Основываясь на драматических произведениях Островского, Добролюбов показал нам в русской семье то "темное царство", в котором вянут умственные способности и истощаются свежие силы наших молодых поколений. Статью прочли, похвалили и потом отложили в сторону. Любители патриотических иллюзий, не сумевшие сделать Добролюбову ни одного основательного возражения, продолжали упиваться своими иллюзиями и, вероятно, будут продолжать это занятие до тех пор, пока будут находить себе читателей. Глядя на эти постоянные коленопреклонения перед народною мудростью и перед народною правдою, замечая, что доверчивые читатели принимают за чистою монету ходячие фразы, лишенные всякого содержания, и зная, что народная мудрость и народная правда выразились всего полнее в сооружении нашего семейного быта, - добросовестная критика поставлена в печальную необходимость повторять по нескольку раз те положения, которые давно уже были высказаны и доказаны. Пока будут существовать явления "темного царства" и пока патриотическая мечтательность будет смотреть на них сквозь пальцы, до тех пор нам постоянно придется напоминать читающему обществу верные и живые идеи Добролюбова о нашей семейной жизни. Но при этом нам придется быть строже и последовательнее Добролюбова; нам необходимо будет защищать его идеи против его собственных увлечений; там, где Добролюбов поддался порыву эстетического чувства, мы постараемся рассуждать хладнокровно и у видим, что наша семейная патриархальность подавляет всякое здоровое развитие. Драма Островского "Гроза" вызвала со стороны Добролюбова критическую статью под заглавием "Луч света в темном царстве". Эта статья была ошибкою со стороны Добролюбова; он увлекся симпатиею к характеру Катерины и принял ее личность за светлое явление. Подробный анализ этого характера покажет нашим читателям, что взгляд Добролюбова в этом случае неверен и что ни одно светлое явление не может ни возникнуть, ни сложиться в "темном царстве" патриархальной русской семьи, выведенной на сцену в драме Островского.

II

Катерина, жена молодого купца Тихона Кабанова, живет с мужем в доме своей свекрови, которая постоянно ворчит на всех домашних. Дети старой Кабанихи, Тихон и Варвара, давно прислушались к этому брюзжанию и умеют его "мимо ушей пропущать" на том основании, что "ей ведь что-нибудь надо ж говорить". Но Катерина никак не может привыкнуть к манерам своей свекрови и постоянно страдает от ее разговоров. В том же городе, в котором живут Кабановы, находится молодой человек, Борис Григорьевич, получивший порядочное образование. Он заглядывается на Катерину в церкви и на бульваре, а Катерина с своей стороны влюбляется в него, но желает сохранить в целости свою добродетель. Тихон уезжает куда-то на две недели; Варвара, по добродушию, помогает Борису видеться с Катериною, и влюбленная чета наслаждается полным счастьем в продолжение десяти летних ночей. Приезжает Тихон; Катерина терзается угрызениями совести, худеет и бледнеет; потом ее пугает гроза, которую она принимает за выражение небесного гнева; в это же время смущают ее слова полоумной барыни о геенне огненной; все это она принимает на свой счет; на улице, при народе, она бросается перед мужем на колени и признается ему в своей вине. Муж, по приказанию своей матери, "побил ее немножко", после того как они воротились домой; старая Кабаниха с удвоенным усердием принялась точить покаявшуюся грешницу упреками и нравоучениями; к Катерине приставили крепкий домашний караул, однако ей удалось убежать из дома; она встретилась с своим любовником и узнала от него, что он, по приказанию дяди, уезжает в Кяхту; - потом, тотчас после этого свидания, она бросилась в Волгу и утонула. Вот те данные, на основании которых мы должны составить себе понятие о характере Катерины. Я дал моему читателю голый перечень таких фактов, которые в моем рассказе могут показаться слишком резкими, бессвязными и в общей совокупности даже неправдоподобными. Что это за любовь, возникающая от обмена нескольких взглядов? Что это за суровая добродетель, сдающаяся при первом удобном случае? Наконец, что это за самоубийство, вызванное такими мелкими неприятностями, которые переносятся совершенно благополучно всеми членами всех русских семейств?

Я передал факты совершенно верно, но, разумеется, я не мог передать в нескольких строках те оттенки в развитии действия, которые, смягчая внешнюю резкость очертаний, заставляют читателя или зрителя видеть в Катерине не выдумку автора, а живое лицо, действительно способное сделать все вышеозначенные эксцентричности. Читая "Грозу" или смотря ее на сцене, вы ни разу не усомнитесь в том, что Катерина должна была поступать в действительности именно так, как она поступает в драме. Вы увидите перед собою и поймете Катерину, но, разумеется, поймете ее так или иначе, смотря по тому, с какой точки зрения вы на нее посмотрите. Всякое живое явление отличается от мертвой отвлеченности именно тем, что его можно рассматривать с разных сторон; и, выходя из одних и тех же основных фактов, можно приходить к различным и даже к противоположным заключениям. Катерина испытала на себе много разнородных приговоров; нашлись моралисты, которые обличили ее в безнравственности, это было всего легче сделать: стоило только сличить каждый поступок Катериаы с предписаниями положительного закона и подвести итоги; на эту работу не требовалось ни остроумия, ни глубокомыслия, и поэтому ее действительно исполнили с блестящим успехом писатели, не отличающиеся ни тем, ни другим из этих достоинств; потом явились эстетики и решили, что Катерина - светлое явление; эстетики, разумеется, стояли неизмеримо выше неумолимых поборников благочиния, и поэтому первых выслушали с уважением, между тем как последних тотчас же осмеяли. Во главе эстетиков стоял Добролюбов, постоянно преследовавший эстетических критиков своими меткими и справедливыми насмешками. В приговоре над Катериною он сошелся с своими всегдашними противниками, и сошелся потому, что, подобно им, стал восхищаться общим впечатлением, вместо того чтобы подвергнуть это впечатление спокойному анализу В каждом из поступков Катерины можно отыскать привлекательную сторону; Добролюбов отыскал эти стороны, сложил их вместе, составил из них идеальный образ, увидал вследствие этого "луч света в темном царстве" и, как человек, полный любви, обрадовался этому лучу чистою и святою радостью гражданина и поэта. Если бы он не поддался этой радости, если бы он на одну минуту попробовал взглянуть спокойно и внимательно на свою драгоценную находку, то в его уме тотчас родился бы самый простой вопрос, который немедленно привел бы за собою полное разрушение привлекательной иллюзии. Добролюбов спросил бы самого себя: как мог сложиться этот светлый образ? Чтобы ответить себе на этот вопрос, он проследил бы жизнь Катерины с самого детства, тем более что Островский дает на это некоторые материалы; он увидел бы, что воспитание и жизнь не могли дать Катерине ни твердого характера, ни развитого ума; тогда он еще раз взглянул бы на те факты, в которых ему бросилась в глаза одна привлекательная сторона, и тут вся личность Катерины представилась бы ему в совершенно другом свете. Грустно расставаться с светлою иллюзиею, а делать нечего; пришлось бы и на этот раз удовлетвориться темною действительностью.

III

Вo всех поступках и ощущениях Катерины заметна прежде всего резкая несоразмерность между причинами и следствиями. Каждое внешнее впечатление потрясает весь ее организм; самое ничтожное событие, самый пустой разговор производят в ее мыслях, чувствах и поступках целые перевороты. Кабаниха ворчит, Катерина от этого изнывает; Борис Григорьевич бросает нежные взгляды, Катерина влюбляется; Варвара говорит мимоходом несколько слов о Борисе, Катерина заранее считает себя погибшею женщиною, хотя она до тех пор даже не разговаривала с своим будущим любовником; Тихон отлучается из дома на несколько дней, Катерина падает перед ним на колени и хочет, чтобы он взял с нее страшную клятву в супружеской верности. Варвара дает Катерине ключ от калитки, Катерина, подержавшись за этот ключ в продолжение пяти минут, решает, что она непременно увидит Бориса, и кончает свой монолог словами: "Ах, кабы ночь поскорее!" А между тем даже и ключ-то был дан ей преимущественно для любовных интересов самой Варвары, и в начале своего монолога Катерина находила даже, что ключ жжет ей руки и что его непременно следует бросить. При свидании с Борисом, конечно, повторяется та же история; сначала "поди прочь, окаянный человек!", а вслед за тем на шею кидается. Пока продолжаются свидания, Катерина думает только о том, что "погуляем"; как только приезжает Тихон и вследствие этого ночные прогулки прекращаются, Катерина начинает терзаться угрызениями совести и доходит в этом направлении до полусумасшествия; а между тем Борис живет в том же городе, все идет по-старому, и, прибегая к маленьким хитростям и предосторожностям, можно было бы кое-когда видеться и наслаждаться жизнью. Но Катерина ходит как потерянная, и Варвара очень основательно боится, что она бухнется мужу в ноги, да и расскажет ему все по порядку. Так оно и выходит, и катастрофу эту производит стечение самых пустых обстоятельств. Грянул гром - Катерина потеряла последний остаток своего ума, а тут еще прошла по сцене полоумная барыня с двумя лакеями и произнесла всенародную проповедь о вечных мучениях; а тут еще на стене, в крытой галерее, нарисовано адское пламя; и все это одно к одному - ну, посудите сами, как же в самом деле Катерине не рассказать мужу тут же, при Кабанихе и при всей городской публике, как она провела во время отсутствия Тихона все десять ночей? Окончательная катастрофа, самоубийство, точно так же происходит экспромтом. Катерина убегает из дому с неопределенною надеждою увидать своего Бориса; она еще не думает о самоубийстве; она жалеет о том, что прежде убивали, а теперь не убивают; она спрашивает: "Долго ли еще мне мучиться?" Она находит неудобным, что смерть не является; "ты, говорит, ее кличешь, а она не приходит". Ясно, стало быть, что решения на самоубийство еще нет, потому что в противном случае не о чем было бы и толковать. Но вот, пока Катерина рассуждает таким образом, является Борис; происходит нежное свидание. Борис говорит: "Еду". Катерина спрашивает: "Куда едешь?" - Ей отвечают: "Далеко, Катя, в Сибирь". - "Возьми меня с собой отсюда!" - "Нельзя мне, Катя". После этого разговор становится уже менее интересным и переходит в обмен взаимных нежностей. Потом, когда Катерина остается одна, она спрашивает себя: "Куда теперь? домой идти?" и отвечает: "Нет, мне что домой, что равно". Потом слово "могила" наводит ее на новый ряд мыслей, и она начинает рассматривать могилу с чисто эстетической точки зрения, с которой, впрочем, людям до сих пор удавалось смотреть только на чужие могилы. "В могиле, говорит, лучше... Под деревцом могилушка... как хорошо!.. Солнышко ее греет, дождичком ее мочит...весной на ней травка вырастает, мягкая такая... птицы прилетят на дерево, будут петь, детей выведут, цветочки расцветут: желтенькие, красненькие, голубенькие... всякие, всякие". Это поэтическое описание могилы совершенно очаровывает Катерину, и она объявляет, что "об жизни и думать не хочется" . При этом, увлекаясь эстетическим чувством, она даже совершенно упускает из виду геенну огненную, а между тем она вовсе не равнодушна к этой последней мысли, потому что в противном случае не было бы сцены публичного покаяния в грехах, не было бы отъезда Бориса в Сибирь, и вся история о ночных прогулках оставалась бы шитою и крытою. Но в последние свои минуты Катерина до такой степени забывает о загробной жизни, что даже складывает руки крест-накрест, как в гробу складывают; и, делая это движение руками, она даже тут не сближает идеи о самоубийстве с идеею о геенне огненной. Таким образом делается прыжок в Волгу, и драма оканчивается.

IV

Вся жизнь Катерины состоит из постоянных внутренних противоречий; она ежеминутно кидается из одной крайности в другую; она сегодня раскаивается в том, что делала вчера, и между тем сама не знает, что будет делать завтра; она на каждом шагу путает и свою собственную жизнь и жизнь других людей; наконец, перепутавши все, что было у нее под руками, она разрубает затянувшиеся узлы самым глупым средством, самоубийством, да еще таким самоубийством, которое является совершенно неожиданно для нее самой. Эстетики не могли не заметить того, что бросается в глаза во всем поведении Катерины; противоречия и нелепости слишком очевидны, но зато их можно назвать красивым именем; можно сказать, что в них выражается страстная, нежная и искренняя натура. Страстность, нежность, искренность - все это очень хорошие свойства, по крайней мере все это очень красивые слова, а так как главное дело заключается в словах, то и нет резона, чтобы не объявить Катерину светлым явлением и не прийти от нее в восторг. Я совершенно согласен с тем, что страстность, нежность и искренность составляют действительно преобладающие свойства в натуре Катерины, согласен даже с тем, что все противоречия и нелепости ее поведения объясняются именно этими свойствами. Но что же это значит? Значит, что поле моего анализа следует расширить; разбирая личность Катерины, следует иметь в виду страстность, нежность и искренность вообще и, кроме того, те понятия, которые господствуют в обществе и в литературе насчет этих свойств человеческого организма. Если бы я не знал заранее, что задача моя расширится таким образом, то я и не принялся бы за эту статью. Очень нужно в самом деле драму, написанную с лишком три года тому назад, разбирать для того, чтобы доказать публике, каким образом Добролюбов ошибся в оценке одного женского характера. Но тут дело идет об общих вопросах нашей жизни, а о таких вопросах говорить всегда удобно, потому что они всегда стоят на очереди и всегда решаются только на время. Эстетики подводят Катерину под известную мерку, и я вовсе не намерен доказывать, что Катерина не подходит под эту мерку; Катерина-то подходит, да мерка-то никуда не годится, и все основания, на которых стоит эта мерка, тоже никуда не годятся; все это должно быть совершенно переделано, и хотя, разумеется, я не справлюсь один с этою задачею, однако лепту свою внесу

Мы до сих пор, при оценке явлений нравственного мира, ходим ощупью и действуем наугад; по привычке мы знаем, что такое грех; по уложению о наказаниях мы знаем, что такое преступление; но когда нам приходится ориентироваться в бесконечных лесах тех явлений, которые не составляют ни греха, ни преступления, когда нам приходится рассматривать, например, качества человеческой природы, составляющие задатки и основания будущих поступков, тогда мы идем все врассыпную и аукаемся из разных углов этой дубравы, то есть сообщаем друг другу наши личные вкусы, которые чрезвычайно редко могут иметь какой-нибудь общий интерес. Каждое человеческое свойство имеет на всех языках по крайней мере по два названия, из которых одно порицательное, а другое хвалительное, - скупость и бережливость, трусость и осторожность, жестокость и твердость, глупость и невинность, вранье и поэзия, дряблость и нежность, взбалмошность и страстность, и так далее до бесконечности. У каждого отдельного человека есть в отношении к нравственным качествам свой особенный лексикон, который почти никогда не сходится вполне с лексиконами других людей. Когда вы, например, одного человека называете благородным энтузиастом, а другого безумным фанатиком, то вы сами, конечно, понимаете вполне, что вы хотите сказать, но другие люди понимают вас только приблизительно, а иногда могут и совсем не понимать. Есть ведь такие озорники, для которых коммунист Бабеф был благородным энтузиастом, но зато есть и такие мудрецы, которые австрийского министра Шмерлинга назовут безумным фанатиком.. И те и другие будут употреблять одни и те же слова, и теми же самыми словами будут пользоваться все люди бесчисленных промежуточных оттенков. Как вы тут поступите, чтобы отрыть живое явление из-под груды набросанных слов, которые на языке каждого отдельного человека имеют свой особенный смысл? Что такое благородный энтузиазм? Что такое безумный фанатик? Это пустые звуки, не соответствующие никакому определенному представлению. Эти звуки выражают отношение говорящего лица к неизвестному предмету, который остается совершенно неизвестным во все время разговора и после его окончания. Чтобы узнать, что за человек был коммунист Бабеф и что за человек Шмерлинг, надо, разумеется, отодвинуть в сторону все приговоры, произнесенные над этими двумя личностями различными людьми, выражавшими в этом случае свои личные вкусы и свои политические симпатии. Надо взять сырые факты во всей их сырости, и чем они сырее, чем меньше они замаскированы хвалительными или порицательными словами, тем больше мы имеем шансов уловить и понять живое явление, а не бесцветную фразу. Так поступает мыслящий историк. Если он, располагая обширными сведениями, будет избегать увлечения фразами, если он к человеку и ко всем отраслям его деятельности будет относиться не как патриот, не как либерал, не как энтузиаст, не как эстетик, а просто как натуралист, то он наверное сумеет дать определенные и объективные ответы на многие вопросы, решавшиеся обыкновенно красивым волнением возвышенных чувств. Обиды для человеческого достоинства туг не произойдет никакой, а польза будет большая, потому что вместо ста возов вранья получится одна горсть настоящего знания. А одна остроумная поговорка утверждает совершенно справедливо, что лучше получить маленький деревянный дом, чем большую каменную болезнь.

V

Мыслящий историк трудится и размышляет, конечно, не для того, чтобы приклеить тот или другой ярлык к тому или другому историческому имени. Стоит ли в самом деле тратить труд и время для того, чтобы с полным убеждением назвать Сидора мошенником, а Филимона добродетельным отцом семейства? Исторические личности любопытны только как крупные образчики нашей породы, очень удобные для изучения и очень способные служить материалами для общих выводов антропологии. Рассматривая их деятельность, измеряя их влияние на современников, изучая те обстоятельства, которые помогали или мешали исполнению их намерений, мы, из множества отдельных и разнообразных фактов, выводим неопровержимые заключения об общих свойствах человеческой природы, о степени ее изменяемости, о влиянии климатических и бытовых условий, о различных проявлениях национальных характеров, о зарождении и распространении идей и верований, и наконец, что всего важнее, мы подходим к решению того вопроса, который в последнее время блистательным образом поставил знаменитый Бокль. Вот в чем состоит этот вопрос: какая сила или какой элемент служит основанием и важнейшим двигателем человеческого прогресса? Бокль отвечает на этот вопрос просто и решительно. Он говорит: чем больше реальных знаний, тем сильнее прогресс; чем больше человек изучает видимые явления и чем меньше он предается фантазиям, тем удобнее он устроивает свою жизнь и тем быстрее одно усовершенствование быта сменяется другим. - Ясно, смело и просто! - Таким образом, дельные историки путем терпеливого изучения идут к той же цели, которую должны иметь в виду все люди, решающиеся заявлять в литературе свои суждения о различных явлениях нравственной и умственной жизни человечества.

Каждый критик, разбирающий какой-нибудь литературный тип, должен, в своей ограниченной сфере деятельности, прикладывать к делу те самые приемы, которыми пользуется мыслящий историк, рассматривая мировые события и расставляя по местам великих и сильных людей. - Историк не восхищается, не умиляется, не негодует, не фразерствует, и все эти патологические отправления так же неприличны в критике, как и в историке. Историк разлагает каждое явление на его составные части и изучает каждую часть отдельно, и потом, когда известны все составные элементы, тогда и общий результат оказывается понятным и неизбежным; что казалось, раньше анализа, ужасным преступлением или непостижимым подвигом, то оказывается, после анализа, простым и необходимым следствием данных условий. Точно так же следует поступать критику: вместо того чтобы плакать над несчастиями героев и героинь, вместо того чтобы сочувствовать одному, негодовать против другого, восхищаться третьим, лезть на стены по поводу четвертого, критик должен сначала проплакаться и пробесноваться про себя, а потом, вступая в разговор с публикою, должен обстоятельно и рассудительно сообщить ей свои размышления о причинах тех явлений, которые вызывают в жизни слезы, сочувствие, негодование или восторги. Он должен объяснять явления, а не воспевать их; он должен анализировать, а не лицедействовать. Это будет более полезно и менее раздирательно.

Если историк и критик пойдут оба по одному пути, если оба они будут не болтать, а размышлять, то оба придут к одним и тем же результатам. Между частною жизнью человека и историческою жизнью человечества есть только количественная разница. Одни и те же законы управляют обоими порядками явлений, точно так же как одни и те же химические и физические законы управляют и развитием простой клеточки и развитием человеческого организма. Прежде господствовало мнение, будто общественный деятель должен вести себя совсем не так, как частный человек. Что в частном человеке считалось мошенничеством, то в общественном деятеле называлось политическою мудростью. С другой стороны, то, что в общественном деятеле считалось предосудительною слабостью, то в частном человеке называлось трогательною мягкостью души. Существовало, таким образом, для одних и тех же людей два рода справедливости, два рода благоразумия, - всего по два. Теперь дуализм, вытесняемый из всех своих убежищ, не может удержаться и в этом месте, в котором нелепость его особенно очевидна и в котором он наделал очень много практических гадостей. Теперь умные люди начинают понимать, что простая справедливость составляет всегда самую мудрую и самую выгодную политику; с другой стороны, они понимают, что и частная жизнь не требует ничего, кроме простой справедливости; потоки слез и конвульсии самоистязания так же безобразны в самой скромной частной жизни, как и на сцене всемирной истории; и безобразны они в том и в другом случае единственно потому, что вредны, то есть доставляют одному человеку или многим людям боль, не выкупаемую никаким наслаждением.

Искусственная грань, поставленная человеческим невежеством между историею и частною жизнью, разрушается по мере того, как исчезает невежество со всеми своими предрассудками и нелепыми убеждениями. В сознании мыслящих людей эта грань уже разрушена, и на этом основании критик и историк могут и должны приходить к одним и тем же результатам. Исторические личности и простые люди должны быть измеряемы одною меркою. В истории явление может быть названо светлым или темным не потому, что оно нравится или не нравится историку, а потому, что оно ускоряет или задерживает развитие человеческого благосостояния. В истории нет бесплодно-светлых явлений; что бесплодно, то не светло, - на то не стоит совсем обращать внимания; в истории есть очень много услужливых медведей, которые очень усердно били мух на лбу спящего человечества увесистыми булыжниками; однако смешон и жалок был бы тот историк, который стал бы благодарить этих добросовестных медведей за чистоту их намерений. Встречаясь с примером медвежьей нравственности, историк должен только заметить, что лоб человечества оказался раскроенным; и должен описать, глубока ли была рана и скоро ли зажила, и как подействовало это убиение мухи на весь организм пациента, и как обрисовались вследствие этого дальнейшие отношения между пустынником и медведем. Ну, а что такое медведь? Медведь ничего; он свое дело сделал. Хватил камнем по лбу - и успокоился. С него взятки гладки. Ругать его не следует - во-первых, потому, что это ни к чему не ведет; а во-вторых, не за что: потому - глуп. Ну, а хвалить его за непорочность сердца и подавно ке резон; во-первых - не стоит благодарности: ведь лоб-то все-таки разбит; а во-вторых - опять-таки он глуп, так на какого же черта годится его непорочность сердца?

Так как я случайно напал на басню Крылова, то мимоходом любопытно будет заметить, как простой здравый смысл сходится иногда в своих суждениях с теми выводами, которые дают основательное научное исследование и широкое философское мышление. Три басни Крылова, о медведе, о музыкантах, которые "немножечко дерут, зато уж в рот хмельного не берут", и о судье, который попадет в рай за глупость, - три эти басни, говорю я, написаны на ту мысль, что сила ума важнее, чем безукоризненная нравственность. Видно, что эта мысль была особенно мила Крылову, который, разумеется, мог замечать верность этой мысли только в явлениях частной жизни. И эту же самую мысль Бокль возводит в мировой исторический закон. Русский баснописец, образовавшийся на медные деньги и, наверное, считавший Карамзина величайшим историком XIX века, говорит по-своему то же самое, что высказал передовой мыслитель Англии, вооруженный наукою. Это я замечаю не для того, чтобы похвастаться русскою сметливостью, а для того, чтобы показать, до какой степени результаты разумной и положительной науки соответствуют естественным требованиям неиспорченного и незасоренного человеческого ума. Кроме того, эта неожиданная встреча Бокля с Крыловым может служить примером того согласия, которое может и должно существовать, во-первых, между частною жизнью и историею, а вследствие этого, во-вторых, между историком и критиком. Если добродушный дедушка Крылов мог сойтись с Боклем, то критикам, живущим во второй половине XIX века и обнаруживающим притязания на смелость мысли и на широкое развитие ума, таким критикам, говорю я, и подавно следует держаться с непоколебимою последовательностью за те приемы и идеи, которые в наше время сближают историческое изучение с естествознанием. Наконец, если Бокль слишком умен и головоломен для наших критиков, пусть они держатся за дедушку Крылова, пусть проводят, в своих исследованиях о нравственных достоинствах человека, простую мысль, выраженную такими незатейливыми словами: "Услужливый дурак опаснее врага". Если бы только одна эта мысль, понятная пятилетнему ребенку, была проведена в нашей критике с надлежащею последовательностью, то во всех наших воззрениях на нравственные достоинства произошел бы радикальный переворот, и престарелая эстетика давкым-давно отправилась бы туда же, куда отправились алхимия и метафизика.

VI

Наша частная жизнь запружена донельзя красивы и чувствами и высокими достоинствами, которыми всякий порядочный человек старается запастись для своего домашнего обихода и которым всякий свидетельствует свое внимание, хотя никто не может сказать, чтобы они когда-нибудь кому бы то ни было доставили малейшее удовольствие. Было время, когда лучшими атрибутами физической красоты считалась в женщине интересная бледность лица и непостижимая тонкость талии; барышни пили уксус и перетягивались так, что у них трещали ребра и спиралось дыхание; много здоровья было уничтожено по милости этой эстетики, и, по всей вероятности, эти своеобразные понятия о красоте еще не вполне уничтожились и теперь, потому что Льюис восстает против корсетов в своей физиологии п, а Чернышевский заставляет Веру Павловну упомянуть о том, что она, сделавшись умною женщиною, перестала шнуроваться. Таким образом, физическая эстетика очень часто идет вразрез с требованиями здравого смысла, с предписаниями элементарной гигиены и даже с инстинктивным стремлением человека к удобству и комфорту. "II faut souffrir pour etre belle" (чтоб быть красивой, нужно страдать (фр.)), говорила в былое время молодая девушка, и все находили, что она говорит святую истину, потому что красота должна существовать сама по себе, ради красоты, совершенно независимо от условий, необходимых для здоровья, для удобства и для наслаждения жизнью. Критики, не освободившиеся от влияния эстетики, сходятся с обожателями интересной бледности и тонких талий, вместо того чтобы сходиться с естествоиспытателями и мыслящими историками. Надо сознаться, что даже лучшие из наших критиков, Белинский и Добролюбов, не могли оторваться окончательно от эстетических традиций. Осуждать их за это было бы нелепо, потому что надо же помнить, как много они сделали для уяснения всех наших понятий, и надо же понимать, что не могут два человека отработать за нас всю нашу работу мысли. Но, не осуждая их, надо видеть их ошибки и прокладывать новые пути в тех местах, где старые тропинки уклоняются в глушь и в болото.

Относительно анализа "светлых явлений", нас не удовлетворяет эстетика ни своим красивым негодованием, ни своим искусственно подогретым восторгом. Ее белила и румяна тут остаются ни при чем. - Натуралист, говоря о человеке, назовет светлым явлением нормально развитой организм; историк даст это название умной личности, понимающей свои выгоды, знающей требования своего времени и вследствие этого работающей всеми силами для развития общего благосостояния; критик имеет право видеть светлое явление только в том человеке, который умеет быть счастливым, то есть приносить пользу себе и другим, и, умея жить и действовать при неблагоприятных условиях, понимает в то же время их неблагоприятность и, по мере сил своих, старается переработать эти условия к лучшему. И натуралист, и историк, и критик согласятся между собою в том пункте, что необходимым свойством такого светлого явления должен быть сильный и развитой ум; там, где нет этого свойства, там не может быть и светлых явлений. Натуралист скажет вам, что нормально развитый человеческий организм необходимо должен быть одарен здоровым мозгом, а здоровый мозг так же неизбежно должен мыслить правильно, как здоровый желудок должен переваривать пищу; если же этот мозг расслаблен отсутствием упражнения и если, таким образом, человек, умный от природы, притуплен обстоятельствами жизни, то весь рассматриваемый субъект уже не может считаться нормально развитым организмом, точно так же как не может им считаться человек, ослабивший свой слух или свое зрение. Такого человека и натуралист не назовет светлым явлением, хотя бы этот человек пользовался железным здоровьем и лошадиною силою. Историк скажет вам... но вы и сами знаете, что он вам скажет; ясное дело, что ум для исторической личности так же необходим, как жабры и плавательные перья для рыбы; ума тут не заменить никакими эстетическими ингредиентами; это, может быть, единственная истина, неопровержимо доказанная всем историческим опытом нашей породы. Критик докажет вам, что только умный и развитой человек может оберегать себя и других от страданий при тех неблагоприятных условиях жизни, при которых существует огромное большинство людей на земном шаре; кто не умеет сделать ничего для облегчения своих и чужих страданий, тот ни в каком случае не может быть назван светлым явлением; тот - трутень, может быть очень милый, очень грациозный, симпатичный, но все это такие неосязаемые и невесомые качества, которые доступны только пониманию людей, обожающих интересную бледность и тонкие талии. Облегчая жизнь себе и другим, умный и развитой человек не ограничивается этим; он, кроме того, в большей или в меньшей степени, сознательно или невольно, переработывает эту жизнь и приготовляет переход к лучшим условиям существования. Умная и развитая личность, сама того не замечая, действует на все, что к ней прикасается; ее мысли, ее занятия, ее гуманное обращение, ее спокойная твердость - все это шевелит вокруг нее стоячую воду человеческой рутины; кто уже не в силах развиваться, тот по крайней мере уважает в умной и развитой личности хорошего человека, - а людям очень полезно уважать то, что действительно заслуживает уважения; но кто молод, кто способен полюбить идею, кто ищет возможности развернуть силы своего свежего ума, тот, сблизившись с умною и развитою личностью, может быть начнет новую жизнь, полную обаятельного труда и неистощимого наслаждения. Если предполагаемая светлая личность даст таким образом обществу двух-трех молодых работников, если она внушит двум-трем старикам невольное уважение к тому, что они прежде осмеивали и притесняли, - то неужели вы скажете, что такая личность ровно ничего не сделала для облегчения перехода к лучшим идеям и к более сносным условиям жизни? Мне кажется, что она сделала в малых размерах то, что делают в больших размерах величайшие исторические личности. Разница между ними заключается только в количестве сил, и потому оценивать их деятельность можно и должно посредством одинаковых приемов. Так вот какие должны быть "лучи света" - не Катерине чета.

VII

"Яйца курицу не учат", - говорит наш народ, и так эта поговорка ему по душе пришлась, что он твердит ее с утра до вечера, словами и поступками, от моря и до моря. И передает он ее потомству, как священное наследство, и благодарное потомство, пользуясь ею в свою очередь, созидает на ней величественное здание семейного чинопочитания. И поговорка эта не теряет своей силы, потому что она всегда употребляется кстати; а кстати потому, что ее употребляют только старшие члены семейства, которые не могут ошибаться, которые всегда оказываются правыми и которые, следовательно, всегда действуют благодетельно и рассуждают поучительно. Ты - яйцо бессознательное и должен пребывать в своей безответной невинности до тех пор, пока сам не сделаешься курицею. Таким образом пятидесятилетние куры рассуждают с тридцатилетними яйцами, которые с пеленок выучились понимать и чувствовать все, что так коротко и так величественно внушает им бессмертная поговорка. Великое изречение народной мудрости действительно выражает в четырех словах весь принцип нашей семейной жизни. Принцип этот действует еще с полною силою в тех слоях нашего народа, которые считаются чисто русскими.

Только в молодости человек может развернуть и воспитать те силы своего ума, которые потом будут служить ему в зрелом возрасте; что не развилось в молодости, то остается неразвитым на всю жизнь; следовательно, если молодость проводится под скорлупою, то и ум и воля человека остаются навсегда в положении заморенного зародыша; и наблюдателю, смотрящему со стороны на этот курятник, остается только изучать различные проявления человеческого уродства. Каждый новорожденный ребенок втискивается в одну и ту же готовую форму, а разнообразие результатов происходит, во-первых, от того, что не все дети родятся одинаковыми, а во-вторых, от того, что для втискивания употребляются различные приемы. Один ребенок ложится в форму тихо и благонравно, а другой барахтается и кричит благим матом; одного ребенка бросают в форму со всего размаху, да еще потом держат в форме за вихор; а другого кладут помаленьку, полегоньку и при этом поглаживают по головке и пряником обольщают. Но форма все-таки одна и та же, и - не в укор будь сказано искателям светлых явлений - уродование идет всегда надлежащим порядком; так как жизнь не шевелит и не развивает ума, то человеческие способности глохнут и искажаются как при воспитании палкой, так и при воспитании лаской. В первом случае получается тип, который я для краткости назову карликами, во втором получаются также уроды, которых можно назвать вечными детьми. Когда ребенка ругают, порют и всячески огорчают, тогда он с самых малых лет начинает чувствовать себя одиноким. Как только ребенок начинает понимать себя, так он приучается надеяться только на свои собственные силы; он находится в постоянной войне со всем, что его окружает; ему дремать нельзя: чуть оплошаешь, тотчас лишишься всякого удовольствия, да еще налетят на тебя со всех сторон ругательства, затрещины и даже весьма серьезные неприятности, в виде многочисленных и полновесных ударов розгами. Гимнастика для детского ума представляется постоянная, и каждый безграмотный мальчишка, выдержанный в ежовых рукавицах свирепым родителем, удивит своими дипломатическими талантами любого благовоспитанного мальчика, способного уже восхищаться, по Корнелию Непоту, доблестями Аристида и непреклонным характером Катона. Ум разовьется настолько, насколько это необходимо для того, чтобы обделывать практические делишки: там надуть, тут поклониться в пояс, здесь прижать, в другом месте в амбицию вломиться, в третьем - добрым малым прикинуться, - все это будет исполнено самым отчетливым манером, потому что вся эта механика усвоена во времена нежного детства. Но выйти из колеи этой механики ум уже не может; надует он десять раз, проведет и выведет, будет лгать и вывертываться, будет постоянно обходить препятствия, на которые постоянно будет натыкаться; но обдумать заранее план действий, рассчитать вероятности успеха, предусмотреть и устранить препятствия заблаговременно, словом, связать в голове длинный ряд мыслей, логически вытекающих одна из другой, - этого вы от нашего субъекта не ждите. Умственного творчества вы в нем также не найдете; практическое изобретение, создание новой машины или новой отрасли промышленности возможно только тогда, когда у человека есть знания, а знаний у нашего карлика нет никаких; он не знает ни свойств того материала, который он обработывает, ни потребностей тех людей, для которых он работает. Шьет он, положим, чемодан из кожи; кожа скверно выделана и трескается; ну, значит, чемодан надо вычернить, чтобы под краскою трещины были незаметны; и решительно ни одному карлику в голову не придет: а нельзя ли как-нибудь так выделать кожу, чтоб она не трескалась? Да и не может прийти; чтобы замазать трещину черною краскою, не нужно ровно никаких знаний и почти никакого труда мысли; а для того, чтобы сделать малейшее усовершенствование в выделке кож, надо по крайней мере всматриваться в то, что имеешь под руками, и обдумывать то, что видишь. Но мы никогда не были заражены такими мыслительными слабостями; поэтому мы разработали у себя барышничество и надувательство до высокой степени художественности, а все науки мы принуждены привозить к себе из-за границы; другими словами, мы постоянно обирали удобства жизни друг у друга, но производительность нашей земли мы не сумели увеличить ни на один медный грош. Не зная свойств предметов, карлик не знает и самого себя: он не знает ни своих сил, ни своих наклонностей, ни своих желаний; поэтому он ценит себя только по внешнему успеху своих предприятий; он меняется в своих собственных глазах, как акция сомнительного достоинства, которой курс колеблется на бирже; штука удалась, барыш в кармане, - тогда он великий человек, тогда он возносится выше нарицательной цены и даже выше облака ходячего; штука лопнула, капитал улетучился, - тогда он червь, подлец, поношение человеков; тогда он умоляет вас, чтоб вы на него плюнули, да только оказали бы ему участие. И хоть бы это было по крайней мере притворство, хоть бы он прикидывался несчастным для того, чтобы разжалобить вас, все было бы легче; а то ведь нет - действительно раздавлен и уничтожен, действительно пал в своих собственных глазах оттого, что потерпел убыток или другую неудачу; немудрено, что карлик отвертывается от друзей своих, когда они в несчастии; он и от самого себя рад бы отвернуться, да жаль, некуда.

Все это понятно; только сознательное уважение человека к самому себе дает ему возможность спокойно и весело переносить все мелкие и крупные неприятности, которые не сопровождаются сильною физическою болью; а чтобы сознательно уважать самого себя и чтобы находить в этом чувстве высшее наслаждение, человеку надо предварительно поработать над собою, очистить свой мозг от разного мусора, сделаться полным хозяином своего внутреннего мира, обогатить этот мир кое-какими знаниями и идеями и наконец, изучивши самого себя, найти себе в жизни разумную, полезную и приятную деятельность. Когда все это будет сделано, тогда человеку будет понятно удовольствие быть самим собою, удовольствие класть на каждый поступок печать своей просветленной и облагороженной личности, удовольствие жить в своем внутреннем мире и постоянно увеличивать богатство и разнообразие этого мира. Тогда человек почувствует, что это высшее удовольствие может быть отнято у него только сумасшествием или постоянным физическим мучением; и это величественное сознание полной независимости от мелких огорчений в свою очередь сделается причиною гордой и мужественной радости, которую опять-таки ничто не может ни отнять, ни отравить. Сколько минут чистейшего счастья пережил Лопухов в то время, когда, отрываясь от любимой женщины, он собственноручно устроивал ей счастье с другим человеком? Тут была обаятельная смесь тихой грусти и самого высокого наслаждения, но наслаждение далеко перевешивало грусть, так что это время напряженной работы ума и чувства наверное оставило после себя в жизни Лопухова неизгладимую полосу самого яркого света. А между тем как все это кажется непонятным и неестественным для тех людей, которые никогда не испытали наслаждения мыслить и жить в своем внутреннем мире. Эти люди убеждены самым добросовестным образом, что Лопухов - невозможная и неправдоподобная выдумка, что автор романа "Что делать?" только прикидывается, будто понимает ощущения своего героя, и что все пустозвоны, сочувствующие Лопухову, морочат себя и стараются обморочить других совершенно бессмысленными потоками слов. И это совершенно естественно. Кто способен понимать Лопухова и сочувствующих ему пустозвонов, тот сам - и Лопухов и пустозвон, потому что рыба ищет где глубже, а человек где лучше.

Замечательно, что высокое удовольствие самоуважения, в большей или меньшей степени, доступно и понятно всем людям, развившим в себе способность мыслить, хотя бы эта способность привела их потом к чистым и простым истинам естествознания или, напротив того, к туманным и произвольным фантазиям философского мистицизма. Материалисты и идеалисты, скептики и догматики, эпикурейцы и стоики, рационалисты и мистики - все сходятся между собою, когда идет речь о высшем благе, доступном человеку на земле и не зависимом от внешних и случайных условий. Все говорят об этом благе в различных выражениях, все подходят к нему с разных сторон, все называют его разными именами, но отодвиньте в сторону слова и метафоры, и вы везде увидите одно и то же содержание. Одни говорят, что человек должен убить в себе страсти, другие - что он должен управлять ими, третьи - что он должен облагородить их, четвертые - что он должен развить свой ум и что тогда все пойдет как по маслу. Пути различные, но цель везде одна и та же, - чтобы человек пользовался душевным миром, как говорят одни, - чтобы в его существе царствовала внутренняя гармония, как говорят другие, - чтобы совесть его была спокойна, как говорят третьи, или наконец, - если взять самые простые слова, - чтобы человек постоянно был доволен самим собою, чтобы он мог сознательно любить и уважать самого себя, чтобы он во всех обстоятельствах жизни мог положиться на самого себя как на своего лучшего друга, всегда неизменного и всегда правдивого.

Мы видим таким образом, что мыслители всех школ понимают одинаково высшее и неотъемлемое благо человека; мы видим, кроме того, что это благо действительно доступно только тем из мыслителей, которые в самом деле работают умом, а не тем, которые повторяют, с тупым уважением слепых адептов, великие мысли учителей. Вывод прост и ясен. Не школа, не философский догмат, не буква системы, не истина делают человека существом разумным, свободным и счастливым. Его облагороживает, его ведет к наслаждению только самостоятельная умственная деятельность, посвященная бескорыстному исканию истины и не подчиненная рутинным и мелочным интересам вседневной жизни. Чем бы ни пробудили вы эту самостоятельную деятельность, чем бы вы ни занимались - геометриею, филологиею, ботаникою, все равно - лишь бы только вы начали мыслить. В результате все-таки получится расширение внутреннего мира, любовь к этому миру, стремление очистить его от всякой грязи и, наконец, незаменимое счастье самоуважения. Значит, все-таки ум дороже всего, или, вернее, ум - все. Я с разных сторон доказывал эту мысль и, может быть, надоел читателю повторениями, но ведь мысль-то уж больно драгоценная. Ничего в ней нет нового, но если бы только мы провели ее в нашу жизнь, то мы все могли бы быть очень счастливыми людьми. А то ведь мы все куда как недалеко ушли от тех карликов, от которых совершенно отвлекло меня это длинное отступление.

VIII

По тем немногим чертам, которыми я обрисовал карликов, читатель видит уже, что они вполне заслуживают свое название. Все способности их развиты довольно равномерно: у них есть и умишко, и кое-какая волишка, и миниатюрная энергия, но все это чрезвычайно мелко и прилагается, конечно, только к тем микроскопическим целям, которые могут представиться в ограниченном и бедном мире нашей вседневной жизни. Карлики радуются, огорчаются, приходят в восторг, приходят в негодование, борются с искушениями, одерживают победы, терпят поражения, влюбляются, женятся, спорят, горячатся, интригуют, мирятся, словом - всё делают точно настоящие люди, а между тем ни один настоящий человек не сумеет им сочувствовать, потому что это невозможно; их радости, их страдания, их волнения, искушения, победы, страсти, споры и рассуждения - все это так ничтожно, так неуловимо мелко, что только карлик может их понять, оценить и принять к сердцу. Тип карликов, или, что то же, тип практических людей, чрезвычайно распространен и видоизменяется сообразно с особенностями различных слоев общества; этот тип господствует и торжествует; он составляет себе блестящие карьеры; наживает большие деньги и самовластно распоряжается в семействах; он делает всем окружающим людям много неприятностей, а сам не получает от этого никакого удовольствия; он деятелен, но деятельность его похожа на бегание белки в колесе.

Литература наша давно уже относится к этому типу без всякой особенной нежности и давно уже осуждает с полным единодушием то воспитание палкой, которое выработывает и формирует плотоядных карликов. Один только г. Гончаров пожелал возвести тип карлика в перл создания; вследствие этого он произвел на свет Петра Ивановича Адуева и Андрея Ивановича Штольца; но эта попытка, во всех отношениях, похожа на поползновение Гоголя представить идеального помещика Костанжогло и идеального откупщика Муразова. Тип карликов, по-видимому, уже не опасен для нашего сознания; он не прельщает нас больше, и отвращение к этому типу заставляет даже нашу литературу и критику бросаться в противоположную крайность, от которой также не мешает поостеречься; не умея остановиться на чистом отрицании карликов, наши писатели стараются противопоставить торжествующей силе угнетенную невинность; они хотят доказать, что торжествующая сила нехороша а угнетенная невинность, напротив того, прекрасна; в этом они ошибаются; и сила глупа, и невинность глупа, и только оттого, что они обе глупы, сила стремится угнетать, а невинность погружается в тупое терпение; свету нет, и оттого люди, не видя и не понимая друг друга, дерутся в темноте; и хотя у поражаемых субъектов часто сыпятся искры из глаз, однако это освещение, как известно по опыту, совершенно не способно рассеять окружающий мрак; и как бы ни были многочисленны и разноцветны подставляемые фонари, но все они в совокупности не заменяют самого жалкого сального огарка.

Когда человек страдает, он всегда делается трогательным; вокруг него разливается особенная мягкая прелесть, которая действует на вас с неотразимою силою; не сопротивляйтесь этому впечатлению, когда оно побуждает вас, в сфере практической деятельности, заступиться за несчастного или облегчить его страдание; но если вы, в области теоретической мысли, рассуждаете об общих причинах разных специфических страданий, то вы непременно должны относиться к страдальцам так же равнодушно, как и к мучителям, вы не должны сочувствовать ни Катерине, ни Кабанихе, потому что в противном случае в ваш анализ ворвется лирический элемент, который перепутает все ваше рассуждение. Вы должны считать светлым явлением только то, что, в большей или меньшей степени, может содействовать прекращению или облегчению страдания; а если вы расчувствуетесь, то вы назовете лучом света - или самую способность страдать, или ослиную кротость страдальца, или нелепые порывы его бессильного отчаяния, или вообще что-нибудь такое, что ни в каком случае не может образумить плотоядных карликов. И выйдет из этого, что вы не скажете ни одного дельного слова, а только обольете читателя ароматом вашей чувствительности; читателю это, может быть, и понравится; он скажет, что вы человек отменно хороший; но я с своей стороны, рискуя прогневать и читателя и вас, замечу только, что вы принимаете синие пятна, называемые фонарями, за настоящее освещение.

Страдательные личности наших семейств, те личности, которым порывается посочувствовать наша критика, более или менее подходят под общий тип вечных детей, которых формирует ласковое воспитание нашей бестолковой жизни. Наш народ говорит, что "за битого двух небитых дают". Имея понятие о дикости семейных отношений в некоторых слоях нашего общества, мы должны сознаться, что это изречение совершенно справедливо и проникнуто глубокою практическою мудростью. Пока в нашу жизнь не проникнет настоящий луч света, пока в массах народа не разовьется производительная деятельность, разнообразие занятий, довольство и образование, до тех пор битый непременно будет дороже двух небитых, и до тех пор родители в простом быту постоянно будут принуждены бить своих детей для их же пользы. И польза эта вовсе не воображаемая. Даже в наше просвещенное время детям простолюдина полезно и необходимо быть битыми, иначе они будут со временем несчастнейшими людьми. Дело в том, что жизнь сильнее воспитания, и если последнее не подчиняется добровольно требованиям первой, то жизнь насильно схватывает продукт воспитания и спокойно ломает его по-своему, не спрашивая о том, во что обходится эта ломка живому организму. С молодым человеком обращаются так же, как и со всеми его сверстниками; других ругают - и его ругают, других бьют - и его бьют. Привык или не привык он к этому обращению - кому до этого дело? Привык - хорошо, значит выдержит; не привык - тем хуже для него, пусть привыкает. Вот как рассуждает жизнь, и от нее невозможно ни ожидать, ни требовать, чтобы она делала какие-нибудь исключения в пользу деликатных комплекций или нежно воспитанных личностей. Но так как всякая привычка приобретается всего легче в детстве, то ясно, что люди, воспитанные лаской, будут страдать в своей жизни от одинаково дурного обращения гораздо сильнее, чем люди, воспитанные палкой. Воспитание палкой нехорошо, как нехорошо, например, повсеместное развитие пьянства в нашем отечестве; но оба эти явления составляют только невинные и необходимые аксессуары нашей бедности и нашей дикости; когда мы сделаемся богаче и образованнее, тогда закроется по крайней мере половина наших кабаков, и тогда родители не будут бить своих детей. Но теперь, когда мужик действительно нуждается в самозабвении и когда водка составляет его единственную отраду, было бы нелепо требовать, чтобы он не ходил в кабак; с тоски он мог бы придумать что-нибудь еще более безобразное; ведь есть и такие племена, которые едят мухомор. Теперь и палка приносит свою пользу, как приготовление к жизни; уничтожьте палку в воспитании, и вы приготовите только для нашей жизни огромное количество бессильных мучеников, которые, натерпевшись на своем веку, или помрут от чахотки, или превратятся понемногу в ожесточенных мучителей. В настоящее время вы имеете в каждом русском семействе два воспитательные элемента, родительскую палку и родительскую ласку; и то и другое без малейшей примеси разумной идеи. И то и другое из рук вон скверно, но родительская палка все-таки лучше родительской ласки. Я знаю, чем я рискую; меня назовут обскурантом, а заслужить в наше время это название - почти то же самое, что было в средние века прослыть еретиком и колдуном. Я очень желаю сохранить за собою честное имя прогрессиста, но, рассчитывая на благоразумие читателя, надеюсь, что он понимает общее направление моей мысли, и, вооружившись этим упованием, осмеливаюсь уклоняться от общепринятой рутины нашего дешевого либерализма. Палка действительно развивает до некоторой степени детский ум, но только не так, как думают суровые воспитатели; они думают, что коли посечь ребенка, так он запомнит и примет к сердцу спасительные советы, раскается в своем легкомыслии, поймет заблуждение и исправит свою греховную волю; для большей вразумительности воспитатели даже секут и приговаривают, а ребенок кричит: "Никогда не буду!" и, значит, изъявляет раскаяние. Эти соображения добрых родителей и педагогов неосновательны; но в высеченном субъекте действительно происходит процесс мысли, вызванный именно ощущением боли. В нем изощряется чувство самосохранения, которое обыкновенно дремлет в детях, окруженных нежными заботами и постоянными ласками. Но чувство самосохранения составляет первую причину всякого человеческого прогресса; это чувство, и только оно одно, заставляет дикаря переходить от охоты к скотоводству и земледелию; оно кладет основание всем техническим изобретениям, всякому комфорту, всем промыслам, наукам и искусствам. Стремление к удобству, любовь к изящному и даже чистая любознательность, которую мы в простоте души считаем бескорыстным порывом человеческого ума к истине, составляют только частные проявления и тончайшие видоизменения того самого чувства, которое побуждает нас избегать боли и опасности. Мы чувствуем, что некоторые ощущения освежают и укрепляют нашу нервную систему; когда мы долго не получаем этих ощущений, тогда организм наш расстроивается, сначала очень легко, однако так, что это расстройство заставляет нас испытать какое-то особенное ощущение, известное под названием скуки или тоски. Если мы не хотим или не можем прекратить это неприятное чувство, то есть если мы не даем организму того, что он требует, тогда он расстроивается сильнее, и чувство делается еще неприятнее и томительнее. Для того чтобы постоянно чем-нибудь затыкать рот нашему организму, когда он таким образом начинает скрипеть и пищать, мы, то есть люди вообще, стали смотреть вокруг себя, стали вглядываться и прислушиваться, стали двигать самым усиленным образом и руками, и ногами, и мозгами. Разнообразное двигание совершенно соответствовало самым прихотливым требованиям неугомонной нервной системы; это двигание так завлекло нас и так полюбилось нам, что мы занимаемся им теперь с самым страстным усердием, совершенно теряя из виду исходную точку этого процесса. Мы серьезно думаем, что любим изящное, любим науку, любим истину, а на самом деле мы любим только целость нашего хрупкого организма; да и не любим даже, а просто повинуемся слепо и невольно закону необходимости, действующему во всей цепи органических созданий, начиная от какого-нибудь гриба и кончая каким-нибудь Гейне или Дарвином.

IX

Если чувство самосохранения, действуя в нашей породе, вызвало на свет все чудеса цивилизации, то, разумеется, это чувство, возбужденное в ребенке, будет в малых размерах действовать в нем в том же направлении. Чтобы привести в движение мыслительные способности ребенка, необходимо возбудить и развить в нем ту или другую форму чувства самосохранения. Ребенок начнет работать мозгом только тогда, когда в нем проснется какое-нибудь стремление, которому он пожелает удовлетворить, а все стремления, без исключения, вытекают из одного общего источника, именно из чувства самосохранения. Воспитателю предстоит только выбор той формы этого чувства, которую он пожелает возбудить и развить в своем воспитаннике. Образованный воспитатель выберет тонкую и положительную форму, то есть стремление к наслаждению; а воспитатель полудикий поневоле возьмет грубую и отрицательную форму, то есть отвращение к страданию; второму воспитателю нет выбора; стало быть, очевидно, надо или сечь ребенка, или помириться с тою мыслию, что в нем все стремления останутся непробужденными и что ум его будет дремать до тех пор, пока жизнь не начнет толкать и швырять его по-своему. Ласковое воспитание хорошо и полезно только тогда, когда воспитатель умеет разбудить в ребенке высшие и положительные формы чувства самосохранения, то есть любовь к полезному и к истинному, стремление к умственным занятиям и страстное влечение к труду и к знанию. У тех людей, для которых эти хорошие вещи не существуют, ласковое воспитание есть не что иное, как медленное развращение ума посредством бездействия. Ум спит год, два, десять лет и, наконец, доспится до того, что даже толчки действительной жизни перестают возбуждать его. Человеку не все равно, когда начать развиваться, с пяти лет или с двадцати лет. В двадцать лет и обстоятельства встречаются не те, да и сам человек уже не тот. Не имея возможности справиться с обстоятельствами, двадцатилетний ребенок поневоле подчинится им, и жизнь начнет кидать это пассивное существо из стороны в сторону, а уж тут плохо развиваться, потому что когда на охоту едут, тогда собак поздно кормить. И выйдет из человека ротозей и тряпка, интересный страдалец и невинная жертва. Когда ребенок не затронут никакими стремлениями, когда действительная жизнь не подходит к нему ни в виде угрожающей розги, ни в виде тех обаятельных и серьезных вопросов, которые она задает человеческому уму, - тогда мозг не работает а постоянно играет разными представлениями и впечатлениями. Эта бесцельная игра мозга называется фантазиею и, кажется, даже считается в психологии особенною силою души. На самом же деле эта игра есть просто проявление мозговой силы, не пристроенной к делу. Когда человек думает, тогда силы его мозга сосредоточиваются на определенном предмете и, следовательно, регулируются единством цели; а когда нет цели, тогда готовой мозговой силе все-таки надо же куда-нибудь деваться; ну, и начинается в мозгу такое движение представлений и впечатлений, которое относится к мыслительной деятельности так, как насвистывание какого-нибудь мотива относится к оперному пению перед многочисленною и взыскательною публикой. Размышление есть труд, требующий участия воли, труд, невозможный без определенной цели, а фантазия есть совершенно невольное отправление, возможное только при отсутствии цели. Фантазия - сон наяву; поэтому и существуют на всех языках для обозначения этого понятия такие слова, которые самым тесным образом связаны с. понятием о сне: по-русски - греза, по-французски - reverie, по-немецки - Traumerei, по-английски - day dream. Очень понятно, что спать днем, и притом спать наяву, может только такой человек, которому нечего делать и который не умеет употребить свое время ни на то, чтобы улучшить свое положение, ни на то, чтобы освежить свои нервы деятельным наслаждением. Чтобы быть фантазером, вовсе не нужно иметь темперамент особенного устройства; всякий ребенок, у которого нет никаких забот и у которого очень много досуга, непременно сделается фантазером; фантазия родится тогда, когда жизнь пуста и когда нет никаких действительных интересов; эта мысль оправдывается как в жизни целых народов, так и в жизни отдельных личностей. Если эстетики будут превозносить развитие фантазии как светлое и отрадное явление, то этим они обнаружат только свою привязанность к пустоте и свое отвращение к тому, что действительно возвышает человека; или, еще проще, они докажут нам, что они чрезвычайно ленивы и что ум их уже не переносит серьезной работы. Впрочем, это обстоятельство уже ни для кого не составляет тайны.

X

Наша жизнь, предоставленная своим собственным принципам, выработывает карликов и вечных детей. Первые делают зло активное, вторые - пассивное; первые больше мучают других, чем страдают сами, вторые больше страдают сами, чем мучают других. Впрочем, с одной стороны, карлики вовсе не наслаждаются безмятежным счастьем, а с другой стороны, вечные дети причиняют часто другим очень значительные страдания; только делают они это не нарочно, по трогательной невинности или, что то же, по непроходимой глупости. Карлики страдают узкостью и мелкостью ума, а вечные дети - умственною спячкою и вследствие этого совершенным отсутствием здравого смысла. По милости карликов наша жизнь изобилует грязными и глупыми комедиями, которые разыгрываются каждый день, в каждом семействе, при всех сделках и отношениях между людьми; по милости вечных детей, эти грязные комедии иногда заканчиваются глупыми трагическими развязками. Карлик ругается и дерется, но соблюдает при этих действиях благоразумную расчетливость, чтобы не наделать себе скандала и чтобы не вынести сора из избы. Вечный ребенок все терпит и все печалится, а потом, как прорвет его, он и хватит зараз, да уж так хватит, что или самого себя, или своего собеседника уложит на месте. После этого заветный сор, разумеется, не может оставаться в избе и препровождается в уголовную палату. Простая драка превратилась в драку с убийством, и трагедия вышла такая же глупая, какая была предшествовавшая ей комедия.

Но эстетики понимают дело иначе; в их головы засела очень глубоко старая пиитика, предписывающая писать трагедии высоким слогом, а комедии средним и, смотря по обстоятельствам, даже низким; эстетики помнят, что герой умирает в трагедии насильственною смертью; они знают, что трагедия непременно должна производить впечатление возвышенное, что она может возбуждать ужас, но не презрение, и что несчастный герой должен приковывать к себе внимание и сочувствие зрителей. Вот эти-то предписания пиитики они и прикладывают к обсуждению тех словесных и рукопашных схваток, которые составляют мотивы и сюжеты наших драматических произведений. Эстетики открещиваются и отплевываются от преданий старой пиитики; они не упускают ни одного случая посмеяться над Аристотелем и Буало и заявить свое собственное превосходство над ложноклассическими теориями, а между тем именно эти одряхлевшие предания составляют до сих пор все содержание эстетических приговоров. Эстетикам и в голову не приходит, что трагическое происшествие почти всегда бывает так же глупо, как и комическое, и что глупость может составлять единственную пружину разнообразнейших драматических коллизий. Как только дело переходит от простой беседы к уголовному преступлению, так эстетики тотчас приходят в смущение и спрашивают себя, кому же они будут сочувствовать и какое выражение изобразят они на своих физиономиях - ужас, или негодование, или глубокую задумчивость, или торжественную грусть? Но вообще надо им найти, во-первых, предмет для сочувствия, а во-вторых, возвышенное выражение для собственной физиономии. Иначе нельзя и говорить о трагическом происшествии. Однако что же в самом деле, думает читатель, ведь не смеяться же, когда люди лишают себя живота или перегрызают друг другу горло? О, мой читатель, кто вас заставляет смеяться? Я так же мало понимаю смех при виде наших комических глупостей, как и возвышенные чувства при виде наших трагических пошлостей; совсем не мое дело и вообще не дело критика предписывать читателю, что он должен чувствовать; не мое дело говорить вам: извольте, сударь, улыбнуться, - потрудитесь, сударыня, вздохнуть и возвести очи к небу. Я беру все, что пишется нашими хорошими писателями, - романы, драмы, комедии, что угодно, - я беру все это как сырые материалы, как образчики наших нравов; я стараюсь анализировать все эти разнообразные явления, я замечаю в них общие черты, я отыскиваю связь между причинами и следствиями и прихожу таким путем к тому заключению, что все наши треволнения и драматические коллизии обусловливаются исключительно слабостью нашей мысли и отсутствием самых необходимых знаний, то есть, говоря короче, глупостью и невежеством. Жестокость семейного деспота, фанатизм старой ханжи, несчастная любовь девушки к негодяю, кротость терпеливой жертвы семейного самовластия, порывы отчаяния, ревность, корыстолюбие, мошенничество, буйный разгул, воспитательная розга, воспитательная ласка, тихая мечтательность, восторженная чувствительность - вся эта пестрая смесь чувств, качеств и поступков, возбуждающих в груди пламенного эстетика целую бурю высоких ощущений, вся эта смесь сводится, по моему мнению, к одному общему источнику, который, сколько мне кажется, не может возбуждать в нас ровно никаких ощущений, ни высоких, ни низких. Все это различные проявления неисчерпаемой глупости.

Добрые люди будут горячо спорить между собою о том, что в этой смеси хорошо и что дурно; вот это, скажут, добродетель, а вот это порок; но бесплоден будет весь спор добрых людей, нет тут ни добродетелей, ни пороков, нет ни зверей, ни ангелов. Есть только хаос и темнота, есть непонимание и неуменье понимать. Над чем же тут смеяться, против чего тут негодовать, чему тут сочувствовать? Что тут должен делать критик? Он должен говорить обществу и сегодня, и завтра, и послезавтра, и десять лет подряд, и сколько хватит его сил и его жизни, говорить, не боясь повторений, говорить так, чтобы его понимали, говорить постоянно, что народ нуждается только в одной вещи, в которой заключаются уже все остальные блага человеческой жизни. Нуждается он в движении мысли, а это движение возбуждается и поддерживается приобретением знаний. Пусть общество не сбивается с этой прямой и единственной дороги к прогрессу, пусть не думает, что ему надо приобрести какие-нибудь добродетели, привить к себе какие-нибудь похвальные чувства, запастись тонкостью вкуса или вытвердить кодекс либеральных убеждений. Все это мыльные пузыри, все это дешевая подделка настоящего прогресса, все это болотные огоньки, заводящие нас в трясину возвышенного красноречия, все это беседы о честности зипуна и о необходимости почвы, и ото всего этого мы не дождемся ни одного луча настоящего света. Только живая и самостоятельная деятельность мысли, только прочные и положительные знания обновляют жизнь, разгоняют темноту, уничтожают глупые пороки и глупые добродетели и, таким образом, выметают сор из избы, не перенося его в уголовную палату. Но не думайте, пожалуйста, что народ найдет свое спасение в тех знаниях, которыми обладает наше общество и которые рассыпают щедрою рукою книжки, продающиеся теперь для блага младших братьев по пятаку и по гривне. Если, вместо этого просвещения, мужик купит себе калач, то он докажет этим поступком, что он гораздо умнее составителя книжки и сам мог бы многому научить последнего.

Дерзость наша равняется только нашей глупости и только глупостью нашею может быть объяснена и оправдана. Мы - просветители народа?!. Что это - невинная шутка или ядовитая насмешка? - Да сами-то мы что такое? Не правда ли, как мы много знаем, как мы основательно мыслим, как превосходно мы наслаждаемся жизнью, как умно мы установили наши отношения к женщине, как глубоко мы поняли необходимость работать на пользу общую? Да можно ли перечислить все наши достоинства? Ведь мы так бесподобны, что когда нам покажут издали, в романе, поступки и размышления умного и развитого человека, тогда мы сейчас в ужас придем и глаза зажмурим, потому что примем неискаженный человеческий образ за чудовищное явление. Ведь мы так человеколюбивы, что, великодушно забывая свою собственную неумытость, лезем непременно умывать нашими грязными руками младших братьев, о которых болит наша нежная душа и которые, само собою разумеется, выпачканы также до помрачения человеческого образа. И усердно мажем мы грязными руками по грязным лицам, и велики наши труды, и пламенна наша любовь, во-первых, к чумазым братьям, а во-вторых, к их пятакам и гривнам, и человеколюбивые подвиги темных просветителей могут с величайшим удобством продолжаться вплоть до второго пришествия, не нанося ни малейшего ущерба тому надежному слою грязи, который с полным беспристрастием украшает как хлопотливые руки учителей, так и неподвижные лица учеников. Глядя на чудеса нашего народолюбия, поневоле прибегнешь к языку богов и произнесешь стих г. Полонского:

Тебе ли с рылом
Суконным да в гостиный ряд.

Лучшие наши писатели очень хорошо чувствуют, что рыло у нас действительно суконное и что в гостиный ряд нам покуда ходить незачем. Они понимают, что им самим следует учиться и развиваться и что вместе с ними должно учиться то русское общество, которое для красоты слога называет себя образованным. Они видят очень ясно две вещи: первое - то, что наше общество, при теперешнем уровне своего образования, совершенно бессильно и, следовательно, не способно произвести в понятиях и нравах народа ни малейшего изменения, ни в дурную, ни в хорошую сторону; а второе - то, что если бы даже, по какому-нибудь необъяснимому стечению случайностей, теперешнему обществу удалось переработать народ по своему образу и подобию, то это было бы для народа истинным несчастием.

Чувствуя, понимая и видя все это, лучшие наши писатели, люди, действительно мыслящие, обращаются до сих пор исключительно к обществу, а книжки для народа пишутся теми литературными промышленниками, которые в другое время стали бы издавать сонники и новые собрания песен московских цыган. Даже такое чистое и святое дело, как воскресные школы, оказывается еще сомнительным. Тургенев совершенно справедливо замечает в своем последнем романе, что мужик говорил с Базаровым как с несмыслящим ребенком и смотрел на него как на шута горохового. Пока на сто квадратных миль будет приходиться по одному Базарову, да и то вряд ли, до тех пор все, и сермяжники и джентльмены, будут считать Базаровых вздорными мальчишками и смешными чудаками. Пока один Базаров окружен тысячами людей, не способных его понимать, до тех пор Базарову следует сидеть за микроскопом и резать лягушек и печатать книги и статьи с анатомическими рисунками. Микроскоп и лягушка - вещи невинные и занимательные, а молодежь - народ любопытный; уж если Павел Петрович Кирсанов не утерпел, чтобы не взглянуть на инфузорию, глотавшую зеленую пылинку, то молодежь и подавно не утерпит и не только взглянет, а постарается завести себе свой микроскоп и, незаметно для самой себя, проникнется глубочайшим уважением и пламенною любовью к распластанной лягушке. А только это и нужно. Тут-то именно, в самой лягушке-то, и заключаются спасение и обновление русского народа. Ей-Богу, читатель, я не шучу и не потешаю вас парадоксами. Я выражаю, только без торжественности, такую истину, в которой я глубоко убежден и в которой гораздо раньше меня убедились самые светлые головы в Европе и, следовательно, во всем подлунном мире. Вся сила здесь в том, что по поводу разрезанной лягушки чрезвычайно мудрено приходить в восторг и говорить такие фразы, в которых сам понимаешь одну десятую часть, а иногда и еще того меньше. Пока мы, вследствие исторических обстоятельств, спали невинным сном грудного ребенка, до тех пор фразерство не было для нас опасно; теперь, когда наша слабая мысль начинает понемногу шевелиться, фразы могут надолго задержать и изуродовать наше развитие. Стало быть, если наша молодежь сумеет вооружиться непримиримою ненавистью против всякой фразы, кем бы она ни была произнесена, Шатобрианом или Прудоном, если она выучится отыскивать везде живое явление, а не ложное отражение этого явления в чужом сознании, то мы будем иметь полное основание рассчитывать на довольно нормальное и быстрое улучшение наших мозгов. Конечно, эти расчеты могут быть совершенно перепутаны историческими обстоятельствами, но об этом я не говорю, потому что тут голос критики совершенно бессилен. Но придет время, - и оно уже вовсе не далеко, - когда вся умная часть молодежи, без различия сословия и состояния, будет жить полною умственною жизнью и смотреть на вещи рассудительно и серьезно. Тогда молодой землевладелец поставит свое хозяйство на европейскую ногу; тогда молодой капиталист заведет те фабрики, которые нам необходимы, и устроит их так, как того требуют общие интересы хозяина и работников; и этого довольно; хорошая ферма и хорошая фабрика, при рациональной организации труда, составляют лучшую и единственную возможную школу для народа, во-первых, потому, что эта школа кормит своих учеников и учителей, а во-вторых, потому, что она сообщает знание не по книге, а по явлениям живой действительности. Книга придет в свое время, устроить школы при фабриках и при фермах будет так легко, что это уже сделается само собою.

Вопрос о народном труде заключает в себе все остальные вопросы и сам не заключается ни в одном из них; поэтому надо постоянно иметь в виду именно этот вопрос и не развлекаться теми второстепенными подробностями, которые все будут устроены, как только подвинется вперед главное дело. Недаром Вера Павловна заводит мастерскую, а не школу, и недаром тот роман, в котором описывается это событие, носит заглавие: "Что делать?". Тут действительно дается нашим прогрессистам самая верная и вполне осуществимая программа деятельности. Много ли, мало ли времени придется нам идти к нашей цели, заключающейся в том, чтобы обогатить и просветить наш народ, - об этом бесполезно спрашивать. Это - верная дорога, и другой верной дороги нет. Русская жизнь, в самых глубоких своих недрах, не заключает решительно никаких задатков самостоятельного обновления; в ней лежат только сырые материалы, которые должны быть оплодотворены и переработаны влиянием общечеловеческих идей; русский человек принадлежит к высшей, кавказской расе; стало быть, все миллионы русских детей, не искалеченных элементами нашей народной жизни, могут сделаться и мыслящими людьми и здоровыми членами цивилизованного общества. Разумеется, такой колоссальный умственный переворот требует времени. Он начался в кругу самых дельных студентов и самых просвещенных журналистов. Сначала были светлые личности, стоявшие совершенно одиноко; было время, когда Белинский воплощал в себе всю сумму светоносных идей, находившихся в нашем отечестве; теперь, испытавши по дороге много видоизменений, одинокая личность русского прогрессиста разрослась в целый тип, который нашел уже себе свое выражение в литературе и который называется или Базаровым, или Лопуховым. Дальнейшее развитие умственного переворота должно идти так же, как шло его начало; оно может идти скорее или медленнее, смотря по обстоятельствам, но оно должно идти все одною и тою же дорогою.

XI

Не ждите и не требуйте от меня, читатель, чтобы я теперь стал продолжать начатый анализ характера Катерины. Я так откровенно и так подробно высказал вам свое мнение о целом порядке явлений "темного царства", или, говоря проще, семейного курятника, - что мне теперь осталось бы только прикладывать общие мысли к отдельным лицам и положениям; мне пришлось бы повторять то, что я уже высказал, а это была бы работа очень неголоволомная и вследствие этого очень скучная и совершенно бесполезная. Если читатель находит идеи этой статьи справедливыми, то он, вероятно, согласится с тем, что все новые характеры, выводимые в наших романах и драмах, могут относиться или к базаровскому типу, или к разряду карликов и вечных детей. От карликов и от вечных детей ждать нечего; нового они ничего не произведут; если вам покажется, что в их мире появился новый характер, то вы смело можете утверждать, что это оптический обман. То, что вы в первую минуту примете за новое, скоро окажется очень старым; это просто - новая помесь карлика с вечным ребенком, а как ни смешивайте эти два элемента, как ни разбавляйте один вид тупоумия другим видом тупоумия, в результате все-таки получите новый вид старого тупоумия.

Эта мысль совершенно подтверждается двумя последними драмами Островского: "Гроза" и "Грех да беда на кого не живет". В первой - русская Офелия, Катерина, совершив множество глупостей, бросается в воду и делает, таким образом, последнюю и величайшую нелепость. Во второй - русский Отелло, Краснов, во все время драмы ведет себя довольно сносно, а потом сдуру зарезывает свою жену, очень ничтожную бабенку, на которую и сердиться не стоило. Может быть, русская Офелия ничем не хуже настоящей, и, может быть, Краснов ни в чем не уступит венецианскому мавру, но это ничего не доказывает: глупости могли так же удобно совершаться в Дании и в Италии, как и в России; а что в средние века они совершались гораздо чаще и были гораздо крупнее, чем в наше время, это уже не подлежит никакому сомнению; но средневековым людям, и даже Шекспиру, было еще извинительно принимать большие человеческие глупости за великие явления природы, а нам, людям XIX столетия, пора уже называть вещи их настоящими именами. Есть, правда, и у нас средневековые люди, которые увидят в подобном требовании оскорбление искусства и человеческой природы, но ведь на все вкусы мудрено угодить; так пускай уж эти люди гневаются на меня, если это необходимо для их здоровья.

В заключение скажу несколько слов о двух других произведениях г. Островского, о драматической хронике "Козьма Минин" и о сценах "Тяжелые дни". По правде сказать, я хорошенько не вижу, чем "Козьма Минин" отличается от драмы Кукольника "Рука всевышнего отечество спасла". И Кукольник и г. Островский рисуют исторические события так, как наши доморощенные живописцы и граверы рисуют доблестных генералов; на первом плане огромный генерал сидит на лошади и машет каким-нибудь дрекольем; потом - клубы пыли или дыма - что именно, не разберешь; потом за клубами крошечные солдатики, поставленные на картину только для того, чтобы показать наглядно, как велик полковой командир и как малы в сравнении с ним нижние чины. Так у г. Островского на первом плане колоссальный Минин, за ним его страдания наяву и видения во сне, а совсем назади два-три карапузика изображают русский народ, спасающий отечество. По-настоящему, следовало бы всю картину перевернуть, потому что в нашей истории Минин, а во французской - Иоанна д"Арк понятны только как продукты сильнейшего народного воодушевления. Но наши художники рассуждают по-своему, и урезонить их мудрено. - Что касается до "Тяжелых дней", то это уж и Бог знает что за произведение. Остается пожалеть, что г. Островский не украсил его куплетами и переодеваниями; вышел бы премиленький водевиль, который с большим успехом можно было бы давать на сцене для съезда и для разъезда театральной публики. Сюжет заключается в том, что добродетельный и остроумный чиновник с бескорыстием, достойным самого идеального станового, устроивает счастье купеческого сына Андрея Брускова и купеческой дочери Александры Кругловой. Действующие лица пьют шампанское, занавес опускается, и статья моя оканчивается.

Писарев Дмитрий Иванович (1840 - 1868) - публицист, литературный критик.

Тема семьи в романе Л. Н. Толстого «Война и мир»

В романе «Война и мир» Л. Н. Толстой выделял и считал более значимой «мысль народную». Наиболее ярко она выражена в тех частях произведения, которые повествуют о войне. В изображении же «мира» преобладает «мысль семейная», также играющая в романе очень важную роль, потому что семья мыслится автором как основа основ. Роман построен как история семей. Члены семьи наследуют черты породы. Семью, по мнению Толстого, следует укреплять, так как через семью человек приобщается к народу.

В центре романа стоят три семьи: Ростовы, Болконские, Курагины. Многие события, описываемые в романе, Толстой показывает именно через историю этих семей.

Патриархальная семья Ростовых вызывает особые симпатии автора. Впервые мы встречаемся с ее членами на именинах графини Ростовой. Первое, что ощущается здесь, - это атмосфера любви и добра. «Любовный воздух» царит в этой семье.

Старшие Ростовы - простые и добрые люди. Они рады каждому, кто войдет в их дом, и не судят о человеке по количеству денег. Их дочь Наташа покоряет своей искренностью, а младший сын Петя - добрый и по-детски наивный мальчик. Здесь родители понимают своих детей, а дети искренне любят родителей, Они вместе переживают беды и радости. Знакомясь с ними, читатель понимает, что именно здесь настоящее счастье. Поэтому и Соне хорошо в доме Ростовых. Хотя она и неродная дочь им, но ее любят, как своих детей.

Даже дворовые люди: Тихон, Прасковья Савишна - являются полноправными членами этой семьи. Они любят и уважают своих господ, живут их проблемами и заботами.

Одна лишь Вера - старшая дочь Ростовых - не вписывается в общую картину. Это холодный и эгоистичный человек. «Что-то графинюшка намудрила», - считает Ростов-отец, говоря о Вере. По всей видимости, на воспитание старшей дочери сказалось влияние княгини Друбецкой, которая раньше была лучшей подругой графини Ростовой. И, действительно, Вера гораздо больше похожа на сына графини Бориса Друбецкого, чем, например, на свою сестру Наташу.

Толстой показывает эту семью не только в радости, но и в горе. Они до последней минуты остаются в Москве, хотя Наполеон наступает на город. Когда же наконец они решаются уехать, то перед ними встает вопрос, как поступить - оставить вещи, несмотря на ценность многих из них, и отдать подводы раненым или уехать, не подумав о других людях. Наташа решает проблему. Она говорит, вернее, кричит с искаженным лицом, что стыдно оставлять раненых врагу. Ни одна даже самая ценная вещь не может равняться жизни человека. Ростовы уезжают без вещей, И мы понимаем, что такое решение естественно для этой семьи. Они просто не смогли бы поступить иначе.

Другой предстает в романе семья Болконских. Толстой показывает три поколения Болконских: стаый князь Николай Андреевич, его дети - князь Анрей и княжна Марья - и внук Николенька. В семье Болконских из поколения в поколение воспитывали такие качества, как чувство долга, патриотизм, благородство.

Если в основе семьи Ростовых лежит чувство, то определяющей линией Болконских является разум. Старый князь Болконский твердо убежден, что на свете есть «только две добродетели - деятельность и ум». Он человек, который всегда следует своим убеждениям. Он сам трудится (то военный устав пишет, то занимается с дочерью изучением точных наук) и требует, чтобы дети также не ленились. В характере князя Анрея сохраняются многие черты натуры его отца. Он тоже пытается найти свой путь в жизни, быть полезным своей стране. Именно желание работать приводит его к деятельности в комиссии Сперанского. Молодой Болконский - патриот, как и его отец. Старый князь, узнав о том, что Наполеон идет на Москву, забывает свои прежние обиды и активно участвует в ополчении. Андрей, утратив веру в свой «Тулон» под небом Аустерлица, дает себе слово не принимать больше участия в военных походах. Но во время войны 1812 года он защищает свою Родину и погибает за нее.

Если в семье Ростовых отношения между детьми и родителями дружеские и доверительные, то у Болонских на первый взгляд дело обстоит иначе. Старый князь тоже искренне любит Андрея и Марью. Он переживает за них. Он замечает, например, что Андрей не любит свою жену Лизу. Сказав об этом сыну, он хоть и сочувствует ему, но тут же напоминает о долге перед женой и семьей. Сам тип отношений у Болконских другой, чем у Ростовых. Князь скрывает свои чувства к детям. Так, например, с Марьей он всегда строг и порой разговаривает с ней грубо. Он корит дочь за неумение решать математические задачи, резко и прямо говорит ей о том, что она некрасива. Княжна Марья страдала от такого отношения со стороны отца, оттого что он старательно прятал свою любовь в ней в глубине своей души. Только перед смертью старый князь понимает, как дорога ему дочь. В последние минуты жизни он ощутил внутреннее родство с ней.

Марья - особенный человек в семье Болконских. Несмотря на суровое воспитание, она не ожесточилась. Она безмерно любит отца, брата и племянника. Более того, она готова жертвовать собой ради них, отдать все, что у нее есть.

Третье поколение Болконских - это сын князя Андрея Николенька. В эпилоге романа мы видим его еще ребенком. Но автор показывает, что он внимательно слушает взрослых, в нем идет какая-то работа мыси. А, значит, и в этом поколении не будут забыты заветы Болконских о деятельном уме.

Совсем другой тип семьи представляет собой семья Курагиных. Они несут одни беды Болконским и Ростовым. Глава семьи - князь Василий - фальшивый и лживый человек. Он живет в атмосфере интриг и сплетен. Одна из основных черт его характера - алчность. Он и дочь свою Элен выдает замуж за Пьера Безухова, потому что тот богат. Самое главное для князя Курагина в жизни - деньги. Ради них он готов и на преступление пойти.

Дети князя Василия ничем не лучше своего отца. Пьер верно замечает, что такая уж у них «подлая порода». Элен, в отличие от княжны Марьи, красива. Но красота ее - это внешний блеск. В Элен нет непосредственности и открытости Наташи.

Элен пуста, корыстна и лжива в душе. Женитьба на ней едва не разбивает жизнь Пьера. Пьер Безухов на своем опыте убедился, что не всегда красота внешняя является залогом красоты внутренней и семейного счастья. Горькое чувство разочарования, мрачного уныния, презрения к жене, к жизни, к себе охватило его через некоторое время после свадьбы, когда «загадочность» Элен обернулся душевной пустотой, глупостью и развратом. Ни о чем не задумываясь, Элен устраивает роман Анатоля и Наташи Ростовой. Анатоль Курагин - брат Элен - становится причиной разрыва между Наташей и Андреем Болконским. Он так же, как и сестра, во всем привык потакать своим прихотями, и потому судьба девушки, которую он собирался увезти из дома, его не волнует.

Семья Курагиных противопоставлена семьям Ростовых и Болконских. На страницах романа мы видим ее деградацию и разрушение. Что же касается Болконских и Ростовых, то их Толстой награждает семейным счастьем. Они пережили немало бед и трудностей, но сумели сохранить то лучшее, что в них было - честность, искренность, доброту. В финале мы видим счастливую семью Наташи и Пьера, построенную любви и уважении друг к другу. Наташа внутренне слилась с Пьером, не оставила в своей дуе «ни одного уголка не открытым для него».

Более того, Толстой объединяет Ростовых и Болонских в одну семью. Семья Николая Ростова и княжны Марьи соединяет в себе лучшие черты этих семейств. Николай Ростов любит свою жену и преклоняется пеед «ее душевностью, перед тем почти недоступным него, возвышенным и нравственным миром, в коором жила его жена». А Марья искренне любит своего мужа, который «никогда не поймет всего того, что она понимает», и от этого она любит его еще больше.

Непросто складывались судьбы Николая Ростова и княжны Марьи. Тихая, кроткая, некрасивая внешне, но прекрасная душой княжна при жизни отца и не надеялась выйти замуж и иметь детей. Единственный сватавшийся к ней, да и то ради приданого, Анатоль Курагин, конечно, не мог понять ее высокой одухотворенности, нравственной красоты.

Случайная встреча с Ростовым, его благородный поступок пробудили в Марье незнакомое, волнующее чувство. Ее душа угадала в нем «благородную, твердую, самоотверженную душу». Каждая встреча все более открывала им друг друга, связывала их. Неловкая, застенчивая княжна преображалась, становилась грациозной и почти красивой. Николай восхищался открывшейся ему прекрасной душой и чувствовал, что Марья выше его самого и Сонечки, которую, казалось, прежде он любил, но которая так и осталась «пустоцветом». Ее душа не жила, не ошибалась и не страдала и, по мнению Толстого, не «заслужила» семейного счастья.

Эти новые счастливые семьи возникли не случайно. Они есть результат того единения всего русского народа, которое произошло в ходе Отечественной войны 1812 года. 1812 год многое изменил в России, в частности, снял некоторые сословные предрассудки и дал новый уровень человеческих отношений.

У Толстого есть любимые герои и любимые семьи, где, может быть, не всегда царит безмятежное спокойствие, но где люди живут «миром», то есть дружно, сообща, поддерживая друг друга. Только те, кто высок духовно, имеют, по мысли писателя, право на настоящее семейное счастье.

План-конспект урока литературы. Тема: Мысль семейная в романе Л.Н. Толстого «Война и мир»

Цель : на примере семей Ростовых, Болконских и Курагиных выявить идеал семьи в понимании Л.Н. Толстого.
Задачи:
1. Знать текст романа «Война и мир», толстовский идеал патриархальной семьи.
2. Уметь сопоставлять материал и делать выводы, пере
сказывать материал близко к тексту.
3. Воспитать в студентах чувство уважения к семейным ценностям.
Теоретическое занятие
Оборудование: записи на доске, портрет писателя, мультимедийный материал.

Ход урока.

1. Оргмомент. (5 мин)
2. Слово учителя.(7 мин.)
Семья – одна из важнейших тем в русской литературе 60-70-х годов 19 столетия. Семейную хронику пишет Салтыков-Щедрин, судьбу случайного семейства оценивает Ф.М.Достоевский, и у Толстого – «мысль семейная.
Таким образом цель нашего урока: на примере сравнения семей Ростовых, Болконских и Курагиных выявить идеал семьи в понимании Л.Н.Толстого.
Мир семьи – важнейшая «составляющая» романа. Толстой прослеживает судьбы целых семейств. Его героев связывают родственные, дружеские, любовные отношения; нередко их разделяет взаимная неприязнь, вражда.
На страницах «Войны и мира» мы знакомимся с семейными гнездами главных героев: Ростовыми, Курагиными, Болконскими. Семейная идея находит свое наивысшее воплощение в укладе жизни, общей атмосфере, в отношениях между близкими людьми этих семейств.
Вы, я надеюсь, прочитав страницы романа, побывали в гостях у этих семей. И нам предстоит сегодня разобраться, какая семья для Толстого – идеал, какую семейную жизнь он считает «настоящей».
Эпиграфом к уроку возьмём слова В.Зеньковского: «Семейная жизнь имеет в себе три стороны: биологическую, социальную и духовную. Если устроена какая-либо одна сторона, а другие стороны либо прямо отсутствуют, либо находятся в запущенности, то кризис семьи неизбежен».
Итак, остановимся на семье графа Ростова.
Фильм (5 мин)
Граф Ростов (выступление студента 5 мин.): Мы люди простые, не умеем ни беречь, ни приумножать. Я всегда рад гостям. Жена даже жалуется иногда: мол, замучили визитёры. А я люблю всех, у меня все милые. У нас большая дружная семья, я всегда мечтал о такой, всей душой привязан к жене и детям. В нашей семье не принято прятать чувства: если грустно– мы плачем, радостно – смеемся. Хочется в пляс – пожалуйста.
Графиня Ростова (выступление студента 5 мин.): Я хочу добавить к словам мужа то, что в нашей семье есть одна главная черта, связывающая всех воедино, – любовь. Любовь и доверие, потому что “зорко одно лишь сердце”. Мы все внимательны друг к другу.
Наташа: (выступление студента 5 мин.) А можно я тоже скажу. У нас с маменькой одинаковые имена. Мы все очень любим её, она наш нравственный идеал. Наши родители смогли воспитать в нас искренность и естественность. Я очень благодарна им за то, что они всегда готовы понять, простить, помочь в самые трудные минуты жизни. А таких ситуаций будет еще очень много. Маменька моя лучшая подружка, не могу заснуть, пока не поведую ей все свои тайны и волнения.
(выступление студента 7 мин) Мир Ростовых - это тот мир, нормы которого Толстым утверждаются за их простоту и естественность, чистоту и сердечность; вызывает восхищение и патриотизм «ростовской породы».
Хозяйка дома, графиня Наталья Ростова - глава семьи, жена и мать 12 детей. Отмечаем сцену приема гостей - «поздравителей» - графом Ильей Ростовым, который всем без исключения, «как выше, так и ниже его стоявшим людям» говорил: «Очень, очень вам благодарен, за себя и за дорогих именинниц». Граф говорит с гостями чаще по-русски, «иногда на очень дурном, но самоуверенном французском языке». Условности светского такта, светские новости - все это наблюдается в разговорах с гостями. Эти детали говорят о том, что Ростовы - люди своего времени и своего класса и несут на себе его черты. И в эту светскую обстановку, как «луч солнца», врывается молодое поколение. Даже шутки у Ростовых носят чистый, трогательно-наивный характер.
Итак, в семье Ростовых простота и радушие, естественность поведения, сердечность, взаимная любовь в семье, благородство и чуткость, близость в языке и обычаях к народу и вместе с тем соблюдение ими светского образа жизни и светских условностей, за которыми, правда, не стоят расчет и корысть. Так в сюжетной линии семейства Ростовых Толстой отражает "жизнь и деятельность поместного дворянства». Перед нами предстали разнообразные психологические типы: добродушный, хлебосольный бездельник граф Ростов, нежно любящая своих детей графиня, рассудительная Вера, обаятельная Наташа; искренний Николай. В отличие от салона Шерер в доме Ростовых царит атмосфера веселья, радости, счастья, искренней заботы о судьбе Родины.
Л.Н.Толстой стоит у истоков народной философии и придерживается народной точки зрения на семью – с ее патриархальным укладом, авторитетом родителей, их заботой о детях. Духовную общность всех членов семьи автор обозначает одним словом – Ростовы, а близость матери и дочери подчеркивает одним именем – Наталья. Мать – синоним мира семьи у Толстого, тот природный камертон, по которому будут проверять свою жизнь дети Ростовых: Наташа, Николай, Петя. Их объединит важное качество, заложенное в семье родителями: искренность, естественность, простота. Открытость души, радушие – их главное свойство. Отсюда, из дома, эта способность Ростовых притягивать к себе людей, талант понять чужую душу, умение переживать, сочувствовать. И все это на грани самоотречения. Ростовы не умеют чувствовать «слегка», «наполовину», они всецело отдаются чувству, завладевшему их душой.
Толстому важно было через судьбу Наташи Ростовой показать, что все ее таланты реализуются в семье. Наташа – мать сумеет воспитать в своих детях и любовь к музыке, и способность к самой искренней дружбе и любви; она научит детей самому главному в жизни таланту – таланту любить самозабвенно, забывая порой про себя; и учеба эта будет проходить не в форме нотаций, а в форме ежедневного общения детей с очень добрыми, честными, искренними и правдивыми людьми: матерью и отцом. И в этом – настоящее счастье семьи, потому что каждый из нас мечтает о самом добром и самом справедливом человеке рядом с собой. У Пьера эта мечта сбылась…
Как часто употребляет Толстой слова «семья», «семейство» для обозначения дома Ростовых! Каким теплым светом и уютом веет от этого, такого привычного и доброго всем слова! За этим словом – мир, согласие, любовь.
Назовите и запиши те основные черты семьи Ростовых.(3 мин)
Вид записи в тетради:
Ростовы: любовь, доверие, искренность, открытость, нравственный стержень, умение прощать, жизнь сердца
Теперь охарактеризуем семью Болконских.
Фильм (5 мин)
Николай Андреевич Болконский: (выступление студента 5 мин) У меня твёрдо устоявшиеся взгляды на семью. Я прошел суровую военную школу и считаю, что есть два источника людских пороков: праздность и суеверие, и только две добродетели: деятельность и ум. Я всегда сам занимался воспитанием дочери, чтобы развить эти добродетели, давал уроки алгебры и геометрии. Главное условие жизни – порядок. Не отрицаю, бываю резок иногда, чересчур требователен, иной раз возбуждаю к себе страх, почтительность, а как иначе. Я честно служил родине и не потерпел бы измены. А если бы это был мой сын, мне, старику, вдвойне было бы больно. Я передал своим детям патриотизм и гордость.
Княжна Марья: (выступление студента 5 мин.) Я, конечно, робею перед отцом и немного побаиваюсь его. Живу, в основном, рассудком. Свои чувства никогда не показываю. Правда, говорят, что мои глаза предательски выдают волнение или любовь. Особенно заметно это было после знакомства с Николаем. На мой взгляд, роднит с Ростовыми нас общее чувство любви к родине. В минуту опасности мы готовы пожертвовать всем. Мы с Николаем будем воспитывать в своих детях гордость, мужество, твердость духа, а еще доброту и любовь. Я буду к ним требовательна, как мой отец был требователен ко мне.
Князь Андрей(выступление студента 5 мин): Я старался не подвести отца. Он сумел воспитать во мне высокое понятие чести и долга. Когда-то мечтал о личной славе, но так ее и не добился. В Шенграбенском сражении я на многое взглянул другими глазами. Особенно меня оскорбило поведение нашего командования по отношении к настоящему герою сражения капитану Тушину. После Аустерлица пересмотрел свое миропонимание, во многом разочаровался. Наташа “вдохнула” в меня жизнь, но, к сожалению, так и не удалось стать ее мужем. Если бы у нас сложилась семья, я бы в своих детях воспитал доброту, честность, порядочность, любовь к родине.
(выступление студента 5 мин) Отличительные черты Болконских – духовность, ум, независимость, благородство, высокие представления о чести, долге. Старый князь, в прошлом екатерининский вельможа, друг Кутузова – государственный человек. Он, служа Екатерине, служил России. Не желая приспосабливаться к новому времени, которое требовало не служить, а прислуживаться, он добровольно заточил себя в имении. Однако и опальный, он не переставал интересоваться политикой. Николай Андреевич Болконский неустанно заботится о том, чтобы дети развивали свои способности, умели работать и желали учиться. Воспитанием и обучением детей старый князь занимался сам, не доверяя и не перепоручая этого никому. Он не доверяет никому не только воспитание своих детей, но даже их судьбы. С каким «внешним спокойствием и внутренней злобой» он дает согласие на брак Андрея с Наташей. И год для испытания чувств Андрея и Наташи – это тоже попытка максимально оградить от случайностей и бед чувство сына: «Был сын, которого жалко отдавать девчонке». Невозможность разлучиться с княжной Марьей толкает его на отчаянные поступки, злобные, желчные: при женихе скажет дочери: «…уродовать себя нечего – и так дурна». Сватовством Курагиных он был оскорблен «за свою дочь. Оскорбление самое больное, потому что оно относилось не к нему, к дочери, которую он любил больше себя».
Николай Андреевич, гордящийся умом сына и духовным миром дочери, знает, что в их семье между Марьей и Андреем не только полное взаимопонимание, но и искренняя дружба, основанная на единстве взглядов и мыслей. Взаимоотношения в этой семье строятся не на принципе равенства, но они тоже полны заботы и любви, только скрытой. Болконские все очень сдержанны. Это образец подлинной семьи. Им присущи высокая духовность, истинная красота, гордость, жертвенность и уважение чужих чувств.
Чем похожи дом Болконских и дом Ростовых? Прежде всего чувством семьи, духовным родством близких людей, патриархальным укладом, гостеприимством. Обе семьи отличаются огромной заботой родителей о детях. Детей Ростовы и Болконские любят больше, чем себя: Ростова – старшая не переносит смерти мужа и младшего Пети; старик Болконский любит детей страстно и трепетно, даже строгость и требовательность его идут только от желания добра детям.
Жизнь семьи Болконских в Лысых Горах в каких-то элементах сходна с жизнью Ростовых: та же взаимная любовь членов семьи, та же глубокая сердечность, та же естественность поведения, так же, как и у Ростовых, большая близость к народу в языке и во взаимоотношениях с простыми людьми. На этом основании обе семьи одинаково противопоставлены высшему обществу.
Существуют и различия между этими семьями. Болконских отличает от Ростовых глубокая работа мысли, высокий интеллект всех членов семьи: и старого князя, и княжны Марьи, и ее брата, которые склонны к умственной деятельности. Кроме того, характерной чертой «породы» Болконских является гордость.
Назовите и запиши те основные черты семьи Болконских: высокая духовность, гордость, мужество честь, долг, деятельность, ум, сила духа, любовь естественная, скрытая под маской холодности
Обратимся к семье Курагиных.
По ролям диалог князя Василия и Анны Павловны Шерер. (5 мин)
Князь Василий(выступление студента 3 мин): У меня нет и шишки родительской любви, да она мне и ни к чему. Думаю, все это лишнее. Главное - материальное благополучие, положение в свете. Разве я не старался сделать своих детей счастливыми? Элен выдал замуж за самого богатого жениха Москвы графа Пьера Безухова, Ипполита пристроил в дипломатический корпус, Анатоля чуть было не женил на княжне Марье. Для достижения целей все средства хороши.
Элен: (выступление студента 3 мин) Мне совсем не понятны ваши высокие слова о любви, чести, доброте. Мы с Анатолем и Ипполитом всегда жили в сое удовольствие. Важно удовлетворить свои желания и потребности, пусть даже за счет других. Что же мне терзаться угрызениями совести, если удалость изменить этому тюфяку с Долоховым? Я всегда и во всем права.
(выступление студента 5 мин) Внешняя красота Курагиных заменяет собой духовную. В этой семье присутствуют многие человеческие пороки. Элен высмеивает желание Пьера иметь детей. Дети, в ее понимании, обуза, мешающая жить. По мнению Толстого, самое страшное для женщины – отсутствие детей. Предназначение женщины – стать хорошей матерью, женой.
Собственно, Болконские и Ростовы – это больше, чем семьи, это целые жизненные уклады, каждый из которых со своей стороны овеян своей поэзией.
Простое и такое глубокое для автора «Войны и мира» семейное счастье, то самое, которое знают Ростовы и Болконские, оно им естественно и привычно, – это семейное, «мирное» счастье не будет дано семейству Курагиных, где царит атмосфера всеобщего расчета и бездуховности. Они лишены родовой поэзии. Их семейная близость и связь непоэтична, хотя она, несомненно есть – инстинктивная взаимоподдержка и солидарность, своего рода круговая порука эгоизма. Такая семейная связь не есть положительная, настоящая семейная связь, но, в сущности, ее отрицание.
Делать служебную карьеру, «делать» им выгодное замужество или женитьбу – так понимает свой родительский долг князь Василий Курагин. Каковы при этом его дети по существу – его мало интересует. Их надо «пристроить». Безнравственность, допускаемая в семье Курагиных, становится нормой их жизни. Об этом говорит поведение Анатоля, отношение Элен с братом, о которых с ужасом вспоминает Пьер, поведение самой Элен. В этом доме нет места искренности и порядочности. Вы заметили, в романе даже нет описания дома Курагиных, потому что семейные узы этих людей выражены слабо, каждый из них живет обособленно, учитывая прежде всего свои интересы.
О ложной семье Курагиных очень точно сказал Пьер: «О, подлая, бессердечная порода!»
Василь Курагин - отец троих детей, но все его мечты сводятся к одному: пристроить их повыгоднее, сбыть с рук. Позор сватовства все Курагины переносят легко. Анатоль, нечаянно встретившийся в день сватовства Марье, держит в объятиях Бурьен. Элен спокойно и с застывшей улыбкой красавицы снисходительно относилась к затее родных и близких выдать ее замуж за Пьера. Он, Анатоль, лишь слегка раздосадован неудачной попыткой увезти Наташу. Только единожды изменит им их «выдержка»: Элен закричит от страха быть убитой Пьером, а ее брат заплачет, как женщина, потеряв ногу. Их спокойствие - от равнодушия ко всем, кроме себя: у Анатоля «была драгоценная для света способность спокойствия и ничем не изменяемая уверенность». Их душевную черствость, подлость заклеймит честнейший и деликатнейший Пьер, поэтому и прозвучит обвинение из его уст, как выстрел: «Где вы, там разврат, зло».
Они чужды толстовской этике. Эгоисты замкнуты только на себе. Пустоцветы. От них ничего не родится, ибо в семье надо уметь отдавать другим тепло души и заботу. Они же умеют только брать: «Я не дура, чтобы рожать детей» (Элен), «Надо брать девушку, пока она еще цветок в бутоне» (Анатоль).
Черты семьи Курагиных: отсутствие родительской любви, материальное благополучие,желание удовлетворить свои потребности за счет других, отсутствие духовной красоты.
3.Подведение итогов (7 мин).
Только тем, кто жаждет единения, Толстой дарует в финале своей эпопеи обретение семьи и мир. В эпилоге перед нами предстаёт счастливая семья Наташи и Пьера. Наташа своей любовью к мужу создаёт ту удивительную атмосферу, которая вдохновляет и поддерживает его, и Пьер счастлив, любуясь чистотой её чувств, той чудесной интуицией, с которой она проникает в его душу. Понимая друг друга без слов, по выражению глаз, жесту, они готовы вместе идти до конца по дороге жизни, сохраняя возникшую между ними внутреннюю, душевную связь и гармонию.
Л.Н. Толстой в романе показывает свой идеал женщины и семьи. Этот идеал дан в образах Наташи Ростовой и Марьи Болконской и образах их семей. Любимые герои Толстого хотят жить честно. В семейных отношениях герои хранят такие нравственные ценности, как простота, естественность, благородное чувство собственного достоинства, преклонение перед материнством, любовь и уважение. Именно эти нравственные ценности в минуту общенациональной опасности спасают Россию. Семья и женщина- хранительница семейного очага- всегда были нравственными основами общества.
Со времени появления романа Л. Н. Толстого прошло много лет, но главные ценности семьи: любовь, доверие, взаимопонимание, честь, порядочность, патриотизм – остаются главными нравственными ценностями. Рождественский сказал: “Все начинается с любви”. Достоевский сказал: “Человек родится не для счастья и заслуживает его страданием”.
Каждая современная семья – это большой сложный мир, в котором свои традиции, отношения и привычки, даже свой взгляд на воспитание детей. Говорят, что дети – эхо своих родителей. Однако чтобы это эхо звучало не только в силу естественной привязанности, но и главным образом в силу убежденности, необходимо, чтобы в доме, в семейном кругу укреплялись обычаи, порядки, правила жизни, переступить которые нельзя не из страха перед наказаниями, а из уважения к устоям семьи, к ее традициям.
Делайте все, чтобы детство, будущее ваших детей были прекрасными, чтобы семья была крепкой, дружной, семейные традиции хранились и передавались из поколения в поколение. Я желаю счастья в семье, в той, в которой вы живете сегодня, которую сами создадите завтра. Пусть под крышей вашего дома всегда царят взаимопомощь и взаимопонимание, пусть жизнь ваша будет богата и духовно, и материально.
4. Домашнее задание. (3 мин)
Написать мини-сочинение на тему «Моя будущая семья».

В глазах светского общества князь Курагин - уважаемый человек, "приближенный к императору, окруженный толпой восторженных женщин, рассыпающий светские любезности и благодушно посмеивающийся". На словах он был порядочным, отзывчивым человеком, но на деле в нем постоянно происходила внутренняя борьба между желанием казаться порядочным человеком и действительной порочностью его побуждений. Князь Василий знал, что влияние в свете - капитал, который надо беречь, чтобы он не исчез, и, раз сообразив, что если он станет просить за всех, кто его просит, то скоро ему нельзя будет просить за себя, он редко употреблял это влияние. Но, вместе с тем, он иногда испытывал угрызения совести. Так, в деле княгини Друбецкой, он почувствовал "что-то вроде укора совести", так как она напомнила ему, что "первыми шагами своими в службе он был обязан ее отцу".

Излюбленный прием Толстого - противопоставление внутреннего и внешнего характеров героев. Образ князя Василия очень четко отражает это противопоставление.

Князю Василию не чужды отцовские чувства, хотя выражаются они скорее в стремлении "пристроить" своих детей, нежели дать им отцовскую любовь и теплоту. По словам Анны Павловны Шерер, такие люди как князь, не должны иметь детей. "…И зачем родятся дети у таких людей, как вы? Ежели бы вы не были отец, я бы не в чем не могла упрекнуть вас". На что князь отвечает: "Что же мне делать? Вы знаете, я сделал для их воспитания все, что может отец".

Князь вынудил Пьера жениться на Элен, преследуя корыстные цели. На предложение Анны Павловны Шерер "женить блудного сына Анатоля" на княжне Марии Болконской, он говорит: "она хорошей фамилии и богата. Все, что мне нужно". При этом князь Василий совершенно не задумывается о том, что княжна Марья может быть несчастна в браке с беспутным шалопаем Анатолем, который на всю свою жизнь смотрел как на одно непрерывное увеселение.

Впитали в себя все низменные, порочные черты князя Василия и его дети.

Элен, дочь Василия Курагина - воплощение внешней красоты и внутренней пустоты, окаменелости. Толстой постоянно упоминает ее "однообразную", "неизменяющуюся" улыбку и "античную красоту тела", она напоминает прекрасную, бездушную статую. Вот как описывает мастер слова появление Элен в салоне Шерер:"Шумя своею белою бальною робой, убранною плющом и мохом, и блестя белизной плеч, глянцем волос и бриллиантов, прошла, не глядя ни на кого, но всем улыбаясь и как бы любезно предоставляя каждому право любоваться красотой своего стана, полных плеч, очень открытой по тогдашней моде, груди и спины, и как будто внося с собой блеск бала. Элен была так хороша, что не только не было в ней заметно и тени кокетства, но, напротив, ей как будто совестно было за свою несомненную и слишком сильно действующую красоту. Она как будто желала и не могла умалить действия этой красоты".

Элен олицетворяет безнравственность и порочность. Элен вступает в брак только ради своего собственного обогащения. Она изменяет мужу, поскольку в ее натуре преобладает животное начало. Не случайно Толстой оставляет Элен бездетной. "Я не такая дура, чтобы иметь детей", - признается она. Еще, будучи супругой Пьера, Элен на глазах всего общества занимается устройством своей личной жизни.

Она ничего не любит в жизни, кроме своего тела, дает брату целовать свои плечи, а не дает денег. Она хладнокровно выбирает себе любовников, как блюда из меню, умеет сохранить уважение света и даже приобрести репутацию умной женщины благодаря своему виду холодного достоинства и светскому такту. Такой тип мог выработаться только в том кругу, где жила Элен. Это обожание собственного тела могло развиться только там, где праздность и роскошь давали полный простор всем чувственным побуждениям. Это бесстыдное спокойствие - там, где высокое положение, обеспечивая безнаказанность, учит пренебрегать уважением общества, где богатство и связи дают все средства скрывать интригу и заткнуть болтливые рты.

Кроме роскошного бюста, богатого и красивого тела, эта представительница большого света обладала необыкновенным умением скрывать свое умственное и нравственное убожество, и все это благодаря только изяществу ее манер и заученности некоторых фраз и приемов. Бесстыдство проявляется в ней под такими грандиозными великосветскими формами, что возбуждает, в других чуть ли не уважение.

В конце концов Элен умирает. Эта смерть - прямое следствие ее собственных интриг. "Графиня Елена Безухова скоропостижно умерла от…страшной болезни, которую принято называть грудной ангиной, но в интимных кружках рассказывали о том, как лейб - медик королевы испанской предписал Элен небольшие дозы какого-то лекарства для произведения известного действия; как Элен, мучимая тем, что старый граф подозревал ее, и тем, что муж, которому она писала (этот несчастный развратный Пьер), не отвечал ей, вдруг приняла огромную дозу выписанного ей лекарства и умерла в мучениях, прежде чем могли подать помощь".

Ипполит Курагин, брат Элен, "… поражает своим необыкновенным сходством с сестрой-красавицей и еще более тем, что несмотря на сходство, он поразительно дурен собой. Черты его лица те же, как и у сестры, но у той все освещалось жизнерадостною, самодовольною, молодою, неизменною улыбкой и необычайною, античною красотой тела. У брата, напротив, тоже лицо было отуманено идиотизмом и неизменно выражало самоуверенную брезгливость, а тело было худощаво и слабо. Глаза, нос, рот - все сжималось как будто в одну неопределенную скучную гримасу, а руки и ноги всегда принимали неестественное положение".

Ипполит был необычайно глуп. Из-за самоуверенности, с которой он говорил, никто не мог понять, очень умно или очень глупо то, что он сказал.

На приеме у Шерер он предстает нам "в темно-зеленом фраке, в панталонах цвета испуганной нимфы, как он сам говорил, в чулках и башмаках". И такая нелепость наряда нисколько его не смущает.

Глупость его проявлялась в том, что он иногда говорил, а потом уж понимал, что сказал. Ипполит часто высказывал свои суждения тогда, когда они были никому не надобны. Он любил вставлять в разговор фразы, совершенно не относящиеся к сути обсуждаемой темы.

Приведем пример из романа.: "Князь Ипполит, долго смотревший в лорнет на виконта, вдруг повернулся всем телом к маленькой княгине и, попросив у нее иголку, стал показывать ей, рисуя иголкой на столе, герб Канде. Он растолковывал ей этот герб с таким значительным видом, как будто княгиня просила его об этом".

Благодаря отцу Ипполит делает карьеру и во время войны с Наполеоном становится секретарем посольства. Среди офицеров, находящихся на службе в посольстве, он считается шутом.

Характер Ипполита может служить живым примером того, что даже положительный идиотизм выдается иногда в свете за нечто имеющее значение благодаря лоску, придаваемому знанием французского языка, и тому необыкновенному свойству этого языка поддерживать и в то же время маскировать душевную пустоту.

Князь Василий называет Ипполита "покойным дураком". Толстой в романе - "вялым и ломающимся". Это главенствующие черты характера Ипполита. Ипполит глуп, но он своей глупостью хотя бы не приносит никому вреда, в отличие от младшего брата Анатоля.

Анатоль Курагин, младший сын Василия Курагина, по мнению Толстого, "простой и с плотскими наклонностями". Это главенствующие черты характера Анатоля. Он на всю свою жизнь смотрит, как на непрерывное увеселение, которое кто-то такой почему-то обязался устроить для него.

Анатоль целиком свободен от соображения ответственности и последствий того, что он делает. Его эгоизм непосредственный, животно-наивный и добродушный, эгоизм абсолютный, ибо он ничем не стеснен у Анатоля внутри, в сознании, чувстве. Просто Курагин лишен способности знать, что будет дальше минуты его удовольствия и как оно скажется на жизни других людей, как посмотрят другие. Всего этого для него не существует совсем. Он искренне убежден, инстинктивно, всем своим существом, что все вокруг имеет единственной целью его развлечение и существует для этого. Никакой оглядки на людей, на их мнение, на последствия, никакой дальней цели, которая заставляла бы сосредоточиться на ее достижении, никаких угрызений совести, размышлений, колебаний, сомнений - Анатоль, что бы ни совершил, естественно и искренне считает себя безукоризненным человеком и высоко несет свою красивую голову.

Одна из черт характера Анатоля - медлительность и отсутствие красноречия в разговорах. Зато у него драгоценная для света способность спокойствия и ничем не изменяемая уверенность:"Анатоль молчал, покачивал ногой, весело наблюдая прическу княжны. Видно было, что он так спокойно мог молчать очень долго. Кроме того, в обращении с женщинами у Анотоля была та манера, которая более всего внушает в женщинах любопытство, страх и даже любовь, - манера презрительного сознания собственного превосходства".

По просьбе брата Элен познакомит Наташу с Анатолем. Через пять минут разговора с ним Наташа "чувствует себя страшно близкой к этому человеку". Наташа обманывается ложной красотой Анатоля. Ей в присутствии Анатоля "приятно, но почему-то тесно и тяжело", она испытывает удовольствие и волнение, и вместе с тем, страх от отсутствия преграды стыдливости между нею и этим человеком.

Зная, что Наташа обручена с князем Андреем, Анатоль все же признается ей в любви. Что могло выйти из этого ухаживания, Анатоль не мог знать, так как он никогда не знал того, что выйдет из каждого его поступка. В письме к Наташе он говорит, что-либо она полюбит его, либо он умрет, что, если Наташа скажет "да", он похитит и увезет ее на край света. Под впечатлением этого письма Наташа отказывает князю Андрею и соглашается на побег с Курагиным. Но побег не удается, записка Наташи попадает в чужие руки, и план похищения проваливается. На следующий день после неудачного похищения Анатоль на улице попадается Пьеру, ничего не знающему и едущему в этот момент к Ахросимовой, где ему будет рассказана вся история. Анатоль в санях сидит " прямо, в классической позе военных щеголей", лицо его на морозе свежо и румяно, на завитые волосы падает снег. Ясно, что от него уже далеко все то, что было вчера; он доволен собой и жизнью сейчас и красив, по-своему даже прекрасен в этом своем уверенном и покойном довольстве.»

В разговоре с Наташей Пьер открыл ей, что Анатоль женат, поэтому все его обещания - обман. Затем Безухов поехал к Анатолю и потребовал от него вернуть Наташины письма и ухать из Москвы:

…- вы негодяй и мерзавец, и не знаю, что меня воздерживает от удовольствия размозжить вам голову…

Обещали вы ей жениться?

Я, я, я не думал; впрочем, я никогда не обещался…

Есть у вас письма ее? Есть у вас письма? - Повторил Пьер, подвигаясь к Анатолю.

Анатоль взглянул на него и полез в карман за бумажником…

- …вы завтра должны уехать из Москвы.

-…вы никогда ни слова не должны говорить о том, что было между вами и графиней.

На другой день Анатоль уехал в Петербург. Узнав об измене Наташи и о роле Анатоля в этом князь Андрей собирался вызвать его на дуэль и долго разыскивал его по всей армии. Но когда он встретил Анатоля, которому только что отняли ногу, князь Андрей вспомнил все, и восторженная жалость к этому человеку наполнила его сердце. Он все ему простил.

5) Семья Ростовых.

"Война и мир" - одна из тех книг, которую нельзя забыть. "Когда вы стоите и ждете, что вот-вот лопнет эта натянутая струна, когда все ждут неминуемого переворота - надо как можно теснее и больше народа взяться рука с рукой, чтобы противостоять общей катастрофе", - сказал Л.Толстой в этом романе.

В самом его названии - вся жизнь человеческая. А еще "Война и мир" - модель устройства мира, вселенной, поэтому и появляется в IV части романа (сон Пьера Безухова) символ этого мира - глобус-шар. "Глобус этот был живой, колеблющийся шар, не имеющий размеров". Вся поверхность его состояла из капель, плотно сжатых между собой. Капли двигались, перемещались, то сливаясь, то разделяясь. Каждая стремилась разлиться, захватить наибольшее пространство, но и другие, сжимаясь, иногда уничтожали друг друга, иногда сливались воедино.

"Как это все просто и ясно", - повторяем мы, перечитывая полюбившиеся страницы романа. И эти страницы, как капли на поверхности глобуса, соединяясь с другими, составляют часть единого целого. Эпизод за эпизодом мы продвигаемся к бесконечному и вечному, что есть жизнь человека.

Но писатель Толстой не был бы философом Толстым, если бы не показал нам полярные стороны бытия: жизнь, в которой преобладает форма, и жизнь, вмещающая всю полноту содержания. Именно с этих толстовских представлений о жизни и будет рассмотрен эпизод именин в доме Ростовых.

Курьезный и нелепый случай с медведем и квартальным вызывет в доме Ростовых у одних добродушный смех (у графа Ростова), у других - любопытство (преимущественно у молодежи), а кто и с материнской ноткой (Марья Дмитриевна) грозно пожурит бедного Пьера: "Хорош, нечего сказать! Хорош мальчик! Отец на одре лежит, а он забавляется, квартального на медведя верхом сажает. Стыдно, батюшка, стыдно! Лучше бы на войну шел". Ох, побольше бы таких грозных наставлений Пьеру Безухову, может быть, и не было бы непростительных ошибок в его жизни. Интересен и сам образ тетушки - графини Марьи Дмитриевны. Она всегда говорила по-русски, не признавая светских условностей; надо заметить, французская речь в доме Ростовых звучит гораздо реже, чем в петербургской гостиной (или почти не звучит). И то, как почтительно все встали перед ней, отнюдь не фальшивый обряд вежливости перед "никому не нужной тетушкой" Шерер, а естественное желание выразить уважение почтенной даме.

Что привлекает читателей в семье Ростовых? Прежде всего то, что это ярко выраженная русская семья. Уклад жизни, обычаи, симпатии и антипатии- все это русское, национальное. Что составляет основу «ростовского духа»? Прежде всего поэтическое мироощущение, безграничная любовь к своему народному, русскому, к родной природе, родным песням, праздникам и их удалью. Они впитали в себя дух народа с ее жизнерадостностью, умением стойко страдать, легко идти на жертвы не напоказ, а со всей душевной широтой. Недаром дядюшка, слушая песни Наташи и любуясь ее пляской, поражается, где эта графинюшка, воспитанная француженками, могла так понять, почувствовать подлинность русского, народного духа. Поступки Ростовых непосредственны: радости их подлинно радостные, горе их горько, любовь и привязанности сильны и глубоки. Искренность составляет одну из главных черт всех членов семьи.

Жизнь молодых Ростовых идет замкнуто.Им весело и легко, когда они вместе. Общество с его лицемерием долго остается им чуждо и непонятно. Появляясь впервые на балу. Наташа так мало похожа на светских барышень, так отчетлив контраст между ней и «светом».

Едва перешагнув за порог семьи, Наташа оказывается обманутой. К Ростовым, и прежде всего к общей любимице Наташе, тянутся лучшие люди: Андрей Болконский, Пьер Безухов, Василий Денисов.

Обратимся к характеристике отдельных членов семьи Ростовых. Рассмотрим вначале представителей старшего поколения.

Старый граф Илья Андреевич человек ничем не примечательный: мотоватый барин, любитель задать пир на всю Москву, разоритель состояний, оставляющий горячо любимых детей без наследства. Кажется, за всю свою жизнь не совершил он ни одного разумного поступка. Не слышали от него и умных решений, а между тем он возбуждает симпатию, а порою и очаровывает.

Представитель старого барства, не смыслящий толка в управлении имениями, доверившийся плуту-приказчику, обирающему крепостных, Ростов лишен одной из самых отвратительных черт помещичьего класса-стяжательства. Это не барин- хищник. Нет в его натуре и барского презрения к крепостным. Они для него люди. Пожертвовать материальными благами ради человека ничего не составляет для Ильи Андреевича. Он признает не логикой; а всем существом, что человек, его радость и счастье – выше любых благ. Все это выделяет Ростого из среды своего круга. Он эпикуреец, живет по принципу: человек должен быть счастлив. Его же счастье в умении радоваться с другими. И пиры, которые задает он, это не желание пустить пыль в глаза, не стремление удовлетворить честолюбие. Это радость доставить счастье другим, возможность радоваться и веселиться самому.

Как блистательно раскрывается характер Ильи Андреевича на балу во время исполнения старинного танца-Данилы Купора! Как обаятелен граф! С какой удалью отплясывает он на удивление всем собравшимся.

«Батюшка ты наш! Орел!» - говорят слуги, любуясь танцующим стариком.

«Скорее, скорее и скорее, лише, лише и лише развертывался граф, то на цыпочках, то на каблуках, носясь вокруг Марьи Дмитриевны и, наконец, повернув свою даму к ее месту, сделал последнее па…, склонив вспотевшую голову с улыбающимся лицом и округло размахнул правою рукой среди грохота рукоплесканий и хохота, особенно Наташи.

Вот как в наше время танцевали, матушка»-сказал он.

Старый граф вносит в семью атмосферу любви и дружбы. Ему обязаны и Николай, и Наташа, и Соня, и Петя тем поэтически-любовным воздухом, который вбирают они с детства.

Князь Василий называет его «грубым медведем», а князь Андрей - «глупым стариком», старый Бол­конский отзывается о нем нелестно. Но все это не сни­жает обаяния Ростова. Как ярко проявляется его са­мобытный характер в сцене охоты! И юношеская ра­дость, и волнение, и смущение перед доезжачим Данилой,- все это как бы сливается в законченную характеристику Ростова.

Во время событий двенадцатого года Илья.Анд­реевич предстает с самой привлекательной стороны. Верный себе, он отдает во время оставления Москвы подводы раненым, бросая имущество. Он знает, что будет разорен. Богачи выставляли ополчение, уверен­ные, что это не принесет им большого. ущерба. Илья Андреевич отдает подводы, помня одно: раненые рус­ские не могут оставаться у французов! Примечатель­но, что вся семья Ростовых единодушна в этом реше­нии. Так поступали подлинно русские люди, уходившие без размышления от французов, ибо «под французами всего хуже».

С одной стороны, на Ростова воздействовала лю­бовно-поэтическая атмосфера родной семьи, с дру­гой - нравы «золотой молодежи»,- кутежи, поездки к цыганам, игра в карты, дуэли. С одной стороны, формировала его всеобщая атмосфера патриотиче­ского подъема и закаляли боевые дела, товарищество полка, с другой - отравляли бесшабашные оргии с развратом и пьянством.

Под влиянием таких противоположных факторов шло становление характера Николая. Это и создало двойственность его натуры. В нем - и благородство, и пылкая любовь к отчизне, и отвага, и чувство долга, товарищество. С другой стороны, презрение к тру­ду, к умственной жизни, верноподданнические настроения.

Николаю присущи черты времени: нежелание до­ходить до причины явлений, стремление уклониться от ответов на вопросы: зачем?" почему так? Тонкая реакция.на окружающую среду делает его отзывчи­вым. Этим он выделяется из среды- бессердечной «золотой молодежи». Ни офицерская среда, ни грубая мораль общества не убивают в нем человечности. Толстой раскрывает сложные переживания Николая в так называемом островненском деле. За это дело он получил георгиевский крест, прослыл храбрецом. Как сам Ростов расценил свое поведение в этом сраже­нии? Столкнувшись в бою лицом к лицу с молодень­ким французским офицером, Николай нанес ему удар саблей. Перед ним возник вопрос: за что он ударил мальчика-офицера? За что ударил бы и его этот француз?

«Весь этот и следующий день, друзья и товарищи Ростова, замечали, что он не скучен, не сердит, но молчалив, задумчив и сосредоточен... Ростов все думал об этом своем блестящем подвиге... И никак не мог понять чего-то». Однако сталкиваясь с подобны­ми вопросами Ростов стремится уйти от ответа. Он ограничивается переживаниями и, как правило, ста­рается истребить в себе мучительное чувство 1 беспо­койства, Так было, с ним в Тильзите, когда он хлопо­тал за Денисова, тем же окончилось и размышление:над островненским эпизодом.

Особенно убедительно раскрывается характер его в сцене освобождения княжны Марьи от взбунтовав­шихся крестьян. Трудно себе представить более исто­рически верное изображение всей условности дво­рянской морали. Толстой не высказывает прямо свое­го отношения к поступку Ростова. Отношение это вырисовывается из описания. Ростов с ругательства­ми избивает мужиков ради спасения княжны и ни минуты не колеблется, чиня подобную расправу. Ни одного укора совести не испытывает он.

Сыном своего века и своего сословия Ростов схо­дит со сцены. - Едва минула война - гусар сменил мундир на поддевку. Он помещик-хозяин. Расточи­тельность и мотовство юности заменяются скупостью и расчетливостью. Он ничем теперь не напоминает добродушного, бестолково-мотоватого отца.

В конце романа складываются две семьи - Росто­вых и Безуховых. Каковы бы ни были взгляды Ни­колая, когда он оказывается хозяином-помещиком, как ни трубы многие его поступки, новая семья, с Марьей Болконской в центре, сохраняет многие чер­ты, выделявшие и прежде Ростовых и Болконских из круга дворянского общества. Эта новая семья станет благодатной средой, в которой воспитаются не только Николенька Болконский, но, быть может, и другие славные люди России.

Носительницей «ростовского духа», самым ярким лицом в семье, бесспорно, является любимица всех Наташа, центр притяжения к дому Ростовых всего лучшего, что есть в обществе.

Наташа- натура щедро одаренная. Поступки ее оригинальны. Над нею не тяготеют никакие предрас­судки. Руководит ею сердце. Это пленительный образ русской женщины. Строй чувств и мыслей, характер и темперамент - все в ней ярко выраженное, нацио­нальное.

Впервые появляется Наташа подростком, с то­ненькими руками, с большим ртом, некрасивой и в то же время очаровательной. Писатель как бы подчерки вает, что вся ее прелесть заключена во внутреннем своеобразии. В детстве это своеобразие проявлялось в бурном весель, в чуткости, в горячей реакции на все окружающее. Ни единый фальшивый звук не ус­кользал от ее внимания. Наташа, по выражению знающих ее, «порох», «казак», «волшебница». Мир, в котором она растет,- поэтический мир семьи с свое­образным строем с дружбой и детской влюбленно­стью. Мир этот являет собой резкий контраст общест­ву. Словно инородное тело появляется на именинном вечере среди милой молодежи Ростовых чопорная Жюли Карагина. Резким контрастом русской речи звучит французский говор.

Сколько задора, энергии в своевольно-шаловливой Наташе! Она не боится нарушить светски-приличное течение именинного обеда. Ее шутки, детское упрям­ство, смелые нападки на взрослых - это игра свер­кающего всеми гранями таланта. Наташа даже бра­вирует нежеланием признавать общепринятые услов­ности. Ее юный мир полон поэтической фантастики, у нее даже язык свой, понятный только молодежи Ро­стовых.

Развитие Натащи идет бурно. На первых порах богатство ее души находит выход в пении. Ее обучает итальянец, но все очарование таланта идет из самых глубин ее темперамента, строя ее души. Гусар Дени­сов, первый по-настоящему обвороженный Наташей, называет ее «Волшебница!». Впервые встревоженная, близостью любви Наташа мучается жалостью к Де­нисову. Сцена объяснения ее с Денисовым одна из поэтических страниц романа.

Пора детства Наташи кончается рано. Совсем де­вочкой ее вывозят в «свет». Среди блеска огней, на­рядов, в громе музыки, после поэтической тишины ростовского дома, Наташа чувствует себя потрясенной. Что может значить она, худенькая девушка, пе­ред ослепительной красотой графини _Элен?

Выезд в «большой свет» оказался концом безоб­лачного её счастья. Началась новая пора. Пришла любовь. Так же, как и Денисов, князь Андрей испы­тал на себе очарование Наташи. Со свойственной ей чуткостью и она увидела в нем человека, не похожего на других. «Неужели это я, та девочка-ребенок (вес так говорили обо мне),- думала Наташа,-неужели я теперь с этой минуты жена, равная этого чужого, милого, умного человека, уважаемого даже отцом моим».

Новая пора - это время сложной внутренней ра­боты, духовного роста. Наташа оказывается в Отрад­ном, среди деревенской жизни, среди природы, в окружении нянек, дворовых. Это они были ее первы­ми воспитателями, они передали ей все своеобразие народного духа.

Время, проведенное в Отрадном, оставляет глубо­кий след в ее душе. Детские грезы переплетаются с чувством все возрастающей любви. В эту пору сча­стья с особой силой звучат все струны ее богатой на­туры. Еще ни одна из них не оборвана, еще ни одного удара не нанесла ей судьба.

Наташа словно ищет, куда употребить перепол­няющую ее энергию. С братом и отцом она скачет на охоту, с увлечением отдается святочному веселью, поет, танцует, грезит наяву. А в глубине, души идет непрекращающаяся работа. Счастье так велико, что рядом с ним поднимается и тревога. Внутреннее бес­покойство придает поступкам Наташи оттенок стран­ности. Она то сосредоточена, то вся отдается переполняющим ее чувствам.

Замечательно ярко написана сцена пения Наташи в кругу семьи. В пении она нашла выход тому чувст­ву, которое переполняло ее. «...она давно, прежде и долго после не пела так, как она пела в этот вечер». Граф Илья Андреевич оставил дела и слушал ее. Ни­колай, сидя за клавикордами, не отрывал взгляда от сестры, графиня-мать, слушая, думала, о Наташе: «Ах! Как я боюсь за нее, как я боюсь...» Ее материн­ское чутье говорило ей, что чего-то слишком много в, Наташе, и что от этого она не будет счастлива».

В этом мире счастливы Курагины, Друбецкие, Берги, Елены Васильевны, Анны Павловны - те, кто живет без сердца, без любви, без чести, по законам «света».

Огромной силы достигает Толстой, рисуя Наташу в гостях у дядюшки: «Где, как, когда всосала в себя из того русского воздуха, которым она дышала - эта графинечка, воспитанная эмигранткой-француженкой, этот дух, откуда взяла она эти приемы?... Но дух и приемы эти были те самые, неподражаемые, не изу­чаемые, русские, которых и ждал от нее дядюшка» .

И в скачках на тройках святочной морозной ночью, и в плясках с ряжеными, и в играх, и в пении Наташа предстает во всей прелести своего самобытного характера. Захватывает, чарует во всех этих отрадненских сценах не то, что делается, а то, как делается. А делается это во всю русскую удаль, со всей широтой и страстностью, во всем блеске русской поэзии. Чарует колорит национальной жизни, нравст­венное здоровье, огромный запас душевных сил. И не случайно В. И. Ленин с таким удовольствием перечи­тывал сцены охоты. И спрашивая, кого из писателей Европы можно поставить рядом с Толстым, заклю­чал - «Некого!» -

В блестящем изображении национального русско­го народного характера, в звучании самых дорогих и глубинных струн русского сердца заключено не увя­дающее очарование отрадненских сцен. Так понятна и близка жизнь Ростовых, несмотря на отдаленность эпохи, на совершенную чуждость среды, в которой действуют герои. Они близки и понятны нам, подобно тому, как близки и понятны были Анисье Федоровне (экономке дядюшки), которая «сквозь смех просле­зилась, глядя на эту тоненькую, грациозную, такую чужую ей, в шелку и бархате воспитанную графиню, которая умела, понять всё то, что было и в Анисье, и в отце Анисьи, и в тетке, и в матери, и во всяком рус­ском человеке» .

Одинокой, чужеродной чувствует себя Наташа после Отрадного в театре, среди столичных аристокра­тов. Ненатуральна их жизнь, фальшивы чувства, да­леко и непонятно все то, что разыгрывается на сцене!

Вечер в театре оказался роковым "для Наташи. Она, замеченная светом, понравилась своей «свеже­стью», «нетронутостью» Анатолю Курагину, оказа­лась предметом интриги.

Лестью, игрой на доверчивости и неопытности Курагин увлек ее. В кратковременном увлечении и в постигшем ее горе Наташа осталась все той же воле­вой и решительной- натурой, способной, и на отчаян­ные поступки и умеющей стойко встретить беду.

После тяжелой болезни, явившейся результатом душевных потрясений, Наташа вернулась к жизни обновленной. Беда не сломила ее, свет не одержал над нею победы.

События двенадцатого года возвращают Наташе энергию. С какой искренностью сожалеет она о том, что не может остаться в. Москве. Как горячо требует она от отца и матери отдать подводы раненым, оста­вив имущество!

Старый граф со слезами говорит о ней: «Яйца... яйца курицу учат...» К

Оставление Москвы совпадает с наступающей зрелостью Наташи. Суровым испытаниям подверга­ются в эти дни многие и многие русские люди. Для Наташи тоже приходит пора больших испытаний. С какой решительностью идет она к раненому Андрею! Он не только любимый ею человек, он раненый воин. Что лучше могло врачевать раны героя, чем самоот­верженная любовь женщины-патриотки! Во всей кра­соте своего женственного и безусловно героического характера появляется здесь Наташа. Она руководст­вуется только велением" сердца. За неопытность она тяжело поплатилась. Но то, что дается другим года­ми и годами опыта, Наташей усвоено сразу. Она вер­нулась к жизни способной противостоять обществу, не потеряла веры в себя. Она не спрашивала других, как следует поступать в том или ином случае, а по­ступала так, как велело ей сердце. Ночью Наташа пробирается к больному Андрею и просит у него про­щения, потому что знает, что любила и любит только его, что не может он не понять ее. Самоотверженно, не считаясь с «приличиями», ухаживает Наташа за умирающим.

Болезнь и смерть князя Андрея как бы перерож­дают Наташу. Смолкли ее песни. Развеялись иллю­зии, угасли волшебные грезы. Наташа смотрит на жизнь открытыми глазами. С той духовной высоты, которой она достигла, среди сотен людей она отме­тила замечательного «чудака» Пьера, оценив не толь­ко его «золотое сердце», но и ум. всю его сложную и глубокую натуру. Любовь к Пьеру явилась победой Наташи. Эта русская девушка, не связанная путами традиций, не побежденная «светом», избрала то един­ственное, что могла в тех условиях найти такая женщина, как она – семью. Наташа- жена-друг, жена- спутник, взявшая на свои плечи часть дела мужа. В ее характере угадывается духовный мир русских женщин – жен декабристов, последовавших за мужьями на каторгу и ссылку.

В мировой литературе много Женских образов, от­меченных яркими национальными чертами. Среди них образ Наташи Ростовой занимает свое, совершенно особое место. Широта, независимость, смелость, поэ­тическое мироощущение, страстное отношение ко всем явлениям жизни - таковы черты, наполняющие этот образ.

Немного места отведено в романе юному Пете Ростову: Однако это один из обаятельных, надолго запоминающихся образов. Петя, говоря словами Де­нисова,- один из представителей «дурацкой ростов­ской породы». Он напоминает Наташу, и хотя не так щедро одарен природой, как сестра,- в нем та же поэтическая натура, а главное, та же неукротимая действенность. Петя стремится подражать, другим, перенимая от всех хорошее. В этом он также напоми­нает Наташу. Петя, как и сестра, чуток к добру. Но он слишком доверчив, и добро видит во всем. Сердеч­ность в соединении с порывистым темпераментом со­ставляют источник обаяния Пети.

Появившись в отряде Денисова, юный Ростов прежде всего хочет сделать всем приятное. Он про­никается жалостью к пленному мальчику-французу. Он ласков с солдатами, дурного не видит в Долохове. Мечты его в ночь перед боем полны поэзии, окрашены лиризмом. Героический порыв его совсем не похож на «гусарство» Николая Петя стремится к подвигу не ради тщеславия, он искренне хочет послужить роди­не. Недаром в первом бою он не испытывает, подобно Николаю, ни страха, ни раздвоенности, ни раскаяния, что отправился на войну. Пробираясь с Долоховым в тыл к французам, он ведет себя мужественно. Но оказывается слишком неопытным, без чувства само­сохранения и в первой же атаке гибнет.

Чуткий Денисов сразу угадал прекрасную душу Пети. Гибель его до самой глубины потрясла обст­релянного гусара. «Он подъехал к Пете, слез с лошади и дрожащими руками повернул к себе запачканное кровью и грязью уже побледневшее лицо Пети».

«Я привык что-нибудь сладкое. Отличный изюм, берите весь», - вспоминалось ему. И казаки с удивлением оглянулись на звуки, похожие на собачий лай, с которыми Денисов быстро отвернулся, подошел к плетню и схватился за него» Образ Пети дополняет галерею офицеров-героев Отечественной, войны. В нем ярко проявляются оду­шевление молодого поколения двенадцатого года, только вступившего в жизнь. Именно это поколение, выраставшее в атмосфере всеобщего патриотического подъема, несло в себе страстную, энергичную любовь к родине, желание послужить ей.

Особняком стоит в семье Ростовых Вера - стар­шая дочь Ильи Андреевича. Холодная, недобрая, чу­жая в кругу братьев и сестры, она в доме Ростовых- тело инородное. Воспитанница Соня, полная самоотверженной и благодарной любви ко всей семье, завершает; галерею семьи Ростовых.

6) Отношения между Пьером Безуховым и Натальей Ростовой - идиллия семейного счастья.

Письмо Пьера Безухова Наташе Ростовой

Дорогая Наташа, в тот великолепный летний вечер,

когда я встретил вас на балу у императора,

я понял, что всю жизнь хотел иметь

жену, такую же прекрасную, как и вы. Я глядел на

вас весь вечер, не отрываясь ни на минуту,

всматривался в ваше малейшее движение, пытался заглянуть

в каждое, пусть самое маленькое, отверстие

вашей души. Я ни на секунду не отводил глаз от

вашего великолепного тела. Но увы, все мои усилия,

чтобы привлечь ваше внимание были безуспешны. Я думаю, что

будут лишь пустой тратой времени

все мольбы и обещания с моей стороны.

Ибо я знаю, что у меня слишком маленький

статус в империи. Но все же хочу вас заверить, что

вы самое прекрасное существо на свете.

Я никогда, никогда не встречал такой

родины. И лишь ваша преогромнейшая

скромность скрывает это.

Наташа, я люблю вас!

Пьер Безухов

После смерти князя Андрея Наташа “думала, что жизнь её кончена. Но вдруг любовь к матери показала ей, что сущность её жизни - любовь - ещё жива в ней”. И автор не лишает её нового счастья, которое приходит к ней довольно случайно и в то же время неожиданно быстро (потому как писатель сознает, что обрекать Наташу на долгий срок ожидания чревато непредсказуемыми последствиями).

Пьер, вернувшись из плена и узнав, что жена умерла и он свободен, слышит о Ростовых, что они в Костроме, но мысль о Наташе редко навещает его: “Ежели она и приходила, то только как приятное воспоминание давно прошедшего”. Даже встретив её, он не сразу узнаёт Наташу в бледной и худой женщине с печальными глазами без тени улыбки, сидевшей возле княжны Марьи, к которой он приехал.

Оба они после трагедий, утрат если и жаждут чего, то не нового счастья, а скорее забвения. Она ещё вся в своём горе, но для неё естественно именно перед Пьером выговориться без утайки о подробностях последних дней её любви к Андрею. Пьер “слушал её и только жалел её за то страдание, которое она испытывала теперь, рассказывая”. Для Пьера - радость и “редкое наслаждение” поведать Наташе о своих приключениях во время плена. Для Наташи радость - слушать его, “угадывая тайный смысл всей душевной работы Пьера”.

И встретившись, эти два созданных Л.Толстым друг для друга человека больше не расстанутся. Писатель пришёл к желанной цели: его Наташа и Пьер взяли с собой горький опыт прежних ошибок и страданий, прошли через соблазны, заблуждения, стыд, лишения, которые подготовили их к любви.

Наташе - двадцать один год, Пьеру - двадцать восемь. С этой их встречи могла бы начинаться книга, а она идёт к концу… Пьер сейчас всего на год старше, чем был князь Андрей в начале романа. Но сегодняшний Пьер - гораздо более зрелый человек, чем тот Андрей. Князь Андрей в 1805 году твёрдо знал только одно: что он недоволен той жизнью, какую ему приходится вести. Он не знал, к чему стремиться, он не умел любить.

Весною 1813 года Наташа вышла замуж за Пьера. Всё хорошо, что хорошо кончается. Кажется, так назывался роман, когда Л.Толстой только начинал «Войну и мир». В последний раз Наташа появляется в романе в новой роли - жены и матери.

Своё отношение к Наташе в новой для неё жизни Л.Толстой выразил мыслями старой графини, которая “материнским чутьём” понимала, что “все порывы Наташи имели началом только потребность иметь семью, иметь мужа, как она, не столько шутя, сколько взаправду, кричала в Отрадном”. Графиня Ростова “удивлялась удивлению людей, не понимавших Наташи, и повторяла, что она всегда знала, что Наташа будет примерною женою и матерью”.

Знал это и автор, создавший Наташу и наделивший её лучшими в его глазах качествами женщины. В Наташе Ростовой-Безуховой Л.Толстой, если перейти на высокопарный язык, воспел благородную женщину той эпохи, какой он себе её представлял.

Портрет Наташи - жены и матери - завершает галерею портретов Наташи от тринадцатилетней девочки до двадцативосьмилетней женщины, матери четырёх детей. Как и все предыдущие, Наташин последний портрет тоже согрет теплотой и любовью:“Она пополнела и поширела, так что трудно было узнать в этой сильной матери прежнюю тонкую подвижную Наташу”. Черты её лица “имели выражение спокойной мягкости и ясности”. Непрестанно горевший прежде “огонь оживления” зажигался в ней теперь только тогда, когда “возвращался муж, когда выздоравливал ребёнок, или когда она с графиней Марьей вспоминала о князе Андрее”, и “очень редко, когда что-нибудь случайно вовлекало её в пение”. Но когда в её “развившемся красивом теле” зажигался прежний огонь, она “бывала ещё более привлекательна, чем прежде”.

Наташа знает “всю душу Пьера”, она любит в нём то, что он сам в себе уважает, а Пьер, нашедший с помощью Наташи духовный ответ в земном, видит себя “отражённым в своей жене”. Разговаривая, они “с необыкновенной ясностью и быстротой”, что называется, на лету схватывают мысли друг друга, из чего мы делаем вывод о полном духовном их единстве.

На последних страницах на долю героини-любимицы выпадает доля стать воплощением идеи автора о сущности и назначении брака, основах семейной жизни, назначении женщины в семье. Душевное состояние Наташи и вся её жизнь в этот период воплощают заветный идеал Л.Толстого: “цель супружества - семья”.

Наташа показана в заботах и привязанности к детям и мужу:“Всему, что было умственным, отвлечённым делом мужа, она приписывала, не понимая его, огромную важность и постоянно находилась в страхе быть помехой в этой деятельности её мужа”.

Наташа - и поэзия жизни, и проза её одновременно. И это не “красивая” фраза. Более прозаичной, чем в финале книги, читатель ни разу, ни в горе, ни в радости, её не видел.

Изобразив в эпилоге идиллию, с точки зрения Л.Н.Толстого, семейного счастья Наташи, писатель превращает её “в сильную, красивую и плодовитую самку”, в которой теперь, как он сам признаёт, очень редко зажигался прежний огонь. Растрёпанная, в халате, пелёнкой с жёлтым пятном, идущая большими шагами из детской - такую Наташу Л.Толстой предлагает как истину книги в завершение своего четырёхтомного повествования.

Можем ли и мы вслед Л.Толстому думать так же? Вопрос, на который, как мне представляется, каждый ответит сам. Писатель же до конца дней своих оставался верен своей точке зрения, нет, не на “женский вопрос”, а на роль и место женщины в его собственной жизни. Такой и никакой иной, смею полагать, желал он видеть супругу Софью Андреевну. А та почему-то никак не вписывалась в предназначенные ей мужем рамки.

Для Л.Толстого Наташа - та самая жизнь, в какой всё, что ни делается, всё к лучшему, и в которой никому не ведомо, что ждёт его завтра. Финалом книги становится простая, незамысловатая мысль: сама жизнь со всеми её беспокойствами и тревогами и есть смысл жизни, в ней итог всего и в ней ничего нельзя предвидеть и предсказать, она же и есть та искомая героями Льва Толстого истина.

Вот почему книгу завершает не какой-нибудь великий деятель или национальный герой, не гордый Болконский и даже не Кутузов. Именно Наташу - воплощение жизни, такой, как писатель её понимает и принимает в это время - и Пьера, мужа Наташи, встречаем мы в эпилоге.

Заключение.

Исходя из написанного выше, можно сделать следующие выводы:

1. Истинная история, как её видит и понимает Л.Толстой, это сама жизнь, простая, размеренная, состоящая - как золотоносная жила с россыпями драгоценных песчинок и небольших слитков - из обычных мгновений и дней, приносящих человеку счастье, вроде тех, которые вкраплены в текст «Войны и мира»: первый поцелуй Наташи; встреча ею приехавшего в отпуск брата, когда она, “держась за полу его венгерки, прыгала, как коза, всё на одном месте и пронзительно визжала”; ночь, когда Наташа не даёт спать Соне: “Ведь эдакой прелестной ночи никогда, никогда не бывало”; дуэт Наташи и Николая, когда пение трогает что-то лучшее, что было в душе Ростова (“И это что-то было независимо от всего в мире и выше всего в мире”); улыбка выздоравливающего ребёнка, когда “лучистые глаза княжны Марьи, в матовом полусвете полога, блестели больше обыкновенного от счастливых слёз”; один вид преображённого старого дуба, который, “раскинувшись шатром сочной, тёмной зелени, млел, чуть колыхаясь в лучах вечернего солнца”; тур вальса на первом балу Наташи, когда её лицо, “готовое на отчаяние и на восторг, вдруг осветилось счастливой, благодарной, детской улыбкой”; вечер святочного веселья с ездой на тройках и гаданием девушек по зеркалам и сказочная ночь, когда Соня находилась “в несвойственном ей оживлённо-энергическом настроении”, а Николай очарован и взволнован близостью Сони; страсть и красота охоты, после которой Наташа, “не переводя дух, радостно и восторженно визжала так пронзительно, что в ушах звенело”; степенное веселье гитарных переборов дядюшки и русская пляска Наташи, “в шелку и бархате графини, которая умела понять всё то, что было и в Анисье, и в отце Анисьи, и в тётке, и в матери, и во всяком русском человеке”…Ради этих приносящих счастье минут, куда реже - часов, живёт человек.

2. Создавая «Войну и мир», Л.Толстой искал для себя точку опоры, позволяющую ему найти внутреннюю связь, сцепление образов, эпизодов, картин, мотивов, деталей, мыслей, идей, чувств. В те же годы, когда из-под его пера выходили памятные всем страницы, где улыбающаяся Элен, блестя чёрными глазами, демонстрирует свою власть над Пьером: “Так вы до сих пор не замечали, как я прекрасна?.. Вы не замечали, что я женщина? Да, я женщина, которая может принадлежать всякому, и вам тоже”; где Николай Ростов в момент ссоры и возможной дуэли с Андреем Болконским “думал о том, с каким бы удовольствием он увидал испуг этого маленького, слабого и гордого человечка под его пистолетом…”; где зачарованная Наташа слушает рассуждающего о деятельной добродетели Пьера, и одно смущает её: “Неужели такой важный и нужный человек для общества - вместе с тем мой муж? Отчего это так случилось?”, - в те самые годы он писал: “Цель художника… в том, чтобы заставить любить жизнь в бесчисленных, никогда не истощимых всех её проявлениях”.

3. Не великие исторические события, не идеи, претендующие на руководство ими, не сами руководители-наполеоны, а человек, “соответствующий всем сторонам жизни”, стоит в основании всего. Им меряются и идеи, и события, и история. Именно таким человеком Л.Толстой видит Наташу. Её, будучи автором, и выдвигает он в центр книги, семью Наташи и Пьера он признает лучшей, идеальной.

4. Семья в жизни и творчестве Толстого связана с теплом, уютом. Дом - это место, где все тебе дороги и ты всем дорог. По мнению писателя, чем ближе люди к естественной жизни, тем прочнее внутрисемейные связи, тем больше счастья и радости в жизни каждого члена семьи. Именно эту точку зрения высказывает Толстой на страницах своего романа, изображая семью Наташи и Пьера. Таково мнение писателя, который и сегодня кажется нам современным.

Список использованной литературы.

1. Бочаров С. Г. Роман Л. Н. Толстого «Война и мир». – М.: Художественная литература, 1978.

2. Гусев Н.Н. Жизнь Льва Николаевича Толстого. Л.Н. Толстой в расцвете художественного гения.

3. Жданов В.А. Любовь в жизни Льва Толстого. М.,1928

4. Мотылева Т. О мировом значении Толстого Л. Н. – М.: Советский писатель, 1957.

5. Плеханов Г. В. Искусство и литература. – М.: Гослитиздат, 1948

6. Плеханов Г. В. Л. Н. Толстой в русской критике. – М.: Гослитиздат, 1952.

7. Смирнова Л. А. Русская литература 18 – 19 вв. – М.: - Просвещение, 1995.

8. Толстой Л.Н. Война и Мир – М. : -Просвещение 1978

Бочаров С. Г. Роман Л. Н. Толстого «Война и мир». – М.: Художественная литература, 1978 – с. 7

Гусев Н.Н. Жизнь Льва Николаевича Толстого. Л.Н.Толстой в расцвете художественного гения, с. 101

Главной мыслью в романе Л. Н. Толстого “Война и мир”, наряду с мыслью народной”, является “мысль семейная”, которая выражалась в раздумьях о типах семей. Писатель считал, что семья основа всего общества, и в ней находят отражение те процессы, которые происходят в обществе." По мнению Толстого, семья – это почва для формирования человеческой души. И в то же время каждая семья – это целый мир, особый, ни на что не похожий, исполненный сложных взаимоотношений. Атмосфера родового гнезда определяет характеры, судьбы и взгляды героев произведения.

1.Каков толстовский идеал семь и? Это патриархальная семья, с ее святой добротою, с заботой младших и старших друг о друге, с умением больше отдавать, чем брать, со взаимоотношениями, построенными на добре и правде. По мнению Толстого, семью делает семьей постоянная работа души всех членов семьи.

2. Все семьи разные, но духовную общность людей писатель обозначает словом «порода» .Мать –синоним мира у Толстого,ее духовный камертон. Главное, без чего не может быть настоящей семьи-это искренность. Толстой считает: «Нет красоты там, где нет правды».

3.В романе мы видим семьи Ростовых и Болконских.

А).Семья Ростовых - идеальное гармоничное целое, где сердце преобладает над разумом.Любовь связывает всех членов семьи . Она проявляется в чуткости, внимании, сердечной близости. У Ростовых все искренне, идет от души. В этой семье царят радушие, гостеприимство, хлебосольство, сохраняются традиции и обычаи русской жизни.

Родители воспитывали своих детей, отдавая им всю свою любовь, Они могут понять, простить и помочь. Например, когда Николенька Ростов проиграл Долохову огромную сумму денег, то не услышал ни слова упрека от своего отца и смог заплатить карточный долг.

Б).Дети этой семьи вобрали в себя все лучшие качества "ростовской породы". Наташа - олицетворение сердечной чуткости, поэтичности, музыкальности и интуитивности. Она умеет по-детски радоваться жизни и людям. Жизнь сердца, честность, естественность, нравственная чистота и порядочность определяют их взаимоотношения в семье и поведение в кругу людей.

В). В отличие от Ростовых, Болконские живут разумом, а не сердцем . Это старинный аристократический род. Кроме кровных уз, членов этой семьи связывает еще и духовная близость. На первый взгляд, отношения в этой семье складываются трудно, лишены сердечности. Однако внутренне эти люди близки друг другу. Они не склонны к проявлению своих чувств.

Г).Старый князь Болконский воплощает в себе лучшие черты служилого (дворянства, преданного тому, кому "присягал". Понятие чести и долга офицера для него были на первом месте. Он служил при Екатерине II, участвовал в походах Суворова. Главными добродетелями он считал ум и деятельность, а пороками - лень и праздность. Жизнь Николая Андреевича Болконского - непрерывная деятельность . Он либо пишет мемуары о былых походах, либо управляет имением. Князь Андрей Болконский очень уважает и чтит своего отца, который смог воспитать в нем высокое понятие о чести. "Твоя дорога- дорога чести",- говорит он сыну. И князь Андрей выполняет напутствие отца и во время кампании 1806 года, в Шенграбенском и Аустерлицком сражениях, и во время войны 1812 года.

Марья Болконская очень любит своего отца и брата . Она готова отдать всю себя ради родных ей людей. Княжна Марья полностью подчиняется воле отца. Его слово для нее - закон. На первый взгляд, она кажется слабой и нерешительной, но в нужную минуту она проявляет твердость воли и силу духа.

Д). Это очень разные семьи, но в них, как и в любых замечательных семьях, много общего.И Ростовы, и Болконские - патриоты, их чувства особенно ярко проявились во время Отечественной войны 1812 года. Они выражают народный дух войны. Князь Николай Андреевич умирает, потому что его сердце не выдержало позора отступления русских войск и сдачи Смоленска. Марья Болконская отвергает предложение французского генерала о покровительстве и уезжает из Богучарова. Ростовы отдают свои подводы раненным на Бородинском поле солдатам и платят самым дорогим - гибелью Пети.

4. Именно на примере этих семей Толстой рисует свой семейный идеал. Для любимых героев Толстого характерны:

-постоянная работа души;

-естественность;

-бережное отношение к родным;

-патриархальный жизненный уклад;

-гостеприимство;

-ощущение того, что именно дом, семья- опора в тяжелые минуты жизни;

-«детскость души»;

- близость к народу.

Именно по этим качествам мы узнаем идеальные, с точки зрения писателя, семьи.

5.В эпилоге романа показано еще две семьи, удивительным образом соединившие любимые семьи Толстого. Это семья Безуховых (Пьер и Наташа), которая воплотила в себе авторский идеал семьи, основанный на взаимопонимании и доверии, и семья Ростовых - Марьи и Николая. Марья внесла в семью Ростовых доброту и нежность, высокую духовность, а у Николая проявляется душевная доброта в отношениях с самыми близкими людьми.

« Все люди как реки, у каждого свой исток: родной дом, семья, ее традиции..» - так считал Толстой. Поэтому такое большое значение придавал Толстой вопросу о семье. Именно поэтому «мысль семейная» в романе «война и мир» была важна для него не менее, чем «мысль народная»

2. Тема одиночества как ведущий мотив творчества М.Ю. Лермонтова. Чтение наизусть одного из стихотворений поэта (по выбору учащегося).

М. Ю. Лермонтов жил и творил в годы жесточайшей политической реакции, наступившей в России после разгрома восстания декабристов. Потеря матери в раннем возрасте и сама личность поэта сопутствовали обострению в его сознании трагического несовершенства мира. На протяжении всей своей короткой, но плодотворной жизни он был одинок.

1.Именно поэтому одиночество - центральная тема его поэзии.

А). Лирический герой Лермонтова - это гордая одинокая личность, противопоставленная миру и обществу. Он не находит себе пристанища ни в светском обществе, ни в любви и дружбе, ни в Отчизне.

Б). Его одиночество в свете отразилось в стихотворении “Дума”. Здесь он показал, насколько современное поколение отстало в духовном развитии. Малодушие светского общества, струсившего перед разгулом деспотизма, вызывало у Лермонтова гневное презрение, но поэт не отделяет себя от этого поколения: в стихотворении постоянно встречается местоимение “мы”. Его причастность к духовно обанкротившемуся поколению позволяет ему выразить трагичность мироощущения своих современников и одновременно вынести им суровый приговор с позиции будущих поколений.

Эту же мысль Лермонтов выразил и в стихотворении “Как часто, пестрою толпою окружен”. Здесь он чувствует себя одиноким среди “приличьем стянутых масок”, ему неприятно прикосновение “красавиц городских”. Он один противостоит этой толпе, ему хочется “дерзко бросить им в лицо железный стих, облитый горечью и злостью”.

В). Лермонтов тосковал по настоящей жизни. Он сожалеет о поколении, потерянном для этой жизни, он завидует великому прошедшему, полному славы великих дел.

В стихотворении “И скучно и грустно” вся жизнь сведена к “пустой и глупой шутке”. И действительно, она не имеет смысла, когда “некому руку пожать в минуту душевной невзгоды”. В этом стихотворении видно не только одиночество Лермонтова в обществе, но и в любви и дружбе . Явно прослеживается его неверие в любовь:

Любить... но кого же?., на время - не стоит труда,

А вечно любить невозможно .

В стихотворении “Благодарность” присутствует все тот же мотив одиночества . Лирический герой благодарит, по-видимому, свою возлюбленную “за горечь слез, отраву поцелуя, за месть врагов, за клевету друзей”, но в этой благодарности слышится упрек в неискренности чувств, поцелуй он считает “отравой”, а друзей - лицемерами, оклеветавшими его.

Г). В стихотворении “Утес” Лермонтов иносказательно рассказывает о непрочности человеческих отношений . Утес страдает от одиночества, поэтому ему так дорого посещение тучки, умчавшейся поутру, “по лазури весело играя”.

В стихотворении “На севере диком” рассказывается о сосне, стоящей “одиноко на голой вершине”. Ей снится пальма, которая “в пустыне далекой, в том крае, где солнца восход”, стоит, как и сосна, “одна и грустна”. Эта сосна мечтает о родственной душе, находящейся в далеких теплых краях.

В стихотворении “Листок” мы видим мотивы одиночества и поиска родной земли. Дубовый листок ищет себе пристанища. Он “прижался у корня чинары высокой”, но она прогнала его. И он опять один на белом свете. Лермонтов, как и этот листок, искал себе приюта, но так и не нашел.

Д). Лирический герой - изгнанник не только общества, но и своей родины, при этом его отношение к отчизне двояко: безотчётно любя свою родину, он тем не менее безраздельно одинок в ней. Так, в стихотворении «Тучи» Лермонтов сначала сопоставляет своего лирического героя с тучами («мчитесь вы, будто как я же, изгнанники...»), а потом противопоставляет его им («чужды вам страсти и чужды страданья»). Поэт показывает тучи «вечными странниками» - это вечное странничество нередко несёт в себе оттенок скитальчества, характерной чертой лермонтовского героя становится бесприютность .

Понятие родины связано у Лермонтова прежде всего с понятием народа, труда, с природой («Родина»), однако лирический герой, свободный и гордый человек, не может жить в «стране рабов, стране господ», он не приемлет Россию безропотную, покорную, в которой царят произвол и беззаконие («Прощай, немытая Россия...»).

2. Как воспринимает лирический герой Лермонтова свое одиночество?:

А) В некоторых случаях обреченность на одиночество навевает грустное, печальное настроение. Лирический герой Лермонтова и хотел бы «подать руку» кому-нибудь, кто его поймет и избавит от одиночества, да некому .В таких произведениях, как «На севере диком стоит одиноко…», «Утес», «Нет, не тебя так пылко я люблю…» и др., одиночество выступает как вечный удел всех созданий и прежде всего - человека.Э моциональный мотив таких стихотворений - тоска, осознание трагизма жизни.

Б) Однако чаще одиночество воспринимается лирическим героем Лермонтова как знак избранничества . Именно это чувство можно назвать гордым одиночеством . Лирический герой Лермонтова одинок потому, что он выше людей, которые не только не хотят, но и не могут понять его. В светской толпе, вообще в человеческом обществе нет никого, кто был бы достоин поэта. Он одинок потому, что он - необыкновенный человек, и таким одиночеством действительно можно гордиться. Эта мысль проходит через такие стихотворения, как «Нет, я не Байрон, я другой…», «Смерть поэта», «Пророк», «Как часто, пестрою толпою окружен…», «Парус».

Завершая тему одиночества в лирике Лермонтова, надо сказать, что поэту принадлежит несколько замечательных произведений, полных энергии и благородного негодования, желания изменить существующую реальность. В его лирике отразился весь сложный духовный мир поэта.