он из общей массы людей фронтовиков? Ведь он сам был офицером-фронтовиком.
- Он всегда очень трогательно, с огромной любовью и уважением относился к солдатам. Если письмо было от солдата, то ясно было, что просьба его будет по возможности выполнена. Сколько мог, он помогал им. А денег после войны фактически не было, потому что переиздавали тогда мало. Но я знаю, что двоим отец высылал каждый месяц стипендии. Одному он посылал в Красноярск, а другому - не помню. Оба они призывались на фронт из вузов, а после войны хотели закончить обучение, обратились к Шолохову как к последней надежде. Не помню их фамилии, но факт такой был. Многие считали, что ему это легко дается, что он «миллионер», а он и нам порой не мог помочь, когда мы учились.
Он до конца себя считал военнообязанным. Какая-то военная жилка где-то в нем жила. До войны еще он носил полувоенную форму. Так что привычными для него были и гимнастерка, и брюки-галифе, и сапоги.
- Фронтовики-станичники провели в феврале 2005 года встречу, посвященную двум юбилеям, и назвали ее «М.А. Шолохов - земляк, однополчанин, фронтовик». Что бы вы хотели сказать тем, кто помнит и чтит память о М.А. Шолохове, особенно в дни 60-летия Победы и его предстоящего юбилея.
- Я хочу сказать огромное спасибо всем, кто помогал нам в эвакуации выжить, кто вместе с нами верил в Победу, всем, кто теперь чтит память отца, а не пытается очернить его самого и его творчество, его веру в светлое будущее своего народа.
Мне стыдно за тех мнимых друзей, которые пели ему дифирамбы, а потом, когда ветер повернул, поливали грязью. Многие никогда не виделись с ним, не общались, не были в Вешенках и, наслушавшись окололитературных сплетен, выплескивают и сейчас всю эту грязь на страницы газет, журналов, телепередач, с умным видом рассуждают о том, каким он был, сколько пил и т.д. Все это мерзко, но история все расставит по своим местам. Вернее, жизнь. Ведь историю нынче пишет каждый под себя. Теперь уже Власов - герой, а Гастелло и Матросов - ненормальные, и в Европу наша армия пришла не освободительницей, а «оккупантами»... Бог с ними, с этими недоумками от истории.
Отец очень переживал приближение перестройки, и слава Богу, что не дожил до развала великой державы, до ее унижения.
Спасибо еще раз друзьям (их теперь почти не осталось, да и было не так уж много) за то, что помнят и издают его книги, что так торжественно готовятся отметить его 100-летие. Только кому это больше нужно: ему, после смерти, или нам, на чьи плечи легла нелегкая ноша перестройки и реформ? И что еще предстоит пережить нам с нашей многострадальной страной?
Видимо, нам чаще надо вспоминать тех, кто создавал славу нашей державы, кто ее поднимал на такую высоту, чтобы не потерять себя и страну где-то на задворках истории.

Книгу презентуют в Москве накануне дня рождения Виктора Черномырдина : именно он добился, чтобы рукопись была найдена и выкуплена у прежних владельцев. Корреспондент «Комсомолки» встретился с человеком, который знает о романе все: Александр Федорович Стручков, генеральный директор издательства «Московский писатель», вместе с дочерью Шолохова почти десять лет работал над восстановлением авторского текста «Тихого Дона». Шолохов не любил деепричастные обороты Рукопись «Тихого Дона», по которой на харьковской книжной фабрике «Глобус» сейчас печатают роман, Михаил Шолохов привез в Москву в 1929 году на комиссию по установлению авторства, а после передал своему близкому другу Василию Кудашеву. С того момента текст пропал на долгие 70 лет. Вдова Кудашева уверяла, что роман исчез во время переездов, но после ее смерти «Тихий Дон» неожиданно нашелся. - Мы сразу решили не редактировать текст Шолохова, а донести до читателя роман в первозданном виде вплоть до каждой шолоховской запятой, точки, тире, восклицания, вопрошения, ударения в словах, - рассказывает Александр Стручков. - Поэтому отказались не только от редактуры, но и от корректуры удостоверенного Шолоховым окончательного текста рукописи первых двух книг романа. К примеру, Михаил Александрович не считал необходимым выделять в запятых деепричастные обороты... То, как советские редакторы поступили с подлинным текстом «Тихого Дона», Александр Стручков считает настоящим варварством. Во время работы с первоисточником он и старшая дочь Шолохова, филолог Светлана Михайловна, выяснили, что из романа было выброшено более 1800 слов, внесено более 10 тысяч правок. Вычеркнули и подменили целые куски текста, а то, что осталось, правилось беспощадно по разумению редакторов, которые были весьма далеки от жизни и быта казаков ... Но восстановить все, увы, до сих пор не удалось - тексты некоторых глав не найдены. По мнению Александра Стручкова, страницы, в которых описана казнь Федора Подтелкова , следует искать в делах Вячеслава Менжинского или Генриха Ягоды - тогдашних руководителей ГПУ . Одна буква подменяла смысл Отличия между «Тихим Доном», растиражированным в советские годы, и подлинным текстом романа начинаются буквально с первых предложений: «Крутой восьмисажённый спуск между замшелых в прозелени меловых глыб, и вот берег: перламутровая россыпь ракушек, сырая изломистая кайма нацелованной волнами гальки и дальше, перекипающее под ветром воронёной рябью, стремя Дона». В советском варианте кайма была почему-то «серой». Александр Федорович приводит пример того, как замена всего одной буквы подменяла смысл написанного. Например, полковник Василий Чернецов , готовя бойцов к рубке с красногвардейцами, произносит: «НагнЁм!» После большевистской редактуры в печать вышло безобидное «НачнЁм». Большевиков нельзя нагнуть?! Или у Шолохова написано: «Степан добавил походное словцо», а в обсовеченном романе редакторы выдали: «Степан добавил похабное словцо». Еще пример: в оригинале «Чубатый глянул на офицера сдымящимся косым взглядом и хлопнув под ноги шапку разразился, в первый раз за свою бытность в полку, истошным криком». Редакторы заменили непонятный им эпитет «сдымящийся» (поднимающийся) на «задымленный». Идеологически неверной показалась советской цензуре XXV глава пятой части 2-й книги «Тихого Дона». В ней большевичка Анна Погудко мечтает, как заживет при социализме. Мечты у девушки простые: о герани на окне и канарейке в клетке. «По праздникам будем гостей созывать, и сами будем ходить к таким же почтенным обывателям. Ты будешь печь воскресные пироги, плакать будешь, если тесто не удастся. Сбережения будут...» Чтобы не разводить мещанство в советском обществе, главу эту из окончательной редакции романа удалили. Вставил Ленина «во вшивую тему» В черновике рукописи Александр Стручков нашел любопытную зарисовку о вожде мирового пролетариата. Рассуждения героев о том, не казак ли Ленин, Шолохов вставил между двумя репликами о вшах. «Чикамасов предложил ему ложиться с ним. Крестясь на сон грядущий, укладываясь, предупредил: - Ты, Илья Митрич , может, без опаски ложишься, так ты извиняй... У нас, дружок, вошки водются. Коли наберёшься не обижайся. С тоски такую ядрёную вшу развели, што прямо беда, кажная с холмогорскую тёлку ростом». Дальше следует диалог о «русских» корнях Ленина, а завершается он опять вшивой темой: «Бунчук уснул не скоро. Его и в самом деле густо обсыпали вши...» - Если бы это тогда разнюхали цензоры, Шолохову пришлось бы плохо... Эта вставочка есть в последующих изданиях, но Ленин там причесан редакторами. Шолохов - казак, и получается, что он ненавидел большевиков, ненавидел Ленина, потому и упомянул его в таком контексте. А редакторы правили текст, - с сожалением отмечает исследователь. Почему же Шолохов терпел издевательства над своим текстом? По словам Светланы Михайловны, когда-то отец с досадой сказал: «Я написал, а вы что хотите, то и делайте... Читайте внимательно «Тихий Дон», там все написано». - Шолохов был мудрый, он не ввязывался в драку с «академиками», иначе бы роман зарубили. Важно, что Шолохов написал «Тихий Дон» и сумел напечатать даже правленный в угоду того времени, когда обсовечивался русский язык, поэтому его читали взахлеб, - говорит Александр Федорович.

ПРЯМАЯ РЕЧЬ Светлана ШОЛОХОВА: «Нобелевскую премию отец потратил на путешествие в Японию» Старшая дочь писателя всю жизнь посвятила творчеству отца, она считается хранительницей его наследия, по сей день живет в Вешенской и покидать ее не собирается. - Светлана Михайловна, поедете в Москву на презентацию «Тихого Дона»? - Очень бы хотелось поехать, но не могу - возраст и здоровье не позволяют. Там будут мои внук и правнук, наверное. - Ваши внуки так же хорошо знают творчество Михаила Шолохова, как вы? - Не думаю, что настолько хорошо, но они читают, знают... - Удалось достать только авторскую рукопись двух первых книг «Тихого Дона», а третья и четвертая книги сохранились в каком-либо виде? - Нет, наш дом разбомбили, война все уничтожила. Рукописи пропали, как пропала его библиотека и дневники, которые отец вел. Рукописи двух первых томов сохранились только благодаря тому, что они были в Москве. - Вы были с отцом, когда он получал Нобелевскую премию. Что вас поразило тогда? - Пышность самой церемонии, огромное внимание к нашей делегации. Отец был единственным номинантом по литературе, во всех витринах магазинов были его портреты, продавались его книги - на английском, шведском, немецком. Его узнавали на улицах, не было прохода от журналистов. Папу с мамой принимал король Швеции Густав IV. - Наверное, вы готовились, шили какие-то особенные наряды... - Нет, мы не шили, просто купили в магазине в Финляндии . У нас в 65-м году купить вечернее платье, перчатки и прочее было просто невозможно. Нас пригласили в посольство, сказали, что необходимо для церемонии. Отцу пришлось шить фрак - в Финляндии в «Стокмане». Деньги на покупку вечерних нарядов отец занял у нашего посла, а на обратном пути из премии отдал. - Как распорядился Михаил Александрович Нобелевской премией, была ли у него такая возможность? - Он, как хотел, свозил всю семью в Японию. Мы были по нескольку раз в Италии , Франции , Дании , Норвегии , Швеции, Финляндии. Европу он знал хорошо, Восток - нет, ему было интересно, тем более что японцы его давно приглашали. К нему до войны приезжала японская корреспондентка, которая всю жизнь ему писала. Когда мы в 1966 году приехали, она нас встречала уже старенькая. Мы провели в Японии больше месяца. Мама, папа, мы, с нами были двое из Союза писателей. Папа взял Лукина , своего первого редактора. Так что у нас там была большая компания. А когда мы приехали из Японии, отец заболел, ездить по нашим дорогам было очень тряско, он купил «Мерседес», но подарил его Саше (старший сын Шолохова), а сам ездил на «Волге». Наталья АМИРХАНЯН («КП» - Харьков») КСТАТИ

«Тихий Дон» трудно читать без словаря. Редакторы нового издания дали разъяснения в сносках по тексту более четырех тысяч слов - малоупотребительных, а также слов и речений верхнедонского казачьего говора с указанием ударений. ИЗ ДОСЬЕ «КП» Светлана Михайловна ШОЛОХОВА родилась в 1926 году. Она филолог. В разные годы работала журналистом, преподавателем, работала в Шолоховском музее. Именно она шесть с половиной месяцев вычитывала выкупленную рукопись «Тихого Дона». Наталья АМИРХАНЯН («КП» - Харьков») Фото предоставлено Александром Стручковым. Обсудить эту тему вы можете на нашем сайте.

Корреспондент «ФАКТОВ» побывала на родине писателя, где с размахом отметили 100-летний юбилей классика советской литературы

На празднование столетия Михаила Шолохова в минувшие выходные в станицу Вешенскую, где писатель прожил большую часть жизни, съехалось невиданное количество гостей - более 100 тысяч! В этот раз хозяевами традиционного фестиваля «Шолоховская весна» были московские организаторы, поэтому готовился он с российским размахом. Под руководством режиссера-постановщика Бориса Краснова на берегу Дона соорудили сцену, на которой был воссоздан интерьер Колонного зала Дома союзов со всеми шестнадцатью огромными подвесными люстрами. Поражал воображение и праздничный фейерверк.

Недостатка в казачьем колорите не было: казаки в полной амуниции разъезжали на лошадях, а казачки распевали озорные песни в куренях, как грибы, буквально выросших за ночь на улицах станицы. Многотысячная толпа сметала с прилавков спиртные напитки и, несмотря на тучи лютующей мошкары, веселилась до утра на дискотеке. Кстати, больше всех от мошкары пострадал побывавший накануне в Вешках Владимир Путин. Станичники говорят, что в Москву он отбыл с заплывшим левым глазом и распухшими ушами.

«Мог ли неопытный юнец написать такую мудрую, жизненную книгу?»

В праздничной суете как-то забылось, что Михаил Шолохов был противником пышных торжеств и не любил отмечать юбилеи. Знал: те, кто сегодня поют дифирамбы в его честь, завтра будут обвинять в плагиате и поливать грязью. После смерти писателя полемика вокруг авторства «Тихого Дона» разгорелась с новой силой. В российской прессе то и дело появляются новые предположения и домыслы. Поэтому наследники писателя общаются с прессой неохотно, а его сын Михаил Михайлович и вовсе зарекся давать интервью. Но для «ФАКТОВ», несмотря на страшную занятость в торжествах, сделал исключение. В беседе приняла участие дочь Шолохова Светлана Михайловна. Благо, наводнившие ее квартиру гости освободили гостиную, где ночевали… прямо на полу.

Обвинения обрушились на отца сразу после выхода первых книг «Тихого Дона», - вспоминает Светлана Михайловна. - Он очень переживал, пытался защищаться. Не найдя поддержки у писателей, достаточно авторитетных для того, чтобы расставить все точки над «ч», потребовал создать специальную комиссию. Возглавила ее Мария Ульянова - сестра Ленина, работавшая ответственным секретарем в газете «Правда».

Проведя расследование, комиссия дала заключение: автором «Тихого Дона» является Шолохов, и никто иной. Но это не удовлетворило «собратьев по перу». В литературных кругах только и разговоров было: мог ли неопытный юнец написать такую мудрую, жизненную книгу? После этого отец сказал, что больше никогда не станет доказывать, что он не верблюд - бесполезно это.

После того как в 1965 году он получил за «Тихий Дон» Нобелевскую премию, снова появились обвинительные статьи в газетах. Отец уже не так сильно переживал, но было обидно: за него, члена ЦК Компартии, никто из коллег, которых считал своими друзьями, не вступился! Он умирал от рака и уже не мог защитить себя сам. А ведь чтобы остановить поток клеветы, достаточно было одного веского слова…

Масла в огонь подлила история с находкой рукописей первых двух книг в квартире Василия Кудашева, приятеля Михаила Александровича. Дескать, писатель знал, где хранится его рукопись, но не спешил забирать. Почему Шолохов не искал рукопись там, где сам же и оставил?

Да потому что жена Василия Кудашева скрывала, что эта рукопись у нее! - Светлана Михайловна с трудом скрывает охватившие ее эмоции. - А что пишут: мол, Шолохов знал, что рукописи у нее, - вранье! В 1929 году, когда была создана комиссия по обвинению в плагиате, отец привез в Москву здоровенный фанерный чемодан с рукописями «Тихого Дона». Тащить его обратно в станицу не захотел и оставил на хранение Василию Кудашеву - самому близкому своему другу. Забирать не торопился, потому что не дорожил рукописями.

Во время войны Василий Кудашев погиб, но успел передать просьбу вернуть чемодан Шолохову. Отец еще был жив, когда мы спрашивали вдову Кудашева о рукописях. Матильда Емельяновна ответила, что они… пропали. Мол, во время войны в квартире жил какой-то полковник, и он якобы мог забрать. Может, у нее взыграла давняя ревность к отцу? Ведь когда он бывал в Москве, Кудашев мог неделями не появляться дома. А когда отец приглашал приятеля в Вешки, тот никогда не брал с собой жену.

«Личного самолета, как и парохода, у отца никогда не было»

Журналист Лев Колодный проведал, что рукописи находятся у Матильды Емельяновны. Объяснил вдове, чего они стоят. Помог ей обменять квартиру, провел телефон, обещал огромные деньги, если рукопись уйдет за границу. Но продать ее Матильда Емельяновна не успела - скоропостижно скончалась. А через полгода так же внезапно ушла вслед за матерью и дочь, которая должна была вступить в права наследства. Шолоховы к тому времени уже знали, где рукопись. Знакомые рассказали, что копии нескольких листов «Тихого Дона» хранятся в любительской коллекции в Австрии.

Наследников у Кудашевых не было, и приятель Шолоховых, сотрудник Федеральной службы безопасности, помог отыскать дальнюю родственницу, даже не знавшую, что стала владелицей московской квартиры и хранящейся там рукописи. Обладательница ценных бумаг запросила за них 50 тысяч долларов. Таких денег у наследников писателя не нашлось, и рукопись в 1999 году приобрел Институт мировой литературы имени Горького. Специалисты провели детальную экспертизу, подтвердившую: автор «Тихого Дона» - Шолохов.

Говорят, Михаил Александрович был обласкан советской властью: жил в роскоши, дачу в Вешенской ему построили на государственные деньги, даже личный самолет и теплоход предоставили.

Вздор! Личного самолета, как и парохода, у отца никогда не было, - вступает в беседу сын писателя Михаил Михайлович. - Когда Совет Министров принял решение построить для писателя Шолохова дачу под Москвой, отец возразил: «Зачем же мне дача под Москвой, если у меня фашисты дом в Вешках разбомбили? Моей семье жить негде. Помогите построить дом в станице». Строительные материалы, из которых должны были возводить дачу, везли из столицы. Расходы по перевозке отнесли на счет отца с выплатой в рассрочку из гонораров. Но привезенных стройматериалов на дом не хватило - пришлось достраивать за свой счет.

Шолохова ведь много печатали и в СССР, и за рубежом, награждали государственными премиями. Куда же уходили деньги, если их не хватало на постройку дома?

Отец легко расставался с деньгами. Мог за несколько дней прокутить с приятелями или малознакомыми, но чем-то заинтересовавшими его людьми весь свой гонорар. За угощение всегда платил сам, хотя пил и ел мало. В очередной раз оставив семью на скудном пайке, оправдывался перед матерью: «Деньги карман мне жгут. Ты посмотри, как люди кругом живут!» Ему приходили сотни писем с просьбой помочь деньгами, и отец редко кому отказывал.

«Оставшихся от Нобелевской премии денег хватило еще на «Мерседес» - большую редкость по тем временам»

Ленинскую премию, присужденную Михаилу Шолохову в 1960 году, писатель отдал на строительство школы в станице Каргинской, где когда-то учился сам. Когда же Михаил Александрович удостоился Нобелевской премии, письма с просьбами о помощи полетели в Вешенскую в таком количестве, что почтальоны доставляли их по нескольку сумок в день. Секретарь писателя Андрей Зимовнов подсчитал, что только за

10 месяцев 1965 года просьб о помощи прислали на сумму… 1 миллион 250 тысяч рублей!

Нобелевская была единственной премией, потраченной на нужды семьи, - вспоминает Михаил Михайлович. - По тогдашнему курсу эта сумма составляла 56 тысяч рублей. Отец поставил цель показать нам, детям, мир. Мы побывали в Японии и почти во всех европейских странах. Оставшихся денег хватило еще на «Мерседес» - по тем временам это была большая редкость. Из Германии машину гнали своим ходом до самой станицы. Но отцу не понравилось разъезжать в «Мерседесе». Для Шолохова переоборудовали УАЗ-469, на котором он ездил последние годы на охоту и рыбалку.

А правда, что на охоту и рыбалку Михаил Александрович всегда брал жену, Марью Петровну?

А то! Мама с пяти лет с дедом на охоту ходила и стреляла не хуже отца, иной раз дичи больше него добывала, - подключается Светлана Михайловна. - Но на охоту отец ходил не с одной, а с двумя женщинами! Анна Антоновна, или, как мы ее называли, баба Нюра, пришла к нам в 1930 году, чуть живая, опухшая от голода, и до последних дней прожила в доме на правах члена семьи. И страшно обижалась, если родители не брали ее с собой на охоту. Дичи отец с мамой стреляли много: 20-30 гусей, уток. Баба Нюра из потрошков готовила казачью лапшу: варила пупки, печенку, лапки, а потом в бульон бросала лапшу, замешанную на одном яйце. Вкуснотища!

В Вешках любят рассказывать, как Хрущев, гостивший у Шолохова, отведал стерляжьей ухи, приготовленной бабой Нюрой. Да так уха ему понравилась, что Никита Сергеевич хотел забрать бабу Нюру в Москву, а своего кремлевского повара оставить в Вешках для обучения премудростям казачьей кухни.

Прослышав о хлебосольности Михаила Александровича, приехать к писателю собирался и Брежнев. Шолохов Леониду Ильичу… отказал, несмотря на то, что во время войны им пришлось как-то спать под одной шинелью.

Однажды, когда отец был на фронте в качестве военного корреспондента «Правды», ночь застала его в разрушенном немцами Дебальцево, - говорит Михаил Михайлович. - Во всем городе осталось одно уцелевшее здание - сберкасса. Здесь отец встретил какого-то полковника, который тоже искал место для ночлега. Одну шинель они расстелили на столе, другой укрылись, а утром разъехались каждый в свою сторону. Через много лет, когда Брежнев стал видной фигурой, отец узнал в нем того самого полковника. Как-то Брежнев позвонил отцу в Вешки и намекнул, что хотел бы побывать на Дону, в казачьих краях. На что отец ответил: «Не время сейчас, Леонид Ильич, гостей принимать. Засуха у нас. Ни охоты, ни рыбалки - что вам здесь делать?»

Кто бы еще посмел отказать генсеку? Но Шолохову Брежнев был неинтересен как личность, потому и не позвал. А вот Сталина уважал. И не потому, что боялся. Во время репрессий по просьбам Шолохова «вождь народов» освободил почти полторы тысячи вешенцев. А когда среди станичников начался голод, писатель добился почти невозможного: Сталин прислал истощенным донским казакам 160 тысяч пудов зерна! Когда началось развенчание культа личности Сталина, Михаил Александрович бросил фразу, ставшую крылатой: «Да, был культ, но была и личность».

Пять лет Михаил Александрович сгорал от страшной болезни - рака горла. Но ни разу себе не разрешил сделать обезболивающий укол. Почему?

Говорил, что не хочет лишать себя последних мгновений общения с людьми, - вздыхает Светлана Михайловна. - Мы пытались уговорить его хотя принимать таблетки, но не тот он был человек. Когда ему давали таблетки от диабета, проверял, не подложили ли лишнюю. Отец не хотел чувствовать себя больным, поэтому наотрез отказался садиться в больничное кресло-каталку. Приходилось возить его на вращающемся кресле из кабинета. Несмотря на запрет врачей, он до последних дней курил крепчайшие французские сигареты «Голуаз».

Это были единственные сигареты, не вызывавшие у отца приступов удушливого кашля - последствий контузии. В 1942 году военный самолет, на котором отец летел в Куйбышев, где находилось Совинформбюро, потерпел аварию. В живых остались только летчик и отец. У него сильно пострадала грудная клетка, сместились все внутренние органы. Первое время после аварии он даже есть не мог.

В 1984 году Михаила Александровича не стало. Незадолго до смерти в разговоре с сыном он обмолвился, что не хочет, чтобы его романы экранизировали: «Если фильм будет поставлен удачно, люди перестанут читать книги». Но книги читают и смотрят фильмы, снятые по произведениям писателя много лет назад. А в Вешках и близлежащих хуторах по сей день спорят, чей родственник стал прототипом того или иного казака из «Тихого Дона».

Как ни грустно, но в этих местах уже не осталось прежних донских казаков, воспетых Шолоховым. Сцена, увиденная на одной из улиц станицы, поразила меня до глубины души. Управляя Савраской, на телеге ехала пожилая женщина, а ее супруг устроился рядом в качестве пассажира. На дороге появилось двое прохожих: «Здорово, Петро! Куда путь держишь?» - «Жону в бальницу вязу»… - деловито ответил казак… лежа на телеге и не вынимая изо рта папиросу. «Переродился нонче казак», - сетовали казачки, рассказывая о житье-бытье в станице: мужики или пьют, или на диване отлеживаются, а семьи кормят жены. И завистливо добавляли: «У вас-то, в Украине, мужик рабочий. Потому как под каблуком у жены сидит». Конечно, «у сусчда й хата краща»…

Из таких жанровых сценок станичной жизни и брал писатель типажи для своих произведений. В самом же Шолохове не было и капли казачьей крови. Отец его родом из Рязанской области, а мать, Анастасия Даниловна, была, как здесь говорят, хохлушкой. Семью ее деда-крепостного помещик перевез из Черниговской губернии на Дон.

Отыскать украинские корни Шолоховых за давностью лет уже невозможно, - объясняет внук писателя Александр Михайлович, директор Государственного музея-заповедника Михаила Шолохова в станице Вешенская. - Недавно мы узнали, что в Черниговской области действует самодеятельный музей Шолохова. Написали запрос в Министерство культуры Украины. Нам ответили, что такого музея не существует.