Утверждение, что в основе «Войны и мира» - исторические события, одно из самых распространенных. Соответственно, описание Бородинской битвы, занимающее двадцать глав третьего тома, - центр произведения,его кульминация, решающий момент и в судьбе страны, и в жизни многих героев книги.

Здесь Пьер встретит Долохова, князь Андрей - Анатоля, здесь многие характеры откроются нам с дотоле незнакомой стороны, здесь увидим с болезненной тоской во взоре недавнего кумира многих - суетного Наполеона и спокойного и величественного старца Кутузова, здесь впервые проявится громадная сила: мужики-ополченцы в белых рубахах. Народ - сила, по убеждению автора «Войны и мира», которая выиграла войну.

Но с момента, когда произведение вышло в свет, более всего претензий к Толстому-историку предъявлялось именно по поводу изображения им исторических событий, реальных исторических лиц и понимания им правды о войне. И это один из самых больших (далеко не единственный) парадоксов в книге. Взгляд Толстого на войну, на историю, на роль известных личностей, действительно, во многом не совпадает с реальной правдой о той же самой войне.

По мнению Толстого-мыслителя, история идет вперед независимо от воли отдельных людей, называемых великими; ход истории подчинен поступкам множества людей, которые невозможно направить, предугадать, запланировать. В соответствии с этим настоящий полководец (будь то Наполеон или Кутузов) не в силах и не должен во время боя навязывать свою волю; он только наблюдает происходящее.

Вот почему (вспомним битву при Шенграбене) Толстой подчеркивает неподвижность лица Багратиона и его почти равнодушное отношение к докладам князя Андрея, которого удивляет, что «приказаний никаких отдаваемо не было, а что князь Багратион только старался делать вид, что все, что делалось по необходимости, случайности и воле частных начальников, что все это делалось хоть не по его приказанию, но согласно с его намерениями». А позже мы увидим, что и Кутузов считал бесполезным вмешиваться в ход событий, что он «презирал и знание и ум и знал что-то другое, что должно было решить дело».

В образе Кутузова, наиболее характерном в этом отношении, как бы скрещиваются две линии романа. Одна линия - художественное повествование. Вторая линия - философско-исторические отступления.

Как художник, Толстой не может не видеть, что в ходе войны огромную роль играли воля людей, воля народа и армии, воля и талант полководца. Но, повествуя о великих событиях, Толстой-мыслитель проявляет очевидный теоретический, философский интерес к причинам, порождающим войны, а также к тому, каким законам подчиняются военные действия, движения и исход военных сражений. И надо признать, строки, посвященные Кутузову, Толстого позволяют говорить о противоречивости образа великого русского полководца, отдельные черты которого в романе не всегда соответствуют его историческому облику.

И хотя Толстой старается убедить нас в справедливости своей исторической теории, но сам же и разубеждает. Если Багратион, не отдавая никаких приказаний, только подчиняется «необходимости, случайности», то почему тогда «начальники, с расстроенными лицами подъезжавшие к князю Багратиону, становились спокойны, солдаты и офицеры весело приветствовали его и становились оживленнее в его присутствии»?

Толстой-художник опровергает Толстого-философа. Вот как он описывает Багратиона в разгар сражения: «Лицо его выражало ту сосредоточенную и счастливую решимость, которая бывает у человека, готового в жаркий день броситься в воду и берущего последний разбег. Не было ни невыспавшихся, тусклых глаз, ни притворно глубокомысленного вида: круглые, твердые, ястребиные глаза восторженно и несколько презрительно смотрели вперед...»

Если воля отдельного человека ничего не решает, то зачем Багратион, проговорив: «С Богом!» и «слегка размахивая руками, неловким шагом кавалериста, как бы трудясь, пошел вперед по неровному полю» и потом, оглянувшись, закричал: «Ура!», тем самым подав сигнал к атаке? После чего, «обгоняя князя Багратиона и друг друга, нестройною, но веселою и оживленною толпой побежали наши под гору за расстроенными французами». Началась атака русских, и воля крепкого человека с темным лицом и ястребиными глазами стала волей истории.

Да, битва при Аустерлице во многом показана в романе такой, какой ее увидел малоопытный и восторженный Ростов. Бородинское сражение Толстой показывает нам глазами ничего не смыслящего в воинском деле Пьера. Совет в Филях - глазами ребенка, шестилетней крестьянской девочки Малаши, забытой на печке в комнате, где идет совет.

Война, как ее видит Толстой, состоит не только из грохота орудий, сражений и подвигов. В понятие войны, по Толстому, входят и старание генерала выслужиться, и трепет Тимохина перед начальством, и воровство Телянина, и проигрыш Денисова, и мучения Ростова... На войне живут люди, и, пока живы, они продолжают мечтать, каждый о своем, любить и ненавидеть, огорчаться и радоваться по самым незначительным поводам. Здесь, как и в мирной жизни, бывают свои будни - и, может быть, вести себя достойно в будничной жизни на войне труднее, чем в сражениях. Нередко и здесь, на войне, диктуют свою волю те законы, которые царят в салонах петербургского высшего света.

Но у войны есть и своя правда: когда враг приходит на твою землю, ты вынужден защищаться - что и делала русская армия. Безусловно, война не становится от этого праздником; она по-прежнему остается грязным, кровавым делом. И именно этот ратный труд и народ-труженик, выступающий в «Войне и мире» как сила, решившая исход войны с Наполеоном, являются у Толстого мерилом справедливости для его действующих лиц, будь они вымышленными персонажами или историческими лицами вроде Кутузова, Наполеона, царя Александра.

Толстой, в прошлом боевой офицер, знает войну и пишет о ней с той мерой правды, которая пробивается через его собственную теорию. Война, изображенная писателем как народная, и позволяет Толстому утверждать народное представление о героях истории, об исторических событиях и показывать, что спасли Родину именно простые солдаты роты Тимохина, артиллеристы капитана Тушина, партизаны Василия Денисова, среди которых выделялся своей дерзкой отвагой Тихон Щербатый, мужики-ополченцы, надевшие перед боем белые рубахи, - все те русские люди, о которых Кутузов говорит: «Бесподобный, бесподобный народ».

Такой взгляд на народ определяет и отношение писателя к реальным историческим персонажам. Поэтому он так, а не иначе изображает в романе Кутузова, создает образ подлинно народного полководца, сила которого именно в едтшртве с народом. Он чуток и внимателен к солдатам и совершенно равнодушен к славе. Поэтому Наполеон для Толстого прежде всего - воплощение войны, а война есть «противное человеческому разуму и человеческой природе событие». В третьем томе Толстой уже не скрывает своей ненависти к Наполеону. За что он так его ненавидит?

Наполеон допускает, чтобы люди бессмысленно погибали из преданности ему. Наполеон позволил себе привыкнуть к мысли, что он -почти божество, что он может и должен вершить судьбы других людей: обрекать их на гибель, делать их счастливыми или несчастными... Толстой уверен: такое понимание власти всегда приводит к преступлению, всегда несет зло.

Вот Александр I у Толстого «властитель слабый и лукавый». Сказать красивую фразу он может, а войска к войне не готовы, окружающие царя люди заняты своей карьерой; армия состоит из трех частей, не имеющих общего главнокомандующего, и царь колеблется, не знает, принять ли на себя это звание. Правда все это, или Толстой намеренно сгустил краски, а на самом деле Александр 1 не был так беспомощен и легкомыслен?

Известие о войне и впрямь, как известно, застало царя на бале. Но ведь от Толстого зависело, сказать об этом читателю или показать Александра не в этот день, а, допустим, на следующий, когда он проводил совещание с генералами. Это тоже была бы правда, но писатель выбрал ту правду, которая помогала ему утвердить собственное понимание хода истории.

Наполеон и Александр I - разные люди, но оба они, по мнению Толстого, несут людям зло тем, что считают себя вправе решать судьбы народов. И оба они, считает Толстой, ничего не определяют в ходе истории, потому что она совершается не волей императоров и полководцев, а обычной, повседневной жизнью народа. Власть обоих императоров только мешает этой естественной жизни.

Можно не во всем соглашаться с философским взглядом на историю Толстого. Но в его теории есть нечто очень привлекательное, относимое не только к далеким для нас дням. Если история складывается из отдельных поступков отдельных людей, то каждый человек несет громадную ответственность за все, что происходит на земле, - каждый, а не только Наполеон или Александр I. Каждый - значит, и каждый из нас.

Взгляд на историю (по роману Л. Н. Толстого "Война и мир")

Сочинение по литературе.

Тема: Взгляд на историю: «Какая сила управляет всем?» по роману Л. Н. Толстого «Война и мир».

Роман-эпопея Л. Н. Толстого «Война и мир», созданный писателем в шестидесятых годах прошлого века, стал большим событием в русской и мировой литературе. Ещё в 1860 году писатель пытался обратиться к жанру исторического романа. Попытка написания «Декабристов» и привела Толстого к замыслу «Войны и мира», в котором писатель стремится понять ход и смысл истории, роль личности в историческом процессе, а главное - роль народа в его переломные моменты.

Своеобразие романа состоит в том, что история незаметно для читателя переходит в роман, а роман в историю. Лица исторические, существующие в реальности (Кутузов, Наполеон, Александр, Багратион, Дохтуров) сосуществуют и действуют вместе с героями вымышленными (князь Андрей, Наташа и Петя Ростовы, Пьер Безухов, княжна Марья). На эту особенность романа обратил внимание участник Бородинского сражения, поэт и писатель Вяземский, в своей статье «Воспоминания о 1812 годе» отметивший, что автор романа не был в этом произведении «строгим историческим живописцем».

Действительно, произведение Толстого полемично по отношению к официальной историографии, прославляющей подвиги героев и игнорирующей решающую роль личности в Отечественной войне 1812 года. Изучив перед написание множество книг, исторических документов, мемуаров, переговорив с современниками и участниками войны, посетив места важнейших сражений, Толстой понял события более чем полувековой давности лучше тех, кто поверил в выдуманные подвиги, выдававшиеся за историческую реальность.

Тонкий психолог Толстой знал такую важную особенность человеческой души, как склонность преувеличивать значимость событий и предавать другим то, что они хотят услышать. Так один из самых честных героев романа, Николай Ростов, рассказывая Бергу о своем первом бое, начал с желанием рассказать все так, как было, но по мере рассказа « незаметно, невольно и неизбежно для себя перешел в неправду»: « Они желали рассказа о том, как горел он весь в огне, сам себя не помня, как бурею налетал на каре; как врубался в него, рубил направо и налево; как сабля отведала мяса, и как он падал в изнеможении, и тому подобное. И он рассказал им все это». Исходя из этой особенности человеческой души, писатель и выдвинул в романе свой субъективный взгляд на исторические события того времени, порой кардинально отличающийся от взглядов исследователей.

Многие историки ставили Толстому в упрек то, что исторические лица романа далеки от реальности, во многом изменены и неправдоподобны. Но в своих персонажах писателя интересовал в первую очередь их нравственный облик. Портреты Багратиона, Кутузова, Наполеона далеки от реальности и часто довольно условны, далеки от того, что о них известно по историческим документам, книгам и словам современников. Так Наполеон в произведении - художественный образ, а не историческое лицо. Толстой не желает видеть воспетой столькими писателями и поэтами храбрости, величия и гениальности французского полководца, высмеивает его распоряжения и диспозиции. Даже внешний облик Наполеона намеренно искажен: при его описании основной акцент делается на «волосатую грудь» и «жирные ляжки», с помощью которых происходит развенчание наполеоновского мифа. Отрицательные стороны личности героя (эгоизм, грубость, самовлюбленность, жестокость) Толстой рисует более ярко, в то время как значение положительных (полководческий гений) намеренно снижено. Но несмотря на это, поведение и моральную сторону личности французского императора писатель воспроизвел точно. Толстой не отрицает незаурядные способности Наполеона, даже говоря о них иронически («Дрожание моей левой икры есть великий признак»), но писатель отрицает его как личность, ставящую себя над народом. В трактовке автора красота человеческой души невозможна без «простоты, добра и правды», которая отсутствуют в беспринципном завоевателе, несшем народам разорение и порабощение.

Весь роман проникнут не только идеей развенчания личного героизма исторических деятелей, реальных лиц и персонажей, но и полным отрицанием особой роли личности в истории. Не случайно важнейшие подвиги в романе совершены не реально существующими людьми, а выдуманными персонажами, такими как Тушин и Тимохин. Толстой говорит о том, что одна личность не способна кардинально повлиять на ход исторических событий, и лишь объединившись, как сделал русский народ в Отечественной войне 1812 года, возможно стать творцом истории.

Особенно ярко выражено в романе полное отрицание автором военного искусства. Устами Андрея Болконского высказана в романе точка зрения автора на необходимость ведения войны: «Война - противное человеческому разуму и всей человеческой природе событие». В описании битв писатель высмеивает военные символы и традиции (знамена - «палки с кусками ткани») и выдвигает на первый план моральный фактор войны. На примере нескольких сражений Толстой показывает, что победа зависит не от численности войск, не от расположения армии и не от планов главнокомандующих, а от морального духа простых солдат. Так в Шенграбене четырехтысячная русская армия одержала победу над сорокатысячной французской, в то время как при Аустерлице потерпела поражение, имея мощных союзников и численный перевес. Но настроение русских войск в двух сражениях отличаются. В Шенграбене преобладает ощущение единства всех участников боя («невидимая река»), а также сила духа и уверенность в победе каждого солдата («Началось! Вот оно - страшно и весело!»), в то время как при Аустерлице, хоть положение сил и изменилось в сторону русских, в рядах солдат отсутствует воодушевление, царит апатия и равнодушие. Безразличность войск велика, и Толстой подчеркивает механичность движения масс словами «как в механизме часов».

Но главное, чем отличаются взгляды писателя и историков - это различное понимание того, от чего зависит победа в войне. Если историки считали главными составляющими победы удачно выбранную позицию войск, численность и профессионализм армии, а также точно рассчитанную тактику и стратегию главнокомандующего, то Толстой видел залог успеха в морально-психологическом состоянии войска, патриотизме солдат и понимании ими смысла и целей войны. Писатель подчеркивает, что кампания 1805 года была проиграна, потому что народ не понимал ее смысла и не мог бороться за то, значения чего не понимал. Толстой восстает против войны грабительской и захватнической, жестокой и несправедливой, но рассматривает как священную войну, вызванную необходимостью защиты Отечества. Писатель считает, что Отечественная война 1812 года была выиграна благодаря «скрытому чувству патриотизма» русского народа, массово вставшего на защиту Родины от захватчиков и грабителей. Внешняя опасность объединила всех людей, независимо от их социального положения: старостиха Василиса и дьячок «уничтожали великую армию по частям», князь Андрей и Тушин вместе расстреливали оккупированную французами деревню, граф Безухов ел из одного котелка с простыми солдатами. Именно в этом всеобщем единении Толстой и видит главную причину победы в Отечественной войне. Писатель подчеркивает, что общественно-значимую роль событиям придает именно участие в них народа, и изображает всю войну, как войну народную, вопреки мнению историков, что она была выиграна лишь благодаря гениальному расчету Кутузова, заставившего ослабевшую наполеоновскую армию идти по разоренной ими же самими Смоленской дороге.

Евгений Шейнман

«... таинственные силы, двигающие
человечество (таинственные потому,
что законы, определяющие их
движение, неизвестны нам), продолжали
свое действие»
Л.Н. Толстой, «Война и мир»

Эти строки – одни из первых в эпилоге к «Войне и миру». Гениальный роман Льва Николаевича был одним из самых любимых среди нескольких книг в юности, которые я перечитывал постоянно. В одном из самых популярных российских ток-шоу, которые вел Петр Толстой (слышал, что он является потомком великого писателя), речь шла об образовании, встала одна девушка, что, мол, мы не хотим читать «Войну и мир», нам это скучно! Никто из присутсвующих не ужаснулся, не возмутился, раздавались даже сочувственные реплики...
Не знаю, обратили ли внимание на эпилог все, кто читал когда-то роман. Вообще-то, мысли о том, что движет историю, разбросаны по всему роману, но в эпилоге они сконцентрированы и,собственно, эпилог является как бы отдельным философским произведением, довольно значительным по объему (более 100 страниц), состоящим из двух частей. И если в первой части довольно весомая часть еще посвящена основным персонажам романа, то вторая часть является чисто философским трактатом. Я давно мечтал «разобраться» с этим эпилогом отдельно от романа, все не решался, но вот собрался...
Перед тем, как взять роман в руки, дай, думаю, посмотрю в интернете, что есть по вопросу, заявленному в заголовке статьи. Каково же было мое изумление, когда обнаружилось, что значительная часть сайтов ссылается на Л.Н. Толстого!
Основные мысли этих сайтов примерно следующие: личность может мало. История, по мнению писателя, действует в мире как естественная природная сила. Ее законы, подобно законам физическим или химическим, существуют независимо от желаний, воли и сознания тысяч и миллионов людей. Именно поэтому, считает Толстой, невозможно объяснить что-либо в истории, исходя из этих желаний и воль. Он утверждает, что нельзя объяснять развитие исторических событий волей, желаниями, поступками отдельных великих людей – «исторических личностей». История, по Толстому, - результат совпадения интересов и поступков множества людей, составляющих народную массу.
В совсем еще «свежей» статье Игоря Смирнова «История и ее Другое» («Звезда», 2016, №6) автор делает небольшую ссылку на «Войну и мир»: «По убеждению Льва Толстого, обоснованному им в философской добавке к «Войне и миру», история постоянно результирует в своем содержании свободу человеческого воления, которую разум напрасно пытается задним числом формализовать, навязывая изменениям жизненных обстоятельств свойство необходимости. Уравнивая историческую энергию со свободой от предзаданности (от Провидения), Толстой, казалось бы, ясно видит, чем отличаются друг от друга homo historicus и homo ritualis. Однако в своей импликативной глубине историософский эпилог «Войны и мира» придает эмансипаторным актам тот же характер «вечного возвращения», какой имеют обрядовые действия». Все понятно?
Вот еще один стилистический образчик из этой же работы: «История сказала все о себе уже в своей исходной точке. Парадоксальным образом она тотальна с самого начала, еще не успев пройти через все свои перипетии. Это положение отчетливее прочих сформулировал в 1923г. Лев Карсавин, по идее которого историю порождает из себя один и тот же «стяженный всеединый субъект», доказывающий свое всегдашнее присутствие в эмпирически расподобленном времени самосовершенствованием. История, подвергнутая циклизации, оценивается не только оптимистически, но и как regressus ad infinitum, как никогда не побеждающая своe скольжение по нисходящей линии». Значительную часть этой работы читаешь так, как будто она написана на иностранном языке. Вот такой современный язык философии (статья проходит под рубрикой «Философский комментарий»)
Мой любимый философ и литературовед Михаил Эпштейн в своей статье «Пауза и взрыв»(«Звезда», 2016, №1)говорит об истории так: «История все меньше подчиняется законам детерминизма, ограничивающим темп общественной эволюции, и все больше отвечает управляемо-взрывному типу мышления, когда парадигмальные сдвиги происходят не раз в столетия, в виде революций, а постоянно, в форме ускоряющейся эволюции. История все более интеллектуализируется, становится серией мыслительных событий, происходящих уже не столько во временной последовательности, сколько одновременно, как взрывное расширение цивилизации, экспансия мысли во всех направлениях. Происходит синхронное зарождение множества новых концептов, идей, методов, дисциплин, которые выводят за пределы самой истории как сюжетного, нарративного типа цивилизационной динамики (одно следует за другим). .. теперь история становится танцем черных лебедей - непредсказуемых событий, аномалий, вдруг становящихся ростками новых систем. Мы входим в турбулентное поле, состоящее из точек бифуркации. ...». Как говорится, ясности не добавляет...
Недавно я наткнулся на статью Аллы Латыниной о романе Алексея Варламова «Мысленный волк». Статья называется «Кто управляет историей?»(Н.Мир, 2014, №9). Обрадовался – вот, думаю, нашел – ведь заголовок почти, как у меня, только вместо "кто" у меня "что" ... Увы, этот многообещающий заголовок оказазался только фигурой речи.
Как вам нравятся современные высказывания по истории? Нет уж, буду искать ответ на поставленный мной вопрос у Льва Николаевича. Итак...
Предмет истории есть жизнь народов и человечества. Непосредственно уловить и обнять словом –описать жизнь не только человечества, но одного народа,представляется невозможным.
На вопросы о том: каким образом единичные люди заставляли действовать народы по своей воле и чем управлялась сама воля этих людей, историки разрешали эти вопросы верою в непосредственное участие божества в делах человечества. Новая история отвергает это положение в теории, но следует им на практике. Вместо людей, одаренных божественной властью, руководимых божественной волею божества, новая история поставила или героев, одаренных необыкновенными, нечеловеческими способностями, или просто людей самых разнообразных свойств, от монархов до журналистов. Новая история пришла к признанию того, что народы руководятся единичными людьми, и, что существует известная цель, к которой движутся народы и человечество. Если вместо божественной власти стала другая сила, то надо объяснить, в чем состоит эта новая сила, ибо в этой силе и и заключается весь интерес к истории.
Какая сила движет народами? Этот вопрос как нельзя более актуален и сейчас, когда миллионные массы людей из бедственных стран бегут в благополучные страны. Толстой же имел ввиду движение вооруженных масс наполеоновских войск с запада на восток, и обратное их движение, преследуемые русскими войсками с востока на запад. Возвращаемся к толстовскому вопросу. Одни историки понимают эту силу как власть, присущую героям и владыкам. Однако, одни и те же события эти историки описывают часто противоположным способом. Другие историки признают эту силу как результат разнообразных направленных многих сил. Они большей частью употребляют понятие о власти как о силе, самой по себе производящей события. По их изложению, историческое лицо есть произведение своего времени, и власть его есть произведение своего времени, и власть его есть произведение различных сил, и власть его есть сила, производящая событие. Третьи историки – историки культуры, видят эту силу в так называемой культуре, в умственной деятельности. Можно допустить, что между умственной силой и движением народов есть что-то общее, но ни в коем случае нельзя допустить, по мнению Толстого, чтобы умственная деятельность руководила действиями людей. Неизбежность понятия о власти для объяснения исторических явлений доказывают сами историки.
Власть эта не может быть той непосредственною силою физического преобладания сильного существа над слабым, преобладания,основанного на приложении или угрозе приложения физической силы, как власть Геркулеса; она не может быть также основана на преодолении нравственной силы. История показывает нам, что ни Людовики, ни Метернихи, управляющие миллионами людей, не имели никаких особенных свойств силы душевной, а, напротив, были по большей части нравственно слабее каждого из милллионов людей, которыми они управляли. Очевидно, что источник этой власти должен находиться вне лица, в тех отношениях к массам, в которых находится лицо, обладающее властью. Власть есть совокупность воль масс, перенесенная выраженным или молчаливым согласием на избранных массами правителей. Однако, здесь есть много противоречивого. Если сила, двигающая народами, лежит не в исторических лицах, а в самих народах, то в чем же состоит значение этих исторических лиц? Исторические лица, говорят историки, выражают собою волю масс: деятельность исторических лиц служит представительницею деятельности масс. Но,в таком случае, является вопрос, вся ли деятельность исторических лиц служит выражением воли масс, или только известная сторона ее? Встречаясь с этим затруднением, историки придумывают самое неясное, неосязаемое и общее понятие, над которым возможно подвести наибольшее число событий, и говорят, что в этом понятии состоит цель движения человечества. Самые обыкновенные, принимаемые почти всеми историками общие понятия – это свобода, равенство, просвещение,прогресс, культура.
Однако деятельность миллионов людей, переселяющихся, сжигающих дома, сжигающих друг друга и т.д. никогда не выражается в описании деятельности десятка лиц, не сжигающих дома, не истребляющих друг друга. Это будет история монархов и писателей, а не история жизни народов.
Жизнь народов не вмещается в жизнь нескольких людей, ибо связь связь между этими несколькими людьми и народами не найдена. Теория о том, что связь эта основана на перенесении совокупности воль на исторические лица, есть гипотеза, не подтверждаемая опытом истории. Теория перенесения воль масс на исторические лица есть только перифраза – только выражение другими словами вопроса: какая причина исторических событий? Власть. Что есть власть? – Власть есть совокупность воль, перенесенных на одно лицо. При каких условиях переносятся воли масс на одно лицо? – При условиях выражения лицом воли всех людей. То есть власть есть власть. То есть власть есть слово, значение которого нам непонятно.
Мы не можем принимать власть за причину событий. Власть, с точки зрения опыта, есть только зависимость, существующая между выражением воли лица и исполнением этой воли другими людьми. Приказание не может быть ни в каком случае причиною события, между тем и другим существует известная определенная зависимость. Чтобы понять эту зависимость, надо учесть, что сам приказывающий человек участвует в событии. Это-то отношение приказывающего к тем, кому он приказывает, и есть именно то, что называется властью.
Из всех тех соединений, в которые складываются люди для совершения совокупных действий, одно из самых резких и определенных есть войско. Всякое войско составляется из низших по военному званию чинов –рядовых, которых всегда самое большое количество, далее капралов(имеются ввиду времена Отечественной войны 1812 года), унтер-офицеров, которых число меньше первого, из еще высших офицеров, число которых еще меньше, и т.д. до высшей военной власти, которая сосредотачивается в одном лице.
Солдат сам непосредственно колет, режет,жжет,грабит и всегда на эти действия получает приказание от вышестоящих лиц, сам же никогда не приказывает. Унтер-офицер реже совершает само действие, чем солдат, но уже приказывает. Офицер еще реже совершает само действие и еще чаще приказывает. Генерал уже только приказывает идти войскам, указывая цель, и почти никогда не употребляет оружия. Полководец уже никогда не может принимать участия в самом действии и только делает общие распоряжения о движении масс. То же отношении лиц между собой обозначается во всяком соединении людей для общей деятельности – в земледелии, торговле, производстве и т. д. Это-то отношение лиц, приказывающих, к тем, которым они приказывают, и составляет сущность понятия, называемого властью. По самому свойству своему приказывающие принимают наименьшее участие в самом событии, их деятельность исключительно направлена на приказывание. Тот, кто больше приказывал, вследствие своей деятельности словами, очевидно, мог меньше действовать руками. Без этого не мог быть объяснен самый простой вопрос, возникающий при рассмотрении каждого события: каким образом миллионы людей совершают совокупные преступления, войны убийства и т.д.?
Итак, что есть власть? «Власть есть такое отношение известного лица к другим лицам, в котором лицо это тем менее принимает участие в действии, чем более оно выражает мнений, предположений и оправданий совершаюшегося совокупного действия».
Какая сила производит движение народов? «Движение народов производит не власть, не умственная деятельность, даже не соединение того и другого, как то думали историки, но деятельность всех людей, принимающих участие в событии и соединяющихся всегда так, что те, которые принимают наибольшее прямое участие в событии, принимают на себя наименьшую ответственность, и наоборот».
Надо признать, что это толстовское определение не добавляет оптимизма в понимание исторических событий. Какая же все-таки деятельность всех людей приводит к тем или иным событиям? Толстой, описывая движение народов, имел ввиду движение вооруженных масс, к которым естественно применимо и понятие власти и других видов деятельности, о которых писал Толстой. А как же нынешнее великое переселение народов в благополучные страны? Можно, конечно, объяснить это извечным стремлением людей к лучшей жизни. Но почему это происходит в таких масштабах именно сейчас? Ведь никто никому не приказывал, не проявлял власти, все происходит как бы стихийно, а стихийно ли? Ответ ищут...
История относится к человеку, «человек же, который есть предмет истории, прямо говорит: я свободен и потому не подлежу законам. Присутствие хотя не высказанного вопроса о свободе воли человека чувствуется на каждом шагу истории». Вот откуда это неясное чувство, откуда в памяти у меня всплыло это понятие, которое послужило причиной написания моей предыдущей статьи «Свобода воли есть?»! Толстой считает, что все противоречия, неясности истории, тот ложный путь, по которому идет эта наука, основаны только на неразрешимости этого вопроса. Если воля каждого человека была бы свободна, то есть,если каждый мог бы поступить так, как ему захотелось, то вся история есть ряд бессвязных случайностей. Если же есть хоть один закон, управляющий действиями людей, то не может быть свободной воли, ибо тогда воля людей подлежит этому закону. В этом противоречии, утверждает он, заключается вопрос о свободе воли, с древнейших времен занимавший лучшие умы человечества.
Глядя на человека, как на предмет наблюдения, говорит Толстой, мы находим общий закон необходимости, которому он подлежит также, как все существующее. Глядя же на него из себя как на то, что мы сознаем, мы чувствуем себя свободными. Правда, что-то до боли знакомое? Помните, мы учили по диамату: «Свобода есть осознанная необходимость»? Мне всегда казалось, что это высказывание Энгельса, ну, на худой конец, Гегеля. Покопался в интернете, в одном месте встретил, что, вроде бы это высказывание Спинозы. В современных концепциях о свободе воли термина «необходимость» я не встретил, эквивалентом этого понятие есть, очевидно, «детерминизм».
Хорошо выразился Шопенгауэр(беру это из своей предыдущей статьи «Свобода воли есть?): допустим, человек способен совершить выбор между двумя «хочу» по собственному произволу, но способен ли человек выбирать, чего ему хотеть? Каким образом совершается данный выбор? В зависимости от своих приоритетов, вы выбираете, опираясь на свои принципы, на свою логику, на свое чутье, на головную боль от вчерашних похождений - и чувствуете в этом реализацию собственной свободы. Но, откуда взялись ваши принципы? Почему вам важна логика? Почему вы доверяете своей интуиции? Откуда исходят ваши эмоции? И почему головная боль склоняет вас к тому, а не иному выбору? Выбирали вы свой характер или он сформировался как-то сам собой? Получается, что,если свобода выбора у нас и есть, это ничего не меняет - каждый выбор предопределен сложной предысторией нашей жизни и, в каждой конкретной ситуации, совершенно непредсказуем. Мы можем убедить себя и окружающих, что четко знаем, почему совершаем тот или иной поступок, но достаточно будет нескольких вопросов, чтобы со всей отчетливостью обнаружить, что мы не знаем причин собственного выбора, а только подгоняем свершившийся факт под выгодные нам объяснения.
Толстой вводит в свои рассуждения понятия «сознание» и «разум». Сознание это есть совершенно отдельный и независимый от разума источник самопознания. Через разум человек наблюдает сам себя; но знает он сам себя только через сознание.
Удивительно, но эти, казалось бы,абстрактные расуждения, находят экспериментальное подтверждение в современной науке! В 1980 году Бенджамин Либет, нейропсихолог из Калифорнийского университета, провел эксперимент, опровергающий традиционные представления, которые заключаются в том, что мы считаем, что простейшее движение, например, поднятие руки, происходит в следующей последовательности: сначала сознание принимает решение, мозг передает его нейронам, отвечающим за управление телом, затем нейроны передают команду мышцам. Либет же считал, что сознание и мозг действуют одновременно. Или мозг действует первым, а уже потом решение доходит до сознания (очевидно, в данном случае мозг можно интерпретировать в качестве разума, как у Толстого).
Известны также эксперименты группы Хайнеса. Они доказывают, что за много секунд до того, как нам кажется, что мы приняли решение, оно уже было принято нашим мозгом. В изложении большинства средств массовой информации работа группы Хайнеса представляется как полное исключение возможности свободной воли. Откуда происходят наши желания? Рассуждения по этому вопросу содержатся в книге Cэма Харриса «Свобода воли, которой не существует»: «Ежесекундно наш мозг перерабатывает огромное количество информации, из которой нами осознается лишь малая толика. Хотя мы постоянно замечаем происходящие в нас перемены - в мыслях, настроении, восприятии, поведении и т.д., мы ничего не знаем о стоящих за ними нейрофизиологических механизмах. На самом деле мы весьма посредственные наблюдатели в том, что касается нашей собственной жизни. Часто окружающие люди по выражению лица и тону голоса лучше понимают наше состояние и мотивы поведения, чем мы сами. Обычно я начинаю день с чашки кофе или чая, иногда с двух чашек. Сегодня утром я выпил кофе (две чашки). Почему не чая? Понятия не имею. Мне больше хотелось кофе, чем чаю, и я мог совершенно свободно получить то, что хотел. Был ли этот выбор осознанным? Нет. Выбор за меня совершили механизмы в мозге, причем таким образом, что я, субъект, якобы осознающий свои мысли и действия, не мог ни проконтролировать этот выбор, ни повлиять на него. Мог ли я «передумать» и приготовить чай прежде, чем сидящий во мне кофеман поймет, куда ветер дует? Да, но это тоже был бы бессознательный импульс. Почему он не возник сегодня утром? Почему он может возникнуть в будущем? Я не знаю». (Прошу прощения у читателя, но этот кусок я взял также из своей предыдущей работы). Но переходим опять к Толстому...
Все стремления людей, все побуждения людей к жизни есть суть стремления к увеличению свободы. Богатство-бедность, слава-неизвестность, власть –подвластность, сила- слабость, здоровье-болезнь, образование –невежество, труд-досуг, сытость –голод, добродетель- порок суть только большие или меньшие степени свободы. Как должна быть рассматриваема прошедшая жизнь народов и человечества, - как произведение свободной воли или несвободной деятельности людей? Вот вопрос истории.
Какое бы мы ни рассматривали представление о деятельности многих людей или одного человека, мы понимаем ее не иначе, как произведением отчасти свободы человека, отчасти законов необходимости. Отношение свободы к необходимости уменьшается и увеличивается, смотря по той точке зрения, с которой рассматривается поступок; но отношение это всегда остается обратно пропорциональным.
Чем дальше переносимся мы назад в рассматривании событий, тем меньше они представляются нам произвольными. Чем дальше назад мы переносим в истории предмет наблюдения, тем сомнительнее становится свобода людей, производивших события, и тем очевиднее закон необходимости. Не кажется ли вам, читатель, что здесь действует как бы теория относительности, согласно которой результат зависит от позиции наблюдателя?
Если мы рассматриваем такое положение человека, в котором связь его с внешним миром наиболее известна, период времени суждения от времени совершения поступка самый большой и причины поступка наидоступнейшие, то мы получаем представление о наибольшей необходимости и наименьшей свободе. Если мы рассматриваем человека в наименьшей зависимости от внешних услоовий, если действие его совершается в ближайший момент к настоящему, и причины его действия нам недоступны, то мы получим представление о наименьшей необходимости и наибольшей свободе. Мы никогда не можем себе представить ни полной свободы, ни полной неоходимости.
«Разум выражает законы необходимости. Сознание выражает сущность свободы... Свобода есть содержание, необходимость есть форма... Только при соединении их получается ясное представление о жизни человека.... Все, что мы знаем о жизни людей, есть только известное отношение свободы к необходимости, то есть сознания к законам разума». По-моему, эти рубленные толстовские определения можно понять только на интуитивном уровне...
В истории, то, что известно нам, мы называем законами необходимости; то, что неизвестно, - свободой. Свобода для истории есть только выражение неизвестного остатка от того, что мы знаем о законах жизни человека.
По мнению Толстого, для истории признание свободы людей как силы, могущей влиять на исторические события, то есть не подчиненной законам, есть то же, что для астрономии признание свободной силы движения небесных сил.
«Для истории существуют линии движения человеческих воль, один конец которых скрывается в неведомом, а на другом конце которых движется в пространстве, во времени и в зависимости от причин сознание свободы людей в настоящем. Чем больше раздвигается перед нашими глазами это поприще движения, тем очевиднее законы этого движения. Уловить и определить эти законы составляет задачу людей истории». Вот, думаю, сейчас Толстой и расскажет об этих законах. Правда, смущает то, что до конца эпилога остается совсем немного – всего несколько страниц, беспокоюсь – успеет ли? С нетерпением продвигаюсь к концу повествования, где же?
Но надежды тают с приближением последних строк. Читаем дальше: «Отыскание этих законов уже давно начато, и те новые приемы мышления, которые должна усвоить себе история, вырабатываются одновременно с самоуничтожением, к которому вся дробя и дробя причины явлений, идет старая история». Далее следует важный вывод Толстого о непознаваемости первичных причин исторических явлений: «И если история имеет своим предметом изучение движения народов и человечества, а не описание эпизодов из жизни людей, то она должна, отстранив понятие причин, отыскивать законы...»
Для истории трудность признания подчиненности личности законам пространства, времени и причин состоит в том,чтобы отказаться от непосредственного чувства независимости своей личности. «Правда, мы не чувствуем нашей зависимости, но, допустив нашу свободу, мы приходим к бессмыслице; допустив же свою зависимость от внешнего мира, времени и причин, приходим к законам... Необходимо отказаться от сознаваемой свободы и признать неощущаемую нами зависимость». Это последняя строчка эпилога. Не дождался. Мы пришли к первым строкам эпилога, взятыми мной в качестве эпиграфа. Открыты ли сейчас эти законы или нет – это уже выходит за пределы моего анализа философского трактата гениального писателя, поэтому дальше я не продолжаю. Предоставляю это другим.

В течение шести лет титанического труда Л. Толстой создавал роман-эпопею «Война и мир». Работая над произведением, он перечитал огромное количество исторических сочинений и воспоминаний участников Отечественной войны 1812 г. Кроме того, он тщательно изучал материалы исторических архивов, пользовался всякой возможностью поговорить с живыми свидетелями того времени, проникнуть в характер быта и нравов эпохи. Сочинения историков, которые он читал, не говорили, однако, о самом главном – о роли народа в истории. Роман Толстого опровергал официальную историографию и устанавливал новый взгляд на историю, в котором главная роль отводится народным массам.
Интерес к истории всегда занимал огромное место в работе Толстого. Уже в молодые годы он считал, что «каждый исторический факт необходимо объяснять человечески», т.е. через изображение живых человеческих отношений и поступков, в бесчисленных переплетениях людских судеб. Он говорил о необходимости «олицетворять» историю, т.е. изображать ее в лицах.
Толстой убежден, что судьбы России определяются, прежде всего, поведением масс – всех людей страны. С этим связан огромный размах эпопеи и бесчисленное количество действующих в ней лиц.
Война и русский народ – важнейшая тема романа. «Война и мир» в этом смысле дает типично толстовское изображение истории – ее олицетворение в переплетении судеб огромного количества людей. Все вместе они составляют массу, которая в своем постоянно внутреннем брожении движет историю. Но в общем движении масс Толстой не различает политических и экономических сил и направлений, не учитывает исторического значения классовой борьбы. Он видит лишь общую массу – стихию.
В 60-е годы, когда создавался роман, вопрос об исторической роли крестьянства в жизни страны стал в центре внимания общественной мысли России. Толстой по-своему, со своей глубоко своеобразной, противоречивой и вместе с тем народной точки зрения подходит к этому вопросу.
Он утверждает определенную роль народы в истории, показывая, что ни один человек по своей воле не может повернуть хода истории, не может преградить путь движению народных масс. Эта, по выражению Толстого, «мысль народная» является основной мыслью эпопеи, определившей ее идейное и художественное величие. С этой мыслью связано утверждение писателя, что народные массы – это стихия, которую нельзя ни организовать, ни направить. Стихийность любого движения означает опору на «дух», чувство, и пренебрежение к разуму.
Крестьянская психология в эпоху Толстого тяготела к стихийности. В крестьянине совмещались ненависть к угнетению и политическая наивность. Поэтому крестьянские движения были «и могучими, и бессильными» - они были стихийны. В этих условиях толстовская философия истории, утверждая непобедимую силу народной стихии, фактически определяла решающую роль крестьянства в истории той эпохи.
Для Толстого величайшая сила истории, которая «управляет всем», - это именно народная стихия, неудержимая, неукротимая, не поддающаяся руководству и организации. Но это его величайшей важности утверждение противоречиво. Считая массы единственным полноправным творцом истории и вместе с тем отрицая возможность организовать массы и руководить ими, он приходит к проповеди пассивности, т.к. отрицает направляющую и организующую роль личности в судьбах народа. Толстой считает, что стихийная сила движений масс исключает какую бы то ни было возможность воздействовать на ход истории волей и разумом человека.
Автор «Войны и мира» верит только в «дух» народа и не доверяет разуму и науке. Поэтому Отечественную войну 1812 г. он трактует как результата перевеса моральной силы русского народа над духом захвата и грабежа в иноземных армиях. Такой взгляд на историю не найти ни в одной философской системе или исторической концепции России того времени.

Произведение Л. Н. Толстого “Война и мир” было задумано как повествование о жизни некоторых вымышленных героев из высшего общества, но постепенно оно превращалось в эпопею, включающую не только описания реальных событий начала XIX века, но и целые главы, задача которых – донести до читателя философские воззрения автора. Обращаясь к изображению истории, Толстой был вынужден знакомиться с разнообразными материалами по интересующей его эпохе. Позиция ни одного из современных писателю ученых не могла удовлетворить человека, желавшего во всем “дойти до корня”. У автора “Войны и мира” постепенно складывается своя концепция исторического развития, которую было необходимо изложить, чтобы открыть людям “новую истину”, сделать яснее логику романа.
Одной из первых проблем, с которой столкнулся писатель, стала оценка роли личности и масс в истории. И если в начале создания “Войны и мира” основное внимание уделялось отдельным героям, то по мере изучения войны 12-го года Толстой все больше убеждался в определяющей роли народа. Во второй части эпилога основная мысль, которой проникнуто все повествование, была сформулирована так: “…чем непосредственнее люди участвуют в совершении действия, тем менее они могут приказывать и тем их большее число… чем меньше то прямое участие, которое люди принимают в самом действии, тем они больше приказывают и тем число их меньше…” Идея о том, что действия масс определяют историю, находит подтверждение во многих эпизодах романа. Так, победу в Шенграбенском сражении русским войскам приносят отнюдь не удачные распоряжения князя Багратиона, который “…только старался делать вид, что все, что делалось по необходимости, случайности и воле частных начальников… делалось… согласно с его намерениями”, а действия “маленького” капитана Тушина, а также осознание всеми необходимости этого боя для спасения армии. Тогда же, когда рядовой солдат не видел цели сражения, как это было при Аустерлице, на неблагоприятный исход не могло повлиять ни знание немецким командованием местности, ни продуманная диспозиция, ни присутствие императоров. Особенно хорошо видно определяющее значение духа войска в Бородинском сражении, когда русские смогли доказать свое моральное превосходство над врагом, несмотря на интриги в штабе Кутузова и неудобство позиции.
По мнению Толстого, задача личности состоит в том, чтобы не мешать естественному ходу истории, “роевой” жизни народа. Это понимает Багратион, и доказательством может служить его поведение во время Шенграбенского сражения, это знает Кутузов, чувствующий момент, когда необходимо дать грандиозное сражение, позволяющий себе принять решение об оставлении Москвы, видящий смысл только в войне освободительной. О главнокомандующем русской армии верно скажет князь Андрей: “У него не будет ничего своего”. Но высказывания Толстого о созерцательности полководца не следует понимать как признание его беспечности. Кутузову принадлежит идея удачного маневра в 1805 году, он же “придумывал все возможные случайности” в 1812 году. Главное отличие “светлейшего” от Наполеона не в бездеятельности русского командующего, а в осознании стариком того, что его приказы не являются определяющими для хода истории.
Преклонение перед “роевой” жизнью народа, отрицание значения личности заставляет Толстого свою любимую героиню, Наташу, наделить изначальной близостью к народу, лучших героев, таких, как Пьер и Андрей, шаг за шагом вести к сближению с ним. И хотя никто из персонажей не потеряет своей индивидуальности, одним из важнейших критериев в оценке людей для писателя будет их родство с патриархальным крестьянством, понимание естественного течения жизни.
Говоря о позиции Толстого по поводу роли личности в истории, мы неминуемо приходим к описанию противоречий в концепции автора “Войны и мира”.
С одной стороны, один из основополагающих тезисов – “человек сознательно живет для себя, но служит бессознательным орудием для достижения исторических, общественных целей”. По мнению Толстого, естественно то, что “большая часть людей того времени не обращала никакого внимания на общий ход дел, а руководилась только личными интересами настоящего”. С другой стороны, все герои романа разделены на две группы. К первой из них принадлежат все те, кому небезразлична судьба Родины, чья жизнь переворачивается во время войны 1812 года, чей “личный интерес” непосредственно связан с “общим ходом дел”. Это старый князь Болконский, собирающий ополчение, готовящийся к защите Лысых Гор от французов, Ростовы, отдающие свои подводы под раненых, Петя, Николай, Андрей, Пьер, видящие цель своей жизни в участии в Отечественной войне.
Ко второй половине относятся те, чья жизнь не изменяется с началом войны, никак от нее не зависит. Это псевдопатриоты из петербургского салона А. П. Шерер и посетители дома Элен, симпатизирующие Наполеону и французам, Берг, озабоченный покупкой шифоньерки во время оставления жителями Москвы, Борис, интересующийся только повышением по службе. Все они осуждаются автором именно за безразличие к общему делу. Идеальной же личностью становится Кутузов, понимающий глубокий смысл происходящего.
Продолжая рассуждать о философии истории в романе и о видении Толстым взаимоотношений личности и масс, мы выходим за рамки собственно исторической концепции и вынуждены обратиться к космогонии автора “Войны и мира”. Чтобы лучше понять позицию писателя, надо вспомнить образы “водяного глобуса” и “идеальной капли” – Платона Каратаева, в котором вообще не было ничего личного. Это расширяет наше представление о том месте в мире, которое Толстой отводил отдельному человеку, но немного добавит к пониманию взглядов создателя романа на историю.
Не только проблема роли личности поднимается в “Войне и мире”. В эпопее важное место отводится рассуждениям об общем характере развития жизни. Говоря об этой части историко-философских отступлений романа, часто употребляют термин “фатализм”. Существует и традиционная ошибка: многие считают, что Толстой склонен рассматривать все происходящее как неизбежное и подчиненное воле Бога. В действительности это лишь одна из точек зрения, с которыми спорит писатель, точно так же, как полемизирует с гегелевским доисторизмом – учением об исторической необходимости, которое прокладывает себе путь через массу случайностей. Концепция, предлагаемая читателю, состоит в следующем: развитие жизни подчинено неким законам. От следования им нет никаких отклонений, ибо, по Толстому, даже одно исключение уничтожает правило. Законы истории пока недоступны людям, поэтому возникает понятие судьбы, фатума, которое заменяет собой всю совокупность непознанных причин. Доказывая свои взгляды, касающиеся развития общества, Толстой вновь обращается к отдельной личности. Писатель определяет соотношение свободы и необходимости в жизни каждого, делает вывод об иллюзорности первой и лишь затем говорит об определяющем значении закономерности в глобальном масштабе. Такой путь от частного к общему в рассуждениях Толстого – лучший пример пристального внимания писателя к человеку. Автор “Войны и мира” считал, что и предметом истории скорее должен быть один день из чьей-либо жизни, чем целые эпохи.
От необходимости, определяющей жизнь, Толстой не делает перехода к возможности безответственности и инертности. Напротив, герой эпопеи обязан действовать и согласовывать свои поступки с моральными нормами, которые являются абсолютным мерилом всего происходящего, в том числе деятельности исторических лиц; таких изначально безнравственных событий, как войны. В доказательство хочется вспомнить негативную оценку автором Наполеона, думающего о величии, но забывающего “о добре, простоте и правде”. Великий император уподобляется в романе ребенку, дергающему за тесемки, привязанные внутри кареты, и думающему, что он правит. Отрицательно относится Толстой и ко всем изображаемым войнам, кроме благородной освободительной народной борьбы с захватчиками в 1812 году. “Война и мир” развенчивает представления о существовании так называемой исторической целесообразности, о том, что цель может оправдывать средства, вообще традиционные взгляды на историю. Взамен читателю предлагается стройная система, отвечающая на два основополагающих вопроса. Толстой пишет об определяющем значении для развития жизни согласованных действий отдельных людей, а не замыслов “героев”, о существовании непреложных законов, пока не познанных, но подчиняющих себе все. По мнению писателя, главная задача ученых – открыть закономерности и вывести историю на принципиально новый уровень.

(Пока оценок нет)

Другие сочинения:

В романе Л. Н. Толстого “Война и мир” затронуты важные вопросы, интересовавшие в то время русское общество. Один из них – взгляд на историю. Кто управляет ей? Толстой стремился ответить на этот вопрос своим романом. Итак, какая же сила движет Read More ......
“Война и мир” была написана в 60-е годы XIX века. Правительство Александра I отменило крепостное право, но не дало крестьянам земли, они бунтовали. Россия и Запад, исторические судьбы России и ее народа – это были самые злободневные вопросы времени. Они Read More ......
В “Войне и мире” Толстой поднял вопрос о роли личности и народа в истории. Перед Толстым стояла задача – осмыслить художественно и философски войну 1812 г.: “Правда этой войны в том, что она выиграна народом”. Увлекшись мыслью о народном характере Read More ......
Л. Н. Толстой в романе “Война и мир” намеренно избегал героизации образа русского полководца. Кутузов является представителем народа, обычным русским человеком, способным понять желания и стремления народа. Народ боялся за свое будущее, за свободу и независимость своей страны. И в Read More ......
Роман Льва Николаевича Толстого “Война и мир” широкая историческая эпопея с большим количеством героев и самыми разнообразными событиями. И для того чтобы разобраться в этом многообразии, я внимательно и вдумчиво читала роман. Страницы, которые посвящены философским размышлениям, я не пролистывала, Read More ......
Нет величия там, где нет простоты, добра и правды. Л. Н. Толстой Великий писатель и философ Лев Николаевич Толстой, справедливо полемизируя с учеными, создавшими культ великой личности, исторического героя, по воле которого совершаются мировые события, утверждает, что ход мировых событий Read More ......
Художественный прием антитезы – стержень романа-эпопеи “Война и мир”, пронизывающий буквально все произведение. Противопоставлены философские понятия в заглавии романа, события двух войн (войны 1805- 1807 годов и войны 1812 года), сражения (Аустерлицкое и Бородинское), социумы (Москва и Петербург, светское общество Read More ......