Максим ТЫЧКОВ, Член Союза художников России, преподаватель СПб ГХПА

Культура в жизни России играет роль исключительную. Некоторые художественные произведения определяли образ и направление мыслей целых поколений. Другие явились оправданием эпох, в которые они создавались.

Жил во времена недавние худож­ник, имя которого можно поставить рядом с именем Александра Ивано­ва – по дерзновению и величествен­ности задач, по уровню мастерства- и служение искусству которого до­стойно назвать подвигом.

Павел Дмитриевич Корин был ху­дожником не только по призванию, но и по самому рождению. Его при­ход в большое искусство подготав­ливало не одно поколение крестьян­ иконописцев из знаменитого села Палех. В 1909 году шестнадцатилет­ний мастер-иконописец Павел Корину ехал в Москву продолжать художе­ственное образование. Сердце его лежало к реалистической живописи, он приходил в восторге рассматри­вая репродукции с картин великих мастеров Высокого Возрождения. С поры первого знакомства с эти­ми образцами и на всю оставшуюся жизнь незыблемо составились его идеалы в искусстве: только высокое, трагичное, духовное, героическое должно являться содержанием его творчества. Он понимал, что высо­кие мысли должно выражать могу­чей пластикой.

Поселившись в Москве, Корин познакомился с М.В.Нестеровым. Молодой палешанин нашел в лице маститого художника друга, едино­мышленника и мудрого наставника, который направил его на путь систе­матического художественного обра­зования.

Окончив институт живописи, ва­яния и зодчества, Корин продолжал совершенствовать художествен­ное ремесло. До 30 лет не дерзал браться за собственное творчество, считал себя учеником. По собствен­ному выражению, «вытравливал из себя XVII век», последовательно развивая свой и без того мощный дар рисовальщика. Личная глубокая вера, укорененность в народных традициях, недюжинный талант и исключительная трудоспособность Ко­рина готовили для русской культуры художника яркого и вдумчивого.

В сложное время вступал в ху­дожественную жизнь молодой, исполненный сил Павел Корин. К началу ХХ века в русской живо­писи после долгих ее блужданий в холодном западном академизме, политизированном передвижниче­стве, маргинальном декадентстве сложился и начал развиваться национальный «Русский стиль». В 1916 году М.В.Нестеров написал картину «Душа народа.., которой подвел итог возвращения русского искусства на исконную христиан­скую почву. На этой большой не­стеровской картине – Царь и юро­дивый, старцы и отроки, солдаты и монахини, крестьяне и великие русские писатели – молящаяся, пасхальная Русь. Но чувствуется в ней какая-то тревога…

Десять лет спустя в России отме­нят преподавание истории, ее заме­нят «политграмотой». Настанет вре­мя, о котором пророчески сказал поэт: «И много понтийских пилатов, и много лукавых иуд Отчизну свою распинают, Христа своего продают». Д народ-молитвенник, воспетый Не­стеровым, через два года после соз­дания им этой картины начнет отка­зываться от своей веры или платить за ее исповедание кровью.

Революция, как гигантское на­воднение, затопит русские берега, поднимет со дна всю грязь и муть и вынесет их на поверхность, до не­узнаваемости изменит державное русло русской жизни. Много пройдет времени, прежде чем успокоится река, осядет ил, снова появится от­ражение. Придут другие поколения русских людей и снова в отражении увидят Небо, но берега уже будут дру­гими… Корину выпала роль свидете­ля русской катастрофы. Оставленное им творческое наследие помогает хоть немного представить очертания погибшей великой Русской Империи и увидеть тот путь, по которому мог­ло пойти русское искусство.

Павел Корин был последовате­лем традиции, идущей со времен А. Иванова, когда вершинным родом живописи считалась живопись «исто­рическая». «Исторический живопи­сец” должен писать настоящих ге­роев, выражать своим творчеством великие, а не сиюминутные мысли. На нем большая ответственность за выбор темы и ее воплощение. При Александре Иванове русское общество искало правды на двух по­люсах: «западничества» и «славяно­фильства». Находясь в итальянском уединении, издали наблюдая за этим разделением, Иванов дерзно­вением своего творчества созерцал вершины надмирные и воспарял на ту высоту, докоторой подобные раз­деления не доходят.

Корин жил в иные времена, ког­да разделение затронуло основы бытия. Перед каждым встали вопро­сы: «кто ты?» и «с кем ты?». Историче­ский живописец Корин не мог прой­ти мимо этой трагедии. Он готовил себя к большой картине, искал свою тему.

Не мог Корин выбрать иную тему для главной картины своей жизни, чем разделение русского народа . Всем своим духовным, художествен­ным, гражданским устроением он был подготовлен к тому, чтобы вос­принять подлинный пафос происхо­дящих событий и, минуя классовые политические, сословные предрас­судки, увидеть истинных героев сво­его времени.

В 1925 году в Донском монасты­ре на отпевании Патриарха Тихона Корин обрел сюжет своей будущей картины. Все сословия и чины быв­шей России, люди всех возрастов и профессий собрались здесь, чтобы отдать последнее целование Патри­арху-исповеднику и засвидетель­ствовать свою верность гонимой Церкви. Стоя в этом нескончаемом людском потоке, художник зримо увидел, как красиво и непобедимо Добро. Зло, сбросив все личины и маски, открыто уничтожало лучших представителей народа, парализо­вав страхом остальную его часть. Люди, пришедшие на отпевание Па­триарха, свой выбор сделали. Потом они будут уходить поодиночке, но сейчас они – соль земли Русской, собрались последний раз вместе. Здесь же у художника сложился весь замысел будущего полотна. Перед ним вставал образ высокого трагиз­ма и величия. Последний парад ты­сячелетней Православной Руси. Это будет не пасхальная тема, о которой поведал Нестеров, а тема Страстной Пятницы. Последний классик рус­ской живописи, Корин назвал заду­манную картину «Реквием».

Начав работу над эскизом буду­щего полотна, он занялся поисками своих «героев» – людей, внешне и внутренне похожих на тех, кого он видел у гроба Патриарха Тихона. В своих хождениях по монастырям и церквам Москвы Корин часто встре­чал яркие типы и характеры, но на предложение о позировании всякий раз получал отказ. Терял уже в то время русский народ одно из основ­ных своих качеств – доверчивость, и непонятна была для многих «блажь» художника, затеявшего в такое ли­хое время какую-то картину.

Через Нестерова Корин решил обратиться к владыке Трифону Тур­кестанову. Легендарная личность был митрополит Трифон.

В молодости, получив блестящее образование, он после встречи с преп. Амвросием Оптинским избрал монашеский путь. Он нес послушание и в пересыльной тюрьме, и в окопах Первой мировой войны, с которой вернулся с Георгиевским крестом, золотой панагией с надписью: «За храбрость» и с ослепшим от ранения глазом. Митрополит пользовался всенародной любовью, «своим Вла­дыкой» его считали интеллигенты и кухарки. Для последних он до рево­люции служил ночные литургии, чтоб они могли говеть и причащаться, не оставляя дневных дел. Среди ду­ховных чад владыки были актриса М.Н.Ермолова, певица А.В.Нежда­нова, дирижер Н.С.Голованов, ху­дожник М.В.Нестеров. В конце З0-х годов митрополит Трифон жил на по­кое. Сподвижник Патриарха Тихона, он вдохновлял многочисленную па­ству на твердое стояние в вере.

К этому владыке и обратился Па­вел Корин. И тот горячо поддержал и благословил его замысел, согласил­ся позировать несколько сеансов. Благословение митрополита Трифо­на и написанный с него портрет от­крыли Корину сердца людей, к ко­торым теперь обращался художник с той же просьбой о позировании. Узнав, что «сам владыка Трифон сто­ял перед ним», эти люди соглашались на непривычное занятие.

Для Корина начался период на­пряженной и вдохновенной работы, длившийся с 1929 по 1937 год, ког­да он создал всю галерею этюдов к «Реквиему». 32 образа запечатлел художник на монументальных по­лотнах. Это было время наивысшего расцвета его дарования.

Как и его герои, он всей своей жизнью, убеждениями, верой был поставлен по ту сторону черты, кото­рую новая власть отвела «лишним»людям. Недаром М.Нестеров писал о братьях Кориных: «… эта порода лю­дей сейчас вымирает и, быть может, обречена на полное уничтожение. И, однако, пока они существуют, я не устану ими любоваться». Портрет молодого Павла Корина, сделанный Нестеровым в 1925 году, показыва­ет человека того же духовного скла­да, что и те люди, которых писал сам Корин для своего «Реквиема».

В 1930 году Корин пишет «Схим­ницу из Ивановского монастыря». Придя позировать «по послушанию», она не заметила обстановки мастер­ской, не стала вникать в замысел ху­дожника, а сразу предалась привыч­ному делу – молитве. Весь сеанс она стояла не шелохнувшись с медным крестом и зажженной свечой в ру­ках. Когда свеча догорела, предло­жили сделать перерыв. Жена худож­ника хотела взять у монахини крест, но, вскрикнув, выронила его: от пла­мени свечи он нестерпимо накалил­ся. На вопрос, как же она держала его все время, схимница просто от­ветила: «Так ведь я молилась…»

Писал Корин и священника из своего родного села Палех ­о. Алексия. Простой русский батюшка, он пережил самоубийство сына, заклейменного «виной» родителя, измену паствы, осквернение своего храма…

Поразительный портрет «Отца и сына» – Сергея Михайловича и Сте­пана Сергеевича Чураковых. Два поколения из большой семьи плот­ников и скульпторов-самоучек, всем своим видом исповедающих доброт­ность в труде, патриархальность в быту. Корин сохранил для нас облик представителей традиционной рус­ской семьи с незыблемыми нрав­ственными устоями и иерархией взаимоотношений между поколени­ями.

На картине 1932 года «Молодой послушник» изображен будущий но­вомученик российский о. Феодор Богоявленский. Тогда он, недавний выпускник медицинского факульте­та, только готовился к постригу, жил у последних монахов Зосимовой пу­стыни. В разгар безбожной пятилет­ки он собирался отречься от мира. А мир готовился ответить ему «клас­совой ненавистью». На подрамнике портрета Корин написал: «Опоздал монах, опоздал…»

Среди этюдов был и «Портрет слепого». Этого своего героя Корин увидел в Дорогомиловском собо­ре, где тот служил регентом одного из клиросов. Позже А.М. Горького, впервые пришедшего смотреть ко­ринские этюды, поразят пальцы слепого, которыми он как бы «видит»пространство перед собой. Но ему дано было видеть и другое. Когда он позировал, то чутко ловил звуки улицы, идущие с 6-го этажа, говорил: «А Вавилон-то шумит!» …Собор, в ко­тором регентовал этот коринский ге­рой, в конце 40-х был снесен.

…Шла вторая «безбожная» пяти­летка. Началось уничтожение крес­тьянства. Газеты пылали ненавистью к «бывшим» – духовенству, профес­сорам, дворянам. На производствах устраивались открытые голосования за смертную казнь «врагам народа», дети отрекались от собственных ро­дителей. В 1930 году была объявле­на «война храмам».

Корин жил в своей мастерской на Арбате – неуютной мансарде, за­ставленной огромными слепками классических греческих скульптур, подобранных им с улицы, куда их выбросили сторонники супрематиз­ма. Вместе с братом Александром и верной женой и помощницей Пра­сковьей Тихоновной они жили впро­голодь, подрабатывая написанием транспарантов для демонстраций и преподаванием. О Павле Корине и его картине ходили легенды по Мо­скве. Мало кто видел его этюды, но весть, что среди ужасной действи­тельности живет художник, который пишет столпов гонимого правосла­вия и думает посвятить им большую картину, казалась невероятной, все­ляла во многих мужество. Сам ху­дожник, посягнувший на столь оди­озную тему, ходил по лезвию ножа. Он, далекий от художественных те­чений своего времени, был лишен постоянных заказов. Материальной возможности осуществить свой мас­штабный замысел у него не было, и изменения положения не предвиде­лось.

И вот в 1931 году мансарду на Арбате посетил М. Горький. С это­го момента пролетарский писатель взял художника под свое покрови­тельство. В этом же году он устроил поездку братьев Кориных в Европу и Италию для знакомства с подлин­никами шедевров мирового искус­ства. Он содействовал устройству Павла Дмитриевича в реставра­ционные мастерские Пушкинского музея, чтобы тот имел постоянный заработок. Но, главное, Горький соз­дал все условия для осуществления масштабного замысла «Реквиема». В 1932 году он обустраивает для ху­дожника просторную мастерскую в отдельном флигеле на Малой Пиро­говской, заказывает в Ленинграде огромный тканый холст для будущей картины, а кроме того, обеспечива­ет неприкосновенность Корина от нападок и гонений.

История русской культуры знала дружбу между гениальным писате­лем и гениальным художником, где писатель взялся своим авторитетом решить материальные трудности художника. Так, в 1847 году Н.В. Го­голь написал статью «Исторический живописец Иванов», где разъяснил российской общественности гран­диозность, сложность и величие задуманного Александром Ивано­вым полотна, призвал поддержать и помочь осуществить художнику его картину на «всемирный сюжет». Конечно, роль Гоголя в общении с Ивановым не сводилась только к по­средничеству между «итальянским затворником» и российским обще­ством. Он оказывал художнику ду­ховную и моральную поддержку. Это было общение единомышленников, обогатившее творчество друг друга и обогатившее русскую культуру.

Участие Горького в судьбе Кори­на – факт несомненный, но вряд ли можно говорить об их единомыс­лии или взаимном влиянии друг на друга. Оба тонкие, чисто русские интеллигенты, они принадлежали к разным полюсам широкой русской стихии. Горький, в молодости окры­ленный революционными идеями, во всеуслышание воспел насилие, был замечен самим Лениным. После революции запоздало прозрел, уви­дев, что этот русский бунт не только «жесток и бессмысленен», но и ги­белен для народа. Пытался засту­паться за отдельных представителей интеллигенции, за что его едва тер­пели в Стране Советов. Возможно, в поддержке Корина Горький находил утешение и оправдание краху своей жизни. Помимо этого, он распознал в бывшем палехском иконописце выдающегося художника своего времени. Он был поражен мастер­ством, глубоким психологизмом, художественной правдивостью, артистизмом этюдов к «Реквиему». Одобрил и общий замысел, истол­ковав его по-своему. Горький сам искал во всем героизм, связав свои чаяния с революцией. В задуманной Кориным картине он видел в первую очередь «народность», эпичность, соответствующую тому тектониче­скому сдвигу земных слоев, который происходил в послереволюционной России. Он предложил свое назва­ние картине: «Русь уходящая». Под этим именем коринский этюд и за­мысел вошли в историю искусства.

На эскизе «Реквиема» в интерье­ре Успенского собора Московского Кремля в две стороны раскрылись крылья колоссальной людской сте­ны. Огромная рука архидиакона как будто дает звук огромному колоколу, и звук этот плавной волной проходит по молчаливому людскому строю и выходит за пределы картины.

Рядом с богатырем-архидьяко­ном – маленькая фигура митропо­лита Трифона в алом пасхальном облачении, которая ярким факелом горит в центре композиции, осве­щая собой все пространство карти­ны. Преобладающий в картине алый цвет – это цвет христианского муче­ничества.

Повернув весь сонм предстоя­щих спиной к алтарю, смешав атри­буты и жесты разных богослужений, художник сознательно показывает символичность, обобщенность и ис­ключительность изображенного со­бытия.

Сразу трех патриархов изобра­зил Корин в центре на амвоне: Свя­тейшего Тихона, Патриарха Сергия и Патриарха Алексия 1. Присутствует на картине и Патриарх Российский Пимен, он изображен в правом углу картины 25-летним иеромона­хом, каким увидел его художник в1935 году.

В этом есть удивительное про­рочество Корина, изобразившего одновременно на своей картине че­тырех первосвятителей Церкви Рус­ской, обнимающих своим правлени­ем весь период советской власти от начала до его завершения.

Присутствие на картине мно­жества схимников, чье призвание- молитва за весь мир, свидетель­ствует, что это стояние значимо не только для российской, но и для ми­ровой истории.

Потушенные свечи паникадил, брусья строительных лесов, рас­чертившие справа живое простран­ство храма, – как символ попрания Правды на Руси, разрушения незы­блемых традиций, насилия над не­прикосновенным.

Когда смотришь после галереи этюдов-портретов на детально сде­ланный небольшого размера эскиз”Реквиема», первое впечатление, что художник механически объ­единил натурные этюды, просто ма­стерски соблюдая законы ритма и равновесия. И что есть некоторая композиционная робость в том, что он сохранил все позы, которые при­нимали его модели во время пози­рования. Происходит это, вероятно, от того, что на камерный и суховатый эскиз давят своей монументальной мощью насыщенные жизненной правдой и художественной энергией портреты-этюды.

Этот эскиз – плод многолетнего (с 1935 по 1959 г.) труда и размыш­лений художника, и он требует ответ­ного зрительского «стояния» передним – тогда только открывается композиционная многослойность, символическая наполненность и верность одной мысли. И сами со­бой отпадают замечания о натурной зависимости автора.

Художник-мыслитель, всю жизнь изучавший наследие старых масте­ров, Корин сумел решить сложней­шую композиционную задачу. В му­зыке Реквием – это многоголосное циклическое хоровое произведение траурного характера. Корин сумел языком пластики и цвета выразить эпопею вселенского масштаба и драматизма, выявив все составляю­щие музыкального жанра.

С 1936 года наступил черный период в жизни художника. После смерти Горького на Корина обру­шился поток обвинений в том, что он «оторвался от действительности, не участвует в развитии пролетар­ского искусства, ушел в живописа­ние реакционной среды» и что все созданное им до сих пор – ошибка. Немало усердствовали в травле Ко­рина «собратья» по цеху. Это позже, уже в последние десятилетия своей жизни он будет признан крупней­шим художником современности, патриархом “социалистического ре­ализма», получит звание Народного художника СССР, его серия портре­тов полководцев и деятелей искус­ства войдет в сокровищницу миро­вого портретного искусства. …А в конце 40-х Корина не раз пытались выселить из мастерской. Третьяков­ская галерея убрала из постоянной экспозиции все картины Павла Ко­рина, объявленного “формалистом». Когда художник обратился в дирек­цию музея с просьбой дать ему на время некоторые, находящиеся в Третьяковке этюды к «Реквиему», нужные ему для работы над карти­ной, то получил ответ, что он может выкупить их. Корин перевез все свои, ставшие ненужными новой Третьяковке, картины в мастерскую и потом более 20 лет выплачивал долг за свои работы.

В период высшего расцвета сво­его дарования, в момент горения своим замыслом художник был на­сильственно отстранен от работы. Тогда же Корин тяжело заболел.

На много лет заслонил собой работу над “Реквиемом» проект ис­полнения колоссальных мозаичных фризов для Дворца Советов, за ко­торый Корин взялся, чтобы доказать свою художественную благонадеж­ность и лояльность власти.

По-настоящему талант Корина оказался востребован во время Великой Отечественной войны. Эта небывалая беда вынудила власть вспомнить о тысячелетней истории России, вызвала всплеск творче­ских и духовных сил у нашего начав­шего терять историческую память народа. Корин все свое знание о духовной красоте и стержневых качествах русского человека, вы­несенное из этюдов к “Реквиему», вложил в триптих «Александр Не­вский», написанный им в 1942 году. Эта работа наравне с гимном «Вста­вай, страна огромная» явилась в

тот период чем-то большим, нежели простое художественное произве­дение.

Павел Корин не написал своего “Реквиема». С 1932 года и до самой смерти художника в его мастерской стоял исполинский холст, загрунто­ванный серой краской, к которому так и не притронулась рука мастера. Он как немой укор. Но не художнику, а эпохе, в которой ему выпало жить. Огромный холст – как размах нашей необъятной Родины, а его нетрону­тость – символ не реализованного нашим народом могучего творческо­го потенциала. Гениальные этюды Корина, как и выдающиеся подвиги, которыми украсил себя русский на­род, истощив свои последние силы, творились не во имя, а вопреки сво­ему времени.

3навшие Павла Корина на зака­те его жизни свидетельствуют, что у него были глаза исстрадавшегося человека. Он часто с горечью повто­рял, что не выполнил своего предна­значения.

Были чисто внешние причины, из-за которых Корин так и не смог начать свою картину. Время всег­да работает не на художника, за­думавшего произведение крупной формы. С течением жизни, пока ху­дожник вынашивает свой замысел и трудится над ним, меняется мир вокруг, меняется он сам. «Что В на­чале пути стоило легкого взгляда, то теперь ужасный труд», – призна­вался в свое время А.Иванов. Сам Иванов сумел сохранить неповреж­денным свой замысел и довести его через многие годы до завершения лишь потому, что жил затворником

в Италии, вдали от гущи обществен­ных российских событий. Корин не мог жить вне своего времени, хоть он тоже слыл затворником. Сколь­ких обособившихся от советской действительности «бывших» людей перемолол молох репрессий или борьба за существование вынудила оставить высокие идеалы! Благо­даря Горькому Корин уцелел и мог свободно заниматься своим творче­ством. Но для работы над картиной нужно было отрешиться от всего, выпасть из жизни, подняться над действительностью. Разве мог он от­влечься от картин разрушения того, что составляло основу и ценность его жизни, от страданий и гибели близких ему людей? Получив через Горького доступ к «сильным мира сего», он постоянно ходатайствовал за друзей, знакомых священников, чьих-то родственников, которых са­жали, высылали, лишали избира­тельных прав. Сердце его не знало покоя и в более поздние «благопо­лучные» времена, когда он пытался силой своего авторитета спасать от разрушений и уничтожения памят­ники архитектуры, художественные ценности. Всю свою долгую жизнь

Корин был лишен главного условия для работы над своей эпопеей – покоя внешнего и внутреннего. Но он не оставлял мысль начать и сделать главную картину своей жизни. Неза­долго до смерти он говорил: «Этой зимой я все-таки запачкаю свое большое полотно…» Тогда же Кори­ным были заказаны механические леса для облегчения работы над ис­полинским холстом…

Значение, которое могла иметь его картина для русской культуры и истории, осознавали многие совре­менники Корина. Владыка Трифон благословил его на этот труд, Горь­кий просил его написать картину, всемерно и масштабно помогал в этом. Нестеров тоже завещал дове­сти до конца начатую работу, даже, шутя, грозил, что будет приходить с того света и понуждать закончить картину.. .

Сейчас все этюды и эскиз к «Рек­виему», собранные воедино, выстав­лены в мемориальной мастерской П.Д. Корина в Москве на Малой Пи­роговской. Чуткое сердце зрителя, болеющее болью своей Родины, со­единит в себе разрозненные фраг­менты коринской эпопеи и составит их в своем воображении в единую картину. И родится уверенность, что «Реквием» Корина существует.

Русская живопись прошла путь от преподобного Андрея Рублева, изобразившего неизобразимое – Предвечный Совет, Пресвятой Тро­ицы, через гений А.Иванова, посяг­нувшего выразить в красках тайну Боговоплощения, к Павлу Корину, засвидетельствовавшему в своем творчестве верность русского наро­да Христу.

Экспозиция художника Павла Корина, чье 125-летие отмечается в этом году, открылась в Новой Третьяковке на Крымском валу. Зрители увидят знаковые работы, среди которых знаменитые коринские портреты 30-х — 50-х годов и этюды к неосуществленной картине «Реквием. Русь уходящая».

С Галереей художника связывают особые отношения. Музей первым купил его работы в 1925 году, а в 1944-м устроил первую персональную выставку мастера. Позднее Корин, будучи еще и реставратором, консультировал галерею и принимал участие в реставрационных работах — восстанавливал картины Виктора Васнецова и Михаила Нестерова. Кроме того, художник завещал галерее свой дом-мастерскую на Малой Пироговской улице с коллекцией икон. Теперь это один из филиалов музея — последние годы здание закрыто на ремонт.

Wikimedia Commons Павел Корин

Павел Корин родился 7 июля 1892 года в Палехе в семье потомственных иконописцев. После окончания местной иконописной школы стал учеником иконописной палаты Донского монастыря в Москве. Был дружен с Михаилом Нестеровым — копировал его работы и помогал расписывать храмы.

«Вы бросили мне в душу Ваш пламень, Вы виновник того, что я стал художником», — признавался в одном из своих писем к Нестерову Корин.

Именно по настоянию Нестерова в 1912 году Корин поступил в Училище живописи, ваяния и зодчества — его учителями стали Константин Коровин и Леонид Пастернак. По окончании училища путешествовал по Ярославлю и Ростову, где по просьбе великой княгини Елизаветы Федоровны изучал древние фрески. Спустя несколько лет по протекции Горького совершил еще одну яркую поездку — на этот в Италию.

В 1917-м устроил мастерскую в одной из арбатских мансард, откуда через 16 лет навсегда перебрался в реконструированное здание бывшей прачечной на Малой Пироговке близ Новодевичьего монастыря.

Во время войны Корин много реставрировал: в частности, восстанавливал вместе с коллегами плафон и фойе Большого театра, пострадавшие от бомбежек. Около 30 лет Корин возглавлял реставрационные мастерские ГМИИ им.А.С. Пушкина. Под его началом проводилась реставрация картин Дрезденской галереи и фресок Владимирского собора в Киеве. После работы в ГМИИ Корин руководил Центральной реставрационной мастерской (ныне — Всероссийский художественный научно-реставрационный центр имени академика И.Э. Грабаря).

При жизни Корин не был забыт властью, если не сказать иного.

Настоящий успех принесли художнику портреты известных современников — ученых, писателей, военачальников, артистов, в каждом из которых, по его собственному признанию, Корин старался передать, прежде всего, характер человека.

В 50-е Корин работал над мозаиками для Московского метрополитена. Портреты Александра Невского, Дмитрия Донского, Минина и Пожарского, Александра Суворова, Михаила Кутузова можно увидеть на станции «Комсомольская» (кольцевая линия), «Орден Победы» — на «Смоленской», «Рабочий» и «Колхозница» — на «Павелецкой», а витражи — на «Новослободской». Витражами художника также оформлены подъезды в высотке на Кудринской площади и залы самого большого продовольственного магазина СССР.

Будучи уже народным художником СССР, Корин получил в 1963 году Ленинскую премию за портреты Сарьяна, Симонова, Кукрыниксов, Гуттузо. В 1965-ом открылась его персональная выставка в Нью-Йорке. А в 66-м, несмотря на все регалии, среди которых к тому времени были членство в Академии художеств СССР и Сталинская премия, выступил против реабилитации Сталина и подписал письмо Брежневу 25 деятелей культуры и науки.

Реквием. Русь уходящая

Павел Дмитриевич Корин «Реквием. Русь уходящая» (1935-1959)

Главная работа Павла Корина, дело 30 лет его жизни — одно из самых грандиозных по своему замыслу полотно --, осталась незавершенной. Художник написал цикл портретов, сделал этюды интерьеров Успенского собора Московского Кремля, подготовил несколько эскизов композиции, но так и не перенес работу на огромный холст размером более 40 квадратных метров, превышающий по размерам «Явление Христа народу» Александра Иванова.

Идея картины возникла у Корина после того, как он стал свидетелем церемонии прощания с патриархом Тихоном в Донском монастыре в марте 1925 года. Главными героями масштабной работы должны были стать реальные участники — митрополиты, архиепископы, игумены, схимницы, нищие, слепые, монахи и монахини. «Мне трудно Вам объяснить, почему я писал это, но все-таки я скажу, что трагедия моих персонажей была моей бедой. Я не смотрел на них со стороны, я жил с ними, и сердце мое обливалось кровью», — из писем Корина Черкасскому.

Среди этюдов, представленных в экспозиции, — «Нищий», двойной портрет иеромонаха Пимена и епископа Антонина, «Отец и сын» (Чураковы), «Молодой монах» (преподобномученик Федор Богоявленский), «Схиигумения Фамарь», «Протодиакон М.К. Холмогоров».

Исторический триптих Александр Невский

Павел Дмитриевич Корин «Исторический триптих «Александр Невский» (1943)

«Меня иногда спрашивают, почему я заковал в стальные латы своего Александра Невского. Конечно, я мог бы одеть его в бархатные штанишки и сафьяновые сапожки. Но такой не вышиб бы Биргера из седла», — говорил Корин о главном герое своего триптиха, каждая часть которого имеет свое название: «Северная баллада», «Александр Невский», «Старинный сказ».

Кольчугу, латы и шлем Александра Невсокого художник писал в Историческом музее, где советовался со специалистами. Для боковых картин триптиха позировали натурщики.

Портрет Горького

Павел Дмитриевич Корин «Портрет А.М. Горького» (1932)

«Горького писали многие художники. Очень хорош его портрет, написанный Валентином Серовым. Там Горький — романтик. У меня — совсем другое. Я хотел написать автора «Матери» и «Клима Самгина», — из воспоминаний Корина.

Работая над портретом, художник устраивал совместные прогулки, во время которых наблюдал своего героя: «Он шел, опираясь на палку, сутулясь, его угловатые плечи высоко поднимались, над высоким лбом дыбились седеющие волосы; он шел, глубоко задумавшись».

Портрет М. Сарьяна

Павел Дмитриевич Корин «Портрет художника М. Сарьяна»

«Дух в человеке — главное. Первым, кто раскрыл в искусстве всю мощь духа человека, был Микеланджело. И мне, в меру моих возможностей, хочется воспевать человеческий дух. Поэтому я ищу в жизни людей, в которых сильно духовное содержание, и пишу их. ...То, в чем я не вижу величия духа, меня увлечь не может», — из воспоминаний Корина.

Кукрыниксы

Павел Дмитриевич Корин «Портрет художников Кукрыниксов»(1957-1958)

«В 1956 году я задумал написать портрет моих друзей, прекрасных художников — М.В. Куприянова, П.Н. Крылова, Н.А. Соколова — и объединить их во всемирно известном художнике, художнике мощной политической сатиры «Кукрыниксы». Их сатира-плакаты во время Великой Отечественной войны разили врага не хуже наших «Катюш», и по сие время они в политической сатире стоят на передовой линии. Писал я этот портрет довольно долго, на протяжении двух лет. ...Портрет был трудный: мне надо было передать внутреннюю духовную осанку каждого из них и объединить в одной мощной, предельно выразительной и острой осанке художника «Кукрыниксы», при этом избежать намека на шарж, в портрете он недопустим. Много труда положил я на этот портрет, много, много труда», — из воспоминаний Корина.

Корин Павел Дмитриевич (1892-1967)

Л Д. Корин - одна из самых крупных, сложных и трагических фигур в русском искусстве XX в.

Родился он в знаменитом селе Палех в семье потомственных иконописцев. Жизненная стезя была предопределена. Однако талант требовал развития. Корин перебирается в Москву, в 1911 г. становится помощником М. В. Нестерова в работе над росписью церкви Марфо-Мариинской обители.

Встреча с Нестеровым, понимавшим искусство как духовный подвиг, а также другая "встреча" - с творчеством А. А. Иванова, преклонение перед его подвижнической жизнью укрепили в Корине мечту отдать всю жизнь служению искусству, достичь высот мастерства, стать продолжателем великих традиций русской живописи.

В 1916 г. Корин заканчивает МУЖВЗ, но, неудовлетворенный своими первыми самостоятельными работами, осознает, сколь далек заветный идеал, сколь труден путь к намеченной цели. В 1918-25 гг., в самый разгар смуты в стране и в искусстве, Корин словно несет добровольное послушание: много рисует, копирует, изучает анатомию. Он убежден, что новые и новейшие художественные течения не расширяют, а резко сужают возможности художника, не дают ему в руки достаточных пластических средств, что это движение не вверх, а вниз.

В 1925 г. Корин, как некогда А. А. Иванов, обретает свою тему. В апреле этого года умирает патриарх Тихон. В Москву на его похороны собирается вся православная Россия. Потрясенный увиденным ученик Нестерова, православный русский человек, Павел Корин осознает себя художником этой России, казалось бы обреченной, но продолжающей жить, уверенной в своей духовной правоте. Он задумывает изобразить крестный ход во время похорон патриарха.

Вскоре началась работа над подготовительными этюдами к картине, которую Корин назвал "Реквием". Одновременно художник создает первую крупную работу - панорамный пейзаж "Моя родина" (1928). Это вид на Палех издали. Корин словно прикасается к родной земле, набираясь сил для воплощения грандиозного замысла. Он вновь словно клянется в верности великой национальной традиции, своим постоянным учителям - А. А. Иванову и М. В. Нестерову. Работа над этюдами к большой картине заняла десять лет.

Последний портрет - митрополита Сергия, будущего патриарха - написан в 1937 г. Исполненные с редкой для искусства XX в. пластической мощью этюды вместе составляют уникальную портретную серию. Православная Русь - от нищего до высших церковных иерархов - предстает перед зрителем. Персонажи объединены общим состоянием, полны внутреннего духовного огня, но при этом каждый обладает индивидуальным характером.

В 1931 г. мастерскую Корина неожиданно посещает М. Горький. От него картина получила новое название - "Русь уходящая", что исказило первоначальный замысел, но и "прикрыло" художника от возможных нападок. Благодаря Горькому, братья Павел и Александр Корины едут в Италию. Там они изучают работы старых мастеров, Павел Дмитриевич пишет пейзажи и известный портрет Горького (1932). В это время окончательно складывается живописный стиль Корина: мощная пластическая лепка, чеканная и обобщенная форма, сдержанная и одновременно насыщенная цветовая гамма с введением отдельных цветовых акцентов, живопись плотная, многослойная, с использованием лессировок (Корин - блестящий знаток техники живописи).

После смерти Горького в 1936 г. обстоятельства жизни художника резко изменились, он фактически был вынужден прекратить работу над картиной. Уже подготовленный огромный холст так и остался нетронутым. Эскиз (1935-37) показывает, что "Русь уходящая" могла стать самым значительным произведением русской живописи после 1917 г., исполненным мощи и символического значения. Это Церковь, выходящая на бой. В центре - три патриарха, Тихон, Сергий и Алексий, современником которых был Корин. Перед ними митрополит в красном пасхальном облачении (Пасха - праздник Воскресения и вечной жизни). Огромный архидиакон непомерно (и намеренно) длинной рукой вздымает вверх кадило жестом, означающим начало литургии: "Благослови кадило, Владыка!" - но обращается не к патриархам, как того требует обряд, а как бы прямо к Богу. Это Церковь, "уходящая" в вечность. По сути, те же качества духовного подвижничества подчеркивает Корин в портретах деятелей культуры и науки, заказ на которые художник получает в 1939 г. Среди портретируемых - М. В. Нестеров, А. Н. Толстой, актеры В. И. Качалов, Л. М. Леонидов, пианист К. Н. Игумнов; после войны к ним добавились портреты М. С. Сарьяна, С. Т. Конёнкова, Кукрыниксов, итальянского живописца Р. Гуттузо.

При всем мастерстве и силе этих произведений, в самой их живописи есть ощущение трагического надрыва, живопись как бы замыкается и кристаллизуется, уходит непосредственность, картины словно закованы в броню гладких, плотных мазков. Это естественно. И сам Корин чувствует себя воином, постоянно отражающим натиск враждебных сил.

В годы Великой Отечественной войны художник обращается к исторической теме, работать над которой он продолжал до самой смерти. Образы воинов - защитников не просто родной земли, но духовных идеалов России - привлекают Корина. Таков Александр Невский - центральная фигура знаменитого одноименного триптиха (1942), - в котором живут черты и святых с древнерусских икон, и могучих героев итальянского Возрождения.

Всю жизнь Корин вел бой. Как художник. Как собиратель обреченных на гибель произведений древнерусского искусства. Как выдающийся реставратор, которому человечество обязано спасением многих великих произведений, в том числе шедевров Дрезденской галереи. Как общественный деятель - защитник культурных памятников России. Но одержать главную победу - завершить труд, к которому он сознавал себя призванным, - Корину не удалось.

Картины художника

Александр Невский. Центральная часть триптиха

Портрет М.К.Холмогорова

Портрет С. Т. Конёнкова

Наталья Александрова, Вера Головина

Номер журнала:

В ТРЕТЬЯКОВСКОЙ ГАЛЕРЕЕ НА КРЫМСКОМ ВАЛУ, ВНУТРИ ПРОСТРАНСТВА ЭКСПОЗИЦИИ ИСКУССТВА XX ВЕКА, ОТКРЫЛСЯ БЕСПРЕЦЕДЕНТНЫЙ ДЛЯ СОВРЕМЕННОГО ХУДОЖЕСТВЕННОГО КОНТЕКСТА ВЫСТАВОЧНЫЙ ПРОЕКТ «ПАВЕЛ КОРИН. РЕКВИЕМ». ОН ПОСВЯЩЕН РАБОТЕ ВЫДАЮЩЕГОСЯ ХУДОЖНИКА ПАВЛА ДМИТРИЕВИЧА КОРИНА (1892-1967) НАД ПОЛОТНОМ «РЕКВИЕМ». КАРТИНА ТАК И НЕ БЫЛА НАПИСАНА, ОДНАКО ВСЕ 29 ПОРТРЕТОВ ИЗ СОБРАНИЯ ГАЛЕРЕИ И НЕ ТРОНУТЫЙ ХУДОЖНИКОМ ХОЛСТ (450 Х 941 СМ), РАЗМЕРЫ КОТОРОГО ПРЕВОСХОДЯТ «ЯВЛЕНИЕ ХРИСТА НАРОДУ» А.А. ИВАНОВА, ВПЕРВЫЕ ПРЕДСТАВЛЕНЫ ШИРОКОМУ ЗРИТЕЛЮ.

Замысел П.Д. Корина видится особенно значительным сегодня, когда художественный материал советского периода дополняется все новыми деталями и подробностями, становится для зрителей все более многозначным, несмотря на то, что интерес к нему во многом остается тенденциозным и зачастую преломляется сквозь призму взаимоотношений авангардных тенденций и идеологии.

Назвать картину «Русь уходящая» предложил П.Д. Корину известный писатель А.М. Горький. Художник неоднократно упоминал, что этим названием Горький «дал паспорт» его работе. Между двумя названиями - авторским «Реквием» начала 1920-х и предложенным А.М. Горьким в начале 1930-х - заключены самые трудные и спорные вопросы советского XX века.

В 1925 году был написан первый портрет «Реквиема», и только спустя почти девяносто лет произведения коринского цикла в полном объеме предстали на выставке в Третьяковской галерее.

В настоящее время портретный цикл и грандиозный чистый холст воспринимаются как целостное художественное произведение. «Реквием», интерпретировавшийся советским искусствознанием как нереализованный замысел, всегда вызывал зрительский интерес и вопросы. Почему же художник так и не написал то, что задумал? Что именно он хотел вложить в свое творение? Возможно ли, говоря о более чем тридцатилетней работе мастера, увидеть, как менялся, расширялся, конкретизировался первоначальный замысел художника?

Необходимо заметить, что Корин в конце жизни оказался в числе тех идеологически признанных художников советской эпохи, творчество которых определяло официальный облик искусства этого периода. Павел Дмитриевич Корин, народный художник СССР, действительный член Академии художеств СССР, лауреат Ленинской премии, автор широко известных послевоенных произведений, таких как триптих «Александр Невский», «Портрет маршала Г.К. Жукова», создатель популярных и в наши дни декоративных ансамблей сталинской эпохи - станций московского метро «Комсомольская» (мозаичные плафоны сводов) и «Новослободская» (цветные витражи), прошел через XX век и очевидцем, и участником трагических событий, коллизий и свершений отечественной истории от 1920-х годов до эпохи «оттепели». Теперь можно с уверенностью утверждать, что именно работа над «Реквиемом» стала той творческой лабораторией художника, где он создавал пластические и содержательные методы и приемы, во многом определившие художественные новации в искусстве молодых художников-шестидесятников. Здесь прежде всего речь идет о творческом феномене Виктора Ефимовича Попкова, его типичности и вместе с тем исключительности в отечественной художественной традиции. Определяя его, профессор Александр Ильич Морозов писал в своей последней книге «Соцреализм и реализм»: «Павел Корин и Виктор Попков принадлежали к тому роду художников, чьи помыслы разрывались между адекватным познанием сущего, его отрицанием и страстной жаждой материализации образов совершенства...» 2 . Обращаясь к проблеме духовных истоков искусства 1960-х годов, А.И. Морозов ставил акцент на внутреннем художественном родстве Корина и Попкова: «Любопытно заметить, что становление Попкова происходило не без косвенного влияния П.Д. Корина. Середина 60-х годов - время, на которое приходился пик популярности старого мастера, связанный с выходом к публике цикла его «Руси». Героини картины «Воспоминания. Вдовы» (1966-1968) - первого шедевра зрелого Попкова - непроизвольно перекликались с коринскими персонажами. Они воспринимались как мощный историко-национальный тип, которому не было другой аналогии в нашей живописи» 3 . В архиве художника в процессе подготовки издания к выставке была найдена фотография, запечатлевшая Виктора Попкова среди присутствовавших на отпевании Корина в Успенском соборе Новодевичьего монастыря.

Несомненное влияние личности Корина испытали и такие современные художники, как Дмитрий Дмитриевич Жилинский и Павел Федорович Никонов, с именами которых связаны наиболее известные стилистические направления «нового» искусства и так называемого «сурового стиля» 1960-х годов. Оба мастера в своих интервью, опубликованных в альбоме к выставочному проекту «Павел Корин. Реквием», по-разному рассказали об этом. Жилинский, входивший в круг близких друзей и соратников В.А. Фаворского, высоко чтивший Корина-живописца, вспоминал о его влиянии на молодых художников: «Я помню, как после окончания института мы - Оссовский, Коржев, Суханов и я - пришли к Корину и сказали: "Павел Дмитриевич, если вы хотите начать картину, мы готовы помочь..."» 4 . Эти слова Жилинского свидетельствуют о том, что даже в начале 1960-х годов молодые художники считали возможным написание картины на заготовленном еще в 1930-е годы холсте. Однако Корин, по словам Жилинского, отказался. Сейчас можно только предполагать, с чем мог быть связан отказ мастера, однако из его ответа ясно, что после войны художник уже не решался начать свою картину, хотя продолжал размышлять над ней и, в частности, подписал последний эскиз «Реквиема» 1959 годом (1935-1959).

П.Д. Никонов в своем интервью также размышляет о том, почему картина осталась ненаписанной: «Для меня это всегда было загадкой. Что помешало Корину написать этот холст? Ведь сколько лет он стоял! Я, как художник, знаю, что такое пустой холст... ну год или два проходит, потом все-таки на него набрасываешься... Думаю, что большая картина была уже не нужна: каждый портрет... монаха или нищего стал обобщенным образом той России, которая ушла. Очевидно, [Корин. - Н.А., В.Г.] все больше убеждался, что тема уже раскрыта, хотя сам себе, может, и не признавался в этом, но интуитивно, как художник, понимал, что холст не нужен» 5 . По предположению Никонова, картина для Корина так и осталась недостижимым идеалом, а холст - своеобразным свидетельством этого идеала.

Теперь этот холст, долго и тщательно готовившийся Кориным, помещен в центре экспозиции как самоценный художественный объект. Об истории создания этого холста вспоминает заведующая выставочным отделом Третьяковской галереи Н.Г. Дивова: по требованию художника был выткан цельный, бесшовный холст, получить который удалось только после нескольких неудач. О том же говорил и Степан Чураков, реставратор, ученик Корина, запечатленный мастером на двойном портрете к «Реквиему» «Отец и сын»: «.подрамник был сделан особый, по расчетам Евгения Васильевича Кудрявцева, заведующего реставрационной мастерской Третьяковской галереи» 6 . Чураков помогал натягивать и грунтовать холст. В доме-мастерской перед этим «большим» холстом Корин выстраивал свои портреты, устанавливая их низко на мольбертах. Огромный белый холст и поставленные рядом с ним портреты, часть из которых выполнена мастером «в полторы натуры», производили на избранных посетителей и гостей дома на Пироговке неизгладимое впечатление. Так искусствовед М.А. Реформатская описывала свои впечатления от увиденного в мастерской еще в 1950-е годы: «Громадный нетронутый холст стоял, почти пугая своей белизной, поодаль стояли высокие и пустые стремянки, а на полу, диагонально, но симметрично, радиусами расходились ряды портретов. И... впечатление было такое, что на вас "шел Бирнамский лес" в виде фигур: черных, серых, с мощными суровыми взглядами... Портретный цикл и белый холст были единым целым... В нетронутости холста была идея благоговения к большой картине, к пластам русской традиции, которая просвечивает в творчестве Корина, воспринимавшего себя и как художника, и как в определенном смысле миссионера от искусства» 7 .

Предположение о том, что перенесение портретов на полотно могло стать неудачей художника, высказывал также Генрих Гунн 8: «Разгадка в том, что коринские портреты, создаваемые как этюды к картине, на самом деле не были этюдами, а законченными произведениями, и слепить из них новую картину представлялось задачей. почти неразрешимой. В них самих уже все было сказано, композиционная расстановка не прибавляла ничего» 9 . Вероятно, и сам Корин видел, как выразительны живописные портреты в соседстве с чистой поверхностью неначатого холста и какое сильное впечатление это оставляет у зрителей. В собрании Третьяковской галереи сохранились фотографии, запечатлевшие авторскую экспозиционную компоновку портретов с холстом, некоторые из фотографий представлены в экспозиции выставки. Необходимо отметить, что, работая над такими расстановками, художник зачастую оказывался как бы одним из героев своего портретного цикла. При работе над выставкой была учтена авторская расстановка холста и портретов в едином пространстве.

В экспозиции представлены также варианты композиционных рисунков и темперный эскиз «Реквиема», который считается последним. Внимательный зритель может проследить, каким образом изменялся и развивался замысел в процессе работы над портретами и эскизами, хотя, по мнению многих художников, последний эскиз можно считать лишь вариантом окончательной композиции картины.

Первые из портретов «Реквиема» - «Старик Гервасий Иванович» (1925), «Архиепископ Владимир» (1926), «Митрополит Трифон» (1929) - были, несомненно, написаны с натуры. Однако уже в 1931 году Корин меняет манеру письма и создает еще один, почти метафизический образ Владимира Соколовского. В дальнейшем такой художественный ход, по стилистике близкий модерну, был отклонен мастером, и последующие портреты 1930-х годов появляются на стыке натурного видения и эмоционального жеста. Отсюда, вероятно, и острота некоторых образов, доходящая в отдельных портретах цикла до гротеска. Очевидно, что передача характерности облика каждого и общности их как участников «последнего парада церкви», трактуемого Кориным как событие Страшного суда, была для художника основной целью работы.

Именно с темой Страшного суда связан один из первых композиционных эскизов «большой» картины, названный художником «Исход в Иосафатову долину на Страшный суд» (1929). В Библии, в книге пророка Иоиля о Иосафатовой долине, можно найти такие слова: «Спешите и сходитесь, все народы окрестные, и соберитесь; туда, Господи, веди Твоих героев. Пусть воспрянут народы и низойдут в долину Иосафата; ибо там Я воссяду, чтобы судить все народы отовсюду» (Иоиль.3:11,12).

Построение этого эскиза 10 во многом отсылает зрителя к произведениям предшественников Корина - к полотнам Александра Иванова и Михаила Нестерова, к некоторым образцам классического итальянского искусства.

В 1931 году по приглашению А.М. Горького, поддержавшего работу над «Реквиемом», Корин едет в Италию 11 . Здесь под впечатлением от впервые увиденных композиций «Страшного суда» Микеланджело и Синьорелли художник делает множество карандашных набросков для картины, а свою идею «исхода» он пишет на фоне итальянских пейзажей. Однако эти варианты не удовлетворили мастера, и впоследствии он от них отказывается. Вместе с тем интонация включенности в эсхатологический всемирно-исторический контекст, возникшая в этих эскизах, превращается в более поздних композиционных решениях в скрытую драматургию. Позднее Корин работает еще над одним эскизом, ныне утраченным (его описание сохранилось в воспоминаниях у Степана Чуракова 12): художник переносит действие в Россию, где его герои шествуют на фоне заснеженных гор.

В начале 1930-х годов Корин задумывает вновь перенести события своей картины в Московский Кремль. Горький помогает художнику добиться возможности посетить Успенский собор, и в 1933 году тот делает фотосъемку и натурные зарисовки интерьера Успенского собора. Только после этого появляются карандашные эскизы, близкие темперному эскизу (1935-1959), ставшему последним. 19 сентября 1935 года Корин писал М.В. Нестерову о работе над эскизом: «Я здесь целый месяц на бумаге устраиваю смотры и вожу во главе с Михаилом Кузьмичом [Холмогоровым. - Н.А., В.Г.] своих хромых, слепых и убогих стариков по кремлевским соборам и по площадям, наконец привел их внутрь Успенского собора, где они на фоне величественной архитектуры выстроились в боевом торжественном порядке» 13 .

В процессе подготовки выставочного проекта в ГТГ предполагалось разместить в экспозиции краткие биографии всех изображенных на портретах «Реквиема» (в дальнейшем они были опубликованы только в альбоме 14). Изучение печатных источников, уточнение обстоятельств жизни людей, которые были моделями портретов П.Д. Корина, позволили глубже понять и оценить замысел мастера. Героями его портретной галереи стали выдающиеся деятели Русской Православной церкви, стоявшие во главе церкви в период «обновленческого» раскола (Сергий Страгородский), духовные лидеры тайных монашеских общин, сгинувшие в лагерях (Федор Богоявленский), неудобные для церковных властей реформаторы (Антонин Грановский), канонизированные ныне священники (Иоанн Рождественский, Сергей Успенский), хранители духовных традиций (схиигумения Фамарь), а также безвестные юродивые (слепой Данила, нищий с паперти Дорогомиловского собора). В их образах, созданных для «Реквиема», была запечатлена та историческая драма, свидетелем которой Корин стал в 1920-1940-х годах. Искусство высоких идеалов в эти годы, несомненно, утратило свою значимость, время диктовало новые правила, и, вероятно, Корин, стремясь остаться перед искусством честным, не счел нужным следовать им. Однако мастер оставил современным зрителям уникальное художественное творение, своего рода модернистский проект, творческий замысел которого развивался от начальной идеи, наполненной духом исторических картин XIX века, к произведению постмодернистского художественного контекста. В настоящее время «Реквием», попадая в сферу актуальных событий современного искусства, вызывает острые дискуссии, не оставляя равнодушных в профессиональной среде и в самой широкой зрительской аудитории.

1. «Dies Irae» - «День гнева» в переводе с лат. «Помни "День гнева". Какое величие! Вот так бы написать картину. День гнева, день суда, который превратит мир в пепел» - из записных книжек художника. Цит. по: П.Д. Корин. П.Д. Корин об искусстве: Статьи. Письма. Воспоминания о художнике. М., 1988. С. 13.
2. МорозовА.И. Соцреализм и реализм. М., 2007. С. 156-158.
3. Там же. С. 158.
4. Павел Корин. «Реквием». К истории «Руси уходящей». М., 2013. С. 242. (Далее: «Реквием»)
5. «Реквием». С. 244.
6. Павел Дмитриевич Корин. 1892-1967. К столетию со дня рождения. М., 1993. С. 39.
7. «Реквием». С. 251.
8. Г.П. Гунькин - литератор, журналист, филолог, исследователь искусства Русского Севера.
9. «Реквием». С. 41.
10. Впервые этот эскиз опубликован в издании «Павел Корин. "Реквием". К истории "Руси уходящей"» (М., 2013), подготовленном для настоящей выставки.
11. Именно в Италии А.М. Горький предложил свое название картины — «Русь уходящая».
12. Павел Дмитриевич Корин. 1892-1967. К столетию со дня рождения. М., 1993. С. 40.
13. П.Д. Корин об искусстве. Статьи. Письма. Воспоминания о художнике. М., 1988. С. 39.
14. Павел Корин. «Реквием». К истории «Руси уходящей». М., 2013.

Ровно 100 лет назад Россия обрела Патриарха. Художник Павел Корин увидел в новой Русской церкви знак приближения Царствия Небесного

Однажды в 1931 году писатель Максим Горький подсел к художнику Павлу Корину и сказал:

– Знаете что, напишите-ка с меня портрет.

Художник ответил, что ещё ни разу не писал портрет, поэтому боится пустой траты времени. Но в итоге согласился. Так было положено начало удивительному сотрудничеству и дружбе маститого писателя с малоизвестным тогда ещё художником, который вскоре прославится как лучший портретист Советского Союза. Всем знакомый по школьным учебникам портрет князя Александра Невского, портрет «демона войны» маршала Жукова, портреты художников Михаила Нестерова и Кукрыниксов, писателя Алексея Толстого, академика Зелинского, Сергея Коненкова и Василия Качалова – это всё Корин. Но началось всё с Горького. Впрочем, речь не об этом.

Павел Корин

Так вот, однажды Максим Горький после очередного сеанса позирования увидел в углу мастерской сваленные в кучу этюды – наброски какого-то грандиозного полотна: торжественный крестный ход священников под мрачной громадой Успенского собора Московского кремля – яростно сверкали на солнце купола, а внизу разливалось сияние от шитых золотом архиепископских одежд.

– Что это? – заинтересовался писатель.

– «Реквием», – не очень уверенно ответил художник.

– Нет, друг мой, название должно определять содержание, а в этом названии я не вижу этого…

Писатель еще раз внимательно посмотрел на этюды, задумчиво покачал головой: нет, нельзя в годы Второй Безбожной пятилетки быть таким неосторожным.

Павел Корин. Фрагмент портрета А.М. Горького

– Понимаете, это же все уходит из нашей жизни. Уходящая натура – уходящие люди… Кстати, помните, у Сергея Есенина есть такое замечательное стихотворение «Русь Уходящая»?

И тут же начал декламировать:

«Я уходящих в грусти не виню,
Ну где же старикам
За юношами гнаться?
Они несжатой рожью на корню
Остались догнивать и осыпаться…»

– Да, – резко подвел итог размышлениям писатель. – Я бы так и назвал: «Русь уходящая».

– Вот спасибо, Алексей Максимович, – с жаром воскликнул Корин, – непременно воспользуюсь вашим советом.

Поддержка и покровительство всемогущего «инженера душ человеческих» была ему тогда очень необходима.

Павел Корин в студии рядом c картиной «Портрет художников Кукрыниксов» (1958 год)

У каждого художника есть своё главное полотно – его визитная карточка, его душа, распятая на подрамнике, его воплощённая мечта. У Корина таким главным полотном стала воображаемая картина – задуманный «Реквием», или «Русь уходящая», так и не был никогда написан, несмотря на то что Павел Дмитриевич несколько десятилетий работал над композицией картины, написал , сделал этюды интерьеров Успенского собора Московского кремля. По его замыслу, это должно было быть эпическое полотно – 40 квадратных метров, почти столько же, сколько и «Явление Христа народу» Александра Иванова.

Павел Корин. Русь уходящая

Но когда картина вдруг предстала перед мысленным взором во всех подробностях, когда он вдруг со всей ясностью понял, что именно он хочет нарисовать, вернее, ЧТО как будто бы само собой явилось из сотен эскизов и рисунков, его руки словно парализовало от страха.

И он так и не притронулся к огромному загрунтованному холсту, который сделали специально для Корина. Много лет этот гигантский холст немым укором стоял в его мастерской.

Но в искусстве многие вещи совсем не зависят от воли творца, вернее, тех людей, которым Творец поручает что-то создать для Своих надобностей. Раз уж Творцу что-то нужно, то это появится в любом случае, можете даже и не беспокоиться. И поэтому ненаписанное полотно Корина так или иначе всё равно появилось на свет – пусть и в виде эскизов и множества разрозненных этюдов.

Творцу же требовалось послать чадам Своим Знак.

Павел Корин с самого раннего детства обещал служить Богу, ведь он появился на свет в июле 1892 года в знаменитом на весь мир селе Палех Владимирской губернии – в семье потомственных русских иконописцев. В десять лет Павел, как и его старшие братья, был принят в иконописную школу Палеха, затем он с братом Александром уехал на заработки в Москву, поступил учиться в Московское училище живописи, ваяния и зодчества (МУЖВЗ).

Одновременно они с братом подрядились работать в артель «богомазов» К.П. Степанова при Донском монастыре, где охотно брали палехцев. Так братья Корины и попали на строительство храмов для Марфо-Мариинской обители в Москве, которая создавалась на средства великой княгини Елизаветы Федоровны, родной сестры императрицы Александры Федоровны. В Марфо-Мариинской обители тогда работали лучшие церковные живописцы того времени: Виктор Васнецов, Василий Поленов, Михаил Нестеров. Именно Михаил и стал на долгие годы другом и наставником Павла Корина. Вместе с Нестеровым они расписали главный купол храма Покрова Богородицы Марфо-Мариинской обители, а далее уже один Павел Корин оформил подкупольное пространство храма, своды окон и дверей.

Фреска Михаила Васильевича Нестерова «Христос в доме Марфы и Марии» Покровского храма Марфо-Мариинской обители

Кстати, в монастыре Павел Корин нашёл и свою будущую жену – воспитанницу обители Прасковью Тихоновну.

Затем настали тяжёлые и голодные революционные годы. Марфо-Мариинская обитель была закрыта, княгиня Елизавета Федоровна арестована и казнена. Чтобы хоть как-то прокормить семью, Павлу Корину пришлось устроиться в анатомичку 1-го Московского университета: он зарисовывал различные органы трупов, также он преподавал технику рисунка в МУЖВЗ (вернее, после революции училище сменило название на 2-е Государственные художественные мастерские).

Княгиня Елизвета Федоровна

Но, несмотря на все гонения, художник остался верен православию и глубоко сочувствовал всем событиям Русской церкви этого периода. Также Корин глубоко переживал арест патриарха Тихона в мае 1922 года и суд над предстоятелем церкви. Как и многие сотни москвичей, он посчитал своим долгом отнести передачу патриарху, заключённому в бывших казначейских покоях Донского монастыря. Корин тоже ездил в Донской, передал посылку с продовольствием и тёплыми вещами, сшитыми бывшими монахинями Марфо-Мариинской обители, и в благодарность получил фотографию патриарха и ответ на клочке бумаги: «Получил и благодарю. Патр. Тихон». Эту записку, приклеенную к обратной стороне фотографии, Павел Дмитриевич как благословение всегда хранил у себя.

Патриарх Тихон

Ещё большее потрясение на художника произвела смерть патриарха в апреле 1925 года. Несмотря на негласные запреты, толпы людей шли проститься с патриархом в Донской монастырь, где в течение нескольких дней стоял гроб. Корин был там все те дни, и увиденное им массовое народное стояние у гроба патриарха произвело на него необычайно сильное впечатление. Запомнились и слова проповеди митрополита Трифона (Туркестанова):

– Мы должны нести крест, и я заметил, что как бы в напоминание об этом нас постигают скорби, иногда ожидаемые, иногда большей частью катастрофические, как теперь…

В своём дневнике Павел Корин писал: «Донской монастырь. Отпевание Патриарха Тихона. Народа было великое множество. Был вечер перед сумерками, тихий, ясный. Народ стоял с зажжёнными свечами, плач, заупокойное пение. Прошёл старичок-схимник. Около ограды стояли ряды нищих. В стороне сидел слепой и с ним мальчишка лет тринадцати, пели какой-то старинный стих. Помню слова: «Сердца на копья поднимем». Это же картина из Данте! Это «Страшный суд» Микеланджело, Синьорелли! Написать всё это, не дать уйти. Это – реквием!»

Свой замысел художник связывал с «Реквиемом» Берлиоза: «Помни “День гнева”, какое величие! Вот так бы написать картину. “День гнева, день суда, который превратит весь мир в пепел”. Какая музыка! Этот пафос и стон должен быть в моей картине. Гром, медные трубы и басы. Этот почерк должен быть!».

Так возник замысел картины, увековечивающей образы русского духовенства и верующих, которые, казалось, скоро совсем исчезнут в новой безбожной России.

Корин стал ходить с записной книжкой на службы в московские храмы, зарисовывая особенно заинтересовавшие его лица.

Вскоре он познакомился и с митрополитом Трифоном – бывшим дворянином и бывшим настоятелем московского Богоявленского монастыря, который добровольно отправился полковым священником на Первую мировую войну, заработав несколько боевых ранений. В Москве он вёл совершенно нищенскую жизнь. Согласившись позировать для будущей картины, владыка Трифон дал Корину рекомендательное письмо, в котором он просил других архиереев оказать помощь художнику. Более того, многие видные священники соглашались позировать живописцу только потому, что прежде ему позировал сам владыка Трифон! Благодаря помощи владыки Корин мог познакомиться и с тайными монахами из разогнанной Смоленской Зосимовой пустыни Владимирской епархии, и с монахинями закрытого Вознесенского монастыря в Московском кремле, которые скрывались от гонений.

Павел Корин. Трифон (Туркестанов). (Фрагмент картины)

Орудием Божьего замысла стал и Максим Горький, заказавший по совету Михаила Нестерова у бедного художника огромный портрет – в два человеческих роста. Он содействовал тому, что Павла Дмитриевича взяли на работу в реставрационные мастерские Пушкинского музея, также он устроил поездку братьев Кориных в Европу и Италию для знакомства с шедеврами мирового искусства.

Но, главное, Горький создал все условия для осуществления масштабного замысла «Реквиема».

Прежде всего он договорился о том, что Корин мог свободно рисовать этюды в Успенском соборе Московского кремля, ведь в те годы все кремлевские храмы были закрыты для посещения.

Павел Корин. Рисунок в Усепенском соборе кремля

Также он выбил для художника новую просторную мастерскую на Малой Пироговской улице, где мог поместиться огромный холст для картины (сам холст был по личной просьбе Горького сделан по спецзаказу в Ленинграде).

Но в 1936 году Горький умер, и для Корина наступили чёрные дни. На него буквально обрушился поток обвинений в том, что он «оторвался от действительности, не участвует в развитии пролетарского искусства, ушёл в живописание реакционной среды».

Вчерашние друзья строчили на него доносы в НКВД: «Подготовка П. Корина к основной картине выражается в сотне эскизов, натурщиками для которых служат махровые изуверы, сохранившиеся в Москве, обломки духовенства, аристократических фамилий, бывшего купечества и пр. Он утверждает, но весьма неуверенно, что вся эта коллекция мракобесов собрана им для того, чтобы показать их обреченность. Между тем никакого впечатления обреченности, судя по эскизам, он не создает. Мастерски выписанные фанатики и тёмные личности явно превращаются в героев, христиан-мучеников, гонимых, но не сдающихся поборников религии».

В газете «Известия» в апреле 1937 года были опубликованы две обличительные статьи, где Корин назван «реакционером»: «в его мастерской троцкистско-фашистская нечисть создала лабораторию мракобесия».

Казалось бы, после таких доносов судьба художника была предрешена, но Господь хранил Корина. В итоге все репрессии ограничились только тем, что Третьяковская галерея убрала из постоянной экспозиции все его картины, объявленные «формалистской мазнёй».

Ему пришлось почти полностью скрыть свой внутренний мир от окружающих. Зажигая дома лампадку перед иконами, собранными им с огромной любовью и пониманием их духовной и художественной ценности, знакомым, знавшим, что он верующий, православный, церковный человек, он говорил: «Зажжёшь, сядешь напротив, и как-то приятно и легко станет на душе. Сверкнет этаким светлячком свет тихо и красиво…»

Отношение к художнику изменилось только во время войны, когда в 1942 году Павел Дмитриевич по заказу Комитета по делам искусств СССР создал триптих «Александр Невский», где святой русский князь, закованный с ног до головы в стальные латы, стоял на фоне знамени с ликом Христа. Сталин был в восторге – именно такой железный русский исполин без всяких «васнецовских» кафтанов и сафьяновых сапожек и мог сломать хребет фашистскому зверю.

Павел Корин. Триптих «Александр Невский»

Также Корин руководил реставрацией полотен Дрезденской галереи. В разрушенном Владимирском соборе Киева он реставрировал фрески Виктора Васнецова и Михаила Нестерова, за что ему было присвоено звание народного художника СССР, он стал лауреатом Ленинской и Сталинской премий.

В то же время он продолжал работать над своим главным замыслом. В 1948 году он рассказал о своем замысле патриарху Алексию (Симанскому), который с готовностью согласился позировать художнику. Состоялось несколько сеансов, но патриарха все время отвлекали суетные дела: кто-то звонил по телефону, требовалось решить какие-то самые срочные и неотложные дела, имевшие важное политическое звучание.

В конце концов они с Алексием условились, что Корин с супругой приедут в Одессу, где будет отдыхать патриарх, и там можно будет продолжить работу, совмещая её с отдыхом на море. Но внезапный инфаркт помешал Корину осуществить задуманное.

Алексий Симанский

В последние годы ни признание, ни персональные выставки уже не радовали Павла Дмитриевича: его близкие не раз отмечали, что Корин часто с горечью повторял, что не выполнил своего предназначения, не закончил своей самой главной картины.

Но случилось неожиданное: картина стала существовать сама по себе. И совсем не такая, какой её задумал сам художник.

Посмотрите внимательно на эскиз.

Павел Корин. Русь уходящая

Красный цвет богослужебных облачений митрополита Трифона и стоящих за его спиной патриархов ясно говорит нам о том, что это праздничное Пасхальное богослужение. Можно даже с точностью установить дату: это 5 мая 1918 года. Именно в этот день епископ Дмитровский Трифон Туркестанов, викарий Московской епархии, возглавлял последнее Пасхальное богослужение в Успенском соборе, которое оказалось и последним богослужением в соборе вообще – после этого большевики закрыли доступ в храм для верующих.

Но дата здесь имеет очень условное значение. Это Пасхальное богослужение проходит уже в мистическом и метафизическом пространстве, ведь славить воскресшего Христа собрались и живые, и воскресшие из мёртвых патриархи: святитель Тихон (Беллавин) и Сергий (Страгородский), митрополиты и епископы, священники и монахи, сгинувшие в жерновах сталинского Молоха.

Успенский собор Кремля

«Не дивитесь сему: ибо наступает время, в которое все, находящиеся в гробах, услышат глас Сына Божия, и изыдут творившие добро в воскресение жизни, а делавшие зло в воскресение осуждения».

Кажется, что стоящие спиной к алтарю Успенского собора люди только и ждут знака дьякона, чтобы уйти из храма навсегда по завершении службы. Погашены огромные паникадила, в соборе уже установлены строительные леса, Царские врата уже закрыты…

Но на самом деле художник изобразил самое начало Пасхальной службы – каждение. Вот сейчас протодьякон отец Михаил, приподняв правую руку с кадилом, низко поклонится и возгласит густым басом:

– Благослови, владыко, кадило!

Но при этом обращается он не к митрополиту Трифону, и рука его вытянута не на восток, как обычно, не к алтарю и не к служащему митрополиту Трифону, а на запад.

Туда же смотрит и сам митрополит Трифон, широко открыв от удивления единственный зрячий глаз, и все патриархи, и все стоящие в храме. И нельзя не задуматься, что же ТАКОГО увидел митрополит?

Если представить себя на месте митрополита Трифона и посмотреть в том же направлении, то очевидно, что его взор обращен на образ Спасителя на фреске «Страшный суд», которую по традиции всегда располагают на западной стене каждого православного храма.

Но там уже не фреска: и стены храма, и сами Небеса разверзлись в ожидании Второго пришествия.

Именно у Христа воскресшего и грядущего судить живых и мёртвых и испрашивает благословения протодиакон, именно Спаситель – Живой и Воплощенный Бог – отныне является предстоятелем на этой литургии, предваряющей наступление Страшного суда.

Нет, Русская церковь никуда не собирается уходить. Она собрана здесь самим Христом в ожидании скорого суда, который готовится принять спокойно и с любовью к Господу.

«И он сказал мне: это те, которые пришли от великой скорби; они омыли одежды свои и убелили одежды свои Кровию Агнца. За это они пребывают ныне перед престолом Бога и служат Ему день и ночь в храме Его, и Сидящий на престоле будет обитать в них» (Откровение святого Иоанна Богослова).

Страшный суд уже начался.