Муниципальное общеобразовательное учреждение

средняя общеобразовательная школа №56

Реферат

Художественный мир рассказов Андрея Платоновича Платонова

Выполнил: Митькина Елена,

ученица 8 «В» класса

Проверил: Ревнивцева О. В.

Промышленная 2010

Введение

Основная часть «Художественный мир рассказов А. Платонова»

Заключение

Список литературы

Введение

Предлагаемая работа посвящена художественному миру рассказов Андрея Платонова. Стоит отметить, что она представляет из себя только попытку анализа некоторых, наиболее заинтересовавших автора художественных особенностей нескольких рассказов писателя, а именно: «Возвращение», «В прекрасном и яростном мире», «Фро», «Юшка», «Корова». Названная тема была вызвана неслучайно. Кроме того, что сами рассказы Платонова, их форма и содержание очень необычные и интересны для анализа, существует ещё несколько причин выбора тема для исследования.

Во-первых, данная тема представляется достаточно сложной, дискуссионной. Исследователи творчества писателя по-разному оценивают его произведения, они непросты для изучения.

Во-вторых, изучение художественного мира А. Платонова до сих пор является актуальной проблемой отечественного литературоведения, ведь его произведения большей частью стали доступны читателю только в последние 20 лет. Несомненна также и актуальность проблем, поднимаемых писателем в его рассказах – это так называемые «вечные» проблемы.

Цель работы – анализ художественного мира вышеперечисленных рассказов А. Платонова.

Определить основные проблемы рассказов писателя;

Описать наиболее яркие художественные особенности указанных произведений.

При подготовке работы была использована различная литература: как школьные учебники, так и отдельные статьи, посвящённые творчеству А. Платонова, опубликованные в различных периодических изданиях.

Основная часть «Художественный мир рассказов А. Платонова»

Книги следует писать – каждую, как единственную, не оставляя надежды в читателе, что новую, будущую книгу автор напишет лучше! (А. Платонов)

Андрей Платонов стремился материализовать в рассказах духовные понятия, спасительная ценность которых никогда не подвергалась сомнению; форму для художественных произведений он использовал для проповеди немногих, основных, бесспорных истин, издревле сопутствующих человеку в его нелёгком историческом пути, - истин, постоянно освежаемых историей и людскими судьбами.

Проза Платонова затрагивала самые сокровенные чувства и мысли человека, те, до которых человек неминуемо доходит самостоятельно в грозных обстоятельствах и которые служат ему одновременно и утешением в судьбе, и надеждой, и правом поступать именно так, а не иначе.

Удивительно, хотя и немногословно, описывает он природу. Из природных стихий Андрей Платонович любил ливневую грозу, кинжально сверкающие во мраке молнии, сопровождаемые мощными раскатами грома. Классические образцы мятежной пейзажной живописи представил он в рассказе «В прекрасном и яростном мире». После очистительно действующей ливневой грозы, в ярости смывающей бесплодный прах пыли с деревьев, трав, дорог и церковных куполов, мир представал обновлённым, торжественным и величественным, словно заново возвращалось в него лучшее из утраченного от сотворения света. По образной пластике и эмоциональному накалу в прозе Платонова трудно найти другие картины природы, которые превосходили бы его же описания грозы. Жалящие мрак лезвия молний с наплывающими на темноту грозовыми разломами – состояние, отвечающее внутреннему укладу писателя, его пониманию исторического процесса, очищающегося от скверны в яростных мгновениях действительности, в которых истребляется зло и увеличивается накопление добра в мире.

Одна из важнейших для писателя проблем – семья, домашний очаг, дети в семье. Когда в 1943 году Платонов вернулся в родные края, город встретил его развалинами, гарью и пеплом домашних очагов. Стоя на родном пепелище, Андрей Платонович думал о народе и Родине, которые начинаются с матери и ребёнка, самых дорогих существ, с домашнего очага, «священного места человека», с любви и верности в семье – без них не бывает ни человека, ни солдата. «Народ же и государство ради своего спасения, ради военной мощи должны постоянно заботиться о семье, как о начальном очаге национальной культуры, первоисточнике военной силы, - о семье и обо всём, что материально скрепляет её: о жилище семьи, о родном материальном месте. Здесь не пустяки, а очень нежное – материальные предметы могут быть священными, и тогда они питают и возбуждают дух человека,. Я помню армяк деда, сохранявшийся в нашей семье восемьдесят лет; мой дед был николаевским солдатом, погибшим на войне, и я трогал и даже нюхал его старый армяк, с наслаждением передаваясь своему живому воображению о геройском деде. Возможно, что эта семейная реликвия была одной из причин, по которой я стал солдатом. Малыми, незаметными причинами может возбуждаться большой дух.» («Размышление офицера») Эти же мысли развиваются и во многих других рассказах А. Платонова: их можно уловить в таких разных на первый взгляд произведениях, как «Возвращение», «Корова», «Юшка» и многих других. Так же мысль о ценности семейного очага, о его приоритете над всеми личными амбициями, о «святости» детства и великой ответственности отца за судьбу своих детей звучит и в финале рассказа «Возвращение», когда главный герой, Иванов, видит бегущих вслед за поездом, на котором он уезжает, своих сына и дочь: «Иванов закрыл глаза, не желая видеть и чувствовать боли упавших обессилевших детей, и сам почувствовал, как жарко у него стало в груди, будто сердце, заключённое и томившееся в нём, билось долго и напрасно всю его жизнь и лишь теперь оно пробилось на свободу, заполнив всё его существо теплом и содроганием. Он узнал вдруг всё, что знал прежде, гораздо точнее и действительней. Прежде он чувствовал другую жизнь через преграду самолюбия и собственного интереса, а теперь внезапно коснулся её обнажившимся сердцем.»

Из семьи человек выходит в рабочий коллектив – школа верности и любви обогащается здесь – через истинную культуру труда – чувствами долга и чести. «У нас в стране звено воспитания человека было сильным местом, и в том заключается одна из причин отваги и стойкости наших войнов. Наконец, общество – семейные, политические, производственные и другие связи, основанные на дружбе, симпатиях, интересах, взглядах; а за обществом простирается океан народа, «общее отцовство», понятие которого для нас священно, потому что отсюда начинается наше служение. Солдат служит лишь всему народу, но не части его – ни себе, ни семейству, и солдат умирает за нетленность всего своего народа».

«В них, в этих звеньях, в их добром действии, - считал Платонов, - скрыта тайна бессмертия народа, то есть сила его непобедимости, его устойчивости против смерти, против зла и разложения».

«Трудящийся человек ищет и обязательно находит выход не только своей судьбы, но и судьбы народов, государства… Трудящийся человек всегда имеет «секретные» резервы и средства духа для спасения жизни от истребления» (А. Платонов) Как ни у какого другого писателя, пожалуй, раскрывается у Платонова тема труда трудящегося человека – она присутствует, пожалуй, во всех исследуемых нами рассказах.

Его творческая манера основана на многих особенностях, из которых важно отметить такие, как символичность образов, описаний, целых сюжетных сцен; преобладание диалогов и монологов-размышлений героев над действием (так как подлинное действие произведений Платонова – в поиске смысла человеческого существования); шероховатость, «неправильность» языка, особые, характерные для народной речи упрощения – кажется, что слово как бы рождается заново мучительным трудом простого человека. В пример можно привести цитаты из любого рассказа, например, «В прекрасном и яростном мире»: «работа грозы», «заскучал от меня, как от глупца», «сел на стул в усталости», «ощущение машины было блаженством» и многие, многие другие. Или из рассказа «Корова»: «чтобы всем… была от меня польза и хорошо», «отдавала силу в молоко и работу» и т.п. Проза Платонова переполнена неологизмами, канцеляризмами, различными «казёнными» оборотами. Ещё в 20 – 30-е годы многие говорили о странном пафосе письма писателя – о героях, неожиданных, оборванных финалах, о невозможности пересказать произведение на основе логики событий, отражённых в нём, не опираясь на логику героев. Эти особенности и в настоящее время поражают читателей.

Безусловно, вызывает восхищение мощный художественный дар писателя – плотность повествования, универсальность обобщения на уровне одной фразы текста, колоссальная свобода в языковой стихии русского языка, способного выразить даже мучительную немоту мира и человека.

Пожалуй, ни у одного из писателей XX века трагическая и смеховая традиции национальной культуры не стянуты в такое нерасторжимое единство, как у Платонова. В диалогах его героев искрится юмор народного языка. Этот юмор переваривает глобальные мировоззренческие системы XX века, превращая их в отработанный шлак. Герой Платонова может «валять дурака», при этом задавая прежде всего новый взгляд под знакомые предметы и явления.

Юмор – в самом языке, в сведении совершенно различных лексических и синтаксических его пластов: высокого и низкого, бытового и публицистического или канцелярского стиля. Герои Платонова боятся говорить, ибо, как только они прерывают более естественное для них молчание, они сразу попадают в стихию шутовского сказа, гротеска, перевёрнутости и абсурда, спутанности причин и следствий. Наложение комизма сюжета на комизм языка производит двойной эффект. Нам не только смешно и жалко, но чаще – страшно, больно от этой логики, выражающей творящийся абсурд, фантастичность самой жизни.

Платоновское повествование практически лишено метафоричности, присущих «традиционному» стилю сравнений. Платонов, скорее, использует приём «деметафоризации» и метонимические конструкции. Каждая из единиц текста построена по законам целого, как бы сверхсмысла. Достигается эта цельность разными способами. Например, соединением семантически несовместимых единиц, передачей синкретизма восприятия героя, когда в его сознании сливаются конкретно-вещественное и отвлечённое. Любимая синтаксическая конструкция Платонова – сложноподчинённое предложение с избыточным употреблением союзов «потому что», «чтобы», «так как», «дабы», фиксирующих причины, цели, условия того образа мира, который создаётся в сознании героя. («Когда она сидела, сторож плакал по ней и ходил к начальству просить, чтоб её выпустили, а она жила до ареста с одним полюбовником, который рассказал ей… про своё мошенничество, а потом испугался и хотел погубить её, чтоб не было ему свидетеля.» («Фро»)

Не раз предпринимались попытки дать определение стиля и языка платоновских произведений. Его называли реалистом, социалистическим реалистом, сюрреалистом, постмодернистом, утопистом и антиутопистом… И действительно, в мире, воссозданном в творчестве Платонова, можно найти черты самых разных стилей, поэтик, идеологических систем. Структура каждой единицы повествования и текста в целом подчинена двойной задаче: во-первых, дать конкретные проявления существующего мира (реальный план повествования), во-вторых, выразить то, чему должно быть (идеальный план). И художник творит перед нами новый космос «прекрасного и яростного мира», не нуждающегося в чужом вмешательстве, многоликий, самоцветный. Поэтому и язык, слово Платонова – такая же самоцветная, живая стихия, как будто бы не знающая фильтров «окультуривания», «нормативности». Неудивительно, что его проза так трудно, медленно читается. Мы останавливаемся перед фразой Платонова: она кажется неправильной, мы чувствуем в ней вязкость, первородность каждого слова, живущего своей жизнью, всматривающегося в мир вокруг и заставляющего нас, читателей, на «проскакивать фразу», а просматривать и разгадывать её, в ней непривычно управляются и соединяются слова, части предложений. Нам хочется порой выправить фразу или забыть её: компрессия смысла такова, что метафоры возникают в нашем сознании как физиологические или психологические реакции – боли, жалости, сострадание ко всему миру, ко всей жизни в её мелочах и подробностях.

Остановимся на наиболее ярких, на наш взгляд, проблемах, поднимаемых в изученных нами рассказах.

Одно из наиболее ярких проявлений любви к ближнему в литературе Платонова выражено в изображении усыновления (удочерения) чужих детей. Герои его рассказов одиноки, и собственная жизнь их многострадальна.

Ефим Дмитриевич, прозванный Юшкой (из одноимённого рассказа), тоже одинок, и мы не знаем, была ли у него когда-нибудь семья. Его приёмная дочь – сирота. «Я сиротой была, а Ефим Дмитриевич поместил меня, маленькую, в семейство в Москве, потом отдал в школу с пансионом… Каждый год он приходил проведывать меня и приносил деньги на весь год, чтобы я жила и училась».

Деньги эти Юшка копил, отказывая себе буквально во всём. «он работал в кузнице… подручным помощником у главного кузнеца… жил на квартире у хозяина кузницы… Хозяин кормил его за работу хлебом, кашей и щами, а чай, сахар и одежда у Юшки были свои; он должен был их покупать на своё жалованье – семь рублей и шестьдесят копеек в месяц. Но Юшка чаю не пил и сахару не покупал, он пил воду, а одежду носил долгие годы одну и ту же без смены…».

Такой ценой доставались Юшке деньги, которые он полностью отдавал, чтобы «жила и училась» его приёмная дочь, с которой он виделся всего один раз в год, преодолевая пешком большое расстояние. Юшка удочерил девочку, потому что он не представлял себе жизнь иначе, как любовь и взаимопомощь. Поэтому, когда дети издевались над ним, он радовался. «Он знал, от чего дети смеются над ним и мучают его. Он верил, что дети любят его, что он им нужен, только они не умеют любить человека и не знают, что делать для любви, и поэтому теряют его».

Когда взрослые, вымещая на нём своё горе и обиду, били его, он долго лежал в пыли на дороге, а очнувшись, говорил: «Меня… народ любит!» Когда дочь кузнеца, насмотревшись на его злоключения, говорила: «Лучше бы ты умер, Юшка… Зачем ты живёшь?», - «Юшка глядел на неё с удивлением. Он не понимал, зачем ему умирать, когда он родился жить.»

Всё живое должно жить. Человек рождается для того, чтобы жить им помогать жить другим. Такова жизненная философия Юшки, которую он выражал своим существованием. Поэтому Юшка и удочерил сироту, и отдавал на её воспитание и обучение все свои деньги, чтобы она жила. Поэтому так любил Юшка природу.

«Уйдя далеко, где было вовсе безлюдно, Юшка не скрывал своей любви к живым существам. Он склонялся к земле и целовал цветы, стараясь не дышать на них, чтобы они не испортились от его дыхания, он гладил кору на деревьях и подымал с тропинки бабочек и жуков, которые пали замертво, и долго всматривался в их лица, чувствуя себя без них осиротевшим. Но живые птицы пели в небе, стрекозы, жуки и работящие кузнечики издавали в траве весёлые звуки, и поэтому на душе у Юшки было легко, в грудь его входил сладкий воздух цветов, пахнущий влагой и солнечным светом».

Родная земля, родной лес, родное озеро, родной человек… Для Юшки всё живое было родным и нужным. Нужным для жизни маленькой девочки – сиротки, маленького кузнечика, маленького цветка, потому что они все вместе и есть жизнь, и им всем нельзя друг без друга. Поэтому и она сам, будучи частью той жизни, был нужен для других.

«Я жить родителями поставлен, я по закону родился, я тоже всему свету нужен, как и ты, без меня тоже, значит, нельзя… мы все равны».

Удочерение Юшкой чужого ребёнка – это причастность ко всему живому, взаимное с маленькими существами самоутверждение: «Я тоже всему свету нужен».

Если обратить внимание на приёмную дочь Юшки в рассказе, то можно увидеть, как отражается влияние удочерения на её судьбе.

Направление всей дальнейшей жизни девушки-врача определено благодаря её приёмному отцу. «Она знала, чем болеет Юшка, и теперь сама окончила ученье на врача и приехала сюда, чтобы лечить того, кто её любил больше всего на свете и кого она сама любила всем теплом и светом своего сердца…

С тех пор прошло много времени.

Девушка-врач осталась навсегда в нашем городе. Она стала работать в больнице для чахоточных, она ходила по домам, где были туберкулёзные больные, и ни с кого не брала платы за свой труд».

Интересно остановиться на некоторых особенностях и проблемах рассказа «В прекрасном и яростном мире».

Его главный герой машинист Мальцев – талантливейший умелец. Автор рассказывает нам историю о том, как молодому машинисту не удалось даже приблизиться к тому совершенному искусству управления машиной, которой обладал Мальцев. В данном случае контраст подчёркивает не только виртуозное мастерство управления машиной. Мальцев по-настоящему влюблён в машину и потому не верит что кто-то может также любить и чувствовать её, как он сам. «Он вёл состав с отважной уверенностью великого мастера, с сосредоточенностью вдохновенного артиста, вобравшего весь внешний мир в своё внутреннее переживание и поэтому властвующего над ним». Мальцев как бы сливается с тем живым организмом, каким ему представляется паровоз. Он словно музыкант-профессионал, которому не обязательно видеть ноты, чтобы играть. Мальцев чувствует машину всем телом, ощущает её дыхание. Но не только машину. Герой чувствует и видит не только паровоз, но ещё и лес, воздух, птиц и многое другое. Мальцев ощущает тот самый мир, который включает и его самого, и природу, и машину. Именно по этому поводу звучит фраза писателя о «прекрасном и яростном мире», в котором царит мастер-виртуоз. Но Мальцев, потеряв зрение, не оставляет паровоз.

Но почему Мальцева не понимает следователь? Ослеп ли этот человек в действительности?

Фигура следователя и его роковая ошибка введены писателем в сюжет для того, чтобы показать, насколько сознание обычного человека, призванного вершить судьбы людей, неспособно воспринять особые чувства и ощущения, которые испытывает герой. Итак, ослеп ли Мальцев? В разговоре машиниста с героем-рассказчиком наше внимание сразу же приковывает фраза: «Я не знал, что я ослеп… Когда я веду машину, я всегда вижу свет…» Это кажется странным, поскольку мы знаем о наблюдательности Мальцева, о его особом и остром зрении. Но оказывается, что герой погружен в собственный мир, где существует только он, машина и природа, где нет светофоров, помощника, кочегара. Разве можно объяснить это следователю? Мы видим, что старый машинист живёт в своём, почти недоступном для окружающих мире, в который не пускает даже помощника.

Здесь возникает ещё одно лицо мира, которое редко изображается писателями вообще, а уж поэтами-романтиками XIX века в особенности. Всегда природа казалась прекрасной, недостижимо идеальной, особенно когда писатели сравнивали её с миром людей. А в каком соотношении находятся эти миры у Платонова? Только ли прекрасен и идеален природный мир в рассказе? Конечно, нет. Природы предстаёт прекрасной стихией, которая по духу и содержанию враждебна человеку. Особенно тому, кто обладает даром противостоять ей. Платоновский герой борется с природной стихией и стихией собственного убожества. Он пытается подчинить себе природу, регулировать её, подобно тому, как управляет паровозом. Но именно красота этой борьбы, ощущение себя равным природной стихии наполняет содержанием жизнь и сознание персонажа рассказа Андрея Платонова. «Я боялся оставить его одного, как родного сына, без защиты против действия внезапных и враждебных сил нашего прекрасного и яростного мира».

Платонов называет мир «прекрасным» и «яростным». Что стоит в рассказе за этими определениями? Прекрасный – несущий красоту природы, радость творчества. Яростный – стремящийся не допустить власти человека над собой, ополчающийся на самых талантливых.

Многие из любимых мыслей Платонова отражены в рассказе «Фро».

Его очарование не только в «увлечении чувством жизни» героев рассказа, в чрезвычайно полно развёрнутом «самовыражении» его трёх основных героев. Все прежние, знакомые платоновские характеры собраны в рассказе воедино, совмещены в естественной, органичной обстановке. Каждый из них – фанатик своей «идеи», доводящий поклонение ей до полного растворения характера, до односторонности. И вместе с тем эти односторонне развившиеся, далёкие от всесторонней одарённости люди крайне близки друг другу, образуют чудесное содружество.

Старик машинист Нефед Степанович с его трогательной надеждой на вызов в депо. Он ходит вечерами на бугор, чтобы смотреть на машины, «жить сочувствием и воображением», а затем имитировать усталость, обсуждать вымышленные аварии и даже… просить у дочери Фроси вазелина для смазки якобы натруженных рук. Эта игра в работу, продолжение активной жизни позволяют Платонову заглянуть во всю предшествующую жизнь героя, как и в его железный сундучок, где всегда лежал и хлеб, и лук, и кусок сахара. Эта жизнь всерьёз, по-настоящему, - и работа, и усталые руки.

Фёдор – муж Фроси – словно повторяет путь одержимых технической идеей героев рассказа «В прекрасном и яростном мире». Он умчался на Дальний Восток настраивать и пускать в работу некие таинственные электрические машины, ограничив тем самым и себя, и возможность Фроси раскрыть все силы своей натуры в любви, заботе о нём.

Действительный центр всей группы, все картины – «Ассоль из Моршанска» - жена Фёдора Фрося, с её нетерпеливым ожиданием счастья в настоящем, любви к ближнему человеку.

Платонов не побоялся внести в характер и поведение Фроси какие-то мотивы чеховского рассказа «Душечка». Фрося стремится жить подражанием мужу, фанатику технических идей, начинает забивать себе голову «микрофарадами», «релейными упряжками», «контакторами», она искренне и наивно верит, что если между ней и мужем будет «третий», скажем диаграмма резонанса токов, то воцарится полнейшая гармония интересов и чувств в семье.

Любовь – смысл жизни для Фро. При кажущейся «узости» её стремлений, мещанской ограниченности и наивности – этого боится и героиня! – обнаруживается вдруг её редкое душевное богатство. Смешная, печальная, живущая почти инстинктом любви, продолжения рода человеческого, Фро рождает неожиданный вопрос: не есть ли любовь сама жизнь, бьющаяся о все преграды, но находящая всё-таки возможность для бесконечного развития?

сюжетная творческая писатель платонов

Заключение

В заключении работы хотелось бы сформулировать выводы, к которым мы пришли. Они заключаются в том, что, во-первых, рассказы Платонова посвящены многим «вечным» темам в литературе – таким как семья, дети, любовь, труд, совесть, добро и зло, природа, отношения между людьми; во-вторых, язык и стиль произведений писателя вообще и рассказов, в частности, оригинален и обладает особенностей, о которых шла речь в основной части работы.

Подводя итоги, можно сказать, что задачи, поставленные в начале работы (определить основные проблемы рассказов писателя; описать наиболее яркие художественные особенности указанных произведений) выполнены. Таким образом, достигнута цель исследования – сделана попытка анализа некоторых особенностей художественного мира рассказов А. Платонова.

Список литературы

1) Васильев В. «Я наступал..» Военная проза Андрея Платонова || Литература, 1997, №10.

2) Золотарёва И. В., Крысова Т. А. Поурочные разработки по литературе. 8 класс – Москва, 2004.

3) Кутузов А. Г. В мире литературы. 8 класс – Москва, 2006.

4) Русская литература XX века. 11 класс. Под общей редакцией В. В. Агеносова – Москва, 1997.

5) Русская литература XX века. 11 класс. Под редакцией В. П. Журавлёва – Москва, 2006.

6) Турьянская Б. И., Холодкова Л. А. Литература в 8 классе – Москва, 1999.

7) Турьянская Б.И. Материалы к урокам литературы в 8 классе – Москва, 1995.

С указанием темы прямо сейчас, чтобы узнать о возможности получения консультации.

Андрей Платонов

Рассказы

ПРИКЛЮЧЕНИЕ

Перед глазами Дванова, привыкшими к далеким горизонтам, открылась узкая долина какой-то древней, давно осохшей реки. Долину занимала слобода Петропавловка - огромное стадо голодных дворов, сбившихся на тесном водопое.

На улице Петропавловки Дванов увидел валуны, занесенные сюда когда-то ледниками. Валунные камни теперь лежали у хат и служили сиденьем для задумчивых стариков.

Эти камни Дванов вспомнил, когда сидел в Петропавловском сельсовете. Он зашел туда, чтобы ему дали ночлег и чтобы написать статью в губернскую газету. Дванов написал, что природа не творит обыкновенного, поэтому у нее выходит хорошо. Но у природы нет дара, она берет терпеньем. Из редких степных балок, из глубоких грунтов надо дать воду в высокую степь, чтобы основать в степи социализм. Охотясь за водой, сообщал Дванов, мы одновременно попадем в цель своего сердца - нас поймут и полюбят равнодушные крестьяне, потому что любовь не подарок, а строительство.

Дванов умел интимное соединять с общественным, чтобы сохранить в себе влечение к общественному.

Дванова начала мучить уверенность, что он уже знает, как создать социалистический мир в степи, а ничего еще не исполняется. Он не мог долго выносить провала между истиной и действительностью. У него голова сидела на теплой шее, и что думала голова, то немедленно превращалось в шаги, в ручной труд и в поведение. Дванов чувствовал свое сознание, как голод, - от него не отречешься и его не забудешь.

В подводе Совет отказал, и мужик, которого все в Петропавловке звали богом, указал Дванову дорогу на слободу Каверино, откуда до железной дороги двадцать верст.

В полдень Дванов вышел на нагорную дорогу. Ниже лежала сумрачная Долина тихой степной реки. Но видно было, что река умирала: ее пересыпали овражные выносы, и она не столько текла, сколько расплывалась болотами. Над болотами стояла осенняя тоска. Рыбы спустились ко дну, птицы улетели, насекомые замерли в щелях омертвелой осоки. Живые твари любили тепло и Раздражающий свет солнца, их торжественный звон сжался в низких норах и замедлился в шепот.

Дванов верил в возможность подслушать и собрать в природе все самое звучное, печальное и торжествующее, чтобы сделать песни - мощные, как естественные силы, и влекущие, как ветер. В этой глуши Дванов разговорился сам с собой. Он любил беседовать один в открытых местах. Беседовать самому с собой - это искусство, беседовать с другими лицами - забава. Оттого человек идет в общество, в забаву, как вода по склону.

Дванов сделал головой полукруг и оглядел половину видимого мира. И вновь заговорил, чтобы думать:

«Природа - основа дела. Эти воспетые пригорки и ручейки - не только полевая поэзия. Ими можно поить почву, коров и людей и двигать моторы».

В виду дымов села Каверино дорога пошла над оврагом. В овраге воздух сгущался в тьму. Там существовали какие-то молчаливые трясины и, быть может, ютились странные люди, отошедшие от разнообразия жизни для однообразия задумчивости.

Из глубины оврага послышалось сопенье усталых лошадей. Ехали какие-то люди, и кони их вязли в глине.

Есть в далекой стране.
На другом берегу,
Что нам снится во сне.
Но досталось врагу…

Шаг коней выправился. Отряд хором перекрыл переднего певца, но по-своему и другим напевом.

Кройся, яблочко.
Спелым золотом.
Тебя срежет Совет
Серпом-молотом…

Одинокий певец продолжал в разлад с отрядом:

Вот мой меч и душа,
А там счастье мое…

Отряд смял припевом конец куплета:

Эх, яблочко.
Задушевное,
Ты в паек попадешь,-
Будешь прелое…
Ты на дереве растешь
И дереву кстати,
А в Совет попадешь
С номером-печатью…

Люди враз засвистали и кончили песню напропалую:

И-эх, яблочко.
Ты держи свободу:
Ни Советам, ни царям,
А всему народу…

Песня стихла. Дванов остановился, интересуясь шествием в овраге.

Эй, верхний человек! - крикнули Дванову из отряда. - Слазь к безначальному народу!

Дванов оставался на месте.

Ходи быстро! - звучно сказал один густым голосом, вероятно, тот, что запевал. - А то считай до половины - и садись на мушку!

Дванов не сообразил, что ему надо делать, и ответил, что хотел:

Выезжайте сами сюда - тут суше! Чего лошадей по оврагу морите, кулацкая гвардия!

Отряд внизу остановился.

Никиток, делай его насквозь! - приказал густой голос.

Никиток приложил винтовку, но сначала, за счет бога, разрядил свой угнетенный дух:

По мошонке Исуса Христа, по ребру богородицы и по всему христианскому поколению - пли!

Дванов увидел вспышку напряженного беззвучного огня и покатился с бровки оврага на дно, будто сбитый ломом по ноге. Он не потерял ясного сознания и, когда катился вниз, слышал страшный шум в земле, к которой на ходу прикладывались поочередно его уши. Дванов знал, что он ранен в правую ногу - туда впилась железная птица и шевелилась колкими остьями крыльев.

В овраге Дванов схватил теплую ногу лошади, и ему стало нестрашно у этой ноги. Нога тихо дрожала от усталости и пахла потом и травою пройденных дорог.

Страхуй его, Никиток, от огня жизни! Одежда твоя.

Дванов услышал. Он впился в ногу коня обеими руками, нога превратилась в напирающее живое тело. У Дванова сердце поднялось к горлу, он вскрикнул в беспамятстве того ощущения, когда жизнь из сердца переселяется на кожу, и сразу почувствовал облегчающий, удовлетворительный покой. Природа не упустила взять от Дванова то, зачем он был создан: семя размножения. В свою последнюю пору, обнимая почву и коня, Дванов в первый раз узнал гулкую страсть жизни и удивился ничтожеству мысли перед этой птице бессмертия, коснувшейся его обветренным трепещущим крылом.

Подошел Никиток и попробовал Дванова за лоб: тепел ли он еще? Рука была большая и горячая. Дванову не хотелось; чтобы эта рука скоро оторвалась от него, и он положил на нее свою ласкающую ладонь. Но Дванов знал, что проверял Никиток, и помог ему:

Бей в голову, Никита. Расклинивай череп скорей!

Никита не был похож на свою руку - это уловил Дванов, - он вскрикнул тонким паршивым голосом, без соответствия покою жизни, хранившемуся в его руке.

Ай ты цел? Я тебя не расклиню, а разошью: зачем тебе сразу помирать - ай ты не человек? Помучайся, полежи - спрохвала помрешь прочней!

Рассказ о войне для чтения в начальной школе. Рассказ о Великой Отечественной войне для младших школьников.

Андрей Платонов. Маленький солдат

Недалеко от линии фронта внутри уцелевшего вокзала сладко храпели уснувшие на полу красноармейцы; счастье отдыха было запечатлено на их усталых лицах.

На втором пути тихо шипел котел горячего дежурного паровоза, будто пел однообразный, успокаивающий голос из давно покинутого дома. Но в одном углу вокзального помещения, где горела керосиновая лампа, люди изредка шептали друг другу успокаивающие слова, а затем и они впали в безмолвие.

Там стояли два майора, похожие один на другого не внешними признаками, но общей добротою морщинистых загорелых лиц; каждый из них держал руку мальчика в своей руке, а ребенок умоляюще смотрел на командиров. Руку одного майора ребенок не отпускал от себя, прильнув затем к ней лицом, а от руки другого осторожно старался освободиться. На вид ребенку было лет десять, а одет он был как бывалый боец — в серую шинель, обношенную и прижавшуюся к его телу, в пилотку и в сапоги, пошитые, видно, по мерке на детскую ногу. Его маленькое лицо, худое, обветренное, но не истощенное, приспособленное и уже привычное к жизни, обращено было теперь к одному майору; светлые глаза ребенка ясно обнажали его грусть, словно они были живою поверхностью его сердца; он тосковал, что разлучается с отцом или старшим другом, которым, должно быть, доводился ему майор.

Второй майор привлекал ребенка за руку к себе и ласкал его, утешая, но мальчик, не отымая своей руки, оставался к нему равнодушным. Первый майор тоже был опечален, и он шептал ребенку, что скоро возьмет его к себе и они снова встретятся для неразлучной жизни, а сейчас они расстаются на недолгое время. Мальчик верил ему, однако и сама правда не могла утешить его сердца, привязанного лишь к одному человеку и желавшего быть с ним постоянно и вблизи, а не вдалеке. Ребенок знал уже, что такое даль расстояния и время войны, — людям оттуда трудно вернуться друг к другу, поэтому он не хотел разлуки, а сердце его не могло быть в одиночестве, оно боялось, что, оставшись одно, умрет. И в последней своей просьбе и надежде мальчик смотрел на майора, который должен оставить его с чужим человеком.

— Ну, Сережа, прощай пока, — сказал тот майор, которого любил ребенок. — Ты особо-то воевать не старайся, подрастешь, тогда будешь. Не лезь на немца и береги себя, чтоб я тебя живым, целым нашел. Ну чего ты, чего ты — держись, солдат!

Сережа заплакал. Майор поднял его к себе на руки и поцеловал лицо несколько раз. Потом майор пошел с ребенком к выходу, и второй майор тоже последовал за ними, поручив мне сторожить оставленные вещи.

Вернулся ребенок на руках другого майора; он чуждо и робко глядел на командира, хотя этот майор уговаривал его нежными словами и привлекал к себе как умел.

Майор, заменивший ушедшего, долго увещевал умолкшего ребенка, но тот, верный одному чувству и одному человеку, оставался отчужденным.

Невдалеке от станции начали бить зенитки. Мальчик вслушался в их гулкие мертвые звуки, и во взоре его появился возбужденный интерес.

— Их разведчик идет! — сказал он тихо, будто самому себе. — Высоко идет, и зенитки его не возьмут, туда надо истребителя послать.

— Пошлют, — сказал майор. — Там у нас смотрят.

Нужный нам поезд ожидался лишь назавтра, и мы все трое пошли на ночлег в общежитие. Там майор покормил ребенка из своего тяжело нагруженного мешка. «Как он мне надоел за войну, этот мешок, — сказал майор, — и как я ему благодарен!» Мальчик уснул после еды, и майор Бахичев рассказал мне про его судьбу.

Сергей Лабков был сыном полковника и военного врача. Отец и мать его служили в одном полку, поэтому и своего единственного сына они взяли к себе, чтобы он жил при них и рос в армии. Сереже шел теперь десятый год; он близко принимал к сердцу войну и дело отца и уже начал понимать по- настоящему, для чего нужна война. И вот однажды он услышал, как отец говорил в блиндаже с одним офицером и заботился о том, что немцы при отходе обязательно взорвут боезапас его полка. Полк до этого вышел из немецкого охвата, ну с поспешностью, конечно, и оставил у немцев свой склад с боезапасом, а теперь полк должен был пойти вперед и вернуть утраченную землю и свое добро на ней, и боезапас тоже, в котором была нужда. «Они уж и провод в наш склад, наверно, подвели — ведают, что отойти придется», — сказал тогда полковник, отец Сережи. Сергей вслушался и сообразил, о чем заботился отец. Мальчику было известно расположение полка до отступления, и вот он, маленький, худой, хитрый, прополз ночью до нашего склада, перерезал взрывной замыкающий провод и оставался там еще целые сутки, сторожа, чтобы немцы не исправили повреждения, а если исправят, то чтобы опять перерезать провод. Потом полковник выбил оттуда немцев, и весь склад целый перешел в его владение.

Вскоре этот мальчуган пробрался подалее в тыл противника; там он узнал по признакам, где командный пункт полка или батальона, обошел поодаль вокруг трех батарей, запомнил все точно — память же ничем не порченная, — а вернувшись домой, показал отцу по карте, как оно есть и где что находится. Отец подумал, отдал сына ординарцу для неотлучного наблюдения за ним и открыл огонь по этим пунктам. Все вышло правильно, сын дал ему верные засечки. Он же маленький, этот Сережка, неприятель его за суслика в траве принимал: пусть, дескать, шевелится. А Сережка, наверно, и травы не шевелил, без вздоха шел.

Ординарца мальчишка тоже обманул, или, так сказать, совратил: раз он повел его куда-то, и вдвоем они убили немца — неизвестно, кто из них, — а позицию нашел Сергей.

Так он и жил в полку при отце с матерью и с бойцами. Мать, видя такого сына, не могла больше терпеть его неудобного положения и решила отправить его в тыл. Но Сергей уже не мог уйти из армии, характер его втянулся в войну. И он говорил тому майору, заместителю отца, Савельеву, который вот ушел, что в тыл он не пойдет, а лучше скроется в плен к немцам, узнает у них все, что надо, и снова вернется в часть к отцу, когда мать по нему соскучится. И он бы сделал, пожалуй, так, потому что у него воинский характер.

А потом случилось горе, и в тыл мальчишку некогда стало отправлять. Отца его, полковника, серьезно ранило, хоть и бой-то, говорят, был слабый, и он умер через два дня в полевом госпитале. Мать тоже захворала, затомилась — она была раньше еще поувечена двумя осколочными ранениями, одно было в полость — и через месяц после мужа тоже скончалась; может, она еще по мужу скучала... Остался Сергей сиротой.

Командование полком принял майор Савельев, он взял к себе мальчика и стал ему вместо отца и матери, вместо родных — всем человеком. Мальчик ответил ему тоже всем сердцем.

— А я-то не из их части, я из другой. Но Володю Савельева я знаю еще по давности. И вот встретились мы тут с ним в штабе фронта. Володю на курсы усовершенствования посылали, а я по другому делу там находился, а теперь обратно к себе в часть еду. Володя Савельев велел мне поберечь мальчишку, пока он обратно не прибудет... Да и когда еще Володя вернется и куда его направят! Ну, это там видно будет...

Майор Бахичев задремал и уснул. Сережа Лабков всхрапывал во сне, как взрослый, поживший человек, и лицо его, отошедши теперь от горести и воспоминаний, стало спокойным и невинно счастливым, являя образ святого детства, откуда увела его война. Я тоже уснул, пользуясь ненужным временем, чтобы оно не проходило зря.

Проснулись мы в сумерки, в самом конце долгого июньского дня. Нас теперь было двое на трех кроватях — майор Бахичев и я, а Сережи Лабко- ва не было. Майор обеспокоился, но потом решил, что мальчик ушел куда-нибудь на малое время. Позже мы прошли с ним на вокзал и посетили военного коменданта, однако маленького солдата никто не заметил в тыловом многолюдстве войны.

Наутро Сережа Лабков тоже не вернулся к нам, и бог весть, куда он ушел, томимый чувством своего детского сердца к покинувшему его человеку — может быть, вослед ему, может быть, обратно в отцовский полк, где были могилы его отца и матери.

Годы жизни: с 28.08.1899 по 05.01.1951

Андрей Платнов - русский писатель и драматург, один из наиболее самобытных по стилю и языку русских литераторов первой половины XX века.

Андрей Платонович Климентов родился 28(16) августа 1899 года (при этом официально его день рождения отмечают 1 сентября) в многодетной семье слесаря железнодорожных мастерских в слободе Ямской на окраине города Воронежа. Фамилию Платонов он взял себе уже в 20-х годах, образовав ее от имени отца, Платона Фирсовича Климентова. Андрей был старшим из одиннадцати детей. Учился сначала в церковно-приходской школе, а затем в городском училище. Трудиться начал уже с 14 лет. "У нас семья была... 10 человек, а я старший сын - один работник, кроме отца. Отец же... не мог кормить такую орду", - писал он впоследствии в своих воспоминаниях. Юноша работал рассыльным, литейщиком на трубном заводе, электротехником, помощником машиниста. Мотив паровоза пройдет пото через все его творчество.

После революции, в 1918 году, Андрей вновь идет учиться. Поступает в Воронежский железнодорожный политехникум на электротехническое отделение. Воодушевленный новыми социалистическими идеями и веяниями, участвовал в дискуссиях Коммунистического союза журналистов, публиковал статьи, рассказы, стихи в воронежских газетах и журналах («Воронежская коммуна», «Красная деревня», «Железный путь» и др.). Но Гражданская война спутала все планы и в 1919 году он уходит на фронт как рядовой стрелок железнодорожного отряда, а также как «журналист советской прессы и литератор».

После окончания Гражданской войны Андрей Платонов поступает в Политехнический институт. Первая его книга. В 1920 году в Москве состоялся Первый Всероссийский съезд пролетарских писателей, где Платонов представлял Воронежскую писательскую организацию. На съезде проводилось анкетирование. Ответы Платонова дают представление о нем, как о честном (не сочиняющем себе «революционное прошлое», как другие) и довольно уверенном в своих силах молодом писателе: «Участвовали ли в революционном движении, где и когда?» - «Нет»; «Подвергались ли репрессиям до Октябрьской революции?..» - «Нет»; «Какие препятствия мешали или мешают вашему литературному развитию?» - «Низшее образование, неимение свободного времени»; «Какие писатели оказали на вас наибольшее влияние?» - «Никакие»; «Каким литературным направлениям сочувствуете или принадлежите?» - «Никаким, имею свое». При этом Андрей Платонов короткое время был даже кандидатом в члены РКП(б), но за критику «официальных революционеров» в фельетоне «Душа человека - неприличное животное» в 1921 году был исключен как «шаткий и неустойчивый элемент». В этом же году вышла его первая книга (брошюра) - сборник очерков "Электрификация", где утверждалась мысль, что "электрификация есть такая же революция в технике, с таким же значением, как Октябрь 1917 года". В следующем году в Краснодаре сборник стихов «Голубая глубина» сборник составленный из его юношеских дореволюционных и послереволюционных стихов. После первых опубликованных книг литературный труд на некоторое время отходит для Платонована второй план и он полностью отдается практической работе по специальности. Пролетарский писатель, по его мнению, обязан был иметь профессию, а творить «в свободные выходные часы». В 1921–1922 годах он состоит председателем Чрезвычайной комиссии по борьбе с засухой в Воронежской губернии, а с 1923 по 1926 год в Воронежском губземуправлении работает губернским мелиоратором, заведующим работами по электрификации сельского хозяйства. В то время он был всерьез увлечен делом преобразования всей системы сельского хозяйства и это были не какие-то насильственные или показательные трудовые подвиги, а последовательная материализация взглядов самого Платонова, которые он изложил еще в «Российской колымаге»: «Борьба с голодом, борьба за жизнь революции сводится к борьбе с засухой. Средство победить ее есть. И это средство единственно: гидрофикация, то есть сооружение систем искусственного орошения полей с культурными растениями. Революция превращается в борьбу с природой». Платонов этих лет - мечтатель-максималист, борец со

стихийными силами в природе и жизни, призывающий к скорейшему превращению России «в страну мысли и металла». Позже как человек технически образованный и одаренный (имеющий десятки патентов на свои изобретения) он увидит экологическую опасность такой стратегии.Несмотря на постоянную занятость, в редкие свободные минуты Платонов продолжает заниматься литературой. Печатает публицистические статьи, рассказы и стихи в воронежских газетах и журналах и даже в московском журнале «Кузница». Пишет рассказы на темы деревенской жизни («В звездной пустыне», 1921, «Чульдик и Епишка», 1920), а также научно-фантастические рассказы и повести («Потомки солнца», 1922, «Маркун», 1922, «Лунная бомба», 1926), в которых вера в технический прогресс соединяется с утопическим идеализмом ремесленника-изобретателя.

В 1926 году Андрей Платонов на Всероссийском съезде мелиораторов был избран в состав ЦК Союза сельского хозяйства и лесных работ и переехал с семьей в Москву. К тому времени он был женат на Маше Кашинцевой. С ней он познакомился в 1920 году в Воронежском отделении пролетписателей, где она служила. «Вечная Мария», она стала музой писателя, ей посвящены «Епифанские шлюзы» и многие стихи, которые слагал Платонов на протяжении всей жизни.

Работа в ЦК Союза сельского хозяйства не заладилась. «Отчасти в этом повинна страсть к размышлению и писательству», - признавался в письме Платонов. Около трех месяцев он работал в Тамбове заведующим подотделом мелиорации. За это время написаны цикл повестей на русские исторические темы, фантастическая повесть «Эфирный тракт» (1927), повесть «Епифанские шлюзы» (о петровских преобразованиях в России) и первая редакция «Города Градова» (сатирическое осмысление новой государственной философии).

С 1927 года Платонов вместе с семьей окончательно поселяется в Москве: писатель в нем победил инженера. Следующие два года, пожалуй, можно назвать самыми благополучными в его писательской судьбе, чему немало посодействовал Григорий Захарович Литвин-Молотов. Член Воронежского губкома и редколлегии воронежских «Известий» (он и привлек молодого Платонова к работе в местных газетах), Литвин-Молотов затем возглавил издательство «Буревестник» в Краснодаре (где вышел платоновский сборник стихов), а с середины 1920-х годов стал главным редактором издательства

«Молодая гвардия» в Москве (где были изданы два первых сборника рассказов и повестей Платонова). В это время Андрей Платонов создает новую редакцию «Города Градова», цикл повестей: «Сокровенный человек» (попытка смысления

Гражданской войны и новых социальных отношений глазами «природного дурака» Фомы Пухова), «Ямская слобода», «Строители страны» (из которой вырастет роман «Чевенгур»). Сотрудничает в журналах «Красная новь», «Новый мир», «Октябрь», «Молодая гвардия», выпускает сборники: «Епифанские шлюзы» (1927), «Луговые мастера» (1928), «Происхождение мастера» (1929).Также московская литературная жизнь воодушевила сатирическое перо Платонова на несколько пародий: «Фабрика литературы» (написанная для журнала «Октябрь», но опубликованная там лишь в 1991-м),

«Московское общество потребителей литературы. МОПЛ», «Антисексус» (диалог с ЛЕФом, Маяковским, Шкловским и др.).

В то время все в писательской судьбе складывалась удачно: его заметила критика, одобрил Максим Горький. Причем понравился Горькому именно Платонов-сатирик: "В психике Вашей, - как я воспринимаю ее, - есть сродство с Гоголем. Поэтому попробуйте себя на комедии, а не на драме. Драму оставьте для личного удовольствия". Но Платонов не прислушался к рекомендациям, написав всего несколько сатирических произведений. Критический перелом наступил в судьбе писателя в 1929 году, когда критики РАППа разгромили его рассказы «Че-Че-О», «Государственный житель», «Усомнившийся Макар». «Усомнившийся Макар» был прочитан и самим Сталиным (который, в отличие от следующих вождей, читал все мало-мальски заметное) - он не одобрил идеологическую двусмысленность и анархичность рассказа.Издательства

сразу же по идеологическим соображениям начинают отклонять все его произведения. Был рассыпан набор уже доведенного до верстки романа «Чевенгур» (роман выйдет уже после смерти писателя,в 1972 году в Париже).

Однако волна критики и даже угроза репрессий не заставила Андрея Платонова отложить перо. Не стал он и диссидентом, как пытались его уже после смерти подать сторонники перестройки. В письме Максиму Горькому в те тяжелые времена он пишет: «Это письмо я Вам пишу не для того, чтобы жаловаться, - мне жаловаться не на что… я хочу сказать Вам, что я не классовый враг, и сколько бы я ни выстрадал в результате своих ошибок, я классовым врагом стать не могу и довести меня до этого состояния нельзя, потому что рабочий класс - это моя родина, и мое будущее связано с пролетариатом… быть отвергнутым своим классом и быть внутренне все же с ним - это гораздо более мучительно, чем сознать себя чуждым… и отойти в сторону».

И именно в этот период кристаллизуется новая поэтика Платонова, революционная устремленность в будущее и декларативно-иллюстративное представление утопической идеи сменяется поисками глубинных смыслов жизни - «вещества существования». Складывается неповторимый стиль автора основанный на поэтических приемах и словообразовательном механизме языка, выявляющем скрытое, первичное значение слова. Выразительное косноязычие Платонова (за которое его так ценят одни, и так не могут принять другие читатели) не имеет прецедентов в русской литературе, отчасти опираясь на традиции символизма, а также перерабатывая опыт авангарда и газетную лексику своего времени.

Осенью 1929 Андрей Платонов, по заданию наркомата земледелия, много ездит по совхозам и колхозам Средней России, благодаря материалам из этих поездок он начинает работать над повестью «Котлован», которая станет один из его главных шедевров, однако при жизни автора так и не будет напечатана (впервые опубликована в СССР в 1987)).

В середине 1930-х Платонов - писатель, пишущий главным образом в стол. Положение усугубляется бытовыми неурядицами: семья долго скитается по временным квартирам, пока в 1931 не поселяется во флигеле особняка на Тверском бульваре (ныне Литературный институт им.Герцена). Но не смотря ни на что обилие замыслов переполняют писателя. В это время им были написаны роман «Счастливая Москва», пьеса «Голос отца», народная трагедия «14 Красных Избушек» (о голоде в русской провинции во времена «раскулачивания»), статьи о литературе (о Пушкине, Ахматовой, Хемингуэе, Чапеке, Грине, Паустовском). Командировки от наркомата земледелия по колхозам и совхозам Поволжья и Северного Кавказа дали писателю материал для повести «Ювенильное море» (1932).

После «Чевенгура» и «Котлована» писатель постепенно начинает удаляться от масштабных социальных полотен в мир обычных общечеловеческих мотивов - душевных переживаний и любовных драм. Но при этом усиливается психологическая моделировка персонажей; ироническое отношение к любви уступает место глубине психологического прочтения. Сборник лирических рассказов «Река Потудань», стал первым опубликованной после долгого забвения. Книга увидела свет в 1937 году, однако сразу же после выхода была подвергнута уничижительной критике. Парадоксально, но именно в это время написано первое и единственное при жизни писателя монографического исследование его творчества. Им стала большая обличительная статья А. Гурвича «Андрей Платонов» в журнале «Красная новь» (1937, № 10). Прослеживая творческую эволюцию писателя, Гурвич определил, что основой художественной системы Платонова является «религиозное душеустройство». По сути верно, но на фоне «безбожной пятилетки» это было фактически политическим доносом.

Положение отягощается еще одним событием - в 1938 по сфабрикованному делу был арестован и осужден по статье 58/10 (за антисоветскую агитацию) пятнадцатилетний сын Платонова Тоша (Платон). Освободили его лишь осенью 1940 года благодаря хлопотам Михаила Шолохова (в то время депутата Верховного Совета СССР), который дружил с Платоновыми.

Однако радость была недолгой – сын вернулся неизлечимо больным туберкулёзом и умер в январе 1943 года. Андрей Платонов, в тщетных попытках выходить сына сам заразился туберкулезом.

В 1936-1941 годах Платонов выступает в печати в основном в качестве литературного критика. Под разными псевдонимами он печатается в журналах "Литературный критик", "Литературное обозрение" и др.. Работает над романом "Путешествие из Москвы в Петербург" (рукопись его была утеряна в начале войны), пишет детские пьесы "Избушка бабушки", "Добрый Тит", "Неродная дочь".

С началом Великой Отечественной войны писатель с семьей эвакуируется в Уфу, где выходит сборник его военных рассказов "Под небесами Родины". В 1942 году он добровольцем уходит на фронт рядовым, но вскоре становится фронтовым корреспондентом "Красной звезды". Во время войны выходят еще четыре книги Платонова: «Одухотворенные люди» (1942), «Рассказы о Родине», «Броня» (обе - 1943), «В сторону заката солнца» (1945). В конце 1946 года был напечатан один из лучших рассказов Платонова - «Возвращение», в котором автор на примере «семьи Иванова» (таково первоначальное название) размышляет о том что война калечит людей не только физически, но и нравственно. Критики тут же заклеймила рассказ клеветой на «солдата-героя» и фактически тем самым положили конец прижизненным публикациям писателя.

В последние годы жизни тяжелобольной писатель вынужден зарабатывать на хлеб переложением русских и башкирских народных сказок. Он работает над сатирической пьесой на тему американской действительности (с аллюзиями на СССР) «Ноев ковчег», но так и не успевает ее закончить. Как могли его поддерживали писатели Шолохов и Фадеев (последний который когда-то «по долгу служби» обрушивался с критикрй на «Усомнившегося Макара»). С помощью Шолохова удалось издать книги сказок «Финист - Ясный Сокол», «Башкирские народные сказки» (обе - 1947), «Волшебное кольцо» (1949). В то время Платонов жил во флигеле Литературного института имени А. М. Горького. Кто-то из литераторов, увидев, как он метет двор под своими окнами, запустил легенду, будто ему приходится работать дворником.

Туберкулез, которым он заразился от сына все чаще дает о себе знать и 5 января 1951 года Андрей Платонов уходит из жизни. Похоронен он на Ваганьковском кладбище рядом с сыном.

Один из самых значительных писателей XX века уходил из жизни непризнанным. Главные свои произведения - роман «Чевенгур», повести «Котлован», «Ювенильное море», «Джан» - он так и не увидел опубликованными. Только в хрущевские шестидесятые робко стали появляться первые платоновские книги. Главные же его труды увидели свет лишь в конце 80-х годов и яркая самобытность мастера вызвала волну интереса к нему по всему миру. Эрнест Хеменгуэй в своей Нобелевской речи называл Платонова среди своих учителей.

Библиография

1920 - рассказ «Чульдик и Епишка»
1921 - рассказ «Маркун», брошюра «Электрификация»
1922 - книга стихов «Голубая глубина»
1926 - рассказ «Антисексус», повесть «Епифанские шлюзы»
1927 - повесть «Город Градов», повести «Сокровенный человек» и
1928 - повесть «Происхождение мастера», пьеса «Дураки на периферии» 1939 - рассказ «Родина электричества»
1942 - «Под небесами родины» (сборник рассказов), вышел в Уфе
1942 - «Одухотворенные люди» (сборник рассказов)
1943 - «Рассказы о Родине» (сборник рассказов)
1943 - «Броня» (сборник рассказов)
1945 - сборник рассказов «В сторону заката солнца», рассказ «Никита»
1946 - рассказ «Семья Иванова» («Возвращение»)
1947 - книги «Финист - Ясный Сокол», «Башкирские народные сказки»
1948 - пьеса «Ученик Лицея»
1950 - «Волшебное кольцо» (сборник русских народных сказок)
1951 - (незаверш. пьеса-мистерия)

Экранизации произведений, театральные постановки

Фро (1964),
фильм Резо Эсадзе по мотивам одноимённого рассказа.
Одинокий голос человека (1978)
фильм Александра Сокурова по мотивам произведений Андрея Платонова «Река Потудань», «Сокровенный человек», «Происхождение мастера».
Три брата / Tre fratelli (1981)
французско-итальянский фильм режиссера Франческо Рози (Francesco Rosi) по мотивам рассказа «Третий сын», действие рассказа перенесёно в Италию.
Любовники Марии/Maria’s Lovers (1984)
фильм Андрея Кончаловского по мотивам «Реки Потудань», место действия перенесено в США.
Начало неведомого века (1987)
Киноальманах, в состав которого входит короткометражка Ларисы Ефимовны Шепитько «Родина электричества», по одноименному рассказу
Корова (1990)
мультфильм Александра Петрова по одноимённому рассказу.
Опять надо жить (2001)
фильм Василия Панина по мотивам рассказов "В прекрасном и яростном мире", "На заре туманной юности" и "Сокровеннный человек"
Случайный взгляд (2005)
очень странный фильм в стилистике арт-хауса от Владимира Мирзоев. Утверждается что сценарий основан на повести «Котлован» Андрея Платонова
Отец (2007)
фильм Ивана Соловова по мотивам рассказа «Возвращение» .

Платонов Андрей Платонович (1899-1951) - настоящая фамилия Климентов, русский прозаик, драматург.

Андрей Платонов родился 28 августа 1899 года в городе Воронеже в семье железнодорожного слесаря, учился в церковноприходской школе, после — в городском училище. Семья Платоновых нуждалась в средствах, и мальчик рано начал работать. Он сменил много профессий: трудился слесарем, литейщиком, подсобным рабочим. В 1917 году Андрей стал фронтовым корреспондентом и принялся сотрудничать с газетами в качестве публициста, критика и поэта.

В 1921 году, после окончания партийной школы, Платонов создал свое первое произведение — брошюру «Электрификация», которая получила много положительных отзывов критиков. Однако со временем взгляды писателя изменились в сторону полного неприятия революционных преобразований. Его произведения «Город Градов» и «Усомнившийся Макар» вызвали резкое осуждение партии, а «Чевенгур» был запрещен к печати. Опубликованный в 1931 году роман «Впрок» осудил сам Сталин, после чего Платонова перестали издавать. Коллеги поддерживали его — Бродский в своем докладе на Нобелевском симпозиуме назвал Платонова одним из самых замечательных писателей уходящего века, а Солженицын отметил, что если бы ему пришлось пуститься в дальнее путешествие с единственной книгой, то этой книгой был бы платоновский «Котлован».

Находясь в опале, Андрей Платонович зарабатывал на жизнь обработкой русских и башкирских сказок. Лишенный возможности публиковаться, писатель не оставил творческого труда, но его мировоззрение снова совершило «переворот»: он разуверился в возможности переустройства социалистического государственного строя и стал создавать произведения о будущем преимущественно в ироническом ключе.

Умер Андрей Платонов в 1951 году в Москве от туберкулеза. Его произведения, ставшие классикой антиутопии, были переведены на многие языки и вошли в школьную программу. Подготовила их к публикации дочь писателя Мария.

В прозе Платонова мир предстает как противоречивая, часто трагическая целостность человеческого и природного бытия: повести «Епифанские шлюзы» (1927), «Город Градов» (1928), «Река Потудань» (1937). В романах «Чевенгур» (опубликован в 1972, в России — 1988), «Счастливая Москва» (не окончен, опубликован в 1991), повести «Котлован» (опубликована в 1969), «Ювенильное море» (опубликована в 1979; в России обе — в 1987), «Джан» (опубликована в 1964) — неприятие навязываемых форм социалистического переустройства жизни. Своеобразие стиля Платонова определяют «косноязычие», «шероховатость» языка, сопрягающиеся в ткани повествования с отвлеченными понятиями и метафорическими образами.

В докладе на Нобелевском симпозиуме в Шведской академии (1991) Бродский назвал Платонова (наряду с Прустом, Кафкой, Музилем, Фолкнером и Беккетом) одним из самых замечательных писателей уходящего века. Подобную оценку они, по его мнению, заслужили несколькими общими чертами: они были "одиночками, своеобычными, часто до эксцентричности"; их творчество считалось "трудным" (ввиду чего реакция на него колебалась между "открытой враждебностью" и "полным безразличием"); "трудность" эта проистекала из описания ими "совершенно другого свойства жизни" (в сравнении с тем, чем характеризовалась литература века предыдущего), а именно "неуверенности", ибо их искусство начиналось там, где умирали логика, сюжеты и система композиции прошлого; у них в итоге стиль преобладал над сюжетом, язык же — над повествованием, что позволяет назвать их также "величайшими поэтами столетия". Эти мысли совпадали с тем, о чем Бродский писал в предисловии к ардисовскому изданию "Котлована": внеличный, фольклорный и мифологичный язык Платонова, "первого серьезного сюрреалиста", был не эскапистским, а детищем самой эпохи, свидетельствующим одновременно о нации, ставшей жертвой этого языка.

Солженицын выразил свое восхищение Платоновым гораздо проще, но не менее убедительно: если бы ему пришлось отправиться в дальнее путешествие с одной-единственной книгой, то этой книгой был бы "Котлован".