М горький детство часть из трилогии. Автобиографическая трилогия М. Горького

Автобиографическая трилогия Горького “Детство”, “В людях”, “Мои университеты” стоит в ряду тех его произведений, в которых писатель стремится воплотить многообразные художественные иска ния, выразить активный, жизнеутверждающий взгляд на жизнь.
Путь героя горьковской трилогии к революционному самосознанию далеко не был простым и прямолинейным, он воплотил сложность исканий истины человеком из народа. Основная мысль, цементирующая повествование, заключается в словах писателя: “Русский человек все-таки настолько еще здоров и молод душой, что преодолеет мерзость жизни”.
В повести “Детство” весьма значительное место отведено Акулине Ивановне и Хорошему Делу, а в повести “В людях” - повару Смурому и кочегару Якову. Эти люди оказали огромное влияние на формирование чувств и мыслей главного героя трилогии - Алеши Пешкова. В повестях они выделены как фигуры, значительные своей индивидуальностью, и в них в определенной мере олицетворены добрые и талантливые начала русского характера.
Духовный мир Алеши Пешкова населяли родственники и чужие люди, с которыми его столкнула тяжелая судьба. В формировании его сознания участвовали две силы, которые, казалось, были далеко не равны. Это силы зла и добра. В этих условиях возможность выбора в огромной мере зависела от ума Алексея, его характера, прирожденного умения наблюдать и воспринимать факты, явления жизни.
Прекрасной особенностью Алеши было восприятие доброго и красивого и отталкивание от злого и дрянного, отравлявшего атмосферу в доме Каши-риных и вне его. В этом смысле особенно харак-. терно противопоставление бабушки Акулины Ивановны и деда Каширина в сознании мальчика. Горький сохранил благодарную память о бабушке. Она воспитала в нем редкий дар - умение уважать и любить человека.
Если в первых частях трилогии Горький показывал характер героя главным образом в сопротивлении уродствам жизни, то в III части - “Мои университеты” - дальнейшее развитие характера раскрывается в процессе духовного и.идейного формирования. Характер Алеши Пешкова складывался не только в сопротивлениях окружающей среде; сопротивление это было связано и с переоценкой ценностей, почерпнутых из книг и рассказов людей, имевших на него влияние. При этом он хотел и стремился самостоятельно осмыслить сложные явления и факты жизни. Действительность, которую “осваивал” юноша Пешков, раскрывалась перед ним в противоречиях, и нередко враждебных. Но она же и хранила в себе истину, а до этой истины он добирался, составляя мнения о разных “учителях жизни”. И изображение героя в этих трудных идейных исканиях Горький как раз и связывает с судьбой народной, в то же время отодвигает на второй план собственное “я”. Идейный нерв автобиографических повестей - стремление писателя шаг за шагом показать крепнущее сознание ребенка, а позднее Алеши Пешкова, его человеческое самоутверждение в противоборстве с окружающей средой.

НО! Мы читали только Детство, поэтому о нем поподробнее!

Русская литература конца 19-начала 20 вв. Общая характеристика

С начала 1890-го года группа символистов провозгласила свое полное неприятие совр. им реализма, ошибочно отождествив его с материализмом и объективизмом. С тех пор началось противоборство 2-х худ. направлений. Модернисты подозревали чуждых себе писателей в неспособности проникнуть в сущность явления, в сухообъективистском отражении жизни. Реалисты отрицали «тёмный набор» мистических понятий, изощрённые формы новейшей поэзии. Молодой реализм обладал всеми признаками преобразующегося имущего и обретающего истину искусства. Его создатели шли к своим открытиям путём субъективных мироощущений, раздумий. Прозе 19-го века был свойственен образ чел. , воплощавший заветные мысли писателя. Из произведений новой поры почти исчез герой –носитель представлений писателя. Тут чувствовалась традиция Гоголя и Чехова. В произвед мл. современников Чехова героями стали «средней руки» интеллигенты, офицеры низших чинов, солдаты, крестьяне, босяки. О зыбкости их внутреннего состояния писали Куприн, Горький, Бунин. Андреев.Они обратились к загадкам самой природой человека. Предельно разрослось авторское начало в повествовании.План событий был упрощён, но пределы душевной жизни раздвинуты. Поэтому воспроизведение короткого отрезка времени разрасталось до крупных повествований («Гранатовый браслет» Куприна, «Братья» Бунина).С другой стороны, сложные темы представляли в скупой форме («Господин из Сан-Франциско» Бунина «Жизнь Василия Фивейского» Андреева)Новое поколение прозаиков обращалось к фольклорно --библейским образам и мотивам, мифологии разных народов.Произведения пронизывают авторские раздумья. Нет поучительных или пророческих интонаций. Реалистическая проза звала к дискуссии. Многие прозаики тяготели к р-зу в р-зе(Куприн, Горький) , к внутреннему противостоянию разных точек зрения (Сны Чанга» Бунина, «Иуда Искариот и др» Андреева). Сложное мироощущение писателей не укладывалось в структуру последовательного реализма. Прозе начала века свойственно укрупнение. символизация образов и мотивов. Анализ реальных процессов совмещался с романтической мечтой.Молодые писатели испытывали страстное влечение к классицистическому наследию России.

В годы реакции Горький начал писать Автобиографическую трилогию . Первая часть - Повесть «Детство» - появилась в 1913-1914 годах.

Вторая часть-«В людях» - была напечатана в 1916 году, и третья - «Мои университеты» - уже после революции, в 1923 году.

Автобиографическая трилогия Горького - одно из лучших, интереснейших произведений писателя. Первая часть ее посвящена описанию жизни Алеши Пешкова в семье деда до того времени, когда мальчика отдали в услужение в магазин обуви. Вторая часть рассказывает о жизни героя трилогии «в людях» - с 1878 по 1884 год. Третья часть посвящена казанскому периоду - с 1884 по 1888 год.

Автобиографический жанр в русской литературе XIX века был представлен такими выдающимися произведениями, как «Детство», «Отрочество», «Юность» Л. Н. Толстого, «Былое и думы» Герцена, «Семейная хроника» и «Детские годы Багрова-внука» Аксакова, «Очерки бурсы» Помяловского, «Пошехонская старина» Салтыкова-Щедрина. Творческий опыт классиков русской литературы был унаследован Горьким.

Трилогия Горького представляет огромную ценность для изучения его жизненного пути, для понимания процесса его духовного становления. Горький рассказывает о детских годах своих в семье Кашириных, о всех унижениях и горестях, которые довелось ему испытать, о тяжкой и безрадостной жизни «в людях», о своих мытарствах и напряженных идейных исканиях.

Но в трилогии Горького изображены не только темные и жестокие нравы. Писатель воспел замечательную нравственную силу русского народа, его страстное стремление к справедливости, его душевную красоту и стойкость.

В Повести «Детство» он писал: «Не только тем изумительна жизнь наша, что в ней так плодовит и жирен пласт всякой скотской дряни, но тем, что сквозь этот пласт все-таки победно прорастает яркое, здоровое и творческое, растет доброе - человечье, возбуждая несокрушимую надежду на возрождение наше к жизни светлой, человеческой».

Перед читателем проходит галерея простых и хороших русских людей. Среди них: приемыш в доме Кашириных - Цыганок, отважный, веселый человек с большим и добрым сердцем; мастер Григорий с его душевной теплотой и влюбленностью в свое дело; человек, которому дали странное прозвище «Хорошее дело»; пароходный повар Смурый, приохотивший Алешу к чтению; Ромась и Деренков, сблизившие его о революционной интеллигенцией, и многие другие.

Особая роль отведена в трилогии Акулине Ивановне Кашириной - бабушке Горького. Первоначально Повесть «Детство» Горький , даже был намерен назвать «Бабушка». Акулина Ивановна - человек большого ума, яркого художественного дарования и чуткой сердечной отзывчивости.

Главный герой книги - Алеша Пешков . Горький с исключительной глубиной раскрывает процесс его нравственного возмужания, нарастание в нем решительного протеста против пошлой, бессмысленной и жестокой жизни мещанства, жажду иной жизни, разумной, прекрасной и справедливой.

Протест против диких нравов окружающей среды постепенно перерастает у героя трилогии в осознанную борьбу против устоев самодержавной власти, против эксплуататорского строя в целом. Впечатления суровой действительности, книги, революционеры, «музыка трудовой жизни», воспетая писателем в Повести «Мои университеты» , вплотную подводят Алешу Пешкова к революционным выводам. Трилогия в этом смысле становится повествованием о талантливом русском человеке из народных низов, который побеждает все препятствия на своем пути к высотам культуры, приобщаясь к революционной борьбе за социализм.

Таким образом, Горький и в предреволюционное десятилетие энергично и страстно боролся за победу революции, утверждая традиции и идеи передовой литературы.

Скачать критическую статью «Автобиографическая трилогия М. Горького»

Если домашнее задание на тему: » Автобиографическая трилогия М. Горького оказалось вам полезным, то мы будем вам признательны, если вы разместите ссылку на эту сообщение у себя на страничке в вашей социальной сети.

Свежие новости

Категории

Новости

Сочинения по теме

УДК 821.161-321.6

А. Ф. Цирулев

О жанровой специфике трилогий Л. Толстого и М. Горького

Автор исследует проблему жанра трилогии и раскрывает художественную но -визну трилогии М. Г орького «Детство», «В людях», «Мои университеты» и трилогии Л. Толстого «Детство», «Отрочество», «Юность» с точки зрения их жанровой специфики.

In article is considered problem of the genre to trilogies M. Gorky’s «Childhood», «In folk», «My universities» and trilogies L.Tolstoy’s «Childhood», «Adolescence», «Youth». The Author reveals artistic novelty two trilogies with standpoint their genre specifics.

Ключевые слова: Л. Толстой, «Детство», «Отрочество», «Юность», жанр, М.Горький, «Детство», «В людях», «Мои университеты», новаторство, автобиографизм.

Key words: L. Tolstoy, «Childhood», «Adolescence», «Youth», genre, M.Gorky, «Childhood», «In folk», «My universities», innovation, autobiographysm.

Трилогия «Детство», «В людях», «Мои университеты» появилась в печати спустя более полувека после публикации в «Современнике» толстовского «Детства». Не успела «исповедь» М. Горького стать достоянием широкой публики, как критики едва ли не хором стали говорить о том, что она резко, почти контрастно отличается от толстовского жизнеописания.

Дореволюционные рецензенты активно варьируют тезис о том, что Л. Толстой дает поэтическую, благостную картину бытия, а М. Горький, напротив, ошеломляет читателя вереницей ужасных и жестоких сцен, свидетелем которых оказывается его юный автогерой. «Когда-нибудь, -читаем мы в одной из работ той поры, - для школьных сочинений будет задаваться в гимназиях тема: сравнительный разбор обоих «Детств», и гимназисты победоносно докажут, что усадебное лучше чумазого, толстовское благотворнее горьковского» . Другой автор в тон этому заявлению добавляет: «Читаешь и досадуешь. Невольно вспоминаешь благоуханное детство Льва Толстого. По контрасту. Такое злое и грубое это детство. Дерутся, бьют, порют в каждом фельетоне» . Примерно в этом же духе высказывается обозреватель «Северных записок» А.Гвоздев: «Трудно себе представить более резкий контраст к «Детству» Льва Толстого, чем то, что показал М.Горький в своих очерках детских лет» .

Важно отметить, что многие дореволюционные критики не только «содержательно» противопоставляют трилогии, но и самым решитель-

ным образом разводят две автобиографии по разные стороны «эстетических баррикад». Так, например, Вл. Кранихфельд воспринимает «Детство», «Отрочество», «Юность» как образец классического «рассказа о себе», однако горьковскому «Детству» он отказывает в праве именоваться сочинением автобиографического жанра. У М. Горького, по его мнению, мы видим совершенно особый тип жизнеописания, а именно -автобиографию... без автобиографического героя. «В Николеньке Ир-теньеве, - настаивает автор «Утра жизни», - не только угадывается, но даже виден будущий Лев Толстой. А вот у М. Горького «читатель получает яркое представление о среде, в которой протекали детские годы маленького Алеши Пешкова. Но среди многочисленных портретов людей. личность самого рассказчика как будто намеренно затушевывается » .

В советской критике традиция «жесткого» противопоставления двух трилогий продолжает существовать достаточно долгое время. Тезис Вл. Кранихфельда об «отсутствии мальчика», т.е. автогероя - получает поддержку и развитие в исследованиях таких авторов, как И. М. Нусинов , В. А. Десницкий , Ф. Левин , Н. А. Белкина , Б. А. Бялик , Б. В. Михайловский , Е. Б. Тагер и др.

Заметим, что речь при этом идет именно о жанровой природе этих произведений. Толстовский « рассказ о себе» вышеупомянутые критики трактуют как образец автобиографического жанра. Горьковскую же «исповедь» одни советские авторы (А. Лежнев , Ф. Левин ) сводят к «писательским воспоминаниям», в которых главную роль играет очерковое начало. Другие (Б.А. Бялик , а позднее и С.В. Касторский ) стремятся доказать, что «Детство», «В людях», «Мои университеты» должно воспринимать как «книгу, в которой доминирует галерея портретов» . Третьи (В. А. Десницкий , Г. А. Бровман , И. М. Ну-синов , Н. А. Белкина проводят мысль о том, что М. Горький создал новый, уникальный жанр - нечто вроде «автобиографии-эпопеи». Они видят в трилогии книгу, в которой воссоздана не «история личности», а судьба народная, взятая в целостной полноте, в гуще крупного исторического события. «Содержание автобиографического цикла, - утверждает один из сторонников этой концепции, - не частная, а всеобщая история, не судьба отдельного человека, его родни, его случайных жизненных попутчиков, а судьба народа на данном историческом этапе» . Е. Б. Тагер художественную доминанту горьковского жизнеописания определяет так: «В трилогии есть своя конституция... отбор и компоновка образов обусловлены не требованиями романической интриги, а задачами иного, эпического замысла: каждый новый персонаж, возникающий под пером Горького, представляет собой грань некоего большого целого - эпического образа России, русской народной жизни » .

Однако сравнительный анализ двух знаменитых автобиографий свидетельствует о том, что в плане художественно-поэтическом эти сочинения отстоят друг от друга не так уж далеко, как это может показаться. С нашей точки зрения, Горький - автобиограф в осмыслении своего личностного опыта идет по пути, открытому его великим предшественником. Если Л. Толстой главным средством обрисовки характера, личности своего героя делает показ «диалектики души», то и М. Горький также «не ограничивается изображением результатов психического процесса: его интересует самый процесс, - и едва уловимые явления этой внутренней жизни...» . И в той, и в другой трилогиях мы имеем дело с поэтической структурой, основу которой образует воспроизведение внутренней духовной истории личности автогероя. Иначе говоря - фабульную основу обеих автобиографий образует история роста человеческого сознания. Наряду с изображением среды и картинами русской жизни оба художника блестяще воссоздают, что и как чувствуют их герои, как растет их познающая мысль и как этот процесс отражается на их нравственности и духовном самоопределении.

Вместе с тем говорить о художественном тождестве двух трилогий не приходится. Оба писателя обращаются к показу внутренней, духовной эволюции своих героев. Однако толстовская «диалектика сознания» отнюдь не идентична горьковской «диалектике сознания», ибо писатели ставят перед собой разные эстетические задачи.

Основу толстовского жизнеописания составляет «поэтизация жизни», которая самым тесным образом связана с неуемным стремлением художника заразить своего читателя подлинно нравственным отношением к жизни. Вся толстовская автобиография проникнута духом преклонения перед жизнью, перед различными ее формами и проявлениями. Любовь к жизни, восторг перед нею, отношение к ней как высшей и несоизмеримой ценности человеческого бытия пронизывает все три книги трилогии. С отсечением эпизодов и фрагментов, связанных с образной реализацией идеи поэтизации жизни, трилогия как единое художественное целое распадется и превратится в некий философско-этический трактат.

В соответствии с этой установкой Л. Толстой осваивает совершенно уникальную форму своей «художественной исповеди». Он создает особую - «поэтическую» автобиографию, в которой акцентированы этические проблемы бытия. Неповторимое соединение двух планов -«поэтического» и этического (т.е. нравственного), выраженных через диалектику сознания, и образует оригинальный дух, «неповторимую жанровую физиономию» его трилогии.

В отличие от Л. Толстого, создатель «Детства», «В людях», «Моих университетов» уповает не столько на внутренний дух человека, сколько на радикальное обновление всей русской жизни в целом. Для того, чтобы

вскрыть несостоятельность общественного мироустройства, М. Горький активно насыщает свою исповедь «эпической стихией». Он вводит в повествовательную ткань широкие картины русской жизни, обрисовывает драматические судьбы многих «спутников жизни» Алеши и создает панорамное полотно российской жизни накануне неизбежных, по мысли автора, социальных перемен.

В результате этого горьковское жизнеописание приобретает масштабы «автобиографии-обобщения». Автор «Детства», «В людях», «Моих университетов» выступает с концепцией «Русь», т.е. дает трактовку всей русской общественной жизни изображаемого периода. Такой социальной масштабности, такого уровня художественной обобщенности в трилогии Толстого, как, впрочем, и во всей догорьковской автобиографической традиции, нет. Все это говорит в пользу того, что М. Горький создает особый тип художественной автобиографии, в которой «рассказ о себе» соединен с выражением неких социальных идей, образующих концепцию «спасения», обновления Руси. В его «исповеди» критика «старого, больного мира» уравновешена, гармонизирована изображением роста той силы, которая рано или поздно взорвет «бесконечную цепь вражды и жестокости» - силы под названием «революционный разум». С рождением нового сознания рождается и новый горьковский Герой.

Итак, «диалектика сознания», показ жизни через анализ внутреннего восприятия, исследование самого механизма зарождения чувств и мыслей маленького человека - это то, что роднит, сближает рассматриваемые произведения и ставит их особняком в русской автобиографической традиции. Наряду с этим, продолжая художественную традицию напряженных поисков в области человеческого разума, М. Горький на основе показа диалектики души и мысли создает автобиографию, которая становится открытием как в плане мировоззренческом, так и в плане художественной формы.

В противовес «этической автобиографии» Л. Толстого, в которой синтез «поэтического» и нравственного начал служит выявлению внутренних возможностей личности, М. Горький создает автобиографию героико-революционного типа, в которой прославляется мысль и которая призвана убедить читателя в необходимости радикального обновления русского мира.

Список литературы

1. Белкина Н. А. Проблема положительного героя в автобиографической трилогии Горького // Горьковские чтения. 1947-1948. - М.: АН СССР, 1949. - С. 88-143.

2. Бровман Г. А. Писатель и жизнь. (Заметки об автобиографической трилогии М.Горького) // Знамя. - 1936. - №11. - С. 268-280.

3. Бялик Б. А. Развитие традиций русской классической литературы в творчестве М. Горького // Творчество М. Горького и вопросы социалистического реализма. - М.: АН СССР, 1958. - С. 5-99.

4. Гвоздев А. «Детство» М.Горького // Северные записки. - 1916. - № 2. -С. 149-154.

5. Десницкий В. А. Автобиографические повести Горького. 1. «Детство». 2. «В людях» // Десницкий В. А. М. Горький. - Л.: Худож. лит., 1935. - С.174-222.

6. Касторский С. В. Горький - художник // Очерки. - М.-Л.: Гослитиздат [Ле-нингр. отд-ние], 1963.

7. Кранихфельд Вл. Утро жизни // Современный мир. - 1914. - № 12. -Отд. 2. - С. 116-133.

8. Левин Ф. Детство Горького // Литературный критик. - 1938. - № 7. - С. 161173.

9. Лежнев А. (Горелин А. В.). Последние произведения М. Горького // Прожектор. - 1924. - № 12. - С. 4-26.

10. Михайловский Б. В., Тагер Е. Б. Творчество М. Горького. - М.: Просвещение, 1969.

11. Нусинов И. М. Правда о жизни (Автобиографические повести М. Горького) // Литературная учеба. - 1937. - № 6. - С.48-64.

12. Сологуб Ф. Заметки // Дневники писателей. - 1914. - № 1. - С. 12-18.

13. Тагер Е. Б. Творчество Горького советской эпохи. - М.: Наука, 1964.

14. Чернышевский Н. Г. Детство и отрочество. Сочинения графа Л.Н. Толстого. Военные рассказы графа Л. Н. Толстого // Чернышевский Н. Г. Собрание сочинений в пяти томах. - М.: Правда, 1974. - Т. 3. - С. 332-346.

Очень кратко У мальчика умирает отец. Вместе с матерью он переезжает в дом жестокого и жадного деда. Мать выходит замуж, и мальчика растит бабушка. Когда мать умирает, дед отправляет мальчика «в люди».

1913 год, Нижний Новгород. Повествование ведётся от имени мальчика Алёши Пешкова.

I

Первое воспоминание Алёши - смерть отца. Он не понимал, что отца больше нет, но в память ему врезался плач матери Варвары. Перед этим мальчик сильно болел, и помочь приехала бабушка Акулина Ивановна Каширина, «круглая, большеголовая, с огромными глазами и смешным рыхлым носом». Бабушка нюхала табак и была вся «чёрная, мягкая», как медведица, с очень длинными и густыми волосами.

В день смерти отца у Варвары начались преждевременные роды, ребёнок родился слабым. После похорон бабушка забрала Алёшу, Варвару и новорождённого в Нижний Новгород. Ехали они на пароходе. По дороге малыш умер. Бабушка, стараясь отвлечь Алёшу, рассказывала сказки, которых знала великое множество.

В Нижнем их встречало множество народу. Алёша познакомился с дедом Василием Васильичем Кашириным - маленьким, сухоньким старичком «с рыжей, как золото, бородкой, с птичьим носом и зелёными глазками». С ним пришли дядья мальчика, Яков и Михайло, и двоюродные братья. Дед Алёше не понравился, он «сразу почувствовал в нём врага».

II

Жила семья деда в большом доме, нижний этаж которого был занят красильной мастерской. Жили недружно. Варвара вышла замуж без благословения, и теперь дядья требовали у деда её приданое. Время от времени дядья дрались.

Дом деда был наполнен горячим туманом взаимной вражды всех со всеми.

Приезд Алёши с матерью только усилил эту вражду. Мальчику, выросшему в дружной семье, было очень тяжело.

По субботам дед сёк внуков, провинившихся за неделю. Алёшу это наказание тоже не миновало. Мальчик сопротивлялся, и дед засёк его до полусмерти.

После, когда Алёша отлёживался в постели, дед пришёл мириться. После этого мальчик понял, что дед «не злой и не страшен», но забыть и простить побои он не мог. Особенно поразил его в те дни Иван-Цыганок: он подставлял руку под розги, и часть ударов досталась ему.

III

После Алёша очень подружился с этим весёлым парнем. Иван-Цыганок был подкидышем: бабушка нашла его как-то зимой возле своего дома и воспитала. Он обещал стать хорошим мастером, и дядья часто ссорились из-за него: после раздела каждый хотел взять Цыганка себе.

Несмотря на свои семнадцать лет, Цыганок был добрым и наивным. Каждую пятницу его отправляли на рынок за продуктами, и Иван тратил меньше, а привозил больше, чем следовало. Оказалось, он приворовывал, чтобы порадовать скупого деда. Бабушка ругалась - она боялась, что однажды Цыганка схватит полиция.

Вскоре Иван погиб. Во дворе у деда лежал тяжёлый дубовый крест. Дядька Яков дал обет отнести его на могилу жены, которую сам же и убил. Цыганку выпало нести комель этого огромного креста. Парень надорвался и умер от кровотечения.

IV-VI

Прошло время. В доме жилось всё хуже. Алёшину душу спасали только бабушкины сказки. Бабушка не боялась никого, кроме тараканов. Однажды вечером загорелась мастерская. Рискуя жизнью, бабушка вывела из горящей конюшни жеребца и очень сильно обожгла руки.

«К весне дядьки разделились», а дед купил большой дом, на первом этаже которого был кабак. Остальные комнаты дед сдавал. Вокруг дома рос густой запущенный сад, спускавшийся в овраг. Бабушка с внуком поселилась в уютной комнате на чердаке.

Все любили бабушку и обращались к ней за советом - Акулина Ивановна знала множество рецептов лекарств из трав. Родом она была с Волги. Её мать «обидел» барин, девушка выбросилась из окна и осталась калекой.

С детства Акулина ходила «по людям», просила милостыню. Потом её мать, бывшая искусной кружевницей, выучила дочь своему мастерству, а когда о ней слава пошла, и дед появился. Дед, пребывая в хорошем настроении, тоже рассказывал Алёше о своём детстве, которое он помнил «от француза», и о своей матери - злой бабе калашнице.

Некоторое время спустя, дед взялся учить Алёшу грамоте по церковным книгам. Он оказался способным к этому, и вскоре бегло разбирал церковный устав. Дед был верующим человеком, но бог, которому он молился, вызывал у Алёши «страх и неприязнь».

Он не любил никого, следил за всем строгим оком, он, прежде всего, искал и видел в человеке дурное, злое, грешное. Было ясно, что он не верит человеку, всегда ждёт покаяния и любит наказывать

На улицу мальчика отпускали редко - всякий раз местные мальчишки избивали его до синяков.

Вскоре Алёшина спокойная жизнь кончилась. Однажды вечером прибежал дядька Яков и сообщил, что дядька Михайло идёт убивать деда. С того вечера дядька Михайло являлся ежедневно и учинял скандалы, на радость всей улицы. Так он пытался выманить у деда Варварино приданое, но старик не сдавался.

VII-X

Ближе к весне дед неожиданно продал дом и купил другой. При новом доме тоже был заросший сад с ямой - остатками сгоревшей бани. Слева с ним соседствовал полковник Овсянников, а справа - семейство Бетленга.

Дом был набит интересными людьми. Особенно интересен для Алёши был нахлебник по прозвищу Хорошее Дело. Его комната была заполнена странными вещами, и он постоянно что-то изобретал.

Вскоре мальчик сдружился с Хорошим Делом. Тот научил его правильно излагать события, не повторяясь и отсекая всё лишнее. Бабушке и деду эта дружба не понравилась - они считали нахлебника колдуном, и Хорошему Делу пришлось съехать.

Очень интересовал Алёшу и дом Овсянникова. В щели забора или с ветки дерева он видел трёх мальчиков, играющих во дворе дружно и без ссор. Однажды, играя в прятки, младший мальчик упал в колодец. Алёша бросился на помощь и вместе со старшими детьми вытащил малыша.

Дети дружили, пока Алёша не попался на глаза полковнику. Пока он выставлял мальчика из дому, тот успел обозвать его «старым чёртом», за что был бит. С тех пор Алёша общался с Овсянниковыми-младшими только через дыру в заборе.

О матери, которая жила отдельно, Алёша вспоминал нечасто. Однажды зимой она вернулась, поселилась в комнате нахлебника и начала учить сына грамматике и арифметике. Жилось Алёше в те времена трудно. Часто дед ссорился с матерью, пытался принудить её к новому замужеству, но та всегда отказывалась.

Русские люди, по нищете и скудости жизни своей, вообще любят забавляться горем, играют им, как дети, и редко стыдятся быть несчастными.

Бабушка заступалась за дочь, и однажды дед жестоко её избил. Алёша отомстил деду, испортив его любимые святцы.

Мать подружилась с соседкой, женой военного, к которой часто приходили гости из дома Бетленгов. Дед тоже начал устраивать «вечера» и даже нашёл матери жениха - кривого и лысого часовщика. Варвара, женщина молодая и красивая, ему отказала.

XI-XII

«После этой истории мать сразу окрепла, туго выпрямилась и стала хозяйкой в доме». У неё в гостях стали часто бывать братья Максимовы, перекочевавшие к ней от Бетленгов.

После Святок Алёша долго болел оспой. Всё это время за ним ухаживала бабушка. Вместо сказки она рассказывала мальчику об отце. Максим Пешков был сыном солдата, «дослужившегося до офицеров и сосланного в Сибирь за жестокость с подчинёнными». В Сибири Максим и родился. Мать его умерла, и он долго скитался.

Попав в Нижний Новгород, Максим стал работать у столяра и вскоре сделался знатным краснодеревщиком. Варвара вышла за него замуж против воли деда - тот хотел выдать дочь-красавицу за дворянина.

Вскоре Варвара вышла замуж за младшего Максимова, Евгения. Отчима Алёша сразу возненавидел. Бабушка от расстройства начала пить крепкое вино и часто бывала пьяной. В яме, оставшейся от сгоревшей бани, мальчик выстроил себе убежище и провёл в нём всё лето.

Осенью дед продал дом и заявил бабушке, что больше кормить её не будет. «Дед снял две тёмные комнатки в подвале старого дома». Вскоре после переезда появились мать с отчимом. Они рассказали, что дом их сгорел со всем скарбом, но дед знал, что отчим проигрался и приехал просить денег.

Мать с отчимом сняли бедное жильё и забрали Алёшу с собой. Варвара была беременна, а отчим обманывал рабочих, скупая за полцены кредитные записки на продукты, которыми на заводе платили вместо денег.

Алёшу отдали в школу, где ему очень не нравилось. Дети смеялись над его бедной одеждой, а учителя не любили. В то время мальчик часто хулиганил и досаждал матери. Жизнь между тем становилась всё тяжелее. Мама родила сына, странного большеголового мальчика, который быстро и тихо умер. У отчима появилась любовница.

Вскоре Варвара снова забеременела Однажды Алёша увидел, как отчим своей тонкой и длинной ногой бьёт беременную мать в грудь. Он замахнулся на Евгения ножом. Варвара успела его оттолкнуть - нож только разрезал одежду и скользнул по рёбрам.

XIII

Алёша вернулся к деду. Старик стал скуп. Он разделил хозяйство на две части. Теперь даже чай они с бабушкой заваривали по очереди.

Чтобы заработать на хлеб, бабушка занялась вышиванием и плетением кружев, а Алёша с компанией ребят собирал ветошь и кости, обирал пьяных и воровал дрова и тёс «в лесных складах по берегу Оки». Одноклассники знали, чем он занимается, и издевались ещё больше.

Когда Алёша перешёл в третий класс, к ним переехала Варвара с новорождённым Николаем. Отчим снова куда-то исчез. Мама была тяжело больна. Бабушка ушла в дом богатого купца вышивать покров, и с Николаем возился дед, часто из жадности недокармливая ребёнка. Алёша тоже любил играть с братишкой. Мать умерла через несколько месяцев на руках у мальчика, так и не увидев мужа.

После похорон дед сказал, что кормить Алёшу не собирается, и отправил его « ».

Детство Горького

Союздетфильм. 1938 г.

В людях

Союздетфильм. 1938 г.

Мои университеты

Союздетфильм. 1939 г.

Если прочесть все то, что писали об этом произведении отечественные и зарубежные авторы, создается впечатление, что речь идет совершенно о разных фильмах. У себя на родине трилогия о Горьком была оценена как почтенный образец бережного отношения к экранизируемой классике и в результате - как киноклассика для детей. Единственным недостатком виделась некоторая хаотичность повествования, вполне, впрочем, извинительная, объясняемая естественным желанием авторов вместить в фильм как можно больше героев и сюжетных линий самой книги.

То же и с традиционностью языка - он, полагали, совершенно уместен, коль скоро речь идет об экранизации произведения, принадлежащего к национальной культурной традиции.

Для зарубежных же авторов трилогия о Горьком - грандиозное кинематографическое пророчество, причем пророчество сбывшееся. Три фильма, созданные в самом конце 30-х годов, предвосхитили, полагают они, главные события мирового кинематографа последующих десятилетий вплоть до начала 60-х.

В самом деле, никто из советских режиссеров (за исключением Эйзенштейна, Довженко и Пудовкина) не оказал столь значительного влияния на мировой кинопроцесс, как Марк Донской.

Своим прямым предтечей считали его итальянские неореалисты, едва ли не напрямую цитировавшие Донского в своих фильмах. Отец индийского "параллельного кино" Сатъяджит Рэй утверждал, что сама форма его трилогии, объединившая обошедшие едва ли не все международные кинофестивали конца 50-х фильмы "Песня тележки", "Мир Any", "Непокорившиеся", избрана под впечатлением от работы Донского. А молодые рассерженные французские кинокритики из журнала "Позитиф" в конце 50-х в поисках альтернативы старомодному французскому кино создали буквально культ Донского.

Открытие кинематографа Донского для мирового кино стало открытием нового взгляда на мир, а еще точнее - целого нового мира: не случайно исследование одного из французских критиков так и называлось "Вселенная Марка Донского". Встреча с этим кинематографом была тем же, чем стала встреча самого Донского с творчеством Горького - потрясением, определившим дальнейшую судьбу. И речь не о стилистике, но - о модели мира, месте человека в нем.

Горьковское слово оказалось для режиссера ключом к собственному кинематографическому видению, стало его философией. Не случайно в большинстве фильмов Донского присутствуют горьковские цитаты: то в качестве эпиграфа, то в качестве финального титра. Как не случайно и то, что именно этой экранизацией художник, уже более десяти лет работавший в кино, заявил о себе как о безусловной творческой индивидуальности, что и означает: выстроил свой мир.

И если последовать примеру Донского, то эпиграфом к статье о его произведении могла стать приведенная им в "Детстве Горького" цитата: "Началась и потекла со страшной быстротой густая, пестрая, невыразимо странная жизнь".

Самое удивительное здесь то, что каждое - без преувеличения! - слово характеризует кинематограф Донского. И характеризует буквально. Ибо все тут переведено в зрительный ряд - с той предельной наглядностью и конкретностью, которая присуща разве что детскому восприятию. Буквально воспроизводится не словесный ряд, даже не событийный. Но сам образ мира, возникающий в повествовании. И книга, где главный герой - ребенок, оказалась в этом случае идеальным вариантом для режиссера.

Три серии фильма ("Детство Горького", "В людях", "Мои университеты") снимались поочередно и выходили на экраны в1938,1939и 1940 годах. В многолюдном фильме Донского два центральных героя: мальчик и река. Река во вселенной Марка Донского и есть жизнь. Не символ, не метафора жизни, а именно сама жизнь: она течет. Детское первозданное восприятие возвращает метафору к ее истоку, открывает тайну - или таинство? - рождения ее. Жизнь человеческого сообщества, как утверждают историки, зарождалась прежде всего на берегах больших рек, там была сконцентрирована. Река давала, несла с собой жизнь, была главным условием жизнедеятельности человека. И для ребенка, выросшего на берегу большой реки, это отождествление более чем естественно.

Потому Волга в трилогии Марка Донского не просто серия пейзажей, замечательно снятых оператором Петром Ермоловым, для которого эти фильмы стали безусловно крупнейшим творческим созданием. Она в определенном смысле одушевленное существо, несущее в себе, в водах своих, некий невыразимый словом смысл. И смысл этот связан с человеческим существованием, накладывается на него, как в кадре с двойной экспозицией.

Сложность, изменчивость, неоднозначность мира - вот что стремится запечатлеть Донской. Это и есть источник поэзии жизни. Или что будет точнее применительно к этому произведению - ее магии.

Как и Горький, Донской - созерцатель по-детски вдохновенный, созерцатель-язычник, как и всякий ребенок, взирающий на изменчивость и пестроту мира с одновременным чувством восторга и опаски - "опасливым любопытством", как сказано у Горького. Не отсюда ли у Донского острейший интерес ко всякого рода волшбе? В его фильмах камлают шаманы, колдуют знахарки-цыганки, и бабушка Акулина Ивановна в "Детстве Горького" всякий раз, прежде чем отправиться на новое место, серьезно и вдохновенно приманивает домового.

Не раз и не два у Донского на берегу Волги будет кипеть человеческий муравейник - в сценах, изобилующих внутренним действием, богатых планами, заставляющими вспомнить о Брейгеле. В самом деле - в кадре одновременно происходит по десятку событий: проходят пьяные, гонят арестантов, петрушечники дают представление, мальчишка ворует у лоточника булку, грузчики тащат поклажу - и над всем этим беспредельно распахнутое небо, а за всем этим - вечно текущая вдаль великая река..

С этим распахнутым пространством входит в кинематограф Донского тема свободы. Связь свободы с природным, стихийным началом именно для Горького, и прежде всего молодого Горького, была чрезвычайно важна; и не менее оказалась важна она для советского кино конца 20-х - начала 30-х годов. Достаточно вспомнить ледоход в "Матери" Пудовкина или финальную бурю над Азией в его же "Потомке Чингиз-хана". Но к концу 30-х - времени выхода трилогии на экран - эта тема вообще перестает существовать в нашем кино: она уходит вместе с темой природы, целиком и полностью подчиненной отныне человеку.

Конфликт замкнутого и разомкнутого пространств как зримого, чисто кинематографического воплощения свободы и несвободы не Донским был открыт. Но сквозным для всего кинематографа мотивом стал он именно у Донского, и стал именно в тот момент, когда потерял свою актуальность для советского кино в целом

В беспредельности российских пространств, по которым катит свои воды великая река, обнаруживает Донской происхождение специфического синонима этого понятия в нашем языке: "воля". Это именно природная свобода, и не случайно на волжские пейзажи в трилогии накладывается народная песня, вбирающая в себя как бы извечное в этой вселенной стремление к свободе. В самой протяжности ее - отзвук пространств, спасающих человека от зажатости, затертости, забитости в вечном российском многолюдье.

В пространстве замкнутом это многолюдье - невыносимо. Дом Каширина в "Детстве Горького" с низкими потолками, тесный от изобилия вещей и людей, сталкивающихся друг с другом, постоянно натыкающихся друг на друга. Такие же мастерская иконописцев ("В людях"), ночлежка и пекарня Семенова ("Мои университеты"). Ощущение мучительной тесноты, скученности - люди мешают друг другу самим существованием своим.

В трилогии почти не встречаются герои, довольные своей участью. Все томимы если не прямо тоской по иной жизни, то хотя бы ощущением того, что своя жизнь не получается в адской этой тесноте. Пронзительное "Эх, вы-и!" деда Каширина, впавшего в нищету, или не менее пронзительное "Быть бы Якову собакою" многими грехами отягченного дяди Якова. И как общее воплощение этого стремления, этой тяги к иной жизни - маленький безногий калека Ленька, перенесенный в фильм из рассказа "Страсти-мордасти", мечтающий в своей подвальной дыре о "чистом поле".

Детское высвечивает Донской в каждом из своих персонажей, именно это ищет в исполнителях. Не потому ли для большинства участие в трилогии стало "звездным часом"? И для удивительной бабушки Акулины - Варвары Массалитиновой - примы Малого театра, поклонявшейся Мейерхольду (чего стоило режиссеру убедить кинематографическое начальство дать ей эту "положительную" роль после "отрицательной" Кабанихи из "Грозы"). И для Михаила Трояновского - Деда, фактически открытого Донским для кино, в котором актер переиграл потом десятка три разнообразных дедушек. И для нервной, темпераментной Дарьи Зеркаловой - Королевы Марго, которой так и не довелось сыграть у Пудовкина Анну Каренину в том же году. И уж конечно для Даниила Сагала - Цыганка: его творческое содружество с Донским продолжалось вплоть до последней работы режиссера "Супруги Орловы" (опять-таки экранизации раннего Горького, осуществленной в 1978 году).

Однако у детскости этой есть и обратная сторона: незрелость. Скученная жизнь не дает людям возможность дозреть, то есть стать самими собой, осуществиться. При всем обилии индивидуальностей в мире трилогии нет личностей (исключение составляют, пожалуй, бабушка и Королева Марго - у женщин-матерей в мире Донского место совершенно особое). Нет - и быть не может, покуда эти персонажи находятся внутри жизненного потока, полностью подчинены ему, и, следовательно, всем превратностям судьбы. До самой старости персонажи продолжают оставаться детьми, как дед Каширин, и даже отрицательные персонажи творят зло с коварством совершенно детским, как дядья в "Детстве Горького" или подлый официант Сережка ("В людях"), или превосходно сыгранный Степаном Каюковым хозяин пекарни Семенов ("Мои университеты").

Вот откуда мудрый наказ не выдержавшей, сломавшейся в единоборстве с жизнью прачки Натальи (Ирина Зарубина): "Не суйся сюда - пропадешь". Суть его - в необходимости держать дистанцию между собой и миром. Дистанция эта, роль созерцателя дает шанс постигнуть смысл жизни - понять путь реки.

Но позиция эта превращает Алешу Пешкова в героя лирического по преимуществу. Юный Алеша Лярский с чистым, открытым лицом вызвал у критиков сдержанные упреки в некоторой скованности, отсутствии индивидуальности, бездейственности. Между тем кроме запоминающейся внешности - открытого лба и широко раскрытых глаз, - такому герою ничего больше не нужно. Ибо, по сути, перед нами не герой - знак героя. Действительный же герой присутствует прежде всего как принцип авторского видения. Действительный Алеша Пешков фильма - это мир трилогии в целом.

Очевидно, сбой, происшедший в третьей части - в "Моих университетах", - связан именно с тем, что повзрослевший герой начинает вмешиваться, "соваться" в жизнь. Следовательно, сам характер повествования вынужден меняться, драматизироваться. Режиссер же, верный своему принципу, и на сей раз избирает исполнителя (единственный раз снявшегося в кино Н. Вальберта) исключительно по принципу типажного соответствия - и сюжет начинает рушиться. Ибо действие само по себе не противопоказано лирическому герою, однако действие это совершенно особого рода: акт сугубо, откровенно символический. Но энергичным усилием режиссер все-таки удерживает единство своей вселенной как пространства духовного мира героя, удерживает целостный, чисто кинематографический, изобразительный сюжет трилогии.

Его можно сформулировать как движение из замкнутых пространств в "чисто поле", то выводящее героя к реке, то отбрасывающее на исходные позиции, чтобы в финале все-таки он вышел к морю, в которое реки впадают. Это и есть постижение тайны жизни, дающееся через многочисленные встречи с людьми на своем пути. Постижение это и превращает героя из ребенка в мужчину, наделяет его способностью приобщать других к овладению жизнью. И совершенно закономерно, безупречно точно Донской завершает трилогию сюжетом из рассказа "Рождение человека": на берегу моря Алексей Пешков принимает роды у женщины-переселенки. Жизнь, зримо нарождающуюся на берегу большой воды, вечно катящей свои волны. Если в финалах предыдущих серий герой выходил в разомкнутое пространство "чиста поля" ("Детство Горького"), реки ("В людях") - теперь он вводит в это пространство другого: новорожденного.

Что же открыл в своей трилогии Донской для мирового кинематографа? Новый принцип сюже-тостроения, который был в то же время основой традиции русской классической культуры. Если в традиции европейского романа столкновение героя с людьми на жизненном пути движет фабулу, авантюрную именно по этой причине, поскольку движение тут можно сравнить с движением сталкивающихся друг с другом бильярдных шаров, то в русской традиции мимолетная, случайная встреча изменяет людей: каждый уже несет на себе отпечаток другого, отпечаток чужого жизненного опыта, теперь становящегося частью его собственного. Этот принцип, разработанный досконально Чеховым, Буниным, и у Горького становится основой всего его творчества.

Откуда же в таком случае ножницы в восприятии трилогии Горького на родине и за рубежом? Пожалуй, самый точный ответ находим у Юрия Тынянова, заметившего еще в 1924 году, что Горький - "один из тех писателей, личность которых сама по себе - литературное явление; легенда, окружающая его личность, - это та же литература, но только ненаписанная, горьковский фольклор. Своими мемуарами Горький как бы реализует этот фольклор".

Трилогия Марка Донского в таком случае - еще одна, наряду с горьковскими мемуарами, версия фольклора, о котором говорит Тынянов, - фольклора, в те годы едва ли не государственно узаконенного. Режиссер и выступает здесь в роли сказителя, воспроизводящего общераспространенный фольклорный текст, совершенно не осознавая того глубоко индивидуального, что вносит в него своим исполнением. Точно так же не замечает этого и отечественная аудитория, которой воспроизводимый текст известен не хуже, его-то в первую очередь она и увидела, в то время как зарубежная аудитория - индивидуальность режиссера. И то, и другое восприятие одностороннее уже потому, что не предполагали наличия друг друга, не почувствовали необходимости в нем. Той необходимости, которая и породила феномен Донского, впервые с полной силой выразивший себя в трилогии о Горьком.

Вот почему, наверное, никто и не заметил, как в советской картине 1938 года в первых же сценах, посреди язычески буйного кипения жизни возник персонаж, готовый принять на себя (и принимающий) чужую боль, взваливающий на себя крест, который раздавит его, брошенного предательски, своей невыносимой тяжестью. И Дом после этого начнет рушиться: на его обитателях - кровь.

В этой картине героя зовут Иван Цыганок. В следующих работах режиссера героев, принимающих терновый венец или приносящих миру дитя-спасителя, будут звать иначе. Но до последнего фильма они будут идти и идти по "Вселенной Марка Донского".