Проблема взаимоотношения литературы и науки – проблема не новая. Она не раз вставала и перед теоретиками искусства, и перед философами, разрабатывающими теорию познания, и перед писателями. Однако никогда раньше она не стояла с такой остротой. Гигантские успехи, достигнутые наукой за последние десятилетия, оказывают ныне небывалое влияние на все стороны жизни человека, в том числе и на литературу. Вместе с тем неизмеримо возрастает и роль искусства в нашем обществе, усиливаются его познавательные и воспитательные функции, расширяются его возможности в пропаганде научных знаний.
В чем проявляется влияние науки на литературу? Каковы задачи литературы в связи с возросшей ролью науки в жизни общества? И каковы пути решения этих задач?
Эти и многие другие вопросы волнуют ныне наших писателей, критиков, ученых. Вот почему редакция журнала «Вопросы литературы» решила посвятить данной теме специальную подборку.
Проблема «Литература и наука» необычайно многогранна. Публикуемые ниже статьи и заметки затрагивают самые разные ее стороны. Прежде всего она встает как «тема науки» в искусстве, как задача создания ярких, интересных образов ученых. Этому посвящены статьи Д. Гранина, В. Каверина, А. Коптяевой, И. Грековой, А. Шарова, размышляющих о путях решения данной задачи, рассказывающих о своей работе над книгами об ученых. Во времена Бальзака ученые еще не занимали сколько-нибудь заметного места в сознании общества, а следовательно, и в литературе. Ныне положение изменилось коренным образом. Ученый все чаще становится главным героем произведений искусства. И это не случайно.
«Коммунистическое общество строится на основе науки. Наука – главное оружие коммунизма. Я считаю, что роль ученых с каждым годом будет расти и будущее за ними. Все это заставляет меня идти сюда, к физикам, ведущим исследования на самом переднем крае науки», – так объясняла свое обращение к «теме науки» Галина Николаева, работавшая в последние годы над романом о физиках.
Д. Гранин подчеркивает, что научное творчество должно стать одной из важнейших тем нашей литературы, ибо здесь открываются для писателя героические характеры, острые, часто трагические конфликты. Раскрыть поэзию творческого труда, показать людей целеустремленных, убежденных, страстно ищущих истину-задача столь же ответственная, сколь и увлекательная.
Естественно, что писателей прежде всего волнуют вопросы, непосредственно связанные с творческой практикой. Так, А. Шаров, например, подробно говорит об одной из главных трудностей, с которой неизбежно сталкивается художник, пишущий об ученых: изображать ли «самое науку» со всеми ее сложностями или достаточно дать всем понятную «модель» той научной проблемы, вокруг которой развертывается конфликт? «...Писатель, который хочет изобразить ученого и его дело, оказывается часто в тупике. Современная наука – непонятна, а модель по своей природе – условна, приблизительна».
Но в самом ли деле непонятность представляет непреодолимое препятствие? – спрашивает автор и высказывает интересные соображения о том, как должно, на его взгляд, разрешаться это противоречие.
В ряде публикуемых ниже статей сквозит настойчивая мысль: писатель должен хорошо знать то, о чем он собирается поведать читателю, и наука в этом отношении не составляет исключения. Об этом пишет И. Грекова. Об этом же говорится и в статье А. Коптяевой: «...в каком бы жанре ни работал писатель, он должен самым тщательным, добросовестным образом изучить основы науки и самое проблему, которые описывает. Не только в публицистике, но н в романе со всей ясностью должна быть раскрыта суть научной проблемы, о которой идет речь. Только тогда она способна заинтересовать читателя, вовлечь его в борьбу, которая развертывается в книге, заставить его волноваться за исход этой борьбы и тем самым за судьбу героев».
Однако задача писателя не сводится к тому, чтобы изучить основы науки и ту проблему, которые он собирается описывать. Не менее, а, пожалуй, еще более важное для романиста – постичь психологию ученого.
В. Каверин, вспоминая о работе над «Открытой книгой», рассказывает: «Работая над «Двумя капитанами», я окружил себя книгами по авиации и истории Арктики. Теперь их место заняли микробиологические труды, и они оказались гораздо сложнее. Прежде всего нужно было научиться читать эти труды не так, как читают их сами ученые. Восстановить ход мысли ученого, прочесть за сухими, краткими строками научной статьи то, чем жил этот человек, понять историю и смысл борьбы против врагов (а иногда и друзей), которая почти всегда в присутствует в научной работе, – вот задача, без решения которой нечего было и браться за подобную тему. Нужно понять то, что ученый выбрасывает за скобки, – психологию творчества».
Доктор физико-математических наук А. Китайгородский значительную часть своей статьи посвящает этой же проблеме. Именно психология научного творчества зачастую остается в книгах об ученых непознанной, а то и искаженной. Размышления физика над тем, почему это происходит, хотя и содержащие немало субъективного, думается, представят значительный интерес для литераторов, работающих в данной области.
Круг вопросов, связанных с научно-популярной и научно-фантастической литературой, затрагивается в статье польского писателя Ст. Лема, а также в выступлениях наших писателей-фантастов А. Днепрова, В. Сапарина, А. и Б. Стругацких.
Статья Д. Данина посвящена «взаимодействию» естественных наук и искусства. Автор приводит примеры такого взаимодействия, рассказывает с том, чем искусство привлекает ученых, прослеживает пути влияния науки на искусство и наоборот, размышляет над «вероятностными закономерностями» подобного взаимовлияния.
Вопрос о соотношении научного и художественного мышления, о том, что роднит научное и художественное познание и что их отличает, о перспективах их развития рассматривается в статье Б. Рунина.
В публикуемых ниже материалах немало спорного.
Да это и понятно: ведь поставленная проблема в теоретическом отношении почти не разрабатывалась. Дискуссионными в ряде своих положений являются статьи Д. Данина и Б. Рунина. Могут вызвать возражения и некоторые тезисы, встречающиеся в других выступлениях, а также субъективные оценки произведений тех или иных художников.
Нельзя согласиться, например, со Стругацкими, когда они утверждают, что «только «короткая нога» с наукой, с научным мировоззрением, с философией науки позволяет сейчас раздвинуть рамки традиционных сюжетов литературы, заглянуть в новый, невиданный доселе мир гигантских человеческих возможностей, внепланетных тенденций, надежд и ошибок. Если можно так выразиться, «писатель-научник» может в литературе больше, чем «обыкновенный» писатель!»
Явно односторонним является и следующий тезис их статьи: «Современная литература высшего класса – это философская литература. Толстой, Достоевский, Фейхтвангер, Томас Манн – вот гигантские образцы того, как должен подходить к своей работе сейчас каждый писатель».
В данном случае авторы статьи забывают о том, что успешное развитие литературы предполагает многообразие стилей, форм, течений. Нельзя одну из ее форм (в данном случае «философскую» литературу) объявлять самой верной, самой плодотворной и категорически заявлять, что ныне каждый писатель да жен работать в традициях Толстого, Достоевского, Фейхтвангера и Томаса Манна. А разве плохи, например, традиции Чехова или Тургенева, Бальзака и Хемингуэя?
Нет надобности перечислять все те положения, которые могут вызвать спор. В публикуемых материалах нет, да и не может быть полного единства мнений, ибо каждый из авторов делится прежде всего своим опытом.
Однако главный пафос большинства выступлений весьма поучителен и заслуживает безусловной поддержки. Искусство, литература должны не отгораживаться от науки, а сближаться с ней, пропагандируя ее достижения и выдвигая перед ней новые задачи.
Примером для советских писателей в этом отношении может служить М. Горький, глубоко интересовавшийся проблемами науки, следивший за ее развитием, радовавшийся ее успехам. Показательно, что статьи, речи и письма замечательного советского писателя, посвященные науке, составили целый том, который в ближайшее время выйдет в издательстве «Наука». Читатель воочию убедится, сколь широк был круг научных интересов Алексея Максимовича, как много сил и энергии отдавал он сближению науки – с жизнью, искусства – с наукой. В искусстве и науке писатель видел не «антагонистов», а союзников, способных вместе творить чудеса преобразования мира, пробуждающих в человеке лучшие его качества и стремления. «Я не знаю сил более плодотворных, более способных воспитать в человеке социальные инстинкты, чем силы искусства и науки», – говорил он в речи, названной им «Наука и демократия».
Многие мысли Горького о связи литературы и науки, о задачах и возможностях писателя, стремящегося быть на уровне современных ему научных знаний, не устарели до сих пор. Они помогают лучше уяснить проблемы, встающие ныне перед литераторами и деятелями других искусств.
Наука движется сейчас такими темпами, что уследить за всеми ее достижениями просто-напросто невозможно. Даже сами ученые не в состоянии охватить все отрасли своей науки: происходит все большая дифференциация и – соответственно – более узкая специализация. А раз так, заключают некоторые литераторы, то нечего и стремиться к овладению научными знаниями. М. Горький, столкнувшись с подобными умозаключениями, отвечал: «Вы говорите: «Писателю почти невозможно быть энциклопедистом». Если это Ваше крепкое убеждение – бросьте писать, ибо убеждение это говорит, что Вы не способны или не хотите учиться. От литератора, к сожалению, не требуют, чтобы он был энциклопедистом, – а надо, чтоб требовали. Писатель должен знать как можно больше, должен стоять на высоте современных ему научных знаний. В нашей стране это особенно необходимо и многими достигается».
10 наиболее популярных и интересных научных книг из самых разных областей человеческого знания, конечно же не сделают вас учёным сразу после их прочтения. Но они помогут вам лучше разобраться в том, как устроены человек, весь наш мир, и вся остальная вселенная.
«Большое, малое и человеческий разум». Стивен Хокинг, Роджер Пенроуз, Абнер Шимони, Нэнси Картрайт.
В основу книги легли Теннеровские лекции, прочитанные в 1995 г. известным английским ученым-астрофизиком Роджером Пенроузом, и вызванная ими полемика с не менее известными английскими учеными Абнером Шимони, Нэнси Картрайт и Стивеном Хокингом. Круг обсуждаемых проблем включает парадоксы квантовой механики, вопросы астрофизики, теории познания, художественного восприятия.
«Большой атлас по анатомии». Йоганес В. Роен, Чихиро Йокочи, Эльке Лютьен - Дреколль.
Данное издание является мировым бестселлером. Вниманию читателя предлагаются: уникальные фотографии анатомических срезов, точнейшим образом передающие цветовые и структурные особенности строения органов; обучающие схемы, которые дополняют и разъясняют великолепные цветные фотографии анатомических срезов; дидактический материал, освещающий функциональные аспекты строения органов и систем; принцип изучения срезов «от внешнего к внутреннему», при припарировании в лаборатории и в клинической работе; введение,посвященное описанию современных методов визуализации особенностей строения органов и систем организма. Для удобства профессионального читателя названия органов и систем даны на русском и латинском языках.
«Краткая история почти всего на свете». Билл Брайсон.
Эта книга - один из главных научно-популярных бестселлеров наших дней, классика популярной науки. В ней уместились Большой взрыв и субатомные частицы, первобытные океаны и древние материки, под ее обложкой бродят гигантские ящеры и выслеживают свою добычу первобытные охотники... Но это книга не только о далеком прошлом: доступно и увлекательно в ней рассказывается о переднем крае науки, о невероятных открытиях, которые совершают ученые, о глобальных угрозах и будущем нашей цивилизации.
«Гиперпространство. Научная одиссея через параллельные миры, дыры во времени и десятое измерение». Митио Каку.
Инстинкт говорит нам, что наш мир трехмерный. Исходя из этого представления, веками строились и научные гипотезы. По мнению выдающегося физика Митио Каку, это такой же предрассудок, каким было убеждение древних египтян в том, что Земля плоская. Книга посвящена теории гиперпространства. Идея многомерности пространства вызывала скепсис, высмеивалась, но теперь признается многими авторитетными учеными. Значение этой теории заключается в том, что она способна объединять все известные физические феномены в простую конструкцию и привести ученых к так называемой теории всего. Однако серьезной и доступной литературы для неспециалистов почти нет. Этот пробел и восполняет Митио Каку, объясняя с научной точки зрения и происхождение Земли, и существование параллельных вселенных, и путешествия во времени, и многие другие кажущиеся фантастическими явления.
«Микрокосм. E. coli и новая наука о жизни». Карл Циммер.
E. coli, или кишечная палочка, - микроорганизм, с которым мы сталкиваемся практически ежедневно, но который при этом является одним из важнейших инструментов биологической науки. С ним связаны многие крупнейшие события в истории биологии, от открытия ДНК до новейших достижений генной инженерии. E. coli - самое изученное живое существо на Земле. Интересно, что E. coli - общественный микроб. Автор проводит удивительные и тревожные параллели между жизнью E. coli и нашей собственной жизнью. Он показывает, как этот микроорганизм меняется практически на глазах исследователей, раскрывая перед их изумленным взором миллиарды лет эволюции, закодированные в его геноме.
«Земля. Иллюстрированный атлас». Майкл Аллаби.
Всеобъемлющая картина всех процессов, происходящих на Земле, внутри и вокруг нее. В издании представлены: подробные карты материков и океанов. Впечатляющие красочные фотографии. Популярно изложенные сложные понятия. Широкий обзор экологических проблем. Захватывающая история жизни на Земле. Пояснительные схемы и чертежи. Реконструкции геологических процессов. Терминологический словарь и алфавитный указатель. Атлас станет незаменимым справочным пособием и настольной книгой для читателей всех возрастов.
«История Земли. От звездной пыли - к живой планете. Первые 4 500 000 000 лет». Роберт Хейзен.
Книга известного популяризатора науки, профессора Роберта Хейзена, знакомит нас с принципиально новым подходом к изучению Земли, в котором переплетаются история зарождения и развития жизни на нашей планете и история образования минералов. Прекрасный рассказчик, Хейзен с первых строк увлекает читателя динамичным повествованием о совместном и взаимозависимом развитии живой и неживой природы. Вместе с автором читатель затаив дыхание совершает путешествие сквозь миллиарды лет: возникновение Вселенной, появление первых химических элементов, звезд, Солнечной системы и, наконец, образование и подробная история Земли. Движение целых континентов через тысячи километров, взлет и падение огромных горных хребтов, уничтожение тысяч видов земной жизни и полная смена ландшафтов под воздействием метеоритов и вулканических извержений - реальность оказывается гораздо интересней любого мифа.
«Эволюция человека. В 2 книгах.». Александр Марков.
Новая книга Александра Маркова - это увлекательный рассказ о происхождении и устройстве человека, основанный на последних исследованиях в антропологии, генетике и эволюционной психологии. Двухтомник «Эволюция человека» отвечает на многие вопросы, давно интересующие человека разумного. Что значит - быть человеком? Когда и почему мы стали людьми? В чем мы превосходим наших соседей по планете, а в чем - уступаем им? И как нам лучше использовать главное свое отличие и достоинство - огромный, сложно устроенный мозг? Один из способов - вдумчиво прочесть эту книгу. Александр Марков - доктор биологических наук, ведущий научный сотрудник Палеонтологического института РАН. Его книга об эволюции живых существ «Рождение сложности» (2010) стала событием в научно-популярной литературе и получила широкое признание читателей.
«Эгоистичный ген». Ричард Докинз.
Мы созданы нашими генами. Мы, животные, существуем, чтобы сохранить их, и служим лишь машинами, обеспечивающими их выживание. Мир эгоистичного гена - это мир жестокой конкуренции, безжалостной эксплуатации и обмана. Ну а как же акты альтруизма, наблюдаемые в природе: пчелы, совершающие самоубийство, когда они жалят врага, чтобы защитить улей, или птицы, рискующие жизнью, чтобы предупредить стаю о приближении ястреба? Противоречит ли это фундаментальному закону об эгоистичности гена? Ни в коем случае! Докинз показывает, что эгоистичный ген - это еще и хитрый ген. И он лелеет надежду, что вид Homo sapiens - единственный на всем земном шаре - в силах взбунтоваться против намерений эгоистичного гена.
Перевод сверен по юбилейному английскому изданию 2006 года.
«Псевдонаука и паранормальные явления. Критический взгляд». Джонатан Смит.
Уверенно оперируя данными психологии, физики, логического анализа, истории, Джонатан Смит ведет читателя по таинственным территориям непознанного, не давая потеряться среди сложных научных понятий и помогая различать невероятную правду и правдоподобный обман.
«Потому-то «Капитал» и имел такой гигантский успех, что эта книга «немецкого экономиста» показала читателю всю капиталистическую общественную формацию как живую - с ее бытовыми сторонами, с фактическим социальным проявлением присущего производственным отношениям антагонизма классов» - пишет Ленин в книге «Что такое друзья народа».
Как живую! Всякий, кто перечитывал работы Маркса, не мог не поражаться их художественной цельностью, их образностью, их построением, делающим честь любому произведению так называемой художественной литературы. Грандиозна архитектоника «Капитала», где в первом томе мы на фабрике, во втором - в конторе капитализма, а в третьем - охватываем весь процесс капиталистического производства. Чрезвычайна драматизация событий, выраженная ярким, образным языком: «На место отдельной машины выступает здесь механическое чудовище, тело которого занимает целые фабричные здания и демоническая сила которого, сначала почти замаскированная, торжественно размеренным движением его исполинских членов прорывается в лихорадочно-бешеной пляске его бесчисленных рабочих органов в собственном смысле этого слова» (т. I, гл. XIII). Убийственна ирония: «рынок - истинный эдем прирожденных прав человека. Здесь господствуют только свобода, равенство, собственность и Бентам!»
«...Новорожденный капитал источает кровь и грязь из всех своих пор, с головы до пят» (т. I, гл. 24). Это - цитаты из первого тома «Капитала».
Раскроем наудачу «18-е брюмера Луи Бонапарта» - блестящее историческое исследование и революционный памфлет, оформленный чрезвычайно художественно. «Не нужно было злых чар Цируен, чтобы превратить художественно-прекрасную буржуазную республику в безобразное чудовище. Эта республика не потеряла ничего кроме приличной видимости. Современная Франция заключалась в готовом виде в парламентской республике. Достаточно было одного укола штыком, чтобы пузырь лопнул, и чудовище предстало взорам» (7 гл.). Или фраза о наполеоновской идее Луи Бонапарта - господства попов как орудия правительства и антирелигиозности обнищавших крестьян: «Небо было недурной придачей к только что приобретенному клочку земли, тем более, что оно делает погоду; но небо становится надругательством, лишь только его навязывают как гамену за парцеллу» и т. д.
Научный замысел Маркс всегда разрешал с помощью средств художественного воздействия. Большой знаток и любитель лучших образцов художественной литературы, Маркс мобилизовал свое художественное умение для лучшего оформления своих экономических, философских и исторических работ. Сказанное в равной мере относится и к другим великим ученым. Язык Энгельса прост и художественен. Что такое «Путешествие вокруг света на корабле Бигль» Дарвина - серия художественных очерков или научная работа? Все, начиная от первой фразы, представляет художественную ткань и в то же время является образцом научного творчества. Работы Тимирязева, акад. И. Павлова - это наши современники - свидетельствуют, что соединение художественности с подлинно-научным изложением не только вполне возможно, но сообщает научным работам особую силу, заключающуюся в эмоциональном увеличении действенности работы.
Дело не ограничивается простым использованием величайшими учеными средств художественного воздействия. История знает примеры разработки научных проблем средствами искусства.
Римский всадник Лукреций Кар, умерший в 51 г. до нашей эры, в своей поэме «О природе вещей» излагает учение Эпикура, - по выражению Маркса, «радикального просветителя древних времен». Поэма трактует физику Эпикура, развивает теорию атомов, теорию строения мира. Для разработки вопросов философски, вопросов чисто научных избрана форма художественного произведения, использованы средства искусства. И это не просто популяризация науки средствами поэзии. Ритм, образность поэмы не препятствуют, а способствуют развитию мысли. Искусство, поэтическое творчество здесь неотделимо от научного мышления. Ломоносов написал поэму «О пользе стекла», которая имела большую по своему времени познавательную ценность.
Круг читателей так называемой художественной литературы всегда гораздо шире круга читателей специальных технических вопросов. Кооперация художественного слова и науки взаимно друг друга обогащают, не говоря уже об огромном культурно-познавательном значении произведений, родившихся от этого единения. Попытки к созданию этого союза делались во все времена. Поэты первого классового общества (рабовладельческого) Гезнод, Эмпедокл, Овидий, Виргилий и /84/ поэты феодальной формации средневековья - Данте, Жан де Мэнг - в художественном творчестве трактовали научное вопросы своей эпохи. Крепнущий капитализм, молодость которого шла в бой с феодализмом под знаменем науки, дал Свифта, Гете, позднее Леконт де-Лиля, Виктора Гюго, затем Жюль Верна, Рене Гиля, Верхарна, Фламмариона. Уэллс в Англии, Валерий Брюсов в России дополняют этот список. Но «стык» науки и художественно-литературного творчества осуществляется и другими путями. Можно без преувеличения сказать, что каждый большой писатель является и ученым исследователем.
У Пушкина была библиотека в 3000 томов (огромнейшая по тому времени) с значительным процентом книг научного содержания. Есть известная запись Пушкина о том, что «надо быть с веком наравне» - стоять на вершинах научных знаний современности.
Работы Достоевского представляют безусловный интерес для психиатра. «Война и мир» Толстого представляет собой своеобразную теорию военного искусства.
Общеизвестно влияние творчества Гете - великого естествоиспытателя, большого ученого своего времени - на научные работы современников. Энгельс пишет в своем знаменитом письме к Маргарэт Гаркнес о том, что из «Человеческой комедии» Бальзака он, Энгельс, «узнал даже о смысле экономических деталей больше... чем из книг всех профессиональных историков, экономистов, статистиков этого периода, взятых вместе».
История литературы знает примеры совершенно исключительных научных домыслов людей большой художественной эмоции. О жидком воздухе, реальности наших дней, говорили еще Оридий и Виргилий. Примеры ближе: тот же Онорэ Бальзак в одном из своих романов предугадал за несколько десятилетий открытие желез внутренней секреции. Стриндберг в романе «Капитан Коль» указал на возможность добывать азот из воздуха. Я здесь сознательно не говорю о научном предвидении в работах Жюля Верна - о нем речь ниже. Но я хотел бы упомянуть о величайшем гении науки и искусства, величайшем ученом, первом инженере своего времени, музыканте, гениальном художнике - о Леонардо да-Винчи. Огромный сгусток художественной эмоции, заложенный в этом человеке, дал возможность получить ряд глубочайших прогнозов науки .
Так называемое вдохновение присутствует при всяком творческом труде. М. Горький в статье «Беседы о ремесле» приводит слова Лапласа: «Нетерпеливо стремясь познать причину явлений, ученый, одаренный живым воображением, часто находит эту причину раньше, чем наблюдения дает ему основание видеть ее». «Работа литератора подобна работе ученого», -добавляет Горький. Художественная эмоция и ее роль в научной работе - специфика «вдохновения» там и тут - этот вопрос еще не разработан психологами.
***
Если представить себе виды научного романа (повести, рассказа, стиха) -художественного произведения, разрабатывающего проблемы науки как темы , а не фона (научно-технического), для социальной биографии героя, то можно наметить следующие виды: исторический, географический, производственный и фантастический роман.
Авторы исторических романов - значительно более, чем авторы какого-либо другого жанра, -связаны с научной базой предмета своей работы. У каждого автора - своя историческая концепция изображаемых событий. В этом смысле чрезвычайно характерна работа Алексея Толстого над темой Петра I, темой, к которой он, как известно, возвращался на протяжении многих лет. И если в первом рассказе, опубликованном еще до революции, «День Петра I» Петр трактуется в плане личности, двигающей историю изолированно от масс, то в романсе, который написан Толстым в наши дни, художественно показана историческая закономерность и движущие классовые силы той эпохи. О безусловной познавательной ценности исторических романов говорить не приходится.
Писатель вообще всегда охотно брался за исторические темы (одни хроники Шекспира чего стоят) - так же, как летописец вносил долю художественного вымысла в записи событий. Объясняется это смежностью двух видов идеологий - литературы и истории. Специфика истории как науки заключается в том, что она является идеологией, как и литература. Вот почему, признавая большое положительное значение работ Жюля Верна, мы решительно отказываемся от исторических романов типа Мордовцева, Соловьева и т. п. С другой стороны, следует отметить отрицательность «художественных» работ такого типа, как «исторические» романы Анатолия Виноградова - яркое доказательство того, что получается, когда автор слишком вольно обращается и с концепцией вещи, и с фактами, и с календарем.
Значительную долю сказанного можно отнести и к романам географическим. Часть романов Майна Рида и того же Жюля Верна требовала безусловно большой специальной подготовки автора, и несомненна познавательная ценность их. С другой стороны, такое географическое исследование, как «Человек и земля» знаменитого французского ученого Элизе Реклю, содержит в себе много элементов художественной эмоции. Нет нужды говорить /85/ о художественной занимательности и познавательной пользе описаний всякого рода путешествий.
Упомянутые виды научного романа конечно далеко не исчерпывают всех возможностей художественной интерпретации идей науки и техники. Любая научная дисциплина и любая научная проблема могут быть темой разработки писателя.
Особое место принадлежит научной фантастике. Книгой «20 000 лье под водой» увлекалось не только юношество. Подвигами капитана Немо зачитывались военные специалисты и корабельные инженеры, и через несколько десятков лет «Наутилусы» стали реальностью. Аэростат или аэроплан - вот тема «Воздушного корабля». Научное предвидение победы и возможностей развития аппаратов тяжелее воздуха - эта заслуга Жюля Верна, не только заслуга историко-литературного порядка. Жюль Верн - знаток всех научно-технических достижений своего времени, талантливый фантазер - организовал молодежь на изучение технических вопросов. Книги Жюля Верна - до сих пор большая движущая сила, направляющая интересы читателей на действенную работу в науке и технике.
Научно-фантастический роман - наиболее закрепившийся и распространенный вид научного романа. Еще поэт Сирано де-Бержерак, ученый и исследователь, один из образованнейших людей XVII в., писал о полете на луну с помощью ракет. Известны художественные работы ученого Фламмариона. К научно-фантастическому роману относятся и романы, так сказать, социальной фантастики типа «Утопии» Томаса Мора, вдохновившего многих революционеров, и типа Беллами «Через сто лет».
Крупнейшим представителем научно-фантастического романа является наш недавний гость Герберт Уэллс. Кто-то подсчитал, что в своих художественных работах Уэллс затронул свыше 1600 научных проблем. И он, как и Жюль Верн, - человек большой культуры, глубокого знания научных вопросов. В рассказе «В морской глубине» Уэллс описывает водолазный прибор для погружения в океан на глубину до 5 миль. Современная техника сходна с предвидением Уэллса. Движущиеся тротуары в романе «Когда проснется спящий» (этот роман, между прочим, - опыт соединения социальной и научно-технической фантастики) известны многим.
Надо однако отметить, что работы Жюля Верна более близки нам, чем работы Уэллса. Жюль Верн - представитель еще здорового класса буржуазии; слово «наука» еще написано крупными буквами на ее знаменах. Ко времени Уэллса, времени загнивающего капитализма, когда тысячи изобретений не могут добиться патентов из-за кризисов сбыта, когда изобретаются убивающие машины, когда в ходу страшный лозунг - «мораторий на изобретения!», к этому времени научно-фантастический роман капиталистического мира теряет свою научную четкость. Уже в «Борьбе миров» побеждающие землю марсиане бьются тепловым лучом - прибором очень туманной конструкции.
Современные западные научно-фантастические романы очень характерны для эпохи, когда царствует философия Шпенглера, агитирующего против техники («Человек и техника»). У Пьера Мак-Орлана в 2000 г. человечество делится на две группы: ученых и роботов - механических людей. Новый мир прекрасен, но шестирукие железные роботы разгоняют сборища ученых. У Жана Пенлеве - автора «Купсилл Курранта» -роботы уничтожают людей.
В романе Альдоуса Хэксли «Великолепный новый мир» проповедуется идея «наука для немногих». Миром правят ученые (сравни с идеями технократии в США), и золотой век, ведущий летоисчисление с «эры Форда», создается ценой потери способности людей к эмоциональной жизни, отказа от искусства. Хэксли - ученый (племянник известного Юлиана Хэксли) художественно разработал в романе ряд научных проблем в плане последних достижений науки. Но картина мира дана так, что человек нашей эпохи, попадающий в «великолепный новый мир», кончает самоубийством. Художник Запада боится торжества науки, он представляет науку только в руках буржуа, и мрачные картины будущего рисуются научному фантасту. Нового социального строя, который возьмет науку и разовьет ее так, как не снилось лучшим научно-фантастическим романистам буржуазии, заставит технику служить человеку - часть художников Запада не видит или не хочет видеть. Такой научно-фантастический роман может скорее отпугнуть читателя от науки, чем приблизить к ней.
Но если научная фантазия художников Запада скована их социальной слепотой, то какие необъятные перспективы научного предвидения открываются в стране победоносной молодой науки - в СССР! Напомним слова Энгельса о том, что с победой пролетариата начинается подлинная история человечества в отличие от предыстории времени, связанного с классовой борьбой. Наше величайшее научное будущее ждет своего описания . Страна жадно впитывает все научные открытия мира, реализует их. Расщепление атома, переливание крови трупов, работы по определению пола зародыша, работы Мичурина, Иоффе, Павлова - сотни и тысячи интереснейших проблем ждут своего художественного воплощения.
Но инженеры завода «Севкабель» пишут нашим писателям (Лит. Лен-д, 26/VII 1934 г.): «У нас есть /86/ к советским писателям просьба, непосредственно связанная с нашей специальностью. В советской литературе совсем нет научно-фантастического романа. Романы Богданова, очень скучные и серые романы Беляева - и все. Был, правда, еще «Гиперболоид инженера Гарина» (А. Толстого), но его никак нельзя назвать научно-фантастическим романом. Скорее просто фантастическим. Беда романов Беляева, например, в том, что он исходит не из реальных достижений современной техники , продолжая ее возможности в будущее, а от каких-то совершенно выдуманных концепций. Между тем нам необходимы не просто вымыслы на технические темы , но, так сказать, перспективный роман, который раскрывал бы возможности развития техники в условиях планового социалистического хозяйства. Нам нужен советский Жюль Верн или Уэллс».
Однако романы Беляева при всем их техническом и научном несовершенстве зачитывались до дыр нашей молодежью. Так велика потребность в этом жанре. Спрос на научно-фантастический роман огромен. Это настойчиво подчеркнул съезд писателей в выступлениях пионеров и взрослых читателей и наконец самих писателей. К сожалению, широкую читательскую популярность получили романы Алексея Толстого «Гиперболоид инженера Гарина» и «Аэлита». Оба романа -антинаучны. Образование А. Толстого (он - инженер технолог) не сослужило той службы писателю, на которую можно было надеяться. По поводу беспомощности этих романов в плане научной фантастики писалось много. Отмечу лишь признание самого А.Толстого («Борьба за технику», № 17-18): «В “Гиперболоиде инженера Гарина” я писал о ядре, пущенном в землю на глубину в 25 км.И только сейчас, перерабатывая своего Гарина, я обнаружил эту ошибку. Ведь ядро, падая на 25 км, будет совершенно расплющено». Аппарат для полета на Марс инженера Лося описал более чем расплывчато. Подобная небрежность недопустима для автора научно-фантастического романа. Но если образование инженера не принесло пользы А. Толстому в его работах над научной фантастикой, то роман инженера В. Никольского «Через тысячу лет» представляет безусловный интерес: водородная плавка, прозрачное железо, металлургический завод без доменных печей-ряд ценных технических проблем. Упомянем еще А. А. Богданова - математика, политэконома, философа, директора института переливания крови, человека, мечтавшего о создании «единой науки», и автора всем известных романов «Инженер Мэнни» и «Красная звезда». И здесь - сочетание глубоких научных знаний известным художественным талантом принесло положительные плоды.
Научная фантастика безусловно заслуживает чрезвычайного внимания писательских, инженерно-технических и научных сил. Перспективы, этого жанра огромны. Инж. М. Ильин - писатель, приобретший мировую известность своим «Рассказом о великом плане», пишет: «С научно-фантастической книгой у нас плохо. Что делают авторы такой книги? Они произвольно, на всякие лады комбинируют уже известные факты... Земля 2000 г. похожа у них на выставку новейших изобретений. Не такой должна быть научно-фантастическая книга! Подлинная научная фантастика должна быть основана не на произвольном комбинировании известного, а на том, чтобы выводить необходимые следствия из новых условий».
«Подлинный научно-фантастический роман - это форпост науки в неизведанном».
Вернемся к Лукрецию Кару и Ломоносову. И «О природе вещей», и «О пользе стекла» формально представляют собой поэмы, т. е. стихотворные произведения. Есть стало быть возможность разрабатывать научные вопросы в самой стесненной форме поэтического творчества - в стихе. Стих - форма наиболее чистой художественной эмоции в области слова - может нести познавательную нагрузку. Самая специфика стиха - ритм, звуковая организация - обладает по сравнению с художественной прозой большей силой непосредственного эмоционального воздействия на читателя. Использование в этой форме научной тематики сулит, с одной стороны, большое русло пропаганды идей науки и техники, а с другой - представляет интереснейшее поле деятельности для поэта.
В предисловии к сборнику стихов «Дали» (М., 1922 г.) Брюсов писал: «Стихам, собранным в этом сборнике, может быть сделан упрек, что в них слишком часто встречаются слова, не всем известные: термины из математики, астрономии, биологии, истории и других наук, а также намёки на разные научные теории иисторические события.
Автор, конечно, должен признать этот факт, но не может согласиться, чтобы все это было запретным для поэзии. Ему думается, что поэт должен, по возможности, стоять на уровне современного научного знания и вправе мечтать о читателе с таким же миросозерцанием . Было бы несправедливо, если бы поэзия навеки должна была ограничиться, с одной стороны, мотивами о любви и природе, с другой - гражданскими темами. Все, что интересует и волнует современного человека, имеет право на отражение в поэзии»...
Смысл там, где змеи интеграла
Меж цифр и букв, меж d и f. /87/
В следующем сборнике «Меа» (1924) Брюсов помещает в числе научных стихов известное стихотворение «Мир электрона»:
Быть может эти электроны -
Миры, где пять материков.
Искусства, знанья, войны, троны
И память сорока веков.
Еще быть может каждый атом
Вселенная, где сто планет.
Там все, что здесь, в объеме сжатом,
Но также то, чего здесь нет.
К сборнику «Меа» Брюсов составляет специальное примечание, имеющее культурно-познавательное значение. За Брюсовым останется навсегда заслуга человека, пробившего дорогу новой тематике стиха.
Из советских поэтов в области научной поэзии давно и упорно работают Вл. Нарбут и Зенкевич. Стихи Нарбута «Малярия», «Шаропоезд» и даже «Микроскоп» интересны и познавательно и жанрово, хотя и страдают некоторым механицизмом. Поэты Сельвинский и Антокольский в ряде стихотворений приближаются к научной поэзии. Опыт поэмы Сельвинского «Как делается лампочка» - поэмы незаслуженно мало оцененной нашей критикой - весьма интересен. Нигде поэзия так не отстает, как на одном из основных фронтов нашей действительности - на фронте науки и техники. Поэт Ознобишин более 100 лет назад написал поэму о своем современнике - знаменитом естествоиспытателе Кювье. Сделалась ли достоянием поэзии жизнь и работа таких ученых мирового значения как Иоффе, Бах, Мичурин? Нет.
Техническая и научная неграмотность наших поэтов еще больше, чем прозаиков. Возьмите любое произведение наших поэтов - познавательное значение их в плане научных и технических вопросов ничтожно, если совсем не отсутствует. Поэты пишут о заводе в самых общих выражениях. Пишут о земле так, как писали сотни лет назад. Пользуюсь случаем напомнить правильное соображение Мариэтты Шагинян о том, что «писатель (и поэт), описывая природу, не учитывает развития агрокультуры, и «популяризация» например девственных лесов - это реакционный показ вещи. Просто удивительно, что ни одного поэта (и писателя) не зажег художественно такой вопрос, как столкновение классической физики с новыми открытиями, столкновения Ньютона и Эйнштейна». И поэт и писатель в лучшем случае мыслят Цингером и Краевичем. А у поэтов, как тысячи лет назад, солнце продолжает всходить на востоке и заходить на западе. Здесь Коперник до сих пор не сломил Птоломея.
В статье «О библиотеке поэта» М. Горький приводит стихи:
По свидетельству «Капитала»
(В первом томе, в пятой главе)
Новый дом возникает сначала
В человеческой голове,
Хоть и карликовых размеров,
Но в законченном виде уже
Он родится в мозгу инженеров
И на кальковом их чертеже.
И далее автор стихотворно развивает мысль Маркса о предварительном, идеальном представлении результата труда у человека, который изменяет форму того, что дано природой, выполняя сознательную цель, - о труде как целесообразной деятельности (знаменитый пример архитектора и пчелы взят автором в эпиграф стихотворения):
Ну, а ты, под напевы гармоник
Из деревни пришедший с пилой,
Кем ты будешь, товарищ сезонник,
Архитектором или пчелой?
Стихотворение большое по размеру. Горький пишет: «Я несколько раз читал эти стихи различным людям, слушатели встречали стихи равнодушным молчанием или поверхностной критикой их технической слабости... Но никто не отметил того факта, что одна из ценнейших идей основоположника истинно-революционной философии стала достоянием поэзии». Кстати вопрос об архитекторе и пчеле относится и к нашим писателям и поэтам. «Наука, ее открытия и завоевания, ее работники и герои - все это должно бы явиться достоянием поэзии. Эта - научная - область человеческой деятельности может быть более, чем всякая другая, достойна восхищения, изумления, пафоса». - Эти слова Максима Горького до сих пор не нашли достаточного творческого отклика.
Разработка научной тематики в поэзии сулит несомненное формальное обновление стиха, несет с собой и изменение способов словесной передачи стиха. Трудно сейчас уловить тип чтеца научной поэзии. Во всяком случае это не чтец «Мхатовского» типа и не скандирующий декламатор-поэт.
***
Вопрос о союзе художественного слова и науки, союза искусства и науки не ограничивается наукой как темой произведения.
Вопрос обстоит так, что каждое художественное произведение социалистического реализма должно нести познавательную нагрузку . И если наука и техника берутся как фон социальной биографии героев, то и в этом случае точность описания производства, места и условий работы должна быть включена в художественный минимум, требуемый от писателя. /88/
Растущая техника приводит к росту научных и инженерно-технических работников, которые становятся основной группой интеллигенции нашей страны. Это, во-первых, создает особо требовательный в определенных вопросах кадр читателей художественной литературы, а во-вторых, обязывает писателей к показу именно героев производства, техники и науки. Между тем техническая неграмотность писателей распространена настолько, что не почитается и грехом. Большей частью писатель просто избегает затрагивать вопросы науки и техники.
Любопытно, что если бы провести анкету по ценности известной книги Всев. Иванова «Бронепоезд 14-69», группируя рецензентов по профессиям, то наименьшую популярность «Бронепоезд» имел бы, вероятно, среди железнодорожников. Писатель Д. Сверчков сообщал автору статьи, что когда он работал в качестве директора Дома техники НКПС, отзыв рабочих железнодорожников о книге Иванова был почти стандартен - «Книга хорошая, но только... автор совсем не знает железной дороги». В условиях гражданской войны, полосы боев - боевая единица - бронепоезд никогда не остановился бы перед трупом на рельсах. А ведь это - кульминационный пункт повести. Кроме того паровоз бронепоезда ставится не в начале, а в середине состава, и машинист видеть трупа не мог.
Недосмотр, небрежность автора в отношении материала снижает художественное значение вещи. Правильно формулировал это читатель Волков («Литературная газета» от 5 октября 1933 г.), указывая, что «фабула - собственность автора, естественные же, исторические и бытовые особенности должны быть изложены правдиво, иначе произведение теряет свою ценность».
Другой тип «подхода» или, вернее, обхода технической и научной стороны вопроса, чрезвычайно распространенный, являет Леонид Леонов в романе «Скутаревский». Недостатки его хорошо формулировал Катанян («Литературная газета» от 5 сентября 1934 г.): «Наука, методология и технология советской научной работы «засекречены» у наших авторов настолько, что советские ученые выступают перед читателями почти как средневековые алхимики: где-то такое что-то такое кипятят, нагнетают, смешивают, пускают в ход какие-то конденсаторы и выпрямители, мучаются, переживают и потом внезапно выясняется, чтофокус блистательно «не удалси» или «удалси».
В качестве примера чрезвычайно добросовестного отношения к материалу приведу «Энергию» Гладкова, о которой главный инженер ГУМПа Точинский («Литературная газета» от 14 июля 1934 г.) говорит: «Технический материал, который введен писателем в роман, подан в основном правильно и живо, а это значительный и редкий успех. Но «Энергия» была результатом пяти лет пребывания Гладкова на Днепрострое и тщательного изучения на месте технологических процессов. «Я систематически пользовался, - сообщает Гладков, - консультацией виднейших и талантливейших инженеров и изучал литературу по металлургии, гидротехнике и пр.».
Жалобы на свое дилетантизм в вопросах науки и техники слышатся от большинства писателей. Но это не беда писателей, а их вина. Нежелание работать над материалом, требующим длительной и глубокой учебы, создавшийся почему-то взгляд на научно-техническую сторону художественного произведения как на дело пятой и десятой важности, наконец взгляд на разработку научной тематики, как на невыигрышное и незаметное дело -все это, сопряжённое с возмутительным пренебрежением к этому жанру (научная тематика) наших издательских организаций, - приводит к тому странному положению, когда резкий спрос на художественные произведения научной тематики встречают лишь декларативный, но отнюдь не творческий ответ большинства наших писателей. Ни один писатель не станет возражать против того, что необходим, первоочереден показ героя второй пятилетки - пятилетки овладения техникой - ударника, техника, инженера. Но надо твердо понять, что из учение и показ людей техники без изучения и овладения знанием о самой технике в полной мере невозможен.
Роман, во-первых, утрачивает познавательную ценность, а во-вторых, писатель лишается возможности показать героя наиболее полнокровно. Кроме того, влияние труда на переделку человека само по себе дифференцированно, и металлургия, скажем, вносит в характер человека иные черты, чем машиностроение. Известно влияние профессии на характер и поведение человека. Но детализировать этот вопрос применительно, скажем, к отрасли промышленности - кому же как не писателю это подмечать? Здесь писатель мог бы связаться с психотехником. Я не знаю, ознакомились ли уже наши писатели с тем, что город Витебск становится городом сплошной технической грамотности . А ведь это - новая высшая ступень культуры масс. Какие требования поставят-эти читатели перед писателем?
***
От жизни, от нашей действительности отстает не только сама литература в ее содержании (в показе героев и т. п.). Инструмент создания художественной литературы - язык, лексикон, словарь литературы, система образов - слишком устарела. Это особенно заметно в нашей поэтической практике. Взгляните в арсенал нашей /89/ лирики: пятилепестная сирень, луна и звезды, изображение которых делает честь разве что человеку каменного века. Я не хочу, чтобы меня поняли, что на звезды должно быть наложено какое-то поэтическое «табу». Я хочу указать лишь на то, что поэты упорно не хотят знакомиться с космографией и астрономией. Луну можно сравнивать с лицом любимой девушки, как принято у большинства поэтов, и с печатью на мандате, как это делает Луговской, - в обоих случаях польза для читателя очень сомнительная.
Вообще координация образов и метафор - одна из самых важных и ответственных для поэта задач. Жан Жироду правильно заметил, что вообще можно сравнивать любое с любым. Моменты для сравнения всегда найдутся. Значит, дело не в ярком сравнении, а в том, чтобы весь комплекс сравнений сделать наиболее отвечающим потребностям читателя сегодняшнего и завтрашнего дня. Потребность же эта связана с вопросами культуры, вопросами пропаганды идей науки и техники. Употребляемый же литературный словарь таков, что может служить лишь тормозом в развитии сознания человека.
Важнейшая задача второй пятилетки - уничтожение корней капитализма в экономике и сознании людей - требует от работников художественной литературы такого внимания к вопросам слова, к вопросам метафоры, какого не требовала от писателя ни одна эпоха. Система образов реакционна у многих наших современных поэтов. Здесь мы сталкиваемся с вопросом идеологических пережитков в языке современных поэтов и писателей - с явлением так называемого анимизма и антропоморфизма. «Рыдающий» ветер, «плачущее» море - на все это еще сохраняется взгляд как на признак художественности произведения, хотя это скорее антихудожественность и антинаучность. Борьба за чистоту языка, поднятая М. Горьким, должна быть связана с борьбой за точность языка. Общение с наукой сыграет несомненно огромную роль в этом отношении. Наука обогатит язык.
Из сказанного достаточно ясно видно, какие пути, какие перспективы в смысле развития культуры масс и в смысле взаимной пользы обещает союз художественного слова и науки. Прежде всего чрезвычайно расширяется культурный горизонт читателя, культурный горизонт масс. Правильно указывает проф. Лапиров-Скобло, что «художественная книга больше любого ученика может заразить любовью к науке и технике, стать проводником величайших научных идей, открытий и изобретений». Через искусство, через художественные произведения массовый читатель знакомится, связывается с важнейшими проблемами науки и техники. В художественной литературе наука и техника приобретают мощнейший рычаг подготовки широких масс к восприятию науки. «В нашей литературе не должно быть резкого различия между художественней и научно-популярной литературой», - говорит Максим Горький. Познавательное значение романа, повести, рассказа, стиха увеличивается во много раз. И более: фантазия писателя, его художественная эмоция, имеющая базой глубокое изучение научных и технических проблем может послужить существенным фактором движения науки вперед и выше. Жюль Верн тому свидетельство.
Совместная работа обогатит язык научных работ, сообщит им эмоциональную зарядку, расширит контингент потребителей научного творчества, сделает последнее общедоступней. До сих пор в отношении языка научных работ наблюдается (за немногими исключениями) известное пренебрежение к вопросам словесной одежды, пренебрежение, заставляющее вспомнить лапутян из «Путешествия Гулливера» Свифта или богословов Эразма Роттердамского: «Свое невнятное бормотанье почитают они признаком глубокомыслия, недоступного уразумению толпы. Законы грамматики кажутся им несовместимыми с достоинствам священной науки» (Похвала Глупости). Мысль оденется в прекрасные одежды, и восприятие научной работы будет много сильней, чем тогда, когда «в ушах слушателей раздаются звучные титулы докторов величавых, докторов изощренных, докторов изощреннейших, докторов серафических, докторов святых и докторов неоспоримых. Засим следуют большие и малые силлогизмы, конклюзии, королларии, суппозиции и прочая схоластическая дребедень». И аббат Жером Куаньяр у Анатоля Франса не скажет, что «ученейшие среди нас отличаются от невежд единственно приобретенной ими способностью тешить себя сложными и запутанными рассуждениями».
Писатели должны помочь работникам науки притти в художественную литературу. Литература обогатится созданием научно-популярных книг, так необходимых для массового читателя. Именно об этом мечтает Горький, когда пишет, что «у нас еще не все понимают, почему маленький камень или щепка, брошенная в воздух, падают на землю, а огромные аэропланы могут летать подобно птице... Нам нужно организовать тесное и дружное сотрудничество литературы и науки».
Наука в свою очередь обогащает язык, приносит новые формы произведений, новых героев. Наконец общение с наукой и техникой расширяет культурный горизонт самого писателя. Общение это не есть простое ознакомление с достижением различных отраслей науки. Общение - в изучении методологии, путей развития, перспектив науки, включение в ее жизнь. Кроме того, самый подход людей науки к изучению материала, самые, /90/ так сказать, принципы научной работы - большая школа для писателя. Достаточно вспомнить, как работал Бальзак.
По специальности литератора надо читать все. Но в разработке научной тематики необходимо ограничение, углубление за счет ширины, универсальности, несущей с собой дилетантизм. Писатель должен помнить, что нет «просто ученого исследователя, а есть математики, механики, физики, химики, биологи, медики, социологи, историки, языковеды и пр.» (акад. В. Комаров). И в этом отношении и в пропаганде науки и техники необходимо тесное сотрудничество работников науки и литераторов. «Спаренная езда» - писателя и ученого, о которой говорил Горький на съезде писателей - главнейшая форма сотрудничества. Работающий над научной тематикой писатель следит за движением работы, он строит догадки, он отдает на суд ученых свою вещь. С писателем спорит ученый, - какой еще комплимент нужен писателю? Представьте себе работу коллектива писателей и ученых (при специализации и «прикреплении» литератора к определенной отрасли науки) над большой книгой о будущем нашей страны, о будущем мира. Каждый писатель и ученый вносит свою фантазию и свои знания, строит свою часть общего монументального здания. Какая грандиозная архитектура! Какое захватывающее и культурнейшее художественное произведение. Какая плановость в создании научно-художественных произведений, призванных формировать научное мировоззрение читателя! Надо широко открыть писателю доступ в лаборатории, в музеи, в архивы, обеспечив его постоянным инструктажем специалистов. Это особенно важно для молодого писателя, который не имеет еще имени, могущего открыть ему двери к сотрудничеству с деятелями науки и техники.
Важность организационного момента здесь ясна. Организация постоянной консультации научных работников для писателя. Организация общественных читок научно-художественных произведений. Ценным является предложение, выдвинутое на встрече ученых и писателей в редакции журнала «Октябрь» проф. Левиным и доцентом Апириным о создании бригады писателей и ученых для просмотра вышедшей за последние годы художественной литературы на научную тематику. Результаты этого обследования несомненно будут очень поучительны. Работа эта должна быть связана и с просмотром того, как писатели показывают наших ученых и техников. Я вспоминаю очерк писателя Лидина об акад. И. П. Павлове. Лидин начал с сообщения о неоднократно высказываемом Павловым скептицизме в отношении способности писателя - эмоциональной натуры по преимуществу - понять работу ученого - по преимуществу мыслителя. К сожалению ни сам Лидин, ни другие писатели не сделали ничего для того, чтобы лишить этот скептицизм оснований.
Организация читательских конференций по научно-художественной литературе, созываемых совместно писателями и учеными, - также одна из форм совместной работы. У нас никогда не был организован отклик читателей на вопросы науки и техники в художественных произведениях. Организация встреч, бесед деятелей науки и искусства, наконец общественные выступления - вечера научно-художественной литературы, осуществляемые писателями и учёными. Вечера научно-художественной литературы в научно-технических учреждениях, вузах, университетах культуры.
Наука и искусство в нашей стране - не самоцель и не только средство познания, а средство изменения, переделки мира. Задача советской художественной литературы - переделка человека, т. е. переделка читателя . Это достигается и показом переделки людей, людей, несущих в себе новое, социалистическое качество личности - и отражением отвратительности капиталистического строя, это достигается и показом достижений науки и техники в их динамике, в их перспективах в условиях социалистического хозяйства. Здесь - право писателя на разработку научной тематики. По-прежнему в центре внимания остается человек. Человек, овладевающий высотами науки и техники, изучение и показ его психики, отыскание сюжетных пружин в самом разрешении научной и технической проблемы - такой человек еще не показан нашей литературой. Вся эта работа может быть осуществлена лишь при тесном союзе художественного слова, науки и техники.
***
Сближение науки и искусства не ограничивается одной областью художественного слова. Уже сейчас практически может быть поставлен вопрос о взаимосвязи науки и кино. Здесь и исторические, и географические, и производственно-технические фильмы.
Научная фантастика о кино - дело также не новое. Сейчас готовится фильма «Космический рейс» - база этой фильмы - работы Циолковского. Возможности кино чрезвычайно велики и в пропаганде идей науки и техники, и во взаимодействии специфики науки и киноискусства. Весьма интересно может быть разрешен вопрос о создании научно-художественного театра. /91/
Все права на распространение и использование произведений Варлама Шаламова принадлежат А.Л.. Использование материалов возможно только при согласовании с редакцией ed@сайт. Сайт создан в 2008-2009 гг. на средства гранта РГНФ № 08-03-12112в.
Удивляться надо не тому, что только в последней трети XX в. в русской литературе появились художественные произведения об ученых и их работе (так называемая "научная" проза), а тому, что этого не случилось раньше и куда в больших масштабах. Объяснение, впрочем, лежит на поверхности. Все, что связано с серьезными научными исследованиями, в стране было строго засекречено. Говорили иногда о результатах, сам же процесс научных поисков и то, что ему сопутствовало, оставались за семью печатями. Хотя художественную литературу, естественно, менее всего интересовала техническая сторона научных открытий и изобретений.
Современной научной художественной прозе за короткий срок удалось превзойти тот уровень, который был достигнут в недавнем прошлом отдельными сочинениями на эту тему: В. Каверин - "Открытая книга" (1946 - 1954, 1980), Д. Гранин - "Иду на грозу" (1962). Научная проза 1970 - 1990-х годов являет собой богатый в тематическом, стилевом, жанровом отношениях пласт произведений, исследующих разные аспекты бытия науки и ученых.
Во-первых, это - научно-художественная проза, достигшая особенных успехов в биографическом жанре. Большой интерес представляют жизнеописания крупных ученых, позволяющие войти в круг их идей, ощутить противоборство мнений, остроту конфликтных ситуаций, через которые неизбежно пролегает путь большой науки. Известно, что XX век не время гениальных одиночек. Успех в современной науке чаще всего приходит к группе, коллективу единомышленников, хотя без лидера открытия, конечно, не делаются. Научно-художественная литература вводит в историю того или иного открытия и воссоздает характеры руководителя и его ведомых, особенности их взаимоотношений. Таковы книги Д. Данина "Нильс Бор" (1976) - о датском физике, Д. Гранина "Зубр" (1987) - о сложной судьбе знаменитого биолога Н.В. Тимофеева-Ресовского и "Эта странная жизнь" (1974) - о математике А. А. Любищеве. Сюда можно причислить и книгу М. Поповского об удивительной, трагической, многострадальной судьбе выдающегося человека - "Жизнь и житие Войно-Ясенецкого, архиепископа и хирурга" (1990).
Во-вторых, это, условно говоря, бытовая проза, живописующая каждодневные будни ученых и людей, их окружавших, во всем разнообразии проблем, конфликтов, характеров, интересных и острых психологических коллизий. Таковы романы И. Грековой "Кафедра" (1978) и А. Крона "Бессонница" (1974). Необычную ситуацию описывает Д. Гранин в романе "Бегство в Россию" (1994) - американские ученые эмигрируют в нашу страну.
В-третьих, это книги, исследующие особенности технократического сознания, обстановку, возникающую, когда наука становится средством утверждения "сильной" личности, попирающей нравственные принципы ради карьеры, славы, привилегий, власти. Как правило, центральный конфликт в таких случаях носит острый, принципиальный характер. Таковы книги В. Амлинского "Оправдан будет каждый час" и В. Дудинцева - "Белые одежды" (1987).
Целую историю имеет в нашей стране противостояние в биологической науке сторонников академика Т.Лысенко и ученых-генетиков. В произведении Дудинцева свою правоту генетики доказывают с помощью самого убедительного аргумента - результатами многочисленных и многолетних экспериментов: "Сама природа говорит в их пользу". Но для писателя собственно научная сторона дела на втором плане. Недаром его роман называется "Белые одежды". Эпиграф к нему взят из "Откровения" Иоанна Богослова": "Сии, облеченные в белые одежды, кто они и откуда пришли?" Люди, страдавшие и не сломившиеся, не предавшие своих нравственных идеалов, не запятнавшие себя ничем, - вот кто достоин белых одежд.
Произведение писателя относится к нравственно-философскому типу повествования. "Доброго человека не заставишь быть плохим" - это заявлено на первых же страницах романа. Его главный герой, кандидат наук Федор Иванович Дежкин, хоть и не без сомнений, разделяет сначала научные позиции лысенковцев, возглавляемых академиком Рядно. Центральная сюжетная линия книги связана с постепенным прозрением Дежкина и переходом его в лагерь вейсманистов-морганистов, как именуют их по фамилиям основоположников генетики А. Вейсмана и Т. X. Моргана противники. Постепенно открываются Федору Ивановичу не только научная несостоятельность Рядно и его единомышленников, но и те методы, коими они удерживают свою монополию в биологии. Нет такой подлости, лжи, низости, на какие не пошли бы рядновцы, прибегающие к подслушиваниям, фальшивкам, спекуляциям на идеологических установках и т. п. Потрясением для Дежкина было узнать, что за плечами Рядно стоит могущественный КГБ. Ну а когда в ход идут аргументы подобного учреждения, то участникам дискуссии, во всяком случае одной из сторон, впору думать о личной безопасности. Самому Дежкину спастись удается, но его невеста и главный оппонент Рядно Стригалев арестованы, покончил жизнь самоубийством профессор Посошков.
Но вернемся к роману. Большое место на его страницах занимают диалоги действующих лиц, которым часто приходится прибегать к иносказаниям. В книге очень важен подтекст. Читателю предстоит проникнуть в смысл сложных метафор-символов: белые одежды, песочные часы, железная труба, парашютист и т.п. Помимо смены доступных обозрению событий, образующих движение сюжета, в романе присутствует напряженное противоборство мировоззрений. Гуманистический, оптимистический смысл произведения В. Дудинцева в том, что побеждает справедливость и повержено зло.
У научной прозы есть будущее. Интерес читателя к подобной литературе неизменен. Немало еще проблем, решение которых возможно лишь совместными усилиями науки и искусства.
