Все мы разные. Отрицать это глупо — факт налицо. А раз так, то и к одним и тем же явлениям мы, в силу нашей разности, относимся неодинаково. Кого-то событие шокирует, а кто-то над ним посмеется. То, что одному кажется интересным, другого введет в скуку. Таких примеров много. И редко, весьма и весьма редко находится событие, на которое все реагируют одинаково.
Что ж, сегодня имею честь представить вам как раз такое событие. Передо мной на столе даже не книга — рассказ, коротенький по любым меркам. «Красный смех» за авторством Леонида Николаевича Андреева. 30 с небольшим страниц — это то, что не позволяет оформить его в самостоятельное печатное издание и делает частью некоего сборника рассказов. Но не стоит судить о книге по объему, что я на этом произведении и проиллюстрирую.
Но начну с автора. Наверное, не сильно ошибусь, если предположу, что широкому кругу он неизвестен. А напрасно — ведь более чем положительные отзывы о нем оставляли такие титаны, как Максим Горький, Рерих, Репин, Блок, Чехов. Родился в Орле в 1871 году, учился в орловской классической гимназии, где совершил в возрасте 17 лет прямо-таки безрассудный поступок — лёг между рельсов перед приближающимся паровозом, лишь по счастливой случайности не навредив ни паровозу, ни себе. Окончив гимназию, поступил на юридический факультет Петербургского университета, где начал злоупотреблять алкоголем. В эти годы Андреев пробовал писать первые рассказы, однако из редакции их вернули со смехом. Отчисленный за неуплату, поступил на юридический факультет Московского университета. В 1894 году, после любовной неудачи, пытался покончить жизнь самоубийством, выстрелив в сердце, по счастью тоже неудачно. Впрочем, в придачу к покаянию за этот поступок Андреев «заработал» порок сердца. А дела шли все хуже, автор перебивался случайными заработками, преподаванием и рисованием портретов на заказ (наш человек!).
В 1902 году, уже являясь практикующим адвокатом, начинает свою журналистскую деятельность. Молодого автора заметил Максим Горький. Карьера пошла в гору, чего не скажешь о личной жизни. Юная супруга (к слову, внучатая племянница Тараса Шевченко) умерла от послеродовой горячки, из-за своих революционных взглядов автору пришлось провести некоторое время в тюрьме (а выпустили его под залог, внесенный Саввой Морозовым). Далее — эмиграция, отход от революционных идей и, как следствие, ссора с Максимом Горьким. Первою мировую войну, как ни странно, Андреев встречает с не свойственным ему энтузиазмом и воодушевлением, как и Февральскую революцию. А вот Октябрьскую не принимает, почему остается в эмиграции в отделившейся Финляндии. Увы — дали знать о себе последствия прошлого, и в 1919 году автор умирает от порока сердца.
Андреев более чем вписывается в образ человека творчества, сложного и многогранного, раздираемого противоречиями. Человека талантливого, но не могущего своим талантом обеспечить себе хорошую жизнь. Хотя правы те, кто считают, что художник должен быть голодным, от этого его творчество становится более пронзительным, волнующим, правдоподобным и задевающим за живое.
И кульминацией всего этого и стал его рассказ «Красный смех». Написанный в 1904 году, он стал реакцией писателя на события русско-японской войны. Войны, поразившей автора так сильно своей жестокостью и бессмыслием. Конечно, сейчас почти что каждый третий, более-менее знакомый с историей данного конфликта, с легкостью сможет рассказать, почему война была неизбежна, какие глобальные цели преследовали державы — участницы и так далее. В общем, четкая и логичная картина, объясняющая, как, почему, зачем. Мир цифр, аналитики, расчета, правда сухого и обезличенного. Но если взглянуть на эти события глазами простого человека, насильно отправленного почти за десять тысяч километров от родного дома сражаться и умирать за непонятные ему цели… Ведь недаром же русско-японскую войну в российском обществе не принимали, считали ее непонятной, ненужной, бессмысленной. Многие даже и не знали, где и находится какая-то там Япония или как там ее.
«Красный смех» — рассказ о событиях некой абстрактной войны и ее повседневных ужасах, неотвратимо ввергающих окружающий мир в хаос и безумие. Само повествование выстроено как обрывки неких дневников, разделенных на две части. Первая часть — рукописи безымянного офицера артиллерии, непосредственного участника войны. Начинаются они непосредственно на полях сражений и описывают будни солдат и офицеров. Под конец первой части наш герой, получив ранение, возвращается домой, и последние главы — короткое описание его попыток вернуться в русло мирной жизни. Вторая часть — записки младшего брата офицера-артиллериста, дождавшегося возвращения своего родственника домой. Начинаются они со смерти рассказчика первой части. Описывая то, что происходит в его городе, младший брат ощущает те перемены, что вносит в быт всех людей война.
Это — вкратце. Вроде бы все банально. Но это не так. Потому что автор делает акцент не на документальной или приключенческой сторонах войны, а на психологической. Иными словами, он не описывает, подобно Толстому, подробную картину дислокации войск, не дает нам историю начала войны, ее причин и хода боевых действий. Зато он дает нам взгляд на войну глазами человека, абсолютно не понимающего смысла происходящего. К тому же явно не готового ко всем тем ужасам, которыми так богата война. Это очень и очень сильный прием, вместо героического эпоса, красочного голливудского фильма или сухой статистики перед нами вдруг на какое-то мгновение открывается окно в мир страшных будней, начисто лишенных даже намека на героизм, пафос, пропаганду, человечность и даже здравый смысл. Автор стремился показать суровую правду. Он старательно вырисовывает окружающие героя трудности, жару, усталость, голод, боль, ужас.
Что-то подобное будет спустя 50 лет у Курта Воннегута в его «Бойне номер 5». То же желание показать войну не как героические и нравоучительные поединки добра и зла, а как бездумное убийство одних несчастных другими. Воннегут в итоге показал войну не красивый действом, а жестоким детоубийством. И стал одним из величайших американских писателей. А вот Андреев был почему-то незаслуженно забыт.
Сложно, ох как сложно рассказать о произведении, не раскрыв его сюжет. А вот как раз сюжет в деталях раскрывать не хочу. Просто потому, что тогда смажется ощущение от прочитанного. Но ведь и заинтересовать произведением надо. Попробую описать все, кроме сюжетных поворотов.
Сам рассказ, являясь как бы частью рукописи двух братьев, позволяет нам взглянуть на мир их глазами. Это значит, что окружающая нас картина будет крайне сумбурна и неполна, ведь ни офицер артиллерии, ни ожидающий его дома брат не могут видеть всю войну целиком. Но с другой стороны этот прием позволяет нам встать на место героев, ощутить их жизнь и вместе с ними стать свидетелями настоящих событий.
А событий, несмотря на малый объем рассказа, наберется более чем предостаточно. И вот тут автор раскрывает свой талант вовсю. Мастерски описывая каждое действие, автор краток и лаконичен, слова зря не тратятся. Более того — каждый эпизод, каждый поворот событий, каждая декорация описаны всего парой-тройкой фраз, но сделано это так метко и так умело, что читателю сразу в глаза бросается некий подмеченный автором нюанс, какая-то особенность, какая-то отличительная черта. Вроде бы незначительная, но такая яркая и характерная, эта черта как нельзя лучше описывает вещь или передает настроение, с одной стороны выделяя самое важное, а с другой — оставляя место для фантазии и воображения. Мастер слова — иначе не скажешь.
При этом сам стиль автора не тяжелый, читается спокойно и непринужденно. Термин «легко» в данном случае неприменим. Все потому, что мастерски описанные события буквально с первых же страниц обрушиваются на голову читателя гнетущим и немного удушающим комом, передавая ему печальные настроение и мысли главного героя. И все увиденное и переживаемое рассказчиком благодаря умению автора сразу же становится окружением читателя. Удивительно, но факт — с самых же первых строк ты ощущаешь себя главным героем. Увиденное им тут же становится твоим окружающим миром, эффект погружения мгновенен. И вот уже не он, а ты становишься свидетелем событий страшных и диких.
Каких? Ну если в двух чертах — умирающие от солнечного удара люди, без цели бродящие по полям безумцы, умирающие на колючей проволоке и диких конвульсиях солдаты, оторванные головы и упавшие на колья тела… Уверяю — каждая из этих сцен будет так метко и эмоционально подана, что от равнодушия не останется и следа.
При этом — и это очень и очень здорово — никаких экстраординарных событий не происходит. Нет ни вселенской катастрофы, ни глобальной трагедии. Вокруг нас, по сути, вполне себе обыкновенные будни войны. Но, несмотря на лаконичность слога, они описаны так точно, так подробно и так реально, что это по-настоящему пугает. Ужас — это не монстр, не призрак, не немыслимая в своей сложности ловушка и не суперзлодей со сверхвозможностями и неограниченным бюджетом. Ужас — это обыденность.
И уже на второй странице тебе страшно. Но не как на просмотре голливудского ужастика, где тебе в основном неприятно и противно, и ты понимаешь, что все это не по-настоящему. Нет, тут совсем другое. Тебе страшно оттого, что все, что происходит с главным героем, абсолютно реально. Это самые обычные события, они происходили со многими людьми сотни раз и на войне, и в обычной жизни, они не придуманы и для них не нужны какие-то невероятные предыстории. Они обычны и являются неотъемлемой частью жизни, поэтому-то от них веет таким тихим и спокойным ужасом. Потому что мы к ним привыкли и уже не обращаем внимания. И поэтому настроение портится практически сразу, рассказ очень труден эмоционально, оставляет тяжелый осадок и мрачные мысли. Но этим он и хорош.
Сами события, описываемые в книге, не кажутся вынужденным нагромождением нарочно подобранных для зрелищности эпизодов. Они также не смотрятся жалкой и неловкой попыткой накидать в сюжет побольше действа и разных героев. Сюжет не высосан из пальца и не старается интриги ради выдать на гора глобальную драму. И от этого сюжет только выигрывает. Да, вместо крупных батальных сцен и наблюдений за дивизиями перед нами разворачивается история одного человека. Зато она достоверна, она позволяет нам поприсутствовать в рассказе практически лично и узнать, как на самом деле выглядит и ощущается война. Поверьте, эмоции и настроение будут далеко не такими, как после часа игры в какую-нибудь военную стратегию или стрелялку с немцами или террористами.
Но это ведь значит, что мы видим драму конкретного человека? Да, так и есть. Точнее, мы видим не только его драму, мы видим драму его мира и его времени, просто через призму его личной истории. Кому-то покажется это скучным и неинтересным, но мало кто останется к этой истории равнодушным. Ведь рассказ очень быстро возвращает нас, «книжных детей, не знавших битв», к правде жизни, в которой война есть явление жестокое, грязное и безумное.
Если с первой частью все вроде бы понятно, то вторая часть гораздо сложнее. Напомню, рассказчиком второй части выступает брат героя из первой части. Брат этот на фронт не попал и ждет дома. Однако окружающие его события постепенно склоняют его к мысли, что он не совсем нормален. То есть таким вот образом он пытается, по его же собственному признанию, объяснить жуткую разницу между тем, чему его учили, и тем, что он видит вокруг. По приезду брата, комиссованного по ранению, он начинает за ним ухаживать, становясь свидетелем того, что война делает с людьми. Перед ним не абстрактная жертва войны, от которой можно легко абстрагироваться, отвернув глаза и перейдя на другую сторону улицы. Перед ним — его брат, которого он знал всю жизнь. Впрочем, после войны это уже совсем иной человек.
Вообще, если первая часть показывает нам будни непосредственно на войне, то вторая часть иллюстрирует будни города во время войны. Не знаю, какая из них более пронзительна. Первая, конечно же, поярче, там больше контраста, больше нерва и надрыва. Вторая часть спокойнее, но она ближе и роднее нам. К тому же она более жутковата — она показывает, как откровенно разлагается и дичает вместе со всеми жителями город, вроде бы войной не затронутый. И если от фронта в первой части рассказа можно ожидать ужасов, то от города во второй части ты чувствуешь безысходность, безвыходность и невозможность спастись.
Да, в первой части мы станем свидетелями всех тех ужасов, что творились на войнах рубежа веков. Все эти массированные артобстрелы, плотные заграждения колючей проволоки, ловушки, пулеметный огонь и прочие «прелести» войны мы не просто увидим своими глазами, мы пройдем через них. Но зато во второй части нам покажут деградацию современного (на тот момент) общества, причем актуальности приведенные примеры не теряют даже сейчас. Грустно. И страшно.
Особой темой через весь рассказ проходит тема безумия. Человеческого безумия во многих его проявлениях. По мне, так очень сильный ход — сначала показать безумие на войне, как простые люди теряют рассудок от того, что становятся свидетелями и участниками вещей, идущих вразрез с тем, к чему они привыкли и во что верили. А затем автор вроде как преподносит иную сторону кошмара — даже человек, остающийся вдалеке от сражений, все равно оказывается в безумном мире. К тому же отличную задумку автор выражает очень сильными литературными приемами. К числу коих (стараясь не раскрыть сюжет), могу отнести сцену в театре, рассказы про вернувшихся домой сумасшедших, момент с пленными, момент с рекрутами… Ну или пожалуй самую сильную сцену — вернувшийся с войны артиллерист пишет днями и ночами напролет некий рассказ, а в итоге оказывается, что все листки либо пусты, либо разрисованы бессмысленными линиями. А рассказ есть лишь в его воображении.
Да чего уж там, почти что вся вторая часть великолепна с точки зрения сюжета и задумки. Именно безумие в городе автор выдает как основную проблему. Причем безумие не яркое, а тихое и непредсказуемой. Наш герой никогда не знает, откуда будет нанесен удар, и от этого он страдает еще сильнее. Каждый день гибнут люди — но война все равно идет, люди сходят с ума и теряют свое обличие, прячутся за масками и делают дела на автомате. Можно было бы посчитать это нелепым преувеличением, но черт возьми, взглянешь вокруг — и так похоже на то, что видишь!
По-хорошему выходит, что практически все персонажи в рассказе теряют в той или иной степени рассудок. Будь то рассказчик, его брат, лечащий доктор или юный студент-санитар, пленный офицер или вернувшийся домой военный — у каждого из них помутнен разум. Кто-то бредит, кто-то кричит по ночам, у кого-то тряска, а кто-то просто не может сидеть в тишине. Но при этом мир их глазами выглядит вполне логично и даже весело, а безумными выглядят все остальные. Что заставляет задуматься — а кто же воистину безумен? Увы, на этот вопрос ответа у автора нет. Хотя догадаться о его мнении по этому вопросу можно.
Между прочим — хотя рассказ ведется поочередно от лица двух братьев, мы никогда не узнаем их имен. Просто потому, что они нигде не прозвучат. Более того — мы не узнаем ни имена их родных и близких, ни название их города, ни местности, на которой идет война, ни страну, в которой они живут, ни страну, с которой они воюют. То есть вообще никаких имен собственных ни у кого. Целый ворох ярких, колоритных, пусть и эпизодических, персонажей — и ни одного имени. Наверное, так автор хотел показать, что ужас и горе выше конкретных личностей, народов и стран, а может так он еще сильнее хотел подчеркнуть безумие всего происходящего — не знаю. Хотя скорее всего сделано это было для того, чтобы показать — трагедия войны и всего связанного с ней кошмара одинакова для всех. Отличная авторская находка.
А самое грустное — что Андреев данным рассказом выступил в роли мрачного пророка. Эдакая Кассандра, которая всех предупреждает, но ее никто не слушает. Многим может показаться, что отдельные сцены рассказа нарочито притянуты за уши для поддержания общего настроения, некоторые персонажи немного гротескны, а сами события уж слишком вычурны. И все бы так, да вот незадача — ровно через десять лет грянула Первая мировая, которая превзошла все самые дикие и невообразимые сцены из рассказа. То, что казалось безумной выдумкой автора, внезапно оказалось лишь жалкой пародией на чудовищную реальность. Так что не упрекайте автора слишком сильно, он лишь сгладил правду жизни, как смог.
Говорят, что краткость — сестра таланта. Я мог бы еще долго рассказывать о всех тех мыслях, сценах, посылах и аналогиях, что Андреев смог уместить в такой небольшой и такой проникновенный рассказ. Но поскольку на личном опыте я давно уже убедился, что ни с кем из озвученной пары в родственных отношениях не состою, то стараюсь себя ограничить. Во-первых — ну не комильфо писать огромный отзыв на коротенький рассказ. А во-вторых — умолчу о многом интриги ради, тем ведь интереснее будет вам об этом прочитать. А прочитать стоит всенепременно.
Все мы разные, как я уже говорил. И к одним и тем же явлениям мы относимся неодинаково. Так вот — не было еще ни одного человека, который бы не испортил бы себе настроение и не получил сильных эмоциональных переживаний после прочтения «Красного смеха». Казалось бы — зачем тогда читать такое произведение? Вот именно за этим. Чтобы в какой-то момент перестать относиться к военным конфликтам как к обезличенной сводке из телевизора с простой калькуляцией потерь. Чтобы не забывать, что в настоящей жизни нет красивых текстур, условий победы и бесконечно восстанавливающихся юнитов. Что не в красивых замедленных позах падает якобы пораженный в грудь киношный актер. «Красный смех» — своего рода шоковая терапия, прививка против слишком сильной любви к войне. Неприятно, но надо.
Считаю, что именно таким и должны быть произведения на тему войны — не только ура-патриотизм, пафос добра и зла, героика и бравурность, но и ужас, сумасшествие и бессмыслица. Чтобы каждый раз и настроение портилось, и в депрессию немного кидало. Тогда, глядишь, пропадет наша дурная привычка героизировать войну и любить ее сверх всякой меры. Понимаю, что войны неизбежны — любить-то их зачем?
Резюмирую — рассказ к прочтению просто обязателен. В нем удачно сложились все кирпичики — и стиль, и сюжет, и идея, и лаконичность, и проникновенность, и язык, и литературные приемы автора. И каждый из этих кирпичиков к тому же сам по себе просто совершенен. Полтора часа жизни, потраченные на его прочтение — просто смехотворная цена за прикосновение к литературному (и философскому тоже) шедевру. И не стоит бояться испорченного настроения — автор ведь говорит нам правду. А на правду, как известно, нельзя обижаться.
Скачать книгу
Понравилась статья? Поделись с друзьями!
Рецензия на рассказ Леонида Андреева «Красный смех» (1904)
Дневник мёртвого человека
Отечеством нашим я объявлю сумасшедший дом;
врагами нашими и сумасшедшими — всех тех,
кто еще не сошел с ума; и когда великий,
непобедимый, радостный, я воцарюсь над миром,
единым его владыкою и господином, —
какой веселый смех огласит вселенную!
Леонид Андреев
Интересно, видел ли Леонид Андреев (1871-1919) картину норвежского художника-экспрессиониста Эдварда Мунка «Крик» (1893)? Заставили вспомнить знаменитое полотно эти ассоциации: «Вот поднялась над толпою голова лошади с красными безумными глазами и широко оскаленным ртом, только намекающим на какой-то страшный и необыкновенный крик, поднялась, упала, и в этом месте на минуту сгущается народ, приостанавливается, слышны хриплые, глухие голоса, короткий выстрел, и потом снова молчаливое, бесконечное движение». «Приближалась шестая верста, и стоны делались определеннее, резче, и уже чувствовались перекошенные рты, издающие эти голоса».
В 11 классе рассказываю ученикам о модернистских течениях в искусстве . Упоминаю уже лет 17 также экспрессионизм и его представителей: Евгения Замятина, Леонида Андреева, Бориса Ямпольского, Франца Кафку, Густава Майринка, Альфреда Дёблина. Мир их героев - «это хаотическое нагромождение вещей, событий, идей. Посреди этого хаоса одинокая личность, пребывающая в постоянном страхе за свою судьбу» (Волков И.Ф.). Фрагментарность, деформации, разорванность, ужасные эмоциональные переживания, ощущения конца света - характерные черты экспрессионизма. Да, «Красный смех» в этом ряду.
Подзаголовок рассказа - «Отрывки из найденной рукописи». Кто автор рукописи? Почему только отрывки? Где и когда её нашли? Писатель не даёт ответа на эти вопросы. А «всякое вступление в сферу смыслов совершается только через ворота пространства и времени, то есть хронотопа» (М.Бахтин).
В каком мире живут герои Андреева?
Пространство : энская дорога (видимо, дорога смерти), батарея («Где мы? … На войне»), чужие поля, чёрные ущелья, дальние холмы, санитарный поезд, город, квартира, кабинет, театр, толпа.
Время : лето (зной), день, ночь, сутки, вечер, утро, «...уже восьмой день продолжается сражение. Оно началось в прошлую пятницу, и прошли суббота, воскресенье, понедельник, вторник, среда, четверг, и вновь наступила пятница и прошла, — а оно все продолжается». Мир рассказа - мир апокалиптический, в котором живут (живут ли?) и воюют (погибают) безумные люди. Сама земля отказывается от них, выталкивает их трупы из своего чрева. Хозяином мира становится Красный смех, метафора смерти.
«Красный смех» состоит из 19 отрывков (19-ый называется «последний»), входящих в 2 части. Первая часть (9 отрывков) - образы сумасшедшего искалеченного человека, вернувшегося с войны, которые восстановил на бумаге младший брат после смерти старшего. Вторая часть (10 отрывков) - собственные записи младшего брата, идущего к безумию. Первые предложения каждого отрывка являются разорванными обрывками целого. Форма произведения, разорванная, обрывочная, соответствует такому же мертвенному содержанию.
Важную роль в любом художественном тексте играют сны, воспоминания героев. Сопоставлю именно такие эпизоды. В отрывке 1 есть сон наяву (воспоминание) умершего брата: «И тогда — и тогда внезапно я вспомнил дом: уголок комнаты, клочок голубых обоев и запыленный нетронутый графин с водою на моем столике — на моем столике, у которого одна ножка короче двух других и под нее подложен свернутый кусочек бумаги. А в соседней комнате, и я их не вижу, будто бы находятся жена моя и сын. Если бы я мог кричать, я закричал бы — так необыкновенен был этот простой и мирный образ, этот клочок голубых обоев и запыленный, нетронутый графин». Это же снится герою и во 2 отрывке. В отрывке 15 второму брату снятся дети-убийцы: «Их рты походили на пасти жаб или лягушек и раскрывались судорожно и широко; за прозрачною кожей их голых тел угрюмо бежала красная кровь — и они убивали друг друга, играя. Они были страшнее всего, что я видел, потому что они были маленькие и могли проникнуть всюду». Очевидно, как мирный образ ребёнка превращается в безумный образ «голодной крысы»: «Он обрывался и пищал, и так быстро мелькал по стене, что я не мог уследить за его порывистыми, внезапными движениями». В погибающем мире даже дети являются дьявольскими выродками.
Таким образом, основные мотивы рассказа - безумие и смерть, война и насилие, приближение конца света. Обратим внимание на микротемы отрывков . Отрывок 1. Толпа безумных военных людей идёт куда-то под беспощадным солнцем. Отрывок 2. Бой, длящийся много суток. Красный смех. Отрывок 3. В армиях появилось много душевнобольных. Отрывок 4. Разговоры с раненым товарищем в лазарете, с уцелевшими людьми на своеобразном пикнике. Отрывок 5. Едут на поезде за ранеными, студент говорит о сумасшедших, слышен дикий стон множества раненых, студент застрелился. Отрывок 6. Свои стреляют по своим, разговор с доктором о красном смехе, сумасшествии. Отрывок 7. Поезд Красного Креста взорван. Отрывок 8. Дома в инвалидной коляске, с семьёй, страдания матери и жены. Отрывок 9. Младший брат о сумасшествии, раненый брат пытается писать, всё забывает. Отрывок 10. Брат, безногий сумасшедший калека, умер. Рассказ о последних днях его, о своём будущем безумии. Отрывок 11. Привезли пленных, среди них сумасшедший офицер. Отрывок 12. Начинается сумасшествие: видит своего умершего брата в кресле. Отрывок 13. Шестерых отупевших крестьян ведут на войну такие же отупевшие конвойные. Отрывок 14. В театре напугал соседа, на фронте огромные потери. Отрывок 15. Сон о детях-убийцах, разговор с братом о красном смехе. Отрывок 16. Много дней длится сражение, сумасшедший школьный товарищ, сестра товарища собирается на фронт. Отрывок 17. В городе побоище. Отрывок 18. Письмо убитого жениха сестры о наслаждении убивать людей. Отрывок последний. Митинг «Долой войну», толпа, бег, жду дома смерти, земля исторгает трупы. За окном в багровом и неподвижном свете стоял сам Красный смех.
Словесные ряды ключевых слов неизбежно выводят на ту же апокалиптическую идею рассказа.
Безумие . «Ужас, измученный мозг, тяжёлый бред, обезумевшая земля, безумные люди, лошадь с красными безумными глазами, бездну ужаса и безумия, трое суток сатанинский грохот и визг окутывал нас тучей безумия, отделял нас от земли, от неба, от своих; одинокий, дрожащий от ужаса, безумный. Много сумасшедших. Больше, чем раненых».
Жара . «Зной, солнце, огненно, беспощадный огонь, кровавый свет, запёкшиеся губы, раскалённый воздух, страшное солнце, иссушающий жар, обожжённые затылки, горячие штыки, солнечный удар».
Люди . «Армия немых, глухи, слепы, точно не живые люди это шли, а армия бесплотных теней; не голова, а какой-то странный и необыкновенный шар; бесконечные молчаливые ряды, кучка серых людей, как в копченом мясе, как лунатики, он вынул револьвер и выстрелил себе в висок. Господи, у меня нет ног. Кто сказал, что нельзя убивать, жечь и грабить?»
Смерть. «Красный смех (повторяется словосочетание много раз). Губы его дергались, силясь выговорить слово, и в то же мгновение произошло что-то непонятное, чудовищное, сверхъестественное. В правую щеку мне дунуло теплым ветром, сильно качнуло меня — и только, а перед моими глазами на месте бледного лица было что-то короткое, тупое, красное, и оттуда лила кровь, словно из откупоренной бутылки, как их рисуют на плохих вывесках. И в этом коротком, красном, текущем продолжалась еще какая-то улыбка, беззубый смех — красный смех. Я узнал его, этот красный смех. Я искал и нашел его, этот красный смех. Теперь я понял, что было во всех этих изуродованных, разорванных, странных телах. Это был красный смех. Он в небе, он в солнце, и скоро он разольется по всей земле, этот красный смех! Э ту огромную бесформенную тень, поднявшуюся над миром. И с каждым нашим шагом зловеще нарастал этот дикий, неслыханный стон, не имевший видимого источника, — как будто стонал красный воздух, как будто стонали земля и небо. Но стон не утихал. Он стлался по земле — тонкий, безнадежный, похожий на детский плач или на визг тысячи заброшенных и замерзающих щенят. Как острая, бесконечная ледяная игла входил он в мозг и медленно двигался взад и вперед, взад и вперед».
Война. « Обе армии, сотни тысяч людей стоят друг против друга, не отступая, непрерывно посылают разрывные грохочущие снаряды; и каждую минуту живые люди превращаются в трупы. Люди дрались камнями, руками, грызлись, как собаки. Когда же кончится эта безумная бойня! Тридцать тысяч убитых. Бесконечный список убитых».
Таким был мир в представлении Леонида Андреева в 1904 году . Даже Первая мировая война ещё только через 10 лет. Что бы он написал после Второй мировой войны? Отечеством, действительно, он объявил бы сумасшедший дом.
Источники
1.
Свою повесть «Красный смех» Леонид Андреев писал очень быстро, около 9 дней, ибо боялся и сам сойти с ума. Написана она по мотивам русско-японской войны. И хотя Андреев на самой войне не был, он был свидетелем несчастного случая, произошедшего в Ялте с двумя турками. Обезображенное лицо одного из них, его окровавленная улыбка произвели на писателя сильное впечатление.
Также «Красный смех» имеет широкую интертекстуальную базу. В нём можно заметить мотивы новелл Гаршина «Трус», «Четыре дня», конечно же, «Красного цветка», да и вообще всего его военного цикла. Однако Андреев мастерски концентрирует эти мотивы, гиперболизирует, интенсифицирует, доводит до предела. Его образы-символы сложнее и динамичнее по сравнению с более статичными у Гаршина, которые, в сущности, не угрожали герою. В итоге мы видим сложный, яркий и ёмкий образ Красного смеха, от которого не спрятаться, ибо он вездесущ.
Андреев в совершенстве овладел техникой «потока сознания». Он воссоздал весь процесс мыслей и чувств человека, а не отдельные частички размышления героев.
В своей неомифологической повести Андреев мастерски синтезировал принципы символизма и экспрессионизма, изобразил искусство крика. Она имеет разорванную композицию, фрагментарное повествование, отображающее неупорядоченность мыслей в потоке сознания, и состоит их 2-х частей.
1 часть – более чувственная. Старший брат пропускает через себя те «безумие и ужас», которые его окружают. Он погружён в них, ощущает тот беспредельный красный туман, который обволакивает кровавую бойню, не желая отпускать своих жертв. И, казалось бы, герой смог вырваться ценой своего здоровья из этой жуткой мясорубки, ему завидуют, ведь он едет домой! Но война не может пройти бесследно в сознании человека. Она настигает его и в тихой гавани родного дома, куда герой так стремился, где надеялся найти долгожданное отдохновение и телу, и душе. Старший брат обретает не тихое домашнее счастье, а поглощён пучиной беспросветного безумия. Надежды на спасение нет! Впереди только смерть…
2 часть – более рациональная. Младший знает о войне сквозь призму переживаний старшего и сначала даже пытается оценивать, анализировать ужасы войны, её последствия. Однако, видя отголоски войны, которые постепенно проявляются в тех местах, где боевые действия ещё не начались, наблюдая за постепенной деградацией сознания брата, слушая и записывая его рассказы, пропуская через себя кошмарные картины безысходного мрака и отчаяния, он постепенно погружается в бездну, его тоже накрывает волной безумия.
Мощно и ёмко показан универсальный и устойчивый в творчестве Андреева конфликт между человеком и роком, проблема жизни и смерти как онтологических категорий. Писателя не интересовала конкретная историческая ситуация, конкретные даты. Война показана как явление без времени, вне времени. Это могла быть, в принципе, любая война. И его новая поэтика, основанная на эстетике морального шока, помогла раскрыть универсальную идею. Нельзя убивать себе подобных! Война – это плохо! Война – это страшно!
Андреевым ярко показан контраст война – дом. Красным солнцу, небу, земле, глазам лошади, льющейся крови противопоставляются голубые обои комнаты. Именно мечта о доме создавала иллюзию временного спасения и помогала хоть ненадолго вырваться из мира «безумия и ужаса», перенестись в родную обитель. Однако и там героя не оставляло беспокойство. Образ, соединяющий дом и войну, – безумный пикник: тот последний островок, за который, как за единственное спасение, хватались измученные войной люди. Но дома, как оказалось, спасения тоже ждать не приходится. Ибо постепенно красное небо и солнце охватывают и этот спокойный уголок. Образ окровавленной планеты со снятым скальпом, несущейся в никуда, – символ недочеловека. Да, если где-то идёт война, то искать полноценности не приходится.
Образ солнца, которое могло бы согревать, радовать, дарить надежду, является негативным. Оно сжигает, испепеляет, иссушает.
Также дана негативная оценка концепции Ницше о «сверхчеловеке», которая появляется в тексте трижды:
- доктор, жаждущий превратить всю планету в сумасшедший дом и сделаться в нём господином,
- старший брат, желающий, подобно Заратустре, писать о цветах и песнях,
- сильные мира сего, развязывающие войны и возомнившие себя властелинами чужих жизней.
Красный смех – символо-мифологический образ дьявола. Однако он складывается не сразу. Понемногу, постепенно он увеличивается, конкретизируется, вбирая и концентрируя в себе всё то, что способен ощутить человек, и воплощается в невообразимый коктейль из зрительных, слуховых, обонятельных, осязательных ощущений старшего брата, которые дополняются впечатлениями младшего и от услышанных рассказов покойного, и от увиденного им самим на улицах.
Однако даже после своего воплощения образ Красного смеха продолжает развитие, пока не захватывает всю планету, пока неотвратимо не порабощает сознание людей. К концу произведения напряжение достигает наивысшего предела. Вокруг царит атмосфера всеобщего безумия. Финалом является апокалипсис (миф о конце света). Вся планета заполнена Красным смехом. Спасения нет!..
Г.Ю. Сиднев
Известен давний интерес литераторов к субъективному мироощущению персонажа. Во-первых, в плане психологическом - интересно, как те или иные явления отражаются в сознании человека. Вторая, не менее важная задача искусства, - вывести читателя из состояния автоматизма. Дело в том, что явления действительности, многократно воспринимаясь человеком, «автоматизируются», т. е. воспринимающий перестает ощущать в явлении не только новизну, но и его сущность. Поэтому писатель прибегает к приемам, с помощью которых обычное, привычное предстает необычным и непривычным - «странным», благодаря чему на нем концентрируется внимание читателя. Наконец, «странность» происходящего для читателя позволяет автору выражать концептуальное отношение к жизненным явлениям, не отвлекаясь от повествования. Вспомним сцену богослужения в тюрьме из романа Л.Н. Толстого «Воскресение». Вполне традиционное, хорошо знакомое русскому человеку отправление религиозного культа Толстой изобразил так, что перед читателем проходит необычное для него зрелище. Он по-новому видит и священника, и весь обряд: вместо привычного богослужения - что-то вроде шаманского «действа». Этот и подобные ему приемы получили, как известно, название остранения.
В прозе Л. Андреева через остранение реализуется весь идейно-мировоззренческий комплекс писателя. Лейтмотив его творчества выражен в словах жуткий, ужасный, огромный, необычный, странный. Органично вписываясь в систему гиперболической образности, эти эпитеты отражают суть трагического мировосприятия автора.
В структуре андреевских произведений остранение приобретает специфические языковые формы и становится одним из основных приемов изображения. Надо отметить, что особая, экспрессивная субъективность мировосприятия наметилась в художественном сознании Л. Андреева едва ли не с самых первых его произведений. Так, уже в рассказе «У окна» (1899) находим следующую сцену. Молодая женщина, спасаясь от буйства пьяного мужа, укрывается у соседки. Тихо ведется разговор на волнующую обеих тему: о пьянстве, о мужьях, о безысходности женской доли... И здесь перед читателем промелькнет то, что полноправно войдет в поэтику более позднего творчества Л. Андреева:
Хозяйка оборвала речь, и в жутко молчащую комнату с двумя бледными женщинами как будто вползло что-то бесформенное, чудовищное и страшное, и повеяло безумием и смертью.
Перед нами элементы будущей «леонидоандреевской» образности: молчащая комната (причем определение молчащая эмоционально усилено обстоятельством жутко), мистическое заострение тишины посредством одновременного одушевления (вползло) и обезличивания (что-то) некой неизвестной и непонятной силы, от которой веет безумием и смертью.
Но в общем реально-бытовом контексте рассказа образ теряет свое мистическое звучание:
И это страшное была водка, господствующая над бедными людьми, и не видно было границ ее ужасной власти.
Отмеченная разностильность языковых средств свидетельствует о том, что «андреевский комплекс» (пристальный интерес к проблемам жизни, смерти, человеческого счастья и несчастья и т. п.) еще не созрел. Тем не менее, стремление автора к остраненному изображению, как видим, уже налицо.
Следующим шагом в указанном направлении явился рассказ «Жили-были» (1901). Первое, что бросается в глаза в этом произведении, - белоснежные стены клиники. Возникнув как обычная, вполне реальная деталь интерьера, образ в ходе повествования мистически заостряется, развивается по пути дальнейшего «одушевления» и превращается в роковой символ:
снежно-белые стены; ...от белых стен, не имевших ни одного пятна, веяло холодной отчужденностью; И с тою же холодною отчужденностью смотрели белые стены, и в их безупречной белизне была странная. и грустная насмешка; белые стены были неподвижны и холодны; белые высокие стены смотрели равнодушно и тупо. [Здесь и далее курсив наш. - Г. С.]
Но предельную трансформацию классический прием остранения впервые претерпел в фантастических зарисовках рассказа «Красный смех» (1904). Безумие и ужас - эти слова не просто открывают повествование, но определяют весь его эмоциональный фон. В обстановке тотального кровавого безумия уже психологически оправданными представляются «странные и страшные шары» вместо людских голов и другие фантастические видения. Все происходящее становится не просто странным, но болезненно-кошмарным. Такая организация текста активно вовлекает психику читателя в процесс восприятия, чего «реалисты» старшего поколения, как правило, не практиковали.
Логика движения художественной мысли Л. Андреева обусловила специфику отбора языковых средств. Так, в эмоциональной заданности андреевского остранения не последнюю роль играют особые «устрашающие» сравнения типа: холодный, как могила; загадочный, как смерь; смерть, как хищная серая птица. По мнению исследователей языка художественной литературы, характер отбора и использования автором сравнений может выявить некоторые типичные признаки его художественного идиолекта. Сравнения Л. Андреева, как правило, субъективны и эмоциональны. Более того, специфика авторской задачи приводит к тому, что не только в изображении состояния и переживаний героев, но и в описаниях окружающей обстановки андреевские образы зачастую приобретают мистическую окрашенность. Например, в упомянутом выше рассказе «Жили-были» впечатление безысходности создает такое описание:
Белые меловые буквы красиво, но мрачно выделялись на черном фоне, и, когда больной лежал навзничь, закрыв глаза, белая надпись продолжала что-то говорить о нем и приобретала сходство с надмогильными оповещениями, что вот тут, в этой сырой или мерзлой земле, зарыт человек.
Уже здесь Андреев достигает почти плакатной выразительности: белые буквы контрастируют с черным фоном дощечки и выделяются на нем «красиво, но мрачно». Такое расположение деталей позволяет не только ясно представить изображаемое - в образе проступает определенная эмоциональная заданность, которая еще более усиливается в сравнениях. Ассоциации, суммируясь в восприятии читателя, создают цельный, глубокий образ трагического соседства несовместимых начал - жизни и смерти.
Еще один пример можно найти в рассказе «Молчание» (1900). Его главный герой о. Игнатий возвращается домой после похорон дочери. На людях он ничем не выдает своего душевного состояния. Но вот он входит в гостиную, и его взгляд останавливается на высоких креслах в белых чехлах, которые «стояли точно мертвецы в саванах». Эта небольшая деталь определенно указывает на начинающийся надлом в душе сурового о. Игнатия. Так характеристика героя, изображение его внутреннего душевного состояния даются через отбор лексики, характеризующей оценку действительности самим персонажем.
Едва ли не заглавным героем является образ тумана в одноименном андреевском рассказе - он и обстановка, и символический участник трагических событий. В этом образе яснее всего проступают типичные «андреевские» настроения - вот почему в его изображении автор ближе всего к высокой экспрессионистской эмоциональности. С этим же связана и метафористика, употребляемая в описаниях тумана. В черновике рассказа читаем:
В каноническом тексте после слов ползет в комнату появляется характерное для Л. Андреева сравнение: как бесформенная желтобрюхая гадина. И образ получает иное звучание, приобретая облик грозной мистической силы.
Не менее интересные примеры обнаруживаются и в других текстах, например в рассказе «Жизнь Василия Фивейского». Вспомним описание глаз о. Василия, когда он, разгневанный, смотрит на Ивана Порфирыча:
Бездонно-глубокие глаза, черные и страшные, как вода болота, и чья-то могучая жизнь билась за ними, и чья-то грозная воля выходила оттуда, как заостренный меч... огромные, как стена, как алтарь, зияющие, таинственные, повелительные. ..
Как и в предыдущих случаях, сравнение говорит об эмоциональной заданности образа. Не остается сомнения: необычные, подчас символические сравнения активно способствуют психологическому «вживлению» читателя в эмоциональную атмосферу произведения.
Для прозы Андреева характерна тщательная отделка ритмического рисунка, выполняющего сложные и обширные по художественным задачам функции. Одна из них - создание субъективных, мистически окрашенных образов, по природе также восходящих к остранению. Отмечая особенности художественной речи Л. Андреева, критик В. Львов-Рогачевский писал: «...его ритмическая туманная проза часто переходит в музыку», - и пояснял это примером - сценой метели из «Жизни Василия Фивейского». Приведем небольшой фрагмент этой сцены:
Зовет блуждающих колокол, и в бессилии плачет его старый, надорванный голос. И она качается на его черных слепых звуках и поет: их двое, двое, двое! И к дому мчится, колотится в его двери и окна и воет: их двое, их двое!
Подбор слов с характерным звуковым составом, неизбежное при повторе повышение тона к концу фразы способствуют возникновению яркого образа завывающей за окном метели, а аллитерация, активно участвующая в создании образа, усиливает впечатление музыкальности художественной речи.
В организации ритмо-мелодического строя повествования нередко участвуют и повторы. Ср. сбивчивый, взволнованный монолог доктора из «Красного смеха»:
Сейчас я только еще схожу с ума и оттого сижу и разговариваю с вами, а когда разум окончательно покинет меня, я выйду в поле - я выйду в поле, я кликну клич - я кликну клич, я соберу вокруг себя этих храбрецов, этих рыцарей без страха, и объявлю войну всему миру. Веселой толпой, с музыкой и песнями, мы войдем в города и села, и где мы пройдем, там всё будет красно, так всё будет кружиться и плясать, как огонь.
Неровный, скачкообразный ритм усилен повторами: я выйду в поле - я выйду в поле; я кликну клич - я кликну клич, что свидетельствует о неясности, спутанности мыслей человека, находящегося в состоянии крайне-
войны. В рассказе он развивается неуклонно, подобно наступающему безумию. Возникнув как ощущение зноя, беспощадного солнечного света, от которого некуда укрыться, он, ассоциативно связанный с красным цветом, обращается в «кровавый неразрывный туман», заволакивающий измученный мозг. И в конце концов окончательно кристаллизуется:
Теперь я понял, что было во всех этих изуродованных, разорванных, странных телах. Это был красный смех. Он был в небе, он в солнце, и скоро он разольется по всей земле, этот красный смех.
С этого момента образ становится неотступным, навязчивым призраком, стирающим цветовой спектр.
В качестве еще одного приема остранения (и, пожалуй, одного из самых «андреевских») можно отметить особую организацию хронотопа, в результате которой субъект повествования (чаще всего это лирический герой) и объект художественного изображения сближаются на предельно короткую пространственно-временную дистанцию. Прием является одним из эффективных средств экспрессивной гиперболичности: в результате такого сближения картина вырастает до огромных размеров, заслоняя собой перспективу. При подобном «сверхкрупном» плане становятся видны отдельные штрихи, детали, порой уродливые и безобразные, а поскольку перспектива изображения отсутствует, все внимание концентрируется на этих деталях:
Огромное, близкое, страшное солнце на каждом стволе ружья, на каждой металлической бляхе зажгло тысячи маленьких ослепительных солнц, и они отовсюду, с боков и снизу забирались в глаза, огненно-белые, острые, как концы добела раскаленных штыков. («Красный смех»).
Так же строится и один из контрастов, характерных для экспрессивного письма Андреева: «огромное солнце» - «маленький, сузившийся зрачок, маленький, как зернышко мака...» («Красный смех»). Но и «маленькое» рассматривается с близкого расстояния.
Итак, поскольку психологический анализ андреевского героя осуществлялся изнутри, через эволюцию состояний; сумму непосредственных эмоциональных оценок, автор выработал уникальный для своего времени вид остранения - создаваемое всеми средствами поэтического языка субъективное ощущение лирического героя-повествователя, находящегося на пределе своих психических возможностей. Широчайшее использование специфически отобранных и скомпонованных языковых средств: сравнений, противопоставлений, контрастов, метафор, ритмики, эвфонической оркестровки художественной речи - открыло большие возможности воздействия на читателя через его эмоциональное состояние.
Ключевые слова: Леонид Андреев, писатели Серебряного века, экспрессионизм, критика на творчество Леонида Андреева, критика на произведения Леонида Андреева, анализ произведений Леонида Андреева, скачать критику, скачать анализ, скачать бесплатно, русская литература 20 века
Разнообразие художественных идей в рассказах Леонида Андреева
2.2 Первая мировая война как проклятие человечества. Рассказ «Красный смех»
В рассказе «Красный смех» писатель, «прихваченный» общественными событиями, откликается на жгучие проблемы своей современности. Русско-японская война, начавшаяся в 1904 году, всколыхнула не только творческое, но и гражданское сознание писателя. Не разделяя патриотического угара «публики», считая интерес к войне «некультурным», Л.Андреев в то же время осмысляет войну как такой переломный момент в жизни отдельного человека и общества в целом, который художник не может оставить без оценки. «Моя тема, - подчёркивал автор «Красного смеха», - безумие и ужас». Этими словами и открывается изображение страданий сотен и тысяч солдат и офицеров. «Писатель представляет войну «движением» бессмысленным, противоестественным: «Миллион людей, собравшись в одно место и стараясь придать правильность своим действиям, убивают друг друга, и всем одинаково больно, и все одинаково несчастны - что же это такое, ведь это сумасшествие?..» Да, - отвечает писатель, создавая фантасмагорический образ войны, - это безумие. «Это красный смех. Когда земля сходит с ума. На ней ни цветов, ни песен, она стала круглая, гладкая и красная, как голова, с которой содрали кожу». Отсутствует свойственная реализму «правда изображения» ». Выражая свое протестующее отношение к человеческой войне, писатель создает в этом произведении не картины из русско-японской войны, не типические характеры солдат и офицеров, а символический образ человеческого сознания, потрясённого ужасами войны.
«Повесть является одним из наиболее ярких произведений тогдашней русской литературы, изобличающих милитаризм и направленных против войн и в частности против русско-японской войны ». В «Красном смехе» не следует искать ни исторической достоверности, ни бытового правдоподобия. Их там нет. Их нет вовсе не потому, что Андреев, как известно, не был на русско-японской войне, не сидел в окопах и не участвовал в сражениях. Андреева интересовали не исторически конкретные события, происходившие тогда на Дальнем Востоке, не сам факт войны России с Японией. Вопросы о том, кто виновник её, каковы могут быть последствия этой войны, в рассказе не затрагивались. «Андреев исходил из другого внутреннего задания - выразить субъективное безоговорочно отрицательное отношение к войне как бессмысленной кровавой бойне, зверскому, жестокому и бесчеловечному истреблению людьми друг друга, как проявлению «безумия и ужаса ».
Ключом к пониманию главной идеи повести являются слова одного из братьев, от имени которого ведётся повествование в «Красном смехе»: «…ведь нельзя же безнаказанно десятки и сотни лет учить жалости, уму, логике - давать сознание. Можно стать безжалостным, потерять чувствительность, привыкнуть к виду крови, и слёз, и страданий - как вот мясники, или некоторые доктора, или военные; но как возможно, познавши истину, отказаться от неё?..
Миллион людей, собравшись в одно место и стараясь придать правильность своим действиям, убивают друг друга, и всем одинаково больно, и все одинаково несчастны, - что же это такое, ведь это сумасшествие?»
«Жанр «Красного смеха» Андреев определил как «фантазию на тему о будущей войне и будущем человеке». Главное содержание «фантазии» составляет выявление психологии этой войны как любой современной войны в цивилизованном мире, психологии и идейного самочувствия участников и современников этих войн. «Фантазия», по Андрееву, - это эмоционально-психологический экстракт, субстанция, раскрытая как нечто самостоятельное, самодовлеющее в особой форме трагического гротеска.
Идейный подтекст «фантазии» составляет мысль о том, что разумный человек ХХ века, участвующий во «всеобщей войне», не имеющей ни гуманных конечных целей, ни освободительных задач, как и человек, вольно или невольно потворствующий ведению подобных войн, должен перестать существовать как личность, как полноценный член общества, как представитель культурного человечества».
«Красный смех» был воплем о несоответствии этических и исторических гуманных представлений культурного человечества реальному состоянию мира, он был криком о необходимости спасения человека, людей, народов, человечества от «мировой заразы», насаждающей войны как способ собственного существования и распространения.
Прогрессивные критики характеризовали «Красный смех» как «гневный пламенный памфлет против войны и всех её ужасов», как «первостепенное произведение истинного таланта». Надеждин считал, что «ничего более сильного на тему о войне не появлялось в текущей литературе, и не в текущей, за исключением разве «Четырёх дней» Гаршина. К ним присоединил голос Г.Чулков, сказавший, что пафос «Красного смеха» «достигает библейской силы». Часть критиков чутко восприняла основной конфликт, главную идею «Красного смеха». Треплев, например, писал, что «Красный смех» выражает «недоумение и ужас культурной мысли перед иррациональностью войны».
Исходная идейная позиция, которую занимал Андреев, работая над «Красным смехом», заключалась, по его словам, в том, что «война обнаружила полную несовместимость царизма с интересами народа, оттого логика вещей с величайшей деликатностью привела самодержавие в тупик, и как по логике ни рассуждай - нет выхода».
В нашей работе рассматриваются особенности серьезно-смехового жанра в романе Ф.М.Достоевского «Преступление и наказание». Смеховой мир Достоевского не раз был предметом анализа в различных аспектах: литературоведческом...
Выявление типов смеха в романе Ф.М. Достоевского "Преступление и наказание"
Рассмотрим эпизод, когда Раскольников переживает глубочайшее душевное потрясение после убийства старухи. Преступление ставит его "по ту сторону добра и зла", отделяет от человечества, окружает ледяной пустыней. "Мрачное ощущение мучительного...
История создания комедии "Ревизор"
Одна из первых критических статей была напечатана в 1836 году в «Северной пчеле» (№ 97 и 98) под авторством Булгарина, точка зрения которого быстро нашла поддержку со стороны О. Сенковского, который свою статью, полную желчи...
Лицейские годы и их отражение в творчестве А.С. Пушкина
Вообще последние строчки стихотворений Пушкин уже теперь приобретают особую полноту мысли, рельефность и звучность. Крупный факт внутренней жизни поэта за это время -- юношеская, поэтическая любовь к сестре товарища, К. П. Бакуниной...
Мотив бунта и его поэтическое выражение в "Медном всаднике"
Повесть начитается с того, что Пушкин называет СПб "омрачённым" «Медный всадник», с. 138. Чем же омрачён тот светлый образ величия и великолепия...
Народная война в романе "Война и мир"
«Война и мир» -- одно из немногих в мировой литературе 19 века произведений, к которому по праву предлагается наименование романа-эпопеи. События большого исторического масштаба, жизнь общая, а не частная составляют основу ее содержания...
Отражение кавказской темы в литературном и художественном творчестве М.Ю. Лермонтова
Первая ссылка М.Ю. Лермонтова на Кавказ 19 марта 1837 года Михаил Лермонтов выехал из Петербурга на Кавказ и затем в течение целого года был в «беспрерывном странствовании, то на перекладной, то верхом». Дорогой на Кавказ М.Ю.Лермонтов простудился...
Отражение Первой мировой войны в художественной мировой литературе
Эрих Мария Ремарк (1898 - 1970) родился в семье переплетчика. В 1916 году со скамьи учительской семинарии он был призван на фронт, участвовал в ряде боев и был несколько раз ранен. После окончания войны Ремарк сменил много профессий - был бухгалтером...
Пародийные смыслы и способы их воплощения в повести Ф.М. Достоевского "Село Степанчиково и его обитатели"
Поэмы М.Ю. Лермонтова в контексте традиции русской комической поэмы
В скупой на поэзию петербургский период Лермонтов создал три юнкерские поэмы, которые потом сурово осудит известный русский философ, религиозный мыслитель Владимир Соловьёв за их нечистоту и «полное отсутствие той лёгкости, игривости, грации...
Роль учебной книги в развитии читательской культуры учащихся
В современном обществе ценится тот человек, который умеет добывать новые знания самостоятельно и применять их в разнообразной деятельности. Все эти знания может дать правильно подобранный источник информации, в частности учебная книга...
Стилистические особенности монологов главного персонажа пьесы Эдварда Олби "Что случилось в зоопарке"
Г. Злобин в своей статье "Пограничье Эдварда Олби" делит всех драматических писателей XX века на три сектора: буржуазный, коммерческий театр Бродвея и Больших бульваров...
Творчество Виктора Пелевина в литературной критике
§ 1. «Литературная стратегия» Виктора Пелевина...
Функционирование устойчивых словосочетаний с цветовыми прилагательными в русском и английском языках
Художественное пространство в романе Андрея Белого "Серебряный голубь"
В Гуголеве у Дарьяльского было все, в том числе безопасность и независимость от чужих духовных влияний (хотя это и не его топос - у него вообще нет своего топоса, так как он находится в поисках новой России и своего пространства)...
