Гул шагов... Гул крови, бьющей в виски... Он шел по верхнему этажу, переходя из комнаты в комнату... Он прибыл в Екатеринбург позавчера и только сегодня смог проникнуть в дом Ипатьева. Сюда была перевезена из Тобольска царская семья. На стене одной из комнат, у окна, он увидел нарисованный карандашом знак императрицы - она ставила его повсюду - на счастье. Внизу стояла дата: 17(30) апреля. Это день, когда их заключили в дом Ипатьева. В комнате, где помещался цесаревич Алексей, тот же самый знак, нарисованный на обоях. Знак находился и над кроватью цесаревича. Всюду царил страшный беспорядок. Около печей зловеще темнели кучки золы. Он присел на корточки перед одной из них и увидел наполовину обгоревшие шпильки для волос, зубные щетки, пуговицы... Что же случилось? Куда их увели? Скорее всего, это произошло ночью. Их увели в том, в чем застали, не дав собраться и захватить самое необходимое.

Во время заключения в Екатеринбурге единственным разрешенным местом для прогулок Николая II и его семьи была крыша дома Ипатьевых. Фото Пьера Жильяра

Он спустился в нижний этаж, в полуподвал, и от ужаса застыл на пороге. Низкое зарешеченное окно почти не пропускало дневного света. Стены и пол, словно черные раны, покрывали следы пуль и штыков. Надежды больше не оставалось. Неужели они подняли руку на государя? Но если так, то нельзя было и мысли допустить, что императрица пережила его. Значит, они оба стали жертвами. Но дети? Великие княжны? Цесаревич Алексей? Все доказывало, что жертвы были многочисленны...

Он опустился на каменный пол этой зловещей, похожей на тюремную камеру комнаты, обхватил голову руками и увидел, как ему навстречу идет государь с дочерьми. Опушенные снегом ели окружают царскосельское озеро. Великая княжна Ольга идет с отцом под руку, крепко прижавшись к его плечу. Великая княжна Татьяна с другой стороны сжимает руку государя и что-то быстро-быстро говорит. Младшие княжны то забегают вперед, то идут позади. Анастасия придумывает очередную шалость, забивая снег за отвороты своей бархатной шубки. Государь с нежностью смотрит на дочерей, он любуется сияющими румянцем лицами. Синие добрые глаза словно говорят: «Посмотрите, какие у меня славные дочери!» ...Он хотел поклониться государю, но ему никак не удавалось встать с пола. «Но почему зима?» - подумал он. И тут его сознанию открылось, что и дом Ипатьева, и царскосельский парк - всего лишь сон... Он проснулся...

В небольшой уютной квартире Пьера Жильяра стояла мирная утренняя тишина

Е. Липгарт. «Портрет императора Николая II»

И. Галкин. «Императрица Александра Федоровна»

Великая княжна Анастасия

Этот сон приснился ему, конечно, не случайно. Вчера Пьер получил письмо от великой княгини Ольги Александровны, сестры императора Николая II, живущей в Дании. Она писала, что в Берлине объявилась молодая женщина, которая называет себя младшей дочерью императора Николая II Анастасией. «Пожалуйста, немедленно поезжайте посмотреть на эту несчастную. А вдруг она окажется нашей малышкой... И, если это действительно она, пожалуйста, дайте мне знать телеграммой, и я тоже приеду в Берлин».

Пьер Жильяр вместе с женой Александрой, бывшей горничной великих княжен, на следующий же день отправился в Берлин, в госпиталь святой Марии. Женщина, объявившая себя Анастасией, уже несколько дней находилась без сознания. Исхудавшее тело походило на скелет, обтянутый кожей. Кто мог бы узнать в ней княжну Анастасию, даже если это и впрямь была она?

По настоянию Жильяра больную перевели в хорошую клинику.

«Самое важное, чтобы она осталась жива, - сказал он жене, не отходившей от постели больной. - Мы вернемся, как только ей станет лучше».

Через три месяца Пьер Жильяр и Александра навестили больную. Пьер, присев около нее, сказал:

Пожалуйста, расскажи, что ты помнишь из своего прошлого?

Та в гневе бросила:

Я не знаю, что такое «помнить»! Если бы вас хотели убить, как меня, многое ли вы запомнили бы из того, что было раньше?

Жильяру пришлось уйти.

На пороге он столкнулся с женщиной в сиреневом плаще. Жильяр узнал ее: это была княгиня Ольга, любимая тетушка великих княжен.

Подойдя к кровати Анастасии, она улыбнулась ей и протянула руку.

Княгиня Ольга обожала своих племянниц. Каждую субботу княжны, жившие в Царском Селе, с нетерпением ждали ее. Они отправлялись в дом Ольги Александровны, где веселились, играли и танцевали с другими детьми...

Ты помнишь, как наслаждались вы каждой минутой? - спрашивала она Анастасию с улыбкой. - Я до сих пор слышу, как звенит твой смех.

При этих словах самозванка, кивнув, горько расплакалась. Ольга Александровна расцеловала ее в обе щеки:

Ты обязательно поправишься.

Снова и снова она внимательно вглядывалась в лицо женщины, почти ничем не напоминавшее лицо ее маленькой Анастасии. Только глаза были такие же огромные, яркие, голубые.

«Но ведь она столько пережила! Сердце подсказывает мне, что это она! Как я хочу, чтобы это была она!»

В октябре 1928 года скончалась вдовствующая императрица Мария Федоровна. На следующий день вышел в свет документ, названный потом «романовской декларацией». Ее подписали двенадцать представителей Русской императорской фамилии, которые единодушно подтверждали, что фрау Унбеканнт не является дочерью царя Николая II. Этот документ, в котором цитировались высказывания великой княгини Ольги, Пьера Жильяра и баронессы Буксгевден, фрейлины Александры Федоровны, убедил публику, что представители дома Романовых отвергли самозванку.

Но самозванка продолжала выдавать себя за княжну Анастасию, и всегда находились люди, желавшие поселить у себя «царскую дочь». Она жила то в Америке, то в Англии, то в Германии.

В1968 году Анастасия вновь переехала в Америку, где вышла замуж за доктора Менахана. Они прожили вместе пятнадцать лет. В последние годы самозванка часто попадала в психиатрическую клинику. 12 февраля 1984 года Анастасия Менахан скончалась от пневмонии.

Царственные мученики. Икона

В 1869 году Лев Николаевич Толстой закончил свое произведение "Война и мир". Эпилог, краткое содержание которого мы опишем в этой статье, делится на две части.

Первая часть

Первая из частей рассказывает о следующих событиях. Прошло 7 лет с войны 1812 года, описанной в произведении "Война и мир". Герои романа изменились как внешне, так и внутренне. Об этом мы расскажем, анализируя эпилог. В 13-м году Наташа вышла замуж за Безухова Пьера. Илья Андреевич, граф, умер в это же время. Старая семья распалась с его смертью. Совершенно расстроены денежные дела Ростовых. Однако Николай от наследства не отказывается, так как видит выражение укора памяти отца в этом.

Разорение Ростовых

Разорение Ростовых описывается в конце произведения "Война и мир" (эпилог). Краткое содержание событий, составляющих этот эпизод, следующее. За полцены было продано с молотка имение, что покрыло лишь половину долгов. Ростов, чтобы не оказаться в долговой яме, поступает на солдатскую службу в Петербург. Он живет здесь в маленькой квартире с Соней и матерью. Очень ценит Николай Соню, считает, что находится в неоплаченном долгу перед ней, однако понимает, что не смог бы полюбить эту девушку. Все хуже становится положение Николая. Однако ему противна мысль о женитьбе на богатой женщине.

Встреча Николая Ростова с княжной Марьей

К Ростовым с визитом приезжает княжна Марья. Николай ее встречает холодно, показывая всем видом, что от нее ему ничего не нужно. После этой встречи княжна ощущает себя в неопределенном положении. Она хочет понять, что прикрывает таким тоном Николай.

Тот делает ответный визит княжне под влиянием матери. Натянутым и сухим получается их разговор, однако Марья ощущает, что это только внешняя оболочка. По-прежнему прекрасна душа Ростова.

Женитьба Николая, управление имением

Княжна выясняет, что тот из гордости ведет себя так, поскольку он беден, а Марья богата. Николай осенью 1814 года женился на княжне и вместе с ней, Соней и матерью отправился жить в имение Лысые Горы. Весь он отдался хозяйству, в котором главное - работник-мужик. Сроднившись с крестьянами, Николай начинает умело управлять хозяйством, что приносит блестящие результаты. Из других имений приходят мужики с просьбой купить их. В народе даже после смерти Николая долго хранится память о его управлении. Ростов все ближе сходится с женой, открывая новые сокровища ее души с каждым днем.

Соня находится в доме Николая. Марья не может почему-то подавить в себе злые чувства к этой девушке. Как-то Наташа объясняет ей, почему судьба Сони такова: она "пустоцвет", чего-то в ней не хватает.

Как изменилась Наташа Ростова?

Продолжается произведение "Война и мир" (эпилог). Краткое содержание его дальнейших событий таково. Трое детей в доме Ростовых, а Марья ждет еще прибавления. Наташа гостит с четырьмя детьми у брата. Ожидается возвращение Безухова, уехавшего в Петербург два месяца назад. Наташа пополнела, в ней теперь нелегко узнать прежнюю девушку.

Лицо ее имеет выражение спокойной "ясности" и "мягкости". Все знавшие до замужества Наташу удивляются перемене, произошедшей в ней. Лишь старая графиня, понявшая материнским чутьем, что все порывы этой девушки преследовали цель лишь выйти замуж, создать семью, удивляется, почему этого не понимают другие. Не ухаживает за собой Наташа, за своими манерами не следит. Для нее главное - служение дому, детям, мужу. Очень требовательна к мужу, ревнива эта девушка. Безухов подчиняется полностью требованиям жены. Он располагает взамен всей семьей. Наташа Ростова не только выполняет желания мужа, но и угадывает их. Она всегда разделяет образ мыслей своего супруга.

Разговор Безухова с Николаем Ростовым

Пьер чувствует себя в браке счастливым, видя отражение себя в собственной семье. Наташа скучает по мужу, и вот он приезжает. Безухов рассказывает о свежих политических новостях Николаю, говорит, что ни в какие дела государь не вникает, в стране обстановка накалена до предела: готовится переворот. Пьер считает, что требуется организовать общество, возможно нелегальное, чтобы приносить людям пользу. С этим не согласен Николай. Он говорит, что давал присягу. Разные мнения высказывают о дальнейшем пути развития страны в произведении "Война и мир" герои Николай Ростов и Пьер Безухов.

Этот разговор обсуждает с женой Николай. Он считает Безухова мечтателем. Николаю же хватает своих проблем. Марья замечает некоторую ограниченность своего супруга, знает, что он не поймет никогда того, что понимает она. От этого княжна любит его сильнее, с оттенком страстной нежности. Ростов же восхищается стремлением супруги к совершенному, вечному и бесконечному.

Безухов разговаривает с Наташей о том, что его ожидают важные дела. По мнению Пьера, Платон Каратаев одобрил бы его а не карьеру, так как хотел видеть во всем спокойствие, счастье и благообразие.

Сон Николеньки Болконского

При разговоре Пьера с Николаем присутствовал Николенька Болконский. Беседа произвела на него глубокое впечатление. Мальчик обожает Безухова, боготворит его. Своего отца также считает неким божеством. Николенька видит сон. Он идет с Безуховым впереди большого войска и приближается к цели. Перед ними вдруг появляется в грозной позе дядя Николай, который готов убить любого двинувшегося вперед. Мальчик оборачивается и замечает, что рядом с ним находится уже не Пьер, а князь Андрей, отец, который ласкает его. Николенька решает, что отец был ласков с ним, одобрял его и Пьера. Они все хотят, чтобы мальчик учился, и он будет это делать. А однажды все восхитятся им.

Вторая часть

Еще раз Толстой рассуждает об историческом процессе. Кутузов и Наполеон ("Война и мир") - две ключевые исторические фигуры в произведении. Автор говорит о том, что историю делает не личность, а народные массы, которые подчиняются общим интересам. Это понимал описанный ранее в произведении главнокомандующий Кутузов ("Война и мир"), который предпочитал активным действиям стратегию невмешательства в Именно благодаря его мудрому командованию русские победили. В истории личность важна лишь до такой степени, насколько она принимает и понимает народные интересы. Поэтому Кутузов ("Война и мир") - значительное лицо в истории.

Роль эпилога в композиции произведения

В композиции романа эпилог является важнейшим элементом в идейном понимании. Именно он несет огромную смысловую нагрузку в замысле произведения. Лев Николаевич подводит итог, затрагивая насущные темы, такие как семья.

Мысль семейная

Особое выражение в этой части произведения получила мысль о духовных основах семьи как внешней формы объединения людей. Будто стираются в ней различия между супругами, ограниченность душ взаимодополняется в общении между ними. Эпилог романа развивает эту мысль. Такова, например, семья Марьи и Николая Ростова. В ней в высшем синтезе соединяются начала Болконских и Ростовых.

В в эпилоге романа собирается новая семья, которая объединяет в себе разнородные в прошлом болконские, ростовские, а через Безухова еще и каратаевские черты. Как пишет автор, под одной крышей жило несколько различных миров, которые сливались в гармоничное целое.

Не случайно возникло это новое семейство, включающее столь интересные и разные образы ("Война и мир"). Оно стало результатом общенационального единения, рожденного Отечественной войной. По-новому утверждается в этой части произведения связь общего с индивидуальным. 1812 год в истории России принес более высокий уровень общения между людьми, сняв многие сословные ограничения и преграды, привел к появлению более широких и сложных семейных миров. В лысогорском семействе, как и в любом другом, порой возникают споры и конфликты. Но они лишь укрепляют отношения, имеют мирный характер. Женщины, Марья и Наташа, являются хранителями его устоев.

Мысль народная

В конце эпилога представлены философские размышления автора, в которых Лев Николаевич снова рассуждает об историческом процессе. По его мнению, историю делает не личность, а народные массы, которые выражают общие интересы. Наполеон ("Война и мир") этого не понимал, и поэтому проиграл войну. Так считает Лев Николаевич Толстой.

Заканчивается последняя часть произведения "Война и мир" - эпилог. Краткое содержание его мы постарались сделать лаконичным и емким. Эта часть произведения подводит итог всему масштабному творению Льва Николаевича Толстого. "Война и мир", характеристика эпилога которого была нами представлена, - это грандиозная эпопея, которая создавалась автором с 1863 по 1869 год.

В свете этого вопросительного изучения друг друга важно отметить развитие искомого накануне и названного после встречи с Болконским «скрытой теплотой патриотизма» чувства. Безухов пристальнее всего изучает, как в массовом герое, при всей его внутренней дифференцированности, проявляется то подспудно, то ясно и определенно изменение настроения, оценок событий, как массовое воодушевление, накапливаясь, переходит в энергию действия. «Чаще и чаще, светлее и светлее вспыхивали на лицах всех этих людей... молнии скрытого, разгорающегося огня. Пьер не смотрел вперед на поле сражения и не интересовался знать о том, что там делалось: он весь был поглощен в созерцание этого, все более и более разгорающегося огня, который точно так же (он чувствовал) разгорался и в его душе».

Однако изначальное несовпадение ценностных систем, навыков военной службы, возможно, самого природного типа личности - мирного или военного, сконцентрировано здесь в почти физической неуместности Пьера на поле сражения:

«- Чего ездит посеред батальона! - крикнул на него один»;

«- Что ездит этот перед линией? - опять крикнул на него кто-то»;

«- Вы зачем сюда попали, граф? - сказал он ему с улыбкой. - Все любопытствуете?»;

«Адъютант оглянулся на Пьера, как бы не зная, что ему теперь с ним делать.

Не беспокойтесь, - сказал Пьер. - Я пойду на курган, - можно?»;

«Появление невоенной фигуры Пьера в белой шляпе сначала неприятно поразило этих людей»;

«... чувство недоброжелательного недоумения к нему стало переходить в ласковое и шутливое участие».

Изумленное недопонимание происходящего, удивленное несовпадение Пьера со смертельными играми принимает почти гротесковый характер:

«- А этого отчего не подняли? - начал было Пьер [об убитом]»;

«- Вы, видно, не привыкли верхом ездить, граф? - спросил адъютант.

Нет, ничего, но что-то она прыгает очень, - с недоумением сказал Пьер.

Ээ!.. Да она ранена...»;

Но в утрированности непонимания лично Пьером смысла и хода бойни обнажается абсурдность и противоестественность войны как таковой: «Вдруг что-то случилось; офицерик ахнул и, свернувшись, сел на землю,.. Все сделалось странно, неясно и пасмурно в глазах Пьера»; «Пьер не успел понять, какие это были за люди. Он увидел старшего полковника... - и видел еще что-то странное».

Странная ситуация переросла во взаимное пленение Пьера и француза, в которой отражается и повторяющееся в любой войне отсутствие у конкретных людей личных причин для убийства незнакомца, и неопределенность, двойственность победы в самом Бородинском сражении: «Несколько секунд они оба испуганными глазами смотрели на чужие друг другу лица, и оба были в недоумении о том, что они сделали и что им делать. «Я ли взят в плен или он взят в плен мною?» - думал каждый из них».

Вопросов о происходящем на Бородинском поле (как и о войне вообще, обсуждаемой вчера с Болконским, как и о праве на убийство, перепроверяемом в течение всей жизни) у Пьера было много, а ответ прорвался один: «Нет, теперь они оставят это, теперь они ужаснутся того, что они сделали!». Таков ответ войне: «Нет!».

Но важен и еще один ответ героя. Из разрушенного «семейного кружка» курганной батареи Пьер войдет в новый круг - вечеряющих на обочине Можайской дороги - и закончит день Бородина еще одним ответом, определяющим движение своей будущей судьбы. «- Ну что, нашел своих?». Ответ вербально не проявлен, но по контексту прочитывается если не убежденное «да», то определенность направления поиска «своих». Можно согласиться с А.А. Сабуровым, что с этого момента вопрос, который возник перед Пьером еще в Торжке и который с еще большей определенностью встал перед ним накануне 1812 года, начинает перерождаться в ответ: решение личного вопроса («Куда мне деваться?») достигается участием в общем деле. Добавим: в общем деле, но только подлинном, диктуемом самой жизнью, а не играми ума или честолюбия. Вопрос этот решен на деле, а не на словах. Свидетельством обретения «своих» служит не только общение «на ты», но и ощущение внутреннего равенства людей, проявившееся в ответе самому себе: «Надо дать им!» - подумал Пьер, взявшись за карман. - «Нет, не надо», - сказал ему какой-то голос». Кстати, еще в начале этой сцены у костра движение ответов Безухова на солдатские вопросы вновь обращает наше внимание на психологические особенности его общения. Особенно ярко проявляется здесь свобода Пьера от диктата формы и безусловность, истинность его такта.

«- Да ты из каких будешь? - вдруг обратился к Пьеру один из солдат, очевидно, под этим вопросом подразумевая то, что и думал Пьер, именно: ежели ты есть хочешь, мы дадим, только скажи, честный ли ты человек?

Я? я?.. - сказал Пьер, чувствуя необходимость умалить как можно свое общественное положение, чтобы быть ближе и понятнее для солдат». Мы уже замечали, насколько Безухов независим от обстановки, не «корректируем» общественными стереотипами, готов быть неуместным и смешным. Именно в силу своей свободы от формы он и на день раньше дал близкий ответ: «Вы из докторов? - Нет, я так». Важно и проявление такта Пьера как «способность моментально ориентироваться в микроситуациях, душевная направленность на другого и мгновенная реакция в его пользу». То есть в основе подлинного такта Безухова лежит импульс «дать», а не «взять», как в манипуляциях светского такта Элеи или Друбецкого. Еще важнее абсолютность проявления этой способности, направленность ее на любого, а не на избранного, т.е. на выгодного. Пьер чувствует «Необходимость умалить свое общественное положение, чтобы быть ближе и понятнее для солдат».

Это ориентация на интерес собеседника, но она зеркально отражает и начавшееся внутреннее движение к простоте («они просты» - главное впечатление о солдатах Бородина, которое проявится во сне Пьера), отражает и порыв к душевному единению с ними как «Желание радикально обновить свой познавательный навык». Простота становится своеобразным мерилом истины. Каратаева в жизни Безухова еще нет, а поиск «каратаевщины» уже начался. Герой стремится к тому, что от природы дано, например, толстовскому Кутузову и Наташе - иметь связь с общим, естественно встраивать в него личное (пляска Наташи). Вероятно, поэтому и возникает в можайском сне Пьера вопрос: «Войти в общую жизнь всем существом, проникнуться тем, что делает их такими [твердыми, спокойными, простыми]. Но как скинуть с себя все лишнее, дьявольское, все бремя этого внешнего человека?». В этом стремлении потерять чувство обособленности, тягостное самолюбие и «привести свою волю в соответствие с высшей целесообразностью и почувствовать себя необходимым во всеобщей гармонии» прорастает один из центральных вопросов жизни - о соотношении свободы и необходимости. Истина, ускользнувшая от Пьера при пробуждении, будет предметом анализа самого автора в эпилоге, и позже - в «Исповеди». Мысль о выходе за пределы «внешнего», эгоистического человека и жизни не личными страстями, а интересами других людей уже возникала в общении с «благодетелем». Пьер «оглядывается» на прежний опыт: «Да ведь он умер? - подумал Пьер. - Да, умер; но я не знал, что он жив...». Теперь простота солдат и «этически одушевленная мысль» Баздеева объединены в «они» и противопоставлены миру светского шума. Всегда по способу своего мышления объединявший в одном ряду личные, общественные, мировые явления (например, вычисление по Апокалипсису), Пьер слышит во сне искомый ответ: «Все соединить? - сказал себе Пьер. - Нет, не соединить. Нельзя соединять мысли, а сопрягать все эти мысли - вот что нужно! Да, сопрягать надо, сопрягать надо ]». Сон, увиденный Пьером в Можайске после общения с теми, кто «не говорят, а делают», отражает убежденность героя в необходимости «Напряженного духовного поиска, жажды дальнейших раздумий».

Вероятно, сопряжение мысли здесь позволительно понимать как сопряжение собственного интеллектуального опыта и навыка, ценности образования и культуры с воззрениями и нравственностью людей из народа; «Сложности и глубины духовной жизни и сознания с безыскусственной простотой». Это открытие Пьера после Бородина, ответ, не поддавшийся окончательной формулировке, был, с точки зрения Е.Н. Купреяновой, вариантом психологического решения центрального вопроса в творчестве Л.Н. Толстого - вопроса о соотношении дворянской образованности и народной нравственности. «Сопрягать» - мировосприятие, озаренное возможностью «Духовного возрождения своего высокого интеллекта через его приобщение к стихии народной нравственности».

В.И. Камянов полагает, что в этом ускользающем «ответе» Пьера самому себе отражается и главный предмет поиска всех героев эпопеи - закон сопряжения всего и себя со всем. Приближение к этому искомому оказывается возможным только в моменты кризисов и резких нравственных сдвигов (вне зависимости от степени развития личности даются такие «приобщения к истине» князю Андрею, Пете Ростову, Наташе, княжне Марье). По мнению исследователя, напряженный разновариантный поиск такого «сопряжения» многими героями Толстого проявляет стремление самого писателя увести читателя «От невозмутимости аксиоматичного мышления», напоминая о несовершенстве любых «неподвижно-рассудочных схем», таким образом писатель вторгался в «традиционное сознание, точнее, массовый гносеологический навык».

Среди требующих сопряжения оказываются жизнь и смерть. Увиденное на поле Бородина и продуманное, прочувствованное днем раньше порождает ответ на вчерашний вопрос о странной беспечности идущих на смерть: «Ничем не может владеть человек, пока он боится смерти. А кто не боится ее, тому принадлежит все». Между «ними» в этом сне- ответе и Каратаевым в следующем томе обнаруживается явная преемственность. Но знакомство с последним приведет к пассивной созерцательности, а «они» потребуют активного вывода: «Сопрягать!». Однозначность понимания этого ответа ускользнет от Пьера вместе с пробуждением, оставив героя наедине с отчаяньем: «Нет, я не хочу этого, не хочу этого видеть и понимать, я хочу понять то, что открывалось мне во время сна. Еще одна секунда, и я все понял бы. Да что же мне делать? Сопрягать, но как сопрягать все?». Не только в этом эпизоде, но и во всем романе, возможно (с точки зрения В.И. Камянова и Г.В. Краснова), в творчестве и жизни самого Толстого этот вопрос «Как сопрягать все?», как почувствовать себя объединенным с другими людьми, достижим ли абсолют единения для конкретных изменяющихся людей, - останется открытым.

«Сопрягающий» ответ должен ускользнуть, очевидно, поэтому и приходит он в полусне, беспокойном, постоянно почти прерывающемся чем-нибудь. Несколько раз приближающаяся к разрешению мучительных вопросов мысль обрывается, так и не достигая искомого. Сама формулировка, казалось бы, найденного объяснения провоцируется доносящимся сквозь дрему смежным по звучанию «запрягать»:

«- Да, сопрягать надо, пора сопрягать.

Запрягать надо, пора запрягать, ваше сиятельство!».

Как замечено А.А. Сабуровым, случайное звукосочетание из реального мира подчиняется здесь внутреннему психическому процессу, формой проявления, раскрытия которого и является сон в толстовском тексте. (Об организующем и стимулирующем вторжении внешнего ритма в автокоммуникацию героев литературных произведений, в том числе и в сны, писал Ю.М. Лотман). По этому же поводу В.В. Виноградов заметил: «Л. Толстой иногда своеобразно сталкивает план «внутреннего монолога» с звучанием внешних голосов. Чужая реплика, непроизвольно проникая в контекст внутренней речи, порождает здесь свое семантическое эхо. Своеобразная апперцепция чужих внешних слов подготовлена всем предшествующим ходом внутреннего мышления».

Именно так и в анализируемом эпизоде впечатления прошедшего дня сомкнулись с рядом основных вопросов, волнующих героя. Во сне работа мысли продолжилась, стремясь соединить новые впечатления с традиционными выводами морали. «Соединение», о котором давно думает Пьер, не удается, и возникает полемичное ему «сопряжение». Г.Я. Галаган подчеркивает: это сам автор «оппонирует, вводя проблему, к решению которой герой еще не готов». В.В. Ермилов очень точно охарактеризовал роль снов персонажей эпопеи как концентрации осознанного, полусознательного и бессознательного вопросно-ответного многоообразия: «... у Толстого сны героев представляют собой сгусток темы, связанной с этими героям», их стремлений и исканий, не вполне ясных им самим; и вместе с тем - прогноз их будущего». Пожалуй, выбор автором внешнего «запрягать» обусловлен не только созвучием к искомому внутреннему «сопрягать», но и позволяет указать на возникновение новой темы в развитии образа Безухова - темы труда и дороги, темы преодоления.

Об особенностях снов в романе «Война и мир» можно отметить, что эта возможность заглянуть в подсознание героя дается автору и читателю, но сами персонажи, в отличие от созданных Достоевским, самоанализом подсознательного, расшифровкой своих снов практически не занимаются, хотя перспективы развития, «ресурсы движения» личности открываются им во сне.

Интересно, что в этом обновлении, устремлении к перспективам обновляющихся мироощущения и навыка миропонимания Пьер проявляет многослойность внутренних движений, в частности, долгосрочный визит в дом покойного Баздеева В.И. Камянов называет «попятными тенденциями». Радостно возбуждавшая в начале 1812 года близость грядущей катастрофы переросла в действительное испытание ума и души, и потому породила ностальгию по беседам с «благодетелем». «Пьер ушел из своего дома... только потому, что искал успокоения от жизненной тревоги, - а с воспоминанием об Иосифе Алексеевиче связывался в его душе мир вечных, спокойных и торжественных мыслей, совершенно противоположных тревожной путанице, в которую он чувствовал себя втягиваемым». Воспоминание о «старом, эвристическом навыке разрешения проклятых вопросов» видит в этом В.И. Камянов: «Он оглядывается на метод , камерный, «стационарный» метод достижения духовной гармонии чисто духовным путем, когда идеи согласуются с идеями, представления с представлениями, вне жизненных бурь и разломов. Пьера влечет к себе мирный канон достижения гармонии внутренней, а равно гармонии достижения душевных связей с другими. Высшую школу согласия с открытым яростным миром он еще не прошел и подсознательно робеет перед ее крутыми ступенями». Робеет, оглядывается, но движется в русле общей волны «теплоты патриотизма». Потому и отвечает на вопросы внешне «невпопад», а внутренне - сообразно главному личному интересу, совпадающему с коренными вопросами истории страны. Так говорит он с Ростовыми у Сухаревой башни:

«- Вы были на сражении, мы слышали?

Да, я был,.. Завтра опять будет сражение...». Эта же мысль ведет его в действительности при внешней занятости рукописями масона:

«- Извозчика отпустить прикажете?

Ах, да, - очнувшись, сказал Пьер, поспешно вставая... - Послушай, ты знаешь, что завтра будет сражение?..». Стремление активно участвовать в противостоянии захватчику отверждается воспоминаниями «последних дней, в особенности Бородинского сражения и того непреодолимого для него ощущения своей ничтожности и лживости в сравнении с правдой, простотой и силой того разряда людей, которые отпечатались у него в душе под названием они », но формальным поводом к этому изыскивается «мысль о кабалистическом значении своего имени в связи с именем Бонапарта». Кстати, из мечты в программу действий эту идею переводит Наташа: «Вы остаетесь? Ах, как это хорошо!» - в голове его мелькнула мысль, что действительно было бы хорошо... исполнить то, что ему предопределено».

Так судьба, творимая автором, второй раз экзаменует «мирный» характер Безухова практическим разрешением декларированного в первых главах романа права на убийство. Легко данный тогда ответ который раз «ставит вопрос ребром» на практике. Об авторской концепции образа Наполеона исследователями сказано очень много, и ироническая окрашенность эпизода «наполеоновских» планов Пьера единолично разрешить судьбы мира убийством того, кто автору представляется всего лишь винтиком в общем устройстве движения истории, констатировалась многими. Заметим - более всего толстовская концептуальность проявляется в пародийности реплики схватившего безуховский пистолет сумасшедшего Макара Баздеева: «- Ты кто? Бонапарт ». Здесь вопрос-ответ становится символическим отражением авторской концепции истории.

Хрустальный глобус

Пьер Безухов из романа «Война и мир» Льва Толстого видит во сне хрустальный глобус:

«Глобус этот был живой, колеблющийся шар, не имеющий размеров. Вся поверхность шара состояла из капель, плотно сжатых между собой. И капли эти все двигались, перемещались и то сливались из нескольких в одну, то из одной разделялись на многие. Каждая капля стремилась разлиться, захватить наибольшее пространство, но другие, стремясь к тому же, сжимали её, иногда уничтожали, иногда сливались с нею… В середине Бог, и каждая капля стремится расшириться, чтобы в наибольших размерах отражать его. И растёт, и сжимается, и уничтожается на поверхности, уходит в глубину и опять всплывает».

Пьер Безухов

Стремление капель к всемирному слиянию, их готовность вместить весь мир - это любовь, сострадание друг к другу. Любовь как полное понимание всего живого перешла от Платона Каратаева к Пьеру, а от Пьера должна распространиться на всех людей. Он стал одним из бесчисленных центров мира, то есть стал миром.

Вот почему смеётся Пьер над солдатом, охраняющим его с винтовкой у двери сарая: «Он хочет запереть меня, мою бесконечную душу…» Вот что последовало за видением хрустального глобуса.

Совсем не так банален эпиграф романа о необходимости единения всех хороших людей. Слово «сопрягать», услышанное Пьером во втором «вещем» сне, не случайно сочетается со словом «запрягать». Запрягать надо - сопрягать надо. Всё, что сопрягает, есть мир; центры - капли, не стремящиеся к сопряжению, - это состояние войны, вражды. Вражда и отчуждённость среди людей. Достаточно вспомнить, с каким сарказмом смотрел на звезды Печорин, чтобы понять, что представляет собою чувство, противоположное «сопряжению».

Пьер Безухов. Музей им. К.А.Федина, г. Саратов

Вероятно, не без влияния космологии Толстого строил позднее Владимир Соловьев свою метафизику, где ньютоновская сила притяжения получила наименование «любовь», а сила отталкивания стала именоваться «враждой».

Война и мир, сопряжение и распад, притяжение и отталкивание - вот две силы, вернее, два состояния одной космической силы, периодически захлестывающие души героев Толстого . От состояния всеобщей любви (влюблённость в Наташу и во всю вселенную, всепрощающая и всё вмещающая космическая любовь в час смерти Болконского) до той же всеобщей вражды и отчуждённости (его разрыв с Наташей, ненависть и призыв расстреливать пленных перед Бородинским боем). Пьеру такие переходы не свойственны, он, как и Наташа, по природе всемирен. Ярость против Анатоля или Элен, воображаемое убийство Наполеона носят поверхностный характер, не затрагивая глубины духа. Доброта Пьера - естественное состояние его души.

Пьер, князь Андрей и Наташа Ростова на балу

Пьер «увидел» хрустальный глобус со стороны, то есть вышел за пределы видимого, зримого космоса ещё при жизни. С ним произошёл коперниковский переворот. До Коперника люди пребывали в центре мира, а тут мироздание вывернулось наизнанку, центр стал периферией - множеством миров вокруг «центра солнца». Именно о таком коперниковском перевороте говорит Толстой в финале романа:

«С тех пор, как найден и доказан закон Коперника, одно признание того, что движется не солнце, а земля, уничтожило всю космографию древних…

Как для астрономии трудность признания движений земли состояла в том, чтобы отказаться от непосредственного чувства неподвижности земли и такого же чувства неподвижности планет, так и для истории трудность признания подчинения личности законам пространства, времени и причин состоит в том, чтобы отказаться от непосредственного чувства независимости своей личности».

Пьер на дуэли с Долоховым

Отношение единицы к бесконечности - это отношение Болконского к миру в момент смерти. Он видел всех и не мог любить одного. Отношение единицы к единому - это нечто другое. Это Пьер Безухов. Для Болконского мир распадался на бесконечное множество людей, каждый из которых в конечном итоге был Андрею неинтересен. Пьер в Наташе, в Андрее, в Платоне Каратаеве и даже в собаке, застреленной солдатом, видел весь мир. Всё происходящее с миром происходило с ним. Андрей видит бесчисленное множество солдат - «мясо для пушек». Он полон сочувствия, сострадания к ним, но это не его. Пьер видит одного Платона, но в нём весь мир, и это его.

Ощущение схождения двух сторон расходящегося угла в единой точке очень хорошо передано в «Исповеди» Толстого , где он очень точно передаёт дискомфорт невесомости в своем сонном полёте, чувствуя себя как-то очень неудобно в бесконечном пространстве мироздания, подвешенным на каких-то помочах, пока не появилось чувство центра, откуда эти помочи исходят. Этот центр, пронизывающий всё, увидел Пьер в хрустальном глобусе, чтобы, очнувшись от сна, ощутить его в глубине своей души, как бы вернувшись из заоблачной выси.

Так Толстой объяснял в «Исповеди» свой сон тоже ведь после пробуждения и тоже переместив сей центр из межзвёздных высей в глубины сердца. Центр мироздания отражается в каждой хрустальной капле, в каждой душе. Это хрустальное отражение есть любовь.

Война - это чужое, мир - это своё. Хрустальному глобусу Пьера предшествует в романе Толстого глобус-мячик, которым на портрете играет наследник Наполеона. Мир войны с тысячами случайностей, действительно напоминающий игру в бильбоке. Глобус - мяч и глобус - хрустальный шар - два образа мира. Образ слепца и зрячего, гуттаперчевой тьмы и хрустального света. Мир, послушный капризной воле одного, и мир неслиянных, но единых воль.

Пьер едет смотреть на войну

Художественная убедительность и цельность такого космоса не требует доказательств. Хрустальный глобус живёт, действует, существует как некий живой кристалл, голограмма, вобравшая в себя структуру романа и космоса Льва Толстого.

«Светлые паутинки - вожжи Богородицы», которыми соединены люди в вещем сне Николеньки, сына Андрея Болконского, со временем соединятся в едином «центре» хрустального глобуса, где-то там, в космосе. Станут прочной опорой для Толстого в его космическом зависании над бездной (сон из «Исповеди»). Натяжение «космических вожжей» - чувство любви - это и направление движения, и само движение. Толстой любил такие простые сравнения, как опытный всадник, любитель верховой езды и как крестьянин, идущий за плугом. Всё вы написали правильно, скажет он Репину о его картине «Толстой на пашне», только вот вожжи дать в руки забыли.

Пьер на Бородинском сражении русской армии с Наполеоном

В хрустальном глобусе Пьера капли и центр соотнесены именно таким образом, по-тютчевски: «Всё во мне, и я во всём».

В поздний период личность-единица была принесена в жертву «единому» миру. Можно и должно усомниться в правоте такого опрощения мира. Глобус Пьера как бы помутнел, перестал светиться. Зачем нужны капли, если всё дело в центре? И где отражаться центру, если нет тех хрустальных капель?

Космос романа «Война и мир» - такое же уникальное и величественное строение, как космос «Божественной комедии» Данте и «Фауста» Гёте . «Без космологии хрустального глобуса нет романа», ― утверждает К. Кедров-Челищев . Это нечто вроде хрустального ларца, в который спрятана смерть Кощея. Здесь всё во всём - великий принцип синергетической двойной спирали, расходящейся от центра и одновременно сходящейся к нему.

Пьер-читатель

Если Толстой изображал сновидения как трансформацию внешних впечатлений (например, сон Пьера Безухова, который слова будящего его слуги «запрягать пора» воспринимает во сне как решение философской проблемы - «сопрягать»), то Достоевский считал, что во сне забытые переживания людей всплывают в сферы, подконтрольные сознанию, а потому через свои сновидения человек лучше познает себя. Сновидения героев раскрывают их внутреннюю сущность - ту, которую не хочет замечать их бодрствующий ум.

Лев Толстой

Вспомните об этом в нужный момент!

Если вы нашли моё сообщение полезным для себя, пожалуйста, расскажите о нём другим людям или просто дайте на него ссылку.

Узнать больше вы всегда можете в нашей Школе писательского мастерства :

Немного отвлекусь. Все эти внутренние и внешние перемены наталкивают меня на мысль о том, что человеку, обредшему такие духовные ценности и смотрящему на мир уже другими глазами, нужны какие-то другие вспомогательные, питающие силы. «Он вспомнил, что у него было теперь новое счастье и что это счастье имело что-то такое общее с евангелием. Потому-то он попросил евангелие». Князь Андрей находился словно под оболочкой от внешнего мира и наблюдал за ним в стороне от всех, и при этом мысли его и чувства оставались, если можно так сказать, не повреждёнными внешними воздействиями. Теперь он сам себе был ангелом-хранителем, спокойным, не страстно-гордым, а мудрым не по годам человеком. «Да, мне открылось новое счастье, неотъемлемое от человека, - думал он, лёжа в полутёмной тихой избе и глядя вперёд лихорадочно-раскрытыми, остановившимися глазами. Счастье, находящееся вне материальных сил, вне материальных внешних влияний на человека, счастье одной души, счастье любви!..» И, на мой взгляд, именно Наташа своим появлением и заботой отчасти подтолкнула его к осознанию его внутреннего богатства. Она как никто другой знала его (хотя теперь уже меньше) и, сама того не замечая, давала ему силы на существование на земле. Если к любви земной добавилась божеская, то, наверное, как-то по-иному стал любить Наташу князь Андрей, а именно сильнее. Она была связующим звеном для него, она помогла смягчить «борьбу» двух его начал…

Простите! - сказала она шёпотом, подняв голову и взглядывая на него. – Простите меня!

Я вас люблю, - сказал князь Андрей.

Простите…

Что простить? – спросил князь Андрей.

Простите меня за то, что я сделала, - чуть слышным, прерывным шёпотом проговорила Наташа и чаще стала, чуть дотрагиваясь губами, целовать руку.

Я люблю тебя больше, лучше, чем прежде, - сказал князь Андрей, поднимая рукой её лицо так, чтоб он мог глядеть в её глаза…

Даже измена Наташи с Анатолем Курагиным не имела теперь значения: любить, любить её сильнее прежнего – вот что было исцеляющей силой князя Андрея. «Я испытал то чувство любви», - говорит он, - «которая есть самая сущность души и для которой не нужно предмета. Я и теперь испытываю это блаженное чувство. Любить ближних, любить врагов своих. Всё любить – любить бога во всех проявлениях. Любить человека дорогого можно человеческою любовью; но только врага можно любить любовью божескою. И от этого-то я испытал такую радость, когда я почувствовал, что люблю того человека [Анатоля Курагина]. Что с ним? Жив ли он… Любя человеческою любовью, можно от любви перейти к ненависти; но божеская любовь не может измениться. Ничто, ни смерть, ничто не может разрушить её…»

Мне кажется, что, если забыть о физической боли от ранения, «болезнь» князя Андрея благодаря Наташе превратилась почти в рай, если не сказать больше, потому что какой-то частью души Болконский уже был «не с нами». Теперь он обрёл новую высоту, которую не хотел никому открывать. Как же он будет жить с этим дальше?..

Когда здоровье князя Андрея, казалось бы, восстанавливалось, доктор не был рад этому, потому что считал, что либо Болконский умрёт сейчас (что лучше для него), либо месяцем позже (что будет намного тяжелее). Несмотря на все эти прогнозы, князь Андрей всё же угасал, но по-иному, так, что этого никто не замечал; может быть, внешне его здоровье улучшалось – внутренне он ощущал в себе бесконечную борьбу. И даже «когда привезли к князю Андрею Николушку [сына], испуганно смотревшего на отца, но не плакавшего, потому что никто не плакал, князь Андрей… не знал, что говорить с ним».

«Он не только знал, что умрёт, но он чувствовал, что он умирает, что он уже умер наполовину. Он испытывал сознание отчуждённости от всего земного и радостной и странной лёгкости бытия. Он, не торопясь и не тревожась, ожидал того, что предстояло ему. То грозное, вечное, неведомое, далёкое, присутствие которого он не переставал ощущать в продолжение всей своей жизни, теперь для него было близкое и – по той странной лёгкости бытия, которую он испытывал, - почти понятное и ощущаемое…»

Поначалу князь Андрей боялся смерти. Но теперь он даже и не понимал страха перед смертью потому, что, выжив после ранения, он понял, что в мире нет ничего страшного; он начал осознавать, что умереть – это лишь перейти из одного «пространства» в другое, причём, не теряя, а обретая что-то большее, и теперь граница между этими двумя пространствами стала постепенно стираться. Физически выздоравливающий, но внутренне «увядающий», князь Андрей о смерти размышлял намного проще, чем другие; им казалось, что он вовсе уже не скорбит о том, что его сын останется без отца, что близкие потеряют любимого человека. Может быть, так оно и есть, но Болконского в тот момент волновало совсем другое: как же остаться на достигнутой высоте до конца жизни? И если мы даже немного завидуем ему в его духовном обретении, то как же соединить князю Андрею в себе два начала? По-видимому, князь Андрей и не знал, как это сделать, да и не хотел. Поэтому стал отдавать предпочтение началу божескому… «Чем дальше он, в те часы страдальческого уединения и полубреда, которые он провёл после своей раны, вдумывался в новое, открытое ему начало вечной любви, тем более он, сам не чувствуя того, отрекался от земной жизни. Всё, всех любить, всегда жертвовать собой для любви, значило никого не любить, значило не жить этою земною жизнью».

Андрею Болконскому снится сон. Скорее всего, именно он стал кульминацией в его душевных скитаниях. Во сне «оно», то есть смерть, не даёт князю Андрею закрыть за собой дверь и он умирает… «Но в то же мгновение, как он умер, он вспомнил, что спит, и в то же мгновение, как он умер, князь Андрей, сделав над собой усилие, проснулся… «Да, это была смерть. Я умер – я проснулся. Да, смерть – пробуждение», - вдруг просветлело в его душе, и завеса, скрывавшая до сих пор неведомое, была приподнята перед его душевным взором. Он почувствовал как бы освобождение прежде связанной в нём силы и ту странную лёгкость, которая с тех пор не оставляла его…» И вот борьба завершается победой идеальной любви – князь Андрей умирает. Значит, «невесомая» отданность смерти оказалась для него намного легче, чем соединение двух начал. В нём проснулось самосознание, он остался вне мира. Может быть, не случайно самой смерти как явлению строки в романе почти не отведены: для князя Андрея смерть настала не неожиданно, она не подкралась - это он ждал её долго, подготавливаясь к ней. Земля, к которой страстно потянулся князь Андрей в роковую минуту, так и не далась ему в руки, уплыла, оставив в его душе чувство тревожного недоумения, неразгаданной тайны.

«Наташа и княжна Марья теперь тоже плакали, но они плакали не от своего личного горя; они плакали от благоговейного умиления, охватившего их души перед сознанием простого и торжественного таинства смерти, совершившегося перед ними».

Теперь, подытоживая всё, выше написанное, я могу сделать вывод, что духовные искания князя Андрея Болконского имели прекрасно подобранный Толстым исход: один из любимейших его героев был награждён таким внутренним богатством, что иного способа жить с ним, как выбрать смерть (защиту), и не найти. Автор не стёр князя Андрея с лица земли, нет! Он даровал своему герою благо, от которого тот не мог отказаться; взамен князь Андрей оставил миру всегда согревающий свет своей любви.