Михаил евграфович салтыков-щедрин - биография, информация, личная жизнь. Умер писатель михаил евграфович салтыков-щедрин

Ныне Талдомского района Московской области . Был шестым ребёнком потомственного дворянина и коллежского советника Евграфа Васильевича Салтыкова (1776-1851). Мать писателя, Забелина Ольга Михайловна (1801 - 1874), была дочерью московского дворянина Забелина Михаила Петровича (1765 - 1849) и Марфы Ивановны (1770 - 1814). Хотя в примечании к «Пошехонской старине» Салтыков-Щедрин и просил не смешивать его с личностью Никанора Затрапезного, от имени которого ведётся рассказ, но полнейшее сходство многого из сообщаемого о Затрапезном с несомненными фактами жизни Салтыкова-Щедрина позволяет предполагать, что «Пошехонская старина» имеет отчасти автобиографический характер.

Первым учителем Салтыкова-Щедрина был крепостной человек его родителей, живописец Павел Соколов; потом с ним занимались старшая его сестра, священник соседнего села, гувернантка и студент Московской духовной академии . Десяти лет от роду он поступил в , а два года спустя был переведён, как один из лучших учеников, казённокоштным воспитанником в Царскосельский лицей . Именно там он и начал свою деятельность писателя.

Начало литературной деятельности

Уже в библиографических заметках, несмотря на маловажность книг, по поводу которых они написаны, проглядывает образ мыслей автора - его отвращение к рутине, к прописной морали, к крепостному праву ; местами попадаются и блёстки насмешливого юмора.

В первой повести Салтыкова-Щедрина, которую он никогда впоследствии не перепечатывал, звучит, сдавленно и глухо, та самая тема, на которую были написаны ранние романы Ж. Санд: признание прав жизни и страсти. Герой повести, Нагибин - человек, обессиленный тепличным воспитанием и беззащитный против влияний среды, против «мелочей жизни». Страх перед этими мелочами и тогда, и позже (например, в «Дороге» в «Губернских очерках») был знаком, по-видимому, и самому Салтыкову-Щедрину - но у него это был тот страх, который служит источником борьбы, а не уныния. В Нагибине отразился, таким образом, только один небольшой уголок внутренней жизни автора. Другое действующее лицо романа - «женщина-кулак», Крошина - напоминает Анну Павловну Затрапезную из «Пошехонской старины», то есть навеяно, вероятно, семейными воспоминаниями Салтыкова-Щедрина.

Гораздо крупнее «Запутанное дело» (перепечатано в «Невинных рассказах»), написанное под сильным влиянием «Шинели », может быть, и «Бедных людей », но заключающее в себе несколько замечательных страниц (например, изображение пирамиды из человеческих тел, которая снится Мичулину). «Россия, - так размышляет герой повести, - государство обширное, обильное и богатое; да человек-то глуп, мрёт себе с голоду в обильном государстве». «Жизнь - лотерея», подсказывает ему привычный взгляд, завещанный ему отцом; «оно так, - отвечает какой-то недоброжелательный голос, - но почему же она лотерея, почему ж бы не быть ей просто жизнью?» Несколькими месяцами раньше такие рассуждения остались бы, может быть, незамеченными - но «Запутанное дело» появилось в свет как раз тогда, когда Февральская революция во Франции отразилась в России учреждением так называемого Бутурлинского комитета (по имени его председателя Д. П. Бутурлина), облечённого особыми полномочиями для обуздания печати.

Вятка

Здоровье Салтыкова-Щедрина, расшатанное ещё с половины 1870-х годов, было глубоко подорвано запретом «Отечественных записок». Впечатление, произведенное на него этим событием, изображено им самим с большой силой в одной из сказок («Приключение с Крамольниковым», который «однажды утром, проснувшись, совершенно явственно ощутил, что его нет») и в первом «Пёстром письме», начинающемся словами: «несколько месяцев тому назад я совершению неожиданно лишился употребления языка»…

Редакционной работой Салтыков-Щедрин занимался неутомимо и страстно, живо принимая к сердцу всё касающееся журнала. Окружённый людьми ему симпатичными и с ним солидарными, Салтыков-Щедрин чувствовал себя благодаря «Отечественным запискам» в постоянном общении с читателями, на постоянной, если можно так выразиться, службе у литературы, которую он так горячо любил и которой посвятил в «Круглом годе» такой чудный хвалебный гимн (письмо к сыну, написанное незадолго до смерти, оканчивается словами: «паче всего люби родную литературу и звание литератора предпочитай всякому другому»).

Незаменимой утратой был для него поэтому разрыв непосредственной связи между ним и публикой. Салтыков-Щедрин знал, что «читатель-друг» по-прежнему существует - но этот читатель «заробел, затерялся в толпе, и дознаться, где именно он находится, довольно трудно». Мысль об одиночестве, о «брошенности» удручает его всё больше и больше, обостряемая физическими страданиями и в свою очередь обостряющая их. «Болен я, - восклицает он в первой главе „Мелочей жизни“ . Недуг впился в меня всеми когтями и не выпускает из них. Измождённое тело ничего не может ему противопоставить». Последние его годы были медленной агонией, но он не переставал писать, пока мог держать перо, и его творчество оставалось до конца сильным и свободным: «Пошехонская старина» ни в чём не уступает его лучшим произведениям. Незадолго до смерти он начал новый труд, об основной мысли которого можно составить себе понятие уже по его заглавию: «Забытые слова» («Были, знаете, слова, - сказал Салтыков Н. К. Михайловскому незадолго до смерти, - ну, совесть, отечество, человечество, другие там ещё… А теперь потрудитесь-ка их поискать!.. Надо же напомнить!»..). Он умер 28 апреля (10 мая) 1889 и погребён 2 мая (14 мая), согласно его желанию, на Волковском кладбище , рядом с И. С. Тургеневым .

Основные мотивы творчества

В интерпретации текстов Салтыкова-Щедрина имеются две исследовательские линии. Одна, традиционная, восходящая к литературной критике XIX в., видит в его творчестве выражение обличительного пафоса и едва ли не хронологию важнейших событий истории российского общества. Вторая, сформировавшаяся не без влияния герменевтики и структурализма выявляет в текстах объективно данные семантические конструкты разных уровней, позволяющие говорить о сильном мировоззренческом напряжении прозы Щедрина, ставящем её в один ряд с Ф. М. Достоевским и А. П. Чеховым. Представителей традиционного подхода упрекают в социологизаторстве и эпифеноменализме, стремлении увидеть в тексте то, что из-за внешней ангажированности хочется увидеть, а не то, что в нём самом дано.

Традиционный критический подход акцентирует внимание на отношении Салтыкова-Щедрина к реформам (не замечая разницы между личной позицией и художественным текстом). Двадцать лет кряду все крупные явления русской общественной жизни встречали отголосок в сатире Салтыкова-Щедрина, иногда предугадывавшей их ещё в зародыше. Это - своего рода исторический документ, доходящий местами до полного сочетания реальной и художественной правды. Занимает свой пост Салтыков-Щедрин в то время, когда завершился главный цикл «великих реформ» и, говоря словами Некрасова, «рановременные меры» (рановременные, конечно, только с точки зрения их противников) «теряли должные размеры и с треском пятились назад».

Осуществление реформ, за одним лишь исключением, попало в руки людей, им враждебных. В обществе всё резче заявляли себя обычные результаты реакции и застоя: мельчали учреждения, мельчали люди, усиливался дух хищения и наживы, всплывало наверх всё легковесное и пустое. При таких условиях для писателя с дарованием Салтыкова-Щедрина трудно было воздержаться от сатиры.

Орудием борьбы становится в его руках даже экскурсия в прошедшее: составляя «Историю одного города», он имеет в виду - как видно из письма его к А. Н. Пыпину , опубликованного в , - исключительно настоящее. «Историческая форма рассказа, - говорит он, - была для меня удобна потому, что позволяла мне свободнее обращаться к известным явлениям жизни… Критик должен сам угадать и другим внушить, что Парамоша - совсем не Магницкий только, но вместе с тем и NN. И даже не NN., а все вообще люди известной партии, и ныне не утратившие своей силы».

И действительно, Бородавкин («История одного города»), пишущий втихомолку «устав о нестеснении градоначальников законами», и помещик Поскудников («Дневник провинциала в Петербурге»), «признающий небесполезным подвергнуть расстрелянию всех несогласно мыслящих» - это одного поля ягоды; бичующая их сатира преследует одну и ту же цель, всё равно, идёт ли речь о прошедшем или о настоящем. Всё написанное Салтыковым-Щедриным в первой половине семидесятых годов XIX века даёт отпор, главным образом, отчаянным усилиям побеждённых - побеждённых реформами предыдущего десятилетия - опять завоевать потерянные позиции или вознаградить себя, так или иначе, за понесённые утраты.

В «Письмах о провинции» историографы - то есть те, что издавна делали русскую историю - ведут борьбу с новыми сочинителями; в «Дневнике провинциала» сыплются, как из рога изобилия, прожекты, выдвигающие на первый план «благонадежных и знающих обстоятельства местных землевладельцев»; в «Помпадурах и Помпадуршах» крепкоголовые «экзаменуют» мировых посредников, признаваемых отщепенцами дворянского лагеря.

В «Господах ташкентцах» мы знакомимся с «просветителями, свободными от наук» и узнаем, что «Ташкент есть страна, лежащая всюду, где бьют по зубам и где имеет право гражданственности предание о Макаре, телят не гоняющем». «Помпадуры» - это руководители, прошедшие курс административных наук у Бореля или у Донона; «Ташкентцы» - это исполнители помпадурских приказаний. Не щадит Салтыков-Щедрин и новые учреждения - земство , суд , адвокатуру , - не щадит их именно потому, что требует от них многого и возмущается каждой уступкой, сделанной ими «мелочам жизни».

Отсюда и строгость его к некоторым органам печати, занимавшимся, по его выражению, «пенкоснимательством». В пылу борьбы Салтыков-Щедрин мог быть несправедливым к отдельным лицам, корпорациям и учреждениям, но только потому, что перед ним всегда носилось высокое представление о задачах эпохи.

«Литература, например, может быть названа солью русской жизни: что будет, - думал Салтыков-Щедрин, - если соль перестанет быть солёною, если к ограничениям, не зависящим от литературы, она прибавит ещё добровольное самоограничение?..» С усложнением русской жизни, с появлением новых общественных сил и видоизменением старых, с умножением опасностей, грозящих мирному развитию народа, расширяются и рамки творчества Салтыкова.

Ко второй половине семидесятых годов относится создание им таких типов, как Дерунов и Стрелов, Разуваев и Колупаев. В их лице хищничество с небывалой до тех пор смелостью предъявляет свои права на роль «столпа», то есть опоры общества - и эти права признаются за ним с разных сторон как нечто должное (припомним станового пристава Грацианова и собирателя «материалов» в «Убежище Монрепо»). Мы видим победоносный поход «чумазого» на «дворянские усыпальницы», слышим допеваемые «дворянские мелодии», присутствуем при гонении против Анпетовых и Парначевых, заподозренных в «пущании революции промежду себя».

Ещё печальнее картины, представляемые разлагающейся семьей, непримиримым разладом между «отцами» и «детьми» - между кузиной Машенькой и «непочтительным Коронатом», между Молчалиным и его Павлом Алексеевичем, между Разумовым и его Стёпой. «Больное место» (напечатано в «Отечественных записках » , перепечатано в «Сборнике»), в котором этот разлад изображён с потрясающим драматизмом - один из кульминационных пунктов дарования Салтыков-Щедрин «Хандрящим людям», уставшим надеяться и изнывающим в своих углах, противопоставляются «люди торжествующей современности», консерваторы в образе либерала (Тебеньков) и консерваторы с национальным оттенком (Плешивцев), узкие государственники, стремящиеся, в сущности, к совершенно аналогичным результатам, хотя и отправляющиеся один - «с Офицерской в столичном городе Петербурге, другой - с Плющихи в столичном городе Москве».

С особенным негодованием обрушивается сатирик на «литературные клоповники», избравшие девизом: «мыслить не полагается», целью - порабощение народа, средством для достижении цели - оклеветание противников. «Торжествующая свинья», выведенная на сцену в одной из последних глав, «За рубежом», не только допрашивает «правду», но и издевается над ней, «сыскивает её своими средствами», гложет её с громким чавканьем, публично, нимало не стесняясь. В литературу, с другой стороны, вторгается улица, «с её бессвязным галденьем, низменной несложностью требований, дикостью идеалов» - улица, служащая главным очагом «шкурных инстинктов».

Несколько позже наступает пора «лганья» и тесно связанных с ним «извещений», «Властителем дум» является «негодяй, порождённый нравственною и умственною мутью, воспитанный и окрылённый шкурным малодушием».

Иногда (например в одном из «Писем к тётеньке») Салтыков-Щедрин надеется на будущее, выражая уверенность, что русское общество «не поддастся наплыву низкопробного озлобления на всё выходящее за пределы хлевной атмосферы»; иногда им овладевает уныние при мысли о тех «изолированных призывах стыда, которые прорывались среди масс бесстыжества - и канули в вечность» (конец «Современной идиллии»). Он вооружается против новой программы: «прочь фразы, пора за дело взяться», справедливо находя, что и она - только фраза и вдобавок «истлевшая под наслоениями пыли и плесени» («Пошехонские рассказы»). Удручаемый «мелочами жизни», он видит в увеличивающемся их господстве опасность тем более грозную, чем больше растут крупные вопросы: «забываемые, пренебрегаемые, заглушаемые шумом и треском будничной суеты, они напрасно стучатся в дверь, которая не может, однако, вечно оставаться для них закрытой». - Наблюдая с своей сторожевой башни изменчивые картины настоящего, Салтыков-Щедрин никогда не переставал вместе с тем глядеть в неясную даль будущего.

Сказочный элемент, своеобразный, мало похожий на то, что обыкновенно понимается под этим именем, никогда не был совершенно чужд произведениям Салтыкова-Щедрина: в изображения реальной жизни у него часто врывалось то, что он сам называл волшебством. Это - одна из тех форм, которые принимала сильно звучавшая в нём поэтическая жилка. В его сказках, наоборот, большую роль играет действительность, не мешая лучшим из них быть настоящими «стихотворениями в прозе». Таковы «Премудрый пескарь», «Бедный волк», «Карась-идеалист», «Баран непомнящий» и в особенности «Коняга». Идея и образ сливаются здесь в одно нераздельное целое: сильнейший эффект достигается самыми простыми средствами.

Немного найдется в нашей литературе таких картин русской природы и русской жизни, какие раскинуты в «Коняге». После Некрасова ни у кого не слышалось таких стонов душевной муки, вырываемых зрелищем нескончаемого труда над нескончаемой задачей.

Великим художником является Салтыков-Щедрин и в «Господах Головлёвлых». Члены Головлёвской семьи, этого уродливого продукта крепостной эпохи - не сумасшедшие в полном смысле слова, но повреждённые совокупным действием физиологических и общественных условий. Внутренняя жизнь этих несчастных, исковерканных людей изображена с такой рельефностью, какой редко достигает и наша, и западноевропейская литература.

Это особенно заметно при сравнении картин, аналогичных по сюжету, - например, картин пьянства у Салтыкова-Щедрина (Степан Головлёв) и у Золя (Купо, в «Assommoir»). Последняя написана наблюдателем-протоколистом, первая - психологом-художником. У Салтыкова-Щедрина нет ни клинических терминов, ни стенографически записанного бреда, ни подробно воспроизведенных галлюцинаций; но с помощью нескольких лучей света, брошенных в глубокую тьму, перед нами восстает последняя, отчаянная вспышка бесплодно погибшей жизни. В пьянице, почти дошедшем до животного отупения, мы узнаем человека.

Ещё ярче обрисована Арина Петровна Головлёва - и в этой чёрствой, скаредной старухе Салтыков-Щедрин также нашёл человеческие черты, внушающие сострадание. Он открывает их даже в самом «Иудушке » (Порфирии Головлёве) - этом «лицемере чисто русского пошиба, лишённом всякого нравственного мерила и не знающем иной истины, кроме той, которая значится в азбучных прописях». Никого не любя, ничего не уважая, заменяя отсутствующее содержание жизни массой мелочей, Иудушка мог быть спокоен и по-своему счастлив, пока вокруг него, не прерываясь ни на минуту, шла придуманная им самим суматоха. Внезапная её остановка должна была разбудить его от сна наяву, подобно тому, как просыпается мельник, когда перестают двигаться мельничные колеса. Однажды очнувшись, Порфирий Головлёв должен был почувствовать страшную пустоту, должен был услышать голоса, заглушавшиеся до тех пор шумом искусственного водоворота.

«Униженные и оскорблённые встали передо мной, осиянные светом, и громко вопияли против прирождённой несправедливости, которая ничего не дала им, кроме оков». В «поруганном образе раба» Салтыков-Щедрин признал образ человека. Протест против «крепостных цепей», воспитанный впечатлениями детства, с течением времени обратился у Салтыкова-Щедрина, как и у Некрасова, в протест против всяких «иных» цепей, «придуманных взамен крепостных»; заступничество за раба перешло в заступничество за человека и гражданина. Негодуя против «улицы» и «толпы», Салтыков-Щедрин никогда не отождествлял их с народной массой и всегда стоял на стороне «человека, питающегося лебедою» и «мальчика без штанов». Основываясь на нескольких вкривь и вкось истолкованных отрывках из разных сочинений Салтыкова-Щедрина, его враги старались приписать ему высокомерное, презрительное отношение к народу; «Пошехонская старина» уничтожила возможность подобных обвинений.

Немного, вообще, найдётся писателей, которых ненавидели бы так сильно и так упорно, как Салтыкова. Эта ненависть пережила его самого; ею проникнуты были даже некрологи, посвящённые ему в некоторых органах печати. Союзником злобы являлось непонимание. Салтыкова называли «сказочником», его произведения - фантазиями, вырождающимися порою в «чудесный фарс» и не имеющими ничего общего с действительностью. Его низводили на степень фельетониста , забавника, карикатуриста , видели в его сатире «некоторого рода ноздрёвщину и хлестаковщину с большою прибавкою Собакевича».

Салтыков-Щедрин как-то назвал свою манеру писать «рабьей»; это слово было подхвачено его противниками - и они уверяли, что благодаря «рабьему языку» сатирик мог болтать сколько угодно и о чём угодно, возбуждая не негодование, а смех, потешая даже тех, против кого направлены его удары. Идеалов, положительных стремлений у Салтыкова-Щедрина, по мнению его противников, не было: он занимался только «оплеванием», «перетасовывая и пережевывая» небольшое количество всем наскучивших тем.

В основании подобных взглядов лежит в лучшем случае ряд явных недоразумений. Элемент фантастичности, часто встречающийся у Салтыкова-Щедрина, нисколько не уничтожает реальности его сатиры. Сквозь преувеличения ясно виднеется правда - да и самые преувеличения оказываются иногда не чем другим, как предугадываньем будущего. Многое из того, о чём мечтают, например, прожектеры в «Дневнике провинциала», несколько лет спустя перешло в действительность.

Между тысячами страниц, написанных Салтыковым-Щедриным, есть, конечно, и такие, к которым применимо название фельетона или карикатуры - но по небольшой и сравнительно неважной части нельзя судить о громадном целом. Встречаются у Салтыкова и резкие, грубые, даже бранные выражения, иногда, быть может, бьющие через край; но вежливости и сдержанности нельзя и требовать от сатиры.

Рабий язык, говоря собственными словами Салтыков-Щедрин, «нимало не затемняет его намерений»; они совершенно ясны для всякого, кто желает понять их. Его темы бесконечно разнообразны, расширяясь и обновляясь сообразно с требованиями времени.

Есть у него, конечно, и повторения, зависящие отчасти от того, что он писал для журналов; но они оправдываются, в основном, важностью вопросов, к которым он возвращался. Соединительным звеном всех его сочинений служит стремление к идеалу, который он сам (в «Мелочах жизни») резюмирует тремя словами: «свобода, развитие, справедливость».

Под концом жизни эта формула кажется ему недостаточною. «Что такое свобода, - говорит он, - без участия в благах жизни? Что такое развитие без ясно намеченной конечной цели? Что такое справедливость, лишённая огня самоотверженности и любви»?

На самом деле любовь никогда не была чужда Салтыков-Щедрин: он всегда проповедовал её «враждебным словом отрицанья». Беспощадно преследуя зло, он внушает снисходительность к людям, в которых оно находит выражение часто помимо их сознания и воли. Он протестует в «Больном месте» против жестокого девиза: «со всем порвать». Речь о судьбе русской крестьянской женщины, вложенная им в уста сельского учителя («Сон в летнюю ночь» в «Сборнике»), может быть поставлена по глубине лиризма наряду с лучшими страницами Некрасовской поэмы «Кому на Руси жить хорошо». «Кто видит слезы крестьянки? Кто слышит, как они льются капля по капле? Их видит и слышит только русский крестьянский малютка, но в нём они оживляют нравственное чувство и полагают в его серце первые семена добра».

Эта мысль, очевидно, давно овладела Салтыковым-Щедриным. В одной из самых ранних и самых лучших его сказок («Пропала совесть») совесть, которою все тяготятся и от которой все стараются отделаться, говорит своему последнему владельцу: «отыщи ты мне маленькое русское дитя, раствори ты передо мной его сердце чистое и схорони меня в нём: авось он меня, неповинный младенец, приютит и выхолит, авось он меня в меру возраста своего произведёт да и в люди потом со мной выйдет - не погнушается… По этому её слову так и сделалось.

Отыскал мещанинишка маленькое русское дитя, растворил его сердце чистое и схоронил в нём совесть. Растёт маленькое дитя, и вместе с ним растёт в нём и совесть. И будет маленькое дитя большим человеком, и будет в нём большая совесть. И исчезнут тогда все неправды, коварства и насилия, потому что совесть будет не робкая и захочет распоряжаться всем сама». Эти слова, полные не только любви, но и надежды, - завет, оставленный Салтыковым-Щедриным русскому народу.

В высокой степени своеобразны слог и язык Салтыкова-Щедрина. Каждое выводимое им лицо говорит именно так, как подобает его характеру и положению. Слова Дерунова, например, дышат самоуверенностью и важностью, сознанием силы, не привыкшей встречать ни противодействия, ни даже возражений. Его речь - смесь елейных фраз, почёрпнутых из церковного обихода, отголосков прежней почтительности перед господами и нестерпимо резких нот доморощенной политико-экономической доктрины.

Язык Разуваева относится к языку Дерунова, как первые каллиграфические упражнения школьника к прописям учителя. В словах Фединьки Неугодова можно различить и канцелярский формализм высшего полёта, и что-то салонное, и что-то Оффенбаховское.

Когда Салтыков-Щедрин говорит от собственного своего лица, оригинальность его манеры чувствуется в расстановке и сочетании слов, в неожиданных сближениях, в быстрых переходах из одного тона в другой. Замечательно умение Салтыкова подыскать подходящую кличку для типа, для общественной группы, для образа действий («Столп», «Кандидат в столпы», «внутренние Ташкентцы», «Ташкентцы приготовительного класса», «Убежище Монрепо», «Ожидание поступков» и т. п.).

Второй из упомянутых подходов, восходящий к идеям В. Б. Шкловского и формалистов, М. М. Бахтина указывает на то, что за узнаваемыми «реалистичными» сюжетными линиями и системой персонажей скрывается коллизия предельно абстрактных мировоззренческих концептов, в числе которых «жизнь» и «смерть». Их борьба в мире, исход которой писателю представлялся неочевидным и представлена с помощью разных средств в большей части текстов Щедрина. Следует отметить, что отдельное внимание писатель уделял мимикрии смерти, облекающейя во внешне жизненные формы. Отсюда мотив кукол и кукольности («Игрушечного дела людишки», Органчик и Прыщ в «Истории одного города»), зооморфные образы с разными видами переходов от человека к зверю (очеловеченные звери в «Сказках», звероподобные люди в «Господах Ташкентцах»). Экспансия смерти и формирует тотальную дегуманизацию жизненного пространства, которую отображает Щедрин. Неудивительна частота появления в текстах Щедрина мортальной темы. Эскалация мортальных образов, достигающая почти степени фантасмагории наблюдается в «Господах Голвлевых»: это не только многочисленные повторяющиеся физические смерти, но и угнетенное состояние природы, разрушение и тление вещей, разного рода видения и мечтания, расчёты Порфирия Владимирыча, когда «цифирь» не только теряет связь с реальностью, но переходит в своего рода фантастические видения, завершающиеся сдвигом временных пластов. Смерть и смертоносность в социальной реальности, где Щедрин болезненно остро видит отчуждение, ведущее к утрате человеком самого себя, оказывается только одним из случаев экспансии смертоносного, что заставляет отвлечь внимание только от «социального бытописательства». В таком случае реалистические внешние формы письма Салтыкова-Щедрина скрывают глубинную экзистенциальную направленность щедринского творчества, делают его сопоставимым с Э. Т. А. Гофманом, Ф. М. Достоевским и Ф. Кафкой.

Мало таких нот, мало таких красок, которых нельзя было бы найти у Салтыкова-Щедрина. Сверкающий юмор, которым полна удивительная беседа мальчика в штанах с мальчиком без штанов, так же свеж и оригинален, как и задушевный лиризм, которым проникнуты последние страницы «Господ Головлёвых» и «Больного места». Описаний у Салтыкова-Щедрина немного, но и между ними попадаются такие перлы, как картина деревенской осени в «Господах Головлёвых» или засыпающего уездного городка в «Благонамеренных речах». Собрание сочинений Салтыкова-Щедрина с приложением «Материалов для его биографии» вышло в первый раз (в 9 томах) в год его смерти () и выдержало с тех пор много изданий.

Сочинения Салтыкова-Щедрина существуют и в переводах на иностранные языки, хотя своеобразный стиль Салтыкова-Щедрина представляет для переводчика чрезвычайные трудности. На немецком языке переведены «Мелочи жизни» и «Господа Головлёвы» (в Универсальной библиотеке Реклама), а на французский - «Господа Головлёвы» и «Пошехонская старина» (в «Bibliothèque des auteurs étrangers», изд. «Nouvelle Parisienne»).

Память

В честь Салтыкова-Щедрина названы улица Салтыкова-Щедрина в Волгограде, в Липецке , Ярославле , Твери, Орле , Тюмени , Рязани , улица и переулок в Калуге и др.
До переименования улица Салтыкова-Щедрина была в Санкт-Петербурге.
Государственная публичная библиотека им. Салтыкова-Щедрина (Санкт-Петербург)
Мемориальные музеи Салтыкова-Щедрина существует в Кирове , Твери (см. Музей М.Е. Салтыкова-Щедрина в Твери), селе Спас-Угол Талдомского района Московской области .
Бюст Салтыкова-Щедрина установлен в посёлке Лебяжье Ленинградской области
Бюст Салтыкова-Щедрина установлен в в Рязани . Церемония открытия состоялась 11 апреля 2008 года, в связи со 150 летием с момента назначения Салтыкова-Щедрина на должность вице-губернатора в Рязань. Бюст установлен в скверике рядом с домом, который в настоящее время является филиалом Рязанской областной библиотеки, а раньше служил резиденцией рязанского вице-губернатора. Автор памятника - заслуженный художник России, профессор Московского государственного академического художественного института имени Сурикова Иван Черапкин
Памятник Салтыкову-Щедрину М. Е. установлен в городе Твери на Тверской площади (открыт 26 января 1976 года в связи с празднованием 150-летия со дня его рождения). Изображен восседающим в резном кресле, опираясь руками на трость. Скульптор О. К. Комов, архитектор Н. А. Ковальчук. Салтыков-Щедрин был вице-губернатором Твери с 1860 по 1862 год. Тверские впечатления писателя отразились в «Сатирах в прозе» (1860-1862), «Истории одного города» (1870), «Господах Головлевых» (1880) и других произведениях.

В филателии

В СССР были выпущены почтовые марки , посвященные Салтыкову-Щедрину.
Также были выпущены почтовые конверты России и СССР , в том числе и со спецгашением.

Адреса в Санкт-Петербурге

05. - 12.1844 года - Офицерская улица, 19;
начало 1845 года - доходный дом - Торговая улица, 21;
1845 - 21.04.1848 года - дом Жадимировского - набережная реки Мойки, 8;
01.1856 года - доходный дом - Торговая улица, 21;
04. - 05.1856 года - дом Утина - Галерная улица, 12;
11.1862 - 1863 - доходный дом И. Н. Шмидта - 5-я линия, 30;
лето 1868 года - квартира А. М. Унковского в доходном доме - Итальянская улица, 24;
09.1868 - лето 1873 года - доходный дом Страхова - Фурштатская улица, 41
1874 год - доходный дом Курцевича - 2-я Рождественская улица, 5;
вторая половина 08.1876 - 28.04.1889 года - дом М. С. Скребицкой - Литейный проспект, 60, кв. 4.

Произведения

Хроники и романы:

Господа Головлёвы (1875-1880)
История одного города (1869-1870)
Пошехонская старина (1887-1889)
Убежище Монрепо (1878-1879)

Сказки:

Пропала совесть ()
Верный Трезор ()
Карась-идеалист ()
Сказка о ретивом начальнике ()
Медведь на воеводстве ()
Орел-меценат ()
Повесть о том, как один мужик двух генералов прокормил ()
Самоотверженный заяц ()
Бедный волк ()
Здравомысленный заяц ()
Либерал ()
Коняга ()
Приключение с Крамольниковым ()
Христова ночь
Рождественская сказка
Вяленая вобла ()
Добродетели и Пороки ()
Обманщик-газетчик и легковерный читатель ()
Недреманное око ()
Дурак ()
Баран-непомнящий ()
Кисель ()
Праздный разговор ()
Богатырь ()
Ворон-челобитчик ()
Игрушечного дела людишки
Соседи
Деревенский пожар
Путём-дорогою

Рассказы:

Годовщина
Добрая душа
Испорченные дети
Соседи
Чижиково горе ()

Книги очерков:

В больнице для умалишённых
Господа ташкентцы (1873)
Господа Молчалины
Губернские очерки (1856-1857)
Дневник провинциала в Петербурге (1872)
За рубежом (1880-1881)
Письма к тетеньке
Невинные рассказы
Помпадуры и помпадурши (1863-1874)
Сатиры в прозе
Современная идиллия (1877-1883)
Благонамеренные речи (1872-)

Комедии:

Смерть Пазухина ( , запрещена; поставлена )
Тени ( - , незакончена, поставлена )

Литература

«Литературная деятельность Салтыкова-Щедрина» («Русская мысль » 1889, № 7 - перечень сочинений Салтыкова-Щедрина).
«Критические статьи», изд. M. H. Чернышевским (СПб., 1893)
О. Миллер, «Русские писатели после Гоголя» (ч. II, СПб., 1890).
Писарев, "Цветы невинного юмора (соч. т. IX); Добролюбова, соч. т. II.
H. К. Михайловский, «Критические опыты. II. Щедрин» (М., 1890).
его же, «Материалы для литературного портрета Салтыкова-Щедрина» («Русская мысль », 1890 г. 4).
К. Арсеньев, «Критические этюды по русской литературе» (т. I, СПб., 1888).
его же, «М. Е. Салтыков-Щедрин Литературный очерк» («Вестн. Европы», 1889 г. № 6).
статья В. И. Семевского в «Сборнике правоведения», т. I.
биография Салтыкова, Салтыков-Щедрин H. Кривенко, в «Биографической библиотеке» Павленкова.
А. H. Пыпин, «М. Е. Салтыков» (СПб., 1899).
Михайлов, «Щедрин, как чиновник» (в «Одесском листке»; выдержки в № 213 «Новостей» за 1889).
Автограф письма Салтыкова-Щедрина к С. А. Венгерову с биографическими сведениями воспроизведен в сборнике «Путь-дорога», изданном в пользу нуждающихся переселенцев (СПб., 1893).
Эльсберг Я. Е. Салтыков-Щедрин - 1934 год. - 208 с. (Жизнь замечательных людей)
Тюнькин К. И. Салтыков-Щедрин. - М.: Мол. гвардия, 1989. - 620 с. - (Жизнь замечат. людей).
С. Н. К. Воспоминания о М. Е. Салтыкове // Исторический вестник, 1890. - Т. 42. - № 12. - С. 603-631.

Исследователи творчества

В. Я. Кирпотин
С. А. Макашин
Д. П. Николаев
Е. И. Покусаев

Источники

Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : В 86 томах (82 т. и 4 доп.). - СПб. : 1890-1907.

Примечания

Ссылки

Годы жизни: с 15.01.1826 по 28.04.1889

Русский писатель, публицист. Известны как сатирические произведения Салтыкова-Щедрина, так и его психологическая проза. Классик русской литературы.

М.Е. Салтыков-Щедрин (настоящая фамилия Салтыков, псевдоним Н. Щедрин) родился в Тверской губернии, в имении своих родителей. Отец его был потомственным дворянином, мать происходила из купеческой семьи. Салтыков-Щедрин был шестым ребенком в семье, первоначальное образование получил дома. В 10 лет будущий писатель поступил в Московский дворянский институт, откуда через два года был переведен в Царскосельский лицей, как один из лучших учеников. В лицее начали проявляться литературные пристрастия Салтыкова-Щедрина, он пишет стихи, которые публикуются в студенческих изданиях, однако сам писатель не ощущал в себе поэтического дара, и последующие исследователи его творчества невысоко ставят эти поэтические опыты. Во время обучения Салтыков-Щедрин сблизился с выпускником лицея М. В. Буташевичем-Петрашевским, оказавшим серьезное влияние на мировоззрение будущего писателя.

Окончив лицей в 1844 году, Салтыков-Щедрин был зачислен на службу в канцелярию военного министра и только через два года получил там первое штатное место - помощника секретаря. В то время литература интересовала молодого человека гораздо больше, чем служба. В 1847-48 годах в журнале «Отечественные записки» выходят первые повести Салтыкова-Щедрина: «Противоречия» и «Запутанное дело». Критические высказывания Щедрина по отношению к властям пришлись как раз на тот период, когда Февральская революция во Франции отразилась в России ужесточением цензуры и наказаний за «вольнодумство». За повесть «Запутанное дело» Салтыкова-Щедрина фактически сослали в Вятку, где он получил место канцелярского чиновника при Вятском губернском правлении. За время ссылки Салтыков-Щедрин служил старшим чиновником особых поручений при вятском губернаторе, занимал должность правителя губернаторской канцелярии, был советником губернского правления.

В 1855 году Салтыкову-Щедрину наконец разрешили покинуть Вятку, в феврале 1856 он был причислен к Министерству внутренних дел, а затем назначен чиновником особых поручений при министре. Возвратившись из ссылки, Салтыков-Щедрин возобновляет литературную деятельность. Написанные по материалам, собранным за время пребывания в Вятке, «Губернские очерки» быстро завоевывают популярность у читателей, имя Щедрина становится известным. В марте 1858 Салтыков-Щедрин был назначен рязанским вице-губернатором, в апреле 1860 переведён на ту же должность в Тверь. В это время писатель много работает, сотрудничая с различными журналами, но в основном – с «Современником». В 1958-62 свет увидели два сборника: «Невинные рассказы» и «Сатиры в прозе», в которых впервые появился город Глупов. В том же 1862 году Салтыков-Щедрин решил всецело посвятить себя литературе и ушел в отставку. В течение нескольких лет писатель принимал самое деятельное участие в издании «Современника». В 1864 году Салтыков-Щедрин вновь возвратился на службу и вплоть до окончательной отставки в 1868 году в печати практически не появляется его сочинений.

Тем не менее тяга Щедрина к литературе осталась прежней и как только в 1868 году главным редактором «Отечественных записок» назначается Некрасов, Щедрин стал одним из главных сотрудников журнала. Именно в «Отечественных записках» (главным редактором которых после смерти Некрасова стал Салтыков-Щедрин) вышли наиболее значительные произведения писателя. Помимо общеизвестной «Истории одного города», увидевшей свет в 1870 году, за период 1868-1884 был издан ряд сборников рассказов Щедрина, а в 1880 – роман «Господа Головлевы». В апреле 1884 года «Отечественные записки» были закрыты по личному распоряжению главного цензора России, начальника Главного управления по делам печати, Евгения Феоктистова. Закрытие журнала стало большим ударом для Салтыкова-Щедрина, ощущавшего, что его лишили возможности обратиться к читателю. Здоровье писателя, и без того не блестящее, было окончательно подорвано. В годы, последовавшие за запрещением «Отечественных записок», Салтыков-Щедрин публиковал свои сочинения преимущественно в «Вестнике Европы», в 1886-1887 годах были изданы последние прижизненные сборники рассказов писателя, а уже после его смерти – роман «Пошехонская старина». Салтыков-Щедрин скончался 28 апреля (10 мая) 1889 и погребён, согласно его желанию, на Волковском кладбище, рядом с И. С. Тургеневым.

Библиография

Повести и романы
Противоречия (1847)
Запутанное дело (1848)
(1870)
(1880)
Убежище Монрепо (1882)
(1890)

Сборники рассказов и очерков
(1856)
Невинные рассказы (1863)
Сатиры в прозе (1863)
Письма из провинции (1870)
Признаки времени (1870)
(1873)
Господа Ташкентцы (1873)
(1873)
Благонамеренные речи (1876)
В среде умеренности и аккуратности (1878)
Круглый год (1880)
(1881)
Письма к тетеньке (1882)
(1885)
Недоконченные беседы (1885)
Пошехонские рассказы (1886)
Пёстрые письма (1886)
(1887)
(1887)

Экранизации произведений, театральные постановки

Художественные фильмы
Иудушка Головлев (1933, СССР) реж. Александр Ивановский
Тени (1953, СССР) реж. Надежда Кошеверова, Николай Акимов
Оно (1989, СССР) реж. Сергей Овчаров
Господа Головлевы [ТВ] (2010, Россия) реж. Александра Ерофеева

Мультипликационные фильмы
Как один мужик двух генералов прокормил (1965, СССР) реж. Владимир Данилевич, Иван Иванов-Вано
Премудрый пескарь (1979, СССР) реж. Валентин Караваев
История одного города. Органчик (1991, Россия) реж. Валентин Караваев

САЛТЫКОВ-ЩЕДРИН, МИХАИЛ ЕВГРАФОВИЧ (наст. фам. Салтыков; псевд. Н.Щедрин; (1826–1889), русский писатель-сатирик, публицист.

Родился 15 (27) января в с.Спас-Угол, Калязинского уезда Тверской губ. в старой дворянской семье, с ранних лет наблюдал дикость крепостнических нравов. Десяти лет от роду поступил в московский дворянский институт, затем был, как один из лучших воспитанников, переведен в Царскосельский лицей и принят на казенный счет. В 1844 окончил курс. В лицее под влиянием еще свежих преданий пушкинской поры каждый курс имел своего поэта – эту роль и играл Салтыков. Несколько его стихотворений, исполненных юношеской грусти и меланхолии (у тогдашних знакомых он слыл «мрачным лицеистом»), было помещено в «Библиотеке для Чтения» за 1841 и 1842 и в «Современнике» в 1844 и 1845. Однако он вскоре осознал, что у него нет призвания к поэзии, и перестал писать стихи.

В августе 1844 зачислен на службу в канцелярию военного министра, но литература занимала его гораздо больше. Он много читал и проникался новейшими идеями французских социалистов (Фурье , Сен-Симона) и сторонников всякого рода «эмансипации» (Жорж Санд и др.) – картина этого увлечения нарисована им тридцать лет спустя в четвертой главе сборника За рубежом . Подобными интересами был во многом обязан сближению с кружком радикалов-вольнодумцев под руководством М.В.Петрашевского. Начинает писать – сначала небольшие книжные рецензии в «Отечественные Записки», потом повести – Противоречия (1847) и Запутанное дело (1848). Уже в рецензиях проглядывает образ мыслей зрелого автора – отвращение к рутине, к прописной морали, негодование по поводу реалий крепостного права; попадаются блестки искрометного юмора. В первой повести улавливается тема ранних романов Ж.Санд: признание прав «вольной жизни» и «страсти». Запутанное дело – более зрелое сочинение, написанное под сильным влиянием гоголевской Шинели и, вероятно, Бедных людей Достоевского . «Россия, – размышляет герой повести, – государство обширное, обильное и богатое; да человек-то глуп, мрет себе с голоду в обильном государстве». «Жизнь – лотерея, – подсказывает ему привычный взгляд, завещанный отцом; – оно так.., но почему же она лотерея, почему ж бы не быть ей просто жизнью?» Эти строки, на которые прежде, наверное, никто не обратил бы особого внимания, были опубликованы сразу после французской революции 1848, отозвавшейся в России учреждением негласного комитета, облеченного особыми полномочиями для обуздания печати. В результате 28 апреля 1848 Салтыкова выслали в Вятку. Царскосельского выпускника, молодого дворянина наказали не столь строго: он был определен канцелярским чиновником при вятском губернском правлении, занимая затем ряд должностей, был и советником губернского правления.

Служебные обязанности принимал близко к сердцу. Провинциальную жизнь, в самых темных ее сторонах, хорошо узнал благодаря многочисленным командировочным поездкам по вятскому краю – богатый запас сделанных наблюдений нашел место в Губернских Очерках (1856–1857). Скуку умственного одиночества разгонял внеслужебными занятиями: сохранились отрывки его переводов французских научных трудов. Для сестер Болтиных, одна из которых в 1856 стала его женой, составил Краткую историю России . В ноябре 1855 ему разрешено было окончательно оставить Вятку. В феврале 1856 был причислен к министерству внутренних дел, потом назначен министерским чиновником особых поручений и командирован в Тверскую и Владимирскую губернии для обозрения делопроизводства местных комитетов ополчения.

Вслед за возвращением из ссылки возобновилась его литературная деятельность. Имя надворного советника Щедрина, которым были подписаны появлявшиеся в «Русском Вестнике» Губернские Очерки , сделалось популярным. Собранные в одну книгу, они открыли литературную страницу в исторической летописи эпохи либеральных реформ Александра II, положив начало так называемой обличительной словесности, хотя сами принадлежали к ней лишь отчасти. Внешняя сторона мира кляуз, взяток, злоупотреблений наполняет всецело лишь никоторые из них; на первый план здесь выдвигается психология чиновничьего быта. Сатирический пафос еще не получает исключительных прав, в духе гоголевской традиции юмор на ее страницах периодически сменяется откровенным лиризмом. Русское общество, только что пробудившееся к новой жизни и с радостным удивлением следившее за первыми проблесками свободы слова, восприняло очерки едва ли не как литературное откровение.

Обстоятельствами тогдашнего «оттепельного» времени объясняется и тот факт, что автор Губернских Очерков мог не только оставаться на службе, но и получать более ответственные должности. В марте 1858 был назначен рязанским вице-губернатором, в апреле 1860 переведен на ту же должность в Тверь. Параллельно очень много пишет, – печатаясь сначала в разных журналах (помимо «Русского Вестника» в «Атенее», «Библиотеке для чтения», «Московском вестнике»), а с 1860 – почти исключительно в «Современнике». Из созданного на заре реформ – между 1858 и 1862 – составились два сборника – Невинные рассказы и Сатиры в прозе . В них появляется собирательный образ города Глупова, символ современной России, «историю» которого Салтыков создал несколькими годами позже. Среди прочего описывается и процесс либеральных нововведений, в котором острый глаз сатирика улавливает скрытую ущербность – попытки сохранить в новых формах старое содержание. В настоящем и будущем Глупова усматривается один «конфуз»: «Идти вперед – трудно, идти назад – невозможно».

В феврале 1862 впервые вышел в отставку. Хотел поселиться в Москве и основать там новый журнал; но когда ему это не удалось, переехал в Петербург и с начала 1863 стал фактически одним из редакторов «Современника». В продолжении двух лет помещал в издании беллетристические произведения, общественные и театральные хроники, письма, рецензии на книги, полемические заметки, публицистические статьи. Стеснения, которые радикальный «Современник» на каждом шагу испытывал со стороны цензуры, побудили опять поступить на службу. В это время наименее активно занимается литературной деятельностью. Как только главным редактором «Отечественных Записок» с 1 января 1868 стал Некрасов , сделался одним из самых усердных их сотрудников. В июне 1868 окончательно покинул службу и стал соруководителем журнала, а после смерти Некрасова – его единственным официальным редактором. До 1884, пока существовали «Отечественные Записки», работал исключительно для них. В эти годы созданы сборники Признаки времени и Письма из провинции (оба –1870), История одного города (1870), Помпадуры и Помпадурши (1873), Господа Ташкентцы (1873), Дневник провинциала в Петербурге (1873), Благонамеренные речи (1876), В среде умеренности и аккуратности (1878), роман Господа Головлевы (1880), книги Сборник (1881), Убежище Монрепо (1882), Круглый год (1880), За рубежом (1881), Письма к тетеньке (1882), Современная Идиллия (1885), Недоконченные беседы (1885), Пошехонские рассказы (1886). Знаменитые Сказки , изданные отдельной книгой в 1887, появлялись первоначально в «Отечественных Записках», «Неделе», «Русских Ведомостях» и «Сборнике литературного фонда».

После запрещения «Отечественных Записок» помещал свои произведения преимущественно в либеральном «Вестнике Европы». Насильственное закрытие журнала переживал чрезвычайно тяжело, в то время как его здоровье и без того с сер. 1870-х было серьезно подорвано. Неутомимо занимался редакционной работой, воспринимая писательство как важнейшее служение на благо современной России. Одно из его писем сыну оканчивается такими словами: «Паче всего люби родную литературу и звание литератора предпочитай всякому другому». В то же время мысль об одиночестве, «отброшенности» удручала его все больше, обостряя физические страдания. Последние годы были отмечены медленной агонией, но писать он не переставал. Умер 28 апреля (10 мая) 1889 в Петербурге и был погребен, согласно завещанию, на Волковом кладбище, рядом с И.С.Тургеневым .

В истории русской классической сатиры место Салтыкова-Щедрина уникально. Если гоголевский «смех сквозь невидимые миру слезы» смягчался лиризмом и широтой философских обобщений, то сатира Салтыкова – это прежде всего безжалостный бич, разящий врага наповал, прямолинейное развенчание, пафос отвержения всего «неистинного» и «подлого», исполненный высокой риторикой «громов» и «молний». Он наследовал скорее не Фонвизину и Гоголю , а Ювеналу с его знаменитым «негодованием», которое «творит стихи», и Джонатану Свифту , желчному скептику, сумевшему вскрыть порочность человеческого общества. Но если Свифт отказывал в праве на благородство людской породе в целом, то Салтыков в фантасмагорические, гротескные маски «угрюм-бурчеевых» и «органчиков» вырядил насельников почти исключительно «русского космоса», создал галерею типажей, воплощающих нравственное уродство и моральный надлом в России эпохи «великих реформ» и последовавших за ними «заморозков». Не все внимательные читатели принимали сарказм писателя. В его бичующем негодовании, вызванном болезнями национальной жизни, зачастую отказывались видеть корни искреннего страдания и любви – а усматривали лишь злобу и поношение Отчизны. В.В.Розанов даже писал, что Салтыков-Щедрин «как матерый волк, напился русской крови и сытым отвалился в могилу».

Двадцать лет кряду все крупные явления русской общественной жизни встречали отголосок в щедринской сатире, иногда предугадывавшей их еще в зародыше. Особенность литературного почерка писателя состояла в синтезе беллетристического вымысла с откровенной публицистичностью, художественных преувеличений, гротескной деформации контуров реальных явлений с прямыми филиппиками по поводу самых актуальных политических и социальных вопросов. С этим связано тяготение к жанру очерка, занимающему промежуточное положение между художественной прозой и газетно-журнальной статьей на злободневные темы. При этом он стремился к широким обобщениям, старался показать моральные язвы как характерные симптомы болезней русской жизни и потому соединял очерки в крупные циклы.

Зенита его творчество достигло в то время, когда завершился главный цикл «великих реформ». В обществе все резче заявляли о себе косность и плоды тихого сопротивления новаторским начинаниям: мельчали учреждения, люди, усиливался дух хищения и наживы. Орудием борьбы становится у Салтыкова и экскурс в прошлое: составляя «историю одного города», он имеет в виду и настоящее. «Историческая форма рассказа, – говорил сатирик в одном из писем, – была для меня удобна потому, что позволяла мне свободнее обращаться к известным явлениям жизни...». И все же «настоящее» для Салтыкова – это не синоним только сегодняшнего дня. В Истории одного города оно объемлет судьбу императорской, послепетровской России вообще, воплощением которой становится город Глупов. Деспотизм и самодурство властей предержащих в сочетании с раболепием и тупостью «широких глуповских масс» создают по сути страшный образ страны, над которой нависла едва ли не апокалипсическая тень неизбежного воздаяния.

В первой половине 1870-х писатель дает отпор главным образом тем, кто стремится противостоять реформам предыдущего десятилетия – завоевать потерянные позиции или вознаградить себя за понесенные утраты. В Письмах из провинции историографы – т.е. те, кто издавна «создавал» русскую историю, – ведут борьбу с новыми сочинителями. В Дневнике провинциала сыплются, как из рога изобилия, прожекты, выдвигающие на первый план «благонадежных и знающих обстоятельства местных землевладельцев». В Помпадурах и Помпадуршах «крепкоголовые» «экзаменуют» мировых посредников-либералов. Не щадит Салтыков и новых учреждений – земство, суд, адвокатуру, требуя от них многого, и возмущается каждой уступкой, сделанной «мелочам жизни». В пылу борьбы мог быть несправедливым к отдельным лицам и учреждениям, но только потому, что им всегда руководило высокое представление о задачах эпохи.

Ко второй половине 1870-х относится появление в его творчестве «столпов», «опор общества», отличающихся хищничеством и наглостью, как, например, становой пристав Грациапов и собиратель «материалов» в Убежище Монрепо . Печальны картины разлагающихся семей, непримиримого разлада между «отцами» и «детьми» (Больное место , 1879; Господа Головлевы ). С особенным негодованием обрушивался сатирик на «литературные клоповники», избравшие девиз – «мыслить не полагается», цель – порабощение народа, средство для ее достижения – клевету на противников. «Торжествующая свинья», выведенная на сцену в одной из последних глав книги За рубежом , не только допрашивает «правду», но и издевается над нею, публично поедая ее с громким чавканьем. С другой стороны, в литературу вторгается улица «с ее бессвязным галденьем, низменною несложностью требований, дикостью идеалов», служащая главным очагом «шкурных инстинктов». Позже наступает пора «лганья», властителем дум является «негодяй, порожденный нравственною и умственною мутью, воспитанный и окрыленный шкурным малодушием».

Цензура и постепенное «завинчивание гаек» в русском обществе обусловили обращение к аллегориям и эзопову языку, который позволял практиковать «литературные дерзости». Салтыков выработал особую систему иронических иносказаний – своеобразный «эзопов тезаурус», первый в истории драматических отношений русской словесности с государственной цензурой свод устоявшихся понятий: «порядок вещей» – государственный строй, «сердцевед» – шпион, «фюить» – внезапная ссылка в отдаленные места, «пенкоснимательство» –продажное приспособленчество журналистов и т.д.

Фантастика и иносказание были соприродны художественному таланту Салтыкова-Щедрина. Потому вполне закономерно появление в 1883–1886 его знаменитых Сказок . На первый взгляд, они неприхотливы, ориентированы на простой и выразительный народный язык, но по сути достаточно далеки от фольклорных истоков жанра. Сатирик заимствовал у народной сказки лишь принцип антропоморфизации, то есть «очеловечивания» животных. Сами образы зверей и птиц, а также фольклорные сюжеты и мотивы он принципиально переосмысливал с целью создания грандиозной аллегории современной русской жизни в жанре своеобразной прозаической басни-фельетона. В сказках имперская табель о рангах замещена представителями зоологического мира, зайцы изучают «статистические таблицы» и пишут корреспонденции в газеты, медведи ездят в командировки и «наводят порядок» среди распустившихся «лесных мужиков», рыбы толкуют о конституции и ведут диспуты о социализме. Фантастическая костюмировка одновременно оттеняет отрицательные черты типов и подвергает их безжалостному осмеянию: приравнивание жизни человека к деятельности низшего организма задает повествованию уничижительный фон независимо от сюжета.

В то же время в лучших сочинениях развенчание сложно переплетается с неявно выраженным состраданием к тем, кого изъела нравственная ржа. В романе Господа Головлевы изображен процесс вырождения насельников дворянской усадьбы. Но с помощью нескольких лучей света, пронзивших глубокую тьму, перед читателями восстает последняя, отчаянная вспышка бесплодно погибшей жизни. В пьянице, почти дошедшем до животного отупения, можно узнать человека. Еще ярче обрисована Арина Петровна – и в этой черствой, скаредной старухе автор разглядел человеческие черты, внушающие сострадание. Он открывает их даже в самом Иудушке (Порфирии Головлеве) – этом «лицемере чисто русского пошиба, лишенном всякого нравственного мерила и не знающем иной истины, кроме той, которая значится в азбучных прописях». Никого не любя, ничего не уважая, он заместил «живую жизнь» хищным ханжеством с почти инфернальным привкусом мертвечины, выжигающим вокруг себя все. Но и он внезапно пробуждается и переживает ужас от осознания страшной пустоты в своей душе и мерзость поразившего ее греха. Глубинные смыслы художественных обличений в лучших произведениях Салтыкова зачастую связаны с введением в текст христианской символики, которая задает критерии оценок с высоты окончательной истины. Свой внутренний переворот Иудушка Головлев переживает в дни Страстной Седмицы и муки совести становятся его «крестным путем». А в Пошехонской старине отчаянию от торжества зла не дает окончательно победить человеческую душу упование на обетованную милость в жизни вечной.

Протест против «крепостных цепей» претворяется в зрелом творчестве в заступничество религиозно мотивированного гуманиста за человека с попранным достоинством, за сирых и убогих.

Немного найдется писателей, которые вызывали бы к себе у определенной части публики такое явное и упорное неприятие, как Салтыков. Ему выдавали унизительную аттестацию «сказочника», произведения называли «пустыми фантазиями», которые вырождаются порою в «чудесный фарс» и не имеют ничего общего с действительностью. Его низводили на степень фельетониста, забавника, карикатуриста. Некоторые критики уверяли, что у него нет идеалов, положительных стремлений. Однако все сочинения писателя объединяло столь существенное для читателя 19 в. «стремление к идеалу», который сам Салтыков в Мелочах жизни резюмирует тремя словами: «свобода, развитие, справедливость». В последние годы жизни эта фраза показалась ему недостаточной, и он развернул ее серией риторических вопрошаний: «Что такое свобода без участия в благах жизни? Что такое развитие без ясно намеченной конечной цели? Что такое справедливость, лишенная огня самоотверженности и любви»?

Сочинения: Салтыков-Щедрин М.Е. Собрание сочинений и писем. В 20 тт. М., 1965–1981

Вадим Полонский

В осуждении зла непременно кроется любовь к добру: негодование на общественные язвы, болезни предполагает страстную тоску о здоровье. Ф.М. Достоевский

Творчество публициста, критика, писателя, редактора журнала "Отечественные записки" Салтыкова-Щедрина продолжает и углубляет сатирическое направление в русской литературе, начатое Грибоедовым и Гоголем. Появление в русской литературе сатирика такого масштаба стало возможным только благодаря вере в преображающую силу литературы (которую сам писатель называл "солью русской жизни"), и такая вера действительно господствовала в российском обществе второй половины 19 века.

Настоящая фамилия писателя - Салтыков . Псевдонимом " Николай Щедрин " он подписывал свои ранние произведения (от имени Н. Щедрина велось повествование в "Губернских очерках"). Поэтому, став знаменитым именно как Щедрин, стал подписываться двойной фамилией. Будущий писатель, вице-губернатор Тверской и Рязанской губерний родился 27 января 1826 года в селе Спас-Угол Тверской губернии (ныне Талдомский район Московской области) в семье потомственного дворянина и успешного чиновника Евграфа Васильевича Салтыкова и дочери московского дворянина Ольги Михайловны Забелиной. Первым учителем Салтыкова-Щедрина был крепостной художник Павел Соколов, а в десятилетнем возрасте будущего сатирика отдали в Московский дворянский институт. Как один из лучших учеников в 1838 году был определён на обучение за казённый счёт в самое престижное учебное заведение своего времени - Царскосельский лицей (тот самый, в котором учился Пушкин). Лицей будущий писатель закончил в 1844 году по второму разряду (с получением чина десятого класса - так же, как и Пушкин) и был определён на государственную службу в канцелярию военного министра. В лицейские годы начал писать стихи, однако качество этих стихов было крайне низким, и писатель впоследствии не любил о них вспоминать.

Литературную известность Салтыкову принесла повесть "Запутанное дело" (1848), написанная под влиянием "Петербургских повестей" Гоголя и романа "Бедные люди" Достоевского. Размышления героя повести о России как об "обширном и обильном государстве", где человек "мрёт себе с голоду в обильном государстве" сыграли роковую роль в судьбе автора: именно в 1848 году произошла третья революция во Франции, что повлекло за собой усиление цензуры в России. За вольномыслие и "вредное направление" писатель был сослан на канцелярскую службу в Вятку, где провёл почти 8 лет.

В 1856 году Салтыков-Щедрин женился на дочери вятского вице-губернатора Елизавете Болтиной, вернулся в Петербург и, став чиновником для особых поручений при министре внутренних дел, был командирован в Тверскую губернию. На государственной службе Салтыков-Щедрин активно боролся со злоупотреблениями чиновников, за что получил прозвище "вице-Робеспьер". В этом же году были опубликованы его "Губернские очерки" , написанные под впечатлением от вятской ссылки и принесшие ему настоящую литературную славу.

С 1862 по 1864 гг. сотрудничает с некрасовским "Современником" и ведёт в нём рубрику "Наша общественная жизнь". После закрытия "Современника" и перехода Некрасова в журнал "Отечественные записки" становится одним из его соредакторов. Вплоть до 1868 года писатель находится на государственной службе в Пензенской, Тульской и Рязанской губерниях. И только работа в журнале "Отечественные записки" заставляет его покинуть чиновничью работу и поселиться в Петербурге. В редакции журнала Салтыков-Щедрин проработает до самого закрытия "Отечественных записок" в 1884 году.

В 1869 году писатель публикует одно из самых значительных своих произведений - повесть "История одного города" . Это произведение, построенное на гиперболе и гротеске, сатирически освещает российскую историю под видом истории вымышленного города Глупова. При этом сам автор подчёркивал, что его интересует не история, а настоящее. Обобщая вековые слабости и пороки росийского общественного сознания, Салтыков-Щедрин показывает неприглядные стороны государственной жизни.

В первой части книги даётся общий очерк глуповской истории - по сути, пародия на "Повесть временных лет" в части рассказа о начале русской государственности . Во второй - описание деятельности наиболее выдающихся градоначальников. Собственно, история Глупова сводится к постоянной и бессмысленной смене правителей при полной покорности народа , в сознании которого начальники отличаются друг от друга только способами сечения (наказания): только одни секут без разбора, вторые объясняют порку требованиями цивилизации, а третьи умело добиваются от глуповцев желания быть посечёнными.

Образы правителей города в высшей степени карикатурны. Например, Дементий Брудастый (Органчик) успешно управлял городом, имея в голове вместо мозга механизм, воспроизводивший две фразы "Разорю!" и "Не потерплю!" - управлял до тех пор, пока механизм не сломался. Шесть правительниц затем подкупают солдат ради недолгого властвования, а две из них в буквальном смысле съедают друг друга, будучи посаженными в клетку, и в истории этих шести градоначальниц легко угадываются дворцовые перевороты 18 века (в действительности не шесть, а четыре императрицы 18 века пришли к власти путём переворота: Анна Леопольдовна, Анна Иоанновна, Елизавета Петровна и Екатерина Вторая). Градоначальник Угрюм-Бурчеев напоминает Аракчеева и мечтает вместо Глупова построить город Непреклонск, ради чего составляет "систематический бред" по организации казарменной жизни глуповцев, которым предстоит ходить строем и синхронно выполнять бессмысленную работу. Спасает глуповцев и их город от уничтожения только таинственное исчезновение градоначальника, который однажды просто растворился в воздухе. История Угрюм-Бурчеева - первый в русской литературе опыт антиутопии .

С 1875 по 1880 годы Салтыков-Щедрин работает над романом "Господа Головлёвы" . Первоначально это был не роман, а серия рассказов, посвящённой хронике жизни одной семьи. Идею написать роман подсказал автору И.С. Тургенев, прочитавший в 1875 году рассказ "Семейный суд": "«Семейный суд» мне очень понравился, и я с нетерпением ожидаю продолжения - описания подвигов «Иудушки » ". Рекомендация Тургенева была услышана. Вскоре в печати появился рассказ "По-родственному", а через три месяца - рассказ "Семейные итоги". В 1876 году Салтыков-Щедрин осознал, что история семьи Головлёвых приобретает черты самостоятельного произведения. Но только в 1880 году, когда была написана история гибели Иудушки Головлёва, отдельные рассказы были отредактированы и стали главами романа. В качестве прототипов персонажей романа выступили члены семьи самого писателя. В частности, в образе Арины Петровны отразились черты матери Салтыкова-Щедрина Ольги Михайловны Забелиной-Салтыковой, женщины властной, жёсткой, не терпевшей неповиновения. Сам автор был втянут в судебную тяжбу со своми братом Дмитрием, черты которого воплощены в образе Порфирия-Иудушки (по свидетельству А.Я. Панаевой, ещё в 60-е гг. Салтыков-Щедрин называл брата Дмитрия Иудушкой).

Сама композиция романа подчинена раскрытию идейного содержания: каждая глава завершается смертью одного из членов семьи. Шаг за шагом писатель прослеживают постепенную деградацию - сначала духовную, а затем и физическую - семьи Головлёвых. Распад семьи позволяет Порфирию Владимировичу всё большее состояние сосредоточить в своих руках. Однако следом за историей распада семьи начинается рассказ об истории распада личности: оставшийся в одиночестве, дошедший до пределов падения, погрязший в пошлости и пустословии Порфирий бесславно умирает. Найденный "закоченевший труп головлёвского барина", казалось бы, ставит точку в истории семьи. Однако в финале произведения мы узнаём о некой родственнице, давно наблюдавшей за гибелью головлёвского рода и ожидавшей заполучить их наследство...

С 1882 по 1886 гг. Салтыков-Щедрин пишет "Сказки для детей изрядного возраста" . В этот цикл вошло 32 произведения, продолжающих традиции, заложенные в "Истории одного города": в гротескно-фантастической форме писатель воссоздаёт сатирическую картину современности. Тематическое содержание сказок разнообразно:

1) обличение самодержавия ("Медведь на воеводстве");

2) обличение помещиков и чиновников ("Дикий помещик", "Повесть о том, как один мужик двух генералов прокормил");

3) обличение трусости и пассивности ("Премудрый пискарь", "Либерал", "Карась-идеалист");

4) положение угнетённого народа ("Коняга");

5) правдоискательство ("Путём-дорогою", "Ворон-челобитчик").

Художественными особенностями сказок являются афористичность языка и сочетание реальности с фантастикой.

В последние годы Салтыков-Щедрин работал над романом "Пошехонская старина", который завершил за три месяца до смерти. Писатель скончался 10 мая 1889 года в Петербурге.

Михаил Салтыков-Щедрин – известный русский писатель, журналист, редактор, государственный чиновник. Его произведения входят в обязательную школьную программу. Сказки писателя не зря именуются так – в них не только карикатурное высмеивание и гротеск, тем самым автор подчеркивает, что человек является вершителем собственной судьбы.

Детство и юность

Гений русской литературы родом из дворянской семьи. Отец Евграф Васильевич был на четверть века старше супруги Ольги Михайловны. Дочь московского купца вышла замуж в 15 лет и уехала за мужем в деревню Спас-Угол, которая тогда располагалась в Тверской губернии. Там 15 января 1826 года по новому стилю родился младший из шести детей – Михаил. Всего в семье Салтыковых (Щедрин – часть последовавшего со временем псевдонима) росли три сына и три дочери.

По описаниям исследователей биографии писателя, мать, со временем превратившаяся из веселой девушки во властную хозяйку поместья, делила детей на любимчиков и постылых. Маленький Миша был окружен любовью, но и ему иногда попадало розгами. Дома постоянно стоял крик и плач. Как писал Владимир Оболенский в мемуарах о семье Салтыкова-Щедрина, в беседах писатель описывал детство в мрачных красках, однажды произнес, что ненавидит «эту ужасную женщину», ведя речь о матери.

Салтыков знал французский и немецкий языки, получил блестящее начальное домашнее образование, позволившее поступить в Московский дворянский институт. Оттуда мальчик, проявивший недюжинное прилежание, попал на полное государственное обеспечение в привилегированный Царскосельский лицей, в котором образование приравнивалось к университетскому, а выпускникам присваивались чины согласно Табели о рангах.

Оба учебных заведения славились тем, что выпускали элиту русского общества. Среди выпускников - , князь Михаил Оболенский, Антон Дельвиг, Иван Пущин. Однако, в отличие от них, Салтыков из чудного умного мальчика превратился в неопрятного, сквернословящего, часто сидящего в карцере парнишку, у которого так и не появилось близких друзей. Неспроста Михаила однокашники прозвали "Сумрачным лицеистом".

Атмосфера в стенах лицея способствовала творчеству, и Михаил в подражание предшественникам начал писать стихи вольнодумского содержания. Такое поведение не осталось незамеченным: выпускник лицея Михаил Салтыков получил чин коллежского секретаря, хотя за успехи в учебе ему светил ранг повыше - титулярного советника.

По окончании лицея Михаил устроился служить в канцелярию военного ведомства и продолжил сочинять. Кроме этого, увлекся произведениями французских социалистов. Темы, поднятые революционерами, нашли отражение в первых повестях «Запутанное дело» и «Противоречия».

Вот только с источником публикации начинающий писатель не угадал. Журнал «Отечественные записки» в то время находился под негласной политической цензурой, считался идейно вредным.

По решению надзорной комиссии Салтыкова отправили в ссылку в Вятку, в канцелярию при губернаторе. В ссылке, помимо служебных дел, Михаил изучал историю страны, переводил сочинения европейских классиков, много ездил и общался с народом. Салтыков чуть было не остался насовсем прозябать в провинции, пусть и дослужившись до советника губернского правления: в 1855-м на императорский трон был коронован , и о рядовом ссыльном попросту забыли.

На помощь пришел Петр Ланской, представитель знатного дворянского рода, второй муж . При содействии его брата, министра внутренних дел, Михаила вернули в Петербург и дали место чиновника особых поручений в этом ведомстве.

Литература

Михаил Евграфович считается одним из самых ярких сатириков русской литературы, виртуозно владеющий эзоповым языком, романы и рассказы которого не утратили злободневности. Для историков произведения Салтыкова-Щедрина – это источник познания нравов и обычаев, распространенных в Российской империи 19 века. Перу писателя принадлежат такие термины, как «головотяпство», «мягкотелый» и «благоглупость».

По возвращении из ссылки Салтыков переработал опыт общения с чиновниками русской глубинки и под псевдонимом Николай Щедрин опубликовал цикл рассказов «Губернские очерки», воссоздав характерные типажи жителей России. Сочинения ждал большой успех, имя автора, впоследствии написавшего немало книг, в первую очередь будут связывать с «Очерками», исследователи творчества писателя назовут их знаковым этапом в развитии русской литературы.

В рассказах с особой теплотой описываются простые люди-работяги. Создавая образы дворян и чиновников, Михаил Евграфович вел речь не только об основах крепостного права, но и акцентировал внимание на моральной стороне представителей высшего сословия и нравственных основах государственности.

Вершиной творчества русского прозаика считается «История одного города». Сатирический рассказ, полный аллегории и гротеска, современники оценили не сразу. Более того, автора поначалу обвинили в том, что он насмехается над обществом и пытается очернить исторические факты.

В главных героях-градоначальниках показана богатая палитра человеческих характеров и общественных устоев – взяточники, карьеристы, равнодушные, одержимые абсурдными целями, откровенные глупцы. Простой же народ выступает как слепо подчиняющаяся, готовая все стерпеть серая масса, которая действует решительно, только оказавшись на краю гибели.

Такое малодушие и трусость Салтыков-Щедрин высмеял в «Премудром пискаре». Произведение, несмотря на то, что именуется сказкой, адресовано вовсе не детям. Философский смыл повествования о рыбе, наделенной человеческими качествами, заключен в том, что одинокое существование, замкнутое только на собственном благополучии – ничтожно.

Еще одна сказка для взрослых – «Дикий помещик», живое и веселое произведение с легким налетом цинизма, в котором простой народ-труженик открыто противопоставляется самодуру-помещику.

Литературное творчество Салтыкова-Щедрина получило дополнительную подпитку, когда прозаик начал работать в редакции журнала «Отечественные записки». Общее руководство изданием с 1868 года принадлежало поэту и публицисту .

По личному приглашению последнего Михаил Евграфович возглавил первый отдел, занимающийся публикацией беллетристики и переводных произведений. Основная масса собственных сочинений Салтыкова-Щедрина также вышла на страницах «Записок».

В их числе - «Убежище Монрепо», по словам литературоведов – калька семейной жизни писателя, ставшего вице-губернатором, «Дневник провинциала в Петербурге» - книга о не переводящихся на Руси авантюристах, «Помпадуры и помпадурши», «Письма из провинции».

В 1880-м отдельной книгой опубликован эпохальный остросоциальный роман «Господа Головлевы» - повествование о семье, в которой главная цель – обогащение и праздный образ жизни, дети давно превратились в обузу для матери, в целом семья живет не по закону божьему и, не замечая того, движется к самоуничтожению.

Личная жизнь

С супругой Елизаветой Михаил Салтыков познакомился в вятской ссылке. Девушка оказалась дочерью непосредственного начальника писателя, вице-губернатора Аполлона Петровича Болтина. Чиновник делал карьеру в сфере образования, хозяйственном, военном и полицейском ведомствах. Поначалу опытный служака опасался вольнодумца Салтыкова, но со временем мужчины подружились.

В семье Лизу звали Бетси, девушка называла писателя, который был старше ее на 14 лет, Мишелем. Однако вскоре Болтина перевели по службе во Владимир, и семья уехала за ним. Салтыкову же запретили покидать пределы Вятской губернии. Но, по преданию, он дважды нарушал запрет, чтобы повидать возлюбленную.

Категорически воспротивилась браку с Елизаветой Аполлоновной мать писателя, Ольга Михайловна: мало того, что невеста слишком молода, так еще и приданое за девушкой дают не солидное. Разница в годах вызвала сомнение и у владимирского вице-губернатора. Михаил согласился подождать один год.

Молодые люди поженились в июне 1856-го, мать жениха на венчание не приехала. Отношения в новой семье складывались сложно, супруги часто ссорились, сказывалась разница характеров: Михаил - прямой, вспыльчивый, в доме его боялись. Елизавета же, наоборот, мягкая и терпеливая, не обремененная знаниями наук. Салтыкову не нравились жеманство и кокетство жены, он называл идеалы супруги «не весьма требовательными».

По воспоминаниям князя Владимира Оболенского, Елизавета Аполлоновна в разговор вступала невпопад, делала замечания, не относящиеся к делу. Произносимые женщиной глупости ставили собеседника в тупик и злили Михаила Евграфовича.

Елизавета любила красивую жизнь и требовала соответствующего финансового содержания. В этом муж, дослужившийся до звания вице-губернатора, еще мог поспособствовать, но постоянно влезал в долги и называл приобретение собственности безалаберным поступком. Из произведений Салтыкова-Щедрина и исследований жизни писателя известно, что он играл на фортепиано, разбирался в винах и слыл знатоком ненормативной лексики.

Тем не менее, Елизавета и Михаил прожили вместе всю жизнь. Жена переписывала произведения мужа, оказалась хорошей хозяйкой, после смерти писателя грамотно распорядилась наследством, благодаря чему семья не испытывала нужду. В браке родились дочь Елизавета и сын Константин. Дети никак не проявили себя, чем огорчали знаменитого отца, безгранично их любившего. Салтыков писал:

«Несчастливы будут мои дети, никакой поэзии в сердцах, никаких радужных воспоминаний».

Смерть

Здоровье немолодого писателя, страдавшего от ревматизма, сильно подорвало закрытие «Отечественных записок» в 1884-м. В совместном решении министерства внутренних дел, юстиции и народного просвещения издание было признано распространителем вредных идей, а сотрудники редакции – членами тайного общества.

Последние месяцы жизни Салтыков-Щедрин провел в постели, гостям просил передать: «Я очень занят – умираю». Умер Михаил Евграфович в мае 1889 от осложнений, вызванных простудой. Согласно завещанию писателя похоронили рядом с могилой на Волковском кладбище Санкт-Петербурга.

К аристократическому боярскому роду Салтыковых, по одним данным, Михаил Евграфович не относится. По другим, его семья - потомки нетитулованной ветви рода.
Михаил Салтыков – Щедрин придумал слово «мягкотелость».
Дети в семье писателя появились спустя 17 лет брака.

Памятник Михаилу Салтыкову-Щедрину в поселке Лебяжье

Существует несколько версий происхождения псевдонима Щедрин. Первая: в поместье Салтыковых жило много крестьян с такой фамилией. Вторая: Щедрин – фамилия купца, участника раскольнического движения, дело которого писатель расследовал в силу служебных обязанностей. «Французская» версия: один из вариантов перевода слова «щедрый» на французский язык – libéral. Именно излишнюю либеральную болтовню изобличал писатель в своих произведениях.