Восточные походы Александра Македонского. Македонский период и до завоевания Римом. Эллинистические государства, монархии – Египет, держава Ахеменидов и несколько мелких. Слияние двух миров, культур – запада и востока (Греции и персидской монархии). И в плане религии и культурных центров. Во времена архаики центр культуры в Ионии в малой Азии! Аттический классический период – проза, ораторы, театр. На востоке 3 период – Пергам, Египет, Александрия. Афины только как центр театра и философии. Грандиозность (мегаполисы, постройки), декоративность, гигантские процессии, создание научных центров и библиотек (Александрийская библиотека). В период классики – частные собрания (у Еврипида в том числе). Первые филологические сочинения по грамматике и языкознанию. Две библиотеки вели войны: Александрийская (порт) и Пергаменская. Первая запретила вывоз папируса, новый материал – пергамент. Создавались при поддержке царей; придворный штат. Придворная лит-ра – тот или иной поэт состоит при дворе, описывает жизнь монарха. Поэзия на случай (др жены, смерть собаки). Декоративность (в живописи художественный портрет, скульптуры, элемент индивидуализма, мелкая отделка произведений). Внутренний мир человека, его психология. Усталость, страх мегаполиса. Спрятаться в деревне – выдуманном мире, который приукрашен фантастически (пастухи и пастушки). Новый стиль, в первую очередь, в ораторстве – азианский (пышные формы, сложное нагромождение фраз, нарочитая тонкость. Образованная культура, лит-ра – только для монархов, знати, не для всех. Уход от форм крупных произведений. Эпоха малых форм – элегия, эпиграмма, эпилии, письма, беседа. Выходит политика, общественность. Восхваление династа, военная победа. Бытовая тематика: новая бытовая комедия, любовь, эпиграмма. Женские персонажи, типизации героев. Эпос уходит на 2-ой план. Второй расцвет греческой поэзии: идиллия, эпилии (малый эпос), эпиграмма, греческий роман (авантюрный сохранился), азианский стиль красноречия. Судебное красноречие осталось 2 и 3 софистики на азианском стиле.

37. Особенности эллинистической поэзии. Поэзия «малых форм». Творчество Каллимаха.

Эллинистическая литература.

а) Прежде всего человек этой культуры оказывался погруженным в бытовую жизнь. В широком смысле слова быт был всегда и везде, и без него вообще не существует человека. Есть сбой быт у первобытных людей. Был свой героический быт в период мифологии. Имеется свой быт также в период подъема и расцвета культуры периода классики. Но все это - быт в широком смысле слова. Быт в том узком смысле слова, в котором мы его здесь употребляем, является бытом, исключающим всякую мифологию или магию, всякое свободное социально-политическое творчество; другими словами, это быт, ограниченный узкими интересами субъекта, интересами семьи или общества, но только в условиях полного аполитизма.

Такой быт не был известен в Греции до эпохи эллинизма, если не говорить о многих намеках на него, восходящих еще к Гомеру и Гесиоду; и только теперь, в условиях аполитизма и падения всякого религиозно-мифологического мировоззрения, возник глубочайший интерес к такого рода бытовому человеку, к его нуждам и потребностям и к его собственным, но уже чисто бытовым идеям.

Такого рода бытовизм удобно было изображать прежде всего в комедии, но не в той древней аристофановской комедии, тоже слишком перегруженной всякого рода общественно-политическими и религиозно-философскими идеями. Для изображения нового быта появилось то, что в истории литературы носит название нов.оаттической комедии, талантливым представителем которой был Менандр Афинский.

Другим жанром эллинистической литературы, где тоже процветало изображение быта (правда, в соединении и со многими другими тенденциями), был греческий и римский роман, как раз появившийся в эллинистически-римскую эпоху. Мотивы любви и брака, семьи, воспитания и обучения, профессии и общественного поведения человека, а также всякого рода интриги и приключения - вот те излюбленные темы новоаттической и римской комедии.

В эллинистической литературе попадается и жанр мелких бытовых сценок, каковы, например, "Мимиямбы" Герода. Бытовизм доходит в эпоху эллинизма и до воспевания маленького человека, до поэтизации его мелкой обыденной и трудовой жизни. Таковы эпиграммы Леонида Тарентского.

б) Переходя от быта к более глубокому утверждению личности в период эллинизма, сталкиваемся с очень развитой и углубленной внутренней жизнью субъекта вместо простоты, наивности и часто суровости человеческого субъекта периода классики. Можно сказать, что в эпоху эллинизма человеческая личность прошла почти все те формы самоуглубления, которые отмечаем и в новоевропейской литературе. Сходство здесь оказывается иной раз настолько разительным, что некоторые исследователи вообще считают эллинистическую эпоху чем-то вроде буржуазно-капиталистической формации. Однако это глубоко неверно. Нужно твердо помнить, что эллинистическая эпоха была ограничена рабовладельческой формацией и потому ей вовсе не были знакомы те формы личного самоутверждения и самопревознесения, тот разгул страстей, чувств и настроений и та безудержная фантастика, с которой мы встречаемся в литературе нового времени. В период эллинизма мы находим только элементы тех индивидуалистических направлений, которые нашли себе место в литературе нового времени, элементы гораздо более скромные, гораздо более ограниченные и гораздо менее яркие.

Прежде всего здесь получает весьма интенсивное развитие научная или наукообразная литература. Появляются труды Евклида по геометрии, Архимеда - по математике и механике, Птолемея - по астрономии, многочисленные труды по истории, географии, филологии и. т. д. Это то, чего классика или просто не знала, или знала в достаточно наивной форме.

Но ученость проникла и в область самой поэзии, создавая в ней сильно формалистическую тенденцию. Поэты всячески стремятся показать свою ученость и пишут либо поэмы, посвященные науке уже по самой своей тематике, как, например, поэма Арата о небесных светилах, либо произведения по теме своей мифической или поэтические, но наполненные всякого рода ученостью и архаическими редкостями (таковы, например, гимны Каллимаха, понимать которые можно только с помощью специальных словарей).

Более углубленно изображались всякого рода чувства и настроения. Если под сентиментализмом понимать любование своими собственными чувствами, а не той объективной действительностью, которая их вызывает, то такого сентиментализма, по крайней мере в элементарной форме, было сколько угодно в эту эпоху. Феокрит в своих идиллиях меньше всего рисует реальных пастухов с их тяжелой трудовой жизнью. В небольшой поэме "Гекала" (дошедшей до нас только в виде фрагмента) Каллимах изображал трогательную встречу знаменитого мифологического Тесея со старушкой Гекалой, приютившей его во время путешествия за марафонским быком и умершей ко времени его возвращения. Описанные здесь чувства граничат с весьма глубоким художественным реализмом.

Понимая под романтизмом стремление в бесконечную даль и тоску по далекой возлюбленной, у того же Феокрита найдем и тип романтика (правда, весьма специфически обрисованный).

Эстетизм нашел для себя самые подходящие условия в эллинистической литературе. Можно указать на писателя II-I вв. до н.э. Мелеагра Гадарского, давшего образцы весьма тонкого эллинистического эстетизма. Таковы, например, нежная эстетическая картина весны в стихотворении Мелеагра или какого-то его подражателя; значительная часть обширной эпиграмматической литературы эллинизма (образцы у Асклепиада Самосского); почти вся анакреонтика, состоящая из нескольких десятков изящнейших миниатюр любовного и застольного характера.

Психологизм был весьма сильно представлен в эллинистической литературе. Чтобы узнать эллинистические методы изображения любовных чувств, следует прочитать "Аргонавтику" Аполлония Родосского, где дана последовательная психология этого чувства, начиная с самого первого момента его зарождения.

в) Эллинизм богат также изображениями и личности в целом. Прозаическими образцами этого рода литературы являются "Характеры" Феофраста (ученика Аристотеля, III в. до н.э.) и знаменитые "Жизнеописания" Плутарха (I-II вв. н.э.).

г) Наконец, не замедлила прийти на помощь самоутверждающейся личности и философия. Три основные философские школы раннего эллинизма - стоицизм, эпикурейство и скептицизм (Средняя и Новая Академии) - наперерыв стараются оградить человеческую личность от всяких жизненных невзгод и волнений, обеспечить ей полное внутреннее спокойствие как при жизни человека, так и после нее и создать такую картину мира, при которой человек чувствовал бы себя беспечно. Эту внутреннюю свободу и самоудовлетворенность человеческой личности упомянутые три школы понимали по-разному: стоики хотели выработать в человеке железный нрав и отсутствие всякой чувствительности к ударам судьбы; эпикурейцы хотели погрузить человека во внутренний покой и самонаслаждение, избавлявшее его от страха перед смертью и будущей его судьбой после смерти; скептики проповедовали полное отдание себя на волю жизненного процесса и опровергали возможность что-нибудь познавать. При всем том, однако, сразу же бросается в глаза общая эллинистическая природа всех этих трех философских направлений. Она сводится к охране человека от треволнений жизни и к проповеди непрестанного самовоспитания, что особенно бросается в глаза, поскольку герой прежних времен, будь то общинно-родовой богатырь или герой восходящего классического полиса, не только воспитывался героем, но уже с самого начала таковым рождался.

Таким образом, эллинистическая эпоха характеризуется, с одной стороны, небывалым в античности универсализмом, доходящим даже до обожествления царской власти, а с другой стороны, небывалым индивидуализмом, утверждающим мелкую повседневную личность в ее постоянном стремлении стать самодовлеющим целым. Это особенно заметно в эллинистическом искусстве, где мы впервые находим в античности огромные построения и в то же время небывалую детализацию художественных образов, доходящих до пестроты и крикливой аффектации. Между прочим, в отличие от диалектов классического времени, в эпоху эллинизма появляется язык, общий для эллинизированных стран, который так и называется в науке "общий" (койнэ), что, однако, не мешало, например, Феокриту извлекать тончайшие художественные нюансы именно из прежних и раздельных диалектов греческих языков.

4. Два периода.

Начало эллинизма относят ко времени Александра Македонского, то есть ко второй половине IV в. до н.э. Конец эллинизма одни относят к моменту завоевания Греции Римом, то есть к середине II в. до н.э.; другие - к началу Римской империи, то есть ко второй половине I в. до н.э.; третьи относят к эпохе эллинизма также и века н.э., кончая падением Римской империи в V в. н.э., именуя этот период эллинистически-римским.

Так как литература I-V вв. н.э. развивается на основе эллинизма IV-I вв. до н.э., то имеет смысл говорить о двух периодах эллинизма, понимая этот последний в широком смысле слова. Первый период - это ранний эллинизм (IV-I вв. до н.э.) и второй период - это поздний эллинизм (I-V вв. н.э.).

Между этими двумя периодами, несмотря на их общую основу, имеется существенное различие. Ранний эллинизм, впервые выдвинувший в литературе ведущую роль индивидуума в условиях аполитизма, отличался характером просветительским, антимифологическим (даже стоики, не говоря уже об эпикурейцах и скептиках, оставляли мифологию только для аллегорий).

Для просветительского характера раннего эллинизма особенно показателен Евгемер (III в. до н.э.), трактовавший всю мифологию как обожествление реально-исторических деятелей и героев. Поздний эллинизм в связи с укреплением и ростом абсолютизма по необходимости выводил всякую отдельную личность из ее замкнутого состояния и приобщал к универсализму монархии, реставрируя древние формы мифологии.

Поздний эллинизм (за разными исключениями) приводил и поэзию, и всю литературу, и даже всю общественно-политическую жизнь к некоторого рода сакрализации, то есть к новому религиозно-мифологическому пониманию вместо прежнего просветительского. Особенно в этой роли выступала философия последних четырех веков античного мира во главе с так называемым неоплатонизмом. Впрочем, это нисколько не мешало также и реставрации в чисто светском смысле слова. Во II в. н.э. мы находим огромное литературное движение, получившее в науке название второй софистики или греческого Возрождения, когда множество писателей стало возрождать язык и манеру аттических авторов IV в. до н.э. и многие занимались мифологией и религией не в целях ее жизненной реставрации, но лишь в целях чисто художественных, исторических и даже просто описательно-коллекционерских.

Реставрировались также и литературные формы, и даже самый язык классической Греции. Во многих умах того времени это вызывало некоторую уверенность в наступлении греческого Возрождения и вызывало также иллюзию непреходящего значения классической Греции. Тем не менее суровая действительность на каждом шагу разрушала эти иллюзии, поскольку крупное рабовладение, а вместе с тем и вся рабовладельческая формация постепенно и неуклонно шли к концу, ставя бесчисленных рабов и полусвободных в невыносимые условия, а среди свободных поселяя острую борьбу бедности и богатства. Древний мир умирал, а вместе с ним умирали и старые идеалы, мало кто верил в мифологию, а старинные и наивные религиозные обряды постепенно теряли всякий кредит. Знаменитый Лукиан реставрировал древнюю мифологию исключительно с целью ее критики и преподнесения ее в пародийном виде.

Возникая на основе крупного рабовладения и крупного землевладения, эллинизм оформляется политически в виде обширных военно-монархических межнациональных государственных объединений, во главе которых стоит абсолютный властелин, осуществляющий свою волю при помощи огромного чиновничьего, бюрократического аппарата. Без этого обширные рабские массы не могли бы находиться в подчинении. Практически это означало продвижение греческой культуры на восток и глубокое взаимодействие обеих культур: греческой - полисной и восточной - деспотической. В условиях аполитизма всю деятельность, всю свою энергию индивидуум отныне направлял в сторону внутреннего самоуглубления. Это вело к чисто бытовой ориентации человеческого субъекта, далекого от мифологического героизма и от полисного свободного гражданства. Этот индивидуализм обосновала и тогдашняя философия, с самого начала выступившая в виде трех эллинистических школ - стоической, эпикурейской и скептической.

1. Общие сведения.

Каллимах (ок. 310-240 гг. до н.э.) родился в Кирене, торговом городе на побережье Северной Африки. Кирена в незапамятные времена была основана дорийцами, выходцами с острова Феры. Мифическим основателем колонии легенда называла далекого предка Каллимаха - Батта. Это же имя носил и отец поэта. Дед Каллимаха прославился как полководец, защитник родины. Вероятно, первую половину жизни Каллимах провел в Кирене, где получил основательное литературное образование, законченное, по всей вероятности, в Афинах. Творческий расцвет Каллимаха совпадает с его переездом в Александрию (по некоторым сведениям, этот переезд был связан со смертью жены и ухудшившимся материальным положением поэта). В Александрии Каллимах сначала занимал скромную должность школьного учителя, возможно даже не в самой столице, а в пригородной деревне - Элевсине. Уже в этот период Каллимах много пишет и своим литературным талантом, познаниями древней и современной ему литературы обращает на себя внимание. Очевидно, это явилось причиной приглашения поэта Птолемеем Филадельфом для литературной работы в Александрийскую библиотеку. Определить дату этого переломного момента в жизни Каллимаха не представляется возможным. Но, безусловно, это важнейшее событие в биографии поэта. Период правления Птолемея Филадельфа в Египте - время наивысшего процветания Александрии, знаменитых Музея и Библиотеки. При Птолемеях в Александрии создается совершенно особая среда, особая культурная атмосфера со своими традициями и стилем: греко-ионийское общество в египетском окружении. Наиболее знаменито возникшее при дворе Птолемеев литературное объединение, известное под названием александрийской школы поэтов, во главе которого становится Каллимах.

Творческая работоспособность и продуктивность Каллимаха поразительны. Еще в Византии знали около 800 его произведений. До нашего времени уцелела лишь небольшая их часть. Лучше всего до нас дошли гимны и эпиграммы. Остальные сочинения Каллимаха известны во фрагментах: это или краткие цитаты в трудах позднейших риторов и грамматиков, или фрагменты, которые с конца прошлого века по настоящее время встречаются в многочисленных папирусных находках. Большую ценность представляет папирусный текст так называемых "Диегез", дающих пересказ как сохранившихся, так и не дошедших до нас произведений Каллимаха. Хронология сочинений Каллимаха до сих пор окончательно не выяснена. Лишь в немногих случаях произведения Каллимаха имеют предположительную датировку. Поэтому нарисовать полную картину творческого пути Каллимаха в настоящее время едва ли возможно.

2. Произведения Каллимаха.

Художественно-эстетические принципы александрийской поэзии, и Каллимаха в том числе, базируются на следующих фундаментальных принципах, определяющих ее феномен. Все поэты александрийской школы связаны с литературными традициями. Специфика александрийцев в том, что их собственному творчеству предшествовало глубокое воспитание и образование на образцах старой классической литературы. Но теперь, в эпоху эллинизма, меняется самый характер традиционализма. Впервые литература становится предметом научной критики, научного анализа. Достижения новой науки, возникшей среди александрийских поэтов,- филологии во многом объясняют как общую направленность поэтики авторов этой школы, так и многие конкретные вопросы: подражательность в литературном творчестве, особое внимание и любовь к слову, увлеченность чисто теоретическими и методологическими вопросами. В частности, александрийцы расширили и углубили разработку метода по сбору и комментированию источниковедческого материала. В этом направлении Каллимах прославился своими знаменитыми "Таблицами". Его "Таблицы" состояли из 120 книг. Этот каталог Александрийской библиотеки является первой библиографией в истории литературы. Помимо перечня произведений по различным литературным жанрам, помимо биографических справок об авторах Каллимах решает вопросы о подлинности или подложности того или иного сочинения, о хронологической последовательности произведений, о стихометрических данных (сколько в каждом сочинении частей, глав, строчек или стихов) и др. Значение этой историко-литературной энциклопедии трудно переоценить, она явилась основой для исследований как александрийских филологов, так и всех последующих.

Отличительная черта эллинистической литературы по сравнению с предшествующим периодом в том, что человек как индивидуальность, с его внутренним миром личных интересов и вкусов, вне его связей общественных и политических становится объектом художественного изображения. Отказ от старых гомеровских и гесиодовских мифологических циклов, ориентация на редкие варианты мифов, местные легенды и сказания, обращение скорее к "бытовой" мифологии, чем к традиционной "героической", интерес к человеку как таковому, его чувствам и переживаниям - все это постепенно выработало предметно-бытовую, вещественно-зрительную манеру изображения сцен мирной повседневной жизни, столь характерную для александрийских поэтов. Показателен в этом отношении небольшой написанный гекзаметром эпиллий Каллимаха "Г екал а". Каллимах берет мифологический сюжет - сказания о подвигах Тесея. Но описывается не героическая борьба с марафонским быком, а вполне будничная - ночлег Тесея на пути к Марафонской долине у старушки Гекалы. Гекала радушно принимает Тесея, предлагает скромное угощение и заботливо готовит ночлег. На прощание она обещает с возвращением Тесея принести в жертву Зевсу быка. Тесей с победой возвращается, ведя за собой страшное чудовище, но находит старушку уже мертвой. Тесей хоронит Гекалу и сам совершает жертвоприношение Зевсу. Так Каллимах объясняет своим эпиллием ежегодный праздник в Аттике в честь Зевса - Гекалесии.

Как известно, эллинизм - глубоко критическая эпоха. Сбрасывание оков старой поэтики и эстетики сказалось к этому времени в решительном и последовательном отказе от традиционной мифологии и в радикальном преобразовании характера мифологической образности. Пересказ, переработка мифологических преданий, поиски мифов новых и малоизвестных, новая трактовка традиционных мифологических образов - вот что характерно для поэзии Каллимаха и других александрийцев. Зачастую миф утрачивает свои четкие границы, смешиваясь с элементами местной истории и этиологии (объяснение причин происхождения тех или иных явлений). Организованность интеллекта, рационализм, строгая логичность мышления приводят Каллимаха к созданию на базе всех традиций литературы "малых форм". "Изящные выражения", представлявшие собой короткие, ученые, тонко отточенные произведения, прежде всего определяют особенности поэтики Каллимаха. Очевидно, основным произведением поэта был сборник "Причины" в 4 книгах. Каково было содержание отдельных книг, установить точно нельзя. Известно лишь, что первая книга начиналась с пролога, напоминавшего вступление к "Теогонии" Гесиода. Как и Гесиод, Каллимах рассказывает о сновидении на Геликоне, во времена которого Музы вступили с ним в беседу. Из других отрывков "Причин" наиболее известны элегии об Аконтии и Кидиппе и о локоне Береники. История об Аконтии и Кидиппе - традиционный рассказ о любви двух молодых людей, случайно встретившихся на празднике в честь Аполлона. Аконтии подбрасывает Кидиппе яблоко, на котором он вырезал надпись: "Клянусь Артемидой, что я стану женой Аконтия". Кидиппа читает надпись вслух и, таким образом, невольно оказывается связанной клятвой. После нескольких перипетий, когда отец Кидиппы хотел отдать ее замуж за другого, а девушка всякий раз перед свадьбой заболевала, Аконтий и Кидиппа становятся мужем и женой. В основу элегии "Локон Береники" Каллимах взял реальное событие. Царь Птолемей III после свадьбы отправляется в военный поход. Его супруга Береника в день прощания обрезала косу и возложила ее в храм Ареса, но наутро коса исчезла. Придворный астроном объявил царице, что ночью на небе появилось новое созвездие - боги приняли жертву и перенесли косу на небо.

Сохранились фрагменты еще одного, не дошедшего до нас целиком произведения Каллимаха - "Ямбы". Помимо мифологической основы, обязательной почти для всех произведений Каллимаха, в "Ямбах", как и в "Гекале", весьма заметно тяготение поэта к фольклору, подражание оборотам народной речи. Наиболее известный отрывок из "Ямбов" - "Спор лавра и маслины". Лавр и маслина спорят друг с другом, кто из них важнее. Лавр кичится почетом и славой своей изящной зелени, а маслина заявляет о пользе своих плодов. Искусно Каллимах вводит здесь традиционный миф о споре Афины с Посейдоном за обладание Аттикой. Посейдон подарил жителям Аттики коня, а Афина - маслину. Жители Аттики предпочли маслину. Так спор был решен в пользу Афины, и она стала покровительницей города Афин и всей Аттики.

Примером высокого литературного мастерства, изящества, поэтической отточенности Каллимаха может служить сборник его эпиграмм, дошедших до нас в небольшом числе, который поэт, вероятно, писал на протяжении всей жизни. Чаще эпиграммы Каллимаха имеют посвятительный характер, традиционный для этого жанра. Например, киренской царице, ставшей женой Птолемея III, Каллимах посвящает следующую эпиграмму:

Четверо стало харит, ибо к трем сопричислена прежним

Новая; миррой еще каплет она и сейчас.

То - Вереника, всех прочих своих превзошедшая блеском

И без которой теперь сами хариты ничто. (Блуменау.)

В лаконичной форме эпиграммы Каллимах иной раз как бы походя выражает свои литературные взгляды:

Не выношу я поэмы киклической, скучно дорогой

Той мне идти, где снует в разные стороны люд;

Ласк, расточаемых всем, избегаю я, брезгаю воду

Пить из колодца: претит общедоступное мне. (Блуменау.)

3. Гимны Каллимаха. Их стилистические и жанровые особенности.

В отличие от других сочинений Каллимаха, которые мы знаем по фрагментам, гимны дошли до нас в единой рукописи XI-XII вв. и представляют собой целый цикл произведений одного жанра. Навряд ли Каллимах издавал все свои гимны вместе и именно в том порядке, в каком они сохранились до нас. Очевидно, значительно позже переписчики и издатели установили следующую последовательность гимнов, исходя из их содержания: первый гимн "К Зевсу" - он же и наиболее ранний хронологически, затем идут два гимна - "К Аполлону" и "К Артемиде"; гимн в честь острова Делоса, основного места почитания этих богов,- "К Делосу"; и, наконец, гимны "На омовение Паллады" и "К Деметре". Вопросы хронологии и локализации - наиболее сложные. Давно уже установлено, что гимны Каллимаха не имеют никакого отношения к религии, к культовым празднествам. Одни гимны написаны по чисто политическим мотивам - "К Зевсу", "К Аполлону", "К Делосу", другие носят светский, литературный характер - "К Артемиде", "На омовение Паллады", "К Деметре".

Анализ гимнов Каллимаха имеет первостепенное значение для выяснения художественно-эстетических принципов поэта. Именно на примере целого цикла произведений, очень разных, но объединенных одним жанром, можно не только проследить эволюцию художественной формы жанра гимна у Каллимаха, но и представить художественно-эстетические взгляды поэта в виде определенной системы. Гимническая традиция в греческой литературе огромна и прослеживается на протяжении всей античности. В одной рукописи с гимнами Каллимаха до нас дошли так называемые гомеровские гимны, гимны Псевдо-Орфея, Прокла. Собрание гомеровских гимнов начинается пятью большими эпическими гимнами, которые навряд ли имеют прямое отношение к автору "Илиады" и "Одиссеи", но которые датируются большинством исследователей VII-VI вв. до н.э. Эти эпические гимны, как теперь установлено, были несомненным прототипом, образцом для гимнов Каллимаха. Каллимах строит свои гимны на твердом фундаменте мифологической традиции. При этом, как справедливо пишет немецкий исследователь Г. Гертер, Каллимах "идет по пути Гомера так не по-гомеровски, как только это возможно". Творческая оригинальность Каллимаха в том, что поэт, в совершенстве овладев поэтической техникой старого ионийского эпоса, как бы изнутри выявил несостоятельность традиционной мифологии. Поэт ведет повествование в двух плоскостях: религиозно-мифологической, соответствующей жестким рамкам литературного канона жанра гимна, и реально исторической, когда вопреки гимнической традиции Каллимах широко вводит реальный, исторический материал. Отсюда двойственность поэтической структуры гимнов, определяющая специфику поэтической образности и поэтического языка Каллимаха. Тщательность отделки первого гимна "К Зевсу" позволяет предположить, что этот гимн - нечто вроде официальной кантаты, в которой есть тонкая лесть, рассчитанная на умение образованного правителя и читателя читать между строк. Вместе с тем Каллимах не выходит за рамки условных канонов жанра гимна. В гимне есть обращение и посвящение Зевсу, излагается традиционный миф о рождении Зевса. Поэт не забывает ни одной традиционной мифологической детали, подробности, сопровождающие необыкновенное рождение: здесь и многочисленные нимфы, помогающие Рее при родах, и коза Амальфия, и пчела Панакрида, и Куреты. Но очень скоро становится ясно, что содержание гимна отнюдь не только мифологическое: к 60-му стиху изложение традиционной легенды заканчивается, а с 65-го стиха поэт переходит к восхвалению Зевса земного - Птолемея. Резко меняются стиль и тон гимна. Если в первой половине гимна иронически-насмешливый, отчетливо бытовой, "сниженный" тон рассказа, который подчеркивается конкретностью, предметностью, реальными примерами повествования (здесь и насмешливое сомнение по поводу места рождения Зевса, и ироническая этимология "Пупковой" долины, и придумывание несуществующих города и долины), то во второй половине гимна - афористичность, дидактизм в гесиодов-ском духе. Тон рассказа становится серьезным, возвышенно-торжественным:

Тому подтверждение -

Наш государь: намного других владык превзошел он!

К вечеру он завершает деянье, что утром задумал,

К вечеру - подвиг великий, а прочее - только подумав! (86-88, Аверинцев.)

Таким образом, в первом гимне налицо внутренняя противоречивость, смешение двух планов: традиционно-мифологического и реально-исторического, желание сделать реальность мифом (Птолемей - Зевс), но мифом нового, неэпического плана, а традиционный миф с высоты александрийского просвещения скептицизма дать почти в бытовом, прозаическом аспекте.

Второй гимн - "К Аполлону" - весь как бы распадается на небольшие эпизоды, которые играют роль этиологии названий или функций бога и, как в калейдоскопе, составляют пеструю ткань содержания гимнов. Поэт не останавливается ни на истории рождения бога, ни на истории основания храма в его честь, ни вообще на каком-нибудь отдельном, законченном эпизоде. В данном случае Аполлон интересен с точки зрения проявления своей божественной сущности, с точки зрения своих функций. Поэтому Каллимах говорит об Аполлоне-стревержце, об Аполлоне - покровителе поэзии, пения, музыки, об Аполлоне - боге предсказаний и оракулов, об Аполлоне - исцелителе, покровителе врачей. Но из всех функций Аполлона более подробно Каллимах останавливается на двух - пастушеской и строительной. Первая - наименее известная в эллинистической литературе, и именно поэтому она заинтересовала поэта. Вторая - строительная функция Аполлона - есть основная тема гимна. Каллимах - киренец, поэтому он особенно чувствителен к отношениям между Киреной и Птолемеями. Отношения же эти складывались довольно сложно. Достаточно сказать, что Птолемей I совершил три военных похода на Кирену, и второй произошел в результате восстания киренян против Птолемея. Вместе с тем из литературных источников мы знаем, что во время власти Фиброна над Киреной многие ее жители бежали под покровительство Птолемея, и третье вторжение ставило своей целью возвращение эмигрантов на родину. Поэтому понятным становится обращение Каллимаха к столь древней истории - истории основания Кирены и покровительства Аполлона. Как полагают многие исследователи, Аполлон и Птолемей здесь идентифицируются.

Помимо того, что Каллимах, как и все александрийские поэты, намеренно выбирает мифы наименее известные и популярные, весь мифологический фон гимнов оказывается чрезвычайно усложненным и перегруженным древнейшими деталями и подробностями. Так, в первом гимне, стараясь подчеркнуть необычайную давность происходящих событий, Каллимах дает удивительный пейзаж безводной Аркадии (I, 19-28), когда здесь не текли еще древнейшие из рек. Рассказ о Делосе поэт начинает от самых истоков - как нимфа Астерия, скрываясь от преследований Зевса, бросилась в море и превратилась в скалу (IV, 35-40). Для поэта, живущего традициями древнего эпоса, естественнее сказать "апиданы" вместо "критяне" (I, 41), "кекропиды" вместо "афиняне" (IV, 315), "пелазгиды" вместо "аргивянки" (V, 4), "потомки ликаонской медведицы" вместо "аркадцы" (I, 41), "кельтский Арес" вместо "войны с кельтами" (IV, 173) и т.д.

Выделяя эпический, мифологический план повествования, Каллимах пишет, что Афина, готовясь к спору с Афродитой и Артемидой о красоте, даже в "медь" не посмотрелась, хотя тут же поэт дает современное употребление слова "зеркало" (VI, 60). Слуги Эрисих-oтона, рубившие по приказу хозяина деревья в роще Деметры, увидев богиню, "медь" побросали на землю и бросились бежать. Рея, когда искала источник для омовения новорожденного Зевса, подняла вверх не руку, а "локоть" и рассекла жезлом железную скалу надвое, и из расщелины брызнул поток (I, 30). И т. д.

Специфика гимнов Каллимаха также в том, что оба плана повествования - религиозно-мифологический и реально-исторический - поэтически переосмысливаются. Эпическая мифология, поданная в традиционном скульптурно-зрительном стиле античного мироощущения, подвергается свойственной эллинизму рационализации, традиционные религиозно-мифологические образы получают сниженное, упрощенное звучание.

Третий гимн "К Артемиде" начинается знаменитой сценой - Артемида-девочка сидит на коленях у Зевса и просит у него спут-ниц-Океанид и охотничье снаряжение. Далее Каллимах последовательно вводит эпизоды, рассказывающие о приобретении богиней лука и стрел, охотничьих собак, ланей для упряжки, пылающего факела, перечисляются любимые богиней города, горы, заливы, храмы, нимфы-подруги и т. д. Каждая тема превращается у Калли-маха в увлекательный, живой рассказ. Например, для того чтобы получить лук, Артемида с нимфами отправляется в кузницу Гефеста (III, 49-86). В это время в кузнице киклопы ковали чашу для лошадей Посейдона. Когда они ударяли по наковальне, такой шум раздавался, что, казалось, "кричала" вся Италия и все соседние острова. Настолько страшны были одноглазые киклопы, что спутницы Артемиды не могли без дрожи смотреть на них. Лишь Артемида не боялась киклопов; еще в первое знакомство с ними, когда ей было всего три года, она вырвала на груди Бронтея клок волос. Следующий визит богиня нанесла "бородачу" - Пану (III, 87-97), который в это время резал мясо меналийской рыси, чтобы накормить своих собак. Пан подарил богине охотничьих собак-всех чистокровных гончих, двух полукровок и семь собак киносурских.

В таком же идиллически-очеловеченном, упрощенном тоне Каллимах передает все эпизоды гимна. "Одушевленным", как бы очеловеченным оказывается у Каллимаха и весь предметный фон гимнов.

В четвертом гимне "К Делосу" подробнейшим образом описываются скитания Латоны, матери Аполлона, которая, собираясь родить, ищет удобное, тихое место. Ей долго не удается найти такую землю, которая бы ее приютила,- ведь все боги и нимфы боялись гнева Геры, преследующей из ревности Латону и не желающей, чтобы кто-то помог богине при родах. Боясь гнева Геры, от Латоны в страхе "бежали" источники Аония, Дирка и Строфония (IV, 75-76), "бежали" река Анавр, великая Лариса и Хироновы вершины (IV, 103), горы Оссы и равнина Кранона "дрожали" (IV, 137), река Пеней "лила слезы" (IV, 121), острова, реки "боялись" (IV, 159), вся Фессалия в страхе "плясала" (IV, 139). Так предметный фон гимнов, вся ученая география, непременный элемент содержания гимнов,- все оживает в "очеловеченном", конкретно-детальном, вещественно-зримом виде. Вся художественная ткань гимнов оказывается как бы заполненной бесчисленным числом живых существ, плавающих, бегающих, боящихся, страдающих, разговаривающих, плачущих и т. д. Умелое сочетание традиционного мифологического олицетворения и авторского намеренного оживления, одушевления обнаруживает не только высокое мастерство поэта, но и специфический подход Каллимаха к поэтике, когда весь окружающий мир поэт видит как бы через человека, дает через человека. Даже при образовании метафор или сравнений Каллимах чаще обращается к антропонимии и соматической (телесной) лексике [ср. "грудь" вместо "гора" (IV, 48), "спина" моря (фрг. 282 , 42), "брови" рыбы (фрг. 378, 1) и т.д.].

Стилистическая упрощенность мифологических эпизодов гимнов оказывается все более очевидной на фоне сложного сюжетного построения, на фоне сложного переплетения мифологического и реального планов повествования, когда автор демонстрирует глубокую, изысканную эрудицию, с одной стороны, и иронию, сарказм - с другой. У Каллимаха знаменитый, воспетый в веках остров Делос, родина Аполлона,- "морская метла" (IV, 225), гора священной Пар-фении - "сосец острова" (IV, 48), мифологический Геликонский лес - "грива" (IV, 81). Традиционные образы мифологии получают у Каллимаха зачастую иронический подтекст. Так, Геракла поэт называет "тиринфской наковальней" (III, 146), Посейдона - "псевдоотцом" (IV, 98), Зевса - "жрецом" (I, 66). Геру Каллимах иронически именует "теща" (III, 149), говорит о ней, что она "рычала, как осел" (IV, 56) и т. д.

Сложность композиционного построения гимнов подтверждается двумя последними гимнами - "На омовение Паллады" и "К Деметре". Здесь прежде всего можно вычленить собственно мифологический рассказ - истории о Тиресии и Эрисихтоне, где Каллимах сохраняет эпическую манеру повествования, и оформляющие эти рассказы ритуальные рамки, где поэт передает подробности ситуации, обстановки, в которой рассказывается миф. При описании ситуаций - в пятом гимне это омовение кумира Афины в водах реки, в шестом - o приготовления к шествию в честь Деметры - Каллимах, как всегда, увлекается бесконечными описаниями и перечислениями мельчайших деталей и подробностей. В обоих гимнах психологически тонко изображается драма матери. В пятом гимне "На омовение Паллады" на глазах у матери слепнет ее юный сын Тиресии, который случайно увидел купающуюся Афину. В шестом гимне "К Деметре" одним из главных персонажей Каллимах делает мать Эрисихтона, страдающую из-за страшной болезни сына, которую наслала на него Деметра. Оба гимна написаны на дорийском диалекте, диалекте родины поэта - Кирены. Пятый гимн написан элегическим стихом, что усиливает лирический тон гимна. В этих гимнах Каллимаху удалось объединить несоединимые, казалось бы, два основных начала - его критически-рациональную ясность и страстную эмоциональную возбужденность.

Таким образом, анализ стилистических жанровых особенностей гимнов Каллимах подтверждает, что гимническая традиция, сохранившая в основном традиционный эпический канон, переосмыслена Каллимахом с позиции утонченного художественного видения, свойственного эллинистической поэзии.

Влияние Каллимаха на александрийскую школу поэзии, на эллинистически-римскую риторику и литературу, ведущая роль в разработке литературы "малых форм" общеизвестны. Уже древними считалось, что имя Каллимаха почти так же популярно, как имя Гомера. Наследие Каллимаха, связанное с основными принципами поэтики александризма, обладает творческими импульсами такой силы, что они действуют далеко за пределами его эпохи. Исследователи находят следы влияния Каллимаха не только в творчестве Катулла, Проперция, Овидия, Луцилия, но даже и у поэтов нового времени - Ронсара, Шелли, Т. Элиота.

Литература эпохи Эллинизма ( Хачатрян: 10 лекций по истории античной литературы, Лосев: Античная литература, М- ЧеРо 543 с. 2005г)

Классический период греческой литературы кончается вместе с развалом рабовладельческого полиса, то есть в IV в. до н.э. Далее начинается послеклассический период, который иначе называется эллинизмом. В 336 г. после смерти македонского царя Филиппа, царем становится его сын Александр. Одаренный, честолюбивый, справедливый и прекрасно образованный, он за 11 лет своего царствования завоевал всю Грецию, Египет, Персию, построил 70 городов. Перед походом в Индию он умирает.

Эпоха культурного подъема этого периода, продолжавшегося почти 200 лет, называется эллинистической, хотя “эллинизм” (термин акад, Дройзена, 1833) – односторонний, предполагает только влияние греческой культуры на восточную, но было и значительное обратное влияние. Под эллинизмом следует понимать взаимообогащенную культуру IV-П веков до н.э.

В литературе, в отличие от искусства с его монументализмом, происходит сужение проблем, появляется интерес к судьбе “маленького” человека, тематика становится исключительно бытовой. Прежде всего человек этой культуры оказывался погруженным в бытовую жизнь. В широком смысле слова быт был всегда и везде, и без него вообще не существует человека. Быт в том узком смысле слова, в котором он употребляется, является бытом, исключающим всякую мифологию или магию, всякое свободное социально-политическое творчество; другими словами, это быт, ограниченный узкими интересами субъекта, интересами семьи или общества, но только в условиях полного аполитизма.

Такой быт не был известен в Греции до эпохи эллинизма, если не говорить о многих намеках на него, восходящих еще к Гомеру и Гесиоду; и только теперь, в условиях аполитизма и падения всякого религиозно-мифологического мировоззрения, возник глубочайший интерес к такого рода бытовому человеку, к его нуждам и потребностям и к его собственным, но уже чисто бытовым идеям. Бытовизм удобно было изображать прежде всего в комедии, но не в той древней аристофановской комедии, тоже слишком перегруженной всякого рода общественно-политическими и религиозно-философскими идеями. Для изображения нового быта появилось то, что в истории литературы носит название новоаттической комедии, ставшей основным жанром литературы эллинистической эпохи. Её название противопоставляет “новую” комедию старой, аристофановской, но развитие ее также происходит в Аттике.

В соответствии с интересами общества комедия IV века разрабатывает темы любви и семейных отношений. Комедия делится на 5 актов, между которыми выступал хор. Тексты песен не входили в текст комедии. Устанавливается новое представление о различиях трагедии и комедии. В трагедии, по Аристотелю, изображаются “превратности героической судьбы”, а герои – боги, цари, полководцы, если же герои – простые люди с обыденными переживаниями, то это – комедия, даже при отсутствии юмора, сатиры, пародии, смеха. В отличие от трагедии, в комедии финал – благополучный, даже трогательный.

Сюжеты комедий довольно однообразны, это любовь юноши и девушки, препятствия, которые они преодолевают, узнавание во взрослом возрасте подкинутых в детстве детей. Однообразию сюжетов соответствовало и однообразие масок: юноша, девушка сводник, служанка (или кормилица), отцы и новые в литературе образы парасита (помощники при исполнении религиозных культов, имевшие пра­во участвовать в общих застольях) и гетеры.

Самым известным автором новоаттической комедии был Менандр Афинский, написавший около 100 комедий. Рукописи на папирусе дошедших до нас его 3 комедий (“Третейский суд”, “Отрезанная коса”, “Угрюмец”) были найдены в Египте в 1905 г.

Сюжет - «Третейского суда» этакая «Санта-Барбара» древности - Запоминайте героев -Молодой состоятельный афинянин Харисий во время ночного празднества, в состоянии опьянения изнасиловал девушку Памфилу, потеряв при этом свой перстень. Впоследствии он женится на Памфиле по сговору родителей, но не узнает ее. Во время отлучки Харисия из города, через 5 месяцев после свадьбы Памфила рожает ребенка и подкидывает его. Возвратившись, Харисий понимает, что ребнок – не его, огорчается, т.к. успел полюбить свою жену и предается кутежам с друзьями и гетерой Габротонон. Тем временем два раба приглашают отца Памфилы разрешить их спор. Один из них месяц назад нашел ребенка и отдал другому, но тот потребовал и вещи, которые были при ребенке. Старик присуждает вещи тому рабу, которому был отдан ребенок. Раб узнает в вещах перстень своего хозяина. Появляется Габротонон и узнав перстень Харисия, вспоминает историю изнасилованной на ночных празднествах девушки и решает назваться матерью ребенка, женить на себе Харисия.Но Габротонон узнает в жене Харисия ту самую девушку и возвращает ребенка родителям. В конце комедии Харисий выкупает Габротонон на свободу.

Менандр смел и человечен. Характеры его статичны, но разнообразны. Для его комедий характерны гуманизм и динамичность.

Эллинистическая (александрийская) поэзия развивалась не только в Александрии, это искусство образованной верхушки и обращено к элите. Поэтам чужды общественные интересы, политика, философские споры. Они проявляют интерес к интимным чувствам индивида, “чувствительному” восприятию природы. Особое внимание обращают на детали, мимолетные настроения. Развиваются малые формы – элегии, эпиграммы, составляются “антологии”, т.е. сборники стихотворений. Мастером малых форм был Каллимах из Кирены, автор “Причин” и “Ямбов”. Более крупные поэтические формы разрабатывал Аполлоний Родосский, заведующий Александрийской библиотеки, автор “Аргонавтики”, в новом изящном стиле пересказывающий старый миф об аргонавтах. Психологизм был весьма сильно представлен в эллинистической литературе. Чтобы узнать эллинистические методы изображения любовных чувств, следует прочитать "Аргонавтику" Аполлония Родосского, где дана последовательная психология этого чувства, начиная с самого первого момента его зарождения.

Особую роль в развитии поэзии дальнейших эпох сыграл эллинистический поэт Феокрит, создатель жанра идиллии. Идиллии Феокрита основаны на древних песнях пастухов, волопасов, игравших на свирелях. Но это не реальные пастухи, а нежные влюбленные, носители любовного томления. Обязательным для идиллий является описание природы, раскидистых деревьев, журчащих ручьев, цветущих лугов, щебетанья птиц.

Эллинистическая эпоха дала новые повествовательные жанры (в классическую эпоху была только историография), а в римскую эпоху проза почти вытеснила поэзию.

Другим жанром эллинистической литературы, где тоже процветало изображение быта (правда, в соединении и со многими другими тенденциями), был греческий и римский роман, как раз появившийся в эллинистически-римскую эпоху. Мотивы любви и брака, семьи, воспитания и обучения, профессии и общественного поведения человека, а также всякого рода интриги и приключения - вот те излюбленные темы новоаттической и римской комедии. Роман - жанр о приключениях одного или двух главных действующих лиц. Полнее всех сохранился греческий любовный роман. Целиком дошли “Хэрей и Каллирея” Харитона, “Дафнис и Хлоя” Лонга, “Эфиопская повесть” Гелиодора.

По сюжету они однотипны: юноша и девушка влюбляются, женятся или тайно обручаются, иногда бегут, если родители против. Такова завязка. Далее – они разлучаются, один из них попадает во власть разбойников, другой ищет, находят друг друга, потом снова разлучаются. Приключения стандартизированы: буря, кораблекрушения, плен, рабство. Иногда встречается мотив мнимой смерти. Все несчастья – капризы судьбы. Обычная концовка романа – счастливая развязка.

“Дафнис и Хлоя” Лонга – наиболее законченное произведение. Пастушеские божества в трудный момент приходят на помощь героям. Дафнис и Хлоя были в свое время подкинуты своими родителями и выросли в среде пастухов. Основное содержание – это возникновение и развитие чувства любви у подростков, хотя сохранены и традиционные похищения, плен, кораблекрушение. Заканчивается роман благополучно, родители “узнают” своих детей и женят их.

Роман вызвал в средние века массу подражаний в жанре пасторального романа, прообразом которого он явился.

При решительном преобладании прозы поэзия оставалась (хоть и на 2 плане) непременным атрибутом празднеств. Забыты были эпическая поэзия, басня, эпиграмма. Сохраняется анакреонтическая лирика (поэзия о воспевании веселой, беззаботной жизни), хотя и уступает христианским гимнам. Ученость проникла в область поэзии. Поэты всячески стремятся показать свою ученость и пишут либо поэмы, посвященные науке уже по самой своей тематике, как, например, поэма Арата о небесных светилах, либо произведения по теме своей мифической или поэтические, но наполненные всякого рода ученостью и архаическими редкостями (таковы, например, гимны Каллимаха, понимать которые можно только с помощью специальных словарей).

Единственное нововведение – рифма, последнее завещание греческой ритмики мировой поэзии.

В переходе от быта к более глубокому утверждению личности в период эллинизма появляется развитая и углубленная внутренняя жизнь субъекта вместо простоты, наивности и часто суровости человеческого субъекта периода классики.

Наконец, не замедлила прийти на помощь самоутверждающейся личности и философия. Три основные философские школы раннего эллинизма - стоицизм, эпикурейство и скептицизм - наперерыв стараются оградить человеческую личность от всяких жизненных невзгод и волнений, обеспечить ей полное внутреннее спокойствие как при жизни человека, так и после нее и создать такую картину мира, при которой человек чувствовал бы себя беспечно. Эту внутреннюю свободу и самоудовлетворенность человеческой личности упомянутые три школы понимали по-разному: стоики хотели выработать в человеке железный нрав и отсутствие всякой чувствительности к ударам судьбы; эпикурейцы хотели погрузить человека во внутренний покой и самонаслаждение, избавлявшее его от страха перед смертью и будущей его судьбой после смерти; скептики проповедовали полное отдание себя на волю жизненного процесса и опровергали возможность что-нибудь познавать. Однако сразу же бросается в глаза общая эллинистическая природа всех этих трех философских направлений. Она сводится к охране человека от треволнений жизни и к проповеди непрестанного самовоспитания, что особенно бросается в глаза, поскольку герой прежних времен, будь то общинно-родовой богатырь или герой восходящего классического полиса, не только воспитывался героем, но уже с самого начала таковым рождался.

Семинар 6

Александрийская поэзия

Общая характеристика александрийской поэзии. «Новые жанры» эллинистической поэзии (эпиллий, эпиграмма, буколика).

Феокрит - создатель буколической поэзии. Содержание и стиль его идиллий.

Эстетические принципы Каллимаха и их воплощение в его поэтическом творчестве.

Жанр эпической поэмы в творчестве Аполлония Родосского.

Литература:

Александрийская поэзия / Сост. М. Грабарь-Пассек. М., 1972.

Чистякова Н.А. Античная эпиграмма: Пособие по спецкурсу. – М.: Изд-во Моск. ун-та, 1979.

Чистякова Н.А. Эллинистическая литература. Л., 1988.

Чистякова Н.А. Эллинистическая поэзия: Литература, традиции и фольклор. – М.: Изд-во Моск. ун-та. 1988.

Ярхо В.Н., Полонская К.П. Античная лирика. – М.: Высш. шк., 1967.

3 вопрос. Одним из распространенных видов поэзии малых форм была эпиграмма. От древней эпиграммы эллинистическая сохранила свою краткость, размер (элегический дистих) и обязательность адресата. Наряду с эпиграммами-эпитафиями и эпиграммами-посвящениями появляются любовные эпиграммы. Посвящения и эпитафии часто становятся фиктивными: они используются в качестве литературного приема для выражения личных чувств и взглядов поэта, для оценки памятников искусства и литературы или их создателей. Среди эпиграмм Феокрита встречаются эпитафии Архилоху, Гиппонакту, эпиграммы на статуи Анакреонта и Эпихарма. У Каллимаха наряду с эпиграммами, адресованными древним поэтам и его современникам, имеется автоэпитафия. Его творческая деятельность началась еще в 80-х годах, а завершилась, вероятно, в конце 40-х годов, судя по тем реальным событиям, с которыми" связаны его произведения. Сохранилась автоэпитафия Каллимаха, которой он, вероятно, согласно устойчивой традиции завершил сборник своих эпиграмм:

«Баттова сына могилу проходишь ты, путник. Умел он

Песни слагать, а подчас и за вином не скучать»

(АР, VII, 415; пер. Л. Блуменау).

Поэт вместо своего имени использовал громкий патроним.

Однако дважды назвал свое имя в эпитафии отцу, умолчав об его

имени, но дважды обыграв значение собственного имени («кал-

лимах» по-гречески означает «прекрасный воитель»)".

«Кто бы ты ни был, прохожий, узнай: Каллимах из Кирены

Был мой родитель, и сын есть у меня Каллимах.

Знай и о них: мой отец был начальником нашего войска,

Сын же искусством певца зависть умел побеждать.

Не удивляйся - кто был еще мальчиком Музам приятен,

Тот и седым стариком их сохраняет любовь»

Гимны. Хронология поэтических произведений Каллимаха устанавливается только на их же основе и потому не может

быть точной. Вероятно, наиболее ранним является первый гимн, посвященный Зевсу, который датируется концом 80-х

годов, т. е. ранним периодом правления Птолемея II. Уже здесь можно обнаружить две основные особенности каллимаховскоп> стиля, в большей или в меньшей степени характерные для всей его поэзии. Исходным пунктом этого стиля будет строгая внешняя традиционность, в данном случае - следование гомеровской традиции как в оформлении текста, так и в лексическом: отборе. Своеобразная двойственность стиля гимнов Каллимаха

давно и неоспоримо установлена. За основу Каллимах выбирает гомеровскую или гесиодовскую гимннческую традицию, в которой находит ростки каждому собственному нововведению. Однако одно из них составляет исключение, подсказанное новыми целями и задачами поэтического творчества эллинистической эпохи. Совершенно новым является в гимнах образ рассказчика-поэта. Это уже автор, а не боговдохновенный провидец, любимец богов и хранитель их откровений, не народный благовещатель. Во всех гимнах появляется образ рассказчика, с которым

связано также первое, авторское лицо. Это человек, который привык все проверять прелюде чем верить или сомневаться, он наделен острым зрением и хорошим слухом, любитель шуток, мелких пословиц и поговорок, хорошо знающий предания своей родины и земли далеких предков, широко образованный и чуть- чуть ироничный. Мир гимнов Каллимаха полон звуков и красок. Шумит и трепещет листва, стонет срубаемое дерево, волны вздымаются с шумом, скрипят растворяемые двери. Каллимаховские гимны расцвечены мифами, число которых в гомеровских гимнах всегда строго ограничено, а содержание соотнесено с праздником. К тому же каллимаховские мифы уже не являются зеркалом современных событий или же ситуаций, они - не обязательные парадигмы, проливающие свет на происходящее, рекомендующие те или иные действия и поведение. Их цель живописать поэтическое повествование, снабдить его интересными, но не обязательными сведениями, способствовать его наглядности и подтвердить эрудицию рассказчика.

4 вопрос Литературным противником и соперником Каллимаха, Феокрита и их единомышленников был Аполлоний Родосский. Он претендовал на роль нового Гомера и хотел в своей поэзии прославить птолемеевский Египет и воспеть его как новую возрожденную Элладу. Аполлоний был близок к Птолемею II, который назначил его главой александрийской библиотеки и воспитателем наследника престола. Аполлоний написал много ученых произведений, и его слава и популярность не уступали славе Каллимаха. Но в литературном споре победил Каллимах, поддержанный Птолемеем III. Аполлоний покинул Александрию и переехал на остров Родос, переменив гражданство и признав Родос своей второй родиной. Из многочисленных сочинений Аполлония сохранилась полностью его программная поэма "Аргонавтика", написанная в 50-х годах.

"Аргонавтика"- эпическая поэма в четырех книгах, рассказывающая о путешествии греков под предводительством Ясона на корабле "Арго" в Колхиду за золотым руном волшебного барана. С помощью Медеи, дочери колхидского царя, Ясон добыл руно и вернулся на родину. Аполлоний противопоставлял героев своей мифологической поэмы героям новой поэзии и претендовал на глубину идейного замысла и широту охвата действительности. Но его поэме недостает внутреннего единства, она состоит из отдельных эпизодов, а образы главных героев бледны и невыразительны. По своим художественным средствам "Аргонавтика" близка к поэзии малых форм. Однако Аполлонию принадлежит замечательное открытие: введение в эпическую поэму любовной темы, ставшей основным средством развития действия во второй части поэмы. История любви Медеи к Ясону раскрыта и проанализирована поэтом с начала ее возникновения. Аполлоний обнаружил в изображении переживаний своей юной героини большое мастерство психологического анализа, до тех пор не известное в греческой литературе. Он показал, как простодушная девушка менялась под воздействием любви, как решилась на преступление, чтобы спасти любимого, и, наконец, стала, преступной и коварной женщиной. Историей Медеи Аполлоний предвосхитил появление психологического романа, драматического и патетического, который обогатил эпическую поэзию и указал ее будущее. Поэтому "Аргонавтика" оказала большое влияние на римскую поэзию и, в частности, на "Энеиду" Вергилия, а впоследствии стала одним из самых популярных произведений античности.

Вопреки стараниям Каллимаха и его приверженцев, эпическая поэзия продолжала расцветать, но поэты предпочитали подражать гесиодовской школе.

Во всем античном мире неизменным успехом пользовалась дидактическая поэма о небесных явлениях ("Феномены"), написанная поэтом Аратом. Особый интерес даже сейчас представляет перечисление в "Феноменах" различных народных метеорологических примет. Популяризация научных и псевдонаучных сведений средствами поэзии была явлением настолько распространенным, что научные трактаты о ядах и противоядиях, наставления в кулинарном мастерстве и прочие писались в стихах. В поэтическую форму облекались пророчества и предсказания, столь же распространенные в просвещенных кругах ценителей поэзии, как и среди полуграмотных представителей низов и местного негреческого населения.

Повсюду в эллинистических государствах среди широкой публики были исключительно популярны различные "низовые" драматические жанры. Это были мимы, разыгрываемые без масок и театрального реквизита одним или несколькими актерами. В западной Греции, на сицилийско-италийской земле, процветали бурлескные импровизационные сценки - флиаки. В них либо пародировались мифы, либо разыгрывались комические бытовые ситуации. Около 300 г. др н.э. Ринфон стал сочинять подобные произведения и придал им определенную литературную форму. Народные мимические представления были самым популярным и устойчивым видом зрелищ, дожившим до нашего времени в самых разнообразных формах, вплоть до цирковой клоунады. Литературный эллинистический мим известен нам по папирусным находкам конца XIX в. Тогда был обнаружен сборник "Мимиямбов" Геронда (или Герода), неизвестного автора, жившего, вероятно, в середине III в. до н.э. Его мимы - юмористические сценки из обыденной жизни, богатые бытовыми подробностями и натуралистическими деталями. По содержанию они очень несложны, но поражают меткими яркими характеристиками. Например, к женщине, ожидающей возвращения возлюбленного, приходит старуха-сводня и тщетно убеждает ее согласиться встретиться с богатым щеголем, которому она приглянулась. В другом миме бедная пожилая женщина молит учителя высечь ее бездельника-сына, бросившего учение и отбившегося от рук. Или: содержатель публичного дома обвиняет в суде молодого купца, учинившего дебош в его заведении. Вопреки своим стараниям сводник разоблачает себя самого и вызывает симпатии к обвиняемому им юноше. Мимы написаны ямбическим размером - холиямбом в подражание древнему ямбографу Гиппойакту. Изысканный ионийский диалект, рассчитанный на "просвещенную" публику, звучит несколько странно, контрастируя с бытовым содержанием мимов.

К драматической мимической поэзии несколько иного типа следует также отнести анонимную "Жалобу девушки". Это музыкальный монолог покинутой девушки, исполняемый певцом в женском платье или певицей. Девушка сидит у закрытой двери, за которой пирует ее вероломный возлюбленный, и горько оплакивает свою судьбу. Перед нами своеобразная античная серенада, вдохновенная и страстная, перекликающаяся со 2-й идиллией Феокрита, в которой обманутая девушка магическими обрядами стремится вернуть своего друга. III в. до н.э. был веком расцвета эллинистической поэзии. В дальнейшем ее идейное содержание значительно оскудевает, и снижается ее художественная ценность. Число поэтов непрерывно растет, но их усилия направлены главным образом на отделку стихотворной формы. Даже в эпоху литературного расцвета многие поэты увлекались различными поэтическими фокусами (например, Феокрит). В период поздней античности излюбленным видом поэзии становятся фигурные стихотворения, в которых расположение строк воспроизводит очертания предмета (секиры, яйца, крыльев, свирели и пр.).

2 вопрос. Феокрит - создатель идиллии. Термин этот (eidyllion, уменьшительное от eidos - «вид», а как музыкальный термин «песенный лад») означает, согласно одному толкованию, «картинку», а по другому, более правдоподобному, «песенку». Так назывались в древности стихотворения небольшого размера, не укладывавшиеся ни в один из привычных жанров. Разрозненно циркулировавшие стихотворения Феокрита были собраны воедино лишь через два столетия после.смерти автора, в I в. до н. э., и этот сборник разнородных стихотворений получил заглавие «идиллий». То специфическое значение изображения простой, тихой жизни, которое у нас связывается с этим термином, возникло гораздо позже, уже в ново-европейской литературе, но возникло именно в связи с тем, что таков преобладающий характер стихотворений Феокрита.Литературную программу Каллимаха полностью разделял знаменитый поэт Феокрит (около 305 - около 250 гг. до н.э.) создатель буколической, или пастушеской, поэзии. Он родился в Сиракузах в Сицилии, потом переехал в Александрию. До нас дошли 30 его стихотворений, получивших название идиллий. Подобно Каллимаху, Феокрит выступает против подражательной эпической поэзии:

Жалки мне птенчики Муз, что, за старцем Хиосским гоняясь,

Тщетно пытаются петь, а выходит одно кукованье 63 .Их достоинство заключается в неподражаемо тонкой передаче настроения: чувствуется полная гармония окружающего ландшафта с описываемым аффектом, будь то тихая радость или тихая грусть. Настроение подчеркивается и подбором слов, и структурой предложений, большей частью кратких и отрывистых, и стихом. Композиция буколики та же, что в драме: пролог (два пастуха соперничают в любви к пастушке), агон (состязание в пении), перипетия, эпилог (решение о победителе в пении).Нормальной формой феокритовой буколики было сочетание песни со сценкой (мимом, др.-греч. ?????), причём изредка песня могла отсутствовать и вся буколика сводилась к сценке. Эта последняя разновидность, принятая Геродом, играет у Феокрита лишь очень скромную роль. Такова внешняя форма феокритовой буколики: что касается её характера, то следует различать любовные и «реалистические» буколики. Буколические стихотворения Феокрита представляют собой сценки (по античной терминологии «мимы»), диалогические или монологические, содержащие беседы пастухов, их перебранки, состязания, чувствительные излияния, песни о героях пастушеского фольклора. Томления одинокой любви - область, в изображении которой Феокрит является мастером. Не менее значительно его мастерство в картинах природы. В литературе полисного периода интерес к природе проявляется сравнительно редко и только как к фону для человеческих переживаний (например Сапфо, трагедия). Буколические стихотворения Феокрита чаще всего подаются в ярком полуденном освещении. Прекрасную картину знойного летнего дня мы находим в конце идиллии «Фалисии» (один из праздников молотьбы). Буколические стихотворения написаны в гексаметрах, но не привычным для гексаметра гомеровским языком, а на дорийском диалекте Сицилии. Феокрит создает нежный, певучий стих, широко используя приемы народной песни - параллелизм, рефрен. Античная стилистика относила буколику к категории «сладостного» стиля.

Идиллии Феокрита представляют собой картинки из городской или сельской жизни. Их герои - чаще всего городские обыватели или поселяне. Некоторые идиллии по содержанию связаны с мифом, и в них фигурируют знаменитые герои мифов. Но такие герои обычно изображаются в несвойственной им ситуации. Вместо воинских подвигов описываются любовные невзгоды героя; много внимания уделяется красотам природы и различным бытовым подробностям. В 24-й идиллии, например, рассказывается, как младенец Геракл задушил змей, посланных Герой. Идиллия начинается с того, как мать Геракла купает своих десятимесячных близнецов, кормит грудью и укладывает спать в колыбельку, сделанную из старого медного щита. После неприятного происшествия мать прижимает к груди напуганного братишку Геракла, а отец закутывает маленького героя в овечье одеяльце и укачивает его.

Некоторые идиллии Феокрита представляют собой бытовые сценки, разыгрываемые в лицах. Среди них наибольшей известностью пользовались "Сиракузянки, или Женщины на празднике Адониса", впервые переведенные на русский язык Н. И. Гнедичем. Две приятельницы собираются на праздник во дворец, с трудом прокладывают себе дорогу на запруженных народом улицах, попадают в отчаянную давку в дверях дворца и, наконец, чуть живые, в порванной одежде, протискиваются в нарядные залы, любуются невиданным убранством и слушают гимн Адонису, исполняемый приезжей знаменитостью. Они воспринимают все с наивной непосредственностью провинциалок, но блеск и пышность столицы, вызывающей их восхищение, не мешает им гордиться своей родиной:

Нет, не родился никто, кто бы нас пересилил.

Разве что царь...

В смешной похвальбе болтливых женщин слышится голос самого Феокрита. Феокрит никогда не забывал родную Сицилию, издавна знаменитую хлебородными землями, богатыми пастбищами и песнями пастухов.

В сицилийском фольклоре были популярны песни о влюбленном пастухе, погибающем от неразделенной любви. Влюбленные пели песни-жалобы и песни-признания, очаровывали песнями гордых красавиц, в песнях искали утешения. На сельских праздниках в Сицилии устраивались состязания певцов-пастухов. В буколических идиллиях Феокрита описываются грубые деревенские парни, одетые в домотканные платья или овчины, подпоясанные толстой веревкой, от них пахнет скисшим молоком или хлевом. Подчеркнутая внешняя грубость не мешает им иметь нежное и любящее сердце; чувства их искренни и глубоки, они не умеют притворяться и лгать. В 9-й идиллии страдающим влюбленным изображен уродливый одноглазый киклоп Полифем, охваченный страстью к прекрасной нимфе Галатее. Сидя в одиночестве на берегу моря, он поет о своей любви и перечисляет жертвы, которые готов принести любимой:

Если же сам я тебе показался уж больно косматым,

Топливо есть в изобильи, и тлеет огонь под золою;

Можешь меня опалить, я отдал бы тебе мою душу,

Даже единый мой глаз, что всего мне на свете милее

Белизну кожи возлюбленной Полифем сравнивает со свежим творогом, а нежный пушок - с шерсткой новорожденного ягненка; характеризуя ее строптивый нрав, он называет ее более горделивой, чем юная телочка. "Яблочко мое сладкое", - обращается он к Галатее. Любовь пастуха всегда раскрывается на фоне прекрасной безмятежной природы; ее мирные картины располагают к отдыху, успокоению и часто противопоставлены буре чувств, бушующих в груди влюбленного. Пещера Полифема расположена в чудесном уголке:

Лавры раскинулись там, кипарис возвышается стройный,

Плющ темнолистный там есть, со сладчайшими гроздьями лозы,

Есть и холодный родник - лесами обильная Этна

Прямо из белого снега струит этот дивный напиток

Героям Феокрита для полного счастья вполне достаточно разделенной любви Они далеки от социальных бурь и немногого требуют от жизни Герой Феокрита говорит:

Я не хочу ни угодий Пелопса, ни Креза сокровищ,

Вовсе бы я не хотел вихрь обгонять на лету

Песни хотел бы я петь на скалах, тебя к сердцу прижавши,

Глядя за стадом моим, близ сицилийской волны

Феокрит подверг народную пастушескую песню сложной смысловой и художественной обработке, полностью сохранив ее внешнюю непринужденность и мнимую безыскусственность. Лишь один раз в 7-й идиллии он нарушил эту иллюзию, заменив ее своеобразным буколическим маскарадом. Поэт описывает, как он и его друзья на острове Косе, надев пастушеские одежды, взяв посохи, идут на праздник урожая. Все они носят вымышленные пастушеские имена, поют пастушеские песни, которые в отличие от обычных буколических песен полны малоизвестными мифами, географическими наименованиями и полемическими выпадами.

Устная поэзия сицилийских пастухов послужила Феокриту источником создания нового буколического жанра, введенного им в русло определенной литературной традиции александрийской поэзии. Буколическая поэзия сразу же нашла многочисленных почитателей, а Феокрит - подражателей, считавших его своим образцом, а его поэзию - новым видом литературного творчества. Поэтому после Феокрита пастушеская поэзия утратила свою фольклорную основу, стала только подражательной, лишилась связи с действительностью, а с ней - силы и непосредственности феокритовской буколики.

1 вопрос. Расцвет александрийской поэзии относится к первой половине III в. до н. э.; крупнейшие представители ее, хотя и разбросанные по разным уголкам эллинистического мира, составляли единую группировку, прославляли и цитировали друг друга в своих произведениях. Александрийская поэзия сложна, и в ней переплетаются разные тенденции. В основном - это поэзия культурной верхушки греческого общества, как оно складывалось в обстановке эллинистических монархий; старый центр, Афины, не принимает участия в этом литературном течении. Поэты - любители и знатоки старой письменности; многие из них сочетают поэтическую деятельность с филологическими занятиями, иногда со службой в александрийском Музее. Они выставляют напоказ свою «ученость», т. е. начитанность в старых авторах и знакомство с забытыми и малораспространенными преданиями. Произведения их обращены к узкому кругу образованных читателей. Как это естественно для литературы эллинистического общества, большие социальные проблемы у александрийцев отсутствуют. Политическая тематика попадает в их кругозор только в форме прославления царей или их приближенных; им чужды общественные интересы хотя бы в той суженной форме вопросов семьи и воспитания, которую мы встречали у Менандра. У них появляются свои, новые темы, характерные для эллинизма; растет интерес к интимным чувствам индивида, к картинкам быта, нарождается чувствительное восприятие природы. В литературной фиксации детали, момента, мимолетного настроения александрийцы достигают большого мастерства. Возможности изображения субъективных чувств и быта оставались, однако, ограниченными. Например, в эллинистической поэзии занимает много места любовная тема. Но если эту любовную тему желали вывести за те тесные рамки, которые создавал для нее античный быт, и не изображать при этом комического «влюбленного юношу», приходилось выбирать носителя любовного чувства уже вне обычного общества, переносить его в сферу мифа или облекать в фольклорную маску «пастуха». Самая задача изображения субъективного чувства толкала, таким образом, к внебытовому оформлению. Ко всей этой тематике александрийцы присоединяют свой специфический момент «учености». Проявляется она по-разному - в вычурности языка, в цитатах и полуцитатах из старинных писателей, в обилии мифологических намеков, доступных лишь немногим, но она может стать и непосредственно поэтической темой. Ученые» поэты стремятся к изысканности формы, к тщательной и строгой отделке стиха. Формальное искусство, однако, нередко вырождалось в погоню за кунстштюками. К их числу относятся так называемые «фигурные стихотворения», т. е. такие, в которых строчки разной величины самим способом своего написания образуют фигуру какого-нибудь предмета - свирели, топора, крыльев, жертвенника. В отличие от старой греческой поэзии, в значительной мере рассчитанной на музыкальное и плясовое сопровождение, произведения александрийцев относятся к области чисто словесного искусства. Наряду с элегией, одним из любимых жанров александрийской поэзии является эпиграмма, короткое стихотворение в элегическом размере. Жанр этот сравнительно хорошо нам известен, благодаря антологиям («цветникам»), т. е. сборникам мелких стихотворений, составлявшимся в позднейшей античности, а затем и в византийское время. В течение аттического периода эпиграмма утратила уже обязательную связь с реальной надгробной плитой или посвятительной дощечкой и превратилась в литературный жанр, свободно допускающий поэтическую фикцию. Эпиграммы исполнялись и импровизировались на пирах, сменяя старую наставительную элегию. Форма надписи на надгробном памятнике, на сооружении или статуе избирается как средство создать образ, настроение, запечатлеть ситуацию.

Центральная фигура александрийской поэзии - Каллимах из Кирены (около 310 - 240 гг.), об ученой деятельности которого уже упоминалось В молодости школьный учитель в одном из предместий Александрии, Каллимах достиг высокого положения в Музее и стал придворным поэтом Птолемеев. Несмотря на огромную популярность этого писателя в эллинистическое время, важнейшая часть его литературного наследия была впоследствии утеряна, но папирусы принесли и продолжают приносить многочисленные фрагменты, и недавно было найдено античное изложение содержания целого ряда его произведений. Каллимах дает четкую формулировку своей литературной программы. Она сводится к трем основным принципам: малая форма, борьба с банальностью, тщательная отделка деталей. Полемизируя со своими литературными противниками, он вкладывает в уста Аполлону следующее наставление: «Певец, жертвенное животное для нас надо растить пожирнее, а Музу потоньше. Я повелеваю тебе не ходить по путям, протоптанным телегами, не гнать колесницы по обычным чужим следам и по широкой дороге, а выбирать более новые, хотя и узкие пути». Особенно восстает он против большого эпоса, «циклической поэмы», «единого непрерывного песнопения», не допускающего «тонкой» обработки. «Ассирийская река многоводна, но вода ее несет много грязи и тины». «Не ждите от меня многошумной песни: греметь - дело Зевса, а не мое». Не распространяя своего отрицательного суждения на гомеровские поэмы, Каллимах возражает против попыток обновления большого эпоса; ученый александриец чувствует себя ближе к дидактическому стилю Гесиода. Вызывают у него возражения и каталогообразные произведения типа «Лиды». Он предпочитает разработку отдельного эпизода в виде самостоятельного стихотворения.

Выдвигая требование малой формы, Каллимах правильно оценивал как основные тенденции всего александрийского направления, так и свои личные возможности. Для изощренной, но безыдейной и бесстрастной поэзии александрийцев малая форма была наиболее уместна. Сам Каллимах, помимо исключительной своей «учености», был блестящим мастером стиха, остроумным, изобретательным рассказчиком; но у него не хватало поэтической силы. «Хотя он не силен талантом, он силен искусством», - писал о нем впоследствии Овидий.

Каллимах - разносторонний поэт. Как почти все александрийцы, он блещет искусством изысканной эпиграммы; перекликаясь с современными ему сатириками кинической школы, он составляет сатирические холиамбы по образцу Гиппонакта, но поэтическая слава его основана была на «ученых» стихотворениях. Важнейшее его произведение - «Причины» (Aitia), сборник повествовательных элегий в четырех книгах, содержавший сказания о возникновении различных празднеств, обрядов, наименований, об основании городов и святилищ. Были ли отдельные стихотворения связаны между собой, неизвестно; если такая связь имелась, она была только внешней. По существу каждая элегия представляла собой небольшую самостоятельную повесть. Каллимах собрал большое количество малоизвестных преданий различных греческих областей; в поле его зрения попал уже и Рим. Сюжеты привлекали автора новизной, но важнее всего для него была оригинальность трактовки.

Из повествовательных элегий, вошедших в состав сборника, наибольшей известностью пользовалось в античности сказание об Аконтий и Кидиппе. Прекрасный Аконтий, увидев на празднестве Артемиды красавицу Кидиппу, влюбляется в нее. Аконтий и Кидиппа были уроженцами разных общин, и, для того чтобы добиться брака, Аконтий пускается на хитрость. Он вырезывает на яблоке слова «клянусь Артемидой, я выйду за Аконтия» и подбрасывает яблоко так, чтобы Кидиппа подняла его и прочла надпись. Древние читали обычно вслух; Кидиппа произнесла слова, написанные Аконтием, и отныне связана клятвой. Затем наступает разлука, и в это время родители девушки отыскивают для нее жениха. Но накануне брачной церемонии Кидиппа тяжело заболевает, и каждый раз, как повторяются свадебные приготовления, ее постигает какая-нибудь болезнь. Обеспокоенный отец обращается к дельфийскому оракулу и узнает, что болезнь дочери насылается Артемидой, разгневанной за нарушение клятвы. Тогда Кидиппу выдают за Аконтия. Сюжет этот coxpaнился в пересказах позднейших античных писателей, а в начале нашего века найден большой фрагмент, содержащий конец элегии. Простенький рассказ расцвечен у Каллимаха блестками редчайшей эрудиции, неожиданными отступлениями, лукавыми намеками. Автор старается быть разнообразным; он ежеминутно меняет тон повествования, переходя от наивности к иронии и внезапно ошеломляя читателя грудой ученых справок. Разнообразит Каллимах и самые сюжеты и способ их подачи. «Причины» открывались сновидением, которое уводило поэта на Геликон, гесиодовскую гору Муз; здесь Музы давали любознательному Каллимаху ответы на его ученые недоумения. Другой раз материал вводится непринужденным рассказом о пире, во время которого случайный сосед-чужеземец информирует автора об обычаях своей родины; в конце Кидиппы Каллимах прямо ссылается на свой книжный источник и приводит из него другие предания, более близкие к основной тематике «Причин», чем рассказ о любви Аконтия. Личность поэта все время вводится в повествование - это один из тех моментов, которые, с точки зрения античного литературного сознания, отличают повествовательную элегию от безличного эпического рассказа.

Филипп, проведший ученические годы в Фивах, грек по рождению, ведший свою родословную от аргосских царей, воспитанный на греческой культуре, как и его ближайшее окружение, поставил целью своей политики захват всех греческих государств, создание единой всеэллинской монархии. Он создал сильную армию. Воспитание своего сына он поручил великому Аристотелю. В 338 году он овладел Элладой, а в 336 году погиб от руки убийцы. Но его сын Александр совершил то, что и не снилось Филиппу, создав огромную по масштабам империю. Походы и военные удачи этого человека потрясли тогдашний мир. Казалось, все ему подвластно и нет силы, способной его побороть.

Молодой, красивый, беспечно смелый в бою, жестокий до дикости в минуту гнева, щедрый и нежный в дружбе, способный с детской непосредственностью плакать и горевать, гордый завоеватель и скромный благоговейный слушатель мудрецов, он стал героем бесчисленных легенд, какие создавали о нем всюду, даже там, куда он приходил с огнем и мечом.

Трудно постичь тайну этого человеческого обаяния Александра, как и великую загадку истории - экономического, социального и политического обоснования его побед. Только военным искусством этого не объяснишь. Казалось, что сам Ахиллес восстал из мифа и предстал во плоти пред изумленным миром.

Греческая культура далеко распространилась за пределы маленьких полисных государств, объединенных именем Эллады. Многое изменилось в этой культуре под влиянием встречных восточных культур.

После смерти Александра (323 г. в Вавилоне) империя разделилась. Составились три государства: Египет с династией Птолемеев, Сирия с династией потомков Селевков и Македония с династией Антигона. Впоследствии от Сирии откололось Пергамское царство в Малой Азии.

Государство, основанное Александром, не могло существовать долго, для этого не было соответствующих материальных условий, пути сообщения, средства связи еще не могли обеспечить возможности управления огромной территорией. Еще не было материальных предпосылок для создания того единства, на основе которого могло существовать такое государство.

Однако походы Александра имели большое значение для истории человечества. Они всколыхнули весь тогдашний мир.

С именем Александра связана новая эпоха в истории греческой культуры. Немецкий историк XIX века Дройзен назвал ее эллинистической, в отличие от внутригреческой (эллинской). Наука признала этот термин.

Завоевания Александра Македонского, его походы столкнули греков с восточными народами, их культурой, их особым бытом, их религиями, обычаями, нравами, оказавшими на них бесспорное влияние.

Александр отказался от демократических институтов Афин и принял восточные обряды, возвеличивавшие и обожествлявшие личность единого монарха. В Египте он венчался как сын бога солнца Амона - Ра в качестве законного наследника фараонов.

Малые греческие государства (полисы) с их, в сущности, незначительными контрастами между бедностью и богатством сменились огромными государствами с единым правителем, пышными дворцами, огромным придворным штатом, с чиновничьим аппаратом, с невиданной поляризацией богатств в руках немногих и массовым обнищанием всего остального населения.

Старые селения-крепости со случайной застройкой, с узкими улочками, с тесно жмущимися друг к другу домиками, уступили место широко раскинувшимся городам с прямыми проспектами, с площадями и парками, библиотеками, в которых работали ученые-филологи, с многочисленными общественными зданиями и храмами. Александрия, Антиохия, Пергам, Приенна и другие города стали поистине украшением эллинистического мира.

Греки расселились по всему этому обширному миру, заняв привилегированное положение в завоеванных странах, принеся в них свою культуру, свои обычаи и в конце концов сами испытав влияние коренного населения. Сформировался единый общегреческий язык (койне).

Эпоха эллинизма, длившаяся три столетия , не могла, конечно, не внести своей лепты в общечеловеческий прогресс, и лепта эта была значительна. Архимед, Эратосфен, Эвклид, историк Полибий - величайшие умы древности - жили и творили в эту эпоху.

Особого расцвета достигла филология - наука о языке и литературе. Каллимах (середина III в.) составляет «таблицы» (нечто вроде наших библиографий), в которых систематизированы все области знаний (имена, произведения). Александрийские филологи занялись изучением текстов Гомера. Создается школа критиков, ученых-грамматиков. Произведения авторов тщательно комментируются.

Высокого развития достигает техника, главным образом военная. (Однако при высоком развитии строительной механики процессы физического труда не подверглись почти никакому техническому усовершенствованию. Этот факт весьма знаменателен. Причина тому - презрение к физическому труду, укоренившееся в обществе рабовладения.)

По-прежнему на высоком уровне пластические искусства. Скульптурная группа «Лаокоон», «Афродита» и др., доставляющие нам столько эстетического наслаждения, были созданы в ту же эпоху.

В связи с грандиозными изменениями, происшедшими в социальном мире, подверглись изменению философия, социальные и политические взгляды людей той эпохи.

Изменился круг представлений грека. Раньше он, житель маленького города-государства, любил эту свою маленькую родину, был привязан к ней всей душой. Она была для него физически близка, обозрима. Культ местных богов скреплял эту любовь. Патриотические и религиозные чувства сливались воедино. При этом житель полиса чрезвычайно гордился своей принадлежностью к своему, в сущности, немногочисленному полисному населению и подчас свысока относился к такому же греку, но по рождению принадлежавшему к другому полису. У греков существовал термин «метэк», им называли некоренных обитателей полиса, которым отказывали в политических правах.

Уровень гражданского самосознания полисного жителя был чрезвычайно высок. Личность была прежде всего членом общества, и главным образом ценились ее общественные достоинства.

В эпоху эллинизма сложились иные взгляды, иное отношение к миру, обществу, человеку. Полисный патриотизм и идеи национальной исключительности сменились теориями космополитизма (греч.- kosmopolites - гражданин мира).

Вера в местных богов значительно ослабела. Под влиянием восточных религий возникли новые культы. Гражданские идеалы уступали место индивидуализму. Национальная чувствительность сменилась равнодушием, безразличным отношением к вопросам национального происхождения человека. Социальное положение, а не происхождение стало определять значение личности. В эллинистический период возникло несколько философских школ: перипатетиков, эпикурейцев, стоиков, скептиков, киников.

Философы как бы отказывались от космоса, к которому были обращены умы предшествующей эпохи. Их теперь больше интересовал человек не в его гражданском состоянии, а как некая самодовлеющая единица. Общественные, гражданские идеалы отходили на второй план, целью же человеческого существования объявлялось индивидуальное счастье личности.

Примечательна фигура Диогена Синопского (400-323), представителя философской школы киников. Эта школа возникла несколько ранее, но своего расцвета достигла в эпоху эллинизма и просуществовала тысячелетие, вплоть до VI века нашей эры, когда по распоряжению византийского императорского двора афинские философские школы были закрыты.

Диоген ничего не писал, он просто жил, личным примером иллюстрируя свои идеи, а именно: что цивилизация, все изобретения человеческого ума вредоносны и отдаляют человека от счастья, что богатство, общественное положение, слава, власть - все это суть дым и суета. Философ ходил в рубище и жил в бочке, и, когда, по легенде, Александр Македонский, удивленный и восхищенный мужеством мудреца, предложил ему высказать самое сильное свое желание, чтобы он, владыка полумира, удовлетворил его, Диоген попросил его отойти и не загораживать ему солнца.

Обращена к человеку была и философия Эпикура (341-270). В 307 году в Афинах он основал школу в одной из рощ, назвав ее «Садом». На воротах красовалась надпись: «Странник, здесь тебе будет хорошо, здесь высшее благо - наслаждение». Снова, как видно, философия занята проблемой счастья человека, и Эпикур видит решение ее в отказе личности от каких-либо стремлений, связанных с тщеславием. «Проживи незаметно! - призывал он своих слушателей.- Подальше от страстей и волнений, живи в безмятежной отрешенности от общественных дел (атараксия)!» Эпикур полагал, что государство если и необходимо, то как страж индивидуального счастья личности. От литературного наследия Эпикура до нас дошло несколько его писем к друзьям и фрагменты сочинений. Однако о его философии в целом можно судить по поэме римского автора Лукреция «О природе вещей», о которой пойдет речь дальше.

В эпоху эллинизма процветала и философия стоицизма, внешне противоположная эпикуреизму. Стоики (от храма Стоа) тоже занимались проблемой счастья человека, но решали ее несколько по-иному. Поскольку различных бед человеку все равно не избежать, рассуждали они, то надо приучить себя к ним. В этом спасение. Надо так организовать свой духовный мир, чтобы никакие страдания не смогли вывести тебя из равновесия и унизить тебя. Встань выше их. Ты можешь быть рабом, но внутренне ты всегда свободен. В конце концов у тебя есть право смерти, свободного ухода из бытия. Христианство многое заимствовало у стоицизма. Личность была в центре внимания и философов-скептиков (сомневающихся), или, как их иначе называли, эффектиков (воздерживающихся от суждений).

Философ Пиррон (360-270), основатель школы, придя к выводу, что абсолютных знаний нет и быть не может, а значит, борьба за какие-то принципы бессмысленна, ибо никто не может быть уверен в правоте своих мнений, советовал своим последователям не только уклоняться от борьбы, но и от каких-либо суждений вообще.

Как видим, главным предметом философских раздумий эпохи эллинизма стал человек, его взаимосвязи с обществом, его личное, индивидуальное счастье. Система нравственных ценностей сместилась: раньше на первом плане стояло общество, коллектив, государство и личность рассматривалась только сквозь призму ее полезности обществу. Теперь личность заняла первенствующее место, она стала интересовать искусство сама по себе. Такая перестановка ценностей наметилась уже в философии Сократа и в трагедиях Еврипида, что в свое время чутко уловил Аристофан и тщетно пытался ей воспрепятствовать.

В эллинистическую эпоху этот личностный элемент сильно и наглядно проявился в культуре. Если раньше скульпторы изображали классически совершенные формы человеческого тела, идеал физической нормы человека, то теперь они стали присматриваться к обыкновенному человеку, замечать недостатки, а иногда и уродства и кропотливо их воспроизводить. Теперь их уже не удовлетворяла гармоничная успокоенность богов, изображения которых выставлялись в храмах. Они искали аффектов, их привлекала человеческая индивидуальность, которая чаще всего проявляется в минуты гнева, страха, отчаяния, радости и эйфории (Скопас. «Неистовая Менада»). Создаваемые ими скульптурные портреты сохраняют все черты индивидуальности человека.

Литература отошла от больших социальных проблем и занялась заботами и тревогами обыкновенной личности.

Александр Македонский. Мозаика в Помпеях.

Эллинистическая идеология проявилась уже в новой комедии (историки ее называют новоаттической), столь отличной от комедии Аристофана. Создатель ее Менандр (342-292) отказался вовсе от политических тем, какие составляли главный и единственный предмет комедийного действия в театре Аристофана, и полностью отдался воссозданию быта рядовых греков своих дней, с их житейскими проблемами и конфликтами. Сменилась и форма комедии. У Аристофана она полна фантастических фигур, аллегорий, условностей, фарсовых сцен. Комедии Менандра посвящены быту, житейским историям, вполне реалистичны, изысканны по языку и, пожалуй, несколько сентиментальны. Но это нравилось тогдашним зрителям. Их читали вслух на пирушках и домашних празднествах.

Пьесы Менандра полны интриг, забавных приключений, ошибок, узнаваний, в них и какой-нибудь прижимистый старик, и молодые влюбленные пары, и изворотливые рабы.

Греки с удовольствием взирали на самих себя, простых, обыденных, вполне естественных, видимо, устав от богов и мифических героев, заполнявших их театральные сцены раньше.

«Менандр и Жизнь, кто из вас кого воспроизвел?» - патетически восклицал уже в I веке нашей эры александрийский филолог Аристофан Византийский.

Однако время всетаки распорядилось иначе: от 100 пьес, написанных Менандром, сохранились лишь фрагменты пяти .

Эллинистическая эпоха донесла до нас имена и сочинения, иногда хорошо сохранившиеся, многих греческих поэтов, но в культурный фонд наших дней они не вошли. Их знают, конечно, специалисты-филологи, широкие же читательские круги помнят разве что имя Феокрита, жившего в III в. до н. э. (родился в 315 г.). До нас дошло от него 30 идиллий в сборнике, составленном примерно через два столетия после его смерти. (Не все из них считаются подлинными.)

С него начинаются особые жанры в мировой литературе, так называемые пасторали в стихах и в прозе. Мы найдем их в литературе римской и через столетия в сочинениях западноевропейских авторов вплоть до романа «Поль и Виргиния» французского писателя XVIII века Бернардена де Сен-Пьера. Уже одно это - столь продолжительная жизнь идей и мотивов, порожденных античным автором,- заслуживает нашего внимания к нему. Художественный эффект, который производили и хотели производить на читателя все сочинители пасторалей, пожалуй, можно выразить одним словом - «умиление». Даль в своем «Толковом словаре» так объяснил значение этого слова: «трогать нравственно, возбуждать нежные чувства, любовь, жалость».

Все это исчерпывающе объясняет и смысл всех пасторалей. Нельзя умиляться трагедией: она возбуждает в нас бурю чувств, она нас потрясает; нельзя умиляться комедией: она нас смешит, вызывая подчас гомерический хохот, нельзя умиляться публицистической речью: она рождает в нас чувства гнева или восторга. Нельзя умиляться страстной лирической строкой - в ней сильные чувства - словом, там, где речь идет о больших идеях, больших чувствах, больших проблемах,- там нет места для умиления, для тихих и сладостных слез, слез сквозь улыбку, для жалоб, смешанных с любованием. Если же нам хочется тихих радостей, нежно ласкающих нас чувств, любования приятной красивостью поступков, эмоций, жестов, движений, природных ландшафтов и облагороженных животных, тогда мы ищем предметы для умиления, и нам их представляет пастушеская литература, а начало ей положил Феокрит, так по крайней мере решила давняя историческая традиция. Крупнейший библиографический справочник Свида, или, иначе, Сида (не установлено, что означает это слово: имя автора или название самого труда), созданный, как полагают, в X веке в Византии, сообщает: «из так называемых пастушеских поэтов первым был Феокрит». Правда, знаток александрийской поэзии и переводчик М. Е. Грабарь-Пассек хотела бы внести здесь некоторые коррективы: «Идеализации людей и жизни в полном смысле слова у самого Феокрита нет, он сам еще далек от приторной пасторали, но его любование жизнью простых людей и природой привело впоследствии к искусственной идеализации ее». Поэт рисует вполне натуральные, жизненные сцены. Перед нами мир прекрасных отроков и юных дев. Они поют, состязаются в пении или выражают жалобы по поводу неразделенной любви:

Всюду весна, и повсюду стада, и повсюду налились
Сладким сосцы молоком, юных питая телят…
Девушка мимо проходит, красотка; когда же исчезнет,
Чахнут, тоскуя, быки - с ними зачахну и я.

В эллинистической литературе появилось еще одно новшество - роман. Слово «роман» не было известно грекам, его приобщили к новому прозаическому жанру позднее, по образцу средневекового рыцарского романа. В нем много чудесного, сказочного. После походов Александра Македонского мир широко открылся эллину. Далекие страны, диковинные нравы других народов волновали воображение. Герои эллинистического романа странствуют, превратности судьбы забрасывают их далеко от родного дома. Тема этих романов - любовь. Два юных существа, случайно встретившись, навеки связаны узами любви, но судьба ставит перед ними одно препятствие за другим. Самые невероятные приключения ждут каждого из них, несчастия, страдания, но они через все это проносят свою любовь.

Через несколько веков после Феокрита появилась прелестная прозаическая сказка Лонга «Дафнис и Хлоя», очень близкая по духу и краскам к жанру пасторалей,- те же прекрасные пастушки, та же идеализированная природа, та же сентиментальная дружба человека и животного и любовь.

Лонг жил, вероятно, во II в. н. э. Наука ничего о нем не знает. В его романе рассказана история двух юных существ, покинутых родителями и выросших на лоне природы, мирной и благосклонной к человеку. Роман напечатан у нас в 1957 году в переводе М. Е. Грабарь-Пассек. Любопытна запись секретаря Гете Эккермана о состоявшемся разговоре с ним об этой чудесной античной сказке. «За столом Гете сообщил мне, что последние дни читал «Дафниса и Хлою».

Роман этот так прекрасен,- сказал он,- что в нашей суете сует невозможно надолго удержать впечатление, которое он производит, и, перечитывая его, каждый раз только диву даешься. Все в нем залито сиянием дня… за действующими лицами мы видим виноградники на взгорье, пашни и фруктовые сады, пониже - пастбища, перелески и реку, а вдали - морские просторы. И нет там ни единого пасмурного дня, нет туманов, туч и сырости - неизменно безоблачное голубое небо, напоенный ароматами воздух и вечно сухая земля, лежи совершенно нагим, где тебе вздумается.

В целом это произведение, - продолжал Гете, - свидетельство высочайшего искусства и культуры… Чтобы по-настоящему оценить достоинства этой поэмы в прозе, следовало бы написать целую книгу. И еще: хорошо бы каждый год ее перечитывать, чтобы снова извлекать из нее поучения и наново наслаждаться ее красотой».

Разговор этот происходил в воскресенье 20 марта 1831 года. (Эккерман. «Разговоры с Гете».) Поэту тогда было восемьдесят два года, но с пылом юности он ощутил общий колорит книги античного автора, она действительно вся напоена ароматами виноградников, теплого южного моря и залита сиянием солнца.

И в этом прекрасном мире два юных существа - Дафнис и Хлоя. Конечно, они прелестны в своей юной красоте, конечно, они влюблены друг в друга, ведь любовь - это главная тема произведения. Автор рассказывает, как пробуждается это чувство, как целомудренно оно, сколько стыдливости и прелести в их отношениях.

В книге много всяких чудес, возможных и невозможных событий, злых и добрых людей, правдоподобного и неправдоподобного; но то, что делает этот старинный роман близким и дорогим нашему современному читательскому восприятию,- это очарование молодости и красоты, воссозданное безвестным автором.

Плутарх (46-120 гг. н. э.)

Книга эта свела меня с ума… я весь в идее гражданской доб-
лести, весь в пафосе правды и чести. Я понял через Плутарха
многое, чего я не понимал.

В. Г. Белинский

Восторг Белинского разделили бы, пожалуй, все передовые люди, начиная с эпохи Возрождения и до середины XIX века. Плутарх, этот скромнейший человек, родившийся в маленьком греческом городке Херонее в пору, когда Греция уже утратила самостоятельность и подчинилась власти грозного Рима, человек отнюдь не героического склада, оказался для новых времен певцом героев и героизма. В XVI веке его сочинения перевел (и прекрасно) на французский язык Жан Амио и открыл тем самым античного автора широкому кругу читателей Европы.

Плутарха читали Жан-Жак Руссо и Вольтер, великие французские просветители XVIII века, Дантон и Робеспьер, деятели Великой французской буржуазной революции, читали русские декабристы. «Мы страстно любили древних: Плутарх, Тит Ливий, Цицерон, Тацит и другие были у каждого из нас почти настольными книгами»,- признавался на следствии декабрист И. Д. Якушкин.

Большая часть сочинений Плутарха объединена общим названием «Moralia». Иначе говоря, он писал о человеке, о качествах личности, положительных и отрицательных, взятых в известном отвлечении от конкретных лиц, как свойствах людей вообще. По форме это трактаты, размышления, рассуждения, диалоги («О болтливости», «О любопытстве», «О сребролюбии» и пр.). В них много интересных наблюдений, верных суждений, бытовых реалий его
дней.

Морально-этические сочинения Плутарха интересны во всех отношениях и не утратили своего нравственно-воспитательного значения и в наши дни, однако особую популярность античному автору создали дошедшие до нас его великолепные литературные портреты выдающихся людей истории. Он писал их не без желания польстить римлянам, в зависимости от которых была его родина, поэтому, например, к портрету великого оратора Греции Демосфена он прилагал портрет римлянина Цицерона, к портрету Александра Македонского - портрет Юлия Цезаря и т. д.

Плутарх несколько холодновато, со скупым рационализмом повествовал о деяниях своих героев, их заслугах и промахах, их славе и их бедах, не вдаваясь особенно в подробности их личной жизни, как это делал римский историк Светоний. Он не ставил своей задачей точное описание исторических событий, а хотел лишь как художник-портретист воспроизвести характер исторического лица. Потому часто, опуская важное событие в жизни своего героя, он останавливался на незначительной детали. На то у него была своя теория.

«Мы пишем жизнеописания, а не историю, замечательные деяния далеко не всегда являются обнаружением доблести или порока.

Незначительный поступок, словцо, шутка чаще лучше выявляют характер, чем кровопролитнейшие сражения, великие битвы и осады городов. Как живописцы, не заботясь об остальных частях, стараются схватить сходство в лице и в глазах, в чертах, в которых выражается характер, так да будет позволено и нам глубже проникнуть в проявления души и с их помощью очертить облик жизни обоих (Александра и Цезаря), а описание великих деяний и битв предоставим другим».

Сохранилось около пятидесяти портретов - биографии Плутарха. Перед нами проходят один за другим знаменитые деятели древности и вместе с ними их время, их поколения. Войны, сражения, битвы, жестокие схватки, борьба честолюбий и сильные человеческие характеры.

Вот одна из сцен, нарисованная Плутархом в биографии Александра Македонского. Покоренные Македонией греческие города не смогли примириться со своим новым положением и время от времени то один, то другой город поднимал восстание. Так случилось и с Фивами. Город был «взят, разгромлен и стерт с лица земли», как пишет Плутарх. Тридцать тысяч жителей было продано в рабство.

«Среди многочисленных бедствий и несчастий, постигших город, произошло следующее. Несколько фракийцев ворвались в дом Тимоклеи, женщины добродетельной и пользовавшейся доброй славой. Пока фракийцы грабили имущество Тимоклеи, их предводитель насильно овладел женщиной, а потом спросил ее, не спрятала ли она где-нибудь золото или серебро. Тимоклея ответила утвердительно и, отведя фракийца в сад, показала колодец, куда, по ее словам, она бросила во время взятия города самые ценные из своих сокровищ. Фракиец наклонился над колодцем, чтобы заглянуть туда, а Тимоклея, став сзади, столкнула его вниз и бросала камни до тех пор, пока не убила врага. Когда связанную Тимоклею привели к Александру, уже по походке и осанке можно было судить о величии духа этой женщины - так спокойно и бесстрашно следовала она за ведущими ее фракийцами. На вопрос царя, кто она такая, Тимоклея ответила, что она сестра полководца Теагена, сражавшегося против Филиппа (отца Александра.- С. А.) за свободу греков и павшего при Херонее. Пораженный ее ответом и тем, что она сделала, Александр приказал отпустить на свободу и женщину и ее детей».

Этот эпизод из жизни Александра был, конечно, дорог Плутарху, ведь сам он был родом из Херонеи.

Лукиан (125-192 гг. н. э.)

Удивителен, великолепен этот автор, которого сохранило нам время. Скептик, насмешник, весельчак и острослов, он осмеял богов Олимпа, суеверия и предрассудки своих современников, шарлатанов-философов, шарлатанов-пророков, основателей новых религий, которых много тогда бродило по широкому эллинистическому миру. Энгельс назвал его «Вольтером классической древности».

Остроумные, полные живых картин диалоги Лукиана «Разговоры в царстве мертвых» осмеивают человеческое тщеславие, погоню людей за призрачными благами и, пожалуй, многие идеалы, которые вдохновляли греков в древние времена. Приводим разговор философа Мениппа и бога Гермеса. Этот разговор состоялся в «царстве мертвых».

Менипп. Где же красавцы и красавицы, Гермес? Покажи мне: я недавно только пришел сюда.

Гермес. Некогда мне, Менипп. Впрочем, посмотри сюда, направо: здесь Гиацинт, Нарцисс, Нирей, Ахилл, Тиро, Елена, Леда и вообще вся древняя красота.
Менипп. Я вижу лишь кости да черепа, без тела, мало чем отличающиеся друг от друга.
Гермес. Однако это именно те, которых все поэты воспевают, а тебе, кажется, не внушают никакого уважения.
Менипп. Покажи мне все-таки Елену, без тебя мне ее не узнать.
Гермес. Вот этот череп и есть Елена.
Менипп. Значит, из-за этого черепа целая тысяча кораблей была наполнена воинами со всей Эллады, из-за него пало столько эллинов и варваров и столько городов было разрушено?

В «царстве мертвых» встречаются, по вине насмешливого Лукиана, Диоген, некогда живший в бочке, отказавшийся от всех благ цивилизации, философ-нищий, и Александр Македонский - владыка полумира и в сознании своих современников почти что бог.

Диоген. Что это, Александр? И ты умер, как все.
Александр. Как видишь, Диоген…
Диоген. Я вспомнил, как поступила с тобой Эллада, как тебе льстили эллины, лишь только ты получил власть,- избрали тебя своим покровителем и вождем против варваров, а некоторые даже причислили тебя к сонму двенадцати богов, строили тебе храмы и приносили жертвы, как сыну дракона. Но скажи мне, где тебя македоняне похоронили?
Александр. Пока я лежу в Вавилоне, уже тридцатый день, но начальник моей стражи, Птолемей, обещал, как только покончит с беспорядками, которые возникли после моей смерти, перевезти меня в Египет и там похоронить, чтобы я таким образом сделался одним из египетских богов.
Диоген. Как же мне не смеяться, Александр, видя, что ты даже в преисподней не поумнел и думаешь сделаться Анубисом или Озирисом.

Какой же вывод делает Лукиан? Надо признаться, весьма печальный: «Преследуй в жизни только благополучие данного мгновения; все прочее минуй со смехом и не привязывайся ни к чему прочно». Это говорит в его «Разговорах в царстве мертвых» старик Тирезий, все познавший, все испытавший и претерпевший и во всем разуверившийся.

В эпиграфе приведено высказывание Маркса о Лукиане, о том, что человечество, смеясь, расстается со своим прошлым. Греческий автор убедительно, ярко, наглядно иллюстрирует эту мысль. Смех, смех и смех! Но в сущности, смех печальный, смех, означающий отказ от всех прежних идеалов, которые теперь представляются пустыми иллюзиями, отказ от всего - прощание с прошлым.

Античный мир терял былые идеалы и мучительно искал новые. В обширной Римской империи возникали различные религиозные секты, появилось множество знахарей, «пророков». Лукиан их беспощадно осмеивал. Один из таких «пророков» пытался даже его убить («Александр, или Лжепророк»).

Лукиан рассказал о самосожжении одного из фанатиков философско-религиозной секты. Он, конечно, осмеял и его. «Перегрин же … снял сумку и рубище… и остался в очень грязном белье. Затем он попросил ладану, чтобы бросить в огонь. Когда кто-то подал просимое, он бросил ладан в огонь и сказал: «Духи матери и отца, примите меня милостиво». С этими словами он прыгнул в огонь… Окружавшие костер киники не проливали слез, но, смотря на огонь, молча выказывали печаль… Наконец, мне это надоело, и я сказал: «Пойдемте прочь, чудаки: ведь неприятно смотреть, как зажаривается старикашка, и при этом нюхать скверный запах» («О кончине Перегрина»).

Лукиан был свидетелем начала конца античного мира. До полной его гибели оставалось еще несколько веков, но симптомы духовного кризиса общества уже обозначились, и их чутко ощутил греческий автор.

В диалоге «Нигрин» он описал нравственное разложение римского общества, его господствующих кругов. «В Риме все улицы и все площади полны тем, что таким людям дороже всего,- писал он.- Здесь можно получить наслаждения через «все ворота» - глазами и ушами, носом и ртом и органами сладострастия. Наслаждение течет грязным потоком и размывает все улицы; в нем несутся прелюбодеяния, сребролюбие, клятвопреступление и все роды наслаждений; с души, омываемой со всех сторон этим потоком, стираются стыд, добродетель и справедливость, а освобожденное ими место наполняется илом, на котором пышным цветом распускаются многочисленные грубые страсти».

Лукиан противопоставляет развращенному Риму добродетельную «Элладу и господствующее там счастье и свободу», дух умеренности и непритязательной бедности. Афиняне, как писал он, «воспитаны в философии и бедности». Можно понять Лукиана, он грек, и все его симпатии на стороне соотечественников, но Греция давно уже утратила самостоятельность, стала одной из провинций Римской империи, правда высококультурной, однако все-таки провинцией, неспособной приостановить деградацию римского общества.

Лукиан насмешлив, ироничен, иногда его жизненные наблюдения и раздумья окрашены легкой грустью. Это большой мастер. Полное собрание его сочинений, дошедших до нас, опубликовано впервые в русском переводе в 1935 году в 2-х томах.

Античная культура под натиском новой религии (христианства) отошла в прошлое. Храмы, посвященные олимпийским богам, были разрушены или переделаны под христианские базилики. В сумятице смены эпох погибли многие произведения греческих и римских авторов.

Сочинения Лукиана сохранились. До нас дошло около 80, правда, некоторые из них вызывают сомнения ученых. Полагают, что авторство их принадлежит другим. («Лукий…»)

Это удивительно. Современников, сохранявших верность олимпийским богам, пугал откровенный религиозный нигилизм писателя. Однако читательский интерес к нему не иссякал, что можно объяснить искрометным его талантом, изяществом его языка, перемешанного шутками, уличным говором, народным остроумием. Он и занимателен, и умен, и насмешлив, а мы всегда готовы посмеяться даже над самыми дорогими для нас вещами.

Лукиан многое заимствовал у Аристофана и бытовой комедии. Для историков он - клад самых тонких наблюдений из жизни, быта, философии тех времен. Он первый и единственный автор древности, упомянувший об Иисусе Христе.

Средневековье, с его религиозным фанатизмом, не могло принять Лукиана, хоть он и ниспровергал богов Олимпа. Отцы христианской церкви чувствовали атеистическую основу его сатиры.

Время Лукиана пришло в эпоху Возрождения. XVI век в Западной Европе - поистине век Лукиана. Ему подражают Франсуа Рабле («Гаргантюа и Пантагрюэль»), Эразм Роттердамский («Похвала глупости», «Разговоры запросто») и др. Философский роман XVIII века принял на вооружение и творческий метод и, пожалуй, идеи древнего автора: Свифт («Путешествие Гулливера»), Вольтер («Кандид»), да и XX век не обошелся без античных реминисценций (Анатоль Франс).

В наши дни Лукиан, пожалуй, наиболее читаемый автор древности.

Литература эпохи Эллинизма ( Хачатрян: 10 лекций по истории античной литературы, Лосев: Античная литература, М- ЧеРо 543 с. 2005г)

Классический период греческой литературы кончается вместе с развалом рабовладельческого полиса, то есть в IV в. до н.э. Далее начинается послеклассический период, который иначе называется эллинизмом. В 336 г. после смерти македонского царя Филиппа, царем становится его сын Александр. Одаренный, честолюбивый, справедливый и прекрасно образованный, он за 11 лет своего царствования завоевал всю Грецию, Египет, Персию, построил 70 городов. Перед походом в Индию он умирает.

Эпоха культурного подъема этого периода, продолжавшегося почти 200 лет, называется эллинистической, хотя “эллинизм” (термин акад, Дройзена, 1833) – односторонний, предполагает только влияние греческой культуры на восточную, но было и значительное обратное влияние. Под эллинизмом следует понимать взаимообогащенную культуру IV-П веков до н.э.

В литературе, в отличие от искусства с его монументализмом, происходит сужение проблем, появляется интерес к судьбе “маленького” человека, тематика становится исключительно бытовой. Прежде всего человек этой культуры оказывался погруженным в бытовую жизнь. В широком смысле слова быт был всегда и везде, и без него вообще не существует человека. Быт в том узком смысле слова, в котором он употребляется, является бытом, исключающим всякую мифологию или магию, всякое свободное социально-политическое творчество; другими словами, это быт, ограниченный узкими интересами субъекта, интересами семьи или общества, но только в условиях полного аполитизма.

Такой быт не был известен в Греции до эпохи эллинизма, если не говорить о многих намеках на него, восходящих еще к Гомеру и Гесиоду; и только теперь, в условиях аполитизма и падения всякого религиозно-мифологического мировоззрения, возник глубочайший интерес к такого рода бытовому человеку, к его нуждам и потребностям и к его собственным, но уже чисто бытовым идеям. Бытовизм удобно было изображать прежде всего в комедии, но не в той древней аристофановской комедии, тоже слишком перегруженной всякого рода общественно-политическими и религиозно-философскими идеями. Для изображения нового быта появилось то, что в истории литературы носит название новоаттической комедии, ставшей основным жанром литературы эллинистической эпохи. Её название противопоставляет “новую” комедию старой, аристофановской, но развитие ее также происходит в Аттике.

В соответствии с интересами общества комедия IV века разрабатывает темы любви и семейных отношений. Комедия делится на 5 актов, между которыми выступал хор. Тексты песен не входили в текст комедии. Устанавливается новое представление о различиях трагедии и комедии. В трагедии, по Аристотелю, изображаются “превратности героической судьбы”, а герои – боги, цари, полководцы, если же герои – простые люди с обыденными переживаниями, то это – комедия, даже при отсутствии юмора, сатиры, пародии, смеха. В отличие от трагедии, в комедии финал – благополучный, даже трогательный.

Сюжеты комедий довольно однообразны, это любовь юноши и девушки, препятствия, которые они преодолевают, узнавание во взрослом возрасте подкинутых в детстве детей. Однообразию сюжетов соответствовало и однообразие масок: юноша, девушка сводник, служанка (или кормилица), отцы и новые в литературе образы парасита (помощники при исполнении религиозных культов, имевшие пра­во участвовать в общих застольях) и гетеры.

Самым известным автором новоаттической комедии был Менандр Афинский, написавший около 100 комедий. Рукописи на папирусе дошедших до нас его 3 комедий (“Третейский суд”, “Отрезанная коса”, “Угрюмец”) были найдены в Египте в 1905 г.

Сюжет - «Третейского суда» этакая «Санта-Барбара» древности - Запоминайте героев -Молодой состоятельный афинянин Харисий во время ночного празднества, в состоянии опьянения изнасиловал девушку Памфилу, потеряв при этом свой перстень. Впоследствии он женится на Памфиле по сговору родителей, но не узнает ее. Во время отлучки Харисия из города, через 5 месяцев после свадьбы Памфила рожает ребенка и подкидывает его. Возвратившись, Харисий понимает, что ребнок – не его, огорчается, т.к. успел полюбить свою жену и предается кутежам с друзьями и гетерой Габротонон. Тем временем два раба приглашают отца Памфилы разрешить их спор. Один из них месяц назад нашел ребенка и отдал другому, но тот потребовал и вещи, которые были при ребенке. Старик присуждает вещи тому рабу, которому был отдан ребенок. Раб узнает в вещах перстень своего хозяина. Появляется Габротонон и узнав перстень Харисия, вспоминает историю изнасилованной на ночных празднествах девушки и решает назваться матерью ребенка, женить на себе Харисия.Но Габротонон узнает в жене Харисия ту самую девушку и возвращает ребенка родителям. В конце комедии Харисий выкупает Габротонон на свободу.

Менандр смел и человечен. Характеры его статичны, но разнообразны. Для его комедий характерны гуманизм и динамичность.

Эллинистическая (александрийская) поэзия развивалась не только в Александрии, это искусство образованной верхушки и обращено к элите. Поэтам чужды общественные интересы, политика, философские споры. Они проявляют интерес к интимным чувствам индивида, “чувствительному” восприятию природы. Особое внимание обращают на детали, мимолетные настроения. Развиваются малые формы – элегии, эпиграммы, составляются “антологии”, т.е. сборники стихотворений. Мастером малых форм был Каллимах из Кирены, автор “Причин” и “Ямбов”. Более крупные поэтические формы разрабатывал Аполлоний Родосский, заведующий Александрийской библиотеки, автор “Аргонавтики”, в новом изящном стиле пересказывающий старый миф об аргонавтах. Психологизм был весьма сильно представлен в эллинистической литературе. Чтобы узнать эллинистические методы изображения любовных чувств, следует прочитать "Аргонавтику" Аполлония Родосского, где дана последовательная психология этого чувства, начиная с самого первого момента его зарождения.

Особую роль в развитии поэзии дальнейших эпох сыграл эллинистический поэт Феокрит, создатель жанра идиллии. Идиллии Феокрита основаны на древних песнях пастухов, волопасов, игравших на свирелях. Но это не реальные пастухи, а нежные влюбленные, носители любовного томления. Обязательным для идиллий является описание природы, раскидистых деревьев, журчащих ручьев, цветущих лугов, щебетанья птиц.

Эллинистическая эпоха дала новые повествовательные жанры (в классическую эпоху была только историография), а в римскую эпоху проза почти вытеснила поэзию.

Другим жанром эллинистической литературы, где тоже процветало изображение быта (правда, в соединении и со многими другими тенденциями), был греческий и римский роман, как раз появившийся в эллинистически-римскую эпоху. Мотивы любви и брака, семьи, воспитания и обучения, профессии и общественного поведения человека, а также всякого рода интриги и приключения - вот те излюбленные темы новоаттической и римской комедии. Роман - жанр о приключениях одного или двух главных действующих лиц. Полнее всех сохранился греческий любовный роман. Целиком дошли “Хэрей и Каллирея” Харитона, “Дафнис и Хлоя” Лонга, “Эфиопская повесть” Гелиодора.

По сюжету они однотипны: юноша и девушка влюбляются, женятся или тайно обручаются, иногда бегут, если родители против. Такова завязка. Далее – они разлучаются, один из них попадает во власть разбойников, другой ищет, находят друг друга, потом снова разлучаются. Приключения стандартизированы: буря, кораблекрушения, плен, рабство. Иногда встречается мотив мнимой смерти. Все несчастья – капризы судьбы. Обычная концовка романа – счастливая развязка.

“Дафнис и Хлоя” Лонга – наиболее законченное произведение. Пастушеские божества в трудный момент приходят на помощь героям. Дафнис и Хлоя были в свое время подкинуты своими родителями и выросли в среде пастухов. Основное содержание – это возникновение и развитие чувства любви у подростков, хотя сохранены и традиционные похищения, плен, кораблекрушение. Заканчивается роман благополучно, родители “узнают” своих детей и женят их.

Роман вызвал в средние века массу подражаний в жанре пасторального романа, прообразом которого он явился.

При решительном преобладании прозы поэзия оставалась (хоть и на 2 плане) непременным атрибутом празднеств. Забыты были эпическая поэзия, басня, эпиграмма. Сохраняется анакреонтическая лирика (поэзия о воспевании веселой, беззаботной жизни), хотя и уступает христианским гимнам. Ученость проникла в область поэзии. Поэты всячески стремятся показать свою ученость и пишут либо поэмы, посвященные науке уже по самой своей тематике, как, например, поэма Арата о небесных светилах, либо произведения по теме своей мифической или поэтические, но наполненные всякого рода ученостью и архаическими редкостями (таковы, например, гимны Каллимаха, понимать которые можно только с помощью специальных словарей).

Единственное нововведение – рифма, последнее завещание греческой ритмики мировой поэзии.

В переходе от быта к более глубокому утверждению личности в период эллинизма появляется развитая и углубленная внутренняя жизнь субъекта вместо простоты, наивности и часто суровости человеческого субъекта периода классики.

Наконец, не замедлила прийти на помощь самоутверждающейся личности и философия. Три основные философские школы раннего эллинизма - стоицизм, эпикурейство и скептицизм - наперерыв стараются оградить человеческую личность от всяких жизненных невзгод и волнений, обеспечить ей полное внутреннее спокойствие как при жизни человека, так и после нее и создать такую картину мира, при которой человек чувствовал бы себя беспечно. Эту внутреннюю свободу и самоудовлетворенность человеческой личности упомянутые три школы понимали по-разному: стоики хотели выработать в человеке железный нрав и отсутствие всякой чувствительности к ударам судьбы; эпикурейцы хотели погрузить человека во внутренний покой и самонаслаждение, избавлявшее его от страха перед смертью и будущей его судьбой после смерти; скептики проповедовали полное отдание себя на волю жизненного процесса и опровергали возможность что-нибудь познавать. Однако сразу же бросается в глаза общая эллинистическая природа всех этих трех философских направлений. Она сводится к охране человека от треволнений жизни и к проповеди непрестанного самовоспитания, что особенно бросается в глаза, поскольку герой прежних времен, будь то общинно-родовой богатырь или герой восходящего классического полиса, не только воспитывался героем, но уже с самого начала таковым рождался.