Под влиянием «классического», греческого романа в Новое время возник «псевдоклассический », который относится к своему прообразу так, как французская трагедия к античной.

Рядом с этим «идеалистическим» романом, отчасти, как противовес ему, возник роман «реалистический ». Он был двух видов: а) «плутовской», «авантюрный» (испанский), построенный, как и ложноклассический, на сцеплении различных приключений и случайных капризах «судьбы». Но главным действующим лицом в этом романе был уже не идеальный герой, а плут и пройдоха; оттого и роман этот, возникший в Испании, назывался «плутовским» – и b) новелла, возникшая в Италии как результат литературного развития отдельных повестушек-анекдотов, вроде «фацеций», повестей «Римских деяний» и пр. Возможно, что сборники этих повестушек дали материал и плутовскому роману. Но там этот материал распределился в схеме авантюрного романа, построенного на длинной цепи «приключений», а в итальянской новелле отдельные рассказы не объединились в одно произведение с одним героем, – они соединились в сборники «новелл», – причем каждая из них является художественным развитием заимствованных сюжетов простых и нехитрых.

Под пером Боккаччо («Декамерон »), эти новеллы облагородились психологическим анализом, отчего Боккаччо и считаются одним из выдающихся родоначальников художественного реалистического романа.

Оба типа реалистического романа были известны и в России XVIII века. Особенно популярен был французский «плутовской» роман Лесажа «Приключения Жиль Блаза» (выдержал 8 изд. с 1754 по 1800 г.). Менее известна была «новелла» (из Боккаччо на русский язык переведены были две-три новеллы).

Подражаний заимствованному «плутовскому» роману и «новелле» у нас почти нет. Объясняется это тем, что наши писатели находились под сильным влиянием русских сатирических журналов и русской бытовой комедии. Главным образом, под этими местными влияниями сложилась и русская реалистическая повесть конца XVIII века.

Наиболее ярким произведением этого рода надо признать известное произведение Радищева «Путешествие из Петербурга в Москву ». Сцены из жизни народа, угнетенного крепостничеством, многие отрицательные стороны в управлении страной, – все с беспощадным реализмом, даже натурализмом , изображены в этом произведении Радищева. Конечно, это произведение нельзя назвать ни романом, ни повестью, но оно родственно с ними своим повествовательным характером и может быть рассматриваемо, как «собрание повестей». Кроме тенденциозного, обличительного реализма здесь введено много картин и лиц, в обрисовке которых Радищев показал себя не только знатоком и судьею русской жизни, но и замечательным художником-жанристом.

К этому же виду относится маленькая автобиография, проникнутая глубоким и безотрадным пессимизмом – «Кривонос, домосед, страдалец модный». Это – сатира на пошлость и пустоту русской жизни XVIII века, на увлечение модами, на расшатанность семьи и полное пренебрежение к воспитанию детей. Автор – изломанное и жалкое существо, созданное ужасными условиями тогдашней русской жизни.

Лучшими русскими романами реалистического типа надо в эту эпоху признать соч. А. Л. «Неонила, справедливая повесть» (1794 г.), и соч. А. Измайлова: «Евгений, или Пагубные следствия дурного воспитания и сообщества» (Спб. 1799 – 1801). Оба произведения глубоко и широко захватывают жизнь русских дворян и в деревне, и в городе.

Неонила, дочь богатых помещиков, от отца унаследовала много отрицательных черт, а потому, несмотря на тщательное воспитание и доброе влияние матери, ведет себя еще девушкой очень предосудительно. Выйдя замуж, она пользуется еще большей свободой. В доме её – вечный разгул. В романе выведены различные характерные типы тогдашних русских людей – от щеголей-вольтерьянцев до различных приживалок, мелких деревенских помещиков и помещиц. Ярко изображена в романе и тяжелая жизнь крепостных. Неонила умирает калекой и несчастной нищей. В её лице легко найти некоторое сходство с щеголихами XVIII в.

Жизнь Евгения, героя романа А. Измайлова, рассказана очень подробно, с самых пеленок. Отец его дворянин, выслужившийся из приказных, нечестно разбогатевший и женившийся на дворянке, хочет вывести своего сына в «большой свет». Ребенок с детства записан в гвардейский полк, воспитывается безобразно и рано обнаруживает, дурные наклонности, который только радуют родителей. Любовные похождения Евгения в пансионе, «занятия» в университете, где он дружится со студентом-вольтерьянцем – описаны мастерски.

После университета Евгений едет в Петербург, поступает в гвардейский полк сперва сержантом, потом делается офицером. Целый ряд различных приключений (во время картежных игр, кутежей, ухаживаний) встречает его в столице. Ни в одном русском произведении XVIII века не изображалась так полно и живо русская действительность: деревня и столица, жизнь помещика, студента и гвардейского офицера, мужика, дворян разных видов. Богатство и разнообразие всевозможных типов тогдашней Руси, живое талантливое изложение – делают роман Измайлова замечательным произведением.

Очень ценно, что русский реалистический роман, яркий и художественный, с самого возникновения у нас, пошел, более или менее, самостоятельной дорогой. Тесно связанный с сатирой XVIII века, подчеркивающий под её влиянием многие отрицательные черты тогдашней русской жизни (французоманию, дурное отношение к крепостным, щегольство и пр.), он стал гораздо выше русской сатирической литературы, выгодно отличаясь от неё своим более широким и спокойным отношением к русской действительности.

Статья посвящена анализу русского исторического романа в контексте культурного сознания. Автор выделяет исторический роман как особый феномен, отражающий развитие русской культурно-исторической мысли в XIX в. С точки зрения автора, исторический роман возник и формировался в атмосфере романтических исканий, на почве романтического интереса к национально-историческому прошлому. Для романтиков слияние истории с поэтическим вымыслом как средством художественного общения казалось залогом подлинной правды.

Анализируя основные исторические произведения, автор отмечает, что развитие у романистов идеи аксиологических границ идеала, понимание несовместимости этого идеала с уже закрепившимися в коллективном сознании, но несостоятельными и уже изживающими себя социально-политическими и философско-историческими доктринами определили иное, альтернативное направление писательских интенций на пути поисков положительного начала национальной жизни. При всем различии индивидуальных позиций представителей разных направлений объединяло стремление раскрыть движущие силы, смысл и цели истории в категориях добра и зла, частного и всеобщего, предопределения и свободы человека в истории. Художественное сознание последней трети века (как, впрочем, и в предыдущие десятилетия) предвосхищало это стремление и подготавливало последующие историософские выводы.

В ходе проделанного исследования делается вывод, что на протяжении всего XIX века в русской литературе происходило бурное развитие возникшего на рубеже веков жанра исторического романа. Актуализированный в контексте процесса всеобщей национальной самоидентификации и отразивший особенности общественного исторического сознания и отечественной научной историософии исторический роман двигался преимущественно по двум направлениям: писатели либо активно продолжали развивать этико-эстетические идеи зарубежных и отечественных предшественников, либо, активно включаясь в процесс развития исторической мысли и кардинально переосмысливая уже наработанные приемы, создавали оригинальные творения, формируя при этом новые тенденции развития исторического повествования. Это позволяет выявить некоторые общие закономерности функционирования жанра в художественной системе русской романистики.

Ключевые слова и фразы: исторический роман, русская литература, Вс. Соловьев, художественное сознание.

Annotation

The article is devoted to analysis of Russian hysterical novel in the context of the cultural consciousness. The author defines the historical novel as a specific phenomenon, reflecting the development of Russian cultural-historical thought in the nineteenth century From the point of view of the author of the historical novel emerged and developed in an atmosphere of a romantic quest, motivated by romantic interest in national historical past. For the romantics the fusion of history with poetic fiction as a means of artistic communication, it seemed the key to genuine truth.

Analyzing the main historical works, the author notes that the development of the novelists ideas axiological boundaries of the ideal, understanding the incompatibility of this ideal is already entrenched in the collective consciousness, but already untenable and self-obsoleting socio-political and philosophical-historical doctrines determined otherwise, an alternative direction of the writers ‘ intentions towards finding a positive beginning of the national life. With all the differences of individual perspectives of the different directions have in common the desire to reveal the driving forces, the meaning and purpose of history in the categories of good and evil, private and universal, of predestination and human freedom in history. Artistic consciousness of the last third of the century (as, indeed, in the previous decade) had anticipated this desire and thus prepared the subsequent conclusions.

Done in the course of the study it is concluded that throughout the XIX century in the Russian literature there was a rapid development emerged at the turn of the century the historical novel genre. Updated in the context of the process of the universal of national identity and reflecting the peculiarities of social historical consciousness and national scientific philosophy of history the historical novel was moving mainly in two directions: writers or actively continued to develop the ethical and aesthetic ideas of foreign and domestic predecessors, or, actively engage in the process of development of historical thought and radically rethinking the already developed techniques, created the original creation, shaping new trends in the development of historical narrative. It allows to reveal some common regularities of the functioning of genre in the artistic system of the Russian romance.

Key words and phrases: a historical novel, Russian literature, V. Soloviev, artistic consciousness.

О публикации

Русский исторический роман XIX века в контексте культурного сознания

Russian historical novel of the nineteenth century in the context of the cultural consciousness

Исторический роман в современном понимании этого слова возник в Западной Европе в конце XVIII – начале XIX века, когда историческое сознание начало выступать в роли одного из важнейших факторов мировоззренческой культуры, а исторические события и участие в них отдельного человека становились важным объектом художественного рефлексирования. Именно тогда исторический роман как жанр стал доминантным для художественной словесности, приобрел собственно литературные формы, что было обусловлено ситуацией, когда «качественно новый культурно-исторический мир XIX века, существенно расширивший свое цивилизационное пространство, породил ряд новых парадигм историософской мысли, воплотившихся прежде всего в литературе – историческом романе, исторической поэме, исторической драматургии, опытах литературно-художественного философствования» .

Но прежде чем говорить об историческом романе как об определенном жанре в литературе со своими специфическими признаками, необходимо отметить, что ни содержание, ни форма на протяжении многих десятилетий не давали неопровержимых оснований выделять его в самостоятельный вид эпического рода, развивающегося по своим собственным имманентным законам.

Так, в созданных на рубеже XVIII-XIX веков исторических романах история выступала лишь в качестве фона для развертывания авантюрно-приключенческих, любовных, назидательно-дидактических и других сюжетов. В этих романах «отсутствовали живые человеческие характеры как выразители конкретных исторических эпох, судьбы героев развивались изолированно и независимо от судеб истории» .

Однако успешное развитие с середины 20-х годов XIX века повествовательной прозы сделало возможным появление более совершенного исторического романа, т.к. в это время впервые закладывались «основы того художественного историзма, который, начиная с 1830-х годов, становится одним из необходимых элементов любого повествования не только об историческом прошлом, но и о современности» . Имеется в виду принцип постижения действительности, смысл которого состоит в том, что вся реальность осознается по своей сущности как историческая. Характер этого историзма проецируется на литературу, в которой начинает формироваться романистика нового типа, эволюционировавшая на протяжении всего XIX века.

Первая половина XIX века ознаменована появлением вызвавших широкий общественный резонанс произведений В. Скотта, В. Гюго, А. Виньи и других писателей, обратившихся к изображению прошлого, но одно из первых истинно исторических произведений, по мнению большинства исследователей, – роман «Мученики» (1809) – принадлежит перу Ф.Р. Шатобриана.

Важно отметить, что именно в англоязычной литературе был создан исторический роман, в разнообразных жанровых формах которого сложно коррелировали документальное и художественное начала, а также разные принципы воспроизведения действительности и человека. Это привело к возникновению различных жанровых форм: национально-исторической эпопеи, исторического романа-путешествия, религиозно-исторического романа, историко-приключенческого романа, романа-исторического исследования, назидательно-дидактического исторического романа, авантюрно-любовного исторического романа и других, получивших распространение в большинстве европейских литератур. Сформировавшиеся в европейской исторической романистике жанровые традиции получили развитие и в русской исторической повествовательной прозе.

Анализируя генезис и эволюцию жанра русского исторического романа, мы будем придерживаться взглядов А.Н. Веселовского, который считал, что история литературы – это не только история «генералов», т.е. вершинных произведений и гениальных авторов, но и «совокупность множества авторских художественных воль» . В нашем обзоре представлены не столько классические и общепризнанные исторические произведения, сколько малоизвестные, а также забытые по разным причинам тексты, которые позволяют обнаружить основные закономерности, формирующиеся в беллетристике и массовой литературе, и увидеть целостный литературный контекст эпохи. Этот контекст оказывается тем фундаментом, на котором возводятся единичные, но уникальные по своей жанровой природе и художественной ценности явления русской классики, представленные творениями А.С. Пушкина, Н.В. Гоголя, Л.Н. Толстого.

Исходя из задач нашего исследования, представленные произведения на историческую тему будут рассматриваться через призму концепции «личность – история», вокруг которой к концу XIX столетия сформировалось множество различных идей и теорий весьма широкого спектра. В системе предложенных теоретиками концептуальных моделей следует выделить две основополагающие. Одна из них, т.н. теория «героя и толпы», исходит из того, что творцами истории могут быть только значительные личности, «герои», поворачивающие ход истории в нужное им русло, а народ – это инертная, неорганизованная «толпа», ведомая в нужном направлении взявшей на себя историческую ответственность личностью. Другая – состоит в том, что действия множества людей, соединяясь вместе, в результате определяют согласованное движение истории как естественно-исторического процесса. Неразрывно связанные между собой проблемы «личность и история» и «власть и народ», ставшие объектом художественного рефлексирования русских писателей, породили многообразную, сложную и противоречивую историческую романистику. Объектом нашего внимания является более частная проблема – «женщина и власть», поэтому преимущественное внимание мы уделяем тем произведениям, в которых изображаются женщины-правительницы.

Общий интерес русского образованного общества к национальному прошлому России возник еще в середине XVIII века. Труды М.В. Ломоносова, В.Н. Татищева, М.М. Щербатова, И.Н. Болтина заложили основы отечественной историографии. Великая Французская революция, наполеоновские войны и другие крупнейшие события рубежной эпохи содействовали пробуждению национального самосознания русского человека. Процесс национальной самоидентификации актуализировал интерес общества к историческому прошлому, которое могло объяснить природу русской самобытности.

Таким образом, взрыв интереса к историческому повествованию в литературе России начала XIX века был спровоцирован несколькими факторами:

1. формированием жанра исторического романа на Западе, прежде всего, появлением произведений В. Скотта и проникновением западного исторического романа в Россию;
2. ситуацией, которая сложилась на рубеже веков: процессом национальной самоидентификации и интересом к обстоятельствам формирования национального характера, которые заставили обратиться к национальному прошлому;
3. развитием отечественной исторической науки.

Возникновение интереса к отечественной истории в значительной степени связано с Отечественной войной 1812 года, выступлением декабристов и выходом в свет «Истории государства Российского» Н.М. Карамзина. Обобщающий характер карамзинского исторического сочинения свидетельствовал о необходимости систематизации историософских рефлексий рубежной эпохи. Не удивительно, что трансформация словесно-ритуального поведения человека в исторической ситуации в жанр исторического романа как особой литературной формы начинается в русской литературе в XVIII веке и достигает своей полноты в XIX веке. В это время комплекс жизненных ситуаций, подчиненный главной идее – осмыслению исторической судьбы России, осознается как тема, которая становится основным признаком жанра. Эта тенденция находит воплощение в различных жанровых формах и модификациях, равновесие между которыми обусловлено этико-эстетическими критериями, сформированными к этому времени в культурном сознании.

История стала не только предметом изучения, но и источником поэтического вдохновения, что нашло свое воплощение в различных жанрово-родовых формах художественной литературы 20 – 30-х годов XIX века. Собственно русский исторический роман сформировался немного позднее, чем в Англии, Франции и Германии, где в 20-е годы XIX века подобные произведения были уже широко распространены. В России первое историческое повествовательное произведение вышло в 1829 году, а широко издаваться исторические романы стали начиная с 1831 года , хотя первой оригинальной попыткой написания русского исторического «повествования» стали произведения Н.М. Карамзина (1766-1826) «Наталья, боярская дочь» (1792), «Марфа-посадница, или Покорение Новагорода» (1802). Эти повести предстали литературным результатом исторических занятий Н.М. Карамзина, и именно они открыли читателю русскую старину, явились первым шагом в художественном освоении исторического материала.

Именно Н.М. Карамзин одним из первых в русской литературе актуализировал проблему «женщина и власть». Он воздал должное характеру самобытной личности Марфы Борецкой из повести «Марфа-посадница, или Покорение Новагорода», стремившейся отстоять независимость Новгородской республики. Марфа уверена в том, что «жена слабая бывает сильна одною любовию, но, чувствуя в сердце ее небесное вдохновение, она может превзойти великодушием самых великих мужей и сказать року: «Не страшусь тебя!» . Образ «гражданки новагородской» Марфы, защитницы вольности, был одним из первых ярких героических женских образов в нашей литературе.

Исторические жанры в это время становятся особенно значимыми, что в немалой степени обусловлено состоянием общественного сознания, которое в поисках новых аксиологических ориентиров апеллировало к истории. Но если в XVIII веке жанровый пафос был непосредственно связан с темой и определял иерархическую жанровую систему, то в романах начала XIX века зависимость жанра от темы ослабевает. В литературном движении этого времени обнаруживаются явные тенденции смены социально-философских, религиозно-этических и художественных ориентаций, связанных с напряженными поисками «духа истории», которые отражаются в основных признаках первых десятилетий века – отказе от прежних идеологических и художественных приоритетов и создании новой этико-эстетической системы. Однако этот процесс развивался сложно и неоднозначно, поскольку «феномен русской культуры этого периода состоит в том, что процесс утверждения национальной историософии и формирования основных принципов историзма осуществляется и обретает отчетливые черты не в научном сознании, а в недрах литературы – именно она продуцирует или выявляет основные тенденции, аккумулированные в культурном поле, и только затем они определяются в сфере методологии исторической науки» .

Настроения высших кругов русского общества в период после Отечественной войны 1812 года, замешанные на мистике и оккультизме, нашли свое отражение в сюжетике ряда исторических повествований (А.А. Бестужев-Марлинский, М.Н. Загоскин, О.М. Сомов, В.К. Кюхельбекер и др.). В произведениях этих писателей проблемы художественного историзма воплощаются на новой мировоззренческой основе, что неизбежно ведет к переоценке эстетических принципов и влечет за собой изменения в сфере художественных жанров. Проблемы «личность и история», «личность и власть», «власть и мораль», «историческая нравственность» и другие решаются в исторических романах в соответствии с новым эстетическим сознанием эпохи, способы изображения и оценки личности соотносятся со сложными процессами национальной жизни. Художественно-эстетическая мысль оказывается неразрывно связанной с историософской и этической, с поисками новых концептуальных моделей развития исторического процесса, в которых жанр приобретает статус содержательной доминанты. При этом «от пропаганды гражданских и политических идей искусство уходит как будто в сферы этических и философских проблем. Но этика оборачивалась гражданственностью, верное изображение обыкновенной жизни обнаруживало ее противоречия. Даже история и ее герои оценивались с позиций нравственности, и это неожиданно открывало новые черты в исторических событиях, показывало народность или антинародность, антигуманизм государственного деятеля, военачальника, властителя» .

Система морально-нравственных ценностей, их абсолютный, общечеловеческий смысл и конкретно-историческое, национальное значение проверяются на исторических событиях и лицах романов В.Т. Нарежного (1780-1825), в которых наиболее ярко осуществилось соотношение единичного и всеобщего.

В 1798 году вышла небольшая повесть Нарежного на историческую тему «Рогвольд», в сборнике повестей «Славенские вечера» (1809), романах «Бурсак» (1824), «Гаркуша, малороссийский разбойник» (не закончен, в XIX веке не издавался) писатель обращается к различным историческим эпохам. В «Словенских вечерах», посвященных первым русским князьям, В.Т. Нарежный создал поэтический образ древнего славянского мира и населил его идеализированными образами государственных деятелей, реальных и вымышленных. Читатели и критики пытались найти в романах Нарежного на исторические темы приметы достоверности, но призрачная, сказочная история является здесь маской для фантастической утопии. В понимании историзма литературы В.Т. Нарежный шел по пути заимствования материалов из исторических источников. Однако чаще всего писатель пользовался лишь историческими названиями славянских племен, языческой мифологией, отдельными реальными ситуациями, практически не воссоздавая историческую картину эпохи, а используя их для развития вымышленных сюжетов повестей, работающих на воплощение политических идей автора.

Стоит отметить появившиеся в эти годы сентиментально-риторические по стилю исторические повести В.А. Жуковского «Марьина роща» и К.Н. Батюшкова «Предслава и Добрыня», в которых элементы фантастики становились преобладающими факторами художественного мастерства авторов и которые были «мало историчны, как и повести Н.М. Карамзина» .

А.А. Бестужев (Марлинский) (1797-1837) начинал как подражатель Н.М. Карамзина и В. Скотта. В исторических повестях «Роман и Ольга, повесть 1396 года» (1823), «Ревельский турнир» (1825), «Изменник» (1825) и др. свойственное раннему романтизму любование экзотикой истории, рыцарского и древнерусского быта соединилось с попытками мыслить в художественной прозе исторически, с интересом к другим национальным культурам и их развитию во времени. В сравнении с Н.М. Карамзиным, А.А. Бестужев был более точен и конкретен в изложении исторических фактов, в описании обычаев и внешней обстановки. Обращение писателя к народным песням, сказкам, пословицам как к источнику художественно-стилистических средств для воссоздания национально-исторического прошлого являлось новаторским для того времени. Сам А.А. Бестужев определил жанровое значение своих исторических повестей как «двери в хоромы полного романа» .

Главной заслугой А.А. Бестужева явилась разработка поэтики русского исторического романа, он предложил основные принципы структурирования исторического повествования и ряд сюжетных схем, которые вслед за ним весьма активно и эффективно разрабатывали другие русские писатели. Однако «историзм повестей Бестужева еще очень условен. Художественное воспроизведение исторического события основано на заранее заданном истолковании его, а не на изучении подлинных исторических причин» . Осмысливая вопрос о значении личности в истории, писатель придает ей решающее значение, показывая сильных, смелых, зачастую жестоких и непокорных представителей власти, которые играют определяющую роль в описываемых событиях (например, героя повести «Замок Венден» Винно фон Рорбаха).

В 1819 году (впервые начало романа было опубликовано в 1816 году) вышло историко-романтическое произведение Ф.Н. Глинки (1786-1880) «Зиновий Богдан Хмельницкий, или Освобожденная Малороссия». Описывая жизненный путь украинского гетмана Хмельницкого, автор ввел в русскую литературу украинскую тему, на материале которой размышлял о роли личности в истории. В романе нашла яркое воплощение идея о нераздельности мира, в котором природа, история и государственность составляют нерасчленимое единство.

Показать эпоху через значение личности в развитии исторического процесса попытался А.О. Корнилович (1800-1834) в повестях «Утро вечера мудренее» (1820), «За богом молитва, за царем служба не пропадают» (1825), «Татьяна Болтова» (1828), романе «Андрей Безымянный» (1832). Стоит отметить, что, с одной стороны, здесь впервые личности и жизни главного персонажа были приданы вполне реальные исторические очертания, с другой – в его облике проявлены психологические черты, типичные для романтического героя .

По мнению писателя, просвещением народа, экономическим развитием Российское государство обязано только деятельности правителей. Воплощением образа «просвещенного правителя» для Корниловича был Петр I, который предстает в героическом обличии, чему способствует незаурядная внешность русского императора. Такое изображение Петра вполне отвечало романтической концепции выдающейся личности и полностью соответствовало взглядам автора на роль Петра в русской истории. Черты идеального государя Корнилович находил так же у Ивана Грозного, Бориса Годунова, Михаила Федоровича, Алексея Михайловича.

В 20 – 30-е годы XIX века исторический жанр в русской словесности стал фактом литературы и достиг затем расцвета в творчестве классиков А.С. Пушкина, Н.В. Гоголя и беллетристов М.Н. Загоскина и И.И. Лажечникова. Лучшие романы этих писателей были написаны в традициях европейского исторического романа, сложившегося под влиянием В. Скотта, А. Виньи, В. Гюго, но опыт отечественных писателей XVIII – начала XIX веков не был совершенно забыт.

Эта литературная традиция в полной мере воплотилась в творчестве М.Н. Загоскина (1789-1852), у которого «усвоение манеры В. Скотта оказывалось простой декларацией, а в действительности автор следовал более элементарным образцам «исторического» повествования, сплавляя в своем произведении весьма разнородные тенденции» . Первый русский классический исторический роман «Юрий Милославский, или Русские в 1612 году» (1829), а также другие исторические произведения — «Аскольдова могила» (1833), «Кузьма Рощин» (1836), «Искуситель» (1838), «Тоска по родине» (1839), «Кузьма Петрович Мирошев» (1844), «Брынский лес» (1845), «Русские в начале XVII столетия» (1848) – внесли в русскую историческую прозу новое стилистическое направление: драматическое начало романов. В то же время М.Н. Загоскин понимал всю серьезность поставленной перед собой задачи.

М.Н. Загоскин в своих произведениях сумел передать специфику описываемой исторической эпохи, показать ее основные черты, описать повседневную жизнь и быт. Это было важным шагом на пути создания русского исторического романа, для которого в 20-е годы XIX века был создан своеобразный фундамент, необходимый для возведения монументального здания русской исторической прозы.

«Юрий Милославский» Н.М. Загоскина стал предвестником многих русских исторических романов: следом за ним появились «Дмитрий Самозванец» (1830), «Мазепа» (1834) Ф.В. Булгарина, «Клятва при гробе господнем» (1832) Н.А. Полевого, «Последний Новик» (1833) И.И. Лажечникова и др. Каждый из этих авторов предлагал свою интерпретацию закономерностей развития исторического процесса и роли личности в истории и формировал собственную поэтику исторического повествования, в которой, однако, можно обнаружить некоторые общие тенденции.

Так, большой популярностью пользовались исторические произведения И.И. Лажечникова (1790-1869) «Ледяной дом» (1835), «Басурман» (1838), «Опричник» (1843), «Последний Новик, или Завоевание Лифляндии в царствование Петра Великого» (1831-1833) и др.

В романе «Ледяной дом» судьба героев полностью подчинена происходящим в стране историческим процессам, так же, как и в «Басурмане», где писатель описывает эпоху образования единого Русского государства при Иване III, и это сложное время определяет судьбу главного героя. Важные события любой исторической эпохи, в представлении Лажечникова, могут быть значимыми для развития государства, но трагичными для судьбы отдельной личности. В этой связи Н.Н. Петрунина отметила, что «Лажечников отвергает представление о допетровской московской Руси как о царстве идиллического патриархального “благообразия”», но «…противостоит он и предшественникам либерального западничества, историкам-“скептикам”, которые видели в русском средневековье лишь застой, мракобесие, историческую неподвижность» .

Исторические романы Ф.В. Булгарина (1789-1859) генетически восходят к западноевропейскому авантюрному типу романа. Булгарин стал автором русского романа нового, «вальтер-скоттовского» типа, имевшего большой успех («Иван Иванович Выжигин», 1829, «Дмитрий Самозванец», 1830). Менее известны исторические произведения Ф.В. Булгарина «Падение Вендена» (1827), «Эстерка» (1828), «Мазепа» (1834), которые весьма показательны как один из моментов развития приключенческого русского исторического повествования.

В другом романе «Дмитрий Самозванец» Ф.В. Булгарин полемизирует с А.С. Пушкиным, создавая отрицательный образ Бориса Годунова, который совершил коварное убийство Дмитрия, следуя своим жестоким принципам и наклонностям. Таким образом, интерпретация исторической личности и концептуальная модель истории, положенные в основу произведений А.С. Пушкина и Ф.В. Булгарина, были диаметрально противоположны и отражали различные процессы, происходившие в русском историческом и эстетическом сознании первой половины XIX века.

Перу В.К. Кюхельбекера (1797-1846) принадлежат такие произведения, как «Русский декамерон 1831 года» (1836), «Последний Колонна» (1837), а также «эстонская» повесть «Адо» (1824), отразившая исторические взгляды декабристов, где «любовный сюжет лишь оживляет более важные для автора политические и гражданские идеи» , влияющие на исторический процесс.

Кюхельбекер придавал большое значение роли личности в истории, пытаясь в своих произведениях показать отрицательное влияния на развитие общества властолюбивых и эгоистичных исторических деятелей байронического толка, ставивших свои желания выше общественных интересов («Ижорский» (1826), «Агасвер» (1846)). В противовес подобным личностям Кюхельбекер создал положительный образ гражданина, борца за социальную справедливость и счастье народа («Последний Колонна» (1837)).

В эти годы исторический роман приобретает несомненное просветительское значение, заменяя для многих читателей отсутствовавшие исторические сочинения, позволяющие узнать о нравах, обычаях, частной жизни, этнографических и бытовых обстоятельствах национальной действительности, психологических и морально-нравственных особенностях русских людей различных исторических эпох. «Утолить жажду» исторических знаний читателям помогали произведения Р.М. Зотова (1795-1871) — «Двадцатипятилетие Европы в царствование Александра I», «Наполеон на острове святой Елены», «Два брата, или Москва в 1812 г.» (1850), «Леонид, или Некоторые черты из жизни Наполеона I» (1832), «Никлас-Медвежья лапа», «Шапка юродивого» (1831), «Бородинское ядро и Березинская переправа» (1844) «Таинственный монах» (1871). В романе «Таинственный монах» для нас представляет интерес упоминание о царевне Софье Алексеевне Романовой, одной из выдающихся женщин своего времени. Писатель рисует образ властной, хитрой, жестокой правительницы, которая пыталась возвыситься путем измены и заговоров.

Еще одним представителем беллетристики 30 – 40-х гг. XIX века был К.П. Масальский (1802-1861). Этот писатель приобрел известность в начале 1830-х годов, когда стали появляться его исторические романы и повести, в частности, «Стрельцы» (1832), «Русский Икар», «Черный ящик» (1833), «Регентство Бирона» (1834), «Осада Углича» (1841). Критика отмечала, что К.П. Масальский умел заинтересовать читателя ловко построенным авантюрным сюжетом. Но романисту не удалось связать частную жизнь главного героя романа «Стрельцы» Бурмистрова с мощным движением истории. Правда, на последних страницах произведения появляется фигура Петра I как мудрого и справедливого государя, который помогает герою решить все его проблемы.

В другом своем романе «Регентство Бирона» Масальский показал влияние происходящих исторических процессов на судьбу своих героев более удачно. Для этого в качестве центральной линии сюжета он избрал события, связанные с государственным переворотом 1740 года, здесь судьба героев полностью зависит от этого важного исторического момента.

Стоит отметить, что В.А. Недзвецкий называет романы Р.М. Зотова и К.П. Масальского «русскими поделками» и утверждает, что они «профанировали форму исторического романа» . К таким же малохудожественным произведениям критики причисляли роман А. Андреева «Довмонт, князь Псковский» (1835), В. Эртеля «Гаральд и Елисавета, или Век Иоанна Грозного» (1831) и т.п. В нашу задачу не входит анализ художественных достоинств и недостатков этих произведений, мы приводим их в качестве подтверждения тезиса о многообразии форм русского исторического романа.

Нельзя не учитывать, что исторический роман возник и формировался в атмосфере романтических исканий, на почве романтического интереса к национально-историческому прошлому. Для романтиков слияние истории с поэтическим вымыслом как средством художественного общения казалось залогом подлинной правды. А.А. Бестужев видел в творческом воображении писателя «главное средство художественного познания исторического прошлого» . Это положение составляло основу романтико-идеалистической теории интуитивного проникновения в историю. Важнейшим источником и необходимым элементом исторического романа из эпохи Древней Руси романтическая критика считала фольклор. Но история и вымысел в романтическом понимании разрывались, а нравы, быт, исторические факты существовали сами по себе, вне связей с внутренним миром человека. Отступление от идей романтизма и формирование реалистических начал в исторической прозе связано с произведениями писателей 40-х годов XIX века: Н.А. Полевого, А.Ф. Вельтмана и других.

Среди исторических романов этого времени отметим, прежде всего, сочинения историка, журналиста и писателя Н.А. Полевого (1796-1846), в частности, его наиболее известный исторический роман «Клятва при гробе Господнем» (1832), а также повести и новеллы «Святочные рассказы» (1826), «Повесть о Симеоне, суздальском князе» (1828), «Краковский замок» (1829), «Рассказы русского солдата» (1834), «Иоанн Цимисхий» (1841), «Пир Святослава Игоревича, князя киевского» (1843) и др. Произведения писателя на историческую тему, по сравнению с прозой Карамзина и Бестужева, в гораздо большей степени были насыщены реальным историческим содержанием, теснее связаны с действительными событиями русской истории.

В своих художественных произведениях Н.А. Полевой развивал историческую концепцию о решающей роли «народного начала» в истории, которую он обосновал в шеститомном историческом исследовании «Истории русского народа» (1829-1833). Свои взгляды писатель вырабатывал в полемике с наследием Н.М Карамзина, считавшего, что история России – это история ее правителей.

В одном ряду с исторической прозой Н.А. Полевого стоят произведения А.Ф. Вельтмана (1800-1870), который заложил основы русской исторической романистики с ее «высокой нравственностью и острой сюжетностью» , поставив вопросы о роли личности в истории и влиянии эпохи и общественного строя на формирование человеческой индивидуальности. Его роман «Кощей бессмертный» (1833) был провозглашен современниками шедевром русской исторической прозы. Популярностью пользовались и другие произведения Вельтмана — «Предки Калимероса», «Светославич, вражий питомец. Диво времен Красного Солнца Владимира» (1835), «Александр Филиппович Македонский» (1836), «Райна, королевна Болгарская» (1843). Романам А.Ф. Вельтмана присущ фольклорно-исторический колорит повествования и высокие художественные достоинства, которые позволили читателям и критикам выделить его из толпы беллетристов, поставив в один ряд с М.Н. Загоскиным, А.А Бестужевым, И.И. Лажечниковым, видя в них классиков русской исторический прозы .

Исторические произведения Н.В. Кукольника (1809-1868) «Сержант Иван Иванович Иванов, или Все заодно» (1841), повести и рассказы, посвященные эпохе Петра I, «Два Ивана, два Степаныча и два Костылькова» (1844), «Иоанн III, собиратель земли Русской» (1868) и др. свидетельствуют еще об одном направлении в развитии русского исторического повествования.

Н.В. Кукольник развивал в рамках исторического романа любовно-авантюрное направление, предвосхитив в своих поисках романистику А. Дюма. Его литературные поиски шли также по направлению создания романа историко-биографического жанра, позволявшего реализовать свои представления о роли личности в истории, согласно которым в центре исторических событий находятся сильные личности, способные влиять на окружающих.

Новые жанровые формы исторического романа создает и Г.Ф. Квитка (1778-1843) (псевдоним – Грыцько Основьяненко). Его историко-этнографические очерки «Головатый» (1839), «Панна Сотниковна», «Украинские дипломаты» (1841), «1812 год в провинции», «Сказания о Гаркуше» (1842), «Малороссийские повести, рассказываемые Грыцькой Основьяненко» (1834-1837), «Пан Халявский» (1840) оказали сильное влияние на последующую украинскую литературу тем, что дали толчок развитию новых жанровых форм – художественно-публицистического историко-бытового очерка и историко-бытового романа. Однако для его произведений характерны подчеркнутый дидактизм и проповедь христианского смирения, что, несомненно, умаляет роль личности в историческом движении.

В целом, исторические романы 40-х годов, по мнению С.М. Петрова, представляли собой подражательную, эпигонскую литературу . В это время происходила смена этико-эстетических приоритетов в русской литературе, ломались устоявшиеся традиции, создавались новые. Большое влияние на этот процесс оказывала натуральная школа. Поэтому в 1851 году И.С. Тургенев, сам написавший историко-бытовую повесть «Три портрета» (1846), в которой следовал традициям «Капитанской дочки» А.С. Пушкина, в рецензии на исторический роман Е. Тур «Племянница» констатировал упадок жанра исторического романа .

К середине XIX века в культурном сознании русского общества сформировалось понимание своей национально-духовной сущности, места и роли в мире. Варианты философской рефлексии относительно исторического процесса, историчности индивидуального человеческого существования и форм его протекания, предложенные различными историками и философами, оказались опробованными на художественных моделях, созданных беллетристами середины века. Включенная в историософско-культурологический дискурс, русская историческая романистика не только отражала историко-философские споры своего времени, но и часто опережала общественно-философскую мысль, провоцировала, формировала и сталкивала различные направления и течения (западническое и славянофильское, консервативно-охранительное и либеральное, материалистическое и религиозно-метафизическое и т.д.).

Это было результатом внутриполитических реформ, положивших начало дискуссиям о путях развития России, её месте в мире и в истории. Подъем общественного интереса к национально-историческому прошлому произошел в 1860-е годы, определив новый виток в развитии исторической темы в литературе. Это, прежде всего, сказалось в развитии исторической драмы, однако и в повествовательной прозе на исторические темы формировались новые тенденции.

В 1862 году был издан исторический роман А.К. Толстого (1817-1875) «Князь Серебряный» (1861) из эпохи Ивана Грозного, который задумывался писателем ещё в 40-е годы. Роман следовал, с одной стороны, западным тенденциям («Сен-Мар» де Виньи), с другой – продолжал тенденции, возникшие в исторической романистике А.А. Бестужева, М.Н. Загоскина и И.И. Лажечникова, критически истолковывая практику абсолютной самодержавной власти. Ивана Грозного писатель изобразил жестоким тираном, оказавшим пагубное влияние на формирование русского национального характера. Таким образом, по мнению А.К. Толстого, личность в истории, особенно абсолютный монарх, наделена огромным влиянием на происходящие события. Не русский народ создал коварного Ивана Грозного, а сам жестокий царь воспитал в своих подданных отрицательные качества.

Поиски новых принципов постижения исторической действительности в значительной степени корректируются влиянием все более распространяющихся и утверждающихся в отечественной исторической науке западных историософских схем и концептуальных построений, в которых главенствующую роль играет разум. Рассматривая историю как концентрированное выражение экономических отношений, философы и историки придавали ему решающее значение в ускорении хода исторического процесса.

Материалистические взгляды в последней трети века распространяются на область социально-философской антропологии, философии, истории и этики. Вслед за Л. Фейербахом, провозгласившим, что человек «единственный, универсальный и высший предмет философии» , Н.Г. Чернышевский заявил, что «основанием всему, что мы говорим о какой-нибудь социальной отрасли жизни <…>, должны служить общие понятия о натуре человека, находящихся в ней побуждениях и деятельности и ее потребностях» . Все это постепенно обусловило утилитарную переоценку морали по отношению к истории: в 60-е годы основные позиции завоевывает нигилистический и утопический морализм (А.И. Герцен, Д.И. Писарев, Н.А. Добролюбов, Н.Г. Чернышевский, П.Н. Ткачев), а затем социальный морализм народничества (П.Л. Лавров, Н.К. Михайловский), который в 70–80-е годы дополняют Н.В. Шелгунов и В.И. Танеев.

Идеи о личном интересе морали, об общественной пользе как критерии добродетели, о человеке как продукте среды и обстоятельств (Гельвеций) были усвоены и творчески переработаны русскими мыслителями применительно к истории. Так, П.Л. Лавров в «Исторических письмах» утверждал, что человек сознательно или бессознательно прилагает ко всей истории те нравственные критерии, которые представлялись безусловными. Нравственный идеал истории, с точки зрения Лаврова, является единственным фактором, способным придать истории смысл и перспективы, так как вся история есть воплощение идеала справедливости.

Исходя из этого, классический исторический роман в русской литературе второй половины XIX века обращался к прошлому, чтобы понять настоящее и осмыслить пути развития будущего. Настоящее, как крайне негативное, как бы удалялось из исторического контекста, образовывался мостик между прошлым и будущим. У большинства романистов историческое прошлое выступало как нечто более привлекательное, чем настоящее, поэтому оно идеализировалось и романтизировалось как залог достойного будущего, которое в этих произведениях зачастую поэтизировалось. Поэтому одной из главных этико-эстетических задач исторического произведения стала необходимость создания новых жанровых форм, способных к художественному воплощению перспектив развития России.

В качестве примера можно привести романы «Пугачевцы» (1874), «На Москве» («Мор на Москве») (1880), «Ширь и мах» (1885), «Крутоярская царевна» (1893), «Петербургское действо» (1880), «Свадебный бунт», «Владимирские Мономахи» Е.А. Салиаса-де-Турнемира (1842-1908) и др.

Темы для своих романов Салиас-де-Турнемир брал, главным образом, из «славного века» Екатерины II. Роман «Пугачевцы», работая над которым, писатель тщательно собирал материалы в архивах и предпринимал поездки на места действий Пугачева, имел громкий успех у читателей . Однако критики, указывая на яркость и колоритность языка, на удачную обрисовку некоторых второстепенных личностей и характерных сторон Екатерининской эпохи, ставили в упрек автору чрезмерное подражание «Войне и миру» Л.Н. Толстого . Е.А. Салиас считал, что личность в истории не играет большой роли, поскольку исторический процесс представляет собой особый скрытый механизм, поток причинно-следственных связей («На Москве»).

В 70 – 90-х годах XIX века широкой известностью пользовались романы Г.П. Данилевского (1829-1890) «Потемкин на Дунае» (1876), «Мирович» (1879), «На Индию при Петре» (1880), «Княжна Тараканова» (1883), «Сожженная Москва» (1885), «Чёрный год» (1888). Большинство исторических романов Г.П. Данилевского было посвящено эпохе Екатерины II. Они отличались стремлением к событийной эффектности, яркостью образов, реалистичным изображением эпохи, поскольку писатель был большим знатоком XVIII века не только по книгам, но и по живым семейным преданиям.

Так, в романе «Сожженная Москва» содержалось много эпизодов и образов, «обнаруживающих литературные связи с «Войной и миром» Толстого» . Явное влияние произведения Толстого на роман Данилевского проявилось не только во внешнем сходстве некоторых героев и положений, но и в своеобразном обращении писателя к толстовской концепции трактовки войны как национального бедствия, в изображении народного сопротивления, в отношении к личности Наполеона. Но, оценивая личность Наполеона с нравственных позиций и развенчивая миф о его историческом величии, Данилевский в то же время считал его единственным виновником войны, что отразило противоречие писателя в понимании роли личности в истории.

Одним из самых плодотворных писателей конца XIX был Д.Л. Мордовцев (1830-1905) («Тень Ирода» («Идеалисты и реалисты») (1876), «Великий раскол» (1878), «Лжедмитрий» (1879), «Царь и гетман» (1880), «Мамаево побоище» (1881), «Господин Великий Новгород» (1882), «Двенадцатый год» (1880), «Замурованная царица» (1884), «Державный плотник» (1895) и др.).
В романах Д.Л. Мордовцева сюжетную основу часто составляли важные исторические события, к которым неоднократно обращались писатели 20 – 30-х годов XIX века: борьба новгородцев за свои вольности, противостояние раскольников и официальной церкви, Отечественная война 1812 года и т.п. В своих произведениях Мордовцев, опираясь на исторические факты, пытался в художественной форме осмыслить законы и превратности исторического процесса. Писатель старался не подгонять героев под нехитрую схему заранее установленной интриги – чаще всего любовной, а понять их такими, какими они были или могли быть, но так и не сумел подняться до истинного историзма. По мнению современных исследователей, в основе творческого метода Мордовцева лежит «…переплетение реминисценций из светской и духовной литературы», которые становятся «…основой квазиисторического романа» .

Почти все сочинения Е.П. Карновича (1823(?)-1885): «Мальтийские рыцари в России» (1878), «На высоте и на доле: Царевна Софья Алексеевна» (1879), «Любовь и корона» (1879), «Самозванные дети» (1880), «Придворное кружево» (1885), «Пагуба» (1887), «Переполох в Петербурге» (1887), в которых автор обращается к событиям XVII-XVIII веков, — свидетельствуют об иной тенденции, которая состоит в добросовестном привлечении всех важных и второстепенных исторических материалов и бережному сохранению не только исторических фактов, но даже реплик подлинных участников рассматриваемых событий. Поэтому его исторические повествования в большей степени похожи на труды профессионального историка, чем на художественные произведения, и могут быть использованы в качестве достоверных источников для характеристики той или иной исторической эпохи.

А.Ф. Писемский (1820-1881) в поздний период своего творчества (70 – 80-е годы XIX века) обращался к исторической романистике, которая развивается в русле сложившегося духовно-нравственного направления русской литературы. В одном из главных своих романов («Масоны» (1880)) писатель стремился изобразить духовное и моральное развитие человека в зависимости от исторических событий. Выявление историософии Писемского в целом и определение его отношения к роли личности в истории в частности для нас представляется затруднительным, поскольку писатель никогда не отличался четкостью мировоззрения .

Исторические романы П.В. Полежаева (1827-1894) «Престол и монастырь. Исторический роман в 2-х частях из русских летописей 1682-1689 гг.» (1878), «Бирон и Волынский» (или «150 лет назад»), «Лопухинское дело», «Фавор и опала», «Царевич Алексей Петрович» (1885) и др., основанные на редких источниках, документах, научных трудах, решали задачу по возможности объективно и популярно рассказать о выдающихся личностях в истории русского государства, раскрыть трагизм их судеб, показать влияние среды и обстоятельств на их деяния. Провоцирование интереса к неизвестным моментам отечественной истории, популяризация исторических личностей в их политической и психологической своеобычности, стремление заставить читателей задуматься над тем, кто и что определяет исторический результат, — все это вполне укладывалось в рамки тех задач, которые ставились перед иллюстративным историческим повествованием.

В.В. Крестовский (1840-1895) в своих исторических произведениях руководствовался патриотической идеей об исторической роли русского народа. Поэтому материал, собранный при подготовке «Истории лейб-гвардии Уланского Его Величества полка» (1876), использовал в исторических повестях и очерках «Деды» (1876), «Уланы Цесаревича Константина» (1875). Очерки о русско-турецкой войне, публиковавшиеся в журнале «Русский вестник», вошли в книгу «Двадцать месяцев в действующей армии (1877-1878)» (1879). Крестовский, безусловно, разделял мнение Ф.М. Достоевского, который писал, что русским надо сначала научиться уважать свой народ и свою национальность, тогда и другие народы будут к нам относиться с должным пиететом.

Беллетрист и драматург П.П. Сухонин (1821-1884) (псевдоним А. Шардин), автор ряда исторических романов («Род князей Зацепиных или борьба начал» (1880), «Княжна Владимирская (Тараканова), или Зацепинские капиталы» (1881), «На рубеже» (1882), «На рубеже двух столетий» (1883)) и повестей на исторические сюжеты («Федор Васильевич» (1856), «Неудавшаяся королева» (1884), сборника «Исторических рассказов» (1884) и др.) – один из немногих, кто задумывался о роли женщины в истории. В романе «На рубеже двух столетий» автором представлен яркий образ императрицы Екатерины II. Однако гендерная ситуация уходит на второй план, подчиняясь идее о неразрешимом противоречии между народом и властью. Сухонин в иронической форме рассказывает о славном правлении царицы, при котором всем сословиям, кроме крестьянства, было хорошо жить. «Вот крестьянам… Да те были крепостные, подлый народ, стоило ли о них говорить?» .

Еще одна весьма заметная тенденция заключалась в продолжении и развитии авантюрно-приключенческих сюжетов на базе национальной истории и культуры в духе А. Дюма, что обнаруживается, например, в произведениях М.Н. Волконского и Н.Э. Гейнце.

М.Н. Волконский (1860-1917) является автором романов на исторические темы: «Мальтийская цепь» (1891), «Брат герцога» (1895), «Кольцо императрицы» (1896), «Ищите и найдете» (1904), «Тайна герцога» (1912), «Князь Никита Федорович» (1914) и других, тогда еще новых для русской литературы образцов историко-приключенческого жанра. В своих романах писатель отстаивал идеи монархизма, считая, что самодержавие – идеальная форма правления для России. Личность монарха занимает центральное место почти во всех произведениях М.Н. Волконского («Кольцо императрицы», «Князь Никита Федорович» и др.), однако он часто использует при этом образ «маленького человека», который в силу исторических обстоятельств приобретает важное значение в жизни своих современников («Брат герцога», «Мальтийская цепь», «Тайна герцога»).

За свою недолгую жизнь Н.Э. Гейнце (1852-1913) издал более сорока романов и повестей, среди которых важное место занимали романы исторические. После успеха своего первого исторического романа «Малюта Скуратов» (1891) Гейнце в романе «Аракчеев» (1893) представил нетрадиционный образ военачальника А.А. Аракчеева как страдающего и несчастного человека. Продолжая традиции русской реалистической литературы в изображении социальных конфликтов, Н.Э. Гейнце в изображении личности был ориентирован на эстетику романтизма первой половины XIX столетия, которая выводила свободного человека за социальные рамки. Относительность историзма писателя проявляется в том, что вышедшие большими тиражами романы «Князь Тавриды» (1895), «Коронованный рыцарь» (1895), «Генералиссимус Суворов» (1896), «Судные дни Великого Новгорода» (1897), «Новгородская вольница» (1895), «Ермак Тимофеевич» (1900) и др. можно условно назвать историческими только из-за упоминания в них исторических личностей и событий.

В исторической беллетристике в это время формируется новое направление – военно-историческая проза. Одним из первых крупных художественных произведений о героической обороне Севастополя стал исторический роман М.М. Филиппова (1858-1903) «Осажденный Севастополь», изданный в 1888-1889 годах. Л.Н. Толстой, сам являвшийся участником Крымской войны, относил эту книгу к числу ценных художественных свидетельств эпохи: «…Прочел роман… «Осажденный Севастополь» и был поражен богатством исторических подробностей. Человек, прочитавший этот роман, получит совершенно ясное и полное представление не только о Севастопольской осаде, но и о всей войне и причинах ее…» .

В 80-е годы заявляет о себе как исторический романист Всеволод Сергеевич Соловьев (1849-1903). Успех приходит к писателю уже после публикации первого исторического романа «Княжна Острожская» (1876), далее почти каждый год автор представляет на суд читателей и критиков новые исторические произведения: «Юный император» (1877), «Капитан гренадерской роты» (1878), «Царь Девица» (1878), «Касимовская невеста» (1879), «Царское посольство» (1890), «Жених царевны» (1893) и др., а «80-е годы XIX века стали пиком славы Вс. Соловьёва как писателя, его имя гремело по всей России, им зачитывались в великосветских салонах, в интеллигентских кругах, знала его и читающая публика попроще. Писатель достиг той цели, к которой упорно и настойчиво стремился: сделал русскую историю в ее художественном виде достоянием народа» .

Хронология романов Соловьева охватывает, в основном, два века русской истории – XVII и XVIII. Разделяя суждения некоторых историков – представителей «государственной школы», считавших, что судьбы державы вершили великие государственные деятели, Вс. Соловьёв главное внимание в своих романах уделял носителям государственного начала. Обращается он и к гендерному аспекту проблемы власти, который находит свое воплощение в нескольких произведениях писателя.

Наряду с уже упомянутыми писателями, к исторической теме в своем творчестве обращались О. Сомов, Г. Самаров, А. Ладинский, П.Н. Петров, В.А. Ушаков, Н.Ф. Павлов, В.Я. Ивченко (Светлов), Н.И. Мердер (Северин), И.Т. Калашников, Б.М. Федоров и другие авторы, произведения которых также находили своего читателя и ценителя в XIX веке. Мы не ставим перед собой масштабной цели – охватить в своем кратком обзоре творчество всех этих авторов, но отметим, что они также внесли свой определенный вклад в развитие и становление жанра исторического романа в русской литературе XIX века.

Аналитический взгляд на русскую историческую романистику XIX века позволяет обнаружить, что в ней нашли свою реализацию исторические концепции разных десятилетий. Поразительное разнообразие научно-исторических направлений, течений и школ, в рамках которых воплощается консервативно-охранительное, либеральное, материалистическое и другие представления о закономерностях исторического процесса, породило особую художественную историософию, которая отразилась в жанровом многообразии исторического повествования.

Крупные отечественные историки Н.И. Костомаров, С.М. Соловьев, В.О. Ключевский, как и идеологи народничества П.Л. Лавров, Н.И. Кареев, направляют развитие историософской мысли материалистическому пониманию исторических закономерностей, что привело к возникновению исторической романистики одного направления.

Идея аксиологических границ идеала, понимание несовместимости этого идеала с уже закрепившимися в коллективном сознании, но несостоятельными и уже изживающими себя социально-политическими и философско-историческими доктринами определили иное, альтернативное направление писательских интенций на пути поисков положительного начала национальной жизни.

При всем различии индивидуальных позиций представителей разных направлений объединяло стремление раскрыть движущие силы, смысл и цели истории в категориях добра и зла, частного и всеобщего, предопределения и свободы человека в истории. Художественное сознание последней трети века (как, впрочем, и в предыдущие десятилетия) предвосхищало это стремление и подготавливало последующие историософские выводы.

Таким образом, на протяжении всего XIX века в русской литературе происходило бурное развитие возникшего на рубеже веков жанра исторического романа. Актуализированный в контексте процесса всеобщей национальной самоидентификации и отразивший особенности общественного исторического сознания и отечественной научной историософии исторический роман двигался преимущественно по двум направлениям: писатели либо активно продолжали развивать этико-эстетические идеи зарубежных и отечественных предшественников, либо, активно включаясь в процесс развития исторической мысли и кардинально переосмысливая уже наработанные приемы, создавали оригинальные творения, формируя при этом новые тенденции развития исторического повествования. Это позволяет выявить некоторые общие закономерности функционирования исследуемого жанра в художественной системе русской романистики.

Список литературы / Spisok literatury

На русском

1. Беляев Ю. Любимец читающей России // Евгений Салиас. Сочинения: В 2 т. / Вст. ст., сост. и коммент. Ю. Беляева. – М., 1991. – Т. 1. Историческая проза.
2. Бестужев-Марлинский А.А. Сочинения: В 2 т. – М., 1958. – Т. 2.
3. Веселовский А.Н. Историческая поэтика. – М., 1989.
4. Дудина Т.П. Русская историческая драматургия XIX века (Этико-аксиологический аспект): Монография. – Елец, 2006.
5. Карамзин Н.М. Марфа-посадница, или покорение Новагорода // Карамзин Н.М. Избранные произведения: В 2 т. – М. — Л., 1964.
6. Королева Н.В., Рак В.Д. Личность и литературная позиция Кюхельбекера // В.К. Кюхельбекер. Путешествие. Дневник. Статьи. – Л., 1979.
7. Машинский С.И. Художественный мир Гоголя. – М., 1979.
8. Недзвецкий В.А. История русского романа XIX века: неклассические формы: курс лекций. – М., 2011.
9. Огрызков К. Салиас Евгений Андреевич // Липецкая энциклопедия: В 3 т. – Липецк, 2001. – Т. 3.
10. Очерки истории русской театральной критики. – Л., 1975-1979. – Кн. 1.
11. Плеханов С. Н. Писемский (ЖЗЛ). – М., 1986.
12. Переверзев В.Ф. Предтеча Достоевского // Переверзев В.Ф. У истоков русского реалистического романа. – М., 1965.
13. Петров С.М. Русский исторический роман XIX века. – М., 1964.
14. Петрунина Н.Н. Романы И.И. Лажечникова // Лажечников И.И. Сочинения: В 2 т. – М., 1987. – Т. 1.
15. Ребеккини Д. Русские исторические романы 30-х гг. ХIХ века // Новое литературное обозрение. – 1998. – № 34.
16. Розен А.Е. Записки декабриста // И дум высокое стремленье… / Сост. Н.А. Арзуманова; примеч. И.А. Мироновой. – М., 1980.
17. Сахаров А.Н. Историческая сага Всеволода Соловьева // Вопросы истории. – 2003. – № 9. – С. 74-107.
18. Степанов Н.Л. Проза двадцатых-тридцатых годов // История русской литературы: В 10 т. / АН СССР. Ин-т русской литературы. – М. — Л., 1941-1956. – Т. VI. Литература 1820-1830-х годов. 1953.
19. Сорочан А.Ю. «Квазиисторический роман» в русской литературе XIX века: Д.Л. Мордовцев: Монография. – Тверь, 2007.
20. Толстой Л.Н. Собрание сочинений: В 22 т. – М., 1984. – Т. 20.
21. Тургенев И.С. Полное собрание сочинений: В 12 т. – М., 1956. – Т. 11.
22. Фейербах Л. Избранные философские произведения: В 2 т. – М., 1955. – Т. 1.
23. Шардин А. (П.П. Сухонин) Польский проходимец, или на рубеже столетий // Авантюристы: Из эпохи царствования Екатерины Великой. – М., 1995.
24. Щеблыкин И.П. Ранние традиции русской исторической прозы // Вопросы литературы XVIII века. Ученые записки. Сер. Филология. – Пенза, 1972. – Т. 123.
25. Чернышевский Н.Г. Литературная критика // Полное собрание сочинений: В 15 т. – М., 1947. – Т. 1.

English

1. Belyaev YU. Lyubimec chitayushchej Rossii // Evgenij Salias. Sochineniya: V 2 t. / Vst. st., sost. i komment. YU. Belyaeva. – M., 1991. – T. 1. Istoricheskaya proza.
2. Bestuzhev-Marlinskij A.A. Sochineniya: V 2 t. – M., 1958. – T. 2.
3. Veselovskij A.N. Istoricheskaya poehtika. – M., 1989.
4. Dudina T.P. Russkaya istoricheskaya dramaturgiya XIX veka (EHtiko-aksiologicheskij aspekt): Monografiya. – Elec, 2006.
5. Karamzin N.M. Marfa-posadnica, ili pokorenie Novagoroda // Karamzin N.M. Izbrannye proizvedeniya: V 2 t. – M. — L., 1964.
6. Koroleva N.V., Rak V.D. Lichnost’ i literaturnaya poziciya Kyuhel’bekera // V.K. Kyuhel’beker. Puteshestvie. Dnevnik. Stat’i. – L., 1979.
7. Mashinskij S.I. Hudozhestvennyj mir Gogolya. – M., 1979.
8. Nedzveckij V.A. Istoriya russkogo romana XIX veka: neklassicheskie formy: kurs lekcij. – M., 2011.
9. Ogryzkov K. Salias Evgenij Andreevich // Lipeckaya ehnciklopediya: V 3 t. – Lipeck, 2001. – T. 3.
10. Ocherki istorii russkoj teatral’noj kritiki. – L., 1975-1979. – Kn. 1.
11. Plekhanov S. N. Pisemskij (ZHZL). – M., 1986.
12. Pereverzev V.F. Predtecha Dostoevskogo // Pereverzev V.F. U istokov russkogo realisticheskogo romana. – M., 1965.
13. Petrov S.M. Russkij istoricheskij roman XIX veka. – M., 1964.
14. Petrunina N.N. Romany I.I. Lazhechnikova // Lazhechnikov I.I. Sochineniya: V 2 t. – M., 1987. – T. 1.
15. Rebekkini D. Russkie istoricheskie romany 30-h gg. HIH veka // Novoe literaturnoe obozrenie. – 1998. – № 34.
16. Rozen A.E. Zapiski dekabrista // I dum vysokoe stremlen’e… / Sost. N.A. Arzumanova; primech. I.A. Mironovoj. – M., 1980.
17. Saharov A.N. Istoricheskaya saga Vsevoloda Solov’eva // Voprosy istorii. – 2003. – № 9. – S. 74-107.
18. Stepanov N.L. Proza dvadcatyh-tridcatyh godov // Istoriya russkoj literatury: V 10 t. / AN SSSR. In-t russkoj literatury. – M. — L., 1941-1956. – T. VI. Literatura 1820-1830-h godov. 1953.
19. Sorochan A.YU. «Kvaziistoricheskij roman» v russkoj literature XIX veka: D.L. Mordovcev: Monografiya. – Tver’, 2007.
20. Tolstoj L.N. Sobranie sochinenij: V 22 t. – M., 1984. – T. 20.
21. Turgenev I.S. Polnoe sobranie sochinenij: V 12 t. – M., 1956. – T. 11.
22. Fejerbah L. Izbrannye filosofskie proizvedeniya: V 2 t. – M., 1955. – T. 1.
23. SHardin A. (P.P. Suhonin) Pol’skij prohodimec, ili na rubezhe stoletij // Avantyuristy: Iz ehpohi carstvovaniya Ekateriny Velikoj. – M., 1995.
24. SHCHeblykin I.P. Rannie tradicii russkoj istoricheskoj prozy // Voprosy literatury XVIII veka. Uchenye zapiski. Ser. Filologiya. – Penza, 1972. – T. 123.
25. CHernyshevskij N.G. Literaturnaya kritika // Polnoe sobranie sochinenij: V 15 t. – M., 1947. – T. 1.

Несмотря на распространение литературы путешествий, на успехи повести и прозаических миниатюр, наиболее любимым и читаемым видом повествовательной прозы в начале XIX в., по свидетельству современников, оставался роман. В 1802 г. об этом писал Карамзин («О книжной торговле и любви ко чтению в России»), в 1808 г. тот же факт констатировал Жуковский («Письмо из уезда к издателю»).

К концу XVIII столетия русский читатель располагал обширным фондом переводных романов — галантно-авантюрных, нравоучительных,философско-сатирических, сентиментальных, преромантических.

На качестве переводов неизбежно сказывались и ограниченный опыт отечественной прозы, и прежде всего его следствие — неразработанность русского литературного языка. Но с 1790-х гг. ширящийся поток переводов усваивает достижения оригинальной литературы, арсенал средств для передачи круга идей, впечатлений, чувствований героев неуклонно растет и совершенствуется.

Одновременно переводы становятся своеобразной школой мастерства, подготавливая русскую прозу к восприятию новых повествовательных форм.

Иронически характеризуя читательский репертуар начала века как «романы ужасные, забавные, чувствительные, сатирические, моральные, и прочее, и прочее», Жуковский призывал русскую публику «переменить понятия о чтении», ибо «читать не есть забываться, не есть избавлять себя от тяжкого времени, но в тишине и на свободе пользоваться благороднейшею частию существа своего — мыслию».

10 По мнению Жуковского, не роман традиционного типа, а современный журнал с его тематическим и жанровым разнообразием был призван воспитать и удовлетворить эту потребность в серьезном чтении.

В известной мере Жуковский был прав. Литература путешествий, повесть, лирическая картина, анекдот, различные описательные фрагменты и другие жанры журнальной прозы 1800—1810-х гг. несли в себе ряд важных для обновления формы романа элементов. Без их ассимиляции был невозможен переход от авантюрного, дидактического, нравоописательного романа к роману нового типа.

Еще на рубеже XIX в. появился роман, в котором была предпринята попытка связать воедино темы и образы сатирической журналистики XVIII столетия с помощью канвы «похождений» героя, традиционной для низовой демократической беллетристики XVIII в. Речь идет о романе А. Е. Измайлова «Евгений, или Пагубные следствия дурного воспитания и сообщества» (1799—1801).

Автор рассказывает историю жизни Евгения Негодяева — молодого дворянина, баловня богатых и невежественных родителей. Младенцем записанный в гвардию, герой проходит полный курс модного дворянского воспитания, продолжает его в общении с беспринципным вольтерьянцем Развратиным.

Из Москвы Евгений является в Петербург, где в столичном обществе Ветровых, Миловзоровых и т. п. довершает свое нравственное «образование», в пять лет проматывает отцовское состояние и гибнет сам.

В романе Измайлова нет ни тонких психологических характеристик, ни возвышенных чувств и страстей, характерных для художественного мира сентиментальной повести. Все его главные герои руководствуются низменными наклонностями и побуждениями.

От ирои-комической поэмы «Евгений» унаследовал склонностьк комическому бурлеску, игре утрированными приметами социального и нравственного неблагообразия. Невежественные и порочные дворяне, лихоимцы-чиновники, французская модистка из девиц легкого поведения, гувернер-каторжник, вольнодумец из промотавшихся дворян сменяют друг друга на страницах романа.

«Значащие» имена персонажей связывают произведение Измайлова с традицией сатирико-дидактической литературы. Ее пестрый материал подключен в «Евгении» к отдельным моментам житейских похождений героя.

По существу у Измайлова не один, а два главных героя — дворянский недоросль Негодяев и вольнодумец из семинарских схоластиков Развратин. Соответственно в романе представлены два варианта нравственно-бытового уклада (московского дворянского и провинциального разночинского) и две системы воспитания. Обе они в равной мере подвергнуты отрицанию.

И все же в конечном итоге Развратин, которого жизнь столкнула со множеством трудностей, незнакомых дворянскому баловню Негодяеву, оказывается героем иного типа. Ему не чужды интеллектуальные запросы и познания, хотя из учения французских энциклопедистов он, в угоду авторской дидактике, выносит лишь безбожие и аморальную житейскую философию.

Если Евгения всегда и во всем подчиняют себе обстоятельства, то Развратин — натура активная — до поры до времени умеет подчинить их своей власти. Оба героя Измайлова становятся жертвой своих пороков, гибнут молодыми. При явной нравоучительной тенденции в «Евгении» нет, однако, ни добродетельных персонажей, ни попыток отыскать в отрицательных способность к нравственному возрождению.

Поиски путей к обновлению жанра романа велись в начале 1800-х гг. в разных направлениях. К традициям нравоучительной сатиры, подобно роману Измайлова, близка повесть Н. Ф. Остолопова «Евгения, или нынешнее воспитание» (1803), рассказывающая о гибельных следствиях модного французского воспитания.

Нравоучительно-бытовой линии противостоят искания молодого Н. И. Гнедича: его роман «Дон Коррадо де Геррера» (1803) по стилю и проблематике ориентирован на юношеские бунтарские трагедии Шиллера и шире — немецкую литературу «бури и натиска».

Попытки раздвинуть рамки сентиментальной повести с помощью условно-исторической фабулы или элементов авантюрного повествования отражены в романах Н. Н. Муравьева «Всеволод и Велеслава» (1807) и П. Казотти «Бояра Б...в и М...в, или следствия пылких страстей и нарушений обета» (1807).

История русской литературы: в 4 томах / Под редакцией Н.И. Пруцкова и других - Л., 1980-1983 гг.

100 р бонус за первый заказ

Выберите тип работы Дипломная работа Курсовая работа Реферат Магистерская диссертация Отчёт по практике Статья Доклад Рецензия Контрольная работа Монография Решение задач Бизнес-план Ответы на вопросы Творческая работа Эссе Чертёж Сочинения Перевод Презентации Набор текста Другое Повышение уникальности текста Кандидатская диссертация Лабораторная работа Помощь on-line

Узнать цену

РЕАЛИЗМ утверждается в 1830 - 1840-е

Реализм - это правдивое, объективное отражение действительности.

Реализм возник во Франции и Англии в условиях торжества буржуазных

порядков. Социальные антагонизмы и недостатки капиталистического строя

определили резко критическое отношение к нему писателей-реалистов. Они

обличали стяжательство, вопиющее социальное неравенство, эгоизм, лицемерие.

По своей идейной целенаправленности он становится критическим реализмом.

Вместе с пронизано идеями гуманизма и социальной справедливости. Во

Франции в 30- 40-е годы создают свои лучшие реалистические произведения

Опоре де Бальзак, написавший 95-томную «Человеческую комедию»; Виктор Гюго

- «Собор Парижской богоматери», «Девяносто третий год», «Отверженные» и др.

Гюстав Флобер - «Госпожа Бовари», «Воспитание чувств», «Саламбо» Проспер

Меримо - мастер новелл «Матео Фальконе», «Коломба», «Кармен», автор пьес,

исторических хроник «Хроника времен Карла10» и др. В 30 - 40-е годы в

Англии. Чарльз Диккенс - выдающийся сатирик и юморист, произведения «Домби

и сын», «Тяжелые времена», «Большие ожидания», являющиеся вершиной

реализма. Уильям Мейкпис Теккерей в романе «Ярмарка тщеславия», в

историческом произведении «История Генри Эсмонда», сборнике сатирических

эссе «Книга снобов», образно показал пороки, присущие буржуазному обществу.

Огромное значение в общественной и культурной жизни России II половины

XIX в. приобрела литература. Особое отношение к литературе восходит истоком

к началу столетия, к эпохе блестящего развития русской словесности,

вошедшей в историю под названием «Золотого века». Отмена крепостного права, буржуазные реформы, становление капитализма, тяжелые войны, которые пришлось вести России в этот период находили живой отклик в творчестве русских писателей. К их мнению прислушивались. Их взгляды во многом определяли общественное сознание населения России того времени.

Ведущим направлением в литературном творчестве был критический

реализм. Вторая половина XIX в. оказалась чрезвычайно богатой на таланты.

Всемирную славу русской литературе принесло творчество И. С. Тургенева,

И. А. Гончарова, Л. Н. Толстого, Ф. М. Достоевского, М. Е. Салтыкова-

Щедрина, А. П. Чехова.

Одним из самых замечательных писателей середины века был Иван

Сергеевич Тургенев (1818–1883). Представитель старинного дворянского рода,

проведший детство в родительском имении Спасском-Лутовинове близ г. Мценска

Орловской губернии, он как ни кто другой смог передать атмосферу русской

деревни – крестьянской и помещичьей. Нравственные искания,

любовь, быт помещичьей усадьбы открываются читателю в романе «Дворянское

гнездо» (1858 г.). Конфликт поколений, разворачивающийся на фоне

столкновения между переживающим кризис дворянским сословием и новой

генерацией разночинцев (воплощенной в образе Базарова), сделавших знаменем

идейного самоутверждения отрицание («нигилизм»), показан в романе «Отцы и

дети» (1862 г.).

На середину столетия приходится начало литературной деятельности

величайшего русского писателя, мыслителя и общественного деятеля графа Льва

Николаевича Толстого (1828–1910). Наследие его огромно. Титаническая

личность Толстого представляет собой характерную для русской культуры

деятельностью, а исповедуемые идеи пропагандировались прежде всего примером

собственной жизни. Уже в первых произведениях Л. Н. Толстого,

«Детство», «Отрочество», «Юность», кавказские и севастопольские рассказы),

проявился мощный талант. В 1863 году выходит повесть «Казаки», ставшая

важным этапом в его творчестве. Толстой вплотную подошел к созданию

исторического романа-эпопеи «Война и мир» (1863–1869 гг.) Собственный опыт

участия в Крымской войне и обороне Севастополя позволил Толстому достоверно

изобразить события героического 1812 года. По словам самого Л. Н. Толстого, главной мыслью в романе была «мысль народная». Народ показан в романе как творец истории,

народная среда как единственно верная и здоровая почва для любого русского

человека. Следующий роман Л. Н. Толстого – «Анна Каренина» (1874–1876 гг.).

В нем история семейной драмы главной героини сочетается с художественным

осмыслением острых социальных и нравственных вопросов современности. Третий

великий роман великого писателя – «Воскресение» (1889–1899 гг.), названный

Р. Ролланом «одной из прекраснейших поэм о человеческом сострадании».

Непревзойденным мастером психологического романа был Федор Михайлович

Достоевский (1821–1881). Гениальность Достоевского проявлялась в

необыкновенной способности писателя открывать читателю потаенные, иногда

ужасающие, поистине мистические глубины человеческой натуры, показывая

чудовищные душевные катастрофы в самой обыденной обстановке («Преступление

и наказание», «Братья Карамазовы», «Бедные люди», «Идиот»).

Вершиной русской поэзии II половины XIX в. было творчество Николая

Алексеевича Некрасова (1821–1878). Главной темой его произведений стало

изображение жизненных тягот трудового народа. Донести силой художественного

слова до образованного, живущего в достатке читателя всю глубину народной

нищеты и горя, показать величие простого крестьянина – таков был смысл

поэзии Н. А. Некрасова (поэма «Кому на Руси жить хорошо», 1866–1876 гг.)

Свою поэтическую деятельность поэт понимал как гражданский долг служения

своей стране.

После окончания «Войны и Мира» Л.Н. Толстой продолжает интересоваться историей декабристов, затем, увлекаясь событиями начала XVlll века, думает писать исторический роман об эпохе Петра 1. В 70-е годы Л.Н. Толстой все чаще и глубже стал задумываться над проблемами брака и семьи. Окружающая действительность давала немало материалов для размышления над вопросами жизни семейной. В январе 1872 года бросилась под поезд на станции Ясенки Анна Степановна Пирогова. Незаконная жена соседнего помещика Бибикова. Семья Толстых хорошо знала погибшую женщину, и ее трагическая судьба нашла отзвук в романе «Анна Каренина».

Толстой работал над новым романом более четырех лет – с 1873 по 1877год. Выдвинутая поначалу тема семьи оказалась связанной с общественными, социальными, философскими вопросами; произведение разрослось до большого социального романа, в котором отразилась современная писателю жизнь. Толстой строил роман «Анна Каренина» в двух планах: обличения городской жизни и буржуазной культуры (линия Анны – Каренина – Вронского) и изображения патриархально-усадебной жизни (линия Левина – Кити).

«Мысль семейная»

В Москве, на вокзале Николаевской железной дороги граф Алексей Кириллович Вронский встречал приезжающую из Петербурга мать. В ожидании поезда он думал о юной Кити Щербацкой, о ее любви к нему, от которой он «сам себя чувствовал лучше, чище». «Вронский пошел за кондуктором в вагон и при входе в отделение остановился, чтобы дать дорогу выходившей даме. С привычным тактом светского человека, по одному взгляду на внешность этой дамы, Вронский определил ее принадлежность к высшему свету. Он извинился и пошел было в вагон, но почувствовал необходимость еще раз взглянуть на нее.… Когда он оглянулся, она тоже повернула голову. Блестящие, казавшиеся темными от густых ресниц, серые глаза дружелюбно, внимательно остановились на его лице, как будто она признавала его, и тотчас же перенеслись на подходившую толпу, как бы ища кого-то». Это была Анна Аркадьевна Каренина. Встретившись случайно, Анна и Вронский не могут забыть друг друга.

Анна Каренина – замужняя женщина, мать восьмилетнего сына; она понимает, что Вронский не может и не должен интересовать ее. Однако на московском балу наблюдавшая за ней Кити видит, что «Анна пьяна вином возбуждаемого ею восхищения…» Анна принимает решение покинуть Москву и вернуться домой, в Петербург, чтобы не встречаться с Вронским. Свое решение она выполнила, и на другой день брат провожал ее в Петербург. Но на остановке в Бологом, выйдя из вагона, Анна встретила Вронского.

« -Я не знала, что вы едете. Зачем вы едете? – сказала она… И неудержимая радость и оживление сияли на ее лице.

Зачем я еду? – повторил он, глядя ей прямо в глаза, - Вы знаете. Я еду для того, чтобы быть там, где вы, - сказал он, - и я не могу иначе.

…Он сказал то самое, чего желала ее душа, но чего она боялась рассудком. Она ничего не отвечала, и на лице ее он видел борьбу». Смятение и тревогу в душе Анны писатель подчеркивает описанием разбушевавшейся природы. «И в то же время, как бы одолев препятствие, ветер посыпал снег с крыш вагонов. Затрепал каким-то железным оторванным листом, и мрачно заревел густой свисток паровоза. Весь ужас метели показался ей еще более прекрасен теперь».

Эта встреча решила судьбу Анны. Как ни старалась она, вернувшись домой, жить по-старому, ей это не удавалось. Любовь к Вронскому заставила ее по-другому взглянуть на свою супружескую жизнь. «…Я поняла, что не могу больше себя обманывать, что я живая, что я не виновата, что бог меня сделал такою, что мне нужно любить и жить»,- думает Анна. Неумение обманывать, искренность и правдивость вовлекают ее в тяжелый конфликт с Карениным и светской средой.

Судьба Алексея Александровича Каренина – мужа Анны, несомненно, трагична, и многое в ней заставляет жалеть его.

Каренин не «злая машина», как в порыве отчаяния называет мужа Анна. Толстой показывает его искренность, человечность в сцене примирения с женой. Даже Вронский признает, что в минуту примирения Каренин был «на недосягаемой высоте». Правдиво раскрывая всю тяжесть человеческих переживаний Каренина, Толстой вместе с тем глубоко анализирует его отношение к жене и его поведение. Уже не молодым человеком Алексей Алексеевич встретился с Анной Аркадьевной, которая была на 20 лет моложе его. «Он сделал предложение и отдал жене все то чувство, на которое был способен». Создав ту «обстановку счастья», которая вошла у него в привычку, Каренин вдруг обнаружил, что она «нелогичным» образом поломалась. Толстой сравнивает Каренина с человеком, который спокойно прошел по мосту и вдруг увидел, «что этот мост разобрали и что там пучина». Пучина эта была – сама жизнь, мост – та искусственная жизнь, которую прожил Алексей Александрович. «Живые, естественные чувства Каренин проверяет понятиями и нормами, установленными государством и церковью». Узнав об измене Анны, он после «странного чувства физической жалости к ней», почувствовал, что его занимал теперь вопрос о том, «как наилучшим, наиприличнейшим, удобнейшим для себя и потому справедливейшим образом отряхнуться от той грязи, которою она забрызгала его в своем падении, и продолжать идти по своему пути деятельной, честной и полезной жизни». Но он, несомненно, эгоист, так его вовсе не интересует, почему Анна изменила, его не волнует, что Анна несчастна с ним, ему необходимо лишь отряхнуться от грязи. Он достойный сын среды, в которой вращается. Однако методичность, осторожность, безжизненная систематичность – черты, характерные для высших кругов бюрократической среды – оказались бессильны в столкновении с жизнью.

Вронский страстно полюбил Анну, это чувство заполнило всю его жизнь. Аристократ и джентльмен, «один из самых лучших образцов золотой молодежи петербургской», он защищает Анну перед светом, принимает на себя самые серьезные обязательства по отношению к любимой женщине. Решительно и прямо «объявляет он брату, что смотрит на свою связь с Карениной, как на брак…» Во имя любви он жертвует военной карьерой: выходит в отставку и вопреки светским понятиям и нравам уезжает с Анной за границу. Чем больше Анна узнавала Вронского, «тем больше она любила его»; и за границей она была непростительно счастлива. Но «Вронский, между тем, несмотря на полное осуществление того, что он желал так долго, не был вполне счастлив… Он скоро почувствовал, что в душе его поднялись желания желаний, тоска». Попытки заняться политикой, книгами, живописью не дали результатов, и, в конце концов, уединенная жизнь в итальянском городе показалась ему скучной; было решено ехать в Россию.

Открытую связь Анны и Вронского светское общество прощало Вронскому, но не Анне. Все дома прежних знакомых были для нее закрыты. Вронский же, найдя в себе силы пренебречь предрассудками своей среды, не порывает окончательно с этой средой даже тогда, когда светское общество стало травить любимую им женщину. Военно-дворцовая среда, в которой он долгое время вращался, повлияла на него не менее чем служебно-бюрократические сферы на Каренина. И как Каренин не мог и не хотел понять, что делалось в душе Анны, так и Вронский был очень далек от этого.

Любя Анну, он всегда забывал то, «что составляло самую мучительную сторону его отношения к ней, - ее сына с его вопрошающим, противным, как ему казалось, взглядом. Мальчик этот чаще всех других был помехой их отношений». В сцене свидания Анны с сыном Сережей Толстой с непревзойденным мастерством художника-психолога раскрыл всю глубину семейного конфликта. Чувства матери и любящей женщины, испытываемые Анной, Толстой показывает как равноценные. Ее любовь и материнское чувство – два великих чувства – остаются для нее несоединенными. С Вронским у нее связано представление о себе как о любящей женщине, с Карениным – как о безупречной матери их сына, как о некогда верной жене. Анна хочет одновременно быть и той и другой. В полубессознательном состоянии она говорит, обращаясь к Каренину: «Я все та же.… Но во мне есть другая, я ее боюсь, – она полюбила того, и я хотела возненавидеть тебя и не могла забыть про ту, которая была прежде. Та не я. Теперь я настоящая, я вся». Чувства любящей матери к оставленному ребенку, страсть к Вронскому, протест против ложной морали высшего общества и неопределенность положения образуют в судьбе Анны узел противоречий, который она не в силах развязать. Трагически звучат ее слова, обращенные к Долли Облонской: «… я не жена; он любит меня до тех пор, пока любит…» «Ты пойми, что я люблю, кажется, равно, но обоих больше себя, два существа – Сережу и Алексея.… Только эти два существа я люблю, и одно исключает другое. Я не могу их соединить, а это мне одно нужно. А если этого нет, то все равно. Все, все равно…» И когда Анна поняла, что ее страстной любви недостаточно для счастья Вронского, и он, для которого она пожертвовала сыном, « все больше и больше хочет уйти от нее», она осознала свое положение как безвыходное, как трагический тупик.

Замысел писателя показать женщину, потерявшую себя, но не виноватую, подчеркивается эпиграфом к роману: «Мне отмщение и аз воздам». Смысл эпиграфа в том, что судить человека, его жизнь и поступки может бог, но не люди. Не светским ханжам судить Анну. Мысль эпиграфа несколько раз звучит в словах действующих лиц романа. Старая тетка Анны говорит Долли: «Их будет судить бог, а не мы». Сергей Иванович Кознышев, встретившись с матерью Вронского, в ответ на осуждение Анны говорит: «Не нам судить, графиня». Библейское изречение, взятое для эпиграфа, Толстой противопоставил государственной и религиозной законности и светской морали, утверждавшим «Зло, ложь и обман».

«…все это переворотилось и только укладывается»

Трагический жизненный путь Анны проходит в пореформенную эпоху. Сложные вопросы о браке, любви и семье Толстой рассматривает в связи с самыми различными сторонами современной ему действительности, когда на смену политическим и нравственным основам крепостнического строя пришли новые, буржуазные.

В романе представлены петербургские сановники, военно-дворцовые круги, московское и поместное дворянство; земские деятели; адвокаты и другие чиновники; служащие в дворянских семьях учителя, врачи, управляющие имениями, приказчики, буржуазные дельцы, слуги, деревенские мужики – словом, все классы и сословия в новых социально-экономических условиях, после отмены крепостного права.

В только начинающей укладываться капитализирующейся России проходит жизненный путь и Константина Дмитриевича Левина. Левин – помещик, живет в деревне, ведет большое и сложное хозяйство. Старинный родительский дом «был целый мир для Левина». С гордостью говорит он об истинном аристократизме своих предков, тяжело ему видеть экономический упадок и разорение родового дворянства, к которому он принадлежит. Понимая, что наступление на дворянство капиталистических элементов нельзя остановить, Левин стремится разгадать тайну новых отношений, найти для себя смысл и правду жизни. Как и Анна, Левин борется за свое счастье в жизни.

Однако если для Анны Карениной счастье заключается только в любви, а в событиях ее жизни отражена лишь проблема семьи и брака, то жизнь Левина несравненно богаче, интересы его многообразнее и связаны с целым рядом общественно-социальных вопросов. Его брак с Кити Щербацкой был вполне счастливым. Кити была идеальной женой и матерью. Но, несмотря на это, семейная жизнь не может полностью удовлетворить все духовные запросы Левина, оградить его от тревожных проблем современности. Устами Левина, Толстой дает характеристику пореформенной России, глубоко проникая в сущность происходящих в ней перемен: «Но у нас теперь, когда все это переворотилось и только укладывается, вопрос о том, как уложатся эти условия, есть единственный важный вопрос в России».

Левин не может не видеть тяжелого положения крестьянства, его нищеты. Он обеспокоен тем, каковы будут отношения народа к земле в новых условиях, после отмены крепостного права; пытается найти такое решение земельного вопроса, при котором были бы соблюдены интересы, как помещиков, так и крестьян. В своих поисках Левин отклоняет все экономические теории, существовавшие в то время на Западе и в России. Ему представляется, что для успешного ведения сельского хозяйства в России необходимо, прежде всего, учитывать характер рабочей силы, т.е. характер русского крестьянина и особенности его отношения к земле. В своем хозяйстве Левин стремится к таким формам отношений, при которых у крестьян была бы заинтересованность в труде и была бы производительной работа. Образцовым хозяйством ему представился дом богатого мужика, у которого он останавливался на полпути к Свияжскому. Большая, дружная крестьянская семья и слова старика: «Наше дело мужицкое, мы до всего сами…» – произвели на Левина сильное впечатление.

Главным вопросом, который вызывал в Левине мучительный разлад мыслей и чувств, был вопрос о смысле и правде жизни. Перечитав все сочинения философов и не найдя в них удовлетворительного ответа на свой вопрос, Левин обратил внимание на отношение крестьян к жизни и воспринял их понимание смысла жизни: жить для души, бога помнить. В общении с простым народом он проникся «мужицкой правдой жизни», стихийной верой в бога.

События жизни Левина образуют свою сюжетную линию, но в общем смысле и композиции романа жизненный путь Анны и история нравственных исканий Левина связаны между собой и представляют единую картину, раскрывающую кризис в судьбах людей России пореформенного времени.

Дворянство, которое шло на службу буржуазии, вырождалось, что вызывало чувство боли у писателя, отразившиеся, в частности, в обрисовке симпатичных сторон характера Облонского и его жены Долли. Но нет твердой веры писателя в будущее и в деятельности наиболее умного из дворян – Левина.

Эта неуверенность и приближение духовной драмы Толстого отобразились в романе «Анна Каренина».

Роман является наиболее подвижным, открытым для непрестанного изменения жанром. Его расцвет в эпоху реализма обнаруживает эту исконную природу, поскольку реалистическое изображение базируется на материале самой развивающейся действительности.

Динамичность романной структуры проявляется многообразно, так как жанровые формы романа отражают движущееся время, решая в каждый исторический момент определенные идейно-художественные задачи, воплощая авторское миропонимание, меняясь каждый раз в зависимости от конкретного замысла произведения.

В процессе поступательного развития на каждом этапе роман реализует определенные потенции жанра. Поэтому каждая исторически обусловленная форма романа не только закономерна и неповторима, но и не может быть отменена последующими, даже самыми выдающимися достижениями жанра. Известно, что само развитие романа нельзя рассматривать как историю простого, прямолинейного совершенствования и прогресса. Процесс развития искусства неравномерен. Он сопровождается не только достижениями, но и утратами, а жанровые формы, однажды признанные устаревшими, в другие эпохи могут активизироваться и в преображенном виде служить новым художественным целям.

Русский реалистический роман, классическая форма которого сложилась в «Евгении Онегине», возник в ту переломную историческую эпоху, когда обстоятельства русской и общеевропейской жизни привели писателей к отказу от просветительского умозрительного подхода к действительности. Объектом внимания в нравоописательном романе XVIII в. был индивид, частное лицо, преследующее свои личные жизненные цели, д ействия которого не подчинялись объективным закономерностям, а совершались под влиянием случайности. Такое понимание личности определило механическую связь элементов сюжетного движения – нанизывание на условную нить похождений главного героя авантюрных или сатирико-нравоописательных эпизодов и закрытый финал романа, в большинстве случаев благополучный по своему содержанию.

Предпосылки нового изображения героя были заложены в романтизме, в его понимании личности как человека-универсума, гражданина вселенной, противопоставленного обезличенному реальному человеку буржуазного или крепостнического общества.

Это открытие романтиков, поставленное на почву социально-исторического понимания человеческой природы, привело в реалистическом романе к созданию образа героя времени, сущность которого составляет конфликт с действительностью (стихийный или сознательный), с наличными формами общественного бытия, воодушевленность внеличными целями и интересами. Новая трактовка соотношения личности и общества способствовала взаимообогащению интимной и общественной сфер жизни героя.

Совершившийся переворот коренным образом меняет структуру романа в литературе реализма; возникает целостное повествование, в котором природа, общество, быт, события и эпизоды жизни героев, их общественные и личные связи, интимная сфера жизни перестают быть разрозненными элементами сюжета и становятся динамически взаимосвязанными звеньями причинно обусловленного движения сюжета . Появляется открытый финал романа , демонстрирующий зависимость разрешения личного конфликта от судеб общественного развития. Все эти качества впервые во всей полноте были проявлены в «Евгении Онегине». Историзм, предстающий в этом романе как закономерная смена эпох в умственном развитии общества, диалектическая взаимосвязь характера и обстоятельств, значение героини, воплощающей духовные тенденции, не реализованные в герое, центральная роль автора – организатора повествования и носителя положительных ценностей в более полном содержании, чем это представлено в героях – все эти черты были унаследованы и развиты в романе середины XIX века.

В «Герое нашего времени» складывается новая структура романа. Предметом изображения становится, прежде всего, потенциальное содержание духовного мира личности. В облике Печорина оказываются синтезированными те качества, которые в пушкинском романе распределялись между автором и его героями. Происходит укрупнение характера героя, этим пролагается путь к созданию социальных типов романа 50-х годов.

В романе Лермонтова вырабатываются приемы многостороннего психологического изображения характера (самоанализ, объективное обнаружение скрытых духовных свойств через непосредственную реакцию на окружающее) и многозначной оценки героя.

Эстетика натуральной школы вносит более сложное понимание принципа детерминизма. Действительность становится самостоятельным предметом изображения и рисуется более дифференцированно. В изображении характера подчеркивается всеподчиняющее влияние социальных обстоятельств, давление века.

В романе Герцена устанавливается система причинной взаимосвязи явлений, вскрывающая конкретное проявление закона объективной необходимости в судьбе личности.

В процессе эволюции «натуральной школы» усиливается внимание писателей к положительным природным задаткам человека, появляется противопоставление природного и социального в человеке и сосредоточение на психологическом анализе. Возникновение автономии духовного начала является залогом новой перестройки в романной структуре, которая в 50-е годы сказалась в том, что объектом изображения стало сознательное противопоставление героя среде, действительности, а в пореформенном романе – в изображении духовной жизни героя как самодвижущегося потока.