КФ МГУ им. М.В.Ломоносова

Кафедра филологии

«Ювенильное море» Андрея Платонова как утопия

Курсовая работа

Выполнена Жеребятьевым В.Е.

Научный руководитель Кривощапова Т.В.

Астана, 2013

Введение

§1. Утопия: теория вопроса

§2. Историко-литературный контекст «Ювенильного моря

§3. Утопическая идея «Ювенильного моря

§4. Исследование текста с точки зрения развития утопической идеи

Заключение

Введение

Андрей Платонов - советский писатель и драматург, один из самых самобытных по стилю и языку писателей первой половины XX века.

Великим людям не всегда дано получить признание при жизни. Не всегда современники могут по достоинству оценить творения того или иного гения - будь то литератор, музыкант или инженер. Сам Андрей Платонов никогда не считал себя выдающимся писателем. Более того, считал, что он намного ниже по уровню таланта относительно таких современников, как, например, Шолохов . Платонов никогда не требовал ни признания, ни заоблачных тиражей и гонораров. Никогда не пробовал что-то кому-то доказать, занять чье-то место. Не стремился попасть в функционеры Союза писателей, чтобы обрести власть отдавать повелительным тоном распоряжения относительно чужих судеб. Вместе с тем, сложно переоценить значение произведений Андрея Платоновича для мировой и русской литературы, равно как и других великих классиков. Как сказала М. Каганская: «После Платонова всякая другая литература кажется плоской, пресной» .

Одно из первых советских изданий писателя было осуществлено в 1958 году - через семь лет после смерти его, в результате усилий вдовы Платонова Марии Александровны. Немногочисленных исследователей платоновского творчества 1960-1970-х годов неизменно принимали в квартире на Малой Грузинской улице в Москве, куда семья писателя вскоре после его смерти переехала из флигеля на Тверском бульваре и куда перевезли архив Платонова. До середины 1980-х годов издавалась лишь строго ограниченная часть произведений Андрея Платонова, допущенная в свет во время «оттепели». При каждом новом переиздании Мария Александровна пыталась расширить круг разрешенных для публикации творений Платонова, но удавалось это нечасто . Основная часть творчества начала публиковаться только во второй половине 1980-х годов.

В настоящее время произведения Платонова широко изданы и составляют законную славу двадцатого века, славу русской литературы. Как сказал философ, писатель и публицист А.Г. Дугин: «Платонов - осевой писатель Руси, не только советской, маго-большевитской, но всегдашней, полупроявленной и неизменной, укрывающейся, воющей неслышным голосом под гробными снегами отчуждения» . Платонов - это вселенная, устроенная по своим грандиозным законам, и исследователи стараются эту вселенную понять. Платонову, художнику редкой силы, оказалось под силу создать очень глубокую, философскую картину мира. М.Каганская писала, что «если у других глаза - зеркало души, то у Платонова - зазеркалье» . По творчеству писателя написаны тысячи литературоведческих статей и научных работ, защищены сотни диссертаций и изданы десятки книг не только в России, но и зарубежом. В результате, Андрей Платонов является одним из наиболее изученных писателей настоящего времени.

В данной работе рассматривается повесть Андрея Платонова «Ювенильное море» в контексте жанра утопии. Повесть «Ювенильное море» написана Андреем Платоновичем в 1934 года, однако впервые была спустя более полувека - в 1986 году. В этом же году начинается история осмысления этого произведения как утопии: вышла рецензия Л.Коробкова, в которой автор утверждал, что «Ювенильное море» - «самая светлая и оптимистическая книга Платонова» . Это утверждение многим показалось односторонним и вызвало дискуссию в научных кругах. Полемика по поводу вопроса о жанровой принадлежности «Ювенильного моря» продолжается до сих пор, и существуют два противоположных мнения на этот счет: одни исследователи считают это произведение утопией, а другие - антиутопией.

Цель работы - провести анализ повести «Ювенильное море» с точки зрения соответствия жанра утопии, выявить соответствия и несоответствия этому жанру и ответить на вопрос - действительно и Андрей Платонов написал утопию, или же это произведение имеет другое, антиутопическое значение.

Объект исследования - повесть «Ювенильное море».

Задачи работы:

проанализировать повесть «Ювенильное море» на предмет соответствия жанру утопии

проанализировать историко-литературную ситуацию в СССР в период написания Андреем Платоновичем повести

определить особенности утопической идеи в произведении

проследить за тем, как реализуется в тексте идея утопии

исходя из проделанного анализа, сделать вывод о том, является ли повесть «Ювенильное море» утопией с точки зрения авторского замысла.

В соответствии с поставленной целью и задачами работы она состоит из введения, основной части, заключения и списка использованной литературы.

§1. Утопия: теория вопроса

Прежде чем начать анализ «Ювенильного моря» Андрея Платонова с точки зрения соответствия жанру утопии, следует предварительно разобраться с терминологией данного вопроса, а также произвести небольшое теоретическое исследование на предмет становления и классификации жанра утопии и вывести некоторые критерии, которые позволяют относить произведение к этому жанру.

Основополагающим понятием, вокруг которого строится работа, является понятие утопии. Утопия (от греч. Ou - нет и topos - место, т.е. место, к-рого нет,-Нигдения, или от греч. eu - благо и topos - место -Блаженная страна) - развернутое описание общественной, прежде всего государственно-политической и частной жизни воображаемой страны, отвечающей тому или иному идеалу социальной гармонии. В современной литературе относится к жанрам научной фантастики . Задача утопии состоит в выработке наиболее оптимального варианта людского общежития, социального и духовного совершенствования человечества. Для утопии характерна вера в возможность такого совершенствования, как и вообще вера в исторический прогресс; в отличие от антиутопии. Поэтому утопию называют «позитивной» . Позитивность утопии не только не исключает, а даже в некоторой степени предполагает отрицание наличного бытия едва ли не во всех его сферах, в первую очередь социально-экономического устройства общества, но пафос критицизма в утопии часто носит не выявленный сюжетно характер .

Утопия начала свое существование еще в древней Греции . Впервые подлинно утопическое описание идеальной страны, дает Платон: намеченное в диалоге «Тимей», оно развернуто в «Республике», где Сократ излагает оптимальные, хотя и заведомо неосуществимые принципы благоустройства общества .Свое название жанр получил от одноименно произведения Томаса Мора 1516 года , в котором описывался уклад жизни на вымышлено острове Утопия.

Изначально утопии времен Ренессанса являлись описаниями воображаемых социально-экономических экспериментов, попытками предсказать земной итог истории помимо исторического развития общества . Позднее, начиная с XIX века в утопию стали вноситься элементы технического прогресса - по словам В.И. Ленина, они «...предвосхищали будущее, гениально угадывали тенденции той «ломки», которую проделывала на их глазах прежняя машинная индустрия» . Вместе с тем, из этой тенденции выделился жанр научной фантастики, где основной аспект делался на описании достижений технического прогресса. Также принято говорить и о таком поджанре утопии, как социалистическая утопия, который активно развивался в период начала XX века и первых лет Советской власти - например, роман «Красная звезда» А. Богданова, написанный в 1908 году.

Таким образом, можно выделить некоторые критерии жанра, позволяющие относить то или иное произведение к утопии. Так, произведение должен характеризовать в той или иной мере фантастический хронотоп, человек должен в высшей степени идеализироваться, и в целом произведение должно показывать идеальную, то есть несбыточную модель построения человеческого общества. Сюжетно утопия обязательно должна иметь положительную развязку, так как представляет собой позитивный вариант развития человечества.

Вместе с тем, параллельно жанру утопии существует жанр антиутопии. Антиутопия - дистопия, негативная утопия, изображение опасных, пагубных и непредвиденных последствий, связанных с построением общества, соответствующего тому или иному идеалу . Направленные против апологетики потребительства, сциентизма, технократических. и элитарных социальных теорий, псевдосоциалистических претензий, реакционных и консервативных идиллий, многие произведения антиутопической направленности благодаря специфике жанра несут в себе особо действенный разоблачительный пафос .

В данной работе будут использованы некоторые термины, связанные с понятием утопии, толкование которых следует разъяснить.

Утопическая идея - совокупность идеологических и философских установок, которые формируют идейное содержание утопии.

Утопическая действительность - реальность во всей совокупности утопических установок, действительность после реализации утопической идеи.

§2. Историко-литературный контекст «Ювенильного моря»

Данная часть посвящена изучению вопроса о том, ставил ли Андрей Платонов действительно цель создать утопию. Для этого стоит рассмотреть ситуацию 30-х годов двадцатого века. В это время нарастает вторжение идеологии в литературный процесс. В 1932 году вышло постановление ЦК ВКП(б) «О перестройке литературно-художественных организаций», в котором говорилось о необходимости ликвидировать действовавшие литературные объединения с тем, чтобы создать одно общее. Вследствие этого были автоматически расформированы действовавшие до этого объединения писателей - РАПП (Российская ассоциация пролетарских писателей), объединение «Перевал», ВОАПП (всесоюзное объединение Ассоциаций пролетарских писателей) и другие, и в 1934 году был создан Союз писателей СССР. Союз писателей стал инструментом тотального контроля власти над творческим процессом. Не быть членом Союза писателю было нельзя, так как в этом случае он лишался возможности публиковать свои произведения и, более того, мог быть привлечен к уголовной ответственности за «тунеядство». У истоков этой организации стоял М. Горький. Первый съезд советских писателей в 34 году объявил единственно возможным творческим методом социалистический реализм. Горький писал о социалистическом реализме: «Для наших писателей жизненно и творчески необходимо встать на точку зрения, с высоты которой - и только с ее высоты - ясно видимы все грязные преступления капитализма, вся подлость его кровавых намерений и видно все величие героической работы пролетариата - диктатора». Этот тезис определил главенствующее направление в литературе данной эпохи - социалистический реализм. Ведущими становятся романы об индустриализации, о первых пятилетках, создаются большие эпические полотна. В этот период созданы такие классические произведения социалистического реализма, как, первый том «Поднятой целина» Михаила Александровича Шолохова, «Как закалялась сталь» Николая Алексеевича Островского, первые тома «Брусков» Федора Ивановича Панферова. Вместе с тем, этот период приходится на усиленную борьбу советского государства с разного рода утопиями - как в жизни, так и в литературе. Негативное отношение к утопии в конце XIX - начале XX века было вызвано влиянием суждений Фридриха Энгельса и Карла Маркса, которые считали утопию бесплодной идеей . В эти годы многие авторы утопий были арестованы. Вследствие этого в литературе складывается парадоксальная ситуация: попытка воспеть молодое советское государство ведет к обвинению в бесплодном «мечтательстве», а критика этих мечтаний - к обвинению в неприятии существующего строя. Таким образом, создание утопии было в этот период весьма не к месту, и подобное произведение было бы заранее обречено остаться «в столе» писателя. Это должен был осознавать Андрей Платонович, создавая «Ювенильное море». Однако, если предыдущие произведения Платонова - такие, как «Котлован», «Епифанские шлюзы», «Чевенгур» где, отчасти по причине несчастливого завершения сюжета, по словам того же Горького, «Впечатление таково, что будто автор задался целью в художественных образах и картинах показать несостоятельность идей возможности построения социализма в одной стране» . Таким образом, возможно, Андрей Платонов надеялся, что положительная развязка «Ювенильного моря» подтолкнет текст к публикации. Вместе с тем, «Ювенильное море» имеет очень сильное сходство с таким жанром социалистического реализма, как производственный роман, в котором наиболее яркое воплощение получила советская утопия . Так, в «производственном романе» основные события должны происходить на фоне производственного процесса, в который включены все герои, и решение производственных проблем создает определенные нравственные коллизии, которые решают герои. Таков, например, роман Ф. Гладкова «Цемент». Однако, глубокое идейное содержание «Ювенильного моря», смысловой акцент, поставленный на воплощение утопической идеи, ее многогранность и фантастичность резко отдаляют повесть от произведений социалистического реализма и превращают повесть в произведение утопического жанра. Это в конечном итоге и повлияло на отказ союза писателей опубликовать «Ювенильное море».

ювенильное море платонов утопия

§3. Утопическая идея «Ювенильного моря»

Утопическая идея в повести «Ювенильное море» многогранна и сложна, ибо представляет собой причудливую смесь программной идеи Коммунистической партии о построении социализма в отдельно взятой стране, общей марксистской идеи коммунизма, и вместе это все смешивается идеями русского космизма и философией Н.Ф. Федорова. Как писала В. Чаликова, «книги Платонова - уникальный художественный аргумент к мысли Бердяева о «запредельности русского коммунизма», которому не хорошая жизнь нужна, не конкретная политическая свобода, а нечто большее самой жизни» .

Сначала в повести встает вопрос о торжество коммунизма, всеобщего человеческого братства, уничтожение границ между людьми. Далее герои расширяют границы идеи - речь идет не только о всеобщем равенстве людей, но и о равенстве всех живых существ на Земле: «коммунистическое естествознание сделает, вероятно, из флоры и фауны земли более близких родственников человеку... Пропасть между человеком и любым другим существом должна быть перейдена...» . Более того, далее идея коммунизма развивается и смешивается с идеями русского комизма и философией Н.Ф. Федорова - переходе границы между жизнью и смертью, ибо платоновский коммунизм предполагает бессмертие людей: « (продолжение предыдущей цитаты - части диалога)- Будет еще лучше, - обещала Босталоева. - Между живой и мертвой природой будет проложен вечный мост» .

Вместе с тем, это комплексная идея социальной гармонии предполагает свое осуществления не только мерами социального преобразования, но мерами технического прогресса. Так классическая утопическая идея, ведущая начало в сочинениях древнегреческих философов и унаследованная произведением - родоначальником жанра - «Утопией» Томаса Мора, смешивается с технократической утопией - научной фантастикой.

Утопическая идея «Ювенильного моря» построена на системе дуальных оппозиций. Противопоставляются «добро и зло» и, как их олицетворение - коммунизм и капитализм. Так же, герои произведения однозначно делятся «хороших» и «плохих». Четко выраженного главного героя нет, но можно выделить Николая Вермо как основного протагониста, ибо автор часто использует несобственно-авторское повествование, и словами Вермо выражаются основные утопические установки. После Вермо идет Надежда Босталоева - в случае с ней автор также часто использует несобственно-авторское повествование, она фигурирует как герой не менее важный, чем Вермо. Второстепенным главным героем является Федератовна, она выступает основным действующим лицом в значительной части произведения. Антагонисты - это группа кулаков под идейным предводительством Умрищева, который, доморощенный философ, пропагандирующий оппортунизм - отказ от борьбы за коммунизм, невмешательство в течение истории. Достижение утопического будущего должно идти по двум направлениям: политическому и технократическому. Политически утопическая мысль выражена в уничтожении идейной оппозиции коммунизма - капитализма и всего, что с ним связано. В повести эту мысль выражают герои, в чьих руках лежат бразды правления колхоза - Надеждой Босталоевой и Федератовной. Федератовна, будучи не сильно просвещена в научных сферах деятельности, выражает голые идеи классовой борьбы: «Будет тебе, - сказала старушка, - иль уж капитализм наступает: душа с советской властью расстается. Мы их кокнем…», как олицетворение этого - портрет Карла Маркса, который висит у нее над кроватью. Надежда Босталоева, как председатель совхоза, идейно подготовлена и произносит основные идеологические установки, она олицетворяет советскую власть. Инженер Вермо выражает научную сторону утопической идеи. Вермо и Босталоева, в отличие от Федератовны - старухи - люди, которым принадлежит будущие. Именно им предстоит в нем жить, и они - его основные строители, «своеобразные посланцы идеального будущего, наивные, часто упрощающие многое, но такие необходимые настоящему» .

Персонажи «Ювенильного моря» довольно агрессивны относительно идейной оппозиции - то и дело звучат призывы «выжечь остатки кулачья» , мечты героев посвящены «гибели враждебных существ» . Но они невинны и искренни в своей агрессии, чувствуется некая детская непосредственность в их ненависти к «классовому врагу», уничтожение которого очистит мир от зла. Строгая форма дуальной оппозиции «добро-зло» характерно для сказок, ибо реальная жизнь более неоднозначна, и в этом тоже выражается утопическая направленность «Ювенильного моря», красивой истории о достижении «Светлого будущего», Утопии. Как и в сказках, без уничтожения зла невозможно построить будущее, невозможно даже думать о нем: «Вермо всегда не столько хотел радостной участи человечеству - он не старался ее воображать, - сколько убийства всех врагов творящих и трудящихся» . Уничтожение врагов позволит порвать связь с прошлым, с «империализмом», при котором уже было достаточно времени, чтобы «выспаться» , так как прошлое тянет назад, не давая возможности утопии оторваться от действительности, от истории. Ибо при коммунизме время остановится, и история прекратит свой ход - стоит вспомнить концепцию утопии в романе «Чевенгур». Идейным противником утопи и главным антагонистом является директор мясосовхоза Умрищев, который, наоборот, считал необходимым оставить все как есть, его лозунг - «Не суйся», который был написан белыми буквами на красных полотнах. По Умрищеву, человек должен растворяться в истории, а не останавливать ее, не вмешиваться ни во что, и в этом заключается его собственная, умрищевская утопия, с помощью которой он тоже хочет достигнуть светлого будущего, и с которой борются главные герои: «Он старался постигнуть тайну и скуку исторического времени, все более доказывал самому себе, что вековечные страсти-страдания происходят оттого, что люди ведут себя малолетним образом и всюду неустанно суются, нарушая размеры спокойствия» , а «каждому трудящемуся надо дать в его собственность небольшое царство труда - пусть он копается в нем непрерывно и будет вечно счастлив» . В словах Умрищева содержится слово «собственность», которое противоречит идее коммунизма, в котором не должно быть собственности, как и личного пространства. Платоновская утопия не признает личного пространства для счастья, ибо счастье не может быть личным - оно только всеобщее, «особое, платоновское счастье - счастье растворения, избавления от постылой индивидуальности» . И, подобно сказкам, в отношении главного антагониста после его поражения и раскаяния, после того, как он становится жалок и беспомощен, не применяется какая-либо жестокость, его прощают. Он проводит остаток жизни «под крылом» Федератовны, которая его перевоспитывает. Подвергаются жестокому наказанию лишь изверги - Божев и Священный, которые совершают гнусные преступления, убийства.

На восприятие утопической идеи и накладывают отпечаток некоторые особенности поэтики текста.

Язык писателя крайне своеобразен и необычен, характерен совмещением не совместимых даже в метафоре понятий. Катахреза - основная особенность языка Платонова. Сопоставляются несопоставимые в обычной (но только не платоновской!) реальности понятия - такие, как ударный поцелуй, кипящая вселенная. Для Платонова обычны косноязычные словосочетания, которые, тем не менее, воспринимаются более глубоко, нежели обычные их аналоги: «смотреть друг в друга» - вместо «друг на друга», идти «нечаянно рядом» вместо «нечаянно приблизиться». Как писал Иосиф Бродский, «жертвой разговоров об Утопии прежде всего становится грамматика, ибо язык, не поспевая за мыслью, задыхается … вследствие чего даже у простых существительных почва уходит из под ног, и вокруг них возникает ореол условности» .

Герои повести обладают говорящими именами, это - один из инструментов раскрытия образов. Так, Вермо ассоциируется со словами «верность», «верный» так как полностью предан тому, во что верит, вместе с тем - «веретено», как олицетворение его неугомонности. Федератовна вообще имеет «идеологическое» имя, которое она приняла взамен старого - Кузьминична. Умрищев - от «умереть», ибо он олицетворяет собой все старое и отжившее, его все время сопровождает чтение старых книг, размышления о «временах Иоана Грозного» . В фамилиях Божева и Священного кроется оксюморон: их фамилии обозначают нечто святое, связанное с христианской религией, но, вместе с тем, они главные и единственные источники прямого зла. Божев - убийца доярки, Священный убивает коров и быка, причем зверским способом - коровам запихивает в глотки «крупную и нечищеную картошку» , а быку отрезает «член размножения , после чего несчастное животное умирает. Они не раскаиваются в своих проступках, они более, чем иные антагонисты недостойны жить в «будущем прекрасном мире», их убивают, причем сцены казни отражают их злодеяния: Божева за убийство человека расстреливают, Священному, как извращенному садисту, отрубают в несколько приемов голову топором.

Таким образом,

Вермо музыкальное сопровождение учиняет, гимны будущему.

Исследование текста с точки зрения развития утопической идеи.

Крайне примечательна с этой точки зрения работа «Мироздание А. Платонова. Опыт культурологической реконструкции» Н.Н. Брагиной. В этом труде автор предлагает прочтение Платонова через музыкальное восприятие его поэтики. Речь идет «не о нахождении прямых музыкальных аналогий и не об описаниях музыки, которыми изобилуют многие тексты Платонова, а о музыкальности как имманентном свойстве его произведений, об «идее» музыки, проявленной через вербальный текст» . Рассмотрение «Ювенильного моря» в этом ключе позволяет отследить то, как философская идея утопии с течением повествования развертывается в тексте, выявить взаимосвязь сюжета с идеей утопии и отследить переход от реальности к утопической действительности. Брагина отмечает тот факт, что «каждый следующий раздел повествования короче предыдущего, форма как бы «свертывается» в соответствии с упрощением содержания. В музыке такое строение определяется как модулирующая нисходящая, или регрессивная, форма, т.е., начинаясь, как произведение, сложное по структуре, относящееся к формам высокого ранга (в данном случае это сонатная форма), в процессе развития упрощается, и в итоге побеждает форма более низкого ранга (здесь это трехчастная форма, обычно соответствующая жанру скерцо)» . Для того, чтобы прокомментировать данный тезис, стоит провести развернутый анализ «Ювенильного моря» с этой точки зрения. Материалом служит авторская разбивка текста на составляющие - главы, и они сравниваются между собой по нескольким параметрам. За основу берутся основополагающие признаки, которые формируют ритм повествования: размер каждого из отрезков текста, ход сюжета (события, которые проистекают в каждом из отрезков) и время в произведении, которое они занимают. С этим сопоставляется развертывание утопической идеи и ход ее реализации. Произведен анализ в этом ключе каждой из глав, составлена таблица, иллюстрирующая изменения в ритме повествования и к ней приложен развернутый комментарий. В таблице показано соотношение размера каждой из глав с произошедшими в ней событиями и временем, которое они занимают в произведении. В комментарии к каждой из глав произведения это сопоставлено с проявлениями утопической идеи в тексте произведения.

№*Кол-во знаков событияВремя, занимаемое событиями в повести**16 900Приезд инженера Вермо, история жизни Умрищева. Поздний вечер, ночь и раннее утро.10 500Встреча Вермо с Надеждой Босталоевой, впервые упоминается удавившаяся доярка Айна, знакомство читателя с гуртом «Родительские дворики» и его работниками работниками - Божевым, Високовским, Кемалем, Тишкиным, Федератовной.Утро, часть дня.9 000Собрание работников гурта у тела Айны, Федератовна говорит о кулаках, которые, если бы не она, обменяли бы здоровых коров гурта на своих больных. Утопическая идея под угрозой интервенции капитализма.Часть того же дня дня и вечер.5 300Похороны доярки. Вермо играет «Аппассионату» Бетховена, которую Босталоева представляет как битву с кулацким классом. Далее Вермо играет свои собственные пьесы, которые выражают надежду на победу над кулаками и капитализмом. Выясняется, что Божев избивал Айну. Следующие день и вечер. 10 400Пребывает комиссия, выясняется, что по вине Умрищева и Божева разворовывалось молоко, кулаки обменивали своих больных коров на здоровых из гурта. Открываются детали самоубийства Айны: она узнала про их преступления и Божев над ней издевался.Другие день и вечер.16 700Божева расстреляли, из гурта «Родительские дворики» создается мясосовхоз, председателем выбирают Босталоеву, Федератовну - ее помошницей, Вермо - главным инженером совхоза. Сначала - общий временной план, длительный промежуток времени. Далее - один день, вечер и ночь.5 100Встреча с Умрищевым, теперь он является председателем колхоза. Утро следующего дня, день.9 200На производственном совещании обсуждается вопрос о низкой производительности гуртов, возможно из-за того, что там работают мужики из колхоза Умрищева. Надежда Босталоева собирается ехать в краевой центр, чтобы привезти оборудование строительных материалов на постройку сооружений. Ночь этого же дня20 100Надежда Босталоева едет за строительными материалами и сталкивается с бюрократическим аппаратом. Однако, ей удается достать необходимые материалы и приспособления.Более двух недель.20 900Федератовна Действие происходит параллельно части 9, однако основные события занимают один день.8 938599 Освобожденные люди радуются, развитие резко пошло вперед. Груз старины уничтожен «отжившие классы» ликвидированы, и теперь можно спокойно и быстро строить Светлое будущее. Все изменилось, цитата Босталоевой про то что все быстро меняется. План построения утопии. Вступают в Утопию - с одной стороны, строят ее и входят в нее - а с другой, резко отдаляются от реальности. Все оказалось слишком просто - убить кулаков и поострить изобретения - но просто в утопии, а в реальности невозможно. Это - мечта, уход в небо от реальности. Строить утопию - в буквальном смысле, построение и создание ряда построек и станков дает возможность технологического прорыва. Устранение политического врага, потом технотронный рывок вперед.Резкое ускорение временного плана. Как ракета - ввысь. Отрыв от действительности. Уход.7 8206 7612 4351 833В конце уплывают вдвоем - пароход в Америку. Пароход - олицетворение технического прогресса, море - космос, Америка - Новый Свет, олицетворение светлого будущее. Федератовна и Умрищев остаются - несмотря ни на что, их удел прошлое, так как они долго жили в прошлом, они - точка отсчета, они нужны были чтобы такие как Надежда и Вермо жили. Они уплывают, а страна остается!!! Остаются и нелепый монолог про провода. Остаются. Ругает за оппортунизм - так и на земле, пусть и очищенной - остается оппортунизм, как главный, теперь уже дремлющий враг утопии - возможность мириться с тем что есть.

*в тексте главы не пронумерованы, нумерация произведена для удобства пользования таблицей.

**неразрывные промежутки времени подчеркнуты

Комментарий к таблице.

Что параллельно а что не параллельно происходит, 1 за 2, сразу или не сразу, разрывы в повествовании. От везде - до конкретного места.

Действие произведения начинается с общего плана: «День за днем шел человек в глубину юго-восточной степи Советского союза. Он воображал себя паровозным машинистом, летчиком воздухофлота, геологом-разведчиком… Он управился… открыть первую причину землетрясений, вулканов и векового переустройства вселенной» . Здесь человек не конкретизирован, говориться об обобщенном советском человеке, который терпеливо, «день за днем» пробирается в дебри природы с тем, чтобы понять ее суть и покорить ее.

Далее действие постепенно переход от общего плана к конкретному: уже не «день за днем» , а «в конце пятого дня» , не «человек» , а «этот человек» . С началом описания местности обобщенный план действия заканчивается, и читатель видит уже конкретного человека, пришедшего в мясосовхоз, после чего называется его имя: «…в систему мясосовхоза командируется инженер-электрик сильных токов товарищ Николай Вермо…» . Таким образом, знакомство читателя с одним из главных героев начинается с общего плана, инженер Вермо - один из многих, кому суждено строить новый, утопический мир. Вместе с тем, обобщенный план создает ощущение повсеместного построения утопии: если герой - один из многих, то и светлое будущее будет наступать везде, и все, подобные главному герою, предчувствуют это: «Он уже имел, как миллионы прочих, предчувствие всеобщего будущего» .

Происходит первая встреча с Умрищевым - главным идейным противником утопии на протяжении всей повести. Идеология Умрищева - «не соваться в железный самотек истории, где ему непременно будет отхвачена голова» . Здесь же впервые звучит обвинение Умрищева в оппортунизме («Оппортунизм - враждебное марксизму-ленинизму течение... проповедующее отказ от борьбы за социалистическую революцию и диктатуру пролетариата» ). Умрищев читает книгу, посвященную деяниям Ивана Грозного, и восхищается ими.

2. Вермо знакомится с главной своей приспешницей - Надеждой Босталоевой, они быстро и без прелюдий сближаются: после короткого диалога Вермо целует и обнимает ее. Их отношения изначально непорочны и естественны, так как они связаны общим делом и не ставят себе никаких целей и предположений относительно друг друга, никак не осмысливают отношения. Более того - отношения Вермо и Босталоевой являются прямой проекцией развития идеи утопии - с течением реализации утопической идеи они становятся все ближе друг другу.

Умрищевская оппортунистическая идея конкретизируется до звучащей еще не раз произведении формулировки «каменного исторического дождя» , который сметает из истории людей, пытающихся что-либо предпринимать: «Вас надо бы гидрометеором по голове - потише сказал Умрищев. - Гидрометеор - это дождь - равнодушно заявил Високовский. - Я имею в виду тот дождь - объяснил Умрищев, - который шел при Иоанне Грозном - каменный, исторический дождь!» .

Во время собрания у тела доярки Федератовна озвучивает угрозу, которая формирует сюжет произведения: «Без меня б тут давно мужики-единоличники всех коров своих гнусных на наших обменяли, и не узнал бы никто, а кто проведал бы, так молчал уж: ай ему жалко нашу федеративную республику?!» . Эта угроза адресована самой идее построения утопии, и выходит за рамки выбранного Платоновым места, что выражается в фразе про республику: кулаки вредят не столько мясосовхозу №101, сколько самой молодой советской республики, в которой повсеместно строится утопия. Таким образом, проблема вредительства кулаков ставится во главу угла и в ней концентрируется все зло, которое мешает утопии, кулаки - это фактически единственный враг, и только его устранение приносит возможность строить утопию.

В этой части происходит развязка истории с дояркой, которая покончила жизнь самоубийством. Выявляются приспешники кулачества - Божев и Умрищев. Божев - один из двух деятельных антагонистов в повести, от него исходит прямое зло: он занимается вредительской для гурта деятельностью - обменивает здоровых коров гурта на больных животных у кулаков, а когда доярка Айна узнает об этом - избивает и насилует ее. Умрищев действует согласно своему главному постулату - «Не суйся» , то есть никак не препятствует деятельности Божева и покрывает его. Когда во время похоронного шествия Вермо играет Аппассионату Бетховена и далее свои сочинения, происходит конкретное разделение героев на тех, кому предстоит строить утопию и жить в ней и тех, кто должен остаться в прошлом, вредителей. Первые понимают музыку Вермо: «… он (Вермо) чувствовал радость и победу и делал отомстить всему миру за беззащитного человека, которого несли мертвым вслед за ним. Существо жизни, беспощадное и нежное, волновалось в музыке, оттого что оно еще не достигло своей цели в действительности, и Вермо, сознавая, что это тайное напряженное существо и есть большевизм, шел сейчас счастливым» , « - Мне представлялась какая-то битва, - как мы с кулацким классом, и музыка была за нас! - сказала Босталоева» , а вторые - нет: «Умрищев и Божев не понимали музыки Вермо; они думали, что это звуки имеют горестное значение» .

Части с первой по четвертую можно объединить в один временной блок, так как в них действия протекают в одном сплошном временном отрезке, который занимает три дня: вечер и ночь - первая часть, утро следующего дня и сам день - вторая часть, вечер того же дня - третья часть и следующие после этого день и вечер - четвертая часть. Каждая часть хронологически следует сразу за первой, время протекает с одинаковой скоростью. В этих частях произведения утопическая действительность еще только предчувствуется героями, имеет вид цели, мечты, а все происходящие события реальны. Конкретизируется круг социальных проблем, которые необходимо решить ради осуществления идеи - победить капитализм в лице кулаков, изжить оппортунизм в лице Умрищева с главенствующего поста в совхозе. В этом блоке, благодаря развернутому введению, идея всеобщей утопии, которую все предчувствуют и к которой все стремятся, конкретизируется и сужается до определенного хронотопа и круга лиц - Средняя Азия, мясосовхоз №101, инженер Николай Вермо, Надежда Босталоева и коллектив гурта. Вместе с тем, четыре части составляют один сюжетный отрезок. Таким образом, их можно объединить в один сюжетно-временной блок, который характеризуется единым темпом повествования

Действие происходит через некоторое время после первых четырех частей, происходит окончательная развязка истории с дояркой Айной и председательством Умрищева. Последнего смещают с должности и исключают из партии: « - Как теперь партия? - спросил Умрищев. - Наверно, разлюбит меня? - Очевидно, - сказал секретарь» . Однако же, Умрищев дает обещание исправится, и его назначают председателем колхоза недалеко от «Родительских двориков».

Единое время повествование первых четырех частей разрывается, между ними образуется необозначенный временной промежуток - неизвестно, через сколько времени прошло после событий предыдущих частей. Однако, исходя из текста, можно предположить, что не очень много.

В этой части создаются все условия для осуществления утопической идеи - гурт «Родительские дворики» получает административную независимость, управление переходит в руки главных героев произведения, которым и предстоит строить утопию: Босталоева, Вермо, Федератовна и служащие гурта. Утопическая идея коммунистического равенства прогрессирует и переходит в абсолют: «коммунистическое естествознание сделает, вероятно, из флоры и фауны земли более близких родственников человеку... Пропасть между человеком и любым другим существом должна быть перейдена... - Будет еще лучше, - обещала Босталоева. - Между живой и мертвой природой будет проложен вечный мост» . Вместе с тем, ставится план развития мясосовхоза: поставить три тысячи тонн мяса вместо положенной по плану тысячи. Для этого необходимо возвести ряд прогрессивных сооружений: ветрогенератор для производства электричества, наладить отопление из коровьего навоза. Также, Вермо предлагает осуществить фантастическую идею: высвободить подземные воды для разведения скота: « - Мы достанем наверх материнскую воду - она лежит глубоко отсюда в кристаллическом гробу… покроем всю Среднюю Азию озерами ювенильной воды!» . Таким образом, впервые звучит метафора: Ювенильное море, море юности - символ Светлого будущего, коммунистической идеи, утопии, которую нужно высвободить из «кристаллического гроба» истории. Таким образом, утопическая идея коммунизма прогрессирует и сливается воедино с идеей технотронной утопии. С помощью технических изобретений удастся достичь идей русского космизма, которые, в совокупности с коммунистической идеей всеобщего равенства, дадут возможность человеку уравняться и слиться воедино с природой и победить время, историю и смерть («наложить вечный мост между живой и мертвой природой»). В финале шестой части создается восторженное настроение начатого осуществления утопии: «Вермо глядел на конкретный облик Босталоевой и на других ныне живущих людей, вырывающихся из мертвого мучения долгой истории» . Цепь дуальных оппозиций, характеризующих идею утопии «прошлое - будущее», «капитализм - коммунизм» дополняется глобальной оппозицией «мертвое - живое».

Вермо и Босталоева встречают Умрищева. Умрищев, несмотря на то, что обещал исправится и пытался влиться в новое течение жизни - поступал наоборот с тем, как диктует ему его мировоззрение, вновь начинает воплощать в жизнь свою оппортунистическую теорию, читает другое историческое сочинение - Науку Универсальных Сочинений 1844 года и теперь на этой почве увлекся философией. В своем колхозе Умрищев предпринимает шаги, обратные коллективизации - «уже управился начисто ликвидировать гнусную обезличку» . Таким образом, Умрищев пытается вернуть истории ее дореволюционный ход и противостоит идее утопии, ему принадлежит прошлое, он в нем остается и ставится в оппозицию главным героям, устремленным в будущее: «Вермо оглянулся издали на Умрищева - все так же стоял человек на толстой земле, вредный и безумный в историческом смысле. Вермо предложил… поставить производство исторического идиотизма в крупном... масштабе... чтобы создать для будущих поколений памятники последних членов отживших классов» .

На производственном совещании принимается ряд решений по благоустройству совхоза - о глубинном бурении земли вольтовой дугой, постройке жилищ для скота из известняка. Мужики из колхоза Умрищева наносят вред стаду коров «Родительских двориков», сама же умрищевская идея оппортунизма, сопротивления новой жизни, переходит в разряд комизма: «Он там мужикам … говорит, что все на свете есть электрон, который никуда не денется, хоть вся диктатура иди против него. Теперь там … каждый хочет электроном стать, а как не знают…» .

В шестой, седьмой и восьмой частях единые время и темп повествования, разорванное пятой частью, вновь налаживаются: шестая часть - день, вечер и ночь, седьмая - утро и день следующего дня, восьмая - вечер и ночь того же дня. Герои переходят к осуществлению технологической части утопии, задают конкретные цели, однако сталкиваются с рядом проблем. С одной стороны - Умрищев вновь пытается предпринимать попытки противостоять наступлению нового времени, кулаки под его руководством наносят вред совхозу. С другой стороны - нехватка строительных материалов. Таким образом, эти части создают новый, второй сюжетно-временной блок с единым темпом повествования и неразрывным течением времени.

Девятая часть посвящена поездке Надежды Босталоевой за строительными материалами и техническими приспособлениями для совхоза. Повсюду она сталкивается с государственным бюрократическим аппаратом, который отказывает ей в выделении ресурсов. Однако, и там находятся самоотверженные люди, которые ей помогают. В стремлении Босталоевой любой ценой достать столько необходимые совхозу вещи кроется мысль Платонова любыми средствами достичь светлого будущего - даже жертвуя собой, ибо идея утопии стоит этих усилий: «…я привыкла... Прошлый год я достала кровельное железо, мне пришлось за это сделать аборт. Но вы, наверно, не такая сволочь...» .

Единый временной план вновь прерывается: действие начинается словами «в одно истекшее летнее утро». Связано это с переменой места действия - путешествие Босталоевой по стране стоящегося социализма расширяет утопическую идею, сузившиюся ранее до пространства мясосовхоза «Родительские дворики. Вместе с совхозом вся страна вся страна предчувствует наступление коммунизма, повсюду происходят изменения: «пустоту и скорбь капитализма сменял многолюдный социализм» . Более того - сама природа стоит на стороне утопии: «таинственные, мутные и нежные силы природы действуют в рядах большевиков» . Даются временные сроки наступления светлого будущего, когда страна сможет отдохнуть и люди займутся личными проблемами: «нужно ждать еще пять или десять лет, чтобы наступил коммунизм, когда механизмы вступят в труд и освободят людей для взаимного увлечения» .

В этой части повествуется о событиях, произошедших в совхозе во время отсутствия Босталоевой. Действие происходит параллельно девятой части. Вместе с Босталоевой, совхоз временно лишился второго деятельного героя - Федератовны, которая «лежала десять дней, больная животом и поносом». За это время умерло восемнадцать коров и один бык. Причиной смерти коров была крупная картошка, «которую им скормили либо нештатные пастухи, либо неизвестные подкулачники», у быка же «непонятным образом был отрезан член размножения, и он тоже умер» . Происходят развязка конфликта с участием кулаков - вредителей. Федератовна едет в колхоз Умрищева, чтобы разобраться с произошедшим.

Небольшой детектив.

Колхоз - кровопийца, это из-за кулаков утопия не могла существовать. Даже вол, который вращал генератор для лампочки и вентилятора Умрищева, умер оттого, что не хотел быть в скучной старине: «..вол был сытый и здоровый, но скучный последнее время и умер сейчас: наверное, от тоски своего труда для ненужного человека 593».

Примечательно, что в этой части отсутствуют оба главных героя - Надежда Босталоева и Николай Вермо, хотя по всем канонам поэтики главные герои должны не только присутствовать во время кульминации, но и принимать в ней активное участие. Вместо этого основным героем здесь является Федератовна. Она берет на себя грязную работу, чтобы спасти души чистыми для светлого будущего. Однако, Платонов избавляет от этого и ее - убийство совершает … и Федератовна отправляет его под арест, так как нельзя убивать людей в одиночку, вершить правосдие без суда и ему не место теперь в Светлом будущем: «Нет, малый - сказала Федератовна, - ты в совхозе не будешь работать… Ты зачем, поганец, человека убил? - что ты - вся советская власть … что чуждыми классами распоряжаешься? Ты же сам - одна частичка…595»

«зажиточные остатки, которые жир наживают на твоей говядине с совхоза. У тебя за год сто коров семнадцать дворов съели - и мало, а ты один обман знала… 594»

Кулак Священный - воплощение зла и старины, демоническое и богатырское начало в нем, т.к. раньше (цитату взять) были хороши силой, теперь - умом, и герой современности - не богатырь, а инженер. Во время противостояния Священный теряет и такслабые человеческие черты (он - не человек, он - воплощения кулацкого класса в целом, который хочет потребить все, переживать, уничтожить, против самой природы) - ломает ногами стену, что выходит за рамки возможного. Ноги в деревне - это как в древнегреческом мифе герой у которго сила когда ноги на земле. Но кулаку родная деревенская земля не помогает - сама природа восстает против него. Сцена уго убийства - Давид и Голеаф, отрубание головы - как качан капусты, зрительный образ - легко и ужасно «терпеливо дорубал» - , это сделано легко, уставший юноша это сделал. Не главный герой, так как он - воплощение всего народа, и не главные герои - личности, а как бы сам народ терпеливо освобождался от гнета.

В конце - уже нет сплошных временных блоков, единое течение повествования постепенно распадается. Если вначале первые четыре части обнаруживают хронологическое единство, то далее

Производственный роман (источник см) с напылением идеи утопии, борьба активистов-колхозников с кулаками и идейными противниками, борьба с бюрократической волокитой, решение административных проблем, нахождение «подножного корма» . Это - жанрово-структурные истоки ЮМ, голый сюжет состроенных вместе частей.

Это - структурно. Так как утопия должна показывать уже существующий идеальный строй, а не историю его построения. Платонов показал теоретическую возможность, фантастическую идею. Но, вместе с тем, она невозможна. Самая настоящая утопия по жанру - но, будучи фантастической, оторванной от действительности, она показывает невозможность этого в действительности - равно как невозможно найти ЮМ. Оптимистичная надежда.

4, 5, 6-8, 9=10

Темп повествования к концу произведения резко ускоряется, длина глав стремительно уменьшается,

«Ювенильное море» удивляет неожиданными жанровыми смещениями, приводящими к несимметричности формы: повесть, начинаясь, как эпическая поэма о преображении мира, вмещающая в себя утопическую космогонию … в процессе развития теряет свою смысловую полифонию» .

Про сюжет.

Сюжет - приезд Вермо и разборка с кулаками, начинается не сразу и кончается тоже не сразу. Пока он длится, идея утопии не прогрессирует, не сдвигается с мертвой точки, но вместе с тем произведение реально. Когда она кончается - время резко ускоряется и тры ты ты, а реальноть ускользает. В принципе, сама утопия - это первый абзац, планерка в 8 части, первый абзац и части 11-16, то есть занимает малую часть произведения. В целом же блок 6-8 - утопический. ИДЕЯ БЛОКОВ, ИДЕЯ УТОПИИ В НИХ, ЕСТЬ БЛОКИ СЮЖЕТНЫЕ И УТОПИЧЕСКИЕ

Таким образом, вместе с упрощением формы, регрессирует и сама идея утопии. Действительно, при подсчете знаков в различных частях произведения выясняется, что ближе к концу, средняя длина каждой из глав повествования сокращается. Скорость течения времени в повести стремительно увеличивается, приводя к тому, что две последние части, в которых утопическое начало преобладает наиболее сильно, фактически, становятся уже эпилогом. Это ускорение ритма повествования вкупе с нарастающей к концу произведения степенью фантастичности и конкретизации утопической идеи (так, в одной из последних глав даже дан в виде таблицы финансовый план проведения работ) дает полное ощущение отрыва от действительности и, следовательно, реальной возможности воплощения утопии в жизнь. Это и превращает утопию, фактически, в антиутопию.

Будучи формально утопией, «Ювенильное море», тем не менее, в полной мере ею не является. За внешней формой утопии скрыто более глубокое содержание, которое вовсе не оптимистично.

Причудливый сплав платоновской интерпретации идеи русского космизма с тем, как она будет осуществлена. До этого уже был случай (рассказать про «Чевенгур»). Это - единственное произведение Платонова, в котором утопия победила жизнь - пусть абсурдно, пусть нарочито неправдоподобно - но все же победила. И то, что оно написано уже после несчастных, несостоявшихся утопий «Чевенгура» и «Котлована», говорит о … светлой мечте Андрея Платонова о том, что когда-нибудь добро победит зло, справедливость восторжествует и утопия станет реальностью.

Платонов и Сталин, Платонов и коммунизм, вывести мысль о том что ЮМ - не есть пародия и гротеск, не есть шутка и водевиль.

Многие исследователи убеждены в том, что произведения Платонова носят антисталинский характер. Однако же Произведения Андрея Платонова - это ни в коем случае не осуждение действующего строя, это чистосердечный плач по тому, во что превращается попытка претворения идеала в жизнь, по невозможности утопии. Платонов никогда не был и не мог быть идейным противником Сталина … «гибель враждебных существ».

Платоновская утопия. Космизм.Иные утопии АП.

… Но если Вощев - слабый, не просвещенный идейно герой, который не смог понять, влиться в новую жизнь, и которому, как многим героям «Котлована», не оказалось в ней места, то но инженер Вермо - герой сильный, который борется за будущее, оставляя «за бортом» слабых: «Он боролся со своим отчаянием, что жизнь скучна и люди не могут побороть своего ничтожного безумия, чтобы создать будущее время».

Платоновские утопии ни в коем случае не несут какого-либо политического контекста. Они выражают философскую идео о невозможности претворения идеала в жизнь. Основные произведения, кроме «Ювенильного моря» - «Котлован» и «Чевенгур». С этой точки зрения все платоновские произведения - антиутопии, так как показывают невозможность построения утопии в реальной жизни. Различия сводятся к тому, что, если в сюжетах «Котлована» и «Чевенгура» утопии рушатся, то в «Ювенильном море» утопическая идея претворяется в жизнь фантастическим образом - со слишком большими, невозможными допусками. Утопическое по сюжету и антиутопическое по содержанию, «Ювенильное море», однако, пронизано оптимизмом и верой. Однако, если ставить вопрос ребром -

Список использованной литературы

Чалмаев В.А. Андрей Платонов: К сокровенному человеку. М.: Советский писатель, 1989. - 448 с.

Каганская М. Платонов, Сталин и тьма. [Электронный ресурс]. Режим доступа: <#"justify">

Репетиторство

Нужна помощь по изучению какой-либы темы?

Наши специалисты проконсультируют или окажут репетиторские услуги по интересующей вас тематике.
Отправь заявку с указанием темы прямо сейчас, чтобы узнать о возможности получения консультации.

Пять дней человек идёт в глубину юго-восточной степи Советского Союза. По дороге он представляет себя то машинистом паровоза, то геологом-разведчиком, то «другим организованным профессиональным существом, - лишь бы занять голову бесперебойной мыслью и отвлечь тоску от сердца» и размышляет о переустройстве земного шара с целью открытия новых источников энергии. Это Николай Вермо, опробовавший много профессий и командированный в качестве инженера-электрика в мясосовхоз. Директор этого совхоза Умрищев, встретив командированного, определяет Николая Вермо в дальний гурт. Умрищев даёт Вермо свой совет - «не соваться», потому что вековечные страсти-страдания, по его мнению, происходят оттого, что люди «неустанно суются, нарушая размеры спокойствия».

Вместе с Николаем из совхоза в дальний гурт идёт молодая женщина, секретарь гуртовой партячейки Надежда Бесталоева. Николай говорит ей, как часто становится скучно оттого, что не сбываются чувства, и когда хочешь кого-то поцеловать, то человек отворачивается... Бесталоева отвечает, что она не отвернётся. Когда они целуются, подъезжает верхом на лошади Умрищев и говорит: «Суёшься уже?» Надежда обещает Умрищеву посчитаться с ним, потому что на гурте удавилась доярка.

Гурт «Родительские Дворики» имеет четыре тысячи коров и большое число подспорной живности, являясь надёжным источником мясной пищи для пролетариата. Когда Вермо и Бесталоева приходят на гурт, там уже находится Умрищев. Попробовав хлеб, он даёт указание «печь более вкусный хлеб». Показывает на землю: «Сорвать былинку на пешеходной тропинке, а то бьёт по ногам и мешает сосредоточиться». Умрищев проводит собрание работников гурта, на котором обсуждаются вопросы победы советской власти над капитализмом. Старушка Кузьминишна, которая стала называть себя Федератовной, говорит о своей жалости к федеративной республике, ради которой она день и ночь ходит и щупает, где что есть и где чего нету... Старший гуртоправ Божев боится, что старуха знает о его тайных обменах хороших коров на худых кулацких, но успокаивается: обвинений ему не предъявляют.

На следующий день хоронят доярку Айну. Айна прознала о делах Божева с кулаками, которые с ведома гуртовщика меняли своих коров на откормленных совхозных, а также выдаивали их на пастбищах. Божев избивал свидетельницу своих преступлений и однажды изнасиловал. Айна, не выдержав надругательства, удавилась. Бесталоева догадывается об истинных причинах этого самоубийства. Вермо идёт впереди процессии, играя на гармонике по слуху «Аппассионату» Бетховена.

На гурт приезжает для расследования комиссия во главе с секретарём райкома. Брат Айны все рассказывает. Божева судят и расстреливают в городской тюрьме. Умрищева посылают в другой колхоз, где он, как оппортунист, делает все наоборот своим убеждениям, чтобы получалось правильно... Директором мясосовхоза становится Бесталоева, которая берет себе помощницей Федератовну, а главным инженером назначает Николая Вермо.

На гурте не хватает воды, и Вермо придумывает прожечь землю вольтовой дугой, чтобы добраться до погребённых вод - ювенильного моря. Бесталоева на совещании актива отдаёт приказание Николаю делать пока земляные работы, а сама решает ехать в район за оборудованием и стройматериалами, чтобы с получением подземных вод в будущем увеличить сдачу мяса в несколько раз.

Мясосовхоз подвергается техническому переустройству: коров убивают электричеством в башне, брикетируют навоз для получения горючею материала, устанавливают ветряной двигатель для получения электрической энергии. Вольтовым агрегатом Николай Вермо бурит скважину, добираясь до светящейся внизу, под землёй, воды. Этим агрегатом он режет из земли плиты для строительства жилищ людям и приюта скоту. Работу инженера Николая Вермо принимает делегация из Москвы.

Глубокой осенью из Ленинграда отплывает корабль, на борту которого находятся инженер Вермо и Надежда Бесталоева. Они командированы в Америку, чтобы проверить там идею сверхглубокого бурения вольтовым пламенем и научиться добывать электричество из пространства, освещённого небом. На берегу их провожают Федератовна и Умрищев, которого Федератовна уже давно идейно перевоспитывает, увлёкшись терпеливым отрицательным старичком и став его женой. Вечером, ложась спать в гостинице, Умрищев спрашивает Федератовну, не настанет ли на земле сумрак, когда Николай Эдвардович и Надежда Михайловна начнут из дневного света делать своё электричество.

«Здесь лежащая Федератовна обернулась к Умрищеву и обругала его за оппортунизм».

Пять дней человек идет в глубину юго-восточной степи Советского Союза. По дороге он представляет себя то машинистом паровоза, то геологом-разведчиком, то «другим организованным профессиональным существом, - лишь бы занять голову бесперебойной мыслью и отвлечь тоску от сердца» и размышляет о переустройстве земного шара с целью открытия новых источников энергии. Это Николай Вермо, опробовавший много профессий и командированный в качестве инженера-электрика в мясосовхоз. Директор этого совхоза Умрищев, встретив командированного, определяет Николая Вермо в дальний гурт. Умрищев дает Вермо свой совет - «не соваться», потому что вековечные страсти-страдания, по его мнению, происходят оттого, что люди «неустанно суются, нарушая размеры спокойствия».

Вместе с Николаем из совхоза в дальний гурт идет молодая женщина, секретарь гуртовой партячейки Надежда Бесталоева. Николай говорит ей, как часто становится скучно оттого, что не сбываются чувства, и когда хочешь кого-то поцеловать, то человек отворачивается… Бесталоева отвечает, что она не отвернется. Когда они целуются, подъезжает верхом на лошади Умрищев и говорит: «Суешься уже?» Надежда обещает Умрищеву посчитаться с ним, потому что на гурте удавилась доярка.

Гурт «Родительские Дворики» имеет четыре тысячи коров и большое число подспорной живности, являясь надежным источником мясной пищи для пролетариата. Когда Вермо и Бесталоева приходят на гурт, там уже находится Умрищев. Попробовав хлеб, он дает указание «печь более вкусный хлеб». Показывает на землю: «Сорвать былинку на пешеходной тропинке, а то бьет по ногам и мешает сосредоточиться». Умрищев проводит собрание работников гурта, на котором обсуждаются вопросы победы советской власти над капитализмом. Старушка Кузьминишна, которая стала называть себя Федератовной, говорит о своей жалости к федеративной республике, ради которой она день и ночь ходит и щупает, где что есть и где чего нету… Старший гуртоправ Божев боится, что старуха знает о его тайных обменах хороших коров на худых кулацких, но успокаивается: обвинений ему не предъявляют.

На следующий день хоронят доярку Айну. Айна прознала о делах Божева с кулаками, которые с ведома гуртовщика меняли своих коров на откормленных совхозных, а также выдаивали их на пастбищах. Божев избивал свидетельницу своих преступлений и однажды изнасиловал. Айна, не выдержав надругательства, удавилась. Бесталоева догадывается об истинных причинах этого самоубийства. Вермо идет впереди процессии, играя на гармонике по слуху «Аппассионату» Бетховена.

На гурт приезжает для расследования комиссия во главе с секретарем райкома. Брат Айны все рассказывает. Божева судят и расстреливают в городской тюрьме. Умрищева посылают в другой колхоз, где он, как оппортунист, делает все наоборот своим убеждениям, чтобы получалось правильно… Директором мясосовхоза становится Бесталоева, которая берет себе помощницей Федератовну, а главным инженером назначает Николая Вермо.

На гурте не хватает воды, и Вермо придумывает прожечь землю вольтовой дугой, чтобы добраться до погребенных вод - ювенильного моря. Бесталоева на совещании актива отдает приказание Николаю делать пока земляные работы, а сама решает ехать в район за оборудованием и стройматериалами, чтобы с получением подземных вод в будущем увеличить сдачу мяса в несколько раз.

Мясосовхоз подвергается техническому переустройству: коров убивают электричеством в башне, брикетируют навоз для получения горючею материала, устанавливают ветряной двигатель для получения электрической энергии. Вольтовым агрегатом Николай Вермо бурит скважину, добираясь до светящейся внизу, под землей, воды. Этим агрегатом он режет из земли плиты для строительства жилищ людям и приюта скоту. Работу инженера Николая Вермо принимает делегация из Москвы.

Глубокой осенью из Ленинграда отплывает корабль, на борту которого находятся инженер Вермо и Надежда Бесталоева. Они командированы в Америку, чтобы проверить там идею сверхглубокого бурения вольтовым пламенем и научиться добывать электричество из пространства, освещенного небом. На берегу их провожают Федератовна и Умрищев, которого Федератовна уже давно идейно перевоспитывает, увлекшись терпеливым отрицательным старичком и став его женой. Вечером, ложась спать в гостинице, Умрищев спрашивает Федератовну, не настанет ли на земле сумрак, когда Николай Эдвардович и Надежда Михайловна начнут из дневного света делать свое электричество.

«Здесь лежащая Федератовна обернулась к Умрищеву и обругала его за оппортунизм».

9. «Ювенильное море» как пародия на производственный роман

На первый взгляд, «Ювенильное море» напоминает жанр производственного романа, который обрел важное значение в годы первой пятилетки в творчестве как пролетарских авторов, так и попутчиков. Но, несмотря на внешнее приспосабливание автора к господствующим нормам, повесть на самом деле подрывает нормы этого жанра и продолжает критическую линию в творчестве Платонова.

Как известно, пародия не обходится без механизирующего повторения чужой структуры, обеспечивающего «узнаваемость» жанра. В соответствии с этим фабула «Ювенильного моря» содержит необходимые ингредиенты производственного романа: Платонов воспроизводит буквально все его канонические мотивы. Следуя схеме жанра, образцом которого служил «Цемент» Ф. Гладкова, можно установить следующие этапы выполнения задачи:

1. Пролог и прибытие героя:

Инженер Николай Вермо приходит в микрокосм, т. е. в «мясосовхоз нумер сто один».

2. Установление задачи:

а) Герой осознает плохое положение дел в совхозе: жилище бедное, производство молока низкое. Председатель совхоза Умрищев закрывает глаза на то, что местные кулаки подменяют племенных совхозных коров своим беспородным скотом. Доярка Айна сопротивляется угону скота, поэтому вредитель Божев доводит ее до самоубийства, после чего его расстреливают.

б) Молодую Надежду Босталоеву, в которую влюблен инженер Вермо, назначают директором мясосовхоза, идеологически надежную Федератовну - ее помощницей, а Вермо - главным инженером.

в) Создаются планы по улучшению ситуации. Босталоева призывает к повышению производства мяса, а Вермо предлагает для добывания энергии построить ветряную мельницу, а для орошения степи использовать ювенильную воду.

г) В отличие от многих производственных романов, в которых предложения героя встречаются сопротивлением, производственное совещание совхоза сразу с энтузиазмом одобряет строительные планы и развивает еще более далекоидущие перспективы.

3. Переход:

а) Босталоева отправляется за стройматериалами в районный центр, где она сталкивается с инерцией местной бюрократии.

б) Во время командировки Босталоевой ее помощница Федератовна раскрывает серьезные недостатки в отделившемся от совхоза гурте «Родительские дворики», руководимом Умрищевым.

а) По возвращению Босталоевой в совхоз земляные работы уже закончены.

б) Организуется танцевальный вечер под гармонь Вермо.

в) Секретарь райкома товарищ Определеннов намечает подробный план технической реконструкции «Родительских двориков».

г) Прибывают оборудование и инженеры из краевого центра, а также сварочные агрегаты из Ленинграда.

д) Совхоз объявляется образцовым опытно-учебным мясокомбинатом. Вольтовой дугой бурят скважину до ювенильной воды и сваривают магматическую породу в строительные монолиты для домов.

е) В конце повести Вермо и Босталоева отправляются в командировку в Америку, а Умрищев отрекается от своего ошибочного мировоззрения и женится на Федератовне.

Сугубо «политкорректная» по своему мотивному составу фабула повести мало что говорит о художественных намерениях Платонова и раскрывает свою функциональность лишь тогда, когда мы рассматриваем ее как компонент пародической стратегии автора. Подобную установку мы находим также в творчестве т. н. попутчиков, волей-неволей переходящих на производственный жанр в годы первой пятилетки. Так, например, роман Б. Пильняка «Волга впадает в Каспийское море» черно-белой характеристикой героев и гипертрофированной политической риторикой сознательно «перевыполняет» официальные требования к этому жанру, что в конечном результате приводит к диссоциации уровней фабулы и сюжета. В «Ювенильном море» Платонова также можно наблюдать расхождение между утрированно «ортодоксальной» фабулой и дискредитирующей ее обработкой с помощью сюжетно-стилистических приемов.

Утрированность фабулы проявляется в том, что повесть лишена всех острых кризисных перипетий и преграды на пути к выполнению задачи оказываются легко преодолимы как в субъективном плане психики героев, так и в плане объективных условий. Реализация технических проектов - например, добывание ювенильной воды из недр земли с помощью бурения вольтовым агрегатом - превышает все реалистические масштабы и принимает откровенно утопический характер.

Ювенильные, т. е. «подземные воды, впервые вступающие из глубины земли в подземную гидросферу», должны по сюжету повести освежить климат и образовать огромное пресное море, по берегам которого будут пастись миллионы коров. Этот мотив принимает истинно сказочную форму: девственная вода, «как засиделая девка в шалаше», ждет своего освобождения в «кристаллическом гробу» и после выпуска из каменной могилы «сразу рожать начнет» (386). Когда секретарь ячейки конструкторского института впервые слышит о ювенильном море, он не знает, что это такое, но сразу чувствует, что это хорошо.

«Ювенильное море» с полным правом можно назвать «Анти-Котлованом». Но этот мнимый поворот к положительному не говорит о принципиальном изменении авторской позиции. Удачная реализация строительной задачи облекается в жанр, в котором нет места научной фантастике, и этот настораживающий факт говорит о том, что сказочно легкое решение задачи в «Ювенильном море» намеренно утрирует заданную схему. Пародируемый Платоновым декретированный оптимизм первой пятилетки сильно отличается от настоящего трагического утопизма его предыдущих произведений.

Отклонение от нормы происходит и в другом аспекте. В канонической форме производственного романа действие развивается по «амелиоративной», восходящей линии вплоть до окончательного исполнения задачи, несмотря на промежуточные фазы «деградации», т. е. на препятствия, временные неудачи или вмешательство вредителей. Записи Платонова того времени рисуют довольно мрачную картину действительности, которая по известным причинам не могла найти свое отражение в литературном тексте. Так, например: «Северный кавказский край. Совхоз „Свиновод“ № 22. <…> Строительство выполнено на 25 % плана. Нет гвоздей, железа, леса <…>, доярки из гуртов убегали, их догоняли верхами и заставляли работать - имеются случаи самоубийства на этой почве. <…> Утрата поголовья 89–90 %».

В «Ювенильном море» подобные недостатки преодолеваются с удивительной легкостью. Но зато в сюжет вводится вторая «деградативная» линия, развивающаяся в тени главного действия. Ущербные моменты, противопоставленные строительным успехам, постепенно формируются в самостоятельную нисходящую сюжетную линию. Нарастающее расхождение между процессом «строения» с одной стороны и процессом разрушения с другой принимает форму открывающихся «ножниц». Во второй половине повести эпизоды той и другой линий чередуются по принципу контрастного монтажа.

Когда Босталоева возвращается из командировки, в «Родительских двориках» умерло восемнадцать коров и бык, а семь коров сгинули в драке животных у дальнего водопоя. По совету зоотехника Високовского сняли пастухов и поручили коров «наиболее сознательным быкам» (429). Построена странная башня-скотобойня и мельница, которую вместо ветра крутят четыре вола. Совхозники едят кашу из одного котла и ночью спят под одной кошмой. Из металлических ложек мужики делают проволоку, а суповые котлы раскатывают в листы. Проводятся земляные работы - сносятся все землебитные жилые дома: «Теперь была лишь развороченная грузная земля, как битва, оставленная погибшими бойцами» (416). Вермо видит в землебитной и деревянной форме совхозных построек «ненависть к технике» и обосновывает разрушение деревни: «И мы снесли в ночь всю совхозную убогость, дабы освободить мебель с утварью и взять из них гвозди, доски и прочие материалы для истинной техники, для устроения продукции совхоза» (422–423). Подобным образом оправдывает уничтожение старого совхоза кузнец Кемаль в разговоре с Босталоевой: «Мы сказали твоему старушечьему совхозу: прочь, ты не дело теперь! - И не было его в одну ночь! Надо трудиться, товарищ директор, не за лишнюю сотню тонн говядины, а за десять тысяч тонн! <…> Ты девчонка еще в глазах техники» (418). В этих размышлениях обнажается логика разрушения существующего во имя грандиозных перспектив. Разрушение «Родительских двориков» символически обозначает гибель культурного и экономического наследия отцов.

Противоположные линии сюжета, конструктивная и деструктивная, не только контрастируют, но и усиливают друг друга. «Ножницы» открываются все шире и шире - на фоне прогрессирующего распада жизненных устоев деревни строительный сюжет принимает все более фантастический характер. Мы узнаем парадоксальную логику, лежащую и в основе повести «Котлован», - чем больше строится, тем больше разрушается.

Платонов не удовлетворяется лишь раскрытием этой абсурдной логики, он указывает также на ее истоки. Один из героев читает «Вопросы ленинизма», «эту прозрачную книгу, в которой дно истины ему показалось близким, тогда как оно на самом деле было глубоким, потому что стиль был <…> ясен до самого горизонта, как освещенное простое пространство, уходящее в бесконечность времени и мира» (429). В этих словах можно увидеть иронический намек на беспредельные волюнтаристские перспективы автора книги - именно со Сталиным Платонов ведет подспудный спор в «Ювенильном море».

Образы правого оппортуниста Умрищева и левой старухи Федератовны окружены стилистикой, явно пародирующей официальные лозунги времени, в особенности выступления Сталина 1930–1931 годов. В том, «что Умрищев очутился круглой сиротой среди этого течения новых условий» (354), можно прочесть намек на речь Сталина «Новая обстановка - новые задачи строительства», в которой сформулированы известные шесть условий новой работы. В частности, в ней требуется, чтобы хозяйственники руководили предприятиями «не „вообще“, „не с воздуха“, а конкретно, предметно». Когда Божев собирается сорвать былинку на пешеходной тропинке по указанию Умрищева, тот останавливает его со словами: «Ты сразу в дело не суйся - ты сначала запиши его, а потом изучи: я же говорю принципиально - не про эту былинку, а вообще, про все былинки в мире» (364). Стиль руководства Умрищева с его лозунгом «не соваться» заставляет вспомнить выступление Сталина «О задачах хозяйственников» и его указания «покончить с гнилой установкой невмешательства в производство» и усвоить новую установку «вмешиваться во все ».

В отличие от правого уклониста Умрищева, идеологически сознательная и из-за постоянной бдительности страдающая бессонницей Федератовна воплощает дух нового времени. Старуха в своей таратайке ездит по всем стадам, поскольку по сталинскому указанию требовалось, чтобы руководители «почаще объезжали заводы». Упрекая секретаря райкома Определеннова в том, «что он хуже покойника и руководит районом из своего стула, что он скатится в конце концов в схематизм и утонет в теории самотека» (415), она оказывается верной ученицей Сталина, учившего: «Думать, что можно руководить теперь из канцелярии, сидя в конторе, вдали от заводов, - значит заблуждаться». В самом конце повести положительная старуха выходит замуж за отрицательного старичка, ошибки которого она не раз разоблачала. Это странное соединение служит иллюстрацией диалектической мысли Сталина о том, что «„левые“ загибщики являются объективно союзниками правых уклонистов».

Но этим намеки на «Вопросы ленинизма» не ограничиваются. Именно из сталинской речи «О задачах хозяйственников» вырастает вся бредовая идея разрушения существующего во имя техники будущего. Строители из «Ювенильного моря» вместе с автором «Вопросов ленинизма» исходят из того, что стоит только «иметь страстное большевистское желание овладеть техникой», чтобы «добиться всего», «преодолеть все». Суть такого волюнтаризма выражают известные крылатые слова: «Нет таких крепостей, которых большевики не могли бы взять». Технические планы героев - в частности, использовать ювенильную воду и солнечную энергию - соответствуют знаменитому сталинскому лозунгу: «Техника в период реконструкции решает все». «Вы еще понятия не имеете о большевистской технологии» (423), - говорит Вермо после того, как снесли весь совхоз для постройки башни и мельницы. Герой откликается таким образом на сталинский призыв «немедленно перейти на механизацию наиболее тяжелых процессов труда». При виде утомленного спящего работника Кемаля Вермо спрашивает: «Зачем он таскает бревна, зачем он не повесил блока и не заставил вола втянуть бревно на канате?» (428). Сталин упрекает хозяйственников в том, что они «не понимают новой обстановки» и не верят в механизацию. В соответствии с этим в повести стыдят Босталоеву, которая в ужасе от разоренного совхоза, «за ее недооценку башни, мельницы и дальнейших перспектив» (419). В ответ на призыв Сталина к специализации и овладению наукой в повести возникает предложение сделать сто пастухов инженерами и обучить их так, «чтобы человек обнимал своим уменьем несколько профессий и чередовал их во времена года» (424).

«План технической реконструкции „Родительских двориков“ - это апогей пародии на производственный сюжет. План содержит следующие графы: название работы, ее цель, фамилия бригадира и срок исполнения, а под конец - полезный эффект и примечания. Он вполне соответствует тавтологической логике „Вопросов ленинизма“: „Реальна ли наша производственная программа? Безусловно, да! <…> Она реальна хотя бы потому, что ее выполнение зависит теперь исключительно от нас самих“». Можно сказать, что производственный план в повести Платонова с его обилием «точных» деталей и сроков предвосхищает приемы постсоветского соц-арта. Вспомним, как в многочисленных таблицах художника Ильи Кабакова за фиктивными цифрами, заданиями и фамилиями исполняющих скрывается одна пустота.

«Ювенильное море» - пародия на производственный роман, обнажающая функционирование жанра. Платонов, с одной стороны, сказочно утрировал сюжетную линию строительных успехов, а с другой стороны, подорвал ее введением второй отрицательной, разрушительной линии - это мы и назвали приемом «ножниц». Более того, Платонов вскрывает иллюстративность жанра, общая структура которого предопределена советским строительным мифом. Называя «Вопросы ленинизма» в качестве основного референциального текста, Платонов доводит сталинский волюнтаризм до абсурда, воплощая его в смешных и в то же время жалких образах.

В стилистическом отношении «Ювенильное море» отличается противоборством двух противоположных интонаций. В образе инженера Вермо отражены известные нам по другим произведениям Платонова мотивы грусти существования, скуки исторического времени и тоскующего пространства, беззащитности человека в природе и т. д. Процитируем одну фразу в качестве примера: «Когда же Вермо глядел на конкретный облик Босталоевой и на других ныне живущих людей, вырывающихся из мертвого мучения долготы истории, то у него страдало сердце, и он готов был считать злобу и все ущербы существующих людей самым счастливым состоянием жизни» (387).

В отличие от Вермо, пара Умрищев - Федератовна живет в измерении «социальной» речи. Стилистика Умрищева изобилует выражениями, доводящими официальную риторику до «идеологического гротеска». Идеологически «невыясненный» человек, каковым, среди прочих, считается и сам Умрищев, характеризуется словами: «Что-то в нем есть такое скрытое и вредное, объективно очевидное, а лично неизвестное» (356). Сходством фамилии и любимым своим выражением «Не суйся!» директор совхоза Умрищев напоминает кулацкого идеолога Плакущева из романа «Бруски» Ф. Панферова; к этому роману отсылают и гигантские тыквы, помогающие Умрищеву решить жилкризис в совхозе.

Несмотря на то, что повесть иронически обыгрывает авторитарное слово, не терпящее по сути своей растворения в чужом контексте, Платонов надеялся ее опубликовать. Но пародийный характер «Ювенильного моря» был слишком очевиден. Рецензент московского издательства обнаружил «объективно пасквилянтский характер повести» и пришел к выводу, что «об издании подобной вещи не может быть речи».

Из книги Приближение к Снежной Королеве автора Головин Евгений Всеволодович

Из книги Русские поэты второй половины XIX века автора Орлицкий Юрий Борисович

Море Душа томится в вихрях света; Мне душен воздух городской; И я, оставя за собою Заботы, пыль и тесноту, Спешу на дикий берег моря - На зов понятной мне мечты… Я вижу синее пространство В его роскошной широте; И мне повеял ветер свежий, Как будто с родины моей! Златое

Из книги Теория литературы автора Хализев Валентин Евгеньевич

§ 2. Стилизация. Пародия. Сказ Стилизация - это намеренная и явная ориентация автора на ранее бытовавший в художественной словесности стиль, его имитация, воспроизведение его черт и свойств. Так, в эпоху романтизма писатели нередко создавали произведения в духе и манере

Из книги История русской литературы XIX века. Часть 1. 1795-1830 годы автора Скибин Сергей Михайлович

Из книги Мысль, вооруженная рифмами [Поэтическая антология по истории русского стиха] автора Холшевников Владислав Евгеньевич

Из книги Любовь к далекой: поэзия, проза, письма, воспоминания автора Гофман Виктор Викторович

Из книги В лабиринтах детектива автора Разин Владимир

Глава 3. Милицейский (он же - прокурорский, судейский и т. д.) производственный роман Проблема с этой небольшой веточкой развесистого древа детективной (и примкнувшей к ней) литературы не так проста, как кажется на первый взгляд. Бодрые заявления о том, что милицейский

Из книги История русской литературы XVIII века автора Лебедева О. Б.

Шутотрагедия «Подщипа»: литературная пародия и политический памфлет Всем ходом эволюции творчества Крылова 1780-1790-х гг., систематической дискредитацией высоких идеологических жанров панегирика и торжественной оды была подготовлена его драматическая шутка «Подщипа»,

Из книги Милосердная дорога автора Зоргенфрей Вильгельм Александрович

Пробуждение Потока (пародия-шутка) 1 Граф Толстой Алексей не довел до конца Свою повесть о храбром Потоке; Двести лет он заставил проспать молодца И притом не подумал о сроке. «Пробужденья его, - он сказал, - подождем, Что увидит Поток, мы про то и споем». Но, конечно,

Из книги Андрей Белый: Разыскания и этюды автора Лавров Александр Васильевич

Из книги Южный Урал, № 27 автора Рябинин Борис

ЗА ТЕХ, КТО В МОРЕ! Раскрыв меню, я с трепетом вникал В названья блюд абхазца-кулинара, Когда они вошли, кивнув швейцару. Их было четверо. Пройдя в зеркальный зал, Они разбились весело на пары. Мужчины, если можно так назвать Двух юношей в костюмах мешковатых, Сутулились

Из книги Каменный пояс, 1979 автора Катаев Валентин Петрович

ЯНТАРНОЕ МОРЕ Отполыхали летние зори… И разрисованный сказочной кистью, лес превратился в янтарное море, носятся чайками желтые листья. В солнечном море никто не утонет, в волны сухие зайди по колено, и, зачерпнув, сколько входит в ладони, по ветру кинь разноцветную

Из книги Массовая литература XX века [учебное пособие] автора Черняк Мария Александровна

Мистификация и пародия в авантюрном романе 1920-х годов Распространенным маршрутом формотворчества для многих писателей стала игра с реальностью, так как «обычные соотношения оказываются в этом заново построенном мире недействительными, и всякая мелочь может вырасти до

Из книги Все лучшее, что не купишь за деньги [Мир без политики, нищеты и войн] автора Фреско Жак

Из книги От Кибирова до Пушкина [Сборник в честь 60-летия Н. А. Богомолова] автора Филология Коллектив авторов --

Длинный рассказ про короткий хвост[**] Сонет Ходасевича «Зимняя буря»: пародия или кунштюк? IНебольшое лирическое отступление.Во время поездки в Париж на Ахматовскую конференцию, приуроченную к 100-летию со дня рождения поэта, в мае 1989 года, я лично познакомился с

Из книги Универсальная хрестоматия. 1 класс автора Коллектив авторов

Пожар в море Один пароход шёл в море с грузом угля. Ещё дня три надо было пароходу идти до места. Вдруг к капитану прибежал механик из машинного отделения и сказал:– Нам попался очень плохой уголь, он сам загорелся у нас в трюме.– Так заливайте его водой! – сказал

Текущая страница: 1 (всего у книги 6 страниц) [доступный отрывок для чтения: 2 страниц]

Андрей Платонов
Ювенильное море
(Море юности)

День за днем шел человек в глубину юго-восточной степи Советского Союза. Он воображал себя паровозным машинистом, летчиком воздухофлота, геологом-разведчиком, исследующим впервые безвестную землю, и всяким другим организованным профессиональным существом, – лишь бы занять голову бесперебойной мыслью и отвлечь тоску от сердца.

Он управился, уже на ходу, открыть первую причину землетрясений, вулканов и векового переустройства земного шара. Эта причина, благодаря сообразительности пешехода, заключалась в переменном астрономическом движении земного тела по опасному пространству космоса; а именно – как только, хотя бы на мгновенье, земля уравновесится среди разнообразия звездных влияний и приведет в гармонию все свое сложное колебательно-поступательное движение, так встречает незнакомое условие в кипящей вселенной, и тогда движение земли изменяется, а погашаемая инерция разогнанной планеты приводит земное тело в содрогание, в медленную переделку всей массы, начиная от центра и кончая, быть может, перистыми облаками. Такое размышление пешеход почел не чем иным, как началом собственной космогонии, и нашел в том свое удовлетворение.

В конце пятого дня этот человек увидел вдалеке, в плоскости утомительного пространства несколько черных земляночных жилищ, беззащитно расположенных в пустом месте.

Пока пешеход спешил к тому поселению, наступил сумрак и в одном жилище зажгли свет.

Поселение оказалось усадьбой: вокруг большого двора стояли четыре землебитных дома и один большой бревенчатый сарай, обваленный по низу землей, в которых разные животные подавали свои голоса. Около сарая бегала на рыскале и бушевала от злобы собака.

На дворе повсюду пахло теплом животной жизни, Вокруг лежала смирная смутная степь, нагретая дневным солнцем, и пришедший человек почувствовал добро здешней жизни и захотел спать.

В одном окне землебитного жилища горел огонь. Прибывший подошел к окну и увидел пожилого человека, который сидел около лампы и читал через очки старинную книгу в заржавленном, железном переплете. Он медленно шептал что-то тонкими усохшими губами и тяжко вздыхал, когда переворачивал страницу, видимо, томясь своим впечатлением от чтения.

Пешеход вошел в низкую комнату и поздоровался со старым чтецом.

– Здравствуй, – не спеша ответил пожилой человек. – Соваться пришел?

– Нет, – сказал пришедший и спросил: – Что здесь такое?

– Здесь мясосовхоз нумер сто один, – сказал читавший книгу и, поглядев в страницу, прочитал оттуда какое-то очередное старое слово. – А тебе что нужно? Ты здесь, братец, со своими вопросами не суйся!

– А можно мне увидеть директора? – спросил прибывший.

– Можно, – ответил без охоты пожилой человек. – Гляди на меня – это я вот директор. А ты думал: директор здесь кто-то особенный – это же я!

Пешеход вынул бумагу и дал ее директору. В бумаге сообщалось, что в систему мясосовхозов командируется инженер-электрик сильных токов товарищ Николай Вермо, который окончил, кроме того, музтехникум по классу народных инструментов, дотоле же он был ряд лет слесарем, часовым механиком, шофером и еще кое-чем, в порядке опробования профессий, что указывало на безысходную энергию тела этого человека, а теперь он мчится в действительность, заряженный природным талантом и политехническим образованием. Такова была приблизительная тема отношения, препровождавшего инженера Вермо в совхоз.

Прочитав документ, директор вдруг обрадовался и стал говорить с гостем на историческую, мировоззренческую и литературоведческую тему. Он любил все темы, кроме скотоводства, и охотно отдавал мысль любой далекой перспективе, лишь бы она находилась на сто лет впереди или на столько же назад.

Директор почувствовал теперь даже небольшое уважение к культурному служащему ввиду того, что он не суется с мнениями, а сидит молча и слушает.

Животные давно перестали подавать голоса и задремали до рассвета в своих скотоместах. В землебитном домике, где сидели два человека, от лампы и высказанных слов стало душно, скучно, и Николай Вермо уснул на стуле против директора. Собака тоже умолкла к тому времени, не получая из степи отзвука на свою злобу, видимо, она смирилась с отсутствием врага и заснула в пустой тыкве, заменяющей ей будку. Эту тыкву совхоз вырастил год тому назад, чтобы показать ее на районной выставке как экспонат агрономического усердия. И действительно, тыква получила премию, а затем из той тыквы выбрали внутренность и сделали из нее собачью будку, поскольку кухарки совхоза отказались обрабатывать для пищи такие слишком мощные овощи.

– Ты не видел нашей тыквы? – спросил директор у Вермо; но Вермо спал. – Ты бы глянул: великое растение! Полезная площадь нашей тыквы – половина квадратной сажени. У нас на дальнем гурте целых сто штук таких выдолбленных тыкв: в них спят доярки и гуртоправы. Я целый жилкризис этими тыквами решил… Ах, ты спишь уже? Ну спи, бедный человек, а я еще почитаю…

И директор снова углубился вниманием в старинную железную книгу, излагавшую историю Иоанна Грозного, приложив к задумавшейся, грустящей голове несколько пальцев правой руки.

Через полчаса прибывший молодой человек проснулся от неудобства и засмотрелся в лицо директора.

– Что вы такое? – спросил Вермо. – Я ведь, может быть, сумею отобразить вас в звуке: я музыке учился.

– Отобрази, – с польщением согласился директор. – Я Адриан Умрищев: я должен у тебя звучать мощно. Я ведь предполагаю попасть в вечный штатный список истории как нравственная и разумно-культурная личность переходной эпохи. Поэтому ты сочини меня как можно гуще и веди по музыке басом. Я люблю оркестры! Ты что думаешь, – переменил голос Умрищев, – иль мне сподручно здесь сидеть среди животных?

– А разве нет? – удивился Вермо.

– Нет, – вздохнул Умрищев. – Я здесь очутился как «невыясненный». Как выяснюсь, так исчезну отсюда навсегда. Ты можешь или нет сочинить в виде какого-либо гула тоску неясности?

– Могу, наверно, – пообещал Вермо, чувствуя бред жизни от своей усталости и от этого человека.

Умрищев стал высказываться, как он долгое время служил по разным постам в дальних областях Союза Советов и Союза потребительских обществ, а затем возвратился в центр. Однако в центре уже успели забыть его значение и характеристику, так что Умрищев стал как бы неясен, нечеток, персонально чужд и даже несколько опасен. К тому же новая обстановка, сложившаяся за время отсутствия того же Умрищева, образовала в системе такое соотношение сил и людей, что Умрищев очутился круглой сиротой среди этого течения новых условий. Он увидел по возвращении незнакомый мир секторов, секретариатов, групп ответственных исполнителей, единоначалия и сдельщины, – тогда как, уезжая, он видел мир отделов, подотделов широкой коллегиальности, мир совещаний, планирования безвестных времен на тридцать лет вперед, мир натопленных канцелярских коридоров и учреждений такого глубокого и всестороннего продумывания вопросов, что для решения их требуется вечность – навсегда забытую теперь старину, в которой зрел некогда оппортунизм. Втуне вздохнув, Умрищев пошел в секторную сеть своего ведомства и стал выясняться; его слушали, осматривали лицо, читали шепотом документы и списки стажа, а затем делали озадаченные, напряженные выражения в глазах и говорили: «Нам все же что-то не очень ясно, необходимо кое-что дополнительно выяснить, и тогда уже мы попытаемся вынести какое-либо более или менее определенное решение». Умрищев ответил, что он вполне ясный ответработник и все достоверные документы при нем налицо. «Все же достаточной ясности о вас для нас пока не существует, будем пробовать пытаться выяснить ваше состояние», – отвечало Умрищеву учреждение. Таким способом Умрищев был как бы демобилизован из действующего советского аппарата и попал в специальный состав невыясненных. В том учреждении, которое заведовало Умрищевым, невыясненных людей скопилось уже целых четыреста единиц, и все они были зачислены в резерв, приведены в боевую готовность и поставлены на приличные оклады. Раза два-три в месяц невыясненные приходили в учреждение, получали жалование и спрашивали: «Ну как, я не выяснен еще?» – «Нет, – отвечали им выясненные, – все еще пока что нет о вас достаточных данных, чтобы дать вам какое-либо назначение, – будем пробовать выяснять!» Выслушав, невыясненные уходили на волю, посещали пивные, пели песни и бушевали свободными, отдохнувшими силами; затем они, собранные из разнообразных городов республики и даже из заграничной службы, шли в гости друг к другу, читали стихотворения, провозглашали лозунги, запевали любимые романсы, и Умрищев, вспомнив сейчас то невозвратное время невыясненности, спел во весь голос романс в тишине мясного совхоза:

В жизни все неверно и капризно,
Дни бегут, никто их не вернет.
Нынче праздник – завтра будет тризна,
Незаметно старость подойдет.

Когда-то невыясненные громадным хором пели этот романс в буднее время и вытирали глаза от слез и тоски бездеятельности. Именно этот романс они сердечно любили и гремели его во все голоса где-нибудь среди рабочего дня. После сборища невыясненные расходились кто куда мог: кто уже имел комнату, кто жил где-нибудь из милости, а наибольшее количество расходилось по отраслевым учреждениям своего ведомства; в этих учреждениях невыясненные ночевали и принимали любовниц, – один невыясненный успел уже настолько влюбиться в какую-то сотрудницу, что от ревности ранил ее после занятий чернильницей месткома. Кроме того, невыясненные звонили по казенным телефонам между собой, играли в шашки с ночными сторожами, читали от скорби архивы и писали письма родственникам на бланках отношений. По ночам невыясненные падали со столов, потому что видели страшные сны, а утром одевались поскорее до прихода служащих, выметали мусор и шли в буфет есть первые бутерброды. Когда же, бывало, вовсе ободняется, невыясненные шли в секторы кадров, к которым они были приписаны, и спрашивали замедленными голосами, уже боясь втайне, что их наконец выяснили и предпишут назначение: «Ну как?» «Да пока еще никак, – отвечает, бывало, сектор. – Вот у вас есть в деле справочка, что вы один месяц болели – надо выяснить, нет ли тут чего более серьезного, чем болезнь». Невыясненный уходил прочь и, чтобы прожить поскорее служебное время, когда его ночлежное учреждение заселено штатами, заходил во все уборные и не спешил оставлять их; выйдя же оттуда, читал сплошь попутные стенгазеты, придумывал свои мнения по затронутым вопросам, а иногда давал даже свою собственную заметку о каком-либо замеченном непорядке как единичном явлении. Некоторые невыясненные состояли в своем положении по году; таким говорили, что вот уже скоро они поедут на работу: осталось только выяснить, почему они не сигнализировали своевременно о какой-либо опасности отставания, когда еще были в прошлом на постах, или, почему ниоткуда не видно, что он не подвергался каким-либо местным взысканиям по соответствующим линиям, – нет ли здесь скрытых признаков кумовства: именно в том, что послужной список слишком непорочный. Невыясненный начинал уже серьезно и, главное, тоскливо сознавать, что он ведь действительно смутный, невыясненный и определенно пагубный человек: что-то в нем есть такое скрытое и вредное, объективно очевидное, а лично неизвестное. Он шел тогда с горя в бухгалтерию доказывать, что два месяца не пользовался выходными днями и, получив за них содержание, направлялся к друзьям и товарищам пить пиво и петь романсы среди дня. Один из невыясненных уже настолько полюбил свою волю и безответственность, что когда его действительно куда-то назначили, сурово отказался. Он тихо сообщил про свою глубоко скрытую болезнь, которую он даже сам не чувствует, но которая, однако, в нем находится. Ему ответили, что скрывание болезни есть та же симуляция, а за симуляцию – суд; и этот невыясненный как бы сошел впоследствии немного с ума.

Сам Умрищев опростался от невыясненности лишь случайно: он вышел однажды в скучный день из учреждения и заметил, что некий человек звал взмахом руки машину. Машина к нему подъехала, и человек сел в нее для поездки. «Слушай, – сказал тогда Умрищев, – подбрось-ка и меня куда-нибудь». – «Почему?» – озадачился из машины человек. «Потому что я член союза и ты член: мы же товарищи!» Человек в автомобиле вначале задумался, а потом сказал: «Садись»; в дороге же он задумался еще более, точно вспомнил нечто простое и влекущее, как печной дым над теплым колхозом зимой.

Незнакомый человек привез Умрищева к себе в гости: жена-комсомолка дала обоим прибывшим обед и чай, а затем муж-начальник выслушал на полный желудок и сонную голову беду Умрищева. Жена при этом начала кустарно точить мужа, что он есть худший вид оппортуниста, что он потворщик рвачества и заражен гнилым либерализмом, – если так будет продолжаться, она не сможет с ним жить. Муж поник от чувствительного стыда, потому что в словах жены была существенная правда, а наутро он дал Умрищеву назначение в мясосовхоз, чтобы человек довыяснился на практической работе. Заодно муж комсомолки разверстал весь резерв невыясненных и предал суду десять служащих своего ведомства, дабы они имели случай опомниться от своих дел. Вечером же, доложив жене, муж получил от последней тот ударный поцелуй, который он всегда предпочитал иметь.

Чем больше объяснял Умрищев свое течение жизни, тем грустнее становился Вермо; даже изо рта старика, благодаря его уставшему дыханию, выходила скука старости и сомнении. Светлые глаза Вермо, темневшие от счастья и бледневшие от печали, сейчас стали видными насквозь и пустыми, как несуществующие. Прибывший пешеход участвовал в пролетарском воодушевлении жизни и вместе с лучшими друзьями скапливал посредством творчества и строительства вещество для той радости, которая стоит в высотах нашей истории. Он уже имел, как миллионы прочих, предчувствие всеобщего будущего, предчувствие, наполнявшее его сердце избыточной силой, – он мог чувствовать даже мертвое, даже основную причину землетрясения и вулканических сил, но вот сидел перед ним старый человек, который не производил на него никакого ощущения, точно живший ранее начала летосчисления. Быть может, поэтому Умрищев с такой охотностью читал Иоанна Грозного, потому что ясно сознавал невзгоду своей жизни – ведь все враги сейчас сознательны – и глубоко, хотя и чисто исторически, уважал целесообразность татарского ига и разумно не хотел соваться в железный самотек истории, где ему непременно будет отхвачена голова.

Ночь, теряя свой смысл, заканчивалась; за окном землебитного жилища уже начал прозябать день, и небо покрылось бледностью рассвета: сырая и изможденная, всюду лежала еще ничем не выдающаяся земля, и лишь кое-где на ней стала шевелиться и вскрикивать разнохарактерная живность.

Вермо сидел неподвижно: он видел раннюю бледность мира в окне и слушал начинающееся смятение жизни. Однако это не был тот напев будущего, в который он беспрерывно и тщетно вникал, – это был обычный вековой шум, счастливый на заре, но равнодушный и безотрадный впоследствии.

Умрищев, потеряв интерес к гостю, снова приступил к своему медленному чтению старины, иногда улыбаясь какой-нибудь ветхой шутке, а иногда вытирая слезы сочувственной печали, тем более что он встретил описание того грустного факта, как однажды, при воцарении Грозного с неба пошел каменный и мелкозернистый дождь, отчего немало случилось повреждения тогдашнему историческому населению.

– Вот были люди и происшествия, – сказал Умрищев, утешаясь книгой, и стал читать вслух: – «Царь Иван захотел однажды на святки, имея доброе самочувствие, установить в Китай-городе баловство пищей. Для чего он указал боярину Щекотову привесть откуда ни на есть в тот Китай-город до 70 сбитеньщиков, 45 харчевников, 30 крупенников, 14 обжарщиков и прочую пищевую силу по одному либо по два человека на каждую сортовую еду. Но люди торговые и промысловые откупились от той милости, дабы не соваться в неиспытанное, а сговорились меж собой есть до смерти добрые домашние щи либо тюрю». – Умрищев здесь отринулся от чтения и довольно улыбнулся: – Да у нас в один районный центр требуется больше пищевиков, чем во весь Китай-город: минималисты были, черти, одну тюрю любили!

Николай Вермо уже давно соскучился с этим неясным человеком и встал, чтоб уйти прочь, тем более что на дворе уже разгорался новый день, а здесь горела лампа.

– Ну, я пойду, – стеснительно сказал Вермо. – До свиданья.

– Ступай и не суйся, – ответил директор. – Чем старина сама себя пережила: она не совалась!.. Ступай, а то мне тоже вскоре надо поехать кой-куда: окоротить сующихся…

После ухода инженера Умрищев взял из-под стола следующую книгу и заинтересовался ею. Это была «Торговля пенькою в Шацкой провинции – в 17 веке». Он и пеньку любил, и шерсть, и пшено, и быт мещерских и мордовских племен в моршанском крае, и черное дерево в речных глубинах, и томленье старинных девушек перед свадьбой – все это полностью озадачивало и волновало душу Умрищева; он старался постигнуть тайну и скуку исторического времени, все более доказывал самому себе, что вековечные страсти-страдания происходят оттого, что люди ведут себя малолетним образом и всюду неустанно суются, нарушая размеры спокойствия.

* * *

Вермо вышел на солнце и не спеша отправился через центральную усадьбу на дальние гурты. Босые доярки уже несли ведра с молоком, шагая по земле толстыми ногами; на пороге ночлежной горницы сидел пожилой пастух, – он ел что-то из чашки на коленях и посматривал на доярок, на незнакомого человека и на отдаленные пастбища, где ему придется пробыть весь день и много воображать, вследствие того что пастуху на целине мало работы и все время думается разное в голову.

Вместе с ним из совхоза вышла молодая женщина и пошла с ним нечаянно рядом. Она была немного привлекательна, но, видимо, проста и доверчива, так как шла и рассматривала человека объективно, как вещь, еще не чувствуя к нему ни вражды, ни любезности. А Вермо уже стеснялся ее как человек, у которого сердце всегда живет под напором скопившейся любви и который, не испытав еще, быть может, женщины, уже боится исчезнуть в неизвестном направлении собственной страсти, невнимательно храня себя для высшей доли. Но втайне, стесненным сердцем, Николай Вермо мог любить людей сразу, потому что тело его было уже заранее переполнено безысходной жизнью. Он осмотрел в последний раз женщину – она действительно сейчас добра и хороша: черные волосы, созревшие в жаркой степи, покрывали ее голову и приближались к глазам, блестевшим уверенным светом своего чувства существования; ее скромный рот, немного открытый (от внимания к постороннему), показывал прочные зубы, которые потемнели без порошка, и грудь дышала просторно и терпеливо, готовая кормить детей, прижать их к себе и любить, чтобы они выросли. Вермо возмужал от волнения, его стеснительность прошла, и он сказал женщине хриплым, не своим голосом:

– Как скучно бывает жить на свете!

– Отчего скучно? – произнесла женщина. – Нам тоже еще не весело, но уже не скучно давно…

Инженер остановился; спутница его также дальше не пошла, и он снова неподвижно рассматривал ее – уже всю, потому что и туловище человека содержит его сущность. Глаза этой женщины были сейчас ясны и осторожны: безлюдье лежало позади ее тела, – светлый и пустой мир, все качество которого хранилось теперь в этом небольшом человеке с черными волосами. Женщина молча стояла перед своим дорожным товарищем, не понимая или из хитрости.

– Скучно оттого, что не сбываются наши чувства, – глухо проговорил Вермо в громадном и солнечном пространстве, покрытом дымом пастушьих костров. – Смотришь на какое-нибудь лицо, даже неизвестное, и думаешь: товарищ, дай я тебя поцелую. Но он отвернется, – не кончилась, говорит, классовая борьба – кулак мешает коснуться нашим устам…

– Но он не отвернется, – ответила женщина.

– Вы, например? – спросил Вермо.

– Я, например, – сказала женщина из совхоза.

Вермо обнял ее и долго держал при себе, ощущая теплоту, слушая шум работающего тела и подтверждая самому себе, что мир его воображения похож на действительность и горе жизни ничтожно. Тщательно все сознавая, Вермо близко поглядел в лицо женщины, она закрыла глаза, и он поцеловал ее в рот. Затем Вермо убедился еще раз в истинности своего состояния и, сжав слегка человека, уже хотел отойти в сторону, сохраняя приобретенное счастье, но здесь женщина сама придержала его и вторично поцеловала.

– Суешься уже? – сказал огорченный и забытый голос со стороны.

Пока двое людей глядели друг в друга, подъехал верхом третий человек – Умрищев и загодя засмеялся такому явлению поцелую в степи.

– Она мне очень понравилась! – ответил Вермо, и ему опять стало скучно от лица Умрищева.

– Ну и пускай понравилась, а ты не суйся! – посоветовал Умрищев. – Тебе нравится, а ты в сторону отойди, – так твое же добро целей-то будет: ты подумай…

– Проезжай, Умрищев, – сказала женщина. – На гурте доярка удавилась: я с тобой считаться иду!

– Ну-ну, приходи, – охотно согласился Умрищев. – Только в женскую психиатрию я соваться не буду.

– Я тебя сама туда всуну – обратно не вылезешь, – сказала женщина обещающим голосом.

– Не сунусь, женщина! – ответил Умрищев. – Пять лет в партии без заметки просостоял оттого, что не совался в инородные дела и чуждые размышления, еще двадцать просостою – до самого коммунизма – без одной родинки проживу: успокойся, Босталоева Надежда!

Умрищев тут же уехал, а женщина, Надежда Босталоева, еще постояла, думая уже не о своем ближайшем товарище, а о мертвой доярке, но глаза ее были все такими же, как и во время дружбы с Вермо.

По дороге до гурта инженер узнал, что его попутная подруга работает секретарем гуртовой партячейки и ей здесь тяжело, иногда мучительно, зачастую страшно, но она не может сейчас жить какой-либо легкой жизнью в нашей стране трудного счастья.

Босталоева шла впервые на этот гурт; до того она работала на другом гурте, но теперь здесь стало слишком тяжко и сложно, – прежний секретарь на здешнем гурте пал духом, и комитет партии послал сюда – в «Родительские Дворики» – Надежду Босталоеву, чтобы разбить и довести до гробовой доски действующего классового врага.

* * *

Гурт «Родительские Дворики» находился в русле древней речки, высохшей лет тысяча тому назад. Два землебитных жилища составляли убежище гуртовщиков на зимнее время, а для укрытия от летнего ненастья лежали по окрестной степи громадные выдолбленные тыквы.

Судя по ландшафту, насколько хватало зрения, гуртовая база была расположена разумно и удобно: ровно и спокойно лежала земля на десятки видимых верст, как уснувшая навеки, беззащитная и открытая зимнему холоду и всем безлюдным ветрам; лишь по одному месту та земля имела впалое положение, и там было слабое затишье от вихрей непогоды – это был след, прорытый древней и бедной рекой, теперь задутой суховеями, погребенной наносами до последнего ослабевшего источника, умолкшей навсегда. Но памятники реки, в виде песчаных выносов, еще лежали на гуртовой усадьбе, и для их зарощения в песок были посажены прутья шелюги и чернотала, а между теми прутьями и самородными лопухами лежали ночлежные пустые тыквы великого размера.

Посреди гуртового места находился срубовый колодезь, и две женщины непрерывно вытаскивали ручною силой воду из глубины земли и относили ее в бак – для питья людям и животным.

Те «Родительские Дворики» имели списочное число коров – четыре тысячи, не считая быков, лошадей, волов и разной мелкой подспорной живности в форме кроликов, овец, кур и прочих существ. Стало быть, сам тот гурт составлял из себя уже мощный мясосовхоз и являлся надежным источником мясной пищи для пролетариата.

Когда Вермо и Босталоева только пришли на гурт, Умрищев там уже господствовал и проверял все элементы хозяйства, какие попадались ему навстречу. По сторонам Умрищева ходили два человека – заведующий гуртом зоотехник Високовский и старший гуртоправ Афанасий Божев.

– Вы должны вести себя, как две мои частности, – говорил им Умрищев на ходу, – и бездирективно никуда не соваться.

– Нам это, Адриан Филиппович, понятно: обстановочка ведь суетливая! – охотно и даже счастливо отвечал Божев, а сам улыбался всем своим чистым и честным лицом, на котором приятно находились два благожелательных глаза степного светлого цвета.

Високовский молчал. Он любил скотину саму по себе и давно собирался уйти работать в область племенного животноводства, дабы воспитывать скот для рождения потомства, а не для убийства; он был худой по телу, может быть, потому что больше ел молоко, прудовую рыбу, кашу и редко брал говядину, и знал свою науку с угрюмой точностью – видел в любом животном не только вес и продуктивность, но одновременно и субъективное настроение. За это его любили в скотоводческом объединении и платили ему большие средства, которые он, не имея родных, тратил на баловство любимой скотины; например, он приобретал шерстяной материал и сам шил чулки на зиму для кроликов, угощал быков солеными пышками, построил стеклянную теплицу печного отопления, с тем чтобы там росла зимой свежая кормовая трава для мужающих телят, которым уже надоело молоко, – и еще многое другое совершил Високовский ради любви своей к делу.

Меж тем Умрищев совершал свои замечания по гурту. Выйдя в пекарню, он отпробовал хлеба и сказал ближним подчиненным: «Печь более вкусный хлеб». Все согласились. Выйдя наружу, он вдруг задумался и указал Високовскому и Божеву: «Серьезно продумать все формы и недостатки». Божев сейчас же записал эти слова в свою книжку. Увидя какого-то человека, тихо шедшего стороною, Умрищев произнес: «Усилить трудовую дисциплину». Здесь что-то помешало Умрищеву идти дальше, он стал на месте и показал в землю: «Сорвать былинку на пешеходной тропинке, а то бьет по ногам и мешает сосредоточиться». Божев наклонился было, чтобы сразу уничтожить былинку, но Умрищев остановил его: «Ты сразу в дело не суйся, ты сначала запиши его, а потом изучи, – я же говорю принципиально: не только про эту былинку, а вообще, про все былинки в мире». Божев спешно записал, а Високовский шел рядом, ничего не говоря и не делая. Вскоре на тропинку выбежал кролик и от внезапного ужаса не мог бежать и стал на задние ноги, обратив лицо прямо к людям.

– Хорошее животное! – оценил Умрищев кролика.

– Да, оно ничего: оно милое, Адриан Филиппович! – согласился Божев.

Невдалеке показалась свинья; она подошла к Умрищеву и покрутила около него хвостом, что также понравилось Умрищеву, и он одобрил это животное.

Но зато, придя в служебный кабинет Високовского, Умрищев сразу почувствовал ярость. В самом деле, в кабинете было кругом нечисто, имелись следы и остатки каких-то огромных животных, точно сюда приходили по делам быки, пригибаясь в дверях; бумаги лежали под бутылками с мочой больных коров, стены не имели убранства и были покрыты рваными итоговыми данными, и на стуле у стола сидел, как посетитель, подсвинок.

– Это ж государственная измена! – воскликнул Умрищев в кабинете. – Вы весь авторитет нашего руководства роняете вниз! – закричал он по направлению к Високовскому. – Вас скотина здесь не уважает, а вы целым штатом хотите руководить! За такие кабинеты надо вон с отметкой увольнять!

– Тише, начальник, – попросил Високовский, – говорите негромко; я вас услышу все равно.

– Вас бы надо гидрометеором по голове, – потише сказал Умрищев, – чтоб вы почувствовали что-то.

– Гидрометеор – это дождь, товарищ Умрищев, – равнодушно заявил Високовский.

– Я имею в виду тот дождь, – объяснил Умрищев, – который шел при Иоанне Грозном – каменный, исторический дождь!

Вслед за тем Умрищев велел Божеву позвать гуртового кузнеца Кемаля, убогого глухонемого счетовода Тишкина, профуполномоченного, старушку Федератовну, а заодно и Босталоеву с явившимся зачем-то инженер-музыкантом. Умрищев любил иногда собрать, как родню, подчиненный аппарат в кучу и поговорить с ним по душам, не составляя повестки дня.

* * *

Босталоева вошла в свое новое жилище, а Вермо остановился у входа. Это было временное общежитие, построенное из земли и покрытое для крепости дерном.

На правой половине земляной горницы лежали во сне усталые доярки и телятницы, а налево храпели пастухи, водоносы, колодезники, случники, студенты-ветеринары и прочие профессии; некоторые же сидели на земляном полу и писали письма далеким товарищам или читали книги, чертили изображения и думали, облокотившись на руку.

Тут же, в сенях общежития, на большом столе для кружковых занятий лежал мертвый человек. Он был покрыт красным сукном, но одна небольшая старая женщина приоткрыла сукно у изголовья мертвеца и гладила свободной рукой чье-то остывшее лицо.

– Это Айна? – спросила Босталоева у той устарелой женщины.

– Да то кто же! – раздражительно ответила бочонковидная старушка и обернулась своим лицом, похожим на блюдцеобразное озеро.

Вермо подошел со стороны и загляделся на покойницу. Смуглая девушка, наверно киргизка, лежала навзничь с постаревшим грустным лицом и открыла рот от последней слабости. Босталоева приподняла покрывало на покойнице и стала ощупывать своей рукой тело Айны, будто разыскивая следы смерти и тайное место гибели человека. Инженер так же близко наклонился над скончавшейся; он увидел опухшее от женственности тело, уже копившее запасы для будущего материнства, и терпеливые рабочие руки, без силы сложенные на животе; Вермо разглядел полотно рубашки, которое повсеместно выдавали ударницам, и почувствовал запах еще сохранившегося пота и прочих отходов уже умолкшей, трудной жизни; но смерти нигде не было заметно.

Тогда Босталоева отвернула ворот на горле Айны, и все увидели темный запекшийся рубец вокруг шеи – след от бечевы, которая перерезала гортань и сожгла дыханье этой девушки.

Здесь пришел Афанасий Божев и позвал Босталоеву с инженером на совещание.

– Ведь миллиарды разных людей умерли бесполезно, сказал Божев. – Что же вы одну-то стоите жалеете! Мало ли на свете жителей осталось!.. Жалейте хоть меня, если в вас гнилой либерализм бушует!

– Всех жалеть не нужно, – заявила старушка, бывшая тут, – многих нужно убить…

Сказав это, пожилая рабочая отвернула от горя свое лицо, и все промолчали, не понимая значения ее речи, а потом ушли на гуртовое совещание.

Когда Божев привел Босталоеву и Вермо, Умрищев уже давно говорил, сам не понимая о чем, а только чувствуя что-то доброе. Он развивал перед присутствующими различные картины мероприятий, например, предлагал так организовать все гуртовые работы, чтобы каждый уж молчал постоянно, делал по раз запущенному порядку свое узкое, мирное дело и ни во что не совался.