Введение

Иоганн Вольфганг фон Гёте (Goethe Johann Wolfgang von) (1749-1832) - гениальный немецкий поэт, прозаик, драматург, философ, естествоиспытатель и государственный деятель.

Гёте родился 28 августа 1749 во Франкфурте-на-Майне. Первые стихотворные опыты Гёте относятся к восьмилетнему возрасту. Не слишком строгое домашнее обучение под наблюдением отца, а потом три года студенческой вольницы в Лейпцигском университете оставляли ему достаточно времени, чтобы удовлетворить тягу к чтению и испробовать все жанры и стили эпохи Просвещения. Поэтому к 19 годам, когда тяжелая болезнь вынудила его прервать учебу, он уже овладел приемами версификации и драматургии и был автором довольно значительного числа произведений, большинство которых впоследствии уничтожил.

В Страсбурге, где в 1770-1771 Гёте завершил юридическое образование, и в последующие четыре года во Франкфурте он был лидером литературного бунта против принципов, установленных теоретиками Просвещения. В Страсбурге Гёте встретился с И.Г. Гердером, ведущим критиком и идеологом движения «Бури и натиска», переполненным планами создания в Германии великой и оригинальной литературы. Восторженное отношение Гердера к Шекспиру, Оссиану, памятникам старинной английской поэзии, Т. Перси и народной поэзии всех наций открыло новые горизонты перед молодым поэтом, чей талант только начал раскрываться. Гёте разделял убежденность Гердера в том, что истинная поэзия должна идти от сердца и быть плодом собственного жизненного опыта поэта, а не переписывать давние образцы. Эта убежденность стала на всю жизнь его главным творческим принципом. В этот период пылкое счастье, каким его наполняла любовь к Фридерике Брион, дочери зезенгеймского пастора, воплотилась в яркой образности и задушевной нежности таких стихов, как «Свидание и разлука», «Майская песнь» и «С разрисованной лентой»; укоры же совести после расставания с нею нашли отражение в сценах покинутости и одиночества в «Фаусте», «Гёце», «Клавиго и в ряде стихотворений». Сентиментальная страсть Вертера к Лотте и трагическая его дилемма: любовь к девушке, уже обрученной с другим, - часть собственного жизненного опыта Гёте.

Одиннадцать лет при веймарском дворе (1775-1786), где он был другом и советником молодого герцога Карла Августа, коренным образом изменили жизнь поэта. Гёте находился в самом центре придворного общества - неустанный выдумщик и устроитель балов, маскарадов, розыгрышей, любительских спектаклей, охот и пикников, попечитель парков, архитектурных памятников и музеев. Он стал членом герцогского Тайного совета, а позднее - государственным министром. Но более всего пользы принесло ему продолжительное ежедневное общение с Шарлоттой фон Штайн.

Эмоциональность и революционное иконоборчество периода «Бури и натиска» отошли в прошлое; теперь идеалами Гёте в жизни и искусстве становятся сдержанность и самоконтроль, уравновешенность, гармония и классическое совершенство формы. Вместо великих гениев его героями становятся вполне обычные люди. Свободные строфы его стихов спокойны и безмятежны по содержанию и ритмике, но мало-помалу форма становится жестче, в частности, Гёте предпочитает октавы и элегические двустишия великой «тройки» - Катулла, Тибулла и Проперция.

В течение следующих восьми лет он предпринял второе путешествие в Венецию, Рим, сопровождал веймарского герцога в его поездке в Бреслау (Вроцлав), участвовал в военной кампании против Наполеона. В июне 1794 он установил дружеские отношения с Ф. Шиллером, который просил помощи в издании нового журнала «Оры», и после этого жил главным образом в Веймаре. Ежедневное общение поэтов, обсуждение планов, совместная работа над такими замыслами, как сатирические «Ксении» (1796) и баллады 1797, были для Гёте прекрасным творческим стимулом. Он закончил «Годы учения Вильгельма Мейстера» (1795-1796), продолжил работу над Фаустом и написал ряд новых произведений, в т. ч. «Алексис и Дора», «Аминт» и «Герман и Доротея», идиллическую поэму из жизни маленького немецкого городка на фоне событий Французской революции.

Когда в 1805 скончался Шиллер, троны и империи содрогались - Наполеон перекраивал Европу. В этот период он писал сонеты к Минне Херцлиб, роман «Избирательное сродство» (1809) и автобиографию. Притчи, глубокие наблюдения и мудрые раздумья о человеческой жизни, нравственности, природе, искусстве, поэзии, науке и религии озаряют стихи «Западно-восточного дивана». Те же качества проявляются в «Разговорах в прозе и в стихах», «Орфических первоглаголах» (1817), а также в «Разговорах с И.П. Эккерманом», опубликованных в последнее десятилетие жизни поэта, когда он заканчивал «Вильгельма Мейстера» и «Фауста». Умер Гёте в Веймаре 22 марта 1832.

История создания романа «Страдания молодого Вертера»

Трагической почвой, вскормившей "Страдания юного Вертера", был Вецлар, резиденция имперского суда, куда Гете прибыл в мае 1772 года по желанию отца, мечтавшего о блестящей юридической карьере сына. Записавшись адвокатом-практиком при имперском суде, Гете не заглядывал в здание судебной палаты. Вместо этого он посещал дом амтмана (то есть управляющего обширной экономией Тевтонского ордена), куда его влекло пылкое чувство к Шарлотте, старшей дочери хозяина, невесте секретаря ганноверского посольства Иоганна Кристиана Кесгнера, с которым Гете поддерживал доброприятельские отношения.

сентября того же 1772 года Гете, внезапно и ни с кем не простившись, покидает Вецлар, приняв решение вырваться из двусмысленной ситуации, в которой он очутился. Искренний друг Кесгнера, он увлекся его невестой, и та не осталась к нему равнодушной. Это знает каждый из трех, - отчетливее всех, пожалуй, трезвый и умный Кестнер, уже готовый вернуть Шарлотте данное ею слово. Но Гете, хотя и влюбленный, хотя и безумствующий, уклоняется от великодушной жертвы друга, которая и от него, Гете, потребовала бы ответной жертвы-отказа от абсолютной свободы, без которой он, бурный гений, не представлял себе своей только что начинавшей развертываться литературной деятельности - своей борьбы с убогой немецкой действительностью. С нею не мирился какой бы то ни было покой, какая бы то ни было устроенность жизни.

Горечь разлуки с прелестной девушкой, страдания юного Гете были неподдельны. Гете разрубил этот туго затянувшийся узел. "Он ушел, Кестнер! Когда вы получите эти строки, так знайте, что он ушел... - так писал Гете в ночь перед его бегством из Вецлара. - Теперь я один и вправе плакать. Оставляю вас счастливыми, но не перестану жить в ваших сердцах".

"Вертер", - говорил Гете в старости, - это тоже такое создание, которое я, подобно пеликану, вскормил кровью собственного сердца". Все это так, конечно, но еще не дает оснований видеть в Вертере всего лишь главу автобиографии, произвольно снабженную трагической развязкой-самоубийством вымышленного героя. Но Гете ни в малой мере не Вертер, как бы автор ни наделял героя своими душевно-духовными качествами, в том числе и собственным лирическим даром. Не стирает разности между писателем и героем романа и то, что "Страдания юного Вертера" так густо насыщены эпизодами и настроениями, взятыми из самой жизни, как она сложилась в период пребывания Гете в Вецларе; попали в текст романа и подлинные письма поэта, почти не измененные... Весь этот "автобиографический материал", более обильно представленный в "Вертере", чем в других произведениях Гете, все же оставался только материалом, органически вошедшим в конструкцию художественно-объективного романа. Иначе говоря, "Вертер" - свободный поэтический вымысел, а не бескрылое воссоздание фактов, не подчиненных единому идейно-художественному замыслу.

Но, не являясь автобиографией Гете, "Страдания юного Вертера" с тем большим основанием могут быть названы характерной, типической "историей его современника". Общность автора и его героя сводится, прежде всего, к тому, что и тот и другой - сыны дореволюционной Европы XVIII века, оба в равной мере втянуты в бурный круговорот новой мыслительности, порвавшей с традиционными представлениями, владевшими людским сознанием на протяжении средневековья вплоть до позднего барокко. Эта борьба с обветшалыми традициями мышления и чувствования охватила самые различные области духовной культуры. Все тогда подвергалось сомнению и пересмотру.

Гете долго носился с мыслью литературно откликнуться на все, что он переживал в Вецларе. Автор "Вертера" связывал начало работы над романом с моментом получения известия о самоубийстве Иерузалема, знакомого ему еще по Лейпцигу и Вецлару. Сюжет, по-видимому, в общих чертах сложился именно тогда. Но за писание романа Гете взялся только 1 февраля 1774 года. Написан был "Вертер" чрезвычайно быстро. Весной того же года он был уже закончен.

Из жизни, из своего расширившегося опыта Гете почерпал иные черты. Так, он присвоил голубоглазой Шарлотте черные глаза Максимилианы Брентано, рожденной фон Ларош, с которой он поддерживал во Франкфурте любовно-дружеские отношения; так привнес в образ Альберта непривлекательные черты грубого супруга Максимилианы.

Письма Вертера состоят не из одних горестных сетований. Из собственной потребности и идя навстречу пожеланиям Вильгельма, иные его письма носят повествовательный характер. Так возникли сцены, разыгрывавшиеся в доме старого амтмана. Или остросатирическое изображение спесивой аристократической знати в начале второй части романа.

"Страдания юного Вертера", как сказано, роман в письмах, жанр, характерный для литературы XVIII века. Но в то время, как в романах Ричардсона и Руссо общая повествовательная нить плетется целым рядом корреспондентов и письмо одного персонажа продолжает письмо другого, в "Вертере" все написано одной рукою, рукою заглавного героя (за вычетом приписки "издателя"). Это сообщает роману сугубую лиричность и монологичность, и это же дает возможность романисту шаг за шагом следовать за нарастанием душевной драмы злосчастного юноши.

Образ Вертера

Современники писателя считали, что в образе Вертера он изобразил самого себя в период жизни в городе Вецларе, когда им овладело любовное увлечение невестой друга Кестнера - Лоттой Буфф. Однако опубликованные позже письма Гете показали, что в сюжете романа отразились переживания и впечатления, связанные с разными обстоятельствами жизни. От Кестнера Гете узнал о самоубийстве молодого сотрудника брауншвейгского посольства в Вецларе - Карла Вильгельма Иерузалема. После отъезда из Вецлара писатель увлекся молодой замужней женщиной Максимилианой Ларош и был изгнан ее мужем из дома.

Свидетелем страданий Вертера становится некий вымышленный «издатель», вероятно, тот самый, к которому обращены письма Вертера. Описание состояния героя после того, как он, уехав на некоторое время, вновь вернулся в дом Лотты и застал ее уже замужем, - предсказывает самоубийство. «Тоска и досада все глубже укоренялись в душе Вертера и, переплетаясь между собой, мало-помалу завладели всем его существом. Лихорадочное возбуждение потрясало весь его организм и оказывало на него губительное действие, доводя до полного изнеможения». Не в силах владеть собой и таить свою страсть, Вертер, во время встречи с Лоттой заключает ее в объятия. Верная чувству долга, Лотта запрещает Вертеру впредь с ней видеться. Для героя этот приговор оказывается смертельным.

Образ Вертера стал в гетевское время примером для подражания: молодые люди носили фрак и жилет таких же цветов (синий и желтый), как у героя романа. По германским землям даже прокатилась волна самоубийств. Роман о Вертере стал одной из любимых книг Наполеона Бонапарта. Но не одобрил поведение Вертера Лессинг, написав Гете письмо, где советовал добавить нравоучительную концовку, с тем, чтобы герою не вздумали подражать.

"Страдания молодого Вертера" обычно изображается, как роман любовных переживаний. Верно ли это? Да, "Вертер" - одно из самых значительных созданий этого рода в мировой литературе. Но как всякое действительно крупное поэтическое изображение любви роман молодого Гете не ограничивается этим чувством. Гете удалось вложить в любовный конфликт глубокие проблемы развития личности. Любовная трагедия Вертера является перед нашим взором как мгновенная вспышка всех человеческих страстей, которые в обычной жизни выступают разъединено, и только в пламенной страсти Вертера к Лотте сливаются в единую пылающую и светящуюся массу.

Своеобразие художественного метода жанра

Эпистолярный роман «Страдания юного Вертера» - одно из выдающихся произведений немецкого и европейского сентиментализма. По словам Энгельса, Гете совершил один из величайших критических подвигов, написав «Вертера», который никак не может быть назван лишь простым сентиментальным романом с любовной фабулой. Главное в нем - это «эмоциональный пантеизм», стремление героя осуществить хотя бы в своем «сердце» естественное состояние.

Познакомясь с романом «Страдания юного Вертера», важно отметить развитие автором традиции эпистолярно-дневникового повествования, столь ценимого писателями сентиментализма. Специалисты считают этот роман «самым интимным произведением Гете», однако специфика автобиографизма в сентименталистском романе Гете иная по сравнению с поздними произведениями романтиков: здесь больше внешних совпадений, событийных параллелей (история влюбленности писателя в Шарлотту фон Буфф), но меньше эмоционально-психологического тождества героя и автора, сохраняется морализаторская тенденция.

Форма романа в письмах стала художественным открытием XVIII века, она давала возможность показывать человека не только в ходе событий и приключений, но и в сложном процессе его чувствований и переживаний, в его отношении к окружающему внешнему миру. Все письма в романе принадлежат одному лицу - Вертеру; перед нами - роман-дневник, роман-исповедь, и все происходящие события мы воспринимаем глазами этого героя.

Содержание романа выходит за рамки автобиографического, нельзя рассматривать это произведение лишь как отражение душевной «вецларской драмы». Значение выведенных Гете характеров и обобщений значительно глубже и шире. Роман восходит к определенной традиции (от Ричардсона до Руссо), являясь в то же время новым художественным явлением эпохи. В нем чувство органически слито с характером. Важно отметить также, что трагедия сводится не только к истории неудовлетворенной любви; в центре романа - и философски осмысленная тема: человек и мир, личность и общество.

Итак, Гете, определяя жанр своего произведения, сам называет его романом. «Роман - это большая форма эпического жанра литературы. Его наиболее общие черты - изображение человека в сложных формах жизненного процесса, многолинейность сюжета, охватывающего судьбы ряда действующих лиц, многоголосие, - отсюда большой объем сравнительно с другими жанрами. Понятно, конечно, что эти черты характеризуют основные тенденции развития романа и проявляются крайне многообразно».

«Вертер» Гете отвечает этим немногим требованиям. Здесь и изображение чувств страдающего молодого человека, и любовный треугольник, и интрига, и, как было сказано выше, поднята острая социальная тема - человек и общество. Таким образом, налицо и многослойность (тема любви, тема страдающего человека в обществе) сюжета. Обе темы постоянно переплетаются друг с другом, однако характер их разработки и художественных обобщений различен. В первом случае мотивировка приобретает преимущественно психологический характер, во втором - главным образом социальный, бытовой. Любовью принизан весь роман, собственно любовь и есть причина «страданий юного Вертера». В раскрытии второй темы показателен эпизод, в котором граф фон К. пригласил героя на обед, а как раз в тот день у него собирались знатные кавалеры и дамы. Вертер не думал, что «подначальным там не место». Его присутствия старались не замечать, знакомые отвечали лаконически, «женщины шушукались между собой на другом конце залы», «потом стали перешептываться и мужчины». В итоге по просьбе гостей граф был вынужден сказать Вертеру, что общество недовольно его присутствием, т.е. по сути, просто попросил его уйти.

Роман было бы правильнее назвать «лирическим дневником», вдохновенным «монологом». И это имеет значение. Именно письмам, носившим интимный характер, Вертер мог доверить свои самые откровенные мысли и чувства. Вертер цитирует свои мысли и идеи; он не просто описывает события жизни, также он сопоставляет свои эмоции с эмоциями книжных героев.

Итак, «Страдания юного Вертера» - это сентиментальный дневник-исповедь влюбленного человека. Интересно отметить, что если в сентиментальном романе эмоциональность - это особый душевный склад, тонкость чувств, ранимость, комплекс моральных норм, которые определены естественной сущностью человека, то в исповедальном романе эмоциональность становится лирической призмой восприятия мира, способом познания действительности. В записях Вертера мы видим черты и первого, и второго, наблюдая само развитие чувств, душевные терзания героя его же глазами, формулируя его же словами. Как раз с помощью этого осуществляется новое содержание и своеобразие мышления: «…форма есть не что иное как, как переход содержания в форму».

Интересная особенность: Гете создает сентиментальную идиллию в начале повествования и разрушает ее всем ходом сюжета. Разрушение идиллии - в самой ситуации самоубийства и в целой серии параллельных историй, которые, дополняя историю Вертера, трагедию его любви, придают ей обобщающий смысл. Это и вставной эпизод о девушке-самоубийце, о безумце, история молодого влюбленного крестьянина, история женщины с детьми, которая ждет мужа в своем домике под липой, это цитаты из Оссиана: смерть Кольмы, смерть Морара, Дауры. Некоторые истории даны даже в процессе, как определенные этапы постижения мира героем. Каждая история художественно иллюстрирует авторскую мысль. Это назидание в особой форме, доказательство, довод в философском споре, пример к авторскому «тезису». Отдельные истории не растворены в едином художественном целом - и это черта просветительской поэтики. Но вставные истории в то же время не разрушают центростремительную структуру романа, так как они почти утрачивают самостоятельную функцию и важны не сами по себе, а для выявления внутреннего мира Вертера, убедительности его эволюции. А «история с пистолетами», превращаясь в лирический мотив, перестает быть вставной новеллой.

Внутренняя динамика проявляется и в эволюции пейзажа в романе. Настроением покоя и умиротворенности, радостной гармонией с природой - вечным идеалом и высшей мудростью - проникнуты первые пейзажные зарисовки в «Вертере». Замкнутое пространство: сад, долина, темный лес, высокая трава, любимый уголок - «близкая» природа; также «близкий ракурс»: «прильнув к земле»; мир в его объективной данности: «полдневное солнце», «быстрый ручей». Примечательно, что все статично или наблюдается едва наметившаяся динамика: «поднимается пар», «луч проскальзывает». От гармонии мира герой идет к постижению его противоречивости, пейзаж-раздумье запечатлевает стремление постичь диалектику жизни и смерти, но в «Вертере» с его просветительской поэтикой это стремление реализуется лишь как заострение насущных проблем бренного мира. Это не романтический контраст материального и духовного: мир остается единственной реальностью, которая начинает одухотворяться, герой жаждет приобщиться к таинствам «Вездесущего».

В «Страданиях юного Вертера» появляется совершенно новая тональность в пейзажных зарисовках - это выражение не грусти, умиления, радости и гармонии, типичных для поэтики сентименталистов, а «ужас одиночества», «тайное предчувствие». При всей ясности и четкости, мы постоянно встречаем упоминания о «заманчивой дымке», «мимолетном мираже». Действительно, Вертер даже не может нарисовать в письмах портрет Лотты, мы видим лишь ее силуэт, еще акцент сделан на ее глаза. В текучести, трепетности представлен внутренний мир Вертера, далекий от рациональности, поэтому герой так часто признается в своей нерешительности и колебаниях. Это, однако, считается качественно иным явлением, чем романтические полутона, стирание четкого контура, воплощающие одухотворенность, неустойчивость и зыбкость, трепетность мира. гете роман вертер критика

Поскольку у романтиков пейзаж - неотъемлемый элемент художественной системы, то в нем отражаются особенности романтического миропонимания: материальность и одухотворенность мира, идея гармонии и величия вечности и бренность маленького человека, затерянного в огромном мире. Развитие темы «неба» в речи героя придает картине дополнительный ракурс: в звездный час любви человек дорастает до мировой гармонии, приобщается к ней. Пейзаж становится лирическим аккордом, ярко выделяется родство душ, но общая концепция остается сентименталистской.

Почти каждая зарисовка в «Вертере» решена в новой тональности; если в начале романа природа была «трогательной» и статичной, то, как уже было замечено ранее, впоследствии она становится грозной, динамичной. У Гете мы наблюдаем эволюцию пейзажей, служащих прямой цели - показать изменение состояния героя и его восприятия, разрушение сентиментальной идиллии.

Несостоятельность сентиментальной идиллии, разрушение сентименталистского пространства, попытки постичь диалектику жизни, углубление субъективного начала, возрастающая функциональность пейзажа в сентименталистском романе - все это воплощено в «Страданиях юного Вертера» Гете прокладывает путь концептуально новому в романе.

Критика немецкой действительности в романе

Нетерпеливая надежда увидеть своими глазами первые, еще смутные контуры "золотого века" хотя бы на малом участке Германии побудила Гете на вершине его молодой славы откликнуться на призыв веймарского герцога, юного Карла-Августа - стать его ближайшим сотрудником, другом и наставником. Ничего путного из этого "союза" не могло получиться. Широко задуманный план политических преобразований остался неосуществленным, мечта о создании такого социального уклада на нашей планете, при котором свободное проявление высших духовных задатков, заложенных в душу человеческую, стало бы неотъемлемым свойством раскрепощенных народов, по-прежнему оставалось мечтою. И все же картина лучшего будущего ("Народ свободный на земле свободной") не померкла в душе мечтателя. Но отныне она рисовалась воображению поэта лишь в отдаленной перспективе всемирной истории человечества. Гете не мог не блуждать, не ошибаться, не давать порою неверных оценок движущим силам всемирно-исторического процесса. Отчасти уже потому, что вся его могучая деятельность протекала в обстановке убогой действительности - в Германии, лишенной национально-политического единства и прогрессивного бюргерства.

"Страдания юного Вертера" вышли в свет в 1774 году, за пятнадцать лет до начала Французской буржуазной революции. В политически отсталой, феодально-раздробленной Германии о каких-либо социальных переменах можно было разве только грезить. Как ни нелепо-анахронична сравнительно с другими - централизованными - европейскими государствами была тогдашняя Германия (или Священная Римская империя германской нации, как она неоправданно пышно продолжала называться), как ни номинально-призрачна была возглавлявшая ее верховная власть, - ее феодально-рассредоточенный полицейски-бюрократический строй еще не утратил относительной прочности. Хотя бы по той причине, что в стране, говоря образным языком Энгельса, "не было той силы, которая могла бы смести разлагающиеся трупы отживших учреждений". Бюргерство, раздробленное, как и все в этой державе, на множество больших и малых самостоятельных или полусамостоятельных княжеств, еще не сложилось в дееспособную политическую величину, сплоченную единством национально-классовых интересов.

Гете в числе очень немногих ясно уразумел, что буржуазно-капиталистическое мироустройство не является последним словом Истории. Прельстительный лозунг, провозглашенный Великой французской буржуазной революцией - свобода, равенство, братство, - не был ею претворен в живую действительность. "Из трупа поверженного тирана, - говоря образным языком Гете, - возник целый рой малых поработителей. Тяжкую ношу по-прежнему тащит несчастный народ, и, в конце концов, безразлично, какое плечо она ему оттягивает, правое или левое".

Не отрицая неоспоримых заслуг революции перед человечеством, Гете отнюдь не считал достигнутого ею чем-то незыблемым. "Время никогда не стоит на месте, жизнь развивается непрерывно, человеческие взаимоотношения меняются каждые пятьдесят лет, - так говорил он своему верному Эккерману. - Порядки, которые в 1800 году могли казаться образцовыми, в 1850 году, быть может, окажутся гибельными". Прошлым становилась и Великая революция, да она отчасти уже и стала им еще при жизни Гете. И, как все отошедшее в прошлое, станет и она "прилагать старые закостенелые мерки к новейшим порослям жизни... Этот конфликт между живым и отжившим, который я предрекаю, будет схваткой не на жизнь, а на смерть". Живого, идущего на смену отжившему, не остановить ни "запретами", ни "предупредительными мерами".

Пятнадцать лет сопутствовал "Вертер" читателям до того, как разразилась великая революция, сокрушившая дворянскую монархию во Франции. Ни при одной из предшествовавших ей буржуазных революций, ни в Нидерландах в XVI, ни в Англии в XVII, ни даже в Северной Америке в XVIII столетии не произошло столь коренной ломки устаревших учреждений и порядков, какую осуществила французская революция на исходе позапрошлого века, знаменуя четкий водораздел между феодальной эрой и буржуазно-капиталистической.

Но примечательно, что знаменитый немецкий роман не утратил своей популярности и после того, как этот "водораздел" стал непреложной явью. Старый уклад поверженной французской монархии, если не всюду в Европе, то достоверно во Франции, отошел в безвозвратное прошлое, но горечь жизни, отвращение к жизни, к ее несовершенствам не разлучились с земной юдолью, неотрывно сопутствовали людям, наделенным более ранимым сердцем, и в новоявленную эру. "Пресловутая "эпоха Вертера", если как следует в нее всмотреться, обусловлена не столько общим развитием мировой культуры, сколько частным развитием отдельного человека, прирожденное свободолюбие которого было вынуждено приноравливаться к ограничивающим формам устаревшего мира. Несбыточность счастья, насильственная прерванность деятельности, неудовлетворенное желание нельзя назвать недугом определенного времени, а скорее недугом отдельного лица. И как было бы грустно, не будь в жизни каждого человека поры, когда ему кажется, будто "Вертер" написан только для него одного", - сказал Гете Эккерману 2 января 1824 года.

Не вразрез с ранее высказанным утверждением, что-де чрезвычайный успех "Вертера" был вызван тем, что "юный мир сам подкопался под свои устои", а, напротив, в дальнейшее его развитие Гете говорил, что современность с ее "нешуточным безумием" и "нестерпимым внешним гнетом" может всегда и на любом этапе исторического бытия пробудить в юном, незащищенном сердце "волю к смерти". Трудно назвать другое произведение немецкой литературы, вызвавшее при своем появлении такой страстный отклик в сердцах современников, немецких и зарубежных, как "Страдания юного Вертера".

Заключение

Роман в письмах "Страдания юного Вертера" - один из замечательнейших романов о любви, в котором любовная тема без остатка сливается с темой "горечи жизни", с неприятием существующего немецкого общества, это второе относительно крупное произведение молодого Гете, которое принесло ему всемирную славу. Столь бурный, столь мгновенно-массовый литературный успех никогда уже не выпадал на долю великого поэта. Этот типичный для немецкой действительности роман-трагедия был написан Гете с такой потрясающей силой, что он не мог не отозваться в сердцах всех людей предреволюционной Европы XVIII века. Казалось, читатели только и ждали выхода в свет книги, вместившей, вопреки своим малым размерам, все беды и смутные чаяния страждущего человечества.

Французский перевод нашумевшего немецкого романа попал в 1786 году в руки семнадцатилетнего Наполеона Бонапарта и тут же стал настольной книгой угрюмого мечтателя, грезившего о великих воинских подвигах. Двадцать два года спустя, во время Эрфуртского свидания Наполеона с русским самодержцем Александром I, могущественный император французов возымел желание встретиться с автором "Вертера". Памятная аудиенция состоялась 2 октября 1808 года. "Voila un hommel" - Вот это человек! - так встретил Наполеон прославленного поэта. - Сколько вам лет? Шестьдесят? Вы прекрасно сохранились". Император не поскупился на любезности. Семь раз, так утверждал он, им был прочитан знаменитый роман; не разлучался он с ним и во время Египетского похода. Воздав должное целому ряду особенно нравившихся ему страниц, Наполеон походя позволил себе и одно критическое замечание: почему-де романист мотивировал самоубийство героя не только несчастной любовью, но и уязвленным честолюбием? "Это ненатурально! Этим вы снижаете веру читателя в исключительность его великой страсти. Почему вы так поступили?" Не оспаривая упрека императора, Гете заметил, что писатель, быть может, заслуживает снисхождения, если он с помощью такого приема, пусть даже неправомерного, добивается эффекта, иными средствами недостижимого. Наполеон, видимо, удовлетворился полученным ответом. Быть может, император невольно припомнил и признал, что тогда, задолго до Тулона, до 13 вандемьера, до Аркольского моста - этих первых фанфар, возвещавших начало триумфального шествия "нового Цезаря", - он и сам едва ли бы так увлекся романом, в котором все сводилось бы только к трагической развязке истории одной несчастной любви и ничто не призывало к борьбе с пагубным феодально-юридическим укладом, мешавшим свободному материальному и моральному развитию новых людей, нового класса, новой эры в истории человечества. Именно тесное сцепление разнородных причин, обусловивших гибель Вертера, личных и общественных обстоятельств и отозвалось так широко в сердцах немецких и иноземных читателей.

В судьбе Вертера отразилась вся жизнь немецкого общества конца 18 века. Это произведение «явилось типичной историей жизни современника, не сумевшего в полной мере реализовать свои силы и возможности в обывательской среде». Роман стал искрой, упавшей в бочку с порохом и пробудившей силы, ждавшие этого. Провозгласив право на эмоции, книга выразила протест молодежи против рационализма и морализаторства старшего поколения. Гете говорил за целое поколение. Роман стал духовным воплощением века чувствительности и первым опытом литературы, которую позже назовут исповедальной. Вертеровская лихорадка охватила Европу и продолжала буйствовать еще несколько десятилетий после публикации романа. Появились продолжения, пародии, подражания, оперы, пьесы, песни и поэмы, основанные на этой истории. За двенадцать лет в Германии вышло двадцать различных изданий романа. Самоубийство Вертера вызвало волну подражаний среди юношей и девушек в Германии и Франции: в карманах юных самоубийц находили томики Гете. Критики набросились на писателя с обвинениями в разлагающем влиянии и поощрении болезненной чувствительности. Духовенство выступало в проповедях против романа. Лейпцигский факультет теологии призывал запретить книгу на том основании, что она пропагандирует самоубийство.

В 1783-1787 годах Гете переработал книгу. В окончательный вариант 1787 года он добавил материал, подчеркивающий душевное расстройство Вертера, чтобы отвратить читателей от следования его примеру - самоубийству. Обращение к читателям, предваряющее первую книгу гласит: А ты, бедняга, поддавшийся тому же искушению, почерпни силы в его страданиях, и пусть эта книжка будет тебе другом, если по воле судьбы или по собственной вине ты не найдешь себе друга более близкого.

Библиографический список

1.Белинский В.Г. Полн. собр. соч. T. VII M., 1955.

2.Белинский В.Г."О Гете" Собр.соч. 3 том. Гослитиздат, М., 1950 г.

Вильмонт Н. Гёте. История его жизни и творчества. М., ГИХЛ, 1959.

Гёте И.В. Избранные произведения в 2 тт. - Т. 1. - М., 1985. - С. 9-52.

Гете И.В. Стихотворения. Страдания юного Вертера. Фауст.-М.: АСТ Олимп, 1997.

Конради К.О. Гёте. Жизнь и творчество. Т. I. Половина жизни. Пер. с нем./ Предисл. и общая редакция А. Гугнина. - М.: Радуга, 1987.

Манн Т. «Вертер» Гете.- Собрание сочинений в 10 томах, кн.10. М.:1961.

Маркс К., Энгельс Ф., Соч., т.4.

10.Статья «Вертер» и поэтика французского исповедального романа» Э.Н.Шевякова. «Гетевские чтения», 1993.

11.Статья «Вертер» и французская романтическая проза» Л.А. Мироненко, «Гетевские чтения»,1994.

Статья «Судьба первого романа Гете» С.В. Тураев. «Гетевские чтения», 1994.

Статья «Французская «вертериана» к. XVIII в.» Э.Г. Дементьев. «Гетевские чтения», 1994.

14.

.

.

С первых же страниц романа читатель оказывает­ся вовлеченным во внутренний мир героя, проникает­ся глубочайшей симпатией к нему и становится пове­ренным его переживаний. Письма Вертера другу вос­принимаются так, как если бы они были написаны нам, каждому из нас.

«Страдания юного Вертера» - самое интимное про­изведение Гете. Мы, конечно, понимаем, что герой - вымышленное лицо, но за ним видится сам Гете; нам ясно, что надо самому пережить подобное, иначе автор не мог бы с таким чувством выразить происходящее в душе героя.

Невольно отождествляя Гете с Вертером, едва ли не каждый читатель ощущает, что переживания героя свойственны и нам. Другие герои Гете интересны, вы­зывают восхищение, но на них мы всегда смотрим более или менее со стороны. Вертер входит в наши души как часть нас самих.

Уже краткое предуведомление «издателя» писем призывает читателя проникнуться уважением к уму и сердцу героя и пролить слезы над его участью, а за­тем сразу следуют письма героя, чарующие своим задушевным тоном. Автор этих писем без оглядки, полностью раскрывает свое сердце. Шаг за шагом рас­сказывает он, как прибыл в маленький городок; мы узнаем о смятении, владеющем его душой после какой-то сложной любовной истории, когда он бежал от двух девушек, увлеченных им, слышим о его жажде одиночества; вместе с ним любуемся окружающей природой, затем наступает роковой момент в его судь­бе - он встречается с дочерью местного чиновника Лоттой и влюбляется в нее.

В немногих штрихах Вертер передает облик пре­лестной девушки и, главное, с такой выразительностью говорит о своем чувстве к ней, что строки книги пробуждают в каждом читающем воспоминание о его собственной самой большой любви в моло­дости.

Вертеру не суждено обрести взаимность. Лотта помолвлена, ее жених Альберт достойный молодой человек. Правда, он иного склада, чем Вертер, лишен его тонкой чувствительности, не столь мечтателен, но зато практичен и обеими ногами крепко стоит на земле.

Поняв безнадежность своей страсти, Вертер поки­дает город, становится чиновником при дипломатиче­ской миссии маленького государства, но не находит утешения в службе, которая связана для него не толь­ко с бессмысленной работой, но и с унизительным положением, ибо он, как бюргер, человек низшего со­словия, чужой в аристократической среде, хотя умом и талантами превосходит тех, кто выше его по соци­альному положению.

Решив вернуться в городок, он находит Лотту уже замужем за Альбертом. Страсть его от этого не гас­нет, а еще более возрастает, становится болезненной. Продолжая встречаться с любимой, которая располо­жена к нему дружески, Вертер однажды в порыве чувства заключает ее в объятия; хотя она горячо от­вечает на его поцелуй, рассудок заставляет ее опо­мниться, и она запрещает ему видеться с нею. В отчая­нии Вертер кончает самоубийством, стреляясь из пи­столета, одолженного им у Альберта.

Если на протяжении большей части рассказа чи­татель узнает о происходящем из писем Вертер а, то к концу повествование ведется от имени неназванно­го «издателя» писем, героя. Здесь изложение стано­вится более сухим, но временами даже «издатель» не в состоянии удержаться от эмоциональных выраже­ний, когда речь заходит о чувствах, волновавших Вер-тера.

В автобиографии Гете подал повод думать, будто «Страдания юного Вертера» были написаны им под непосредственным впечатлением его неудачной любви к Шарлотте Буфф, с которой он познакомился вскоре после приезда в Вецлар в 1772 году. Любовь к Лотте длилась всего около четырех месяцев, с июня по сен­тябрь этого года. По его собственному признанию, он не скрывал свою страсть, но поведение Шарлотты и ее жениха убедило его, что «с этим приключением надо покончить», и он «решил уехать по доброй воле», прежде чем его прогонят «невыносимые обстоятельст­ва» (3, 468).

Гете рассказал в мемуарах, что одно время он но­сился с мыслью о самоубийстве, но потом «отбросил свою дурацкую ипохондрию и решил - надо жить. Чтобы с достаточной бодростью осуществить это на­мерение, мне, однако, нужно было справиться с некоей поэтической задачей: высказать все свои чувства, мысли и мечтания касательно упомянутого отнюдь не маловажного предмета (то есть самоубийства. - А. А.). Для этой цели я собрал воедино все элементы, уже несколько лет не дававшие мне покоя, и постарался с полной ясностью представить себе случаи, более других меня угнетавшие и тревожившие; но все они упорно не отливались в форму: мне недоставало со­бытия - фабулы, в которой я мог бы их воплотить. Внезапно я услышал о смерти Иерузалема, и сра­зу за первой вестью пришло точнейшее и подробней­шее описание рокового события. В это же самое мгно­вение созрел план «Вертера»; составные части целого устремились со всех сторон, чтобы слиться в плотную массу... Удержать редкостную добычу, отчетливо уви­деть перед собой произведение со столь значительным и многообразным содержанием, разработать его во всех частях мне было тем важнее, что я опять попал в весьма досадное и еще более безнадежное, чем в Вецларе, положение» (3, 494).

Это признание раскрывает, как складывался замысел «Страданий юного Вертера». Все в романе осно­вано на подлинных фактах, на личных переживаниях Гете, на истории Иерузалема, на наблюдениях над окружающими. «Многообразие», о котором говорит Гете, имеет в виду не внешние события - их совсем немного в романе,- а чувства, настроения, интересы - словом, духовный мир героя, изображение которого составляет главное содержание «Страданий юного Вер­тера».

В рассказе Гете дело выглядит так, будто неудачная любовь к Шарлотте, любовь к еще одной женщине и самоубийство Иерузалема следовали непосредст­венно друг за другом. Между тем все обстояло не­сколько иначе.

Гете расстался с Шарлоттой и ее мужем, Кестнером в сентябре 1772 года. Той же осенью он позна­комился с семьей писательницы Софи Ларош и воспы­лал нежными чувствами к ее семнадцатилетней дочери Максимилиане (близкие называли ее Максе). 30 ок­тября покончил самоубийством Иерузалем. В январе 1774 года Максе была выдана за купца Брентано. Брак оказался несчастливым. Гете часто бывал в ее доме, мужу это весьма не понравилось, и он изгнал поклон­ника своей жены.

Твердо установлено, что Гете принялся за созда­ние романа в феврале 1774 года и через четыре недели завершил его. Таким образом, прошло года полтора после смерти Иерузалема, прежде чем Гете начал пи­сать свое произведение, а история с Максимилианой произошла как раз в начале 1774 года; тогда и был создан роман.

Вопроса о хронологии событий не стоило бы ка­саться ради того, чтобы исправить неточность в рас­сказе Гете. Важнее другое. Несмотря на кажущееся прямое соответствие между Гете и его героем, на са­мом деле «Страдания юного Вертера» - отнюдь не автобиографический рассказ и не исповедь, хотя ро­ман нередко производит именно такое впечатление.

Как подлинный художник, Гете профильтровал свой жизненный опыт, соединил две любовные исто­рии в одну, наделил героя некоторыми своими чертами и переживаниями, но внес в его характер и черты несвойственные себе, взяв их у Иерузалема.

Внешняя канва событий близка к тому, как разви­вались отношения между Шарлоттой Буфф и Гете, но не случайно и она, и Кестнер были обижены и раздражены, когда прочитали «Страдания юного Вер­тера»: им показалось, что Гете исказил отношения между ними тремя; эти люди, подобно многим чи­тателям, видели в романе просто изложение того, что было в действительности. Гете с трудом успокоил их обещанием исправить «неточности» во втором издании. Но он не скоро принялся за эту работу. Лишь в 1787 году, тринадцать лет спустя и через двенадцать лет после того, как он поселился в Веймаре, Гете кое-что изменил в романе, но, конечно, не столько ради друзей, сколько из-за того, что многое изменилось в нем самом и он захотел произвести изменения в сти­ле, композиции и характеристиках персонажей. Из языка романа исчезла намеренная неправильность ре­чи, характерная для стиля «бури и натиска»; была смягчена характеристика Альберта; введена история работника, совершившего убийство из ревности. Но, пожалуй, главное состояло в том, что рядом штрихов Гете сделал повествование более объективным, тогда как в первом варианте почти все было показано так, как оно виделось Вертеру.

Второй вариант стал каноническим, так как Гете включил его в собрание своих сочинений. С тех пор читатели знакомятся с первым романом Гете не со­всем в том виде, в каком он буквально потряс совре­менников. Но изменения не были столь радикальными, чтобы лишить роман той страсти, непосредственности, того ощущения молодости, которые пронизывают этот самый лиричный из романов Гете. Мы рассматриваем роман в том виде, в каком Гете его оставил на суд поколений в годы зрелости.

Сила любви, поднимающейся на самую вершину страсти, нежная, ранимая душа, восхищение природой, тонкое чувство красоты - эти черты Вертера являются общечеловеческими, и они сделали его одним из лю­бимейших героев мировой литературы. Но не только они.

Близок Вертер многим людям и своими страдания­ми, своей неудовлетворенностью. Особенно людям молодым, ибо они, подобно ему, крайне остро и тяжело переживают неудачи и мучаются, когда жизнь не оправдывает их ожиданий.

Если этим Вертер подобен многим, то в другом он герой того склада, какой был особенно близок самому Гете. Хотя Вертер во многом похож на интеллигент­ных молодых бюргеров 1770-х годов, вместе с тем он наделен качеством совершенно гетевским. У Вертера мирообъемлющая душа. Он глубоко ощущает свою связь со вселенной. Ему равно близки небеса с их могучими стихиями, и муравей, ползущий в траве, и даже камень, валяющийся на дороге. Таково кореня­щееся в самых глубинах души его мироощущение. Всеми фибрами, кончиками нервов ощущает Вертер мировую жизнь.

Он человек чувства, у него есть своя религия, и в этом он подобен самому Гете, который с юных лет воплощал свое меняющееся мироощущение в создан­ных его воображением мифах. Вертер верит в бога, но это совсем не тот бог, которому молятся в церквах. Его бог - это незримая, но постоянно ощущаемая им душа мира. Верование Вертера близко к гетевскому пантеизму, но не полностью сливается с ним и не мо­жет слиться, ибо Гете не только чувствовал мир, но и стремился познать его. Вертер - это наиболее пол­ное воплощение того времени, которое получило на­звание эпохи чувствительности.

Средствами своего искусства Гете сделал так, что история любви и мук Вертера сливается с жизнью всей природы. Хотя по датам писем Вертера видно, что от встречи с Лоттой до смерти проходит два года, Гете сжал время действия, и сделал это так: встреча с Лот­той происходит весной, самое счастливое время люб­ви Вертера - лето; самое мучительное для него начи­нается осенью, последнее предсмертное письмо он на­писал Лотте 21 декабря. Так, подобно мифическим героям первобытных времен, в судьбе Вертера отра­жаются расцвет и умирание, происходящие в природе.

Пейзажи в романе постоянно намекают на то, что судьба Вертера выходит за рамки обычной истории неудачной любви. Она проникнута символичностью, и широкий вселенский фон его личной драмы придает ей поистине трагический характер.

На наших глазах развивается сложный процесс душевной жизни героя. Сколько радости, жизнелюбия, наслаждения красотой и совершенством мироздания звучит в удивительном по своему лиризму письме от 10 мая, в котором Вертер описывает, как он, лежа в высокой траве, наблюдает тысячи всевозможных былинок, червяков и мошек; в этот миг он чувствует «близость всемогущего, создавшего нас по своему по­добию, веяние вселюбящего, судившего нам парить в вечном блаженстве...» (6, 10).

Но вот Вертер начинает сознавать безнадежность своей любви к Лотте, и меняется его мироощущение. 18 августа он пишет: «Могучая и горячая любовь моя к живой природе, наполнявшая меня таким блажен­ством, превращая для меня в рай весь окружающий мир, теперь стала моим мучением... зрелище бесконеч­ной жизни превратилось для меня в бездну вечно от­верстой могилы» (6, 43, 44).

Предвестием катастрофы полна одна из декабрь­ских ночей, когда из-за оттепели река вышла из бе­регов и затопила ту самую долину, которую Вертер так вдохновенно описал в письме 10 мая: «Страшно смотреть сверху с утеса, как бурлят при лунном свете стремительные потоки, заливая все вокруг; рощи, поля и луга и вся обширная долина - сплошное море, бу­шующее под рев ветра!.. Стоя над пропастью, я про­стирал руки, и меня влекло вниз! Вниз! Ах, какое бла­женство сбросить туда вниз мои муки, мои страдания!»

Божество, казавшееся Вертеру раньше таким бла­гим, дарящим одну лишь радость, преобразилось в его глазах. «Отец мой, неведомый мне! Отец, раньше за­полнявший всю мою душу и ныне отвративший от меня свой лик! Призови меня к себе!» (6, 75) -вос­клицает Вертер, для которого небеса стали обителью

Так Вертер становится первым провозвестником мировой скорби в Европе, задолго до того, как ею проникнется значительная часть романтической лите­ратуры.

Причина мук и глубокой неудовлетворенности Вер­тера жизнью не только в несчастной любви. Пытаясь излечиться от нее, он решает попробовать силы на государственном поприще, но, как бюргеру, ему могут предоставить только скромный пост, никак не соот­ветствующий его способностям. Формально его рабо­та - чисто секретарская, но фактически он должен думать и составлять деловые бумаги за своего шефа. Посланник, при котором, состоит Вертер,-педантич­ный дурак, «вечно недоволен собой, а потому и на него ничем не угодишь. У меня работа спорится, и пишу я сразу набело. А он способен возвратить мне бумагу и сказать: «Недурно, но посмотрите-ка еще раз - всегда можно найти более удачное выражение и более правильный оборот» (6, 52). Сам он, конечно, ни на что не способен, но от подчиненного требует совершенства.

Раздраженный молодой человек уже собрался было подать в отставку, однако его отговорил и приободрил министр. Он, по словам Вертера, отдал «должное юно­шескому задору, проглядывающему в моих сумасброд­ных ] идеях о полезной деятельности, о влиянии на других и вмешательстве в важные дела», но предложил эти идеи «смягчить и направить по тому пути, где они найдут себе верное применение и окажут плодотвор­ное действие!» (6, 56 - 57). Даже умерив пыл, Вертер все же не смог ничего осуществить. Произошел инци­дент, положивший конец его неудачно начавшейся службе.

Граф К., оказывавший ему покровительство, пригла­сил его к себе на обед. То была высокая честь для скромного чиновника и бюргера. Ему следовало после обеда удалиться, дабы не мешать аристократическому обществу, собравшемуся для времяпрепровождения, но он этого не сделал. Тогда граф оказался вынужден­ным сказать ему об этом, то есть, попросту говоря, выгнать Вертера, одновременно, впрочем, прося его извинить «наши дикие нравы» (б, 58). Слух о проис­шествии мгновенно распространился по городу, и до Вертера дошло, что о нем говорят: «Вот до чего до­водит заносчивость, когда люди кичатся своим ни­чтожным умишком и считают, что им все дозволено» (6, 59).

Оскорбленный Вертер покидает службу и уезжает в родные места. Он вспоминает там юность, и им овладевают горестные мысли: «Тогда, в счастливом неведении, я рвался в незнакомый мне мир, где чаял найти столько пищи для сердца, столько радостей, на­сытить и умиротворить мою алчущую, мятущуюся ду­шу. Теперь, мой друг,-пишет он,-я возвратился из дальнего мира с тяжким бременем несбывшихся на­дежд и разрушенных намерений» (6, 61).

Скорбь Вертера вызвана не только неудачной лю­бовью, но и тем, что как в личной жизни, так и в жиз­ни общественной пути для него оказались закрытыми. Драма Вертера является социальной. Такова была судьба целого поколения интеллигентных молодых людей из бюргерской среды, не находивших приме­нения своим способностям и знаниям, вынужденных влачить жалкое существование гувернеров, домашних учителей, сельских пасторов, мелких чиновников.

Во втором издании романа, текст которого теперь обычно печатают, «издатель» после письма Вертера от 14 декабря ограничивается кратким заключением: «Решение покинуть мир все сильнее укреплялось в душе Вертера в ту пору, чему способствовали разные обстоятельства» (б, 83).

В первом издании об этом было сказано ясно и четко: «Обиду, нанесенную ему во время пребывания в посольстве, он не мог забыть. Он вспоминал ее ред­ко, но когда происходило нечто напоминавшее о ней хотя бы отдаленным образом., то можно было почувст­вовать, что его честь оставалась по-прежнему задетой и что это происшествие возбудило в нем отвращение ко всяким делам и политической деятельности. Тогда он полностью предавался той удивительной чувстви­тельности и задумчивости, которую мы знаем по его письмам; им овладевало бесконечное страдание, ко­торое убивало в нем последние остатки способности к действию. Так как в его отношениях с прекрасным и любимым существом, чей покой он нарушил, ничего не могло измениться и он бесплодно расточал силы, для применения которых не было ни цели, ни охоты,- это толкнуло его в конце концов на ужасный посту­пок» 1 .

Можно предположить, что, будучи веймарским ми­нистром, Гете счел нетактичным сохранить это место романа, но мы не станем настаивать на таком объяс­нении. Важно другое. Даже без столь недвусмысленного разъяснения причин трагедии Вертера она оста­лась трагедией социальной. Начальные письма второй части не нуждаются в комментарии, чтобы понять их острый политический смысл. Хотя Гете показал лишь отдельные черты действительности, этого было доста­точно, чтобы современники почувствовали враждеб­ность автора феодальному строю.

Вообще мы крайне сузили бы социальный смысл романа, сочтя, что общественное звучание в нем при­суще только сценам участия Вертера в государствен­ных делах. Для читателей переживания героя имели не только личный смысл. Раскованность его чувств, их сила, любовь к природе - все это выдавало в нем человека нового склада, поклонника учения Руссо, ре­волюционизировавшего все мышление современного ему мира. Читателям конца XVIII века не было необ­ходимости называть источник идей Вертера. Первое поколение читателей романа, во всяком случае значи­тельная часть его, знало «Новую Элоизу» (1761) Рус­со, где рассказана история, во многом похожая на гетевский роман, читателям был известен и трактат женевского мыслителя «Рассуждение о происхождении и основаниях неравенства между людьми» (1754). Идеи этих книг витали в воздухе, и Гете не было не­обходимости подчеркивать связь героя и свою собст­венную с передовыми идеями времени.

Прекрасно написал об этом Томас Манн: «Нелег­кое дело - проанализировать состояние умов, лежав­шее в основе европейской цивилизации той эпохи. С исторической точки зрения это было предгрозовое состояние, предчувствие очистившей воздух француз­ской революции; с точки же зрения культурно-исто­рической это была эпоха, на которую Руссо наложил печать своего мечтательно-мятежного духа. Пресыще­ние цивилизацией, эмансипация чувства, будоражащая умы, тяга назад, к природе, к естественному человеку, попытки разорвать путы окостеневшей культуры, воз­мущение условностями и узостью мещанской морали - все это вкупе породило внутренний протест против того, что ограничивало свободное развитие личности, а фанатическая, безудержная жажда жизни вылилась ] в тяготение к смерти. В обиход вошла меланхолия," пресыщение однообразным ритмом жизни» 1 .

В эту предреволюционную эпоху личные чувства и настроения в смутной форме отражали глубокое недо­вольство существующим строем. Любовные страдания Вертера имели не меньшее общественное значение, чем его насмешливые и гневные описания аристо­кратического общества. Даже жажда смерти и само­убийство звучали вызовом обществу, в котором ду­мающему и чувствующему человеку нечем было жить. Вот почему этот, казалось бы, такой чисто немецкий роман приобрел не менее горячих поклонников во Франции, и среди них был, как известно, скромный артиллерийский офицер Наполеон Бонапарт, по его собственному признанию, семь раз прочитавший «Стра­дания юного Вертера».

Центральный конфликт романа воплощен в про­тивоположности Вертера и его счастливого соперни­ка. Их характеры и понятия о жизни совершенно раз­личны. В первом издании жених Лотты был изображен более темными красками, в окончательном тексте Гете смягчил его портрет, и это придало большую убеди­тельность не только образу, но всему роману. В самом деле, будь Альберт воплощением душевной сухости, как могла бы Лотта полюбить его? Но и в несколько смягченной форме Альберт остался антагонистом Вер­тера.

Вертер не может не признать: «Альберт вполне заслуживает уважения. Его сдержанность резко отли­чается от моего беспокойного нрава, который я не умею скрывать. Он способен чувствовать и понимать, какое сокровище Лотта. По-видимому, он не склонен к мрачным настроениям...» (6, 36). «Бесспорно, лучше Альберта нет никого на свете» (б, 38),-восторженно отзывается о нем Вертер, проявляя свойственную ему крайность суждений. Однако у него есть для этого серьезное основание. Альберт не мешает ему встре­чаться с Лоттой, более того, они дружески обмени­ваются мнениями о ней. Он, по словам Вертера, «ни­когда не омрачает моего счастья сварливыми выход­ками, а, наоборот, окружает меня сердечной дружбой и дорожит мною больше, чем кем-нибудь на свете по­сле Лотты!» (6, 38).

Такими идиллическими были отношения между Кестнером, Шарлоттой и Гете по описанию, которое есть в «Поэзии и правде» (см. 3, 457 - 459). Их пе­реписка свидетельствует о том, что Гете и Кестнер были близки друг другу по взглядам. Не то в романе. Уже в приведенных словах Вертера отмечено карди­нальное различие темпераментов. Но они расходятся также и по взглядам на жизнь и - смерть!

В письме Вертера от 18 августа подробно рассказа­но о серьезной беседе, которая произошла между друзьями, когда Вертер, прося одолжить ему пистоле­ты, шутя приставил один из них к виску, Альберт предостерег, что это опасно делать, и хотел что-то добавить. «Впрочем»,-сказал он, и Вертер замечает: «...я его очень люблю, пока он не примется за свои «впрочем». Само собой понятно, что из каждого пра­вила есть исключения. Но он до того добросовестен, что, высказав какое-нибудь, на его взгляд, опрометчи­вое, непроверенное общее суждение, тут же засыплет тебя оговорками, сомнениями, возражениями, пока от сути дела ничего не останется» (6, 39).

Однако в споре о самоубийстве, возникающем меж­ду ними, Альберт придерживается твердой точки зре­ния: самоубийство - безумие. Вертер возражает: «Для всего у вас готовы определения; то безумно, то- умно, это хорошо, то плохо!.. Разве вы вникли во внутрен­ние причины данного поступка? Можете ли вы с точ­ностью проследить ход событий, которые привели, должны были привести к нему? Если бы вы взяли на себя этот труд, ваши суждения не были бы так опро­метчивы» (6, 39).

Поразительно, насколько мастерски подготовляет Гете финал романа, ставя проблему самоубийства за­долго до того, как герой приходит к мысли уйти из жизни. Вместе с тем сколько здесь скрытой иронии по отношению к критикам и читателям, которые не заме­тят того, что сделало неизбежным выстрел Вертера.

Альберт твердо убежден: «...некоторые поступки всегда безнравственны, из каких бы побуждений они ни были совершены» (6, 39). Его нравственные поня­тия догматичны, при всем том что он хороший человек.

Психический процесс, доводящий до самоубийст­ва, с большой глубиной охарактеризован Вертером: «Человек может сносить радость, горе, боль лишь до известной степени, а когда эта степень превышена, он гибнет... Посмотри на человека с его замкнутым внутренним миром: как действуют на него впечатле­ния, какие навязчивые мысли пускают в нем корни, пока все растущая страсть не лишит его всякого само обладания и не доведет до погибели» (6, 41). Какая ирония! Еще не зная, что с ним будет, Вертер совер­шенно точно предвосхищает свою судьбу!

Спор, однако, обнаруживает не только расхожде­ние во взглядах на самоубийство. Речь идет о крите­риях нравственной оценки поведения человека. Аль­берт твердо знает, что хорошо и что плохо. Вертер отвергает такую мораль. Поведение человека опреде­ляется, по его мнению, природой. «Человеческой при­роде положен определенный предел,- заявляет он.- ...мы считаем смертельной болезнью, когда силы че­ловеческой природы отчасти истощены, отчасти на­столько надорваны, что поднять их и какой-нибудь благодетельной встряской восстановить нормальное течение жизни нет возможности» (6, 41). То же самое относится и к духовной сфере человека: «Тщетно будет хладнокровный, разумный приятель анализиро­вать состояние несчастного, тщетно будет увещевать его! Так человек здоровый, стоящий у постели больно­го, не вольет в него ни капли своих сил» (б, 41). Та­кова естественная мораль, нравственность, исходящая из человеческой природы и из индивидуальности. Бо­лее того, как утверждает Вертер, «мы имеем право по совести судить лишь о том, что прочувствовали сами» (б, 41).

Какое положение занимает между двумя любящими ее мужчинами Лотта?

Она - воплощение женственности. Еще не став матерью, она уже в полной мере проявляет материн­ский инстинкт. В ней сильно развито чувство долга, но не формального, а опять-таки природного. Она - дочь, мать, невеста и станет хорошей женой не в силу предписаний морали, а по зову чувства.

Узнав об одном самоубийстве из ревности, Вертер поражается: «Любовь и верность - лучшие человече­ские чувства - привели к насилию и убийству» (6, 79). Самого Вертера прекрасное чувство тоже довело до ужасного состояния.

Ничто подобное, однако, не может произойти с Лоттой. Ей свойственна сдержанность, умеренность, и поэтому она нашла в Альберте того человека, ко­торый составит ее счастье. Вместе с тем она питает к Вертеру искреннюю симпатию. Она не была бы женщиной, если бы ей не льстило поклонение Верте­ра. Ее чувство находится на той тонкой грани, когда оно могло бы при известных условиях перерасти в не­что большее. Но именно врожденное, естественное сознание долга не дает ей перейти за эту грань. Вер­тер дорог ей общностью их восприятия прекрасного, поэтичностью его натуры, тем, что опекаемые ею дети любят его. Она могла бы любить его так всегда, не попытайся он преступить за грань, положен­ную ею.

Вертер весь чувство, страсть; Лотта - воплощение чувства, умеряемого сознанием естественного долга. Альберт - человек рассудка, придерживающийся бук­вы нравственных предписаний и закона.

Конфликт двух отношений к жизни и нравствен­ности между Вертером и Альбертом в начале имеет, если угодно, лишь теоретическое значение. Но он пе­рестает быть отвлеченным спором, когда решается судьба крестьянина, совершившего убийство из рев­ности. Вертер «так понимал всю глубину его страда­ния, так искренне оправдывал его даже в убийстве, так входил в его положение, что твердо рассчитывал внушить свои чувства и другим» (6, 80). Альберт резко возражал Вертеру и порицал его за то, что он берет под защиту убийцу, «затем указал, что таким путем недолго упразднить все законы и подорвать устои го­сударства...» (б, 80). Здесь со всей ясностью обнару­живается, что апология чувства у Руссо и деятелей «бури и натиска» имела отнюдь не только психологи­ческое значение. Заметим, что Вертер разумом понял доводы Альберта, и все же у него было такое чувство, что, допустив и признав их правоту, «он отречется от своей внутренней сущности» (6, 80). С этого момента отношение Вертера к Альберту резко изменилось: «Сколько бы я ни говорил и ни повторял себе, что он честный и добрый,- ничего не могу с собой поде­лать,- меня от него с души воротит; я не в силах быть справедливым» (6, 81).

Есть, однако, в романе еще один персонаж, кото­рого нельзя обойти вниманием. Это - «издатель» пи­сем Вертера. Кто он, неизвестно. Может быть, друг Вертера Вильгельм, которому адресованы все письма героя. Может быть, другое лицо, которому Вильгельм передал сердечные излияния друга. Важно не это, а его отношение к Вертеру. Он сохраняет строгую объективность рассказчика, сообщающего только фак­ты. Но иногда, передавая речи Вертера, он воспроиз водит тональность, присущую поэтической натуре героя.

Роль «издателя» становится особенно важной в конце повествования, когда излагаются события, пред­шествующие смерти героя. От «издателя» мы узнаем и о похоронах Вертера.

Вертер - первый герой Гете, у которого две души. Цельность его натуры только кажущаяся. С самого на­чала в нем ощущается и способность радоваться жизни, и глубоко коренящаяся меланхолия. В одном из пер­вых писем Вертер пишет другу: «Недаром ты не встре­чал ничего переменчивей, непостоянней моего сердца... Тебе столько раз приходилось терпеть переходы мое­го настроения от уныния к необузданным мечтаниям, от нежной грусти к пагубной пылкости!» (6, 10).

У Вертера есть порывы, роднящие его с Фаустом, его удручает, что «творческие и познавательные силы человека» ограничены «тесными пределами» (6, 13), но наряду со смутным, желанием вырваться из этих пределов в нем еще сильнее стремление замкнуться: «Я ухожу в себя и открываю целый мир!» (б, 13).

Наблюдая себя, он делает открытие, снова обнару­живающее присущую ему двойственность: «...как силь­на в человеке жажда бродяжничать, делать новые от­крытия, как его манят просторы; но наряду с этим в нас живет внутренняя тяга к добровольному огра­ничению, к тому, чтобы катиться по привычной колее, не оглядываясь по сторонам» (б, 25).

Натуре Вертера присущи крайности, и он призна­ется Альберту, что ему гораздо приятнее выходить за рамки общепринятого, чем подчиняться рутине повсе­дневности. «Ах вы, разумники! - восклицает Вертер, решительно отгораживаясь от рассудительной трез­вости Альберта.- Страсть! Опьянение! Помешатель­ство!.. Я не раз бывал пьян, в страстях иногда доходил до грани безумия и не раскаиваюсь ни в том, ни в дру­гом...» (б, 40).

В глазах Альберта неистовство Вертера - слабость. Но бурный гений - а именно таким предстает он в этот момент - отвергает такое обвинение, отнюдь не случайно приводя политический довод: «Если народ, стонущий под нестерпимым игом тирана, наконец взбунтуется и разорвет свои цепи - неужто ты назо­вешь его слабым?» (6, 40).

Вся беда, однако, в том, что именно этого не дела­ет немецкий народ и одиночкам, подобным Вертеру, приходится ограничиваться экстравагантным поведе­нием в быту, вызывая возмущение мещан. Трагедия Вертера в том, что кипящим в нем силам не оказыва­ется применения. Под влиянием неблагоприятных усло­вий его сознание становится все более болезненным. Вертер часто сопоставляет себя с людьми, вполне уживающимися с тем строем жизни, который господ­ствует. Таков и Альберт. Но Вертер так жить не мо­жет. Несчастливая любовь усугубляет его склонность к крайностям, резкие переходы из одного душевного состояния в противоположное, изменяет его восприя­тие окружающего. Было время, когда он «чувствовал себя словно божеством» (6, 44) посреди буйного изо­билия природы, теперь же даже старание воскресить те невыразимые чувства, которые раньше возвышали его душу, оказывается болезненным и заставляет вдвойне ощутить весь ужас положения.

Письма Вертера с течением времени все более вы­дают нарушение его душевного равновесия. «Мои дея­тельные силы разладились, и я пребываю в какой-то тревожной апатии, не могу сидеть сложа руки, но и делать ничего не могу. У меня больше нет ни твор­ческого воображения, ни любви к природе, и книги противны мне» (6, 45). «Я чувствую, что судьба го­товит мне суровые испытания» (6, 51). После оскорб­ления со стороны аристократов: «Ах, я сотни раз хватался за нож, чтобы облегчить душу; рассказывают, что существует такая благородная порода коней, ко­торые по инстинкту прокусывают себе вену, чтобы легче было дышать, когда их чересчур разгорячат и загонят. Мне тоже часто хочется вскрыть себе вену и обрести вечную свободу» (6, 60). Он жалуется на мучительную пустоту в груди, его не в состоянии уте­шить религия, он чувствует себя «загнанным, обесси­левшим, неудержимо скатывающимся вниз» (б, 72) и даже осмеливается сравнивать свое положение с му­ками распятого Христа (б, 72).

Признания Вертера подкрепляет свидетельство «из­дателя»: «Тоска и досада все глубже укоренялись в душе Вертера и, переплетаясь между собой, мало- помалу завладели всем его существом. Душевное рав­новесие его было окончательно нарушено. Лихорадоч­ное возбуждение потрясало весь его организм и оказывало на него губительное действие, доводя до полного изнеможения, с которым он боролся еще от­чаяннее, чем со всеми прочими напастями. Сердечная тревога подтачивала все прочие духовные силы его: живость, остроту ума; он стал несносен в обществе, несчастье делало его тем несправедливее, чем несчаст­нее он был» (б, 77). Сообщается также «о его смяте­нии и муках, о том, как, не зная покоя, метался он из стороны в сторону, как опостылела ему жизнь...» (6, 81). Самоубийство Вертера явилось естественным кон­цом всего пережитого им, оно было обусловлено осо­бенностями его натуры, в которой личная драма и угнетенное общественное положение дали перевес болезненному началу. В конце романа одной вырази­тельной деталью еще раз подчеркнуто, что трагедия Вертера имела не только психологические, но и соци­альные корни. «Гроб <Вертера> несли мастеровые. Никто из духовенства не сопровождал его» (б, 102).

Роман молодого Гете был превратно понят многи­ми современниками. Как известно, он вызвал несколь­ко самоубийств. А каким было отношение самого Гете к вопросу о самоубийстве?

Гете признавался, что одно время им самим, вла­дело желание наложить на себя руки. Он преодолел это настроение способом, не раз выручавшим егов тягостные моменты жизни: дал поэтическое выраже­ние тому, что мучило его. Работа над романом помо­гла Гете преодолеть меланхолию и мрачные мысли.

Но им руководили отнюдь не только личные пере­живания. Как уже было сказано, Гете уловил умона­строение, владевшее многими людьми его поколения, и очень точно объяснил причину необыкновенного успеха «Страданий юного Вертера». «Действие моей книжечки было велико, можно сказать, даже огром­но - главным образом потому, что она пришлась ко времени. Как клочка тлеющего трута достаточно, что­бы взорвать большую мину, так и здесь взрыв, проис­шедший в читательской среде, был столь велик, что юный мир уже сам подкопался под свои устои, потря­сение же было таким большим потому, что у каждого скопился избыток взрывчатого материала...» (3, 498). Гете писал также о «вертеровском» поколении: «...му­чась неудовлетворенными страстями, не получая извне ни малейшего побуждения к сколько-нибудь значи­тельным поступкам, не видя перед собою ничего, кро­ме надежды как-нибудь продержаться в тягучей, без­вдохновенной бюргерской жизни, молодые люди в мрачном своем высокомерии сроднились с мыслью расстаться с жизнью, если она уж слишком им наску­чит...» (3, 492).

Сам Гете, как мы знаем, преодолел такое состоя­ние духа. Он считал его выражением «болезненного юношеского безрассудства» (3, 492), хотя отлично понимал, как могло возникнуть такое умонастроение. Роман был написан с целью показать судьбу Вертера как трагедию. В произведении достаточно выразитель­но подчеркнут мучительный болезненный характер переживаний героя. Гете, однако, не счел нужным присовокупить к своему роману поучительные тирады, он отвергал морализаторство просветителей.

Его роман был самым высоким художественным выражением принципа характерности. Вертер - живой человеческий образ, его личность раскрыта всесто­ронне и с большой психологической глубиной. О край­ностях поведения героя сказано с достаточной яс­ностью.

В числе тех, кто не вполне понял значение рома­на, оказался не кто иной, как сам Лессинг, которого Гете высоко чтил. Напомним, что, когда Вертер за­стрелился, на столике в его комнате нашли раскрытой трагедию Лессинга «Эмилия Галотти» (деталь не при­думана Гете: именно эта книга лежала в комнате Иерузалема).

В драме Лессинга честный и добродетельный Одоардо убивает свою дочь Эмилию, чтобы она не стала наложницей герцога, а затем закалывает себя.

Казалось бы, именно Лессинг должен был понять, что бывают ситуации, когда самоубийство становится оправданным. Но как раз с концовкой романа вели­кий просветитель не согласился. «Тысячу раз спасибо за удовольствие, которое Вы доставили мне, прислав роман Гете,- писал он приятелю через месяц после выхода книги. - Я возвращаю его на день раньше, с тем чтобы другие как можно скорее могли получить такое же удовольствие.

Боюсь, однако, как бы такое горячее произведение не принесло больше зла, чем добра; не кажется ли Вам, что следовало бы добавить к нему охлаждающее заключение? Парочку намеков на то, каким образом Вертер приобрел столь причудливый характер; надо предостеречь других подобных юношей, которых при­рода наделила такими же склонностями. Такие люди могут с легкостью поверить, будто прав тот, кто вы­зывает у нас столь большое сочувствие» 1 .

Высоко оценив достоинства романа, признав его большую впечатляющую силу, Лессинг ограниченно понял смысл «Страданий юного Вертера», увидев в книге только трагедию несчастливой любви. Ему, просветителю, полному боевого духа, стремившемуся возбудить активность народа, хотелось, чтобы герой не сложил в бессилии руки, и тем более не наложил их на себя, а восстал бы на существующий строй. «Как Вы думаете,-многозначительно спрашивал Лес­синг своего приятеля,- стал бы какой-нибудь молодой римлянин или грек кончать самоубийством так и по такой причине? Конечно, нет. Они знали, как избе­гать крайностей любви, и во времена Сократа такое любовное неистовство, доводящее до нарушения за­конов природы, вряд ли простили бы даже девушке. Такие мнимо великие, ложно благородные оригиналы порождаются нашей христианской культурой, весьма изощряющейся в том, чтобы превратить телесную по­требность в духовную возвышенность». Лессинг все­гда осуждал христианскую религию за проповедуемую ею мораль покорности и отдавал предпочтение граж­данственности и воинственному духу античности. По­этому он в заключение высказал пожелание: «Итак, милейший Гете, надо бы дать заключительную главку, и чем циничнее, тем лучше!» 2

Нет сведений о том, дошел ли отзыв Лессинга до Гете. Но прямолинейное понимание романа и отож­дествление настроений героя со взглядами автора по­лучило такое распространение, что Гете счел необхо­димым приложить ко второму тиражу романа стихотворения, недвусмысленно выражавшие его отрица­тельное отношение к самоубийству. Первой книге был дан эпиграф:

Так любить влюбленный каждый хочет,

Хочет дева быть любимой так.

Ах! Зачем порыв святейший точит

Скорби ключ и близит вечный мрак!

(I , 127. Перевод С. Соловьева)

Эпиграф ко второй части был откровенно поучи­тельным:

Ты его оплакиваешь, милый,

Хочешь имя доброе спасти?

«Мужем будь,- он шепчет из могилы,-

Не иди по моему пути».

(I , 127. Перевод С. Соловьева)

Таким образом, независимо от того, знал ли Гете мнение Лессинга, он тоже призвал молодых людей не следовать примеру Вертера и быть мужественными.

Однако, выпуская в свет второе издание романа в 1787 году, Гете снял поучительные эпиграфы, наде­ясь на то, что читатели созрели для правильного по­нимания смысла произведения.

Вертер, молодой человек с малоимущей семьи, образованный, склонный к живописи и поэзии, поселяется в небольшом городке, чтобы побыть одному.

Он наслаждается созерцанием природы, общается с простыми людьми, читает своего любимого Гомера, рисует. На загородном балу молодежи он знакомится с Шарлоттой С. и влюбляется в нее без памяти. Лотта, так называют девушку ближайшие знакомые, - старшая дочь княжеского амтсмана, всего в их семье девять детей. Мать умерла, и Шарлотта, несмотря на свою молодость, сумела заменить ее своим братьям и сестрам. Она привлекательна не только внешне, самостоятельностью своих размышлений девушка вызывает к себе уважение. После первого дня знакомства у Вертера с Лоттой наблюдается общность вкусов, они чрезвычайно легко нашли общий язык.

С того времени молодой человек ежедневно проводит много времени в доме амтсмана, находящийся на значительном расстоянии от города (час пешком). Вместе с Лоттой они посещают больного пастора, ухаживают больную даму в городе. Каждая минута вблизи нее приносит Вертеру наслаждение и счастье. Однако любви юноши с самого начала обречена на страдания, потому что у Лотты есть жених, Альберт, который временно отсутствует из-за того, что надеется устроиться на перспективную должность.

Приезжает Альберт, и хотя он относится к Вертера благосклонно и деликатно скрывает проявление своих чувств к Лотти, влюбленный юноша выражает ревность к нему. Альберт сдержан, рассудительный, он считает Вертера человеком посредственным и прощает ему его беспокойное поведение. Вертеру же чрезвычайно трудно терпеть присутствие третьего лица при свиданиях с Лоттой. Его настроение меняется мгновенно - от безудержной радости к непонятному сумму.

Однажды, чтобы временно отвлечься, Вертер собирается верхом в горы и просит Альберта дать ему в дорогу пистолеты. Альберт соглашается, но предупреждает, что они заряжены. Вертер берет один пистолет и прикладывает себе в лоб. Этот, на первый взгляд, шутка перерастает в серьезный спор между молодыми людьми по человеку, его страстям и размышлений. Вертер рассказывает историю девушки, которую оставил любимый и она бросилась в реку, поскольку без него жизнь для нее потеряла всякий смысл. Альберт считает этот поступок "вздором", он осуждает человека, который, увлекшись страстями, теряет возможность рассуждать. Вертера, наоборот, угнетает чрезмерная рассудительность.

На день рождения Вертер получает в подарок от Альберта сверток: в нем бант с платья Лотты, в котором он увидел ее впервые. Молодой человек страдает. Вертер понимает, что ему необходимо заняться делом, уехать, но он все время откладывает время разлуки. Накануне отъезда он приходит к Лотти. Они идут к их любимой беседки в саду. Вертер ничего не говорит о разлуке, но девушка, словно чувствуя ее, начинает разговор о смерти и о том, что будет после нее. Она вспоминает свою мать, последние минуты перед расставанием с ней. Взволнованный ее рассказом, Вертер однако находит в себе силы оставить Лотту.

Юноша уезжает в другой город, он устраивается чиновником при посланцы. Последний чрезвычайно требователен, педантичный и ограничен. Однако Вертер подружился с графом фон К. и старается в беседах с ним убежать от своего одиночества. В этом городке, как оказывается, очень большое значение имели предрассудки относительно верствовои принадлежности, и молодому человеку время от времени указывали на происхождение.

Вертер знакомится с девицей Б., отдаленно напоминает ему несравненную Шарлотту. С ней он часто общается о свою прежнюю жизнь, в том числе рассказывает ей и о Лотту. Окружающую общество угнетает Вертера, и его отношения с посланником обречены на неудачу. Дело кончается тем, что посланник жалуется на него министру, тот же, как человек деликатный, пишет юноше письмо, в котором пытается направить его безумные идеи тем путем, где они могут найти себе правильное применение.

Вертер на время соглашается со своим положением, но вскоре происходит "неприятность", что заставляет его покинуть службу и город. Он был с визитом у графа фон К., задержался, в это время начали появляться гости. В этом же городке было не принято, чтобы среди дворянского общества появлялась человек низкого происхождения. Вертер не сразу понял, что происходит, к тому же, увидев знакомую девицу Б., он начал разговаривать с ней. Только когда все начали искоса поглядывать на него, а его собеседница едва могла поддерживать беседу, граф, отозвав юношу, деликатно попросил его уйти. Вертер поспешно ушел. На следующий день всем городом пошли разговоры, что граф фон К. выгнал вон юноши из своего дома. Не желая ждать, когда его попросят покинуть службу, молодой человек подал прошение об отставке и уехал.

Сначала Вертер едет в родные места, где чувствует наплыв незабываемых воспоминаний детства, потом принимает приглашение князя и едет в его владения, однако и здесь чувствует себя неловко. Наконец, не в силах больше терпеть разлуку, он возвращается в город, где живет Шарлотта. За это время она стала женой Альберта. Молодые люди счастливы. Появление Вертера приносит раздор в их семейную жизнь.

Однажды, прогуливаясь по окрестностям городка, Вертер встречает сумасшедшего Генриха, собирающего букет для любимой. Позднее он узнает, что Генрих был писцом у отца Лотты, влюбился в девушку, и любовь свела его с ума. Вертер чувствует, что образ Лотты преследует его и у него не хватает сил положить конец страданиям. На этом письма молодого человека обрываются, и о его дальнейшей судьбе мы узнаем уже от издателя.

Любовь к Лотты делает Вертера невыносимым для окружающих. С другой стороны, в душе молодого человека все больше силы имеет решение оставить мир, потому что просто уйти от возлюбленной он не в состоянии. Однажды он видит Лотту, которая берет подарки в канун Рождества. Она обращается к нему с просьбой прийти к ним в следующий раз не раньше сочельника. Для Вертера это означает, что его лишают последней радости в жизни.

Вернувшись домой, Вертер дает порядок своим делам, пишет прощальное письмо своей возлюбленной, отсылает слугу с запиской Альберту за пистолетами. Ровно в полночь в комнате Вертера раздается выстрел. Утром слуга находит молодого человека, еще дышащего, на полу, приходит лекарь, но уже поздно. Альберт и Лотта тяжело переживают смерть Вертера. Хоронят его недалеко от города, на том месте, которое он сам выбрал для себя.

Личность Вертера чрезвычайно противоречива, его сознание расколота, он в постоянном конфликте с окружающими, и с самим собой. Вертер, как и сам молодой Гете и его друзья, представляют то поколение бунтующей молодежи, огромные творческие возможности и жизненные требования которого обусловили ее непримиримый конфликт с тогдашним общественным укладом. Судьба Вертера является своего рода гиперболой: все противоречия заострены в ней до последней ступени, и именно это приводит к гибели. Вертер предстает в романе как человек необыкновенного таланта. Он - хороший живописец, поэт, наделенный тонким и многогранным ощущением природы. Однако именно потому, что Вертер является "естественным человеком" (как трактовали этот образ просветители), он выдвигает иногда слишком завышенные требования к своему окружению и общества. Вертер с возрастающей время от времени отвращением смотрит вокруг себя "борьбу ничтожных честолюбцев", испытывает "тоску и грусть в обществе отвратительных ему людей". Его угнетают состоянию препятствия, на каждом шагу он видит, как аристократизм вырождается и превращается в пустопорожность. Вертер лучше всего чувствует себя в обществе простых людей и детей. Он обладает обширными знаниями, пытается даже сделать карьеру, но потом эти попытки прекращает. Постепенно вся человеческая жизнь начинает казаться ему известным круговоротом.

Любовь потому и представляется единственным утешением для Вертера, потому что оно не поддается механически установленном порядке. Любовь для Вертера - это торжество живой жизни, живой природы над мертвыми условностями.

Внимательно следя за спорами, которые вызвал роман, а также узнав о волне самоубийств после выхода в свет его книги, Гете решил выпустить в 1784 году новую редакцию, где он убрал все, что, по его мнению, мешало правильно воспринимать произведение, а также поместил предисловие, в котором призвал не поддаваться искушению, черпать в страданиях силы для борьбы с подавляющими обстоятельствами.

"Маленькую расчетливую послесловие", считая, что тот, как и он сам, осуждает малодушие героя.

Однако в этом произведении Гете вполне сознательно ориентировался на "обычную" человека из бюргерского среды, для которой героизм существования заключался вовсе не в борьбе с социальными обстоятельствами или в защите сословной чести, или выполнении своего гражданского долга. Он состоял единственно в борьбе за свою самоценность и неповторимость, в защите мира собственных чувств как единственного и самого достояние личности. Невозможность реализовать свои чувства для героя равнозначна невозможности дальше жить.

Главный конфликт в романе разворачивается между героем, не способным к никаких моральных компромиссов ни с самим собой, ни с обществом и окружением, где царят лишь этикет и условность. Таков мир Лотты и всего чиновничьего окружения.

Гете утвердил своим романом тип так называемого "сентименталистской героя", отличительной чертой которого является осознание своей непохожести с другими людьми и невозможности реализовать в обществе свои благородные духовные порывы, свою неповторимость, которая, наоборот, становится препятствием на пути к счастью.

Подытоживая, обратим внимание на то, что роман сентиментальный ("чувство выше разум"), социально-психологический (судьба личности зависит от социальных характеристик общества).

Роман Гете пользовался славой не только среди современников писателя, но и оставался популярным на протяжении всего XIX в. Наполеон, по его собственному свидетельству, перечитывал роман семь раз. Роман укрепил культ "серафической" дружбы, когда молодые люди подражали изящно доверительные отношения Лотти - Вертера - Альберта. Вместе влиянием романа объясняли волну самоубийств юношей в течение 70-х годов. Учитывая вышесказанное, бессмертное значение романа заключается в том, что автору удалось поставить перед культурой XVIII, XIX и XX вв. актуальную и по сей день проблему ценности духовной неповторимости человека в обществе стандартизированных отношений.

25 сентября 1774 госпожа Кестнер, которая проживала с мужем в Ганновере, получила посылку из Франкфурта, а в ней - роман "Страдания молодого Вертера". Прочитав его, муж госпожи сразу увидел в произведении пасквиль на свои интимные отношения с женой, а в Альберте - собственный портрет, где он представал жалкой посредственностью. Но через некоторое время Кестнер написал Гете письмо, в котором не обвинял писателя: это и примирило бывших друзей. Шарлотта была довольна тем, что стала вдохновительницей Гете.

Пройдет немало времени, и Гете, уже женат с Кристиной Вульпиус, встретит Шарлотту, больную старуху, которая давно осталась без мужа. Произойдет это в Веймаре 1816 года. Занимая высокое положение в обществе, он будет смотреть на мир глазами великого олимпийца, примет у себя бывшую возлюбленную достаточно важно, однако радостно.

Когда женщина пойдет, он не удержится и скажет: "В ней еще много осталось от той Лотты, но это тряски головой.. И ее я так безумно любил, и через нее я в отчаянии бегал в костюме Вертера! Непонятно... Непостижимо! "

История создания романа «Страдания молодого Вертера»

Трагической почвой, вскормившей "Страдания юного Вертера", был Вецлар, резиденция имперского суда, куда Гете прибыл в мае 1772 года по желанию отца, мечтавшего о блестящей юридической карьере сына. Записавшись адвокатом-практиком при имперском суде, Гете не заглядывал в здание судебной палаты. Вместо этого он посещал дом амтмана (то есть управляющего обширной экономией Тевтонского ордена), куда его влекло пылкое чувство к Шарлотте, старшей дочери хозяина, невесте секретаря ганноверского посольства Иоганна Кристиана Кесгнера, с которым Гете поддерживал доброприятельские отношения.

11 сентября того же 1772 года Гете, внезапно и ни с кем не простившись, покидает Вецлар, приняв решение вырваться из двусмысленной ситуации, в которой он очутился. Искренний друг Кесгнера, он увлекся его невестой, и та не осталась к нему равнодушной. Это знает каждый из трех, - отчетливее всех, пожалуй, трезвый и умный Кестнер, уже готовый вернуть Шарлотте данное ею слово. Но Гете, хотя и влюбленный, хотя и безумствующий, уклоняется от великодушной жертвы друга, которая и от него, Гете, потребовала бы ответной жертвы-отказа от абсолютной свободы, без которой он, бурный гений, не представлял себе своей только что начинавшей развертываться литературной деятельности - своей борьбы с убогой немецкой действительностью. С нею не мирился какой бы то ни было покой, какая бы то ни было устроенность жизни.

Горечь разлуки с прелестной девушкой, страдания юного Гете были неподдельны. Гете разрубил этот туго затянувшийся узел. "Он ушел, Кестнер! Когда вы получите эти строки, так знайте, что он ушел... - так писал Гете в ночь перед его бегством из Вецлара. - Теперь я один и вправе плакать. Оставляю вас счастливыми, но не перестану жить в ваших сердцах".

"Вертер", - говорил Гете в старости, - это тоже такое создание, которое я, подобно пеликану, вскормил кровью собственного сердца". Все это так, конечно, но еще не дает оснований видеть в Вертере всего лишь главу автобиографии, произвольно снабженную трагической развязкой-самоубийством вымышленного героя. Но Гете ни в малой мере не Вертер, как бы автор ни наделял героя своими душевно-духовными качествами, в том числе и собственным лирическим даром. Не стирает разности между писателем и героем романа и то, что "Страдания юного Вертера" так густо насыщены эпизодами и настроениями, взятыми из самой жизни, как она сложилась в период пребывания Гете в Вецларе; попали в текст романа и подлинные письма поэта, почти не измененные... Весь этот "автобиографический материал", более обильно представленный в "Вертере", чем в других произведениях Гете, все же оставался только материалом, органически вошедшим в конструкцию художественно-объективного романа. Иначе говоря, "Вертер" - свободный поэтический вымысел, а не бескрылое воссоздание фактов, не подчиненных единому идейно-художественному замыслу.

Но, не являясь автобиографией Гете, "Страдания юного Вертера" с тем большим основанием могут быть названы характерной, типической "историей его современника". Общность автора и его героя сводится, прежде всего, к тому, что и тот и другой - сыны дореволюционной Европы XVIII века, оба в равной мере втянуты в бурный круговорот новой мыслительности, порвавшей с традиционными представлениями, владевшими людским сознанием на протяжении средневековья вплоть до позднего барокко. Эта борьба с обветшалыми традициями мышления и чувствования охватила самые различные области духовной культуры. Все тогда подвергалось сомнению и пересмотру.

Гете долго носился с мыслью литературно откликнуться на все, что он переживал в Вецларе. Автор "Вертера" связывал начало работы над романом с моментом получения известия о самоубийстве Иерузалема, знакомого ему еще по Лейпцигу и Вецлару. Сюжет, по-видимому, в общих чертах сложился именно тогда. Но за писание романа Гете взялся только 1 февраля 1774 года. Написан был "Вертер" чрезвычайно быстро. Весной того же года он был уже закончен.

Из жизни, из своего расширившегося опыта Гете почерпал иные черты. Так, он присвоил голубоглазой Шарлотте черные глаза Максимилианы Брентано, рожденной фон Ларош, с которой он поддерживал во Франкфурте любовно-дружеские отношения; так привнес в образ Альберта непривлекательные черты грубого супруга Максимилианы.

Письма Вертера состоят не из одних горестных сетований. Из собственной потребности и идя навстречу пожеланиям Вильгельма, иные его письма носят повествовательный характер. Так возникли сцены, разыгрывавшиеся в доме старого амтмана. Или остросатирическое изображение спесивой аристократической знати в начале второй части романа.

"Страдания юного Вертера", как сказано, роман в письмах, жанр, характерный для литературы XVIII века. Но в то время, как в романах Ричардсона и Руссо общая повествовательная нить плетется целым рядом корреспондентов и письмо одного персонажа продолжает письмо другого, в "Вертере" все написано одной рукою, рукою заглавного героя (за вычетом приписки "издателя"). Это сообщает роману сугубую лиричность и монологичность, и это же дает возможность романисту шаг за шагом следовать за нарастанием душевной драмы злосчастного юноши.

Введение

Иоганн Вольфганг фон Гёте (Goethe Johann Wolfgang von) (1749-1832) - гениальный немецкий поэт, прозаик, драматург, философ, естествоиспытатель и государственный деятель.

Гёте родился 28 августа 1749 во Франкфурте-на-Майне. Первые стихотворные опыты Гёте относятся к восьмилетнему возрасту. Не слишком строгое домашнее обучение под наблюдением отца, а потом три года студенческой вольницы в Лейпцигском университете оставляли ему достаточно времени, чтобы удовлетворить тягу к чтению и испробовать все жанры и стили эпохи Просвещения. Поэтому к 19 годам, когда тяжелая болезнь вынудила его прервать учебу, он уже овладел приемами версификации и драматургии и был автором довольно значительного числа произведений, большинство которых впоследствии уничтожил.

В Страсбурге, где в 1770-1771 Гёте завершил юридическое образование, и в последующие четыре года во Франкфурте он был лидером литературного бунта против принципов, установленных теоретиками Просвещения. В Страсбурге Гёте встретился с И.Г. Гердером, ведущим критиком и идеологом движения Бури и натиска, переполненным планами создания в Германии великой и оригинальной литературы. Восторженное отношение Гердера к Шекспиру, Оссиану, памятникам старинной английской поэзии, Т. Перси и народной поэзии всех наций открыло новые горизонты перед молодым поэтом, чей талант только начал раскрываться. Гёте разделял убежденность Гердера в том, что истинная поэзия должна идти от сердца и быть плодом собственного жизненного опыта поэта, а не переписывать давние образцы. Эта убежденность стала на всю жизнь его главным творческим принципом. В этот период пылкое счастье, каким его наполняла любовь к Фридерике Брион, дочери зезенгеймского пастора, воплотилась в яркой образности и задушевной нежности таких стихов, как Свидание и разлука, Майская песнь и С разрисованной лентой; укоры же совести после расставания с нею нашли отражение в сценах покинутости и одиночества в Фаусте, Гёце, Клавиго и в ряде стихотворений. Сентиментальная страсть Вертера к Лотте и трагическая его дилемма: любовь к девушке, уже обрученной с другим, - часть собственного жизненного опыта Гёте.

Одиннадцать лет при веймарском дворе (1775-1786), где он был другом и советником молодого герцога Карла Августа, коренным образом изменили жизнь поэта. Гёте находился в самом центре придворного общества - неустанный выдумщик и устроитель балов, маскарадов, розыгрышей, любительских спектаклей, охот и пикников, попечитель парков, архитектурных памятников и музеев. Он стал членом герцогского Тайного совета, а позднее - государственным министром. Но более всего пользы принесло ему продолжительное ежедневное общение с Шарлоттой фон Штайн.

Эмоциональность и революционное иконоборчество периода Бури и натиска отошли в прошлое; теперь идеалами Гёте в жизни и искусстве становятся сдержанность и самоконтроль, уравновешенность, гармония и классическое совершенство формы. Вместо великих гениев его героями становятся вполне обычные люди. Свободные строфы его стихов спокойны и безмятежны по содержанию и ритмике, но мало-помалу форма становится жестче, в частности, Гёте предпочитает октавы и элегические двустишия великой тройки - Катулла, Тибулла и Проперция.

В течение следующих восьми лет он предпринял второе путешествие в Венецию, Рим, сопровождал веймарского герцога в его поездке в Бреслау (Вроцлав), участвовал в военной кампании против Наполеона. В июне 1794 он установил дружеские отношения с Ф. Шиллером, который просил помощи в издании нового журнала Оры, и после этого жил главным образом в Веймаре. Ежедневное общение поэтов, обсуждение планов, совместная работа над такими замыслами, как сатирические Ксении (1796) и баллады 1797, были для Гёте прекрасным творческим стимулом. Он закончил Годы учения Вильгельма Мейстера (1795-1796), продолжил работу над Фаустом и написал ряд новых произведений, в т. ч. Алексис и Дора, Аминт и Герман и Доротея, идиллическую поэму из жизни маленького немецкого городка на фоне событий Французской революции.

Когда в 1805 скончался Шиллер, троны и империи содрогались - Наполеон перекраивал Европу. В этот период он писал сонеты к Минне Херцлиб, роман Избирательное сродство (1809) и автобиографию. Притчи, глубокие наблюдения и мудрые раздумья о человеческой жизни, нравственности, природе, искусстве, поэзии, науке и религии озаряют стихи Западно-восточного дивана. Те же качества проявляются в Разговорах в прозе и в стихах, Орфических первоглаголах (1817), а также в Разговорах с И.П. Эккерманом, опубликованных в последнее десятилетие жизни поэта, когда он заканчивал Вильгельма Мейстера и Фауста. Умер Гёте в Веймаре 22 марта 1832.

История создания романа Страдания молодого Вертера

Трагической почвой, вскормившей "Страдания юного Вертера", был Вецлар, резиденция имперского суда, куда Гете прибыл в мае 1772 года по желанию отца, мечтавшего о блестящей юридической карьере сына. Записавшись адвокатом-практиком при имперском суде, Гете не заглядывал в здание судебной палаты. Вместо этого он посещал дом амтмана (то есть управляющего обширной экономией Тевтонского ордена), куда его влекло пылкое чувство к Шарлотте, старшей дочери хозяина, невесте секретаря ганноверского посольства Иоганна Кристиана Кесгнера, с которым Гете поддерживал доброприятельские отношения.

сентября того же 1772