Часть вторая. Чело-век XXI: уходящая натура, угасающий

Русь Восточная и Русь Западная Единство русского народа исчезло еще в Средние века, но память о нем осталась на Руси Московской и на Руси Литовской.В 1478 году Великий князь Московский Иван III принял титул «государя всея Руси». С тех пор в Москве смотрели на Западную Русь

«Заплакала Русь…» Московские друзья Гоголя хотя и знали о его неискренности, скрытности, но не сомневались в его патриотизме и любви к России. Даже первый том «Мертвых душ» не поколебал большинство из них. Сомневавшихся убеждал рациональными аргументами С. П. Шевырев.

«Русь была, есть и будет. Все ложное и искажающее ее подлинное лицо может быть пусть затянувшимся, пусть трагическим, но только эпизодом в истории этого великого народа».
Павел Корин

23 июля 2010 года исполняется 100 лет со Дня рождения Патриарха Московского и всея Руси Пимена, в миру - Извекова Сергея Михайловича.

Обойти молчанием эту Дату я не могла, так как по семейному преданию наша ветвь рода Плоховых и род Извековых находились в свойственных или родственных отношениях.

В преддверии знаменательной Даты я хочу рассказать о малоизвестном факте из жизни Святейшего Патриарха - о многолетней дружбе Патриарха Пимена с великим русским художником Павлом Кориным - представить свидетельства добрых отношений двух знаменитых личностей России.

***
Когда, пять лет назад, мне удалось получить роскошный подарок, о котором мечтала, - уединение, я принялась за изучение истории нашего рода и стала записывать семейные легенды и предания. Тогда же мне в книжном магазине, куда я часто заходила, предложили только что вышедшую книгу «Патриархи Московские».
В книге, одобренной Издательским Советом Русской Православной Церкви, представлены биографии, деяния и проповеди всех пятнадцати Патриархов Русской Православной Церкви со времён установления на Руси в1589 году Патриаршества, от святителя Иова до Патриарха Алексия II.
Составитель книги – Н.Н. Лисовой.

(Считаю очень важным с благодарностью привести несколько слов об авторе (из Википедии):

"Николай Николаевич Лисовой - российский историк Церкви, исследователь, писатель, публицист, автор телевизионных фильмов, общественный деятель. Член Императорского Православного Палестинского Общества (с 1974 года), в настоящее время - заместитель председателя ИППО. Член Союза писателей России (1992). Имеет учёные степени доктора исторических наук и кандидата философских наук.")

В биографии Патриарха Пимена моё внимание привлекли следующие строки:

«...В мастерской художника Павла Корина сохранились этюды и эскизы задуманной им в те годы великой картины: крестного хода, выходящего из царских врат Успенского собора и вбирающего в себя всех лучших людей церковной России.
В центре композиции - три Патриарха, современники Корина - Тихон, Сергий, Алексий. Справа, в первом ряду, фигура молодого иеромонаха, пронзительно смотрящего прямо нам в глаза - будущего Патриарха Пимена.

По свидетельству очевидцев, иеромонах Пимен нередко бывал в начале тридцатых в мастерской Павла Дмитриевича. Пройдет тридцать лет, и митрополит Пимен возглавит в Новодевичьем монастыре отпевание великого русского художника.

«Русь уходящая» - так должна была называться его неоконченная картина. Но потомственный палешанин, глубоко верующий человек и гениальный художник, Корин, по какой-то таинственной, нечеловеческой интуиции делает практически главным героем своей картины молодого Пимена. Лик церковной России - Руси Восходящей....»

(Книга - «Патриархи Московские», Издательство «ОЛМА-ПРЕСС», М., 2004).

Я, естественно, заинтересовалась отношениями двух знаменитых людей России. Мне захотелось немедленно увидеть картину и узнать историю её создания, но я была далеко от Москвы и музея Корина – пришлось подождать до поры, до времени.

***
Задуманная П. Кориным «Русь уходящая» - полотно крупного историко-философского плана. Но художник так и не перенес готовую картину на большой холст. Натянутый на гигантский подрамник, холст этот и поныне стоит в мастерской-музее художника на Пироговке, 16.

Идея создания картины родилась в 1925 году.

Умер Патриарх Тихон. В Москву, к Донскому монастырю, стекались людские потоки со всех краёв России. День и ночь шла молчаливая, удручённая православная Русь. Шли крестьяне, городские обыватели, духовенство, учёные, писатели и художники, среди которых - Павел Дмитриевич Корин и его учитель и друг, Михаил Васильевич Нестеров.

Корин сделал тогда для памяти несколько карандашных набросков. Возникло желание запечатлеть столь величаво-трагический исход, сохранив для будущих поколений образы и характеры этих людей.
Художник остро ощутил глубину трагического положения церкви, вступившей в конфликт с молодой советской властью. Борьба носила ожесточенный характер, и когда в стране началось уничтожение духовенства, Корин понял: уходит со сцены общественной жизни великая сила.
Именно в этом уходе представлялось ему будущее художественное полотно.
Реквием! В душе звучит реквием.
- Так будет называться картина! – решает Павел Дмитриевич.

Четверть века, с перерывами, трудился художник над созданием эскиза будущей картины.
Этюды к задуманной картине были сделаны им задолго до завершения в 1959 году эскиза ее композиции. Это были уже вполне самостоятельные, мастерские портреты, общее число которых достигало нескольких десятков.
Корин предполагал назвать картину «Реквием», но при встрече с Горьким, посетившим его мастерскую, согласился с его советом дать другое название – «Русь уходящая».
Нужно представить себе ситуацию в России тех лет, чтобы понять трудности художника, задавшегося подобной целью.

К этим годам относится знакомство будущего Патриарха с художником Кориным.

***
Близкий к семье Кориных искусствовед Вадим Валентинович Нарциссов сохранил бесценные воспоминания, написанные в 1990 году – в год кончины Патриарха Московского и всея Руси Пимена.
Я привожу их ниже полностью:

Воспоминание о Святейшем

Усопшего Первосвятителя России Патриарха Пимена и замечательного русского художника Павла Дмитриевича Корина связывала многолетняя и добрая дружба. И неудивительно. Тот и другой жили духом, храмом, оба понимали жизнь как духовный подвиг. Хотя поприще у каждого было свое, но одна нива - Господня; оба были добрыми сеятелями на ней. Будучи ревностным церковным христианином, Павел Корин, как и подобает одаренному русскому человеку, считал свой талант живописца даром Божиим, а само творчество воспринимал как служение, требующее в наш нелегкий век подвига.

Среди наиболее духоносных образов знаменитого Коринского «Реквиема» (известного еще под названием «Русь уходящая») особо выделяется один из двух громадных этюдов, которые сам художник называл «басы-профундо». Этюд называется «Двое»; изображены - молодой иеромонах и епископ. Однако внимание зрителей неизменно приковывается к образу иеромонаха, вдохновенно взирающего на нас с полотна. Духовная сила, источаемая этим образом, очевидна; фигура епископа служит лишь фоном для него. В облике рядового в те дни иеромонаха легко угадываются черты будущего Патриарха Пимена (Извекова).

Идейным и композиционным центром всей огромной картины является триумвират Патриархов - это столпы русского Православия XX века: Святейшие Тихон, Сергий, Алексий, окормлявшие паству России с 1917 по 1970 год.
Нужно было быть Павлом Кориным, чтобы в 1935 году в образе 25-летнего тогда иеромонаха Пимена прозреть четвертого Патриарха, поставив его фактически на передний план грандиозной многофигурной композиции.

Ныне здравствующая Прасковья Тихоновна Корина, вдова художника, отлично помнит те дни. Иеромонах Пимен приезжал в мастерскую на Пироговку. Всецело подчиняясь воле художника, он замирал, позируя. Писать эту необычную, тогда весьма эмоциональную натуру было непросто; этюд потребовал многих сеансов.

Сейчас трудно представить условия жизни православного духовенства в России тех дней, тем более монашествующего. Жизнь, вернее, житие будущего Патриарха не составляло исключения - оно было нелегальным. Однако плод многотрудного творчества художника оправдал все усилия - образ молодого иеромонаха Пимена стал одной из самых крупных жемчужин в галерее образов «Руси».

К сожалению, точно неизвестно, когда и как произошло знакомство художника с будущим Патриархом.
В одной из записных книжек Павла Дмитриевича Корина сохранился уникальный рисунок 1920-х годов: изображение юного монаха, дирижирующего хором. Рисунок подписан самим художником: «Молодой монах. Регент. Церковь св. блаж. Максима Московского, чудотворца, на Варварке. Всенощная. 10/23 ноября 1926 года. Павел Корин».
Рукой вдовы художника в аннотации сделана надпись: «Будущий митрополит Крутицкий и Коломенский Пимен», а еще позднее добавлено: «затем Патриарх Московский и всея Руси...»

С годами дружба художника и будущего Первосвятителя и взаимная привязанность возрастали. Встречи, во всяком случае, домашние, не были часты, но потому и не становились обыденными. Встречались в Переделкине, на даче у общих знакомых Георгиевских. Несколько раз, уже в бытность митрополитом Крутицким и Коломенским, Владыка Пимен навещал друга-художника в его мастерской на Пироговке, и супруги Корины бывали в резиденции митрополита Пимена в Лопухинских палатах Новодевичьего монастыря.
В огромной коллекции пасхальных яиц, ежегодно выставляемой Прасковьей Тихоновной на Красной неделе, есть и несколько яиц от Пимена.

В последние годы жизни Корин на праздничные всенощные ездил в Елохово и, подходя к Владыке Пимену под елеопомазание, неизменно слышал от слегка склоняющегося к нему святителя: «С праздником, Павел Дмитриевич. Машина ждет Вас у алтаря».

Промыслом Божиим славный художник и гражданин России Павел Корин удостоился царственного архиерейского отпевания в Успенском соборе Новодевичьего монастыря. Возглавил это отпевание митрополит Крутицкий и Коломенский Пимен в сослужении тогда еще епископа (ныне митрополит) Волоколамского Питирима. Над телом усопшего митрополит Пимен произнес незабываемое «Слово похвальное» художнику-подвижнику и доброму русскому христианину рабу Божию Павлу. Владыка Пимен прочитал и возложил тогда в руки новопреставленного Павла разрешительную молитву.

Прошли годы. Дом народного художника Павла Корина превратился во всемирно известный музей, один из ярких духовных очагов современной Москвы и России.
Автору этих строк выпало счастье служить в Коринском доме с первых дней создания музея.

Соблюдая добрую традицию, на праздничные всенощные я частенько приезжал в Елохово и, подобно тысячам других, стремился подойти под елеопомазание к Святейшему Патриарху Пимену. Друзья мои часто замечали, как вдруг лицо Святейшего озарялось мгновенной улыбкой. На их вопрос: «Что ты ему сказал?» - я уклончиво отвечал: «Поздравил с праздником». Ныне можно открыть секрет: поздравляя с праздником, я передавал поклон от Прасковьи Тихоновны, от дома Кориных...

В. Нарциссов
(Журнал Московской Патриархии, № 8, 1990)

СВЕТЛАЯ ПАМЯТЬ ПАТРИАРХУ ПИМЕНУ!

СВЕТЛАЯ ПАМЯТЬ ДРУГУ ЕГО – РУССКОМУ ХУДОЖНИКУ ПАВЛУ КОРИНУ!

Изображение эскиза картины «Русь уходящая»: http://korin.webzone.ru/bio/russia.htm

В 1925 году в своей московской резиденции (тогда это был Донской монастырь) умер патриарх Тихон. Смерть святителя Русской православной церкви вызвала массовое паломничество народа к одру умершего. По всем дорогам к Москве, к стенам Донского монастыря, потекли потоки людские. Безмолвно, день и ночь, шла вся православная Русь. Торжественная церемония отпевания, духовенство всех степеней и рангов, толпы верующих, среди которых были фанатики и юродивые...
Побывали там и писатели, и композиторы, и ученые, и художники - все, кто мог тогда осознать значение происходящего. Среди художников оказался искренний певец "Святой Руси" М.В. Нестеров, а с ним ученик и к тому времени самый уже близкий друг его Павел Корин. Он и увидел, как эта Русь, убогая в повседневной жизни, в эти последние - трагические для нее и одновременно звездные мгновения - проявила всю силу своего характера. Эта Русь и уходила по-русски, уходом своим являя знак вечности.
Разные персонажи - молодые и старые, мужчины и женщины, епископы и монахи, игуменьи и молодые монашенки, калеки и нищие на каменных ступенях церквей и просто миряне. Все они уходили в прошлое с непреклонной верой, что уход этот временный, с надеждой на возвращение и убежденностью в правоте и святости своего дела. Сам художник плакал, когда вслед за ушедшими из храма служителями культа стали рушить прекрасные памятники зодчества, украшенные фресками талантливых мастеров.
Павел Корин сделал тогда для памяти несколько карандашных набросков. А на одном из рисунков подписал: "Встретились два схимника, как будто бы вышли из земли... Из-под нависшей седой брови смотрит глаз, одичало смотрит". Именно тогда и зародилась у молодого художника идея написать большую картину, которой он дал название "Реквием".

Сначала это были просто этюды, которые он писал самозабвенно, с вдохновением, доходящим до отчаяния. Еще не до конца были ясны сюжет и композиция картины, а характеры действующих лиц уже рождались на полотне. Они были живые - со своими страстями, верой, смятением. Иногда некоторые коллеги забрасывали семена сомнения в душу художника, но не охлаждали его творческого пыла, хотя и сильно терзали.
В Палехе, а затем в Москве, в иконописной мастерской, П. Корин часто соприкасался со служителями Русской православной церкви, и этот мир стал ему хорошо знаком. Впечатлительный художник с большой остротой почувствовал и понял всю глубину трагического положения церкви, вступившей в конфликт с молодой советской властью. Эта борьба носила ожесточенный характер, и когда в стране началось уничтожение духовенства, П. Корин понял: уходит со сцены общественной жизни великая сила. Именно в этом уходе виделось ему глубокое, полное внутреннего драматизма художественное полотно.
Когда П. Корин решил написать большую картину, увековечивающую уходящую старую Русь, он говорил: "За всю Церковь нашу переживал, за Русь, за русскую душу. Тут больше меня, чем всех этих людей; я старался их видеть просветленными и сам быть в приподнятом состоянии... Для меня заключено нечто невероятно русское в понятии "уходящее". Когда все пройдет, то самое хорошее и главное - оно все останется".
Не считая себя портретистом, П. Корин задумал создать многофигурную композицию с ярко выраженной сюжетной основой: "Церковь выходит на последний парад". Этюды к задуманной картине были сделаны им задолго до окончательного эскиза ее композиции. Это были уже вполне самостоятельные, мастерские портреты, общее число которых достигало нескольких десятков.
Одним из самых ранних (некоторые исследователи считают его и самым лучшим) был этюд "Отец и сын".

Это парный портрет скульптора-самоучки СМ. Чуракова и его сына, впоследствии известного художника-реставратора. Они представлены почти в полный рост. Изображенная на первом плане фигура Чуракова-старшего - высокого, крепкого сложения старика с бородой микеланджеловского пророка - поражает зрителя необычайной силой. Уверенно стоит он на широко расставленных ногах, приподняв правое плечо и заложив за спину руки, держащие клюку. Голова его склоняется долу; красивое лицо с высоким открытым лбом, изборожденным резкими морщинами, осенено глубокой думой.
Стоящий позади него сын как бы дополняет этот образ, развивая и варьируя тему глубокого раздумья. Внешне фигура юноши напоминает фигуру отца. Правда, она значительно меньше и тоньше, но и здесь та же глубоко сосредоточенная поза с опущенной головой и сомкнутыми руками. При всем том зрителю ясно, что перед ним совершенно разные, во многом даже контрастные фигуры.
Тонкое, нервное лицо молодого человека, обрамленное густыми темно-каштановыми волосами, закрывающими лоб; жиденькая юношеская бородка, судорожно сплетенные пальцы рук - все говорит о более сложной и одновременно более слабой внутренней организации.
Через несколько лет П. Корин написал этюд "Трое".

Три женские фигуры, являющие три разных возраста, отразили три разных подхода мастера к решению портретного образа. Центральная фигура - приземистая, сгорбленная старуха-монахиня, тяжело опирающаяся на клюку... Перед зрителем предстает одна из главенствующих церковных особ, может быть, в прошлом - настоятельница какого-нибудь монастыря. Длинная черная ряса с накидкой облекает эту мрачную фигуру. Из-под огромной, надвинутой на лоб шапки с меховой опушкой и прикрывающего щеки черного платка рельефно выделяются мастерски вылепленные цветом детали старческого лица. С первого взгляда на нее зрителю ясно, что перед ним личность властная, решительная, мужественная.
За спиной старухи, справа, стоит пожилая женщина в полумонашеской одежде. Ее красивое лицо в обрамлении черного платка, с высоким открытым лбом и добрыми, печальными глазами овеяно какой-то особой душевной теплотой и тихим спокойствием, говорит о трудной, многострадальной судьбе, мудром терпении и стойкости русской женщины.
Третья фигура - молодая большеглазая красавица, стройная и высокая - олицетворяет героико-романтическое направление в творчестве П. Корина. Она в таком же темном полумонашеском одеянии, как и ее соседка, но горделиво приподнятая голова ее не покрыта.
В 1935 году последовал еще один этюд - портрет протодьякона М.К. Холмогорова, а потом еще и другие.

Когда появились еще первые этюды к "Реквиему", многие встретили их просто в штыки. Признавая бесспорную одаренность П. Корина, его упрекали за уход от действительности, поэтизацию мрачных сторон "наследия прошлого", апологию религиозности и за многое другое. Однако уже в этих этюдах было своеобразное отражение революции, пусть пока и косвенное. Суть такого отражения заключалась, в предельном накале страстей человеческих, в могучей стихии веры. "Реквием" в этюдах постепенно вырастал до символического "реквиема" уходящему старому миру.
В конце 1930-х годов П. Корин перестал писать этюды к своей картине, объясняя это чисто внешними фактами - нападками недоброжелателей и т.д. Но были и более глубокие причины мировоззренческого характера и творческого порядка. Стремительно развивалась новая жизнь, требовавшая от художника обновления и расширения тематики творчества. Обращение к новым героям (портреты замечательных деятелей советской культуры) заметно притормозило работу над задуманной картиной, но не остановило ее.
Приехавший однажды к художнику A.M. Горький подробно расспрашивал о композиции будущего полотна, поинтересовался и названием. "Реквием", - не очень уверенно ответил художник. - "Адреса не вижу. Название должно определять содержание. - А потом писатель проговорил, взглянув на этюды: - Они все эти - уходящие. Уходят из жизни. Уходящая Русь. Я бы так и назвал: "Русь уходящая". И как-то сразу после этих слов все определилось у П. Корина. Все стало на свои места, идея и замысел картины приобрели ясную и четкую стройность.
Почти четверть века (хотя и со значительными перерывами) писал Павел Корин окончательный эскиз картины, который и завершил в 1959 году. Этот эскиз был уменьшенным вариантом задуманного полотна, он не просто дает представление о его композиции и художественном строе, но и раскрывает конкретное содержание каждого образа. Это эскиз многофигурного группового портрета, созданного по примеру лучших образцов этого жанра.
Действие своей картины П. Корин развернул в глубине Успенского собора Московского Кремля. Многоликая толпа, заполнив собор, готовится к торжественному выходу. Такое решение сюжета позволило художнику обратить всех героев картины лицом к зрителю, что в свою очередь способствует наиболее многогранному раскрытию портретных характеристик.
В центре картины П. Корин расположил высшее духовенство. В одном храме одновременно вместе сошлись четыре патриарха, последовательно возглавлявшие Русскую православную церковь. Уже одно только это обстоятельство говорит в пользу того, что замысел всего полотна не сводится лишь к отображению трагически уходящей Святой Руси. Долгое время некоторые искусствоведы (например, Г. Васильев) рассматривали картину П. Корина как "последний парад осужденных историей на небытие". Критик отмечал, что "их отчужденность от жизни безжалостно подчеркнута безлюдием огромного собора. Художник задумал свою картину как "Реквием" - отходную могучему общественному явлению, именуемому православием".
Да, мысль о происходящей трагедии читается и в композиции картины, и в лицах ее персонажей. Но лица большинства из них омрачены не только скорбью, они отмечены и глубокими сосредоточенными раздумьями. В картине и намека нет, что перед нами представлены жертвы великой исторической ломки, смиренно принимающие приговор эпохи. Поэтому среди персонажей очень мало склоненных фигур и людей с поникшим взором. Слева от амвона зритель видит высокого, гордо откинувшего голову иеромонаха. Рядом с ним представлены два народных типа: древний, но еще полный неугасимых сил старик и нищий-слепец. На переднем плане уже называвшиеся выше три женские фигуры. Богата разнообразными типами и характерами правая часть композиции. Общий красновато-синий колорит полотна с обильными вкраплениями золота, строгая величавость фона, заполненного чудесно интерпретированной художником русской живописью, таинственное мерцание свечей - все усиливает суровую, напряженную торжественность этой монументальной сцены.
Задуманная П. Кориным "Русь уходящая" - полотно крупного историко-философского плана. Но художник так и не перенес готовую в сущности картину на большой холст. Натянутый на гигантский подрамник, холст этот и поныне стоит в мастерской-музее художника. Почему же его не коснулись ни кисть, ни даже уголь?
Некоторые считают, что художник почувствовал непреодолимое противоречие между замыслом и выбранным им путем его воплощения. А. Каменский, например, писал: "Корин задумал свою огромную картину как торжественный реквием, как высокую трагедию. Но трагедия лишь тогда обретает настоящую жизненную силу и величие страстей, когда при конкретном столкновении погибающая сторона обладает своей исторической справедливостью и человеческой красотой. У персонажей "Руси уходящей" этих качеств нет. Лучше всех это доказал сам Корин в своих этюдах. Он изобразил с... психологической силой вереницу духовных и физических калек, упорствующих фанатиков, слепорожденных, умирающих без прозрения... И вот когда Корин стал компоновать из своих этюдов картину, намереваясь создать трагическую композицию, объективное содержание созданных им же самим отдельных образов стало противоречить общему замыслу. У Корина хватило душевной зоркости, чтобы это понять, и мужества, чтобы отказаться от создания полотна".
Однако, как уже говорилось выше, факты противоречат утверждению, будто художник пришел к выводу о нецелесообразности завершения своей картины. Л. Зингер, например, отмечает, что в эскизе есть просто прекрасные персонажи: тот же старик-богатырь из пары "Отец и сын", некоторые женские типы - плоть от плоти тех вечных прообразов, что в свое время породили боярыню Морозову и стрельцов у В. Сурикова, Марфу и Досифея у Мусоргского, отца Сергия у Л. Толстого.
Но картина оказалась незавершенной не столько по воле самого художника. Партийные функционеры стояли на страже принципа социалистического реализма в литературе и искусстве, ревностно следили за тем, чтобы "идейно вредные" и "чуждые народу" произведения никогда не увидели свет. Еще в 1936 году от одного из них, А. Ангарова, поступило письмо на имя И.В. Сталина: "Подготовка Корина к основной картине выражается в сотне эскизов, натурщиками для которых служат махровые изуверы, сохранившиеся в Москве остатки духовенства, аристократических фамилий, купечества и т.д. Так, например, среди натурщиков Корина имеется человек, окончивший два высших учебных заведения и в 1932 году постригшийся в монахи. Корину позируют бывшие княгини, ныне ставшие монахинями, попы всех рангов и положений, протодьяконы, юродивые и прочие подонки...
Наши попытки доказать ему ложность взятой им темы пока не имели успеха... Прошу Вашего указания по этому вопросу".
Сам П. Корин в последние годы страстно хотел завершить свою картину. Единственным серьезным препятствием стали возраст и резкое ухудшение здоровья художника. Ему было уже около семидесяти лет, он перенес два инфаркта, а работа требовала много сил. И все же мастер не хотел сдаваться. П. Корин собирался даже заказать специальное подъемное кресло и начать работы. Но силы убывали, и незадолго до кончины художник с горечью произнес: "Не успел".

На известном снимке конца двадцатых годов запечатлено, как из церкви Симонова монастыря красноармейцы выносят иконы, культовую утварь. Выносят весело, озорно даже, с сознанием исполненного долга: «...до основанья, а затем...» Время меняет взгляды. И вот уже отмечается тысячелетие христианства на Руси, проводятся торжественные богослужения в Успенском соборе Московского Кремля.

Именно под сводами Успенского собора Павел Корин собирался поместить героев картины «Уходящая Русь» , для которой он несколько лет писал этюды. Картина не была написана. В мастерской художника после его смерти остался гигантский чистый холст. Серию этюдов, посвященных церкви, Павел Дмитриевич Корин по совету Горького назвал «Уходящая Русь». Но первоначально название было другим - «Реквием». В итоге художник соединил два названия в одно и этим выразил отношение к теме: он предвещал гибель русской церкви в огне революционного пожара.
Сегодня мы знаем, что церковь выжила, обрела свое место в новом обществе, где гораздо больше терпимости во всем. Мы стали свидетелями открытия заброшенных храмов и возрождения монастырей. Мы поняли, что церковь может внести свой вклад в нравственное усовершенствование народной жизни. Но благодаря таланту Павла Корина мы можем почувствовать и попытаться понять эпоху слома судеб и нравственных ориентиров.

Фото 1960 года.

Павел Корин в годы молодости видел иные картины, он был очевидцем таких сцен, как на упомянутой мной фотографии. Ему, художнику и иконописцу из Палеха, было невыносимо тяжело наблюдать слепое иконоборчество, не принимавшее в старинных досках ни святости культа, ни святости творчества. На свалку, в огонь! Может быть, именно стремление противостоять разрушению замечательного наследия древнерусского искусства и побудило Павла Дмитриевича заняться собиранием икон и церковной утвари. С годами составилась уникальная коллекция, которую художник завещал любимой им Третьяковке.

Наше время, свободное от многих предрассудков и догм недавнего прошлого, позволяет заново прочесть многие страницы истории искусств, в новом свете увидеть творчество художников, кому выпала трудная доля жить и работать в эпоху сталинизма. Павел Корин и его «Уходяшая Русь» резко не совпадали с этой эпохой, провозгласившей главной темой искусства воспевание Сталина и возбуждение всеобщего ликующего энтузиазма.

Корин говорил о трагедии, о крушении вековой традиции . Он не был борцом, но нужно обладать мужеством, чтобы упорно следовать своим путем, делать в искусстве то, к чему лежала душа, говорить, что хотелось сказать. И это при настоящей травле в печати, объявившей художника носителем реакционных взглядов, не принявшим революции. Только удивляешься, сколь благосклонна судьба к Павлу Корину: по тем временам и не за такие грехи можно было отправиться на Соловки или под Магадан. Клеймо изгоя долгие годы лежало на художнике; официальное признание и широкая известность пришли к нему только в последние годы жизни.

Первая персональная выставка Павла Дмитриевича состоялась лишь в 1963 году , когда мастеру было уже за семьдесят. Жизнь кончалась, все главное сделано, а народ, по сути, не знал живописца. Примут ли? Как оценят «Уходящую Русь»? Поймут ли?
В книге отзывов той памятной выставки хранится запись Владимира Солоухина: «Я знал, как и все, что Павел Дмитриевич Корин замечательный художник, но я не знал, насколько он огромен как художник, как не знали этого многие, большинство людей».

П. Корин.
Эскиз композиции картины «Уходящая Русь. Реквием».
Гуашь. 1935 - 1959. 64 х 107.
Государственная Третьяковская галерея.

Произошло подлинное открытие художника, творчество которого долгие годы замалчивалось . Особенно это касалось «Уходящей Руси». И вот она – перед публикой. Хорошо помню своё потрясение: такой правды не видели прежде. Кто-то сказал об этюдах к картине: «Это удар в Царь-колокол». Выставка стала событием в жизни целого поколения. заставила по-новому взглянуть на историю, поставила вопросы, ответы на которые мы начали искать спустя десятилетия после того, как отзвучали сносимые с церквей колокола.

Весной 1925 года Павел Корин стал свидетелем похорон патриарха Тихона. Похороны состоялись в Донском монастыре. Сюда со всей России съехались монахи, нищие, юродивые, калики перехожие. Корина поразил этот уходящий в небытие мир. Он всю жизнь вел записные книжки и вот тогда, в 1925-м, записал: «Повылазили из всех щелей замшелые схимники».

Двенадцать дней хоронили патриарха. Двенадцать дней над Донским, над Москвой звенели колокола . Художник записал в своей клеенчатой книжке: «Удары колокола. Мрачно, безнадежно». Это было шествие обреченных, но не смирившихся с крушением дедовской старины, фанатично веривших в свою правоту. Они не могли принять новой морали «красных антихристов». Похороны патриарха собрали их на последнее шествие,на последний акт трагедии. По ком звонил колокол? Он звонил не только по умершему, а по всей его пастве, собравшейся для последнего противостояния.

Все двенадцать дней художник неотступно был в монастыре. Прислушивался к разговорам, смотрел, делал в записной книжке зарисовки. Из них потом родились образы картины. В один из дней записал: «С высокого входа собора видно было вдали: по ограде несли гроб, шло духовенство. Народа великое множество. Был вечер перед сумерками, тихий, ясный. Народ стоял с зажженными свечами. Когда выходили из ограды монастыря, были сумерки. Около ограды стояли ряды нищих. В стороне - слепой и с ним мальчишка лет тринадцати. Мальчишка держал чашку, куда ему клали пятаки. Они пели какой-то старинный стих. Мальчишка концы каждого стиха подвывал диким альтом. Мордочка его из-под шапки выглядывала острая, волчья. Помню слова: «Сердца на копья поднимем».

П. Корин. Митрополит Трифон.
Масло. 1929.

Художника поразил горький, истовый стих, в котором неотступная решимость умереть, но веры своей не отдать . Слова эти не оставляли Корина все время, пока он писал этюды к «Реквиему». Первый этюд написан в 1929 году – портрет митрополита Трифона, властительного иерарха . Митрополит был стар и никого не принимал. Помогло ходатайство Михаила Васильевича Нестерова, весьма почитаемого в церкви художника, учителя Корина. Митрополит дал согласие позировать. Ни смирения, ни надежды нет в его лице. Он стоит на пороге смерти, бессильно сжимая посох, утративший символ власти. Но и в этот час бесславия митрополит Трифон не отступит от своей веры.

П. Корин. Молодой монах.
Масло. 1932. 200 х 72.

Такая же яростная убежденность и воля в лице молодого монаха . Художник сознает трагизм его положения и явно сочувствует своему герою, жизнь которого так трагически разошлась с новой историей России. Вот и запись в дневнике: «Опоздал этот монах». Точнее, чем сам Корин, не скажешь. Все они, герои «Уходящей Руси», опоздали...

П. Корин. Нищий.
Масло. 1333. 115 X 130.

В поисках типажей для своей картины Павел Корин часто бывал в Путинках, в церкви Рождества Богородицы, что, по счастью, сохранилась до наших дней и стоит на улице Чехова под боком у театра Ленинского комсомола. Как-то здесь на правом клиросе художник увидел слепого в грязной ветхой рясе, подпоясанной широким солдатским ремнем . Он медленно передвигался, выставив вперед чуткие руки. Слепой поразил Корина, он решил непременно написать его в самом центре своей картины: ведь это символ! Слепота потеря пути, бездорожье, только бессильно вытянутые руки.

Художник уговорил слепого отправиться к нему в мастерскую на Арбате, где несколько дней жил он у Корина. Подойдет к окну и слушает, как звенят внизу трамваи - тогда еще они ходили по Арбату, приговаривает: «А Вавилон-то шумит».

Масло. 1933 - 1935.

Павел Корин - прирожденный портретист . Он не довольствуется внешним сходством, для него главное «схватить человека>, как говорил В. Серов. Художник стремится передать в одном портрете всю жизнь человека, его добродетели и пороки, портрет для негоэто сгусток жизненной энергии, это образ судьбы человеческой. Леонид Миронович Леонидов, великий актер, так сказал о портрете, который с него написал Павел Корин: «Когда будут писать об актере Леонидове, пусть смотрят на этот портрет. В нем - правда».

В те годы Павел Дмитриевич вел художественную студию в Музее изобразительных искусств на Волхонке. Был у него ученик Степан Чураков, будущий знаменитый реставратор живописи, участник спасения Дрезденской галереи. У Степана был отец скульптор-самоучка, необычайной стати человек. Корин решил написать парный портрет отца и сына. Эта вещь, может быть, лучшая в портретной серии к «Уходящей Руси». Вот как рассказывал мне Степан Сергеевич Чураков о своем позировании Корину: «Павел Дмитриевич во время сеанса весь уходил в работу, глаза у него горели. Писал жадно. Смотрел в тебя так пристально, что иной раз не по себе становилось... Для него живопись была самосожжением, и он себя не жалел».

Масло. 1933.

«Отец и сын» - это духовная сила народа, его нравственная чистота и стойкость , жажда правды и справедливости. Сам Павел Дмитриевич очень любил этот портрет и решил его ввести в композицию переднего края «Уходящей Руси»

Однажды осенью 1931 года в мастерскую Корина на Арбате приехал Горький. Приехал неожиданно. «Наслышан о ваших работах, вот решил посмотреть, - сказал Горький. – Показывайте». Писатель был потрясен, все приговаривал: «Здорово! Черт возьми, как здорово!» Особенно понравился ему слепой из Путинков: «Да у него руки видят!» - сказал Горький. А потом говорит: «Вы большой художник, вам есть что сказать, у вас настоящее, кондовое искусство. Вам надо поехать в Италию - посмотреть великих мастеров...»

Через месяц Павел Дмитриевич отправился в путешествие вместе с Горьким. Казалось, итальянские впечатления, встречи с великим искусством Возрождения должны были заслонить волновавшие его образы «Уходящей Руси». Но он постоянно думает о ней, соотнося свои замыслы с опытом великих мастеров. Сделав рисунок с «Пьеты» Тинторетто в Венецианском Палаццо дожей, Корин записывает: «У меня центр картины... должен быть такого же пафоса и напряжения». Стоя под сводами Миланского собора, художник мысленно выстраивает своих героев, ведь они будут написаны в еще более тесном пространстве Успенского собора.

Вернувшись в Москву, Павел Дмитриевич жадно принимается за работу. Он не читает газет, где его по-прежнему обвиняют во всех грехах, даже покровительство Горького не помогает. Он пишет замечательный портрет М. К. Холмогорова, портрет нищего, серию женских портретов, и среди них настоящий шедевр портретного искусства - схимоигуменья Фамарь. 1935 год - счастливый год для художника. Столько удач! Какие судьбы, какие характеры!

Масло. 1935.

Протодьякон Холмогоров - «настоящий Иван Грозный» , говорил Корин. Породистый человек, горделивый, осанистый, презирающий суету мирскую и знающий себе цену. Это - не примитивный фанатик, он отстаивает свои идеалы убежденно, со спокойным достоинством.

П. Корин. Схимоигуменья Фамарь.
Масло. 1935. 145 x 75.

Взволновала Корина и судьба «матушки Фамарь» . В прошлом грузинская княжна, талантливая пианистка, закончила Петербургскую консерваторию. В один день решила резко повернуть жизнь ушла в монастырь. Жених, блестящий кавалергард, десять лет ждал, но, поняв, что она не вернётся, застрелился.

Масло. 1937. 244 х 137
Государственная Третьяковская галерея

Серию этюдов к «Уходящей Руси» завершили портреты архимандрита и московского митрополита Сергия . В работе над этюдами определилась живописная манера Корина - густая, пастозная мазок лепит форму Цвет глубок, художник любит цветовые контрасты. Живопись Корина дышит страстью, его горячим сочувствием к героям и его смятением, сомнением.. Ведь взгляды художника менялись под влиянием действительности. Замысел «Уходящей Руси» родился в 1925-м году, а последние этюды написаны в 1937-м!

Итак, 1937 год. Корин готов к написанию великой картины . Этюды закончены, их надо соединить в одну композицию, привести в движение. Началась работа над эскизом картины. Сначала действие разворачивалось на Соборной площади Кремля, затем художник решил перенести его в Успенский собор. Окончательно эскиз был завершен лишь в 1959 году! Через тридцать лет после написания первого этюда. Художник давно приготовил большой белый холст размером почти с «Явление Христа народу», любимой его картины. Умирая, М. В. Нестеров говорил Корину: «С того света, Павел Дмитриевич, грозить пальцем буду - напишите «Уходящую Русь»!»

Но холст остался чистым. Не написал Павел Корин этой главной картины . Можно только догадываться почему. Наверное, ушло время, переменился мир. Эпоха революционных перемен быстро сменилась другим бытиём и другой идеологией. Трагический пафос остался в этюдах, его механически не перенесешь в картину. Свое дело сделала и критика: опускались руки. А там началась война, и новая народная трагедия заслонила лики «Ушедшей Руси». На очередном витке истории реквием потребовался миллионам погибшим уже новой Руси.

Остались этюды - единственная в своем роде портретная галерея тех типажей и характеров, которые, несмотря ни на что, пронесли сквозь время и испытания волю и готовность «Сердца на копья поднять».