Сатира «Русские сказки» – одно из лучших произведений М. Горького, в которых он остроумно разоблачил черносотенство, шовинизм, декадентство и либерализм.
Долго жил Евстигней Закивакин в тихой скромности, в робкой зависти и вдруг неожиданно прославился.
А случилось это так: однажды после роскошной пирушки он истратил последние свои шесть гривен и, проснувшись наутро в тяжком похмелье, весьма удрученный, сел за свою привычную работу: сочинять объявления в стихах для «Анонимного бюро похоронных процессий».
Сел и, пролив обильный пот, убедительно написал:
Понес работу в «бюро», а там не принимают:
– Извините, – говорят, – это никак нельзя напечатать: многие покойники могут обидеться и даже содрогнуться в гробах. Живых же увещевать к смерти не стоит, – они и сами собою, бог даст, помрут…
Огорчился Закивакин:
– Чёрт бы вас побрал! О покойниках заботитесь, монументы ставите, панихиды служите, а живой – помирай с голоду…
Б гибельном настроении духа ходит он по улицам и вдруг видит – вывеска, а на ней – черными буквами по белому полю – сказано:
– Еще похоронное бюро, а я и не знал! – обрадовался Евстигней.
Но оказалось, что это не бюро, а редакция нового беспартийного и прогрессивного журнала для юношества и самообразования. Закивакина ласково принял сам редактор-издатель Мокей Говорухин, сын знаменитого салотопа и мыловара Антипы Говорухина, парень жизнедеятельный, хотя и худосочный.
Посмотрел Мокей стишки, – одобрил:
– Ваши, – говорит, – вдохновения как раз то самое, еще никем не сказанное слово новой поэзии, в поиски за которым я и снарядился, подобно аргонавту Герострату…
Конечно, всё это он врал по внушению странствующего критика Лазаря Сыворотки, который тоже всегда врал, чем и создал себе громкое имя.
Смотрит Мокей на Евстигнея покупающими глазами и повторяет:
– Материальчик впору нам, но имейте в виду, что мы стихов даром не печатаем!
– Я и хочу, чтобы мне заплатили, – сознался Евстигнейка.
– Ва-ам? За стихи-то? Шутите! – смеется Мокей. – Мы, сударь, только третьего дня вывеску повесили, а уж за это время стихов нам прислано семьдесят девять сажен! И всё именами подписаны!
Но Евстигней не уступает, и согласились на пятаке за строку.
– Только потому, что уж очень это у вас здорово пущено! – объяснил Мокей. – Надо бы псевдонимец вам избрать, а то Закивакин не вполне отлично. Вот ежели бы… например, – Смертяшкин, а? Стильно!
– Всё равно, – сказал Евстигней. – Мне – абы гонорар получить: есть очень хочется…
Он был парень простодушный.
И через некоторое время стихи были напечатаны на первой странице первой книги журнала, под заголовком: «Голос вечной правды».
С того дня и постигла Евстигнейку слава: прочитали жители стихи его – обрадовались:
– Верно написал, материн сын! А мы живем, стараемся кое-как, то да се, и незаметно нам было, что в жизни-то нашей никакого смысла, между прочим, нет! Молодец Смертяшкин!
И стали его на вечера приглашать, на свадьбы, на похороны да на поминки, а стихи его во всех модных журналах печатаются по полтине строка, и уже на литературных вечерах полногрудые дамы, очаровательно улыбаясь, читают «поэзы Смертяшкина»:
Нас ежедневно жизнь разит,
Нам отовсюду смерть грозит!
Со всяких точек зрения
Мы только жертвы тления!
– Браво-о! Спасибо-о! – кричат жители.
«А ведь, пожалуй, я и в самом деле поэт?» – задумался Евстигнейка и начал – понемножку – зазнаваться: завел черно-пестрые носки и галстухи, брюки надел тоже черные с белой полоской поперек и стал говорить томно, разводя глазами в разные стороны:
– Ах, как это пошло-жизненно!
Заупокойную литургию прочитал и употребляет в речи мрачные слова: паки, дондеже, всуе…
Ходят вокруг его разные критики, истощая Евстигнейкин гонорарий, и внушают ему:
– Углубляйся, Евстигней, а мы поддержим!
И действительно, когда вышла книжка: «Некрологи желаний, поэзы Евстигнея Смертяшкина», то критики весьма благосклонно отметили глубокую могильность настроений автора. Евстигнейка же на радостях решил жениться: пошел к знакомой модерн-девице Нимфодоре Заваляшкиной и сказал ей:
– О, безобразна, бесславна, не имущая вида!
Она давно ожидала этого и, упав на грудь его, воркует, разлагаясь от счастия:
– Я согласна идти к смерти рука об руку с тобою!
– Обреченная уничтожению! – воскликнул Евстигней.
Нимфодора же, смертельно раненная страстью, отзывается:
– Мой бесследно исчезающий!
Но тотчас, вполне возвратясь к жизни, предложила:
– Мы обязательно должны устроить стильный быт!
Смертяшкин уже ко многому привык и сразу понял.
– Я, – говорит, – конечно, недосягаемо выше всех предрассудков, но, если хочешь, давай обвенчаемся в кладбищенской церкви!
– Хочу ли? О да! И путь все шафера тотчас после свадьбы застрелятся!
– Все, пожалуй, не пойдут на это, а Кукин может, – он уже семь раз стрелялся.
– И чтобы священник был старенький, знаешь, такой… наканунный смерти.
Так, стильно мечтая, они сидели до той поры, пока из холодной могилы пространства, где погребены мириады погасших солнц и в мертвой пляске кружатся замороженные планеты, – пока в этой пустыне бездонного кладбища усопших миров не появился скорбный лик луны, угрюмо осветив землю, пожирающую всё живое… Ах, это жуткое сияние умершей луны, подобное свечению гнилушек, всегда напоминает чутким сердцам, что смысл бытия – тление, тление…
Смертяшкин настолько воодушевился, что даже без особого труда стихи сочинил и прошептал их черным шёпотом в ухо будущему скелету возлюбленной:
Чу, смерть стучит рукою честной
По крышке гроба, точно в бубен!..
Я слышу зов ее так ясно
Сквозь пошлый хаос скучных буден.
Жизнь спорит с нею, – лживым кличем
Зовет людей к своим обманам;
Но мы с тобой не увеличим
Числа рабов, плененных ею!
Нас не подкупишь ложью сладкой,
Ведь знаем мы с тобою оба.
Жизнь – только миг, больной и краткий,
А смысл ее – под крышкой гроба!
– Как мертво! – восхищалась Нимфодора, – Как тупо-могильно!
Она все эти штуки превосходно понимала.
На сороковой день после этого они венчались у Николы на Тычке, в старенькой церкви, тесно окруженной самодовольными могилами переполненного кладбища. Ради стиля свидетелями брака подписались два могильщика, шаферами были заведомые кандидаты в самоубийцы; в подруги невеста выбрала трех истеричек, из которых одна уже вкушала уксусную эссенцию, другие готовились к этому и одна дала честное слово покончить с собой на девятый день после свадьбы.
А когда вышли на паперть, шафер, прыщеватый парень, изучавший на себе действие сальварсана, открыв дверь кареты, мрачно сказал:
– Вот катафалк!
Новобрачная, в белом платье с черными лентами и под черной фатой, умирала от восторга, а Смертяшкин. влажными глазами оглядывая публику, спрашивал шафера:
– Репортеры есть?
– И фотограф…
– Не шевелись, Нимфочка…
Репортеры, из уважения к поэту, оделись факельщиками, а фотограф – палачом, жители же, – им все равно, на что смотреть, было бы забавно! – жители одобряли:
– Quel chic!
И даже какой-то вечно голодающий мужичок согласился с ними:
– Charmant!
– Да-а, – говорил Смертяшкин новобрачной за ужином в ресторане против кладбища, – мы прекрасно похоронили нашу юность! Вот именно это и называется победой над жизнью!
– Ты помнишь, что это всё мои идеи? – спросила нежно Нимфодора.
– Твои? Разве?
– Конечно.
– Ну… всё равно:
– Но все-таки я не позволю тебе поглотить мою индивидуальность! – очаровательно предупредила она. – И потом, сателлиты, я думаю, надо произносить два «т» и два «л»! Впрочем, саттеллиты вообще кажутся мне не на месте…
Смертяшкин еще раз попробовал одолеть ее стихами:
– Нет, уж это надобно оставить для других, – кротко сказала она.
После длинного ряда таких и подобных столкновений у Смертяшкина случайно родилось дитя – девочка, и Нимфодора повелела:
– Люльку закажи в форме гробика!
– Не слишком ли это, Нимфочка?
– Нет уж, пожалуйста! Стиль надо сохранять строго, если ты не хочешь, чтобы критики и публика упрекнули тебя в раздвоении и неискренности…
Она оказалась очень хозяйственной дамой: сама солила огурцы, тщательно собирала все рецензии о стихах мужа и, уничтожая неодобрительные, – похвальные издавала отдельными томиками за счет поклонников поэта.
С хорошей пищи стала она женщиной дородной, глаза ее всегда туманились мечтой, возбуждая в людях мужского пола страстное желание подчиниться року. Завела домашнего критика, жилистого мужчину, рыжего цвета, сажала его рядом с собою, и, вонзая туманный взгляд прямо в сердце ему, читала нарочито гнусаво стихи мужа, убежденно спрашивая:
– Глубоко? Сильно?
Тот первое время только мычал, а потом стал ежемесячно писать пламенные статьи о Смертяшкине, который «с непостижимой углубленностью проник в бездонность той черной тайны, которую мы, жалкие, зовем Смертью. а он – полюбил чистой любовью прозрачного ребенка. Его янтарная душа не отемнилась познанием ужаса бесцельности бытия, но претворила этот ужас в тихую радость, в сладостный призыв к уничтожению той непрерывной пошлости, которую мы, слепые души, именуем Жизнью».
При благосклонной помощи рыжего, – по убеждениям он был мистик и эстет, по фамилии – Прохарчук, по профессии – парикмахер, – Нимфодора довела Евстигнейку до публичного чтения стихов: выйдет он на эстраду, развернет коленки направо-налево, смотрит на жителей белыми овечьими глазами и, покачивая угловатой головою, на которой росли разные разности мочального цвета, безучастно вещает:
В жизни мы – как будто на вокзале,
Пред отъездом в темный мир загробный…
Чем вы меньше чемоданов взяли,
Тем для вас и легче и удобней!
Будем жить бессмысленно и просто!
Будь пустым, тогда и будешь чистым.
Краток путь от люльки до погоста!
Служит Смерть для жизни машинистом!..
– Браво-о! – кричат вполне удовлетворенные жители. – Спасибо-о!
И говорят друг другу:
– Ловко, шельма, доказывает, даром что этакий обсосанный!..
Те же, кому ведомо было, что раньше Смертяшкин работал стихи для «Анонимного бюро похоронных процессий», были, конечно, и теперь уверены, что он все свои песни поет для рекламы «бюро», но, будучи ко всему одинаково равнодушны, молчали, твердо памятуя одно:
«Каждому жрать надо!»
«А может, я и в самом деле – гений! – думал Смертяшкин, слушая одобрительный рев жителей. – Ведь никто не знает, что такое гений; некоторые утверждали же, будто гении – полоумные… А если так…»
И при встрече со знакомыми стал спрашивать их не о здоровье, а:
– Когда умрете?
Чем и приобрел еще большую популярность среди жителей.
А жена устроила гостиную в виде склепа: диванчики поставила зелененькие, в стиле могильных холмиков, а на стенах развесила снимки с Гойя, с Калло да еще и – Вюртц!
Хвастается:
– У нас даже в детской веяние Смерти ощутимо: дети спят в гробиках, няня одета схимницей, – знаете, такой черный сарафан, с вышивками белым – черепа, кости и прочее, очень интересно! Евстигней, покажи дамам детскую! А мы, господа, пойдемте в спальню…
И, обаятельно улыбаясь, показывала убранство спальни: над кроватью саркофагом – черный балдахин с серебряной бахромой; поддерживали его выточенные из дуба черепа; орнамент – маленькие скелетики нежно играют могильными червяками.
– Евстигней, – объясняла она, – так поглощен своей идеей, что даже спит в саване…
Некоторые жители изумлялись:
– Спи-ит?
Она печально улыбалась.
А Евстигнейка был в душе парень честный и порою невольно думал:
«Уж если я – гений, то – что же уж? Критика пишет о влиянии, о школе Смертяшкина, а я… не верю я в это!»
Приходил Прохарчук, разминая мускулы, смотрел на него и спрашивал басом:
– Писал? Ты, брат, пиши больше. Остальное мы с твоей женой живо сделаем… Она у тебя хорошая женщина, и я ее люблю…
Смертяшкин и сам давно видел это, но по недостатку времени и любви к покою ничего не предпринимал против.
А то сядет Прохарчук в кресло поудобнее и рассказывает обстоятельно:
– Знал бы ты, брат, сколько у меня мозолей и какие! У самого Наполеона не было таких…
– Бедный мой! – вздыхала Нимфодора, а Смертяшкин пил кофе и думал:
«Как это правильно сказано, что для женщин и лакеев нет великих людей!»
Конечно, он, как всякий мужчина, был неправ в суждении о своей жене, – она весьма усердно возбуждала его энергию:
– Стегнышко! – любовно говорила она. – Ты, кажется, и вчера ничего не писал? Ты всё чаще манкируешь талантом, милый! Иди, поработай, а я пришлю тебе кофе…
Он шел, садился к столу и неожиданно сочинял совершенно новые стихи:
Сколько пошлости и вздора
Написал я, Нимфодора.
Ради тряпок, ради шубок,
Ради шляпок, кружев, юбок!
Это его пугало, и он напоминал себе:
Детей было трое. Их надо было одевать в черный бархат; каждый день, в десять часов утра, к крыльцу подавали изящный катафалк, и они ехали гулять на кладбище, – всё это требовало денег.
И Смертяшкин уныло выводил строка за строкой:
Всюду жирный трупный запах
Смерть над миром пролила.
Жизнь в ее костлявых лапах,
Как овца в когтях орла.
– Видишь ли что, Стегнышко, – любовно говорила Нимфодора. – Это не совсем… как тебе сказать? Как надо сказать, Мася?
– Это – не твое, Евстигней! – говорил Прохарчук басом и с полным знанием дела. – Ты – автор «Гимнов смерти», и пиши гимны…
– Но это же новый этап моих переживаний! – возражал Смертяшкин.
– Ну, милый, ну, какие переживания? – убеждала жена. – Надобно в Ялту ехать, а ты чудишь!
– Помни, – гробовым тоном внушал Прохарчук, – что ты обещал
Прославить смерти власть
Беззлобно и покорно…
– А потом обрати внимание: «как овца в» невольно напоминает фамилию министра – Коковцев, и это может быть принято за политическую выходку! Публика глупа, политика – пошлость!
– Ну, ладно, не буду, – говорил Евстигней, – не буду! Всё едино, – ерунда!
– Имей в виду, что твои стихи за последнее время вызывают недоумение не у одной твоей жены! – предупреждал Прохарчук.
Однажды Смертяшкин, глядя, как его пятилетняя дочурка Лиза гуляет в саду, написал:
Маленькая девочка ходит среди сада,
Беленькая ручка дерзко рвет цветы…
Маленькая девочка, рвать цветы не надо,
Ведь они такие же хорошие, как ты!
Маленькая девочка! Черная, немая,
За тобою следом тихо смерть идет,
Ты к земле наклонишься, – косу поднимая,
Смерть оскалит зубы и – смеется, ждет…
Маленькая девочка! Смерть и ты – как сестры;
Ты ненужно губишь яркие цветы,
А она косою острой, вечно острой! -
Убивает деток, вот таких, как ты…
– Но это же сентиментально, Евстигней, – негодуя, крикнула Нимфодора. – Помилуй, куда ты идешь? Что ты делаешь с своим талантом?
– Не хочу я больше, – мрачно заявил Смертяшкин.
– Чего не хочешь?
– Этого. Смерть, смерть, – довольно! Мне противно слово самое!
– Извини меня, но ты – дурак!
– Пускай! Никому не известно, что такое гений! А я больше не могу… К чёрту могильность и всё это… Я – человек…
– Ах. вот как? – иронически воскликнула Нимфодора. – Ты – только человек?
– Да. И люблю всё живое…
– Но современная критика доказала, что поэт не должен считаться с жизнью и вообще с пошлостью!
– Критика? – заорал Смертяшкин. – Молчи, бесстыдная женщина! Я видел, как современная критика целовала тебя за шкафом!
– Это от восхищения твоими же стихами!
– А дети у нас рыжие, – тоже от восхищения?
– Пошляк! Это может быть результатом чисто интеллектуального влияния!
И вдруг, упав в кресло, заявила:
– Ах, я не могу больше жить с тобой!
Евстигнейка и обрадовался и в то же время испугался.
– Не можешь? – с надеждой и со страхом спросил он. – А дети?
– Пополам!
– Троих-то?
Но она стояла на своем. Потом пришел Прохарчук. Узнав, в чем дело, он огорчился и сказал Евстигнейке:
– Я думал, ты – большой человек, а ты – просто маленький мужчина!
И пошел собирать Нимфодорины шляпки. А пока он мрачно занялся этим, она говорила мужу правду:
– Ты выдохся, жалкий человек. У тебя нет больше ни таланта, ничего! Слышишь: ни-че-го!
Захлебнулась пафосом честного негодования и докончила:
– У тебя и не было ничего никогда! Если бы не я и Прохарчук – ты так всю жизнь и писал бы объявления в стихах, слизняк! Негодяй, похититель юности и красоты моей…
Она всегда в моменты возбуждения становилась красноречива.
Так и ушла она, а вскоре, под руководством и при фактическом участии Прохарчука, открыла «Институт красоты мадам Жизни из Парижа. Специальность – коренное уничтожение мозолей».
Прохарчук же, разумеется, напечатал разносную статью «Мрачный мираж», обстоятельно доказав, что у Евстигнея не только не было таланта, но что вообще можно сомневаться, существовал ли таковой поэт. Если же существовал и публика признавала его, то это – вина торопливой, неосторожной и неосмотрительной критики.
А Евстигнейка потосковал, потосковал, и – русский человек быстро утешается! – видит: детей кормить надо!
Махнул рукой на прошлое, на всю смертельную поэзию, да и занялся старым, знакомым делом: веселые объявления для «Нового похоронного бюро» пишет, убеждая жителей:
Долго, сладостно и ярко
На земле мы любим жить,
Но придет однажды Парка
И обрежет жизни нить!
Обсудивши этот случай,
Не спеша, со всех сторон,
Предлагаем самый лучший
Матерьял для похорон!
Всё у нас вполне блестяще,
Не истерто, не старо:
Заходите же почаще
В наше «Новое бюро»!
Могильная, 15
Так все и возвратились на стези своя
А.М.Горький
О сказках
Вы спрашиваете: что дали мне народные сказки, песни?
С живописью словом, с древней поэзией и прозой трудового народа,- с его литературой, которая в первоначале своем появилась до изобретения письменности и называется "устной" потому, что передавалась "из уст в уста",- с литературой этой я познакомился рано - лет шести-семи от роду. Знакомили меня с нею две старухи: бабушка моя и нянька Евгения, маленькая, шарообразная старуха с огромной головой, похожая на два кочана капусты, положенных один на другой Голова у Евгении была неестественно богата волосами, волос - не меньше двух лошадиных хвостов, они - жесткие, седые и курчавились; Евгения туго повязывала их двумя платками, черным и желтым, а волосы все-таки выбивались из-под платков. Аицо у нее было красное, маленькое, курносое, без бровей, как у новорожденного младенца, в это пухлое лицо вставлены и точно плавают в нем синенькие веселые глазки.
Бабушка тоже была богата волосами, но она натягивала на них "головку" - шелковую шапочку вроде чепчика. Нянька жила в семье деда лет двадцать пять, если не больше, "нянчила" многочисленных детей бабушки, хоронила их, оплакивала вместе с хозяйкой. Она же воспитала и второе поколение - внуков бабушки, и я помню старух не как хозяйку и работницу, а как подруг. Они вместе смеялись над дедом, вместе плакали, когда он обижал одну из них, вместе потихоньку выпивали рюмочку, две, три. Бабушка звала няньку - Еня, нянька ее - Акуля, а ссорясь, кричала:
Эх ты, Акулька, черная ведьма!
А ты - седая ведьма, мохнатое чучело,- отвечала бабушка. Ссорились они нередко, но - на короткое время, на час, потом мирились, удивлялись:
Чего орали? Делить нам - нечего, а орем. Эх, дурехи...
Если раскаяние старух слышал дед, он подтверждал:
Верно: дуры.
И вот, бывало, в зимние вечера, когда на улице посвистывала, шарахалась, скреблась в стекла окон вьюга или потрескивал жгучий мороз, бабушка садилась в комнатенке рядом с кухней плести кружева, а Евгения устраивалась в углу, под стенными часами, прясть нитки, я влезал на сундук, за спиной няньки, и слушал беседу старух, наблюдая, как медный маятник, раскачиваясь, хочет стесать затылок няньки. Сухо постукивали коклюшки, жужжало веретено, старухи говорили о том, что ночью у соседей еще ребенок родился - шестой, а отец все еще "без места", поутру его старшая дочь приходила хлеба просить. Очень много беседовали о пище: за обедом дед ругался - щи недостаточно жирны, телятина пережарена. У кого-то на именинах успенскому попу гитару сломали. Попа я знаю, он, бывая в гостях у деда, играет на гитаре дяди Якова, он - огромный, гривастый, рыжебородый, с большой пастью и множеством крупных белых зубов в ней. Это - настоящий поп, тот самый, о котором рассказывала нянька Евгения. А рассказывала она так: задумал бог сделать льва, слепил туловище, приладил задние ноги, приспособил голову, приклеил гриву, вставил зубы в пасть - готов! Смотрит а на передние ноги материалу нет. Позвал чёрта и говорит ему: "Хотел сделать льва - не вышло, в другой раз сделаю, а этого негодника бери ты, дурачина". Чёрт обрадовался: "Давай, давай, я из этого дерьма попа сделаю". Прилепил чёрт негоднику длинные руки,- сделался поп.
В доме деда слово "бог" звучало с утра до вечера: бога просили о помощи, приглашали в свидетели, богом пугали - накажет! Но, кроме словесного, никакого иного участия божия в делах домашних я не чувствовал, а наказывал всех в доме дедушка.
Из сказок няньки бог почти всегда являлся глуповатым. Жил он на земле, ходил по деревням, путался в разные человечьи дела, и все неудачно. Однажды застиг его в дороге вечер, присел бог под березой отдохнуть,- едет мужик верхом. Богу скушно было, остановил он мужика, спрашивает: кто таков, откуда, куда, то да се, незаметно ночь подошла, и решили бог с мужиком переночевать под березой. Наутро проснулись, глядят - а кобыла му-жикова ожеребилась. Мужик обрадовался, а бог и говорит: "Нет, погоди, это моя береза ожеребилась". Заспорили, мужик не уступает, бог - тоже. "Тогда идем к судьям",- сказал мужик. Пришли к судьям, мужик просит: "Решите дело, скажите правду". Судьи отвечают: "Искать правду - денег стоит, дайте денег - скажем правду!" Мужик был бедный, а бог - жадный, пожалел денег, говорит мужику: "Пойдем к архангелу Гавриле, он даром рассудит". Долго ли, коротко ли - пришли к архангелу. Выслушал их Гаврила, подумал, почесал за ухом и сказал богу: "Это, господи, дело простое, решить его легко, а у меня вот какая задача: посеял я рожь на море-океане, а она не растет!" - "Глупый ты,- сказал бог,- разве рожь на воде растет?" Тут Гаврила и прижал его: "А береза может жеребенка родить?"
Иногда бог оказывался злым. Так, однажды шел он ночью по деревне со святым Юрием, во всех избах огни погашены, а в одной горит огонь, окошко открыто, но занавешено тряпкой, и как будто кто-то стонет в избе. Ну, богу всё надо знать. "Пойду, взгляну, чего там делают",- сказал он, а Юрий советует: "Не ходи, нехорошо глядеть, как женщина родит". Бог не послушал, сдернул тряпку, сунул голову в окно, а бабка-повитуха как стукнет его по лбу молочной крынкой - р-раз! Даже крынка - в черепки. "Ну,- сказал бог, потирая лоб,- человеку, который там родился, счастья на земле не будет. Уж я за это ручаюсь". Прошло много времени, лет тридцать, снова бог и Юрий идут полем около той деревни. Юрий показал полосу, где хлеб взошел гуще и выше, чем на всех других полосах. "Гляди, боже, как хорошо уродила земля мужику!" А бог хвастается: "Это, значит, усердно молил меня мужик!" Юрий и скажи: "А мужик-то самый тот, помнишь: когда он родился, тебя по лбу горшком стукнули?" - "Этого я не забыл",- сказал бог и велел чертям погубить полосу мужика. Хлеб погиб, мужик плачет, а Юрий советует ему: "Больше хлеба не сей, разведи скот". Прошло еще лет пяток, снова идут бог да Юрий полями той деревни. Видит бог: хорошее стадо гуляет, и он снова хвастается: "Ежели мужик меня уважает, так и я мужика ублажаю" *. А Юрий не утерпел, опять говорит: "А это скот того мужика..." Послал бог "моровую язву" на скот, разорил мужика. Юрий советует разоренному: "Пчел заведи". Миновали еще года. Идет бог, видит - богатый пчельник, хвастает: "Вот, Юрий, какой есть пчеляк счастливый у меня". Смолчал Юрий, подозвал мужика, шепнул ему: "Позови бога в гости, накорми медом, может, он от тебя отвяжется". Ну, позвал их мужик, кормит медом сотовым, калачами пшеничными, водочки поставил, медовухи. Бог водочку пьет, а сам все похвастывает: "Меня мужик любит, он меня уважает!" Тут Юрий третий раз напомнил ему про шишку на лбу. Перестал бог мед есть, медовуху пить, поглядел на мужика, подумал и сказал: "Ну, ладно, пускай живет, больше не трону!" А мужик говорит: "Слава те, боже, а я помру скоро, уж я всю мою силенку зря изработал".
-------------* Ублажать - делать, дарить благо. (Прим. автора.)
Бабушка, слушая такие сказки, посмеивалась, а иной раз хохотала до слез и кричала:
Ой, Енька, врешь! Да разве бог - такой? Он же добрый, дуреха!
Нянька, обижаясь, ворчала:
Это - сказка, а не быль. И тоже есть и такой бог, вот возьми его у дедушки Василия...
Они начинали спорить, и это мне было досадно: спор о том, чей бог настоящий, не интересен, да и не понятен был мне, я просил бабушку и няньку спеть песню, но они поочередно и сердито кричали на меня:
Отвяжись! Отстань!
Лет восьми я знал уже трех богов: дедушкин - строгий, он требовал от меня послушания старшим, покорности, смирения, а у меня все это было слабо развито, и, по воле бога своего, дедушка усердно вколачивал качества эти в кожу мне; бог бабушки был добрый, но какой-то бессильный, ненужный; бог нянькиных сказок, глупый и капризный забавник, тоже не возбуждал симпатий, но был самый интересный. Лет пятнадцать - двадцать спустя я испытал большую радость, прочитав некоторые из сказок няньки о боге в сборнике "Белорусских сказок" Романова. По сказкам няньки выходило, что и все на земле глуповато, смешно, плутовато, неладно, судьи - продажны, торгуют правдой, как телятиной, дворяне-помещики - люди жестокие, но тоже неумные, купцы до того жадны, что в одной сказке купец, которому до тысячи рублей полтины не хватало, за полтинник продал ногайским татарам жену с детьми, а татары дали ему полтину подержать в руках да и угнали его в плен, в Крым к себе, вместе с тысячей рублей, с женою и детьми. Я думаю, что уже тогда сказки няньки и песни бабушки внушили мне смутную уверенность, что есть кто-то, "то хорошо видел и видит все глупое, злое, смешное, кто-то чужой богам, чертям, царям, попам, кто-то очень умный и смелый.
Горький Максим (псевдоним, наст. имя - Пешков Алексей Максимович) (1868-1936). Детские и отроческие годы будущего писателя прошли в Нижнем Новгороде, в доме деда В.В. Каширина, который к тому времени потерпел крах в своем “красильном деле” и окончательно разорился. Максим Горький прошел суровую школу пребывания “в людях”, а затем не менее жестокие “университеты”. Важнейшую роль в формировании его как писателя сыграли книги, прежде всего произведения русских классиков.
Кратко о творчестве Горького
Литературный путь Максима Горького начался с публикации осенью 1892 г. рассказа “Макар Чудра”. В 90-х годах появились и приобрели широкую известность рассказы Горького о босяках (“Два босяка”, “Челкаш”, “Супруги Орловы”, “Коновалов” и др.) и революционно-романтические произведения (“Старуха Изергиль”, “Песня о Соколе”, “Песня о Буревестнике”).
На переломе XIX - XX столетий Максим Горький выступил как романист (“Фома Гордеев”, “Трое”) и драматург (“Мещане”, “На дне”), в первые два десятилетия XX в. появились повести (“Городок Окуров”, “Лето” и др.), романы (“Мать”, “Исповедь”, “Жизнь Матвея Кожемякина”, автобиографическая трилогия), сборники рассказов, целый ряд пьес (“Дачники”, “Дети Солнца”, “Варвары”, “Враги”, “Последние”, “Зыковы” и др.), множество публицистических и литературно-критических статей. Итогом творческой деятельности Максима Горького явился четырехтомный роман “Жизнь Клима Самгина”. Это широкая панорама сорокалетней истории России конца XIX -начала XX в.
Рассказы Максима Горького о детях
В самом начале творческого пути Максим Горький выступил с произведениями на детскую тему. Первым в их ряду был рассказ “Нищенка” (1893). В нем отчетливо сказались творческие принципы Горького при раскрытии мира детства. Создавая художественные образы детей в произведениях 90-х годов прошлого столетия (“Дед Архип и Ленька”, “Колюша”, “Вор”, “Девочка”, “Сирота” и др.), писатель стремился изобразить детские судьбы в конкретной социально-бытовой обстановке, в прямой связи с жизнью взрослых, чаще всего становящихся виновниками нравственной и даже физической гибели детей.
Так и оставшаяся безымянной “девочка лет шести-семи” в рассказе “Нищенка” всего на несколько часов нашла приют у “талантливого оратора и хорошего законоведа”, ожидавшего “в близком будущем назначения в прокуроры”. Преуспевающий юрист очень скоро успел одуматься и “осудить” свой же филантропический поступок и решил выставить девочку на улицу. В данном случае, обращаясь к детской теме, автор наносит удар по той части русской интеллигенции, которая охотно и много говорила о народных бедах, в том числе и детей, но не шла дальше суесловия.
Как суровое обвинение тогдашних социальных порядков воспринимается смерть не прожившего и одиннадцати лет нищего Леньки (из рассказа “Дед Архип и Ленька”, 1894) и не менее трагическая судьба двенадцатилетнего героя рассказа “Колюша” (1895), который “сам под лошадей бросился”, в больнице матери он признался: “И видел я ее... коляску... да... мне не хотелось уйти-то. Я думал - коли раздавят, - денег дадут. И дали...” Цена его жизни выразилась в скромной сумме - сорок семь рублей. Рассказ “Вор” (1896) имеет подзаголовок “С натуры”, которым автор подчеркивает обыденность описываемых событий. “Вором” на этот раз оказался Митька, “мальчонка лет семи” с уже искалеченным детством (отец ушел из дома, мать - горькая пьяница), он пытался украсть с лотка кусок мыла, но был схвачен торговцем, который, изрядно поглумившись над мальчиком, отправил его затем в полицейский участок.
В написанных в 90-х годах рассказах на детскую тему Максим Горький настойчиво проводил важное для него суждение о том, что “свинцовые мерзости жизни”, губительно сказывающиеся на судьбе многих и многих детей, все же не могли окончательно искоренить в них доброты, интереса к окружающей их действительности, к безудержному полету детской фантазии. Следуя традициям русской классической литературы, Горький в своих ранних рассказах о детях стремился художественно воплотить сложный процесс формирования человеческих характеров. И этот процесс нередко протекает в контрастном сопоставлении мрачной и гнетущей реальности с созданным детским воображением красочным и благородным миром. В рассказе “Встряска” (1898) автором была воспроизведена, как гласит подзаголовок, “Страничка из Мишкиной жизни”. Она состоит из двух частей: сначала передаются самые радужные впечатления мальчика, вызванные его присутствием “однажды в праздничный день” на цирковом представлении. Но уже на обратном пути в иконописную мастерскую, где Мишка работал, у мальчика появилось “нечто портившее ему настроение... память упорно восстанавливала перед ним завтрашний день”. Во второй части описывается этот тяжелый день с непосильным для мальчика физическим трудом и бесконечными пинками и побоями. По авторской оценке, “скучную и нелегкую жизнь изживал он...”.
В рассказе “Встряска” заметно сказалось автобиографическое начало, ведь и сам автор подростком работал в иконописной мастерской, что нашло отражение и в его трилогии. Вместе с тем во “Встряске” Максим Горький продолжал расширять важную для него тему непосильного труда детей и подростков, ранее он писал об этом в повести “Горемыка Павел” (1894), в рассказах “Роман” (1896), “Трубочист” (1896), а позже в повести “Трое” (1900) и других произведениях.
В определенной мере автобиографический характер носит и рассказ “Девочка” (1905): печальная и страшная история одиннадцатилетней девочки, вынужденной продавать себя, являла, по словам Горького, “один из эпизодов моей юности”. Читательский успех рассказа “Девочка”, только в 1905-1906 гг. вышедшего тремя изданиями, несомненно, стимулировал появление у Максима Горького в 1910-х годах ряда примечательных произведений на детскую тему. Среди них в первую очередь следует назвать рассказ “Пепе” (1913) из “Сказок об Италии” и рассказы “Зрители” (1917) и “Страсти-мордасти” (1917) из цикла “По Руси”. Каждое из названных произведений было по-своему ключевым в художественном решении автором детской темы. В поэтическом повествовании о Пепе Максим Горький создает яркий, тонко психологически высвеченный образ итальянского мальчика с его жизнелюбием, сознанием собственного достоинства, четко выраженными чертами национального характера и при всем этом по-детски непосредственного. Пепе твердо верит в свое будущее и будущее своего народа, о чем и поет везде и всюду: “Италия прекрасная, Италия моя!” Этот десятилетний “хрупкий, тонкий” гражданин своей родины по-своему, по-детски, но настойчиво ведущий борьбу против социальной несправедливости, явился противовесом всем тем персонажам русской и зарубежной литературы, которые могли вызвать к себе сострадание и жалость и не могли вырасти до борцов за подлинную духовную и социальную свободу своего народа.
У Пепе были предшественники в детских рассказах Максима Горького еще в самом начале его творческого пути. В конце 1894 г. он выступил со “Святочным рассказом” под примечательным заголовком “О мальчике и девочке, которые не замерзли”. Начав его с замечания: “В святочных рассказах издавна принято замораживать ежегодно по нескольку бедных мальчиков и девочек...”, автор категорически заявил, что решил поступить иначе. Его герои, “бедные дети, мальчик - Мишка Прыщ и девочка - Катька Рябая”, собрав в канун Рождества необычно большую милостыню, решили не отдавать ее полностью своей “опекунше”, вечно пьяной тетке Анфисе, а хотя бы раз в году досыта поесть в трактире. Горький заключал: “Они - поверьте мне - уже не замерзнут. Они на своем месте...” Будучи полемически заостренным против традиционного сентиментального “святочного рассказа”, горьковское повествование о бедных, обездоленных детях было связано с суровым осуждением всего того, что на корню губило и калечило детские души, мешало детям проявить свойственную им доброту и любовь к людям, интерес ко всему земному, жажду к творчеству, к активной деятельности.
Появление в цикле “По Руси” двух рассказов на детскую тему было закономерным, поскольку, решая важнейший для себя вопрос об исторических судьбах России в наступившем XX столетии, Максим Горький напрямую связывал будущее своей Родины с положением детей и подростков в обществе. В рассказе “Зрители” описывается нелепый случай, приведший к тому, что работавшему в переплетной мастерской сироте подростку Коське Ключареву лошадь “железным копытом” раздавила пальцы на ноге. Вместо того чтобы оказать медицинскую помощь пострадавшему, собравшаяся толпа равнодушно “созерцала”, “зрители” проявили безразличие к мучениям подростка, вскоре они “разошлись, и снова на улице стало тихо, точно на дне глубокого оврага”. Созданный Горьким собирательный образ “зрителей” охватывал ту самую среду обывателей, которая, в сущности, стала виновником всех бед, выпавших на долю прикованного тяжелым недугом к постели Леньки - героя рассказа “Страсти-мордасти”. Всем своим содержанием “Страсти-мордасти” объективно взывали не столько к жалости и состраданию к маленькому калеке, сколько к переустройству социальных устоев российской действительности.
Сказки Максима Горького для детей
В произведениях Максима Горького для детей особое место заняли сказки, над которыми писатель работал параллельно с циклами “Сказок об Италии” и “По Руси”. В сказках четко выразились идейно-эстетические принципы, те же, что и в рассказах на тему детства и отрочества. Уже в первой сказке - “Утро” (1910) - проявилось проблемно-тематическое и художественно-стилевое своеобразие горьковских детских сказок, когда на передний план выступает повседневная жизнь, подчеркнуты детали быта, в доступной даже для самых маленьких читателей форме ведется речь о современных социальных и даже духовно-нравственных проблемах.
Гимн природе, солнцу в сказке “Утро” сочетается с гимном труду и “великой работе людей, сделанной ими всюду вокруг нас”. И тут же автор счел необходимым напомнить детям, что люди-труженики “всю жизнь украшают, обогащают землю, но от рождения до смерти остаются бедняками”. Вслед за этим автор ставит вопрос: “Почему? Ты узнаешь об этом потом, когда станешь большой, если, конечно, захочешь узнать...” Так глубоко лирическая в своей основе сказка обрастала “инородным”, публицистическим, философским материалом, приобретала дополнительные жанровые признаки.
В идущих за “Утром” сказках “Воробьишко” (1912), “Случай с Евсейкой” (1912), “Самовар” (1913), “Про Иванушку-дурачка” (1918), “Яшка” (1919) Максим Горький продолжил работу над детской сказкой нового типа, в содержании которой особая роль принадлежала познавательному элементу. Своеобразными “посредниками” в передаче детям разнообразных знаний, причем в доступной для них занимательной и поэтической форме, выступали то совсем еще маленький желторотый воробей Пудик (“Воробьишко”), который из-за своего любопытства и неуемного желания пошире ознакомиться с окружающим миром едва не оказался легкой добычей кошки; то “маленький мальчик”, он же “хороший человек” Евсейка (“Случай с Евсейкой”), оказавшийся (правда, во сне) в подводном царстве в соседстве с обитавшими там хищниками и сумевший благодаря смекалке и решительности целым и невредимым вернуться на землю; то всем известный герой русских народных сказок Иванушка-дурачок (“Про Иванушку-дурачка”), который на поверку оказался вовсе не глупым, а его “чудачества” были средством осуждения обывательской расчетливости, практицизма и скаредности.
Герой сказки “Яшка” своим происхождением обязан также русскому фольклору. На этот раз Максим Горький воспользовался народным сказочным сюжетом о солдате, оказавшемся в раю. Горьковский персонаж быстро разочаровался в “райской жизни”, автору удалось в доступной для детей форме сатирически изобразить один из древнейших в мировой культуре миф о загробной жизни.
В сатирических тонах выдержана сказка “Самовар”, герои которой являли собой “очеловеченные” предметы: сахарница, сливочник, чайник, чашки. Ведущая роль принадлежала “маленькому самовару”, который “очень любил хвастаться” и хотел, чтобы “луну сняли с неба и сделали из нее поднос для него”. Чередуя прозаический текст и стихотворный, заставляя так хорошо знакомые детям предметы распевать песенки, вести оживленные разговоры, Максим Горький достигал главного - писать интересно, но не допускать излишнего морализирования. Именно в связи с “Самоваром” Горький заметил: “Не хочу, чтобы вместо сказки была проповедь”. Исходя из своих творческих принципов, писатель выступил инициатором создания в детской литературе особого типа литературной сказки, характерной наличием в ней значительного научно-познавательного потенциала.
Повести Максима Горького о детях
С художественным воплощением темы детства прямым образом связано в творчестве Максима Горького зарождение и развитие жанров большой прозы. Начало этому процессу было положено повестью “Горемыка Павел” (1894), за ней последовали повести “Фома Гордеев” (1898), “Трое” (1900). Уже на этом, условно говоря, начальном этапе своего литературного пути писатель уделял особое внимание тщательному анализу сложнейшего процесса формирования с раннего детства характеров своих героев. В меньшем или большем объеме материал подобного рода наличествует в повестях “Мать” (1906), “Жизнь ненужного человека” (1908), “Жизнь Матвея Кожемякина” (1911), “Жизнь Клима Самгина” (1925-1936). Само стремление Максима Горького вести повествование о “жизни” того или иного героя со дня его рождения и поры детства вызывалось желанием как можно полнее и достовернее художественно воплотить эволюцию литературного героя, образа, типа. Автобиографическая трилогия Горького - прежде всего две первые повести (“Детство”, 1913, и “В людях”, 1916) - общепризнанный классический образец творческого решения темы детства в русской, да и в мировой литературе XX в.
Статьи и заметки о детской литературе
Детской литературе Максим Горький посвятил около тридцати статей и заметок, не считая множества высказываний, разбросанных в письмах, отзывах и рецензиях, докладах и публичных выступлениях. Детская литература воспринималась им как составная часть всей русской литературы и вместе с тем как “суверенная держава” со своими законами, идейно-эстетическим своеобразием. Большой интерес представляют суждения Максима Горького о художественной специфике произведений на детскую тему. Прежде всего, по мнению автора, детский писатель “должен учесть все особенности читательского возраста”, уметь “говорить забавно”, “строить” детскую литературу на принципе совершенно новом и открывающем широченные перспективы для образного научно-художественного мышления”.
Максим Горький выступал за постоянное расширение круга чтения для громадной детской аудитории, что позволяет детям обогащать их реальные знания и активнее проявлять творческое начало, а также повышать их интерес к современности, ко всему тому, что окружает детей в повседневной жизни.
Анализ основных статей Горького, посвященных детской литературе.
Его требования к советской детской литературе.
Произведения Горького для детей: "Воробьишко", "Самовар", "Случай с Евсейкой", "Про Иванушку- дурачка", "Дед Архип и Лёнька", "Встряска".
Сказка "Воробьишко".
Работа М. Горького (1868—1936) в области детской литературы поражает своей широтой, масштабностью. По замечанию Маршака «в литературном наследии Горького нет ни одной книги, целиком посвященной воспитанию... При этом едва ли найдется во всем мире еще один человек, который бы сделал для детей так много».
Статьи и выступления о детской литературе. Уже в первых своих газетных статьях (1895— 1896) М. Горький требовал обязательного изучения в школах лучших образцов современной литературы, воспитания художественного вкуса у детей. Мысли о воспитании не оставляли писателя до конца дней, хотя он и не считал себя педагогом. Он был убежден, что «детей должны воспитывать люди, которые по природе своей тяготеют к этому делу, требующему великой любви к ребятишкам, великого терпения и чуткой осторожности в обращении с ними».
Многое из сказанного тогда Горьким актуально и сегодня. Например, его мысли о воспитании, свободном от «указки государства», его протест против использования детей как «орудия, силою которого государство расширяет и укрепляет свою власть». Горький ратует за радостное детство и за воспитание такого человека, для которого жизнь и труд — наслаждение, а не жертва и подвиг; а общество «подобных ему — среда, где он совершенно свободен и с которой его связывают инстинкты, симпатии, сознание величия задач, поставленных обществом в науке, искусстве, труде». Воспитание такого человека Горький связывает с ростом культуры и выдвигает тезис: «Охрана детей — охрана культуры».
Основа культуры народа — его язык; поэтому, считал Горький, приобщение детей к народному языку — одна из важнейших задач воспитателя. У литературы здесь особая роль, ибо для нее язык — «первоэлемент... основное орудие ее и вместе с фактами, явлениями жизни — материал...».
В статье «Человек, уши которого заткнуты ватой» (1930) писатель говорил о природной склонности ребенка к игре, в которую непременно входит и словесная игра: «Он играет и словом и в слове, именно на игре словом ребенок учится тонкостям родного языка, усваивает музыку его и то, что филологически называют "духом языка". Дух языка сохраняется в стихии народной речи. Легче всего дети постигают «красоту, силу и точность» родного языка «на забавных прибаутках, поговорках, загадках».
В этой же статье Горький выступает и в защиту развлекательной детской литературы. Ребенок до десятилетнего возраста, заявляет писатель, требует забав, и требование его биологически законно. Он и мир познаёт через игру, поэтому детская книга должна учитывать потребность ребенка в увлекательном, захватывающем чтении.
«Я утверждаю: с ребенком нужно говорить забавно», — продолжает М. Горький развивать эту принципиальную для него мысль в другой статье 1930 года — «О безответственных людях и о детской книге наших дней». Статья была направлена против тех, кто считал, что забавлять ребенка с помощью искусства — означает не уважать его. Между тем, подчеркивал писатель, даже первоначальное представление о таких сложных понятиях и явлениях, как Солнечная система, планета Земля, ее страны, может быть преподано в играх, игрушках, веселых книжках. Даже о «тяжелых драмах прошлого можно и нужно рассказывать со смехом….».
Очень нужны юмористические персонажи, которые явились бы героями целых серий, продолжает Горький свои рассуждения в статье «Литературу — детям» (1933). Здесь дана целая программа образования и нравственного развития подрастающего поколения.
Подчеркивал, что книга должна говорить с маленьким читателем языком образов, должна быть художественной. «Дошкольникам нужны простые и в то же время отмеченные высоким художественным мастерством стихи, которые давали бы материал для игры, считалки, дразнилки». Необходимо издать и несколько сборников, составленных из лучших образцов фольклора.
Как известно, Горький много работал с начинающими писателями; некоторые из них под его влиянием обратились к детской литературе. Он советовал молодым авторам читать народные сказки (статья «О сказках»), ибо они развивают фантазию, заставляют начинающего литератора оценить значение выдумки для искусства, а главное, они способны «обогатить его скудный язык, его бедный лексикон». И детям, считал Горький, крайне нужно чтение сказок, как и произведений других фольклорных жанров..
Свои взгляды М. Горький стремился воплотить в жизнь. Он стал инициатором создания первого в мире детского издательства и участвовал в обсуждении его планов, как и планов детских театров. Он переписывался с молодыми писателями и даже с детьми, чтобы узнавать их запросы и вкусы. Он намечал темы детских книг, которые затем разрабатывались писателями и публицистами — популяризаторами науки. По его инициативе возник первый послереволюционный детский журнал — «Северное сияние».
Тема детства в произведениях М. Горького. Рассказы писателя для детей публиковались еще до революции. В 1913—1916 годах Горький работал над повестями «Детство» и «В людях», продолжившими традицию автобиографической прозы о детстве. В рассказах писателя дети часто оказываются несчастными, обиженными, порой даже гибнут, как, например, Ленька из рассказа «Дед Архип и Ленька» (1894). Пара нищих — мальчик и его дедушка — в своих странствиях по югу России встречаются то с людским сочувствием, то с равнодушием и злобой. «Ленька был маленький, хрупкий, в лохмотьях он казался корявым сучком, отломленным от деда — старого иссохшего дерева, принесенного и выброшенного сюда, на песок, на берег реки».
Горький наделяет своего героя добротой, способностью к сочувствию, честностью. Ленька, по натуре поэт и рыцарь, хочет заступиться за маленькую девочку, потерявшую платок (за такую потерю ее могут побить родители). Но дело в том, что платок подобрал его дед, который к тому же украл казацкий кинжал в серебре. Драматизм рассказа проявляется не столько во внешнем плане (казаки обыскивают нищих и выдворяют их из станицы), сколько в переживаниях Леньки. Его чистая детская душа не принимает поступков деда, хотя и совершённых ради него же. И вот уже смотрит он на дела новыми глазами, и лицо деда, еще недавно родное, становится для мальчика «страшно, жалко и, возбуждая в Леньке то, новое для него, чувство, заставляет его отодвигаться от деда подальше». Чувство собственного достоинства не покинуло его, несмотря на нищую жизнь и все связанные с ней унижения; оно настолько сильно, что толкает Леньку на жестокость: он говорит умирающему деду злые, обидные слова. И хотя, опомнившись, просит у него прощения, но кажется, что в финале смерть Леньки наступает и от раскаяния тоже. «Сначала решили похоронить его на погосте, потому что он еше ребенок, но, подумав, положили рядом с дедом, под той же осокорью. Насыпали холм земли и на нем поставили грубый каменный крест». Подробные описания душевного состояния ребенка, взволнованный тон рассказа, его жизненность привлекли внимание читателей. Резонанс был именно таким, какого и добивались революционно настроенные писатели той поры: читатели проникались сочувствием к обездоленным, возмущались обстоятельствами и законами жизни, которые допускают возможность такого существования ребенка.
«Скучную и нелегкую жизнь изживал он», — говорит писатель о Мишке, герое рассказа «Встряска» (1898). Подмастерье в иконописной мастерской, он делает множество самых разных дел и за малейшую промашку его бьют. Но вопреки тяжести быта мальчик тянется к красоте и совершенству. Увидев клоуна в цирке, он пытается передать свое восхищение всем окружающим — мастерам, кухарке. Оканчивается это плачевно: увлекшись подражанию клоуну, Мишка случайно смазывает краску на сырой еще иконе; его жестоко избивают. Когда он, со стоном схватившись за голову, упал к ногам мастера и услышал смех окружающих, то этот смех «резал Мишке душу» сильнее физической «встряски». Душевный взлет мальчика разбивается о людское непонимание, озлобленность и равнодушие, вызванные монотонностью, серой будничностью жизни. Избитый, он во сне видит себя в костюме клоуна: «Полный восхищения пред своей ловкостью, веселый и гордый, он прыгнул высоко в воздух и, сопровождаемый гулом одобрения, плавно полетел куда-то, полетел со сладким замиранием сердца...» Но жизнь жестока, и назавтра ему предстоит «снова проснуться на земле от пинка».
Свет, идущий от детства, уроки, которые дают дети взрослым, детская непосредственность, душевная щедрость, бессребреничество (хотя часто им самим приходится зарабатывать на жизнь) — вот чем наполнены рассказы М.Горького о детях.
Сказки. Горьковские «Сказки об Италии» (1906-1913) носят такое название условно: это рассказы о стране, в которой он провел долгие годы. Но есть у него и подлинные сказки. Первые из них предназначались для сборника «Голубая книжка» (1912), адресованного маленьким детям. Вошла в сборник сказка «Воробьишко», а другая — «Случай с Евсейкой» — оказалась для этого сборника слишком взрослой. Появилась она в том же году в приложении к газете «День». В этих сказках действуют чудесные, умеюшие разговаривать животные, без которых сказочный мир не мог бы существовать.
Воробьишко. Пудик летать еше не умел, но уже с любопытством выглядывал из гнезда: «Хотелось поскорее узнать, что такое Божий мир и годится ли он для него». Пудик очень любознателен, все-то ему хочется понять: отчего деревья качаются (пусть перестанут — тогда и ветра не будет); почему это люди бескрылые — им что, кошка крылья оборвала?.. Из-за непомерного любопытства Пудик и попадает в беду — вываливается из гнезда; а уж кошка «рыжая, зеленые глаза» тут как тут. Происходит сражение между мамой-воробьихой и рыжей разбойницей. Пудик от страха даже первый раз в жизни взлетел... Все кончилось благополучно, «если забыть о том, что мама осталась без хвоста».
В образе Пудика ясно проглядывает характер ребенка — непосредственного, непослушного, шаловливого. Мягкий юмор, неброские краски создают теплый и добрый мир этой сказки. Язык ясный, простой, понятный малышу. Речь персонажей-птичек основана на звукоподражании:
— Что, что? — спрашивала его воробьиха-мама.
Он потряхивал крыльями и, глядя на землю, чирикал:
— Чересчур черна, чересчур!
Прилетал папаша, приносил букашек Пудику и хвастался:
— Чив ли я? Мама-воробьиха одобряла его:
— Чив, чив!
Характер героя в сказке «Случай с Евсейкой» посложнее, ибо герой и по возрасту старше Пудика. Подводный мир, где оказывается мальчик Евсейка, населен существами, которые находятся друг с другом в непростых отношениях. Маленькие рыбешки, например, дразнят большого рака — поют хором дразнилку:
Под камнями рак живёт,
Рыбий хвостик рак жует.
Рыбий хвостик очень сух.
Рак не знает вкуса мух.
В свои отношения подводные жители пытаются втянуть и Евсейку. Он же стойко сопротивляется: они — рыбы, а он — человек. Ему приходится хитрить, чтобы не обидеть кого-нибудь неловким словом и не навлечь на себя неприятностей. Реальная жизнь Евсейки переплетается с фантастикой. «Дуры, — мысленно обращается он к рыбам. — У меня по русскому языку в прошлом году две четвёрки было». К финалу действие сказки движется через цепь забавных ситуаций, остроумных диалогов. В конце концов оказывается, что все эти чудесные события Евсейке приснились, когда он, сидя с удочкой на берегу моря, заснул. Так Горький решил традиционную для литературной сказки проблему взаимодействия вымысла и реальности. В «Случае с Евсейкой» много легких, остроумных стихов, охотно запоминаемых детьми.
Еще больше их в сказке «Самовар», которую писатель включил в первую составленную и отредактированную им книгу для детей — «Елка» (1918). Этот сборник — часть большого плана писателя по созданию библиотеки детской литературы. Сборник был задуман книжкой веселой. «Побольше юмора, даже сатиры», — напутствовал Горький авторов. Чуковский вспоминал: «Сказка самого Горького "Самовар", помешенная в начале всей книги, есть именно сатира для детей, обличающая самохвальство и зазнайство. "Самовар" — проза в перемежку со стихами. Вначале он хотел назвать ее "О самоваре, который зазнался", но потом сказал: "Не хочу, чтобы вместо сказки была проповедь!" — и переделал заглавие».
Сказка много раз переиздавалась. В ней нашли свое отражение взгляды М.Горького на народную сказку как на неиссякаемый источник оптимизма и юмора, к которым необходимо приобщать и детей, а также его подход к литературной обработке фольклора.
Галина Веселова
Проект для детей старшего дошкольного возраста «Сказки М. Горького для детей»
ПАСПОРТ ПРОЕКТА .
«Сказки М . Горького для детей »
Выполнила : Воспитатель первой квалификационной категории
МАДОУ «СКАЗКА » Уренского муниципального района
Нижегородской области – Веселова Галина Терентьевна.
Цель : Познакомить детей подготовительной группы с творчеством М. Горького , приобщать детей к чтению произведений писателя-классика, земляка.
Задачи :
1. Обобщить и систематизировать знания детей о жизни и творчестве М. Горького .
2. Повысить эффективность работы по приобщению детей к книге .
3. Развивать умение понимать смысл художественного произведения.
4. Способствовать развитию творческих способностей детей .
5. Формировать умение давать развернутые ответы, развивать диалогическую и монологическую речь детей .
6. Способствовать поддержанию традиций семейного чтения.
7. Повысить культуру речи педагогов, родителей и детей .
Участники проекта : Дети подготовительной группы, педагоги, родители.
Вид проекта : Творческо-познавательный.
Время реализации : Краткосрочный.
Предполагаемые результаты :
1. Создание продолжения сказки «Воробьишко» .
2. Рисование, декоративное рисование, пластилинография, прослушивание песен,
танца «Пых-пых самовар» по сказкам Максима Горького .
Презентации проекта : Викторина и литературный час с участием родителей по сказкам Максима Горького .
Методы и приемы :
Демонстрация презентации;
Наглядные методы;
Использование художественно слова;
Использование разных видов игр;
Формы организации :
Групповая;
Подгрупповая;
Этапы :
- подготовительный : создание презентаций, настольно-печатных игр, разработка конспектов НОД, викторины и литературного часа.
- основной : просмотр презентаций, проведение НОД, настольно-печатных игр,
игр драматизаций, проведение викторины и литературного часа по творчеству М. Горького .
- заключительный : обобщение полученных представлений о творчестве Максима Горького .
Литературный час с участием родителей по творчеству Максима Горького .
Задачи :
1. Активизировать и уточнить представления детей и родителей о творчестве М. Горького .
2. Организовать совместную деятельность родителей и детей .
3. Воспитывать любовь к художественной литературе.
РЕАЛИЗАЦИЯ ПРОЕКТА .
1. Просмотр презентаций : «Дом-музей Пешкова» , «Знакомство детей с творчеством Максима Горького », «О самоваре» .
2. Чтение сказок Максима Горького : «Воробьишко» , «Самовар» , «Случай с Евсейкой» , «Про Иванушку дурачка» .
3. Заучивание пословиц о самоваре. Инсценировка сказки Максима Горького «Самовар» Декоративное рисование «роспись самовара» . Пластилинография «Роспись самовара» . Прослушивание песни «Наш красавец самовар» . Разучивание песни и танца «Пых-пых самовар» .
4. Дидактическая игра «Быт русских людей» .
5. Рисование по сказке «Воробьишко» .
6. НОД по развитию речи - Придумай продолжение сказки «Воробьишко» .
7. Викторина для детей по сказке Максима Горького «Воробьишко» .
8. Литературный час с участием родителей «Максим Горький детям » .
Публикации по теме:
Драматизация сказки «Не хвастайся» для детей старшего дошкольного возраста Опушка леса. Слева домик ежей, на заднем плане бугорок и большой куст. Заяц-(вбегает останавливается перед домом). Кто тут живёт? Печь.
Драматизация сказки «В лес на прогулку» для детей старшего дошкольного возраста В зале декорация леса справа кусты, слева ёлка. Дети: Взяли снова зайчиков, надели их на пальчики, представление мы начнём,но теперь уж.
Конспект физкультурного досуга «В гостях у сказки». Для детей старшего дошкольного возраста. Цель: повышать интерес к физической культуре.
Конспект сценария летнего развлечения для детей старшего дошкольного возраста «В гостях у сказки» «В гостях у сказки» Дата проведения: 25.08.2017 в 11.00; Участники: - дети группы №5; - педагоги группы №5; - родители; Цель: - Создать.
Проект для детей старшего возраста «Мои любимые сказки» Проект для детей старшего возраста на тему: «Мои любимые сказки». .
Новогодний сценарий для детей старшего дошкольного возраста по мотивам сказки «Бременские музыканты» Ребенок: Как хорошо, что в этом зале, мы снова встретились с друзьями, Мы этот праздник долго ждали и он пришел в мороз зимой. Воспитатель:.
Педагогический проект для детей старшего возраста «Сказки К. Чуковского» Педагогический проект для детей старшего дошкольного возраста «Сказки К. Чуковского» Цель: Приобщение детей к произведениям художественной.
