В сообществе дама спрашивает о красивости языка, чего бы такого изумительного почитать. Отвечаю - Сигизмунд Кржижановский, "Салыр-Гюль(узбекистанские импрессии)". И лезу на либру, дабы "проиллюстрировать" свой совет. Копипастю и расчувствовавшись решаю написать об этом удивительном писателе отдельно:

"Уже несколько часов, как мы оставили позади закат. Помню ныряющий в ночь
каменный контур Оренбурга: вертикали минаретов, отряхающие с себя плоский --
из казарм и складов город.
Сейчас ночь. Сон не идёт ко мне. Приходится довольствоваться суррогатом
сновидения: мыслью.
Между учебником логики и железнодорожным путеводителем, между мышлением
и путешествием есть несомненное сходство. Мышление -- это передвижение
образов в голове. Путешествие -- передвижение головы мимо сменяющихся
образов. Переставив термины, можно сказать: странствовать -- значит мыслить
объектами; думать -- странствовать в себе самом".

Есть в искусстве такое понятие, как "неведомый шедевр". Моду на это "словечко" ввел Бальзак своим одноименным произведением. (Кстати, советую) Чаще всего им характеризуют, а вернее относят к какому-то одному малоизвестному, но сильному и выдающемуся произведению известного автора. Попадаются и безвестные гении, но таких единицы. А вот Сигизмунд Доминикович Кржижановский (1887-1950) вообще кадр выдающийся. Вроде бы имел писательскую карьеру, писал одно за другим гениальные произведения, был известен хорошо в писательских кругах, но до читателя так почти и не дошел. При жизни. А всему виной, как с придыханием говорит героиня кустурицевского "Черная кошка, белый кот" - "Судьбина!" То издательство уже книгу сверстает и в план включит, как приходит разнарядка на срочный выпуск нового тома из бесконечной лениниады, то начнется война. Короче, не везло Доминиковичу всю писательскую жизнь по крупному. И это, конечно, не могло не расстраивать и кручинить. В советском союзе самой известной его книгой была "Сказки для вундеркидов", отсальное же культурное наследие писателя оставалось в какой-то парадоксальной полутьме.

Дошло до смешного. На западе, переведенный эмигрантскими кругами, Кржижановский был чуточку более известен, чем на родине.

Но, к счастью, пару лет тому назад издательством "Симпозиум" было выпущено полное собрание сочинений. Помню, как восхищался этой новостью, так, что моя тогда еще не жена =) сделала мне сюрприз и презентовала эти тома.

Не буду повторять всякие набившие оскомину сравнения Кржижановского с Кафкой, Борхесом, Майнринком и прочей великой братией. Кржижановский прекрасен и в одиночку. Хотя, не отметить его богатейший культурный багаж просто невозможно. Тонкие аллюзии и намеки на мировую литературу и философию разбросаны в его произведениях, как пасхальные яйца. Но столь изящно и укромно, что заметить их - труд.

И раз уж начал я про парадоксальность писателя, то и продолжу. Произведения Кржижановского настолько прекрасны, что их очень трудно читать. Написанные дивным языком, который побуждает фантазию рисовать самые красочные образы, языком, который сочится подобно сочному фруктовому плоду, они ломают читателя, будто он попал в великолепный храм, скажем Святого Витта, что в Праге, потолок которого разукрашен, скажем, работами Микеланджелло из Сикстинской капеллы, на стенах которой висят работы, скажем, Ботичелли, а на органе, веселый поп наяривает Баха, попеременно с Вивальди и Лунной Сонатой Бетховена. Ну, или подберите образ по вкусу =)

Помнится, Иван Грозный приказал выколоть глаза архитекторам Барме и Постнику, дабы "шайтаны" не смогли более построить ничего прекраснее Собора Василия Блаженного(Покрова Божьей Матери). Так и читая Кржижановского хочется выколоть себе глаза, т.к. кажется, что ничего прекраснее уже и не прочтешь.

А чего только названия стоят? =) "Неукушенный локоть", "Клуб убийц букв", "Узбекистанские имрессии", "Жизнеописание одной мысли"...

Короче, что-то я разболтался.
Советую почитать.

Бросает юридическую практику и в течение трёх последующих лет читает лекции по психологии творчества, истории и теории театра, литературы, музыки в Киевской консерватории, Театральном институте им. Н. Лысенко и Еврейской студии Киева.

Дальнейшее развитие литературное творчество Кржижановского получило в конце 1910-х - середине 1920-х, когда в журналах «Зори », «Неделя искусства, литературы и театра » печатаются два его произведения (рассказ «Якоби и якобы » и повесть в очерках «Штемпель: Москва », 1925).

Быстро став известным в московских театральных кругах, Кржижановский регулярно проводил публичные чтения своих новелл, очерков по драматургии и психологии сцены. Однако, несмотря на известность, ему редко удавалось напечатать свои произведения, что вынуждало его зарабатывать себе на жизнь различной внелитературной работой: в 1925-31 он служил контрольным редактором в издательстве «Энциклопедия », писал сценарии рекламных роликов, выступал как киносценарист и автор либретто опер. В частности, ему принадлежит сценарий фильмов «Праздник Святого Йоргена» (1929, режиссёр Яков Протазанов , в титрах не указан) и Новый Гулливер (1933, в титрах также не указан). Он создал инсценировку «Евгения Онегина» на музыку Сергея Прокофьева (1936). Надо отметить, что в 1938 году Кржижановским также написано либретто оперы Кабалевского «Кола Брюньон », а во время войны - либретто оперы «Суворов » на музыку Сергея Василенко (премьера в 1942).

Работа над оперой по роману Пушкина привела к продолжительному «пушкинскому» периоду в творчестве Кржижановского, результатом которого стали несколько теоретических работ по теории литературы (например, «Искусство эпиграфа (Пушкин)», наброски «Словаря эпиграфов»). В середине 30-х годов из заказанного писателю предисловия к первому тому Собрания сочинений Уильяма Шекспира вырос «шекспировский» период творчества, во время которого написано множество статей и очерков о творчестве английского драматурга. В период 20-х - 40-х годов публиковал многочисленные статьи по истории и теории литературы и театра в газете «Советское искусство », журналах «Литературный критик », «Интернациональная литература » (для которого, в частности, было написано несколько статей о Бернарде Шоу) и других.

Основная литературная деятельность протекала в 1920-1930-е годы, когда Кржижановским написана бо́льшая часть своих прозаических произведений. Среди них - 5 повестей и 6 книг новелл. Кроме того, в 1925 году написаны уже упоминавшаяся повесть в очерках «Штемпель: Москва » и ряд очерков.

Несмотря на известность в издательских и театральных кругах Москвы, Кржижановскому практически не удавалось напечатать сколько-нибудь значительный объём своей прозы. Из теоретических работ отдельной брошюрой была лишь издана «Поэтика заглавий » (1931). Четырежды Кржижановский безуспешно пытался издать сборники новелл и повестей (например, повесть «Возвращение Мюнхгаузена » была принята к печати, однако вскоре была всё же отклонена издательством) и несколько раз, также безуспешно, предпринимал попытки поставить свои пьесы.

Отчаявшись увидеть изданными свои сочинения в хронологическом порядке, Кржижановский составлял свои новеллы в «книги», не оглядываясь на время написания отдельных вещей, что позволяло ему глубже подчеркивать их внутренние связи и переклички. Таким образом, все книги новелл писателя представляют собой логически завершенные произведения, подчиненные определённой внутренней идее.

В 1939 Кржижановского принимают в Союз писателей , что, однако, не изменило общей ситуации с трудностью издания произведений.

С 1940 года художественной прозы Кржижановский уже не писал, создав лишь два десятка очерков о Москве военного времени и зарабатывая на жизнь переводами стихов и польской прозы.

Широкая публикация текстов Кржижановского началась только с 1989 года . В 2001-2012 гг. в издательстве «Симпозиум» вышло первое русскоязычное Собрание сочинений в шести томах, охватившее практически всё художественное творчество писателя, большинство его теоретических работ о театре, драматургия и философские работы, а также часть переписки. Ранее издания различных собраний сочинений Кржижановского предпринимались в других странах.

Жена - актриса первой студии МХТ Анна Гавриловна Бовшек (1889-1971), ученица К. Станиславского , Л. Сулержицкого и Е. Вахтангова , работала с Сулержицким и Таировым .

Характеристика творчества и основные произведения

С. Д. Кржижановский - преимущественно автор прозаических произведений малой и средней формы, а также статей и очерков по истории Москвы, истории и теории драматургии и театра, психологии сцены. Кроме того, он написал несколько киносценариев и либретто нескольких опер.

  • По мастерству и богатству культурного фона интеллектуальная проза Кржижановского находилась на уровне современной ему европейской и мировой литературы. В.Перельмутер и М.Гаспаров ставили книги Кржижановского в один ряд с «Мастером и Маргаритой» М. Булгакова , «Ювенильным морем» А. Платонова , романом «У» Вс. Иванова, книгами К. Вагинова «Труды и дни Свистонова» и «Бамбочада», с произведениями Л. Добычина . По мнению Н. Лейдерамана: «он где-то рядом с Замятиным и Хармсом, Платоновым и Вагановым». Е. Евтушенко в книге «Строфы века» сравнивает его с Ф. Кафкой и Х. Л. Борхесом .
  • Характерные для Кржижановского жанры : философская фантасмагория , притча , гротеск , сатира .
  • Художественный метод Кржижановского - создание метатекста (коллажа из различных текстов), строящегося на цитатах , аллюзиях , на реинтерпретации (переосмыслении) в новом контексте образов, идей, устойчивых мифологем мировой культуры.
  • Хорошо зная античную и средневековую философию , философию Канта , Лейбница и других философов Нового времени, Кржижановский художественно обыгрывает их идеи.
  • Большое влияние на творчество Кржижановского оказали Шекспир , Э. Т. А. Гофман , Э. А. По , Свифт , и в своих произведениях он также обыгрывает и их сюжетные линии и образы.
  • Кржижановский высоко ценил произведения Андрея Белого и Александра Грина .
  • Важнейшие темы и образы: пространство, время, зрение, память, игра, город, книга, слово.
  • Не входя ни в одну художественную группу, Кржижановский считал, что его метод ближе всего к имажинизму (по крайней мере, к имажинистскому лозунгу развития образности и образа).
  • Теоретические работы Кржижановского по истории, теории и философии литературы и театра и психологии творчества органически связаны с его художественным творчеством. И там, и там писатель постоянно рефлексирует на темы мировой культуры и философии.
  • В теоретических работах и художественных текстах эссеистического типа Кржижановский использует образы и идеи мировой культуры для осмысления современной ему действительности, в том числе советской.

Основные произведения

Повести

  • - Странствующее «Странно»
  • - Клуб убийц букв
  • - - Возвращение Мюнхгаузена
  • - Материалы к биографии Горгиса Катафалаки
  • - Воспоминания о будущем (опубликована в ).

Книги новелл

  • - - Сказки для вундеркиндов
  • - - Чужая тема
  • - - Чем люди мертвы
  • - - Мал мала меньше
  • - Неукушенный локоть (Рассказы о Западе)
  • - Сборник рассказов 1920-1940-х годов

Очерки

  • - Московские вывески
  • - Штемпель: Москва (повесть в очерках)
  • - 2000 (К вопросу о переименовании улиц)
  • - Коллекция секунд
  • - Салыр-гюль (узбекистанские импрессии)
  • - Хорошее море (выделено из «Сборника рассказов 1920-40 годов» редактором Вадимом Перельмутером)
  • - - Москва в первый год войны (физиологические очерки)

Пьесы

  • Человек, который был Четвергом (по схеме Честертона) (Драматическая переработка одноимённого романа Честертона)
  • Тот третий (не поставлена)
  • Писаная торба (не поставлена)
  • Смерть бросает кости (не поставлена)
  • Поп и поручик (мюзикл на музыку Сергея Василенко , не поставлен)
  • Малахов курган (не поставлена)
  • Корабельная слободка (не поставлена)
  • Фрегат «Победа» (не поставлена)

Сценарии

  • - «Праздник Святого Йоргена» (в титрах сценаристом указан режиссёр Протазанов)
  • - Новый Гулливер (в титрах не указан).

Либретто к операм

  • - Евгений Онегин (музыка Сергея Прокофьева)
  • - Кола Брюньон (музыка Дмитрия Кабалевского)
  • - Суворов (музыка Сергея Василенко)

Статьи о литературе и театре

  • Поэтика заглавий
  • Философема о театре
  • Страны, которых нет
  • Фрагменты о Шекспире
  • Искусство эпиграфа (Пушкин)
  • Драматургические приемы Бернарда Шоу
  • Театрализация мысли

Личные записи и размышления

  • Записные тетради (короткие заметки, наброски, эскизы, замыслы - осуществленные и неосуществленные, афоризмы, мысли, наблюдения).

Напишите отзыв о статье "Кржижановский, Сигизмунд Доминикович"

Примечания

Ссылки

  • в библиотеке Максима Мошкова
  • Сайт с его текстами.
  • Разнообразные тексты Кржижановского и о нём во многих номерах электронного журнала.

Издания

  • Воспоминания о будущем: Избранное из неизданного / Сост. и комм. В. Перельмутера. - М.: Моск. рабочий, 1989. - 455 с.
  • Возвращение Мюнхгаузена / Сост. и комм. В. Перельмутера. - Л.: Худож. л-ра; Ленингр. отд., 1990. - 576 с. ISBN 5-280-02351-5 .
  • Сказки для вундеркиндов / Сост. и комм. В. Перельмутера. - М.: Сов. писатель, 1991. - 704 с. ISBN 5-265-01753-4 .
  • «Страны, которых нет»: Статьи о литературе и театре. Записные тетради / Сост., предисловие, прим. В. Перельмутера. - М.: «Радикс». 1994. - 156 стр.
  • Боковая ветка: Рассказы, повести / Редактор-составитель М. Латышев . - М.: Изд. центр «Терра», 1994 г. - 572, с. ISBN 5-85255-359-X .
  • Сказки для вундеркиндов / Сост. и комм. В. Перельмутера. - СПб.: Гудьял-Пресс, 2000 г. - 560 с. ISBN 5-8026-0071-3 .
  • Книжная душа. Стихи разных лет. / Сост. и послесл. В.Калмыковой. - М.: Водолей Publishers, 2007 г. - 88 с. ISBN 5-902312-95-7 .
  • Собрание сочинений: В 6 т. / Сост., предисл. и комм. В. Перельмутера. - СПб.: Симпозиум ; Б. С. Г.-Пресс, 2001-2013. ISBN 5-89091-131-7 .
    • Т. 1. Сказки для вундеркиндов. Странствующее «Странно». Чужая тема. Штемпель: Москва. - 2001. - 688 с. ISBN 5-89091-132-5 .
    • Т. 2. Клуб убийц букв. Возвращение Мюнхгаузена. Материалы к биографии Горгиса Катафалаки. Воспоминания о будущем. Чем люди мертвы. - 2001. - 704 с. ISBN 5-89091-133-3 .
    • Т. 3. Неукушенный локоть. Мал мала меньше. Рассказы 1920-1940-х годов. Салыр-гюль. Хорошее море. Москва в первый год войны. - 2003. - 673 с. ISBN 5-89091-134-1 .
    • Т. 4. Поэтика заглавий. Философема о театре. Страны, которых нет. Фрагменты о Шекспире. Искусство эпиграфа [Пушкин]. Драматургические приёмы Бернарда Шоу. - 2006. - 848 с. ISBN 5-89091-135-X .
    • Т. 5. Театр. Не включенное в авторские проекты книг и незавершенное. Ненаписанное. Juvenilia. - 2010. - 638 с. ISBN 978-5-93381-3019 ; 978-5-89091-131-5 .
    • Т. 6. Невольный переулок. Переписка Сигизмунда Кржижановского и Анны Бовшек. Воспоминания о Сигизмунде Кржижановском. Приложения: переводы, документы, письма. Фотографии. - 2013. - 688 с. ISBN 978-5-93381-315-6 ; 978-5-89091-131-5 .
  • Штемпель: Москва . М.: Б. С.Г.-Пресс, 2015. 456 с. ISBN 978-5-93381-344-6

Литература о Кржижановском

  • Гаспаров М. Л. Мир Сигизмунда Кржижановского // Октябрь . 1990. N 3
  • Перельмутер В. «Судьба берет себе звезды» // Современная драматургия . 1992. N 2
  • Топоров В. Н. «Минус»-пространство Сигизмунда Кржижановского // Топоров В. Н. Миф. Ритуал. Символ. Образ: Исследования в области мифопоэтического. М., 1995. ISBN 5-01-003942-7
  • Делекторская И. Б. // Культурология. XX век: Энциклорпедия. СПб.: Университетская книга, 1998
  • Литвиненко Наталья. Вспомним Сигизмунда Кржижановского - деятеля театра и театрального критика // Документы и факты из истории отечественного театра ХХ века. Вып. 2 / Ред.-сост. В. В. Иванов. М.: «УРСС», 2000. С. 350-373
  • Воробьева Е. / Воробьева Е. // Вопросы литературы. - 2002. - N 6. - С. 274-318.
  • Rosenflanz, K. Hunter of Themes: The Interplay of Word and Thing in the Works of Sigizmund Krzhizhanovsky.(Studies on Themes and Motifs in Literature)Peter Lang Publishing 2005

Мемуарные свидетельства

  • Бовшек, А.Г. Глазами друга (Материалы к биографии Сигизмунда Доминиковича Кржижановского) // Кржижановский, С. Д. Возвращение Мюнхгаузена: Повести; Новеллы; Воспоминания о Кржижановском / сост., подгот. текста, вступ. ст. и примеч. В. Перельмутера. - Л. : Худож. лит. , 1990. - ISBN 5-280-02351-5 .
  • Семпер, Н.Е. Человек из Небытия: Воспоминания о С. Д. Кржижановском. 1942-1949 // Кржижановский, С. Д. Возвращение Мюнхгаузена: Повести; Новеллы; Воспоминания о Кржижановском / сост., подгот. текста, вступ. ст. и примеч. В. Перельмутера. - Л. : Худож. лит., 1990. - ISBN 5-280-02351-5 . См. также: Семпер (Соколова), Н. // Дружба народов: журнал / публ. и подгот. текста М. А. Давыдова и Е. Д. Шубиной. - 1997. - № 3 . - С. 86-93 .
  • В книге собрана вся «московская» проза С. Д. Кржижановского - одиннадцать произведений, созданных в течение девяти лет (1925-1933)

    • Отрывок, характеризующий Кржижановский, Сигизмунд Доминикович

    Несмотря на то, что чья то карета стояла у подъезда, швейцар, оглядев мать с сыном (которые, не приказывая докладывать о себе, прямо вошли в стеклянные сени между двумя рядами статуй в нишах), значительно посмотрев на старенький салоп, спросил, кого им угодно, княжен или графа, и, узнав, что графа, сказал, что их сиятельству нынче хуже и их сиятельство никого не принимают.
    – Мы можем уехать, – сказал сын по французски.
    – Mon ami! [Друг мой!] – сказала мать умоляющим голосом, опять дотрогиваясь до руки сына, как будто это прикосновение могло успокоивать или возбуждать его.
    Борис замолчал и, не снимая шинели, вопросительно смотрел на мать.
    – Голубчик, – нежным голоском сказала Анна Михайловна, обращаясь к швейцару, – я знаю, что граф Кирилл Владимирович очень болен… я затем и приехала… я родственница… Я не буду беспокоить, голубчик… А мне бы только надо увидать князя Василия Сергеевича: ведь он здесь стоит. Доложи, пожалуйста.
    Швейцар угрюмо дернул снурок наверх и отвернулся.
    – Княгиня Друбецкая к князю Василию Сергеевичу, – крикнул он сбежавшему сверху и из под выступа лестницы выглядывавшему официанту в чулках, башмаках и фраке.
    Мать расправила складки своего крашеного шелкового платья, посмотрелась в цельное венецианское зеркало в стене и бодро в своих стоптанных башмаках пошла вверх по ковру лестницы.
    – Mon cher, voue m"avez promis, [Мой друг, ты мне обещал,] – обратилась она опять к Сыну, прикосновением руки возбуждая его.
    Сын, опустив глаза, спокойно шел за нею.
    Они вошли в залу, из которой одна дверь вела в покои, отведенные князю Василью.
    В то время как мать с сыном, выйдя на середину комнаты, намеревались спросить дорогу у вскочившего при их входе старого официанта, у одной из дверей повернулась бронзовая ручка и князь Василий в бархатной шубке, с одною звездой, по домашнему, вышел, провожая красивого черноволосого мужчину. Мужчина этот был знаменитый петербургский доктор Lorrain.
    – C"est donc positif? [Итак, это верно?] – говорил князь.
    – Mon prince, «errare humanum est», mais… [Князь, человеку ошибаться свойственно.] – отвечал доктор, грассируя и произнося латинские слова французским выговором.
    – C"est bien, c"est bien… [Хорошо, хорошо…]
    Заметив Анну Михайловну с сыном, князь Василий поклоном отпустил доктора и молча, но с вопросительным видом, подошел к ним. Сын заметил, как вдруг глубокая горесть выразилась в глазах его матери, и слегка улыбнулся.
    – Да, в каких грустных обстоятельствах пришлось нам видеться, князь… Ну, что наш дорогой больной? – сказала она, как будто не замечая холодного, оскорбительного, устремленного на нее взгляда.
    Князь Василий вопросительно, до недоумения, посмотрел на нее, потом на Бориса. Борис учтиво поклонился. Князь Василий, не отвечая на поклон, отвернулся к Анне Михайловне и на ее вопрос отвечал движением головы и губ, которое означало самую плохую надежду для больного.
    – Неужели? – воскликнула Анна Михайловна. – Ах, это ужасно! Страшно подумать… Это мой сын, – прибавила она, указывая на Бориса. – Он сам хотел благодарить вас.
    Борис еще раз учтиво поклонился.
    – Верьте, князь, что сердце матери никогда не забудет того, что вы сделали для нас.
    – Я рад, что мог сделать вам приятное, любезная моя Анна Михайловна, – сказал князь Василий, оправляя жабо и в жесте и голосе проявляя здесь, в Москве, перед покровительствуемою Анною Михайловной еще гораздо большую важность, чем в Петербурге, на вечере у Annette Шерер.
    – Старайтесь служить хорошо и быть достойным, – прибавил он, строго обращаясь к Борису. – Я рад… Вы здесь в отпуску? – продиктовал он своим бесстрастным тоном.
    – Жду приказа, ваше сиятельство, чтоб отправиться по новому назначению, – отвечал Борис, не выказывая ни досады за резкий тон князя, ни желания вступить в разговор, но так спокойно и почтительно, что князь пристально поглядел на него.
    – Вы живете с матушкой?
    – Я живу у графини Ростовой, – сказал Борис, опять прибавив: – ваше сиятельство.
    – Это тот Илья Ростов, который женился на Nathalie Шиншиной, – сказала Анна Михайловна.
    – Знаю, знаю, – сказал князь Василий своим монотонным голосом. – Je n"ai jamais pu concevoir, comment Nathalieie s"est decidee a epouser cet ours mal – leche l Un personnage completement stupide et ridicule.Et joueur a ce qu"on dit. [Я никогда не мог понять, как Натали решилась выйти замуж за этого грязного медведя. Совершенно глупая и смешная особа. К тому же игрок, говорят.]
    – Mais tres brave homme, mon prince, [Но добрый человек, князь,] – заметила Анна Михайловна, трогательно улыбаясь, как будто и она знала, что граф Ростов заслуживал такого мнения, но просила пожалеть бедного старика. – Что говорят доктора? – спросила княгиня, помолчав немного и опять выражая большую печаль на своем исплаканном лице.
    – Мало надежды, – сказал князь.
    – А мне так хотелось еще раз поблагодарить дядю за все его благодеяния и мне и Боре. C"est son filleuil, [Это его крестник,] – прибавила она таким тоном, как будто это известие должно было крайне обрадовать князя Василия.
    Князь Василий задумался и поморщился. Анна Михайловна поняла, что он боялся найти в ней соперницу по завещанию графа Безухого. Она поспешила успокоить его.
    – Ежели бы не моя истинная любовь и преданность дяде, – сказала она, с особенною уверенностию и небрежностию выговаривая это слово: – я знаю его характер, благородный, прямой, но ведь одни княжны при нем…Они еще молоды… – Она наклонила голову и прибавила шопотом: – исполнил ли он последний долг, князь? Как драгоценны эти последние минуты! Ведь хуже быть не может; его необходимо приготовить ежели он так плох. Мы, женщины, князь, – она нежно улыбнулась, – всегда знаем, как говорить эти вещи. Необходимо видеть его. Как бы тяжело это ни было для меня, но я привыкла уже страдать.
    Князь, видимо, понял, и понял, как и на вечере у Annette Шерер, что от Анны Михайловны трудно отделаться.
    – Не было бы тяжело ему это свидание, chere Анна Михайловна, – сказал он. – Подождем до вечера, доктора обещали кризис.
    – Но нельзя ждать, князь, в эти минуты. Pensez, il у va du salut de son ame… Ah! c"est terrible, les devoirs d"un chretien… [Подумайте, дело идет о спасения его души! Ах! это ужасно, долг христианина…]
    Из внутренних комнат отворилась дверь, и вошла одна из княжен племянниц графа, с угрюмым и холодным лицом и поразительно несоразмерною по ногам длинною талией.
    Князь Василий обернулся к ней.
    – Ну, что он?
    – Всё то же. И как вы хотите, этот шум… – сказала княжна, оглядывая Анну Михайловну, как незнакомую.
    – Ah, chere, je ne vous reconnaissais pas, [Ах, милая, я не узнала вас,] – с счастливою улыбкой сказала Анна Михайловна, легкою иноходью подходя к племяннице графа. – Je viens d"arriver et je suis a vous pour vous aider a soigner mon oncle . J`imagine, combien vous avez souffert, [Я приехала помогать вам ходить за дядюшкой. Воображаю, как вы настрадались,] – прибавила она, с участием закатывая глаза.
    Княжна ничего не ответила, даже не улыбнулась и тотчас же вышла. Анна Михайловна сняла перчатки и в завоеванной позиции расположилась на кресле, пригласив князя Василья сесть подле себя.
    – Борис! – сказала она сыну и улыбнулась, – я пройду к графу, к дяде, а ты поди к Пьеру, mon ami, покаместь, да не забудь передать ему приглашение от Ростовых. Они зовут его обедать. Я думаю, он не поедет? – обратилась она к князю.
    – Напротив, – сказал князь, видимо сделавшийся не в духе. – Je serais tres content si vous me debarrassez de ce jeune homme… [Я был бы очень рад, если бы вы меня избавили от этого молодого человека…] Сидит тут. Граф ни разу не спросил про него.
    Он пожал плечами. Официант повел молодого человека вниз и вверх по другой лестнице к Петру Кирилловичу.

    Пьер так и не успел выбрать себе карьеры в Петербурге и, действительно, был выслан в Москву за буйство. История, которую рассказывали у графа Ростова, была справедлива. Пьер участвовал в связываньи квартального с медведем. Он приехал несколько дней тому назад и остановился, как всегда, в доме своего отца. Хотя он и предполагал, что история его уже известна в Москве, и что дамы, окружающие его отца, всегда недоброжелательные к нему, воспользуются этим случаем, чтобы раздражить графа, он всё таки в день приезда пошел на половину отца. Войдя в гостиную, обычное местопребывание княжен, он поздоровался с дамами, сидевшими за пяльцами и за книгой, которую вслух читала одна из них. Их было три. Старшая, чистоплотная, с длинною талией, строгая девица, та самая, которая выходила к Анне Михайловне, читала; младшие, обе румяные и хорошенькие, отличавшиеся друг от друга только тем, что у одной была родинка над губой, очень красившая ее, шили в пяльцах. Пьер был встречен как мертвец или зачумленный. Старшая княжна прервала чтение и молча посмотрела на него испуганными глазами; младшая, без родинки, приняла точно такое же выражение; самая меньшая, с родинкой, веселого и смешливого характера, нагнулась к пяльцам, чтобы скрыть улыбку, вызванную, вероятно, предстоящею сценой, забавность которой она предвидела. Она притянула вниз шерстинку и нагнулась, будто разбирая узоры и едва удерживаясь от смеха.
    – Bonjour, ma cousine, – сказал Пьер. – Vous ne me гесоnnaissez pas? [Здравствуйте, кузина. Вы меня не узнаете?]
    – Я слишком хорошо вас узнаю, слишком хорошо.
    – Как здоровье графа? Могу я видеть его? – спросил Пьер неловко, как всегда, но не смущаясь.
    – Граф страдает и физически и нравственно, и, кажется, вы позаботились о том, чтобы причинить ему побольше нравственных страданий.
    – Могу я видеть графа? – повторил Пьер.
    – Гм!.. Ежели вы хотите убить его, совсем убить, то можете видеть. Ольга, поди посмотри, готов ли бульон для дяденьки, скоро время, – прибавила она, показывая этим Пьеру, что они заняты и заняты успокоиваньем его отца, тогда как он, очевидно, занят только расстроиванием.
    Ольга вышла. Пьер постоял, посмотрел на сестер и, поклонившись, сказал:
    – Так я пойду к себе. Когда можно будет, вы мне скажите.
    Он вышел, и звонкий, но негромкий смех сестры с родинкой послышался за ним.
    На другой день приехал князь Василий и поместился в доме графа. Он призвал к себе Пьера и сказал ему:
    – Mon cher, si vous vous conduisez ici, comme a Petersbourg, vous finirez tres mal; c"est tout ce que je vous dis. [Мой милый, если вы будете вести себя здесь, как в Петербурге, вы кончите очень дурно; больше мне нечего вам сказать.] Граф очень, очень болен: тебе совсем не надо его видеть.
    С тех пор Пьера не тревожили, и он целый день проводил один наверху, в своей комнате.
    В то время как Борис вошел к нему, Пьер ходил по своей комнате, изредка останавливаясь в углах, делая угрожающие жесты к стене, как будто пронзая невидимого врага шпагой, и строго взглядывая сверх очков и затем вновь начиная свою прогулку, проговаривая неясные слова, пожимая плечами и разводя руками.
    – L"Angleterre a vecu, [Англии конец,] – проговорил он, нахмуриваясь и указывая на кого то пальцем. – M. Pitt comme traitre a la nation et au droit des gens est condamiene a… [Питт, как изменник нации и народному праву, приговаривается к…] – Он не успел договорить приговора Питту, воображая себя в эту минуту самим Наполеоном и вместе с своим героем уже совершив опасный переезд через Па де Кале и завоевав Лондон, – как увидал входившего к нему молодого, стройного и красивого офицера. Он остановился. Пьер оставил Бориса четырнадцатилетним мальчиком и решительно не помнил его; но, несмотря на то, с свойственною ему быстрою и радушною манерой взял его за руку и дружелюбно улыбнулся.
    – Вы меня помните? – спокойно, с приятной улыбкой сказал Борис. – Я с матушкой приехал к графу, но он, кажется, не совсем здоров.
    – Да, кажется, нездоров. Его всё тревожат, – отвечал Пьер, стараясь вспомнить, кто этот молодой человек.
    Борис чувствовал, что Пьер не узнает его, но не считал нужным называть себя и, не испытывая ни малейшего смущения, смотрел ему прямо в глаза.
    – Граф Ростов просил вас нынче приехать к нему обедать, – сказал он после довольно долгого и неловкого для Пьера молчания.
    – А! Граф Ростов! – радостно заговорил Пьер. – Так вы его сын, Илья. Я, можете себе представить, в первую минуту не узнал вас. Помните, как мы на Воробьевы горы ездили c m me Jacquot… [мадам Жако…] давно.
    – Вы ошибаетесь, – неторопливо, с смелою и несколько насмешливою улыбкой проговорил Борис. – Я Борис, сын княгини Анны Михайловны Друбецкой. Ростова отца зовут Ильей, а сына – Николаем. И я m me Jacquot никакой не знал.
    Пьер замахал руками и головой, как будто комары или пчелы напали на него.
    – Ах, ну что это! я всё спутал. В Москве столько родных! Вы Борис…да. Ну вот мы с вами и договорились. Ну, что вы думаете о булонской экспедиции? Ведь англичанам плохо придется, ежели только Наполеон переправится через канал? Я думаю, что экспедиция очень возможна. Вилльнев бы не оплошал!
    Борис ничего не знал о булонской экспедиции, он не читал газет и о Вилльневе в первый раз слышал.
    – Мы здесь в Москве больше заняты обедами и сплетнями, чем политикой, – сказал он своим спокойным, насмешливым тоном. – Я ничего про это не знаю и не думаю. Москва занята сплетнями больше всего, – продолжал он. – Теперь говорят про вас и про графа.
    Пьер улыбнулся своей доброю улыбкой, как будто боясь за своего собеседника, как бы он не сказал чего нибудь такого, в чем стал бы раскаиваться. Но Борис говорил отчетливо, ясно и сухо, прямо глядя в глаза Пьеру.
    – Москве больше делать нечего, как сплетничать, – продолжал он. – Все заняты тем, кому оставит граф свое состояние, хотя, может быть, он переживет всех нас, чего я от души желаю…
    – Да, это всё очень тяжело, – подхватил Пьер, – очень тяжело. – Пьер всё боялся, что этот офицер нечаянно вдастся в неловкий для самого себя разговор.
    – А вам должно казаться, – говорил Борис, слегка краснея, но не изменяя голоса и позы, – вам должно казаться, что все заняты только тем, чтобы получить что нибудь от богача.
    «Так и есть», подумал Пьер.
    – А я именно хочу сказать вам, чтоб избежать недоразумений, что вы очень ошибетесь, ежели причтете меня и мою мать к числу этих людей. Мы очень бедны, но я, по крайней мере, за себя говорю: именно потому, что отец ваш богат, я не считаю себя его родственником, и ни я, ни мать никогда ничего не будем просить и не примем от него.
    Пьер долго не мог понять, но когда понял, вскочил с дивана, ухватил Бориса за руку снизу с свойственною ему быстротой и неловкостью и, раскрасневшись гораздо более, чем Борис, начал говорить с смешанным чувством стыда и досады.
    – Вот это странно! Я разве… да и кто ж мог думать… Я очень знаю…
    Но Борис опять перебил его:
    – Я рад, что высказал всё. Может быть, вам неприятно, вы меня извините, – сказал он, успокоивая Пьера, вместо того чтоб быть успокоиваемым им, – но я надеюсь, что не оскорбил вас. Я имею правило говорить всё прямо… Как же мне передать? Вы приедете обедать к Ростовым?
    И Борис, видимо свалив с себя тяжелую обязанность, сам выйдя из неловкого положения и поставив в него другого, сделался опять совершенно приятен.
    – Нет, послушайте, – сказал Пьер, успокоиваясь. – Вы удивительный человек. То, что вы сейчас сказали, очень хорошо, очень хорошо. Разумеется, вы меня не знаете. Мы так давно не видались…детьми еще… Вы можете предполагать во мне… Я вас понимаю, очень понимаю. Я бы этого не сделал, у меня недостало бы духу, но это прекрасно. Я очень рад, что познакомился с вами. Странно, – прибавил он, помолчав и улыбаясь, – что вы во мне предполагали! – Он засмеялся. – Ну, да что ж? Мы познакомимся с вами лучше. Пожалуйста. – Он пожал руку Борису. – Вы знаете ли, я ни разу не был у графа. Он меня не звал… Мне его жалко, как человека… Но что же делать?
    – И вы думаете, что Наполеон успеет переправить армию? – спросил Борис, улыбаясь.
    Пьер понял, что Борис хотел переменить разговор, и, соглашаясь с ним, начал излагать выгоды и невыгоды булонского предприятия.
    Лакей пришел вызвать Бориса к княгине. Княгиня уезжала. Пьер обещался приехать обедать затем, чтобы ближе сойтись с Борисом, крепко жал его руку, ласково глядя ему в глаза через очки… По уходе его Пьер долго еще ходил по комнате, уже не пронзая невидимого врага шпагой, а улыбаясь при воспоминании об этом милом, умном и твердом молодом человеке.
    Как это бывает в первой молодости и особенно в одиноком положении, он почувствовал беспричинную нежность к этому молодому человеку и обещал себе непременно подружиться с ним.
    Князь Василий провожал княгиню. Княгиня держала платок у глаз, и лицо ее было в слезах.
    – Это ужасно! ужасно! – говорила она, – но чего бы мне ни стоило, я исполню свой долг. Я приеду ночевать. Его нельзя так оставить. Каждая минута дорога. Я не понимаю, чего мешкают княжны. Может, Бог поможет мне найти средство его приготовить!… Adieu, mon prince, que le bon Dieu vous soutienne… [Прощайте, князь, да поддержит вас Бог.]
    – Adieu, ma bonne, [Прощайте, моя милая,] – отвечал князь Василий, повертываясь от нее.
    – Ах, он в ужасном положении, – сказала мать сыну, когда они опять садились в карету. – Он почти никого не узнает.
    – Я не понимаю, маменька, какие его отношения к Пьеру? – спросил сын.
    – Всё скажет завещание, мой друг; от него и наша судьба зависит…
    – Но почему вы думаете, что он оставит что нибудь нам?

    И жизнь его была под стать имени – Гоголь, помноженный на Кафку. Интеллектуал и фантазер, «широко известный в узких кругах», опубликовавший при жизни лишь горсть рассказов, оставивший после себя целый ворох крылатых фраз и афоризмов, но так и не дождавшийся настоящей славы.

    Казалось бы, обычная история – сколько талантливых писателей задушила цензура советской системы, сколько их затерялось под стопками рукописей лояльных к власти аппаратчиков? Но случай Кржижановского не укладывается даже в эту модель – его тексты сложно назвать «опасными». Цензура не пускала его в литературу по другой причине – он был «слишком необычен». Литературные чиновники не знали, как трактовать, к какому течению причислять его рассказы и повести. Ведь у цензуры простая политика – не важно, плох ты или хорош, главное, чтобы ты был объясним. В этом и заключалась проблема Кржижановского – он никуда не помещался.

    Взять хоть самый известный его рассказ «Квадратурин». В руках у героя оказывается тюбик с мазью, обладающей волшебными свойствами: если помазать этой мазью углы комнаты, то наутро комната станет в два раза больше. Казалось бы – сказка, комедия. Но под пером Кржижановского эта история превращается в драму (когда он пытается скрыть результаты своих «экспериментов»), а потом и вовсе — в фантасмагорию и даже притчу (когда комната расширяется до размеров вселенной, и он не может найти выход).

    Сегодня мы читаем этот рассказ, как образец безграничной фантазии, но не сложно представить, какие эмоции при прочтении испытывал цензор: «незаконное улучшение жилищных условий? Да вы что издеваетесь? Зачем вы вообще это написали? Что за отсебятина?»

    Кржижановский никогда не пытался заигрывать с властью, не прибегал к эзопову языку – он просто писал так, как считал нужным, не оглядываясь на «норму». Терпел поражения, собирал отказы, но продолжал писать – по-своему, не прогибаясь. В этом смысле он, наверно, самый настоящий homo legens.

    Его парадоксальные сюжеты – настоящая «Мюнхгаунзенщина» – чаще всего вращаются вокруг одной единственной коллизии. Он был скорее мастером короткой формы, на большие вещи ему не хватало дыхания. «Возвращение Мюнхгаузена» – яркий тому пример. Текст большой, но растет как будто вглубь, а не вширь – невротичный и неровный, как дыхание астматика, – неровный настолько, что иногда отчетливо слышишь одышку автора.

    Кржижановский хорош в другом: его цель – сжать, спружинить предложения до твердого, кристаллического состояния: каждая фраза – афоризм, каждый абзац – история. И за примером далеко ходить не надо – открывай книгу на любой странице и читай любую строчку – вот тебе и афоризм.

    Своей любимой книгой Кржижановский называл «Лживые и вымышленные истории барона Мюнхгаузена» Распэ. И это очень важно для понимания его характера – и отношения к реальности.

    Он даже написал свою «Мюнхгаузениаду»: историю о том, как достославный барон посещает СССР. Мы привыкли к тому, что истории о Мюнхгаузене должны быть забавными, но странным образом под пером Кржижановского фантасмагория перестает быть смешной.

    Вот пара примеров:

    «Да, мы бедны, – [говорит барону один из персонажей], – у нас как на выставке – всего по одному экземпляру, не более. (Не оттого ли мы так любим выставки?) Ведь я угадал вашу мысль, не так ли? Это правда: наши палки об одном конце, наша страна об одной партии, наш социализм об одной стране, но не следует забывать и о преимуществах палки об одном конце: по крайней мере ясно, каким концом бить».

    «Наши европейские россказни о столице Союза Республик, изображающие ее как город наоборот, где дома строят от крыш к фундаменту, ходят подошвами по облакам, крестятся левой рукой, где первые всегда последние (например, в очередях), где официоз «Правда», потому что наоборот, и так далее – всего не припомнишь, — все это неправда: в Москве домов от крыш к фундаменту не строят (и от фундамента к крышам тоже), не крестятся ни левой, ни правой, что же до того, земля или небо у них под подметками, не знаю: москвичи, собственно, ходят без подметок. Вообще голод и нищета отовсюду протягивают тысячи ладоней. Все съедено – до церковных луковиц включительно…»

    Теперь понятно, почему его не хотели печатать – даже попытка прикрыться парадоксами Мюнхгаузена не способна в данном случае снизить градус сатиры.

    «А не попробовать ли мне вернуть вчерашний день? [– думает барон].

    Я тотчас же отправился в редакцию газеты и сунул в окошечко приемщика объявлений текст: «УТЕРЯН вчерашний день. Нашедшего просят за приличное вознаграждение…» ну и т. д.

    – Хорошо, дня через два пустим.

    – Позвольте, – загорячился я, – но через два дня это уже будет не вчерашний день!»

    Советская реальность оказалась сильнее фантазии барона. Советских людей не удивляют его невероятные истории – они все это уже видели: и палки с одним концом, и надвое разрубленные, но все еще живые лошади, и перевернутая реальность. Даже когда барон решил «вернуть вчерашний день», в редакции газеты совсем не удивились его просьбе: «Если вам непременно вчерашний, – возразило окошко. – то нужно было заявить об этом третьего дня: порядка не знаете».


    Фото с пенсионного удостоверения

    Бюрократия система в России во все времена была фантасмагорией – наших чиновников не удивишь просьбами вроде «поиска вчерашнего дня». Они и ни такое видели – ах, ну вы только посмотрите, нашелся тут немецкий фантазер, хочет вернуть вчерашний день. Становитесь в очередь, господин Мюнхгаузен! В Советском Союзе все хотят вернуть вчерашний день – и позавчерашний тоже, и тот, что до него. Именно поэтому у нас самые длинные очереди в мире!

    Кроме того, мы – самая читающая страна в мире, и именно поэтому паровозы у нас двигаются за счет сжигаемых в топке книг.

    Такие дела.

    «Сон разума рождает чудовищ», – говорил Гойя.

    Кржижановский мог бы сделать эту фразу эпиграфом ко всем своим текстам сразу.

    «Я поднял брови и так и не опускал за все время пребывания в Москве», – это его слова.

    СССР – страна, созданная «простыми людьми» ради блага «простых людей», в итоге оказалась населена чудовищами: страшными и смешными, разумными – и не очень. Страна, где все принадлежит народу, и где в то же время совершенно нечего делить (ведь «все съедено – до церковных луковиц включительно»). Страна, где даже грабитель умирает с голоду, потому что у прохожих нечего отнять.

    «Рядом со мной шагала мысль: два миллиона спин, спуды, жизнь, разгороженная страхом доносов и чрезвычайностей, подымешь глаза к глазам, а навстречу в упор дула, сплошное dos a dos. И опыт подтвердил мою мысль во всей ее мрачности: увидев как-то человека, быстро идущего в сторону от жилья, я остановил его вопросом:

    В ответ я услышал:

    – До ветру.

    Эти исполненные горькой лирики слова на всю жизнь врезались мне в память. «Бедный, одинокий человек, – подумал я вслед уединяющемуся, – у него нет ни друга, ни возлюбленной, кому бы он мог открыться, только осталось – к вольному ветру!»

    А ведь этот прохожий, ищущий ветра – и есть Кржижановский. А приведенная наверху цитата: это короткая встреча автора и главного героя – где герой сочувствует автору. Вот вам еще один парадокс: Кржижановскому посочувствовал лишь один человек, да и тот – персонаж его собственного текста.

    Кончается роман так же символично – Мюнгхаузен сбегает из абсурдной реальности в книгу, в прямом смысле прячется среди страниц.

    О да, каждый читатель знает это чувство.

    Его называют «прозеванным гением». А еще «человеком, широко известным в узких кругах». Мало кому из современных читателей знакомо это имя - Кржижановский Сигизмунд Доминикович. А между тем он сделал очень многое в таких сферах, как литература, драматургия, история, философия и теория театра.

    Семья и юные годы

    Родился будущий деятель культуры под Киевом 11 февраля 1887 года. По национальности был поляком, по религиозным убеждениям - католик. Отец его - Доминик Александрович, военный; выйдя на пенсию, вместе с семейством покинул Польшу и поселился в окрестностях матери городов русских. Дом купили за деньги, выделенные отставнику.

    Доминик Александрович трудился бухгалтером, а его супруга Фабиана Станиславовна всецело посвятила себя детям. Серьезно увлекаясь музыкой и прекрасно играя на фортепиано, она дала им хорошее культурное образование. Кржижановский Сигизмунд был самым младшим из детей, имел четырех старших сестер.

    Мальчик обожал свою мать, относился к ней очень трепетно и пытался унаследовать ее качества. В юношестве даже мечтал о карьере оперного певца и брал уроки пения. Но после окончания Киевской гимназии № 4 поступил в университет на юриста. Студенчество его проходило в шумном, пестром и многолюдном Киеве. Юноша подошел к вопросу образования серьезно - помимо знаний по юриспруденции, получал еще и знания по истории и филологии, посещая соответствующие лекции.

    Еще будучи студентом, Кржижановский Сигизмунд начинает писать стихи. Также его перу того периода принадлежат путевые заметки, которые он делает, путешествуя по странам Европы.

    Начало карьеры

    Получив университетский диплом в 1913-м, молодой юрист пытается работать по специальности и поступает на службу к присяжному поверенному помощником. Но долго в этой сфере не удерживается. Уже спустя пять лет он бросает юриспруденцию и не возвращается к ней больше никогда. Возможно, причиной тому стала революция, повлекшая за собой хаос и задвинувшая закон в дальний угол. А может, Кржижановского просто манила культура…

    Следующим этапом его карьеры стала работа лектором. Он выступает перед студентами консерватории, театрального института и других учебных заведений Киева, рассказывая им о музыке, литературе, истории театрального искусства и т. д. Лекции талантливого преподавателя пользуются огромным успехом у молодежи.

    Пытается Кржижановский Сигизмунд реализовать себя и как писатель. Некоторые его вещи: стихотворение «Бригантина», рассказ «Якоби и якобы» - даже печатаются в журналах.

    Москва

    Молодость Кржижановского была омрачена чередой трагических событий. Один за другим умерли его родители, потом горячо любимая сестра Елена, а затем и дядя, с которым Сигизмунд очень дружил. И все это за каких-то два-три года.

    Желая сменить обстановку, Кржижановский Сигизмунд Доминикович, биографиякоторого вообще была полна путешествий, переезжает в 22-м году в Москву. Здесь он устраивается в Камерный театр, преподает в его студии. Этот же театр стал единственным местом, где Кржижановскому удалось увидеть свою пьесу на подмостках. Называлась она «Человек, который был Четвергом». Пьеса написана по мотивам известного произведения Другие произведения драматурга до сцены, увы, так и не дошли.

    Известность и тяготы

    В столице СССР герой этой статьи вел активную деятельность. Он читал свои новеллы, очерки и другие произведения и достаточно быстро стал известным в кругах театралов и литераторов Москвы.

    Но популярность Кржижановского материальных благ ему не принесла. Трудился он очень много, понимая, что под лежачий камень вода не течет. Время наступало тяжелое, заканчивался НЭП. То и дело в дверь стучался «доктор Шротт» (так писатель и его друзья называли голод). Очень исхудал и выглядел бледным в тот период Кржижановский Сигизмунд Доминикович. Фото конца 20-х годов красноречиво свидетельствуют о нищете, в которой жил литератор. Но он не сдавался и очень долго пытался зарабатывать тем, что любил больше всего, - писательством.

    Попытки почти всегда оказывались бесполезными - печататься удавалось крайне редко, и хлеб приходилось добывать по-другому. Кржижановский трудился редактором в издательстве, готовил сценарии для рекламных роликов и даже полноценных фильмов, писал либретто для опер…

    «Пушкинский» и «шекспировский» периоды

    Одна из «подработок» Сигизмунда Доминиковича стала началом целого периода в его творчестве. Речь идет об инсценировке к опере «Евгений Онегин» Прокофьева.

    Прикоснувшись к Пушкину, литератор долго не мог от него оторваться. Он писал теоретические статьи о творчестве великого русского поэта (например, «Искусство эпиграфа (Пушкин)»), трудился над «Словарем эпиграфов» и т. д.

    А на экваторе 30-х пришел черед Шекспира. Подготовленное к первому тому собрания сочинений классика предисловие вдохновило Кржижановского на написание множества статей, посвященных автору бессмертного «Гамлета».

    Кстати, в отличие от литературных произведений, публицистика Сигизмунда Доминиковича иногда печаталась. В частности в таких изданиях, как «Советское искусство», «Литературный критик» и т. д.

    «Прозеванный гений»

    Самый «плодовитый» период творчества Кржижановского - 20-30-е годы. За это время написана львиная доля произведений. Это пять повестей, шесть книг новелл, очерки, повести, пьесы, труды по истории и теории театра и т. д. Лишь немногие из них были изданы при жизни автора. Их буквально можно перечесть по пальцам. Что касается теории, то из всех работ увидела свет только «Поэтика заглавий». Она вышла отдельной брошюрой. А повесть «Возвращение Мюнхгаузена» уже готовилась к печати, но неожиданно автор получил от издательства отказ.

    Кржижановский Сигизмунд, книги которого не выходили на широкую читательскую аудиторию, вынужден был писать в стол. Вот некоторые из них:

    • «Странствующее «Странно» (1924 г.).
    • «Коллекция секунд» (1925 г.).
    • «Клуб убийц букв» (1926 г.).
    • «Воспоминания о будущем» (1929 г.).
    • «Неукушенный локоть» (1940 г.).

    А ведь речь не идет о каком-нибудь графомане! Современные литературные критики называют писателя гениальным, сравнивая его с классиками тех лет - Камю, Кафкой, Борхесом… Он писал на уровне европейской литературы первой половины 20-го столетия. Его произведения богаты аллюзиями, метатекстами, художественными трактовками идей великих философов и т. д. По типу большинство из них можно отнести к интеллектуальной прозе, а любимый жанр Кржижановского - притча.

    Задаваясь вопросом, почему же издатели игнорировали мастера, литературоведы сегодня склоняются к тому, что он просто опережал время и был непонятен советской системе. А то, что не укладывалось в ее рамки, она приветствовать не могла. Сигизмунд Доминикович не писал в поддержку Советов, но не являлся и их противником. Он был как бы вне системы, над ней. И этим обеспечил себе забытье.

    В 1939 году Кржижановский Сигизмунд стал членом Союза писателей СССР, но данный факт никак ему не поспособствовал в издательских делах.

    Увлечения Кржижановского

    Помимо увлечения литературой и театром, была у Сигизмунда Доминиковича еще одна, но пламенная страсть. Он обожал путешествия. Даже в самые голодные годы умудрялся вырваться куда-нибудь хоть на недельку. Поездки лечили его и вдохновляли.

    Собираясь посетить новую страну, Кржижановский тщательно изучал ее историю, географию, культуру, чтобы потом сопоставить теорию с увиденным своими глазами. В путешествиях всегда оживлялся, а домой возвращался новым человеком.

    Во время поездок познакомился с массой интересных и даже великих людей, среди которых, например, и с радостью принимавшие писателя в своих крымских владениях летом.

    Кржижановский Сигизмунд Доминикович: личная жизнь писателя

    Еще проживая в Киеве и читая лекции студентам, молодой Сигизмунд познакомился с женщиной, которая стала спутницей его жизни. Звали ее Анна Гавриловна Бовшек. Она была актрисой, училась у Станиславского. Вскоре после судьбоносного знакомства уехала в Москву, а Кржижановский, как известно, тоже со временем переехал в столицу СССР. Там их дружба продолжилась, постепенно превратившись в очень близкие отношения.

    Правда, жили Сигизмунд и Анна порознь вплоть до самых последних Таким образом пытались сохранить романтику и берегли свою любовь от разрушительного быта.

    Поддерживали друг друга во всем, вели нежную переписку, путешествовали вместе… Их отношения были полны тепла, уважения и дружбы.

    Последние годы жизни

    Начиная с 1940 года Кржижановский уже практически не писал художественных произведений. Хотя работал по прежнему много. Во время войны Москву не покинул, считая, что писатель должен оставаться там, где находится его тема. Этим периодом датируется множество очерков, посвященных столице и войне.

    Они, как и раньше, не издавались. На жизнь Сигизмунд Доминикович зарабатывал переводами.

    Последние годы его жизни были омрачены тяжелыми заболеваниями. В своих воспоминаниях Анна Бовшек пишет о гипертонии и малокровии. Результатом недуга стало повреждение части мозга, отвечающей за память. И Кржижановский забыл алфавит. Он мог писать, а читать - нет. И это была настоящая трагедия для человека, не представлявшего себя без книг.

    Остаток жизни проходил в бедности и болях. Став совсем беспомощным, Сигизмунд Доминикович переехал к жене в ее маленькую квартирку. Умер он 28 декабря 1950 года.

    Наследие

    У Кржижановского не было детей. Не оставил он после себя и могилы, точнее, ее местонахождение неизвестно. А вот творческое наследие гения сохранилось… И все благодаря стараниям любящей женщины, которая бережно собирала листочки, исписанные родным почерком.

    Она очень рисковала во времена репрессий, храня рукописи у себя дома. Но ни одна из них не пострадала.

    Как и сам автор, его жена не дождалась публикации произведений. Только в конце восьмидесятых читатели познакомились с писателем по имени Кржижановский Сигизмунд Доминикович. Собрание сочинений жеего в шести томах на русском языке печаталось с 2001 по 2012 год. Сюда вошло практически все, что было написано автором: и проза, и драматургические произведения, и теория, и даже некоторые письма.

    Кржижановский Сигизмунд Доминикович, интересные факты о котором приведены в этой статье, был необычным человеком. Современники не оценили его, да и сегодня творчество «прозеванного гения» массовым не назовешь. Но тем, кто по-настоящему любит литературу и театр, оно обязательно придется по душе.