Академик Б.В. Астафьев так охарактеризовал музыку Шостаковича: «Нервная, чутко отзывчивая к гигантским конфликтам действительности музыка звучит... как правдивое сказание о волнениях современного человечества, – именно не отдельной личности и неотдельных людей, а человечества».
Огромное богатство традиций по-своему преломлено в самобытном творчестве композиторов: Баха, Бетховена, Малера (Густав Малер жил в 1860-1911 годах, выдающийся австрийский композитор, автор 10 симфоний, вокального цикла «Песни странствующего подмастерья» и других произведений.), русские композиторы XIX и XX веков, в том числе Мусоргского, Чайковского и Прокофьева. О композиторах прошлого Шостакович хорошо сказал в одной статье: «...искусство классиков было всегда ищущим, беспокойным. Они всегда поднимали целину, шли наперекор рутине и мещанству, смело, ставя в искусстве животрепещущие, наболевшие проблемы своего времени, смело, создавая для него новые средства художественного выражения».
Эти слова можно полностью отнести и к творчеству самого Шостаковича.
Автор симфоний и ораториальных сочинений, опер, концертов, квартетов, вокальных циклов, Шостакович пишет также музыку к театральным спектаклям и кинофильмам. Он создает произведения, требующие глубокого вслушивания, долгого «вчитывания» (как сложный роман или тончайшая психологическая новелла). И у него же есть сочинения, которые быстро стали популярными, например, знаменитая «Песня о встречном» – светлая утренняя мелодия, доносящая до нас романтику 30-х годов, или же «Ленинградская симфония», посвященная мужеству советского народа в годы второй мировой войны.
Во всех жанрах творчество великого советского композитора – это музыка наших дней, которая расскажет о них будущим поколениям.
Дмитрий Дмитриевич Шостакович родился в Петербурге 25 сентября 1906 года. Отец его был инженером-химиком, мать – пианисткой. Мать Дмитрия Дмитриевича была превосходным педагогом фортепианной игры для начинающих. Под ее руководством будущий композитор и его две сестры начали учиться музыке. Детство Шостаковича совпало с крупнейшими историческими событиями века – первой империалистической войной и Октябрьской революцией.
К 9 –11 годам относятся его первые композиторские опыты.
Так, еще в детских наивных пьесах обнаружилось стремление передать в музыке впечатление и переживания, связанные с самыми важными явлениями современной жизни.
Некоторое время он учится в одной из частных музыкальных школ. А в 1919 году, в возрасте 13 лет, поступает в Петроградскую консерваторию по двум специальностям: фортепиано и композиция.
Серьезно заняться композицией Шостаковичу посоветовал Александр Константинович Глазунов. В тринадцатилетнем мальчике Глазунов сумел угадать «одну из лучших надежд нашего искусства».
В консерваторском композиторском кружке Шостакович восхищает товарищей своими произведениями, особенно ярко театральными «Фантастическими танцами» для фортепиано. «Фантастические танцы» вошли в репертуар пианистов и сохраняются в нем до сих пор.
В 1923 году Шостакович окончил консерваторию по фортепиано, в 1925 году – по композиции.
Количество сочинений, написанных им вовремя учебы в консерватории велико. Здесь и романсы, и фортепианные пьесы, и симфонические партитуры. Из них наиболее крупная – первая симфония – дипломная работа Шостаковича.
Как известно, симфония – самый сложный жанр – инструментальной музыки. Редко встречается, чтобы композитор в возрасте 18-19 лет создал значительное произведение такого рода.
В Германии симфония прозвучала под управлением Бруно Вальтера и Отто Клемперера, в США под управлением Стоковского и Тосканини.
Интересно, что восприятие симфонии менялось с годами. В начале отмечали больше всего яркую театральность, весеннее юношеское настроение, озорство. Позже обратили внимание на заключенные в музыке ритмы траурного шествия, трагические образы. Так постепенно раскрылось перед слушателями и критиками многогранное содержание сочинения юного автора. И хотя в нем чувствуются влияния различных композиторов (Скрябина, Стравинского, Прокофьева), они преломлены по-своему; музыка первой симфонии уже самобытна.
Несмотря на успех симфонии, перед молодым музыкантом после окончания консерватории встала проблема: кем быть – пианистом или композитором.
Он не сразу разрешил ее. Сначала стремился совмещать и то и другое. Во второй половине 20-х годов часто выступал как пианист, давал сольные концерты (в программе – Бах, Лист, Шопен); играл концерты Шопена, первый концерт Чайковского, первый концерт Прокофьева. Его игра отличалась поэтичностью и глубиной. В 1927 году Шостакович принял участие в Международном конкурсе имени Шопена в Варшаве, и был отмечен почетным дипломом. И все же вскоре он отказался от деятельности концертирующего виртуоза. Это мешало композиции.
Вторая половина 20-х – начало 30-х годов были для Шостаковича годами напряженного творчества, поисков своих тем, своего стиля.
Трудно было разобраться в противоречивых тенденциях переломной эпохи. Однако Шостаковичу чужда ограниченность – он жадно интересуется всеми сторонами музыкального быта, всеми жанрами. Одно за другим появляются разнообразные сочинения молодого композитора. Тут и опера, и балеты, и симфонии, и фортепианные пьесы, музыка для театра и кино, песни. Самые разные музыкальные впечатления переплавлены в них: от массовой музыки маршей и песен, от бытовых танцев и песенок до современных инструментальных и вокальных произведений с характерной для них усложненностью музыкального языка. Шостакович испытывает влияние музыки Прокофьева, а также других современных композиторов русских и зарубежных (Стравинского, Хиндемита, Берга, Кшеника), которая широко звучит в те годы.
Произведения самого Шостаковича еще неровны, порой несовершенны. Он экспериментирует, ищет новые интонации, ритмы, охваченный жадным стремлением воплотить современность в музыке.
В те годы, когда были написаны «Первомайская» симфония и «Песня о встречном», появились опера «Нос» (на сюжет сатирической повести Гоголя о майоре Ковалеве, потерявшем свой нос), карикатурные портреты хулигана, прогульщика, бюрократа, вредителя в балете «Болт» (поставлен в 1931 году), музыка к некоторым фильмам, в которой пародировалась пошлость мещанских вкусов (за хлесткость, способность к карикатуре Шостаковича называли «музыкальным фельетонистом»).
Во всех этих очень разных и по сюжетам, и по художественной ценности произведениях есть нечто общее – осмеяние пороков, доставшихся в наследство от прошлого.
Шостакович и Маяковский встретились в 1929 году в связи с постановкой комедии «Клоп» в театре выдающегося советского режиссера В.Э. Мейерхольда (в этом театре молодой Шостакович руководил одно время музыкальной частью).
Маяковский одобрил музыку Шостаковича к «Клопу», однако на этом сотрудничество их окончилось. Но если сравнить творчество автора «Клопа» и поэмы «Хорошо» и многие зрелые произведения Шостаковича, появившиеся позднее, можно установить черты духовной близости между ними. Ненависть к пошлости, грубости, мещанству, утверждение чистоты и красоты человека, – одушевленного большими идеалами, – и то и другое пронизывает искусство двух великих советских художников.
На Шостаковича оказало влияние и соприкосновение с новаторским театром Мейерхольда.
В 1930-1932 годах Шостакович создает оперу «Леди Макбет Мценского уезда» по одноименной повести Н. Лескова. Во второй редакции опера называется по имени главного действующего лица «Катерина Измайлова». «Катерина Измайлова» идет во многих театрах нашей страны и за рубежом.
В те же годы Шостакович написал и несколько инструментальных сочинений, в том числе 24 прелюдии для фортепиано.
Талант Шостаковича оттачивался и совершенствовался. В середине 30-х годов драматические идеи, волновавшие композитора, нашли свое выражение в трех выдающихся симфониях: четвертой, пятой и шестой.
В 1939 году – композитору всего 33 года. К этому времени он уже профессор Ленинградской консерватории. У него учатся Свиридов, Левитан, а позже, в Москве, куда Шостакович переезжает в 1943 году – Караев, Галынин. Создается «школа Шостаковича» – композитора, оказывающего огромное влияние на своих современников.
Седьмая симфония. 22 июня 1941 года началась Великая Отечественная война – «историческая схватка... между разумом и мракобесием, между культурой и варварством, между светом и тьмой», как писал Шостакович в статье газеты «Правда», где он рассказывал о своей симфонии.
Это великое произведение о героизме и нравственной силе советского народа, борющегося с фашизмом, создано в июле-декабре 1941 года. Три первые части симфонии сочинены в осажденном Ленинграде буквально под грохот разрывающихся бомб. Финал закончен в Куйбышеве.
Сочинение музыки, подобной седьмой и восьмой симфониям, требует напряжения всех душевных сил и смелости. Это настоящий подвиг.
Человек, так близко принимающий все, что происходит в мире, не может быть «кабинетным музыкантом». В послевоенные годы особенно много времени у Шостаковича отнимает общественная деятельность. Он работает в Совете композиторов.
Известность композитора растет из года в год.
Для Шостаковича, как для Мусоргского, музыка – средство для беседы с людьми о самом важном.
За четверть века, прошедшие после войны, композитор создал множество сочинений в самых разнообразных жанрах, вплоть до оперетты.
Такое разнообразие, даже контрастность сочинений, чрезвычайно характерно для Шостаковича. Удивительной особенностью его творчества является то, что оно «сплавлено» из многих «пород». Шостакович умеет говорить сложно и глубоко, как философ и поэт, и просто, и открыто, как оратор, обращающийся к массам. Один и тот же композитор пишет сложную десятую симфонию (1954), в которой размышляет о судьбах народов в послевоенном мире, и простую, быстро запоминающуюся «Песню мира» (музыка к кинофильму «Встреча на Эльбе», стихи Е. Долматовского).
Творчество Шостаковича – это огромное богатство, которое открыто всем, кто хочет прикоснуться к подлинному искусству наших дней. В одном из своих выступлений Дмитрий Дмитриевич напомнил слова Николая Островского о том, что жизнь дается человеку один раз и надо прожить ее достойно. К этому и призывает нас его музыка, проникнутая страстным гуманизмом.
Шостакович Дмитрий Дмитриевич
Музыка Шостаковича — сильнейшее художественное вопло-щение нашего времени, Это искусство, проникнутое любовью к че-ловеку, верой в его благородство, волю и разум. Это искусство, обличающее все враждебное человеку, фашизм и другие формы тирании и подавления человеческого достоинства.
Академик Б. В. Асафьев так охарактеризовал музыку Шоста-ковича:
«Нервная, чутко отзывчивая к гигантским конфликтам дейст-вительности музыка звучит... как правдивое сказание о волнениях современного человечества, — именно не отдельной личности и не отдельных людей, а человечества».
О том, что происходит в нашей стране и- во всем мире, Шоста-кович говорил с остротой личного переживания. Он не спокойный летописец, а страстный, глубокий драматург и мыслитель. Таким он предстает и в сочинениях, непосредственно связанных с со-временностью (как, например, седьмая — «Ленинградская» — и восьмая симфонии, созданные в годы Великой Отечественной войны), и в тех, что посвящены событиям историческим (вокаль-но-симфоническая поэма «Казнь Степана Разина», одиннадцатая симфония «1905 год» и другие).
Огромное богатство традиций по-своему преломлено в само-бытном творчестве композитора: Бах, Бетховен, Малер, русские композиторы XIX иXX,веков, в том числе Мусоргский, Чайковский и Прокофьев. О классических композиторах прошлого Шоста-кович хорошо сказал в одной своей статье: «...Искусство клас-сиков было всегда ищущим, беспокойным. Они всегда поднимали целину, шли наперекор рутине и мещанству, смело ставя в искус-стве животрепещущие, наболевшие проблемы своего времени, смело создавая для него новые средства художественного выра-жения».
Эти слова можно полностью отнести и к творчеству самого Шостаковича.
Автор симфоний и ораториальных сочинений, опер, концер-тов, квартетов, вокальных циклов, Шостакович писал также музы-ку к театральным спектаклям и кинофильмам. Он создавал про-изведения, требующие глубокого вслушивания, долгого «вчиты-вания» (как сложный роман или тончайшая психологическаяновелла). И у него же есть сочинения, которые быстро стали по-пулярными, как, например, знаменитая «Песня о встречном» — светлая утренняя мелодия, или же «Ленинградская симфония», посвященная мужеству нашего народа в годы второй мировой войны.
Во всех жанрах творчество советского композитора — это музыка наших дней, которая расскажет о них будущим поколе-ниям.
Народный артист СССР (1954)
Лауреат Государственной премии (1941, 1942, 1946, 1950, 1952, 1968, 1974)
Лауреат Международной премии Мира (1954)
Лауреат Ленинской премии (1958)
Герой Социалистического Труда (1966)
Дмитрий Шостакович родился в Санкт-Петербурге 25 сентября 1906 года. Его отец Дмитрий Болеславович Шостакович был инженером-химиком и страстным любителем музыки. Мама София Василиевна Шостакович была одаренной пианисткой. Современники вспоминали, что Митя, как его называли близкие, был "худеньким мальчиком, с тонкими, поджатыми губами, с узким, чуть горбатым носиком, в очках, старомодно оправленных блестящей ниточкой металла, абсолютно бессловесный, сердитый бука... Когда же он... садился за огромный рояль...худенький мальчик за роялем перерождался в очень дерзкого музыканта...". В двенадцатилетнем возрасте юный Шостакович написал 8 января 1918 года траурный марш памяти руководителей партии кадетов, Шингарёва и Кокошкина, убитых накануне матросами и солдатами.В тринадцать лет будущий композитор, влюбленный в десятилетнюю девочку Наталью Кубе, написал и посвятил ей небольшую прелюдию. А в 1919 году после занятий в частной музыкальной школе Шостакович был принят в Петроградскую консерваторию в класс фортепиано, и позже стал серьёзно заниматься композицией.
Окружавших Шостаковича профессоров и студентов всегда поражала его необыкновенно яркая и разносторонняя одаренность, блестящая музыкальная память, умение прекрасно читать с листа не только фортепианную литературу, но и сложные оркестровые партитуры, пытливый и острый ум, способный быстро воспринимать и оценивать все, что он слышал в классах консерватории и на концертах.Но вскоре ко всем этим юношеским впечатлениям и увлечениям прибавилась и серьезная обязанность - материальная забота о семье. В 1922 году, когда Шостакович переходил на последний курс консерватории, умер его отец. После смерти отца нужно было не только напряженно учиться, но и работать, и в октябре 1923 года Шостакович сдал экзамен в Союзе работников искусств на должность пианиста-иллюстратора кино.Зарубежные мелодраматические и приключенческие фильмы, составлявшие тогда основной репертуар кинотеатров, давали богатый и разнообразный материал для импровизации. Игра перед экраном продолжалась около часа, пока шёл сеанс. За это время много раз сменялся темп, сила звучания, пианист стремился как можно больше разнообразить свое сопровождение. Следя за событиями на экране, пианист все время сочинял музыкальные картины, строил эпизоды, находил для персонажей ведущие мелодии, тут же их проверял и видоизменял. Найденное оставалось и развивалось на следующем сеансе, от случайного он отказывался. Впоследствии, работая над симфониями, концертами, операми и балетами композитор использовал полученный опыт, время от времени вспоминая ранее найденное и проверенное.Шостакович сначала играл в "Светлой ленте" в ноябре-декабре 1923 года, через год в октябре-ноябре 1924 года - в "Сплендид-Паласе", и с 15 февраля 1925 года он стал штатным пианистом кинотеатра "Пикадилли". Через несколько лет Шостакович сыграл в Варшаве на Первом Международном конкурсе пианистов имени Шопена и получил почетный диплом.В то время директором консерватории был композитор Александр Глазунов. В первые послереволюционные годы талантливым студентам, получавшим стипендию, выдавали продовольственную поддержку. Решение о стипендии иногда принимал сам Луначарский. Глазунов обратился к Максиму Горькому, общавшемуся с Луначарским, с просьбой устроить с ним встречу. И вот между Глазуновым и Луначарским состоялся разговор о Шостаковиче.
В 1923 году Шостакович окончил консерваторию по классу фортепиано, а в 1925 году — по классу композиции. В то же время в жизни начинающего композитора появилась девушка. Татьяна Гливенко была ровесницей Шостаковича, хороша собой, прекрасно образована и отличалась живым и веселым нравом. Шостакович влюбился в приезжую москвичку, и у новых знакомых завязалось романтичное и долговременное знакомство. В год встречи с Татьяной впечатлительный Дмитрий принялся за создание Первой симфонии.Испытывая самые нежные чувства к любимой девушке, Шостакович, тем не менее, не желал даже думать о предстоящем браке. Внутри него жили необъяснимые противоречия, о которых писатель Михаил Зощенко говорил: "Казалось, что он — "хрупкий, ломкий, уходящий в себя, бесконечно непосредственный и чистый ребенок". Это так... Но, если бы было только так, то огромного искусства... не получилось бы. Он именно то... плюс к тому — жесткий, едкий, чрезвычайно умный, пожалуй, сильный, деспотичный и не совсем добрый".Дмитрий Шостакович избегал затрагивать тему брака и семьи, а в одном из писем к матери он так объяснял собственную нерешительность: "Любовь действительно свободна. Обет, данный перед алтарем, это самая страшная сторона религии. Любовь не может продолжаться долго... моей целью не будет связать себя браком". Но Татьяне, которой уже было почти двадцать восемь лет, хотелось детей и законного мужа. И она открыто заявила Дмитрию, что уходит от него, приняв предложение руки и сердца от другого поклонника, за которого вскоре вышла замуж. Спустя три года Шостакович попросил Гливенко уйти от мужа и стать его женой, но та в апреле 1932 года родила сына и попросила Шостаковича навсегда вычеркнуть ее из своей жизни. Окончательно убедившись, что любимая к нему никогда не вернется, в мае того же года композитор женился на молодой студентке Нине Варзар. Этой женщине предстояло провести с Дмитрием Дмитриевичем более двадцати лет, родить композитору дочь и сына и умереть раньше обожаемого супруга.После смерти Нины Шостакович женился еще два раза: на Маргарите Кайоновой, с которой прожил непродолжительное время, и на Ирине Супинской, окружившей мужа теплотой и заботой, которые сохранились в их семье до конца жизни композитора. Его дипломной работой была "Первая симфония". По традиции, восходящей к Чайковскому, Рахманинову и Прокофьеву, Шостакович собирался продолжить карьеру и как концертирующий пианист, и как композитор. Однако в 1927 году на 1-м Международном конкурсе пианистов имени Шопена в Варшаве, заранее надеясь на победу, он в итоге получил только почётный диплом участника. В конкурсную программу Шостакович включил сонату собственного сочинения. Необычный талант музыканта заметил один из членов жюри конкурса, австро-американский дирижёр и композитор Бруно Вальтер, который предложил Шостаковичу поиграть ему на рояле еще что-нибудь. Услышав Первую Симфонию, Вальтер немедленно попросил Шостаковича прислать партитуру симфонии ему в Берлин, и затем исполнил симфонию в текущем сезоне, тем самым сделав имя русского композитора знаменитым.В 1927 году произошли еще два значительных события в жизни Шостаковича. В январе в Ленинграде побывал австрийский композитор, представитель Второй венской школы, Альбан Берг. Приезд Берга был обусловлен российской премьерой его оперы "Воццек", и она вдохновила Шостаковича приняться за написание оперы "Нос" по повести Гоголя. Другим важным событием явилось знакомство Шостаковича с Иваном Соллертинским, который во время своей многолетней дружбы знакомил Шостаковича с творчеством великих композиторов. Так, после изучения партитуры "Kammermusik No.2, op.36" Хиндемита, Шостакович создал знаменитый в наши дни свой Первый фортепианный концерт.Его опера "Леди Макбет Мценского уезда" по повести Лескова, первоначально принятая с восторгом и уже просуществовав на сцене полтора сезона, неожиданно подверглась разгрому в официальной советской печати в статье "Сумбур вместо музыки" в газете "Правда", и была снята с репертуара.В этом же 1936 году должна была состояться премьера 4-й Симфонии, произведения нового, монументального стиля, сочетающего в себе героический пафос с лирическими эпизодами. Однако Шостакович приостановил репетиции Симфонии перед декабрьской премьерой, понимая, что в атмосфере начавшегося в стране государственного террора, когда ежедневно арестовывались представители творческих профессий, исполнение её могло быть воспринято властью как вызов. 4-я Симфония была впервые исполнена только в 1961 году.Его упрекали в том, что он разрушает традиции классиков, что его музыка не похожа на ту, что писали раньше. Профессионалам и любителям музыки понадобилось много лет, чтобы понять то, что композитору казалось таким ясным, таким очевидным. "Мы нередко рисуем классиков, - писал Шостакович, - иконописными, сглаживая в них как раз те черты, которые делали их великими людьми. Мы забываем, что искусство классиков было всегда ищущим, беспокойным. Они всегда поднимала целину, шли наперекор рутине и мещанству, смело ставя в искусстве животрепещущие, наболевшие проблемы своего времени, смело создавая для него новые средства художественного выражения".Однажды Шостакович сказал: "Если бы мне отрезали руки, я бы все равно писал, держа перо в зубах". А студенты музыкального училища, бодро отвечали на уроках, что Шостакович написал оперу "Леди Макбет М невского уезда", и музыка оказалась такой плохой, что получился "Сумбур вместо музыки" - как писала газета "Правда" в 1936 году. И газете верили. Никто с этим мнением не спорил. Хотя опера два года с большим успехом шла в Ленинграде, и дирижировал ею знаменитый Самуил Самосуд, который утверждал, что "Леди Макбет" - опера гениальная" и высказывал уверенность, что будущее оправдает эту характеристику.Максим Горький, защищавший молодого Шостаковича, писал, что статья в "Правде" ударила его точно кирпичом по голове: "Сумбур", а почему? В чем и как это выражено? Тут критика должна дать техническую оценку музыке Шостаковича, - писал он. - А то, что дала статья "Правды", разрешило стае бездарных людей, халтурщиков всяческих, травить Шостаковича...".В мае 1937 года Шостакович выпустил в свет 5-ю Симфонию, произведение, созданное намеренно в общепринятой форме: 4 части с сонатным аллегро, скерцо и триумфальным финалом, с преобладанием классических гармоний, предпослав симфонии фразу: "Ответ Советского композитора на справедливую критику Партии". После премьеры сочинения в "Правде" вышла хвалебная статья, и за симфонией официально закрепилась слава "образца произведения социалистического реализма в симфонической музыке". И отношения Шостаковича с Кремлём на время наладились. Дирижер и друг Шостаковича, первый исполнитель многих произведений Шостаковича Евгений Мравинский позже вспоминал: "До сих пор не могу понять, как это я осмелился принять такое предложение... Ведь на карту была поставлена не только моя репутация, но, что гораздо важнее, судьба нового никому не известного произведения". Речь шла не только об этом конкретном произведении, но и о судьбе самого композитора. Успех был ошеломляющий. Овация длилась полчаса.С 1937 года Шостакович вёл класс композиции в Ленинградской консерватории, а с 1939 года он стал профессором.Находясь в первые месяцы Великой отечественной войны в Ленинграде, вплоть до эвакуации в Куйбышев в октябре, Шостакович начал работать над 7-й симфонией — "Ленинградской". Симфония была впервые исполнена на сцене Куйбышевского театра оперы и балета 5 марта 1942 года, а 29 марта 1942 года — в Колонном зале московского Дома Союзов. 9 августа 1942 произведение прозвучало в блокадном Ленинграде. Организатором и дирижером выступил дирижер оркестра Ленинградского Радиокомитета Карл Ильич Элиасберг. Исполнение симфонии стало событием не только в жизни сражающегося города и его жителей. Премьеру симфонии транслировали все радиостанции США, Канады, Латинской Америки - ее слушало около 20 миллионов человек. Эта симфония прозвучала более 60 раз на американском континенте в течение нескольких месяцев 1942 года.Через год Шостакович написал 8-ю Симфонию, в которой словно следуя завету Малера о том, что "в симфонии должен быть отображён весь мир", рисовал фреску происходящего вокруг. В ней как в зеркале были видны и ужас российской повседневности с её лицемерием и гигантоманией, и трагедия войны, и заботы обычного человека, и его надежда на лучшие времена.
В 1943 году композитор переехал в Москву и до 1948 года преподавал в Московской консерватории. У него обучались В.Д.Биберган, Р.С.Бунин, А.Д.Гаджиев, Г.Г.Галынин, О.А.Евлахов, К.А.Караев, Г.В.Свиридов, Б.И.Тищенко, К.С.Хачатурян, Б.А.Чайковский и А.Г.Чугаев.Для выражения своих идей, мыслей и чувств Шостакович использовал жанры камерной музыки. В этой области им созданы такие шедевры как фортепианный квинтет в 1940 году, фортепианное трио в 1944 году, Струнные квартеты №2 в 1944 году, №3 в 1946 году и №4 в 1949 году.В 1945 году, после завершения войны, Шостакович написал 9-ю Симфонию, наполненную иронией и сатирой по отношению к окружающей его советской жизни. В этой "лёгкой", на первый взгляд, симфонии, композитор вернулся к одной из главных тем своего творчества - обличению пошлости. В советской прессе появились статьи недоумённых рецензентов, ожидавших от главного музыкального "соцреалиста" страны громоподобного гимна победе, а вместо этого получивших камерную сифонию о советской действительности.В конце 1920-х - начале 1930-х годов Шостакович создавал музыку для кино. Один из его маленьких шедевров, оставшихся того времени была всем известная мелодия для "Песни о встречном" ("Нас утро встречает прохладой", на стихи ленинградского поэта Бориса Корнилова). В 1945 году это произведение стало гимном ООН. В годы войны он охотно брался инструментовать известные вокальные произведения для фронтовых нужд. Помимо того, что Шостакович очень любил музыку, он очень хотел помочь воюющей родине, и ходил рыть окопы, и учился тушить зажигательные бомбы.
Гром, прогремевший сначала в 1946-м году, во время "разоблачения" журналов "Звезда" и "Ленинград", за которым последовало преследование писателей, в том числе Зощенко и Ахматовой, продолжился в 1948-м году, когда Кремль принялся за Союз Композиторов, обвинив великих мастеров Шостаковича, Прокофьева и Хачатуряна в "формализме", "буржуазном декадентстве" и "пресмыкании перед западом". Шостакович был обвинён в профнепригоднности и изгнан из Московской консерватории.Главным обвинителем был секретарь ЦК КПСС и близкий соратник Сталина Андрей Жданов. Несмотря на скорую кончину Жданова, репрессии в стране продолжали разгораться, что сильно отражалось на творчестве Шостаковича. Снова "невовремя", в 1948 году, он создал вокальный цикл "Из еврейской народной поэзии", и во время организованной руководителем НКВД Абакумовым в январе 1949 года массированной антисемитской государственной компании, продолжавшейся вплоть до смерти Сталина в 1953 году, Шостакович вновь оказался под ударом, на этот раз как "потворник безродных космополитов и врагов народа". Написанный в 1948 году Первый скрипичный концерт в связи с этими событиями был скрыт композитором, и первое его исполнение состоялось лишь в 1955 году.Мстислав Ростропович рассказывал: "1948 году, придя в Консерваторию, мы увидели на доске объявлений приказ: "Шостакович Д.Д. более не является профессором по классу композиции в связи с несоответствием профессорской квалификации..." Такого унижения я никогда не испытывал". Произведения Шостаковича снимались с репертуара, от них отказывались театры. Он отвечал на эту вакханалию одному ему доступным способом - создал большое остросатирическое произведение на собственные слова и назвал его "Антиформалистический раек" - своеобразный привет его самому любимому композитору - Модесту Петровичу Мусоргскому, у которого тоже было сатирическое произведение под таким названием. Шостакович писал без малейшей надежды, что оно когда-нибудь будет исполняться. В Москве оно прозвучало впервые почти полвека спустя.
В марте 1949 года должен был состояться Всеамериканский конгресс деятелей науки и культуры. И однажды в квартире раздался потрясший всех звонок. Говорил Сталин. Шостаковичу было предложено отправляться в США на Уолдорфскую конференцию в составе советской делегации. На Уолдорфской конференции присутствовал от конкурирующей организации композитор Николай Набоков, и после выступления Шостаковича, который, робея и заикаясь, прочитал по бумажке какой-то казенный текст, Набоков задал ему всего один вопрос: как вы относитесь к тому, что советская пресса пишет о современных композиторах Стравинском, Шёнберге и Хиндемите? Согласны ли с этой критикой? Вконец смешавшийся Шостакович сказал, что он согласен с тем, что пишет советская пресса. Соломон Волков, рассказавший эту историю в своей книге "Шостакович и Сталин" (а подобных в этой книге много, что делает ее захватывающе интересной и легко читаемой), резюмировал этот эпизод так: "Атака Набокова и его друзей, можно сказать, торпедировала Уолдорфскую конференцию, но вместе с тем и подорвала репутацию Шостаковича в Америке. С этого момента, независимо от его настоящих эмоций и убеждений, он стал в возрастающей мере восприниматься на Западе как рупор коммунистической идеологии, а его музыка — как советская пропаганда. Такова была неизбежная логика "холодной войны". Враждебное отношение к музыке Шостаковича в США продолжалось, с небольшими вариациями, тридцать лет".Поэтому в Америке стала настоящей бомбой изданная Соломоном Волковым книга воспоминаний Шостаковича "Свидетельство", в которой композитор предстал тем, кем он и был: если не антисоветским художником, то уж во всяком случае антисталинским. "Свидетельство" было наполнено клокочущей ненавистью Шостаковича к Сталину. Это был прежде всего документ, так сказать, грубый материал, — чем и впечатлял более всего. Эта книга настолько сильно поколебала сложившиеся стереотипы, что некоторые комментаторы и музыковеды в Соединенных Штатах сочли ее фальсификацией. Соломон Волков, можно сказать, разжег костер, но с течением времени у его концепции появляется все больше и больше сторонников.Книга Волкова "Шостакович и Сталин" тем отличалась от мемуаров "Свидетельство", что изображала Шостаковича на максимально широком фоне советской культурной жизни на протяжении всех лет жизни композитора. Это книга не только о Шостаковиче, но и о Маяковском, Зощенко, Пастернаке, Булгакове, Михоэлсе, Мандельштаме, Ахматовой, Солженицыне, Бродском, Эйзенштейне, Мейерхольде и Бабеле. Для американцев многое в книге стало настоящим откровением. Еще одна дата. В 1958-м году вышло партийное постановление об отмене того, прежнего постановления, принятого в 1948-м году. Ростропович и Вишневская рассказывали: "Нам было страшно, что мы случайно заглянули в клокочущий в его душе вулкан..." Только творчество было его спасением. В письмах, в высказываниях он был всегда предельно скуп: "...Через мою музыку люди поймут гораздо больше, что я думал и чувствовал...", - сказал он однажды в беседе Мстиславу Ростроповичу.Пятидесятые годы начались для Шостаковича очень важным проектом. Участвуя в качестве члена жюри на конкурсе имени Баха в Лейпциге осенью 1950 года, композитор был настолько вдохновлён атмосферой, что после приезда в Москву приступил к сочинению 24 Прелюдий и Фуг для фортепиано, произведения, отдающего дань уважения великому немцу.С недолгой оттепелью, как и многие его современники, композитор связывал надежды на свободу в обществе и независимость от власть имущих. Многие произведения второй половины десятилетия проникнуты оптимизмом и неприсущей Шостаковичу ранее радостью. Таковы 6-й Струнный квартет в 1956 году, Второй концерт для фортепиано с оркестром в 1957 году, оперетта "Москва-Черёмушки". Одновременно с этим композитор подверг серьёзному пересмотру ключевые моменты в истории страны, создал 11-ю симфонию в 1957 году, назвав её "1905 год", продолжил работу в жанре инструментального концерта: Первый концерт для виолончели с оркестром в 1959 году. В 1957 году Шостакович стал секретарем Союза композиторов СССР, в 1960-м году - Союза композиторов РСФСР (в 1960-1968 - первый секретарь). В 1958 году Анна Ахматова написала на титульном листе своей книги, подаренной композитору, посвящение: "Дмитрию Дмитриевичу Шостаковичу, в чью эпоху я живу на земле".Шостакович, как избранный Первый секретарь Союза Композиторов РСФСР, был вынужден вступить в партию. В письмах к своему другу Исааку Гликману он жаловася на отвратительность этого компромисса и открывал подлинные причины, побудившие его к написанию ставшего впоследствии знаменитым Струнного квартета №8 в 1960 году. В 1961 году Шостакович осуществил вторую часть своей революционной дилогии: он написал Симфонию №12 "1917 год" - произведение где, композитор рисовал музыкальные картины Петрограда, Разлива и самих октябрьских событий. Куйбышевскому оркестру принадлежит честь первого исполнения еще 12-ой симфонии. Директор и художественный руководитель филармонии Марк Викторович Блюмин рассказывал о том, как это произошло. Во время командировки в Москву он узнал, что композитор закончил работу над Двенадцатой симфонией. Позвонив Шостаковичу, он попросил его предоставить честь премьеры куйбышевскому оркестру под управлением дирижера Абрама Стасевича. Согласие было получено. Как потом оказалось, в тот же вечер Двенадцатая исполнялась в Ленинграде. Но - на час позже. Одиннадцатая и Двенадцатая связаны между собой темой. Одна называется "1905-й", другая - "1917-й". Если советская пресса была единодушна в горячем одобрении обеих, го за рубежом, наоборот, на них вылился холодный душ. Композитора обвиняли в лицемерии, двоедушии. Сегодня мы знаем, как долго и мучительно сопротивлялся композитор политическому давлению. Его имя было слишком известно во всем мире, к нему было приковано слишком большое внимание, чтобы ему дали возможность жить только в мире своих духовных потребностей. Однажды, попав в больницу из-за сломанной ноги, сказал другу: " Меня, наверное, Бог наказал за мои прегрешения, например, за вступление в партию".
Шостакович ставил перед собой новую задачу, когда обращался к поэзии Евгения Евтушенко, сначала написав симфоническую поэму "Бабий Яр", а затем дописав к ней ещё четыре части из жизни современной России и её недавней истории, создав тем самым очередную симфонию, Тринадцатую, которая после недовольства Хрущёва, всё-таки была исполнена в ноябре 1962 года. Власти СССР не хотели признать геноцида евреев, даже когда о нём было написано в таком завуалированном виде, как у ЕвтушенкоС отстранения от власти Хрущёва и началом новой эпохи политических репрессий в России тон произведений Шостаковича вновь приобрел сумрачный характер. Его квартеты № 11 в 1966 году и №12 в 1968 году, Вторые виолончельный в 1966 году и скрипичный в 1967 году концерты, Скрипичная соната в 1968 году, романсы на слова Александра Блока, проникнуты тревогой, болью и неизбывной тоской. В Четырнадцатой Симфонии в 1969 году Шостакович использовал стихи Аполинера, Рильке, Кюхельбеккера и Лорки. Все эти стихи связаны одной темой - смертью, в них повествовалось о несправедливой или ранней смерти. Симфония создавалась во время гонений КГБ на диссидентов.В эти годы композитором созданы вокальные циклы на стихи Цветаевой и Микеланджело, 13-й в 1969-1970 годах, 14-й в 1973 году и 15-й в 1974 году, струнные квартеты и Симфония №15, сочинение, отличающееся настроением задумчивости и воспоминаний. Шостакович использовал в музыке симфонии цитаты из увертюры Россини "Вильгельм Телль" и тему судьбы из оперы Вагнера "Золото Рейна", а также музыкальные аллюзии на музыку Глинки, Малера и свою собственную. Симфония была создана летом 1971 года, премьера состоялась 8 января 1972 года. Последним сочинением Шостаковича стала Соната для альта и фортепиано.Григорий Козинцев, работавший с композитором на протяжении сорока лет, писал: "Для Шостаковича никогда не бывает оскорбительным написать музыку именно на 1 минуту 13 секунд, и притом, чтобы на 24-й секунде оркестр играл тише, так как начинается диалог, на 52-й громче, так как стреляет пушка".Удивительными чертами Шостаковича, по мнению многих, были его любопытство и интерес к "низким" и "легким" жанрам - от городских романсов до оперетты. Своим ученикам он внушал, что музыка может быть только хорошей или плохой. Может быть, именно поэтому ему так хорошо удавался его "фирменный" сарказм. Достаточно вспомнить самые простые и "низовые" примеры - мотив из "Цыпленка жареного" в "Москве-Черемушках" или балалаечную песенку в опере "Нос" на слова идиотической "любовной" песни Смердякова из "Братьев Карамазовых" с бесконечным припевом "Господи, помилуй ее и меня".Свою работу в кино Шостакович считал важнейшим делом, как, впрочем, и всё, чем он занимался. Он всегда являлся в полной мере одним из авторов картины. Это хорошо понимали его друзья режиссёры Григорий Козинцев и Леонид Трауберг, Фридрих Эрмлер, Лео Арнштам, Сергей Юткевич, Михаил Шапиро, выросшие на "Ленфильме" и работавшие с ним уже в Москве Сергей Герасимов, Михаил Калатозов. Больше всего это понимал Козинцев, сделавший с Шостаковичем 10 фильмов. В одном из своих последних выступлений Козинцев сказал: "Говоря о музыке Шостаковича, я хотел сказать, что её никак нельзя назвать музыкой для кино. Вообще мне кажется, что музыка Шостаковича не может быть для чего-то. Она существует сама по себе. Она может быть связана с чем-то. Это может быть внутренний мир автора, который говорит о чём-то, что навеяно на него какими-то явлениями жизни или искусства". В последние несколько лет композитор сильно болел, страдая от рака лёгких.
Дмитрий Шостакович умер в Москве 9 августа 1975 года и был похоронен на Новодевичьем кладбище.
В 2011 году о Дмитрии Шостаковиче была подготовлена авторская программа "Вокзал мечты. В честь Дмитрия Шостаковича", в создании которой приняли лауреаты премии Шостаковича разных лет Валерий Гергиев, Гидон Кремер, Виктор Третьяков, Анна-Софи Муттер, Ольга Бородина, Наталья Гутман, Евгений Кисин, Максим Венгеров, Ефим Бронфман, Денис Мацуев, а также Ирина Антонова и Алексей Ратманский.
Также о Дмитрии Шостаковиче была подготовлена телевизионная передача из цикла "Как уходили кумиры".
ИНТЕРВЬЮ С ИРИНОЙ ШОСТАКОВИЧ
При первом знакомстве я сказала, что вы симпатичная, и вдруг встречаю то же слово в описании Дмитрия Дмитриевича: «Мою жену зовут Ирина Антоновна... она очень хорошая, умная, веселая, простая, симпатичная. Носит очки, буквы «л» и «р» не выговаривает...» Еще: «У нее имеется лишь один большой недостаток: ей двадцать семь лет». Недостаток прошел. А какое чувство, что мужу - сто лет?
Никакого особенного. Только то, что его нет. А мог бы быть.
Живя рядом с ним, вы сознавали, что он трагическая фигура?
Я сознавала, но кто у нас не трагическая фигура, кого ни возьми, каждый - герой нашего времени.
Есть масштаб личности. Он с вами говорил о том, что переживал?
Иногда что-то, по ходу жизни, а так, чтобы исповедоваться - нет. Он был достаточно замкнутый человек. О себе рассказывать не любил.
А вы не спрашивали...
Я, наверное, не спрашивала. Один раз спросила, довольно неудачно, насчет вступления в партию. Потому что я была на том собрании в Доме композиторов, где это происходило. Он сказал: если ты меня любишь, никогда об этом не спрашивай, это был шантаж. Мы достаточно тесно жили друг с другом. Он был болен, и его жизнь проходила через меня, я нужна была все время. Собственно, между мужем и женой какие разговоры? Посмотришь - и уже все ясно. По спине даже. По выражению спины.
Вы плакали когда-нибудь в замужестве с ним?
Нет, я не плакала.
Вы вообще не плачете?
Нет, думаю, что плачу когда-нибудь. Немцы вот фильм снимали о нем, я стала им рассказывать про «эзопов язык», они не понимают, я стала объяснять, стала вспоминать и поняла, что просто плачу.
Он плакал...
Один раз, меня потрясло, когда его с репетиции Тринадцатой симфонии вызвали в ЦК, мы приехали домой, и он бросился в постель и заплакал. Сказал, что его будут заставлять снять премьеру. Это было на следующий день после известной встречи Хрущева с интеллигенцией, Дмитрий Дмитриевич - знаменитый композитор, а в ЦК все взвешивали, запретить премьеру или разрешить. К моменту, когда он приехал в ЦК, решили, что лучше разрешить. А потом уже запретить.
Он плакал, когда его заставляли вступить в партию. Друг писал, как, придя к нему ранним утром, стал свидетелем тяжелой истерики. Шостакович плакал громко, в голос, повторяя: «Они давно преследуют меня, гоняются за мной...» Друг напомнил, как часто Шостакович говорил, что никогда не вступит в партию, которая творит насилие. В ответ Шостакович заявил о твердом решении не являться на собрание. «Мне все кажется, что они одумаются, пожалеют меня и оставят в покое». Он, правда, не явился - в назначенный день. Явился в другой. Читая по бумажке: «Всем, что есть во мне хорошего, я обязан...» - вместо «партии и правительству» драматически выкрикнул: «...моим родителям!»
Это была ваша первая любовь?
Настоящая - первая.
Сначала он вас полюбил?
Думаю, взаимно. Мы лет пять-шесть были знакомы. Было какое-то влечение.
А как вы познакомились?
Я работала литературным редактором в издательстве «Советский композитор», когда там печаталась его оперетта «Москва, Черемушки». Один из авторов либретто сделал по моей просьбе поправки, я пришла согласовать их и передать еще один текст с предложением автора - написать дополнительный номер. Дмитрий Дмитриевич сказал: я больше ничего писать не буду. Прошло много времени. Был пленум композиторов, там играли симфонические миниатюры Кара-Караева, я хотела послушать и просила сослуживца, члена Союза композиторов, провести меня. Он обещал, а потом звонит: идти не могу, попрошу Дмитрия Дмитриевича провести. Он провел. Я думала, он пойдет по своим делам, но он прошел со мной в зал, мы сели, и в этот ряд никто больше не сел, что меня поразило, все шли по проходу и смотрели на нас.
Однажды был пустой ряд, когда он подвергся сокрушительному разносу, и никто не захотел сесть рядом.
Это была другая история. А потом он позвал меня прийти к нему на Кутузовский. Я пришла. И он объяснился. И довольно быстро сделал мне предложение, а я так же быстро сказала, что это невозможно.
Потому что его дети - почти мои ровесники. Потому что знаменитость, будут говорить: поймала... Прошел еще год, когда мы не виделись. А потом встретились, и сразу оба пошли навстречу друг другу.
А как дети вас приняли?
Он, не знаю, каким образом, дал понять, что, если обидят меня, обидят его.
И вас не смущало, что он вдвое старше?
Знаете, он был очень очарователен. Ясно, что такие люди не вдруг встречаются на свете.
Первый раз он собрался жениться совсем юным. На Тане Гливенко, дочери известного филолога, познакомились в Крыму. Мама, с которой Митя был крайне близок, не допустила брака. Не жаловала она и вторую любовь Мити Нину Варзар, дочь известного юриста. Колебания Мити были так сильны, что он не пришел на собственную свадьбу. Через полгода помирились и поженились, родились Галя и Максим. Нине он посвятил чувственную музыку «Леди Макбет» («Шостакович, несомненно, главный создатель порнографической музыки в истории оперы», - писала не советская, а американская пресса).
Через три года после смерти Нины Васильевны на каком-то мероприятии он подошел к работнице ЦК комсомола Маргарите Андреевне Кайновой и спросил, не хочет ли она стать его женой. Через пару лет он сбежит от нее. Когда ее укоряли, что у нее всегда гости, а муж музыкант, он должен работать, она отвечала: ну и что, что музыкант, у меня первый муж тоже был музыкант - на баяне играл.
И при том азартный карточный игрок!
А почему нет? Он мне даже говорил, что в молодости выиграл в преферанс существенную сумму для покупки кооперативной квартиры.
У вас был открытый дом?
Да, бывало много людей. У нас была очень хорошая домработница Марья Дмитриевна Кожунова. До войны была ее крестная Федосья Федоровна, потом она, и уже до конца. Она готовила. Когда в 48-м музыку Дмитрия Дмитриевича перестали играть, в семье совершенно не стало денег, Федосья Федоровна и Марья Дмитриевна собрали все, что заработали в этой жизни, и пришли к Дмитрию Дмитриевичу: возьми, будут деньги - отдашь.
А потом Сталин подарил ему сто тысяч...
Но Дмитрий Дмитриевич смешно рассказывал, как он ехал в трамвае, вошел потомок Римского-Корсакова и на весь трамвай закричал: а правда, что Сталин подарил вам сто тысяч, чтобы вы не огорчались? Дмитрий Дмитриевич повернулся и выскочил из трамвая на ближайшей остановке.
Когда был объявлен конкурс на гимн, в котором приняли участие 40 поэтов и 165 композиторов, Сталин решил, что в финал выйдут пять гимнов: генерала Александрова, руководителя Краснознаменного хора Красной Армии, грузинского композитора Ионы Туския, отдельно Шостаковича и отдельно Хачатуряна и их же - вместе. Это было специальное поручение Сталина, и, судя по всему, шансы имел именно последний гимн. Сталин предложил мелкие поправки, спросив, хватит ли авторам трех месяцев. Шостакович быстро ответил, что и пяти дней довольно. Ответ не понравился Сталину. Он, видимо, считал, что нужен долгий, кропотливый труд. И гимн выбрал генеральский.
Сталин играл с Шостаковичем в кошки-мышки, так же, как с Булгаковым и Пастернаком. В 49-м вождю понадобилось, чтобы композитор выехал в США в составе группы деятелей культуры. Композитор наотрез отказался. Вождь сам позвонил ему: почему отказываетесь? Услышав ссылку на здоровье, пообещал прислать врача. Тогда Шостакович сказал: что же я поеду, когда моя музыка запрещена? Буквально на следующий день появилось Постановление с выговором Главреперткому и отменой запрета. По указанию Сталина Шостаковичу предоставлялись новая большая квартира, зимняя дача, автомобиль и деньги в размере 100 000 рублей.
Когда, уже после смерти Сталина, Постановление 48-го года было вовсе отменено, Шостакович со свойственным ему нервным юмором позвонил Ростроповичу и Вишневской, чтобы шли к нему скорее пить водку за «великое историческое постановление» об отмене «великого исторического постановления».
Зощенко говорил о нем как о человеке глубокого внутреннего конфликта: да, он искренний, открытый, но в то же время жесткий, едкий, умный, сильный, деспотичный, очень противоречивый, но только противоречия и рождают великого художника. Он был сложен в общежитии?
Для меня нет. С разными людьми он был разный. Что касается внутреннего конфликта - ко мне приходил режиссер: какой, мол, образ Ленинграда избрать, чтобы передать характер Дмитрия Дмитриевича. Я бы сказала, что не только Дмитрий Дмитриевич, но все мы жили на ветру, в Ленинграде бывают такие пронизывающие ветры, вроде и не сильные, но очень холодные. Жизнь на ветру и соответственно этому напряжение. Ленинград вообще формирует личность, ленинградцы - это определенный тип. Даже Путин - типично ленинградский человек в смысле проявления эмоций. А Дмитрий Дмитриевич был еще петербургского воспитания, это предполагает вежливость, сдержанность, точность в поведении.
Дмитрий Дмитриевич расспрашивал про вашу жизнь?
Он знал. В общих чертах. Вокруг самого Шостаковича сжималось кольцо. Когда после изъятия из репертуара оперы «Леди Макбет», балетов «Золотой век», «Болт» и «Светлый ручей» на него наклеили ярлык «врага народа», до физической расправы оставался один шаг. Тесть был отправлен в лагерь под Караганду. Арестован муж старшей сестры Марии барон Всеволод Фредерикс. Мария выслана в Среднюю Азию.
Адриан Пиотровский, возглавлявший «Ленфильм», вызвал Шостаковича к себе и предложил написать о взаимоотношениях с арестованным маршалом Тухачевским. Дело было в субботу. «Самым страшным было то, - признавался Шостакович, - что надо еще было прожить воскресенье». Явившись в понедельник, он увидел заплаканную секретаршу: Пиотровского взяли.
А 13 июня 1937 года в прессе появилось сообщение о расстреле Тухачевского, с которым Шостакович дружил.
Вы себя считаете счастливой женщиной?
Пока он был жив - да, конечно. Очень. Он все брал на себя.
Есть другая версия: что он был как ребенок.
Нет. Он определял нашу жизнь - куда пойдем, куда поедем, что будем делать.
Как он к вам относился? Как к другу, как к младшей?
Как к части самого себя.
То есть был очень близкий союз?
Я думаю, что да. Была такая твердая основа. Фундамент крепкий. Что бы ни случалось, мы знали, что стоим твердо. Надежность во взаимоотношениях. И радостей было много.
Закончив потрясающий Восьмой квартет, он в своей характерной мрачно-иронической манере сообщил другу: «...написал никому не нужный и идейно порочный квартет. Я размышлял о том, что если я когда-нибудь помру, то вряд ли кто напишет произведение, посвященное моей памяти. Поэтому я сам решил написать таковое. Можно было бы на обложке так и написать: «Посвящается памяти автора этого квартета»...
На самом деле это ужасно, когда в последней части - две эпитафии, и одна из них - мне. Вот он сидит, живой, теплый человек - и такое пишет.
Он назвал темы сюиты: Мудрость, Любовь, Творчество, Смерть, Бессмертие. Он вам это сыграл?
Сыграл. И посвящение показал.
Как вы прореагировали?
Я поблагодарила.
Я понимаю, а внутри?
Я испугалась.
Я думала об одном, редко встречающемся качестве - сарказме в музыке. Откуда это у Шостаковича?
Митя с молодости любил Гоголя, Салтыкова-Щедрина, Зощенко, это первое. А второе... Я была однажды в квартире Ладо Гудиашвили, его вдова показывала рисунки, закрытые тканью, сказав, что никому их не показывает. Тогда, когда были «исторические постановления», Гудиашвили тоже ходил на эти собрания-заседания. А вернувшись домой, давал себе волю в сатирических рисунках. Например, лежит прекрасная женщина, и по ней ползают человечки с ножами: уничтожают красоту. От жуткого раздражения все. И Дмитрий Дмитриевич сочинял «Антиформалистический раек» в стол, душу отвести, он же не думал, что это когда-нибудь исполнят.
Во введении к партитуре упомянут Опостылов, под которым выведен один из бессовестных гонителей Шостаковича, музыковед-аппаратчик (сегодня сказали бы: политтехнолог) Павел Апостолов. Музыка и жизнь сходятся - как фарс и как драма. 21 июня 1969 года в Малом зале Консерватории - общественное прослушивание необыкновенной Четырнадцатой симфонии. Шостакович, уже очень нездоровый, неожиданно выходит на сцену, чтобы предварить исполнение несколькими словами. В том числе цитатой из Островского, прозвучавшей так: «Жизнь дается нам только один раз, а значит, прожить ее нужно честно и достойно во всех отношениях и никогда не делать того, чего пришлось бы стыдиться». Биограф Шостаковича описывает дальнейшее: «Во время этого выступления в зрительном зале неожиданно возник шум: бледный как мел человек покинул зал... И когда в последней части прозвучали слова «Всевластна смерть. Она на страже...», в коридоре Консерватории лежали уже лишь останки человека, который за полчаса до того, собрав последние силы, сумел выйти из зала. Это был Павел Апостолов».
Как уходил Дмитрий Дмитриевич?
Он болел много лет, не могли найти источник болезни. Говорили, что-то вроде хронического полиомиелита. Клали в больницу. Пичкали витаминами, заставляли заниматься физкультурой. Полгода пройдет - опять. Слабели правая рука, правая нога. Дмитрий Дмитриевич очень страдал, что не может играть на рояле. Когда на него смотрели, нервничал, двигался хуже. Два инфаркта. Потом рак. Опухоль была в средостении, ее не смогли увидеть. Какое-то время я давала ему лекарство на корнях аконита, посоветовал Солженицын, в Киргизии делали настойку, и я попросила Айтматова привезти. Это не вылечивает, видимо, но останавливает развитие опухоли. Известный рентгенолог Тагер посмотрел томограммы и сказал, что все хорошо, ничего нет, я перестала давать лекарство, а очень скоро врачи собрались и сказали: ах, уже ничего нельзя сделать. Он был дома, потом в больнице. Когда сказали, что все плохо, я попросила выписать нас. Потом ему стало плохо, его опять увезли.
И как вы?
Что я? Я осталась. Когда его не стало, я решила, что я, пожалуй, буду жить так, как будто он есть, как будто нас двое, и я должна максимально разбираться, как для него лучше. Лучше в музыке, поскольку это главное для него.
А вы не хотите написать воспоминания?
Не хочу.
Он сказал однажды: если будешь писать обо мне воспоминания, с того света буду являться. Кому какое дело, как мы жили. Как сумели, так прожили.
Он вам снится?
Нет. Он говорил, что покойники снятся к перемене погоды. Мне дважды снился один сон, будто я в ленинградской квартире моего детства, за окнами темно, во всех комнатах горит свет, ветер поднимает занавески, и никого нет.
По просьбе основателя «Устной истории» Виктора Дувакина 3 марта 1972 года режиссер Леонид Варпаховский расспросил композитора Дмитрия Дмитриевича Шостаковича о совместной работе с режиссером Всеволодом Эмильевичем Мейерхольдом..
Знакомство
Леонид Викторович Варпаховский: Дмитрий Дмитриевич, когда и при каких обстоятельствах вы познакомились с Всеволодом Эмильевичем <Мейерхольдом>?
Дмитрий Дмитриевич Шостакович: Так подробно я, может быть, и не сумею вам сейчас сказать, ответить на этот самый вопрос, но, помнится, это было так. Он позвонил мне по телефону (в Ленинграде это самое дело было) и сказал: «С вами говорит Мейерхольд. Я хочу вас видеть. Если можете, приходите ко мне. Гостиница такая-то, номер такой-то». Я и пошел туда, и…
Самое интересное, что там было, в этом самом театре, - это посещение его репетиций. Вот когда он репетировал свои новые спектакли - это было необыкновенно интересно, и там было все захватывающе. А так моя работа, собственно, заключалась в том, что я на рояле там играл, играл на рояле. Скажем, в «Ревизоре» [спектакль по одноименной комедии Н.В. Гоголя, поставленный Мейерхольдом в ГосТИМе в1926 г.] там, когда пели романсы, скажем, Глинки, то я надевал на себя, чтоб не выделяться там из гостей, надевал тоже какой-то фрачок такой и выходил, значит, играл там, играл на рояле. Играл я на рояле в оркестре.
Жил я у него на Новинском бульваре. [На Новинском бульваре находились Государственные высшие режиссерские мастерские (ГВыРМ), которыми руководил Мейерхольд. Среди первых поступивших были Сергей Эйзенштейн, Зинаида Райх и др. В квартире в том же доме Мейерхольд с семьей жили до переезда в Брюсов переулок в 1928 году.] Вечера были очень интересными. Всегда, так сказать, какие-то мечтания о том, что вот нужно создать какой-нибудь интересный музыкальный спектакль. Я работал тогда там много, сочинял… сочинял, не припомню, по-моему… да, сочинял «Нос», «Нос» сочинил [работа над оперой «Нос» началась в1927 г., первое исполнение отрывков из нее состоялось 25 ноября1928 г., премьера - 18 января1929 г.]. Тогда, помню, на квартире у Всеволода Эмильевича на Новинском бульваре случился пожар, большой пожар, тяжелый пожар, бедствие было такое, так сказать. И вот меня удивил Всеволод Эмильевич (меня в это время не было дома, я где-то был), что он, так сказать, подобрал мои рукописи и, в общем, дал их мне в целом виде, и рукописи мои не погибли. Это был с его стороны такой очень поступок в отношении меня, конечно, очень такой… прекрасный был поступок, хотя у него были вещи, куда, может быть, более ему дорогие, чем, скажем, моя рукопись.
Ну, тогда же, в 28-м году, я ушел от него, к большому сожалению, из его театра, не стал там больше работать. А в 29-м году он меня, значит, опять… Так же это было примерно: позвонил мне по телефону в Ленинграде, пригласил, значит, к себе в гостиницу и предложил мне, значит, написать музыку к комедии Маяковского «Клоп». [Премьера спектакля по пьесе В. Маяковского «Клоп» состоялась в ГосТИМе 13 февраля1929 г. Художниками этой постановки были Кукрыниксы и А. Родченко. Д. Шостакович был автором музыки к спектаклю.]
Getty Images
Варпаховский: У меня вопрос, простите, пожалуйста. Вот он вам позвонил в 28-м году первый раз. Почему он вам позвонил, какие он знал ваши сочинения? Уже прозвучала тогда Первая симфония [Первая симфония была написана Шостаковичем в1925 г., став крупнейшим событием советской музыкальной культуры и положив начало мировой известности автора], очевидно?
Шостакович: Тогда прозвучала Первая симфония, и вообще его, видимо, тянуло к молодым композиторам, к молодым художникам, его, так сказать, тянуло, он интересовался…
Варпаховский: «Прелюды для фортепиано» [«8 прелюдий для фортепиано» (1919-1920), первое исполнение в 1920 году]?
Шостакович: Ну, «Прелюды для фортепиано» были, да, и там даже… Вот «Нос» я сочинял тогда, очевидно, он, так сказать, знал это обстоятельство. Видимо, поэтому. Я как-то не спросил его. Надо было, конечно, спросить: «А почему вы, собственно, мне звоните?» Но как-то так это мне не пришло тогда в голову. Мне было просто очень приятно и, без стыда скажу, очень лестно, что такой замечательный артист мне позвонил.
Варпаховский: А какое он на вас произвел впечатление в первый раз, когда вы его увидели?
Шостакович: Очень хорошее, очень хорошее. Очень он был… очень был скромен, очень мил, очень симпатичен, очень гостеприимен, угощал даже чем-то, помню, тогда, чем-то угощал, так что впечатление произвел очень хорошее. Я по наивности думал, что великие люди - они, так сказать, где-то витают в облаках, что с ними очень трудно. Он был как-то очень наравне, без малейшего, конечно, там намека на фамильярность или что-нибудь такое, но совершенно наравне.
Варпаховский: Дмитрий Дмитриевич, вы не помните, какие вы видели его постановки и какой спектакль произвел на вас наибольшее впечатление?
Спектакли Мейерхольда
Шостакович: Мне трудно сказать, какой спектакль произвел на меня более сильное впечатление, очень трудно это сказать, чрезвычайно трудно. Все было необыкновенно интересно, как-то… что же выделить? Ну, вот, может быть, «Ревизор», пожалуй, может быть, все-таки «Ревизор». Но и другие также вещи, понимаете, и «Лес», понимаете ли…
Варпаховский: Вот вы говорите о «Ревизоре». Там, наверное, было какое-то соприкосновение с вашей концепцией «Носа», это было вам близко?
Шостакович: Да, было, было близко, понимаете… Может быть, «Ревизор» именно поэтому и произвел на меня наиболее сильное впечатление. Мне очень понравилась его работа над «Пиковой дамой», и думается мне, что этот спектакль следовало бы в Малом оперном театре восстановить. Хотя вызвал этот самый спектакль споры, споры в музыкальных кругах, и в театральных кругах много спорили об этом спектакле, но победителей не судят. Народ страшно интересовался, ходил на этот самый спектакль, он пользовался большим очень успехом. Хотя надо сказать, что артисты там, может быть, выступали не самые лучшие. Самые лучшие в Ленинграде - в Кировском, бывшем Мариинском, театре, так сказать. Но помню вот как сейчас: был такой артист Ковальский [Николай Ковальский (1898-1952?) - певец, не имевший специального музыкального образования, исполнивший партию Германа в постановке «Пиковой дамы» (1935 г., реж. Вс. Мейерхольд) в Малом оперном театре. См.: «Пиковая дама». Замысел, воплощение, судьба. Сост. Г. Копытова. - М., Композитор, 1994], который великолепно исполнял Германа, так у меня до сих пор как-то в памяти. И мне понравилось, что вот Мейерхольд, Всеволод Эмильевич, войдя, так сказать, в незнакомый ему коллектив, как-то нашел вот этого Ковальского, который мало там блистал, так сказать, раньше, нашел общий язык с Самуилом Абрамовичем Самосудом [Самуил Самосуд (1884-1964) - дирижер, педагог. В 1930-1936 гг. - главный дирижер и зав. музыкальной частью Малого оперного театра. Музыкальный руководитель «Пиковой дамы»], замечательным дирижером, музыкально это было… Это было для меня как музыканта… Я очень жалею, что я не видел других его оперных постановок. Он, кажется, до революции ставил «Дон Жуана», по-моему? Нет?
«Клоп» Маяковского
Варпаховский: Дмитрий Дмитриевич, вы в начале разговора начали говорить о том, как он вам снова, второй раз, позвонил в отношении «Клопа», и мы эту тему бросили.
Шостакович: Ну, конечно, конечно, я сразу же, так сказать, согласился. (Читает данный ему Варпаховским вопросник.) Мне очень трудно ответить на следующий, что ли, такой вопрос: «Как протекала совместная работа с Мейерхольдом над “Клопом”?» Это мне очень трудно. Я писал музыку, играл, он слушал и принимал. Ему, помню, очень нравились фокстроты трех гармонистов, у меня было такое великолепное трио гармонистов. Ему нравилось, он вообще собирался интересно так это поставить.
Ну, тут я не могу не сказать о том, что сама пьеса мне не понравилась тогда. И сейчас мне эта пьеса не нравится. Но авторитет Мейерхольда был для меня столь велик, что я, конечно, не смог, понимаете, так сказать, это самое… как-то «свое суждение иметь» по этому вопросу. А постановка, всё, как он работал, - это было замечательно. Но, мне кажется, эта пьеса - не лучшее творение поэта Маяковского, не лучшее творение и… Но спорить на эту тему я, конечно, с Всеволодом Эмильевичем не решался. Раз он взял эту самую пьесу для своей постановки, значит, она достойна была этого.
Варпаховский: Вы писали музыку в Ленинграде или вы приехали в Москву?
Шостакович: Я писал ее в Ленинграде. И в Москву часто приезжал, часто и в Москве сидел тоже, и писал в Москве. Там ведь музыки-то сравнительно не очень много, не очень много музыки, так что… Помню, что очень всегда там хороший дирижер был Юрий Сергеевич Никольский [Юрий Никольский (1895-1962) - композитор, дирижер, в 1928-1932 гг. - заведующий музыкальной частью ГосТИМа], предшественник Анатолия Георгиевича Паппе [Анатолий Паппе (1908-1980) - пианист, дирижер, заведующий музыкальной частью ГосТИМа], который потом заведовал там у него музыкальной частью, и оркестр очень неплохо это самое исполнял. И на слух мне было очень приятно это.
Варпаховский: А вы с Владимиром Владимировичем Маяковским встречались на репетициях?
Шостакович: Встречался, да, встречался.
Варпаховский: Он слушал вашу музыку? Вы с ним по этому поводу говорили?
Шостакович: Как-то он сказал, что, по его мнению, в «Клопе» должна быть музыка, которую исполняет пожарный оркестр, вот так. Больше я, так сказать, от него ничего не слышал. А теперь, может, выключим? (Магнитофон выключается, затем включается вновь.)
Мейерхольд и музыка
Варпаховский: Скажите, пожалуйста, вы, наверное, часто с Мейерхольдом беседовали о музыке, он высказывал свои суждения. Он человек был очень прогрессивный в оценках всех видов искусств, передовой, что называется. Что вы помните о его взглядах отдельных, отдельных высказываниях? Нам было бы это очень интересно послушать.
Шостакович: Ну, вы знаете, как ни странно, вот я не очень помню именно музыкальные разговоры, именно о музыке как таковой. Помню, что он, во всяком случае, очень любил Шопена, Листа и Скрябина, очень любил. С большим восхищением и уважением относился к творчеству Сергея Сергеевича Прокофьева. Затем, когда познакомился с Виссарионом Яковлевичем Шебалиным [Виссарион Шебалин (1902-1963) - композитор, педагог, с конца 1920-х активно сотрудничавший с Вс. Мейерхольдом и ГосТИМом. Автор музыки к спектаклям: «Командарм 2» И. Сельвинского (1929), «Последний решительный» В. Вишневского (1931), «Дама с камелиями» А. Дюма-сына (1934) и др.], очень любил его музыку, не только ту, которую он, так сказать, писал для него, для его спектаклей, но он и ходил на его концерты, где исполнялись его произведения. Очень, так сказать, любил его, любил его произведения. Вот это, пожалуй, все, что я могу сказать об этом, просто как-то так разговоров о музыке как таковой как-то мало…
Варпаховский: А может, о художниках он с вами говорил?
Шостакович: Трудно вспомнить.
Варпаховский: Скажите, а?..
Варпаховский: Я думаю, что очень большим огорчением для нас всех является, что он не поставил «Нос» и не поставил «Леди Макбет». Судьба этих произведений была бы совсем другая. Кстати сказать, я только что из Берлина. Там с большим успехом идет ваш «Нос».
Шостакович: Я знаю, слышал, но я тем не менее не могу туда выехать, потому что трудно сейчас <нрзб>.
О последней встрече с Мейерхольдом
Варпаховский: Дмитрий Дмитриевич, последний вопрос.
Шостакович: Не знаю, насколько это…
Варпаховский: Очень, очень, все это очень-очень интересно. Дмитрий Дмитриевич, вот хотелось бы подробно вас попросить вспомнить вашу последнюю встречу с Всеволодом Эмильевичем.
Шостакович: Последняя встреча произошла в доме, где я жил в Ленинграде. Никого у меня в доме не было. Семья была на даче за городом. А вышло, что я никак не мог открыть свою собственную квартиру: с ключом что-то у меня там случилось. Потом я вдруг смотрю - идет Всеволод Эмильевич, поднимается по лестнице. Шел он… этажом выше жил такой (не знаю, жив ли и здоров сейчас) чемпион СССР по гимнастике - Серый [Николай Серый (1913-1993) - гимнаст, преподаватель, заслуженный мастер спорта, в 1930-е гг. - постановщик парадов физкультурников]. Он, значит, вместе с ним должен был ставить первомайский парад…
Варпаховский: Физкультурный.
Шостакович: Физкультурный парад, да, совершенно верно, физкультурный парад. И вот увидел, застал меня, значит, за таким занятием, когда я ковырялся… И вместе, значит, с Всеволодом Эмильевичем, в общем, мы открыли… открыли дверь. А он шел к Серому. Мы, значит, договорились так, что завтра или послезавтра он, значит, ко мне придет. Но он не пришел - уже, так сказать, по причинам таким… Я звонил (он оставил мне телефон), я звонил, и мне какой-то посторонний голос, так сказать, ответил, что его нет. И вот я тогда узнал, что он был арестован тогда [Вс. Мейерхольд был арестован 20 июня 1939 г.]. Вот это была такая последняя встреча, трагическая такая встреча.
Материал подготовил Сергей Сдобнов
25 сентября исполнилось 110 лет со дня рождения Дмитрия Шостаковича – великого русского композитора, музыкального новатора и автора множества симфоний, камерных произведений и опер. Отмечая юбилей, Звуки публикуют рассказы музыкантов и композиторов о судьбе и музыке Шостаковича, и отмечают, как музыка советского гения дает сегодня самые неожиданные ростки на почве театра, музыки и взглядов на русскую историю XX века.
Максим Шостакович, дирижер, сын Дмитрия Шостаковича
Мне кажется, что одного композитора с такой фамилией вполне достаточно. А потом, я помню слова отца, который говорил, что писать музыку нужно тогда, когда ты не можешь ее не писать. А если можешь не писать, не пиши. Все-таки в этом что-то есть.
У меня такое ощущение, что музыку создает Бог, а великие композиторы — это пророки. Они записывают уже сочиненную Богом музыку. Между прочим, в письмах отца это есть. Он пишет: «Ночью спал и услышал часть симфонии. Встал утром, записал”. Как это можно объяснить, скажи мне, пожалуйста? Это, конечно, высшее предзнаменование.
Кто-то меня спросил однажды, сколько денег мой папа получал за симфонию? Видя, как работает отец и что значит для него искусство, я ответил: "Да если бы ему сказали, что, наоборот, он должен платить, он платил бы". Он не мог не писать. Нанялся бы дворником, чтобы заработать деньги и купить себе право писать. Музыку он писал в любой обстановке, ему ничего не мешало. Он не переставал писать ту музыку, которую слышал внутри. Даже если мы, дети, шумели. Но культа отца в семье никогда не было. Он был замечательным отцом.
Я считаю своим долгом играть музыку отца. В каждый концерт я вставляю его произведение. Это мой сыновний долг. Я не могу без этого. 25 сентября я всегда дирижирую в Большом зале Петербургской филармонии.
Антон Батагов
Когда мне было 15 лет, у меня был письменный стол. На нем стоял портрет Шостаковича. Это был мой любимый композитор. Музыка, написанная до ХХ века, меня тогда не очень интересовала, а вот понятие "ХХ век" было для меня практически равно понятию "Шостакович". Именно Шостакович стал тем рентгеновским аппаратом, который запечатлел ХХ век с предельной достоверностью, подробностью и неумолимой силой. Страх, смерть и энтузиазм, из которых было построено победоносное здание так называемого коммунизма – только один слой этого снимка. Эта музыка - гораздо больше, чем просто советская летопись. Вот мы уже давно живем в XXI веке, и наблюдаем, как мир, не выучивший уроки ХХ века, шествует по тем же граблям, которые теперь бьют гораздо сильнее. И вряд ли что-либо из написанного в ХХ веке может стать более точным саундтреком для этого шествия, чем музыка Шостаковича.
Анджело Бадаламенти
Однажды, еще в младших классах средней школы, я отправился на Манхэттен, чтобы купить классические пластинки. Я купил различные записи Стравинского, Прокофьева и Шостаковича и заслушал их до дыр. Позже, уже в сознательном возрасте - когда мы начали работать с Дэвидом Линчем над "Синим бархатом" он сказал мне: "Нужна главная тема с русским звуком". У него была идея использовать "Пятую симфонию" Шостаковича - права на ее использование стоили не очень дорого. Потом он спросил: "Может быть, ты можешь написать что-то похожее?". Я говорю: "Речь о Шостаковиче, моём любимом композиторе. И хотя я даже вполовину не так хорош, как он, я могу написать музыку в такой стилистике". Я полетел в Лос-Анджелес и написал главную тему фильма. Получилась странная, красивая мелодия с русским духом.
Павел Карманов
Шостакович - в советской музыке примерно, как Малер - в западноевропейской. Для многих людей именно музыка Шостаковича ассоциируется с советским режимом, сталинскими репрессиями, ГУЛАГом. Именно Шостаковичу, в силу его выдающегося гения, лучше, чем кому-либо удалось передать в музыке атмосферу советской России начала века, последующие войну и сложность восстановления общества и жизни из разрухи.
Бернард Хайтинк, дирижёр, обладатель премии "Грэмми"
4-я симфония Шостаковича – невероятный монстр: они массивна, технически сложна, а первая часть в ней длится около получаса. Есть огромные куски невероятного музыкального напряжения, а потом все вдруг успокаивается и музыка сменяется на меланхоличные задумчивые пассажи – не громче камерного оркестра. Когда я рассказал об этом Шостаковичу (дирижер и композитор встречались в Амстердаме в 1975 году – прим. Звуков), он сказал, что и не думал – будто эта часть так хорошо получилась. При всей меланхолии, которой пропитан финал этой симфонии, она – не отражение личности Шостаковича. Он слишком большой музыкант, чтобы быть несчастным. Иногда его музыка депрессивна и навевает печаль, но Шостакович смотрел на мир с сарказмом и своим особым чувством юмора, скрывая себя истинного.
Изабель Караян, дочь дирижера Герберта фон Караяна
Симфонии Шостаковича я знала и любила всегда. Особенно, конечно, те, которые регулярно исполнял мой отец. Он был для отца очень важной фигурой. Папа даже как-то сказал: "Если бы я писал музыку, я писал бы как Шостакович". Думаю, что их объединяла такая внутренняя напряженность, почти судорога, и некий духовный раскол, который Шостакович преодолевал, создавая музыку, а отец — дирижируя. Кстати, их восхищение было взаимным. Мне кажется, что суть феномена Шостаковича — это та невероятная сила и стойкость, которые позволили ему исполнить свое предназначение, несмотря ни на что. Он сказал именно то, что хотел сказать. И если ему приходилось порою прятать или шифровать иные сокровища своего творческого гения, то обязанность слушателя — дать себе труд их понять.
Валерий Гергиев
Многие думают, что можно вычеркнуть советскую действительность, но мне совершенно ясно, что делать этого нельзя. Те великие симфонии, которые написаны в Советском Союзе, нравится это кому-то или нет, они же звучат. Балетные или оперные произведения или даже просто редакции тоже. "Леди Макбет" - это 30-е годы, а исполнение "Катерины Измайловой" - это 60-е годы. Огромная дистанция - тридцать лет - отделяет эти два события: очень успешную премьеру "Леди Макбет", последовавшую за этим атаку на Шостаковича и затем, очень мудрую и взвешенную позицию мастера, зрелого, великого, уже с совершенно отточенным пером.
Ровно неделю назад музыкальная общественность, околомузыкальная тусовка и всё человечество отметило сотый день рождения Дмитрия Дмитриевича Шостаковича. Полтора года назад композитор и музыкальный журналист Борис Филановский опубликовал в петербургской газете «Хроника» статью «Без Шостаковича». Статья была посвящена отказу ЮНЕСКО обьявить 2006-й «Годом Шостаковича» и заканчивалась призывом: «Убей в себе DSCH. Молодцы они там в ЮНЕСКО» (DSCH музыкальная монограмма композитора). Тогда выступление Филановского было однозначно воспринято в качестве очередного акта попрания национальной святыни.Парадоксальная ситуация тень Шостаковича нависает над современной русской культурой, как призрак папы Гамлета над датским принцем. Отличие нашей ситуации в том, что духа отца наследного принца не видел никто, кроме самого Гамлета, а дух DSCH знаком у нас всем и каждому. Академическая музыка современной России живет по законам, якобы завещанным Дмитрием Дмитриевичем. Филановский справедливо пишет: «Шостакович священная корова, которой поклоняются при обучении композиторов» . Однако это не самое страшное. Талант пробьется через всё и вся, как пробивался сквозь тернии ХХ века гений самого Шостаковича. Трагизм нашей ситуации в том, что сегодня в России Шостакович забыт. Вместо него каменный идол, воздвигнутый ватагой посредственностей. Именно против них была направлена колонка Филановского.
Спросите у тех, кто держит сегодня бразды правления в филармониях и концертных залах: сколько раз мы услышим в год столетия моцартоподобную музыку единственной оперетты Шостаковича «Москва, Черемушки»? Те ничего не ответят: им не нужен истинный Шостакович. Они лучше в очередной раз сыграют Седьмую, «Ленинградскую» симфонию. И даже в этом сочинении они пройдут мимо обреченной музыки второй части (помните идущие на цыпочках скрипки, механистичность завывающих духовых и музыкальная метафора страха?).
Их имена известны, они почитаемы. Для них он как Фокусник для Петрушки из одноименного балета Стравинского: они молятся на его портрет, стоя на коленях творческого процесса. Они издают книги со скромными названиями и единой тематикой: «Я и Шостакович». Как тут не вспомнить Гребенщикова: «Долгая память хуже чем сифилис, особенно в узком кругу» . Они не стесняются самолично публиковать «письма Шостаковича ко мне» , безусловно, зная о том, что в силу природной вежливости и деликатности Шостакович отвечал всем и каждому. Абсолютный сюрреализм заглавие книги одного из петербургских мэтров: «Письма Д. Д. Шостаковича к с пометками (!) и комментариями (!!) адресата (!!!)». Прикрывая собственную бездарность принадлежностью к «школе Шостаковича», они покрывают светлый лик гения русской музыки отпечатками дрожащих пальцев потных рук.
Трагедия художника: он всё сказал и умер, а современники и потомки начали его комментировать. Называя Шостаковича мучеником эпохи, они прикрепили к терновому венцу бирку с инвентарным номером. Их последователи исследуют жизнь и творчество Шостаковича, навязывая нам единственно возможные трактовки тех или иных творческих или человеческих поступков композитора. Их любимые сочинения у Шостаковича не те, что отмечены печатью истинного света (излучающие вечность заключения Тринадцатой и Пятнадцатой симфонии!), но отмеченные печатью гражданского мужества (?). Для них Шостакович гораздо меньше, чем композитор. Он титан, кумир, ему придумали множество других, весьма ответственных нагрузок и должностей.
Простите нас, Дмитрий Дмитриевич. Вы ответили всем ровно сорок лет назад, когда написали свое «Предисловие к полному собранию моих сочинений и краткое размышление по поводу этого предисловия». Вы не смогли предположить лишь одного что на месте героя пушкинской эпиграммы окажутся потомки, бряцающие Вашим именем всуе. Вы все сказали.
