Бронзовый век в Сибири датируется III - I тысячелетием до нашей эры. Климат в этой период был сухой, но теплый, что благоприятствовало росту обильных трав в степях, стимулируя тем самым развитие скотоводства. Основным материалам для изготовления орудий труда и оружия продолжали оставаться камень, кость и дерево. Однако появились и начали все более широко распространяться орудия труда и оружия их бронзы. Еще раньше в качестве материала для изготовления орудий труда использовалась медь. Но медь имеет температуру плавления - 1084 градуса по Цельсию, да и очень мягкий металл. Человек открыл свойство понижать температуру плавления, добавляя в медь олово. Полученный сплав назвали бронзой. Температура плавления бронзы - 700-900 градусов по Цельсию. Медную руду добывали на Алтае; оловянную на территории Казахстана и в других местах. Памятники эпохи ранней бронзы (конец III тысячелетия-первой половины II тысячелетия до нашей эры) обнаружены археологами в Барабинской лесостепи у устья р. Алеус; вблизи с. Крохалевка, Коченевского района. На памятнике Крохалевка-4 обнаружен обломок литейной формы, на памятнике Марково-2 тигель для бронзово-литейного производства. Эти и ряд других фактов говорят о развитом бронзово-литейном производстве. Судя по остаткам костей быка, лошади, можно судить о том, что насельники этих мест вели производящее хозяйство. Кроме того, находки больших каменных грузил говорят о развитии рыболовства. Занимались они и охотой. В период II тысячелетия до нашей эры на территории нашей области существовали кротовская и самусьская культуры. Памятники кротовской культуры представлены поселениями Кротово-7, Венгерово-2 и др. Жили в жилищах, построенных из дерева и слегка заглубленных в землю. Очень много найдено поделок из глины, прежде всего посуда и каменные орудия труда. Судя по остаткам костей животных: косули, медведя, лося, быка, барана, лошади, наряду с охотой большое место в хозяйстве занимало скотоводство. Встреченные в большом количестве кости, и чешуя рыбы говорили о занятиях населения рыболовством. Афанасьевская культура. Во второй половине III тысячелетия до нашей эры в жизни древних племен, населявших южные районы Сибири, Алтая и Минусинскую котловину, происходили большие прогрессивные изменения. Племена Саяно-Алтая впервые ввели в употребление металлические орудия и впервые сделали скотоводство постоянной отраслью своего хозяйства. В этом отношении они были более прогрессивны по сравнению и их соседями, обитавшими в лесных местах. Переход прежних охотников к разведению домашних животных и добыче металла был стимулом для сдвигов в их общественной жизни и социальном строе. Первым важным культурным приобретением афанасьевских племен было овладение металлом. В их быту еще широко продолжают употреблять каменные орудия топоры, тесла, наконечники дротиков и стрел. Металлических орудий, способных заменить каменные, у них еще нет. Они не знают техники литья, но металл уже используется для украшений, для оковки и починки деревянных сосудов, а также для игл, шильев, небольших ножичков. Причем металлические изделия делаются как из меди, так и из золота, серебра, и даже железа. Человек этого времени знакомиться разного вида металлами и добывает их, очевидно в самородном виде. Он еще не знает полезных свойств металла; обрабатывает их преимущественно ковкой и использует не для изготовления основных орудий труда, а для украшений и бытовых нужд. Вторым важнейшим культурным приобретением афанасьевцев был переход от охоты, рыболовства и собирательства к скотоводству и земледелию. Об этом свидетельствуют кости барана, лошади, (Афанасьева гора - могила). Наличие в могилах большого числа костей диких животных говорит о том, что скотоводство не могло еще удовлетворять всех потребностей людей,и поэтому большое место занимала в их жизни охота. Таким образом, древние племена Южной Сибири в это время имели смешанное хозяйство. Хорошо развито было у афанасьевцев домашнее производство и прежде всего гончарное. Посуду делали из глины и дерева. Глиняная посуда разнообразная. В основном, это яйцевидные горшки емкостью от 1,5 до 3 литров. Горшки зарывали в землю, и пища варилась жаром костра. Среди сосудов встречаются и большие, емкостью до 200 литров. В целом посуда примитивна. Лепили горшки следующим образом: раскатывали отдельные ленты - жгуты, их сушили, а затем скрепляли друг с другом. Окончательную форму придавали руками. Перед обжигом посуду покрывали орнаментом. Существовали и другие отрасли домашнего хозяйства: прядение, выделка кожи, резьба по дереву и кости. Жили в поселках по 20 человек: 3-5 семей. Жилища были двух видов: землянка и сруб. Суда по погребениям афанасьевцы еще не знали имущественного неравенства, и все члены рода были равны. По этническому типу афанасьевцы были европеоидами, которые прибыли в Сибирь с Запада. Окуневская культура. В начале II тысячелетия до нашей эры культурный облик Южной Сибири резко меняется. На смену афанасьевской культуре пришла окуневская, получившая свое название по месту раскопки первого кургана у Окунева улуса на юге Хакасии. Изменения культуры в минусинских степях произошло в результате смены населения. Появились, судя по антропологическим данным, новые люди. Они были монголоиды. Тип хозяйства у них не отличался от афанасьевцев, но в обработке металла они достигли больших успехов, ибо наряду с ковкой, знали и литье. Очень близки были окуневцам самусьские племена, обитавшие в районе современного Томска. Окуневцы не долго господствовали в Минусинской котловине. В середине III тысячелетия до нашей эры на смену им пришли племена, принесшие новую андроновскую культуру. Судя по материалам могильников, у людей этого времени существовала вера в силу различных амулетов, которые изготовлялись из клыков диких животных. Они окрашивали часто свое тело охрой, что символизировало кровь или солнце. Умершим оставляли в могиле горшки с едой. Окуневцы и самусьцы на каменных столбах или посуде делали антропоморфные изображения. Приблизительно с XIII века до нашей эры на территорию Обь-Иртышского лесостепного междуречья начинают проникать племена андроновской культуры. Обладая значительно более мощным экономическим потенциалом в виде развитого производящего хозяйства, андроновские племена вытесняют или ассимилируют аборигенное население. На территории нашей области сохранились как могильники, так и поселения племен андроновской культуры: Вахрушево, Преображенка-3 (могильники), Каргат- 8(поселение).

Бронзовые орудия быстро вытесняли каменные орудия труда. В могильниках найдено много бронзовых украшений: серьги, подвески, бусины. Найдены и украшения из золота. Бронзово-литейное производство носило домашний характер. Руду добывали в горах Алтая, Западных Саян, Кузнецкого Алатау. Основным занятием населения стало скотоводство. Земледелие пока имело подсобное значение. Техника его была примитивной: землю обрабатывали каменными мотыгами, колосья срезали бронзовыми серпами, зерно растирали на ручных зернотерках. Земледелие и собирательство было занятием женщин. Некоторую роль в хозяйстве играли охота и рыболовство. Из шкур животных шили одежду. Гончарного круга андроновцы не знали, но вручную изготовляли очень красивые сосуды. Орнамент, которым украшались сосуды, имел, вероятно, не только декоративное, но и магическое назначение. О существовании религиозных верований свидетельствуют погребения древних скотоводов, в которые умершему ставили большие горшки с молочной и растительной пишей, клали куски баранины, чтобы он мог подкрепить свои силы во время трудного пути на “ тот свет”. Антропологический анализ черепов андроновцев показал, что они принадлежали к европеоидам. Их считают предками савроматов и следовательно они были ираноязычны. На границе с таежными племенами андроновцы подвергались ассимиляции с их стороны. В результате в X-VIII веках до нашей эры сложилась карасукская или ирменская культура эпохи поздней бронзы. Памятников ирменской культуры известно достаточно много: Ирмень-1, Чингис-1, городища Абрамино и др. Основным занятием ирменцев продолжало оставаться скотоводство. Характерным было и выское развитие бронзово-литейного дела. Для этой культуры типичен бронзовый карасукский нож - он изогнут. Жили в больших жилищах, порой площадью свыше 100 квадратных метров. На поселениях насчитывается несколько таких жилищ. В связи с развитием скотоводства возросла роль мужчины в хозяйстве. Начался переход к отцовскому роду. Возросла и хозяйственная самостоятельность отдельных семей. Стада становились собственностью отдельной семьи, что вызывало имущественное неравенство. Из-за пастбищ, скота участились столкновения. Свои жилища ирменцы огораживали мощной оборонительной системой - появились городища. Скот, основное богатство семьи держали при себе, разгородив жилище на жилую и хозяйственную часть. В VII-VI веках до нашей эры на территорию Новосибирского Приобья проникают северные лесные племена, принесшие сюда свои хозяйственные и культурные традиции. В связи с этим возросло значение в хозяйстве рыбной ловли и охоты, несколько потеснивших скотоводство. Некоторые исследователи относят северные племена к угорским. Поэтому население и Новосибирского Приобья можно отнести к широкой угро-самодийской общности, которая занимала лесостепную территорию от Зауралья до Южной Сибири.

Материал из Википедии - свободной энциклопедии

Афанасьевская культура и её влияния

Сибирские энеолитические культуры локализовались в районах, прилегающих к горно-металлургическим областям. На Алтае и в минусинских степях во второй половине III тыс. до н. э. появились племена афанасьевцев. По всей видимости, они мигрировали сюда с более западных территорий и принесли в Сибирь зачатки металлургии, земледелия и скотоводства. Все ведущие типы орудий афанасьевцы делали из камня. Медь использовалась для украшений, игл, шильев, небольших ножей. Афанасьевские мастера ещё не знали литья, медные предметы обрабатывались ковкой. Керамика афанасьевской культуры разнообразна по размерам и форме. Преобладали высокие остродонные сосуды с ёлочным орнаментом . Узор наносился затупленной палочкой или гребенчатым штампом . Хозяйство афанасьевцев было комплексным . Наряду с традиционными для неолитической Сибири сетевым рыболовством и охотой, получили развитие скотоводство и в меньшей степени земледелие . Находки костей домашних животных в могилах и культурном слое поселений свидетельствуют, что афанасьевцы разводили коров, лошадей, овец. Комплексное хозяйство позволило им жить оседло, в постоянных жилищах .

Во второй половине III тыс. до н. э. медные изделия (шилья , ножи) появляются в лесном Зауралье и прилегающих районах Западной Сибири в инвентаре липчинской и шапкульской культур .

В первой половине II тыс. до н. э. на юге Западной и Восточной Сибири складываются культуры зрелого бронзового века: кротовская и самусьская в Верхнем Приобье, окуневская - в минусинских степях, глазковская - в таёжном Прибайкалье .

Уникальной археологической находкой считается 5-метровой длины погребальная ладья , обнаруженная в могильнике Бузан-3 (Ингальская долина , юг Тюменской области), артефакты которого относятся к медному веку . Могильник датируется 3 190 годом до н. э. плюс-минус 60 лет. Таким образом, он является ровесником Стоунхенджа (3020-2910 до н. э.), первых городов Древней Месопотамии (3500-3000 до н. э.) и значительно старше широко известных пирамиды Хеопса (2560-2540 до н. э.) и памятников Аркаима (2200-1600 до н. э.).

Андроновская культура

В середине II тыс. до н. э. культурный облик сибирских степей и лесостепей резко меняется. На всей громадной территории от Приуралья до Енисея распространяется андроновская культура. Андроновские племена составили целую эпоху в сибирской истории. Это было время утверждения развитой производящей экономики на юге и далекого проникновения бронзовой металлургии

Среди археологических объектов в Сибири широко представлены находки андроновской культуры (2300 до н. э. - 1000 до н. э.) и сменивших её черкаскульской (1500 до н. э. - 1200 до н. э.) и саргатской культур (500 до н. э. - 500 н. э.), которые относятся к древним уграм . В сибирских степях сложился единый для всех андроновцев хозяйственно-культурный тип пастухов-скотоводов и земледельцев, Андроновцы жили оседло в долговременных полуземлянках. Их поселки располагались в долинах рек, богатых, пастбищами и плодородными землями, пригодными для земледелия. В стаде преобладали крупный рогатый скот, овцы, лошади. Андроновцы стали первыми в азиатских степях наездниками. Скот большую часть года содержался на пастбищах под наблюдением пастухов , а зимой - в специальных загонах . Злаки возделывались на лёгких для обработки пойменных землях. Почва обрабатывалась вручную каменными и бронзовыми мотыгами. Охота и рыболовство большого значения в хозяйственной жизни не имели.

Андроновцы обладали медными и оловянными рудниками и поставляли металл далеко на запад . Их литейщики обеспечивали широкое производство орудий труда (серпов , топоров , кельтов) и оружия (кинжалов , втульчатых наконечников , копий с листовидным пером), в том числе и за пределы андроновского ареала . Освоив степь и лесостепь , андроновцы в поисках новых полей и пастбищ по долинам рек проникали в таёжную зону, где смешивались с аборигенным населением . В результате на юге западносибирской тайги сложились андроноидные культуры (черкаскульская , сузгунская , еловская), сочетавшие местные и пришлые традиции. Под влиянием андроновской культуры у носителей этих культур сложились собственные бронзолитейные центры, сыгравшие большую роль в распространении металла в таёжной зоне.

Карасукская культура

В конце II тыс. до н. э. андроновская культура в Южной Сибири сменяется карасукской . Карасукские племена оказали большое влияние на сибирские культуры заключительного этапа бронзового века. Оно прослеживается на обширной территории от Верхнего Приобья до Якутии. Степная экономика в эпоху поздней бронзы претерпела некоторые изменения. В составе карасукского стада увеличилась доля мелкого рогатого скота, что сделало стадо более подвижным и позволило перейти к сезонными перекочевкам . Таким образом, накануне эпохи железа в южносибирских степях создавались предпосылки для перехода к кочевому скотоводству.

В эпоху поздней бронзы металл распространился почти по всей территории Северной Азии. Под влиянием карасукской культуры сложился собственный металлургический центр в усть-мильской культуре Якутии (конец II-I тыс. до н. э.). В первой половине I тыс. до н. э. единичные бронзовые изделия появляются в усть-бельской культуре Чукотки . Но несколько привозных бронзовых предметов не изменили её неолитического характера . По существу население Чукотки и Камчатки продолжало жить в каменном веке.

Социальное развитие в степях шло значительно быстрее. Родовые кладбища и наличие племенных территорий (выделяются в андроновской культуре) свидетельствуют о традициях развитого родового строя. Однако в его недрах уже выделялась парная семья , о чём говорит широкое распространение парных погребений. Во второй половине II тыс. до н. э. в степях появляются богатые погребения и мощные, возвышающиеся над остальными, насыпи отдельных курганов -красноречивые свидетельства появления имущественного и социального неравенства в обществах скотоводов и земледельцев Южной Сибири.

Напишите отзыв о статье "Сибирь бронзового века"

Примечания

Литература

• Косарев М.Ф. Бронзовый век Западной Сибири. - М.: Наука, 1981 - 278 с.

Ссылки

Отрывок, характеризующий Сибирь бронзового века

– Да, да, именно. Левый фланг наш теперь очень, очень силен.
Несмотря на то, что Кутузов выгонял всех лишних из штаба, Борис после перемен, произведенных Кутузовым, сумел удержаться при главной квартире. Борис пристроился к графу Бенигсену. Граф Бенигсен, как и все люди, при которых находился Борис, считал молодого князя Друбецкого неоцененным человеком.
В начальствовании армией были две резкие, определенные партии: партия Кутузова и партия Бенигсена, начальника штаба. Борис находился при этой последней партии, и никто так, как он, не умел, воздавая раболепное уважение Кутузову, давать чувствовать, что старик плох и что все дело ведется Бенигсеном. Теперь наступила решительная минута сражения, которая должна была или уничтожить Кутузова и передать власть Бенигсену, или, ежели бы даже Кутузов выиграл сражение, дать почувствовать, что все сделано Бенигсеном. Во всяком случае, за завтрашний день должны были быть розданы большие награды и выдвинуты вперед новые люди. И вследствие этого Борис находился в раздраженном оживлении весь этот день.
За Кайсаровым к Пьеру еще подошли другие из его знакомых, и он не успевал отвечать на расспросы о Москве, которыми они засыпали его, и не успевал выслушивать рассказов, которые ему делали. На всех лицах выражались оживление и тревога. Но Пьеру казалось, что причина возбуждения, выражавшегося на некоторых из этих лиц, лежала больше в вопросах личного успеха, и у него не выходило из головы то другое выражение возбуждения, которое он видел на других лицах и которое говорило о вопросах не личных, а общих, вопросах жизни и смерти. Кутузов заметил фигуру Пьера и группу, собравшуюся около него.
– Позовите его ко мне, – сказал Кутузов. Адъютант передал желание светлейшего, и Пьер направился к скамейке. Но еще прежде него к Кутузову подошел рядовой ополченец. Это был Долохов.
– Этот как тут? – спросил Пьер.
– Это такая бестия, везде пролезет! – отвечали Пьеру. – Ведь он разжалован. Теперь ему выскочить надо. Какие то проекты подавал и в цепь неприятельскую ночью лазил… но молодец!..
Пьер, сняв шляпу, почтительно наклонился перед Кутузовым.
– Я решил, что, ежели я доложу вашей светлости, вы можете прогнать меня или сказать, что вам известно то, что я докладываю, и тогда меня не убудет… – говорил Долохов.
– Так, так.
– А ежели я прав, то я принесу пользу отечеству, для которого я готов умереть.
– Так… так…
– И ежели вашей светлости понадобится человек, который бы не жалел своей шкуры, то извольте вспомнить обо мне… Может быть, я пригожусь вашей светлости.
– Так… так… – повторил Кутузов, смеющимся, суживающимся глазом глядя на Пьера.
В это время Борис, с своей придворной ловкостью, выдвинулся рядом с Пьером в близость начальства и с самым естественным видом и не громко, как бы продолжая начатый разговор, сказал Пьеру:
– Ополченцы – те прямо надели чистые, белые рубахи, чтобы приготовиться к смерти. Какое геройство, граф!
Борис сказал это Пьеру, очевидно, для того, чтобы быть услышанным светлейшим. Он знал, что Кутузов обратит внимание на эти слова, и действительно светлейший обратился к нему:
– Ты что говоришь про ополченье? – сказал он Борису.
– Они, ваша светлость, готовясь к завтрашнему дню, к смерти, надели белые рубахи.
– А!.. Чудесный, бесподобный народ! – сказал Кутузов и, закрыв глаза, покачал головой. – Бесподобный народ! – повторил он со вздохом.
– Хотите пороху понюхать? – сказал он Пьеру. – Да, приятный запах. Имею честь быть обожателем супруги вашей, здорова она? Мой привал к вашим услугам. – И, как это часто бывает с старыми людьми, Кутузов стал рассеянно оглядываться, как будто забыв все, что ему нужно было сказать или сделать.
Очевидно, вспомнив то, что он искал, он подманил к себе Андрея Сергеича Кайсарова, брата своего адъютанта.
– Как, как, как стихи то Марина, как стихи, как? Что на Геракова написал: «Будешь в корпусе учитель… Скажи, скажи, – заговорил Кутузов, очевидно, собираясь посмеяться. Кайсаров прочел… Кутузов, улыбаясь, кивал головой в такт стихов.
Когда Пьер отошел от Кутузова, Долохов, подвинувшись к нему, взял его за руку.
– Очень рад встретить вас здесь, граф, – сказал он ему громко и не стесняясь присутствием посторонних, с особенной решительностью и торжественностью. – Накануне дня, в который бог знает кому из нас суждено остаться в живых, я рад случаю сказать вам, что я жалею о тех недоразумениях, которые были между нами, и желал бы, чтобы вы не имели против меня ничего. Прошу вас простить меня.
Пьер, улыбаясь, глядел на Долохова, не зная, что сказать ему. Долохов со слезами, выступившими ему на глаза, обнял и поцеловал Пьера.
Борис что то сказал своему генералу, и граф Бенигсен обратился к Пьеру и предложил ехать с собою вместе по линии.
– Вам это будет интересно, – сказал он.
– Да, очень интересно, – сказал Пьер.
Через полчаса Кутузов уехал в Татаринову, и Бенигсен со свитой, в числе которой был и Пьер, поехал по линии.

Бенигсен от Горок спустился по большой дороге к мосту, на который Пьеру указывал офицер с кургана как на центр позиции и у которого на берегу лежали ряды скошенной, пахнувшей сеном травы. Через мост они проехали в село Бородино, оттуда повернули влево и мимо огромного количества войск и пушек выехали к высокому кургану, на котором копали землю ополченцы. Это был редут, еще не имевший названия, потом получивший название редута Раевского, или курганной батареи.
Пьер не обратил особенного внимания на этот редут. Он не знал, что это место будет для него памятнее всех мест Бородинского поля. Потом они поехали через овраг к Семеновскому, в котором солдаты растаскивали последние бревна изб и овинов. Потом под гору и на гору они проехали вперед через поломанную, выбитую, как градом, рожь, по вновь проложенной артиллерией по колчам пашни дороге на флеши [род укрепления. (Примеч. Л.Н. Толстого.) ], тоже тогда еще копаемые.
Бенигсен остановился на флешах и стал смотреть вперед на (бывший еще вчера нашим) Шевардинский редут, на котором виднелось несколько всадников. Офицеры говорили, что там был Наполеон или Мюрат. И все жадно смотрели на эту кучку всадников. Пьер тоже смотрел туда, стараясь угадать, который из этих чуть видневшихся людей был Наполеон. Наконец всадники съехали с кургана и скрылись.
Бенигсен обратился к подошедшему к нему генералу и стал пояснять все положение наших войск. Пьер слушал слова Бенигсена, напрягая все свои умственные силы к тому, чтоб понять сущность предстоящего сражения, но с огорчением чувствовал, что умственные способности его для этого были недостаточны. Он ничего не понимал. Бенигсен перестал говорить, и заметив фигуру прислушивавшегося Пьера, сказал вдруг, обращаясь к нему:
– Вам, я думаю, неинтересно?
– Ах, напротив, очень интересно, – повторил Пьер не совсем правдиво.
С флеш они поехали еще левее дорогою, вьющеюся по частому, невысокому березовому лесу. В середине этого
леса выскочил перед ними на дорогу коричневый с белыми ногами заяц и, испуганный топотом большого количества лошадей, так растерялся, что долго прыгал по дороге впереди их, возбуждая общее внимание и смех, и, только когда в несколько голосов крикнули на него, бросился в сторону и скрылся в чаще. Проехав версты две по лесу, они выехали на поляну, на которой стояли войска корпуса Тучкова, долженствовавшего защищать левый фланг.
Здесь, на крайнем левом фланге, Бенигсен много и горячо говорил и сделал, как казалось Пьеру, важное в военном отношении распоряжение. Впереди расположения войск Тучкова находилось возвышение. Это возвышение не было занято войсками. Бенигсен громко критиковал эту ошибку, говоря, что было безумно оставить незанятою командующую местностью высоту и поставить войска под нею. Некоторые генералы выражали то же мнение. Один в особенности с воинской горячностью говорил о том, что их поставили тут на убой. Бенигсен приказал своим именем передвинуть войска на высоту.
Распоряжение это на левом фланге еще более заставило Пьера усумниться в его способности понять военное дело. Слушая Бенигсена и генералов, осуждавших положение войск под горою, Пьер вполне понимал их и разделял их мнение; но именно вследствие этого он не мог понять, каким образом мог тот, кто поставил их тут под горою, сделать такую очевидную и грубую ошибку.
Пьер не знал того, что войска эти были поставлены не для защиты позиции, как думал Бенигсен, а были поставлены в скрытое место для засады, то есть для того, чтобы быть незамеченными и вдруг ударить на подвигавшегося неприятеля. Бенигсен не знал этого и передвинул войска вперед по особенным соображениям, не сказав об этом главнокомандующему.

Князь Андрей в этот ясный августовский вечер 25 го числа лежал, облокотившись на руку, в разломанном сарае деревни Князькова, на краю расположения своего полка. В отверстие сломанной стены он смотрел на шедшую вдоль по забору полосу тридцатилетних берез с обрубленными нижними сучьями, на пашню с разбитыми на ней копнами овса и на кустарник, по которому виднелись дымы костров – солдатских кухонь.
Как ни тесна и никому не нужна и ни тяжка теперь казалась князю Андрею его жизнь, он так же, как и семь лет тому назад в Аустерлице накануне сражения, чувствовал себя взволнованным и раздраженным.
Приказания на завтрашнее сражение были отданы и получены им. Делать ему было больше нечего. Но мысли самые простые, ясные и потому страшные мысли не оставляли его в покое. Он знал, что завтрашнее сражение должно было быть самое страшное изо всех тех, в которых он участвовал, и возможность смерти в первый раз в его жизни, без всякого отношения к житейскому, без соображений о том, как она подействует на других, а только по отношению к нему самому, к его душе, с живостью, почти с достоверностью, просто и ужасно, представилась ему. И с высоты этого представления все, что прежде мучило и занимало его, вдруг осветилось холодным белым светом, без теней, без перспективы, без различия очертаний. Вся жизнь представилась ему волшебным фонарем, в который он долго смотрел сквозь стекло и при искусственном освещении. Теперь он увидал вдруг, без стекла, при ярком дневном свете, эти дурно намалеванные картины. «Да, да, вот они те волновавшие и восхищавшие и мучившие меня ложные образы, – говорил он себе, перебирая в своем воображении главные картины своего волшебного фонаря жизни, глядя теперь на них при этом холодном белом свете дня – ясной мысли о смерти. – Вот они, эти грубо намалеванные фигуры, которые представлялись чем то прекрасным и таинственным. Слава, общественное благо, любовь к женщине, самое отечество – как велики казались мне эти картины, какого глубокого смысла казались они исполненными! И все это так просто, бледно и грубо при холодном белом свете того утра, которое, я чувствую, поднимается для меня». Три главные горя его жизни в особенности останавливали его внимание. Его любовь к женщине, смерть его отца и французское нашествие, захватившее половину России. «Любовь!.. Эта девочка, мне казавшаяся преисполненною таинственных сил. Как же я любил ее! я делал поэтические планы о любви, о счастии с нею. О милый мальчик! – с злостью вслух проговорил он. – Как же! я верил в какую то идеальную любовь, которая должна была мне сохранить ее верность за целый год моего отсутствия! Как нежный голубок басни, она должна была зачахнуть в разлуке со мной. А все это гораздо проще… Все это ужасно просто, гадко!
Отец тоже строил в Лысых Горах и думал, что это его место, его земля, его воздух, его мужики; а пришел Наполеон и, не зная об его существовании, как щепку с дороги, столкнул его, и развалились его Лысые Горы и вся его жизнь. А княжна Марья говорит, что это испытание, посланное свыше. Для чего же испытание, когда его уже нет и не будет? никогда больше не будет! Его нет! Так кому же это испытание? Отечество, погибель Москвы! А завтра меня убьет – и не француз даже, а свой, как вчера разрядил солдат ружье около моего уха, и придут французы, возьмут меня за ноги и за голову и швырнут в яму, чтоб я не вонял им под носом, и сложатся новые условия жизни, которые будут также привычны для других, и я не буду знать про них, и меня не будет».
Он поглядел на полосу берез с их неподвижной желтизной, зеленью и белой корой, блестящих на солнце. «Умереть, чтобы меня убили завтра, чтобы меня не было… чтобы все это было, а меня бы не было». Он живо представил себе отсутствие себя в этой жизни. И эти березы с их светом и тенью, и эти курчавые облака, и этот дым костров – все вокруг преобразилось для него и показалось чем то страшным и угрожающим. Мороз пробежал по его спине. Быстро встав, он вышел из сарая и стал ходить.
За сараем послышались голоса.
– Кто там? – окликнул князь Андрей.
Красноносый капитан Тимохин, бывший ротный командир Долохова, теперь, за убылью офицеров, батальонный командир, робко вошел в сарай. За ним вошли адъютант и казначей полка.

Историческая значимость освоения человеком бронзовой металлургии на территорииРоссийской Азии состоит в том, что она не только стимулировала подъём производительности труда, но также и обеспечила серийное производство изделий, увеличила возможность выбора наиболее рациональных типологических и технологических стандартов. В бронзовом веке, в отличие от предыдущих историко-археологических периодов, металл стал не просто показателем, а одним из главных условий развития производительных сил, что, в свою очередь, намного повысило темпы роста производства, создало предпосылки для развития ремесла, качественно изменило характер торгово-экономических связей.
В степной и лесостепной зонах Сибири этот подъём выразился в возрастающей популярности пастушеско-земледельческих занятий; на севере лесостепной и на юге таёжной зон — в усилившейся тенденции к становлению многоотраслевого хозяйства, динамично сочетавшего присваивающие промыслы (охоту и рыболовство) и производящие отрасли (пастушество и земледелие); в глубинных таёжных районах и в тундровой зоне — в усовершенствовании традиционных и изобретении новых, более рациональных способов добычи охотничье-рыболовческого продукта.

Особое внимание привлекает уникальный комплекс археологических памятников Южного Зауралья, относимый к синташтинской культуреи известной под именем «Страна Городов». Здесь обнаружено более 20 укреплённых поселений с круглой, овальной или прямоугольной планировкой (наиболее известное из них — Аркаим) и многочисленными следами бронзолитейного производства в жилых помещениях. Особенно интересны встреченные в синташтинских могилах остатки боевых колесниц.
Синташтинская культура по существу не связана с местными культурными традициями и содержит ряд элементов западных и южных культур. По европейским меркам она относится не к раннему, а к среднему этапу бронзового века, однако в Южном Зауралье следует непосредственно за местным энеолитом и эпохально входит в раннебронзовый пласт урало-сибирских культур. Похожая эпохальная асинхронность наблюдается и в других местах Сибири. Так, афанасьевская культура, родственная и одновременная ямной («раннебронзовой») культуре восточноевропейских степей (доживает до рубежа III и II тыс. до н. э.), придя в Алтае-Саянский регион, внедрилась в среду местных неолитических и энеолитических культур.

В Восточном Зауралье и на Западно-Сибирской равнине в 1-ой трети II тыс. до н. э. продолжали сосуществовать три определившиеся ещё в неолите линии этнокультурной преемственности, наиболее выраженные в традиционности орнаментальных комплексов — отступающе-прочерченного, печатно-гребенчатого и гребенчато-ямочного. Среди достаточно изученных «раннебронзовых» культур юга Западно-Сибирской равнины отступающе-прочерченный орнаментальный комплекс занимал главное место в ташковской , гребенчато-ямочный — в одиновской , гребенчатый — в елунинской культурных группах.
Севернее — в низовьях Оби и на восточноуральской стороне Западной Сибири — взаимодействие трёх названных орнаментальных (этнокультурных) традиций шло при повышающемся приоритете печатно-гребенчатого комплекса (сартыньинская культура, полымьятская группа памятников, коптяковская культура); в правобережной части таёжного Обь-Иртышья — при возрастающей роли гребенчато-ямочной орнаментации.
В Прибайкалье продолжает существовать сформировавшаяся ещё в неолите глазковская культура, в погребениях которой (1-я половина I тыс. до н. э.) встречены медные поделки. Западную половину Забайкалья занимает в это время близкаяглазковской фофановская группа памятников, восточную — неолитоидная по облику амогалонская группа. Здесь также известны следы металлообработки.
Около рубежа III и II тысячелетий до н. э., к северу от Байкальского региона Восточной Сибири, сформировалась очень обширная по площади (вся нынешняя Якутия и отчасти прилегающие области) и тоже во многом неолитоидная ымыяхтахская культура, длившаяся почти все II тысячелетие до н. э. (в северной части ареала — ещё дольше, вплоть до эпохи железа), а возможно, до более позднего времени.
В полосе, прилегающей к Тихому океану, продолжалось развитие неолитических культур.

Особенно зримо сибирский бронзовый век проявился во 2-ой трети II тыс. до н. э. — прежде всего на территории Западной Сибири, Алтая и Саян. В это время в лесостепном и южнотаёжном Обь-Иртышье, в ареале культур отступающе-прочерченной (отступающе-накольчатой) керамики (логиновская , самусьская , елунинская , кротовская ), возникают локальные очаги самусьско-сейминской металлургии, продуцирующие разнообразные бронзовые изделия: богато орнаментированные кельты, копья с вильчатым стержнем, ножи с колоритными фигурными навершиями и другие вещи высочайших типологических и технологических достоинств.
Самусьско-сейминские типы бронзовых изделий появились в уже сложившемся виде и почти сразу же распространились на огромной территории — от Северного Китая до Камско-Окского района и ещё дальше.
Не менее интересна другая культура этого времени — окуневская (Хакасско-Минусинская котловина, прилегающие районы Горного Алтая и Тывы), знаменитая уникальным изобразительным искусством, отзвуки стиля и сюжетов которого прослеживаются вплоть до позднебронзового и скифского времени.
В северных областях Западной Сибири по-прежнему сосуществуют отступающе-прочерченная, печатно-гребенчатая (сартыньинская ,варпаульская ,ортинская культуры) и гребенчато-ямочная орнаментальные (этнокультурные) традиции. В восточной части таёжного Обь-Иртышья все большую роль играет население с гребенчато-ямочной керамикой. На северо-востоке продолжается ымыяхтахская культура.

В Прибайкалье по-прежнему обитает население глазковской культуры, тоже использующее некоторые бронзовые вещи, скорее всего неместного происхождения. В Западном Забайкалье живут продолжатели фофановской или фофановско-глазковской культурной традиции. В Восточном Забайкалье, в пределах бывшего амогалонского ареала, около середины II тыс. до н. э. начинает складываться дворцовская культура, относимая уже к бронзовому веку.

Около середины II тыс. до н. э. в степной и лесостепной полосе от Урала до Енисея утвердилась андроновская историко-культурная общность, с двумя основными вариантами — алакульским и федоровским. Основная же ее территория уходит в степной Казахстан, а местами вплоть до предгорий Тянь-Шаня.
Около ХIV-ХIII вв. до н. э. начинается массовая миграция федоровского населения на восток — в сторону лесостепного Обь-Иртышья, Алтая и Саян, а затем и на север — в предтаёжные и южнотаёжные районы, что привело к полному исчезновению очагов самусьско-сейминского бронзолитейного производства. Пришельцы-андроновцы принесли на осваиваемые территории совершенно иной бронзолитейный комплекс, иную керамику, иные культы и ритуалы.
В таёжном обь-иртышском и обь-енисейском междуречье почти полностью господствует культура гребенчато - ямочной керамики .
На территории нынешней Якутии продолжается ымыяхтахская культура, а почти весь Российский Дальний Восток, по-прежнему занимают культуры « пережиточного неолита » .

Около начала последней четверти II тыс. до н. э. в Восточном Зауралье и на Западно-Сибирской равнине формируются так называемые андроноидные культуры, динамично сочетавшие в своем облике элементы северных (гребенчато-ямочных) и южных (федоровских) этнокультурных и хозяйственных традиций: черкаскульская ,сузгунская ,еловская ,корчажкинская. Черкаскульская явилась, как предполагается, прямым следствием адаптивной трансформации федоровской культуры в условиях подвижки из лесостепи в сторону лесной зоны. Что касается сузгунской и еловской культур, то они, сформировались в результате взаимодействия северных «гребенчато-ямочников» и федоровцев.

В левобережной части Обского бассейна складываются новые культуры (на местной печатно-гребенчатой основе при участии «гребенчато-ямочников»), из которых наиболее изучены лозьвинская и атлымская, испытавшие определенное «андроноидное» влияние.
В Хакасско-Минусинской котловине с ХIII-ХII вв. до н. э. Утверждается карасукская культура, знаменующая наступление новой (постандроновской) карасукской эпохи.

В Прибайкалье на смену во многом энеолитоидным глазковским древностям приходит генетически связанная с ними шиверская группапамятников, начало существования которой принято синхронизировать с началом карасукской эпохи.
В Западном Забайкалье фофановскую группу населения, близкую по ряду признакам глазковцам, сменяют западные пришельцы, оставившие на своих кладбищах своеобразные надмогильные сооружения — херексуры.
В Восточном Забайкалье в это время дворцовская культура бронзового века перерастает в культуру плиточных могил, длившуюся здесь до (или почти до) хуннского времени.
К северу от Байкальского региона продолжает существовать ымыяхтахская культура. На побережьях Берингова и Охотского морей, по-прежнему локализуются «культуры пережиточного неолита». Только в Приморье около ХIII-ХII вв. до н. э. «пережиточный неолит» сменяется бронзовым веком, известным здесь преимущественно по двум соседним культурам — синегайской и лидовской, существующих тут вплоть до железного века.

В таёжном Обь-Иртышье продолжает господствовать гребенчато-ямочная керамика, осложнённая включением в орнаментальное поле некоторых элементов андроновского (точнее андроноидного) декоративного комплекса, особенно заметных в лозьвинской и атлымской посуде. Печатно-гребенчатая орнаментальная традиция во многих районах западносибирской тайги к этому времени почти полностью растворилась в гребенчато-ямочной линии этнокультурной преемственности. Предполагается существование внутри гребенчато-ямочного ареала «островных» включений отдельных групп населения с керамикой, орнаментированной в архаичной отступающе-накольчатой манере, (например, одна из групп керамики молчановской культурыв Нижнем Причулымье).
В лесостепной полосе и на южнотаёжной окраине Западной Сибири формируются постандроновские культуры — межовская , бархатовская , ирменская. Определённую роль в сложении названных культур сыграли усилившиеся влияния на этнокультурную ситуацию в западносибирской лесостепи степных культур Южной Сибири и Казахстана. Так, ирменская культура в лесостепном Обь-Иртышье сформировалась на еловско-корчажкинской основе при участии весьма существенных карасукских воздействий. Карасукская культура,локализовашаяся в основном в пределах Хакасско-Минусинской котловины, стала в поздний период бронзового века главной законодательницей сибирских культурных «мод», что проявилось, прежде всего, в активном распространении на запад и на восток от Алтае-Саян карасукских бронзовых изделий — ножей, кинжалов, наконечников копий, украшений и т. д. Карасукские бронзы хорошо известны на территории ирменской культуры, в Казахстане, в байкальском регионе и даже на юге Дальнего Востока — в Приморье.
В Байкальском регионе тоже произошли заметные этнокультурные перемены. На территории Прибайкалья глазковские памятники уступили место шиверским , наиболее изученным по материалам Шиверского могильника на Ангаре. Несмотря на ряд отличий шиверских материалов от глазковских, преемственность их представляется вполне реальной.
Фофановскую группу памятников в Западном Забайкалье сменила культура могил-херексуров , ареал которой распространялся и далее на запад — в Алтае-Саянский регион, включая Тыву, Алтай и др. Термин «культура» применительно к могилам-херексурам весьма условен, поскольку учитывает лишь структуру надмогильных сооружений, тогда как вещевой материал в разных местах ареала мог быть далеко не однозначным. В Восточном Забайкалье ранее существовавшая там дворцовская культура перерастает (около ХIII-ХII в. до н. э.) в культуру плиточных могил , уходящую основной частью ареала в сторону Монголии. Любопытно: антропологический тип покойников из плиточных могил принадлежит преимущественно монголоидной расе, тогда как из херексуров — европеоидной.
Южная граница ымыяхтахской культуры отодвинулась к северу, чуть ли не до полярного круга, а большую часть её ареала заняла усть-мильская культура,в пределах которой встречены бронзовые изделия карасукских и раннетагарских форм.
На Дальнем Востоке продолжают существовать синегайская и лидовская культуры бронзового века.

Период эпохи раннего металла, традиционно называемый бронзовым веком, связан с освоением искусственных сплавов на медистой основе, то есть бронз.

От меди бронза отличается одним важным качеством - твердостью. Благодаря этому, бронзовые орудия получили более широкое распространение, чем медные. Главное техническое достижение древних металлургов на этом этапе - отливка почти всех изделий в закрытых двусторонних формах.

В различных районах исследователи выделяют несколько этапов и в самом бронзовом веке. Наиболее распространена трехчленная периодизация с выделением этапов ранней, развитой и поздней бронзы. В целом бронзовый век Сибири датируется II-началом I тысячелетия до н. э.

Эпоха раннего металла в Сибири имеет несколько особенностей. Металлургия меди и бронзы могла появиться лишь в тех местах, где имеются залежи медных руд. На огромной территории Западной, Восточной и Северо-Восточной Сибири, Дальнего Востока запасов медной руды практически нет. В Сибири крупные и доступные первобытным горнякам месторождения приурочены к горным областям Урала, Рудного Алтая, Саян и Забайкалья. Поэтому эпоха раннего металла не стала универсальной стадией в культурно-историческом развитии всего сибирского населения. Энеолитические памятники известны только в районах, непосредственно примыкающих к горно-металлургическим областям. Памятники эпохи бронзы распространены гораздо шире, но и в это время культура многих племен Северо-Восточной Азии и Дальнего Востока находилась на неолитическом уровне. Вторая особенность раннеметаллической эпохи в Сибири - ее непродолжительность. Здесь она укладывается в полтора тысячелетия, в то время как в древнейших горно-металлургических областях Старого Света орудия из меди и бронзы господствовали на протяжении тpex тысяч лет. Связано это с тем, что древний металл проникает в Сибирь сравнительно поздно, на заключительных этапах развития евразийской медно-бронзовой металлургий.

Рост производительности труда, обусловленный внедрением металлических орудий, при наличии благоприятных экологических условий неизбежно должен был привести к коренной перестройке экономических систем, сложившихся в Сибири в неолите. Начиная с энеолитической эпохи население сибирских степей и лесостепей постепенно переходит к скотоводческо-земледельческому хозяйству. Эпохе раннего металла суждено было разделить Сибирь на два мира: степной-лесостепной, населенный скотоводами и земледельцами, и таежный, где обитали охотники и рыболовы. Некоторые исследователи проводят между ареалами присваивающей и производящей экономики столь резкую грань, что предлагают относить к эпохе энеолита только культуры, связанные с земледелием и скотоводством, а синхронные и близкие им по материальной культуре общества охотников и рыболовов считать неолитическими. Древнейшие сибирские металлоносные культуры (афанасьевская, шапкульская и липчинская) опровергают эту точку зрения и доказывают, что однотипные изделия из меди распространяются и у скотоводов Южной Сибири, и у охотников и рыболовов лесного Зауралья. Очевидно, что энеолит не связан с одною и той же экономической системой, а находит своеобразное преломление в различных экологических зонах.

Сибирские энеолитические культуры локализовались в районах, прилегающих к горно-металлургическим областям. На Алтае и в минусинских степях во второй половине III тысячелетия до н. э. появились племена афанасьевцев. По всей видимости, они мигрировали сюда с более западных территорий и принесли в Сибирь зачатки металлургии, земледелия и скотоводства. Все ведущие типы орудий афанасьевцы делали из камня. Meдь использовалась для украшений, игл, шильев, небольших ножей. Афанасьевские мастера еще не знали литья, медные предметы обрабатывались ковкой. Керамика афанасьевской культуры разнообразна по размерам и форме. Преобладали высокие остродонные сосуды с елочным орнаментом. Узор наносился затупленной палочкой или гребенчатым штампом. Хозяйство афанасьевцев было комплексным. Наряду с традиционными для неолитической Сибири сетевым рыболовством и охотой, получили развитие скотоводство и в меньшей степени земледелие. Находки костей домашних животных в могилах и культурном слое поселений свидетельствуют, что афанасьевцы разводили коров, лошадей, овец. Комплексное хозяйство позволило им жить оседло, в постоянных жилищах.

Во второй половине III тысячелетия до н. э. медные изделия (шилья, ножи) появляются в лесном Зауралье и прилегающих районах Западной Сибири в инвентаре липчинской и шапкульской культур.

В первой половине II тысячелетия до н. э. на юге Западной и Восточной Сибири складываются культуры зрелого бронзового века: кротовская и самусьская в Верхнем Приобье, окуневская - в минусинских степях, глазковская - в таежном Прибайкалье.

Самой крупной археологической находкой в Сибири из наиболее древних считается 5-метровой длины погребальная ладья, обнаруженная в могильнике Бузан-3 (Ингальская долина, юг Тюменской области), артефакты которого относятся к медному веку. Могильник датируется 3190 годом до н. э. (плюс-минус 60 лет). Таким образом, он является ровесником Стоунхенджа (3020-2910 до н. э.), первых городов Месопотамии (3500-3000 до н. э.) и значительно старше широко известных пирамиды Хеопса (2560-2540 до н. э.) и памятников Аркаима (2200-1600 до н. э.).

По течению реки Чарыш следы древнего обитания человека найдены в нескольких пещерах. В курганах Катуни, Чарыша, в верховьях Алея, реки Иртыш были найдены разнообразные украшения и утварь, что говорит о сравнительно высокой культуре обитателей древней Сибири. На многих кубках, бронзовых и серебряных кружках видны довольно сложные рисунки, представляющие собой изображения разных животных и птиц. В этих же курганах находятся приложения к конской сбруе, часто изготовленные из массивного золота. Этими же племенами оставлены многочисленные плиты и "бабы", иногда покрытые надписями.

Особенного внимания заслуживают орудия из нефрита, найденные в Барнауле. В курганах находили и приложения к конскому убранству, зачастую из массивного золота. Из-за большого количества бронзовых, золотых и серебряных вещей и многочисленных следов на Алтае древних рудокопных и плавильных работ можно судить, что здесь очень рано началась и велась добыча и обработка драгоценных и других металлов. Указания Геродота на пути, которыми доставлялось золото, не оставляют сомнения, что речь шла о добыче золота в пределах нынешнего Алтая.

Древние жители Алтая плавили руду в больших глиняных горшках, обломки которых встречаются около рудников вместе с каменными и медными орудиями. Так, в Золототушенском руднике были найдены два предмета, сделанные из чистой меди. В Зменигорском руднике были найдены те же предметы, вместе с каменными молотками, также был найден остов задавленного обвалом рудокопа с инструментом и кожаным мешком наполненным охристыми рудами. При этом в древних алтайских рудниках отсутствуют железные орудия труда. Хотя, согласно китайским летописным сказаниям, добыча железа здесь производилось в VII веке до н. э.

В середине II тысячелетия до н. э. культурный облик сибирских степей и лесостепей резко меняется. На всей громадной территории от Приуралья до Енисея распространяется андроновская культура . Андроновские племена составили целую эпоху в сибирской истории. Это было время утверждения развитой производящей экономики на юге и далекого проникновения бронзовой металлургии Среди археологических объектов в Сибири широко представлены находки андроновской культуры (2300 до н. э. - 1000 до н. э.) и сменивших ее черкаскульской (1500 до н. э. - 1200 до н. э.) и саргатской культур (500 до н. э. - 500 н. э.), которые относятся к древним уграм.

В сибирских степях сложился единый для всех андроновцев хозяйственно-культурный тип пастухов-скотоводов и земледельцев, Андроновцы жили оседло в долговременных полуземлянках. Их поселки располагались в долинах рек, богатых, пастбищами и плодородными землями, пригодными для земледелия. В стаде преобладали крупный рогатый скот, овцы, лошади. Андроновцы стали первыми в азиатских степях наездниками. Скот большую часть года содержался на пастбищах под наблюдением пастухов, а зимой - в специальных загонах. Злаки возделывались на легких для обработки пойменных землях. Почва обрабатывалась вручную каменными и бронзовыми мотыгами. Охота и рыболовство большого значения в хозяйственной жизни не имели.

Андроновцы были племенами металлургов. Они обладали медными и, оловянными рудниками и поставляли металл далеко на запад. Их литейщики обеспечивали широкое производство орудий труда (серпов, топоров, кельтов) и оружия (кинжалов, втульчатых наконечников, копий с листовидным пером), в том числе и за пределы андроновского ареала. Освоив степь и лесостепь, андроновцы в поисках новых полей и пастбищ по долинам рек проникали в таежную зону, где смешивались с аборигенным населением. В результате на юге западносибирской тайги сложились андроноидные культуры (черкаскульская, сузгунская, еловская), сочетавшие местные и пришлые традиции. Под влиянием андроновской культуры у носителей этих культур сложились собственные бронзолитейные центры, сыгравшие большую роль в распространении металла в таежной зоне.

В конце II тысячелетия до н. э. андроновская культура в Южной Сибири сменяется карасукской. Карасукские племена оказали большое влияние на сибирские культуры заключительного этапа бронзового века. Оно прослеживается на обширной территории от Верхнего Приобья до Якутии. Степная экономика в эпоху поздней бронзы претерпела некоторые изменения. В составе карасукского стада увеличилась доля мелкого рогатого скота, что сделало стадо более подвижным и позволило перейти к с сезонными перекочевкам. Таким образом, накануне эпохи железа в южносибирских степях создавались предпосылки для перехода к кочевому скотоводству.

В эпоху поздней бронзы металл распространился почти по всей территории Северной Азии. Под влиянием карасукской культуры сложился собственный металлургический центр в усть-мильской культуре Якутии (конец II-1 тысячелетия до н. э.). В первой половине 1 тысячелетия до н. э. единичные бронзовые изделия появляются в усть-бельской культуре Чукотки. Но несколько привозных бронзовых предметов не изменили ее неолитического характера. По существу население Чукотки и Камчатки продолжало жить в каменном веке.

Экономическая дифференциация севера и юга предопределила особенности социальной истории населения тайги и степи. В условиях промысловой (охотничье-рыболовческой) экономики и очень низкой плотности населения основным производственным коллективом в таежной зоне продолжала оставаться отдельная семья или группа семей. Род, лишенный хозяйственной функции, становился неустойчивым. По всей видимости, аморфность родо-племенной организации, засвидетельствованная этнографией у некоторых таежных народностей Западной и Восточной Сибири, была характерна для этой территории и в эпоху раннего металла. Более развитые общественные отношения могли сложиться у оседлых рыболовов с их специализированной продуктивной экономикой, большей плотностью населения и прочной оседлостью. Погребальный обряд могильников бронзового века, фиксирует зависимое положение женщин и выделяет наиболее удачливых охотников и служителей культа (шаманов?).

Социальное развитие в степях шло значительно быстрее. Родовые кладбища и наличие племенных территорий (выделяются в андроновской культуре) свидетельствуют о традициях развитого родового строя. Однако в его недрах уже выделялась парная семья, о чем говорит широкое распространение парных погребений.

Во второй половине II тысячелетия до н. э. в степях появляются богатые погребения и мощные, возвышающиеся над остальными, насыпи отдельных курганов - красноречивые свидетельства появления имущественного и социального неравенства в обществах скотоводов и земледельцев Южной Сибири.

В статье использованы материалы с сайта irkipedia.ru

В то время как в степях Западной Сибири, на Алтае и в Минусинской котловине, а также за Байкалом в бронзовом веке развивались культуры скотоводческих и отчасти земледельческих племен, их соседи в таежных областях Сибири продолжали вести прежнюю жизнь охотников и рыболовов. Это не значит, что в их жизни не происходило изменений и их культура оставалась в одном и том же состоянии. Раскопки таежных поселков и могильников позволяют составить представление об эволюции культуры оставившего эти памятники древнего населения. Полнее всего изучены памятники начальной поры бронзового века в таежном Прибайкалье. В начале II тыс. до н. э. в жизни прибайкальских племен происходят значительные изменения в общественной и культурной жизни, подготовленные всем ходом предшествующего развития. Об этих изменениях свидетельствуют памятники нового типа - погребения с медными и бронзовыми изделиями. Эта новая культура, открывающая собой эпоху металла в Прибайкалье, получила название глазковской. Она охватывает время начиная с XVIII по XIII в. до н. э.24

Несмотря на то что в глазковское время в Прибайкалье появляются изделия из металла, старые технические традиции, связанные с обработкой каменных орудий, продолжают развиваться. В этот период широко используется древняя техника обработки призматических нуклеусов и отделения от них правильных ножевидных пластин.

О том, что техника отделения ножевидных пластин и вторичной обработки изделий продолжает играть важную роль, свидетельствуют частые находки в погребениях глазковского времени специфических инструментов для обработки камня, отжимников, изготовленных из рога и реже из кости. В некоторых погребениях отжимники встречаются парами. Они отличаются друг от друга по длине и по форме. По-видимому, тонкие отжимники служили для окончательной отделки изделий, в то время как крупные и массивные снабжались дополнительными рукоятками и применялись для грубой черновой обработки или для работы, где требовались значительные усилия.

Продолжала по-прежнему применяться при изготовлении каменных орудий и украшений техника шлифования. В глазковское время еще более широко, чем в предшествующее, китойское, время, использовался зеленый и белый нефрит. Для распиливания нефрита применялись такие же, как и в китойское время, шиферные пластинчатые пилы.

Старые технические традиции сохранились и в способах обработки кости и рога. Трубчатые кости животных сначала распиливали, а затем с помощью отжимников ретушировали так же, как камень. Заготовки изделий из рога отделялись с помощью известного с неолитической эпохи приема - продольными нарезками. Такими же, как раньше, продольными срезами обрабатывались массивные изделия из рога типа кирок.

Однако не эти древние, унаследованные от неолита технические традиции, формы и типы орудий определяют характер и особенности новой культуры Прибайкалья. В глазковское время появляется большое количество новых элементов, которые свидетельствуют о существенных сдвигах в культуре, знаменующих собой наступление новой эпохи.

24 А. П. Окладников. Несли, и бронзовый век Прибайкалья, ч. III. «Материалы и исследования по археологии СССР", №43, М.-Л., 1950

В это время появляются новые типы кремневых каменных орудий, изготовленных отжимной техникой, которые не встречаются ранее- Для инвентаря глазковских погребений характерны, например, своеобразные четырехгранные шилья-провертыши, обработанные отжимной ретушью, а также скребки и наконечники стрел новых типов.

Но еще важнее появление рубящих орудий принципиально нового, иного, чем прежде, типа. Вместо широко распространенных в неолитическое время тесел в глазковское время преобладали изделия иного рода - топоры. Они не односторонне выпуклые в поперечном сечении, а овальные и линзовидные. Топоры эти в отличие от тесел закреплялись не поперек рукоятки, а параллельно ей. Такой инструмент был непригоден для выдалбливания дерева, так как удары им наносились не сверху вниз, а сбоку.

Появление вместо старых односторонне выпуклых тесел овального в поперечнике топора, по-видимому, объясняется дальнейшим развитием рыболовства и связанных с ним элементов материальной культуры, конкретно - лодок. Вместо тяжелых и неуклюжих посудин, долбленых из целых стволов, которые употреблялись рыболовами Исаковского и серовского времени, появляются легкие быстроходные лодки, сделанные из бересты. В могилах глазковского времени найдены притупленные кинжаловидные острия, изготовленные из расколотых трубчатых костей лося. Судя по этнографическим параллелям, такие острия употреблялись для снятия коры с деревьев. Из бересты можно было значительно быстрее, легче, без большой затраты труда и времени, сделать лодку типа современных оморочек.

Вместе с тем среди каменных изделий глазковской культуры уже незаметно того изобилия совершенных с технической точки зрения орудий, которые характерны для неолитического времени. Каменные орудия изготовлялись без прежнего усердия. Материал, который употреблялся для производства орудий, не отличался высокими качествами. Это в особенности относится к крупным рубящим орудиям, которые в противоположность неолитическим изготовлялись часто на редкость грубо и небрежно. Явный упадок техники обработки каменных орудий, очевидно, связан с появлением нового материала - металла. Распространение первых металлических изделий и являлось теперь самым важным нововведением в технике населения Прибайкалья, решающим событием в его истории. Количество металлических изделий в погребениях и на поселениях глазковского времени по сравнению с костяными и каменными орудиями крайне незначительно. Из металла изготовляли наиболее часто употреблявшиеся в хозяйстве изделия, а также украшения. Это были такие изделия, которые при изготовлении их из меди или бронзы приобретали новые качества, не проявившиеся в должной мере в изделиях из камня и кости. К ним относятся в первую очередь ножи, рыболовные крючки, иглы и шилья. Рабочий эффект этих изделий из металла по сравнению с каменными стал несравненно выше. В частности, употребление металлических ножей привело к значительному улучшению качества обработки костяных изделий и появлению новых, неизвестных ранее орудий.

Чаще всего в могилах встречаются изготовленные из меди широкие и крупные по размерам листовидные ножи. Они представляют собой тонкие, плоские в поперечном сечении пластины. Лезвия медных ножей закреплялись в рукоятке двумя способами, в одном случае под прямым или тупым углом, во втором - составляли продолжение рукоятки, так же как у ножей современного типа.

Из меди и бронзы изготовлялись также иглы. Они делались, по-видимому, способом проковки литого стерженька. Острые концы игл закруг-

лены, остальная часть овальная или прямоугольная в сечении. Особо тщательно обрабатывалось ушко с узким отверстием. В ряде случаев в могилах иглы находились в костяных орнаментированных игольниках. Известно также шило, изготовленное из четырехгранного прутика.

Более многочисленны рыболовные крючки. Они имеют массивный четырехгранный или значительно реже овальный стержень, слегка приостренный на верхнем конце. Нижний конец крючков изогнутый и менее массивный. Он заканчивается обычно двумя жальцами, внешним и внутренним.

Среди украшений наиболее распространены литые кольца с сомкнутыми или несомкнутыми концами. Одно из колец с несомкнутыми концами имеет характерные утолщения - раструбы на концах, напоминающие, андроновские. Они служили украшениями для головного убора или передника. В качестве украшений или принадлежностей шаманского костюма употреблялись, кроме того, трубочки, изготовленные из тонких свернутых пластин.

Несмотря на то что появление металла в Прибайкалье знаменует собой новый, более высокий уровень культуры и экономики населения таежных областей Восточной Сибири, глазковская культура в целом имеет глубокий архаический отпечаток. Это прослеживается прежде всего в типологии бронзовых изделий. Мастера были еще настолько сильно скованы традициями каменного века, что полностью перенесли типы орудий и украшений с камня на новый материал. Широкие листовидные ножи восходят по типу к серовским клинкам. Медные иглы являются точной копией костяных, а кольца из прутиков копируют китойские нефритовые кольца. О том же свидетельствуют ножи с выгнутым лезвием, формы которых были выработаны еще в исаковское время. Даже способы прикрепления лески к рыболовным крючкам у глазковцев были такими же, как в серовское и китойское время.

Все это свидетельствует, во-первых, о значительной древности обнаруженных в глазковских могилах изделий из меди и бронзы, во-вторых, о живучести традиций, которые оказались непреодолимыми для мастеров, имевших дело с новым материалом, позволяющим смелее варьировать в типах изделий, и. наконец, в-третьих, о глубоких связях глазковской культуры с прибайкальской неолитической культурой, из которой она непосредственно выросла.

Основой хозяйства глазковских племен были охота, рыболовство и собирательство. Среди орудий охотничьего снаряжения имеются прежде всего многочисленные наконечники стрел. По форме они резко отличны от наконечников стрел предшествующего времени. Наиболее часто встречаются треугольные наконечники, широкие или узкие, с прямым и симметрично вогнутым основанием. Новые типы наконечников стрел из камня, а также их измельчание связаны, возможно, с употреблением легкого, менее мощного лука простого типа, а также с общим упадком удельного веса охоты в экономике глазковских племен.

Из двусторонне обработанных орудий к специфическим глазковским изделиям относятся асимметрично-миндалевидные ножи, служившие для разделывания рыбы и туш животных, а также для закройных работ. По форме они напоминают женские эскимосские ножи типа «уло».

Широкое распространение получают костяные наконечники стрел не встречающихся ранее типов. Среди них имеются короткие наконечники с ромбическим или овальным сечениями, острия со срезанным с двух сторон основанием, которое вставлялось в расщеп древка. Иным был принцип закрепления костяных наконечников с расщепом. В расщеп наконечника вставлялось специально оструганное древко стрел, а затем сверху оно обматывалось прочными нитками или тонкими ремешками.

Большой редкостью становятся вкладышевые кинжалы и ножи Из глазковских погребений на Ангаре известен только один наконечник копья, снабженный двусторонне обработанными вкладными лезвиями. Не исключено, что большинство вкладышевых инструментов теперь изготовлялось из дерева, в качестве же вкладышей употреблялись не Двусторонние ретушированные лезвия, а простые ножевидные пластины, которые являются обычной находкой в слоях глазковских поселений.

В качестве кинжалов и наконечников копий употреблялись изделия из кости и рога. Они массивные, овальные в сечении, заостренные на конце Роговые наконечники копий использовались на охоте в качестве рогатин Из кости и рога изготовлялись, кроме того, массивные острия и кайлы которые обслуживали рыболовческое хозяйство. Кайла могла служить не только для рыхления земли при сооружении хозяйственных ям или очагов, но и в качестве пешни для долбления льда при подледном лове рыбы. Кайла и острия вместе с кирками из рога и заступами из лосиных лопаток употреблялись, вероятно, и при собирательстве, для выкапывания съедобных корней и луковиц сараны.

Если на инвентаре, связанном с охотой, лежит все же отпечаток упадка, то этого нельзя сказать об орудиях рыбной ловли. Появляются новые типы гарпунов. Крупные гарпуны с попеременно расположенными зубьями имеют у основания характерные выступы - крылышки и конический насад. В погребениях они встречаются парами и представляют собой, по-видимому, двузубую острогу. Малые глазковские гарпуны массивные, с округленным основанием и с одним или реже двумя зубьями. Малые гарпуны употреблялись в качестве составных частей остроги, закреплялись в ее основании намертво.

С гарпунной ловлей рыбы неразрывно связаны были и изготовленные из камня рыбки-приманки. Они менее многочисленны, чем в предшествующее время, но остается фактом, что старый неолитический способ ловли рыбы с искусственной рыбкой-приманкой существовал и в эпоху бронзы.

Глазковцы продолжали совершенствовать и искать новые формы рыболовных крючков. В погребениях появляются сначала плоско-выпуклые стерженьки из кости и камня с просверленным внизу отверстием для острия. В верхней части вместо полукруглых выступов, характерных для составных крючков китойского времени, делалось теперь несколько кольцевидных нарезок, которые служили для закрепления лесы. Вслед за тем стали появляться и своеобразные, присущие только глазковским памятникам каменные и костяные стерженьки составных крючков. Оригинальны бочковидные стерженьки, сделанные из камня и кости. Острия к ним изготовлялись из клыков кабарги, кости и оленьего рога. Простой по конструкции глазковский рыболовный крючок являлся шагом вперед в развитии рыболовной снасти. Стержень не только скреплял детали крючка, но одновременно служил грузиком и приманкой, так как напоминал по форме рыбку.

О наличии в глазковское время сетей свидетельствуют каменные грузила в виде простых галек с тщательно выточенными желобками. Сети изготовлялись, по-видимому, из крапивы или какой-то другой травы, о одном из погребений глазковского времени обнаружен костяной гребень с редко расставленными, короткими, но массивными зубьями. Такие гребни Употреблялись народами севера Сибири для расчесывания волокон травы и сухожилий.

Керамика в глазковских погребениях малочисленна. Сосуды продолжают сохранять острое или закругленное дно. Общая форма сосудов полуяйцевидная. Поверхность сосудов или оставлялась гладкой, или украшалась оттисками отступающей лопаточки-штампа. В большинстве обломки керамики из глазковских слоев поселений покрыты отпечатками лопаточкиколотушки, на широких плоскостях которой располагались беспорядочно нарезанные линии.

Для характеристики повседневной жизни охотников и рыболовов глазковского времени важное значение имеют разнообразные предметы домашней утвари и быта. Среди них имеются даже костяные ложки. Глазковские ложки из Прибайкалья являются древнейшими из известных ложек не только Сибири, но и Азии. Они свидетельствуют об усложнении быта и хозяйственного уклада.

В глазковское время появляются новые типы игольников. Они изготовляются не из костей водоплавающей птицы, а из трубчатых костей мелких хищников. Игольники украшались орнаментом в виде кольцевидных нарезок. Оба эпифиза кости обрезались, а иголки укреплялись на полосках кожи или ткани, продернутых сквозь костяную трубку. В массе иглы изготовлялись не из металла, а из кости, шилья - из продольно расколотых мета-карпальных костей косули. В качестве рукоятки использовался конец с эпифизом. Нижний конец кости заострялся и пришлифовывался.

По материалам погребений можно представить и костюм древних обитателей Прибайкалья. Характерной и наиболее яркой деталью костюма глазковцев был передник, украшенный кольцами и кружками из нефрита или бусами. Если кольца и диски нашивались на передник по одному или нескольким экземплярам, то перламутровые бусы в некоторых, наиболее богатых погребениях встречаются сотнями. Прослеживая расположение украшений на груди погребенных, нетрудно восстановить характер передника или нагрудника глазковцев. Он находит ближайшие аналогии в такой же части костюма эвенков. На головной убор нашивались диски из нефрита и мрамора, а также кольца из того же материала и бронзы. В других случаях на головной убор прикреплялась полоса из перламутровых бус или клыков марала, которые сочетались иногда с кольцами и дисками.

Реконструкция костюма Глазковского времени (Выполнена В.Д, Запородской)

Реконструированный по расположению украшений головной убор глазковцев близок к тунгусской шапочке.

Глазковское время в Прибайкалье характеризуется усилением связей его населения с рядом соседних и отдаленных на многие тысячи километров племен, укреплением обмена и торговых связей. Об этом свидетельствуют прежде всего украшения. Широко распространенные в глазковское время агальматолитовые и пирофиллитовые бусы доставлялись по-видимому, с Дальнего Востока. С востока происходят, кроме того, массивные морские раковины, из которых изготовляли кольца, диски и бусины с отверстием в середине. В погребениях Фофановского могильника найдены морские раковины, которые были доставлены с побережья Восточной или Юго-Восточной Азии, из района Молуккских островов.

В свою очередь на Дальний Восток из Прибайкалья распространялся нефрит. Кроме дисков и колец, из него изготовляли также тесла, встречающиеся далеко к востоку от Ангары и Лены.

Коренные изменения затронули в эпоху бронзы не только сферу материального производства прибайкальских племен, но также их общественный строй, верования, культ и искусство. В могильниках глазковского времени чаще, чем в китойское время, начинают встречаться парные захоронения. Основные погребения мужчин сопровождаются в той же могильной яме погребениями женщины или второго мужчины. Однако для глазковского времени более характерны коллективные захоронения иного типа. Мужчина и женщина похоронены в них не в одной общей могильной яме, а в разных, перекрытых одной могильной кладкой.

Второй особенностью является строгое разграничение набора инвентаря, сопровождающего захоронения мужчин и женщин. В мужских погребениях мы находим, как правило, орудия рыбной ловли и охоты, в женских погребениях встречается инвентарь, связанный с обработкой выловленной рыбы или убитых на охоте животных, с собирательством, а также большое количество украшений. Такое распределение инвентаря свидетельствует о том, что в глазковское время прочно установилось строгое разграничение хозяйственных обязанностей между членами родового коллектива. Разделение хозяйственных обязанностей между мужчинами и женщинами в эпоху ранней бронзы Прибайкалья примечательно тем, что оно в отличие от разделения у других, не лесных, а степных сибирских племен происходит не на этапе коренного изменения характера хозяйства (смены охоты и рыболовства земледелием и скотоводством), а в условиях существования того же охотничье-рыболовного хозяйства.

Это не значит, однако, что уровень развития хозяйства и соотношение различных его частей были в глазковское время такими же, как в неолите. Прибайкалье резко изменяется удельный вес рыболовства в экономике. Из отрасли, подчиненной охоте или по крайней мере равной ей, рыболовство становится ведущим. Именно с этими переменами в хозяйстве связаны захват мужчинами основной роли в экономике, выключение женщин из сферы непосредственного производства и ограничение их домашней работой.

С этим событием связано и заметное изменение положения женщины в родовом коллективе, она потеряла теперь часть общественных прав. Господство мужчин в основной сфере экономики глазковского времени определило подчиненное положение женщины в семье. Вместе с умершим мужчиной в могилу теперь клали насильственно умерщвленную женщину.

Новый погребальный ритуал свидетельствует о смене материнского рода отцовским, с подчиненным положением женщины, патриархальным рабством и первыми яркими признаками общественного неравенства. Последнее находит отражение в увеличении по сравнению с китойским временем количества «богатых» погребений и захоронений, почти полностью лишенных погребального инвентаря.

Изменения в сфере экономики и общественного строя прибайкальских племен закономерно привели к сдвигам в области искусства и идеологии. К предметам искусства глазковского времени относятся прежде всего украшения. Они встречаются теперь значительно чаще, а их удельный вес по сравнению с производственным инвентарем увеличивается во много раз. Начинают встречаться погребения, в которых находки ограничиваются только украшениями. Изменился сам материал, из которого они изготовлялись. Для украшения начали использовать бронзу, медь, нефрит, перламутр, пирофиллит, белый нефрит.

Значительно богаче, чем прежде, украшалась керамика. Наиболее популярными видами орнамента, который покрывал обычно весь сосуд от венчика до дна, стали отпечатки лопаточки-штампа, резные линии, ямки, вдавленные изнутри сосуда. В орнаментике начала господствовать горизонтальная композиция вместо прежнего сочетания прямых и наклонных линий. Таким же по построению орнаментом украшались костяные изделия: игольники, острия, рукоятки костяных ножей и подвески.

Глазковское время является эпохой, когда в Прибайкалье появляются первые признаки возникновения шаманизма. В некоторых погребениях, которые отличаются от остальных ориентировкой или положением в могиле, был обнаружен специфический и необычный набор инвентаря. В него входят схематические антропоморфные изображения из рога или мамонтовой кости, амулеты из челюстей щуки или клюва крупной птицы и даже колотушки из рога, которые применялись при обряде камлания. Впервые, таким образом, появляются атрибуты шаманского костюма, а также, видимо, бубен и колотушка.

Антропоморфные изображения из мамонтовой кости и рога свидетельствуют о зарождении наряду с шаманской магией культа предков. Такие изображения являлись вместилищами духа-прародителя или духа-покровителя семьи или рода, которые призваны были защищать человека от злых духов. Кольца и диски, изготовленные из белого нефрита, свидетельствуют, судя по мифологии сибирских народов, о существовании культа неба и солнца.

Как и в эпоху неолита, в глазковское время продолжал существовать культ животных. Главными его объектами у глазковцев были лось и медведь. Особое отношение было к кабанам, маралам и бобрам. Так же как в серовское время, существовало почитание собаки.

Во многом изменились по сравнению с неолитом погребальные обряды. Глазковские погребения ориентированы не по странам света, как раньше, а по течению реки, головой вниз по течению. Такое резкое изменение погребальных обычаев, связанное с ломкой наиболее консервативного элемента в жизни древнего человека, религиозных верований, объясняется крупными сдвигами в экономике и общественном строе. Ориентирование погребенных вниз по течению реки прямо свидетельствует об исключительной роли реки в жизни и культуре глазковцев. Река не только давала пищу, но она была, по представлениям глазковцев, дорогой, по которой после смерти уплывали вниз в неведомую страну мертвых умершие. Характерно, что некоторые из могильных кладок глазковского времени напоминают каменные лодки оморочки.

Изменилось также отношение к мертвым. Их стали бояться. Возвращение их не сулило ничего доброго. Поэтому в погребениях начали встречаться изделия, которые имеют следы намеренной порчи. У наконечников стрел сломаны концы, затуплены лезвия топоров и тесел, сломаны бронзовые изделия. Таким образом живые стремились обезопасить себя от

умерших сородичей. Вместо старых представлений о загробном мире как о стране благоденствия и рождения появился ужас перед страшными картинами загробного царства, откуда никто не возвращается, возник страх перед смертью и мертвыми.

В глазковское время продолжались старые связи племен Прибайкалья с долиной Енисея. К следующему историческому периоду, синхронному с глазковским временем, относятся могилы у Переселенческого пункта на Узенькой улице в Красноярске, на Афонтовой горе, в Базаихе, стоянка под Ермолаевским городищем и большое количество вещей из раскопок на Усть-Собакинской стоянке.

В 30-е годы сначала А. Ф. Катковым, а потом А. П. Окладниковым на Афонтовой горе были исследованы разрушенные могилы. Кости погребенных лежали в беспорядке, но исследователям удалось установить, что первоначально погребенные были положены головой на восток. Енисей в районе г. Красноярска течет с запада на восток, и, таким образом, погребенные лежали параллельно течению реки. В могилах наблюдалась окрашенность заполнения могильных ям красной охрой. В них найдены небольшой горшок полуяйцевидной формы, скульптурное изображение человека и утки, подвески из зубов животных, плоские перламутровые бусы, бусы из кости, костяные острия, отщепы.

Сходные по инвентарю и обряду погребения могилы были раскопаны В. В. Передольским в Переселенческом пункте, на правом берегу Енисея. Погребенные лежали здесь в простых грунтовых ямах в вытянутой позе. Среди вещей найдены остатки костяных пластинчатых лат, перламутровые кружочки, наконечники стрел, одна из них застряла в тазовой кости. В Красноярске, на Узенькой улице, при прокладке траншеи в земле найден горшок, подобный горшку из могилы с Афонтовой горы, но значительно больших размеров. Вместе с горшком были найдены и два костяных острия. Под горшком же находились остатки сожженных костей. На стоянке под Ермолаевским городищем найден небольшой, но однородный материал, представленный обломками сосудов яйцевидной формы, украшенными горизонтальными рядами гусеничного штампа с ямочками под венчиком. На внутренней стороне сосудов видны следы вытертости. Вместе с этой керамикой найдены каменный наконечник стрелы лавролистной формы, костяной наконечник стрелы с расщепленной нижней частью, абразив со следами натачивания игл и обломок костяного гарпуна. 25

Оба горшка из могил у Красноярска, несмотря на их различные размеры, имеют много общего. Им соответствуют керамика стоянки под Ермолаевским городищем, ряд фрагментов с Усть-Собакинской стоянки и из других мест. Все эти сосуды имеют полуяйцевидную форму с почти прямыми стенками и закругленным или заостренным дном. Венчик иногда несколько уплощен сверху, но чаще имеет скос внутрь или наружу. Орнамент начинается от самого края сосуда. В подавляющем большинстве случаев первая полоса орнамента оттиснута штампом, поставленным перпендикулярно стенке горшка. Все остальные полосы оттисков сделаны либо отступающим штампом, гладким или гусеничным, либо теми же штампами, поставленными перпендикулярно к стенке. Ряды оттисков образуют горизонтальную елочку. Всегда на уровне второго ряда оттисков имеются ямки, реже ниже их в шахматном порядке идет второй ряд ямок. В большинстве случаев цвет сосудов коричневый. В тесте примесь песка, иногда еще и слюды.

25 В. Г. Карцев. Ладейское и Ермолаевское городища. «Труды секции археологии Российской ассоциации научно-исследовательских институтов», вып. IV, 1928, стр. 559.

К рассмотренной керамике близка группа фрагментов сосудов, у которых орнамент оттиснут отступающей лопаточкой, но не покрывает сосуд целиком, а расположен только в его верхней части. Тут нет плотных рядов орнамента, между ними находятся гладкие полосы. Штамп более узкий. Часто полосы не горизонтальные, а зигзагообразные, в одном случае они» образуют треугольники. Под венчиком всегда имеются ряды ямок. Венчик тоньше. Край его почти всегда прямой или несколько закруглен.

Сравнение красноярской керамики с афанасьевской керамикой Минусинской котловины и прибайкальской из энеолитического слоя «В» стоянки Улан-Хада показывает, что для этих трех территорий ведущей формой: посуды являются полуяйцевидные сосуды. Имеется сходство в характере орнамента и его расположении на сосуде.

Таким образом, описанная энеолитическая керамика Красноярской лесостепи, обладая общесибирскими чертами энеолитической керамики, не находит аналогий в памятниках того же времени к западу от Енисея, но зато во многом соответствует керамике ангаро-байкальской, что позволяет считать ее принадлежащей к восточносибирскому типу.

На территории лесостепи найдены сосуды и иного типа, в которых А. П. Окладников видит сходство с керамикой более западных областей - лесной полосы РСФСР. Один сосуд, хранящийся в Ленинграде, происходит из Базаихи. Фрагменты таких горшков найдены на стоянках в «Трубе».

Среди вещей в могилах с Базаихи был найден топор в виде удлиненной трапеции с относительно широким дугообразным лезвием и узким обушком. Форма, поперечное сечение топора и округлость граней делают его похожим на типичные топоры глазковского времени Прибайкалья. Подобные топоры представлены целой серией вещей, отличающихся размерами и материалами. Одновременно с топорами имеются и тесла той же формы, но иногда у них сделано желобчатое лезвие. Наряду с теслами глазковского типа в лесостепи известны и другие: у них нет желобка, брюшко их плоское, на спинке видны грани. По форме и сечению эти тесла напоминают подобные орудия Томского могильника. 26 В то же время эти тесла при общем сходстве с томскими представлены своеобразным вариантом. Их своеобразие заключается в том, что красноярские тесла более округлы и имеют не тупой, а приостренный обушок. Близки как прибайкальским, так и афанасьевским каменные песты, изготовленные точечной техникой, которые применялись для размягчения волокон растений.

Наконечники стрел многочисленны и разнообразны. Большинство из них находит себе аналогии в памятниках Прибайкалья: выемчатые треугольные, удлиненнотреугольные, треугольные с прямым основанием, треугольные с параллельными в нижней части гранями и прямым основанием ромбовидные миниатюрные, заостренно-миндалевидные с закругленным основанием. Наряду с такими имеется ряд наконечников, характерных для более южных и западных по отношению к лесостепи районов: выемчатые треугольно-выпуклые, лавролистные, иволистные. Однако преобладают восточные типы. Сходство с Прибайкальем наблюдается и в способе изготовления наконечников. Во многих случаях пластина подвергалась обработке только со спинки, а брюшко стрелы почти не обрабатывалось, ретушь грубая, чешуйки короткие, длинной струйчатой ретуши почти нет. Близки к прибайкальским и большие лавролистные асимметричные ножи, ромбические в сечении. Они представлены несколькими случайно найденными экземплярами. У них острый рабочий и закругленный противоположный конец. Близкие по форме ножи были распространены в энеолите, и на Томи.

26 М. Н. Комарова. Томский могильник - памятник истории древних племен лесной полосы Западной Сибири, рис. 12.

Среди вещей, найденных при раскопках Усть-Собакинской стоянки, .имеются скребки, лежавшие в двух случаях вместе с наконечниками стрел глазковского типа. Подобные скребки известны из сборов на различных стоянках. Все они имеют языковидную подтреугольную форму, высокий рабочий край, расположенный на толстом конце пластины, прямой или выпуклый и суживающийся черенок. По форме многие скребки напоминают языковидные глазковские. Наряду с каменными предметами к энеолитическому времени относится несколько вещей, изготовленных из кости, найденных в могилах. Таковы, например, шилья из расколотой трубчатой кости с нетронутой частью эпифиза и естественным желобком на одной стороне. Такие шилья ранее глазковского времени не встречаются.

«Шило» с человеческой головкой, найденное на Афонтовой горе, напоминает стеатитовые головки окуневского времени из Минусинской котловины. Среди украшений в могилах встречаются миниатюрные матово-белого цвета плоские бусинки и более крупные перламутровые бусы, подвески из зубов животных и вырезанные из кости.

Материалы могил показывают, что основой существования энеолитического населения лесостепи являлись охота и рыболовство. Об этом же свидетельствуют как расположение поселений, особенно в «Трубе», так и сами находки. Близость форм орудий охоты (наконечники стрел, кинжал) и рыболовства (составной крючок) к подобным вещам из Прибайкалья говорит об одинаковом уровне развития этих двух отраслей труда. Однако связи с западом и особенно с югом позволяют предполагать возможность первого знакомства и со скотоводством, которое к этому времени уже широко было распространено в Минусинских степях.

Для захоронений энеолитического времени лесостепи характерны грунтовые ямы без каменных сооружений, расположенные, судя по могилам Базаихи, в ряд. Погребенные в них лежат на спине вдоль реки. Иногда в могилах присутствует охра. Но есть случаи трупосожжения (Узенькая улица), как и в глазковское время в Прибайкалье.

В целом на развитии культуры и истории энеолитических племен Среднего Енисея отразилось их промежуточное положение между племенами запада и востока, а также юга. Наиболее глубокое родство в культуре существовало здесь с востоком - Прибайкальем.

Общие черты прослеживаются в одинаковых типах керамики, близких формах топоров, наконечников стрел, ножей, скребков, в сходных обрядах погребения. Такое сходство нельзя объяснить только обменом. Причину надо искать, очевидно, в общности происхождения, в этническом родстве.

Сходство сказывается также и в духовной культуре, доказательством чего служит обряд погребения, в котором выражены представления древних людей о потустороннем мире (речная ориентировка погребенных). Другим доказательством близости взглядов населения лесостепи и Прибайкалья является распространение и там и тут сходных антропоморфных скульптур, связанных с культом предков, а также изображений животных. Близость неолитического населения Прибайкалья к среднеенисейскому подтверждается и антропологическими материалами лесостепи. 27

Но связи энеолитических племен среднего течения Енисея не ограничивались только Прибайкальем. Так, значительная серия орудий не находит себе аналогий на востоке, но близка к некоторым их видам, распространенным на запад от Енисея. Очевидно, имело место проникновение отдельных вещей, может быть вместе с их носителями, с запада в более восточные области.

27 Г. Ф. Д е б е ц. Палеоантропология СССР. М., 1948. стр. 62.

Связи с югом, с Минусинской котловиной, проявляются в некоторых общих формах вещей, в одинаковом характере орнаментации сосудов.

Следовательно, в энеолитическое время, несмотря на своеобразие культуры лесостепного населения, нельзя говорить о его полной изолированности. Лесостепные племена развивались совместно со своими соседями, в постоянном контакте с ними, обусловленном возникающим регулярным обменом. А это имело в свое время важные и далеко идущие последствия для всего дальнейшего исторического развития соприкасавшихся друг с другом неолитических и энеолитических племен. Именно в это время создается предпосылка к первому великому разделению труда - выделению скотоводов из общей массы варварских племен, в результате чего начинается постоянный и регулярный обмен.

С неолитом Восточной Сибири и глазковскими памятниками связана одна из наиболее сложных проблем древней этнической истории Сибири - тунгусская проблема. Судя по исследованиям Г. М. Василевич, которая исходит из данных языка и этнографии, самым древним общим достоянием всех тунгусских племен, как она полагает, были такие специфические элементы их быта, как берестяная лодка, приспособленная к охоте с воды и к плаванию по горным речкам, берестяные и деревянные шитые колыбели и такая же посуда. Охотник был вооружен уже сложным луком. Зимой он ходил на простых лыжах. На спине у него находилась дощечка для переноски тяжестей - поняга, так как из-за отсутствия оленей все приходилось носить на себе.

В дальнейшем произошли перемены в быту и материальной культуре. Был разработан костюм, специально приспособленный для пешего передвижения. Он состоял из кафтана из цельной шкуры, полы его стягивались на груди вязками поверх узкого нагрудника, подвешенного к шее, из натазников, ноговиц и обуви - унтов. Усовершенствовались лыжи (гнутые с подъемом под ступней, широкие и короткие, с подклеенной меховой подволокой), приспособленные для ходьбы по горной местности. Этот этнографический комплекс дополнялся коническим чумом, крытым «тисками», сшитыми из выпаренной бересты и обшитыми берестяной каймой. Все эти предметы имеют единую терминологию во всех тунгусских языках.

К этому можно добавить магический охотничий обряд «добывания удачи», производившийся перед охотой, губной варган, плоские круги как украшение головного убора, костяную рыбку-приманку и горшки-дымокуры.

Вероятно, к концу этого этапа относится появление этнонима-эван (позже развившегося в эвэнки), ставшего характерным самоназванием всех охотников и скотоводов (солонов, онгкоров, бираров и манегров).

О времени окончательного формирования этого комплекса можно судить по археологическим находкам на территории расселения тунгусов. Распашной кафтан с нагрудником, плоские круги в украшении головного убора, изображения человека, подвешенные к нагруднику, горшки-дымокуры, сложный лук, рыбка-приманка, а также традиция ношения ножа на бедре датируются на Ангаре и Лене концом неолита и началом энеолита.

Местом формирования этого комплекса по ряду данных следует считать горно-таежные районы, примыкающие к южной половине Байкала, по-тунгусски «Ламу», верховья Лены, Ангары и Селенги. В низовьях Ангары предки тунгусов соприкасались с кетами - палеоазиатами, а позже и с самоедами. Вниз по Лене, к западу и востоку от нее, обитали, видимо, предки юкагиров, которые в свою очередь к востоку от Лены соприкасались с предками чукчей, коряков и ительменов.