Несколько лет назад читательский мир бурно обсуждал новинку – альтернативный учебник по литературе для старшеклассников. В нём современные российские писатели высказывали свои взгляды на творчество товарищей по перу дней минувших. Когда буря эмоций улеглась, появилась критика. Многие статьи учебника называли спорными и субъективными, пока не встал вопрос о том, а нужна ли вообще вся эта «альтернатива» школьникам, которых впереди ждёт совсем не альтернативный ЕГЭ? Протоиерей Андрей Ткачёв, известный проповедник и публицист, своё мнение в качестве методического материала не предлагает. Его сборник статей о писателях и поэтах с философским названием «Беглец от мира» – не литературоведческий анализ, а попытка осмыслить известные тексты с христианской точки зрения.

Попытка, надо признать, получилась весьма дерзновенной. Книга вышла куда альтернативнее упомянутого учебника! Но в хорошем смысле: ведь, согласитесь, где еще можно услышать версию о том, что Оскар Уайльд, этот далёкий от христианских идеалов эпикуреец в литературе и по жизни, писал «Портрет Дориана Грея», вдохновившись словами Апостола Павла о человеке внешнем и человеке внутреннем?! Герой Уайльда ради сиюминутных удовольствий и страстей принёс в жертву красоту своего внутреннего человека – душу, которая должна, согласно апостолу, обновляться, в то время как внешний человек – плоть – тлеет. У Дориана Грея с портретом вышло ровно наоборот. Внешне оставаясь молодым и прекрасным, он получал морщины, язвы и рубцы на совести. Висящий в чулане портрет, старевший за Грея, был лишь зеркалом его погибающей души.

Отец Андрей Ткачёв великолепно владеет материалом – видно, что художественные тексты, о которых он пишет в своей книге «Беглец от мира», как и биографии писателей, поэтов и мыслителей, о которых рассуждает, он знает до мелочей. И, кстати, не только тексты. Есть в книге статья, посвящённая знаменитому фильму Тарковского «Андрей Рублёв». Среди литературных размышлений автор поместил её неспроста. Называя картину «оправданием всего кинематографа», он сравнивает эффект от её просмотра с ощущением от чтения хорошей книги, и вместе с читателем внимательно всматривается в образы, созданные великим режиссёром.

Автор пишет и о Лермонтове, и считает, что чем сильнее был преследуем поэт своим неотвязным демоном, тем больше взывал в стихах к Богу. Даже в тексте известной советской песни «Я люблю тебя, Жизнь» отец Андрей пытается разглядеть… молитву! Да, такими, какими увидел известных писателей и их произведения протоиерей Андрей Ткачёв в своей книге «Беглец от мира», мы их, пожалуй, себе не представляли. А это – хороший повод перечитать классику!

УДК 821.09
ББК 83.3 Т Рекомендовано к публикации Издательским советом Русской Православной Церкви
И С Р Протоиерей Андрей Ткачев
Т 48 Беглец от мира. - е изд.
- М. :
Изд-во Сретен­
ского монастыря, 2015. - 304 сил Автор бесстрашен в подходе к избираемым темам, порой, казалось бы, табуированным. О. Андрей никого не запрещает, но - учит осмыслить, понять, без лживой правильности, без фарисейской оглядки на авторитеты. Прочитав его очерки о мыслителях, писателях, художниках, поэтах хочется перечитать помянутых им, а после снова вчитаться в его прекрасные тексты. Которые волнуют. Которые учат Которые приближают к Творцу.
УДК 821.09
ББК 83.3
© Сретенский монастырь, 2015
ISBN 978-5-7533-0986-0
© Ткачев А, протоиерей, 2015

СОКРОВИЩА СТАРОЙ ЕВРОПЫ
В
Ы СЛЫШАЛИ, что Данте был в аду?
И жив остался...
Не могу поверить А Фауст душу дьяволу продал Какой кошмар!
Зато мсье Онегин
Не торговал душой,
Чертей не полошил,
Но лишь сумел не угадать свой жребий,
И вот итог трагедия страшней,
Чем выдумки и Гёте, и тосканца...
Данте, Гёте и Сервантес медленно, ноне bbуклонно превращаются в динозавров. Приходит время, когда мир египетских мумий становится понятней и милее любознательному европейцу, чем мир собственных великих

предков. Среди голосов, взывающих к нам из прошлых столетий, какие еще способен расслышать читатель XXI века?
Великие предки, обчитавшиеся рыцарскими романами, могли быть смешны. Они могли безумствовать, заключая договоры с темной силой. Они могли слишком много брать на себя, помещая в ад современников, приписывая себе общение с небожите­
лями...
Но они жили в мире, в котором слова Бог, покаяние, благодать были наполнены конкретным смыслом. Христианский мир держал их в своих объятиях, и даже если они не обнимали его в ответа вырывались из объятий, то и тогда оставались детьми этого мира - сложного, хитросплетенного основанного на Евангелии , хотя грешить не
переставшего.
Но ныне, ныне. Сняв с шеи крести разучившись понимать катехизис, человек неизбежно выпадает из смыслового поля той культуры, которая должна быть ему родной и по сути, и по имени. Поэтому содержимое египетских пирамид будет человеку без нательного креста и катехизиса интересней и про

Сокровища старой Европы
рочества майя покажутся ему достойными
вероятия.
Н е нужно уже спускаться в ад, земную жизнь пройдя до половины. Напротив, рискуя не дотянуть до благословенных тридцати пяти, европеец может много лет прожить например, в наркотическом аду, созерцая стенающие тени современников. Если Бог ненужен и нет молитвы, если в храме тыне более чем турист, то ад поспешно вступает в свои права и дает знать о себе не запахом серы, но тоской и чувством бессмыслицы. Так
Данте в опаленном плаще становится и ненужен, и непонятен со всей своей эрудицией страстными обличениями и философскими
обобщениями.
Та же ситуация, если не хуже, с Гёте и его
Фаустом. Заложить душу Это уже не проблема. И целью заклада может стать уже не постижение сути бытия, а банальное желание заработать денег ради выплаты кредита.
Закрываю глаза и вижу объявление в газете Продается душа. Хорошая, симпатичная Цена выгодная. Владелец души, в силу атеистического воспитания, имеет некоторые сомнения в ее (души) существовании. Однако

на твердость сделки это не влияет. И номера контактных телефонов.
Я даже могу представить, как инфернальный покупатель, одетый в черное, похожий на Де Ниро из Сердца Ангела, приходит по указанному адресу и встречается с продавцом Продавец - не высохший над книгами магистр юриспруденции и богословия, но молодой мужичок, работающий в баре, таки не вышедший из детства, слушающий рок и бродящий среди хаоса своей квартиры в трусах и с бутылкой пива. Кто там - спрашивает они слышит в ответ Я по объявлению. Покупатель входит в дом , с трудом находит место, чтобы сесть, и разговор начинается. Они перебрасываются парой дежурных фраз, которые не стоит выдумывать по причине их
малоценности. А в конце посетитель произносит слова, никак невозможные у Гёте, но совершенно возможные у нас и оттого приобретающие характер приговора.
Гость говорит Глупец (Да-да, таки говорит, пока без злого хохота и не обнажая клыков) Глупец, тебе нечего продавать. Твоя несчастная душонка давно ничего не стоит. Она итак уже моя. Ты продавал ее всю жизнь до

Сокровища старой Европы
этого момента. Ты продавал ее по частям, хотя душа и не делится, чего тебе, впрочем, не понять. Я давно владею тобой, твоими мыслями желаниями я верчу тобой, как связкой ключей на пальце. Разве ты написал бы это безумное объявление, если б я не имел доступа к твоим примитивным мыслям, внутри которых даже мне скучно?»
Не хочу развивать этот воображаемый диалог. Я дарю эту идею кинематографистами лишь подчеркиваю вывод сюжет Гёте, погруженный в современность, сильно меняется. Меняется из-за качественной перемены произошедшей в человеке. Не в лучшую сторону эти перемены, ой не в лучшую.
А Дон Кихот, где он Где в нашем мире сей антипод Гамлета, как звал его Тургенев? Где эта поэтическая душа, желающая надеть доспехи и сесть на коня не ради захвата нефтяных скважин и торжества демократии а ради утирания невинных слез и усмирения злодеев Где этот чудак-идеалист, смешной и трогательный, но великий посреди самой своей наивности Яне вижу его. Он убит стрелами позитивной философии. Он расчленен газетными насмешками. Он закопан

в землю лопатой практического смысла, и на его могиле нет креста. В нее вбит осиновый кол мелкой выгоды и материализма. Плачь
Санчо. Такого хозяина у тебя уже никогда не будет, и если даже ты станешь губернатором небольшого острова, тоска съест тебя. Твой единственный выход - на могиле рыцаря надеть его доспехи и, пришпорив иного Роси­
нанта, отправиться туда, где есть беда и где ждут храброго заступника

ДАНТЕ СЕГОДНЯ
Е
С ЛИ бы Д анте жил сегодня, написал бы он Божественную комедию Хороший вопрос. Думаю, вряд ли. Просто эта книга рисковала бы остаться без читателя пишется вовсе не то, что ты хочешь или можешь написать , а то, что могут прочесть и понять.
Читатель всегда успешно обойдется без писателя. Не будет этого - будет другой. Что-
­
нибудь прочитаем. Зато писатель без читателя не обойдется. И дело не в том, что писатель заранее ставит себя на суд обывателя знакомого с радостью печатного слова. Дело в том, что писатель не столько творит, сколько ловит порхающие в воздухе идеи. Он ловит их, словно бабочек, и помещает на писчую

бумагу, как в специальный альбом. Что порхает, то со временем и замрет распластавши крылья. А что не порхает, того не поймаешь * Понюхайте ветер. Откуда он веет и что с собой приносит Купите прибор, проверяющий воздух на наличие высоких идей, если вызнаете, где этот прибор продается. Чувствуете В воздухе не машут цветастыми крыльями грандиозные идеи. И мир не целостен В сознании современника он фрагментарен раздроблен. Он скорее конструктор «Lego», нежели средневековый собор. И значит, современный опус, родись он, не охватит собою небесное, земное и преисподнее, а только срисует один из поворотов одного из коридоров то ли Ада, то ли Чистилища.
Что бы, следовательно, делал Данте? Во первых, сменил бы дресс-код. Как проигравший боксер - перчатки, он повесил бы на гвоздь свой лавровый венок, а пахнущую серой тогу сменил бы на мятую футболку с надписью «Don’t worry». Ничего красного и вызывающего. Только серые тона. Также ив творчестве

Его Новая жизнь была бы наивна. Его Комедия раздражала бы уже одним названием, поскольку в ней безуспешно искали бы поводов для смеха, а смеяться там, как известно не над чем. Пришлось бы объяснять - почему Комедия и почему Божественная. Чем бы он зарабатывал на жизнь Аналитическими статьями и политическими памфлетами вили Соборы строят не спеша и начинают в них молиться задолго до окончания работ Роман пишут неспешно и читают также неспешно. Выход романа в свет похож на окончание строительства собора, и после его прочтения жизнь не может не поменяться. Если же выходят сотни романов, но жизнь не меняется, да и сами книги проглатываются как гамбургеры, плохо запоминаясь, то стоит подумать над поиском нового имени для старого жанра. Все великое делается долго чтобы стоять по возможности вечно. Все ничтожное выходит из моды через неделю после массовой распродажи. Так чтобы делал Данте?

Что делал Что делал Раздавал бы автографы * Вороны могут играть в орлов и репетировать перед зеркалом орлиные повадки. А вот орлы вряд ли уживутся с воронами. Вместо того чтобы усесться на падаль, они усядутся скорее за липкий столик в винном подвале Там, в подвале, со временем из них изготовят распластавшее крылья чучело и у входа повесят табличку здесь с такого-то по такой то год частенько бывал. Орлиный профиль появится и на бутылочных этикетках * Последней надеждой для Данте была бы Церковь. Высокие души, чувствуя шаткость почвы под ногами, часто бегут в храм , в эти по определению зернохранилища вселенского добрав эти запасники всего святого. Когда Данте творил La Divina Commedia, он слушал проповедников, читал трактаты, смешивался с говорливой толпой. И сама эпоха клокотала. Астрономы смотрели в небо, богословы женили Библию на Аристотеле, политики наводили страхи сами жили в страхе И Церковь, то грозная, как полки со знаменами, то кроткая, как голуби при потоках, одушевляла все вокруг. Без нее нельзя было бы писать такие книги, сам сюжет которых вписан в литургический круг, связан с Пасхалией * Он обязательно заходил бы в храмы города, из которого когда-то был изгнан. Шутка ли Санта-Мария-дель-Фьоре уже достроен и вокруг него разноязыкая туристическая толчея. Многих церквей при нем не было. Например, Сан-Марко. Зато Сан-Лоренцо стоит, с пристройками, с изменениями, но стоит Его нетрудно узнать тому, кто любит здесь каждый камень. Этот храм прости массивен, как святая вера далеких времени чем меньше на нем украшений оставил архитектор, тем сильнее, неколебимей была его вера И Санта-Кроче тоже стоит, правда, не упираясь в землю, как силача красуясь. Здесь есть его, Данте, пустая могила. Само тело в Равен­
не, в земле изгнания, чает воскресения мертвых и жизни будущего века. В тяжбе флорентийцев с равеннцами за мертвое тело поэта

написать, да и та, что написана, мало кому понятна. Человек обмельчал. Как доспехи могучего воина на тощих костях дистрофика висят остатки былой культуры на ссохшемся человечке и давят его к земле.
Значит, иди, саго. Иди, дорогой, обратно в винный подвали пиши заметку о суде над
Берлускони. Только не помещай его сразу в Ад. Это может иметь непредвиденные последствия для громкого процесса. Иди. Vai. Там уже ждет тебя советник Гёте. Прикладываясь к бокалу Pilsener, он пишет в «Die Welt» статью о перспективах Евросоюза

СЕ, СТОЮ У ДВЕРИ И СТУЧУ..»
В
1854 ГОДУ английский художник Уильям Холман Хант представил на суд публики картину Светоч мира. Вы наверняка знакомы с ее сюжетом по многочисленным подражательным вариациям, год от году имеющим тенденцию становиться все сла­
щавее и слащавее. Лубочные подражания, как правило, называются Се, стою у двери и стучу (Откр 3 , 20). Собственно, на эту тему и написана картина, хотя названа иначе. На ней Христос ночью стучится в некие двери. Он - путник. Ему негде главу приклонить», как и во дни земной жизни. На главе у Него венец из терния, на ногах - сандалии, в руках - светильник. Ночь означает тот мысленный мрак, в котором мы живем привычно. Это

тьма века сего. Двери, в которые стучит Спаситель, давно не открывались. Очень давно. Свидетельство тому - густой бурьян, растущий у порога.
Зрители в год представления картины публике восприняли полотно враждебно и смысл его при этом не поняли. Им - протестантам или агностикам - почудились в картине навязчивые отзвуки католицизма. И нужно было как это часто бывает, кому-то зрячему и внимательному рассказать о смысле полотна расшифровать его, прочесть как книгу. Таким умным толмачом оказался критики поэт Джон Рёскин. Он объяснил, что полотно аллегорично что Христос до сих пор удостоен такого же внимания, как и нищие, стучащиеся в двери, и что самое главное на картине - дом - это наше сердце, а двери ведут в ту глубину, где живет наше сокровенное я В эти-то двери - в двери сердца - и стучится Христос Он не вламывается в них на правах Хозяина мира, не кричит А ну, открывай И стучит Он не кулаком, а фалангами пальцев, осторожно. Напомним, что кругом ночь. И мы не спешим открывать. И на главе Христа - венец из терния

Отвлечемся теперь на минуту , чтобы сказать несколько слово многочисленных подражаниях и вариациях на тему. О тех самых которые вы, несомненно, видели. Они отличаются от оригинала тем, что, во-первых, убирают ночь. На них Христос стучит в двери дома (догадайтесь-ка, что это - сердце днем. За Его спиной виден восточный пейзаж или облачное небо. Картинка радует глаз По причине ненужности светильника в руке у Спасителя появляется посох Доброго Пастыря. С головы исчезает терновый венец (!). Двери, в которые Господь стучит, лишены уже тех красноречивых зарослей бурьяна а значит, их открывают регулярно. Молочник или почтальон, видимо, стучат в них каждый день. И вообще домики имеют тенденцию становиться чистенькими и ухоженными - этакими буржуазными из канона американской мечты. На некоторых изображениях Христос просто улыбается, словно пришел к другу, который Его ждет, или даже Он хочет подшутить над хозяевами постучит - и спрячется за угол. Как это часто бывает в подделках и стилизациях, трагическое и глубокое смысловое наполнение незаметно уступает

место сентиментальному наигрышу, по сути - издевке над первоначальной темой. Но издевка проглатывается и подмена не замечается.
Теперь к смыслу. Если Христос стучит в двери нашего дома, тоне открываем мы Ему по двум причинам либо мы просто не слышим стука, либо слышим и сознательно не открываем. Второй вариант рассматривать не будем. Он вне нашей компетенции, а значит, пусть существует до Страшного Суда. Что же до первого варианта, то у глухоты есть много объяснений. Например, хозяин пьян Его пушкой не разбудишь, не то что осторожным стуком нежданного Гостя. Или - внутри дома громко работает телевизор. Не беда, что двери заросли бурьяном, то есть давно не открывались. Кабель протянули через окно и теперь футбольный чемпионат или социальное шоу гремят с экрана на всю катушку, делая хозяина глухим к остальным звукам Ведь правда же, есть у каждого из нас такие звуки, слыша которые мы глохнем для всего остального. Это очень возможный и реалистичный вариант - если не для 1854 года (года написания картины, то для наших х Еще вариант хозяин просто умер. Нет его

Вернее, он есть, но он уже не откроет. Может быть такое Может. Наше внутреннее я подлинный хозяин таинственной хижины может находиться в глубокой летаргии или в объятиях настоящей смерти. Кстати, прислушайтесь сейчас не стучит ли кто в двери вашего дома Если выскажете, что у вас звонок на дверях есть ион работает, а значит к вам звонят, а не стучат, то это лишь обличит вашу непонятливость. В двери сердца никто к вам не стучит Прямо сейчас Прислушай­
тесь.
Ну и последнее на сегодня. На дверях в которые стучится Христос, нет наружной ручки. Это заметили все при первом осмотре картины и поставили художнику на вид. Но оказалось, что отсутствие дверной ручки - не ошибка, а сознательный ход. У сердечных дверей нет наружной ручки и наружного замка. Ручка есть только внутри, и только изнутри дверь может быть открыта. Когда
К.С.Льюис говорил, что ад заперт изнутри он, вероятно, отталкивался от мысли, заложенной в картину Ханта. Если человек заперт в аду, то он заперт там добровольно, как самоубийца в горящем доме, как старый алко­

голик-холостяк в бедламе пустых бутылок паутины и сигаретных окурков. И выход наружу, на стук, на голос Христа возможен только как внутренний волевой акт, как ответ на Божий призыв.
Картины - это книги. Их читать надо Не только в случае полотен на евангельский сюжет или христианских аллегорий. В любом случае. Пейзаж ведь тоже текст. И портрет - текст. И умение читать не ограничивается умением разбирать слова в газете. Читать нужно учиться всю жизнь. О чем это говорит О том, что работы у нас много, и жизнь наша должна быть творческой, и неосвоенные поля для деятельности давно заждались тружеников. Если вы согласны, то, может быть мы расслышали стук

БЕГЛЕЦ ОТ МИРА
С
и л а
и
с лаб ость bbГbbр иго р и я Сковороды bbУbb ЭТОГО человека была смешная фамилия и странная жизнь. Действительно ли мир гнался за ним так, как ему казалось, или иные причины заставляли его всю жизнь быть в движении - Бог знает. Прожив долгую даже по нашим, а тем более по меркам XVIII столетия жизнь, любитель Библии и сын Саввы Григорий по прозвищу Сковорода ярко осветил небосклон южнорусского неба. Свет этот был виден далеко и многих заставил с удивлением посмотреть вверх А удивление, как известно, - мать филосо­

Как говорит протоиерей Андрей Ткачев, человека воспитывают не только эпоха и родители, но и книги, которые он читает. Цитируя Иосифа Бродского, священник выделяет его слова: «Человек ― это продукт чтения». Но что читают современные дети и взрослые. Что знают они о литературе вообще? По словам отца Андрея, «нам не понять свою историю и не разобраться в ней, если мы не разберемся в своей литературе: в религиозных корнях ее, в ораторских успехах революцио-неров, в гражданском пафосе лучших писателей и прочем». В большой степени литературе посвящена и новая книга протоиерея Андрея Ткачева. Она называется «Беглец от мира». Книга вышла в свет в Издательстве Сретенского монастыря. В одном из своих интервью протоиерей Андрей Ткачев сказал, что книга «Беглец от мира» «посвящена рефлексии на прочитанное». К этому стоит добавить ― не только на прочитанное, но и услышанное, и увиденное. Потому как автор размышляет не только о книгах и писателях, но и о картинах, о музыке, обо всем, что делает нас культурными людьми. Вот, например, он говорит о «Божественной комедии» Данте и размышляет над вопросом: «Если бы Данте жил сегодня, смог бы он написать свое гениальное произведение?» Далее ― останавливает свой взор на картине Уильяма Ханта «Светоч мира» и, по его собственным словам, вчитывается в нее. А после от художественного искусства о. Андрей переходит к философии и уделяет свое внимание творчеству Григория Сковороды. Собственно его, этого философа, автор и называет «Беглецом от мира». Говоря о поэзии, отец Андрей вспоминает Пушкина и отмечает: «Его нельзя не читать. С ним нужно познакомиться. А то у нас одни с Библией знакомы только по мультику “Суперкнига”, а другие ― с Пушкиным только по школьной хресто-матии. На этом фундаменте и рассуждения с осуждениями строят. Научиться читать Пушкина (равно как Ахматову, Мандельштама или Пастернака) тяжело. «Поэтическая неграмотность ни в коем случае не совпадает ни с грамотностью обычной, то есть с умением читать буквы, ни даже с литератур-ной начитанностью». Это это слова Мандельштама. Он же говорил: «Поэтическая неграмот-ность чудовищна. Сказанное сугубо относится к полуобразованной интеллигентской массе, зара-женной снобизмом, потерявшей коренное чувство языка, в сущности, уже безъязычной, аморфной в отношении языка». Несколько глав книги отец Андрей посвящает творчеству Гоголя.

«Пророк, не устроенный в быту», «великий человек, не умеющий обустроить свою част-ную жизнь» — таким, по словам автора, был в глазах обывателей Николай Васильевич Гоголь, человек, перед которым хочется снять шляпу и поклониться. Гоголь не мог похвалиться внутренним комфортом, семейным счастьем, личной свя-тостью. Он был безбытен, неприкаян; род-ная рука не поправляла ему подушку в дни болезни. Но все же он мог сказать нечто касающееся человека вообще. Из «господина сочинителя» он перешел в разряд пророков, а это и опасно, и малоприятно одновременно. По мнению Освальда Шпенглера, на смену цивилизации Фауста должна прийти цивилизация Достоевского. Но Достоевский сам признался, что он, как и многие другие, вы-рос, вышел из гоголевской «Шинели». Значит, ― заключает отец Андрей, ― будущая православная цивилизация, востребованная ныне как никогда, цивилизация, чей призрак маячит на мысленном горизон-те, вырастает в том числе и из Гоголя. Ведь он — «христианнейший писатель». Этим высо-ким именем можно назвать многих, к примеру Диккенса. Диккенс много и проникновенно, с огромной степенью внутренней достовер-ности пишет о кротости, молитве, о силе доб-ра и внутренней слабости зла. Но он ничего не пишет о литургии. А Гоголь — пишет. Пер-вый из всей писательской братии Николай Ва-сильевич включает в поле своего внимания литургическую жизнь Церкви. Его интере-суют Таинства! Не отдельно мораль, не от-дельно текст Нового Завета. Но Таинства как средоточие новозаветной жизни. «Если лю-ди не поедают друг друга еще, то тайная при-чина этому — ежедневное служение Боже-ственной литургии», — пишет Гоголь в своих «Размышлениях...» о Божественной службе. Чтобы сказать эти слова, мало быть талантливым. Нужно быть прозорливым или сверх-чувствительным». Именно таким и был Гоголь. Продолжая разговор о классической литературе, автор размышляет о творчестве Лермонтова и Чаадаева, Достоевского и Толстого, Честертона и Льюиса и других. А потом переходит к такому жанру как фантастика. Из писателей-фантастов о. Андрей выделяет Рэя Бредбери, который пишет для совре-менного человека о вечных и прописных истинах, для человека, который уже живет в фантастическом мире, далеко превосхо-дящем фантазию Жюля Верна. Особенно автору нравится «роман «451° по Фаренгейту». Он изображает мир на пороге ядерной катастрофы, мир, в котором люди перестали общаться и совсем перестали читать. Сначала не было времени (суета, знаете ли), потом книгу заменил телевизор, потом он разросся во всю стену, и так далее ― до тех пор, пока телевизор не занял все четыре стены, а книги не стали сжигать за ненадобностью. Те, кто осмеливался хранить дома какую-то книжечку, могли заплатить за это свободой или жизнью». «И вот роман развивается вокруг одного пожарного, который утаил одну из запрещенных находок, прочел ее и почувствовал конфликт с привычным до сих пор миром. Человек очень быстро попал в роль опасного для общества преступника. Став изгоем, он находит таких же, как сам, с той лишь разни-цей, что новые знакомые являются храните-лями нематериальных сокровищ. Каждый из них помнит наизусть какую-нибудь жемчужину мировой культуры: один помнит половину «Евгения Онегина», другой — «Песнь Песней», третий — «Шахнаме» и т. д. — посла-ния апостола Павла, «Исповедь» блаженного Августина... Эта картина, по словам отца Андрея, ― по сути, изображение того, как мир с улыбкой выгоняет вон всех с собою не согласных. Так христиане древности были в глазах мира опасными злодеями и собира-лись на молитву по ночам в пустых местах. Так христиане будущего укроются на малое время от цивилизации антихриста, унося с собой в памяти сохраненные псалмы и молитвы». Из всего вышесказанного можно сделать вывод, который в принципе давно известен всем и каждому: очень важно, что человек читает, как и в каком количестве. «Те девять минут, которые, согласно статистике, отдает книге в день средний россиянин, должны испугать нас своей ничтожностью». По словам автора, «книге хорошо бы отдавать столько времени, сколько отдается сидению за обеденным столом и ничуть не меньше, чем жертвуется телевизору». «Человеку крайне важно научиться работать с текстами и информацией, ― говорит отец Андрей, ― чтобы не захламлять сознание, чтобы избегать ло-вушек, чтобы не повторять чужих ошибок. В информационном же обществе (а именно в нем мы и живем) сей навык просто-напросто приравнивается к необходимой технике безопасности». В этой книге собрано более 30 очерков протоиерея Андрея Ткачева, читая которые мы видим: как бесстрашен автор в подходе к избираемым темам, порой, казалось бы, табуированным. Отец Андрей ничего не запрещает, но учит осмыслить, понять, без лживой правильности, без фарисейской оглядки на авторитеты. Прочитав его очерки о мыслителях, писателях, художниках, поэтах, хочется перечитать упомянутых им, а после снова вчитаться в его прекрасные тексты. Которые волнуют, учат. Которые приближают к Творцу.

Как говорит протоиерей Андрей Ткачев, человека воспитывают не только эпоха и родители, но и книги, которые он читает. Цитируя Иосифа Бродского, священник выделяет его слова: «Человек – это продукт чтения». Но что читают современные дети и взрослые. Что знают они о литературе вообще? По словам отца Андрея, «нам не понять свою историю и не разобраться в ней, если мы не разберемся в своей литературе: в религиозных корнях ее, в ораторских успехах революционеров, в гражданском пафосе лучших писателей и прочем». В большой степени литературе посвящена и новая книга протоиерея Андрея Ткачева.

В одном из интервью протоиерей Андрей Ткачев сказал, что книга «Беглец от мира» «посвящена рефлексии на прочитанное». К этому стоит добавить – не только на прочитанное, но и услышанное, и увиденное. Потому как автор размышляет не только о книгах и писателях, но и о картинах, о музыке, обо всем, что делает нас культурными людьми.

Вот, например, он говорит о «Божественной комедии» Данте и размышляет над вопросом: «Если бы Данте жил сегодня, смог бы он написать свое гениальное произведение?». Далее останавливает свой взор на картине Уильяма Ханта «Светоч мира» и, по его собственным словам, вчитывается в нее. А после от художественного искусства о. Андрей переходит к философии и уделяет внимание творчеству Григория Сковороды. Собственно его, этого философа, автор и называет «Беглецом от мира».

Говоря о поэзии, отец Андрей вспоминает А.С. Пушкина и отмечает: «Его нельзя не читать. С ним нужно познакомиться. А то у нас одни с Библией знакомы только по мультику «Суперкнига», а другие – с Пушкиным только по школьной хрестоматии. На этом фундаменте и рассуждения с осуждениями строят. Научиться читать Пушкина (равно как Ахматову, Мандельштама или Пастернака) тяжело. «Поэтическая неграмотность ни в коем случае не совпадает ни с грамотностью обычной, то есть с умением читать буквы, ни даже с литературной начитанностью». Это слова Мандельштама.

Несколько глав книги отец Андрей посвящает творчеству Гоголя. «Пророк, не устроенный в быту», «великий человек, не умеющий обустроить свою частную жизнь» – таким, по словам автора, был в глазах обывателей Николай Васильевич Гоголь, человек, перед которым хочется снять шляпу. Гоголь не мог похвалиться комфортом, семейным счастьем, личной святостью. Но все же он мог сказать нечто, касающееся человека вообще. Из «господина сочинителя» он перешел в разряд пророков, а это и опасно, и малоприятно одновременно. По мнению Освальда Шпенглера, на смену цивилизации Фауста должна прийти цивилизация Достоевского. Но Достоевский сам признался, что он, как и многие другие, вырос, вышел из гоголевской «Шинели».

Значит, заключает отец Андрей, будущая православная цивилизация, востребованная ныне как никогда, цивилизация, чей призрак маячит на мысленном горизонте, вырастает в том числе и из Гоголя. Ведь он – «христианнейший писатель». Этим высоким именем можно назвать многих, к примеру Диккенса. Диккенс много и проникновенно, с огромной степенью внутренней достоверности пишет о кротости, молитве, о силе добра и внутренней слабости зла. Но он ничего не пишет о Литургии. А Гоголь – пишет. Первый из всей писательской братии Николай Васильевич включает в поле своего внимания литургическую жизнь Церкви. Его интересуют таинства! Не отдельно мораль, не отдельно текст Нового Завета, но таинства, как средоточие новозаветной жизни. «Если люди не поедают друг друга еще, то тайная причина этому – ежедневное служение Божественной литургии», – пишет Гоголь в своих «Размышлениях...» о Божественной службе. Чтобы сказать эти слова, мало быть талантливым. Нужно быть прозорливым или сверхчувствительным». Именно таким и был Гоголь.

Автор размышляет о творчестве М. Лермонтова и П. Чаадаева, Ф. Достоевского и Л. Толстого, Г.К. Честертона и К.С. Льюиса и других. А потом переходит к такому жанру, как фантастика. Из писателей-фантастов о. Андрей выделяет Рея Бредбери, который пишет для современного человека о вечных и прописных истинах, для человека, который живет в фантастическом мире, уже далеко превосходящем фантазию Жюля Верна.

Из всего вышесказанного можно сделать вывод, который давно известен всем и каждому: очень важно, что человек читает, как и в каком количестве. «Те девять минут, которые, согласно статистике, отдает книге в день средний россиянин, должны испугать нас своей ничтожностью». По словам автора, «книге хорошо бы отдавать столько времени, сколько отдается сидению за обеденным столом и ничуть не меньше, чем жертвуется телевизору». «Человеку крайне важно научиться работать с текстами и информацией, – говорит отец Андрей, – чтобы не захламлять сознание, чтобы избегать ловушек, чтобы не повторять чужих ошибок. В информационном же обществе (а именно в нем мы и живем) сей навык просто-напросто приравнивается к необходимой технике безопасности».

В книге собрано более 30 очерков протоиерея Андрея Ткачева, который ничего не запрещает, но учит мыслить без фарисейской оглядки на авторитеты.