Родился будущий юморист 2 мая 1859 года в Уолсоле (графство Стаффордшир). Среднее имя Джерома Клапки Джерома - вовсе не забавный псевдоним, отец так назвал его в честь своего друга-эмигранта, венгерского генерала Дьердя Клапки. Семья была небогатой - отцу Джерома К. Джерома не удавалось ни одно из многочисленных занятий, и к двухлетию мальчика он совсем разорился. Семья перебралась в лондонский Ист-Энд - район бедноты и рабочих, и, несмотря на трудности, Джерома отправили в классическую школу.

После смерти отца в 1871 году ситуация еще ухудшилась, и два года спустя мальчик бросил школу и устроился в железнодорожную компанию клерком. А 1875 году скончалась и мать, оставив его с сестрами. Джером работал школьным учителем, репортером, подручным стряпчего, актером...

Накопленные в театральной работе впечатления он выразил в первой книге 1885 года - "На сцене и за кулисами". Сборник забавных историй оказался успешным, и Джером в следующем году издает "Праздные мысли лентяя" - еще более популярную, и решает полностью посвятить себя писательству.

В 1888 году он женится, годом позже - селится в фешенебельном районе Челси с видом на Темзу. Здесь создается самая знаменитая его книга - "Трое в одной лодке, не считая собаки".

В 1892 году вместе с друзьями Джером организовывает иллюстрированный ежемесячный журнал "Лентяй" - он приобрел изрядную популярность и в нем печатались Марк Твен, Роберт Стивенсон, Брет Гарт.

В 1897 году финансовые трудности вынудили писателя оставить редакторство в пользу творчества - он пишет "Наброски лиловым, голубым и зеленым". Любитель путешествий, Джером подолгу жил в Германии, а в 1899 году посетил и Россию, которой посвящена одна из глав книги "Праздные мысли в 1905 году".

В 1900 году создается продолжение прославленных "Троих в одной лодке" - "Трое на четырех колесах". Пишет Джером немало и других произведений - романов и пьес, книг воспоминаний и очерков.
В 1914 году 55-летний писатель, отправляется добровольцем на фронт Первой Мировой войны, во Францию - там он доставлял раненых с боев на санитарной машине.
Сохранивший вкус к жизни до самого конца, писатель провел последние годы в графстве Букингемшир на собственной ферме под названием "Монаший уголок". Умер Джером К. Джером 14 июня 1927 года.
Яркий юмор и острая наблюдательность Джерома Клапки Джерома навсегда сохранит его в памяти благодарных читателей. Его меткие цитаты и афористичные замечания не теряют актуальности и по-прежнему интересны!

Джером Клапка Джером (Jerome Klapka Jerome , 2 мая 1859, Уолсолл, графство Стаффордшир - 14 июня 1927, Нортхемптон).

Ранние годы

Джером был четвёртым ребенком в семье Джерома Клэпа (англ. Jerome Clapp ), который позднее сменил имя на Джером Клэп Джером (англ. Jerome Clapp Jerome ). Отец Джерома был торговцем скобяными изделиями, а также проповедником без духовного сана. Помимо Джерома в семье было ещё трое детей: дочери Паулина и Бландина и сын Милтон, умерший в младенчестве. Джером, как и его отец, был зарегистрирован по имени Джером Клэп Джером. Второе имя, Клапка, появилось позднее (в честь венгерского эмигранта генерала Дьёрдя Клапки). Семья Джеромов обеднела после неудачных инвестиций в местную горнодобывающую промышленность. Частые визиты кредиторов в дом Джеромов были позднее ярко описаны им в автобиографической книге «Моя жизнь и эпоха» (англ. My Life and Times ).

Юный Джером хотел стать политиком или литератором, но смерть его родителей в 1872 году (Джерому тогда только исполнилось 13 лет), заставила его прервать обучение и искать работу. Он нанялся в «Лондонскую и Северо Западную Железнодорожную Компанию» (англ. London and North Western Railway ), где проработал четыре года, собирая уголь, валявшийся вдоль железнодорожных путей.

Актёрская деятельность и первые литературные труды

В 1877 году, под влиянием своей сестры Бландины, увлеченной театром, Джером решает попытать себя в актерском ремесле под сценическим псевдонимом Гарольд Кричтон (англ. Harold Crichton ). Он поступил в театральную труппу, пытавшуюся ставить низкобюджетные пьесы; часто постановки осуществлялись за счет самих актеров, которые самостоятельно оплачивали пошив сценических костюмов и изготовление реквизита. Позднее Джером с юмором описывал эти времена и свое полное безденежье в новелле «На сцене и за сценой» (англ. On the Stage - and Off ). Через три года безуспешных попыток пробиться, 21-летний Джером решает оставить актерскую профессию и поискать новое занятие. Он пробовал быть журналистом, писал эссе, сатирические рассказы, но в публикации большинства из них ему было отказано. В последующие несколько лет он был учителем, упаковщиком, секретарем адвоката. И, наконец, в 1885 году к нему пришел успех после публикации юмористической новеллы «На сцене и за сценой», которая «открыла двери» для последующих пьес и эссе Джерома. «Праздные мысли лентяя» (англ. «Idle Thoughts of an Idle Fellow» ), сборник юмористических эссе, был опубликован в 1886. 21 июня 1888 года Джером женился на Джорджине Элизабет Генриетте Стенли Мэрисс (англ. Georgina Elizabeth Henrietta Stanley Marris (a.k.a. Ettie) ), также известной как Этти. Свадьбу сыграли всего через 9 дней после развода Этти с её первым мужем. От первого брака у неё была пятилетняя дочка по прозвищу Элси (настоящее имя девочки тоже было Джорджина). Медовый месяц пара провела на Темзе, на небольшой лодке, что, как считается, в значительной степени повлияло на создание последующего и наиболее важного произведения Джерома - повести «Трое в лодке, не считая собаки» (англ. Three Men in a Boat (To Say Nothing of the Dog) ).

«Трое в лодке, не считая собаки» и дальнейшее творчество

Джером принялся за создание повести сразу после возвращения пары с медового месяца. Прототипами персонажей стали друзья Джерома Джордж Уингрэйв (George Wingrave ) (Джордж) и Карл Хеншель (Carl Hentschel ) (Гаррис). В новелле описана череда комичных ситуаций, в которые попадают друзья, а все события тесно переплетены с историей Темзы и её окрестностей. Книга была напечатана в 1889 году, имела оглушительный успех, и переиздается до сих пор. Популярность книги была настолько велика, что количество зарегистрированных на Темзе лодок возросло на пятьдесят процентов в последующий после публикации год, что в свою очередь сделало Темзу достопримечательностью для туристов. За первые двадцать лет было продано более миллиона экземпляров книги по всему миру. Также, книга легла в основу многочисленных кино- и телефильмов, радиопостановок, пьес, по её мотивам даже поставлен мьюзикл.

Финансовое благополучие, принесенное книгой, позволило Джерому целиком посвятить себя творчеству. Он создал несколько пьес, эссе и новелл, но повторить успех «Трое в лодке, не считая собаки» так и не смог. В 1892 году Роберт Барр пригласил Джерома в журнал «Лентяй» (англ. Idler ) на должность редактора (Джером сменил на этом посту Р. Киплинга). Журнал представлял собой иллюстрированное сатирическое ежемесячное издание для мужчин. В журнале печатались общедоступные к пониманию юмористические рассказы и пьесы, стихи и путевые заметки, книжные обозрения и интервью. В 1893 году он основал журнал «Сегодня» (англ. To-day ), но был вынужден оставить оба издания из-за финансовых трудностей и иска по делу о клевете.

В 1898 году короткая поездка по Германии вдохновила Джерома на написание романа «Трое на четырех колесах» (англ. Three Men on the Bummel ), продолжения «Трое в лодке, не считая собаки». В новом романе Джером отправляет тех же геров в заграничное велотурне. Книга имела успех, хотя и не такой громкий, как предыдущая. В 1902 году Джером публикает роман «Школьные годы Поля Келвера» (англ. Paul Kelver ), который признается многими, как автобиографический. Написанная в 1908 году, пьеса «The Passing of the third Floor Back» показала нового Джерома, более грустного и религиозного. Пьеса имела большой успех на английской сцене, но получила неодобрительные рецензии критиков. В частности, по мнению Макса Бирбома (англ. Max Beerbohm ) новая пьеса Джерома «отвратительно глупа» и словно написана «писателем десятого сорта».

В 1899 году Джером К. Джером посетил Россию; свои впечатления описал в статье «Русские, какими я их знаю» (в 1906 году издана на русском языке под названием «Люди будущего»).

Первая Мировая Война и последние годы жизни

В начале Первой мировой войны Джером попытался уйти добровольцем на фронт, но в силу возраста (Джерому было 56) в Британской армии ему отказали. Страстно желая служить хоть в каком-нибудь качестве, Джером устроился водителем скорой помощи во Французскую армию. Считается, что военный опыт, а также смерть в 1921 году его падчерицы Элси, угнетающе подействовали на состояние Джерома.

В 1926 году Джером издает свои мемуары «Моя жизнь и эпоха» (англ. My Life and Times ). Вскоре после этого его наградили званием «Почетный житель города Уолсолл» (англ. Freeman of the Borough ). В течение последних лет своей жизни, большую часть времени Джером провел в своем загородном доме в Эвилме (англ. Ewelme ), недалеко от Уоллингфорда (англ. Wallingford ).

В июне 1927 года по пути из Девона в Лондон у Джерома случился инсульт. Его положили в больницу Northampton General Hospital , где 14 июня 1927 года он скончался.

Джером К. Джером похоронен в Церкви Св. Марии (англ. St Mary"s Church ) в Эвилме, Оксфордшир. Рядом с ним похоронены Этти, Элси и его сестра Бландина. В городе Уолсолл открыт дом-музей Джерома, экспозиция которого посвящена жизни и творчеству писателя.

Книги Джерома переведены на многие языки мира. Русские переводы появляются уже в 1890-х годах.

Первым сборником рассказов автора стало издание «Told After Supper» (1891), получившее в переводе Марии Колпакчи говорящее название - «Пирушка с привидениями» (второй вариант, в переводе Инны Бернштейн, достаточно точно отражает английское название - «Истории, рассказанные после ужина»). Под обложкой читателя ждут несколько таинственных случаев с участием привидений, поведанных в сочельник героями рассказов.

Весьма примечательным вышел сборник «City of the Sea and Other Ghost Stories» , изданный в наши дни под редакцией Джессики Аманды Сальмонсон (Jessica Amanda Salmonson , американская писательница и редактор антологий). Он включил в себя практически все произведения Джерома, написанные в мистическом или сказочном, фэнтезийном ключе, плюс отрывок из эссе «The Angel and the Author» . Сборник разделён на две части, основу первой составил уже знакомый нам сборник «Told After Supper» , дополненный рассказами схожей тематики (в основном ghost stories - истории о привидениях), вторая часть отдана под рассказы, которые можно отнести к жанрам фэнтези и хоррора:

1. TOLD AFTER SUPPER & OTHER FUNNY BONES:

   «How the Stories Came to be Told»; «Teddy Biffles" Story-Johnson and Emily, or The Faithful Ghost»; «Interlude-The Doctor"s Story»; «Mr Coombes"s Story-The Haunted Mill, or The Ruined Home»; «Interlude»; «My Uncle"s Story-The Ghost of the Blue Chamber»; «A Personal Explanation»; «My Own Story»; «The Materialisation of Charles and Mifanway»; «Dick Dunkerman"s Cat»; «Whibley"s Spirit»; «A Pathetic Story»; «The Angel and the Author» (16 глава «The Ghost and the Blind Children»); «The New Utopia».

1. TALES OF FANTASY AND DREAD:

   «The Soul of Nicholas Snyders, or The Miser of Zandam»; «The City of the Sea»; «The Lesson»; «The Dancing Partner»; «The Snake»; «The Skeleton»; «The Philosopher"s Joke»; «The Passing of the Third Floor Back»; «The House of the Two Cedars»; «The Fiddle that Played of Itsel«f; «Clocks»; «Dreams»; «Silhouettes»; «Jerome Recalls a Ride in a Hansom Cab»; «The Woman of the Saeter»; «Malvina of Brittany».

За пределами этого сборника остались несколько рассказов, отрывков из романов и статья, имеющие отношение к фантастике: «Evergreens», «A Ghost Story» (рассказ, через год после публикации, был выпущен в составе романа «Novel Notes» , в 1992 году Джон Графтон включил его в состав антологии «Great Ghost Stories» - 10 лучших историй о привидениях, написанных в период с 1864 - 1912, о котором можно говорить как о Золотом веке для ghost stories ), «The Man of Science», «Our Ghost Party», «Tea-Kettles» .

Повесть «Трое в лодке, не считая собаки» (1889) обеспечила безбедную жизнь своему автору, ведь за первые 20 лет после её издания было распродано более миллиона экземпляров. Другие произведения Джерома Клапки Джерома (1859-1927) не смогли даже приблизиться к этому успеху, несмотря на то, что в 1900 он выпустил продолжение книги, на этот раз о велосипедном путешествии тех же героев по Германии под названием «Трое на колёсах».

Но почему-то всё пошло не так. Оказалось так, что всё стало „смешным для разрядки“. С угрюмой решительностью я продолжал… Написал с дюжину исторических кусков и втиснул их по одному на главу» . Таким образом, Джером противопоставляет то, что он определяет как «юмористическое облегчение» (по его мнению, необходимая часть любого, даже самого серьёзного, произведения) меланхолическому настроению, в котором он собирался писать пейзажи и исторические экскурсы.
Первый издатель повести, Ф. У. Робинсон, сразу вырезал почти все серьёзные отрывки и заставил Джерома придумать другое заглавие. «Я написал половину, когда мне в голову пришло это название — „Трое в лодке“. Лучше ничего не было».
Тем не менее, от путеводителя в книге кое-что осталось - хотя бы точные названия населённых пунктов: Хэмптон-корт, Обезьяний остров, Остров Великой Хартии Вольностей и Марлоу. Маршрут двухнедельной поездки трех друзей от Кингстона до Оксфорда и обратно довольно легко отследить (тем более, что ко многим изданиям прилагается карта), поэтому многие поклонники повести его повторяли. Проследовать по этому пути тем интереснее, что названия многих баров и других местечек, встречающихся на пути, остались прежними.

Ненадёжный рассказчик и комедия положений

Юмористические обыгрывания и передёргивания обескураживают читателя с первых строк. К примеру, сразу же декларируется принцип достоверности повествования: «Прелесть этой книги - не столько в литературном стиле или полноте и пользе заключающихся в ней сведений, сколько в безыскусственной правдивости. На страницах ее запечатлелись события, которые действительно произошли <…> Джордж, Гаррис и Монморенси - не поэтический идеал, но существа вполне материальные». Однако данное утверждение не выдерживает критики. Хотя прототипами главных героев стал сам Джером и его друзья (в повести названные Джордж и Гаррис), подобного плавания они не совершали. У самого Джерома не было собаки, но он утверждал, что этот вымышленный пёс с выражением морды «О как испорчен этот мир и как бы я хотел сделать его лучше и благороднее» близок сердцу каждого английского джентльмена и без него поездка была бы немыслима.

Первый издатель повести, Ф. У. Робинсон, сразу вырезал почти все серьёзные отрывки и заставил Джерома придумать другое заглавие.

Репутация главного героя как типичного для юмористической литературы ненадёжного рассказчика далее только подкрепляется. Комический эффект заключается в несоответствии (а иногда и очевидном противоречии) его слов реальности, которое не транслируется напрямую, а считывается читателем между строк. Так то, что главный герой, названный в оригинале только одной буквой J., ипохондрик, читатель понимает сам по длинному списку болезней, которые он у себя диагностирует. Не менее забавной выглядит и его самохарактеристика: «Я не могу спокойно сидеть и смотреть, как кто-нибудь трудится. Мне хочется встать и распоряжаться - расхаживать по комнате, заложив руки в карманы, и указывать, что надо делать. Такая уж у меня деятельная натура».
Привлекательность героев для читателя в их жизненности и даже обыденности, это самые заурядные люди, которые встречаются на каждом шагу, лентяи и обыватели. Троица джентльменов Джерома похожа на других небезызвестных комических персонажей из цикла о Дживсе и Вустере последователя Джерома, П. Г. Вудхауса. Как и Вустер, «трое в лодке» полностью оторваны от бытовых дел (не могут без приключений сварить яйца или забить гвоздь) и тоже постоянно попадают в забавные передряги.Отношения внутри троицы непростые, они вечно подтрунивают друг над другом, а иногда и едко острят. Джей восхваляет себя, попутно высмеивая Гарриса и особенно Джорджа, которые в его интерпретации выглядят законченными идиотами: «Джордж засмеялся своим раздражающим, тупым, бессмысленным, неприятным смехом. Как они оба меня бесят!» Джордж отвечает тем же - насмехается над Джеем, когда тому пришлось нырять в реку за упавшей рубашкой.

Однако эти три персонажа почти неразличимы между собой, лишены каких-либо характерных черт (разве что указывается, что Джордж вдвое толще остальных) и сливаются в образ одного путешественника-неудачника. В другом произведении Джерома «Как мы писали роман» рассказывается уже о группе соавторов-неудачников, которые так долго обсуждают возможное содержание будущего романа, что забывают его написать, увлекшись рассказыванием житейских историй и анекдотов.Вообще, подобный жанр юмористической хроники путешествия в литературе далеко не нов - можно увидеть переклички с «Записками Пиквикского клуба» Диккенса, а манера описания и «герой-неудачник» Джерома во многом схожи с прозой Марка Твена.

Иллюстрация из первого издания «Трое в лодке, не считая собаки», 1889

Помимо Диккенса «комедия положений» повести Джерома перекликается с произведениями Филдинга, Шеридана и Смоллета. Поэтому особенно странно, что некоторые критики обвиняли Джерома в игнорировании традиций британского юмора.Ненадёжность рассказчика проявляется и в постоянных отступлениях от основной сюжетной линии, в которых появляется множество внесценических персонажей вроде хрестоматийного дядюшки Поджера - деятельного пожилого отца семейства, чьи попытки повесить на стену картину одновременно комичны и мучительны для его родни. Повествование намеренно неровное - динамичные куски сменяются длинными описательными пассажами или анекдотическими историями (к примеру, о том, как Гаррис собрал двадцать человек на всем протяжении несложного Хэмптон-Кортского лабиринта и водил их кругами по переходам весь день в поисках выхода). К тому же, из повести можно подчерпнуть множество любопытных и разношёрстных сведений, например, о том, почему не стоит брать с собой в поездку сыр, можно ли доверять барометрам или как научиться играть на шотландской волынке.

Привлекательность героев для читателя в их жизненности и даже обыденности, это самые заурядные люди, которые встречаются на каждом шагу, лентяи и обыватели.

Трое друзей оказываются на редкость неопытными и неудачливыми путешественниками, неспособными толком собрать чемодан, вовремя встать утром, установить палатку или почистить картошку. По причине своей изнеженности и неуклюжести они попадают в нелепые ситуации, благодаря которым история напоминает традиционную «комедию положений». Забавно то, что исполнить свою задумку - проплыть весь путь на лодке путешественникам не удалось, под давлением неблагоприятной погоды они бросают лодку и возвращаются на поезде в Лондон, очень довольные этим решением. Во время ужина в ресторане они примиряются со всеми невзгодами и пьют за свою дружбу. Автор подтрунивает над неудачами горе-путешественников, но делает это неявно, поскольку читатель воспринимает всё в субъективном изложении Джея.

От возвышенного к сниженному

Не менее смешным кажется автору пафос Джея и его друзей, например, когда они возвышенно говорят о бегстве к природе от городской суеты: «Золотое воспоминание об умершем солнце медленно блекнет в сердце холодных, печальных облаков. Умолкнув, как загрустившие дети, птицы перестали петь, и только жалобы болотной курочки и резкий крик коростеля нарушают благоговейную тишину над пеленою вод, где умирающий день испускает последнее дыхание».
Комизм проявляется в резких переходах от возвышенного стиля к сниженному в рамках одного абзаца: «Если бы вы очутились с Гаррисом ночью на берегу моря и сказали ему:

"Чу! Слышишь? Это, наверное, русалки поют в морской глубине или печальные духи читают псалмы над бледными утопленниками, запутавшимися в цепких водорослях", - Гаррис взял бы вас за локоть и сказал бы: "Я знаю, что с тобой такое, старина. Ты простудился. Идем-ка лучше со мной. Я нашел здесь за углом одно местечко, где можно выпить такого шотландского виски, какого ты еще не пробовал. Оно мигом приведет тебя в чувство "».

Для юмористического эффекта после заглавия каждой главы дано её краткое содержание в забавной форме вроде: «Битва Монморенси с чайником»; «Жертва ста семи смертельных недугов» или «Зловредность зубных щёток». Бытовые предметы - отдельный предмет разговора, помимо демонизации зубных щёток Джером пишет о коварстве других приборов, например, чайника (отрывок под названием «Упрямство чайника»), используя олицетворение: «Если чайник заметит, что вы с нетерпением ожидаете, когда он закипит, он даже не зашумит…Если вы очень торопитесь, то хорошо помогает громко говорить друг другу, что вам совсем не хочется чая и что вы не будете его пить. Вы подходите к чайнику, чтобы он мог вас услышать, и кричите: "Я не хочу чая!.. После этого чайник сейчас же перекипает и заливает спиртовку».Очевидно, что Джером не только придерживается традиций классической юмористической прозы и свойственной ей комедии положений, но и расширяет её возможности с помощью разнообразного арсенала художественных средств, в том числе стилевых контрастов, гипербол и запоминающихся олицетворений. Благодаря вариативности приёмов и универсальности шуток книга остаётся актуальной по сей день. ■

Ксения Емельянова

Литература

1. Джером К. Джером. Трое в лодке (не считая собаки). Трое за границей. Пер. Г. Севера. Toronto. Aeterna, 2012.
2. Джером К. Джером. Избранные произведения в 2 томах. М.: ГИХЛ, 1957.
3. Джером К. Джером. Трое в лодке (не считая собаки). Как мы писали роман. Пирушка с привидениями. Рассказы. Пер. М. Донского и Э. Линецкой. Лениздат, 1958.

Имя: Джером К. Джером (Джером Клапка Джером)

Возраст: 68 лет

Деятельность: писатель, драматург

Семейное положение: был женат

Джером К. Джером: биография

Джером Клапка Джером – британский драматург и писатель, чья популярность в России оказалась чуть ли не выше, чем в родной Британии. Автор знаменитого произведения «Трое в лодке, не считая собаки» прожил насыщенную жизнь, а его карьера была полна экспериментов.

Джером К. Джером появился на свет в многодетной семье 2 мая 1859 года в графстве Стаффордшир, в Уолсоле. Отец семейства был эмигрировавшим венгерским генералом, сменившим имя на Джером Клэп Джером. Он работал проповедником без сана, зарабатывал продажей скобяных изделий, строительством и добычей угля.

Веря в удачу, Джером-старший вложил сбережения в горнодобывающее производство, чем довел жену и 4 детей до бедственного финансового положения. Семья перебралась в Лондон на заработки и обосновалась в бедном районе, Ист-Энде. Детей определили в школу.

Джером-младший не интересовался занятиями и не водил дружбу со сверстниками. Его главное увлечение составляли книги. В свободное время мальчик обожал гулять по городу, благо, сезонный проездной на транспорт позволял исследовать разные улицы. Любознательный подросток подмечал мелочи, которые видел вокруг себя в предместьях Лондона, наблюдал за разными людьми и ситуациями, пополняя свою копилку будущего писателя.

Джером-старший скоропостижно скончался в 1871 году, поэтому сыну пришлось оставить учебу, чтобы зарабатывать. Первой должностью на карьерном пути оказалась позиция клерка в железнодорожной компании. В 14 лет Джером стал вносить посильный вклад в семейный бюджет, а в 1875 году умерла его мать. Вместе с сестрами Паулиной, Бландиной и братом Милтоном мальчик был вынужден заботиться о себе самостоятельно. Последующие годы он искал свое предназначение, совмещая творчество с необходимостью зарабатывать на хлеб.

С 1977 года Джером. К. Джером был актером разных трупп и в течение 3 лет гастролировал по всей Англии. Он выступал под псевдонимом Гарольд Кричтон. Начинающий артист не снискал признания и ретировался со сцены. Джером успел побыть учителем, помощником стряпчего, упаковщиком, репортером.

В качестве журналиста молодой человек писал эссе, но не получал предложений о публикации. Новелла «На сцене и за сценой», написанная в 1885 году, принесла долгожданный успех. Писатель рассказывал о собственном драматическом опыте и этим заинтересовал публику.

Книги

Успех первого опубликованного сочинения окрылил автора. Спустя год он написал эссе «Праздные мысли лентяя», которое было высоко оценено публикой. Джером К. Джером решил посвятить себя литературной деятельности. В 1889 году свет увидело главное произведение писателя – «Трое в лодке, не считая собаки».

Литератор не планировал сделать юмор основным лейтмотивом книги. Прототипами главных героев послужили приятели автора Джордж Уингрэйв и Карл Хэншель. Роман стал повествованием о комических ситуациях, в которые попадали приятели, сплавлявшиеся на лодке по Темзе.

После публикации книга быстро стала любимым произведением англичан. Количество лодок, курсировавших по Темзе, в этот период серьезно увеличилось, что привлекло к реке новых туристов. За 20 лет было продано более 1 млн экземпляров книги. Она принесла литератору приятный доход, способствовавший началу серьезной творческой деятельности. Джером Клапка Джером написал несколько новелл и эссе, но они не были так успешны, как первые произведения.

В 1892 году вместе с приятелями он издавал журнал «Лентяй», заручившийся популярностью во всей Великобритании. На его страницах публиковали произведения , и других знаменитых авторов. Сатирическое издание для джентльменов предлагало вниманию публики стихи, рассказы, путевые заметки, интервью и обзоры.

В 1893-м Джером основал издание «Сегодня», но ни первый, ни второй журналы не оказались выгодным вариантом для инвестиций, и оба были закрыты. Кроме того, все время уходило на работу с чужими произведениями, а писать Джером не успевал. Финал редакторского дела ознаменовался выпуском сборника рассказов «Наброски лиловым, голубым и зеленым».

Поездка в Германию в 1898 году вдохновила литератора на создание романа «Трое на четырех колесах», задуманного как продолжение нашумевшей истории о веселых приятелях. Описание велотурне героев не вызвало такого ажиотажа, как первый опус, но после публикации, состоявшейся в 1900 году, оказалось востребованным у читателей.

На счету писателя проза и стихотворные произведения. Отдельное место в его карьере занимали пьесы. «Барбару», написанную в 1885 году, тепло приняли на театральных подмостках Америки и Великобритании. Успехом пользовалась «Мисс Гоббс». Произведение «Жилец с третьего этажа» часто утверждали к постановке, хотя оно и не снискало одобрения критиков. Писателю нравилась работа драматурга, и он охотно творил для театра.

Сборники рассказов «Истории, рассказанные после ужина» и «Морской город и другие истории о привидениях» объединили в себе мистическое начало, хоррор и фэнтези, представив Джерома К. Джерома с другой стороны. После войны издали роман «Антони Джон» и мемуары литератора «Моя жизнь и эпоха», комментировавшие его биографию.

Личная жизнь

21 июня 1888 года Джером стал законным супругом Джорджины Мэрисс по прозвищу Этти. Писатель не был поклонником института семьи, но внезапная любовь поменяла его мировоззрение, вопреки тому, что возлюбленная ранее была замужем и воспитывала 5-летнюю дочку. Ровно через 9 дней после ее развода состоялось бракосочетание с писателем, который удочерил падчерицу. Медовый месяц, проведенный на Темзе, вдохновил Джерома на создание главного романа его жизни.

Вместе с семьей он поселился в Челси, презентабельном районе Лондона. В кабинете с вдохновляющим видом он и создал легендарную книгу, по которой неоднократно снимали фильмы. В 1898 году на свет появилась общая дочь супругов, Ровена. Личная жизнь писателя складывалась удачно.

Патриот своей страны, в 1914 году Джером стал добровольцем и оправился на фронт отстаивать честь Великобритании в Первой мировой войне. В 55 лет он переправлял раненых с линии сражений на санитарном автомобиле. Впечатления, полученные в ходе боев, сыграли значительную роль в мировосприятии литератора, а смерть падчерицы в 1921 году оказалась ударом для Джерома.

Смерть

Последние годы жизни Джером К. Джером жил на ферме «Монаший уголок» в графстве Букингемшир. Летом 1927 года он скончался в больнице Нортхэмптона. Причиной смерти стал перенесенный инсульт. Писателя похоронили в церкви Святой Марии в Эвилме рядом с могилой сестры Бландины.

Там же обрели последний приют его жена и падчерица. Этти пережила супруга на 11 лет. Дочь Ровена пыталась построить актерскую карьеру. Она не вышла замуж и не сумела стать востребованной артисткой. Женщина умерла в 1966 году.

В Уолсоле находится дом-музей, посвященный личной жизни и творчеству Джерома Клапки Джерома. Туристы приезжают сюда, чтобы узнать о писателе побольше.

Цитаты

«Бедность не порок. Будь она пороком, ее не стыдились бы».

«Дороги жизни многолюдны, и если мы выпустили чью-то руку, нас скоро оттеснят далеко в сторону».

«Большинство из нас похожи на того петуха, который воображал, что солнце встает каждое утро единственно для того, чтобы послушать, как он поёт».

«За опыт, как говорится, сколько ни заплати – не переплатишь».

Библиография

• 1886 – «На сене и за кулисами»
• 1889 – «Праздные мысли лентяя»
• 1889 – «Трое в лодке, не считая собаки»
• 1889 – «Дневник одного паломничества»
• 1891 – «Пирушка с привидениями»
• 1893 – «Как мы писали роман»
• 1897 – «Наброски лиловым, голубым и зеленым»
• 1898 – «Трое на четырёх колёсах»
• 1907 – «Жилец с третьего этажа»
• 1909 – «Они и я»
• 1923 – «Энтони Джон»

«Трое в лодке, не считая собаки» – повесть, которая является одним из лучших произведений великолепного драматурга и классика юмористической прозы Джерома Клапки Джерома. Это история странствований по Темзе трех английских джентльменов и пса по имени Монморанси, которые попадают на своем пути в самые забавные и курьезные ситуации. Особого шарма произведению придают ироничная манера повествования и оригинальный английский юмор. Повесть «Трое в лодке, не считая собаки» неоднократно экранизировалась отечественными и зарубежными киностудиями.

Нас было четверо – Джордж, Вильям Сэмюел Гаррис, я и Монморанси. Мы сидели в моей комнате, покуривая и толкуя о том, как мы плохи, – разумеется, я хочу сказать, с медицинской точки зрения.

Все мы расклеились и серьезно этим озаботились. Гаррис объявил, что на него временами находят такие необычайные приступы головокружения, что он сам не знает, что делает; а потом Джордж сказал, что с ним случаются также припадки головокружения, и тогда он едва знает, что делает. Что до меня, у меня была не в порядке печень. Знал же я это потому, что только что прочел рекламу патентованных пилюль для печени, в которой описывались различные симптомы, помогающие человеку распознать, что его печень не в порядке. У меня имелись все до одного.

Странное дело, я не могу прочесть ни одного объявления о каком-нибудь новоизобретенном средстве от той или иной болезни, не убедившись в то же время, что я страдаю ею, и притом в самой злокачественной форме.

Я всегда нахожу у себя все ее признаки и симптомы.

Помню, как-то раз, чувствуя себя не совсем здоровым (кажется, это была простая лихорадка), я пошел в библиотеку Британского музея посмотреть в медицинском словаре, какими средствами нужно лечиться от лихорадки. Я добыл книгу и вычитал все, что мне было нужно, затем, от нечего делать, начал перелистывать ее дальше, изучая разные болезни. Не припомню теперь, что первое попалось мне на глаза, – знаю только, что это был какой-то страшный, губительный недуг, один из бичей человечества. Еще не дочитав до конца описи симптомов болезни, я уже убедился, что она гнездится в моем теле.

Оледенев от ужаса, я несколько минут сидел без движения, потом с горя начал перелистывать дальше. Напал на тифозную горячку, просмотрел симптомы и обнаружил, что я, несомненно, болен тифом, болен уже несколько месяцев, сам того не зная! Надо посмотреть, нет ли еще чего? Дошел до пляски святого Витта, – так и есть, и тут все признаки налицо. Это меня заинтересовало, и я решил узнать всю правду до конца. Прочел о перемежающейся лихорадке и узнал, что болен и ею, но острый период наступит только через две недели. Брайтова болезнь у меня была, но, к счастью, в измененной форме: с этим можно еще жить, и довольно долго. Зато холера оказалась у меня с тяжелыми осложнениями, а дифтерит, должно быть, у меня был врожденный. Словом, я добросовестно перебрал все болезни по алфавиту и пришел к заключению, что у меня нет только одной – хронической язвы голени!

Вначале я даже немного обиделся, точно мне оказали неуважение. Что за гнусность! Почему бы у меня не быть и хронической язвы голени? Почему она должна составлять исключение? Однако, поразмыслив немного, я успокоился. Ведь, кроме нее, у меня были все болезни, известные в медицине. Надо умерить свой эгоизм и как-нибудь обойтись без хронической язвы голени. Злостная подагра уже давно терзала меня, а я даже и не подозревал о ее присутствии. Это была последняя болезнь, описанная в лексиконе, так что и болеть мне больше было нечем.

Я сидел и раздумывал о том, какой я интересный субъект с медицинской точки зрения, и какой находкой был бы я для медицинского факультета. Студентам не пришлось бы бегать по госпиталям – я один стою целого госпиталя! Студентам достаточно было бы изучить одного меня, чтобы сдать экзамен и получить докторский диплом.

Далее я задался вопросом: много ли еще мне осталось жить? Я попробовал сам себя исследовать. Стал щупать пульс, но сначала не мог даже найти его. Потом пульс вдруг забился, и очень сильно. Я вынул часы, стал считать и насчитал 147 ударов в минуту. Попытался выслушать сердце, но и сердца не мог найти. Оно перестало биться.

В конце концов, я поневоле пришел к убеждению, что оно все время оставалось на месте и, следовательно, должно было биться. Но найти его я все же не мог, почему – объяснить не сумею. Я ощупал свою грудь, начиная с того места, которое я называю своей талией, и вплоть до головы, ощупал бока, даже закладывал руку за спину, – все напрасно! Я ничего не чувствовал и не слышал. Оставалось осмотреть язык. Я высунул его, насколько мог, закрыл один глаз и начал присматриваться другим. Виден был самый кончик. Из этого осмотра я вынес только одно: окончательное убеждение в том, что у меня скарлатина!

Я вошел в читальню здоровым, счастливым человеком, а вышел из нее, еле волоча ноги, дряхлой развалиной.

Я немедленно отправился к своему доктору. Мы с ним старые друзья. Когда мне кажется, что я болен, он щупает у меня пульс, смотрит язык, болтает о погоде и не берет денег; поэтому я решил, что мне, по всей справедливости, следует пойти к нему и теперь. Я говорил себе: «Что нужно доктору? Практика. Я дам ему практику. В смысле практики я стою сотни обыкновенных пациентов, у которых не бывает больше, чем по одной, по две болезни!»

Итак, я отправился прямо к нему. Прихожу. Он спрашивает:

– Ну-с, что с вами такое?

– Милый друг, – говорю я, – не хочу отнимать у вас золотого времени и потому не стану рассказывать, что со мной. Жизнь коротка, и вы можете умереть раньше, чем я кончу. Я лучше скажу вам, чем я не болен. Я не болен хронической язвой голени. Почему я ею не болен, – сказать не сумею, но факт остается фактом этой болезни у меня нет. Зато все остальное налицо.

И я рассказал ему, как я пришел к такому заключению.

Доктор велел мне расстегнуться, смерил меня взглядом, завладел моей рукой, стукнул меня по груди в такой момент, когда я этого вовсе не ожидал (по-моему, это низость), и сейчас же вслед за тем боднул меня головой в бок. Затем он сел, написал рецепт, сложил его и подал мне, а я, не читая, сунул его в карман и ушел.

Войдя в первую попавшуюся аптеку, я подал рецепт провизору. Он прочел и возвратил мне его обратно, говоря, что «этого они не держат».

– Как, разве здесь не аптека?

– Вот именно аптека! Будь у меня гостиница с рестораном, я мог бы помочь вам, а теперь – извините. Я – аптекарь, а не трактирщик!

Я развернул рецепт я прочел:

«1 порция бифштекса и 1 бутылка портеру каждые 6 часов. По утрам гулять не меньше двух часов.

Ложиться стать ровно в 11 и не забивать себе голову вещами, которых не понимаешь».

Я в точности исполнил предписание доктора, и результат получился блестящий, – для меня лично, – так как я до сих пор жив и не собираюсь пока умирать.

Никаким языком не выразить, как я страдаю в этом отношении. Я был мучеником с самого раннего детства. В отрочестве едва ли я знал день отдыха от этой болезни. В то время не подозревали, что она происходит от печени. Наука медицины не достигла еще тогда теперешнего развития, и все сваливали на лень.

– Ах ты, скверный бесенок, – бывало, говорят мне, – поворачивайся-ка, потрудись-ка и ты за хлеб насущный! – не зная, разумеется, что я болен.

И пилюлями меня тогда не кормили, а кормили тумаками по голове. И, как это ни покажется странным, но эти тумаки нередко излечивали меня – по крайней мере, на время. Случалось, что единственный тумак по голове имел больше действия на мою печень и внушал мне больше нетерпения отправиться, не теряя времени, и тут же проделать то, что требовалось сделать, чем целая коробка пилюль в настоящее время.

Знаете ли, это часто так бывает, – простые, старомодные средства иной раз оказываются действеннее целой аптеки.

Мы просидели так с полчаса, описывая друг другу свои болезни. Я объяснил Джорджу и Вильяму Гаррису, что я испытываю, когда встаю поутру; а Вильям Гаррис поведал нам, как себя чувствует, ложась в постель; что же касается Джорджа, он стоял на коврике перед камином и талантливо изображал в лицах, что с ним происходит по ночам.

Джордж воображает себя больным; но надо вам знать, что на самом деле у него никогда не бывает ничего серьезного.

В этот момент в дверь постучалась миссис Поппетс с вопросом, угодно ли нам ужинать. Мы печально улыбнулись друг другу и заметили, что придется попытаться что-нибудь проглотить. Гаррис сказал, что часто удается отдалить приступ болезни с помощью полного желудка. Тогда миссис Поппетс внесла поднос, и мы подсели к столу: слегка отведали ростбифа с луком и закусили тортом с ревенем.

Уж, верно, я был слаб в это время: отлично помню, что по прошествии первого получаса пища перестала меня интересовать – необычайное для меня состояние, – и я даже не стал есть сыра.

Исполнив этот долг, мы заново наполнили стаканы, зажгли трубки и возобновили прежний спор по вопросу о здоровье. Что такое именно с нами, ни один из нас сказать не умел; но все мнения сходились на том, что оно – чем бы оно ни было – вызвано переутомлением.

– Отдых – вот единственное, что нам нужно, – сказал Гаррис.

– Отдых и полная перемена обстановки, – поддакнул Джордж. – Чрезмерное напряжение мозга вызвало общую подавленность всей системы. Перемена впечатлений и отсутствие необходимости мышления восстановят духовное равновесие.

У Джорджа есть родственник, обыкновенно обозначаемый на податном листке студентом-медиком, благодаря чему он, естественно, усвоил способы выражения домашних врачей.

Я согласился с Джорджем и предложил разыскать какое-нибудь уединенное, старосветское местечко, вдали от безумствующей толпы, и промечтать солнечную недельку в его дремотных долинах. Какой-нибудь полузабытый уголок, запрятанный волшебницами вне доступа шумного света, – причудливое гнездо, прилепившееся к утесам времени, куда вздымающиеся валы девятнадцатого века будут доноситься слабыми и далекими звуками.

Гаррис сказал, что в таком месте, вероятно, будет скучно. Он объявил, что знает: я подразумеваю такое место, где все ложатся спать в восемь часов, ничего нельзя достать ни за какие деньги и приходится ходить за десять миль за табаком.

– Нет, – сказал Гаррис, – если хотите отдыха и перемены, ничто не превзойдет морской прогулки.

Я решительно восстал против морской прогулки. Морская прогулка хороша, когда у тебя два месяца впереди, но на одну неделю это грешно.

Отчаливаешь в понедельник, втемяшив себе в голову убеждение, что будешь наслаждаться. Пошлешь воздушные приветы оставшимся на берегу, запалишь самую громадную из своих трубок и примешься выступать по палубе, чувствуя себя капитаном Куком, сэром Фрэнсисом Дрейком и Христофором Колумбом в одно и то же время. Во вторник жалеешь, что поехал. В среду, четверг и пятницу призываешь смерть. В субботу становишься способным проглотить немного мясного бульона и сидеть на палубе и отвечать с бледной, нежной улыбкой, когда добрые люди спрашивают, как ты теперь себя чувствуешь. В воскресенье снова начинаешь разгуливать и есть твердую пищу. А в понедельник утром, когда стоишь у трапа с саквояжем и зонтиком в руке, дожидаясь высадки, тогда только и начинаешь находить удовольствие в морской прогулке.

Помнится, однажды мой свояк отправился в краткое морское путешествие для здоровья. Он взял билет от Лондона до Ливерпуля и обратно; когда же достиг Ливерпуля, единственным его желанием было продать свой обратный билет.

Говорят, его предлагали по всему городу с огромной скидкой, и спустили, в конце концов, за восемнадцать пенсов желчному с виду юноше, только что получившему от своих врачей совет пожить на берегу моря и побольше двигаться.

– Берег моря! – сказал мой свояк, любовно вкладывая ему в руку билет. – Да вам его тут хватит на целую жизнь, уж что касается движения, то вы проделаете больше движений, сидя на этом пароходе, чем проделали бы, кувыркаясь на суше!

Сам он – мой свояк – возвратился поездом. Он объявил, что для него достаточно здорова и Северо-Западная железная дорога.

Другой мой знакомый пустился в недельное плавание вдоль по берегу, и перед отплытием буфетчик пришел спросить его, желает ли он платить за стол каждый раз отдельно или за все время сразу.

Буфетчик рекомендовал второй способ как наиболее дешевый. Он сказал, что возьмет с него за всю неделю всего только два фунта пять шиллингов. На завтрак подается рыба, затем что-нибудь жареное. Ленч бывает в час и состоит из четырех блюд. Обед в шесть часов – суп, рыба, закуска, ростбиф, птица, салат, сладкое, сыр и десерт. В заключение легкий мясной ужин в десять часов.

Мой приятель заключил, что изберет систему в два фунта пять шиллингов (он не дурак поесть), и так и сделал.

Ленч совпал с тем моментом, когда они только что оставили за собой Ширнесс. Он оказался не таким голодным, как ожидал, поэтому удовольствовался ломтиком отварного мяса и несколькими ягодами земляники со сливками. В течение дня он предавался долгим размышлениям, и то ему казалось, что он уже целые недели питается одним отварным мясом, то представлялось, что прошли годы с тех пор, как он ничего не брал в рот, кроме земляники со сливками.

И мясо и земляника со сливками также казались неудовлетворенными, чувствовалось, что им как-то не по себе.

В шесть часов пришли доложить, что обед готов. Известие не внушило ему восторга, но он чувствовал, что надо же отработать часть этих двух фунтов и пяти шиллингов, поэтому стал цепляться за веревки и за что попало и спустился вниз. У подножия лестницы его встретил приятный запах лука и горячей ветчины, смешанный с ароматом жареной рыбы и овощей; затем с елейной улыбкой приблизился буфетчик и осведомился, что ему подать.

– Подайте меня вон отсюда, – был слабый ответ.

Тогда его живехонько вытащили на палубу, прислонили к перилам с подветренной стороны и оставили в покое.

Следующие четыре дня он вел простой и безгрешный образ жизни на тощих капитанских сухарях (я хочу сказать, что тощими были сухари, а не капитан) и содовой воде; но к субботе уже набрался форсу настолько, что разрешил себе жиденького чаю с гренком, а в понедельник заливался куриным бульоном. Во вторник он расстался с пароходом и с сожалением проводил его глазами, когда тот, пыхтя, отдалялся от пристани.

– Уходит себе, – сказал он, – уходит и уносит с собой на два фунта принадлежащей мне провизии, которой я не воспользовался.

По его словам, если бы ему накинули хоть один денек, он успел бы еще поквитаться с ними.

Итак, я восстал против морской прогулки. Не ради себя самого, как я пояснил им. Мне никогда не бывает дурно. Но я боялся за Джорджа. Джордж объявил, что нисколько не болел бы и даже наслаждался бы морем, но советует Гаррису и мне даже и не помышлять о том, ибо он уверен, что мы оба раскиснем. Гаррис возразил, что для него всегда было тайной, каким это образом люди ухитряются болеть на море; он подозревает, что они это проделывают нарочно из жеманства; сам же он много раз хотел заболеть, да не сумел.

Затем он стал рассказывать анекдоты о том, как переправлялся через Ла-Манш в такую бурную погоду, что приходилось привязывать пассажиров к койкам, и на всем пароходе только и осталось здоровых, что он и капитан.

В другой раз это были он и помощник штурмана, но всегда он и еще кто-нибудь. Если не он и еще кто-нибудь, то один он.

Странное дело, но никто никогда не бывает подвержен морской болезни на суше. На море же встречаешься с пропастью совсем больных людей – прямо-таки полными пароходами; но я ни разу еще не повстречал на суше человека, когда-либо испытавшего морскую болезнь. Куда прячутся тысячи тысяч подверженных ей людей, когда попадают на землю, остается для меня тайной.

Если большинство людей похожи на человека, однажды виданного мною на ярмутском пароходе, тогда мнимая загадка разрешается более чем легко. Помнится, мы только что отчалили от пристани Саутэнда, и он свесился с палубы под очень опасным наклоном. Я приблизился, чтобы попытаться спасти его.

– Эй вы! Отодвиньтесь-ка от борта, – сказал я, тряся его за плечо. – Вы свалитесь.

– Ох! Когда бы я только мог свалиться! – было единственным его ответом.

Так и пришлось его оставить.

Три недели спустя я встретился с ним в кофейне Батской гостиницы. Он рассказывал о своих путешествиях и с восторгом объяснял, как любит море.

– Хорошо ли переношу его? – отозвался он в ответ на завистливый вопрос скромного молодого человека. – Да признаюсь, что раз как-то я точно чувствовал себя не в своей тарелке. Было это у мыса Горн. На следующее утро корабль погиб.

Я сказал тогда:

– Не было ли вам однажды не по себе у Саутэндской пристани, когда вы мечтали свалиться за борт?

– Саутэндской пристани? – повторил он с видом недоумения.

– Ну-да, по пути в Ярмут, в пятницу, три недели назад.

– О-ах, да, – ответил он, оживляясь, – теперь припоминаю. Действительно, у меня в этот день разболелась голова. Из-за пикулей, знаете ли. Никогда еще я не отведывал таких позорных пикулей на уважающем себя пароходе. Не пришлось ли вам их попробовать?

Что касается меня, я изобрел превосходный способ уберечься от морской болезни путем балансирования. Стоишь в центре палубы, и когда судно вздымается и ныряет, двигаешь телом с таким расчетом, чтобы оно всегда оставалось прямым. Когда поднимается передняя часть судна, наклоняешься вперед, пока не коснешься носом палубы; когда же поднимается задний его конец, отклоняешься назад. Все это отлично на час-два, но нельзя же балансировать в продолжение недели. Джордж предложил:

– Отправимся вверх по реке.

Там, по его словам, мы получим свежий воздух, движение и покой; постоянная смена картин займет наши умы (включая тот, что имеется у Гарриса), а мускульный труд снабдит нас аппетитом и хорошим сном.

Гаррис сказал, что считает нежелательным для Джорджа делать что бы то ни было, способное увеличить его сонливость: это может оказаться опасным. Он не вполне понимает, каким образом Джордж может спать больше, чем теперь, ввиду того, что в сутках как зимой, так и летом бывает не больше двадцати четырех часов; но если только он может ухитриться спать больше, то еще проще было бы умереть и сделать экономию на столе и квартире.

Тем не менее Гаррис объявил, что река – первое дело. Я также нашел, что река – первое дело, и Гаррис и я оба сказали, что мысль Джорджа удачна; и сказали мы это тоном, дававшим понять, что нас удивляет, как это Джордж мог показать себя таким рассудительным.

Один только Монморанси не был приятно поражен предложением. У него иногда сердце не лежало к реке.

– Вам, ребята, хорошо, – говорил он, – вам это нравится, а мне нет. Мне там делать нечего. Пейзажи не по моей части, курить я не курю. Если завижу крысу, вы не останавливаетесь; а случится мне заснуть, начнете дурачиться с лодкой и смахнете меня за борт. Если спрашиваете моего мнения, я считаю всю эту затею дурацким сумасбродством.

Как бы то ни было, нас было трое против одного, и предложение было принято.